Воители безмолвия. Мать-Земля

Глава 1

Жек разглядывал вышку ментального контроля, высокую башню, возвышавшуюся над плоскими крышами и террасами Анжора, столицы Ут-Гена. На самом верху, в освещенной кабине, виднелся неподвижный силуэт скаита-инквизитора, закутанного в серый бурнус. Еще выше, на темном небосводе, вырисовывался красноватый круг Гареса, умирающего солнца.

Эти два светящихся шара, один искусственный, второй природный, символизировали двойное несчастье, обрушившееся на Ут-Ген. Мало того, что Гарес, бог-солнце в теле женщины, разнес сорок веков назад ядерную чуму, заразив две трети планеты и убив более пятнадцати миллиардов ее жителей. Теперь легионы великой Империи Ангов, крейциане, скаиты, наемники-притивы и полицейские высадились на планете, нейтрализовали местные силы порядка, убрали консулов-утгенян и вот уже десять лет сеяли террор под руководством самого фанатичного из оккупантов, кардинала Фрасиста Богха.

Жек вновь пустился в путь. Хотя ему было всего восемь лет, он прекрасно сознавал, что ему грозит опасность, если надолго застрять у подножия башни. Стоило вызвать подозрения скаита-инквизитора, и ментальное обследование могло закончиться священным трибуналом или центром ментального перепрограммирования. Если он хотел когда-либо реализовать свой великий проект, то не должен был привлекать к себе внимания.

Он двинулся вверх по главной улице Анжора, узкой и извилистой, протянувшейся на сто сорок километров. Постоянно светящиеся летающие фонари бросали желтые круги на тротуары. За их пределами царила почти непроницаемая тьма. Вокруг световых конусов, указывающих местоположение подземных станций Транспортной Сети, вились клубы тумана.

Жек решил пешком пройти семь километров, которые отделяли его от дома. Лучше было опоздать к обеду и выслушать упреки родителей, чем садиться в переполненные поезда, которые, как толстые белые черви, с ревом катились по жирным, вонючим подземельям города.

Вначале он добрался до рынка Ракамель. Он шел вдоль прилавков, за которыми стояли работники общественных равнинных ферм. Их было легко узнать по блузам и шапочкам из грубой шерсти. После катаклизма овощи, зерновые и фрукты выращивались в гигантских герметичных теплицах и с каждым годом теряли вкус и цвег. Куски мяса, висящие на крюках, выглядели грязно-серыми. Когда у па Ат-Скина было хорошее настроение — событие все более и более редкое, — он сажал Жека на колени и вспоминал о добрых старых временах Ут-Гена. О тех добрых старых временах, когда фрукты были сочными, сладкими, славились яркими красками, когда полусвободные животные разгуливали на горных плато, когда анжорцы купались в теплом море Зугас… Доброе старое время, когда жизнь на Ут-Гене не считалась повинностью… Жек недоумевал, откуда па Ат-Скин черпал свое вдохновение: ему было всего шестьдесят пять лет, а катастрофа случилась четыре тысячи лет назад. Надо иметь безграничное воображение, чтобы превратить ледяные поля Зугаса в теплое море. Жек не протестовал, ибо понимал, что отцу время от времени необходимо в рассказах воссоздавать прошлое умирающего мира.

Оставив позади мрачные прилавки и торговцев с безобразными лицами, Жек выбрался на широкую эспланаду Святых Мучеников. На паперти крейцианского храма, чьи заостренные элегантные башни нарушали строгую геометрию местных строений, высился лес огненных крестов. Кардинал Фрасист Богх установил на земле прожектора, которые днем и ночью освещали обнаженные тела осужденных. За прозрачными стенками не было ни мужчин, ни женщин, ни молодых, ни стариков, а только раздувшаяся плоть, висящие лоскуты кожи, рты, искаженные жуткой усмешкой, вылезшие из орбит глаза, бросавшие прохожим немые мольбы, бесформенные и гримасничающие чудовища, умиравшие иногда по неделе и больше…

Жек опустил голову и закусил губы, чтобы сдержать текущие из глаз слезы. Хотя кресты появились довольно давно, он никак не мог привыкнуть к этим ужасающим смертным камерам. По-иному вели себя зеваки, которые переходили от одного креста к другому и равнодушными или издевательскими голосами комментировали, как пульсирующий огонь пожирал мучеников.

— Па Курт-Милл, посмотри-ка на этого. Похож на рогатого скарабея! — воскликнула маленькая девочка.

— А эта походит на ту ужасную куклу, что тебе подарила бабушка! — усмехнулась ее мать.

— Ма Курт-Милл, перестань охаивать подарки моей матери! — недовольно произнес мужской голос.

— Они ужасны… Я их боюсь!

— Чего бояться, маленькая идиотка? Они не могут слезть со своих крестов…

Жек сжал кулаки, засунул их в рваные карманы шаровар и бегом пересек площадь.

Он пришел домой на два часа позже обычного, залитый потом и задыхающийся. Тощие серпы двух спутников Ут-Гена сменили в небе Гарес. Дом, конструкция, наполовину утонувшая в земле (неоправданный страх перед новым ядерным катаклизмом), располагался в центре жилого квартала Старого Анжора. Па Ат-Скин гордился узкой полоской искусственного газона перед домом, который, пыжась, называл «садом». Невероятная роскошь в перенаселенном городе, где большинство жителей имело всего одну комнату, чтобы питаться, ссориться, зачинать детей и спать.

Родители уже сидели за столом, когда он вошел в комнату, служившую кухней, столовой, гостиной и детской, его собственной комнатой, поскольку он был единственным сыном.

Ма Ат-Скин окинула его злым взглядом, а па Ат-Скин нахмурился. Они никогда не были веселыми-людьми, но, став крейцианами, превратились в мрачную супружескую пару. Отец поник, ссутулился, словно осев на свой огромный живот. Красивое лицо матери посуровело и высохло. Теперь они носили облеганы под традиционной утгенской одеждой — пиджаком и брюками с завязкой на талии для мужчин, длинной туникой и брюками в обтяжку для женщин. Головной убор с торчащими полями подчеркивал грубость черт па Ат-Скина, усиливая его сходство с чудовищной химерой с древних храмов, где поклонялись богу-солнцу в теле женщины. А три обязательных локона, которые должны были облагораживать, делали отца смешным.

Они уже некоторое время строили планы обучить сына началам крейцианства, но наталкивались на его открытое сопротивление. Имея не по возрасту сильный характер, Жек упрямо отказывался посещать службы в храме и слушать божественное слово Крейца. Самым худшим было то, что его родителей обратили в официальную веру Великой Империи Ангов не силой, как большинство анжорцев. Однажды ночью им внезапно было божественное откровение. По крайней мере они так утверждали… Жек смутно подозревал, что во всем этом присутствовало какое-то мошенничество.

Застыв на пороге комнаты, он ощутил, что стоит перед живыми мертвецами. Единственным, что двигалось в комнате, были спирали пара, поднимавшиеся от тарелок и фарфоровой супницы, царившей посреди стола.

— Откуда ты, Жек? — спросила ма Ат-Скин. Медоточивый голос не предвещал ничего хорошего.

— Гулял по городу, — ответил Жек.

— Всегда один и тот же ответ, — проворчал па Ат-Скин.

— Всегда один и тот же вопрос, — вздохнул Жек.

Ужин прошел в мертвой тишине, но по частым и беглым взглядам, которыми обменивались родители, Жек понял, что они задумали какую-то мерзость.

Па Ат-Скин перестал жевать и вытер губы.

— Жек…

— Жек, — подхватила ма Ат-Скин.

— Жек, сын мой, ты с каждым днем становишься все наглее!

— И все невыносимее…

Жек сразу же пожалел, что не последовал советам старика Артака. Яростная решимость, написанная на лицах отца и матери, на которые сбоку падал свет от настенных ламп, вдруг наполнила его ужасом.

— Жек, сын мой, мы приняли решение в отношении тебя, — вновь заговорил па Ат-Скин.

— Пора навести порядок в твоей бунтарской голове, — добавила ма Ат-Скин.

— Поэтому завтра утром ты отправишься в школу священной пропаганды Ул-Баги…

— Очень хорошая школа, где к тебе будут хорошо относиться…

Кровь Жека застыла в жилах. Его чуть не вырвало горьким супом, супом из горошка, любимой кулинарной пыткой ма Ат-Скин, который он каждый раз старался проглотить до последней капли.

Жек колол щеки иголкой, которую выкрал у матери. Долгий путь по улицам Анжора вымотал его, и сон, как ночная птица, раскрыл над ним свои крылья. Мышцы одеревенели, все тело затяжелело. Приглушенные голоса родителей просачивались через щели в полу. Главное — не заснуть…

Он постарался не показать своей растерянности, но, как только оказался в своей складной кровати, горячие, соленые слезы потекли по его щекам и губам. Родители хотели расстаться с ним, отослать в Ул-Баги, в далекий провинциальный город, замуровать в школе священной пропаганды, где он днем и ночью будет находиться под пристальным надзором крейцианских миссионеров. Жек часто судил родителей с избыточной строгостью ребенка, но, конечно, любил их. Он хранил в памяти счастливые времена, когда еще слышал раскатистый смех па Ат-Скина, видел сверкающие радостью глаза ма Ат-Скин, дрожал от раскатов их голосов во время споров, смеялся над неловкими поцелуями родителей, когда они мирились. Он помнил о временах, когда от бурного веселья дрожали стены, потолки, мебель и лампы. Он помнил о временах, когда жизнь еще имела право на свое выражение, когда родительский дом был островком тепла и радости в вечных и холодных сумерках Ут-Гена.

Он внезапно проснулся, покрывшись потом. Рефлекторно вонзил иголку в щеку. Острая внезапная боль вырвала крик из его глотки. Он застыл, напряженно прислушиваясь. Дом был погружен в мертвую тишину. Только из-под земли доносился глухой шум от пролетающих поездов подземки, а в небе слышалось далекое ворчание коммерческих воздушных аппаратов. Он бросил иголку, откинул простыни, встал, снял пижаму. Отвратительная привычка ма Ат-Скин складывать его повседневную одежду в кухне вынудила его пересечь комнату на ощупь. Еще стояла осень, и па Ат-Скин пока не установил атомные обогреватели. (На Ут-Гене было всего три времени года: осень, зима и глубокая зима.) Но неукротимая дрожь была вызвана не только ледяной плиткой под босыми ногами и ночной свежестью.

Вот уже год — с того момента, когда встретился с Артаком, старым карантинцем из Северного Террариума, — он лелеял свой великий проект. Но сейчас понял, что никогда не собирался приводить его в исполнение. Это была мечта ребенка, дверь, распахнутая в мир воображения, способ скрыться от повседневности, способ обмануть скуку.

Он наткнулся на стул. Тот ужасно заскрипел по полу всеми четырьмя ножками. Сердце Жека едва не выпрыгнуло из груди. Он застыл на месте, прислушался, но не услышал ни малейшего шума, никто не двигался, пол не сотрясался от шагов. Он покидал родителей навсегда (навсегда — ужасающее понятие для ребенка восьми лет), а они спали глубоким сном людей, которых не тревожат никакие угрызения совести. Малыша раздирали противоречивые чувства. Ему безумно хотелось, чтобы они проснулись, встали, подбежали к нему, задушили в объятиях, шепча успокоительные слова, слова нежные, но в то же время надеялся, что они ничего не сделают, не будут его удерживать, позволят ему отправиться в далекое путешествие, из которого он никогда не вернется.

Он нащупал аккуратно сложенную одежду (порядок — одна из маниакальных привычек ма Ат-Скин) и поспешно оделся. Ему было трудно отыскать ботинки на меху, ибо мать с абсурдным упорством ставила их среди аппаратов по уходу за домом, под умывальником или магнитным энергопроводом. Ему удалось их обнаружить путем невероятно осторожных поисков. Он тут же натянул их и на цыпочках направился к двери. Луч подвижного фонаря проникал сквозь щель антирадиационных ставней, отражаясь от шаровидного голоэкрана. Ут-Ген, незначительная планета Империи, давно перестала принимать межзвездные передачи и не имела средств для производства собственной медиапродукции, но па Ат-Скин упрямо хранил голоприемник. «Хорошее украшение», — говорил он, приглаживая последние три пряди волос. К тому же это был наглядный признак богатства семьи Ат-Скин: редки были те утгеняне, которые могли себе позволить роскошь приобрести шаровой головизор.

Положив ладонь на ручку двери, Жек обернулся и обвел глазами комнату, погруженную в полумрак ночи. Могучая волна одиночества и печали затопила его, оставив в горле вкус горечи. Несколько секунд он колебался: не стоит ли отказаться от безумного плана и вновь забиться в умиротворяющее тепло простыней? Потом вспомнил, как родители собирались поступить с ним, представил себе мрачный городок Ул-Баги, непреодолимые стены школы святой пропаганды, суровые лица крейцианских миссионеров — и укрепился в своем решении. Что изменит его уход в жизни па и ма Ат-Скин? Разница лишь в том, что он уходил раньше, чем его выгоняли.

Он с трудом сдержал новые слезы, осторожно повернул ручку и прикрыл за собой дверь. У па Ат-Скина в свое время возникла неплохая мысль добавить клеточные отпечатки Жека в идентификатор, и система тревоги не сработала. Когда мальчуган очутился на тротуаре, ему показалось, что он погрузился в пучину ужаса.

Фонари давали бледный рассеянный свет, их круглые близорукие глаза не были в состоянии пронзить густую пелену тумана, накрывшего город. К счастью, переулок был пуст. Жек поднял воротник, плотно запахнул полы пиджака и затрусил в направлении транспортной станции.

Через несколько секунд гравитационная платформа опустила его на перрон подземки. Автоматические поезда в столь поздний час ходили редко. На лицах пассажиров читались усталость или равнодушие. Они собирались по трое или четверо у подвесных кресел. Несмотря на усталость, они не садились в них, словно опасались заснуть и пропустить следующий поезд.

Жек заметил черные мундиры полицейских в дальнем углу платформы. Если они заметят одинокого мальчика, то не преминут задержать и отправить в участок, где проведут клеточный анализ, а потом вернут домой. На мгновение Жеку захотелось, чтобы они обернулись и схватили его. Прошло всего три минуты, как он пустился в самостоятельный полет, а уже ощущал себя неуютно в непривычной шкуре независимости, слишком просторной для него. Потом с издевкой подумал о самом себе: Жек Ат-Скин, авантюрист, собирающийся отправиться на разведку обширного мира, не мог уйти от дома даже на триста метров! Жек Ат-Скин, который мечтал встретиться с тремя легендарными существами, о которых ему поведал старый Артак, колебался, покидать ему или не покидать двух обычных людей по имени па и ма Ат-Скин! Конечно, он был плодом семени отца и яйца матери, конечно, он провел полгода в чреве матери, а остальные три месяца в семейной носительнице, из которой вышел па Ат-Скин, а до него дед Ат-Скин, конечно, эта своеобразная наследственная цепь с любовью и заботой сплела невидимые связи между ними и им… Но стоит ли из-за этого отступать перед неизвестностью? Обменять возможность удивительного существования на обеспеченность угрюмой жизни в тени высоких стен школы священной пропаганды?

Жек заметил неподалеку обнявшуюся парочку, осторожно подошел к ней и остановился рядом с женщиной. Эти люди, не молодые, не старые, будут вполне приемлемыми временными родителями, похожими на его собственных.

Он двинулся вслед за ними, когда белый гибкий поезд около пятидесяти метров длиной с невероятным визгом застыл у перрона. Люки с пронзительным свистом распахнулись. Купе, залитое тусклым светом, было на три четверти заполнено людьми. «Приемные родители» Жека уселись на пустую скамью и прижались друг к другу, оставив крохотное местечко своему неизвестному сыну. Они не обращали на него никакого внимания, слишком занятые поцелуями и ласками. Было что-то странное, одновременно отвратительное и притягательное, в этих влажных губах, которые извивались и пожирали друг друга, как голодные черви.

Пока мелькали станции, Жек без устали наблюдал за ними краем глаза. Они еще не перешли в крейцианскую веру: не носили облегана, к тому же крейциане, следующие строжайшему Кодексу супружеской совместимости, никогда бы не стали так откровенно вести себя на публике. Он боялся, что их шокирующее поведение привлечет внимание полицейских, которые черными угрожающими тенями восседали на скамье поодаль и пока проявляли равнодушие. Но осуждающие взгляды других пассажиров все чаще останавливались на них. Жек безмолвно всеми силами души умолял временных родителей проявить больше скромности, по крайней мере до тех пор, пока он находился с ними, и, как ни странно, женщина снизошла к его тайной мольбе: она откинула голову назад, словно пламенные поцелуи партнера выжгли в ней все чувства. Она была прекрасна в своем поражении: ее огромные глаза смотрели вдаль, а волнистые волосы обрамляли лицо с красными пухлыми губами…

Жек спросил себя, а занимаются ли па и ма Ат-Скин подобными играми в своей подвальной спальне, но вдруг сообразил, что мысль была неуместной и абсурдной. По мере удаления поезда от исторического центра Анжора, образы матери и отца тускнели, становились нечеткими, неощутимыми. Он поразился, с какой скоростью забывал их. Ему вдруг показалось, что он расстался с ними несколько лет или несколько веков назад. Сумрачные галереи подземки жадно выкачивали из него воспоминания.

Перекресток Траф-Анжор. Теперь надо было пересесть на поезд, идущий к Северному Террариуму, кварталу карантинцев. Он в последний раз глянул на парочку, чьи губы вновь жадно тянулись друг к другу. Этот мужчина и эта женщина, своего рода мятежники, никогда не узнают, что несколько минут имели безмолвного и внимательного сына-бунтаря восьми лет. Поезд затормозил и застыл у бесконечно длинного перрона перекрестка.

Жек бросился в гущу пассажиров. Острые когти страха терзали его внутренности, когда он проходил мимо полицейских, но никто его не окликнул, никто не остановил, схватив за плечо. С независимым видом он вышел из поезда и направился к пересадочной платформе. Он так часто ездил к старому Артаку, что мог бы проделать путешествие с закрытыми глазами. Отныне у него не было пути назад, и единственный вопрос, который он задавал сам себе, звучал так: а согласится ли старый карантинец принять его в столь поздний час?

Террариум, подземные кварталы, куда поселили людей, вывезенных из радиоактивных зон, тянулся на сотни гектаров к северу от Анжора. Это был город в городе со своей собственной администрацией, торговлей и полицией. Гетто, куда никогда не заходили «воздушники», анжорцы, живущие на поверхности.

До того как попасть туда, Жек наслышался самых разных историй о карантинцах: па Ат-Скин утверждал, что сильнейшие радиоактивные ветры вызвали кучу странных болезней и чудовищные метаморфозы. Он часто повторял, что больных нельзя было допускать в зону безопасности, что они плодятся, как безухие кролики, и если им не мешать размножаться, их станет вдесятеро больше, чем здоровых утгенян. Па Ат-Скин возмущался некомпетентностью античного правительства, которое полторы тысячи лет назад проявило слабость и приняло делегацию из зараженной зоны, согласилось с ее требованиями и нейтрализовало магнитный изолирующий барьер, установленный между двумя регионами. Два века спустя экстремисты Ультра-Здоровой Партии Ут-Гена исправили положение: карантинцы были согнаны в корабли, запрограммированные на взрыв в космосе… Правительство надеялось избавить Анжор от зараженных тварей, но кое-кому из преследуемых удалось скрыться от облав и уничтожения, укрывшись в канализационных системах анжорской столицы. Так появился Северный Террариум.

Невероятный страх обуял Жека, когда он впервые переступил порог монументальных врат гетто, когда увидел бетонные стойки, угрожающе переплетенные вокруг гигантских провалов. Он ждал, что из многочисленных черных дыр, зияющих в гладких стенах колодцев, выберутся уродливые чудовища, и только насмешки друзей не позволили ему повернуть обратно. Потом увидел, что карантинцы были людьми почти столь же обычными, как и остальные. Он привык к искаженным лицам, искривленным телам и странным хрипам, сопровождавшим их речь. Он обнаружил и оценил их теплоту, юмор, стремление к жизни. Быть может, их предки были жертвами гнева бога-солнца, но они не страдали от угрюмости, которая все больше охватывала анжорцев, живших на поверхности. Крейцианские миссионеры не решались проникать в Северный Террариум. Но это не означало, что Церковь не интересовалась участью карантинцев: неоднократно па Ат-Скин намекал, что кардинал Фрасист Богх и его советники готовят радикальное, окончательное решение трудной задачи существования гетто.

Жек скатился по лестнице в едва освещенный колодец А102 и оказался на верхнем понтоне. Стук его подошв по металлическому полу эхом несся от одной стены к другой. Он подошел к освещенной консоли, встроенной в один из подвесных пилонов, и нажал на кнопку вызова гравитационной платформы. Потоки ледяного ветра ворошили волосы на висках и надо лбом. Ему пришлось прижаться к балюстраде понтона, чтобы не потерять равновесия и не свалиться в пропасть глубиной в несколько сотен метров. Звезды и бледные серпы спутников над его головой тонули в густом тумане.

Несколькими минутами позже из тьмы выплыла платформа и медленно остановилась у понтона. Жек набрал цифры 2, 5, 4 на клавиатуре консоли, потом осторожно разместился в центре круга диаметром около двадцати метров. Платформа не имела ограждения, как платформы подземки, а была снабжена полем искусственной гравитации. Днем Жек тщательно избегал подходить к краю, а тем более заглядывать за край, чтобы оценить глубину колодца. Даже когда платформа была переполнена, он всегда старался протиснуться в самый центр. И там, судорожно застывший, с нетерпением ждал момента, когда кончится пустота и он сможет ступить на твердый пол туннеля.

Платформа слегка качнулась и с негромким гудением начала спуск. Обычно Жек спускался не в одиночестве и платформа останавливалась на промежуточных уровнях, чтобы забрать других пассажиров. На этот раз мемодиску управления была задана одна программа, и круг быстро набрал скорость. Хотя Жека удерживало поле искусственной гравитации, ему вдруг показалось, что он отрывается от платформы, а поскольку тьма не позволяла видеть вогнутые стенки колодца, он ощущал лишь угрожающий свист воздуха. Он подумал, что разобьется на дне бездны, сердце его бешено заколотилось в груди, а в висках застучала кровь.

Платформа постепенно замедлила бег, и Жеку удалось собрать воедино растрепанные чувства. Круг послушно застыл у внешнего края узкого понтона, с глухим звоном ударившись о него. Поле гравитации отключилось. Обалдевший и едва дышащий Жек поднялся и, хотя ноги подкашивались и с трудом несли его, выбрался на понтон. Он не стал бросать привычного взгляда к вершине колодца, отверстию, которое казалось огромным наверху и крохотным снизу. Он не стал проверять, действительно ли опустился на уровень 254. Несколькими прыжками преодолел понтон и углубился в туннель, ведущий к норам.

Подгоняемый темнотой, он добежал до первого ответвления, крохотной площади со сводчатым потолком, откуда расходилось с десяток галерей. Он почти ничего не видел, но шел по внутреннему компасу, запомнив путь во время предыдущих посещений. Встроенные в своды туннеля световые рампы были погашены. Только через округлые щели люков, ведущих в норы, иногда вырывались лучики света. Жек всегда спрашивал себя, как каран-тинцам удавалось отличить день от ночи. Его ночная прогулка по Северному Террариуму наконец дала ему ответ: они просто искусственно заканчивали день, когда гасили свет в туннеле.

На шестом ответвлении он углубился в узкую извилистую галерею с особым запахом, отличавшимся от горькой вони спертого воздуха и плесени, который царил в гетто. Он был близок к цели. Вскоре он оказался в просторной пещере с плантациями плюмшеня — ароматического корня, пряности, использовавшейся в кремах, помадах и снадобьях карантинцев.

Из полуоткрытого люка норы старика Артака вырывался яркий свет, заливая квадрат черной земли, лаская коричневые листья с развитой сетью прожилок, карабкаясь по шершавой передней стене и теряясь в непроницаемом мраке пещеры. Тишину нарушал легкий плеск воды. Жек задержал дыхание и рукавом вытер выступившие на лбу капли пота.

— Ты решился! — вдруг послышался приятный низкий голос. Жек вздрогнул. Старый Артак вынырнул из темного угла и направился к нему, криво улыбаясь. Природа, похоже, всеми силами постаралась усложнить жизнь карантинцев. Облик людей был искорежен: ты пытался найти глаза подо лбом, а они оказывались по обе стороны носа в виде пятачка и сидели так глубоко, что было неясно, зрачки это или еще одна пара ноздрей. Невероятно подвижный рот растягивался до ушей, а те зачастую сидели на висках. Несколько седых, тщательно приглаженных волос не закрывали лысого черепа с провалами и шишками. Конечности были длинными и такими тонкими, что превращали хозяина в уродливого паука, подвешенного на паутинке. И было трудно назвать одеждой куски вытертой грязной ткани, сшитые между собой грубыми стежками.

Как и большинство карантинцев, Артак страдал бетазооморфией. Его далекие предки подверглись воздействию сильных радиоактивных ветров, и болезнь, поражая гены, передавалась из поколения в поколение. Однако уродливый облик старика чудом исчезал, стоило ему заговорить. Вся его красота крылась в голосе, голосе низком, теплом, обволакивающем. Звуки вытекали из его глотки, как самая чистая и ароматная вода источника, и лились потоком, который успокаивал, околдовывал и в который Жек с наслаждением окунался. Дети с поверхности, которые навещали его, совершенно не представляли, сколько ему лет, но называли «стариком Артаком». Карантинцы считали его маргиналом, трепачом, который должен был в конце концов запутаться в тех легендах, которые постоянно рассказывал.

Резкий свет в норе подчеркивал искаженные черты старика. Его костистые пальцы сомкнулись на плече Жека.

— Ты сбежал из дома, не так ли? Жек подавил дрсжь и кивнул.

— Ну что ж, это меня успокаивает! По крайней мере появился один, кто поверил в мои истории!

— Родители хотели отослать меня утром в школу священной пропаганды… — пробормотал Жек, едва не плача.

— А, срочный случай! Заходи в нору, там удобнее разговаривать.

Предательская мысль просочилась в голову Жека. А можно ли доверять старому Артаку? Вдруг все эти сказочные истории были лишь плодом работы извращенного, испорченного мозга сочинителя? Па Ат-Скин часто повторял, что многие карантинцы страдают острыми приступами шизофрении, видят и слышат вещи, которые на самом деле не существуют. Быть может, Найа Фикит, прекрасная сиракузянка, Шри Лумпа, оранжанин, и махди Шари из Гимлаев, три легендарных персонажа, которые сражались с армиями великой империи Ангов, тоже не существовали… Вдруг Жеку показалось, что невозможно избежать зубов гигантской ящерицы с Двусезонья, бросать вызов ментальной инквизиции и путешествовать с помощью мысли…

Артак увлек его в нору и велел сесть на табурет, высеченный из камня. Мебель у карантинца была сведена до минимума: еще два табурета, глиняный стол, несколько полок, выбитых прямо в скале, и матрас, набитый листьями плюмшеня, который лежал на полу. Большой световой шар, управлявшийся голосом и летавший под низким потолком, был единственной уступкой современности. В любое время года, в глубокую зиму, зиму или осень, в пещере царила приятная постоянная температура, хотя в ней не было атомных шаров-обогревателей.

— Полагаю, ты голоден и мучаешься жаждой, — сказал Артак.

Не ожидая ответа маленького гостя, он исчез во второй комнатке. На плечи Жека вдруг обрушилась невероятная усталость. Мышцы болели и настоятельно требовали своей порции сна. Родители приучили его рано ложиться спать, и он ощущал себя разбитым. Ему даже казалось, что дух его бродит вокруг окостеневшего тела. Образы и звуки скользили, словно сны.

— А вот этим можно подкрепиться! Ешь, ведь тебе пришлось уйти еще до начала дня. Как только родители известят полицейских, по твоему следу пустят обонятельный зонд.

Артак поставил перед Жеком поднос. Мальчик машинально схватил чашку. От обжигающего горького питья у него из глаз хлынули слезы.

— Быть может, я и сумел бы сбить с толку зонд, но полной уверенности у меня нет, — продолжил карантинец. — Ты окажешься в безопасности, только добравшись до облученной зоны…

Жек поднял испуганные глаза.

— Зараженной зоны?

— Это единственное место, куда полицейские никогда и ногой не ступят. Как, впрочем, и крейциане, наемники-притивы и скаиты! Но не беспокойся: ты не останешься там слишком долго, чтобы облучиться. Тридцать веков — большой срок, и наши друзья-атомы успели потерять бльшую часть своей страшной силы.

— Но как же пройти… Плотный магнитный барьер…

Артак засмеялся, смех журчал, как музыка.

— Каждый день сотни карантинцев спокойно проходят из облученной зоны в Северный Террариум и обратно! Ни один магнитный барьер не может помешать крысам рыть под землей… Ты будешь первым анжорцем с поверхности, который пойдет по подземным путям. Великая честь… И это единственный способ тайно покинуть Ут-Ген: дерематы и регулярные рейсы кораблей контролируются скаитами-наблюдателями. Они читают мысли, словно перед ними лежит открытая книга. Оказавшись в запретной зоне, отправишься в город Глатен-Бат. Там спросишь, где стоит корабль видука Папиронда. Грабитель и убийца, но, если скажешь ему, что пришел от меня, он без труда доставит тебя на Франзию, планету в скоплении Неороп.

Если обычно речи Артака воспламеняли Жека, этой ночью они оказались ледяным душем. Быть может, потому, что старый карантинец всегда говорил о цели путешествия, но никогда не упоминал, с помощью каких средств можно достичь этой цели. Жек вдруг осознал, какие трудности его ожидали. Это походило на сказочный рисунок, который возникал в его голове, но карандаш в руках нарушал идеальный замысел. Мечту от реальности отделяла бездонная пропасть. Ему надо было не только отправиться в зараженную зону, но и встретиться с грабителем и убийцей, одним из тех бессердечных пиратов, которые зверствовали в космосе и о которых па Ат-Скин всегда говорил с ужасом во взгляде.

— На Франзии есть подпольные сети, которые обеспечивают переправку паломников на Мать-Землю, нашу родину, — продолжил Артак. — Там Найа Фикит, Шри Лумпа и махди Шари из Гимлаев обучат тебя звуку безмолвия, звуку, который помогает избежать ментальной инквизиции и путешествовать с помощью мысли. Ты станешь воителем безмолвия, малыш Жек, одним из тех, кто будет способствовать приходу нового мира… Воитель безмолвия…

Воители безмолвия

Он произнес эти два последние слова с бесконечной нежностью и уважением.

— Это только легенда! Ложь! — закричал Жек и яростно отодвинул чашку.

— А что это меняет? — спокойно возразил Артак. — Что, по-твоему, лучше? Верить в легенду или прозябать без всякой надежды? Я предпочитаю красоту сказки уродству некоторых истин.

— Тогда почему ты сидишь здесь?

Глаза старого карантинца вспыхнули ярким огнем.

— Ты даже представить себе не можешь, как бы мне хотелось оказаться на твоем месте, малышок с поверхности! — печально пробормотал он. — Но я не могу уйти. Более двадцати лет назад я был одним из местных корреспондентов абсуратского рыцарства.

— Чего?

— Ты никогда не слышал о Конфедерации Нафлина? О рыцарях-абсуратах? Хотя верно, это было до твоего рождения, до империи Ангов… Когда анжорцы с поверхности рыли под городом туннели для подземки, они с ужасом наткнулись на Террариум и обнаружили, что карантинцы несколько веков прожили у них под ногами. Они немедленно решили продолжить политику уничтожения, начатую тиранами Ультра-Здоровой Партии Ут-Гена… Но Ут-Ген тем временем был принят в Конфедерацию Нафлина, нечто вроде межпланетного правительства, следящего за равновесием властей. У меня нет времени все тебе объяснять. Знай только, что абсуратское рыцарство было тайным орденом…

Он вдруг замолчал, словно что-то его остановило. Он долго принюхивался к воздуху, и на его деформированном лице отразилось беспокойство.

— Проклятые крейциане!.. Они ускорили дату! Кто-то нами манипулирует!

Он опрокинул табурет, обогнул стол и выскочил из норы. Удивленный Жек увидел, что он бежит прямо по грядкам черной земли, топча стебли плюмшеня. Его громадная тень отразилась на освещенной стене пещеры. Он исчез в галерее, ведущей к ответвлению.

Ожидая возвращения старого карантинца, Жеку не оставалось ничего другого, как хрустеть галетами, лежащими на подносе. Еще один способ обмануть накатывающийся сон. Потом он поразился странному поведению Артака, и его охватила гнетущая тоска. Нервничая, не в силах сидеть на месте, он встал, в свою очередь, вышел из норы и сделал несколько шагов по пещере, стараясь не выходить за границы светового ореола. И тут в его ноздри проник щекочущий запах. Он походил на запах в парке, куда его водили отец и дядя в прошлом году. Па Ат-Скин изредка любил, как он сам говаривал, пощекотать хищника. Такие утехи предоставлялись лишь высшим социальным категориям, к которым относил себя его отец. Зверей импортировали, нумеровали, анестезировали, и они почти не сопротивлялись своему очередному охотнику, но выглядели настоящими хищниками с когтями и впечатляющими клыками, похожими на длинные кинжалы.

Топот ног оборвал его воспоминания. Он различил паукообразную фигуру Артака, который спешил к нему. Он задыхался, был бледным и согнулся так, что его руки почти касались земли.

— Не оставайся здесь, малыш Жек! Крейциане начали травить нас газом!

Вот откуда шел этот запах! Газ вытекал из патронов, которыми пользовались охотники в парке. «Мощный газ, самый эффективный, чтобы уложить зверя!» — говорил па Ат-Скин, вскидывая свой патронометатель. И этот газ сейчас использовали против нескольких миллионов карантинцев Северного Террариума и маленького анжорца с поверхности по имени Жек Ат-Скин.

Он застыл на грядке, испытывая невероятный ужас. И крепко зажмурился. Все это было кошмаром, и он вот-вот проснется в своей комнате. А потом они посмеются, когда он расскажет эту историю друзьям из Отх-Анжора. Он не сопротивлялся, когда старый Артак схватил его за руку и поволок к приоткрытому люку норы.