Волшебная ночь

Глава 21

Он стоял на возвышении и молча ждал, когда последние из отставших мужчин соберутся в ложбине, хотя большая часть их уже толпилась перед ним. Мужчины, тихо переговариваясь, настороженно поглядывали на него.

А в нем кипела холодная ярость. Он пока не знал, о чем будет говорить. Он и сейчас не думал об этом. Слова придут сами, стоит только начать. Главное — он знает, что будет делать. И все-таки сначала он должен говорить. Он неторопливо постукивал по бедру рукояткой хлыста.

Мужчины, казалось, почувствовали тот момент, когда он собрался заговорить, хотя он не поднял руки, не подал никакого знака. Шорохи и шепот стихли. Все взгляды были устремлены к нему. И в этой тишине Алекс почувствовал затаившуюся враждебность. Но сейчас это не имело никакого значения.

— Я устал вести с вами войну, — начал он, оглядывая обращенные к нему лица. — Вы считаете меня врагом только оттого, что я английский аристократ и владелец земли, на которой вы живете и трудитесь. Мне это тоже надоело. И очень жаль, что человека, который рассказывает мне о ваших заботах, вы называете шпионом и избиваете плетьми.

Среди мужчин пронеся едва слышный ропот. Кто-то переминался с ноги на ногу. Некоторые потупили глаза.

— Ни одна из женщин никогда не доносила мне на вас, — медленно и отчетливо продолжил граф.

Он переждал, пока стихнет недоверчивый ропот.

— Женщина, которую избили этой ночью, невиновна в том, в чем ее обвинили, — продолжил он. — Она учитель моей дочери, а не шпион.

По толпе снова прокатился ропот.

— Кроме того, — сказал Алекс, и вновь наступила полная тишина, — я говорю, что осуждаю запланированный вами марш в Ньюпорт. Я осуждаю его, потому что, выходя на него, вы рискуете быть ранены или арестованы. Я осуждаю ваше решение, но если плети «бешеных быков» не засвистят над Кембраном, собирая всех непокорных на демонстрацию, я не предприму ничего, чтобы помешать вам. Достаточно того, что я предупредил вас, а решить вы должны сами. Вы свободные люди, в конце концов.

Он переждал шум, пробежавший по толпе. Он не мог понять, что вызвало этот гомон — удивление или общая подозрительность и недоверие.

— А между тем, — продолжил он, — у нас есть много дел, которые нужно делать здесь. Уже два года я владею заводом и шахтой. За те несколько месяцев, что я провел здесь, я понял, насколько был безответствен все это время, думая, что все в порядке. Мне стыдно за это. Здесь столько дел, что им можно посвятить десятилетия, — это и новые дома, и водопровод, и канализация, и школы, и многое другое. Но меня рассердило — да, меня очень рассердило и огорчило, что вы не захотели пойти мне навстречу, что вы проигнорировали мою просьбу об общем собрании, на котором мы могли бы обсудить, с чего нужно начать.

Толпа загудела, мужчины что-то кричали ему. Но все они говорили одновременно, так что он не мог разобрать ни слова. Впервые он поднял руку, требуя тишины.

— Я правильно понял вас? — спросил он. — Вы не слышали о моем приглашении?

По реакции мужчин он понял, что его догадка верна.

— Наверное, — продолжал он, — ваш лидер счел нужным принять решение, не посоветовавшись с вами. Наверное, он подумал, что вы будете непреклонны, что вы не захотите поверить врагу и работать с ним.

— Но у нас бы тогда был выбор! — прокричал кто-то, и в толпе одобрительно загудели.

— Что решил Перри, то хорошо для меня! — откликнулся другой голос и тоже заслужил крики поддержки.

Алекс поднял руку.

— Если я буду вынужден в одиночку улучшать жизнь в Кембране, — сказал он, — значит, так тому и быть.

Это мое право и моя ответственность. И все-таки я предпочел бы принимать решения вместе с вами, а не за вас. Я попрошу отца Ллевелина разрешить мне провести собрание на следующей неделе в воскресной школе — не на моей, а на вашей территории. Я попрошу его вести это собрание. А сам приду и буду участвовать наравне со всеми. Приглашаю прийти всех и привести своих жен.

— О Господи! — воскликнул кто-то. — Этого нам только не хватало!

Над толпой пронесся смех, Алекс тоже улыбнулся.

— Ваши женщины целыми днями сидят дома, присматривая за детьми, пока вы трудитесь на заводе или в шахте, — сказал он, когда смех затих. — Я думаю, вы сможете убедиться, что у них есть серьезные и дельные мысли о том, что нужно сделать для оздоровления и улучшения жизни в Кембране. Может быть, нам стоит научиться прислушиваться к их мнению и уважительно относиться к их мыслям.

Он почувствовал, что мужчины в растерянности, они не знали, как реагировать на его слова. Но он не собирался убеждать или уговаривать их. Все они были перед ним, и они слышали, что он сказал. Они поняли его. Их жизнь будет меняться к лучшему, хотят они этого или нет. Но он не может изменить их отношение к себе. Это зависит от них.

Он дождался полной тишины и помолчал еще несколько мгновений. Тишина стала напряженной и звенящей.

— Здесь ли Оуэн Перри? — наконец произнес он.

— Я здесь, — откликнулся уверенный и ясный голос из задних рядов.

Алексу потребовалось какое-то время, чтобы найти его глазами в толпе.

— Оуэн Перри, — заговорил он, бросая плетку на землю к своим ногам и начиная нарочито медленно снимать пальто, — я как-то говорил вам, что если «бешеные быки» еще раз придут в Кембран, если они опять будут пугать и обижать моих людей, я не дам им спуску, я найду их и накажу их так же, как они наказывают моих людей.

— Да, говорили, — ответил Оуэн с вызовом и презрением. Алекс расстегнул жилет, снял его и бросил на землю поверх плетки и пальто.

— Они приходили, — продолжал он, — и пытались запугать женщину. Женщину настолько отважную, что она не послушалась их угроз и не обратилась за помощью к тем, кто мог бы защитить ее. Она терпела этот ужас три дня.

Тишина над лощиной была громче, чем рев «бешеных быков».

— Этой ночью несколько мужчин, настолько трусливых, что они спрятали свои лица и говорили шепотом, чтобы их не узнали, связали ее на земле и избили плетьми, — говорил Алекс. — Она получила пятнадцать ударов, а утром пришла на работу и даже ни словом не обмолвилась о случившемся.

Его галстук уже был на земле, рядом с другой одеждой. Он освободил рубашку из бриджей и принялся расстегивать и ее. Пока он говорил, он не отрывая глаз от Оуэна Перри.

— Если бы даже она была, виновна в том, за что была наказана, — продолжал Алекс, — если бы даже донесла мне на вас, все равно она — женщина. А вы, Оуэн Перри, были среди «бешеных быков».

— Да, — ответил Оуэн Перри, перекрывая рокот, пробежавший над толпой.

— Ах, чертов ублюдок! — проревел чей-то голос. Алекс узнал в нем голос Хьюэлла Риса. — Дайте мне добраться до него! Я вырву ему руки и с радостью отправлюсь в преисподнюю за это. Я буду счастлив век гореть в геенне огненной, лишь бы знать, что Перри жарится вместе со мной!

Но мужчины, стоявшие рядом, удержали его, и вновь воцарилась тишина. Перри, гордо подняв голову, неотрывно смотрел Алексу в глаза.

— Выходи, Перри, — сказал Алекс. — Надеюсь, мужчины, для которых ты лидер, а я — хозяин, помогут освободить нам место в середине этой лощины. Я буду бороться с вами один на один, как мужчина с мужчиной. Если победа будет на моей стороне, я накажу вас так же, как вы с вашими громилами наказали Шерон Джонс этой ночью. Вы получите пятнадцать ударов моей плетью.

Оуэн Перри рассмеялся. И Алекс знал почему. Он видел этого здоровяка на заводе обнаженным по пояс, видел его мускулы. Но Перри не пришлось еще как следует разглядеть его, Алекса, и он, конечно, не знал, что Алекс проходил подготовку в одном из самых престижных боксерских клубов в Лондоне. И он еще не понял, какую убийственную ярость вселяет любовь в сердце мужчины и в его мускулы.

Мужчины расступились, и как по волшебству в центре ложбины образовался пустой круг и две дорожки к нему: одна — от возвышения, на котором стоял Алекс, другая — от того места, где был Оуэн Перри. Алекс снял ботинки, носки и вышел в центр круга.

— Вы можете выбрать себе секундантов, Перри, — сказал он. — Я полагаю, найдутся мужчины, которые примут вашу сторону. Я же останусь один — как всегда со дня приезда в Кембран.

— Нет, вы не один, — услышал он звонкий юношеский голос. — Я буду вашим секундантом, сэр. За Шерон.

Алекс, впервые оторвав взгляд от Оуэна, с удивлением посмотрел на стоявшего рядом Йестина Джонса.

— И я.

— Я тоже.

Хью Джонс и Эмрис Рис сказали это почти одновременно, выходя к Алексу и становясь рядом с Йестином.

— Благодарю вас, — сказал Алекс и опять повернулся к Оуэну, который уже снимал с себя одежду.

— Надеюсь, вы не измолотите этого ублюдка до полусмерти, — сказал Эмрис Рис. — Я хочу, чтобы и мне кое-что осталось.

Борьба была долгой. Непробиваемая мощь Оуэна Перри столкнулась с силой и умением Алекса, и несколько долгих минут без перерыва они обменивались крепкими ударами, искали уязвимые места противника, не ожидая пощады, не позволяя себе ни упасть, ни расслабиться. Для обоих это было больше чем просто кулачный бой. Это была борьба ненависти с одной стороны и решительности — с другой.

Алекс совсем не был уверен в своей победе. Но как бы ни обернулось дело, победой или поражением, это был бой, который рано или поздно должен был произойти. Они сражались, окруженные сотней притихших мужчин, слыша удары своих кулаков и свое дыхание. И в конце концов Алекс понял, что должен победить, должен во что бы то ни стало. Он вышел на бой, чтобы отомстить за Шерон. Он отвлекся от мыслей о своем сопернике, от боли, которая охватывала его тело, и сконцентрировался на воспоминании о кровавом рубце, который заметил сегодня утром на ее шее, вспомнил, как промывал раны на ее спине, вспомнил ее лицо, бледное и напряженное, и ее потемневшие от боли глаза.

И наконец, он вспомнил, какой потерянной она была, как рыдала — уже не от боли, а от осознания того, что Оуэн Перри был среди мужчин, избивавших ее.

Охваченный холодной яростью, забыв о боли и усталости, Алекс вновь сконцентрировал внимание на противнике; он выжидал, когда тот откроется, когда на мгновение в плотной обороне обнаружится брешь. Сейчас, когда оба они были измотаны, ждать такого момента пришлось недолго. Алекс сделал только один мощный, удар правой, и Оуэн упал.

И тот и другой уже не раз падали до этого, но быстро вскакивали на ноги, не дожидаясь помощи секундантов. Однако на этот раз Перри остался лежать, уткнувшись лицом в вереск и часто дыша. Он не потерял сознание, но силы и желание продолжать борьбу оставили его.

Мужчины Кембрана в изумленном молчании смотрели на него. Много лет никто не решался испробовать на себе силу кулаков Оуэна Перри, никто никогда не видел его поверженным. Те, кто считал Алекса изнеженным аристократом, кто говорил, что он струсил, когда поспешил пойти навстречу забастовщикам, были озадачены и, не веря собственным глазам, смотрели на явное доказательство его силы, лежащее на земле в центре круга.

Алекс прошел к возвышению и вытащил из-под вороха одежды хлыст. Мужчины расступились, давая ему дорогу, когда он медленно прошел обратно. Он встал над распростертым на земле Оуэном Перри, широко расставив ноги и держа хлыст в правой руке. Оуэн следил за Алексом. Он не сделал попытки встать, более того — усталым движением отогнал от себя своих секундантов. Он не перекатился на спину и не предпринял никакой другой попытки, чтобы защититься от обещанного наказания.

— Плетки были мокрыми, — сказал он презрительным тоном. — И били в полную силу.

Алекс смерил его долгим взглядом. Он знал: Перри не побежит. Он будет лежать и примет наказание. Но ведь у Шерон не было даже такого выбора. Ее бросили на землю и, привязав руки и ноги к кольям, исхлестали мокрыми плетками. В полную силу.

— Трус! — неожиданно прошипел Оуэн Перри. — Что, боишься пустить немного крови, Крэйл? Или испугался, что рука дрогнет?

Алексу стало горько. Ненависть за ненависть. Насилие за насилие. Око за око. Он швырнул хлыст на землю и отвернулся.

— Я оставляю это на твоей совести, Перри, — помолчав, сказал он. — Думаю, для тебя это будет так же обидно и больно, как удар плетью.

— Ах ты, поганый ублюдок! — услышал он за спиной рев Эмриса Риса. — Получи же тогда от меня за Шерон!

Просвистел хлыст, и прозвучал глухой удар, сопровождаемый сдавленным стоном.

Алекс не оглянулся. Он оделся с медленной тщательностью, стараясь не замечать ноющей боли в теле.

Когда через несколько минут он спускался вниз с холмов, то слышал гул голосов, раздававшийся из лощины, и спрашивал себя, за кем же будет окончательная победа — за ним или за Оуэном Перри.

Она проснулась и на этот раз сразу поняла, где она и почему она здесь. Должно быть, прошло очень много времени, думала Шерон. Она даже не предполагала, что действие лекарства может быть таким сильным. Она осторожно пошевелила плечами, сначала одним, потом другим. Спина еще болела, но боль была уже не такой, как утром, когда она пришла на работу и сидела с Верити — тогда весь мир казался ей стиснутым железными тисками кошмара.

Она спустила ноги и медленно встала. Дверь напротив, должно быть, ведет в уборную. Ноги были ватными, но Шерон заставила их доставить себя туда и затем, спустя несколько минут, обратно. Она с удовольствием снова опустилась на кровать. Это сильное лекарство, говорил Алекс. Сильное, на самом деле сильное. Она прикрыла глаза. Спину пощипывало, но если лежать не двигаясь, боль чувствуется меньше. Ей нужно научиться жить с болью. Побили ее не на шутку. Похоже, «бешеные» вложили всю силу внушения двадцати ударов в эти пятнадцать.

Она полежит еще немножко, а потом встанет и пойдет домой. Бабушка, наверное, уже беспокоится. Но пока она не в состоянии добраться до дома. Она просто не в силах двигаться. Кто-то сказал — может, это был голос мисс Хэйнс? — что к ней домой послали человека предупредить, что она останется в замке до вечера.

Она вздохнула сонно и удовлетворенно. Ей не нужно мучить себя. Она может остаться здесь. И поспать.

Еще кто-то называл ее «моя крошка». И была такая нежность в том голосе… Этой нежности ей не хватало всю жизнь, она тосковала о ней. И он плакал над ней. А она сказала ему «папа». Не «отец», а «папа». Она всю жизнь чувствовала ноющую пустоту в душе оттого, что у нее нет человека, которому она могла бы сказать «папа». И эта пустота вдвойне больнее, ведь на самом деле такой человек есть, просто ей никогда не приходилось называть его так.

«Папа», сказала она. Сказала во сне. Да, это был сон. Ах, как хотелось бы ей думать, что это было наяву! Но это был только сон, порожденный действием лекарства.

— Шерон?

Она не слышала, как он вошел. Наверное, она задремала. Она открыла глаза и улыбнулась.

— Александр.

— Как твоя спина? — спросил он.

— Терпимо, — ответила она. — Лекарство еще действует.

— Хорошо, — сказал он. — Тебе это пока необходимо.

— Да. — Она внимательно разглядывала его лицо. — Ты дрался?

Он кивнул.

— Из-за меня? — прошептала она. — С Оуэном?

Он снова кивнул.

Она закрыла глаза.

— Неужели он выглядит так же, как ты? — спросила она.

— Пожалуй, хуже, — тихо признался Алекс. — Шерон, теперь все знают, что тебя обвинили и наказали незаслуженно. Я отомстил за тебя.

— Насколько я помню, еще никому не удавалось победить Оуэна в драке, — сказала Шерон.

— Мне было за что драться, — ответил Алекс. Шерон открыла глаза и пристально посмотрела на него.

— Ты сделал это при всех, Александр? — спросила она. — Все видели это?

— Все, — ответил Алекс. — Все мужчины Кембрана. Шерон закрыла глаза. Ей ни к чему было расспрашивать его — она представляла себе случившееся так живо, как если бы это происходило на ее глазах. Он должен был собрать их в горах, на обычном месте их сборов. Это место словно предназначено для того, чтобы все произошло именно там. Он по праву хозяина собрал там всех мужчин, рассказал им все как было и свершил праведный суд. Но нет, наверное, все было не совсем так.

— Это была честная борьба? — спросила она, не открывая глаз.

— Да, — ответил Алекс. — Вот этими кулаками я отомстил за тебя. А он своими сделал из меня то, что ты видишь.

Шерон понимала, что это дико, не по-христиански радоваться случившемуся, но ничего не могла поделать с собой. Она была рада.

— Спасибо, — прошептала она и открыла глаза.

Он внимательно посмотрел на нее, приблизился к кровати и кончиками пальцев коснулся ее щеки. Она поймала его руку и прижалась губами к его ладони, и он не отобрал руки.

— Спасибо, — повторила она и улыбнулась, глядя в его голубые глаза.

— Лекарство еще действует? — спросил Алекс.

Она кивнула.

— Не больно?

Она покачала головой.

— Но ты ведь понимаешь, что происходит? — продолжал он.

Конечно, Шерон поняла его в тот же момент. И без колебания кивнула ему, глядя прямо в глаза.

Еще некоторое время Алекс не двигался, внимательно вглядываясь в ее лицо. Затем прошел к двери, и Шерон услышала, как повернулся ключ в замке. Алекс вернулся к ней и, не отрывая от нее взгляда, стал раздеваться.

Он был порядком избит, Шерон не могла этого не заметить. В синяках, но прекрасный, как Аполлон. В первый раз, в горах, она не видела его, в тот раз она могла только почувствовать его тело. Но теперь ее глаза упивались его мускулистой, пропорциональной красотой. И она хотела его, хотела слиться с ним, стать одним целым с ним, хотела излечиться им и излечить его собой.

— Шерон! — Алекс уже разделся, убрал простыни, укрывавшие ее, помог ей освободиться от сорочки и других одежд. — Моя прекрасная Шерон.

— Прекрасный Александр. — Она улыбнулась и протянула к нему руки.

Он не лег на нее. Он осторожно раздвинул ее ноги и опустился на колени между ними.

— Не двигайся, — прошептал он. — Я сам сделаю все, что нужно. Просто лежи.

Нет, это вовсе не значило, что он проникнет в нее и постарается как можно быстрее получить удовлетворение. Шерон поняла это спустя полчаса или около того. Он дарил ей удовольствие, тихое, медленное наслаждение, которое она впитывала в себя без исступления страсти.

Он ласкал ее груди, слегка сдавливая их, и повергал ее в восторг от болезненной пульсации в сосках. Он склонился к ним, ласкал их, гладил и посасывал, и Шерон чувствовала, как пульс желания бежит от сосков вниз, в глубины ее лона, заставляя ее беспокойно двигать бедрами.

Она раскинула руки и крепко ухватилась за край кровати. На какое-то мгновение это напомнило ей, как она лежала распятая на сырой земле. Но сейчас она лежит не для того и распята добровольно. Ничто не держит ее запястий и щиколоток, ее тело не изнемогает от боли, а купается в наслаждении.

— Помоги мне забыть о кошмарах! — выдохнула она. Он оторвал голову от ее груди и проследил взглядом за движением ее руки к широко раздвинутым ногам, потом посмотрел ей в лицо, и Шерон поняла, что больше не надо слов.

— Конечно, милая, — шепнул он. — Хватит кошмаров, хватит мучений и насилия. Только любовь.

Ее взгляд утонул в его глазах. Любовь? Да, любовь. Тогда, в горах, он называл ее любимой, и она верила ему. Она верит ему и сейчас. Пусть у их связи нет будущего, но она существует сегодня и она прекрасна.

— Да, — прошептала она. — Люби меня, Александр.

И он любил ее, сначала руками, так, что она едва не потеряла сознание от восторга. Она не понимала, как у него получается так чувствовать ее, чтобы пробуждать в ней желание и восторг, не доводя до полного исступления, которое было бы сейчас мучительно для ее израненного тела, но она приняла его умение с благодарностью и любовью. Сладкая влага текла из ее чрева по его руке, и Шерон стонала и улыбалась ему в глаза. А он улыбался ей.

— Не двигайся, — сказал он. — Я постараюсь не причинить тебе боли. Но если будет больно, останови меня, ладно?

Его рука скользнула под ее бедра, но лишь чуть-чуть приподняла их. Он не лег на нее, он оставался стоять на коленях между ее ног. Шерон опустила глаза и увидела, как он входит в нее осторожно, но решительно, на всю длину своего желания. Она сжала его внутри себя.

— Ах!.. — выдохнула она.

Ей доставляло удовольствие наблюдать, как он любит ее, следить за его вторжением и выходом, наблюдать и одновременно чувствовать его. Он делал это медленно и мягко но глубоко. Ее руки все крепче стискивали края кровати, ее мышцы все плотнее охватывали его при каждом вторжении, желая навсегда оставить его внутри. Затуманенными глазами он посмотрел на нее.

— Мне подождать тебя? — спросил он хрипло. — Или тебе будет больно?

— Подожди. — Блаженная улыбка блуждала на ее лице. — Я скоро. Я хочу быть с тобой. Подожди меня.

Он терпеливо двигался в ней, а она закрыла глаза и сконцентрировалась на ощущении, расцветавшем в ней, поднимавшем ее в райские кущи, в которые они должны были войти вместе и в один момент. Одним телом, одной душой. И на один краткий миг их несбыточная любовь стала вдруг восхитительно реальной и возможной.

— Да! — выдохнул Алекс. — Да. Сейчас, любимая! Сейчас! Да, Шерон! Сейчас…

И они вместе вошли в вечность.

— Кариад… — услышала она его шепот.