Волшебные и страшные мифы леса. От феникса до Иггдрасиля

Мифы, легенды и истории

Мы поговорили о деревьях, животных и различных невероятных существах, которые населяют леса всего мира. Но разве знали бы мы о них, если бы не мифы, легенды и истории, которые превратили их в важных персонажей лесного мира? С древних времен люди любят рассказывать истории. В одних с помощью мистики объясняются непонятные физические явления, другие созданы, чтобы передать следующим поколениями важные моральные правила и значение определенных символов, наконец, есть и те, которые слагали просто ради удовольствия поведать о чем-нибудь захватывающем и интересном.

Если сегодня подобные рассказы все чаще воспринимаются как пустая трата времени для бездельников и детей, то в прошлом знание мифов и историй собственного народа считалось признаком великой мудрости и внутренней силы. Чаще изучали и хранили легенды шаманы и колдуны, однако нелишним это было и для воинов и искателей приключений. Славная история холодной ночью в плавании или во время тяжелого перехода через пустыню могла спасти жизнь. Рассказы об Арджуне, Зигфриде или Одиссее, их подвигах и приключениях, победах и поражениях могли даже робкому сердцу дать необходимые силу и храбрость, чтобы соответствовать деяниям легендарных кумиров. Речь шла не о детских сказках. Речь шла о героях!

К сожалению, как это часто случалось в истории человечества, богачи и властители искажали мощную суть сказаний и легенд и использовали их, чтобы сломить волю народа и заставить людей следовать навязанной сверху воле. Вера, что героическая гибель в битве дарует право вечно пировать в залах Вальгаллы в компании Фрейи и Одина, заставляла викингов бесстрашно бросаться в гущу сражения. Страх греха и божественного наказания, вселяемый священнослужителями своей пастве, усиливал их контроль, которым они пользовались, чтобы заставить людей отвергнуть все, что угрожало власти церкви.

Несмотря на это, мы никогда не должны забывать о важных символических и мистических истоках, которые скрываются в глубине всех религий, от буддизма до христианства. Какими бы порой жестокими и бессмысленными ни выглядели верования наших предков, важно не принижать их значение, а всегда анализировать их, проявляя интерес и любопытство, потому что часто они скрывают в себе куда больше истины, чем мы можем вообразить.

Кроме того, невероятно интересно отслеживать, как различные легенды и мифы влияли друг на друга в течение всей истории человечества. Порой речь шла о настоящей культурной апроприации, как в случае с римской и древнегреческой мифологией, но порой остается только изумляться тому, как народы с противоположных концов Земли каким-то непостижимым образом воссоздавали и использовали одинаковые архетипы и символы в своих сказках и легендах.

Согласно философу и психологу Карлу Густаву Юнгу, у человечества есть настоящий котел с символами и архетипами, к которому привязано сознание каждого из нас, — так называемое коллективное бессознательное. Общая память, состоящая из ценностей и идей, которые меняются со временем и к которым все мы, начиная с нашего первопредка, постоянно неосознанно обращаемся. По сей день отдельные архетипы используются в современных художественных произведениях. Достаточно вспомнить наставления мудрого учителя Йоды, которые сильно напоминают каноническое Евангелие или изречения из даосских мифов. В любом случае, каким бы ни было их происхождение, никогда не принижайте важность этих историй, поскольку они хранят в себе сердце и душу человечества как такового и только благодаря им мы сможем вновь соединиться с нашим прошлым и, не исключено, узнать что-то о будущем.

А теперь хватит болтать, давайте прочитаем парочку историй!

Аполлон и Дафна

Аполлон знал, как он прекрасен. У него были карие глаза с огненно-красными крапинками и длинные золотистые волосы, которые обрамляли загорелое лицо, являя собой подлинное божественное великолепие. Но не только изумительным телом мог похвастаться юный бог, его таланты и способности тоже были достойны восхищения. Во всей Греции, пожалуй, лишь Орфей мог тягаться с ним в игре на кифаре и создавать такую же нежную и пленительную музыку, которую почти магическим образом извлекал из струн Аполлон. Не говоря уже о выдающейся стрельбе из лука — другом таланте этого бога.

Стрельба из лука была, определенно, любимым занятием Аполлона, и с годами он стал настолько хорош в этом, что мог с любого расстояния поразить любую цель. Некоторые самонадеянные храбрецы бросали ему вызов, будучи убеждены, что превосходят Аполлона в меткости, и каждый раз это заканчивалось для них плачевно. Вступить в поединок с богом — настолько же отважный поступок, насколько и безрассудный. Когда Аполлон натягивал тетиву, крепко удерживая ее средним и указательным пальцами, его дух становился единым целым с луком. Изогнутое тисовое оружие дрожало и дышало вместе с ним, превращаясь из простой вещи в живое пульсирующее существо. Глаза Аполлона сливались с наконечником стрелы, мышцы его напрягались словно тетива, а душа скользила по изгибам деревянной дуги лука. Затем он отпускал тетиву и всегда поражал свою цель. И когда Аполлон довольно смеялся, смахивая со лба прядь взмокших волос, ни один смертный не стал бы спорить с тем, что видит перед собой самое великолепное и восхитительное создание, над которым когда-либо всходило солнце.

Наша история начинается именно со стрелы, которая вонзилась в пасть огромного Пифона, убив его. То был гигантский чудовищный змей, покрытый коричневой чешуей, длинный и могучий, словно горный массив. Зубы его напоминали мраморные колонны, а в глазах сверкал огонь. Аполлон решил сразить его и, конечно же, не отступился от своего намерения. Поединок получился неимоверно тяжелым и изматывающим, и назвать его эпичным было бы преуменьшением. Пифон оказался ужасающим и изворотливым, но и Аполлон не отставал от него, и в конце концов именно кровь монстра пролилась на землю. Вновь Аполлон сразил врага с помощью своего непобедимого лука, однако наша история повествует не об этой победе.

Я поведаю вам о первом поражении Аполлона и о том, как благодаря этому появилось на свет лавровое дерево. Воодушевленный победой над чудовищным змеем, Аполлон принес весть о своем подвиге на вершину горы Олимп, где находилось жилище богов. Все начали праздновать, поднимая наполненные нектаром кубки и восхваляя юного бога. Минерва была поражена его хитростью, Марс — храбростью, и даже Диана, сестра-близнец Аполлона, которая обычно насмехалась над ним, принижая его умения, на этот раз вынуждена была присоединиться к хвалебному хору.

Внезапно Купидон, маленький лучник со стрелами любви, приблизился к Аполлону, чтобы поговорить с ним.

— Ты был невероятен! — взволнованно произнес малыш. — Только рука настоящего мастера способна сделать такой выстрел, которым ты пронзил пасть чудовища!

Опьяненный всеобщим восхищением, Аполлон уже настолько уверился в своей доблести и силе, что даже в словах похвалы увидел, что его достоинства умаляют.

— Да что ты в этом понимаешь! — усмехнулся он в ответ на слова Купидона. — Ты даже не знаешь, что значит поразить цель!

— Позволь, но я тоже лучник! — обиженно парировал Купидон, указывая на свой золоченый лук и колчан со стрелами, висевший на его обнаженной спине. — Конечно, я не так хорош, как ты, но…

— Даже не смей продолжать! — перебил его Аполлон. — Мои стрелы способны сразить могучих существ и непобедимых воинов, а на что годны твои? Они лишь приносят немного любви и сладострастия в сердца хрупких юнцов, детская забава, да и только. Даже в шутку не смей сравнивать наши таланты, мальчишка. И думать забудь об этом!

Затем Аполлон поднялся и, сделав напоследок большой глоток из чаши с нектаром, решил прогуляться, чтобы немного размять ноги.

— Хороший лучник, понимаете ли! Забудь об этом! — продолжал он насмехаться над крылатым богом, уходя.

Однако Купидон не забыл о нанесенной ему обиде. В его раненом сердце теперь бушевало лишь одно безудержное чувство: жажда мести. Он решил проучить этого напыщенного гордеца. Купидон знал, что его лук способен принести куда больше ущерба, чем оружие Аполлона, так что он вытащил из колчана две стрелы — одну золотую и одну бронзовую — и, злорадно улыбаясь, спустился за обидчиком с Олимпа.

В Фессалии есть бурная и резвая река Пеней, которую оберегал одноименный бог. У этого речного бога было много дочерей, но самой прекрасной, без сомнений, считалась Дафна, изумительная нимфа, которая своей улыбкой озаряла лесные поляны и заставляла цвести и зеленеть травы и прочие растения. Пеней так сильно желал внуков, что уже долгое время пытался найти мужа, достойного красоты его дочери. Однако Дафна была строптива, мужчины вызывали у нее страх и отвращение, и мысль соединиться телом и душой с одним из них нисколько ее не прельщала. Ее кумиром была Диана — непорочная дева-охотница, и нимфа стремилась оставаться такой же невинной, как и она. Когда Дафна поведала об этом отцу, тот, конечно, сильно расстроился, но каждое желание дочери было для него законом, так что речной бог прекратил искать ей суженого.

В день, когда случилась эта история, Дафна, напевая и радостно танцуя, собирала в лесу цветы. Аполлон услышал этот пленительный голос и, охваченный любопытством, замер и спрятался за кустом, чтобы узнать, кто же поет чудесную песню. В тот миг, когда он увидел Дафну, собиравшую цветы среди трав, его сердце почти остановилось. Светлые волосы незнакомки, казалось, были усеяны драгоценными каменьями, а ее грациозные движения, с которыми она срывала цветы, напоминали танец голубки. У юной девы была тонкая белоснежная шея, идеальное тело, грудь, похожая на два спелых яблочка, и стройные ноги с превосходными изящными ступнями. Аполлон почувствовал, как что-то ужалило его в шею, и в тот же миг любовная искра превратилась в безжалостный пожар, сжигая остатки разума и заставляя юного бога подняться на ноги и выйти из своего укрытия, чтобы явить себя нимфе. Дафна замерла как камень, выпустив из рук цветы, которые рассыпались у ее ног словно шеренга павших воинов, а потом попятилась, не сводя взгляда с Аполлона.

— Не бойся, — спокойным голосом произнес тот, подобрав один цветок с земли и поднеся его к своим ноздрям.

Дафна же почувствовала, как что-то слегка ущипнуло ее за икру, и тут же ужас начал расти у нее в груди. Каждый шаг Аполлона ей навстречу был для нее мучителен. Этот светловолосый и ослепительный юноша казался ей самым ужасным и омерзительным существом, какое когда-либо извергала преисподняя. Юная нимфа больше не могла совладать с собой. Она отвернулась от незнакомца и отчаянно бросилась бежать прочь. Конечно, Аполлон не собирался упускать свою большую любовь и, справившись с изумлением, помчался за молчаливой беглянкой.

— Я понимаю твой страх, — кричал он ей улыбаясь. — Вероятно, ты меня просто не узнала: я не какой-то похотливый человечишка, а сам бог Аполлон!

— Оставь меня в покое! — воскликнула Дафна, не слушая его, и стремительно нырнула в заросли кустарников, чтобы оторваться от преследователя.

Бог солнца, однако, был стремителен как заяц, и, когда он обнаружил, что девушка скрылась от него, его желание только усилилось.

— О, почему же ты прячешься от меня, очаровательное создание? — вздохнул он, изображая отчаяние. — Возможно, ты не слышала обо мне и моих подвигах? Я — сын Юпитера и брат Дианы, само солнце двигается по небосводу, повинуясь моей власти.

Дафна задержала дыхание, укутанная ветвями густого кустарника, в котором нашла укрытие.

— Я — мастер пения и игры на кифаре! — продолжал тем временем Аполлон. — Лучший лучник и, как ты можешь это хорошо разглядеть, прекрасный, как изумительный рассвет. Сладкое создание, разве ты не видишь, что мы просто созданы друг для друга? Прекрати прятаться и позволь нашим золотистым волосам переплестись в высшем наслаждении.

Произнося эти слова, Аполлон с хитрой улыбкой заглянул в заросли, но нимфу, казалось, ничуть не привлекала его красота: издав сдавленный крик, она снова бросилась бежать без оглядки. Долго продолжалась эта лесная погоня, и бедная Дафна уже почти выбилась из сил, когда вдруг увидела за деревьями блеск голубых вод реки Пеней. С невероятной скоростью, почти летя, нимфа подбежала к кромке реки и уже собиралась нырнуть в приветливые и спасительные волны, как Аполлон в последний миг кошачьим прыжком настиг девушку и, схватив ее за запястье, отдернул назад.

— Почему ты бежишь? Ответь мне! — воскликнул он, начиная догадываться, что эти увлекательные догонялки в действительности были чем-то ужасным для девушки.

— Отпусти! — закричала Дафна, отчаянно вырываясь, однако Аполлон был сильнее и не собирался ослаблять хватку. Напротив, чем больше нимфа пыталась вырваться, тем крепче сжимал он свои пальцы и прижимал ее к себе.

Мысль, что какая-то девушка хотела сбежать от него, была для него невыносимой. Никто и никогда не осмеливался отвергнуть его, напротив, все всегда почитали за честь стать его любовницами и были благодарны за это! Разочарование только подстрекало Аполлона взять девушку силой и сделать ее своей.

Издав покорный всхлип, Дафна потеряла всякую надежду на спасение и поникла в крепких объятиях Аполлона, который зарылся лицом в ее сверкающие волосы и, изнемогая от желания, принялся трогать ее бедра в поисках того драгоценного сокровища, что утолило бы его любовную жажду.

— Умоляю тебя, отец, — прошептала нимфа, пока безудержные слезы текли по ее розовым щекам, а дыхание Аполлона все учащалось, — не дай этому монстру осквернить мою непорочную чистоту, прошу тебя об этом!

Пеней действительно наблюдал из речных вод за своей любимой дочерью, зажатой в тиски объятий Аполлона. Но что мог сделать он, речной бог, которому было далеко до олимпийцев? Если бы Пеней вмешался, то бог солнца испепелил бы его одним взглядом, или это сделали бы молнии Юпитера, едва тот узнал бы, что отец Дафны осмелился встать на пути у его сына. Аполлон был олимпийским богом, и нельзя было препятствовать его воле. Так что Пеней мог только одним способом спасти дочь. Способом столь же действенным, сколь и трагичным и ужасным. Но любое желание дочери было для Пенея законом, так что он окутал волшебством весь берег.

Все произошло стремительно: ступни Дафны, еще мгновение назад такие неуловимые, вдруг неожиданно начали укореняться в прибрежной почве. Затем нежные ножки нимфы стали деревенеть и покрываться узлами, а странное превращение продолжалось и уже достигло ее женского естества.

— Нет! — воскликнул Аполлон, пока девушка безмятежно улыбалась: оба уже поняли, что происходит с ней.

В последнем отчаянном желании прикоснуться к любимой юный бог попытался поцеловать ее, но вместо мягких и сочных губ натолкнулся на шершавую кору дерева, которое раскинуло свои пышные ветви перед ним. На месте, где еще несколько мгновений назад стояла любовь всей его жизни, Аполлон лицезрел свершившуюся месть Купидона. Поразив Аполлона золотой стрелой, а Дафну — бронзовой, Купидон вселил в их сердца невзаимные чувства — пылкое желание и презрительное отвращение соответственно, доказав тем самым, что его лук мог быть страшнее оружия бога солнца.

Аполлон оплакивал утраченную любовь и так сильно погрузился в свою печаль, что даже не понял, почему все случилось именно так. Невозможно описать его разочарование от неудовлетворенности и грусть, которые скручивали его изнутри, пока он нежно ласкал блестящие зеленые листья, шелестевшие перед ним. Аполлон знал, что девушка исчезла по его вине, но понимал он и то, что не желает забывать ту, что пусть и на мгновение, но стала для него источником любви и воодушевления.

— Пусть оно всегда будет зеленым, — произнес бог солнца, и дерево впитало в себя волшебную силу. — Даже в самое суровое время года его листва будет сверкать словно золото, которое окрашивало волосы моей возлюбленной.

После этого безутешный Аполлон покинул дерево. Как это часто случается с капризными и легкомысленными богами, юный Аполлон не извлек из этого урок, и не слишком много времени потребовалось, чтобы он позабыл об угрызениях совести и чувстве вины, а большая любовь освободила место для новых влюбленностей. Однако дерево никогда не забывало о словах юного бога и всегда оставалось зеленым, как летом, так и зимой. И по сей день лавровые листья украшают головы победителей в память о Дафне и ее непорочной чистоте.

Миф об Аполлоне и Дафне, пересказанный в «Метаморфозах» Овидия в начале I века до н. э., впоследствии часто воспроизводился на художественных полотнах и в скульптурах.

Великие художники, такие как Джамбаттиста Тьеполо и Якопо Робусти, прозванный Тинторетто, изображали превращение Дафны, однако самой знаменитой интерпретацией мифа, без сомнения, является одноименная скульптура работы Джованни Лоренцо Бернини, созданная в 1625 году. Наполненная страстью и динамикой, скульптура завоевала огромную славу и восхищение и по сей день считается одним из неоспоримых шедевров мастера. К ней был также прикреплен картуш с изречением папы римского Урбана VIII: «Тот, кто любит и гонится за наслаждением ускользающей красоты, наполняет руку листьями и собирает горькие ягоды». Эта надпись, содержащая христианскую мораль, которая отсутствовала в оригинальном мифе, позволила поставить скульптуру внутри виллы кардинала Боргезе.

Король Лаурин и Розовый сад

На протяжении столетий в земле ладинов, в Доломитовых Альпах, правил король гномов по имени Лаурин. Он жил в подземном дворце, внутри горы Катиначчо, где его подданные трудились с утра до вечера, строя запутанные лабиринты из подземных коридоров и шахт. В пещерах гномы, вооруженные кирками и светильниками, добывали самые разные драгоценные камни: изумруды, зеленые будто кошачьи глаза, огромные бриллианты величиной с кулак великана, — а также золото и серебро, из которых они создавали громадные кубки, украшенные рубинами, и роскошные браслеты с драгоценностями.

Все гномы были богачами, но, очевидно, самым богатым из них был король Лаурин. Он владел неизмеримыми сокровищами, и день за днем его состояние только росло, так что ему приходилось постоянно расширять свои хранилища. Однако помимо обычных драгоценностей правитель гномов обладал и двумя волшебными предметами, созданными самыми талантливыми мастерами его королевства. Одной из этих магических вещей был золотой пояс, украшенный сапфирами, который даровал своему владельцу недюжинную силу. Другим сокровищем был плащ, легкий словно птичьи перья и скользящий по плечам будто поток воды. Он делал невидимым любого, кто его надевал.

Однако больше всего на свете, больше всех своих сокровищ и магических предметов и даже больше собственного королевства, Лаурин дорожил Садом роз. Годами он заботливо и с любовью возделывал его за пределами своего дворца. И вскоре сад разросся так сильно, что занял целую долину. У короля не было ни жены, ни детей, так что большую часть времени он занимался садом, заботясь о нем с усердием и самозабвением. Так продолжалось довольно долго.

В той же части Альп жил король людей, и была у него такая прекрасная дочь, что во всех его владениях не говорили ни о чем другом, кроме как о ней. Однажды он объявил, что устраивает огромный праздник, на который приглашены все знатные господа. Там, среди подарков и развлечений, принцесса решит, кому посчастливится стать ее супругом. Приглашения были отправлены всем самым видным принцам Европы, и новости о празднике стремительно передавались из уст в уста, так что наконец достигли и ушей короля Лаурина. Сам пир его нисколько не интересовал, однако его возмутило, что он не получил даже намека на приглашение.

— Да как они посмели? — возмущался король Лаурин, наворачивая круги по своему тронному залу.

Долго он размышлял над этим, пока наконец не решил, что стоит преподать хороший урок людям за нанесенное ему оскорбление. Тогда Лаурин надел свой волшебный пояс, завернулся в плащ-невидимку и бодрым шагом отправился на праздник.

Король людей был абсолютно доволен, потому что многие знатные особы прибыли на его торжество, привезя с собой изумительные украшения, диковинных зверей, вкусные угощения и сверкающее оружие. Гости веселились, уплетая роскошные кушанья и запивая их пивом из золотых кубков. Единственным человеком, кто наблюдал за этим водоворотом развлечений с равнодушием, была принцесса собственной персоной. С самого начала празднества она лишь презрительно фыркала. К большому разочарованию отца, ее не прельстили ни сражение на мечах, ни рыцарский турнир, и даже все эти изумительные и удивительные дары не привлекли и капельки внимания капризной красавицы. Что уж говорить о самих претендентах, на которых она не желала даже взглянуть.

Целый день вереница гордецов, преисполненных манией величия, тянулась и тянулась к королевскому дворцу, и каждый из них надеялся привезти домой чудный трофей с волосами цвета воронова крыла. Был среди них и принц Уберто, который казался весьма славным и обходительным, но у него изо рта пахло так дурно, словно из разверзшейся пасти дракона. Был там и граф Грибальдо из холодных северных земель, обладатель поразительной выносливости и челюсти, словно вытесанной скульптором. Но знатный гость без зазрения совести шествовал по дворцу в окружении любовниц и наложниц, что, разумеется, совсем не понравилось принцессе. Маркграф Бидоллио был слишком грубым и низкорослым, граф Аремберто казался бы превосходным, если бы не его нечленораздельная речь. Герцог Нубальдо желал для полного счастья иметь не менее пятнадцати наследников. Множество тщеславных женихов предстало в тот день перед девушкой, и каждый раз она недовольно качала головой, а король лишь ворчал в ответ.

Когда наконец-то Лаурин, невидимый благодаря волшебному плащу, прибыл в тронный зал, очередь из претендентов на руку принцессы подошла к концу. Всю долгую дорогу, пока король гномов добирался до дворца, он придумывал, какую шутку сыграть с этой невоспитанной знатью, однако, едва он увидел личико принцессы, его размышления внезапно оборвались. Нельзя, конечно, сказать, что он отменно разбирался в женщинах, но у него не возникло ни малейшего сомнения, что перед ним — самое изумительное создание, какое он когда-либо видел. У принцессы была белоснежная кожа, как у подземного протея, черные и блестящие волосы цвета прекраснейшей наковальни и глаза будто два янтаря в недрах скалистой горы. Впервые в жизни что-то, кроме драгоценных роз, заставило сердце короля Лаурина бешено колотиться, и правитель гномов, словно околдованный, приблизился к трону скучающей принцессы.

— Принц Теодорих! — объявил тем временем королевский паж, отвесив чересчур старательный и напыщенный поклон. — Последний претендент!

Девушка фыркнула, закатив глаза к небу. Она уже порядком устала от этой шутовской церемонии и парада лицемеров и хвастунов.

— О, как бы я хотела уйти отсюда, — прошептала она, поправляя прядь волос.

— Если ты по-настоящему этого хочешь, то все можно устроить! — с готовностью ответил ей король гномов, стоявший рядом с ней.

— Конечно, я этого желаю! — рассмеялась принцесса, посчитав, что просто-напросто услышала голос в своей голове. Но едва она произнесла эти слова, как Лаурин смахнул с себя волшебный плащ и быстро схватил девушку словно легкую былинку, отчего она тут же в ужасе потеряла сознание.

— Значит, решено! — раскатисто засмеялся гном. — С этого момента принцесса будет моей и отправится жить со мной в подземное королевство!

В тронном зале воцарилась тишина. Все ошеломленно смотрели на бородатого человечка, не понимая, идет речь о дурном розыгрыше слишком предприимчивого шута или лишь о видении, вызванном пьяным бредом. Не встретив никаких возражений, Лаурин соскочил с трона, держа на руках принцессу, и бодрым шагом заспешил к воротам замка.

— С-стража! — заорал король, очнувшись наконец от охватившего его оцепенения. — Остановите похитителя!

Королевская стража выставила алебарды и преградила путь Лаурину, но гном, на котором был волшебный пояс, одним взмахом раскидал солдат в стороны будто пушинки. Снаружи он увидел крестьянина, державшего за узды коня, и, вырвав поводья из его рук, запрыгнул на скакуна и тут же помчался во всю прыть к горам Катиначчо.

— Горе мне, горе! — воскликнул король, и его обрюзгшее лицо затряслось. — Мою любимую дочурку увели прямо у меня из-под носа! Вы должны что-нибудь сделать, кто-то должен спасти ее от этого уродца!

Маркизы, принцы и виконты с сомнением переглянулись.

— Видели, как он раскидал стражников? — сказал один.

— Да, он, безусловно, силен! — согласился другой.

— И к тому же принцесса не была с нами учтива! — подхватил третий.

— Вот-вот! Может быть, это наказание небес за то, что она проявила мало уважения к нам! — добавил кто-то.

— Так что пусть спасается сама! — подытожил еще один гость.

Все закивали, и королю оставалось только обвести их потрясенным взглядом.

— Я пойду ее спасать! — произнес принц Теодорих — тот самый последний претендент на ее руку и сердце. — Я люблю принцессу, как никто другой в мире, и готов пожертвовать моим королевством и жизнью ради нее!

— Вот это другое дело! — радостно захлопал в ладоши король.

— Я отправлюсь по следам похитителя и не вернусь до тех пор, пока не добуду принцессу, — заключил Теодорих.

После этого храбрый принц вскочил в седло и под аплодисменты военачальников отправился вслед за Лаурином. Король гномов неплохо оторвался от Теодориха, но тот был умелым охотником, и ему не составило труда отыскать след коня на торной тропе. Весь оставшийся день принц и король гномов скакали по еловым лесам и бесконечным горным грядам. Наконец Лаурин заметил вершины Катиначчо и въехал в свой любимый Сад роз. Там он остановил коня и вылез из седла. Затем он с большой осторожностью положил принцессу рядом с чудесной розой кварцевого цвета. Лаурин подумал, что будет лучше начать знакомство девушки с его миром именно с этого цветущего рая. Гном уже собирался коснуться щеки принцессы, чтобы разбудить ее, как увидел Теодориха, стремительно спускавшегося по склону. Резво спрыгнув с коня, принц тут же направился к Лаурину, который с усмешкой смотрел на него.

— Вот те на! — промолвил удивленный король гномов. — Тебе хватило мужества преследовать меня так далеко, паренек! Видимо, тебе не терпится умереть?

— Шутки в сторону, злодей! — с серьезным видом ответил принц, обнажая свой меч. — Сразись со мной в честном поединке и пусть победитель получит принцессу!

Лаурин с уважением посмотрел на меч Теодориха. Оружие принца было тонким и очень острым, куда более элегантным и смертоносным, чем все те массивные куски железа, которые обычно таскали с собой люди. Эта штука будет отлично смотреться в его сокровищнице, подумал гномий король.

— До последней капли крови? — вызывающим тоном спросил Лаурин.

— До последней! — отозвался принц, и едва он произнес эти слова, как гном, сжав кулаки и стиснув зубы, ринулся на него с развевающейся по ветру бородой.

Теодорих был изумлен этим яростным натиском, но не застыл как вкопанный, а резко увернулся. Лаурин был намного ниже его и безоружен, однако кулаки у гнома были такими мощными, что одним щелчком пальца он мог запросто раскроить череп принца. Но и доблестный рыцарь не был простым воином, и за его почти хрупкой внешностью скрывалась отличная сноровка, а ноги его двигались по земле с сумасшедшей скоростью. Замысел юноши был ясен: ловко избегая ударов соперника, он оставался на безопасном расстоянии от него, чем приводил короля гномов в ярость.

— Прекрати увиливать, девчонка! — гудел Лаурин, усталый и раздосадованный от такой нечестной борьбы.

Чем дольше длился поединок, тем медленнее и неповоротливее двигался гном, а Теодорих довольно посматривал на него. Наконец, полностью выйдя из себя, Лаурин в отчаянном прыжке бросился вперед, раскрывшись противнику. В тот же миг принц резко взмахнул своим мечом, будто хлыстом, и срезал волшебный ремень с пояса гнома.

— Нет! — взревел Лаурин, падая на землю.

— А вот и да! — насмешливо отозвался Теодорих, поднимая высоко свой клинок. — И теперь ты погибнешь от моего меча!

Но Лаурин совсем не собирался прощаться с жизнью и, накинув на себя плащ, внезапно исчез.

— Так нечестно! — в раздражении воскликнул принц. — Это не по-рыцарски!

— А мне какое дело до рыцарей? — отозвался гном. — Ты испортил мой пояс, но у меня остался мой плащ. Посмотрим, как ты запоешь, когда я накинусь на тебя сзади и сломаю твою тонкую шейку!

После тишина опустилась на долину. Теодорих внимательно смотрел по сторонам, пытаясь не паниковать, и напряженно вслушивался, чтобы не пропустить звук шагов Лаурина. Однако, несмотря на все усилия, он ничего не слышал. Король гномов крался бесшумно, словно кошка. Принц прикусил язык и заморгал. Нервы его были натянуты словно тетива лука. Внезапно, время словно распрямилось как пружина, Лаурин прыгнул к горлу юноши. Раздался страшный грохот, а за ним нечеловеческий крик. И в следующий миг кровь гномьего короля брызнула на розы. Меч Теодориха вонзился в бок гнома.

— Это невозможно, — горестно простонал Лаурин, — ты не мог услышать мои шаги.

— Да, я их не слышал, — ответил юноша.

— Но тогда как тебе это удалось? — простонал гном.

— Твой плащ делает тебя невидимым, но ты по-прежнему осязаем. Каждый раз, когда ты двигался, цветы колыхались от твоих прикосновений. Эти розы выдали мне тебя, — объяснил Теодорих.

— Меня предал мой любимый сад? — зарыдал подавленный король гномов, тряся головой. — Мерзкие розы, я проклинаю вас все, с первой и до последней! Красота этого места уйдет со мной в могилу! Ни днем, ни ночью никто и никогда не сможет увидеть Сад роз в Катиначчо. Такова последняя воля короля Лаурина…

Произнеся это, король гномов рухнул наземь, испустив дух. Теодорих засунул меч в ножны и подошел к принцессе, которая лежала в забытьи среди цветов. Чтобы разбудить девушку, юноша провел ладонью по ее щеке.

— Г-где я? — очнувшись, пробормотала принцесса, смущенно озираясь по сторонам.

— Неважно, любовь моя, — отвечал Теодорих. — Главное, что вы спасены.

— А вы кто? — удивленно спросила девушка.

— Я — принц Теодорих, будущий король остготов и последний претендент на вашу руку. Этот бесчестный гном прервал церемонию именно в тот момент, когда я собирался просить вас стать моей супругой, — объяснил спаситель.

Девушка осмотрела юношу: у него были кудрявые каштановые волосы, небольшая бородка, говорящая о его молодости, и, главное, у него не воняло изо рта.

— Вам нужно много наложниц? — спросила принцесса.

— Единственная любовница, которую я страстно желаю, — это вы, — отвечал Теодорих.

— А сколько детей вы хотите? — продолжала девушка.

— О, хватило бы и одного наследника, — сказал принц.

— Тогда я согласна! — кивнула принцесса.

Молодые соединились в страстном поцелуе и были настолько увлечены этим, что даже не заметили, как розы вокруг них стали исчезать одна за другой, обнажая горную долину. Сбывалось последнее веление короля гномов: его сад был обречен исчезнуть в забытьи. Однако в предсмертной агонии Лаурин был недостаточно точен в словах. Он действительно упомянул день и ночь, но забыл о том времени, когда одно время суток сменяется другим. Так с того самого дня на заре и на закате высокие горные вершины Катиначчо окрашиваются в тот же розовый цвет, что был и у сада короля Лаурина. Этот цвет не поблек до сих пор, и поныне, глядя на Доломитовые Альпы, можно восхититься его красотой на рассвете дня и в вечерних сумерках.

Легенда о короле Лаурине рассказывает о появлении оптического феномена, который реально существует и именуется энросадирой, или розовым альпийским сиянием. Солнечные лучи, преломляясь о скальный известняк Доломитовых Альп, окрашивают его в яркие цвета, от розового до оранжевого, а в некоторых редких случаях и в фиолетовый.

У героя Теодориха тоже есть реальный прототип — Флавий Теодорих Великий, король остготов, который расширил свое королевство, полностью завоевав Апеннинский полуостров. Этот правитель был персонажем многих германских легенд и саг, в том числе «Тидрек-саги», где его история пересекается со сказаниями о Зигфриде и Брюнхильде из саги о Вёльсунгах.

В итальянском городе Больцано есть статуя с изображением короля Лаурина и Теодориха. В годы фашизма она не раз подвергалась актам вандализма и была демонтирована, поскольку считалась недостаточно националистической и слишком связанной с немецкой культурой. Только в 1944 году после серии протестов со стороны местных жителей власти вернули ее на место.

Поль Баньян и Великий Снегопад

Никто и никогда не видывал прежде такой снежной бури. Уже наступило утро, с восхода прошло несколько часов, однако солнце было скрыто за пеленой плотных туч, которая затянула все небо. Как обычно, Джонни — Чернильная Душа поднялся с постели намного позже лесорубов лагеря Биг Пайн Кэмп, и едва он высунул свой острый нос на улицу, как его зубы так бешено застучали от холода, что запросто могли откусить язык. Ветер был настолько порывистым и ледяным, что казался дыханием самого дьявола, и бедному Джонни пришлось немало потрудиться, чтобы наконец-то снова закрыть входную дверь.

— О небеса! О небеса! — заикаясь, повторял он, пока, задубев от холода, ковылял до печурки. — Вот беда! Вот беда!

Дровосеки его лагеря, вероятно, уже были в лесу и рубили деревья, а снега на дворе тем временем насыпало больше метра в высоту, и снежные хлопья все падали и падали. Джонни — Чернильная Душа хорошо знал этих лесорубов, поскольку был счетоводом лагеря Биг Пайн Кэмп уже столько лет, что даже не помнил точно, когда начал здесь работать. Никто никогда не жаловался на него: Джонни был неутомим и каждый день исписывал по восемь склянок чернил своим острым эбонитовым пером. Он пользовался только синими чернилами, о чем несложно было догадаться по синим пятнам, что постоянно покрывали его с головы до пят.

— Эти ребята будут работать, не замечая ничего вокруг! — ворчал Джонни, шевеля кочергой дровишки, чтобы те получше разгорелись. — Они ведь продолжат валить деревья, пока не превратятся в ледяные фигуры, а тогда будет уже слишком поздно!

Дровосеки обладали несгибаемым духом, который вкупе с их закалкой и чувством долга мог привести к печальной гибели от холода. Джонни должен был что-то предпринять. Так что он, щуплый дохляк Джонни, надел свое пальтишко, нацепил теплую шапку и натянул шерстяные варежки на свои костлявые руки. Затем он подошел к входной двери и собрался с духом, чтобы снова ее открыть, хотя уютная печка притягивала его взгляд и желание остаться в тепле и уюте только усиливалось в сердце. Наконец Джонни тряхнул головой.

— Ладно, хватит терять время! — проворчал он сам себе. — Рано или поздно огонь потухнет! Мне нужно спасти жизни этих несчастных или мне придется научиться копать могилы!

Движимый желанием помочь, Джонни распахнул дверь и посеменил в сторону леса, в то время как снег и ветер продолжали нескончаемо бить его по лицу и телу.

— Эх, если бы только Поль Баньян был здесь, — бормотал Джонни.

Джонни был прав. Поль Баньян точно решил бы эту проблему, но, к сожалению, в тот день его здесь не было. Поль был дровосеком, но не таким, как все: он был самым большим лесорубом в Соединенных Штатах. Большим во всех смыслах! Наверняка вам известно, что детей приносит аист. Так вот, маленького Поля принесла стая аж из пяти аистов! Едва появившись на свет, малыш уже весил сорок килограммов и был размером с восьмилетнего ребенка. Чтобы прокормить его, требовались целые телеги картофеля и наполненные до самых краев цистерны молока. Так что бедным родителям Поля пришлось изрядно потрудиться и принести немало жертв, чтобы вырастить его, но за эти тяготы и они, и вся Америка были вознаграждены появлением великого героя.

Повзрослев, Поль вымахал размером с целый дом и стал силен как стадо бизонов. Однако, несмотря на такую мощь, он не был высокомерным, а, напротив, сохранил добрый нрав и всегда был готов прийти на помощь нуждающимся. Все, кто его знал, отзывались о нем как о хорошем парне. Не был Поль и простофилей! С годами он так поднаторел в ремесле дровосеков, что открыл свой лагерь Биг Пайн Кэмп и начал поставлять древесину в местные лесопилки. Семь лучших лесорубов штата Мэн работали на него, и каждого из них, одного за другим, Поль отобрал самолично, он же нашел и счетовода Джонни-Писаку, который стал одним из его лучших друзей.

Великан Поль, конечно, не отличался способностями в математике, а потому честь заниматься счетами и бумажной волокитой и все связанные с этим заботы предоставил старине Джонни. При этом сам Баньян обладал превосходным практичным умом и хладнокровием, что не раз помогало ему справляться с самыми трудными ситуациями. В те дни Поль Баньян отсутствовал, потому что отправился на осмотр лесов Мэна, но чего не знал счетовод Джонни, так это того, что тем утром дровосек-великан бодрым шагом направлялся обратно, намереваясь прибыть в лагерь еще до обеда.

Вместе с Полем шла его верная Бейб — гигантская голубая корова. Баньян встретил ее, когда еще был ребенком: беднягу оставили одну-одинешеньку посреди снегов и она так сильно замерзла, что ее шерсть полностью посинела. Без сомнений, так бы она и умерла от холода, если бы юный дровосек не пришел ей на помощь. С того самого дня Поль и корова стали неразлучными друзьями, и лесоруб прозвал ее малышкой Бейб.

Они уже добрались до Биг Пайн Кэмпа, когда обнаружили, что не могут разглядеть ни построек со спальнями, ни кухонь, ни даже домика с кабинетом Джонни. И действительно, хотя снег не валил уже несколько часов и солнце весело согревало долину, сугробы были настолько высокими, что даже великан Поль утопал в них по самый пояс. Коровке Бейб нравился снег, да и сам Поль Баньян наслаждался им не меньше, так что великан-лесоруб не подумал, насколько смертельно опасной могла быть ситуация для людей обычного роста.

— Хорошая Бейб! Хорошая! — повторял Поль, пытаясь усмирить корову, которая тянула его во все стороны и подпрыгивала в нетерпеливом ожидании, когда он отпустит ее порезвиться по этой расстилавшейся перед ними белоснежной глади.

Однако Поль Баньян, еще мгновение-другое назад пребывавший в добром настроении, теперь озадаченно почесывал густую черную бороду, что делал всегда, когда над чем-нибудь размышлял. Изо всех сил напрягая глаза, он тщетно пытался обнаружить своих работников, поэтому он сложил руки перед ртом и зычно крикнул:

— Джейк! Джеймс! Друзья мои, где же вы? Джонни! Максвелл!

Тишина опустилась на лес, и ни один звук не долетал в ответ до громадных ушей Поля Баньяна.

Наконец спустя несколько минут послышались крики:

— Мы тут, Поль! Мы тут!

Лесоруб смущенно огляделся по сторонам, а Бейб потянула носом, пытаясь унюхать резкий запах свежесрубленной древесины. В конце концов Поль увидел своих товарищей: вся семерка дровосеков сидела на верхушках тех немногих сосен, которые выглядывали из-под толщи снега.

— Эй, птахи! — рассмеялся счастливый Поль, обнаружив, что никто из его людей не околел от мороза. — Ну и каково вам глядеть на мир с высоты моего роста?

— Эх, могло быть и получше! Я предпочел бы застрять здесь с двумя светлыми красотками! — отозвался Дэвид, один из лесорубов.

— С двумя? — переспросил Поль.

— Ага, с блондинкой и кружкой светлого пивка! — объяснил Дэвид.

Все тут же принялись хохотать словно пьяные гиены. Но смешки быстро уступили место чиханию и стуку зубов, желание шутить ослабело, и бедолаги снова почувствовали холод.

— Какое счастье, ты вернулся, Поль! — воскликнул один из лесорубов. — Если бы мы не вскарабкались как белки на эти стволы, то уже все бы предстали перед Создателем в виде сосулек!

— И не то чтобы сейчас стало теплее! — добавил Джеймс.

— Верно! Простите меня, друзья мои! — воскликнул великан и, собрав своих работников с древесных ветвей, словно спелые плоды, укрыл их своим огромным теплым шерстяным беретом.

Итак, товарищи были спасены, оставалось найти дома и постройки.

— Иди-ка сюда, Бейб! — позвал Поль свою коровку. Та повернулась с грустным взглядом, поскольку ей явно хотелось просто порезвиться в снегу, а теперь, понимала она, сначала придется неплохо потрудиться.

— Развлечемся потом, озорница! — утешил ее великан, ласково потрепав по голове своей крепкой рукой. — Дома должны быть где-то здесь, под снегом, так что вперед, нам придется повозиться.

Поль и Бейб принялись живо раскапывать сугробы: один — огромными волосатыми ручищами, другая — внушительными белыми рогами. Через некоторое время перед ними показалась бревенчатая крыша хижины. Поль и Бейб довольно посмотрели друг на друга и вернулись к работе с еще большим рвением. Очень быстро они полностью очистили весь лагерь, и теперь он напоминал гигантский кратер посреди заснеженной равнины.

Поль Баньян даже не успел отпраздновать спасение, как увидел, что из печной трубы над кухней струится дым.

— Только не говорите мне, что… — усмехнулся он про себя, просунув голову в окошко, и увидел внутри зрелище, которое изумило его, хотя и не слишком.

Повар лагеря, Сэм Пышка-Худышка, бодро сновал между плитой и печкой, помешивая подливки и шинкуя овощи, словно снаружи ничего и не стряслось.

— Что это ты делаешь, Сэм? — с улыбкой спросил Поль.

— Готовлю обед, босс! Сказать по правде, я немного задержался! — отозвался повар.

— А ты разве не видел снег? — снова спросил Баньян.

— Снег? Какой снег? Хватит надо мной шутить и не мешайте работать! — разворчался Сэм.

Поль пожал плечами и рассмеялся. Старина Сэм был таким: когда он принимался за стряпню, то вкладывал в это занятие всего себя, полностью забывая обо всем вокруг. И не напрасно, ведь о таких ароматных и вкусных хлебцах любой лесоруб мог только мечтать. Что уж тут говорить о сэндвичах, начиненных приправами и сыром, — просто пальчики оближешь, настоящий деликатес, достойный самого знаменитого парижского шеф-повара!

Полю хватило вдохнуть лишь немного восхитительного аромата, который шел из кастрюль, как его желудок заурчал словно тромбон, заставив содрогнуться землю. Разыгравшийся аппетит, однако, напомнил лесорубу об одной очень важной вещи! Да будет вам известно, что первое правило любого дровосека гласит: едим досыта — работаем без продыху. Однако это правило справедливо в обе стороны, и в тот день Биг Пайн Кэмп должен был отправить как минимум три сотни сосновых стволов для лесопилки в низовьях реки! Удостоверившись, что его товарищи уже согрелись и пришли в себя, Поль Баньян вынул их из своей шапки и поставил перед домиками.

— Эй, ребята, сколько стволов вы сегодня уже срубили? — спросил он.

Лесорубы печально посмотрели друг на друга, почесывая бороды и качая головами.

— Ни единого, Поль! — проворчал Джейк, сплевывая на землю. — Метель застала нас врасплох, и мы ничего не успели сделать.

— Понимаю, — кивнул великан.

Проблема была в том, что за пределами очищенного им лагеря лес по-прежнему находился под горами снега! А лесорубы Поля Баньяна, немногим выше двух метров, конечно же, не смогут там ничего срубить, если деревья останутся под снежными завалами. Нужно было что-то придумать, и Поль принялся снова теребить свою бороду. В досаде оттого, что любимый хозяин, казалось, совершенно забыл о ней, Бейб стала лизать его руку, пытаясь привлечь к себе внимание.

— Бейб! — прикрикнул на нее Поль. — Я еще занят, понятно? Разомнемся попозже…

Однако, поглядев на то, как играют мускулы у коровки, Поль кое-что придумал.

— Тысяча топоров! — воскликнул он, хлопнув себя по лбу. — Старушка моя, ты права, это самое что ни на есть подходящее время для игры!

Корова изумленно посмотрела на Поля и принялась прыгать и брыкаться с такой силой, что хижины того и гляди могли рухнуть.

— Но как же, босс? — прогудел Дэниел. — А три сотни проклятых деревьев?

— Спокойно! Кто сказал, что игру и работу нельзя совмещать, хотя бы один раз? — спросил Поль.

На лице великана появилась безмятежная улыбка, но остальные лесорубы продолжали смущенно смотреть на него.

— Слушайте меня: сейчас я поставлю вас на вершины этих снежных сугробов, а вы найдете все высокие деревья, которые торчат из снега.

Лесорубы сосредоточенно кивнули.

— Затем привяжете их как можно крепче к хомуту Бейб, и по моему сигналу она рванет вперед и вырвет все стволы, так что нам не потребуются ни топоры, ни пилы!

— Да это гениально! — закричали радостные дровосеки, немедленно приступив к работе.

Весь лагерь превратился в огромную мешанину из веревок, и каждый раз, когда Поль давал сигнал, Бейб бешеным галопом мчалась вперед, унося за собой сосны, привязанные к ее хомуту. Когда вокруг больше не осталось торчащих из снега деревьев, лесорубы вооружились лопатами и принялись раскапывать сугробы, пока не нашли под ними новые деревья. Тогда они проделали все то же самое, что и в прошлый раз, и повторяли это до тех пор, пока все триста сосновых стволов, очищенных от веток и аккуратно сложенных штабелями, не заполнили склады. Победные радостные крики огласили Биг Пайн Кэмп, и теперь оставалось только отправить всю добытую древесину.

Наверное, вы знаете, что в те времена еще не было грузовиков, а у лесорубов не было столько денег, чтобы позволить себе личный поезд, поэтому сосновые стволы сплавляли по рекам. Таким образом деревья проплывали по воде милю за милей, преодолевая бурные водопады и густые леса, чтобы в конце концов достичь сетей возле лесопилки, где их вытягивали и передавали владельцам. Так собирался поступить и здоровяк Поль Баньян, но невиданная снежная буря превратила реку в сплошной лед. Еще одна проблема, но не было ничего, с чем бы сообразительный лесоруб не смог справиться!

— Бейб, настал час покататься с горки! — задорно сказал Поль своей коровке.

Это было одной из любимых игр коровы-великанши: она обожала скатываться с огромного зеленого холма и плюхаться с грохотом в реку. Баньяну даже не пришлось повторять свою просьбу, и не успел он моргнуть, как Бейб уже неслась вниз по заснеженному склону. Когда ее массивное тело стукнулось о поверхность реки, раздался такой оглушительный грохот, что казалось, лопнут барабанные перепонки, и лед треснул на тысячи кусочков, разлетевшись так далеко по всей округе, что на юге в Огасте, в штате Джорджия, еще две недели шел град! Река наконец-то была освобождена от ледяного панциря, и веселые работники могли теперь спускать стволы на воду, но именно в этот момент зазвонил обеденный колокол. Лесорубы молнией метнулись к столу, пуская слюнки и урча животами. Поль восседал на огромном деревянном стуле, изготовленном из калифорнийской секвойи, которую он собственноручно и срубил. Бейб разлеглась рядом с ним, измотанная за день беготней. Все были готовы к началу обеда.

— По правде говоря, я приготовил всего лишь парочку мелочей, — сообщил Сэм-Заквас, однако никто не придал этому никакого значения, поскольку повар говорил так каждый раз.

В действительности же на столе стоял просто божественный обед: луковая яичница, куриный пудинг, шпинатная запеканка, рагу из пельменей и, как и подобает трапезе хорошего дровосека, несколько центнеров сэндвичей с сыром. Все уже собирались пожелать друг другу приятного аппетита и приступить к обеду, как повар Сэм поставил на стол возле единственного пустующего места дымящуюся плошку. Из нее доносился аромат супа из гремучих змей — любимого блюда Джонни-Писаки.

— А где же Джонни? — изумленно спросил Поль, обнаружив, что его друг отсутствует за столом.

Лесорубы вопросительно посмотрели друг на друга.

— Рано утром он пришел к нам, чтобы предупредить о метели, — произнес Джона, — а потом куда он делся?

Дровосеки снова переглянулись, пытаясь вспомнить, что случилось после визита счетовода. Они так сильно напрягали свои головы, что из ушей у них пошел черный дым.

— А! Я вспомнил! — воскликнул Джейк спустя несколько минут. — Он поднялся вместе с нами на верхушку одной из сосен, но ему было так холодно, что он решил спрятаться в дупле, которое обнаружил в стволе!

За столом послышались согласные возгласы, и все довольно засмеялись. Однако Поль, напротив, нахмурился:

— Парни, если речь идет об одной из сосен, что торчала из сугроба, значит…

Он запнулся на полуслове, но все и так поняли, к чему клонит их босс, и беспокойно переглянулись.

— Мы выкинули старину Джонни в стремнину! — заорал Джейк, тряся головой.

— О небеса! Мы убили его! — хором отозвались остальные и принялись рыдать навзрыд.

— Стойте! Стойте! — попытался успокоить их Поль. — Рано еще его оплакивать. Сколько времени требуется стволам, чтобы доплыть до водопадов в Смертельных Скалах?

— Около четверти часа, — отозвался кто-то из лесорубов.

— Тогда у нас еще есть время! — воскликнул Баньян. — Запрыгивайте мигом на Бейб!

Итак, Поль Баньян побежал вдоль речной излучины, сопровождаемый верной коровкой, на спине которой сидели его работники. Как только великан заметил стволы, стремительно плывшие по реке, он подошел к Бейб и что-то прошептал ей на ухо. Корова кивнула, сделала глубокий-преглубокий вдох, наполнив легкие воздухом, и принялась пить воду из реки.

— Проклятье! Сейчас не время напиваться! — чертыхнулся Дэвид.

Но Бейб не слушала его и продолжала пить, пить и пить! Никто не мог поверить собственным глазам: спустя несколько минут река полностью исчезла! О ней напоминало лишь илистое дно, по которому прыгали рассерженные лососи. Затем Поль спрыгнул с берега в осушенное русло и помчался к застрявшим в грязи бревнам. Он быстро осматривал их, ища дупло, в котором мог спрятаться Джонни, пока остальные напряженно наблюдали за ним с берега.

Наконец Поль нашел замерзшего счетовода, скрюченного и оцепеневшего. Баньян аккуратно вытащил его, но старичок Джонни не двинул и мускулом. Дровосеки опустили взгляды и, безутешные, понуро побрели обратно в лагерь. Там Поль посадил Джонни на стул, но неподвижный счетовод выглядел как безжизненная кукла. Лесорубы снова расселись по своим местам, но у всех уже пропал всякий аппетит. Однако едва аромат змеиной похлебки достиг ноздрей замерзшего счетовода, как он распахнул глаза, схватил ложку и принялся жадно хлебать варево. От удивления дровосеки только рты разинули.

— Что такое? — произнес Джонни, когда заметил их изумленные взгляды. — Вы что, никогда не видели счетовода, который ест?

В тот же миг все принялись хохотать и радоваться, и во время обеда то тут, то там раздавались тосты в честь Поля Баньяна! Свою награду получила и великанша Бейб: ей отсыпали три вагона сладкого батата и целую гору яблок, которые коровка проглотила в один присест.

Когда все было съедено, Поль, раздувшийся как яйцо, раскурил свою трубку и сделал несколько затяжек. Хватило двух или трех клубов горячего дыма, чтобы снег во всей долине тут же начал таять, заполняя русло реки водой, по которой бревна продолжили свой путь. На этом завершился очередной захватывающий денек Поля Баньяна и его коровки Бейб в лагере лесорубов Биг Пайн Кэмп.

Многие исследователи полагают, что фигура Поля Баньяна — пример «псевдофольклора». Иными словами, речь идет о персонаже, которого придумали специально ближе к концу XIX века, но выставляли героем американских народных историй.

Так это или нет, но на протяжении всего XX столетия дровосек-великан был героем многочисленных книг и рассказов и превратился в настоящий туристический символ Соединенных Штатов, в честь которого по всей стране стоят статуи и памятники. Студия Диснея посвятила Полю Баньяну короткометражный фильм, а его скульптура появляется в заставке мультсериала «Грэвити Фоллс» (Gravity Falls).

Если прозвища повара Сэма-Закваса и счетовода Джонни-Писаки (Sam Sourdough и Johnny Inkslinger в оригинале) говорят сами за себя, то фамилия самого Поля Баньяна, вероятно, происходит от квебекского возгласа удивления и изумления «Bon yenne!».

Василиса Прекрасная

Много лет назад жил-был на Руси купец. Двенадцать лет прошло с его женитьбы, и хотя он всем сердцем любил свою супругу, но у них была лишь одна дочка, Василиса, — прекрасная, как ромашковое поле, омытое утренней росой. Василиса была хорошей девочкой, сообразительной и дружелюбной, жизнерадостной и упрямой, и родители крепко ее любили.

Но однажды, когда девочке едва исполнилось восемь лет, ее мать серьезно заболела и многие месяцы провела в своей постели, не имея сил подняться. Когда жена купца почувствовала, что скоро умрет, то позвала к себе малышку Василису.

— Тебе уже лучше, мамочка? — спросила девочка, чьи глаза блестели от слез.

— О нет, мое сокровище. Думаю, что скоро моя душа отправится на небеса, — честно ответила ей мать.

Услышав эти слова, Василиса зарыдала, уткнув лицо в подушки на ложе своей матери, а та долго-долго гладила светлые волосы дочери, пока она не успокоилась.

— Крепись, мое любимое дитятко, — прошептала женщина девочке, вытиравшей лицо платочком. — Суровое время минует, и даже слезы однажды высохнут, но моя любовь никогда не исчезнет и будет сопровождать тебя до скончания времен. Даже после моей смерти.

Затем жена купца протянула Василисе прелестнейшую куколку, одетую в рубаху соломенного цвета и красно-синюю юбку. Ее длинные золотистые волосы были собраны в косу. Внешне она походила на саму девочку.

— Я сделала ее собственными руками за долгие месяцы болезни, — произнесла женщина. — Носи ее всегда с собой и, когда будешь в опасности, спроси у нее совета — она всегда придет тебе на помощь.

Василиса молча кивнула, а затем обнялась с матерью, и когда разомкнула свои объятия, то жена купца уже лежала на постели бездыханная.

Долго Василиса с отцом оплакивали утрату, но, как и говорила мать, даже самые горькие слезы рано или поздно высыхают. Купец был еще молод и хорош собой и однажды решил, что пора найти себе новую супругу, которая смогла бы позаботиться о его прекрасной дочке.

Жила в том городе симпатичная вдова, которая растила двух дочерей — сверстниц Василисы. Купец поразмыслил, что эти девочки будут добрыми подругами для его обожаемой дочурки, да и сама женщина была добросердечной и трудолюбивой, так что он решил взять ее в жены. Однако хотя перед купцом мачеха и ее дочери показывали себя приятными и дружелюбными, в действительности они ужасно завидовали красоте Василисы и не упускали случая, чтобы поиздеваться над бедной девочкой.

— Неблагодарная! — каждое утро говорила ей мачеха. — Ты разве не видишь, что дома грязно? Что огонь в печи того и гляди погаснет? Что в огороде беспорядок? Хватит прохлаждаться, принимайся-ка за работу!

— Да, матушка, — кивала Василиса, отвечая улыбкой даже на самую ужасную ругань, а затем бежала убираться, приводить в порядок огород и колоть дрова.

За ужином девочка всегда припрятывала немного еды и, отправляясь в постель, кормила свою куколку.

— Куколка моя, я так тебя люблю, прошу, скушай кусочек и послушай о моих горестях, — словно волшебное заклинание повторяла Василиса, после чего кукла садилась на сундук и начинала ее слушать.

— Мачеха и сводные сестры ненавидят меня и хотят сжить со свету! Если они так и будут заставлять меня делать всю эту работу, то им недолго придется ждать моей погибели.

Тогда кукла утешала Василису, которая единственная могла слышать ее, и обещала ей, что поможет со всем справиться. Так и происходило. Каждый раз, когда Василиса чувствовала себя усталой, куколка вырастала в размерах и выполняла за девочку самую тяжелую работу, пока та отдыхала в лесу, собирая цветы и ягоды. Злая мачеха со своими дочерями надеялась, что из-за работы девочка совсем зачахнет: кожа у нее станет красной и прыщавой, волосы начнут выпадать, а ноги искривятся из-за тяжелой ноши. Но Василиса, наоборот, день ото дня становилась все краше и краше, пока не превратилась в высокую молодую девушку со стройным телом, сверкающими на солнце волосами и пышной грудью.

Каждый день дом купца осаждали молодцы, которые просили руки Василисы, но раз за разом мачеха прогоняла их. Жене купца вовсе не хотелось, чтобы падчерица вышла замуж раньше ее собственных дочерей. Однако сводные сестры Василисы совсем подурнели, поскольку целыми днями бездельничали, сидя дома: глаза их впали, щеки осунулись, а тела стали вялыми. Никто бы никогда и не подумал брать их в жены, так что зависть сестер к Василисе продолжала расти.

Так прошло несколько лет. Одним злополучным днем купец вынужден был отправиться в долгое путешествие по торговым делам. Так что отец Василисы попрощался с женой и дочерями и направился в столицу, где должен был сесть на корабль и отплыть на запад, чтобы разобраться со всеми трудностями.

Теперь муж не мешал мачехе, и она наконец-то стала полновластной хозяйкой в доме, обратив на Василису всю свою жестокость и превратив жизнь девушки в сущий ад. Под надуманным предлогом она перевезла всех дочерей в избушку на границе с лесом. Жители деревни говорили ей, что дом стоит заброшенный, потому что в лесу избушка на курьих ножках, в которой живет Баба-яга, но мачеха и слушать никого не хотела.

Напротив, она все чаще звала Василису и приказывала ей сходить в лес то за хворостом, то за грибами или цветами, но, несмотря ни на что, девушка каждый раз возвращалась живой и невредимой благодаря наставлениям своей куколки, которая помогала ей держаться подальше от заколдованного жилища Бабы-яги. В ярости мачеха однажды решила, что пора окончательно разделаться с ненавистной падчерицей.

— Мне нужно сходить в город за покупками, — сообщила она, хотя уже вечерело и на лес медленно опускались сумерки. — Вам я оставлю одну горящую свечу, и смотрите, чтобы она не потухла, иначе мы останемся без огня, и я сильно на вас разгневаюсь.

После жена купца вышла на улицу, хлопнув дверью, и оставила девушек одних за работой при свете свечи. Старшая сестра плела кружево, младшая вязала чулки, а Василиса пряла лен. Не прошло и получаса, как старшая сестра, потянувшись, нечаянно задела свечку, а та упала и потухла.

— О нет! — делано запричитала девушка. — Что же мы теперь будем делать? Когда мать вернется, она устроит нам взбучку! Нужно отправиться к Бабе-яге и попросить у нее огонька! Кто пойдет?

— Ах, точно не я! — проворчала вторая сестра. — Мои спицы сверкают даже во мраке, так что я смогу вязать чулки и дальше, поэтому мне незачем туда идти.

— И правда! — эхом отозвалась первая сестра. — Я превосходно вижу свои иглы и, конечно, смогу плести кружево даже в темноте. А вот ты, Василиса, не сможешь прясть без света, поэтому тебе и идти!

— Но я… — попыталась возразить Василиса, однако сестры даже и слушать не стали и вытолкали ее прочь из избы, захлопнув дверь.

— И не смей возвращаться без огня, Василиса, или мы расскажем матушке, что это ты уронила свечку! — прокричали они ей в спину.

В отчаянии Василиса разрыдалась. Затем она вынула из передника любимую куколку и поднесла к ее рту кусочек еды.

— Куколка моя, я так тебя люблю, прошу, скушай кусочек и послушай о моих горестях, — жалобно заговорила Василиса. — Мои лживые сестры хотят, чтобы я в одиночку отправилась к Бабе-яге, а та, без сомнений, разорвет меня на части, если к тому времени я еще не окажусь у волка в пасти!

Куколка отвечала, чтобы Василиса не печалилась и успокоилась, потому что любовь матери всегда оберегает ее и никто никогда не сможет причинить ей вреда.

Выслушав куклу, Василиса перестала плакать и решительно зашагала по тропинке, которая вела через лес. Вокруг становилось все темнее и темнее, и все в лесу казалось еще страшнее и опаснее.

Ветви деревьев, словно костлявые руки, царапали лицо девушки, холмы и вершины казались огромные чудищами, готовыми в один присест проглотить ее, а за каждым кустом мог таиться дикий зверь, который разорвал бы ее на кусочки. Василиса вздрагивала от каждого уханья совы, но бесстрашно продолжала свой путь, глядя только вперед.

— Любовь матери защитит меня! — повторяла она для смелости. — А ночь, как и лес, рано или поздно закончится!

Каждый раз, когда девушка подходила к развилке, она опускала руку в передник и крепко сжимала куколку, и тут же правильная дорога представала перед ней ясно и отчетливо, словно озаренная божественным светом.

Так Василиса шла и шла, пока не добралась до небольшой полянки, где ветви деревьев расходились в стороны и открывали над головой кусочек звездного неба с луной. Внезапно Василиса почувствовала, что у нее за спиной кто-то есть, и, оглянувшись, увидела дивного всадника, который ехал той же тропой, что и она. В белых доспехах и прекрасном узорчатом плаще, он был вооружен длинным острым копьем и восседал на белоснежном скакуне, который, казалось, сверкал в темноте леса.

— Рассвет! — воскликнула Василиса, взглянув на небо, забрезжившее сквозь ветви деревьев.

— Так и есть, красна девица, — отвечал витязь юным голосом, поправляя свободной рукой свои длинные серебристые усы.

— О, быть может, у вас есть часы, Белый Витязь? — спросила Василиса.

— Часы? Неужели я похож на колокольню с часами? — удивился незнакомец.

— Да нет же! Я говорю про карманные часы! — воскликнула девушка.

— И каков же должен быть карман, чтобы вместить их? Что за выдумки! Должно быть, ты устала от дороги, поэтому советую тебе без лишних промедлений найти местечко для отдыха! До встречи! — отозвался всадник и мигом пришпорил своего скакуна, не дав Василисе времени на ответ, после чего скрылся в чаще леса.

Девушка продолжила свой путь, а солнце тем временем поднималось все выше и выше, освещая ей дорогу, как вдруг за спиной у Василисы возник еще один всадник. На этот раз его доспехи, плащ и конь были огненно-красного цвета. Он тоже смотрел прямо перед собой, но выглядел куда более горделивым и прекрасным, чем предыдущий всадник. У него были длинные рыжие волосы и пылающий меч, от жара которого воздух вокруг становился горячим.

— Как же жарко, — заметила Василиса, отирая пот со лба.

— Может быть, вам это не по нраву? — раздраженно спросил всадник.

— Нет, конечно, Красный Витязь, — отвечала Василиса, — я просто обратила на это внимание.

— Понятно! В конце концов, разве может кто-то не испытывать радости от этого тепла, полного сил и жизни?

— Думаю, мои сводные сестры могли бы, — призналась Василиса. — Они всегда сидят дома.

— Несомненно, они ни на что не годятся, — отозвался всадник. — А теперь прости меня, красна девица, но мне пора возвращаться к своей службе!

Издав радостный клич, всадник пришпорил коня и галопом помчался вперед, пока не скрылся в лесной чаще. Василиса пожала плечами и тоже продолжила свой путь. Долго брела она по лесу, и, когда солнце уже начало клониться к закату, за ее спиной внезапно появился третий всадник. Едва Василиса его увидела, как мурашки пробежали у нее по спине, настолько мрачным он был. Всадник сидел на черном-пречерном скакуне и был облачен в длинный плащ такого же цвета, украшенный большим месяцем и звездами, а за поясом у него висел огромный, остро заточенный топор.

— О небеса! — воскликнула Василиса. — Как же стемнело!

— Тебе стоило бы возрадоваться, красна девица, — хриплым голосом отвечал всадник. — Вот уже и сумерки, а значит, очередной день, полный страданий и печали, подходит к концу.

— Что за мрачные слова, — отозвалась Василиса.

— Не слова мои мрачны, а мир вокруг.

— О, но это не повод отчаиваться, Черный Витязь! Жизнь слишком хороша и чудесна, чтобы рушить ее такими мыслями! — возразила девушка.

— Жизнь? Это не что иное, как опасная дорога, усеянная шипами и кишащая дикими зверями, которую человек страстно желает преодолеть, только чтобы опуститься в безмятежные объятия смерти, — произнес всадник.

Сказав это, он пришпорил коня и тут же растворился во тьме.

— Что за странные встречи происходят в этом месте! — подумала Василиса и не успела закончить фразу, как услышала такой сильный грохот, словно к ней шел огромный змей.

Затем из-за деревьев раздался душераздирающий резкий крик, и перед Василисой возникла избушка на огромных курьих ножках. С хрустом она присела на лапы и опустилась на землю, а затем из ее кладовой вывалилось множество человеческих костей, которые тут же образовали вокруг частокол, и каждый столб был увенчан человеческим черепом со светящимися глазницами.

От ужаса Василиса не могла пошевелиться, а из дверей тем временем показалась низенькая старушка с длинным посохом в руке.

— Кто это там? Кого ты ищешь в этой чаще? — завопила старуха.

— Я… я Василиса, — слабым голосом отвечала девушка. — Я ищу Бабу-ягу.

— Это я — Баба-яга, соплячка! Что тебе нужно от старой ведьмы вроде меня?

— М-м-мы с сестрами погасили последнюю свечу, что была у нас дома, и теперь сидим в темноте. Нам нужно немного огня! — объяснила Василиса.

— Хе-хе, огня? — усмехаясь, переспросила Баба-яга. — Есть у меня огонек, лучший во всех окрестностях, да что там, во всем мире! Однако, Василиса, тебе придется заслужить его! Ты готова к этому?

— Думаю, да, бабушка, — отвечала девушка.

— Ты свое «думаю» лучше убери куда подальше, если не хочешь, чтобы я разорвала тебя на части! И давай-ка заходи внутрь, а то у меня все кости ломит, пока я торчу здесь, снаружи!

Василиса глубоко вздохнула и, крепко сжав куколку, переступила порог. Внутри оказалось весьма уютно. Деревянный пол был покрыт узорчатыми ковриками, а в печке весело потрескивали дрова, от которых исходило приятное тепло.

В избе Бабы-яги не было никаких странных вещей наподобие лягушачьей кожи или лисьих зубов, расcтавленных в стеклянных банках по полкам. Нет, изнутри она выглядела словно комната обычной старушки. У Бабы-яги были седые волосы, запрятанные под красно-синюю косынку, вытянутый подбородок и такой же длинный морщинистый нос, но, несмотря на очевидную старость, двигалась она резво, а глаза ее зорко и внимательно осматривали бедную Василису.

— Ну и чего встала? Не знаешь, что делать? — фыркнула старуха, выдернув Василису из оцепенения. — Давай-ка приготовь мне ужин. Я оставила тебе припасы на столе.

Василиса молча кивнула и побежала на кухню, но, когда оказалась там, разинула рот от удивления: на столе лежало столько мяса и овощей, что ими можно было накормить целое войско.

— Что именно вы хотите, чтобы я вам приготовила? — удивленно спросила девушка.

— А ты, я смотрю, не слишком сообразительная! — закричала Баба-яга. — Я же тебе сказала, что оставила все припасы на столе, вот и приготовь то, что там лежит!

Василиса решила больше не задавать вопросов и, закатав рукава, приступила к работе: нарезала овощи, помыла мясо и поставила в печку вариться. Спустя час тяжелой работы перед голодной старухой предстал обильный ужин, достойный царского застолья. Василиса поела немного овощей, как обычно, припрятав угощение для куколки, тогда как Баба-яга с аппетитом проглотила все остальное.

— Молодец! — похвалила старуха девушку, вытирая рот платком размером со скатерть. — Теперь мне нужно поспать, но не думай, что на этом все! Поутру я уйду и вернусь только к вечеру, и по возвращении я хочу увидеть, что весь дом сверкает от чистоты! Приберись в нем, постирай белье и приготовь мне ужин. Затем перебери пшеницу и берегись: если я обнаружу, что ты чего-то не сделала, то мигом тебя съем!

Сказав это, Баба-яга рухнула в постель и тут же громко захрапела. Как только Василиса удостоверилась, что старуха крепко спит, то тут же расплакалась и вынула из передника куклу.

— Куколка моя, я так тебя люблю, прошу, скушай кусочек и послушай о моих горестях. — И Василиса рассказала кукле обо всех заданиях, которые приказала выполнить старая ведьма.

И снова куколка в ответ успокоила девушку и пообещала, что сама обо всем позаботится. Ободренная ее словами, Василиса со спокойным сердцем заснула. Едва взошло солнце, как Василиса очнулась, однако Бабы-яги уже давно и след простыл. Потягиваясь у окошка, девушка снова заметила белого витязя, который проезжал по лесу, но на этот раз он даже не удостоил ее взглядом.

— Ладно, чем раньше начну трудиться, тем раньше смогу отдохнуть, — подумала Василиса, оглядываясь вокруг, и вдруг с удивлением обнаружила, что в избе уже чисто и прибрано.

То была работа куколки, которая выполнила почти все задания, и Василисе оставалось только приготовить ужин, после чего она могла отдохнуть. Так что день протекал спокойно и неспешно, и в самый его разгар девушка увидела, как мимо избушки проезжает красный всадник, а спустя несколько часов вслед за ним проскакал и черный. К тому времени вернулась Баба-яга. Она мчалась по лесу в огромной ступе, держа в одной руке пест, который помогал отталкиваться и скакать вперед, а в другой — помело, чтобы тут же заметать за собой следы. Когда Баба-яга вошла в избу, то, даже не взглянув на Василису, тут же принялась осматривать каждый закуток своего жилища.

— Уф, хорошая работа! — произнесла она, осмотрев всю избу, а затем кликнула своих верных помощников, чтобы те просеяли толченое зерно и сделали из него муку.

Тут же из ниоткуда возникли три пары рук, которые живо приступили к работе и так усердно трудились, что пыль от муки летала по всей избе словно золотистый снегопад.

— А теперь ужинать! — фыркнула старуха, когда дело было сделано, и снова съела столько, сколько хватило бы целому войску, а затем, сытая, подозвала к себе Василису:

— Завтра сделай все то же самое, что и сегодня, но, ко всему прочему, еще очисти семена мака от шелухи! Хочу, чтобы в одной куче лежали только семена, а в другой — все остальное, и уж постарайся сделать все как следует, иначе я тебя съем!

После этого довольная Баба-яга отправилась спать, а Василиса села с куколкой в уголок и, как обычно, накормила ее припасенным угощением.

Следующим утром Василиса проснулась, когда старуха уже умчалась прочь, и весь день девушка трудилась вместе с куколкой, чтобы колдунья была довольна. Каждый раз, когда Василиса выглядывала в окно, она видела, как мимо избы проезжают все те же всадники, и, когда мимо промчался черный всадник, колдунья вернулась домой.

— Кажется, все в порядке, — со смешанным чувством удовлетворения и досады заметила Баба-яга, увидев груду очищенных маковых семян.

Затем она позвала своих слуг, и три пары летающих рук вновь возникли из воздуха и принялись давить маковые зернышки, изготавливая из них густое золотистое масло. Наконец старуха с девушкой сели за стол и принялись за угощения, которые приготовила Василиса. Вдруг, впервые за все то время, что девушка находилась у Бабы-яги, та, прекратив на мгновение заглатывать еду, бросила на нее любопытный взгляд.

— Почему ты все время молчишь? — сварливым голосом спросила старуха. — Тебе что, кот язык откусил, когда ты рот разинула?

— О, нет же, бабушка! — тут же ответила Василиса. — Я молчу лишь потому, что не осмеливаюсь говорить, но если вы мне позволите, то я бы с удовольствием вас кое о чем спросила.

— Давай! Однако запомни: чем больше ты на этой земле знаешь, тем хуже спишь! — отвечала старуха.

— Кто тот белый витязь, что каждое утро разъезжает по лесу? — мигом спросила Василиса.

— А! Это День мой ясный. Знаешь, он тот еще болтун и считает, что очень умен, но, по правде говоря, у него ум младенца! — поведала Баба-яга.

— А тот, с пылающим мечом, который всегда появляется в полдень? — продолжила расспросы девушка.

— Ты имеешь в виду лучезарное солнце? Это Солнышко мое красное. Он очень храбрый и достойный воин, правда, иногда туповат, — пояснила старуха.

— А тот, мрачный и черный? — не унималась Василиса.

— Это Ночь моя темная. Он очень умен и часто говорит истину, однако не стоит его слушать, если хочешь прожить жизнь спокойно, — произнесла Баба-яга. — Они мои самые верные помощники, которые денно и нощно несут мне службу!

Василиса зачарованно слушала Ягу и чувствовала, как в сердце закрадывается любопытство, но тут же вспомнила слова старухи.

— Итак, есть еще что-то или вопросы закончились? — произнесла Баба-яга.

— Чем больше знаешь, тем хуже спишь, разве не так? — парировала Василиса.

— Ах ты, умная какая! — загоготала на всю избу старуха. — Молодец, мне не нравятся детишки, которые всюду суют свои носы, а того, кто меня сильно раздражает, я мигом проглочу!

Василиса в страхе замерла, но Баба-яга успокаивающе подмигнула ей:

— Сиди спокойно, я не собираюсь тебя есть. Ты хорошо себя ведешь и выполнила все, что я тебе приказала. Так что теперь я задам тебе один вопрос!

— Конечно же, бабушка, слушаю вас, — отвечала Василиса.

— Как это тебе удалось не моргнув глазом справиться со всеми моими заданиями? — удивленно спросила Баба-яга. — Может быть, ты дочка какой-нибудь колдуньи?

— О нет, бабушка, — ответила Василиса, не привыкшая обманывать, и показала Бабе-яге свою куколку. — Когда моя матушка умерла, она оставила мне благословение в этой куколке.

— Это уже слишком! Благословенная кукла в моем доме? — воскликнула колдунья. — Если это так, то убирайся прочь! Вон отсюда! В этой избе нет места для благословенных людей!

Баба-яга провела девушку до двери и, прежде чем выпустить ее наружу, схватила одну черепушку со светящимися глазницами, насадила ее на палку и вручила Василисе:

— Это — твой огонь, ты его заслужила, а я не забываю о своих обещаниях! А теперь проваливай и никогда сюда не возвращайся!

Дверь избы захлопнулась за спиной Василисы, и девушка побежала по лесу, а огненные глаза черепа на посохе освещали ей дорогу до дома. Всю ночь и весь следующий день Василиса ни на минуту не останавливалась, пока уже на закате не добралась наконец до своего дома. Тогда она посмотрела на череп с пылающими очами и подумала, что за все то время, что она отсутствовала, мачеха с сестрами, несомненно, должны были раздобыть огонь. Девушка уже собиралась выкинуть ведьмин подарок, когда череп раскрыл рот и проскрипел:

— Не выкидывай меня! Отнеси меня лучше к своей мачехе: я ей нужен!

Василиса послушно вошла в дом и удивилась, обнаружив, что внутри все еще царит тьма!

— Где тебя носило? — отчаянным голосом закричала мачеха, которая вместе с дочерями кинулась навстречу Василисе. — Давай же, заходи вместе с огнем! Все свечки, что мы зажигаем, тут же гаснут, словно проклятые. Может быть, твое пламя продержится дольше!

Но едва Василиса переступила порог, как огонь в глазницах черепа разгорелся еще сильнее и метнулся на мачеху и ее дочерей. Те даже вскрикнуть не успели, как от них остались лишь черные угольки. На следующий день Василиса закопала череп в землю и заколотила дверь в избу, а сама направилась в город. Там она пережила еще много других приключений, но с Бабой-ягой так ни разу больше и не повстречалась.

Рассказывают, что девушка стала искусной прядильщицей и ее ткани были мягкими словно облака и настолько тонкими, что могли пролезть в игольное ушко. Сам царь носил только рубашки, сотканные Василисой. А когда царь увидел красоту Василисы, то мигом предложил ей руку и сердце, на что та радостно согласилась.

Однажды из долгого путешествия вернулся отец Василисы и переехал на царский двор к дочери и зятю, где все вместе они жили долго и счастливо. Но как День, лучезарное Солнце и угрюмая Ночь каждый в свой срок мчались через лес, так и Василиса всю оставшуюся жизнь по-прежнему не расставалась с куколкой своей любимой матери.

Вероятно, образ Бабы-яги вдохновлен одним или несколькими древними славянскими божествами, которые играли роль проводников душ и были связаны с миром живых и миром мертвых.

Хотя в сказке о Василисе Прекрасной она выглядит преимущественно пугающим и жестоким персонажем, в действительности можно заметить неоднозначность ее образа. Три всадника являют собой связь Бабы-яги с ходом времени и циклом смерти и возрождения. Происхождение ее имени до сих пор толком неясно: если первая его часть, очевидно, является производной от слова «бабушка», то насчет второй есть разные точки зрения.

На протяжении многих лет образами Бабы-яги и ее избушки на курьих ножках вдохновлялись многие творцы, от композитора Модеста Мусоргского, включившего в сюиту «Картинки с выставки» композицию о фольклорной старухе, до режиссера Хаяо Миядзаки, который использовал их при создании ведьм Юбабы и Дзенибы, а также волшебного Ходячего замка.

Пер Гюнт Победитель троллей

Много лет назад в Норвегии, в деревеньке Квам, жил молодой охотник по имени Пер Гюнт. С тех пор как он смог держать в руках ружье, охота стала его главной страстью, а лес — вторым домом. Или, лучше сказать, первым домом. Действительно, Пер предпочитал долгие походы по крутым горам и темным лесам теплу своей маленькой уютной хижины. Поговаривали, что в действительности парня подкинули тролли — только так можно было объяснить его страсть к дикой природе, но все это было лишь беспочвенными слухами и пустой болтовней. Пер казался весьма угрюмым и нелюдимым, но в действительности он не был злым человеком, и все в деревне желали ему добра.

Однажды утром в начале зимы Пер сидел перед небольшим камином в хижине, поглаживая своих псов Сколла и Хати. Всего несколько недель оставалось до Рождества, и сезон охоты был практически завершен, так что, как обычно, Пер Гюнт собирался провести это время в тепле домашнего очага, наслаждаясь добычей, пойманной осенью. Он всегда так делал, и это было самым разумным решением.

Однако в тот день Пер чувствовал беспокойную дрожь в ногах и жжение в плечах. Все его тело изнывало от непреодолимого желания отправиться навстречу лесным приключениям, так что он оделся, перекинул через плечо сумку и верное ружье и, покинув приятное тепло своего жилища, направился в морозные объятия гор. Ледяной ветер в лесу пробирал до самых костей, но Пер ни минуты не усомнился в своей затее и веселым шагом прокладывал себе путь по непроходимой тропе, сопровождаемый Сколлом и Хати.

— Эй, Пер! — услышал он чей-то голос.

То был Ганс, старый козопас, который жил в лачуге неподалеку от леса. Он был бодрым и приятным стариком, хотя иногда, по мнению Пера Гюнта, чересчур болтливым.

— Куда это ты собрался? Рождество уже на носу, — засмеялся старый пастух. — Чего ты в лесу забыл?

— Я спешу, — коротко ответил Пер.

Тогда старый пастух почесал усы, а его лицо сразу же стало серьезным:

— Парень, послушай совет старика. В это время горы кишмя кишат троллями и прочими чудищами, с которыми не стоит связываться. Ты разве не слышал о трех дочерях молочника? Все три пропали в лесу. И даже их косточек так и не нашли.

— Спасибо, старик. Я буду внимателен, — ответил Пер.

— Проклятье! — вскипел пастух. — Возвращайся домой, Пер! Поохотишься весной. Зачем же рисковать сейчас?

Парень только пожал плечами и молча пошел дальше, оставив старика с его козами и беспокойством.

— Смотри у меня, чтобы вернулся живым! — закричал пастух вслед Перу, скрывшемуся за лесными деревьями. Затем старик, качая головой, вернулся к животным и продолжил их кормить.

Пер знал эти леса как свои пять пальцев, однако каждый раз находил в них нечто новое, что его впечатляло. Он быстро потерял счет времени, наслаждаясь дорогой и рассматривая новый, еще неизведанный пейзаж, и, только когда солнце стало клониться к горизонту, ему пришло в голову, что пора искать ночлег.

Пер оглядел окружавшие его деревья и мох на них и понял, что находится недалеко от горной хижины, в которой летом отдыхали пастухи во время выпаса овец. Зимой же она стояла заброшенная, однако там была крыша и хоть сколько-нибудь дровишек, из которых можно разжечь костер, чтобы отогреть замерзшие пальцы. Большего молодому охотнику и не требовалось. Так что Пер Гюнт бодрым шагом направился к пастушьей хижине, намереваясь добраться до нее еще до наступления темноты.

Чем дальше он шел, тем ниже опускалось солнце и тем плотнее смыкались ветви деревьев, пока он не оказался в кромешной тьме. Пер помахал рукой перед лицом, но не смог разглядеть даже палец. Тьма была непроглядной, однако, к счастью, Пер умел двигаться по лесу даже вслепую, так здорово он знал здешние тропы, а кроме того, с ним были его верные псы. Таким образом, считая каждый шаг, он побрел к хижине.

Внезапно Сколл и Хати зарычали. Пер потянул носом: воздух вокруг насквозь пропах плесенью, отчего даже перехватывало дыхание. Вонь стояла такая, будто целая армия разлагающихся мертвецов принимала ванну. Парень унял собак, да и сам решил успокоиться, но даже такой бывалый охотник, как он, начал понемногу испытывать тревогу.

Пер сделал шаг вперед, и тут же его нога на что-то наткнулась. Что-то очень большое. Вслепую парень ощупал препятствие. У предмета была странная поверхность. Очень холодная и покрытая слоем непонятной липкой маслянистой жидкости, от которой исходил неприятный запах. Однако больше всего юношу потрясло, что этот предмет дышал.

— Кто здесь? — спросил Пер Гюнт с плохо скрываемой дрожью в голосе.

— Ох! — ответило существо во мраке. — Здесь лишь я, Кривой!

После этого снова наступила тишина, и Пер подумал, что он так ничего и не понял. Однако, учитывая не слишком охотный ответ, парень решил не задавать больше вопросов и просто обойти липкое существо стороной. Так Пер и поступил, но стоило ему сделать десять шагов вбок и снова направиться к пастушьей хижине, как он опять уперся во что-то липкое и чертовски большое.

— Кто здесь? — снова спросил Пер, начиная испытывать раздражение.

— Ох! Да все я — Кривой! — раздался ответ.

— Ладно, кривой ты или ровный, тебе придется пропустить меня, если не хочешь получить пулю в лоб, — гневно произнес Пер Гюнт, понимая, что Кривой, скорее всего, полностью заслоняет собой хижину пастухов.

Услышав эти угрозы, странное существо отодвинулось в сторону, позволив охотнику пройти вперед. Войдя в хижину, Пер Гюнт с облегчением вздохнул. Однако внутри, казалось, было еще темнее и воняло еще сильнее, чем снаружи. На ощупь скользя руками по стене, охотник принялся искать огниво и дрова, но когда он наконец-то обнаружил очаг, то снова наткнулся на странный предмет. И он тоже был очень липким и холодным.

— Какого черта, кто здесь? — выругался в сердцах Пер.

— Ох! Да снова же я! Здоровяк Кривой! — послышался ответ.

От странного скрежещущего хохота все вокруг несчастного Пера Гюнта задрожало, и он понял, что окружен.

— Плохи дела, — прошептал парень. — Этот проклятый Кривой и снаружи, и внутри, а здесь хватит места только для одного из нас.

Охотник успокоил своих псов, которые жалобно скулили из-за громыхавшего вокруг смеха, а затем крепко схватился за ружье и зарядил его. Пусть и казалось, что этот жуткий смех выходит сразу из всего тела чудища, но должен же, в конце концов, быть у него рот.

— Найду пасть — найду и голову, — подумал Пер и принялся успокаивать себя, чтобы сконцентрироваться на звуке. Спустя некоторое время он наконец смог определить, откуда исходит этот кошмарный грохот, тут же бросился наружу и побежал с ружьем наперевес к тому месту, где, как он надеялся, находилась голова Кривого.

Наконец смех прекратился.

— Итак, серьезно спрашиваю: кто ты такой? — положив дрожащий палец на курок, снова обратился к неведомому чудовищу Пер Гюнт.

— Ох! Да я же, Кривой! Самый огромный тролль во всем Этнедале! — отозвалось существо.

Как только монстр произнес слово «тролль», Пер Гюнт, не теряя времени, трижды выстрелил в него, уповая на то, что попал именно в голову чудовища.

— Я еще не убит… — захрипел тролль. — Быстрее, стреляй же еще!

Однако Пер Гюнт не был простаком и прекрасно знал, что четвертая пуля, выпущенная в тролля, всегда отскакивает назад и насмерть поражает самого стрелка, так что охотник не поддался на уговоры чудовища.

Когда стало ясно, что Кривой умер, Пер Гюнт позвал своих псов, чтобы те помогли ему вытащить тушу из хижины. Сделав дело, парень вместе с собаками, не на шутку измотанные этим опасным приключением, направились обратно внутрь, когда лесные деревья задрожали от других громогласных смешков.

— Вы видели? Вы это видели? — заулюлюкали скрывавшиеся во тьме тролли.

— Разрази меня гром, если я это видел! Пер Гюнт тащил труп Кривого! — не унимался один из них.

— Хотя его собаки тащили еще сильнее! Вот белоручка, скажу я вам! — вторил другой.

— Заткнитесь! — закричал Пер Гюнт. — Еще один смешок, и я позвоню в колокольчик!

Как вы, конечно же, знаете, если и есть что-то, что тролли ненавидят больше солнечного света, так это колокольный звук, так что после слов охотника тишина наконец-то снова окутала лес. А Пер, Сколл и Хати могли теперь отдохнуть и отвлечься от странной встречи.

На следующий день Пер Гюнт встал рано, приготовил скромный завтрак из хлеба и нескольких кусков вяленого мяса и принялся ждать, когда взойдет солнце, после чего снова отправился в путь. Тот день был намного теплее, чем предыдущий, и в небе не было ни облачка. В такую погоду, если повезет, вполне можно обнаружить парочку зверей, которые еще не впали в спячку и продолжали бродить по лесу в поисках еды.

Внезапно с высоты одного из склонов Пер Гюнт разглядел пастушку, которая пасла отару овец на широкой поляне. Он решил подойти к ней, чтобы предупредить о троллях. Старик-пастух не ошибался: эти горы могли быть опасными, если относиться к ним легкомысленно. Кроме того, вид девушки взволновал юношу, привыкшего к одиночеству в горах.

Однако когда Пер Гюнт добрался до поляны, пастушки вместе с отарой и след простыл, а на их месте находилась большая стая медведей.

— Что это за медведи, которые сбиваются в стаи? — недоуменно покачал головой Пер Гюнт. — Небывалое дело!

В этот момент из-за небольшого холма чей-то голос начал напевать:

Затем смех растекся во все стороны и грянул из каждого уголка леса. Тут же с другого холма раздался второй голос:

Охотник недовольно фыркнул, сплюнул на руки и, не обращая внимания на шутки и словесные игры троллей, выстрелил в воздух из ружья. Медведи продолжили спокойно искать еду, лишь один напряг уши и бросился в страхе наутек от грохота выстрела. Тогда парень закрыл один глаз, аккуратно вскинул ружье на плечо и, задержав дыхание, прицелился в убегающего зверя и выстрелил ему в лапу. Медведь тут же рухнул наземь, корчась от боли. Одно за другим остальные животные исчезли с поляны, словно их и не было, и Пер Гюнт спокойным шагом подошел к своей добыче.

— Тебе стоило бы быть осторожнее! — заскрежетал кто-то из-за дерева.

— А я что, знал? — засмеялся в ответ другой голос.

Пер Гюнт решил по-прежнему не обращать на них внимания и вонзил охотничий нож прямо в сердце подстреленного медведя, чтобы избавить того от мучительной смерти. Затем охотник освежевал зверя, срезал немного мяса с его туши и прихватил с собой медвежью голову в качестве трофея. То, что осталось от туши, он закопал неподалеку от валуна, преклонив колено перед медвежьей могилой в знак уважения. Затем Пер позвал псов, и вместе они продолжили путь.

На обрывистой горной тропинке охотник повстречал лису, которая что-то выискивала впереди.

— Ох, мой ягненочек! Как же ты растолстел! — с наигранным плачем произнес чей-то голос из-за холма.

— А ты что, не видел, как высоко держит свое ружье этот Пер Гюнт?! — отвечал ему другой голос.

Парень снова вскинул ружье и подстрелил лису. И в этот раз он освежевал убитого зверя, отрезав его голову как трофей, а останки почтительно похоронил возле тропы. Довольный охотой и в то же время обеспокоенный вчерашней встречей с троллями, Пер запихал добычу в рюкзак и поспешил к пастушьей хижине.

Как только он вошел в нее, то тут же положил обе трофейные головы на полку, затем промыл мясо и разжег в очаге уютный огонь. Солнце стремительно катилось над долиной к горизонту, и стоило быть готовым к скорой темноте. Довольные Сколл и Хати глодали кости, а Пер варил суп из мяса и трав, которым, словно чудодейственным средством, хотел согреть свое замерзшее нутро.

Однако довольно-таки скоро дым из очага заполнил всю хижину, так что сильно зажгло глаза и стало сложно разглядеть, что происходит вокруг. По-видимому, печная труба засорилась, а у Пера Гюнта не было под рукой ничего, чем он мог бы ее прочистить, поэтому он просто проделал в стене повыше дыру, чтобы выпустить дым. Но не успел он закончить дело, как длинный нос тролля проник в щель и принялся сновать по хижине, пока не добрался до кастрюли с супом, который бурлил на огне.

— Я чую своим носищем вкусный запах! — раздался снаружи возглас тролля.

— Возьми-ка кусочек и проверь, готов ли он уже! — ответил Пер и в тот же миг плеснул кипящую воду на огромный нос тролля. Тот сразу исчез из хижины, а снаружи кто-то завопил нечеловеческим голосом на весь лес.

— Старый Гюри попробовал супчика Пера Гюнта! Хороша похлебка! — захохотали остальные тролли.

— Слышу колокол! — раздраженно крикнул в ответ Пер, и лес тут же погрузился в тишину.

Парень снова принялся помешивать суп в кастрюле, но едва он решил, что все в порядке, как струя воды брызнула из дыры в стене, погасив огонь и погрузив хижину во мрак.

— Страшно! Страшно! — глумливо закричали тролли. — Пер Гюнт струхнул, будто три молочницы на скотном дворе в Валле!

От этих насмешек терпение Пера Гюнта лопнуло. Он зажег масляный светильник, который предусмотрительно подготовил заранее, собрал свои пожитки и вышел из хижины вместе с псами.

— Скотный двор в Валле, должно быть, не так уж и далеко отсюда, — процедил он сквозь зубы и отправился в путь.

Когда Пер Гюнт наконец достиг пастбища возле скотного двора, то заметил, что это место окружено тучей, которая была чернее ночи.

— Волки, — нервно сглатывая, проговорил охотник.

В следующий миг, будто черная косматая лавина, стая оскаленных волков с небывалой яростью бросилась навстречу Перу и его псам. Те волки не были обычными зверями: тела их истощились до самых костей, а глаза сверкали красным огнем, словно разгорающиеся угли во мраке. Сколл и Хати сражались со всем неистовством, и Пер бился с неменьшей силой и не прекращал стрелять и размахивать прикладом, чувствуя, как кровь бешено стучит в висках. А затем волки растворились во тьме так же неожиданно, как и появились из нее.

Пер даже не стал задаваться лишними вопросами, потому что в этом не было смысла. Вместо этого охотник со всех ног помчался в пастушью хижину, что стояла возле пастбища. Их было четверо. Четыре ужасных горных тролля, известных по всей Норвегии. Звали их Густ — Воздушный Вихрь, Валь — Горный Владыка, Тьестель — Водяной Поток и Рольф — Огненный Столб. У дверей на страже стоял Густ, и Пер быстро прицелился и выстрелил в него, однако во тьме не смог разглядеть, попал или нет. В любом случае тролль Густ, вместо того чтобы смело вступить в бой, тут же бросился наутек и скрылся в ночи.

Пер Гюнт глубоко вдохнул и пинком открыл дверь в хижину. В центре на полу лежали в слезах три бедные молочницы. Юбки их были разорваны в клочья, а лица покрыты синяками и ссадинами.

Три огромных тролля нависали над ними, но как только чудища увидели Пера, то мигом уменьшились в размерах от страха. Тьестель попытался выскользнуть в окно, однако Сколл и Хати были проворнее и, схватив его за загривок, отволокли и бросили в пылающий очаг, где от тролля во все стороны полетели искры и копоть.

— Привет, Пер Гюнт! Ты уже знаком с моими верными змейками? — прошамкал Валь — Горный Владыка, который имел привычку называть волков змеями.

— Конечно. Скоро ты отправишься к ним! — спокойно ответил охотник и выстрелом раскроил троллю морду.

Затем Пер повернулся к Тьестелю, который все еще пытался справиться с псами. Парень прицелился и нажал на спусковой крючок. Однако ружье не выстрелило, поскольку в нем больше не было пуль. Увидев это, тролль с воплем ринулся на Пера, пытаясь укусить его, однако охотник не спасовал. Крепко схватив ружье, он с силой ударил прикладом по грубой роже Тьестеля. А затем еще и еще. Пер наносил удар за ударом, пока безжизненное тело тролля не рухнуло наземь. Что до Рольфа, то тот, похоже, в страхе бежал прочь, и Пер, переводя дух, сплюнул на пол.

Три девушки смотрели на своего кровавого спасителя, и лица их были белее простыней и казались еще более испуганными, чем прежде.

— Идите за мной, теперь вы свободны, — процедил Пер Гюнт, — но не заставляйте меня повторять дважды.

Как ни крути, но все-таки он был простым охотником, а не учтивым принцем. Когда козопас Ганс увидел, как Пер Гюнт возвращается с тремя дочерями молочника, он, мягко говоря, опешил, однако изумление быстро сменилось беспокойством, и старик тут же поспешил предложить девушкам немного сыра. Те не произнесли ни слова, да и сам Пер Гюнт был молчаливее прежнего. Даже старик замолк и не стал задавать никаких вопросов, чтобы не нарушать эту звенящую тишину. Подкрепившись и удостоверившись, что девушки ранены нетяжело, Пер Гюнт приласкал псов и без лишних слов толкнул дверь.

— Ты возвращаешься? — спросил старик.

— Мне нужно закончить дело, — отозвался Пер.

— В Довре, — набравшись мужества, произнесла одна из девушек.

Пер едва заметно повел головой, а его уши будто у собаки зашевелились в сторону девушки.

— В Довре, на северо-востоке, — запинаясь, продолжила молочница, — живет старый тролль, их король, я думаю. Все тролли собираются там в Рождество.

Пер Гюнт одобрительно кивнул.

— Надеюсь, ты не сунешься туда? — пробурчал старик. — Скоро снегопад, и дорога до Довре станет непроходимой.

— Это точно, — повысив голос, отозвался охотник, — мне стоит поспешить.

— Это безумие! Рисковать жизнью, чтобы отправиться в пасть короля троллей?! Никто в здравом уме на это не пойдет! — разозлился старик.

— Вот потому это должен сделать я, — отвечал Пер.

После этого парень захлопнул за собой дверь и, глядя на первые снежинки, что уже летели с неба, направился в Довре. Дорога была долгой и трудной, и не раз Перу Гюнту казалось, что ему не справиться с ней, но он продолжал уверенно идти вперед, ночуя в заброшенных хижинах, и достиг города Довре утром в канун Рождества. Молодой охотник сильно устал, однако времени на отдых у него не было. Тролли собирались встретиться на ферме, что стояла на кромке густой лесной рощи. Когда Пер добрался до места, чтобы познакомиться с хозяевами, то увидел, как те нагружают повозку тюками с вещами.

— Мы уезжаем отсюда, — пробурчал глава семейства. — Прошлый год был ужасен, и я не хочу, чтобы моим детям снова пришлось пережить это. Пусть тролли забирают себе ферму на Рождество, а мы переждем в гостях у сестры моей жены.

— Разрешите мне войти в ваш дом, и обещаю, что тролли больше не доставят вам хлопот, — попросил Пер.

— Ну раз ты так просишь, парень, — отозвался фермер, — валяй, но не докучай сильно троллям, когда они заявятся.

— Этого я обещать не могу, — ответил молодой охотник.

Пер проводил взглядом трясущуюся повозку, которая отдалялась от фермы, затем потянулся и стремительно вошел в дом. Первым делом он наведался в кладовую: ему и его псам требовалось изрядно подкрепиться перед сражением. Хороший охотник знает, что сначала лучше набить себе брюхо, а уж затем набить ружье свинцом. Перекусив сыром и выпив несколько кружек доброго сидра, парень проверил каждый закуток фермы, от амбара до чулана. Это было мудрым поступком, к тому же ему удалось раздобыть несколько полезных вещиц для ловушки.

Пока солнце неумолимо клонилось к закату, а Сколл с Хати охраняли вход в жилище, Пер, вооружившись кистью и ведром смолы, замазал с улицы все окна в доме, чтобы через них нельзя было ничего разглядеть. Довольный, он вернулся внутрь, вынул медвежью и лисью шкуры, которые принес с собой в сумке, и сшил их вместе, а сверху обвязал веревкой, будто петлей.

— Отличный гигантский башмак получился! — довольно кивая, подумал Пер.

Тем временем собаки начали поскуливать, последние солнечные лучи исчезли несколько минут назад, так что Пер закончил свои приготовления как раз вовремя. Он скорее окликнул Сколла и Хати, и вместе они мигом скрылись в чулане. Долго ждать не пришлось. Вскоре тролли с шумом ввалились в дом, с силой распахнув дверь, которая только чудом не слетела с петель, и все жилище немедленно провоняло их нестерпимым смрадом.

Были здесь и Рольф — Огненный Столб вместе с Густом — Воздушным Вихрем — те самые тролли, что ранее сбежали от Пера, однако самым суровым и загадочным из всех выглядел низкорослый старый тролль с длинной седой бородой — король троллей из Довре. Чудовищам не потребовалось много времени, чтобы учинить беспорядок по всей ферме. Они высыпали на стол гору ящериц и жаб, а затем, отталкивая друг друга, стали хватать их и набивать свои рты с твердыми и острыми зубами. Громкий хохот троллей сотрясал весь дом, пока они развлекались драками, производя адский шум. Затем, спустя несколько часов этого кавардака, внезапно все разом прекратили галдеть, и на ферму опустилась тишина.

— Эй! Кто это оставил там этот огромный башмак?! — прервал молчание тролль с писклявым голосом.

— Он такой большой, что в него влезут все наши ноги… — заметил другой тролль.

— А почему бы нам не попробовать?! — наконец предложил первый, и товарищи одобрительно загалдели, поскольку тролли просто обожают незамысловатые и глупые затеи, и тут же все принялись расталкивать друг друга, чтобы просунуть грязные лапищи в башмак.

Пер терпеливо ждал своего часа и, едва все тролли оказались одной ногой в башмаке, выскочил из чулана и дернул за веревку, которая накрепко связала ничего не подозревавших чудищ внутри башмака-ловушки. Тролли тут же начали бешено дергаться и пинаться, но шкуры, из которых Пер сшил ловушку, оказались слишком крепкими, чтобы их можно было разорвать. Охотник с издевкой смотрел на связанных жертв: все вышло как он и планировал.

— Хороший ход, Пер Гюнт! — захлопал в ладоши старый король троллей, который, будучи слишком мудрым, предпочел сидеть на своем месте, а не соваться в башмак. — Однако не все рыбки в реке такие несмышленые.

Охотник ничего не ответил, прикусив губу. Старый тролль выглядел слабым и беззащитным, но Пер хорошо знал, что этих существ нельзя недооценивать.

— Что ты хочешь взамен? — спросил повелитель троллей. — За свободу моих подданных чего ты хочешь?

Пер взвесил слова старика и отвечал:

— Чтобы вы убрались отсюда и никогда больше не беспокоили людей.

— Мне кажется это не слишком честной платой, — ответил король, задумчиво поглаживая бороду.

— А мне кажется, что вы не в том положении, чтобы ставить условия, — произнес Пер.

— И то верно, — сказал тролль. — Хорошо, пусть будет так! Вот моя рука!

Король троллей поднялся, прошлепал на своих коротких ногах к Перу Гюнту и протянул ему руку. Парень недоверчиво взглянул на нее, но в конце концов дал свою. Едва их пальцы сплелись в рукопожатии, как король троллей поднял Пера в воздух и с нечеловеческой силой швырнул об стол, а после развязал своих подданных. Троллям было больше не до шуток. Они заперли Сколла и Хати в чулане и окружили Пера.

— Никогда не доверяй троллю, — покачал головой король, наблюдая, как парень пытается снять слизней со своих волос.

Пер вынул из кармана часы и посмотрел на время. В этот момент король троллей поднял руку, и все в ярости кинулись на молодого охотника. У Пера оставался последний шанс. Он сдернул с пояса колокольчик и что есть силы затряс им. Леденящий душу ор троллей тут же наполнил комнату, и монстры бросились врассыпную. Кто-то побежал к выходу, кто-то кинулся в окно, а кто-то полез в камин. Пер Гюнт осенил себя крестом, молясь, чтобы его ловушка сработала, а затем помчался за ними.

Когда спустя несколько дней фермерская семья вернулась домой, то обнаружила, что холм усеян телами окаменевших троллей. Как и рассчитывал Пер Гюнт, солнце уже встало, когда тролли в ужасе от пронзительного звона колокольчика выскочили наружу, и рассветные лучи превратили их в каменные статуи. Даже король троллей недооценил хитрость Пера Гюнта, который специально заранее закрасил окна в доме сажей, чтобы чудища потеряли счет времени и не обнаружили, что солнце уже взошло.

Семья фермера повсюду разыскивала паренька, который освободил их от гнусных чудищ, но его самого и его верных псов уже и след простыл. С того самого дня о молодом охотнике слышали только в мифах и легендах, и если сегодня по норвежским лесам можно гулять спокойно, то это случилось во многом благодаря подвигам храброго и хитрого Пера Гюнта — Победителя троллей.

На основе этой и других норвежских легенд драматург Генрик Ибсен создал свою прославленную поэму «Пер Гюнт», которая со временем стала куда известнее оригинальной истории. Произведение Ибсена представляет собой в некотором роде пародию на старинную легенду. В поэме место отважного молодого охотника Пера занимает жалкий хвастун и неумеха, который воплощает в себе образ человека, лишенного каких-либо ценностей и готового пожертвовать всем ради себя самого. По мнению драматурга, человечество как раз вступило на такой путь. Друг Ибсена, композитор Эдвард Григ, написал к поэме музыку, создав два произведения — «Утро» и «В пещере горного короля», — которые вошли в число канонических и наиболее известных классических произведений.