Волк

Филип Дик ВЕРА НАШИХ ОТЦОВ

Выйдя на улицу, Чьень едва не наткнулся на безногого нищего торговца на деревянной тележке-платформе — торговец оглашал улицу пронзительными воплями. Чьень замедлил шаг, но не остановился. Ему не давало покоя последнее дело, которым он занимался в Ханойском Министерстве Произведений Искусства. Чьень был настолько поглощен мыслями, что обтекавший его поток велосипедов, мотороллеров и мотоциклов с реактивными моторчиками словно вообще не существовал, равно как и безногий торговец.

— Товарищ, — позвал калека, устремившись за Чьенем в погоню. Его тележка приводилась в движение гелиевой батареей, и калека весьма ловко управлялся с рычагами.

— У меня широкий выбор испытанных народных травяных средств. Есть юридически заверенный список лиц, испытавших благотворное воздействие этих лекарств. Если ты чем-то страдаешь, только назови свою болезнь, и я помогу.

— Благодарю, я здоров. — Чьень остановился. «Разве что, — подумал он, — мучает хронический недуг всех служащих Центрального Комитета — карьеристический зуд, одолевающий всякого чиновника».

— Могу вылечить лучевую болезнь, — гнул свое торговец. — Или усилить потенцию. Могу обратить вспять течение раковых заболеваний, даже ужасной меланомы, которая зовется черным раком. — Калека показал подносик с набором разнообразных стеклянных бутылочек, алюминиевых баночек и пластиковых коробочек.

— Если у тебя есть соперник, который хочет занять твое кресло, я снабжу тебя особым веществом, с виду похожим на крем для кожи, но на самом деле это очень сильный токсин. И цены, товарищ, у меня самые низкие. А в знак особого почтения к столь достойному товарищу, я готов принять послевоенные бумажные доллары. Предполагается, что они должны иметь свободное хождение повсюду, хотя на деле они едва ли дороже хорошей туалетной бумаги.

— Пошел ты к черту! — Чьень подал знак проплывавшему мимо аэротакси. Он и так опаздывал на три с половиной минуты. Предстояла важнейшая встреча, и все его толстозадые начальники с наслаждением отметят в уме его опоздание. Подчиненные сделают это с еще большим наслаждением.

Но калека — торговец тихо добавил:

— Товарищ, ты ОБЯЗАН купить что-нибудь.

— Это еще почему? — негодующе поинтересовался Чьень.

— Потому что, товарищ, я — ветеран войны. Я сражался в Последней Великой Войне Объединенного Народно — Демократического Фронта против презренных сил Империалистов. Я потерял ноги в битве за Национальное Освобождение при Сан-Франциско. — Теперь калека не скрывал торжества — Если ты откажешься купить товар, предлагаемый ветераном, то рискуешь уплатить штраф или даже оказаться тюрьме. Так гласит закон. Подумай о своей репутации, товарищ.

Чьень устало кивнул, отпуская аэротакси.

— Так и быть, — сдался он. — Я куплю что-нибудь. — Он окинул взглядом жалкий набор знахарских средств и взял наугад бумажный пакетик. — Вот это.

Калека засмеялся.

— Товарищ, это сперматоцид. Его покупают женщины, которые не имеют политического права на таблетки. Мужчине он едва ли пригодится.

— Закон, — торжествующе изрек Чьень, — не требует покупать полезное. Я просто должен купить что-нибудь. Я беру этот пакет. — Он полез за бумажником, разбухшим от обесценившихся послевоенных долларов. Будучи слугой государства, Чьень получал эти доллары четыре раза в неделю.

— Поведай мне свои проблемы, — предложил калека.

Чьень ошеломленно уставился на него — такое вторжение в личную жизнь, да еще со стороны неофициального лица!

— Ладно, товарищ, — сказал калека, видя реакцию Чьеня. — Не буду настаивать. Как врач — народный целитель, ограничусь тем, что мне знать полагается… — Он задумался, изможденное лицо стало серьезным. — Ты много смотришь телевизор? — неожиданно спросил он.

Захваченный врасплох, Чьень ответил:

— Каждый вечер. Кроме пятницы. По пятницам я хожу в клуб упражняться в завезенном с побежденного Запада эзотерическом искусстве партийного рулевого. — Это было единственным хобби Чьеня. Все остальное время он посвящал партийной деятельности.

Калека выбрал серый пакетик.

— Шестьдесят долларов, — объявил он. — Гарантия полная. В случае, если не подействует согласно инструкции, прошу вернуть для полного возмещения убытков.

— А как оно должно подействовать? — ехидно осведомился Чьень.

— Снимет усталость глаз после долгих и утомительных официальных речей. Это успокаивающий порошок. Прими его перед длинной вечерней официальной телепроповедью, которая…

Чьень заплатил и забрал пакетик. «Фигу тебе, — подумал он. — Все-таки это грабеж среди бела дня. Сделали ветеранов привилегированным классом. Теперь они кормятся за счет нас — молодого поколения».

Забытый серый пакетик остался в кармане пиджака. Чьень вошел в величественное здание Министерства Произведений Искусства, где его ждал собственный солидный кабинет. Начинался рабочий день.

В приемной находился плотного сложения смуглолицый человек в коричневой шелковой двубортной «тройке» производства Гон-Конга. Рядом с незнакомцем стоял непосредственный начальник Чьеня Су-Ма Цзо-Пинь. Цзо-Пинь представил их друг другу на кантонском диалекте, хотя сам владел им довольно слабо.

— Товарищ Тун Чьень, познакомьтесь с товарищем Дариусом Петелем. Товарищ Петель представляет новое учебно-идеологическое учреждение, открывающееся в калифорнийском городе Сан-Фернандо. — Он сделал паузу и добавил: — Товарищ Петель посвятил всю энергию жизни идеологической борьбе со странами империалистического блока. Поэтому он назначен на столь высокий пост.

Они обменялись рукопожатием.

— Чаю? — предложил гостям Чьень.

Он нажал кнопку инфракрасного хибачи, и мгновенье спустя в японском керамическом сосуде с орнаментом забулькала вода. Усевшись за стол, Чьень обнаружил, что преданная мисс Хси уже тайком положила на стол листок папиросной бумаги с секретным досье на товарища Петеля. Чьень украдкой просмотрел листок.

— Абсолютный Благодетель Народа, — заговорил Цзо-Пинь, — лично принял товарища Петеля. Абсолютный Благодетель доверяет товарищу Петелю. Это большая честь. Его школа в Сан-Фернандо будет заниматься обычной философией дао, являясь по сути нашим каналом общения с либерально-интеллектуальной молодежью на западе США. Ее довольно много уцелело в районе между Сан-Диего и Сакраменто. По нашим предварительным данным — около десяти тысяч. Школа примет две тысячи. Обучение будет обязательным для всех отобранных нами. Гм, кажется, вода уже кипит.

— Благодарю, — пробормотал Чьень, опуская в керамический чайник пакетик одноразового чая «Липтон».

Цзо-Пинь продолжил:

— Все экзаменационные работы будут направляться в ваш кабинет, дабы вы могли тщательно оценить идеологическую благонадежность студентов школы. Другими словами, вы, товарищ Чьень, будете определять, кто из двух тысяч студентов действительно искренне реагирует на наши учебные программы, а кто — нет.

— Я налью чай, — сказал Чьень, хорошо владевший тонкостями церемонии.

— Мы должны понять одну вещь, — встрял Петель, чей кантонский был еще хуже, чем у Цзо-Пиня. — Проиграв мировую войну, американцы и их молодежь научились маскировать свои истинные чувства и убеждения. — Слово «маскировать» он произнес по-английски. Не поняв, Чьень вопросительно взглянул на начальника.

— Лгать, — перевел Цзо-Пинь.

— Они послушно повторяют партийные лозунги, но внутренне уверены в их ошибочности. Экзаменационные работы этой группы будут очень похожи на работы искренне убежденных студентов…

— Простите, если я правильно понял, две тысячи работ должны пройти через мои руки? — Чьень был в ужасе. Он не верил своим ушам. — Это работа для целого отдела. У меня и так забот по горло. — Он покачал головой. — Я не могу дать официальное заключение о работах данной группы коварных идеологических диверсантов, упомянутых вами выше… Ну ни хрена себе! — добавил он в завершение по-английски.

Цзо-Пинь сморгнул, услышав крепкое западное ругательство, и сказал:

— У вас есть люди. Можете привлечь еще несколько сотрудников. Бюджет Министерства в этом году позволяет. И помните — Абсолютный Благодетель Народа лично выбрал товарища Петеля для этой работы.

В его тоне появились угрожающие нотки — почти незаметные, только чтобы упредить истерику Чьеня и вернуть последнего в русло субординации. Для пущего эффекта Цзо-Пинь перешел в другой конец кабинета к трехмерному портрету Абсолютного Благодетеля в полный рост. Через несколько секунд его присутствие заставило сработать датчик автоматического магнитофона. Знакомый голос затянул привычную проповедь.

— Сражайтесь ради мира, сыны мои, — твердо и проникновенно произнес голос.

— Ну, хорошо! — Чьень немного успокоился. «Возможно, удастся запрограммировать один из министерских компьютеров. Если использовать структуру ответов типа „да“—„нет“ на базе предварительного идейно — семантического анализа идеологической верности… и неверности, разработать стандартную процедуру… Возможно…»

— У меня с собой один интересный материал, — сказал Дариус Петель. — Не могли бы вы, товарищ Чьень, ознакомиться с ним. — Он затрещал «молнией» старомодного пластикового портфеля. — Вот два сочинения, — он передал бумаги Чьеню. — Ваш ответ покажет вашу компетентность. — Его взгляд встретился со взглядом Цзо-Пиня. — Как я понимаю, если вы справитесь, то будете назначены заместителем советника Министерства, а Абсолютный Благодетель Народа лично пожалует вам медаль Кистеригана.

Оба — Петель и Цзо-Пинь — одновременно и настороженно улыбнулись.

— Медаль Кистеригана, — эхом повторил Чьень и взял сочинения, стараясь выглядеть беззаботно и уверенно. Но сердце тревожно екало. — Почему именно эти работы? Я имею в виду, что именно должен я выяснить?

— Одна из них принадлежит преданному прогрессивному деятелю Партии, чья верность и убежденность тщательно и неоднократно проверены. Вторая написана юнцом, неким «стилягой», который, как подозревается, стремится скрыть свои презренные мелочные буржуазные идейки. Вам предстоит определить, какая работа кому принадлежит.

«Вот спасибо вам огромное», — подумал Чьень. Но, кивнув, прочел заголовок первой работы: «Предвосхищение доктрин Абсолютного Благодетеля в поэзии Бах Ад — Дин Зуйара (Аравия, 13 век)».

На первой странице Чьень увидел четверостишие, хорошо ему знакомое. Оно называлось «Смерть», и он знал его с детства

«Еще не пробил час, свежи следы весны,

Но у Него ошибок не бывает;

Нет для Него ни высоты, ни глубины,

А только сад, где нас Он как цветы срывает.»

— Да, сильное стихотворение, — согласился Чьень.

Глядя на шевелящиеся губы Чьеня, Петель пояснил:

— Эпиграф здесь указывает на древнюю мудрость, заключенную в идее Абсолютного Благодетеля о том, что каждая личность смертна, что смерть неотвратима, а выживает лишь надличностное, коллективное дело. Как тому и надлежит быть. Вы с ним согласны? С этим студентом? — Петель сделал паузу. — Или это скрытая сатира на пропаганду великих идей Абсолютного Благодетеля?

— Хотелось бы взглянуть на вторую работу, — попросил Чьень, чтобы выиграть время.

— Решайте прямо сейчас. Дополнительная информация вам не нужна. Запинаясь, Чьень пробормотал:

— Признаться, я никогда не рассматривал это стихотворение с точки зрения… — Он почувствовал раздражение. — К тому же это не Бах Ад-Дин-Зуйар. Это четверостишие из «Тысячи и одной ночи». Действительно тринадцатый век.

Он быстро пробежал текст сочинения. Монотонный и тусклый пересказ стертых партийных лозунгов — клише. Штампы, знакомые Чьеню с колыбели. Безглазый империалистический монстр, вынюхивающий (смешная метафора) следы истинного вдохновения, антипартийные группировки в восточных районах США, все еще плетущие сети заговоров… Сочинение навевало зевоту. Настойчивость и бдительность, подчеркивал автор. Стереть с лица земли недобитков Пентагона, подавить упрямый штат Теннеси, а особенно важно разделаться с болезнетворным очагом реакции в красных холмах Оклахомы. Чьень вздохнул.

— Наверное, мы должны дать товарищу Чьеню возможность подумать над этой сложной проблемой на досуге — заметил Цзо-Пинь. — Вам разрешается взять сочинения домой на сегодняшний вечер. Составьте собственное мнение и доложите нам завтра.

Начальник кивнул — то ли насмешливо, то ли ободряюще. По крайней мере, он выручил Чьеня из трудного положения, и уже за это тот был ему благодарен.

— Вы крайне любезны, позволив мне выполнить столь важное задание в счет моего личного свободного времени. Великий Микоян, будь он жив, одобрил бы ваше решение, — пробормотал Чьень, а про себя подумал:

«Подонки, подложили мне такую свинью, да еще за счет моего же отдыха. Да, КП США явно в трудном положении. Академии перевоспитания не справляются с обработкой упрямых и своенравных янки. И ты вешал эту пенку с одного функционера на другого, пока не добрался до меня… Спасибо вам огромное.»

Вечером, в своей небольшой, но уютно обставленной квартирке, он прочел второе сочинение, принадлежащее перу некой Марион Калпеор, и обнаружил еще одно стихотворение. Да, явно в этом классе любили поэзию. Честно говоря, Чьеню не нравилось, когда поэзию — или любой другой вид искусства, — использовали как идеологический инструмент. Но что поделаешь. Он устроился поудобнее в любимом кресле с суперполезной формой спинки, исправляющей осанку, закурил громадную сигару «Корона номер один» и углубился в чтение.

Эпиграфом мисс Калпер взяла отрывок из поэмы Джона Драйдена, английского поэта 17 века. Это были заключительные строки из «Песни на день святой Цецилии».

«Черт бы вас всех побрал, — мысленно выругался Чьень. — Драйден, надо полагать, предвосхищает здесь падение капитализма? „Жалкий хоровод“ означает капитализм? Боже!» Он потянулся к сигаре и обнаружил, что она погасла. Сунув руку в карман за любимой японской зажигалкой, он приподнялся с кресла…

— Твиии! — заверещал телевизор в противоположном конце комнаты.

Так. Сейчас мы услышим обращение нашего любимого Вождя, Абсолютного Благодетеля Народа. Он взовет к нам прямо из Пекина, где живет уже девяносто лет. Или сто? Сейчас с нами заговорит, как мы его ласково называем, Великая Задница…

— Да расцветут в вашем духовном саду десять тысяч цветов осознанной скромности и аскетизма, — сказал телеведущий. Чьень, внутренне застонав, поднялся и поклонился экрану, как и надлежало — каждый телевизор имел встроенную камеру, передававшую в Службу Безопасности информацию о реакции зрителей.

На экране проявился яркий цветущий лик стодвадцатилетнего вождя Восточной Компартии, правителя многих («слишком многих» — подумалось Чьеню.). «Хрен тебе», — мысленно сказал он, усаживаясь обратно в суперудобное кресло, но уже лицом к экрану.

— Мысли мои, — начал вечно юный Благодетель, как всегда, глубоким и проникновенным голосом, — полны заботы о вас, дети мои. И в особенности озабочен я товарищем Тунг Чьенем из Ханоя. Перед ним стоит нелегкая задача, решив которую он сможет обогатить духовную сокровищницу народов Востока, а заодно — и Западного побережья Америки. Пожелаем же удачи этому благородному и преданному человеку. Я решил выделить несколько минут, чтобы поддержать и ободрить его. Вы слушаете, товарищ Чьень?

— Да, Великий Вождь, — пробормотал Чьень. Какова вероятность того, что партийный лидер действительно выделил его из миллионов именно в этот вечер? Ответ заставил Чьеня злорадно усмехнуться про себя. Скорее всего, передача идет только на его многоквартирный дом или, по крайней мере, микрорайон. А может, текст наложен методом синхронного дубляжа на телестудии Ханоя? В любом случае, от Чьеня требовалось смотреть, слушать и внимать. Что он и делал, имея за спиной годы тренировок. Внешне он являл образец напряженного внимания. Внутренне он продолжал размышлять о тех двух сочинениях. Кто есть кто? Где кончался всепоглощающий партийный энтузиазм и начиналась злая сатира? Трудно сказать… потому они и подложили ему эту свинью.

Он опять полез в карман за зажигалкой — и наткнулся на серый конвертик, проданный ветераном — калекой. «О боже, деньги выброшены на ветер, и ради чего?» — Перевернув пакетик, он увидел на обороте текст. — Интересно. — Он начал разворачивать. Текст привлек его внимание — на что и был рассчитан: «Вы не справляетесь с задачами как член партии и просто человек? Боитесь отстать от времени и оказаться на свалке истории?..»

Чьень быстро пробежал текст, пытаясь уловить суть — что именно он купил?

Абсолютный Благодетель продолжал монотонную проповедь.

Порошок. В конвертике был нюхательный порошок. Крошечные темные крупинки, издававшие приятный дразнящий аромат, внешне напоминающие порох. В Пекине, будучи еще студентом, он нюхал табак — курить было запрещено. Самопальные смеси, их изготовляли в Чанкине Бог знает из чего. К смеси добавлялся любой ароматизатор — от апельсиновой цедры до детского кала, особенно это касалось смеси под названием «Сухой Тост». Именно после него Чьень бросил нюхать табак.

Под монотонное жужжание Абсолютного Благодетеля Чьень осторожно понюхал порошок, перечитал показания — как утверждалось, порошок вылечивал все, от привычки опаздывать на работу до любви к женщине с сомнительным политическим прошлым. Заманчиво, но уже набило оскомину…

В дверь позвонили.

Чьень подошел и распахнул дверь, заранее зная, что его ждет. На пороге, конечно, стоял управдом Ма Куй в металлической каске и с обязательной нарукавной повязкой. Вид у него был деловой и решительный.

— Товарищ Чьень, мой партийный соратник! Мне позвонили из телестудии. Вместо того, чтобы отдавать все внимание передаче, вы возитесь с пакетом сомнительного содержания.

Ма извлек блокнот и шариковую ручку.

— Две красные отметки. С сего момента вам предписывается занять удобное положение перед экраном и всецело погрузиться в речь Великого Вождя. Его слова обращены непосредственно к вам.

— Сомневаюсь, — услышал Чьень собственный голос.

Ма ошарашенно моргнул.

— Как это понимать?

— Вождь правит восемью миллиардами товарищей. Он не станет выделять именно меня. — Чьень с трудом сдерживался.

— Но я слышал собственными ушами! Он упомянул ваше имя, — с доводящим до безумия рвением настаивал управдом.

Подойдя к телевизору, Чьень прибавил звук.

— Слышите, он говорит о трудностях товарищей в Народной Индии. Меня это не касается.

— Все, что сообщает Вождь, касается каждого. — Ма поставил закорючку в блокноте, сдержанно поклонился и собрался уходить. — Мне звонили из Центральной студии. Ваше внимание к передаче — важный фактор. Обязываю включить автоматический записывающий контур телевизора и заново просмотреть предыдущий фрагмент выступления Вождя.

Чьень громко пукнул. И захлопнул дверь.

«К телевизору — приказал он себе. — К алтарю нашего свободного времени. И два сочинения — как два камня на шее. И все это вместо нормального отдыха после напряженного трудового дня, круто, ничего не скажешь. Эх, провалитесь вы все».

Он подошел к телевизору и хотел его выключить. Туг же загорелся красный предупредительный сигнал — Чьень еще не имел права выключать приемник. «Нас погубят принудительные просмотры речей Вождя, — подумал он. — Хотя бы на миг освободиться от треска штампованных проповедей, от лая партийных гончих, выслеживающих наше…»

По крайней мере, он имел право понюхать порошок. Не было закона, запрещающего нюхать табак — или его аналоги, — во время речей Вождя. Поэтому, высыпав из конвертика горстку мелких черных гранул на тыльную сторону ладони, Чьень профессионально ловким движением поднес руку к носу и глубоко вдохнул. Когда-то считалось, что носовые полости напрямую соединяются с головным мозгом, и нюхательная смесь непосредственно воздействует на кору, подкорку и прочее. Он снисходительно улыбнулся, уселся и сфокусировал взгляд на бесконечно знакомой физиономии Абсолютного Благодетеля.

Изображение мелькнуло и исчезло. Пропал звук. Чьень смотрел в пустоту, в вакуум. Экран мерцал белым прямоугольником, из динамика доносился ровный шипящий свист.

«Неслабая штука», — подумал он и жадно вдохнул остаток порошка, стараясь загнать гранулы поглубже в носовые полости. Может, они в самом деле соединяются с мозгом?

Несколько секунд экран оставался пустым, потом медленно появилось изображение. Но это был не Вождь. Не Абсолютный Благодетель Народа. По сути, это даже не было человеческим существом.

Перед Чьенем материализовалась механическая конструкция из печатных плат, линз, шлангов-щупалец, коробок с раструбами. Из раструбов слышался угрожающий монотонный звон.

Чьень не мог оторвать взгляда от механического чудовища. Что это? Реальность? «Галлюцинация, — решил он. — Торговец наткнулся на забытый секретный склад с психоделиками времен Войны за Освобождение. И я принял громадную порцию этой гадости!»

На ватных ногах Чьень добрался до видеофона и вызвал ближайший участок слубеза.

— Я случайно обнаружил торговца психоделическими наркотиками, — пробормотал он в трубку.

— Ваше имя и адрес? — рявкнул деловой, энергичный голос дежурного офицера.

Чьень сообщил нужные сведения, потом с трудом вернулся в кресло. И снова оказался лицом к лицу с чудовищным видением на телеэкране. «Это смертельно, — решил он. — Наверное, какой-то супернаркотик, синтезированный в тайных лабораториях Вашингтона или Лондона. Во много раз сильнее ЛСД-26, который сбрасывали в наши резервуары. И я собирался отдохнуть от речей Вождя… Дурак! Этот электронный, пластиковый, звонящий и машущий щупальцами монстр гораздо хуже. У меня душа уходит в пятки — жить так до самого конца…»

Через десять минут в дверь забарабанили сотрудники слубеза. К этому времени, знакомый образ Вождя постепенно вернулся на экран, заменив нереального робота со щупальцами и визгливыми раструбами.

— Психоделический токсин, — объяснил Чьень, подведя двух слубезовцев к столу, где лежал конвертик. — Короткодействующий. Адсорбируется непосредственно в кровь через носовые полости. Я сообщу подробности об обстоятельствах его приобретения — где, у кого, все приметы. — Чьень с трудом вздохнул. От потрясения голос у него стал хриплым.

Слубезовцы ждали, изготовив шариковые ручки. И где-то на заднем плане дребезжал неутомимый Абсолютный Благодетель. Как тысячу вечеров до этого. «Хотя теперь все будет по-другому — подумал Чьень, — я уже не смогу воспринимать его как всегда. Может, они этого и добивались?»

Странно, что он подумал так — «они». Но почему-то это показалось правильным. На миг он засомневался — выдавать ли слубезовцам точные приметы калеки-торговца?

— Уличный торговец, — сказал он. — Где, не помню.

Хотя он прекрасно помнил тот перекресток. В конце концов, преодолевая непонятную нерешительность, он выложил все.

— Спасибо, товарищ Чьень. — Начальник патруля собрал остатки порошка и убрал в карман красивой, аккуратной формы. — Мы сделаем анализ как можно быстрее и сообщим вам в случае, если вам потребуется медицинская помощь. Некоторые военные психоделики были смертельно опасны, как вы, несомненно, читали.

— Читал, — согласился Чьень. Именно этого он и боялся.

— Всего хорошего и спасибо за звонок.

Слубезовцы удалились. Похоже, они были не очень удивлены — очевидно, подобные инциденты случались нередко.

Лабораторный анализ был произведен на удивление быстро — учитывая разветвленность бюрократического аппарата: видеофон зазвонил, когда Вождь еще не окончил речи.

— Это не галлюциноген, — сообщил Чьеню работник слубезовской лаборатории.

— Разве? — Странно, он не испытал облегчения. Ни в малейшей степени.

— Даже наоборот. Это фенотиазин. Как вам, наверное, известно, это антигаллюциногенный препарат. Доза на грамм смеси довольно сильная, но безвредная. Возможно, понизится давление, вы будете испытывать сонливость. Скорее всего, препарат украден из тайного военного склада, брошенного отступающими варварами, Так что не волнуйтесь.

Чьень медленно опустил трубку. И подошел к окну — оттуда открывался прекрасный вид на другой ханойский многоквартирный комплекс, — чтобы подумать.

В дверь опять позвонили. Словно во сне, он пошел открывать.

На пороге стояла девушка в плаще, голова повязана платком, частично скрывавшим длинные темные волосы. Она сказала тихим, кротким голосом:

— Товарищ Чьень? Тун Чьень из Министерства…

Чисто машинально впустил ее в прихожую и запер дверь.

— Вы подключились к моему видеофону, — сказал он. Это был выстрел наугад, но что-то подсказывало Чьеню, что он угадал.

— Они… забрали препарат? — Девушка огляделась. — Хорошо, если нет. Сейчас так трудно его доставать.

— Фенотиазин доставать труднее, чем нюхательный табак. Так вас нужно понимать?

— Девушка пристально посмотрела на него большими загадочными глазами.

— Да, товарищ Чьень. — Она помолчала. — Что вы видели на экране? Скажите. Это очень важно. Мы должны знать.

— Разные люди видят разное?

— Да. Это и сбивает нас с толку. Мы не можем понять… Это ни в какую схему, ни в какую теорию не укладывается. — Ее глаза стали еще темней и глубже. — Морской дракон? С чешуей, клыками, плавниками? Или инопланетное чудовище, покрытое слизью, да? Пожалуйста, расскажите, мы должны знать. — Ее плащ поднимался в такт неровному взволнованному дыханию. Чьень вдруг обнаружил, что наблюдает за ритмом.

— Я видел машину, что-то вроде робота.

— Ага! — Она кивнула. — Понятно. Механическое существо, абсолютно нечеловеческое. Не андроид, а нечто на человека непохожее.

— Совершенно непохожее. «И разговаривать по-человечески оно тоже не умеет», — добавил он про себя.

— Вы ведь понимаете, это была не галлюцинация.

— Мне сообщили — препарат оказался фенотиазином. Больше я ничего не знаю. — Чьень старался говорить как можно меньше. Ему хотелось услышать, что скажет девушка.

— Итак, товарищ Чьень… — Она глубоко вздохнула, — Если это не галлюцинация, то что? Может, то, что называется «сверхсознанием»?

Чьень не ответил. Он взял со стола сочинения, повертел в руках, бросил обратно. Он ждал продолжения.

Девушка стояла рядом, словно возникнув из весеннего дождя: она пахла дождем. Он чувствовал ее волнение, и она была прекрасна в этой взволнованности, в том, как она пахла, как выглядела и говорила. «Это тебе не телевизор, к которому привыкаешь с пеленок», — неожиданно подумал он.

— Люди, принимавшие стелазин, а вы действительно приняли стелазин товарищ Чьень, — видят разные вещи, — немного хрипло произнесла она. Но варианты ограниченны, их можно собрать в характерные группы. Одни видят то, что и вы — мы называем этот феномен «Железяка». Другие что-то вроде морского чудовища — «Пасть». Еще есть «Птица», «Заоблачная труба» и… — Она запнулась. — Остальные реакции говорят нам еще меньше. Теперь, товарищ Чьень, вы тоже видели это. Мы бы хотели, чтобы и вы участвовали в наших собраниях. В группе наблюдателей, которая видела то же, что и вы. Это так называемая Красная группа. Мы стремимся выяснить, ЧТО это на самом деле…

Она пошевелила гладкими, словно вылепленными из матового воска пальцами. — Не может же оно быть всем одновременно. — В тоне девушки слышалось недоумение, какое-то детское удивление. Ее настороженность явно ослабла.

— А что вы видите? Лично вы?

— Я в желтой группе. Я вижу…бурю. Воющий смерч. Вырывающий с корнем деревья, разносящий в пыль здания… — Она грустно улыбнулась. — Это «Разрушитель». Всего двенадцать групп, товарищ Чьень. Двенадцать совершенно разных восприятий одного и того же телеобраза Вождя. Под воздействием одного и того же препарата. — Она снова улыбнулась. Теперь она смотрела на него с доверием и ожиданием. Как будто он мог помочь.

— Вообще-то я должен вас арестовать, — сказал Чьень. — Произвести гражданский арест.

— Нет статьи в законе. Мы тщательно изучили советский кодекс, прежде чем организовать распространение стелазина. Запас у нас небольшой, и мы не раздаем его кому попало. Вы нам показались подходящей кандидатурой — известный, пользующийся доверием молодой чиновник послевоенного типа, уверенно поднимающийся по ступенькам карьеры. — Она взяла сочинения. — А, вас просчитывают, да?

— Что делают? — не понял он.

— Дают вам изучить какой-нибудь документ и проверяют, соответствует ли ваша реакция текущему взгляду партии. Она улыбнулась. — Когда вы подниметесь на ступеньку выше, то узнаете это выражение. Подниметесь к товарищам Цзо-Пиню и Петелю, — добавила она уже серьезно. — Товарищ Петель стоит очень высоко. Никакой школы в Сан-Фернандо нет, эти сочинения сфабрикованы специально, чтобы проверить вашу идейную надежность, товарищ Чьень. Кстати, вы уже определили, где ересь? — Она произнесла эти слова тоненьким, как у гнома, голосом, с ноткой насмешливой угрозы. — Один неверный шаг, неверный выбор, и ваша расцветающая карьера будет задушена в зародыше. Но если вы угадаете…

— А вы-то знаете, где какое сочинение? — возмутился он.

— Да. — Она серьезно кивнула. — У нас есть микрофоны в кабинете Цзо-Пиня. Мы подслушали его беседу с товарищем Петелем. На самом деле его зовут Джуд Крейн: он старший инспектор высшего отдела Сеслужа — секретной службы. Наверное, вы слышали это имя — он был главным ассистентом судьи Ворлавского на послевоенном процессе 1998 года в Цюрихе.

— Я… понимаю, — с трудом выдавил Чьень. Теперь многое становилось ясным.

— Меня зовут Таня Ли, — представилась девушка.

Он молча кивнул. Потрясение было еще сильно, и ошарашенный Чьень никак не мог собраться с мыслями.

— В общем-то, я мелкий служащий в вашем Министерстве, — продолжала Ли. Но, насколько я помню, мы с вами никогда не встречались даже случайно. Мы стараемся пробраться на самые разные посты государственной машины. Мой начальник…

— Может, не стоит все рассказывать? — Он показал на включенный телевизор. — Они могут подслушать.

— Мы заблокировали прием и передачу по каналу вашей квартиры. Повысили уровень помех. Им потребуется не менее часа, чтобы отыскать экран. У нас осталось… — Она посмотрела на крошечные часики на тонком запястье, — пятнадцать минут. Пока мы в безопасности.

— Скажите… какое из сочинений искреннее? — попросил он.

— Вас волнует только это?

— А что еще должно меня волновать?

— Разве вы еще не поняли? Вы узнали такое… Вождь на самом деле не Вождь. Он — нечто другое, хотя мы пока не можем выяснить, что. Пока. Товарищ Чьень, вы когда-нибудь делали анализ вашей питьевой воды? Я знаю, это похоже на манию преследования, но все же?

— Конечно, нет. — Он уже знал, что она скажет.

— Анализы показывают, что питьевая вода насыщена галлюциногенами. Была, есть и будет. Но это не те галлюциногены, которыми пользовались во время войны. Это новое квазиэрготическое соединение «Датрокс-3». Вы его пьете дома, в ресторанах, у друзей. Вы пьете его на работе — вся вода в городе отравляется из одного источника, — гневно сказала она. — Мы раскусили эту загадку и поняли, что фенотиазин нейтрализует действие наркотика. Но чего мы не предполагали — так это целого букета, целого веера реакций. Ведь галлюцинации могут отличаться, но реальность должна восприниматься однозначно. Все получилось наоборот. Перевернулось с ног на голову. Мы не смогли даже прийти к какой-нибудь теории, объясняющей этот феномен. Двенадцать видов галлюцинаций — это понять несложно. Но одна галлюцинация и двенадцать реальностей! — Она замолчала, наморщив лоб, посмотрела на сочинения. — Вот эта, с арабским стихотворением, правильная работа. Если вы укажете на нее, то получите повышение. Поднимитесь еще на одну ступеньку в партийной иерархии. — Улыбнувшись — у нее были красивые белые зубы, она добавила: — Сегодня утром вы совершили выгодное вложение капитала Теперь вашей карьере некоторое время ничего не грозит — благодаря нам.

— Я не верю вам. — Им руководила инстинктивная осторожность, выработанная долгой жизнью среди головорезов ханойского отделения восточной компартии. Они владели мириадом способов «вырубить» соперника — некоторыми из них Чьень сам пользовался за годы карьеры. Возможно, сейчас он имеет дело с новым еще незнакомым ему способом. Всегда остается такая вероятность.

— В сегодняшней речи Вождь упомянул вас, — сказала Таня. — Вам это не показалось странным? Вас, мелкого кабинетного служащего заштатного Министерства…

— Согласен, — признал он. — Меня это поразило.

— Это логично. Великий Вождь сейчас формирует новую элиту — молодых энергичных функционеров послевоенного поколения. Вождь выделил вас по той же причине, что и мы. Ваша карьера — по крайней мере, пока — если к ней подойти правильно, способна вознести вас на самый верх. Вот такие дела.

«Интересно, — думал он, — все в меня верят. Кроме меня самого. Особенно теперь, после опыта с антигаллюциногеном. Убеждения, формировавшиеся годами, дали трещину. И неудивительно». Но постепенно он приходил в себя, и былая уверенность преуспевающего чиновника давала себя знать.

Подойдя к видеофону, он снял трубку и начал набирать номер ханойского слубеза — второй раз за вечер.

— Это будет вашей второй фатальной ошибкой — заметила Таня. — Я скажу, что вы заманили меня в квартиру и пытались дать взятку, предполагая, что я знаю, какое сочинение искреннее — благодаря моему посту в Министерстве.

— А что было моей первой фатальной ошибкой?

— То, что вы не приняли дополнительную дозу фенотиазина, — спокойно сказала Таня Ли.

Тун Чьень положил трубку. «Не понимаю, что со мной творится. Две силы. С одной стороны — Партия и Великий Вождь. С другой — эта девушка и некая конспиративная организация за ее спиной. Одна сила хочет, чтобы я поднимался выше в иерархии Партии, вторая… Чего хочет Таня Ли? Внутри, под прикрытием слов и тривиального презрения к Партии, Вождю и моральным принципам Народного Демократического Объединенного Фронта? Что ей надо от меня?»

— Вы антипартиец? — спросил он с любопытством.

— Нет.

— Но… — Он развел руками. — Третьего не дано. Партия и Антипартия. Тогда вы должны быть партийцем. — Он изумленно смотрел на нее. Таня спокойно выдержала его взгляд. — Тайная организация. Против чего вы боретесь? Против государства? Вроде тех студентов в Америке, которые во время войны во Вьетнаме останавливали военные эшелоны, выходили на демонстрации?..

— Все совсем не так, — устало сказала Таня. — Но это не важно. Оставим. Мы хотим знать, кто или что нами управляет. Нам нужен такой член организации, который имеет шанс лично встретиться с Вождем, лицом к лицу. Тет-а-тет. Вы понимаете? — Она повысила голос. Потом взглянула на часы, явно опасаясь, что не успеет скрыться. — Очень немногим удается увидеть Вождя — я имею в виду — на самом деле увидеть.

— Он ведет уединенный образ жизни. Преклонный возраст все-таки.

— Мы надеемся, — продолжала Таня, — что, пройдя испытание — а с моей помощью вы практически его прошли, — вас пригласят на одну из вечеринок — только для мужчин, — Вождь устраивает их время от времени, и газеты о них, естественно, не сообщают. Теперь понимаете? — Она перешла на горячий, быстрый шепот. — И тогда мы узнаем… Вы пойдете туда, приняв препарат, и когда увидите Его, лицом к лицу…

— Что станет концом моей карьеры, если не жизни, — подхватил он.

— Вы нам кое-что должны, — напомнила Таня Ли. Лицо ее побелело. — Если бы не подсказка, вы бы наверняка выбрали неправильное сочинение. И вашей карьере преданного слуги общества пришел бы конец. Вы провалили бы испытание, даже не подозревая, что вас испытывают.

— У меня был один шанс из двух, — примирительно сказал он.

— Нет, — отрезала она. — Фальшивка набита ловко подобранными партийными лозунгами. Они намеренно устроили вам ловушку. Они хотели, чтобы вы провалились.

Чьень опять взглянул на сочинения. Он был сбит с толку. Правду ли она говорит? Возможно. Вероятно. Очень похоже на правду. Кто-кто, а он хорошо знал партийных функционеров. Особенно своего непосредственного начальника, Цзо-Пиня. Он вдруг почувствовал усталость и безразличие.

— Значит, услуга за услугу. Вы этого требуете. Вы услугу мне оказали: добыли — надеюсь, верный — ответ на вот этот парттест. Но вы свой ход сделали. Что помешает мне вышвырнуть вас вон? Как захочу, так и поступлю — я себя ничем не связывал. — Он слышал свой голос как будто со стороны: монотонный, бездушный — типичный голос партийного функционера.

— По мере вашего продвижения вы столкнетесь с новыми проверками. И мы будем стараться, чтобы вы эти проверки прошли, — сказала Таня Ли. Она была совершенно спокойна — очевидно, предвидела его реакцию.

— Сколько у меня времени на раздумье?

— Спешить некуда — вы получите приглашение на личную виллу Вождя у Желтой реки не раньше следующей недели. Или даже в следующем месяце. — Она остановилась на пороге. — Если вам будут грозить новые проверки, мы предупредим. Так что вы еще встретитесь со мной или с кем-нибудь из наших. Возможно, с тем ветераном — калекой. На этот раз он продаст вам листок с правильным ответом. — Она улыбнулась, но улыбка тут же погасла, как задутая свеча — И однажды вы получите торжественное официальное приглашение на виллу Вождя, очень красивый бланк. — Вы пойдете туда, предварительно приняв большую дозу стелазина… возможно, весь остаток нашего быстро текущего запаса. Спокойной ночи.

Дверь закрылась. Она ушла.

«Бог мой, — подумал Чьень. — они ведь могут теперь шантажировать меня. А она даже не упомянула об этом. Не стоило тратить время — их намерения гораздо серьезнее».

С другой стороны… Он ведь сообщил в Слубез. Наркотик оказался фенотиазином. Значит, они следят. В сущности, он не нарушал закона, но… они будут тщательно за ним наблюдать. Впрочем, как и всегда. Он уже привык, за прошедшие годы. Привык, как и все остальные.

«Я увижу Абсолютного Благодетеля Народа, — сказал он себе, — встретить Вождя и, возможно умереть… На что он похож? К какому подклассу негаллюцинаций будет он принадлежать? Какой-нибудь новый, неизвестный тип? Нечто, грозящее перевернуть мой мир? Как я выдержу эту встречу, как сохраню внешнее спокойствие после того, что видел по телевизору? Железяка, Пасть, Разрушитель, Труба — или что-нибудь похуже?»

Потом он перестал ломать голову. Гадать было бесполезно. И очень страшно.

На следующее утро товарищи Цзо-Пинь и Петель ждали в его кабинете. Вернее, выжидали. Чьень без лишних слов вручил им «экзаменационное сочинение» с арабским стихотворением.

— Вот это, — сказал он звенящим голосом, — работа преданного члена партии или, может быть, кандидата в члены. Эта же… — Он хлопнул по второй пачке листов, — реакционный мусор. — Он почувствовал злость. — Несмотря на внешне ортодоксальную…

— Прекрасно, товарищ Чьень, — кивнул Петель. — Не будем вдаваться в подробности. Ваш анализ дал верный результат. Вы слышали, Вождь вчера упомянул ваше имя в вечернем телевыступлении?

— Конечно, слышал.

— Не сомневаюсь, вы сделали соответствующий вывод, что все мы вовлечены в дело особой важности. Вождь выделяет вас, это ясно. Собственно, он связался со мной лично и… — Петель принялся рыться в своем пухлом портфеле. — Черт, кажется, потерял. Ну, ладно… — Он посмотрел на Цзо-Пиня, тот едва уловимо кивнул. — Великий Вождь хотел бы видеть вас на обеде в своем загородном доме у реки Янцзы, вечером следующего четверга. Миссис Флетчер особо оценит…

— Кто такая миссис Флетчер?

Цзо-Пинь сухо пояснил:

— Жена Абсолютного Благодетеля. Его самого зовут… Вы, не сомневаюсь, никогда об этом не слышали… Его зовут Томас Флетчер.

— Он кавказец, — объяснил Петель. — Работал в новозеландской компартии, принимал участие в захвате власти — это было нелегко, как вы помните. Эта информация не является секретной — в строгом понимании. Но, с другой стороны, не стоит слишком распространяться. — Он помолчал, играя цепочкой часов. — Наверное, будет лучше, если вы вообще забудете об этом. Конечно, как только вы его встретите, вы узнаете по его лицу, что он кавказец, как и я. Как и многие из нас.

— Национальность, — назидательно заметил Цзо-Пинь, — не влияет на верность Вождю и Партии. Яркий тому пример товарищ Петель, стоящие перед вами.

— Но на экране… — начал Чьень. — Вождь…

— Изображение подвергается специальным видеокоррекциям, — перебил Цзо-Пинь. — Из идейных соображений. Большая часть товарищей на высоких постах знает об этом. — Он с осуждением смотрел на Чьеня.

«Значит они знают. И молча соглашаются — все, что мы видим каждый вечер, это иллюзия. Вопрос — до какой степени иллюзия? Частично? Или полностью?»

— Понимаю, — сухо сказал он. И подумал: «Где-то вышла промашка. Они — те, кто стоит за спиной Тани Ли, — не предполагали, что я так быстро получу это приглашение. Где препарат? Успеют они связаться со мной или нет? Скорее всего, нет».

Странно, он испытывал облегчение. Он будет допущен к Великому Вождю, увидит его таким же, как видел на экране. Будет очень приятный, поощряющий партийную энергию обед в компании наиболее влиятельных партийцев Азии. «Уверен, мы обойдемся и без фенотиазинов», — подумал Чьень.

Чувство облегчения становилось все сильнее.

— А, вот она, наконец, — вдруг сказал Петель и выудил на свет божий белый конверт. — Ваш пригласительный билет. Утром в четверг ракета компании «Синорокет» доставит вас на виллу Вождя. Офицер, отвечающий за соблюдение протокола, проведет с вами беседу. Форма одежды парадная — фрак и галстук, но атмосфера будет в высшей степени теплая и сердечная. И, как всегда, много тостов. Я побывал на двух такие мальчишниках. Товарищ Цзо-Пинь, — Петель изобразил улыбку, — пока не удостоился такой чести. Но, как сказано, ищущий да обрящет. Это сказал Бен Франклин.

— К товарищу Чьеню, должен отметить, эта честь пришла несколько преждевременно. — Цзо-Пинь с видом философа пожал плечами. — Но моего мнения не спрашивают.

— И еще одно, — сказал Петель. — Возможно, лично встретившись с Вождем, вы будете несколько разочарованы. Даже если так, будьте внимательны и ни в коем случае не показывайте истинных своих чувств. Мы привыкли, — нас даже приучили, — видеть в Вожде не просто человека, а нечто большее. Но за столом он… — Петель пошевелил пальцами, — во многих отношениях не отличается от нас, грешных. Он может рассказать анекдот с бородой или выпить лишнего… Откровенно говоря, заранее никогда не известно, как пройдет вечер, хотя, как правило, такие обеды кончаются не раньше следующего утра. И потому будьте предусмотрительны и примите дозу амфитамина. Офицер, отвечающий за протокол, снабдит вас таблетками.

«Вот как? Довольно неожиданная и интересная новость», — отметил про себя Чьень.

— Для внутренней крепости. И чтобы, как говорится, «пузырь хорошо держался». Вождь отличается большой выносливостью. Очень часто он все еще свеж и полон сил, в то время как остальные участники застолья давно свалились под стол.

— Выдающаяся личность, наш Вождь, — сладко пропел Цзо-Пинь. — Я считаю, его некоторая… неумеренность только доказывает, что он славный парень. Плоть от плоти народной. Настоящий человек Возрождения, гармоничный во всех отношениях, как, например, Лоренцо Медичи.

— Очень верное и удачное замечание, — согласился Петель. Он так пристально наблюдал за Чьенем, что последнему опять стало неуютно, вернулось зябкое ощущение страха, как вчера вечером. «Не попаду ли я из огня да в полымя? Вчерашняя девица — вдруг она была агентом Сеслужа»?

Он решил, что всеми правдами и неправдами постарается уклониться от встречи с безногим торговцем. Будет ходить домой другой дорогой.

Ему везло. В тот день он сумел скрыться от калеки, и на следующий тоже, и так далее, до самого четверга.

Утром в четверг калека — торговец неожиданно выкатил из-за какого-то грузовика и загородил Чьеню дорогу.

— Как мое лекарство? — требовательно поинтересовался он. — Помогло? Я уверен, что помогло — состав очень древний, времен династии Сун. Вижу, оно вам помогло. Правильно?

— Прочь с дороги, — процедил Чьень сквозь зубы.

— Прошу, ответьте мне! — Тон калеки не имел ничего общего с обычным нытьем уличных торговцев, особенно калек. Именно тон подействовал на Чьеня. «Командирский голос», — как говаривали офицеры марионеточных империалистических войск много лет тому назад.

— Я сам знаю, что было в вашем пакетике. — огрызнулся Чьень. — И с меня довольно. Если я передумаю, то куплю это вещество в нормальной аптеке. Большое спасибо.

Он попытался скрыться, но тележка и ее безногий пассажир устремились в погоню.

— Со мной говорила товарищ Ли, — громко сказал калека.

— Правда? — Чьень прибавил шагу. Он заметил свободное аэротакси и отчаянно замахал рукой.

— Сегодня вечером вы будете на вилле у реки Янцзы. Возьмите препарат, немедленно. — Калека, пыхтя от усталости, протянул конверт. — Прошу вас, партиец Чьень. Ради вас и нас всех. Мы должны выяснить, что это. Видит Бог, возможно, это даже не человек, а инопланетное существо. Это было бы самое страшное. Вы понимаете? Ваша ничтожная карьера — пустое место, если только представить… Если мы не сможем выяснить…

Такси остановилось у обочины, дверца плавно отъехала, Чьень полез в кабину.

— Пожалуйста, — просил калека. — И бесплатно. Ничего вам не будет стоить. Примите перед началом обеда. И не глотайте амфетаминов — они из группы таламостимуляторов, а фенотиазин — адреналосупрессант, они взаимно противопоказаны…

Дверь плавно скользнула на место, Чьень откинулся на спинку.

— Куда едем, товарищ? — спросил робоводитель. Чьень назвал номер своего жилого корпуса.

— Полоумный калека-торговец ухитрился протиснуть образец своего сомнительного товара в мою стерильную кабину, — заметил таксист. — Обратите внимание, товарищ, у вашей ноги.

Чьень увидел конверт — обычный с виду конверт. «Вот так становишься наркоманом, — подумал он. — Откуда ни возьмись, лежит рядом с тобой пакетик…». Поколебавшись, он поднял конверт.

На конверте опять была надпись, на этот раз сделанная от руки. Женский почерк. Наверное, Таня Ли.

«События застали нас врасплох. Но, слава Богу, мы успели. Где вы были во вторник и среду? Неважно. Вот препарат. И удачи. Не пытайтесь со мной связаться. Я найду вас сама».

Он сжег конверт в автоматической пепельнице такси. Но темные гранулы оставил у себя.

«Галлюциногены, все это время, все годы. В воде, в пище. Десятилетиями. Не во время войны — в мирное время. И не в лагере врагов — у себя дома. Сволочи, — подумал он. — Наверное, нужно принять гранулы. Выяснить, наконец, что он собой представляет. Я так и сделаю». — Он почувствовал, что ему интересно. Это плохо, он понимал. Любопытство противопоказано для партийной карьеры.

Тем не менее он был охвачен нетерпением. Надолго ли его хватит? Хватит ли смелости принять вещество?

Время покажет. «Мы цветы, — подумал он. — В саду, где он срывает нас. Как в том арабском стихотворении». Чьень хотел вспомнить, что в нем еще говорилось, но не смог.

Наверное, это неважно.

Офицер протокола, высокий и мускулистый японец по имени Кимо Окубара, в прошлом явно борец, осмотрел Чьеня со скрытой враждебностью, хотя тот предъявил тисненную карточку — приглашение и удостоверение личности.

— И стоило вам сюда тащиться, — проворчал японец. — Смотрели бы лучше телевизор дома. Мы тут и без вас прекрасно обходились.

— Телевизор я уже смотрел, — сухо ответил Чьень. «К тому же обеды на вилле не транслируются, — добавил он про себя, — по соображением пристойности».

Ребята Окубары обыскали Чьеня с ног до головы — включая анальное отверстие — на предмет оружия. Потом ему вернули одежду. Фенотиазин они не нашли, потому что он его уже принял. Подобные препараты действуют часа четыре. Этого вполне хватит. Таня сказала, что доза была сверхбольшой. Он испытывал слабость, головокружение, спазмы, симптомы псевдопаркинсоновой болезни — все это были побочные эффекты.

Мимо прошла девушка, до пояса обнаженная, с длинными медно-рыжими, как хвост кометы, волосами. Интересно.

С другой стороны показалась еще одна девушка. Эта тоже была обнажена до пояса, но в нижней части. Еще интересней. Обе девицы имели вид отсутствующий и скучающий.

— Вы тоже будете в таком виде, — сообщил ему Окубара.

Чьень изумился:

— Как я понял, фрак и галстук…

— Я пошутил, — объяснил японец. — А вы и поверили. Только девушки ходят раздетыми. Можете даже ими наслаждаться, если вы не гомосексуалист.

«Что ж, — подумал Чьень, — будем наслаждаться». Вместе с другими приглашенными — мужчины были во фраках, женщины в вечерних платьях — он принялся прохаживаться туда — сюда Он чувствовал себя не в своей тарелке, несмотря на успокаивающее действие стелазина. Зачем он здесь? Неопределенность ситуации вызывала тревогу. Ради продвижения по партийной лестнице, чтобы получить одобрительный кивок Вождя… и в добавок, он здесь, чтобы уличить Вождя в обмане. Каком обмане — Чьень не знал, но обмане. Обмане Партии, обмане всех миролюбивых демократических сил планеты. И он начал новый круг по залу.

К нему подошла девушка с маленькими ярко светящимися грудями и попросила прикурить. Чьень машинально достал зажигалку.

— А почему у вас груди светятся? — спросил он. — Радиоактивные инъекции?

Ничего не ответив, девушка пожала плечами и отошла. Очевидно, он сморозил какую-то бестактность.

«Наверное, послевоенная мутация», — решил Чьень.

— Прошу вас, товарищ. — Лакей изящным жестом протянул поднос. Чьень выбрал мартини — в данный момент это был самый модный напиток среди высшего партийного класса Народного Китая — и отпил глоточек ледяной смеси. «Отличный английский джин, — отметил он про себя. — Может, даже с добавлением настоящего голландского можжевельника, или что они там добавляют». Он почувствовал себя лучше. «В принципе, здесь совсем неплохо, — решил он. — Даже весьма приятная обстановка. Все такие респектабельные, уверенные в себе. Они хорошо потрудились, теперь можно немного отдохнуть. Очевидно, это миф, будто рядом с Вождем люди испытывают тревогу и нервное возбуждение». Ничего подобного он пока не замечал — ни в себе, ни в других.

Какой-то широкоплечий пожилой человек остановил Чьеня очень простым способом: уперев ему в грудь свой бокал.

— Тот лилипут, — сказал он, ухмыльнувшись, — который просил у вас прикурить, ну, с грудями, как огни рождественской елки, на самом деле мальчик. — Он захихикал. — Здесь нужно держать ухо востро.

— А где можно найти нормальных женщин? Во фраках и с галстуками? — попытался сострить Чьень.

— Очень даже рядом. — Человек удалился, оставив Чьеня наедине с мартини.

Высокая красивая женщина в роскошном платье, стоявшая рядом с Чьенем, вдруг схватила его за руку. Он почувствовал, как напряглись ее пальцы. Она сказала:

— Вот он. Великий Вождь. Я вижу его в первый раз и так волнуюсь. У меня прическа в порядке?

— В полном, — пробормотал Чьень и посмотрел в ту же сторону, что и женщина. Первый взгляд на Абсолютного Благодетеля.

Вождь шел через зал, к столу. И это был не человек.

Но и не металлическая конструкция. Совсем не то, что Чьень видел по телевизору. Очевидно, механическое чудище предназначалось только для речей… Наподобие искусственной руки, которой однажды воспользовался Муссолини, чтобы приветствовать длинную и утомительную процессию.

«Боже, — подумал Чьень. Ему стало плохо. — Может, это подводный дракон, „Пасть“? Таня Ли что-то такое упоминала?» Но это не имело пасти. Ни щупалец, ни даже плоти. Собственно, Его там вообще словно не было. Стоило Чьеню сфокусировать на этом взгляд, и оно исчезало. Он видел сквозь него, видел людей по ту сторону зала, но не видел его самого. Однако когда он отворачивался, то боковым зрением сразу замечал его туманные контуры.

Оно было ужасно. Источаемый им ужас окатил Чьеня, как волна испепеляющего жара. Продвигаясь к столу, оно высасывало жизнь из людей, попадавшихся на пути. Одного за другим, пожирая их энергию с бездонным аппетитом. Оно их ненавидело — Чьень чувствовал его ненависть. Оно на дух не переносило людей, всех и каждого, — и Чьень улавливал долю этого отвращения. В мгновение ока все присутствующие на вилле превратились в мерзких слизняков, и это существо шествовало по склизким панцирям упавших, раздавленных улиток, глотало, пожирало, насыщалось… и надвигалось прямо на Чьеня. Или то была иллюзия? «Если это галлюцинация, то самая жуткая в моей жизни, — подумал Чьень. — Если реальность, то чересчур жестокая. Порожденное абсолютным злом существо, убивающее и заглатывающее поверженные жертвы». Он смотрел на след существа — цепочку раздавленных, искалеченных мужчин и женщин. Он видел, как они пытались заново собрать свои изуродованные тела, силились что-то сказать.

«Я знаю, кто ты, — подумал Тун Чьень. — Ты — верховный Вождь всемирной Партии, разрушитель и истребитель жизни. Я видел стихотворение арабского поэта Ты ищешь цветы жизни, чтобы пожрать их. Ты оплел Землю, и нет для тебя ни высоты, ни глубины. Где угодно, когда угодно — появляешься ты и поглощаешь. Ты создал жизнь, чтобы затем поглотить ее. И в этом находишь наслаждение.

Ты БОГ, — подумал он.»

— Товарищ Чьень, — сказал Голос. Голос исходил не со стороны безротого и безъязыкого видения, материализовавшегося прямо перед ним, а звучал внутри головы Чьеня. — Приятно познакомиться с вами. Что вы понимаете? Что знаете? Подите прочь. Какое мне дело до всех вас? Слизь. Какое мне дело до слизи? Да, я увяз в ней. Да, я испражняю слизь, но иду на это сознательно. Я мог бы раздавить всех вас. Я мог бы раздавить даже самого себя. Острые камни на пути моем, и слизь усеяна иглами и лезвиями. Я создаю для вас ловушки и тайники, глубокие тайные убежища, но моря для меня как кастрюля с варевом. Чешуйки моей кожи связаны со всем, что есть. Ты — я. Я — ты. Но это неважно. Так же неважно, как является ли существо с огневыми грудями мальчиком или девочкой. Можно получать удовольствие от тех и других. — Оно засмеялось.

Чьень не мог поверить, что оно разговаривало с ним. Что оно выбрало его. Это было слишком ужасно.

— Я выбрал всех и каждого, — продолжало оно. — Нет малых, нет великих, каждый упадет и умрет, и я буду рядом, наблюдая. Каждый раз. Так устроен мир. Мне ничего не нужно делать, только смотреть.

И вдруг связь прервалась. Но Чьень видел его. Как громадную сферу, повисшую в комнате. С миллионом, миллиардом глаз — для каждого живого существа. И когда живое существо подало, оно наступало на него и давило. «Для этого оно и сотворило жизнь, — понял он. — В арабском стихотворении говорилось не о смерти, а о Боге. Или, скорее, Бог и есть смерть. Одна сила, один охотник, один и тот же монстр-каннибал, и раз за разом оно попадало или промахивалось, но, имея в запасе вечность, ему некуда было спешить. Второе стихотворение тоже о нем, понял он вдруг. — То, что написал поэт Драйден. Жалкий хоровод — это мы, наш мир. И ты сейчас поглощаешь его. Мнешь, изменяешь согласно своему плану.

Но по крайней мере, — подумал он, — у меня осталось мое собственное достоинство».

Он с достоинством поставил бокал, повернулся, пошел к дверям. За дверьми оказался длинный коридор с ковровой дорожкой. Лакей в фиолетовой ливрее услужливо распахнул перед ним двери. Чьень оказался в темноте, на пустой веранде. Один.

Нет, не один.

Оно последовало за ним. Или уже было на веранде? Да, оно поджидало его. Оно с ним еще не покончило.

— Оп-ля! — Чьень головой вперед бросился через перила. Внизу, в шести этажах, блестела река — смерть, настоящая смерть, совсем не такая, как в арабском стихотворении.

Когда Чьень перелетал через перила, оно выпустило щупальце и ухватило его за плечо.

— Зачем? — удивился Чьень, но все-таки не стал вырываться. Он не понимал. И ему стало немного интересно.

— Не делай этого из-за меня, — сказало оно. Чьень не мог видеть его — оно стояло за спиной. Но часть его, на плече Чьеня, теперь выглядела как человеческая рука.

— Оно рассмеялось.

— Что смешного? — спросил Чьень, балансируя на перилах, придерживаемый псевдорукой.

— Ты делаешь мою работу за меня. Ты нетерпелив. Разве у тебя нет времени подождать? Я еще выберу тебя, не стоит упреждать события.

— А если я хочу сам? — спросил Чьень. — Из-за отвращения? Оно засмеялось. И промолчало.

— Почему ты молчишь?! — воскликнул Чьень.

И опять не получил ответа. Он спрыгнул обратно на веранду. И ладонь сразу отпустила плечо.

— Ты основатель Партии? — допытывался Чьень.

— Я основатель всего. Я основал Партию, и Антипартию, тех, кто за нее, и тех, кто против, тех, кого вы зовете империалистами-янки, тех, что окопались в лагере реакции, и так до бесконечности. Я основал все это. Я засеял этот мир жизнью, словно поле травой.

— И теперь наслаждаешься своим твореньем?

— Я хочу, чтобы ты увидел меня таким, каков я есть, а увидев, уверовал.

— Что? — Чьень дрогнул. — Уверовал во что?

— Ты в меня веришь? — спросило оно.

— Да. Я тебя вижу.

— Тогда возвращайся к своей работе в Министерстве. Тане Ли скажи, что видел старика, толстого, усталого, который любит выпить и ущипнуть смазливую девицу за зад.

— Боже, — прошептал Чьень.

— И пока ты будешь жить, не в силах остановиться, я буду тебя мучить. Я отберу у тебя, одно за другим, все, что у тебя есть, и все, что ты хочешь получить. А потом, когда ты будешь окончательно раздавлен и придет твой смертный час, я открою завесу тайны.

— Какой тайны?

— Воскреснут мертвые окрест. Я убиваю живое, я спасаю мертвое. И еще скажу тебе: есть вещи гораздо хуже, чем я. Но ты их не увидишь — к тому времени я тебя уже уничтожу. Теперь иди обратно на обед. И не задавай вопросов. Я делал так задолго до появления некоего Тун Чьеня, и буду так делать еще очень долго после него.

Он ударил, ударил в ЭТО изо всех сил.

И почувствовал страшную боль в голове.

Наступила темнота. Чьень почувствовал, что куда-то падает.

И снова темнота. Он подумал: «Я еще доберусь до тебя. Ты сам умрешь. Ты умрешь в мучениях. Будешь мучиться, как мучаемся мы, точно так же как мы. Я тебя распну. Клянусь Богом, я тебя распну на чем-нибудь высоком. И тебе будет очень больно. Как мне сейчас».

Чьень зажмурился.

Кто-то дернул его за плечо, резко, грубо. Он услышал голос Кимо Окубары:

— Напился как свинья. А ну, поднимайся! Шевелись!

Не открывая глаз, Чьень попросил:

— Вызовите такси.

— Такси уже ждет. Отправляйся домой. Какой позор! Устроить дебош на обеде у Великого Вождя.

С трудом поднявшись на ноги, он открыл глаза, осмотрел себя. «Наш Вождь — Единственный Истинный Бог. И враг, с которым мы сражаемся — тоже Бог. Они правы, он — это все, что есть. А я не понимал, что это значит. „Ты тоже Бог, — подумал он, глядя на офицера протокола. — Так что выхода нет, даже прыгать бесполезно. Это инстинкт сработал“, — решил он, весь дрожа.

— Смешивать алкоголь и наркотики, — презрительно процедил Окубара, — значит навсегда испортить карьеру. Мне это не раз приходилось видеть. Пошел вон.

Пошатываясь, Чьень побрел к громадным центральным дверям виллы Янцзы. Два лакея в костюмах средневековых рыцарей торжественно распахнули створки, качнув плюмажами на шлемах. Один из них сказал:

— Всего доброго, товарищ.

— Иди ты на… — огрызнулся Чьень и вышел в ночь.

Без четверти три ночи. Чьень, не в силах сомкнуть глаз, сидел у себя в гостиной, куря одну сигару за другой. В дверь постучали.

Открыв, он увидел Таню Ли в шинели, с посиневшим от холода лицом. В глазах застыл немой вопрос.

— Не смотри на меня так, — грубо сказал он. Сигара погасла, и он раскурил ее заново. — На меня и так сегодня пялились больше, чем достаточно.

— Вы видели, — сказала она.

Он кивнул.

Она села на подлокотник кресла и, помедлив, попросила:

— Расскажите, как это было.

— Уезжай отсюда как можно дальше. Очень, очень далеко, — сказал он. Потом вспомнил — нет такого далеко, чтобы спрятаться, скрыться. Кажется, что-то об этом было в стихотворении.

— Забудьте, что я сказал. — Он с трудом дошел до кухни и стал готовить кофе.

— Так… так плохо? — спросила Таня, войдя следом.

— Мы обречены. Обречены — вы к я, то есть себя я не имею в виду. Я в это не ввязываюсь. Просто хочу работать в Министерстве и забыть все, что произошло. Забыть всю эту чертовщину.

— Это инопланетное существо?

— Да, — кивнул он.

— Оно настроено враждебно к нам?

— Да. И нет. И то, и другое одновременно. В основном — враждебно.

— Тогда мы должны…

— Иди-ка домой и ложись спать, — посоветовал Чьень и внимательно посмотрел на нее. Он довольно долго просидел в гостиной, и многое обдумал. Очень многое. — Ты замужем?

— Нет, сейчас — нет. Раньше была.

— Останься со мной, — попросил он. — До утра, пока не взойдет солнце. Уже недолго осталось. Я боюсь темноты, — добавил он.

— Ладно. — Таня расстегнула пряжку плаща, — но я должна получить ответы.

— Что имел в виду Драйден? — спросил Чьень. — Небесные сферы… Что это значит?

— Нарушатся законы Вселенной. — Она повесила плащ в шкаф спальни. Под плащом у не был оранжевый полосатый свитер и плотно облегающие брюки.

— Скверно, — вздохнул Чьень.

— Не знаю. Наверное, — подумав, ответила она.

— По-моему, это как-то связано с идеей старика Пифагора о „музыке сфер“. — Она уселась на кровать и стала снимать туфли, похожие на тапочки.

— Ты веришь в это? Или ты веришь в Бога?

— Бога! — засмеялась она. — Время веры в Бога кончилось вместе с эпохой паровозов. О чем ты? О боге или о Боге?

— Не смотри на меня так. — Он резко отодвинулся. — После сегодняшнего вечера я не люблю, когда на меня смотрят.

— Если Бог существует, наши дела Его, наверное, мало волнуют, — сказала Таня. — Я так думаю. Победит зло или добро, погибнет человек или животное — Ему, судя по всему, это безразлично. Честно говоря, я не вижу никаких Его проявлений. И Партия всегда отрицала всякую форму…

— Но ты в Него верила? Когда была маленькой?

— Только тогда. И я верила…

— А тебе не приходило в голову, что „добро“ и „зло“ — это разные названия одного и того же? Что Бог может быть добрым и злым одновременно?

— Я тебе налью чего-нибудь. — Шлепая босыми ногами, Таня вышла на кухню.

— Разрушитель, — сказал Чьень. — Железяка, Пасть, Птица, Заоблачная Труба. Плюс другие названия, формы, не знаю. У меня была галлюцинация. На обеде у Вождя. Очень сильная и очень страшная.

— Но стелазин…

— От него стало еще хуже.

— Можно ли бороться с ним?.. — задумалась Таня. — Этим существом, созданием, призраком, видением — что ты видел? Ты называешь это галлюцинацией… но, очевидно, это была не галлюцинация.

Чьень сказал:

— Верь в него.

— И что это даст?

— Ничего, — устало ответил он. — Ровным счетом ничего. Я устал, пить не хочу. Давай ляжем в постель.

— Хорошо. — Она прошлепала обратно в спальню, начала стягивать через голову свой полосатый свитер. — Поговорим потом.

— Галлюцинация, — пробормотал Чьень, — Милосердная галлюцинация. Лучше бы у меня была галлюцинация. Верните мне мою галлюцинацию! Пусть все будет как раньше, до той встречи с калекой-торговцем.

— Ложись в постель. Тебе будет хорошо — тепло и приятно.

Он снял галстук, рубашку — и увидел на правом плече знак, стигмат, след руки, остановившей его прыжок с веранды. Красные полосы. Похоже, они никогда не исчезнут. Он надел пижамную куртку, чтобы скрыть следы.

— Твоей карьере теперь ничего не грозит, — сказала Таня. — Разве ты не рад?

— Конечно рад, — кивнул он, ничего не видя в темноте. — Очень рад.

— Иди ко мне, — позвала Таня, обнимая его. — Забудь обо всем. По крайней мере, сейчас.

Он прижал ее к себе. И стал делать то, о чем она просила, и чего хотел сам. Она была ловкая и хорошо справилась со своей ролью. Они хранили молчание, потом она выдохнула: „О-о!..“ И обмякла.

— Если бы можно было продолжать вот так бесконечно, — сказал Чьень.

— Это и была вечность, — ответила Таня. — Мы были вне времени. Это безгранично, как океан. Наверное, так было в кембрийскую эру, пока мы не выползли на сушу. И есть только один путь назад — заниматься любовью. Вот почему это так много значит для нас. В те времена мы были как единое целое, как одна большая медуза… Их иногда выбрасывает на берег волна.

— Выбрасывает на берег, и они умирают, — сказал он.

Он прошлепал в ванную за полотенцем. Там он снова — поскольку был голый, — увидел свое плечо, то место, где Оно его ухватило, втаскивая назад, чтобы поиграть с ним еще.

След кровоточил.

Чьень промокнул кровь, но она тут же выступила вновь. „Сколько я протяну? Наверное, несколько часов“.

Вернувшись в спальню, он спросил:

— Ты не устала?

— Нисколько. Если ты можешь еще… — Она смотрела на него, едва видимая в смутном свете утра.

— Могу, — сказал он. И прижал Таню к себе.