Мы с мамой делаем салат. Я люблю делать с мамой салат: тогда мы говорим только о салате, ни на что не отвлекаясь.
Но сегодня все иначе. Сегодня мама ни с того ни с сего начинает фразу со слова «кстати». Такое начало не сулит ничего хорошего.
– Кстати, – говорит мама, чистя чеснок, – я записала тебя в летний лагерь.
– Шутить изволите? – произношу я в огурец, как в микрофон, и сую огуречный микрофон ей под нос для ответа.
– В первую неделю каникул. Отпуск мне в это время не дадут. Подай, пожалуйста, давилку для чеснока.
– Достопочтенная публика, – обращаюсь я к помидорам, – чесночная дама не шутит. – Я протягиваю ей давилку, тоже решив отнестись к делу серьезно. – Я мог бы поехать к бабушке, – предлагаю я.
– Бабушка на курсах рисования в Маленте. – Мама с сильным нажимом выдавливает чеснок в соус. – К тому же тебе не повредит немного побыть на природе.
– На природе? Мне? Мам, мы же не первый день знакомы!
– А вечера у костра, картошка в фольге на углях?
– А дым в глаза, обожженный язык? И вообще – нет костра печальнее того, где печется картошка в фольге!
– Послушай, – говорит мама, глядя на меня, – это всего на неделю. Лагерь посреди леса, и…
– Посреди леса? В лес я ни ногой.
– Почти все твои одноклассники туда поедут.
– Почти все одноклассники мне до лампочки.
– За неделю все может измениться.
– Зачем мне что-то менять?
Мама достает из кармана фартука яркую брошюру с заголовком «Лесные приключения». На обложке – фото нескольких хижин на поляне.
– Смотри, какие красивые деревья, – говорит мама.
– Деревья мне нравятся только в виде шкафов.
Мама отбрасывает тыльной стороной ладони прядь волос со лба. Жест предельной усталости.
Я вздыхаю и открываю брошюру. Лес в ней словно пропылесосили, а трава на поляне как причесанная. Готов поспорить – перед фотосессией хижины специально отдраили. Если не знать, как на самом деле коварны леса, из-за таких брошюр они могут показаться вполне безобидными.
Ни крапивы, ни колючих зарослей – одно слово «заросли» чего стоит!
И насекомых тоже не видать – ни клещей, ни комаров. А хуже комаров ничего нет. Как-то раз социологи опросили тысячу человек, какой вид те обрекли бы на вымирание, а теперь угадай, какое место заняли комары?
Правильно.
Я отдаю маме брошюру:
– Прости, но это не для меня.
– Прости, но это не обсуждается. Оливковое масло, пожалуйста.
– Но мы ведь договаривались обсуждать решения, которые касаются меня.
– Это решение касается прежде всего меня, – тихо говорит мама, обращаясь больше к соусу для салата, чем ко мне. – Выбирай: либо лесной лагерь, либо школьный.
Железный аргумент. Она знает, что я терпеть не могу школьный лагерь. Воспитатели с отстойной зарплатой выдумывают отстойные развлечения для группы отстойных подростков, которым пришлось остаться дома, потому что их родителям не дают отпуск или он им не по карману. Сущий ад. Прошлым летом нас в первый же день заставили выбирать между «поделками из папье-маше» и «потехами в школьном саду»: чего-то там копать, поливать и наблюдать в лупу за какой-то несчастной букашкой. Мне хотелось все спалить: и папье-маше, и школьный сад вместе с потехами. Я сбежал и четыре часа прятался в туалете, пересчитывая кафельные плитки, – куда более увлекательное занятие.
Мама режет зеленый лук.
– У меня тоже есть планы. Ты ведь знаешь, как это все… – добавляет она таким тоном, будто жалеет лук.
Знаю, конечно. С тех пор как мы остались вдвоем, мама вкалывает как проклятая. Времени и сил на себя у нее мало.
Я не возражаю, что у нее свои планы – без меня. Со мной и правда непросто. Недавно я пытался высушить в тостере футболку.
– Дай-ка взгляну еще разок, – говорю я, показывая на брошюру, будто что-то в ней и впрямь может меня заинтересовать.