Волчья ягода

Глава первая

Когда тебе везет — былые неприятности кажутся жалкими тенями прошлого. Зато уж если невезение поднимает голову…

Сильно везучей Лена не была никогда. Средняя семья — не бедная, но и не слишком обеспеченная. Раз в год — на море. Да, школа с уклоном, но туда девочку взяли за хороший результат теста.

Правда, родители — хорошие. Благополучные. Непьющие. И семья — полная. Лена с детства знала, что такое, увы, бывает не у всех. Подруге Инге, к примеру, повезло гораздо меньше. Мало того, что не отец, а отчим, так еще и «квасит».

Что такое невезение, Лена узнала лишь в девятом классе — когда впервые влюбилась. В красавца Виталия из одиннадцатого «Б». Взаимно. Половина одноклассниц завидовала.

Мама Ленину любовь одобрила — может, потому, что в подробности романа посвящена не была. Равно как и разрыва.

— Почему ты рассталась с Виталиком? — не отставала мать. — Такой был хороший мальчик…

Не объяснять же, что Виталик бросил очередную подружку сам. Предварительно уговорив на подпольный аборт.

Вторая любовь — в десятом — на первый взгляд казалась удачнее. Парень любил одну Лену, а не параллельно еще пять девочек. Ситуация изменилась на первом курсе — когда благополучный мальчик-студент вдруг резко переквалифицировался в контрактника с командировками в горячие точки. Превратив тем самым Лену в «жену солдата».

Такой назойливой мама не была еще никогда. Да и из подруг адекватно вела себя одна Инга. В собственной семье насмотрелась всякого. Зато прочие чуть не ежедневно доставали Лену вопросами, не поднимал ли он уже на нее руку, не душил ли во сне, если его внезапно разбудить («А то одну мою знакомую…»). И вообще: «У них психика ломается полностью, пойми! А тебе еще рожать!»

Когда Лена с ним рассталась, мама и подруги вроде успокоились. И обрадовались, когда после защиты диплома она в Крыму познакомилась с Аликом. Прямо на пляже — на золотистом песке, под шум лазурных волн.

Он был… веселый. Пьяно-веселый. После серьезности последнего бойфренда это стало глотком свежего воздуха. Алик умел жить!

О наркотиках Лена узнала не сразу. Составить ему компанию отказалась наотрез. А он и не настаивал — дорогая игрушка. Не она, а его любимый порошок. Она-то как раз — дорога не слишком.

Лена это поняла, когда он впервые ее ударил. По случаю обнаружения ею отсутствия в квартире всей бытовой техники. Включая уж совсем недорогую микроволновку.

Нет, на «дозу» у Алика средства были. Он просто проигрался в казино. И обещал отдать «прямо сейчас». И при этом был в ссоре с папой, что обычно платит за всё «и за шмотки для тебя, дура!».

Работать Алик не умел и не пытался. Время проводил в тренажерных залах, ресторанах и казино. И всё реже брал с собой Лену.

Настоящим наркоманом не был — вообще или еще. Так — «для души». Но вот что подторговывал — Лена догадывалась. Не сам, конечно.

Кто его отец — не спрашивала. Коммерсант какой-то. Это — не ее дело. А вздумай Лена считать иначе — в чём именно она не права, Алик объяснит быстро.

Иногда у него появлялись деньги — много. Где брал? Лучше не спрашивать. Может, у папы. Наверное. Папа же коммерсант.

Когда-то Лена смеялась над предсказаниями подруг. Теперь всё сбывалось на глазах. Просто не с тем парнем.

Да и звонила она им всё реже. Только когда Алик исчез на полгода. И то не сразу. Всё ждала, что вот-вот появится на пороге. Радостный и счастливый: «Ленка, валим в ресторан на всю ночь! Пусть все видят, самая клевая телка — у меня!» Или злой и раздраженный: «Ленка, деньги давай!»

Лена выросла в насквозь интеллигентной семье. Пресно интеллигентной. Грубость Алика казалась почти глотком свежего воздуха. Сначала.

— Ты — мазохистка! — разозлилась Инга. — Вспомни, как он с тобой обращался?

Лена презирала себя, но поделать не могла ничего. С ним она жила, словно в горячечном сне, а без него провалилась в серое, вязкое болото. Где ничего не хочется делать. Даже жить.

— Пусть только вернется… — рыдала Лена. — Я всё ему прощу! Это я виновата… Я буду совсем другой — пусть только вернется… На колени встану!

Инга просто позвонила Лениным родителям, уже год как переехавшим в Гатчину и по уши этим довольным. И они просто увезли Лену с собой. Не слишком спрашивая. В Гатчину, а потом — на всё лето на дачу. Купаться и клубнику есть.

— Никаких курортов! — вздохнула мама. — Нет там, как выяснилось, ничего хорошего.

К осени Лена приобрела интересную модную худобу и золотистый загар. А к зиме пришла в себя. Настолько, чтобы хоть дышать. Собрала вещи и вернулась в город. Алик, возможно, ее искал. А Лены там не было. Инга — не подруга, а предательница. Как она могла — тайком?! Это было вообще не ее дело!

Алик действительно искал Лену. И немедленно по возвращении нашел. В тот же вечер.

— Он тебя когда-нибудь убьет, — в трубку предупредила Инга.

Приглашать ее в гости Лена больше не собиралась. Да и Алик честно рассказал, что Инга делала ему авансы. «Так что твою якобы подругу просто жаба душит. Она тебя вообще с детства ненавидит. У тебя было всё, а она на такой помойке выросла…»

— Больше мне не звони, — холодно велела Лена. Правда не решилась повесить трубку сразу.

Все-таки лучшая подруга… Столько лет! Еще задолго до Алика…

— Вот найду твоего бывшего, и пусть он это… пристрелит, — вполне серьезно пообещала Инга.

— Не смей! — взвыла Лена. — Если тебе меня хоть чуть-чуть жаль — не смей, поняла?! Я без него умру, ясно?!

— Ясно, что ты — дура, — вздохнула Инга. И бросила трубку первой.

Когда Алик ушел снова, Лена не умерла. И не вернулась к родителям. Вместо этого поступила как героиня одного любимого сериала. Круто изменила жизнь. Совершенно, окончательно и бесповоротно. Сделала то, чего боялась еще в университете.

Посреди учебного года пошла работать в школу.

— Зорка, проснись, Зоринская! — Как всё привычно. Опять Женькина рука больно трясет за плечо. — Хорэ орать на весь дом — тетку разбудишь. Зорка!..

Девушка порывисто села на кровати. Липкий пот струится по лбу, из горла рвется крик. А в глазах — та же липкая муть.

Брательник. На коленях возле ее кровати. В одних плавках и майке. Глаза — по юбилейному десятирублевику. И блестят так же. В неровном свете полной луны.

— Сейчас же ложись обратно, ты что! — нахмурилась Зорина. — Пол холодный. Хоть бы тапки надел…

Не такой уж холодный, конечно. «Благородный» паркет, да еще и пушистый ковер. Да и этаж — второй. А на окне — деревянный стеклопакет. Вишневого цвета. Из самой навороченной фирмы.

— Не сахарный, не растаю! — буркнул непослушный брат.

— Не растаешь, а замерзнешь. Форточка открыта, а ты тут полуголый бегаешь.

— Чё там открыто-то? — презрительно скривился Женька. — Микропроветривание? То ли дело дома было…

Где свистело из всех щелей.

— И вообще — спи давай, тебе завтра в школу. Опять там зевать будешь.

— С тобой поспишь! — проворчал брательник.

— Женя!

— Да ладно — мне ко второму уроку.

Самое противное, что он прав. А ничего поделать Зорка не может. Которую ночь подряд.

— Одиннадцать с половиной лет — Женя! — братишка пробурчал что-то еще. Уже смиряясь со своей участью. Привычно.

И вернулся на свою кровать — у противоположной стены. Но глаз не закрыл.

— Почему не спишь? — устало проронила сестра.

— А кто будет тебя будить, когда тебе машина приснится?

А когда их в разные комнаты переведут? Тетка вообще грозилась — завтра. И лучше не думать — зачем.

А тут в доме еще Виталик обитает.

Зорка поежилась. Лунная дорожка кажется… зловещей. Чем-то напоминает сонное озеро на Трассе Смерти.

Задвинуть штору? Лень вставать. И… страшно?

— Какая машина?

— Серая, — бесцветно объяснил Женька. — Без номеров.

— Может, сегодня обойдется?

Это всё из-за луны. Когда на небе узкий серп превращается в наглый блин — мерещится всякая гадость. И вспоминается.

Может, просто душновато? Открыть бы нормально это «стеклоокно», так братишку простудить жалко.

— Мечтай! Она тебе всегда снится после зала суда. В комплекте. А потом какие-то хиппи…

— Не надо, — устало попросила Зора. — Я просто не буду засыпать… Так полежу.

Лежать и смотреть на луну — до утра. Или на ее тень — сквозь темную бордовую штору. Слушать ровное дыхание братишки…

А потом — клевать носом весь день. И еще день. Завтра луна еще не убудет.

— Ты уже раза четыре это говорила, — напомнил заботливый Женя. — Или пять. Только у тебя не получается. Кому-то нужно, чтобы ты заснула…

Та-ак… Еще не хватало свихнуться. Да еще за компанию с младшим братом!

— Кому? — уточнила девушка, подавляя зевок. Незачем показывать Женьке дурной пример.

И так видит достаточно.

Как же хочется спать! Глаза закрываются… Днем собственные мысли смешно даже вспоминать, а ночью всё кажется иным. Лунным…

Женька Антонов невесело усмехнулся, любуясь, как сестра медленно сворачивается уютным клубочком. Мальчишка философски вздохнул и щелкнул подсветкой мобильника. Двадцать минут, еще двадцать. А потом и он сможет немного подрыхнуть.

Хорошо еще — у Зорки это не каждую ночь. Не то бы и самый терпеливый брат не выдержал. Такой, как Женька, например.

— Ну всё — теперь тетка точно проснулась, — по-взрослому серьезно качает головой Женька. — Щас придет, закатит: ах мы неблагодарные, лодыри, неучи, а ты вообще — дитя порока! Зор, может, тебе к психиатру сходить, а? У нас в школе нет этого… аналитика?

Если б тетка злилась всерьез — давно бы вышвырнула на улицу. И брат об этом знает.

— Понятия не имею — не узнавала. И что я этому аналитику скажу? — Зорка устало встряхнула головой. — Что во сне постоянно вспоминаю то, что случилось совсем недавно?

— Тебе еще вдобавок многое снилось до того, как случилось. Может, ты — ясновидящая? — с надеждой взглянул Женька. — Вылечить нельзя — так хоть бабла на этом срубим?

— Нет, — девушка вымученно мотнула головой. — Я вижу слишком мало. Ну да, сон с машиной был еще дома — потому я так и нервничала. Но когда залезала в эту чертову «тачку» — черта с два я о нем помнила! Я вижу всё заранее, но ничему не могу помешать — потому что потом забываю.

— Кому-то это надо, — глубокомысленно проронил брательник. Пугающе глубокомысленно.

Как совсем недавно. Этой же ночью — между лунными снами.

— Кому?

— Тому, кто посылает эти сны. — Нет, не прикалывается.

— Женька, ты «Суперов» своих насмотрелся?

Хорошо бы!

— Ага. Только не по телеку. Знаешь, Зор, я — конечно, не ясновидящий, как ты, — братишка ловко увернулся от подушки. — Но иногда я будто что-то чувствую. Вот как сейчас. Скажешь, что мы — два сапога валенки и лечиться обоим надо? В психушке на соседних койках? Вместе уколы хавать?

— Скажу, что тебе придется будить меня еще раз. — Ну ее, эту педагогику — очень уж зевнуть хочется! И хоть немного выспаться.

— А куда я денусь?

— А к аналитику я схожу завтра. Или послезавтра…

Тем более, туда же направляет и тетка. И уже не в первый раз. А ей так легко не откажешь.

Значит, придется что-то наплести для отвода глаз. Подходящую для тети Тамары версию.

— И соседних коек нам в дурдоме не предоставят, — усмехнулась Зорка. — Ты забыл, что у нас пол не совпадает?

— Не везет — так уж во всём, — философски вздохнул Женька.

Глава вторая

Забавно, что ни у одной из двух симпатичных девчонок обаятельный бармен так паспорта и не спросил. Хотя они уже вторую бутылку взяли. Российская действительность — спиртное не продают только тем, кто явно не тянет на восемнадцать. А вот остальным…

Впрочем, разве «Монастырской избой» напьешься? В любом возрасте, кроме детсадовского и младше?

— Лицей надоел до чертиков! — Когда Людка так говорит — ее лицо еще кукольнее, чем всегда.

А зеркальная стена отражает обеих — милую полноватую блондиночку и худощавую брюнетку. Стандартный прикид — джинсы, водолазки. И бокалы в руках.

— Ринка, мы зря заказали сухое! — морщит нос Людка. — Кислятина!

Конечно, разве Барби пьют несладкое? Вот только у кукол оно на фигуру не влияет. В отличие от живых девушек.

— Мне нравится! — Рина залпом осушила бокал.

Кислое? Да нет, даже недостаточно. А Людка еще предлагала шоколадом заедать…

— Эй, этот бокал уже четвертый! — дернулась подружка. Смешно.

— Четыре раза по пятьдесят — ерунда, — отмахнулась Рина.

Они же по-английски «дринькают». Или по-американски.

— Я не потащу тебя домой на себе!

— А ты хоть раз тащила?

Вот наоборот — бывало пару раз. В том числе — совсем недавно.

— Ты что, хочешь напиться? — голубые глаза так забавно округлились.

Неужели подобные планы были у нее самой? Извини, обломинго — птица такая бывает…

— Не совсем.

Не напиться, в налакаться в зюзю. Только — нельзя. И еще долго будет нельзя.

А вокруг — на редкость цивильная публика. Даже забавно — с учетом, кто сюда сейчас явится.

— Лицей достал до чертиков!

Рина, не отвечая, отхлебнула сразу полбокала. Полдринька.

— Хотя — имеешь право. — У Людки это — любимое выражение.

«Имею право» грубить родителям, «имею право» гулять до полуночи и дольше. Потому что родилась не дочерью новых русских, и виноваты в этом «предки». «Испортили жизнь» и будущее. И вообще «не догоняют» потребностей тебя, любимой. Где уж им…

А Людка — конечно, особенная. Исключительная. Замечательная. Неповторимая. И подход к ней нужен особый. К такой исключительной. Интересно, в чём это проявляется?

Рост — средний, личико — стандартное. Ум — тоже средний или чуть ниже. Разве что косметики больше нормы, да и то — не слишком.

Ну и место учебы — привилегированное. Так Людка там — отнюдь не в пятерке лучших. И даже не в десятке.

И заслуга в том, что туда приняли, тоже не ее. И даже не «предков». Дядя устроил, папин брат. Это он у них в семье — «крутой фирмач».

— Завтра первых двух уроков нет — успеешь выспаться, — продолжила неповторимая. — Так что гуляем!

— Почему? В смысле, куда уроки-то девались?

— Ты где живешь? Машка же вчера говорила: правичка уволилась. А новый учитель только на днях появится. Говорят, молодой, симпати-и-ишный!

— Ты и этому будешь глазки строить? — Надо поддержать разговор. Хоть так.

Не иметь в классе ни одной подруги — нельзя. Дружить с откровенными ботаничками или, наоборот, дурами — тоже. А из оставшихся — Людку хоть можно терпеть.

— Не буду. Мне интереснее физик, он такой…

Красивый. Загадочный. И наверняка с таинственной историей любви в прошлом.

Или с разводом на почве банальной измены. Пошел по бабам — и спалился.

Впрочем, разница — невелика. В отличие от суммы алиментов.

И давно ты стала такой циничной, Рина? Очень давно. Еще когда в Рину превратилась.

Теперь можно спокойно молчать — знай кивай да поддакивай. «Учительской» темы Людке хватит надолго. Кстати, про внешность нового педагога тоже Машка сказала? Лично видела? Вот будет сюрприз, если явится старый лысый дяденька.

Физик Людке, конечно, интереснее. Сейчас. Потому что его она уже видела. Даже интереснее Мишки из 11 «а». Зато Мишка отвечает взаимностью. Надолго ли — неизвестно. До сих пор у Людки всё было — ненадолго. И не всегда по ее вине.

— А как у тебя с Андрюхой?

Уступила бы его хоть сегодня.

— Пусть теперь любит свою шлюху, — пожала плечами Рина.

Ого, может, ей светят лавры поэтессы?

— Ты что, его застукала?! — два голубых блюдца. Потешных-потешных.

Да, хоть это было и нелегко. Зато того стоило. Теперь можно передохнуть. На честно занятых позициях. Жаль, без алиментов.

Не иметь парня — нельзя. Но вот дуться за него — за ветвистые рога…

— Вот козел!

А теперь — только бы не расхохотаться. Потому как бедняжка Людка думает, что у подруги всё — как у нее самой. Слезы в подушку, стихи, мысли о суициде… А вовсе не облегчение от на какое-то время отвоеванной свободы. И не временно снятая с плеч гора. Одна из многих.

— Не козел, а кобель, — объяснила Рина. — Это — совершенно разные животные, не будем их путать.

— Смотри-ка, кто идет! Ну и герла! — Людка кивнула на только что вошедшую (ввалившуюся!) девицу.

Та теперь уверенно цокает каблучками. Но не шпильками.

Правильно, с них слишком легко рухнуть. Когда не совсем трезв. Или еще что.

Лет двадцати (или чуть старше), яркая косметика, крутой прикид, модная стрижка, наглый взгляд. Жанна. Не меняется. И образ жизни-то ей внешность не портит. Почти. Или пока не портит.

— Я же говорила — вы знакомы! — торжествует Людка. Аж сияет.

А Рина — дура, раз думает вслух. И ладно — в присутствии глуповатой подружки. А если кого другого? Расслабилась…

Похоже, действительно — хорэ пить.

— Я впервые ее вижу.

— А с чего тогда взяла, что она — Жанна? И если вы не знакомы — зачем мы тогда удирали от нее на прошлой неделе?

— Когда это? — У Людки — настолько хорошая память даже во вдребезги пьяном виде?

Плохо. Даже хуже, чем Ринина болтливость.

— Во вторник прошлой недели, Ринчик. Тогда еще такой красивый мальчик сидел за вон тем столом. Брюнетик — вспомнила?

Мальчик — это серьезно. Тут что угодно запомнишь…

Это Рина помнит, что им тогда не тот заказ сначала принесли. Ну, никакой романтики.

— Сидим вот как сейчас, входит эта чувиха, идет к бармену — ну как сейчас прямо! А ты вдруг хватаешь меня за руку и…

— Я помню. Мы смотались. Сразу же.

Следи за тоном. И за залпом выпитым «дриньком». Очередным. Людка уже пялится совсем обеспокоенно:

— Рин, мне как-то не по себе, когда ты вот так смотришь…

И квасишь. Кто же тогда по домам Люду доставит?

— Как? Мне эта Жанна не понравилась. Зато ей понравился твой брюнетик, — напропалую завралась Рина, — и не понравилась ты. А у такой могут быть крутые друзья, и мы огребли бы неприятности.

Прокатит?

Людка уже открыла рот… и закрыла. Потому что крутая девица повернула прямо к ним. Мда — сейчас Людок еще наутек кинется. И правильно сделает. В каком-то смысле.

А сердце стучит — будто вот-вот выпрыгнет из груди, чтобы удрать подальше. Кстати — тоже правильно. Совсем. И не только сейчас.

— Привет, — «герла» без предупреждения уселась рядом. Ухмыльнулась — типа приветливо. Во все отбеленные зубы. — Я — Жанна.

— Люда, — неловко улыбнулась подруга. Хлопает неумело крашеными ресницами. И нервно облизывает губы, с которых и без того уже помада вином смылась. «Монастырской избой».

— Рина. — Свои ресницы — в порядке. Как и зубы. В отличие от мозгов.

— Вам здесь не скучно? — Жанна ответила улыбкой. Совсем другой. Противоположной. — Не хотите оттянуться?

Зажигалкой щелкнула красиво — как в фильме. Рина тоже долго тренировалась, чтобы получалось так же. Смогла бы сейчас не хуже Жанны. Только желания нет. Равно как и курить.

— Смотря как.

А Жанне не нравится, когда ее сверлят пронзительным взглядом. В этом она, похоже, тренировалась у зеркала меньше Рины. Или общалась не с той публикой.

— Или вам мама запрещает? — засмеялась «крутая». Чуть визгливо. И будто тоже… неловко.

А Людка нервничает всерьез. Теперь уже она хочет уйти. И правильно. Только ведь не уйдет. Такие всегда остаются за компанию — чтобы не показаться хуже других. Не нарваться потом на насмешки. Их они боятся больше, чем чего другого.

Не надо было брать ее с собой. И не только ее.

— Развлекуха крутая? — чуть прищуриться. Небрежный интерес… и ни капли страха.

— То, что надо, — ухмыльнулась Жанна. Пускает дым колечками. У Рины получались и крупнее. А уж у тети… — Оттянемся! Идешь? А ты, Люда?

— Идем! Подожди секунду, сейчас вернемся. Люд?

Рука подружки дрожит. Тоже — правильно. Молодец. Иногда тело умнее головы. Причем намного.

Туалет здесь — вполне приличный. Особенно в сравнении с тем, что приходилось видеть в российской глубинке. Даже бумага висит. И тускло блестит жидкое мыло. Сервис.

Впрочем, тетка бы точно не оценила. Отделка — панели, а не плитка.

Окно раскрылось неожиданно легко. И еще неожиданнее — бесшумно.

— Лезем! — скомандовала Рина.

— Зачем? — Людка непонимающе хлопает глазищами. Голубыми-голубыми. Говорят, мужчины предпочитают голубоглазых блондинок. Жаль, на самом деле это не так. Не всегда. — Мы же собирались с ней…

— Ты еще не врубилась — куда? Лезь! Я — следующая.

На стене — прямо над головой хозяйки кабинета — висит забавный зайчик. Белый, с голубыми глазами. Нарочитый позитив? Чтобы клиенты расслабились?

Светло-синие в цветочек чашки с чаем. Сахар, печенье. Это тебе не кабинет в поликлинике. Всё для вас — за ваши деньги.

— Пойми, Катя, — психолог и «хороший специалист» Галина Владимировна осторожно размешивает сахар. Привычно успокаивающе. И смотрит вполне участливо. Профессионально. Как на всех. — Как я могу помочь тебе, если ты не говоришь, что видишь в последнем сне?

Этого «аналитика» Зорка нашла сама. Анонимно. После того, как придумала отличную историю для школьного. Там фигурировали «коварный изменщик» и «бесстыжая разлучница». И, конечно, бедная влюбленная дева, что ночей не спит на почве всего этого.

Подходящее варево для тети Тамары. Наверное. Если не слишком пресное. Ничего, всегда можно добавить деталей по вкусу. И по обстоятельствам.

К школьному психологу обращаются, только если хотят, чтобы семья всё узнала, а сами признаться боятся.

А здесь всё оказалось не так уж плохо. «Аналитик» — моложавая дама за сорок. Интеллигентная. Не орет и брезгливо не морщится. И не брезгливо — тоже.

Что Зорка видит в последнем сне? Мда.

Вчера перед сном она, как всегда, раскрыла дневник — тот самый, привезенный еще из дома. Утром орала (в меру, как положено истинной леди) тетка — из-за ночных криков Зорки. Нервы сдали. Очевидно, на фирме что-то случилось. Или Виталик вляпался… во что-нибудь очередное.

Зора не успела и рта раскрыть, как примчался Женька и начал в ответ крыть ее обидчицу. В таких выражениях, что покраснели бы его одноклассники и друзья по тусовке. И даже Мумрин Лешка из девятого «б» прежней школы. И Арбузов — из Зоркиного. Те самые, что стояли на учете с первого класса, а не, скажем, с пятого-шестого — как большинство.

Тетка уцепила Женьку за волосы, готовясь лупить. А это она умеет. И вовсе не как леди, а куда жестче.

Зорка кинулась их разнимать. Вышла натуральная куча мала, но брата спасти удалось.

Потом — Лицей. Уроки, подруги, мальчики. Осточертевший Андрей — с его осточертевшими попытками помириться. И его уже маячащий на горизонте заранее осточертевший папаша. Моложавый не хуже нынешней психиатрини.

Познакомить их, что ли?

И так хочется пролистать страницы назад… туда, в прошлое. Домой.

— Да поймите же! Оно всё равно не случится. Чтобы что-то сбылось — я должна это забыть. А тогда будет уже поздно.

А голос-то, голос! Обреченный, как у умирающего лебедя. Эта безупречно воспитанная тетка в глубине души наверняка уже кривится от отвращения.

— Катя, не хочу тебя обидеть, но, может… тебе так только кажется? А на самом деле мы имеем дело с совпадениями. И в какой-то мере — с твоим воображением. Я не говорю, что ты фантазируешь. Возможно, просто преувеличиваешь. Не удивляйся — многие люди искренне верят в плод своего воображения. К примеру, девушка видела на улице подозрительного подростка. А потом ей кажется: это был взрослый мужчина бандитской наружности, вооруженный. А из-за угла выглядывало двое его товарищей. Не смейся, Катя, это — реальный случай.

Если и кривится, то виду не подает. Профессионалка. Ну и сама виновата. Зорке действительно надо выговориться. Хоть один раз и хоть перед кем-то. А потом больше никогда здесь не появляться. Раствориться в толпе. Эффект попутчиков в вагоне поезда.

Только попутчики почасовую таксу не ставят.

— А откуда тогда я знала, кому именно угрожает опасность? Перед судом я боялась именно за Никиту…

Не переборщила ли Зорка с именами?

— Но судили-то — его.

— Перед аварией я знала, что в опасности — мама.

— Как раз это может быть совпадением.

— Во второй раз был зал суда, и то, что я должна была сделать. Я не сделала — и сон сбылся. Потом я могла отвратить аварию, но опять бездействовала — и авария произошла. Понимаете? Но когда я просыпалась — всегда знала, кто в опасности, если я чего-то не сделаю, но понятия не имела, что это за опасность!

— Но теперь-то всё в прошлом, разве нет? А вспоминаешь ты это потому, что слишком много пережила, Катя. Чересчур много для твоих шестнадцати лет. Я понимаю, сейчас это звучит дико, но тебе скоро станет легче. Всё проходит. Рано или поздно. Так бывает со всеми. А пока я пропишу тебе успокоительное…

— Мне не поможет успокоительное! — Держи себя в руках, Зорка! Психиатр или кто она там, не виновата, что ты зря сюда пришла. Это с самого начала было глупой идеей! — Мне опять всё снится. Зал суда, авария, то, что я должна сделать, а напоследок — еще одно предупреждение! И я не могу понять, кто в опасности. Ощущение, что мы все!

— Ты уже в третий раз говоришь о чём-то, что давно пора сделать. Раз так — может, все-таки послушаться сна? Так ты хоть избавишься от кошмара.

— Я не смогу… — Спокойно, Зорка! Даже за твои деньги незнакомый человек не обязан возиться с чужой истерикой.

— Катя, тебе нужно просто набраться смелости, — ободряюще улыбнулась «хороший специалист». Поверила или решила не спорить с сумасшедшей? — Надеюсь, там речь не идет о самоубийстве? Или о том, чтобы убить некоего психотерапевта?

— Нет, — покачала головой Зора. Ее принимают еще и за буйную! — Но я всё равно не смогу.

Только не туда, где убили Дину! Хоть днем, хоть ночью, хоть еще когда.

Мазохистов Зорка поняла совсем недавно. Когда перечитывала письмо Никиты. Пытаясь за ровными строчками «всё хорошо» прочесть, что же там на самом деле. Плохо, ужасно или кошмарно?

Вещие или нет сны — заколебали. Хорошо, тусовка наркоманов существует на самом деле. Девица Жанна — тоже. Крутая и навороченная. С кучей бабла — на прикид и отбеливание зубов.

И будем надеяться, Зорка еще не успела ей примелькаться. За два-то раза. Не факт, что в первый ее вообще разглядели.

И что? Идти туда? Чтобы там изнасиловали человек двадцать и посадили «на иглу»? Если к тому времени еще останется, кого сажать.

А если — обойдется? Если Зорка просто всё узнает? А дальше? Подкараулить Диму за углом и прикончить? Хороший план. Но пока до него — как до Киева пешком. И даже его удачное осуществление не вытащит из тюрьмы Никиту!

Не говоря уже о риске угодить в лапы ментам. И вновь подставить Женьку!

Алик вернулся два месяца спустя. Всё хорошо было чуть больше недели. Девять дней. Пока Лена не уловила на его рубашке чужие духи. Явно дорогие. И никто из ее знакомых не использует столь хищные ароматы.

Вместо того, чтобы устроить скандал, Лена захотела знать наверняка. И выследила. Со второй попытки.

Женщина оказалась красивой и явно намного… обеспеченнее Лены. Но и старше. Даже на вид — лет на десять. А если учесть, что и этот возраст — не свой, а приглаженный салонами красоты…

Скандал ждал Алика дома. С его же заранее собранными Леной чемоданами. Инга была права. И не завидовала подруге ни одной минуты. Нечему завидовать. И отбить такое сокровище не пыталась. Слишком в детстве нахлебалась с пьющим отчимом, чтобы польститься на психа-наркомана.

— Уходи, — холодно велела Лена. Честно не понимая, за что такое она это любила.

Вместо ответа он молча (и оттого — еще страшнее!) схватил бывшую любовницу за руку — выше локтя. Сейчас ударит…

Глаза зажмурились сами. Накрепко. Как в детстве — когда чего-то боишься. Тогда это было спасением, теперь — смертью…

Мир вернулся головной болью. Слабым освещением летящей в ночи машины — очередного подарка папы-бизнесмена. И затылком сидящего впереди Алика. А еще — онемением в связанных руках. И звенящим в ушах ужасом.

Кляп едва Лену не задушил. И помешал спросить:

— Ты меня теперь убьешь, да?

Глава третья

Мелодия растворяется в воздухе. Улетает в подступающую ночь. Умирает… вместе с душой.

Коко Шанель придумала маленькое черное платье, чтобы получить право носить траур по любимому. Что изобрести Зорке Светловой?

Смерть приходит не ножом в сердце, а почтальоном с письмом. А в Зоркином случае — замотанной операторшей на почте.

Никиты нет уже три недели. Три недели кошмаров. Зорка ломала голову, как его спасти, а любимого уже не было. Нигде.

Сегодня она читает это письмо — сокамерника Никиты. Какого-то Александра. Кто он? Почему решил написать совершенно чужой девушке? Знает же, что взять с нее нечего. Разве что потом отправит еще одно — с фальшивым сочувствием и просьбой выслать передачку. А заодно приехать на свиданку с койкой.

Зорка, у тебя нет сердца, и предполагать ты можешь лишь дурное. Самое мерзкое из возможного.

А что, часто бывает иначе? Прямо сплошь и рядом — думала плохое, а оказалось — все вокруг золотые и яхонтовые, да?

Такая простая строчка. «Застрелен при попытке к бегству».

Никиты больше нет. Как это — нет? Зорка есть, а его — нет. Так ведь не бывает? Не должно быть…

Это их песня. Только их. И только под нее можно прощаться с собственным сердцем. Если вообще получится…

Только сегодня пришло письмо — тетрадный лист в клетку. Одинарный. Будто из школьной тетради.

Сегодня — пришло. Потом будет хуже. Смерть Дины Зорка тоже осознала не сразу.

Вечером — ее день рождения. Придет толпа чужих людей. И Нестеровы — отец и сын.

Тетка уже выбрала для племянницы вечернее платье — темно-алое.

Зорка — не модельер. Ей ничего не изобрести. Никогда.

И не сценарист. Ничего не переписать.

— Запомни, если не сын, то отец, — усмехнулась тетка два месяца назад. — Ты интересна обоим. И старший не достает тебя лишь потому, что любит своего золотого мальчика. Не хочет вставать у него на светлом пути. Зато уж потом…

Андрей Нестеров. Красавец. Первый парень школы, не считая Бориса из 11 «А» — отличного спортсмена-самбиста и математика в одном лице. С Борей можно бы договориться по-человечески, но, увы, его родители — не в числе «нужных» тете Тамаре. И девушка у него уже есть — Зоркина одноклассница «зануда» Алка.

У таких всегда всё есть — причем всерьез и надолго. И это хорошо. Хоть кто-то же должен быть счастлив и благополучен? Ну, кроме самых отпетых сволочей, у кого уж точно всё и всегда в порядке. В полном шоколаде. Молочном. Приторном.

— В твоих же интересах удержать сопляка подольше. Поняла? А не сможешь — значит, всё, на что ты годна — быть переходящей из рук в руки подстилкой.

Изменил Андрей абсолютно не вовремя. Для тетки. А у Зорки появился повод его послать. Тетя Тамара выслушала, что «такое спускать нельзя», одобрила идею «чуть помурыжить, чтоб осознал». И до сих пор вполне терпела их «разлуку». Но нынешний повод использует, чтобы «помирить голубков». Или возобновит намеки на «его отец — тоже перспективен».

В прежние дикие времена в каком-то племени вдову выдавали замуж в день смерти мужа. Благословенные дикие времена! Тогда это хоть кто-то осуждал.

Впрочем, те вдовы — героини книг. В отличие от Зорки. Она-то — кто, чтобы ее жалеть? Хоть самую малость.

Тамара Кобрина небрежно стряхнула пепел с сигареты. Тщательно отработанным жестом. Не стоит расслабляться — даже когда одна.

Причины для нервов нет — ну, заболела очередная училка. Ну, ушла в бессрочный. Бывает. Найдут новую — причем, оперативно. И директор клятвенно обещает, что уже нашли.

Нет никаких причин переводить Зорину Светлову в другую школу. С лучшим преподаванием. Собственно, ее вообще следовало посадить на экстернат, но Тамара сомневалась: все-таки после сельской школы. И зря. К концу года у девчонки уже был бы аттестат, а в сентябре — студенческий билет. А там можно приглядеться — и начинать обучать делу. Глядишь, еще через полгодика — уже посадить младшим референтом. Для начала.

Не вовремя навязались Нестеровы — точнее, вовремя. Отец уступил дорогу сыну — очень благородно. А Зорина неплохо тянет резину. И откуда только навыки взялись? Вот что значит — жить захочешь. Нормально жить. Сама такой была.

Нестеров-младший уже ест у «Рины» с рук. Год так не протянешь, но когда она наконец уступит — роман не закончится так быстро, как предыдущие. К тому же, капризности у девочки хватит на всех Андрюшиных бывших разом.

А потом подойдет очередь и папаши, очень даже подойдет. И посмотрим, что из этого выйдет. Может — мачеха для Андрея. А может… Отец идиота Алика — нужный человек. Очень нужный. И настоящий мужчина. А для своих пятидесяти шести выглядит и вовсе великолепно. Не во вкусе сопливых романтичных девчонок, но вот сама Тамара сказала бы такому «да» — сразу и безоговорочно.

Но, увы, для него и двадцатипятилетние — староваты. Подошла бы Зора — не сейчас, через год-два. Когда поумнеет. С глупой телкой Диночкой Тамара уже прокололась. Настоящим мужчинам нужны и женщины настоящие. Не дуры. И не влюбленные в зеленых сопляков истерички.

И чем черт не шутит — этому мужчине Зора могла бы стать и женой. Но — всё потом. С такими знакомят либо безмозглых барби (нет, этого тоже хватит), либо — вообще не барби, но зато полностью лояльных. Чтобы девочка собственную игру не замутила. И проиграть желания нет, и девчонку будет жаль. Уже столько сил вложено.

Горячее, холодное, салаты. Рыбка, буженинка, пять видов сыра, оливки всякие, икра черная, икра красная… Фрукты дорогущие. Всё по высшему стандарту. Как в лучших домах чего-то там… Может, Лондона и Парижа, а может — мафиозной Сицилии.

«Только свои» гости, намеки, якобы добрые смешки. Бал кривляющихся масок. Замок Эдгара По.

И ясно, чем всё это кончится. Неясно лишь, как выдержать. Не только сейчас, но и потом. И дальше. Всю оставшуюся жизнь. Или даже два года.

Горло пересохло — словно Зорка и не влила в него два бокала вина («Больше нашим детям рано, не так ли?») и, наверное, литр сока. Апельсинового. Все прочие успели опостылеть за предыдущие теткины праздники и «маленькие посиделки в почти семейном кругу». Даже странно сейчас вспоминать, как в детстве ждала выходных и вожделенный пакет «Колибри» на троих с Никитой и Женькой.

Горло пересохло, и теперь его дерет проглоченный смех. Потому что Андрей трогательно отпрашивается у папы «прокатить Рину на новой машине». И клятвенно обещает «вернуться не позже двенадцати». А тетя Тамара разрешает «до часу — но только сегодня!»

Лучше бы он отсчитал мятые купюры, швырнул их на стол, а папаша предварительно потребовал справку от венеролога. Было бы не так гадко.

Легкая метелица юного лихача не отпугнула. Подумаешь. Он же у нас заткнет за пояс трех Шумахеров. Петушки в присутствии курочек вообще на редкость самоуверенны.

Машина — хороша. Давно выпрашиваемый Андреем у «предка» вишневый «Кадиллак». Зорка с трудом, но заучила марки. Еще в первые дни.

Машина — хороша, плохо всё остальное. Начиная от спутника.

Есть версия, что ад — это просто повторение самого жуткого дня в твоей жизни. Раз за разом, круг за кругом. Может, Зорка уже умерла? Иначе почему этот день кажется таким бесконечным?

Интересно, широкое заднее сиденье Андрей просто так демонстрирует — наравне со всем прочим?

Да нет, не интересно. Потому что и так ясно.

— Не бойся, быстро гнать не буду, — широко ухмыльнулся Настеров-младший. Двусмысленно. Ободряюще.

Кто здесь боится? Тут другое слово подходит. «Гадко». «Мерзко».

Так уже было. Сальные глаза Михи, потные руки. От того, что Андрей — не так прямолинеен и пользуется дезодорантом, он приятнее не стал.

Под каким предлогом увильнуть на этот раз? Женские причины? Анекдотичное «голова болит»?

Зорка, усмехнувшись, села рядом с кавалером. На переднем сиденье только целуются. Спят там исключительно со снятыми на улице шлюхами. Наверное. А в эту категорию тетка племянницу еще не перевела. Всё впереди.

Женя, расти поскорее, а? Так хочется побыстрее умереть…

Слово Андрей сдержал — скорость средняя. Для мальчика-мажора. У которого всё всегда было и всё всегда можно.

Средняя. Во всём. Пока травит анекдоты.

— Рин… — вдруг оборвал он сам себя. — Я всё хотел тебя спросить… Ты меня правда простила?

Главное, что, увы, простила тетя Тамара. И еще странно, что прощала так долго.

— Просто ты… я не знаю, чего ты хочешь? Ты же меня не прогоняешь, да? И не… Почему нам вечно что-то мешает?! Ты честно можешь сказать?

Честно — это из мира прежней Зорки. А для Рины брат дороже. Иначе ее вообще бы здесь не было. И еще много где.

— Ты обещал быстро не гнать, — почти равнодушно напомнила она. На другой тон сил уже не осталось.

— Обещал, — нейтрально отозвался Андрей. Слишком нейтрально. — Но мы даже не гоним, а ползем на черепашьей скорости.

Самое время. Там за окнами уже вовсю метет. Отнюдь не «слегка». Очистка стекол пашет как бригада гастарбайтеров.

— Андрей! — Как же Зорка устала! Не меньше системы очистки точно. — Тебе что-то не нравится? Ты же нашел ту, с кем можно не «ползти»? Так чего ты еще хочешь?

— Нашел, — буркнул он. — Катьку. Она в меня с седьмого класса влюблена. Красивая, между прочим.

Еще бы добавил «лучше тебя». И, возможно, был бы прав, кстати.

— Ну и отлично? — пожала плечиками Зорка. Привычно отточено — как учила тетка. — Чем она тебя тогда не устраивает?

Тем же, что и другие. Быстро приелась. И не девушки тут виноваты. Как там в поговорке? «Если уже четвертый муж бьет морду — дело не в мужиках».

А когда черт знает, в каком месте по счету тебе паршиво? В черт знает каком городе, какой школе и с какими людьми?

— Тем, что она — не ты! — вдруг выкрикнул Андрей. — Я люблю — тебя! Ты это хотела услышать? Люблю! И уже давно…

И как часто ты это говоришь? А «давно» — это сколько? Два дня? Три? Целых четыре?!

Как же пугал сначала Зорку будущий «роман» с парнем, меняющим по девчонке в месяц! Да еще и балованным сынком богатого папеньки.

А оказалось — мелочи. Во всём, кроме необходимости рано или поздно довести «отношения» до логического развития.

Поцеловались они еще в прошлом месяце. Когда дальше тянуть стало некуда.

Целоваться Андрей умеет неплохо. Наверное, и остальное — тоже. Еще бы этого было достаточно. И допустимо.

Или хоть не сегодня! Не в день смерти Никиты.

Не так. Умер он много раньше. По меркам Андрея «уже давно». Да что там — в эпоху неолита!

А по меркам нормальных людей (ну, тех, о ком Зорка книги в детстве читала) — какое уж тут «и сапогов не износила». За такое время разве что бахилы выносить успеешь. Больничные. Когда лежишь в больнице — время тоже идет иначе. Ползет той самой черепахой.

А за окном — уже не город. Приплыли. На новой тачке.

Летит мимо заснеженная трасса. В городе вовсю тает и вновь подмерзает, «а за городом зима, зима, зима».

— Куда мы едем? — пожала плечами девушка. Всё так же привычно, всё так же отточено.

— А? Неважно! Я вообще-то планировал отвести тебя к нам на дачу. Всё там приготовил…

На дачу! Зорка чуть не задохнулась от острой боли — бритвой резануло сердце…

Плывет перед глазами темная дорога — серо-белая (в грязных пятнах) мартовская трасса. И отражения их с Андреем лиц…

— Скажи, что мне делать? Хочешь — под ближайшую машину брошусь? Вон под ту?

Та — уже уехала. Фарами мигает на горизонте. Среди снежного бурана. Красиво. Как фонари на кладбище. Интересно, там зимой жгут по ночам фонари? Надо будет сходить проверить…

— Бросайся.

Андрей обернулся к Зорке, чуть не съехал с трассы, резко тормознул:

— Ты… пошутила? — Лицо — отчаянное.

— Нет. Ты спросил — я ответила. Бросайся. Слабо, да?

— Рина, ты…

Сумасшедшая. Именно это он и скажет всем. Не только ее новому классу, но и своему отцу, и тете Тамаре.

Ну и пусть! Отступать — по-любому поздно.

— Тебе что, совсем меня не жаль? Да?

Жаль. Женю. Маму. Никиту. А изредка — даже себя и Динку.

— Я бы ради любимого и под машину кинулась, и разрезать себя на куски дала, ясно? А ты всего лишь… — Зорка рванула дверцу. Чуть не вырвала к чертовой матери.

Мороз нежно огладил руки. Примеряясь.

Неважно — куда теперь. Уже без разницы. Всё равно дальше жить незачем. Зорка всё испортила. Теперь тетка выгонит Женьку из дому, маму вышвырнут в бесплатную больницу…

Плевать, что там — за гранью! Хоть бы и ничего. Главное, больше не будет так больно! И уже не нужно ни о чём беспокоиться. Ни о ком.

Всё. Конец. Край. Баста. Больше не выдержать!

Снег метнулся в лицо. Здравствуй, метель. Андрей удачно выбрал погоду. Тем лучше. Быстрее мерзнуть!

«Меньше будет ей терпеть, легче будет умереть…»

«Чтобы мне легко, одинокой, отойти к последнему сну…»

А из горла рвется истерический всхлип. Пусть. Уже можно! Можно — всё!!!

Чужие фары резанули по глазам. Всего метрах в тридцати впереди, в слепящей метели, тормознуло чужое авто. Марку отсюда не разобрать…

Зато разобрать мужика, выволакивающего кого-то из салона. Под свой собственный мат. И пинки.

Кого-то. Девушку. Он тащит ее. И, кажется… связаны руки? Почему она не кричит?

Зорка поняла, что уже летит вперед — сквозь метель. Сквозь ветер в лицо и колючий снег. Слепящий глаза… позволяющий реветь. Хоть беззвучно.

Кажется, судьба предоставила шикарный шанс — сдохнуть в честной драке. Да еще и благородно! Вперед — держи-хватай, пока не передумали и не отобрали.

Заметил новое лицо мужик только в пяти шагах. Когда уже швырнул жертву (в платье и домашних тапках!) в рыхлый сугроб за дорогой. И навел пистолет. И, кажется, усмехнулся. Еще и садист.

— Обернись, козел!

А умирать — не время. Надо сначала эту бедолагу вытащить. Она же не виновата, что в спасительницы досталась свихнутая суицидница.

Дуло вмиг переключилось за Зорку. Плевать. Кстати, плюнуть надо будет не забыть. В рожу. Если доживем.

— Учти, я здесь не одна, — усмехнулась девушка. Прямо в наглые, озверевшие глаза.

Чисто выбритая рожа, дорогая куртка. И авто (отсюда уже видно) — недешевое. Новорус избавляется от жены? Любовницы? Жены конкурента?

Одним прыжком не достать, понадобится два.

— С-с…

— Она самая! Разрешите представиться, Зорина Светлова — племянница Тамары Кобриной. А ты — дерьмо, это я уже и так поняла.

Хорошо, что сейчас — не лето. Не туфли на шпильке, а удобные ботинки. И не скользкие.

— Рина-а-а! — где-то далеко-далеко. И в меру душераздирающе.

За кадром. Зрители.

Заорал не Андрей. Девушка. От этого дождешься! А то вдруг переключатся на драгоценного него?

Привет, где пересекались? У «нужных, приличных людей»? Родственница, жена или «телка»?

Неважно. Потом выясним. Если опять же — доживем, А нет — так не столь и любопытно.

Прыжок. Мимо свистнул огонь, позади треснула ветка. Будем жить. Пока.

Он успел бы выстрелить еще тысячу раз. Если бы шевелился быстрее. Идиот.

На землю враг упал, вполне группируясь. Чему-то где-то учился. Даже попытался еще стрельнуть — только Зорка ногой вышибла оружие.

Второй удар — в лицо. Под дых. В пах. Еще. Еще. Еще!

Живой? Надо же. Тогда — еще.

И злой ветер свистит в ушах, а кто это тут смеется? Так громко?

— Рина!.. РИНА!.. Ринка, ты чего?..

Вот теперь уже — Андрей. Издали. С ужасом. И чего орет? Что-то со спасенной девчонкой, что ли? Пока падала, сломала что-нибудь?

Красный туман уходит клочьями. Уползает. Под ногами стонет скрюченный моральный урод. Даже уже уползти не пытается.

Надо же — всё еще живой. Надо исправить.

И ржать как потерпевшая — хватит. Потерпевшая здесь — не ты. Для разнообразия.

Зорка, нагнувшись, подобрала пистолет, навела на врага. Он еще и дрожать в состоянии? Всё еще? Как интересно…

Куда сначала? Контрольный в голову? Или сначала в живот — пусть помучается?

Черт, здесь же свидетели! Проболтаются. Жаль.

В тюрьму — неохота. Женька с мамой угодят в беду, а жить всё равно придется. Куча минусов и ни одного плюса. Не пойдет.

Живи, урод. Лечи переломы.

Щелкнула обратно на предохранитель. Вот и трофей. Куда бы убрать? В дамскую сумочку. А она — в машине.

Зорка обернулась.

В ужасе — оба. И спасенная, и выскочивший из машины Андрей. И кажется — даже погода. Вон, снег валить перестал. С любопытством приглядывается? Давай, не халтурь, заметай следы преступления. Тут кровищи…

— Чего орешь? — поинтересовалась Зорка. У кавалера. В конце концов, девчонкам положено быть истеричками. Тем, кто может себе это позволить. Или еще не понял, что не может. — Все живы, никого он не пристрелил.

— Ты что, участница боев без правил?!

— Пока нет. А что, у тебя есть интересное предложение от щедрого продюсера?

— Что ты еще умеешь, чего я не знаю? — Близко Андрей не подходит — забавно. Так теперь и будет? — Кроме того, что драться?

— Стрелять. Правда, не слишком хорошо. Ты задавай наводящие вопросы, я отвечу.

— Рина! — вновь подала голос девчонка.

Ах черт, она же — в летней одежде. В домашней. Какой-то голубенький халатик-секси. Сейчас еще воспаление легких схватит!

— Андрей, лучше помоги девушке, — Зорка шагнула к «кадиллаку». Парень рефлекторно отшатнулся. — Да не дрейфь, мне там сумка нужна — для оружия. И перчатки достать. Руки замерзли, как…

Андрей послушался — автоматически. Ладно хоть трястись перестал.

Зорка потянула за ремешок, выуживая свою собственность через окошко. Выскочила-то без нее. Решила, на том свете не понадобится?

Даже от Михи драпала разумнее. Без ботинок (и носков!), зато с деньгами. Которых тетке бы и на носки не хватило.

Ржать хочется нестерпимо. Почти как недавно. И уж точно — хлеще, чем на тетином ужине. Быстро же ты сдалась, Зорка!

Ничего, еще повоюем. Эй, сволочной мир, ты еще не победил, слышишь?!

— Рин, это — не девушка, а наша училка! — присвистнул Андрей. Наконец-то оклемавшийся.

Что?

Елену Викторовну Зорина узнала с трудом. Сквозь метель, без прически и костюма. И вообще — соображалка сейчас плохо работает. У обеих.

— И что? — разозлилась Зорка. — Это повод оставить ее здесь?

Рыдающую учительницу до авто Андрея девушка довела сама. Парень тем временем склонился над отключившимся пострадавшим. По карманам шарит, что ли? Папа мало на карманные расходы отстегивает?

— Рин, ты только не бесись. Но его нельзя здесь оставить.

Это еще что за неуместное милосердие? Хотя, да.

— Ты прав, извини. Замерзать заживо — это слишком даже для такого козла. Сейчас по-быстрому пристрелю, труп сунем в сугроб и поедем, наконец, домой греться. К утру всё снегом заметет.

— Рина, я понимаю — у тебя нервы, — терпеливо объяснил Андрей. Проходил краткий курс общения с бойцами без правил? — Но ты меня не поняла. Убивать его нельзя. Зарывать в сугроб — тоже.

Ну, как можно быть таким занудой, а? Мало того, что придется жить дальше…

— Андрей, напомню — он бы убил Елену Викторовну просто так, а нас — как свидетелей, — еще терпеливее объяснила Зорка. — И ему было плевать, кто твой папа. Ты забыл — я его поставила в известность, кто моя тетя. Можешь, если хочешь, втащить этого урода в его же тачку, но лично я помогать не собираюсь.

— Рин, ты опять не поняла… — вот теперь в голосе парня прорезался настоящий страх. А у Зорки пополз к лопаткам уже отвычный холодок. — Кто мой папа — неважно. Главное — кто его папа.

Глава четвертая

Домой они вернулись не к часу, а к пяти. Пока везли Елену Викторовну к какой-то старой подруге ее матери. Пока завозили урода по имени Алик к нему на квартиру. Пока Андрей звонил отцу. Своему.

Дома тетя Тамара уволокла Зорку в кабинет, Нестеров-старший отпрыска — в свободную комнату.

За запертыми дверьми тетушка немедленно угостила племянницу ударом под дых. И пока та разгибалась, объяснила ей, кто она такая.

От сдачи Зорка удержалась. Хоть и очень хотелось.

— Я бы и сейчас поступила так же. Можешь сдать меня его папаше, мне плевать!

— Да при чём здесь его папаша?! — рявкнула тетка. — Ты понимаешь, что ты могла умереть?! Ты! Умереть! Дура! Отмороженная идиотка.

Зорка прикусила язык.

Тетка молча налила им обеим. Не вина — коньяка. Со звездочками. Развернула шоколад. И протянула племяннице сигарету. Та послушно прикурила.

Молчание. Как легкие колечки дыма. Вот такие Зорка выдувать не умеет. И учиться лень. Хоть и красиво — как почти любое искусство.

— Значит, так, — отщелкнула пепел Тамара Кобрина. — Скажи спасибо, что ничего всерьез ему не сломала. Только морду разбила, куча синяков и… причинным местом недельку пользоваться не сможет. Впредь умнее будет. Ладно. Алику этому, мокрушнику недоученному, я мозги на место вставлю. Стандартным способом. В постели он хорош — единственное, в чём. Стоило бы тебя саму ему подложить — чтоб впредь умнее была! Да толку-то? К счастью, его отец — адекватный человек. Поймет, что если б его сыночку всё удалось — проблем бы огреб не в пример больше. Папаша не зубы бы ему вставлял сейчас, а от «зоны» отмазывал. Возможно, Виктор Петрович захочет побеседовать с тобой. Не дергайся — не для того, о чём ты подумала. Он любит неглупых девочек. И не на обед. Если захочет — сделаешь всё, что потребует. Для него — не для его сына, так что тебя не вырвет. Поняла?

— Да.

— Вот и молодец. В ближайшие три недели — только в школу и домой. Никаких подруг и никаких свиданий.

— Хорошо.

— Всегда б такая послушная была, цены бы тебе не было.

— Что будет с Еленой Викторовной?

— Ничего. С ней поговорят. Возможно, предложат денег. Заявлять она не станет — не настолько дура. Хотя так вести себя с Аликом может только полная идиотка. Даже у тебя бы ума хватило.

— Я бы никогда…

— Не сомневаюсь. До того момента, пока это не понадобилось бы твоей семье. Таких как ты на самом деле доить очень легко. Но ты хоть в это… не влюбилась.

В «это» не влюбилась бы — даже если б оно осталось последним на Земле.

Андрей вылетел из «разговорной» комнаты с красным следом пощечины. На Зорку и не глянул. Просто выскочил из дома.

Туда и дорога. Красненьким ковриком.

Подруге мамы Елены Викторовны Зорка позвонила вечером. Потом еще раз — на следующий день. И узнала, что заявление та подавать действительно не собирается.

Жаль. Но понятно. Жить хотят все. А у балованных мальчиков-отморозков есть папы.

Домашний арест Зорке понравился. Никаких свиданий с Андреем. И даже никаких звонков — хоть мобильник и не отобрали. А в школе Нестеров-младший подчеркнуто пересел аж на другой ряд. Чего не сделал, когда дурил голову бедняге Катьке из десятого «А».

Зорка даже плечиком не повела. Бывало и хуже. Намного. «Бывшая девушка отпетого бабника» — ерунда по сравнению с «подруга уголовника». И потом — всегда можно мягко намекнуть, кто кого бросил «на самом деле».

Зато звонили добрые «подружки». «По секрету» и «из дружбы» сообщая, где и с кем видели Андрея. Зорка весело смеялась над его похождениями, добавляя собственных сплетен. У Андрея роман с тридцатилетней географичкой из соседней школы. Андрей подрался с ее ревнивым мужем-качком. («Думаете, откуда у него синяк пониже спины? Как это — не видели? Обязательно взгляните!») Андрея видели с какой-то мусульманкой в платке. Андрей по приколу один день отработал мальчиком по вызову и спасался от последней клиентки (пожилой бабы поперек себя шире) через окно второго этажа. Прыгал на козырек подъезда.

По сравнению с глупостями «подружек» Зоркины выдумки хоть забавны. А девочкам из «приличной» школы ох как далеко до одноклассниц из родного городка.

Зато игра в «элитную девочку» отвлекает от боли в сердце. Хоть немного. От настоящей боли. Рвущей душу клочьями.

И сколько угодно времени можно проводить с Женькой. Зорка три дня не могла рассказать ему о Никите. Потом поняла, что дальше тянуть нельзя. Новостями может заинтересоваться и тетка. И уж точно поставить братишку в известность.

А еще хуже — если что-то пронюхает ее сынок Виталик. Там где тетя решит не накалять обстановку, этот придурок выложит все козыри сразу.

Брат даже не заревел. По крайней мере, при Зорке. Только серьезно попросил, если она захочет отомстить, «иметь его в виду».

Нож вошел в затылок — до середины лезвия. Смертельная рана. Не спасет ни один врач.

Никита медленно оседает на грязный пол — изо рта, ушей бежит алое… Как в фильме ужасов… или в новом сериале про гладиаторов…

Трое громил держат Зорку — намертво. По двое — за руки и за ноги. Она рвется бешено… и бесполезно. Под уже не крик, а хрип Женьки. Таких переломов не срастят и в самой элитной клинике.

Ухмыляется полущербатым ртом Алик. Зубы вставить еще не успел. Времени не хватило. Слишком мало прошло…

Исхудавшая мама плачет как ребенок — осторожно, стараясь на травмировать левую половину лица — сплошной синяк… Она не понимает, почему ее держат взаперти. Почему бьют и не кормят…

Кошмары Зорке не снились давно. До самой последней ночи домашнего ареста. Вчера.

А тут — накрыло. Непонятно, почему.

И непонятно, с чего вчера проснулась с полной амнезией жуткого сна, а сегодня помнит во всех подробностях. Больше того — уверена, что и прошлой ночью снилось то же самое. Б-р-р!

С возвращением, родные кошмары! Век бы вас не видеть.

Зорка, а ну — прекратила панику гнать. У тебя и реальных поводов для тревоги хватает. Сколько угодно. И каждый день жизнь новые подгоняет.

Никто не бежит сюда, нигде не хлопают двери. Научилась-таки кричать беззвучно. И сегодня, и вчера. Зато теперь ужасы снятся еще и Женьке. Вчера перебудил всех. Кроме сестры. Она дрыхла каменным сном. Или гранитным. Памятники ведь обычно из гранита, да?

А у Динки памятника нет. Только деревянный столбик. Для чего серьезнее еще рано — земля не осела. Да и не на что. Теперь — не на что. Мама продала бы всё, а у Зорки своего ничего нет. Разве что у тети Тамары попросить.

Хорошо было знатным дамам в средневековье — продал драгоценности и живи спокойно. Впрочем, современной «знати» неплохо живется и сейчас. А нищий плебс существовал во все времена.

Женька теперь — через три комнаты. Тетка таки перевела его в отдельную «камеру». Видимо, чтобы облегчить будущую жизнь Зорки. Будущую личную жизнь. А то тут в перспективе маячит Нестеров-старший. Или папаша Алика.

Под утро удалось задремать вновь. Всего на минуту — и уже кто-то орет. И не Женька.

Накинув халат, Зорка высунула нос в коридор. Так и есть. Место дислокации воплей — комната младшего брата.

Вперед! Скорость — первая крейсерская.

Монотонный голос тети Тамары привычен — те же слова, те же выражения. Тоже — отточенные. Всегда известно, что и когда говорить.

Зорка заглянула к брату. Так и есть. Тетя в шикарном восточном халате (любит она их) грозно взирает на полуодетого Женьку — голова и плечи уже над одеялом, остальное — под.

Брательник открыл рот — и как пошел крыть тетку во всех вчерашних подробностях. Зорка же только вечером просила его прикусить язык! Уже забыл.

Женька охнул — его ухо угодило в цепкие теткины пальцы. Как вчера!

Опять пришлось вмешаться. Да что же это теперь — каждое утро, что ли, будет?

Еле уговорив тетю простить брата, Зорка тяжело вздохнула. Теперь придется самой устраивать ему выволочку. Дико не хочется, но надо.

Тем более что… Да, тем более что совсем отбившийся от рук брательник еще и число календаря обратно передвинул. А Зорка только вчера вечером «сделала» ему сегодняшний день. А то опять не те учебники возьмет.

Стоп! Допустим, передвинул. А зачем ему клеить на место оторванный Зоркой листок на отрывном календаре? Она же не зря прихватила «двадцать третье» — там был ее гороскоп. Не рылся же братишка в ее вещах. Даже он — не настолько беспардонен.

— Зорка, я, по-моему, спятил, — вдруг жалобно протянул Женька. Едва за теткой закрылась дверь.

Или не вдруг. А глаза — испуганные-испуганные. Полные ужаса. У нахала-брательника?!

Так, Зорка. Продолжается сон, или начинается свихивание?

— С чего вдруг? — осторожно попробовала почву девушка. Провалится — не провалится?

— Да потому что… — Женька запнулся. Тоже непривычно. — Ну, во-первых, мне Владик только что звонил.

— И что? — Может, лед еще выдержит? Для разнообразия?

— И сказал, что инглиш отменили, — повесил нос брат.

— Ну и радуйся. — Выдержит. Хоть что-то же должно быть нормально.

Неужели Женька в кои-то веки подготовился, как следует, и боится до следующей недели всё забыть?

— Так никакого инглиша сегодня и не было! Он вчера был, в среду…. То есть его отменили вчера. Я это и говорю Владику, а он мне — ты что, совсем заучился? Среда же сегодня.

Сегодня? Среда?

— А вчера тогда было — что?

Только что твердая земля — дрогнула.

— Московское время — семь часов, тридцать минут. Сегодня — среда, двадцать третье марта… — произдевалось радио. — С нами на линии Борис, он хочет заказать поздравление своей любимой жене Валентине…

А еще у него куча нелюбимых…

— Боря, мы вас слушаем…

— Очевидно, вчера был вторник, — подытожил Женька. — Всё, мы оба свихнулись.

Под ногами разверзлись зыбучие пески. Бездонные. Жаль, не насквозь — до самой Австралии.

Глава пятая

Зорке явно пора к маме в компанию. Плохо, что не одной, а вместе с Женькой.

Могут ли двое свихнуться одинаково?

Осталось только позвонить Людке. Не откладывая.

Позвонила. Убедилась.

Что за дурацкий всеобщий розыгрыш? Что за «день сурка»?

— Люда, мы вчера с тобой собирались в бар — помнишь? Отметить мое освобождение.

Слово царапает уши. «Освобождение» — это что-то серьезное. До чего не дожил Никита. А ведь Зорка обещала… клялась!

Не вспоминать! Позади и так — волны отчаяния. Стерегут. Обернешься — захлестнут с головой. И уже не выберешься. Ни сама, ни Женька с мамой.

— Я еще в последний момент отменила?

— Вчера? Да вчера тебя тетка еще и не выпустила бы! Ну и мегера она у тебя, кстати. Если бы меня за ссору с парнем так…

Не выкладывать же Людке всю правду-матку. Та явно придерживалась мнения, что она — «не шкаф и не музей — хранить секреты от друзей». А друзей у Люды мно-ого. А у тех — своих друзей…

Вика была совсем другой. Как оказалось — во многих смыслах.

Когда твои якобы друзья оказываются случайными людьми и вдобавок подонками — в этом виноваты они или все-таки ты сам? За столько лет ни разу не видел, как они вели себя с другими? С той же Леной? С парнем-заикой с параллели?

Не замечал? Тогда кто ты — слепой или идиот?

— А в бар мы сегодня собирались. Вечером, помнишь?

— Наверное, забыла… — выдавила Зорка. Ловя собственную челюсть. Трясущимися руками.

И явно захотелось куда-нибудь присесть. А то и прилечь. Голова закружилась резко.

— Так что, не идем, что ли? — тоскливо и уныло протянула Людка.

Отняли у ребенка конфетку. Второй раз подряд, кстати.

Вика редко говорила, что думает. Она дурой не была. И знала, кого и в чём можно использовать.

Нет уж, без умных подруг Зорка впредь как-нибудь обойдется. Даже без в меру умных.

— Идем, идем.

— Ур-ра! Ты — чудо, Рин! Только не налегай на вино — как тогда. А то я тебя знаю…

Тот вечер уже изменил в памяти Людки основные подробности. В частности — кто именно тогда перебрал. И кто кого волок до дома, соответственно. То бишь до такси.

— …и я тебя на себе не потащу…

Брат встретил сестру уже одетым. Собранным. И еще более понурым. Та-ак.

Женькино лицо таким Зорка еще не видела. А чего ждала? Если ей, практически взрослой, так жутко осознавать себя сумасшедшей — ему-то каково?

— Женя, — сестра усадила брата напротив. Пугая этим еще больше… — Мы с тобой не могли свихнуться оба сразу. И на одну и ту же тему.

— А если ты мне просто мерещишься? А на самом деле мне сейчас в психушке уколы колют?

Хороший вопрос. А главное — верный для обоих. И означает крах жизни. Полнейший.

— Я тебе мерещусь? Я? Вот такая, как есть — вредная и страшненькая?

— Ага.

— Или ты — мне? Не суть важно. Давай примем за рабочую гипотезу…

Женька обожает умные слова! Должен повестись.

— …что никто никому не мерещится. И сниться нам обоим одно и то же не может. Разыграть нас — опять же, обоих сразу, — тоже некому. В итоге в сухом остатке получается, что сегодня просто повторяется вчерашний день. Вот и всё. Просто, кроме нас с тобой, больше никто его не помнит.

— Ну, спасибо! — А из глаз волной злости смывает ужас. Слава богу. — А нам-то такой подарочек — за что? И завтра что, опять будет вчера? И послезавтра? Ладно, хоть уроки делать легко. Переписал всё заново, как попка-дурак, и сойдет. Жалко, вообще всё сохранить нельзя. Как файл в компе.

Еще пытается шутить. Умница и герой.

— Нет, завтра как вчера уже не будет. Во всяком случае, я так думаю. Сегодня я видела кошмар.

— Я — тоже! — поежился братишка.

Ладно хоть больше не пытается скрывать. Героический ты наш.

Кстати, носки он сегодня надел другие. Специально — как вклад в борьбу с «днем сурка»?

— Знаю — это я тебя заразила. Извини. Ничего, ты теперь спишь далеко — так что поправишься.

Смеяться на слове «лопата».

— Это Никита нас обоих заразил, — серьезно отрезал Женька. — Тем, что умер.

Он так и не заплакал. Ни разу. Даже ночью. Зорка прислушивалась. Как уж могла.

Кроме тех ночей, когда любовалась приятнейшими из снов сама.

— Жень, мне тоже его очень не хватает.

— Понимаю, — вздохнул он. — Ты там что-то про твой кошмар…

— Да, про него, любимого. Он — вчерашний. Тот же самый.

— Ну, раз всё повторяется… — братишка осекся. Представил, что и кошмары теперь станут повсенощными. С гарантией.

А следующей догадкой станет, что он никогда не вырастет. Навсегда — двенадцать лет. Вечное детство.

— Жень, мы все — в опасности. А я слишком долго прятала голову в песок. Больше — нельзя. Мне нужно действовать. Возможно, мне просто дали последний шанс.

— Кто дал? И почему именно тебе?

— Об этом лучше не задумываться. Может, о нас, таких бестолковых, наконец вспомнили наверху.

— Или внизу. А если это — шанс тебя угробить? — прямо озвучил их сомнения Женька.

— Запросто. Но если не сделать ничего — будет или вечно повторяющийся день, или беда с нами всеми. Причем, скорее второе. «Праздник сурка» не может продолжаться бесконечно. Даже в кино, помнишь?

— А если сделать, что им нужно, — и будет хуже? — Женька уже согласен на вечный «день двоих помнящих»?

— Видишь — два шанса против одного.

Ей не зря показали смерть Никиты. Сбудется и всё остальное. И очень скоро. Алик зубов вставить не успеет…

Жаль, и в самом деле так не будет каждый день. Зорка успела бы сто раз найти Диму. И тысячу — его убить. Разными способами.

— Зор, то, что ты должна сделать, это опасно? — Брат понял, что не отговорить.

Зорка так хотела сохранить детство хотя бы Жене! Чтобы хоть он так быстро не взрослел.

Не вышло. Как и многое другое. В общем-то, ничего — не вышло.

— Да, к сожалению.

— А с тобой — можно? — Вот теперь в глазах — знакомые двенадцать лет. Почти. Вперед, к приключениям!

— Нет. Тебе-то там точно — не место. И я не прощу себе, если ты пострадаешь. Так что с твоей стороны эгоистично напрашиваться на такие опасные приключения.

— А с твоей, можно подумать, нет? — фыркнул Женька. — Со мной-то что будет, если ты… не вернешься?

— Береги себя и маму. Ты тогда будешь в семье самым старшим. Вожаком стаи. А сейчас — собирайся. Завтракать — и в школу. Сегодня на обед вчерашняя яичница с ветчиной. И если ничего не сделать — будем лопать ее всегда. Не бери «Русский». Забыл, что с него удерете всем классом? Если, конечно, ты их не отговоришь. Всё же в таком повторении что-то есть…

Знакомый бар, другие посетители, то же Людкино лицо. С тем же выражением. И вовсе не из-за «дня сурка». В баре-то они вчера действительно не были.

Здравствуй, Жанна. Тебя сюда сама судьба привела. Значит, начинать будем с этого? Терять уже всё равно нечего. После того, как пыталась покончить с собой методом «замерзну насмерть», — нечего точно. Считай, уже живешь взаймы.

Значит, говоришь, на куски бы себя порвать дала? Только всё, на что тебя до сих пор хватило, — выскочить в сугроб и дать в морду левому подонку. Впервые в жизни увиденному.

— Привет, герлы. Куда делись в прошлый раз?

— Пришлось срочно свалить, — усмехнулась Зорка. — Зато сейчас мы здесь. Твое предложение еще в силе?

Можно убежать снова. Найти другой путь… Уборная — рядом, там легко открывается окно, еще не поздно. С соседней улицы можно вызвать такси. Опять.

А смысл? Если судьба сдохнуть — туда и дорога. Всё равно впереди ничего, кроме теткиных клиентов, не ждет. Пусть они хоть сто раз «приличные» и «избранные». И увозят в ночь после не менее приличного ужина в семейном кругу.

А отговорка о другом пути — любимый отмаз каждого первого труса. Пусть не сегодня, а завтра, так?

— Я о вас говорила с ребятами, — небрежно усмехнулась Жанна. — И с вами уже очень хотят познакомиться…

— Правда? — восхищенно округлились глаза Людки.

Сейчас еще о красивых мальчиках расспрашивать начнет. Черт, ее-то ты, Зорка, зачем взяла с собой? И куда бы теперь сплавить?

Никуда. Потому как не уйдет. Да и Жанна тогда сразу что-нибудь заподозрит.

А завтра Зорка проснется опять в «среде» и потащится сюда снова… Вот весело будет.

— Правда.

Хорошо, что она сидит. А то от тона Жанны подкосились бы ноги. А так — только поджилки вот-вот затрясутся.

Лучше не представлять этих «ребят». А то не только Андрей с папашей — Миха красавцем и лапочкой покажется.

Мама, что Зорка делает?! Мама? Ей-то точно на это плевать. Что прежде, что сейчас. Если и заметит отсутствие дочери, то лишь по изменившимся условиям жизни. Изрядно ухудшившимся.

— Где этот тусняк? — небрежно уточнила «Рина».

— Где всегда — на Гюго. Тусовка Макса — ее все знают. Самая зашибенная в городе.

Что ж, Зорка вечно — не в числе неких «всех». Меняться поздно.

— А сейчас давайте — для затравки, — Жанна достала три таблетки. Маленьких, голубеньких. Безобидных. Гюрза — тоже змейка миниатюрная. — Сносит круче ЛСД. Увидите небо в алмазах.

А почему не в рубинах цвета крови?

Свою дозу девица проглотила разом, запив для гарантии коньяком. Якобы пятизвездочным. Тетя Тамара бы долго смеялась. Вместе с приличными клиентами.

Людка отважно потянулась к путевке в «алмазное небо».

Зорка незаметно (наверное) толкнула подругу локтем.

— Чего толкаешься? — обиделась та, глотая «круче ЛСД». И по примеру Жанки захлебывая вином.

Идиотка!

Она или ты? Кто кого сюда привел?

Вместе пришли. Мы с Тамарой ходим парой…

Неважно. Кто из вас двоих прекрасно знал, чем всё может кончиться?

«Два дебила — это сила». А две дебилки? Одна из которых — еще и дрянь?

— Идем, — Жанна поднялась, вызывающе сверкнув красной курткой «под кожу».

В прошлый раз была в обтягивающе-черном.

Зорка под шумок выплюнула дрянь и зачем-то сунула в карман. А куда еще? Не на пол же швырять…

— Люд, иди домой, — шепнула совсем тихо. Будем надеяться.

А та, вдруг рассмеявшись, обняла подругу. Прильнула к плечу:

— Зор, ты — красивая! Ты — такая красивая! И точно — небо в алмазах… Весь потолок!

Ноги у Зорки ослабели без всякого ЛСД и «круче». И мир завертелся каруселью.

Жанка обернулась — темные глаза, черные стрелки, хищно-красная помада. Цвета рубинов. Алых роз из песен. Алых парусов Ассоль, которой могло повезти лишь в сказке.

И цвета крови.

— Вы там скоро? Опоздаем — и всем будет уже клево, а нам — хреново.

Бьет по глазам неоновый блеск. Наотмашь. Кружится голова, подгибаются ноги.

Главное — продолжать тащиться в кильватере за Жанной. И помнить, что отступать — некуда. Десять шагов, пятнадцать, двадцать, двадцать пять…

Распахиваются двери очередного бара, вываливается в легкий морозец очередная веселая тусовка. Из тех, что попрыгают здесь, а потом пойдут домой. Задернут занавески в одном из так уютно светящихся окон многоэтажек и останутся там.

— Рина! — отчаянный окрик. — Ты — Рина, да?

Зареванная девица с полубезумными глазами метнулась неожиданно. Отделилась от еще одной тусовки — полудеревенского типа. Даже не столько по одежде — по поведению.

— Рина, — Зорка даже забыла притвориться обдолбанной. С такими, как у этой девки, глазами плещут кислотой в лицо.

Руки вроде пустые. Если сунет в карман — будем бить, не раздумывая.

— Отдай мне его! — Чернота под глазами уже въелась. Сколько ночей она не спала? — Ну, отдай, а?

— Забирай.

Так Динка когда-то «дарила» влюбленного в нее отличника Сашку.

То ли на улице холодно, то ли Зорку трясет. Да и девчонку. Так бывает — когда спиртное уже не греет, а наоборот.

— Ты даже не спросила, кого? — сверлят насквозь два черных омута. Хлещут безумием.

— Без разницы. Бери любого.

Хоть всех! Добро пожаловать к тетке за списком.

Первая снежинка слетела с ночных небес. Неуверенная, робкая. В конце-то марта. И куда ее понесло? Растает ведь, просто грязью станет. И никто уже не вспомнит, что была такой белой, чистой, красивой, невесомой…

Зорка протянула руку, поймала. Лучше быть каплей воды, чем комком мокрой серой гадости, правда?

Глупо всё.

— Я люблю его! — омуты плеснулись водой. Слезами. — У меня… я в залете, ясно?

И потому — пьяна?

— Ты бы с алкоголем тогда… завязывала.

— Я не пью… — всхлипнула девчонка. — Я сегодня для храбрости!

Как давно она караулила Зорку? И давно вычислила, что та бывает здесь?

— У тебя родители есть?

Или хоть бабушка какая-нибудь. Непьющая, желательно. И без сына-алкаша в квартире. Пропивающего ее пенсию.

— Смеешься? Есть, конечно.

«Конечно»! Что же ты тогда не дома? Не чай с ними пьешь, дура?!

— Хорошие? — безжалостно уточнила Зорка.

— Я что, еще и на дочь алкашей похожа? — оскорбилась та. — Да ты…

Именно. Зорка как раз — всё то, чем обычно люди быть не хотят. Если не дураки.

— Знаешь, что? — Светлова отпустила руку Людки, и та поковыляла вперед одна. Глупо хохоча на всю улицу. — Не пей. И не делай аборт. Андрей тебя всё равно бросит — хоть сделаешь, хоть нет. А ты роди ребенка. Вырасти его. И плюнь на Андрея. Ты ему не нужна. И я — тоже.

— Так ты не отдашь?

— Отдам, отдам, — вздохнула Зорка. — С потрохами. Не понятно, правда, зачем.

— Ты просто никогда не любила! — всхлипнула та.

Как раз любила. Но не Андрея.

Иногда любовь уходит водой сквозь ладони. Растаявшей снежинкой. И это лучше, чем грязью.

— Ты никогда не любила, иначе бы понимала!.. Ты бы не была такой злой… такой стервой! Такой…

— Да, наверное.

Никиту бы Зорка не отдала. Нет, отдала. Пусть бы любил, кого хочет… только бы жил!

— Когда-нибудь ты полюбишь и всё поймешь сама… И тогда ты вспомнишь!

В следующей жизни. Когда мы все станем кошками…

Пляшут неоновые вывески. Приглашают на праздник жизни.

— Ринка, ты где? — потеряла подругу Людка. — Рина? Мы идем?

— Идем, — вздохнула Зорка. Обеим спутницам по бару.

Потому что они уже бредут навстречу чуть не под ручку. Не смогла Людка совсем потеряться. Потому что недостаточно пьяна? Или недостаточно пьяна Жанна?

Бредут. От слова «бред».

Потеряешься тут! Неон выдаст любого.

— Кто был? — хищно зыркнула на не слишком модный прикид девчонки Жанна. И на такую же прическу.

— Соперница! — Катька из десятого «А» (или кто она там?) уже исчезла, и можно пьяно хохотать. — Не молчи, не молчи, моя соперница…

— На таких, как я, обычно женятся! — подхватила Людка. — А тебе стихи и песни посвящают…

— В тему! — оценила Жанна. — На той лохушке — точно женятся. Лохи.

Андрей — женится вряд ли. Впрочем, он-то как раз — не «лох». Или не он, а его папа. Без разницы.

Кто же виноват, что папы есть не у всех?

— А Ринке стихи и песни посвяща-а-ают… И нам с Людочкой, правда, Людок?

Глава шестая

Неон с потрохами сдал Зорку и оставил одну в темноте.

В незнакомые дворы и закоулки Жанна свернула, не пройдя и полквартала. Тайные логова и сходки. Кипит подпольная жизнь Питера. Ключом бьет — и всё по голове. Тяжелым таким, гаечным.

Третий этаж. Из пяти. Прыгать — слишком высоко. И некуда.

Домофона — нет, звонка на квартире — тоже. Один провод вихляется. Неизолированный.

Зато дверей две. И входная — крепко сваренная. С двумя замками — как положено. Всё, как в лучших домах городского дна.

И свет на этаже отсутствует. Только этажом выше. Там уже живут добропорядочные обыватели? Или просто никто не успел разбить или вывернуть?

Открыл, не спрашивая, голый по пояс парень. Похоже, тут только свои ходят. Чужие убегают — если успели.

«Дворецкому» — лет двадцать. Татуировки на руках и плечах. А мышцы отсутствуют в принципе. Допринимался наркоты.

Глаза — мутные. Копия Людкиных. Зорка попыталась изобразить такие же.

— Хай! — Жанка кинулась обнимать товарища по увлечениям.

А в прихожую выползло еще человек пять — на вид от семнадцати до чуть за двадцать. Или даже уже не «чуть». Тоже полуголых, но более мускулистых.

— Хай, девочки! — Их с Людкой мигом взяли в кольцо. — Какие герлы пожаловали! И без охраны.

— Знакомьтесь — Люда, Рина. Девочки, мальчики, скоро все мы познакомимся поближе и перестанем смущаться. Как обычно, ничего нового. Ромик, дверцу прикрой, а то еще соседи помешают веселиться.

Они еще не все разбежались? Или покрепче заперлись на все засовы?

Или тут такие соседи, что обидятся лишь, что не поделились с ними? И спиртным, и чем покрепче?

Тощий парень послушно провернул все замки. На внутренней двери их тоже — два.

— Рина у нас — девочка бывалая. А вот Людочка — нет, но очень хочет влиться в нашу дружную компанию! Правда, Людок?

А не так уж Жанна и «поехала». Иначе бы в глазах не плескалось что-то змеиное. Как у тети Тамары, если не хуже. Потому как — неприкрытее…

А Людка блаженно лыбится во весь рот. С опять размазавшейся помадой. С кем она целовалась? Ни одного парня по пути не было. С Жанной?!

А чему удивляться?

Лучше давай — лыбься так же. Чи-из. Скажи «сыр». С плесенью. И не той, что специально заботливо растили.

Жанна, может, еще и полутрезвая, зато прочие — косые в дупель. Зомби. И Зорка, такая же зомби, поперлась сюда. Да еще и Людку впутала!

Кто-то уже берет куртку из рук, цепляет на вешалку в форме оленьих рогов. Осталась от прежнего хозяина?

Кто-то… Тот же Ромик.

— Пойдем, девочки! — парни повлекли девушек в комнату. Не то чтобы слишком настойчиво, но брыкаться не стоит.

Или игра станет совсем другой. «Жертва и хищники» называется. А так — может, еще удастся отшучиваться. До поры до времени.

А так страшно не было, даже когда летела с обрыва в сонную осеннюю воду!

Ошалевшая Людка опять лезет обниматься. Ладно хоть пока — только к Зорке. Но уже и по сторонам мутными глазенками шарит. Отсюда ее уже вообще не увести!

И самой не уйти. Сегодня или вообще?

Дура-подруга повисла на ближайшем парне, мимо мелькнула (даже отсюда видно) грязная кухня. Такой постыдится даже Миха.

А комната — размером с небольшой зал. Такие раньше для квартир академиков строили. Зорка в фильмах видела…

От чьего-то деда досталось? Грохнули прежнего хозяина? Сами или «черный риэлтер»?

Народу — человек тридцать, примерно поровну обоих полов. Парни — все с голым торсом, некоторые девчонки — уже тоже. Никто никого не стесняется.

С трех углов орут «Ария», Бритни Спирс и «Сектор газа». На потертом полу местами попадаются сомнительной чистоты матрацы. А на них и просто на полу — окурки.

В углу штабель пустых бутылок, в другом — на газетке шприцы. В третьем — на электроплитке (чем их кухня не устроила?) кипит кастрюлька. Один из нариков сыплет туда порошочки, помешивает. Готовит зелье — себе и товарищам. Наверное, внутривенно, иначе всем не хватит.

Впрочем, на кухне, возможно, газ давно отключен — за неуплату. Или плита накрылась, а на новую денег нет. Всё уходит на более ценные… ингредиенты.

Сколько раз они используют один и тот же шприц, и у кого из них уже есть СПИД?

Напротив, у стены — единственная мебель. Древний, грязный шкаф с дырищей по центру. Размером с кулак. Это чем таким били?

Наверное, бывают и мирные наркоманы. Накурятся себе и валяются рядочком. Но эти к ним относятся вряд ли. Или еще не дошли до нужной стадии.

А сейчас шумят, возятся. Трое танцуют — то есть скачут конями. А в смежной комнате (судя по шуму) кипит драка. Под яростный отборный мат участников.

Еще вроде бывают те, кто уже «ничего не может». Судя по тому, что делается аж на двух матрацах, — опять мимо.

Преддверие ада. Сам он тоже будет — просто позже. Вы пока готовьтесь.

В центре у стены мирно беседуют двое парней постарше. Разумеется, без рубашек и галстуков.

Слева — блондин, явно под хорошей дозой. Длинные патлы скучают не только по расческе, но и по шампуню. Давно. А тело — наверняка по душу. Как и рожа — по бритве.

Если Зорка выберется отсюда живой — похоже, придется еще и шестиногих мамонтов выводить. Вот тетка-то в восторге будет.

Не заразить бы Женьку!

Второй — темноволосый, поджарый и гибкий, на наркомана похож мало. Недавно начал? Редкий гость? Не нарик, а дилер?

— Симпатяшки, правда? — заметила ее интерес Людка. Чуть не облизывается. Остатками помады. — Няшечки. Даже не знаю, кто лучше.

Никто.

И плохо, что теперь заметили и их. Зорка встретила надменный взгляд темноволосого. И нагло уставилась в ответ, пытаясь найти… прыщ, что ли, у него на лбу. Не нашла, но еще не вечер.

— Это еще что за Золушка? — повернулся к приятелю темноволосый.

Вторая тетя Тамара! Они бы нашли друг друга.

— Это еще что за придурок? — обернулась Зорка к ближайшей девчонке, небрежно кивнув на любителя детских сказок.

— Рин, ты что? — не поняла Людка. — По-моему, мальчики очень даже…

Идиотка! Клиническая.

Вся в Зорку.

— Если ты про поклонника творчества Шарля Перро, то, по-моему, это — просто тупой, развязный тип. — Обернулась к парню. — Если ты еще не в курсе — для дебилов пенсия в понедельник.

— Это мы все — дебилы? — громко уточнил блондин. Судя по лицам вокруг — на всю аудиторию.

Осторожнее, ноги. Не подкашивайтесь!

Зорка небрежно пожала плечами, удостоив темноволосого повторным презрительным кивком:

— Нет, только он.

«Аудитория» вроде не обиделась. И не факт, что вообще что-то поняла. Пронесло?

— Прошу прощения! — прохрипел, оскалившись, блондин. — Мы все — не дебилы. Майк, дебил — только ты. Тебя оскорбили, ты понял?

По роже — черта с два определишь.

Майк. Подходящее имечко. Аналог Михи. И моется наверняка — не чаще. Жаль, волосы слишком короткие — не поймешь.

Правда, сегодня он побрит, но, возможно, это — редкость.

— Конечно, Макс, — усмехнулся он. — Тут попробуй не пойми.

Макс? Этот немытый белобрысик — и есть главарь? А кто тогда тот оборзевший нахал? Лидер над лидером?

Ну у Динки и вкус. С этим грязным, год не чесаным Максом… Хотя кто сказал, что Дима не был еще хуже? Может, вообще мылся дважды в жизни — при рождении и… Тогда до второго раза дело еще вообще не дошло.

— Майк, она тебя явно клеит! — Макс заржал. Полтусовки — тоже.

А как еще это могли понять, истеричка нервная? В родном городе не жила? В школе не училась? В бывшей, а не в нынешнем кефирном мирке?

Черт! Так и хочется подойти и врезать обоим — по наглым мордам. За себя и за Динку! Не факт, что она здесь только с Максом была…

Врезать… Нельзя!

— Я понял. — Зорка удостоилась еще одного взгляда — более оценивающего. — Правда, детка?

— А я так понял, вам сегодня вдвоем будет весело?

Целовавшаяся с Ромкой Жанна возмущенно охнула — Зорка отдавила ей ногу. Слишком уж резко отступила. И далеко.

— Не дождешься.

Опять — ошибка.

Нарушено первейшее правило — не привлекать внимания. Черт, Зорка такого никогда не умела. Это еще в родном городишке выяснилось. А теперь — подтвердилось. За такое тетка вышвырнула бы без предупреждений.

А убегать — поздно. Тех, в коридоре, еще был шанс раскидать. А вот этот, тезка Михи! Черт, «коллег» Зорка вычисляла быстро. Чтобы ее скрутить, ему и «помощь зала» не понадобится. Роль прочих сведется лишь к «поржать». И присоединиться к веселью потом.

Все-таки принимает ли он сам? А запросто. Причина, по которой на «это» садятся спортсмены, известна давно и всем.

Надо слиться с обстановкой. С фоном и обоями. И поскорее. Пока еще не поздно.

Где Людка? Подруга дней суровых, ау?

Вот. И она уже точно слилась — потому как успела полураздеться. И пристроиться на колени к лохматому типу неопределенного возраста. Тоже не факт, что на этой неделе мытому. А то и в этом месяце.

Черт!

Зорка, зачем ты взяла ее с собой? Вот зачем, а? Что бы с тобой ни случилось здесь — ты это заслужила. Людка — нет. А уж что ты заслужила за нее…

— Рина! Подруга! — заметила ее Жанна. На сей раз — окосеть уже успела.

Обняла, обслюнявила Зоркины щеки:

— А теперь, ребята, еще по одной! — орет на всю громкость. Если уж такое соседи не расслышат… — Вкруговую. Выпьем мы за Жанну, Жанну дорогую…

Во-первых — за себя такое не поют. А во-вторых — это же вроде вообще не из той оперы. Тут не спиртное. Хотя — почему? Вон, бутылки тоже есть — с чем-то малоаппетитным. Запивать. Жанна это любит. Вон как в баре отжигала.

Рома сунул нос и руки в тот самый единственный кривой шкаф. Там еще и в правой стенке весьма странные дыры. Кто-то вел прицельную стрельбу?

На свет извлеклась коробка из-под старинных, приторных «Лав из». Только теперь там — уже не жвачки.

Маньячно вспыхнули глаза окружающих. Жуть!

Таблетки пошли по рукам. Маленькие, безобидные. До «круга» дело не дошло — не настолько все терпеливы. Может, как раз Зорке сейчас и не хватит?

— А мы с моей подругой Риной — на брудершафт. — Жанна обняла Зорку за талию… вообще-то — даже ниже.

Только нетрадиционно ориентированной подруги и не хватало. Тем более, уже губами тянется. Б-р-р!

Одной изящной лапкой (даже блестяще-багровый маникюр на месте!) Жанна прихватила таблетку, другой — стакан с пойлом. Опять — как у Марины, только много опаснее.

Что там — пресловутый технический спирт? Только бы не ослепнуть и не свихнуться! Лучше уж честно сдохнуть.

Только для этого надо было идти не сюда. Кто мешал бросить того типа на Андрея, а самой удрать в буран, а? Глядишь, довезти училку до больницы совести и у Нестерова хватило бы.

А теперь придется подражать «подруге». А то вокруг — с десяток глаз. И еще не поголовно ничего не соображают.

И Жанну обнимать придется. Потому как сейчас будем кормить-поить друг друга. Попасть бы в прошлое, найти того, кто придумал брудершафт, и убить с особой жестокостью!

А себя — не хочешь?

Еще как. Только — нельзя. Да и нечем.

Смухлевать не удается… не удалось. Таблетка растворяется прямо во рту.

Разве вдруг поможет, что Зорка приняла меньше других. Дурацкая, детская надежда… Если выпьешь не бокал смертельного яда, а полбокальчика…

Мир резко поплыл. Только отрубиться здесь и не хватало! А если именно на эту дрянь у Зорки аллергия?! А если там все-таки — не пойми что ядовитое?

Жанну шатнуло прямо на «подругу», потная рука соскользнула в воздух, взмыла вновь, легла Зорке на плечи. У стены девушки осели рядом — в унисон. А неподалеку — прочие.

— Сейчас пройдет… — шепнула «крутая», склоняя голову на плечо Зорки. — Так… всегда сначала… А… забористое ширялово!

Забористее некуда. Ну раз всегда…

Да и какая разница? Раз уж пришла сюда. Что здесь умереть, что еще где? Что с Жанной переспать, что с Андреем, его папашей и следующими «крутыми» по счету…

Небо в алмазах? Не-а. Это потолок в смешных разноцветных пятнах. Как в детстве. Когда был высоко-высоко. И казался маленьким небом.

А теперь с него летят разноцветные снежинки. И не тают.

Когда они и так не белые, то нестрашно. В калейдоскопе не видно грязи.

На первый взгляд.

А когда цветная радуга пляшет в глазах, вторично уже не приглядеться.

Ноги и руки — такие легкие. Будто вот-вот взлетишь. Именно так и умирают? Наверное… А мыслей совсем нет. Голова — такая ясная. И больше не кружится.

А еще хочется танцевать. Последний танец. Всё равно — с кем. Главное ведь не партнер, а ты сама, верно? Какая разница, чьи жадные глаза пялятся на подол танцовщицы? Или даже под подол?

Зорка так давно не танцевала! С тех пор, как кружок в родном городишке закрылся. Разве что по мелочи — на школьных дискотеках. И почему? Драки — это ведь для парней. Женщина должна танцевать. Быть красивой, изящной… Летать.

Кружиться в вихре снежинок.

Интересно, Жанна это понимает? Должна — ведь это она пригласила Зорку сюда.

— Жан… — толкнула любимую подругу Светлова.

— Угум? — открыла та глаза. Блаженно потянулась, обняла Зорку.

— Девушка должна танцевать… да? Всегда танцевать? И больше не должна ничего?

— Вот именно… И больше не должна ничего и никому! А все мужики — КАААЗЛЫ!

Понимает! Вот что значит — близкий человек! Родственная душа.

— А некоторые бабы — козы, — дополнила Зорка.

— Вот! Или даже — овцы… — рассмеялась подруга. — Те, кого здесь нет.

— Ты пойдешь танцевать, Жан? — потянула ее Зорка.

Вдвоем. Розовое танго. Дамы приглашают дам. Раз мужики — рогатые животные, зачем они вообще нужны, а?

— Пойду… — по весь рот улыбнулась Жанна. — Я тебя люблю, Рина…

Почему они не подружились раньше? Никто и никогда не понимал Зорку так, как Жанна… А какая она красавица! А еще — милая, добрая и родная…

— И я — тебя… — первой прильнула к ней Зорка.

Целовать Жанну — не то что Андрея. Перед ней не нужно врать… А вообще — странное ощущение. Странное — потому что женщины от мужчин не отличаются ничем. Ну, по части поцелуев…

А кто-то умный включил чудесную музыку! Какой-то парень. Может, не все они — козлы?

Правильно!

— О, это про меня! — заорала Жанка, перекрикивая всё. — Про меня-а-а!..

Самое время танцевать. А еще — петь и веселиться. Кружиться в вихре разноцветных снежинок. В калейдоскопе смены лиц.

— Рина, идем? — Кто этот невероятно привлекательный парень? Кажется, его зовут Ромик… Рома.

И он тоже любит Зорку… Рину!

Как здорово кружиться с ним по комнате! Среди таких же, как ты… Счастливых, самых замечательных в мире людей! В этом мире и во многих других.

Ни одна мелодия не мешает другой, они просто сплетаются в странной прекрасной симфонии. Как и все здесь. Чем больше у тебя друзей, тем лучше! Прекраснее…

— Стоп! Стоп-стоп-стоп…

Жанна? Хмурится. Так смешно. Что случилось?

— Ромик, ты — мой! — обиженно фыркнула подруга. — Рина, ты — моя! Две мои любимые игрушки играют друг с другом, а мне что делать?

Обнимать Жанну они кинулись вдвоем.

— Лапы мои! — сгребла та их обоих и горячо расцеловала.

И еще раз.

Зорку перехватил кто-то другой — уже совсем незнакомый. Ничего — сейчас познакомятся. Вот поцелуются — и сразу…

И комната вновь сияет разноцветным вихрем лиц и музыки. А Жанна прильнула к губам Ромы, и все их видят, любуются — и это прекрасно! Только так и должно быть. В мире так много зла и так мало любви! Ею нужно делиться…

Сколько времени Зорка была совсем одна? Страдала, мерзла, стыла — в бездне мрака и одиночества? Вечность.

А теперь так больше не будет — никогда! Зорка же просто не знала, что на свете есть столько милых, добрых, красивых людей! Ее новая семья…

Зорка… Рина наконец-то у себя дома! И как же здесь хорошо…

Кто танцует, а кто просто скачет резвым конем — и это тоже потрясающе! Так и должно быть. Только так — среди самых близких людей. Полная свобода.

Кто-то с кем-то порой опускается на ближайший матрац. Не разжимая сплетенных рук и тел. И тогда можно любоваться еще одним танцем — самым прекрасным в мире. Даже прекраснее поцелуя. Взаимной любовью.

Так ведь было и у Зорки? Почти так? И еще будет вновь?

А тело само кружится в другом танце. Пока еще — другом. Ничего, скоро…

Здесь нет тети Тамары, Андрея с его папашей — нет никого! И они сюда точно не придут. Зато придет Зорка! Снова и снова.

Нет — просто никуда отсюда не уйдет. Зачем тратить жизнь на унылый бой со всем миром, если можно ею просто наслаждаться?

А навстречу идет — выступает! — самый красивый в мире парень… копия то ли Лео ди Каприо, то ли Роберта Паттинсона. Только еще лучше. А зовут его… Макс, кажется.

Впрочем, какая разница? Зачем столь простое имя самой воплощенной мечте?

— Макс, так ты выбрал меня?

Это он их всех здесь собрал. Значит, имеет право на любую… и любого. Разве имеет значение, в чьем теле воплощена любимая душа?

— Ты же самая лучшая… — улыбается Макс.

Как сияют его глаза! И восторгом лучится мир вокруг…

Мчит круговерть музыки, в глазах — радуга переливчатых конфетти. Взрыв праздничного фейерверка. А куда ни глянь — всюду лишь радость, счастье, любовь…

— Отойдем… — шепнул Макс.

Зорка счастливо улыбнулась в ответ. Главное — найти место. Не помешать другим. Разве можно рушить чужую радость?

Сзади толкнули — налетели другие счастливцы. Жанна и Ромик. Брат и сестра по счастью! Милые, милые…

Зорка и Макс от неожиданности разжали руки. На воплощенной мечте тут же повисла Жанна, и подруга с радостью уступила ей кавалера. Но с кем же теперь делиться восторгом самой? Кого выбрать?

И где Людка? Ей так же весело, она так же едина со всем миром? Да! Вон, как раз любит какого-то парня. На том матраце, у окна. За которым кружат разноцветные снежинки — настоящие или их более прекрасные сестры? Те же, что и здесь…

Зорка рассмеялась, радостно хлопая в ладоши. С кем-то в унисон. Счастье сияет многоцветной радугой. Такое огромное — сейчас разорвет душу!

И пусть. Пусть эта ненужная душа рассыплется ликующими конфетти. Она всё равно была такой глупой. Такой глупой и такой несчастной. Настолько, что ее даже жалеть незачем.

— Предлагаю раздеться! — восторженно крикнула Жанна. Первой подавая пример. Что-то потрясающе легкое и ажурное повисло на остатках люстры. — Всем, догола!

— Ур-ра! — грянуло дружное. На пол (и на чужие головы) полетели первые футболки и топики. На ком еще были. — Наконец-то!..

Действительно — наконец-то! Танцевать в джинсах и свитере — определенно слишком жарко. Как Зорка сразу не поняла?

И все уже обнажаются под музыку. Кто — первым, чтобы не отстать от друзей. Кто — помогая друг другу. Круговерть. Вихрь. Радость, счастье, красота…

Танец возобновился. Кто-то из лежавших встал, кто-то, наоборот, прилег отдохнуть. Друг с другом. Кто-то сменил пару. Чем больше счастья, тем лучше! Оно умножается, как в математике. Скучной математике, на Олимпиады по которой Зорка зачем-то моталась в прошлой жизни. Тоже глупой и ненужной.

Макс обалдело тянется за новой порцией радости — в чудотаблетке. Глотает.

Жанна поднимается с матраца — прекрасная, как нагая Афродита на картине кого-то там. Кого-то вовсе глупого и несчастного, потому что его нет здесь! Он не дожил до лучших мгновений своей жизни… бедняга!

— Рина, помогай! — смеется улучшенный вариант богини красоты. Тянет Зорку в соседнюю комнату. — Ромик, Толик, с нами!

Названные гурьбой несутся за Жанной. Счастливо смеются в четыре голоса. Переливчато и мелодично.

А та подлетела к громадному — метра три на два — столу. Со смешными выбоинами. Вся компания поволокла его в общий зал — в восемь рук. Как у какого-то коня в скандинавских мифах. Прокатиться бы на нем всем вместе! Улететь на радугу…

Интересно, зачем стол? Неважно. Под него можно упасть. Или просто залезть. Будет прикольно…

— Щас грянет стриптиз-шоу! В смысле, уже просто шоу! — Жанна первой полезла на стол. — Танька, Юлька, Ринка, за мной! Не отставай, девчата!

Все три быстро присоединились. Таньку правда толком не держат ноги — лучше бы прилегла, бедняжка. Но рослая — под сто восемьдесят пять — крепкая Юлька легко подтянула подругу. Правда, чуть ей руки при этом не оторвала.

Кто они? Как пришли в этот мир счастья? Кажется, одна из них говорила. Бывшие студентки какого-то техникума. Их оттуда выгнали, и им всё надоело. Зорке — тоже. Отныне они все будут свободны!

Стол трясется под ногами, угрожающе шатается. Еще бы — левый край свободен, ближе к правому сгрудились все. Ближе друг к другу.

Все-таки свалятся. Будет смешно…

Эй, вы там, ловите!

Часть ребят аплодирует. Жиденько. Ну, давайте — громче. Мы же специально залезли! Потому что сильные, красивые, раскованные!

— А потом — вы! — кинула новую идею Жанна. — Хотя… Ромик, лезь сейчас — для разнообразия! Пятым будешь. Ты у нас стройняшка — поместишься. Давай — между девчатами! Генка, а ты куда? — шутливо оттолкнула рослого здоровяка. — Стол проломишь!

А почему нельзя проломить? Это же тоже будет прикольно. Когда все провалятся…

Хотя да — где потом взять другой? А если попросить у соседей? И заодно привести их сюда. Поделиться счастьем. А то они ведь и не знают, глупые…

Раньше Зорка и представить не могла, как это классно — танцевать на столе! И ведь она и впрямь когда-то даже занималась. До закрытия кружка. Очень-очень давно — в невезучей и глупой прежней жизни.

И не на столе.

Самое время продемонстрировать. А то Юлька с Танькой просто скачут молодыми кобылками. Вот Жанна — та да, умеет.

— Шест бы сюда! — смеется подруга.

Сфоткать бы! Как когда-то Динка. «Это я на помосте», «это я с прикольным парнем»… И ни слова, где Дима.

Дима… Как же он выглядел? И кто вообще такой? Ах да — на одной из Динкиных фоток был какой-то Дима. Который из них? Наверное, самый красивый. Иначе зачем Зорке его помнить?

Кто же из них?

Стол угрожающе качнулся, его край — опять слишком близко. Прямо над матрацем с очередной парочкой…

Еле удержалась — да и то с помощью Жанки.

Где же Дима? Где ее Димочка? Он срочно нужен! Не вспомнить, зачем, но, может, это разъяснится потом? Может, его тоже нужно обнять и расцеловать?

Вдруг это он — мечта и любовь всей бестолковой Зоркиной жизни? Да запросто!

Может, за ним сюда она и пришла? Наверное.

Жанна — лучшая подруга и самый замечательный в мире человек! Может, она знает, где искать Зоркиного Димулю?

Музыка манит в новый, неизведанный мир. Всё ближе подступают парни — знойные красавцы, куда там картонным персонажам бразильских сериалов? И русских — тоже! Вместе с американскими и белозубыми.

А какие взгляды! И Зорка даже среди тех, у кого хватило смелости подняться на помост, — самая красивая, самая желанная!

Быстрее, быстрее!..

Таня с размаху падает в объятия ближайшего красавца. Юлька — вслед за ней. Он даже покачнулся, но ничего — удержал. Сейчас они уже счастливы и вернутся нескоро… Куда под шумок исчез Рома — неизвестно. На столе уже — только Зорка и Жанна. Но ведь ненадолго?

Парни подсадили новых плясуний — полненькую Светку и миниатюрную Лидку. А, вон Ромик — куда-то уползает с рыжей худышкой Ленкой… прямо по ковру. Красиво…

На стол лезет пышнотелый, как Светка (только в других местах), Юран. Макс тоже хочет к ним, но его не пускают две девушки. Пытаются увести в соседнюю комнату. А почему не здесь, как все? Стесняются… Кстати, одна из них — хохочущая Людка.

Зорка помахала рукой подружке, та подмигнула в ответ. Обоими шалыми глазами.

Они все — счастливы. Как же им хорошо! А Зорка? Почему она еще не с ними? Так плохо быть одной! Лучше — вместе. Лучше — счастливой…

Лидка как крылья простерла руки к ближайшему парню и ласточкой слетела в его объятия. Он подхватил ее, понес куда-то прочь. Искать свободное место… А то уже матрацев не осталось.

Зорка пригляделась. Не бросать же людей в беде! Таких хороших…

Ребята, вот в том углу еще есть — сверху видно! Особенно, если вон те чуть подвинутся. Подвинутся ведь?

На помост лезет кудрявая Маринка. Слегка пошатываясь. Чем-то похожа на совсем другую Маринку… жаль, ее здесь тоже нет.

А Жанка исчезает с уже вернувшимся Ромиком. Задорно болтает в воздухе ногами, весело кричит лучшей подруге:

— Рина, не отставай! Отдохни! Расслабься…

Зорка счастливо рассмеялась. Легко и беззаботно. Она наконец поняла, что нужно сделать. Давно пора! Это же так просто!

Пронзительно-синий взгляд. Чей? Неважно. Словно на карусели — лиц не разобрать. Да и зачем? Все ведь одинаковы! Одинаково прекрасны и счастливы.

У Никиты такие же глаза? Нет, карие… Тогда у Димы? Кого из них Зорка любила — Никиту или Диму? Не вспомнить. Оба были так давно…

Никита… Любимый! Его голос — во всех голосах, его глаза — везде. А их цвет — неважен. Да, Никиты нет рядом, но можно представить… Достаточно зажмуриться и сильно пожелать!

— Лови! — весело крикнула Зорка парню с синими глазами.

Шагнула к краю стола… помоста. И прыгнула прямо в раскинутые объятия — как в детстве с моста в воду. И ощущение — то же.

Он легко подхватил ее. Как пушинку… А ведь Зорка хоть и стройная, но выше Людки на голову.

У Никиты никогда так не получалось. Поднимать — поднимал и даже кружил, но ему было тяжеловато.

— Рина, Рина, Рина! — Кто это скандирует? — Продержалась дольше всех! Браво, Рина! Ура, ура!.. Машка, лезь на помост. Ты там еще не была — нечего филонить! Успеешь еще поваляться.

— Я люблю тебя… — шепнула Зорка… или Рина? Кто она сейчас? — Я хочу быть с тобой…

Кружат под потолком конфетти. Алые, зеленые, синие, смешно-голубые…

— Взаимно… — горячий шепот обжигает ухо… шею, горло.

Хорошо, когда шепчут так тихо. Можно представить любой голос…

Куда он ее несет? В ту самую комнату, где раньше были стол и Макс с девушками? Зачем, ведь все должны видеть, а Зорка хочет видеть других. Смотреться в них, как в зеркало… Почему здесь нет зеркал? Было бы вдвое больше друзей. И счастья.

Тем более, здесь тоже — ни одной кровати. Только одеяло на полу. Теплое. Приятно греет спину. А склоняется еще более горячее тело… Хорошо, когда зимой тепло.

Стоп! Всё должно быть совсем не так. Зорка ведь только что видела, и Жанна при этом была такой красивой! Всё должно быть, как у Жанны и Ромы. Хватит того, что Зорка с Димой и так утащились так далеко. Непонятно, зачем…

— Дима, наоборот! — смеясь, шепнула она.

— Дима? — Странное ощущение от голоса. Опасное.

Жизнь и должна быть опасной… А Динке нравились опасные мужчины. Зорка говорила, что это глупо, а сестра смеялась…

— А разве ты — не Дима? — У Димы — синие глаза. Как Зорка могла забыть? Динка точно это писала. «Как небо» и что-то такое… — У тебя же глаза…

— И у тебя — глаза. — Смеется он или нет? Губы — да, а вот те самые глаза… — Здесь у каждого есть глаза. Ни одного слепого или циклопа.

— Циклопы — это в Риме? — попыталась вспомнить Зорка.

— Это в племени тоскаледо родовой группы апачи.

Как смешно!

Целует ее. И не понимает. Ну и пусть. Всё равно он — Дима…

Кто-то замер в дверях. Любуется. Может, потом согласится присоединиться?

Зорка рассмеялась:

— Погоди, я же сказала — наоборот. Ты не понял? Сейчас покажу…

Сообразил. Перевернулся наконец на спину, позволил ей усесться сверху.

А в дверях — Макс. И ему нравится смотреть. Потому что — красиво. Зорка устроилась поизящнее и улыбнулась пошире. Пособлазнительнее…

С моста можно не только красиво нырнуть ласточкой. Еще и врезаться во что-нибудь. Там были сваи… подземные сваи прежнего моста. Гнилые насквозь… но крепче любой головы.

Столько народу ныряло — и ничего, а тот парень пять лет назад разбился насмерть…

Как и Зорка. И теперь ее труп просто без сил лежит на груди Димы… или не Димы. И сил подниматься нет. Тяжело. Больно.

Яснеет в глазах. Макс уже ушел. Ему надоело смотреть — ведь вышло не так интересно, как он думал.

Теперь здесь только она и Дима. Нет, не Дима. Его зовут иначе. Майк. Тот самый. Тезка Михи.

Зорка была права. Все люди — одинаковы. И уж точно — все мужчины.

И она была права, что прежде не пробовала. И впредь — не стоит. Ничего хорошего или хоть стоящего.

— Я же говорил… — улыбнулся Майк. Натянуто.

Девушка промолчала. Лишний раз смотреть на… партнера желания нет. Нужно выпить новую чудо-таблетку. Прямо сейчас. Иначе будет очень плохо… Почему-то. Хуже, чем до прихода сюда.

Да и что говорят в таких случаях? Спасибо за чудесную ночь? Чудесной она не была. Спасибо, если свалишь отсюда и больше не появишься?

Для этого надо встать, а сил — нет.

И пусть этот… кто бы он ни был, уберет руку с ее волос. И со всего остального. И без него паршиво!

Кстати, таблетки счастья — не у него. Может, полегчает?

— Макс! — приподнялась Зорка. — Жанна!

Что они там всё еще делают? Бенгальский огонь давно погас, конфетти свалилось мятой пылью. Свалялось.

— А, чего? — сунул нос Макс. В обнимку с новой подружкой.

Зорка чуть не скривилась.

— У тебя есть? — требовательно прищурилась она.

— Обижаешь, подруга, — ухмыльнулся тот. — У меня есть всё. Майк, тебе дать?

Не нужно. Не заслужил.

— Давай, — небрежно кивнул он.

Мир поплыл розовыми красками. Взвихрился новым узором. Еще незнакомым. Расправляются мятые конфетти, отряхивают крылья цветные бабочки. Вот-вот… всё будет…

А почему — будет? Сейчас тоже не так уж плохо…

Главное — не пропустить момент, когда волшебство начнет исчезать. Выветриваться. Таять и сваливаться.

Не пропустить — и просто вновь позвать волшебника Макса.

Кстати, где он? Куда опять делся? Почему вечно уходит не вовремя?

Опять здесь только Майк. Тезка Михи.

— Сменим роли? — предложил он.

А потолок здесь серый… Побелить пора! Тут не только конфетти почудятся. Еще и черти хоровод поведут…

— Ты ведь мне так и не дала толком тебя поцеловать…

А зачем? Жанна с Ромиком тогда не целовались, но смотрелись красиво…

Так стоит ли?

Наверное, да.

Да…

А потолок — весь в звездах. Как Млечный Путь. Смешно…

Глава седьмая

На катке трещит еще хрупкая ледяная корка, но нужно упорно ползти вперед. Туда, где лежа распластался Женька. Ее братишка, что еще жив и пока не провалился. И храбрится из последних сил. Даже улыбаться пытается. Синими от ужаса губами.

— Держись!..

— Зорина, назад! Мы сами его вытащим!

Не обращать внимания на крики с берега! Потому что крикуны — врут. Взрослые всегда врут.

— Зорка!..

Ни за какой помощью они не посылали. Просто хотят ей наврать — чтобы спасти хоть кого-то. А Зорке не надо — кого-то. Ей брата надо!

А сюда они не полезут. Время будет упущено. Взрослые — тяжелее. И… боятся за свои шкуры! Привыкли к ним — за целых-то тридцать, сорок или пятьдесят лет.

Вернись Зорка сейчас — и уже не успеет, даже если потом повернет назад. И они это знают. На то и рассчитывают. Гады!

— Зорка! — это мама. — Назад! Назад! Назад, я кому сказала… дрянная девчонка! Эгоистка!

— А ты попробуй… утащи! — оскалилась Зорка.

Сейчас мама схватится за сердце, но злобная дочь не увидит. Потому что не обернется.

Лед треснул совсем рядом, девочка замерла. Распласталась не хуже Женьки. Вжалась в ломкий наст. Полцарства — чтобы весить, как мелкий братишка.

Нет. Чтоб стать пушинкой!

Успокаивается. Больше не трещит. Можно дальше…

— Зорина!..

— Идите… к черту!

Если хоть ему нужны!..

… - Вставай!

Больно же — так трясти!

— Женька, офигел? — отмахнулась Зорка.

— То Дима, то Женька… Вставай, спящая красавица!

Суровая действительность. В лице Майка. Зачем-то тянет Зорку за руку. Куда-то. В соседнюю комнату? Нет, на кухню. На фига? Зорка не хочет чаю. Как и кофе. Вот таблетку бы…

И запить. Вчера в бутылках плескалось что-то такое вкусное, сладкое…

Где Макс, когда он так нужен?

И так хочется спать! Где музыка? Почему народ вокруг такой квелый? Кто-то еще любит друг друга или безголосо поет, но тоже — без куража. А большинство вповалку спят. Кто — на грязных матрацах, а кому не хватило — на полу. Еще грязнее.

— Вставай и одевайся.

Девушка послушно натянула джинсы, водолазку. Зачем-то. Кстати, а чего это он вдруг раскомандовался?

И откуда под рукой взялась ее одежда? В этой комнате? Они что, так отсюда и не выходили? Зорка-то точно. А тряпки сами сюда прибежать не могли.

— Одевайся до конца. Мы уходим.

Зачем? Здесь так весело… и так охота проспать еще часов десять. А потом принять чудо-таблетку…

— Иди сюда! — На замызганную кухню Зорку приволокли, не больно спрашивая. Через общий зал, мимо груды тел вповалку. Мимо покосившейся двери и обоев клочьями.

Ладно хоть не за ухо. Позвать бы на помощь… да кто из этих встанет?

— Ты ч-чего? Что ты себе п-п-позволяешь? — Язык заплетается. Черт!

А ноги дрожат, как с перепоя. И руки трясутся…

— Пей! Живо.

Да Зорка что, против? Сказал бы сразу…

Таблетка — это хорошо. Но вода? Почему не вино?! То самое… Уже кончилось, что ли?

Вода — невкусная, холодная… Впрочем, теплая — вообще мерзость! Особенно сейчас.

Майк не так понял:

— Пей или заработаешь ломку.

Так это — не путь в волшебный мир? За что?!

— Не буду!

— Затолкаю силой.

Черт! Он ее выше на голову. И явно крепче. И драться умеет. Позвать на помощь? Все нормальные люди спят! Дать в морду? Голова кружится, ноги как ватные… ничего не выйдет. И здесь нельзя драться. В царстве добра и счастья… Да и от драк Зорка уже так устала…

— Давай, — вздохнула она.

— Собирайся быстрее.

А вот это — уже действительно наглость!

Спать захотелось сильнее. А вот голова пришла в норму, и мир вернулся на место. Да и задние лапки… Здорово! Дать все-таки в морду? А… потом!

Лучше сначала попробовать объяснить. Как это принято у адекватных людей.

— Я отсюда не пойду. Не хочу.

— Пойдешь как миленькая, — равнодушно отмахнулся Майк. Что-то засовывая в карман. Кого он тут ограбил? — Или тебя сначала сунуть головой под холодный кран? А может, лучше сразу целиком?

Черт! Не драться же в самом деле. Столько людей проснется… с головной болью. А сейчас им так хорошо.

Нельзя рушить чужую радость…

Да ладно. Ну, уйдет Зорка. Адрес же помнит. Вернется!

И где куртка? А, вот. Порядок! Кстати, а как эта бедная шмотка сюда попала? Как и остальные? Так она была в другом месте. Не в общей комнате. Зорка ее точно вешала в прихожей. Вон на те оленьи рога. Или нет? Башка еще толком не восстановилась.

И где Людка? Вон — в обнимку с каким-то парнем. Ее же нужно было отсюда увести…

Только зачем — здесь же так хорошо! Неважно, зачем-то было надо, а тогда Зорка соображала лучше, так что…

— Люд, пойдем, — Светлова ощутимо потрясла подругу.

— Зачем? Здесь так хорошо…

Вот именно. Не в одиночку же Зорке страдать, правильно?

— Потом вернемся, — утешила она подругу. — Вечером. А пока составишь мне компанию. Я одна с этим придурком не поеду. Вдруг он — маньяк?

— Отвяжись! — цепной собакой тявкнула Людка. Цепной болонкой. Смешной такой…

— Люд…

— Отстань, я сказала! — И даже головы не поднимает. — Я никуда не пойду. Мне и тут хорошо! Лучше сама останься… Тут маньяков… сколько хочешь… На любой вкус… Всё… как в лучших… домах…

— Отвяжись! — ее парень показал Зорке кулак. Рыцарь и защитник дам! Не то, что всякие Майки! — У нас в стране — свобода личности.

Вот именно!

— Пойдем, — нерыцарь Майк потянул Зорку прочь.

— Я не пойду без подруги! — возмутилась та.

— Ей хорошо и здесь, — усмехнулся он.

— И мне — тоже. Я остаюсь. У нас в стране — свобода личности! — сообразила Зорка. — А анархия — мать порядка.

— Ладно! — Майк отодвинул парня, поднял на руки голую Людку. — Прихвати ее одежду.

— Чего? — возмутилась Зорка. — Немедленно положи ее на место!

— Я никуда не пойду! — заорала Людка. — Отпусти, ты!..

— Заткнись, — бросил Майк. Не меняя выражения лица, гад.

Послушалась. Почему-то. Еще быстрее Зорки.

Потом об этом подумаем. На свежую голову. Если она будет.

А то этот псих еще, чего доброго, сунет под холодный кран Людку. И та схватит воспаление легких! Она же вообще драться не умеет! И простывает легко. Это Зорка привыкла шляться по зимнему лесу. И ползать по весеннему льду.

— Ты одежду взяла?

— Я не знаю, где… Люд, где твои тряпки?

— Зачем мне это барахло? Я — нудистка! Кому тюрьма, а мне — горница, я — не фраера жена, а вора любовница…

Майк молча подхватил чью-то длинную куртку, накинул на Людку и, не оборачиваясь, вышел в коридор. Зорка рванула следом. Не отпускать же косую в дым подругу одну с кандидатом в маньяки!

Ночной, слегка морозный воздух холодит. Тоже слегка. Заползает под одежду, пробирает дрожью.

Редкие снежинки кружат в воздухе, оседают на волосы, на воротник. Как конфетти, только белые. И сразу тают.

Тетя Тамара точно учила Зорку разбираться в марках машин, но сейчас всё из головы повылетало. Тачка как тачка. Отечественное что-то, но точно не «Жигуль».

Переднее сиденье — мягкое. И теплое. А Людку сгрудили на заднее, и теперь оттуда — легкое посапыванье. И от него еще сильнее клонит в сон. Завернуться в куртку и спать, спать — долго-долго…

— Где она живет?

«Мы не скажем, мы покажем…»

Адрес подруги вспомнился на автопилоте. Тем более, близко отсюда. Вроде бы. Наверное…

Точно — вон ее коробка. Обшарпанная пятиэтажка — до боли схожая с бывшим родным домом. Забавно спланирован этот микрорайон — такие же дворы. Только там этих домов был десяток, а здесь — штук пятьдесят, не меньше. И люди не такие… цепные. Может, еще и потому, что не все друг друга знают?

Майк подхватил Людку. Кстати, а как он вообще вел тачку? После «дури»-то?

Зорка вновь откинулась на сиденье. Мягкое, теплое, печка греет. Спать! Спать…

Мобильник! И не ее… Кстати, а где — ее?! А, вот — в кармане куртки. На дне. И куча пропущенных вызовов. Ну их!

Надоели…

Ну, держитесь!

— Да? — протянула Зорка.

— Позовите Дэна… — абсолютно незнакомый голос. Еще бы — мобильник-то чужой. Даже марка другая. — Скажите, срочно!

Какого еще Дэна? Чей это телефон?! У кого увели?

Трубку у Зорки выхватили весьма бесцеремонно — прямо из окошка. Эй!

— Да? — Майк отошел в сторону, приглушил голос.

Ну-ка, ну-ка… Нет, не слышно.

Вернулся. Открывает со своей стороны дверцу.

— Дэн — это ты? — полюбопытствовала Зорка.

— Да, — коротко бросил он, заводя мотор.

Фары высветили дорогу… а справа — знакомый неон. Ало-золотой. Город — сказка, город — мечта…

— О нет! — Зорка расхохоталась. От души. В лицо проносящейся мимо золотой вывеске.

— И что смешного? — уточнил Майк… то есть Дэн. Не меняя выражения лица. Так еще забавнее.

— То Майк, то Дэн. Хоть одно нормальное русское имя у тебя есть? Или и в паспорте «Дэн» написано?

— В паспорте написано «Даниил», — сухо ответил тот. Чуть не доведя Зорку до колик. В три погибели ее точно согнуло.

Репродукция из учебника так и встала перед глазами. Пляшет не хуже давешнего конфетти.

— Господи! Ни фига себе! Это — Галицкий, что ли? А где борода и посох? А я — Рина, — успокоиться удалось. — Меня так назвал мой шнурок…

— Неплохое имя.

Мда, особого восторга в голосе не слышно. Значит — плохое. Но не Зориной же представляться. Вообще смешно будет. И не Зоркой… слишком уж легко переделать во всяких Сур. Ребенков нежных.

Впрочем, от ее нынешней любой Миха сам сбежит. Сверкая на горизонте смазанными салом пятками.

— Куда едем? — полюбопытствовала Зорка.

— Ко мне.

А… тогда ладно. Хуже, если бы к тете Тамаре. Там пришлось бы мириться с Андреем. А то и с его отцом.

Лучше — завтра. Или послезавтра…

Миху бы сюда. Бывшая несостоявшаяся жертва выстебала бы его только так. Такие как Миха лезут только к тихим девчонкам. Почему Зорка раньше этого не понимала? Стань развязной шлюхой — и все Михи от тебя сами шуганутся.

За это надо поржать. Потом. И выпить. Чего покрепче и повкуснее. В хорошей компании. То бишь — не в нынешней.

Не в обществе же маньяка. Кстати, хорошо, что Людку они с собой не взяли. Ей еще надо жить. А Зорке… необязательно. Совсем. Наверное, будет прикольно, если этот Дэн ее убьет. Мама всегда говорила, что это несправедливо: Динки уже нет, а Зорка смеет жить. Вот она и не будет сметь…

Город — сказка, город — мечта… Пропадаешь навсегда…

Пропасть. Раствориться. Растаять снежинкой. Больше не чувствовать — ничего и никогда. Дать себя убить — раз уж остаться в метели пороху не хватило.

Интересно, а чем он будет ее убивать? У него топор есть? А мачете? Сунуть, что ли, руку в бардачок?

А пока… Пока — расслабиться и ловить кайф. В тепле и почти уюте. Зорке ведь теперь можно всё, да? Уже всё?

— Сигарета есть? — тоном интердевочки (наверное) поинтересовалась будущая жертва.

Пачка молча шлепнулась ей на колени. Вместе с зажигалкой. Предварительно выбравшись из кармана Дэна.

В бардачок лезть не пришлось. Жалко.

Давай закурим, товарищ дорогой…

«LM». И даже не легкие. Ничего особенного.

А если этот тип — вообще не маньяк? Обидно.

— А тебе не влетит? — вспомнила Зорка. — Если притащишь незнакомую девицу, снятую неизвестно где.

— От кого не влетит? — всё так же сдержанно уточнил он.

От жены и тещи. Как у Бориса Ивановича.

— Ну, от предков.

И чего он так странно на нее смотрит?

— Нет, не влетит. — Ох, какие мы стали сдержанные! И смешные. — Тебе рано вставать?

— Нет, — Зорка мотнула головой, с наслаждением выпуская колечко. Изящное, как у тети Тамары. — Первых уроков вроде нет. Насколько помню.

Еще бы она на них собиралась. Отныне никакой школы! Только — свобода, веселье и новая жизнь! Или смерть. Там разберемся. Оба варианта — неплохи.

— Ты не похожа на училку.

— Так я и не училка! — окончательно развеселилась Зорка. — Я — ученица. Школьница. В десятом классе учусь…

Тачка тормознула так резко, что девушку бросило вперед. А Майк, Дэн или кто он там, резко повернулся. Так, что она невольно отшатнулась.

Эй, ты чего? Точно — псих. Или все-таки маньяк?

Неужели придется драться? И черт с ним! Подумаешь… Одного такого чуть недавно в сугробе не зарыла, так что…

Погоди, а умирать? А, ладно — следующий маньяк попадется. Драться хочется больше.

— Сколько тебе лет?

А посчитать — влом? Или в школе было «два» по математике? А на калькулятор денег не хватает?

— Семнадцать, — накинула Зорка. Непонятно, зачем. У нее чудесный, лучший на свете возраст! В нем девушки — самые красивые. — А тебе?

— А мне двадцать шесть. — Как сухо! И еще смешнее.

Мда.

Чужой телефон плавно приземлился ей на колени. К сигаретам в компанию.

— Позвони родителям. Они, наверное, с ума сходят. Скажи, что ты у подруги. Ты ведь наверняка не сообщила, куда ушла?

А есть те, кто сообщили бы? И после этого их отпустят спокойно?

Есть. Динка. И ее Дима.

А этот прилипчивый Дэн продолжает смотреть. Выжидающе. И дальше не едет.

Выскочить, что ли, из машины? Лень. Тут тепло, мягко, уютно.

Ну ладно. Не объяснять же, что мама — в психушке, а папа — вообще черт знает где.

«Где-то в городе Захудалове мамка с папкою на бухалове…»

И кому звякнуть? Тете Тамаре? Папаше Андрея? Очень смешно.

Может, Алику? Или его папаше? Так номер неизвестен.

Ладно.

Женька ответил сразу. Не спит? Всё еще?

— Ты?

Чем там тетя занята?! Аликом? Его папашей?

— Я, я, что с твоим голосом? — возмутился брательник. Разбуженный невесть во сколько… Да нет. Абсолютно не сонный! — Ты что, бухая, что ли?

— Но-но, поговори мне… Утром буду. Куда не пойдешь? В школу?! И почему?.. Ах, уроки не сделал. Ах, ты думал!.. Нет, как вчера и позавчера, больше не будет, можешь зря рот не разевать!.. Знаю — и всё. А почему ты, кстати, всё еще не спишь? Ты на часы давно смотрел?.. Что? Сейчас же ложись! Еще раз такое закати! Ну держись, когда увидимся!

— Кто это был?

— Мой младший брат, — сухо заметила Зорка.

— А родители?

Игла прошила сердце. Всё еще. И вновь захотелось дать в морду. От души. Хоть кому-нибудь. Майк подойдет просто идеально. Раз уж ни одного Михи под рукой нет. Или «бакланов». Или Алика.

— В круизе.

Не много ли вопросов? Все-таки маньяк? Хотя насиловать ее как-то уже поздновато…

Зато душить и резать — самое время. Или расчленять. И не одну, а с предполагаемыми родителями.

— И ты радуешься свободе?

— Ага, — Зорка прикрыла глаза. Придется маньяку обойтись ею.

Машина марки как ее там летит так мягко. Как в поезде, под стук вагонов…

— …Кто такой Дима?

Красивый парень с фотки. Динкина любовь. Один из…

На снимке «Я в красном шарфике».

— Что?

Кажется, все-таки заснула. Нашла место… Хотя, чем оно хуже других? Раз из более удобного увели! Увезли. Уволокли методом гнусного шантажа и похищения подруги.

— Ты назвала меня его именем.

Как внимательно смотрит… И даже не смешно.

— Наверное, ты на него похож… — предположила девушка.

Черт, дайте уже наконец поспать…

— Чем?

Что-то там было про Рим. И про апачей… А может, про Чингачгука Большого Змея?

— Понятия не имею… — честно ответила Зорка. — Не помню.

— Кто он? Дима?

— Да чего привязался? — отмахнулась, прикрывая глаза, девушка. — Не помню… Дима и Дима…

Здесь его всё равно нет. Только теплая тачка и зануда-маньяк.

Действительно — а кто такой этот Дима? «Кто такая Элис?» И кто такой Никита? Почему они вечно вспоминаются вместе? Мы с Тамарой ходим парой… Нет, с Тамарой — не надо. Только тетки тут и не хватает.

Кто же он все-таки такой? Дина, наверное, знала. Еще бы вспомнить, кто такая сама Дина…

— Приехали, — Майк или Дэн толкнул Зорку в плечо. — Вставай.

Ночь, улица, фонарь… В смысле — ночь, улица, фонарь, многоэтажка… Неоновая вывеска на полуподвале. На сей раз — красная. Как рубины, розы, кровь и помада Жанны. И ее куртка.

Так уже было. Чужой подъезд, грязный лифт… и Миха. Кто такой Миха? Тезка Майка… то есть не тезка, потому что Майк — вовсе не Майк. А ну их всех…

Странное ощущение. Хочется обратно. Всё забыть и ни о чём не думать. И не беспокоиться! И… теперь Зорка — то, чем ее считали в родном городке. Подцепленная в подвале шлюха. Она голой танцевала на столе и трахалась при всех. При Максе.

И ржала как полная дура.

И что в этом такого? Да ничего. Пошло всё к черту! Вместе с тем, кому что-то не нравится.

— Заходи, — пропустил ее Дэн. И не пытаясь коснуться.

Этому уже на сегодня хватит. Михе, возможно, тоже хватило бы двух раз за ночь. Особенно с одной и той же бабой.

От прихожей налево — большая комната, из нее — двери в смежную. Вагончиком. Похоже на наркоманское логово, только поменьше.

Прямо тянется прихожая, упирается в кухню. Направо — удобства.

Шикарных гарнитуров, супер-пупер техники и экзотических безделушек не наблюдается. Мебель — самая обычная. Даже в родном городке не выделялась бы. Неинтересно.

Нет бы — какое бандитское логово. Или еще одна наркоманская шабаш-хата. Шприцы на газетке, толпа обалдевшего народа. Или хоть грязные кастрюли на полу. Впрочем, может, они есть в раковине на кухне.

Или труп под кроватью?

— Здесь бы не понравилось моей сестре.

И маме. И непонятно, что здесь делает Зорка. Ей бы не понравилось нигде. Даже дома. Потому что его больше нет. Даже такого, как в родном городке.

— Она дома или в круизе? — поинтересовался Дэн из кухни.

— В круизе, — отмахнулась Зорка. — У меня все — в круизе.

Пойти, что ли, проверить раковину? Всё поможет не думать… о чём-то. О круизе, в который уплыли все. На белом теплоходе. Где горят яркие огни. Красные… неоновые! Как фонари на кладбище. Которые все-таки не жгут. Экономят.

— Долгосрочном? — ровный-ровный голос.

— О-очень! — усмехнулась Зорка.

А памятник Динке надо все-таки поставить. Украсть на него, что ли? Надо было на той хате по карманам пошариться. Никто бы и не заметил.

— А ты наслаждаешься свободой? — щелкнуло что-то на кухне.

Там еще и газовая плита?! Сколько в Питере старых домов?

— Ага! — сунула нос в комнату девушка. — Я свободна — наяву, а не во сне…

Нагнуться, что ли, и проверить подкроватную территорию? Поддиванную. На предмет предыдущих девиц?

— Чай будешь? — выглянул Дэн.

— Чего? — удивленно обернулась Зорка.

Ладно бы — водку. Или то, что было там, откуда уехали. Зачем-то.

— Чай, — терпеливо повторил он. — Черный. С вареньем. Или с баранками. Или с тем и с другим.

— Нет.

Вот курнуть бы перед сном не мешало. Для полноты образа. Чтобы уж точно спать одной.

Сигарет или косячок? Так ведь второго не дадут точно. Пожадничают.

— Тогда иди ложись. Спальня — прямо по курсу, через комнату. Не заблудишься.

С чего вдруг? Зорка — стекла, как трезвышко. Даже чересчур. Хотелось бы поменьше.

Стоп.

— Где тут ванная? Ладно, сама найду… — потопала Зорка в указанную сторону.

А мысль! Затопить соседей и подождать, пока прибегут. Вот весело будет!

Ладно, в другой раз. У следующего маньяка.

— Не утони там. Показать, где переключать?

— Найду.

Из душа девушка еле выбрела, засыпая на ходу. Мда, в машине не отоспалась. На гулянке — тоже.

Кровать широкая, но одна. Ну и что? Дэн ляжет на диване, на полу или рядом. Какая уже разница? Не мешал бы только — и ладно… Может, ему и в самом деле на сегодня хватит? А завтра снимет кого поприличнее? Потише, помягче? Некурящую?

Стоп. Возле кровати — тумбочка. А на ней — фотка. Не женская. Вдобавок — смутно знакомая.

Тревожно знакомая.

Лучше отвернуться и наконец спать.

А руки уже потянулись сами — вынуть из рамки. Зачем-то. Вглядеться.

«Димка, май 2009».

На фоне моря. Детишек на мелководье и чаек вдалеке.

Два года назад.

Какой милый парнишка — улыбчивый такой. Примерно Зоркиного возраста.

Этот Дэн что, голубой? Неа, судя по сегодняшнему… Может, это… как называется… би-би?

У Зорки на тумбочке — фото мамы (тетя не против), под подушкой — Никиты (тетя точно была бы против)… Кто такой Никита? Не вспомнить, а думать о нем — больно. Значит, не надо думать, вот и всё!

А Женькино фото Зорка не хранит, потому что есть живой Женька. И значит — стоит жить и самой. Только ради этого…

А этот Дэн держит у кровати снимок… любовника? Как интересно.

А Зорке-то что? Тоже, святая нашлась. Прямо девица из приличной семьи. Честная и порядочная…

Фото аккуратно забрали из рук и пристроили на самый высокий шкаф. Без дыр и чистый.

Мда. Как там говорят? «Шпион подкрался незаметно».

— Это — чье? — вяло полюбопытствовала девушка.

— Моего друга, — холодновато объяснил Дэн. — Ложись, а то заснешь сидя.

Кажется, ее укрывают одеялом. Мягким, теплым… обволакивающим. Удобным. Даже лучше куртки.

Прикольно…

Надо бы дверь закрыть. Вдруг Зорка опять разорется ночью?

Интересно, если он решит ее душить или резать — сначала разбудит или нет?

Варенье. Малиновое. Странный сюр. Смесь нормальной жизни с горячечным бредом.

Так не должно быть. Должны быть наркоманы и их логово. Или — прежняя жизнь, мама, Дина, Женька и еще кто-то… почему не вспоминается имя? Странно. Тем более странно, что уже утро окрасило нежным цветом… В общем, кайф давно выветрился.

Но либо одно, либо другое. Не смесь двух жизней. Бульдога с носорогом. Так не бывает.

Чужая квартира. Чужой парень. Практически незнакомый («секс — не повод») и взрослый.

Какая разница? Всё равно это всё — не на самом деле. На самом деле такого просто не может быть. Только не с Зоркой. Не с той, что жила в родном городе, ходила в школу, бегала по секциям, выигрывала олимпиады… любила Никиту!

Вспомнилось!

Она просто уже умерла. Разбилась на Трассе Смерти. А всё, что потом, — предсмертный бред.

Мозг отключился напрочь. Как на том свете и положено.

Так легче считать себя кем-то другим. Всё равно Зорина Светлова уже умерла. А в больнице очнулся… кто-то. Схожий с ней лишь отдаленно.

Или она умерла, когда получила письмо. От разрыва сердца. Прямо там, на почте. Когда не утерпела и вскрыла конверт. Как, наверное, испугались операторши…

А может, Зорку застрелил Алик. А Андрей испугался и кинул ее тело замерзать в сугробе. Заметаться метелью.

И теперь она — в Аду. Ведь Ад у каждого — свой. Это место, куда ты не захочешь попасть ни за что на свете. Самое страшное в мире.

Ведь хуже всего не черти со сковородками, а то, что происходит с Зоркой сейчас. Давно уже.

А вот для Дэна такое — в порядке вещей. Оргия под «дурью». Где-то снятая девчонка на ночь. Даже чай с вареньем наутро.

Не так. Не девчонка. Подцепленная у наркоманов дешевая подстилка. Бесплатная.

…А довез он ее почти до самого коттеджа. Еле удалось отвертеться за пару домов.

Ладно хоть в гости не зашел. На чай.

Такому ведь и приглашение не нужно.

Глава восьмая

Здравствуй, теткин дом. Блудная племянница возвращается. Точнее, возвращается с пьяной вечеринки-оргии какая-то пьяная, нет — «обдолбанная», размалеванная девица. Которая никак не может быть Зориной Светловой.

Тетя ждет на лестнице — между первым и вторым этажом. Поджидает. Скрестив руки на груди. Под вполне приличным (в меру!) декольте.

Светло-зеленый восточный халат, безупречная прическа и уже — легкий макияж. Красавица. И дрянь. Но умная — в отличие от племянницы.

— Где шлялась? — прищурилась Тамара Кобрина.

«Шлялась». Коротко и ясно. И главное — верно. Как раз про нынешнюю Зорку.

— Я тебя спрашиваю, где шаталась? — голоса не повышает, но брови сошлись в одну.

Вчера бы это племянницу рассмешило. Вечером.

Женька скатился чуть не кубарем, проскочил мимо тетки:

— Где ты была? И почему ты не пришла, я не пойму?

— Ладно. Евгений, марш завтракать, — коротко отмахнулась тетя. — Зорина, немедленно в мой кабинет. Поешь — там.

Самое смешное, тетя не соврала. Прислуга Наташа и в самом деле приволокла завтрак в кабинет. В два приема. Тосты, хлеб обычный, масло, сыр, кофе, апельсиновый сок, чай, всякие мясные вкусности. И даже икру! Здравствуй, Америка.

Причем, тетка ведь на диете? Зато Зорка — нет.

Тамара Кобрина даже дала племяннице прожевать первый, самый вкусный бутерброд. С икрой. С красной. Прежде чем повторила:

— Зорина, я жду. И назови причину поубедительней.

И ведь это Зорка как-то говорила: «Тетя против моей личной жизни не возражает».

И это правда. В некоторых случаях. Не в таких.

— Я была у Андрея, — бездумно бросила девушка.

— Я ему звонила, — усмехнулась тетя. — Там тебя не было.

Что ее, конечно, не устраивает.

— Ладно, я была у его отца! — разозлилась племянница. Прежде чем схватила себя за язык.

Нельзя!

— И у его отца тебя не было. С ним я связалась сразу после звонка его сыну.

— Ладно, я была у Вадика. Прокурорского сына. Милый такой парень…

Намазать, что ли, пока и следующий бутерброд икоркой? М-м-м, вкусно. Подсластим пилюлю. Целую горсть.

— Я знаю всех твоих поклонников, — известила Тамара Кобрина. — У Вадима ты не была. У его отца — тоже.

— Хорошо, я переспала с нашим классным руководителем, — поддержала игру Зорина. Гадая, скоро ли мирная беседа перейдет в мордобой. И дадут ли сначала доесть.

— Твой классный руководитель — женщина.

Жанна — тоже. Да и… тетя.

— И что? — пожала плечами Зорка.

— То, что она предпочитает мужчин. И я даже знаю имя ее любовника.

Еще бы. Если это — Алик.

— Я была на оргии наркоманов, — призналась наглая племянница.

Если сейчас тетя скажет, что звонила на оргию наркоманов… Непосредственно — лидеру тусовки.

И попросит в следующий раз предупредить заранее.

Оживший анекдот. И смешно, и страшно. За Женьку и маму.

— Ладно, что тебя не было дома — даже хорошо, — Тамара Кобрина выпустила клуб дыма. Не такой безупречный, как обычно. — Тебя хотели убить. Сегодня ночью. Здесь.

Здравствуй, прошлое. Или… настоящее?

Алик? Его папа?!

— Как? — Спокойствие! — Влезли в окно? Но дом же охраняется…

— Еще как, — вздохнула тетя. — К сожалению, не от гостей. Мой просчет.

А вот нечего таких приглашать!

— Сын того большого человека? Алик?

— Именно.

И тетю не вырвало? С ее-то «безупречным» вкусом?

А саму Зорку — этой же ночью? Правда, как раз у нее вкус — не ахти. Это еще Динка с мамой повторять только успевали.

— И — как? Неужели лично?

В открытую?

— Именно. Глупо и банально. Напился, пробрался в твою комнату и всадил нож в твою «куклу» из одеял и подушек. Пух и перья — по всей комнате. До сих пор летают.

Смех опередил мысли. Хохотала Зорка долго и со вкусом. И даже тетка улыбнулась. Вроде — по-человечески.

Женьке у замочной скважине, наверное, тоже смешно. Или нет.

— А теперь подведем итог этого безобразия, Зорина. Я не спрашиваю имя твоего нового молодого человека. Не пробуй отпираться — я понимаю, что ты была не одна.

— Я и не отпираюсь, — не опустила глаз девушка.

— Вот и хорошо, — Тамара Кобрина притушила сигарету и взялась намазывать икру. Толстым слоем. — Черт сегодня с ней, с диетой. Как я уже сказала, имя меня не интересует. Скажи лишь одно — это перспективный мужчина или вариант на одну ночь?

— Второе.

И будь что будет!

У тети не дрогнул ни один мускул. Как и нож в руке:

— Я понимаю, расслабиться иногда хочется любому. Особенно, если твой бойфренд повел себя как тряпка. Да еще и открыто пошел по бабам. Но, Зорина, впредь никаких случайных связей. Ясно?

— Да.

— Мы друг друга поняли.

— Ты завтракал? — Брата Зорка поймала у самого кабинета.

Женька как раз отшатнулся к стеночке. И делает вид, что ее подпирает.

Все-таки подслушивал? Р-р-р!

Всех убью, одна останусь.

— Не-а, — серьезно мотнул он аккуратно подстриженными вихрами. — Тебя ждал.

— Меня только что накормили. И вовсе не плюхами.

— Тогда просто рядом посидишь. Я всё равно хочу первый урок прогулять, — понизил голос брательник. — Я вчера алгебру не сделал. А сегодня — лень. Да и не успеваю уже…

— Ясно. Я же предупредила — халявы больше не будет. А еще — вундеркинд.

— Так ты когда предупредила? И я же все ответы помню. Мне только записать завтра — на свежую голову. И потом вундеркинды — тоже люди. А я полночи не спал.

Молодец, Зорка. Мало того, что себе нашла приключения… А если б не нашла — уже не числилась бы в живых.

Но чего хотел тот, кто «посылал сны»? Превратить ее… в то, чем она стала? Огромное душевное спасибо!

— Давай-ка завтрак прихвачу в твою комнату, — вздохнула девушка. — А заодно икры. И прочих вкусностей.

— Правильно! А то в твоей конуре теперь курятник.

Чудесно! Женька еще и всё знает. Хотя… как тут скроешь?

Не говоря уже о том, что он подслушивал.

— О, в самом деле — икорка… — облизнулся брательник. — Да еще и двух видов! С теткиного стола?

— Нет, с собой принесла из ресторана. Из самого крутого в Питере.

— Это какой?

— А вот в Гугле поищи. Какой самый крутой — тот и есть.

Курятник… А если бы отморозок Алик заявился в комнату не к обидчице, а к Женьке? К ее братишке?!

— Эй, Зор-Невзор, ты чего? — слабо отбрыкнулся Женька. От внезапно стиснувшей его в объятиях сестры. — Кости сломаешь!

— Женька… маленький мой! — в глазах предательски щиплет.

Ее носило неизвестно где. А в это время он был совсем один! И с ним черт знает, что могло случиться! В, как оказалось, вовсе не безопасном теткином доме.

Бутерброд брату Зорка взялась мазать сама. А он на автомате — ей. Как в детстве. Забыл, что ее уже удостоила личной трапезы тетя.

— Зор, я тебя кой о чём спрошу, — осторожно начал Женька. — Только обещай, что не врежешь.

— Смотря, на какую тему, — грустно усмехнулась она.

— Ну, предположим — только теоретически — я спрошу, где ты все-таки была? Не врежешь?

— Врежу, — серьезно заметила Зорка. Слишком аккуратно пристроила бутерброд на тарелку, взялась за следующий.

Этак сейчас вырастет горка.

— Ну и ладно, — Женька на всякий случай отодвинулся. — Что я, фильмов «До шестнадцати» не смотрел, что ли?

Кто ему позволил?!

— Зор, можно тебя спросить? — Тон — еще осторожнее. Как по тонкому льду. Как она сама — с Никитой.

— А если врежу?

— Врежь, — разрешил брат. И замолчал. Вместе с ней. — Ты еще любишь Никиту?

Да. Еще. Всегда.

— Почему ты спрашиваешь?

— Ты понимаешь.

Молчание. Повисло. Надолго. Где-то родился мент.

Нет, уже целое отделение.

Сейчас здесь точно вырастет уже не горка, а гора бутербродов. Горища. Эверест. Кто их есть-то будет, если у обоих аппетит пропал?

Говорят, мосты по ночам разводят, чтобы закрыть пути в другие миры. Жаль, что лунная дорожка тогда не открылась перед Зоркой. Она так и осталась бы… прежней.

А Женька — нет. Потому что его тогда с ней не было. А теперь — уже не было бы нигде. Скорее всего.

— Потому что Никиты больше нет? — безжалостно уточнила девушка.

— Не поэтому. И ты понимаешь. Если не хочешь — не отвечай. Я пойму. Правда.

— Люблю. И, наверное, всегда буду. Ты поел?

— В принципе, да.

А бутерброды куда? По ведомству «суши сухари»?

С икрой. Двух видов. Зорка как раз чередовала.

— Тогда возьми остальное с собой. Вдруг аппетит на перемене проснется? Изобразишь, что слишком крут для школьной столовки. Весь класс поймет и оценит.

— Особенно если с кем-нибудь поделюсь, — кивнул Женька. — Осталось придумать, с кем выгоднее.

Тетка бы одобрила.

— А я хочу немного побыть одна. Извини.

Утро. Оно пришло, а Никита навсегда остался в ночи…

В комнате действительно встретили пух и перья. Ну и черт с ними!

Ого, сколько СМС-сок пришло за прошлый вечер. И ночь. И даже утро. Просто «удалить все», не читая?

Кто эти люди, где мои вещи?

«Рина, у меня с этой дурой ничего не было, честное слово! Пожалуйста, ответь!» — Андрей.

«Рина, слушай, помоги мне с химией. Я вчера не успела, а сейчас врубиться не могу», — Зинка.

«Рина, это правда, что у вас с Андреем — всё? Я не тороплю, но вдруг мы можем стать не просто друзьями?» — Виктор. Из 11 «Б». Еще один смазливый сын успешного папы.

Прямо собачья свадьба. Не успел один отойти…

Впрочем, тете он интересен меньше Андреева папаши. И меньше Вадика, но Вадик так нагло навяжется вряд ли.

«Ну, ошибся, ну, виноват, прости! Я был пьян, понимаешь? Ничего не помню, абсолютно!» — Андрей.

Везет некоторым. Зорка тоже предпочла бы не помнить. Всё еще.

«Ринок, с меня шоколадка, только выручи с химией! СОС!!!» — Зинка.

Бедняжка! Перезвонить? Поздно.

«Рина, я люблю тебя, ответь!!!» — Андрей.

Не верю.

«Рин, прямо сейчас вешаюсь, если не перезвонишь!» — Андрей.

Правда?

«Катя, у меня для тебя срочное сообщение. НЕ по телефону. Жду тебя в три часа дня в моем кабинете. Возможно, я смогу тебе помочь!» — Галина Петровна.

А сердце уже колотится. Загнанным зайцем скачет. Почуяло, что оторваться от погони есть шанс.

Призрачный, на самом-то деле.

Так. Со звонком Зине точно поздняк метаться. Да и Андрей уже повесился — раз так твердо решил.

А Галина Петровна опоздала для самой Зоры. Но зайти можно. Хуже уже не будет. Некуда.

Как раз накопилось, чем еще поделиться. Такое ведь принято вываливать именно на психоаналитиков, правильно? Пусть зарплату отрабатывает. Пока тетка еще всё оплачивает. Хоть и не знает, кому именно.

Всё лучше, чем вываливать на брата.

А Вадику позвоним потом сами. Как раз к нему дело есть. Не очень срочное, зато очень нужное.

Тук-тук-тук. Бамс-бамс-бамс. Ба-амс!

— Жень, это совсем срочно? Ты уверен?

— Да. Уверен. Можно?

— Вползай, — разрешила сестра. Аккуратно откладывая телефон.

Ну его. Брат — интереснее.

Вползает. В прямом смысле. По коврику. Решил ее повеселить.

Получается не слишком. Но спасибо.

Надо попробовать улыбнуться.

Рывком поднялся на ноги. Воровато оглянулся в коридор. Закрыл дверь. Удобно уселся в кресло — он там весь поместится. И еще место останется — для лучшего другана Владика.

Закинул ноги повыше:

— Я помню, ты просила пока не беспокоить. Но это правда — серьезно. У тебя время есть?

— Валяй, — разрешила Зорка. — Только покороче.

Брательник поменял позу — закинул ногу за ногу, потянулся. Бросил неодобрительный взгляд на пачку «LM». Черт, ее Зорка вытряхнула вместе с мобильником и даже не заметила.

Боевой трофей, чтоб ему.

— Во-первых, ты крышей двинулась — звонить ночью? А если бы тетка дома была?

— А ее еще и не было?

С кем тогда тусовался Алик? С Анькой?! С Наташей? С Виталиком?..

— Конечно. Она приперлась позже. Потому и злая, что не выспалась. Сначала гуляла полночи, а потом еще этот вонючий псих цирк устроил.

— Вонючий?

Извини, Женька, но Алик — все-таки не Миха. Сам не моется, так папа заставляет.

— Ага. Надушился какой-то дрянью — через весь коридор нос сводит. И за такое еще громадные деньжищи отваливают?

Вот тут уже улыбку не сдержать. Или усмешку.

— За такое. И за драные джинсы в бутиках. Хотя я сама могу разрезать не хуже. Интересно, где была наша многострадальная мученица? — вздохнула Зорка. — Вынужденная жить под одной крышей с такой грешницей, как я?

— Как это, где? Я в окно видел, как ее какой-то мужик высадил. Они еще под окнами лизались. И это — не тот мужик, что в прошлый раз. И не расфуфыренный охотник на подушки. Этот дома ждал. С какой-то бабой, но она пьяная была.

Не она одна, к сожалению.

Алик был здесь. С левой бабой. Тоже пьяной.

Дома. Ночью. Без хозяйки. В одном доме с Женькой! Вооруженный ножом психопат!

Нет, Зорке тоже есть, что тетке предъявить!

Может, потому и без хорошего втыка обошлось.

— Кто еще был дома? — посуровела сестра. — Кроме тебя и этого придурка?

— Анька со своим, — с удовольствием ухмыльнулся Женька. — И Виталик… тоже со своим. И даже не такие косые. Но они быстро по комнатам расползлись.

Ага. У Макса тоже была… комната. Куда время от времени… уползали.

Девушка расхохоталась — до слез. Женька сначала ржал тоже, потом замолк. Испугался. За ее психику.

Не дом, в бордель! На кой Зорка таскалась к нарикам сама? Надо было сюда пригласить. Во главе с Майком-Дэном. И спать с ним прямо на теткиной постели. А рядом пристроить Аньку со своим и Виталика со своим. А под окна — тетку с «мужиком». И пьяную бабу Алика — для полной компании.

Да, и еще доброго Макса — с дозой для всех.

— Ну, еще дядя Гена.

Домашний охранник. Слава Богу. Хоть что-то. И, будем надеяться, трезвый.

— Один?

— Не знаю. А ты думаешь… — загорелись проказливые глазки.

Зорка, а ну — осади назад! Вспомнила, с кем говоришь, быстро!

— Кстати, что у тебя за речи? «Лизались!»

— Да ладно тебе, Зор, — Женька на всякий случай передислоцировался к окну. Кстати, выходит оно на ту же сторону. Где «лизались». — Мы вчера с Владиком весь вечер «Эммануэль» с монитора смотрели. Он на флэшке принес.

— Что?

Отлично! Мало всеобщего пере… — еще и в одной из комнат двенадцатилетние пацаны в порнуху пялятся!

Да отсюда драпать надо! Без дальнейших разговоров. Смазав салом пятки. Себе и брату.

Решительно — стоит Зорке раз дома не переночевать, и там без нее черт-те что творится!

Ну, с теткой, «мужиком», Аликом с пьяной бабой и теткиными отпрысками со «своими» — ничего не сделать. Зато…

Поднялась строгая сестра весьма резко:

— Что вы смотрели? — вмиг оказалась возле брата. Его ухо — в ее цепких пальцах.

— Зоринская, больно же!.. — взвыл Женька. И лишь наполовину в шутку.

— Повторяй за мной: «Больше никогда не стану смотреть эту гадость». Повторяй!

— Больше никогда не стану смотреть эту гадость, — отпущенный брат резво отбежал. На другой конец комнаты. — Всё равно во второй раз будет неинтересно.

— Ах ты… — задохнулась Зорка.

— Да и вообще — старье это доисторическое, — торопливо отступил к двери брательник. — Сейчас намного лучше снимают…

— Сейчас ремень возьму! От куртки.

— Не возьмешь — ты добрая. Да и ремень у тебя — тьфу, не больно будет. А откуда ты знаешь, что гадость? Ты что, смотрела? Давно? И как тебе?

— Конечно, я — добрая, — сладенько улыбнулась Зорка. Перекрывая Женьке дорогу и оттесняя обратно к окну. — Добрее не бывает.

Шлеп-шлеп. И — подзатыльник. Легонько.

— Ай, больно же!.. С ума сошла?

— Я очень добрая. Ты даже не представляешь, насколько. — И скоро в этом убедятся все! — Щас как добавлю между глаз, и уши отвалятся!

Как сделать, чтобы хоть у Женьки всё было хорошо, а? При сумасшедшей-то матери, погибшем брате, эгоистке-тетке и гулящей сестре?

— Между глаз нельзя. Я ослепну, потому что очки разобьются, — авторитетно объяснил наглый братишка. — А если еще и уши отвалятся — оглохну. Тебе же со мной больше проблем будет. Будто так мало?

— Действительно! — вздохнула Зорка. Устало опустилась в кресло, Женьке махнула на соседнее. — Надеюсь, хоть тетка вас не застукала с этим вашим «Эммануэлем»?

— Сразу видно — ты не смотрела. «Эммануэль» — не он, а она… Молчу-молчу! Я вовремя тетку заметил, флэшку выдернул, комп вырубил. Владик — за окно, на дерево и вниз, а я — под одеяло. И лежу, будто давно дрых.

За окно второго этажа. Через дерево.

Владик — из неблагополучной семьи. Познакомились в его дворе. Когда Женька по своей привычке одиноко бродил по улицам. Благополучных друзей он не нашел. И не искал. Побоялся, что предадут снова.

— Только тетка всё равно хай подняла. Когда зашла к тебе, а там — псих с ножом и резаные тряпки. Эй, ты чего?! — протестующе пискнул брат. Когда его вновь сгребли в объятия и еще крепче стиснули.

— Маленький мой! Я тебя больше никогда-никогда не оставлю здесь одного. Обещаю!

— За ручку будешь водить? Даже когда мы оба будем на пенсии? Ты — седая и с палочкой, я — на костылях?

— Надеюсь, все-таки до пенсии мы отсюда выберемся, — серьезно пообещала Зорка.

— Ты не дослушала. Владика вообще-то охрана поймала — он даже до забора не дошел. Дядя Гена звонил ночью его родителям, те приезжали. Точнее, прибегали — приезжать-то им не на чем. Нас обоих чуть прямо там не выдрали. Даже без всякого «Эммануэля». Хорошо, дядя Гена запретил. А у отца Владика, знаешь, какой ремень? Ого-го!

— Зачем твой друг вообще ночью побежал домой? — подавилась смехом девушка.

— Привык удирать… — пожал плечами брат. — Он же не всегда дружил со мной. Да и живет через три дома.

— Жень, мы больше не в деревне, — напомнила сестра.

— Что, его в рабство украдут или в турецкий бордель?

Чего-чего?

— Или вместо негра на плантацию?

— Запросто. Всё, кроме плантации. В следующий раз лучше оставь его ночевать легально.

— Тетка же запрещает. Она и в этот раз злилась.

Злилась. После Алика-то с ножом? Пусть только попробует!

И вообще — этак скоро как раз неблагополучному Владику родители запретят дружить с Женькой. Чтобы уберечь сына от неприятностей. От опасных знакомств.

— Она и от вашей дружбы не в восторге.

Считает, что Владик — не того круга. Ну, пусть считает и дальше. Молча.

— Стерпит и это. Если, конечно, вы больше по ночам в сад сигать не будете.

— Знаешь, как мы испугались?

— Догадываюсь. Только… вы не того испугались, Женя. Понимаешь?

— Знаю. Я потом, знаешь, как дрожал? Потому нам и не влетело, что вдруг выяснилось — мы были в одном доме с маньяком! Вдобавок — пьяным.

А трезвый маньяк — это так, норма. С ним детей оставлять можно.

И все-таки — как представишь картину их панического бегства… Опять трясет.

Смесь хоррора с комедией.

Сейчас брат снова удерет. И уже вовсе не от ремня.

— Ну, вот, ты — снова веселая! — обрадовался Женька. — А теперь я хочу поговорить серьезно…

— Ты меня пугаешь, — кажется, улыбка с лица сползает сама.

— Поклянись, что не рассердишься.

Опять.

— Та-ак. Ты уверен?

— Зор-Невзор, я же серьезно! — брат даже смутился, надо же. — Я меньше всего хочу тебя обидеть. Ты же… у меня одна…

Да. Теперь — одна.

— А тебе и так плохо!

— Мне не плохо, Жень, — резковато перебила Зорка.

— Врешь. И не краснеешь. В присутствии ребенка, между прочим. Чему ты меня учишь?

— Ну ладно, вру. Иногда бывает плохо… И даже часто. Но я, так и быть, обещаю не сердиться, какую бы глупость ты сейчас не сморозил. Вот.

— Что я — Виталик, чтобы «морозить»? — хмыкнул брательник. Цапая-таки ближайший бутерброд. — В общем… ты вчера нашла Диму?

Откуда?..

— Что?! — брови хмурятся сами. И кулаки сжимаются.

— Я всё знаю. Я же все ваши с мамой разговоры слышал. И твои кошмары. И как ты плачешь, и как шепотом клянешься. Прости, ладно?

— Чего уж там. Сама себе дура — клясться надо было тише…

И по ночам не орать.

— Я бы всё равно подслушал. — Кто бы сомневался? — Зор, я не знаю, где ты вчера была, но ты говорила, что должна сделать что-то важное?

Ага. Выжить. Потому что придурок Алик планировал визит в ее комнату.

Достаточно было уйти с ночевкой к Людке. Или на ночную дискотеку. А не играть в детектива. Воистину — вели дуре Богу молиться…

А уж если вспомнить, о чём эта дура вчера думала…

А Женька был здесь один! И драться толком не умеет. Всё еще. Некогда было нормально научить.

Некогда… Чем ты вообще занималась все эти месяцы, а? Ногти к визитам Андрея красила? Программу элитной школы зубрила? Училась ловко орудовать вилкой для рыбы и ложкой для десерта?

Да даже если бы все эти месяцы учила Женьку на бойца-ниндзя — не факт что он и тогда сладил бы со взрослым, вооруженным психопатом. Особенно, если бы мирно спал. В том месте, куда сестра его заботливо привела. И пообещала безопасность.

— Так ты нашла этого козла? Не того, что с ножом?

— Я поняла. Почти.

— Значит, вышла на след? — оживился брат. Нехорошо оживился.

— Я нашла типа, у которого в спальне на тумбочке фото Димы. И подписано, что это — Дима. Чтобы уж точно не спутать.

— А что ты делала в его спальне?

Что и сейчас. Форменную глупость. Фееричную.

Но при этом — всё сошлось.

А еще ты опять нашла собеседника, Зорка! Самого подходящего.

— Проводила обыск. И закроем тему.

Судя по глазам Женьки — сейчас! Жди.

И теперь понятно, почему Дэн ее спрашивал о Диме. Кажется. Толком не вспомнить. Но зато, если спрашивал…

— Может, он — его папаша? Тот тип? Он очень старый?

— Ага, стал отцом классе так во втором. Ранний. Хотя я бы даже поверила…

— А что, всякое бывает? Я в Сети такую инфу находил. Особенно по одной ссылке в «Контакте»…

— А не рано тебе еще… в «Контакт»?

И не только туда.

Схватить бы брата в охапку и бежать без оглядки. Куда-нибудь. Еще бы никто следом не гнался.

Хорошо было в Средневековье. Органов опеки еще не существовало. У сестры не могли отобрать брата!

Если, конечно, он — не наследник чего-нибудь там.

— Пещерный ты человек, Зорка. Инет — это же такая вещь! Там можно висеть с такими людьми…

— Ладно, виси дальше, разрешаю. Всё лучше, чем видик смотреть и в окна сигать.

— Вот именно — чередовать нужно. А то скучно. Молчу-молчу!.. А если — брат или дядя?

— У тебя есть дядя, который с твоим фото и ночью не расстается?

— У меня вообще дяди нет — и слава Богу. Тети хватает. А если — брат?

— Возможно. Но зачем тогда врать, что друг? Ты часто врешь, что я — твоя подруга?

— А кто поверит? Ты меня на голову выше и явно прилично старше. Вот года через три…

— Но-но.

Подала идею, называется. Забыла, что Женька на ходу подметки рвет?

— Неужели не подыграешь, чтобы мне все парни завидовали?

Ох!

— Видно будет. И в любом случае, весь твой класс будет в курсе, кто я. Понимаешь, Жень, он еще и по-быстрому фотку спрятал, едва я ее увидела.

Хотя сама Зорка тоже бы любое фото вырвала — из рук какой-то левой, случайно подцепленной девицы. Или парня.

— А там точно Дима?

— Точно.

Во всяком случае — тот парень, что рядом с Динкой в красном шарфике… Вряд ли даже среди ее бойфрендов найдется аж двое Дим — всего за два месяца. И все — достойны с ней фотографироваться. На фоне красного шарфика.

— Ты же раньше не знала, который.

— Этот точно был на тех Дининых фото. Поверь мне. И зовут его — Дима.

— А может, этот тип со спальней правду сказал? И они — действительно друзья? Точно невозможно?

— Разница в возрасте великовата. Взрослые парни обычно с подростками не водятся, а этому Диме — всего восемнадцать. К тому же, фотки друзей тоже не прячут.

— Может, это — его любимый ученик?

Или сосед по лестничной площадке. А хорошо бы. Далеко идти не надо. Зорке. У нее как раз пистолет теперь есть. Бывший Аликов. Успела же тогда припрятать.

— А почему — нет? — обрадовался, что не перебивают, брат.

— В области чего? — вырвалось у сестры.

— Ты думаешь, они — …? — Женька округлил глаза.

Куда бы деть тех, кто порнофильмы продает? В свободном прокате.

Впрочем, кто виноват, что дети свободно берут папины диски? А папы предпочитают именно такой жанр?

— Где ты таких слов нахватался? — Не хватать же за ухо еще раз!

— Не бойся, не в Сети. По телеку, когда шоу с политиками смотрел. Они так смешно ругались…

Цензура, ты где? Где не надо, так тебя много.

— А если серьезно, из Дэна учитель, как из меня — Папа Римский. Кто его к детям подпустит?

— Ну, нашу тетю же пускают — и ничего. И Виталика. Да и в Сети я такое читал… Слушай, а если он спрятал фотку, потому что этого Диму менты ловят?

Кстати, мысль. Здравая. Ну еще бы — Женька же никакую дрянь вчера не глотал. К счастью.

И не проглотит — пока его сестра жива.

Да, за убийство Дины уже погиб Никита. (Слезы, а ну — вон!) Но другие возможные деяния этого Димы никто не отменял. Вряд ли Динка — его единственная жертва, а до и после он — пай-мальчик.

— Очень даже может быть. Но тогда проще все фото вообще убрать подальше. Мало ли кого принесет.

Не единственная же Зорка, в конце концов, баба, приведенная этим Дэном домой.

— А меня в следующий раз с собой возьмешь?! — загорелись восторгом Женькины глазенки. — На обыск?

А еще куда?

— Жень, это — не игрушки! — опомнилась сестра. — Я сейчас вообще пожалею, что проговорилась.

— Проговорилась она! Это называется — «мозговой штурм». В смысле — один кочан хорошо, а два — вообще суперкласс. А иначе бы ты еще сто лет молчала. И еще тыщу молчать собираешься? Я тогда один узнавать пойду…

Вопрос — куда?

Прокрутить бы время назад. На полгода. Всё было бы иначе.

— Жень, ты мне правда очень помог, — Зорка быстро чмокнула брата и поднялась. — Мне пора.

— Куда сейчас? — И вроде бы — спокоен.

— Волнуешься?

— Кто-то же должен за тобой присмотреть.

Жуть! Докатилась.

— Просто схожу по делам, — невольно улыбнулась сестра. — Не бойся… присмотрщик.

— Ночевать придешь? — лукаво ухмыльнулся брат.

Обязательно! В этом вертепе детей одних оставлять — смерти подобно.

— Но-но!

— Ай, пусти ухо! Больно же!

Глава девятая

В школу зайти — просто необходимо. Во-первых — убедиться, что она всё еще стоит на месте. А то прочий мир уже кувыркается туда-сюда свободно.

А еще не мешало бы убедиться, что с Людкой — порядок. А то на звонки подружка не отвечает. Как и на эсэмэски.

Будем надеяться, ее не прибили дома. Куда она, благодаря заботливой Зорке, попала голой и в чужой куртке внакидку. Что обдолбанная в зюзю, можно уже даже не упоминать. Мелочи.

Кто тут когда-то в чём-то обвинял Динку? А маму?

Кстати, кому предъявлять претензии по другому поводу — Машке? Правички-то, конечно, опять не будет. Елена Викторовна уже уволилась. А уроки — стоят. Сначала математика, потом — то самое право. Привет новому пополнению педсостава.

Знала бы Зорка — раньше бы прискакала.

Ладно, сейчас перемена. Самое время заскочить к своим и по-быстрому удрать. Фигаро здесь, Фигаро там, Фигаро только тут и видели.

В коридоре девушка едва не развернулась — от взгляда первой встреченной учительницы. Неодобрительного. Черт, ну не могут же они все знать! Тогда откуда ощущение, что на Зорку вот-вот начнут пальцем показывать? И вслед понимающе перемигиваться.

Нет, ясное дело, у нее на спине не написано: «давалка». И вдогонку никто ничего не заорет — даже если узнает. Не провинция, и уровень школы — не тот.

И чего перед Михой выпендривалась — если всё равно этим кончилось? Потому что он был противнее, и предварительно никто не сунул «дозу» — для смены декораций?

Гадость какая!

Люда в классе не обнаружилась. Плохо. Хоть и не настолько, как если бы Зорка забыла ее на той тусовке. А ведь недалека была от этого.

— Рина, — с первой парты улыбнулась Алка. А еще — зануда. И староста. И одевается… хуже, чем сама Зорка в родном городе. У тети Тамары случился бы культурный шок. — Привет, прогульщица. Ну и нахалка. Где гуляла?

А с задней парты безмолвно укоряет жалобный взгляд Зинки. Ладно, помощь предложить все-таки стоит. А то бедный ребенок «пару» по химии таки схлопочет. Потому как больше сама не позвонит и не подойдет.

И все-таки туда Зорка глянула зря. Совсем забыла, что теперь за соседней с Зиной партой сидит Андрей.

Отступить девушка не успела — «бывший» уже кинулся к ней. С патетически заломленными руками. И отчаянно закаченными глазами.

В двух шагах театрально рухнул на колени:

— Рина, любовь всей моей жизни, прости! Звезда моя!

Вот его еще только и не хватало!

На кой черт Зорку вообще сюда понесло? Сюда, к Дэну, на тусовку наркоманов, в дом тетки, в этот город?

Девушка раздраженно развернулась к Зине. Не помогло. Андрей ловко оббежал и грохнулся уже с другой стороны:

— Призываю в свидетели весь класс, что раскаиваюсь! Виноват, но больше так не буду! Никогда и ни за что. Рина, прости грешника! Я бы пришел в рубище, но тогда меня выгонят с уроков…

Ха-ха-ха. Хи-хи-хи. Половина, если не все. В прежней школе ржали злее и безжалостнее. Эти так не умеют… одно слово — «элитные». К счастью.

— Зина, я получила твою эсэмэс, — через голову Андрея обратилась к девчонке Зорка. — Просто не успела перезвонить…

Потому что была занята… совсем другим. И с другим.

— О, королева моего сердца, скажи же, что прощаешь! — парень вцепился в Зоркину руку.

И начал покрывать поцелуями! Под уже не хохот — гогот! — одноклассников. Бессмысленный и беспощадный.

— Отвяжись! — девушка безуспешно попыталась выдрать руку.

Не драться же с ним прямо здесь!

А искушение — есть! Почти непреодолимое. Как когда лупила смертным боем Алика.

Класс уже загибается и жалобно пищит. Кто-то аж со стульев сполз. И что-то где-то звенит за кадром. Или нет? Из-за этих не разберешь — звонок на урок или просто мобильник.

В любом случае — сматываться пора! Срочно. И подальше.

— О, моя неземная любовь! — закатил глаза Андрей. — Я целую пыль у твоих ног!

— Сейчас же прекрати! Кому сказано?

Голову парня пришлось ухватить за патлы (уложенные дорогим лаком!) — потому как таковая уже угрожающе клонится к ногам «королевы сердца». Зорка вцепилась, а голова выдирается.

Надо было не мешать. Пусть бы целовал!

И жаль, что тут — не прежняя школа. В этой полы больно уж чисто драятся.

Зорка резко отпустила чужие космы — Андрей чуть не ткнулся носом в пол. Но тут же довольно ухмыльнулся. Всё еще на коленях:

— Один поцелуй твоих благоуханных уст, любимая, или этот ничтожный червь умрет от горя. Прямо перед твоими божественными очами!

— Андрей, я не сержусь! — прошипела Зорка.

«Ближе к солнцу, ближе еще! Мне не жарко — мне горячо!..» — взвыл чей-то мобильник. Теперь — точно он.

— О, принцесса моих грез!.. Любимая!

Ха-ха-ха. Хи-хи-хи.

Не жарко — горячо. Не сержусь — ненавижу. И не только Андрея.

— Ты не дослушал!

Нет, ну как же хочется врезать! Еще сильнее, чем минуту назад. За несчастную Катьку из десятого «А». И за всех до нее. За собственную жизнь, превращенную в мерзкий фарс! В грязный снег под ногами. За ту, кем Зорка Светлова стала.

— Ты дослушай сначала, — в самое ухо шепнула она. — Я не сержусь, потому что сама переспала с другим, ясно? Сегодня ночью.

— О, несравненная моя, за что ты так жестоко меня наказываешь?

Не поверил.

Еще бы. Рина Светлова — девочка дорогая. Сдает позиции лишь после долгих ухаживаний и уламываний. А кто ее последние месяцы уламывал? Вот-вот.

Ну и пусть. Хоть за это тетка не разозлится.

И вдруг звуки исчезли. Андрей лишь безмолвно разевает рот — как рыба. Так смешно… И все прочие так же забавно беззвучно кривляются.

А еще небо обрушилось на Землю, а у Зорки открылся третий глаз. И Земля столкнулась с какой-нибудь кометой. Давно же предсказывали…

Потому что в класс вошел Дэн.

Кабинет крутнулся вокруг своей оси — Зорка едва устояла на ногах.

Как этот тип узнал, где ее искать?! Зачем заявился? Мало прошлой ночи? Решил унизить ее и всем рассказать, какая она шлюха?!

Кто его сюда вообще пустил? Куда смотрел охранник?

— О, звезда всей моей жизни и свет моих очей, скажи, кто тот презренный, кому этой ночью принадлежали твое тело и душа? — Звуки вернулись оглушающим ревом.

Заткнуть рот Андрею хочется нестерпимо.

А заодно стереть память всем присутствующим. Включая себя.

В пьесе или сериале героиня имеет право рухнуть в обморок. На чьи-нибудь заботливо подставленные руки. А в жизни это будет совсем уж пошло и смешно! И глупо.

Глаза зажмурились сами — с какой это вдруг радости? Самостоятельно решили, что если Зорка никого не видит, то и ее — никто?

Такие же наивные, как она сама! И глупые.

Заставить их открыться удалось с трудом. И то лишь потому, что кто-то уцепил Зорку за руку и куда-то поволок.

Не кто-то, а Зинка. Не куда-то, а к парте. За парту.

Что?

А Андрея поднимает с пола его новый сосед по «каторге» — Сема. Что-то яростно шипит в ухо. И тащит опять же — за парту.

А все остальные уже успели усесться. И как по команде — прекратили ржать. Хором.

И до Зорки дошло. Доползло, доехало, доплыло.

И захохотать захотелось во всё горло. Громче, чем вчера под «дозой». Чем когда бы то ни было. Все молчат, а Зорка будет смеяться. Не в лад. У нее вечно всё — не в лад. Не как у всех. Через пень-колоду.

А Дэн ее наверняка даже не заметил. Или просто уже Зоркино лицо из памяти выветрилось. Мало ли таких?

— Ну что, давайте познакомимся, — сдержанно улыбнулся он. Как в очередном сюр-фильме. — Меня зовут Даниил Николаевич. Я буду временно заменять вашего учителя по основам государства и права.

— Какой симпатичный! — толкнула Зина Зорку локтем. Людка это сделала бы восторженнее. — Правда ведь?

Та в ответ чуть не застонала. Делать-то теперь — что? Сидеть здесь весь урок? Да она с ума сойдет!

А деваться — куда? Доигралась. Вот тебе и «Фигаро»!

Ну какого черта именно ей так не везет, а?

Стоп. Что этот тип только что выдал? Знакомиться? Только ее фамилии ему и не хватало! Такой же, как у Дины. Чтобы этот чертов Дима нашел Зорку раньше, чем она его.

Дима и его дружки.

Ну, какого у Зорки разная фамилия с Женькой и одна — с Диной? Еще одно невезение — при такой-то куче замужеств мамы.

— Дежурные и староста, кого нет на уроке?

Ну точно кадр из фильма. Старого советского. Кто так теперь спрашивает?

Алка мигом вскочила:

— Кислициной Люды, Михайлова Вадима и Дружинина Антона. С утра.

Фильм продолжается. Старый, добрый советский фильм. Пародия на него.

— Болеют? — уточнил Дэн.

Ага. Особенно Людка.

И опять эта полуулыбка, что уже бесит! Хотя без нее — ничуть не лучше.

— Не знаю… — растерянно хлопнула ресницами Алка, усаживаясь обратно.

Тоже подпала под обаяние? Ну откуда в одном классе столько дур, а? Абсолютно трезвых и ничего не глотавших.

Сколько еще осталось до конца?

Кошмар — больше сорока минут!

А если сейчас невозмутимо прошагать к двери? Не силой же он ее удержит?

— …какой опрос? — растерялся Семка. — Сегодня же…

Что? Что?! Мысли скачут белками в колесе. Взбесившимися.

— Устный. Обещанный Еленой Викторовной. На прошлом уроке.

Да какая разница, кого тут и о чём спросят? Хуже, что сейчас обещанная проверка по журналу!

Нет. Сразу перешел к вопросам. Слава Богу! Пока.

Может, еще и обойдется?

Почему Зорка не может просто подняться с места и выйти вон? Что за дурацкая детская надежда сохранить инкогнито?

— Светлова.

Так тебе и надо, дура. Дважды дура. Умные не ходят с Жанной и не глотают всякую дрянь. И не посылают любимого парня в змеюшник мафиозных разборок.

Плечи закаменели. От холода. Наверное. В школе ведь могут паршиво топить? Даже в элитной — для избранного цветника? Цветники ведь такие изнеженные. Им вечно то холодно, то жарко.

— Светлова? Светлова Зорина? Ее что, тоже нет? — вопросительно взглянул Дэн на класс.

Зинкин локоть ткнулся в бок. Ощутимо.

— Спишь, что ли? — шепнула она. Ладно хоть — еле слышно. Людка бы на весь класс изумилась.

Людка. Каково-то ей сейчас дома? Надо хоть зайти. Авось с лестницы не спустят? Есть ведь, за что. В кои-то веки.

— Светлова?

Заладил! Хотя тут только дурак не поймет, что ему просто не отвечают!

Зорка едва сумела поднять глаза. Провалиться бы сейчас куда-нибудь к австралийским аборигенам! Вместе бегать, «умба-юмба» орать…

Какой у него спокойный, равнодушный взгляд. Впору самой поверить, что обозналась. И Дэн ее сейчас впервые видит. Хорошо бы!

— Я не готова, — резко ответила Зорка. — У меня ув-прич. Важнее некуда.

— И какая же, — насмешливо улыбнулся Дэн, — была у вас причина не подготовиться к уроку, поставленному в расписании?

Ладно хоть не «тыкает».

А пара человек уже приготовились хихикать. Интересно, какой фразы ждут? Впрочем, после такого начала — любая сойдет. Кроме глупых оправданий, конечно.

Зорка постаралась усмехнуться в ответ. Понаглее.

— Мне было некогда, — громко и отчетливо объявила она. — Вчера я весь вечер и ночь протусовалась в компании наркоманов. Мы там под кайфом танцевали на столе и дружно трахались.

Грохнул весь класс. Андрей подмигнул с довольным видом. А прочие оглядываются на них двоих. Не слишком уверенно.

Да они же решили, что Нестеров решил сорвать урок новому учителю! А с Зоркой заранее договорился…

— Подтверждаю! — радостно подхватил «бывший». — И я тоже там был — поэтому нифига не подготовился! До сих пор кайфую! Розовые слоны-ы-ы!.. — запел он, указывая на потолок. — И голубы-ые! Вон летят…

— Всё ясно, — холодно взглянул на них Дэн. — Обсудите это после уроков. Светлову прошу задержаться дольше всех.

— Светлова не задержится! — отчеканила Зорка. — Ни «дольше всех», ни вообще ни на минуту. Я собираюсь свалить с этого дерьмового урока прямо сейчас! Нахуй.

Все так и ахнули. Сразу видно — «элитные». Впрочем, кто-то ведь наверняка слышал, что Рина появилась здесь «немного» не из той среды. Пора оправдывать ожидания!

Ждут реакции нового… учителя. И ведь она последует!

— Я тогда тоже пошел! — подхватил сумку Андрей, на ходу заталкивая туда читалку и модную тетрадь с еще более модной ручкой.

Оттолкнул руку попытавшегося его остановить Семы. И пошагал в ногу с Зоркой — независимо посвистывая.

Еще двое-трое потянулись за сумками. Уже совсем неуверенно. В родной школе уже бы все поголовно на уши встали. Потому ни один из «тех» учителей подобной ситуации не допустил бы.

Но здесь — ненормальные ученики, да и учитель — весьма далек от общепринятых стандартов.

Дэн совершенно спокойно (по крайней мере, внешне) загородил беглецам дорогу.

А вот это уже совсем другое кино. Лихие девяностые, привет.

— На место, — почти равнодушно бросил он. Не трогаясь с места.

Андрей неуверенно отступил на шаг. Приказали как собачонке и уже… Первый хулиган класса, называется. В прежней школе такими были пай-мальчики!

— Андрей, уходим, — холодно приказала Зорка.

Девяностым тоже надо соответствовать.

А ее распоряжения для пока еще ее бойфренда должны быть в приоритете. Иначе он совсем на шею сядет. Вместе с папой.

— Эй, у нас есть права! — начал Нестеров. — Мы — свободные личности. А я — уже вообще совершеннолетний!

— И всё еще в десятом классе? — усмехнулся Дэн. — Понимаю.

Кто-то неуверенно хихикнул. Уже над Андреем. Совсем плохо.

Дэн не сдвинулся. Нестеров пробиваться с боем явно не намерен.

Класс замер… Нет бы — поддержали нахалов. Что за Институт Благородных Девиц? Дома Зорка при таком поведении уже была бы королевой школы!

Кто такой вообще этот Дэн? Чем страшнее тетки, бакланов в родном городишке, врачей в больнице… Михи, наконец? А целого озверевшего города?! Да пошли они все!

— Снег идет… — совсем тихо объявила Алка, но услышали все.

Еще и «обстановку разрядить» пытается! Снег, видите ли… Да хоть метель! Или цунами.

Метель? Знак судьбы? Повторяют для особо тупых?

Нет двери? Есть окно! Нет простой дороги — найди еще проще, правильно?

Третий этаж. Слишком низко.

Ну и подумаешь!

Андрей что-то лепечет про права школьников. Что права у них есть, а обязанностей — нет. Потому что они — дети. И никто не смеет так говорить с Андреем, потому что он — уже совершеннолетний. А обязанностей у него нет, потому что…

Лихие девяностые, говоришь?

Миг — чтобы метнуться к окну. Повернуть задвижку и рвануть на себя раму. Хорошо, что окна — «европейские». На зиму не конопатятся. И открываются легко.

Смех умолк разом, кто-то ахнул. И завизжал. Лидка, кажется. Всегда была дурой. Хуже самой Зорки.

— Освободи дорогу или выпрыгну! — заорала она.

В прежней школе сказали бы: «Прыгай, если дура!» И Славка Воробьев в пятом классе не смог. Это же не девочкам волосы поджигать.

Трус и слабак. Нельзя блефовать в таких вещах. Вступил в клетку с тигром — укрощай. Или умирай.

Морозный воздух ударил в лицо. Действительно — снег. Легкий, мягкий… не похож на конфетти.

Визжат девчонки — далеко-далеко. В жизни. На Грани их почти не слышно. А если повезет — скоро не будет слышно нигде.

— Рина, не надо! — это Зинка. — Риночка! Пожалуйста…

— Рина, мы — твои друзья, мы тебе поможем! Давай поговорим…

Алка? Ей-то что надо? Выпендриться? Сериалов насмотрелась? Какое, к черту, «поможем»?! Кто и кому помогает просто так — в этом паршивом мире и в этой паршивой стране?!

— Светлова.

Дэн. Не трогается с места. Правильно. Точнее — неправильно. Если б он хоть шелохнулся — Зорка с чистой совестью сиганула бы вниз. В метель. В ту, что не конфетти.

А сейчас можно обернуться. Перед смертью взгляд не опускают. Даже последние истерички-суицидницы — вроде нее. Предпочитающие мертвых парней живым братьям. Или трусливое бегство от проблем — попыткам их решить.

Жаль, что невысоко. Будет фарс. Почти как у Воробьева.

А повторить со сломанной ногой трудно. Зорка уже в курсе. С десяти лет.

— Это всё из-за тебя! — яростно обернулась Алка к Андрею. — Казанова местного разлива!

Зорка расхохоталась — от души. Аж спугнула ворон на ближайшем дереве. А может, они просто танцуют под музыку смеха. И подпевают хором. Как умеют.

Андрей оглянулся на подругу, на класс, хотел что-то выкрикнуть Алке… и вдруг бросился на Дэна с кулаками:

— Пропусти ее! Ты!..

Руки Нестерова Дэн поймал без труда. Миг — и парень уже согнулся над учительским столом. Две его руки — в одной Дэна. Черт!

Придется еще и лезть в драку. В безнадежную.

Ну и что? В первый раз, что ли?

— Прекратите истерику, оба. Светлова, вы свободны. Можете покинуть класс.

Тон — холоднее снега. Того, что падает и не конфетти.

— Рина, спускайся, держи руку! — вновь сунулась героическая Алка. — Давай.

— Спасибо! — криво усмехнулась Зорка. — Сама… спущусь.

И даже с этой стороны.

Сумка больно ударила по плечу. Всё это время она там и висела. Забавно. Хорошо хоть не спортивная — типа «Рибок». Или «Адидас». Битком набитая.

И не заржать бы снова.

Мимо Дэна Зорка промчалась галопом. Замерла уже в дверях.

Никто не ржет. Дома бы уже…

Отпущенный Андрей плетется на место. Ее герой и защитник. А ведь… действительно герой. Не испугался.

— Андрюша, я тебя люблю! — крикнула Зорка. — Считай, что прощен.

Расцветший майской розой парень послал ей воздушный поцелуй. Девушка выскочила за дверь.

По-прежнему не ржет вообще никто. Только испуганно-завороженно пялятся. Нет, воистину — Зорке повезло с новой школой.

Директриса встретилась на первом этаже — возле столовой. Пахнуло в лицо пирогами с яблоком. И творожными ватрушками. Здесь их пекут шикарно — не то что в родном городе. Там у школьной столовки было два названия — Тошниловка и Тараканник.

— Светлова, у вас что, уроки уже кончились? Прямо посреди третьего?

Комок в горле перехватил дыхание, Зорка со всех ног кинулась прочь. Опомнилась и взяла себя в руки лишь на середине коридора. Обернулась и крикнула:

— Мне к зубному надо.

Еще не хватало звонка тетке! Впрочем, он последует и так. А правду ей говорить нельзя! Если «случайную связь» Тамара Кобрина еще простила, то уж визит в притон наркоманов…

А Зорка уже опомнилась. И умирать передумала.

Черт, как же всё это до боли напоминает родной город! Неужели она вновь становится такой же слабой? Как там?

— надрывается радио в маршрутке.

Витас.

Сегодня во второй половине дня работы нет. Совсем. Нет предлога задержаться подольше. А еще лучше — вернуться, когда все уже улягутся.

Если б Бориса спросили, в чём залог семейного счастья, он бы ответил: не жить в одной квартире с тещей. И не быть неудачником.

Тогда не придется брать дополнительные смены. И не только ради денег — всё равно никто не считает ими эти «гроши».

Просто надоело. Надоело выслушивать, какой замечательный зять у соседки. Ходит в загранку в плавание и зарабатывает… А у знакомой сын — таксист и столько заколачивает за ночь… Это еще не считая тех, у кого дети — коммерсанты. А любимая дочь Валентина нашла законченного неудачника — какого-то нищего врачишку. Да такой хоть с утра до ночи вкалывай (и ночью — тоже) — «нормально, как люди» не заработает. Потому что люди умеют «крутиться», а он — только «копейки в дом приносить».

Действительно — неудачник. Даже отдельную квартиру для себя, Вали и детей не снять. Не говоря уже о том, чтобы купить. Все деньги на еду и одежду уходят. И то вечно не хватает.

Так что звонок от бывшей преподавательницы пришелся как нельзя кстати. Вот и предлог подольше дома не появляться! Правда, придется лишний раз выслушать, что «дома не бывает, лишний раз мусор не вынесет, а денег всё нет». Причем — выслушать не только от тещи.

Но хоть не прямо сейчас!

Да и поговорить надо — хоть с кем-то. Накопилось. Потому что последние месяцы не слишком веселая, но более-менее налаженная жизнь катится в тартарары. Окончательно.

Развестись с Валентиной? С которой прожил восемь лет? Матерью его двоих детей?! Подолгу не видеть их, стать воскресным папой? Вернуться к родителям? И теперь уже выслушивать, как были правы они и неправ он…

А еще… Не первый же он, в самом деле, врач, влюбившийся в пациентку. Такое случается чаще, чем хотелось бы.

Да и любовь ли это? Скорее, крыша едет от безысходности — вот и всё. Просто устал. От всего.

За последние годы Борис вообще забыл, с чем эту «любовь» едят. А главное — зачем? Смысл-то? Неженатые и бездетные живут не в пример спокойнее. И только попробуй хоть раз при них заикнись о семейных проблемах — пожмут плечами и заявят, что сам себе дурак. Нормальные люди в наше время не женятся и «хвост на всю жизнь» не заводят.

Очевидно, те же нормальные, что «крутятся» и «хорошо заколачивают». Правда, как-то же они попадают в зятья к тещиным «хорошим знакомым».

Нет, в юности Борис не сомневался — вот оно, то самое. Единственное чувство, одно на всю жизнь, за которое бьются насмерть и умирают!

Неужели так бывает у всех? И любовная лодка Ромео тоже разбилась бы о быт? А Ассоль и Грей были так счастливы вместе потому, что в их распоряжении был целый личный корабль, а в перспективе — еще и замок? И никаких тещ! И упреков из-за зарплаты. Так что же — любовь и бедность несовместимы? То-то все новые русские — счастливые, от зависти помереть впору.

Впрочем, нет. Деньги, конечно, не гарантируют счастья, но их отсутствие — не гарантирует тем более. Скорее уж, наоборот.

В восемнадцать Борис об этом не думал. Кто же знал, что бытовые проблемы и Ассоль превратят в вечно раздраженную мегеру? Особенно, если рядом — «не мужик, а тряпка». И добрая мама, всегда готовая об этом напомнить. Что он толком не приносит денег. И при этом его вечно нет дома. Приходит, как в гостиницу — ночевать. И рад бы не приходить и для этого, да кому он такой нужен… И так далее, и тому подобное, начинаем по новому кругу.

Кстати, вот в измене Бориса еще не обвиняли ни разу. Физически он был жене верен все эти годы, да и морально до последних месяцев — тоже.

Правда, если уж на то пошло — Валю саму пожалеть нужно. Двое детей, куча дел, на работу не выйдешь. А дома — всем недовольная мать-пенсионерка, разведенная («муж — козел, гулял напропалую!»). Выливает всю свою не сложившуюся жизнь на единственную дочь. Собственно, пожалеть можно и тещу… но думать об этом получается нечасто и лишь вне дома. А там всё начинается сначала и не кончается никогда. Замкнутый круг. Колесо для белки.

В одну из смен Бориса в больницу доставили новую пациентку — жертву аварии. Он заметил лишь длинные белокурые волосы — когда ее провозили мимо на каталке. Белокурые волосы, слипшиеся от багровой крови.

Больше Борис не разглядел ничего. Остальное просто додумывал — пока дорабатывал смену. И постоянно ждал новостей — жива ли? Так не волновался он уже давно. Скандалы дома давно стали обыденностью. Угрозы развода — тоже. Даже обещание лишить родительских прав давно не пугает. Потому как не за что. Не алкаш и не дебошир. Да что там — даже по праздникам больше рюмки не выпивает. Да и ту — за компанию. Скучный зануда.

Светловолосую девушку звали Маргаритой. Она пережила операцию. Пришла в себя рекордно быстро. И оказалось, что не все функции мозга восстановились.

Молодая, красивая женщина, мать. А впереди — только дешевые транквилизары, смирительная рубашка… а то еще и мордобой и голод. Если сравнить нынешние клиники с чеховской палатой Љ6, то последняя — элитный курорт. А если с тюрьмой, то в тюрьме лучше кормят. И всякую дрянь не колют. Собственно, санитаров Борис тоже понять мог. Зарплата — меньше, чем у него. Дома — недовольная родня. Озвереешь тут.

Только как же ему надоело уже всех «понимать»!

Чем помочь Маргарите?! Родственники? У умалишенных они часто куда-то исчезают. Чужие проблемы не нужны никому.

Даже странно, что она старше его самого. На вид — не больше двадцати пяти. Красавица. Трогательная, беззащитная… в беде. И такая жуткая история с ее детьми — дурная молва бежит вперед доброй!

Помочь Борис не мог ничем. Ему-то уж точно не оплатить ее пребывание в хорошей клинике. Разве что попросить у друзей. Только у каких? Один — за границей, и давно ни слуху, ни духу. Другой — в горячих точках… и у самого проблем полон рот. В том числе и благодаря недосмотру Бориса. Не у Михи же занимать. Нарвешься на стандартное: «Борька, я бы помог, но ей же ей — у самого до получки не хватает!»

А тут еще и детям бедняжки деваться некуда. Старшая его сначала даже напугала. В юности он всегда боялся именно таких девушек. Слишком упрямая, слишком напористая. Уже успевшая то ли нахамить, то ли поставить на место аж двух излишне зарвавшихся медработников. Как говорил один бывший препод Бориса: «Озверевшая от безнаказанности девица, что по-настоящему ни разу не получала сдачи». Впрочем, у того на таких девиц — пунктик.

А еще вспомнилась мама с ее: «Не люблю истеричных подростков. Утомляют».

Ну и школьные годы вспоминаются. Учителя с их вечным: «Пожалейте несчастных детдомовских детей!» Борис три месяца проучился в классе с тремя такими «несчастными». Воспоминаний теперь — на всю оставшуюся жизнь.

Конечно, те медработники — сами не подарок. Но это еще не значит, что пятнадцатилетние соплячки имеют право им хамить…

— Пропадет, — пожал плечами Алексей Дмитриевич. — Хотя туда и дорога. Семейка там такая… нормальным остаться невозможно.

— И совсем не жалко? — не удержался Борис.

Возможно, потому что девица девицей, но детдом здесь не при чём. Да и не вся там семейка «такая». Мать — совершенно нормальная. Да и младший пацан точно ни в чём не виноват. И никому не хамил.

— Знаешь, что? Ты, похоже, идеалист, Боря. А я вот нормальных людей жалею. Кому потом вот с такими вот общаться. Да я бы из неблагополучных семей их прямо с рождения в специнтернаты запирал. А потом — в трудовые колонии, всё стране польза. Там бы пусть в своем котле и варились! С такими же. Пока могут вкалывать. А потом — лицом к стенке, пулю в затылок и в общую яму.

— Знаешь что… — Только что Борис сам был готов ее костерить. Но вот такое — это уж как-то слишком!

— Да не пропадет она. — Петр Евгеньевич давно порывался уйти на заслуженную пенсию. Хотел, но не отпускали. И старались никогда со старичком всерьез не спорить.

— Пропадет, — пожала плечами сердобольная Марья Петровна. — Такие всегда пропадают.

— Как раз такие-то и выживают, — заслуженный врач отхлебнул слишком горячего чаю, закашлялся. — У нее взгляд Феникса…

— Кого? — стажер Вовка заржал.

Ничего, этому уже сегодня объяснят, над кем можно смеяться, а над кем — не стоит. Еще один «озверевший»… И откуда берутся? Поколение «пепси». Правда, Вовка младше самого Бориса всего на несколько лет.

— Феникса. Возрождения из пепла. Ничего-то вы, молодые, не понимаете… — старик отмахнулся и покинул ординаторскую.

Наверняка — в обход по палатам. Петр Евгеньевич — законченный трудоголик. Не признает ни перерывов, ни выходных…

— Что это за взгляд Феникса вы такой тогда упоминали? — попытался потом расспросить его Борис. — Откуда вы это взяли, Петр Евгеньевич?

— Откуда взял — мое дело! — ворчливо отрезал старик. — Знаю и знаю. Взгляд ее тетки видел? Тоже Феникс, только другой… — И пошел прочь.

То «не понимаем», то сами же не объясняют.

— Ну, если так… — промямлил Борис вслед сутулой спине. Естественно — не обернувшейся. И далеко не факт, что расслышавшей. И даже вообще прислушивавшейся.

Похоже, почтенный коллега просто имел в виду сильных духом людей. И тогда сам Борис — уж точно не Феникс. Вымотанная до предела усталая лошадь — вот это да. Кляча водовозная. Хорошо, что на него «к стенке и в общую яму» никто распространить не предлагает.

А вообще, пожалуй, слишком долго работать все-таки вредно. Всему нужно знать меру.

А еще Борис тогда не смог просто так уйти. Представил, как невезучая Маргарита откроет глаза — и ей сообщат, что за это время с ее детьми… А то еще и добавят про «такую семейку».

Увы, попытки помочь девчонке и ее брату кончились ничем. Из всех друзей в городе оказался только Миха. И даже согласился приютить. Итогом стал звонок девушки посреди ночи с угрозами. И гораздо более несчастный — Михи. И вдобавок — злой, как никогда.

— Твоя девица — больная на всю голову. Ночью сама ко мне полезла… Я ей сказал — отвали, дак так саданула по башке…

Это называется: не делай добра — не получишь…

— Мишка, дай мне честное слово, что…

— Ты чё, сомневаешься? — обиделся тот. — А еще друг! Ну, мамой клянусь, гадом буду. Легче стало? Да на кой она мне, соплячка? Ни кожи еще, ни рожи, ни… Ты же знаешь, какие у меня бабы. Ну?

И правда ведь. Зачем приставать к школьнице — если вокруг полно взрослых, кто не откажет?

Кто там виноват — уже не разобраться. И если честно — Борис был склонен поверить другу. Мать матерью, но сама девушка производит впечатление еще той штучки.

И вообще — ее согласилась приютить тетка. Всё вроде утряслось. Больше Борис Зорину не видел. В отличие от ее матери. Как же они непохожи! Хрупкая, трогательная Маргарита, и резкая, дерганая Зорина! Матери, наверное, было с нею тяжело… А уж с ее старшим братцем-уголовником! И ведь наверняка никакой благодарности… Брата Зорина действительно любит, но вот на взрослых таким плевать. Всю жизнь берут, что хотят, и думают — так и надо. Будто им все должны.

Не так-то легко было устроиться на подмену еще и в другую клинику. Но… Борису становилось легче просто, когда он Маргариту — Риту! — видел. Только видел. И считал даже не дни — часы! — до следующей встречи.

Жаль, результаты вот-вот заставят опустить руки. Потому как лечение не помогает. Ни одно. Сколько сейчас лет ее разуму — восемь-девять? Неужели так теперь — навсегда?! Ясно, что его любовь — безнадежна, и вообще Борис ее себе придумал. Он это понимает. И пусть Маргарита любит кого угодно. Она этого достойна. Только пусть выздоровеет! Вернется к полноценной жизни.

А что будет с ним — неважно. Может, теща уговорит-таки Валю на развод? Да еще и потребует от него отказа от родительских прав. Сколько раз уже твердила, что как воспитатель и отец он — ноль без палочки? Что один его друг детства — пьянчуга и «деклассированный элемент», которого бы «раньше за сто пятый километр». А брат другого друга «загнулся на почве наркотиков». На фразе «Лешке того же хочешь?» Борис ее едва не ударил. Немолодую женщину. Мать Вали! Хорошо, она перешла на тему «бездарей» и «эгоистов», вроде него. Себя он простить готов — привык. А вот топтаться по костям мальчика, что рос на его глазах, не позволит.

Почему всё так паршиво? Маргарита не поправится, теща — стерва, денег нет, а умирают совсем мальчишки. Черт бы всё это побрал!

А как подумаешь, что такая же жизнь ждет и детей — вообще повеситься хочется. Пожалуй, бездетным действительно проще. «Мир не вымрет. Дураки всегда есть — они и нарожают», — пожимают плечами чайлдфри обоего пола.

Дураки и нарожают. Вроде Бориса и Валентины.

А потом станут тестями и тещами и сами возненавидят всех.

Сколько ни броди по набережной застывшей реки — она еще месяц не оттает. Сколько ни вспоминай родной дом, а тем более — дачу… Нет, не так. Зима уступит место лету рано или поздно, а вот мертвые, увы, не воскресают.

Зорка присела на обледенелый парапет. Так и сидеть бы — пока не замерзнешь насмерть. Так ведь силы воли не хватит. Ее всегда не хватает.

В городе нет такого пронизывающего ветра, но среди людей — еще холоднее. На улицах, в школе, в теткином доме.

А здесь Зорка хоть одна. Она — и письма. Все, что получила за эти месяцы. После каждого клялась вытащить Никиту. В каждом ответном — молила его выдержать и дождаться свободы… Всё было бесполезно. А все ее обещания — вранье.

Есть ли Бог? И хоть слово правды в учениях церкви? И если — да, то где сейчас Никита? Смотрит на Зорку с небес? Или его душа — всё еще на Земле? Сорока дней ведь не прошло.

Не прошло и сорока дней, а Зорка уже…

Что бы она сейчас могла ему объяснить? Какими словами?

«Никита, прости меня, пожалуйста, но я должна тебе сказать…»

Даже начала — с вымаливания прощения!

«Никита, любимый, я тебе изменила…»

Еще лучше! С ума спятила? Они там и так всё знают. Мало ему своих проблем? Еще и твои покаяния слушать?

Ледяной ветер взвихрил поземку, швырнул в лицо, высек слезы…

В прошлом году Зорка читала «Сто дней до приказа». Что творилось в армии с парнями, когда им изменяли девушки. Так то — армия, а где был Никита? Армия курортом покажется…

Всё это — пустословие. Зорка не чувствует его присутствия. Никого здесь нет. А душа Никиты если где и есть, то не рядом с предавшей его девчонкой.

Потому что предала она уже давно. Задолго до Дэна. Еще когда согласилась встречаться с Андреем. Каталась в ним в машине, таскалась по тусовкам и дискотекам, целовалась. И загадочно (как учила тетка!) улыбалась в ответ на его признания. И даже готова была, если нужно, связаться с его отцом. Верные девчонки так себя не ведут.

Как же холодно! Говорят, на ледяных камнях сидеть вредно. Детей не будет. Ну и что? Можно подумать, Зорка собиралась рожать от кого-то, кроме Никиты. Значит, отныне этот вопрос закрыт — раз и навсегда. До конца ее дней, который — если она и дальше продолжит выкидывать такие фортеля — уж точно не за горами.

А еще когда-то Зорка считала распущенными мать и сестру! Мама, между прочим, до семнадцати лет была девушкой, а за первого мужчину вышла замуж. А Динка попробовала наркотики только в почти восемнадцать, а не спустя три недели после шестнадцатилетия. Так что Зорка заткнула за пояс обеих. Воистину — не судите, да не судимы…

Кстати, половина третьего. И если самоубийство на сегодня отменяется — пора поспешить к Галине Петровне. Еще же добраться надо, времени в обрез.

Здравствуй, город. Здравствуйте, люди. Еще бы дольше вас всех не видеть!

Глава десятая

— Здравствуй, Катя, — Галина Петровна улыбается как-то напряженно. — Я долго думала и решила, что ты должна это знать.

— О чём?

Что та уже раскусила ее инкогнито и сдала пациентку тете Тамаре? Ладно хоть не Большому Боссу — сиречь папаше золотого мальчика Алика. И даже не папе Андрея.

— Ты знаешь, что существует такая вещь, как врачебная тайна. — Которую нарушили! Так и есть… — Но я хочу рассказать тебе историю одной пациентки. Она тоже видела странные сны.

— Такое было у кого-то еще?! — вскинулась Зорка.

— Подожди, Катя. Я открою тебе врачебную тайну, но взамен мне нужна твоя полная откровенность. Понимаешь?

— Да, — сделала честные глаза девушка.

Смотря, какая. Настоящее имя она не раскроет ни за какие коврижки — раз оно пока не выплыло. И так уже потеряно слишком много. Надо попытаться сохранить хоть что осталось. А заодно и собственную психику.

— Хорошо. — Поверила или нет? — Я уже знаю, что твой любимый в тюрьме…

— Он погиб! — слишком резко перебила Зорка.

— Прости, соболезную. Твою сестру убили, мама — в психиатрической больнице, а вы с братом живете у тети. О ней ты рассказывала мало, но мне показалось, что дама это пренеприятнейшая.

— Не всегда.

Встречались и похуже. И часто. И не только дамы.

— У нее нет своих детей?

А это еще с чего? Тащат к себе в дом чужих (даже на таких условиях!) только бездетные?

— Есть, двое.

— И при этом она взяла вас с братом? За лечение твоей мамы платит тоже тетя?

— Ага.

Вот что значит — недоговаривать. У собеседника сразу складывается в корне неверная картина.

— Тогда, прости, Катя, но у нас получается милейшая тетушка. Идеальная. Просто сусальный ангел. Добрая и заботливая. Это так?

— Нет, конечно! — рассмеялась Зорка. — Я забыла сказать, что она продала нашу квартиру, а деньги взяла себе. Правда, там не так уж много. Квартира была в глухой провинции. Там недвижимость копейки стоит. Люди годами продают.

Потому что там мало работы и много алкоголя. Уже не первое десятилетие. И ЖКХ давно заваливается.

— Что-то мне подсказывает, что ты забыла сказать не только это. Но всё равно. Будь она отъявленной дрянью — прости, Катя, — кто ей мешал потом всё равно перевести твою маму в дешевую психушку, а брата отправить в детдом? Кстати, она еще может так и поступить — в любой момент.

— Я понимаю. Кроме всего прочего, она запрещала мне переписываться с моим парнем. Пришлось это делать через почтовое отделение… — Еще и голос дрожит! Истеричка!

Галина Петровна чуть дотронулась до Зоркиной руки:

— Я понимаю, что это значило для тебя. Но, прости, твоей тете с того ни тепло, ни холодно. Он был далеко и надолго.

Навсегда!

— И ничем ей не мешал. Единственное объяснение — она хотела сделать тебе больно. Или, наоборот, уберечь — если относится к тебе не так уж плохо.

«Ты. Могла. Умереть. Идиотка».

«Вместо Дины должна была умереть ты…»

Как бы паршиво ни относилась к Зорке тетка — всё лучше, чем родная мать. И даже намного.

— Вы правы. — Взять себя в руки в очередной раз — тяжело. Не легче, чем в предыдущие. И чем взглянуть правде в глаза. В неприятные. И нелицеприятные для тебя самой. — Если бы она меня ненавидела — у нее не было причин помогать мне.

— Значит, ты понимаешь, что эти причины у нее есть.

— В больнице мы с ней заключили сделку. Она потребовала от меня определенного рода услуги. Я согласилась.

— Ты что-то подписывала?

Может, еще и нотариально заверяла? Интересно, как бы это выглядело? Проституция официально запрещена — даже для совершеннолетних.

— Я имела в виду, что ты берешь у нее крупную сумму денег, например.

А это в пятнадцать лет позволено? Впрочем, Галина Петровна — психоаналитик, а не юрист.

— Я не подписывала ничего, кроме бумаг за квартиру. Но если б она тогда попросила что-то подписать — я бы согласилась на всё.

— Понимаю. Относительно услуг — я правильно тебя поняла?

А можно понять как-то иначе? Зорка — крутой спец или еще кто? Что у нее в шестнадцать лет может быть — кроме смазливого лица и тела?

Впрочем, может, у других и бывает. Это только Зорка — малолетняя провинциальная идиотка.

— Наверное. Сначала я думала, всё будет хуже. Что клиентов будет много.

— А их — мало?

Не шокирована. Даже брезгливости на лице нет. Или настолько хорошо скрывает?

Но теперь этот визит для Зорки — точно последний.

— Пока — один. И с тем еще до дела не дошло… Следующие будут потом — пообещала тетя. Это мой одноклассник Андрей. Он немного старше меня: я — шестилетка, он — второгодник. Но следующим на очереди стоит его папаша, а ему под пятьдесят. Андрея я хоть могу контролировать… Сначала я вообще решила, что моя тетушка — лесбиянка. И была вполне к этому готова. Я вас шокировала?

— Не совсем.

К ней тут, наверное, такие ходят… Просто эти «такие» — наверняка взрослые. И их презирают меньше. За равное преступление детей вообще принято судить строже. Наверное, потому что они обязаны быть умнее и сильнее взрослых, а с годами люди имеют право и поглупеть.

— Тогда сейчас дошокирую. Вчера я сделала то, на что раньше была кишка тонка. И это не касается «клиента».

— В какое вчера?

— Что?

Вот теперь точно кажется — крыша уехала где-то по дороге. Растворилась в метели.

Зря. Умереть еще можно себе позволить — если деваться некуда. А психоз означает ад до конца твоих дней. Причем такой, что все библейские ужасы побледнеют.

— Извини, Катя…

Она — не Катя. И даже не Рина. У нее столько имен, что в один прекрасный день зеркало должно отразить тьму лиц. И крыша исчезнет уже в нем.

— Значит… — продолжила Зора.

Пусть вслух это скажет не она!

— Значит, это было. А я уж решила, что сошла с ума. Первые кандидаты в психи — как известно, те, кто их лечат.

— Мы с Женей тоже решили, что спятили. Интересно, много нас еще таких?

Холодно. Всё равно — холодно. Март. Зима еще не разжала когтей.

И настоящее имя брата Зорка назвала зря. Как и любимого парня.

— Раз об этом до сих пор не трубят средства массовой информации — вряд ли много.

— Мне тогда приснилась смерть Никиты. Подробно — как это было. А в следующем кошмаре на моих глазах искалечили маму и Женю. На следующий день повторилась среда. И я решила, что это мой шанс всё предотвратить… почти всё. Никита уже не воскреснет. Но Женя — жив. Пока.

— Успокойся. И что же случилось? Ты — тоже жива и не в больнице. Значит, хотя бы…

— Что жива и не там — заслуга не моя. Я была в том самом притоне наркоманов, где часто гостила Дина. Мне тоже пришлось принять дозу. И не только.

Всё еще не подает виду, что слышит откровенные гадости. Что же ей выкладывают другие?

— Тебя не изнасиловали? — И даже тревога в голосе.

— Нет, я всё это делала вполне добровольно, — усмехнулась Зорка. — И обошлось одним партнером.

— Прости, Катя, для тебя это был первый раз?

Послать подальше или ответить? Уже одной гадостью больше…

— Да.

Какая уже теперь разница?

— Надеюсь, ты предохранялась?

Нет, собиралась в неполных семнадцать рожать ребенка, зачатого под «дозой». Причем, глотали ее оба партнера. Зорка, конечно, феерическая дура, но чтобы настолько?

— Тетя еще до Нового Года посадила меня на противозачаточные.

Только помогают они не против всего…

Заразу Зорка подхватить могла вполне. И даже очень вероятно. Именно в таких местах всякую дрянь и ловят.

Паршиво! И… страшно.

Теперь придется проходить еще и анонимный медосмотр. И очень отчаянно молиться, чтобы пронесло.

— Ладно, перейдем уже к моей истории. Одной девушке снились странные сны. Что из родного дома пора бежать — куда глаза глядят. Надо сказать, дом этот действительно был не блестящим. Да и девочке не слишком везло в жизни, — Галина Петровна странновато усмехнулась. Зорке кажется, или девушка была для психиатрини не только пациенткой? — Она не знала своего отца — только по рассказам мамы и бабушки. Якобы, сбежал и даже алиментов не платит.

А почему только якобы? На самом деле — исправно отстегивал каждый месяц? Или… его уже не было в живых? Как Динки? И… Никиты!

— Да, сами мама и бабушка были еще теми дамами — весьма малоприятными в общении. Девушка действительно мечтала от них удрать, но надеялась сначала хоть закончить школу.

— Сколько ей было лет?

А это Зорке зачем? Из нездорового любопытства?

— Сколько и тебе. Ты, может, удивляешься, зачем я тебе забиваю голову лишними подробностями, но, поверь — это тоже важно. Для целостности картины.

— Я просто вспомнила собственное детство.

И вечно меняющихся кавалеров матери. Ладно хоть папами их звать было не нужно. В отличие от отчима. И не все они не просыхали.

— Не то чтобы моя мама специально вредила мне, — поправилась Зорка. — Она просто об этом не задумывалась.

Потому что воспринимала младшую дочь то как помеху, то как средство облегчить жизнь старшей. Или себе.

— Прости, Катя, но по твоим рассказам твоя мама — это тоже что-то с чем-то.

Забавно. Только что сама готова была винить ее во всём, но стоит это сделать кому-то другому — и хочется ринуться защищать.

Точно — дура.

— Неважно. У меня еще были Никита и Женя. — А сначала — еще и подруги. Вернее, Зорка думала, что были. — Я не была одинока!

И даже сейчас не одинока. Младший брат у нее есть по-прежнему!

— Я тебе верю. С кем ты сейчас споришь — со мной или с собой? Так вот — та девушка росла единственным ребенком в семье и действительно была одинока. — Ровный, бесстрастный голос. — Иногда ей казалось, что она вот-вот ожесточится и возненавидит свою семью. А порой думалось, что именно этого ее родня и добивается. Впрочем, она была непробиваемой. По-прежнему хорошо училась, да и вообще была «хорошей»…

Зорка, наверное, тоже когда-то была. Просто об этом не знала. Как и об отсутствии подруг.

— Писала глупые стихи, подбирала раненых котят и щенят… А потом приходила домой и кого-то из них там не заставала. А чуть позже порой находила их головы… или еще что-нибудь — на пути в школу. Странная история, правда?

— Да.

Даже для того дурдома, в который превратилась Зоркина жизнь. И без того не блестящая.

— Ничего, финал уже скоро. Она не знала, кто это сделал, сомневалась до последнего. В общем, дура была. Но однажды девчонка вернулась из школы чуть раньше… и застала расправу в самом разгаре. А бабушка улыбнулась и сказала: «Теперь твоя очередь. Возьми нож и вперед». И девушке показалось… вместо бабушки — огромная черная птица. В человеческий рост. Каркает и тянет клюв — вот-вот клюнет. А потом птица вспыхнула ярким пламенем — горела и хохотала. В ее клюве был тот самый котенок… уже не весь. А потом пламя исчезло, птица возникла прямо из пепла, а девушка очнулась в психбольнице. У ее постели сидела мать. Она сказала, что дочери приснился кошмар, и она во сне чуть не свихнулась. Пришлось везти сюда. И девушка поверила… только бабушки начала избегать. И того котенка дома не оказалось. Мама сказала, он сбежал и потерялся.

— А на самом деле?

Зорка сидит здесь и выслушивает какой-то очередной сюрреалистический бред! Зачем? Чем это поможет — ей? И Женьке?

Мало погибшей Динки, погибшего Никиты, свихнувшейся мамы и кучи проблем! Да, еще Дня Сурка. Теперь еще и гигантские вороны-фениксы появились!

— Кто знает? Только и это еще не всё. Вскоре мать познакомила ее с одним парнем. Кончилось это плохо.

— Он ее бросил?

Как Андрей своих предыдущих девочек, или Людку — ее кавалеры?

— Еще хуже. Мать заперла их в комнате… конечно же, нечаянно. Заперла и ушла. А потом оказалось, что ключ был еще и у него. Чтобы он мог потом спокойно выйти.

Привет «Клариссе».

— А милиция?

Она вообще в этом мире существует? Или только, чтобы сажать невиновных? И покрывать чьих-нибудь золотых сыночков?

— Никто туда не обращался. Сейчас с этим проще, а тогда — позор на всю оставшуюся жизнь. Впрочем, позор был всё равно — потому что девочка забеременела. Роды прошли тяжело, а после них она очнулась уже у дальней родни — на Востоке. И узнала, что, оказывается, подписала отказ от ребенка. Наверное, в бессознательном состоянии. И ее мать его уже усыновила.

Нет, это точно сюр. Хотя… много ли проку от милиции было бы Зорке или Женьке — если б в родном городке с ними что-то случилось?

— И?

— Это был Восток, хоть и советский. Ты там никогда не была, Катя, тебе трудно представить. Полгода взаперти. Принудительный брак. Бегство. К тому времени ее матери и бабушки на прежнем месте уже и след простыл. А обращаться с вопросами к тюремщикам она побоялась — за побег ее просто убили бы. И не сказать, чтобы быстро. Она струсила.

— Вы жестоки.

— Она бросила своего ребенка в руках двух исчадий ада. Кстати, знаешь, почему тогда она пришла из школы раньше времени? Ей позвонили. Ты ведь уже поняла, что ей это не приснилось?

— Она узнала, кто это был?

— Ее бабушка.

Фильм про маньяка. Там в маленьких городках живут очень странные семьи.

— Я ничего не понимаю. Зачем?

Нет, кое-что логично. Кто поверит человеку после психушки? Состоящему на учете? Особенно если он начнет рыдать о каких-то расчлененных фениксами котятах?

Но откуда вообще взялись эти горящие птеродактили? Какой-то галлюциноген? Зорке на той тусовке тоже еще не то могло под «дозой» привидеться.

— Не знаю. Действия ненормальных логике не подчиняются. Дальнейшая судьба девушки полностью совпала со снами, но если б она сразу им последовала — избежала бы многих неприятностей.

— Погодите, я правильно поняла: ее родные делали пакости, но так плохо маскировали их, что разоблачить можно без труда?

— Да, но без улик и доказательств…

Чтобы свести с ума. Но зачем? Почему они так ненавидели собственного ребенка? Единственного? У нее ведь не было более любимой старшей сестры.

— А что теперь с ней? С той девчонкой? Она ведь еще жива? А… ее ребенок? Он жив? Это было давно?

Советский Восток. Не российский.

— Она-то точно жива, — теперь уже усмехнулась Галина Петровна. — А вот ее ребенок… точно не знаю. Но догадываюсь. Она ведь так его и не нашла.

— Но что было нужно этим психам — ее родственникам? Чего они хотели на самом деле? Даже у чокнутых есть какая-то цель. Сатанистами они были, что ли?

— Не знаю. Никто не сходил к ним и не спросил. А кто узнавал об их странностях… уже никому не мог о них рассказать. Та девушка — исключение. Подобные вещи иногда случаются, Катя. Просто случаются. Так же, как и повторяющиеся дни.

— Где она сейчас? Та девчонка?

— Та девчонка вышла замуж, через три года родила дочь, потом — сына. Закончила университет.

— Это ведь было очень давно, да?

— Очень. Слишком давно, чтобы что-то исправить.

Еще в советское время. Когда о сатанистах ни одна кошка не мяукала. Или котенок.

— Я… могу с ней поговорить?

Зачем? Что это даст — здесь и сейчас?

— Ты уже разговариваешь.

Вот так раз. А еще хорошо бы кто-нибудь объяснил Зорке происхождение мурашек по всему телу. Будто родня Галины Петровны вдруг выскочит из-за угла. И как…

Бред!

Зачем Зорка вообще сюда пришла? После такого это уже психолог не захочет ее видеть. Подобных исповедей не прощают.

— Я никому не скажу. Честное слово.

— А никто и не поверит. Кроме тех, кто заинтересован в моей смерти, а они, я надеюсь, очень далеко отсюда. Когда я упомянула Восток — ты ведь поняла, что всё это случилось далеко не в Питере. Мой муж умер еще в прошлом году, дети выросли. А моей старшей дочери был бы сейчас тридцать один год… будь она жива.

— Почему вы так думаете?

— Чувствую. Ты говорила о цели. Даже у фанатиков она есть. Особенно у членов некоторых сект. То, что я тогда видела, — жертвоприношение. И иногда жертвовать нужно не только котят.

Да. С котят все только начинают.

Точно — не нужно было сюда приходить. И без того паршиво.

— Вы были не виноваты…

— Ты бы бросила своего ребенка, Катя?

Не стала бы рожать. Кинулась бы пить противозачаточные.

Но взаперти это сделать трудно.

— Вы его не бросали.

— Бросила. Кстати, фамилия моей матери — Коршунова, бабушки — Болотова. Если встретишь таких людей… сама понимаешь. Впрочем, мать — уже старуха, а бабушка, надеюсь, в аду. Катя, я вовсе не хочу проводить параллелей между твоей и моей историей. Но мне кажется, столько несчастий просто не может свалиться на одного и того же человека без причины. Я не зря так заинтересовалась твоим прошлым. Понимаешь, у меня еще при первой встрече появилось ощущение… что тебе жизнь тоже дает попытки переиграть ситуацию и спастись. И мне кажется, наши с тобой истории — это всего лишь две маленькие вершинки одного огромного айсберга. А он под водой, и его пока не видно. Я в свое время побоялась его вытаскивать… и не советую и тебе.

— Я не боюсь! — Зорка усмехнулась. — Нет, вру — боюсь, конечно.

— Теперь ты понимаешь, почему я сказала, что ты правильно поступила? Я не хочу тебя пугать, но… Было бы хуже.

— Этим меня уже не испугать. Если б в тот вечер я не ушла из дома — скорее всего, меня бы уже не было. И… наверное, Жени тоже. Я это понимаю.

— У меня есть еще одно предчувствие. Ты и я — допустим, у нас несколько жизней. Но не бесконечное количество. И я не знаю, сколько еще осталось. Может, только одна. Проверить невозможно — больше у меня таких ситуаций не было. И тогда ты свою попытку уже израсходовала. Скажи, Катя, что ты собираешься делать дальше?

— Забрать летом Женьку и сбежать.

— А мама?

— Может, ей станет лучше.

— А если не станет? И подумай сама — отпустит ли тебя так уж легко твоя тетя? Вспомни — она в тебя «вложилась». И ты пока еще ничем не отдала долг.

— А вот теперь мне становится страшно, — вдруг призналась Зорка. Как товарке по несчастью.

Страшно. Но не так, как раньше. Судьба уже спасла один раз. И не только Зорку. Другим везет даже меньше.

— Уж не решила ли ты рискнуть своей возможной неуязвимостью и сыграть с судьбой? Будь осторожна. Не дай превратить себя в шахматную фигуру. Ими жертвуют. Даже ферзем.

— А королем?

Какая разница?

— Король — слабая фигура. И от рождения обладает кучей привилегий. Ты — не король.

— А кто игрок? И что за игра?

Для подобных игр Зорка определенно не подходит. И даже для подобного разговора.

— А он в том самом айсберге. Или игроки. Я не знаю, Катя. Я рисковать не стала. Я предпочла просто устраниться и тихо, без риска прожить свою короткую человеческую жизнь. Возможно, вторую и последнюю.

— А где убийца моей сестры? Тоже в айсберге?

— Совсем необязательно. Одно может быть вообще не связано с другим. Твоя сестра вела опасный образ жизни. Ты — возрождающийся Феникс. Эти два факта — случайные совпадения. Но вот ближе, чем ты думаешь, убийца вполне может быть. Возможно, ты лишь чуть потянешь айсберг — и он покажется. Главное, чтобы враги не нашли тебя раньше, чем ты их.

Это точно.

— Еще не раздумала тянуть?

— А что мне еще остается?

Если уж врагами Зорка умудряется обзавестись везде. И с катастрофической скоростью. Куда ни плюнь — везде не Миха, так Алик.

— Бежать как можно дальше. Брата в охапку — и бежать. Не дожидаясь никакого лета. Пока на тебя не вышли еще и какие-нибудь охотники за Фениксами.

— А такие есть?

— Понятия не имею. Но если есть сверхъестественное явление, то найдутся и те, кто захотят получить с него выгоду. Или просто изучить. И вторые, возможно, еще опаснее.

— Да уж! — Зорка поежилась.

Жизнь решительно становится всё круче и непредсказуемее. Будто до этого всё шло гладко и безоблачно. Будущее просто под ноги стелилось. Ковровой дорожкой.

— А еще не будем забывать о любителях жертвоприношений, — уголок губ Галины Петровны дернулся. — Вдруг у них тоже есть какие-то свои законы и правила?

Запросто. Даже у «братков» есть понятия.

— Вы сами напомнили о маме. И… если бы я вдруг решила оставить всё, как есть, и не искать дальше? Что тогда?

— Думаю, слишком поздно. Колесо запущено. Теперь оно завертится быстрее и быстрее. Теперь — только бежать. Как в свое время я.

— Я не могу. С одним Женькой я еще попыталась бы. Но мама — больна.

— Тогда удачи, Катя. Вдруг тебе повезет? И если уж решила играть, то не будь пешкой.

— А кто же я еще? Только пешка еще может дойти до восьмой линии. А другие фигуры — нет.

— Значит, ты — белая пешка, — через силу улыбнулась Галина Петровна. — Черная идет до первой… Кто бы нас послушал — решил бы, что разговаривают двое ненормальных, а не врач с пациентом, — рассмеялась она. — И будь осторожнее со своими снами. Как бы там ни было, нам неизвестно, добрая или злая сила их посылает…

Стук в дверь. Мягкий, деликатный… будто неуверенный. Охотники за Фениксами? Вежливые и культурные?

— Немного раньше времени… — нахмурилась Галина Петровна.

— Следующий пациент?

— Мой бывший студент. Я его тоже приглашала на сегодня. Хотя с тобой мы уже задержались…

Что за дурацкая тревога вдруг возникла? И еще более дурацкая неотвязная мысль, что студент — тоже Дэн?! Он никак не может быть юристом и психотерапевтом одновременно! А Галине Петровне нечего у него вести!

Впрочем, ведь психология на юрфаке есть наверняка!

Еще не лучше! В дверях маячит долговязая, сутулая фигура Бориса Ивановича. Даже очки на носу — те же самые.

А сам он даже забыл поздороваться с бывшей преподшей. Потому что застыл, разинув рот. Пялится на Зорку.

Хоть бы глаза опустил, что ли?

Дать в морду прямо сейчас или сначала предложить выйти? Без разницы.

Всё равно этот врач-сутенер теперь раскроет Зоркино инкогнито. И не только Галине Петровне.

Паршиво!

— Зорина? Зорина Светлова? Это ты?

— Катя! — грубо поправила она. — Или хотя бы Рина. И на «вы» желательно.

Удивления на лице Галины Петровны — ни капли. И не ждала, что к ней под своим именем придут.

— Я так понимаю, вы знакомы. Борис, тебя мне можно звать по имени, или ты известен Кате тоже под псевдонимом? Ты мне его назовешь?

— Можно… Галина Петровна, извините… я сейчас. Мне нужно объясниться… Рина… Катя… вы можете выйти?

— С удовольствием! — процедила девушка.

С огромным.

Все-таки перед психологом как-то неудобно. Такой доверительный разговор только что был… Вот тебе и инкогнито.

Не сбежал бы! Хотя… уж его-то Зорка догонит. И очень быстро.

— Итак, Борис Иванович! — угрожающе начала она еще на лестнице. — Не знаю, что мне хотели сказать вы, но у меня точно есть к вам пара вопросов. По поводу Михаила. Вы меня к нему привели просто по дружбе, или он вам за каждую девочку процент отстегивает?

Он вдруг мучительно покраснел. Надо же! Стеснительный сутенер.

— Я понимаю, как это выглядело… Сейчас действительно понимаю. Но я не думал, что Михаил… Он же мой друг.

— Скажи мне, кто твой друг…

— Наверное… вы вправе так обо мне думать… — в глаза Борис Иванович не смотрит упорно.

Все-таки врет? Или действительно не ждал подобных фортелей от друга лепшего? И до сих пор его оправдывает?

И что с ним, таким, делать? Не бить же, в самом деле.

— Зорина, поверьте, я бы никогда… — мямлит Борис. Разглядывает серый (не особо чистый) пол.

Кабинет у Галины Петровны так и сияет, но коридор тут — общий для многих. Кто только не снимает кабинеты, кабинетики и совсем клетушки.

— Вы это уже говорили, — фыркнула Зорка.

Наверху показался нагловатый парень чуть старше ее. Покосился на обоих.

Пришлось пропустить. А заодно и глянуть посерьезнее. Чтобы предпочел убраться сам. Без комментариев и без промедления.

— Я бы никогда не сделал ничего дурного ни вам, ни вашей матери…

Это еще что за намеки?! Да что он себе…

— Если вы хоть на шаг к ней подойдете… — начала Зорка.

— Я — один из ее врачей. Уже несколько месяцев.

— Она же в другой больнице…

Вот черт! Придется еще и с этим обращаться к тете.

— Я и там работаю…

Сволочь! И пусть еще теперь скажет, что это совпадение. А заодно и — кто его подослал.

— Вы — просто вездесущий.

Может, все-таки врезать? Прямо в эти якобы невинные глаза.

— Зорина…

Теперь на лестничную площадку высунулась немолодая медсестра. Снизу. И убралась гораздо медленнее парня.

А у Зорки было время досчитать до пятидесяти. И хоть немного успокоиться.

— Я поняла. Хорошо, перефразирую: если ваш Михаил хоть на шаг подойдет…

— Да кто же его пустит? Он ведь не психиатр. И вообще там не работает…

— Ясно, — вздохнула Зорка. — Это не означает, что я вам верю. Но если вы…

— Я клянусь!

Забавно, что его она зовет по имени-отчеству, а его друга, что выглядит прилично старше, — Михой. Впрочем, Дэна же Зорка звала по имени. Даже по двум именам.

Ладно. Можно топать вон. Лишний раз видеть этого… сводника — всё равно охоты нет. Да и ему ее — наверняка тоже.

— Зорина, у вас всё в порядке?

Еще и дежурный вопрос. И какого ответа люди обычно ждут? Ведь как бы ни обстояло истинное положение дел, ответ будет: «Всё норм».

Так зачем вообще спрашивать? Для очистки совести? Из банальной вежливости?

— Более чем, спасибо за беспокойство. Полный окей. А у вас? Как жена, дети?

Зачем Зорка вообще продолжает идти рядом? Чего от него хочет? А он от нее?

— Спасибо. Жена, дети и теща в полном порядке. А вы очень изменились, Зорина.

— Прошла целая вечность. Или полвечности.

Вселенная столько не существует.

— Как вы жили?

А его какое дело?

— Плыла против течения. Как все. — Кому не везет. — Ничего нового.

Училась. Встречалась с «золотым» мальчиком. Схоронила Никиту. Обрыдала подушку. Чуть не прибила еще одного мерзавца. В отличие от Михи — вооруженного. И жаль, что только «чуть».

Еще опять же «чуть» не села на наркотики. Потеряла девственность. Что еще?

Да и этого хватит. Полная насыщенная жизнь. На кучу фильмов хватит. Разного жанра.

— Надеюсь, тогда ребенок заснул быстро? — вспомнила Зорка.

Все-таки сволочью по отношению к безобидной (и ни в чём еще не повинной) мелочи быть не хочется.

Даже странно. Худой, нескладный, смешной Борис меньше всего похож на отца семейства.

— Нет. Но она вообще просыпается легко. Это девочка. Дочка. А я — на грани развода. Но вовсе не из-за вас…

А это он зачем ей рассказывает? Больше некому? Нарывается на жалость?

Зачем люди вообще говорят о себе такие вещи? Особенно — почти незнакомым?

С другой стороны — со знакомыми потом общаться дальше. В глаза им смотреть, краснеть опять же. А тут — эффект попутчика в поезде.

Институт психоанализа-то у нас всё еще не особо развит. Да и по карману — далеко не всем. Даже в Питере.

А к бывшей преподше пойдешь не со всем. Или как раз к ней Борис шел именно с семейными проблемами, а тут — Зорка…

— Почему? — Попутчику положено задавать вопросы, правильно? Тянуть никому не нужные подробности.

— Валентина думает, мы — слишком разные люди. Или так думает ее мама.

— А внучку ей не жалко? Я не думаю, что вы — самый жуткий отец на Земле. Или даже в России.

Вот этого Зорка точно не думает. Вполне возможно, папаша Борис — действительно приличный. Вряд ли много пьет и буянит. И без работы наверняка не сидит.

— Жалко. Поэтому она хочет, чтобы у него был обеспеченный отчим. Только не у внука, а у внуков. Их двое.

Значит, Зорка и впрямь случайно угадала. Тетя Тамара в таких случаях всегда презрительно кривится: «Охота кому-то нищету плодить!»

Кстати, не факт, что второй муж этой Валентины станет таким уж во всём положительным. Обеспеченные не особо рвутся взваливать на себя «хвост» — да еще и чужой. И не только они. Большинство предпочитает если уж растить детей, то своих. Отчим тому яркий пример.

Впрочем, насчет любимых сыновей и дочерей матери ошибаются часто. Мама тоже каждый раз думала, что устроить счастливую жизнь Динке мешает лишь ее нынешний парень. А вот бросит она его — и потекут молочные реки в кисельных берегах.

А сердиться на Бориса больше не получается. Больно уж он… невезучий. Как и сама Зорка. Как Женька и семья его нового друга.

Но не как Никита. Потому что все они — еще живы. Барахтаются.

— Дети останутся с матерью?

Иначе ведь и не бывает? В России. Ну, кроме семей новых русских.

— Нет. Я буду настаивать, чтобы сын остался со мной. У меня тоже есть права, в конце концов.

— Замечательно!

Какой-то восточный дядька в одной смутно запомнившейся передаче даже обосновывал это заботой о женщинах. Дескать, надоела мужу — гуляй. А без детей ей проще выйти замуж снова и родить новых. Родила от него — и опять гуляй. Конвейер.

А когда больше не сможет рожать — в дом престарелых? Если он у них там есть. Или в приживалки к родне.

Но что в России вдруг за такая тенденция в последнее время у отцов развелась — требовать себе детей? Раньше было проще: «развелся с женой и с детьми». Тоже паршиво, конечно, но всё равно справедливее. А то что это за западное новшество? Вы их вынашивали? Рожали? Получили разок удовольствие — и вам что-то за это причитается?!

— Вы меня осуждаете? За то, что хочу разделить детей?

— И за это тоже. Я как раз представила, как нас бы с Женей вот так… разделили. Кстати, хотели. И сейчас еще не против. А вы — еще хуже. Вы хоть соображаете, что женщина за детей платит собственным здоровьем? А ведь вроде врач…

Правда, не той специализации.

— Здесь совсем другое… — густо покраснел. — Я вообще не хочу разводиться, но теща…

Теща. А ты кто — мужик или тряпка?

Что за мужики пошли, а? Не сволочи, так… Борисы.

— А дети? — безжалостно добила Зорка.

— Может, привыкнут… — неуверенно мяукнул он.

Угу. Женьке мама тоже обещала полное привыкание. Когда планировала в интернат сдать. На время. Годика там на два-три — пока «всё устаканится». И даже на каникулы забирать. Иногда. А там, может, и привыкнет…

— Вы знаете, что мне сказал в больнице мой младший брат? «Хорошо, что ты меня спасла. А то я еще слишком маленький, чтобы иметь право защищаться»… Хотя — какое вам дело? Вам ведь даже собственных детей не жалко.

— Я никогда не был хорошим отцом, знаю… Не всем быть такими, как твоя мама. Такие рождаются редко…

Он что, издевается?! Хлеще тети Тамары, честное слово.

Зорка резко обернулась. Глянула в его невозможно честные и наивные глаза. За круглыми стеклами старомодных очков.

Нет, похоже — серьезно? Кошмар! Тихий ужас.

Как он до своих лет-то еще дожил — такой, а?

Уж на что Зорка — дура…

Вот так, Борис. Девочка лет на десять с лишним младше тебя вдруг такое скажет, что не знаешь, куда собственные руки девать. И глаза прятать.

— Редко, — усмехнулась она. — Куда уж реже. А вам лишь вежливость мешает посоветовать мне не лезть не в свое дело.

Еще бы. Такой только посоветуй — в ответ услышишь раз в десять больше. И цветистее.

— Вы просто очень искренни, — честно сказал он.

Честно ведь? Ее манеру речи можно назвать и так?

Впрочем, возможно, признать собственные ошибки Зорина готова. Все-таки дочь Маргариты. Что-то ведь это должно значить? Столько лет нормального воспитания в хорошей семье? Не настолько же она испорчена от рождения. И, будем надеяться, не настолько успела нахвататься от сводного брата и друзей по улице.

И как же все-таки узнать, кто лжет — Зорина или Михаил? Наиболее вероятно — оба. А истина — где-то посредине. Как обычно и бывает. Мишка — грубоватый хам, но насиловать всё же не станет. Борис его с детства знает.

А вот что не то потом девушке сказать и нарваться на пощечину — это да. В этом весь Миха. А мог бы и сообразить, как неустойчива психика подростков. И не искать себе любовниц такого возраста. Сам виноват, в общем.

А девочка, может, всё же неплохая. Хоть и дерганая, и взрывная, и порой — откровенно грубая. Со временем перерастет этот возраст, успокоится.

А он сам — тоже хорош. Хотел пообщаться с Галиной Петровной — не вышло. А он так настроился на исповедь, что начал плакаться в жилетку шестнадцатилетней девочке. Пусть и дочери Маргариты. Забыл, что мать и дочь — не одно и то же. В одной семье можно быть совершенно разными. Вот и нарвался!

Да и откуда в Зорине вообще возьмется сочувствие, а? В таком-то возрасте? Она же толком бед не знала. От доброй, заботливой матери — к богатой тете. Еще и деньги могли голову вскружить. И вседозволенность.

А вот и остановка. И…

Шум в ушах заглушил последние слова Зорины. Глухой, вязкий, душный.

Да нет, показалось. Не может такого быть! Невозможно…

Ладно, курток таких много. Но вязаная шапочка… Рукодельница Валя сама ее вязала. Еще смеялась — штучная работа, ни у кого больше нет… Валентина ведь с детства увлекалась всем таким. Шитье, вязание — крючком и спицами, вышивка — крестиком и гладью, макраме, бисероплетение. Даже выжигание по дереву.

Весь дом — в ее кашпо и панно.

Похожая на его жену девушка обернулась. И Борис, сам не зная, зачем, — нырнул за киоск.

А Валентина — да, именно она! — быстро поцеловала своего спутника. Рослого, красивого парня. В стильном… как это говорят… «прикиде»! И нырнула в такси.

А дома с детьми — наверняка теща. Сама небось и вызвалась — ради такого-то случая. Обычно ведь не допросишься. Дела у нее. Телефонная болтовня с подругами, сериалы, сплетни.

А красивая они пара…

Борис молча развернулся и побрел прочь. Один. Разом сгорбившись.

— Что случилось? Эй, вы меня слышите? С вами всё в порядке?

Зорина, оказывается, идет рядом. Ни на шаг не отстает. Тоже красивая… но иначе.

Валя, она… самобытная. Всегда была такой. Необычная.

А Зорина — круто упакованная под «дольче Гебана». «Я иду такая вся…» И так ли уж жалеет о прежней жизни? Тетя ведь ее как куколку разодела. С иголочки. А много ли в таком возрасте надо — для полной смены системы ценностей?

А Борис рядом с подобной девушкой, наверное, вообще идиотом смотрится. Он и рядом с женой-то…

В старых очках, сутулый. Когда в последний раз в спортзале был — сам не помнит. В студенчестве еще. И отнюдь не на последних курсах. Тогда он уже прирабатывал — некогда было. Да и сил уже не оставалось. Работа — спорт бедняка.

И одет Борис как… как всегда.

Валя прежде говорила, что он «милый и трогательный». Прежде. В другую эпоху. Когда небо было ярче, и жизнь казалась счастливой. Когда еще верилось в будущее. Счастливее, чем у родителей. И своих, и ее.

— Случилась моя жена… — бесцветно проговорил Борис. — Моя жена… которая, оказывается, мне изменяет. И, наверное, уже давно.

— Вы меня, конечно, простите, но на этой остановке никто не занимался сексом. И даже взасос не целовался.

— Это иногда и не нужно… Я и так понял.

— Вы ничего не поняли! — прошипела Зорина. — Вы просто увидели, как она с кем-то разговаривает. И больше ничего. Ни-че-го.

— Не с кем-то, а с мужчиной.

— А если бы с женщиной, то ничего страшного? Я бы на вашем месте не была так уж уверена. Однополых отношений никто не отменял. «Секшн революшн» и всё такое.

— Она изменяет мне. Сейчас я понимаю — можно было догадаться и раньше…

— И всё же — может, сначала спросите у нее прямо, а? — Зора резко загородила ему дорогу.

— А если она скажет: да? — разозлился он.

Ему всё равно Зорину даже не обойти. Она наверняка — быстрее и сильнее. И уж точно — наглее. Такую только танком остановишь.

— А что вы теряете? Вы же и так думаете, что да. Вы уже успели ощутить себя брошенным.

— И всё же? Если — да?

— Если «да» — спросите, почему? Вдруг ответит? Честно.

— Что? Что тут можно ответить?! — Кажется, он сейчас заорет. Впервые за много лет. А то и вообще — впервые.

Хватит! Хватит с него упреков жены, придуманной любви, копеечной зарплаты и злобной тещи. Не хватало еще вздумавшей учить его жизни малолетки!

— Мало ли, по какой причине люди наставляют друг другу рога. Минутная слабость, быт заел. Измените ей сами — если станет с того легче. Но не теряйте вот так просто близкого человека. И не устраивайте собственным детям неблагополучную семью.

Кто другой уже много что ответил бы Зорине… Кто другой — кому жена не изменит никогда. И теща обожает. Всем подругам перехвасталась его подарками. Пусть завидуют. И едят поедом собственных нищих зятьев!

— Значит — вы, Зорина, простили бы? — подчеркнуто вежливо процедил Борис.

— По ситуации, — пожала она точеными плечиками. — Если б любила — наверное, простила бы. Когда любишь — подобная ерунда ничего не меняет. Чувства остаются прежними.

Да ни к чему ее Мишка не принуждал. Для такой лечь в постель — что стакан воды выпить.

— Мне не так хорошо известна разница. Извините…

— Не за что. Я — то, что я есть. Кстати, это не отменяет того, что ваш друг все-таки пытался меня изнасиловать.

Девчонка мысли читает, что ли?

— А я уже начинаю сомневаться… — вырвалось у Бориса.

И, наверное, зря. Она ведь и ударить может. Запросто. Тоже — как стакан воды…

Зорина усмехнулась. Как-то… по-волчьи. Люди такими не бывают. Даже Миха — при всей его похвальбе. Во всех его «молодецких подвигах» — вранья девять десятых. Если не больше.

— Женщина может быть кем угодно — хоть уличной проституткой. Но если она говорит «нет» — это всё равно изнасилование. И даже проституткам нравятся не все. А банальную физическую измену я не простила бы только в одном случае — если б искала повод послать кого-то подальше.

Шум в ушах испарился окончательно. Теперь всё вокруг наоборот — до боли ясно и отчетливо.

— Значит, поговорить с Валентиной? — невесело выговорил Борис.

— Как хотите.

Все-таки они выросли в разной среде. У Бориса и всех его друзей (даже у Мишки) было благополучное детство. Благополучные друзья по улице, нормальная школа. А неблагополучные так никогда от своего прошлого и не отмываются. И судят о других исключительно по себе и своим знакомым.

Там принято плевать на чужие измены. Жить «ради детей». Самим ходить налево при каждом удобном случае.

Но ему-то что теперь делать? Ведь в одном Зорина права. Если он не спросит у Вали напрямую — значит, просто уже смирился с тем, что потерял ее навсегда. Без тени борьбы.

Что здесь делает Зинка? Нет, делать-то может, что угодно. Город — общий. Но вот идти и реветь на всю улицу… Аж на прохожих натыкается, бедняга. Или это они — бедняги.

Вон, старичок едва успел с дороги отшатнуться. Теперь косится вслед неодобрительно. И тоже кому-нибудь нагрубит. Чтобы собственную злость сорвать. И пойдет-поедет реакция дальше…

Ладно еще если чудо в перьях просто дальше потопает. А если в таком состоянии — через дорогу?

Зорку Зина даже не узнала. Протопала по тротуару мимо.

— Я сейчас, погодите минуту. — Да Борис небось рад-радешенек от нее отвязаться! — Это — моя подруга… Зина! Зинка, подожди! Зинка! Да стой же!..

Обернулась. Увидела. Узнала. И почесала прочь куда быстрее — уже бегом. Опять же — ладно, хоть не на ту сторону.

Мда, Зорка. А чего ты ждала? После эскапад, вроде сегодняшней, от тебя нормальные люди уж точно шарахаться должны.

Вот и шарахаются.

— Зинка, да стой же!

Та метнулась в подъезд ближайшей шестнадцатиэтажки. Зорка — следом.

Хорошо еще — домофон сломан.

О, черт! Зинки там уже нет, а подъезд — проходной. И теперь вопрос: куда она делась? На ту сторону или в лифт. Он как раз подозрительно гудит. Скрипит, как старый дед.

Может, вообще проще потом перезвонить? Если… если с ней за это время ничего не случится.

Ладно, все этажи так и так не проверишь. Особенно если там у Зинки кто-то живет. Вдруг она бежала не абы куда, а целенаправленно?

А если и нет — выхода-то два. И лестницу, и лифт сразу — не перегородишь.

А вот на улице искать к тому времени поздно будет…

По ту сторону подъезда — никого. Только пара воробьев что-то клюет. При виде Зорки возмущенно нахохлились. Нехотя и тяжело отлетают на пару шагов. Дескать — оставь в покое наш обед!

Вот отожрались. Скоро не хуже голубей будут. Голодных бомжей на них нет.

И здесь явно никто не выходил.

Зорка поплелась обратно. Как раз навстречу открывающейся двери ближайшей квартиры.

Вывалилась оттуда тусовка из шести изрядно подвыпивших граждан — в возрасте от тридцати до пятидесяти. Поровну обоих полов. Во главе — грузный мужик, лысоватый и бородатый.

— Девушка, а, девушка… Можно вас поцеловать? — Слюнявые губы и волосатые передние лапы — уже наготове.

Так, Зорка, тебе нужен кавалер-алкаш — раза в три старше тебя? Нет? Тогда сматывайся. Обратно к воробьям.

На сей раз они даже раздраженно чирикнули. Дескать — вот привязалась! Не отдадим! Мы первые нашли!

А дом теперь придется обходить по периметру. По пути тревожа новых воробьев, голубей (у них тут общегородская кормушка, что ли?) и пару мартовских котов. А последней — ленивую пожилую таксу.

Вот и угол.

И никакой Зинки. Зато…

Стоп, Зорка. «Москвичей» такого цвета в городе, конечно, много. Но вот совпадение ли, что именно туда садится Борис? Смывается от навязчивой знакомой — пока ее нет.

Ох, хорошо, что притормозила. Вот он, Дэн. Из круглосуточной лавочки выходит. Мелкой такой — с торговлей через прилавок.

И идет именно к этой тачке. Уверенно так. Как и всё, что делает.

Садится на водительское место. Машина радостно фырчит. Аж сюда слышно.

Зорка молча сжала кулаки. Очередной воробей зло уставился на нее. Дескать — да стой уже спокойно, достала! Будь человеком — дай поесть.

Питер что, большая деревня? Какого черта тут все друг с другом знакомы, а?

Знала б Зорка об этом заранее — ни за что не сунулась бы ни к каким психоаналитикам.

Кто-то тут хотел избежать проблем с Михиной тусовкой? И кто виноват, что теперь сама их нашла?