Волшебный поцелуй

Глава 16

Элизабет Далтон появилась в салоне «Ив кутюр» задолго до того, как прибыли остальные работники. Улыбнувшись, она приветливо сказала:

— Комната для вас готова. Ваш кучер уже отнес багаж наверх, и Флора покажет приехавшей с вами горничной ваши спальни. Тиззи прямо сейчас начнет распаковывать вещи, и к тому времени, как мы уйдем отсюда во второй половине дня, все уже будет готово. Тогда мы сможем отдохнуть и поужинать. Флора, как правило, готовит еду и накрывает на стол к моему возвращению, но что касается завтраков и еды в выходные, боюсь, вам придется довольствоваться тем, что готовлю я сама. По субботам я покупаю провизию на неделю вперед. Если у вас не будет каких-то своих планов, мы с Джеком с удовольствием составим вам компанию, когда бы вы ни пожелали, миссис Бирмингем. Мне очень хочется показать вам город, уверена, вы его полюбите.

— Прошу вас, Элизабет, — взмолилась Рейлин, — я была бы вам очень признательна, если бы мы оставили формальности. Кроме того, если вы будете продолжать звать меня миссис Бирмингем, заказчикам покажется это странным.

Хотя бы для того, чтобы не разжигать их любопытство и не выставлять меня в виде какого-то редкого экспоната, зовите меня, пожалуйста, по имени.

Элизабет рассмеялась и пожала Рейлин руку.

— Хорошо, считайте, что вы меня убедили. Должна вас, однако, предупредить, что мистер Ив наверняка воспримет эту новость с удивлением, но, согласитесь, даже когда он сердится или недоуменно поднимает бровь, он не становится менее привлекательным.

Обе женщины захихикали, чем привлекли внимание Ива, находящегося в этот момент в противоположном конце зала. Когда они одновременно взглянули на него, он удивленно приподнял бровь, чем вызвал новый приступ веселья. Не понимая, что происходит, хозяин ателье с озабоченным видом зашагал к ним, но Рейлин и Элизабет тут же почти бегом бросились в разные стороны: Рейлин к себе за стол, а Элизабет в первый отсек, проверять работу швеи, сделанную накануне. Фаррел последовал за своей первой помощницей и, склонив голову набок, ждал, пока она соблаговолит повернуться и взглянуть на него.

— Вы что-то хотели, мистер Ив?

Взгляд Фаррела ласкал фигуру изящной помощницы, одетой в одно из его недавних творений: розовое платье с плоеным воротником, вздымавшимся кружевной пеной под точеным подбородком. Оттенок платья подчеркивал естественный румянец щек Элизабет, редкий для людей со столь темными волосами. Густые черные кудри были опрятно собраны в косу и короной уложены вокруг маленькой, гордо вскинутой головки. Обескураженный внезапно открывшейся ему красотой Элизабет, он даже не сразу нашелся, что сказать.

— Я просто хотел спросить, над чем вы так потешались с миссис Бирмингем…

— О, пустяки. Ничего определенного. Кроме того, у женщин свои секреты.

— Секреты?

Фаррел вскинул брови, и Элизабет почувствовала, что вот-вот не сдержится и снова рассмеется. Пробормотав извинения, она поспешила из комнаты и вскоре исчезла за дверью, ведущей в садик.

Иву ничего не оставалось, как поискать ответ на свай вопрос у новой сотрудницы, но, встретив его недоумевающий взгляд, она поторопилась опустить глаза и стала суетливо перебирать рисунки. Еще один немой вопрос, и она исчезла вслед за Элизабет, сдавленно хихикая.

Фаррел почесал подбородок. Что-то эти две красотки задумали. Он легко мог представить, как две девственницы, воспитанные в монастыре, начинают хихикать при виде мужчины, но эти женщины не были столь неопытны и наивны. Так какого же черта они хохочут?

Заинтригованный, он встал перед зеркалом, отражавшим его высокую фигуру с головы до носков тщательно начищенных туфель. Жилет сидел ровно, и брюки, слава Богу, не слишком его обтягивали. Несмотря на то что в моду вошли туго облегающие бриджи и брюки, Фаррелу никогда не нравилось выставлять свои мужские достоинства напоказ. Умеренность во всем он небезосновательно считал признаком хорошего вкуса, и теперь придирчивый взгляд профессионала тоже не выявил в его костюме ничего достойного осмеяния.

Подняв бровь, он еще раз окинул взглядом собственное отражение, но и на этот раз осмотр не дал никакого результата. Возможно, его внешность вообще была тут ни при чем, и его подчиненные, говоря о мужчинах в общем и не имея другого примера перед глазами, решили похихикать над ним. Уж если эти кумушки начнут разбирать петушка, то, будьте уверены, перышка на перышке от него не оставят.

Фаррел задумчиво почесал бородку. Перед ним вставала непростая задача: как руководить двумя красотками, которые явно были заодно… Может, их вообще не замечать? Но это невозможно, потому что от каждой он ожидал получить существенную помощь в работе. Можно было отчитать их, но такие действия он сам счел бы опрометчивыми. Тогда они просто задерут свои хорошенькие носы и он окончательно превратится для них в объект насмешек. Или подлизаться к ним, сказать пару комплиментов? Нет, не годится — тогда они вообразят из себя бог весть что. Впрочем, Элизабет скорее всего просто решит, что он из ума выжил, тогда как в отношении нее самые лучшие слова были бы только чистой правдой. Лучше всего сделать вид, что ничего не произошло, решил Фаррел. По крайней мере так будет спокойнее.

— Мистер Ив объяснил, почему я здесь? — нерешительно спросила Рейлин у Элизабет, когда они вернулись в дом.

— Он сообщил мне о вашем положении, но другим работницам не счел нужным ничего говорить, да и я не вижу причин, по которым им следует что-либо знать. Вы можете быть уверены в том, что и мистер Ив, и я не будем об этом распространяться.

— Вы очень добры, мадам. Элизабет с улыбкой покачала головой.

— Нет, дело не в моей доброте. Просто и мне приходилось бывать в переделках. Как-нибудь вечерком я, возможно, расскажу вам о себе, а пока давайте выпьем чаю. Затем я представлю вас остальным работницам. Ну и удивятся они, увидев вас здесь не в качестве заказчицы, а в качестве одной из нас. Портнихи, работавшие на Фаррела пять лет и более, отлично знали, как ценит их хозяин сдержанность и умение держать язык за зубами, поэтому ни одна из них не проявила удивления, когда Элизабет решила сопроводить представление шуткой.

— Узнав о необыкновенных талантах миссис Бирмингем в области моделирования одежды, мистер Ив спросил мистера Бирмингема, не разрешит ли тот украсть его жену. — Элизабет немного посмеялась вместе со всеми и продолжила: — На самом деле наш бизнес процветает, и мистеру Иву трудно обслужить всех наших клиенток так, чтобы они остались довольны. Как вам хорошо известно, некоторые дамы требуют к себе особого отношения, так что времени на разработку новых фасонов у него остается мало, вот мистер Ив и решил обратиться за помощью к своему другу, мистеру Бирмингему, а миссис Бирмингем оказалась настолько любезна, что согласилась облегчить ему жизнь хотя бы на время. Нам повезло, что у нас появилась такая талантливая сотрудница, не правда ли?

Сочетание смеха и аплодисментов уверило Рейлин в том, что по крайней мере внешне большинство портних приняли объяснения Элизабет. Только одна из них попыталась выяснить истинные причины, побудившие Рейлин переехать в Чарлстон. Это была высокая пожилая женщина с добрыми серыми глазами. Видно было, что решение заговорить без обиняков далось ей нелегко.

— Бедная Нелл… То, что случилось с ней, так ужасно. Я знала ее мать, она овдовела, когда Нелл была совсем крошкой. Когда мать Нелл умерла, девушка переехала жить к тетке, но только у той было восемь своих ребятишек, все малыши, и на бедняжку Нелл у нее совсем не оставалось времени. Сколько бы ошибок ни совершила Нелл в жизни, никто не мог сказать, что она была плохой матерью своему малышу — малютка такой резвый и хорошенький, краше и не бывает. Надеюсь, какие-нибудь добрые люди скоро возьмут его к себе. Каждый знает, каково ребеночку расти без родителей.

Женщина внезапно осеклась, испугавшись собственной дерзости, и прижала к губам дрожащую руку. Но и другие портнихи, до которых, разумеется, тоже дошли некоторые слухи, явно сочувствовали Нелл и переживали за ее малыша.

Рейлин попыталась улыбнуться. Чтобы рассеять тревогу своих будущих коллег о судьбе ребенка, ей ничего не оставалось, кроме как продолжить болезненную для себя тему:

— В настоящее время Дэниеля приютила семья управляющего моего мужа. Миссис Фергюс кормит его грудью, ведь у нее самой недавно родился малыш, и, насколько я знаю, она заботится о малютке не хуже, чем о собственном ребенке. До тех пор пока не объявится отец малыша или другая семья не пожелает усыновить его, Дэниель останется на попечении миссис Фергюс. — Рейлин обвела взглядом портних, добавив после многозначительной паузы: — Она даст ему столько теплоты и заботы, сколько дала бы любому сироте, найденному в Оукли, любому другому ребенку, оказавшемуся в столь трагическом положении. Мой муж — благородный человек и делает все, чтобы ребенок ни в чем не нуждался.

Рейлин испытала облегчение оттого, что смогла произнести нужные слова с должной уверенностью. Ей оставалось лишь молиться о том, чтобы сказанное ею оказалось правдой. Впрочем, если какая-либо из портних ей не поверила, то виду не подала. Однако ее слова, без сомнения, вскоре разнесутся по всему городу, и не успеет солнце сесть за горизонтом, как возникнут новые версии происшествия в Оукли. Обыватели начнут судить-рядить о том, почему Рейлин, утверждая, что не считает своего мужа повинным во всех преступлениях, все же решила уехать от него. Станут говорить и о том, что миссис Бирмингем нанялась на работу не к кому-нибудь, а к холостяку, уступавшему по части мужского обаяния разве что Джеффри Бирмингему, от которого она сбежала.

Вскоре появилась первая заказчица, за ней еще и еще. Поток посетителей казался нескончаемым. День был ознаменован не только необычно большим наплывом клиентов, но и новыми назначениями. Фаррел нанял еще одну швею, а также привратника и швейцара — здоровенных молодцов, выказывавших особое рвение к работе. Тот, что посимпатичнее, говорил с сильным ирландским акцентом, и у него всегда находилось приветливое словцо для посетителей. Фаррел решил, что его стоит поставить у входа, чтобы он своим видом завлекал в салон дам. Мастерицы срочно принялись шить зеленую ливрею того же красивого оттенка, что и дверь в «Ив купор»; самого же швейцара отправили сначала к парикмахеру, а затем к шляпнику, чтобы тот подобран ему подходящий головной убор.

Менее симпатичного из двух новичков назначили гардеробщиком. Впрочем, вскоре выяснилось, что он с удовольствием готов мыть и чистить, и в этой работе ему не было равных. Тут же ему было дано задание вымыть витрину магазина, а затем и окна, выходящие как на улицу, так и во двор. Закончив дело, он принялся наводить блеск на бронзовые фонари, висевшие по обеим сторонам от двери. После того как бронза засияла, словно золото, гардеробщик стал полировать латунные ручки и все прочие металлические детали, включая вывеску. Фаррел даже решил, что, если эти двое будут и дальше проявлять такое рвение к работе, он станет сам платить им в дополнение к тому, что платил Джеффри Бирмингем.

Миссис Брюстер появилась как раз тогда, когда работа была в самом разгаре.

— Мистер Ив, — воскликнула она, — никак не ожидала, что застану у вас эту даму! Какой стыд! Насколько я знаю, супруг миссис Уэсли скончался совсем недавно… Хотя, принимая во внимание почтенный возраст ее достойнейшего супруга и размеры недавно унаследованного ею состояния, полагаю, ваши наряды послужили для молодой вдовы непреодолимым искушением. Ответная улыбка Фаррела была не слишком любезной Миссис Уэсли едва успела выйти из салона и скорее всего прекрасно расслышала реплику завистливой шляпницы, которая с недавних пор стала его вечной головной болью.

— Доброе утро, миссис Брюстер…

— Тельма. Прошу, зовите меня по имени, мистер Ив! — перебила гостья, пытаясь одновременно строить глазки и кокетливо смеяться.

Фаррел упорно молчал, но вдову нисколько не обескураживало явное нежелание хозяина ателье фамильярничать. Ей и в голову не приходило, что ее внимание может быть в тягость молодому кутюрье, и объясняла все лишь его забывчивостью, вполне извинительной при такой занятости. Случайно взгляд ее упал на даму, сидевшую за столом в конце коридора, и Тельма вскрикнула от удивления. Весть о гибели Нелл давно облетела город, и миссис Брюстер, разумеется, слышала о том, что Джеффри Бирмингем, возможно, является отцом ребенка несчастной. Если это правда, то Бирмингем мог расправиться с бедной девушкой, чтобы заставить ее замолчать навеки. Кто-то даже говорил, что хозяин Оукли арестован. С одной стороны, миссис Брюстер могла порадоваться за Рейлин, ибо теперь своими собственными глазами видела, что та жива и здорова; с другой стороны, тот факт, что встреча произошла в салоне мистера Ива, на которого, судя по всему, Рейлин теперь работала, наводил на размышления.

Выставив вперед внушительных размеров бюст, миссис Брюстер решительно направилась к Рейлин, дабы успокоить ее, если она нуждалась в поддержке, и сказать, что мир не так уж плох и настоящие преступники, чьи имена она не решалась произнести вслух, будут наказаны. Также она готова была подтвердить, что согласна кому угодно помочь в беде, а бедная малютка Рейлин, конечно же, больше других нуждается в помощи.

— Несчастное дитя, что вы делаете здесь в столь ранний час? — выпалила миссис Брюстер и, не давая Рейлин времени ответить, продолжила скороговоркой: — С вами все в порядке? Вы думаете, что вам следовало переехать сюда? Простите мне мою откровенность, но вы несколько бледны. Разумеется, я понимаю, что у вас есть причины так поступать, учитывая то, что недавно произошло в Оукли и тот факт, что чуть ли не каждый здесь считает мистера Джеффри виновным…

Фаррел понял, что срочно должен прийти Рейлин на помощь, и поспешил вмешаться:

— Миссис Брюстер, не следует верить всему, что говорят. Миссис Бирмингем великодушно согласилась разработать для меня несколько новых фасонов и в настоящее время занята именно этим. А если она выглядит несколько бледной, то, возможно, это оттого, что… — Фаррел, посмотрев на Рейлин, слегка замялся. И все-таки он надеялся, что она сможет простить его, так как никакая другая новость не сможет отвлечь внимание шляпницы от темы виновности или невиновности Джеффри Бирмингема. — Видите ли, она не совсем хорошо себя чувствует последнее время, что неудивительно, учитывая ее деликатное положение и все такое…

— Не хотите ли вы сказать, что… — округлив глаза, прошептала Тельма.

Фаррел мог только догадываться о том, сколько времени потребуется шляпнице, чтобы разнести весть по всему городу.

— Да, миссис Брюстер, именно это я и хотел сказать. Мистер и миссис Бирмингем готовятся стать родителями.

Тельма пришла в сильнейшее возбуждение. Обмахиваясь пухлой ручкой, словно из опасения упасть в обморок от такого потрясающего известия, она пробормотала:

— О, мне этого не пережить. Миссис Бирмингем работает у вас, будучи… Но что подумают люди? Мистер Ив, скажите, что все это сон! Не могу поверить, чтобы такое случилось!

— Мистер Бирмингем сделал мне в самом деле одолжение, ведь он мой друг: миссис Бирмингем весьма талантливая портниха, и он разрешил ей помогать мне какое-то время.

— Но позвольте, — поднеся руку ко лбу, прошептала Тельма, — не вы ли сказали мне, что миссис Бирмингем ждет ребенка? Значит, ее муж об этом знает?

— Вот именно, — довольно сухо подтвердил Фаррел, выпроваживая миссис Брюстер из салона, в то время как шляпница ни на миг не умолкала, убеждая его в том, что он не должен перегружать работой беременную женщину.

Когда дверь за миссис Брюстер закрылась, Фаррел чувствовал себя настолько измотанным, что только чашка крепкого кофе способна была вернуть его к жизни. Его предусмотрительная помощница, тут же смекнув, в чем дело, побежала заваривать ароматный напиток. Подавая Фаррелу кофе, она сочувственно улыбнулась.

— Господи, сохрани меня от этой напасти, — пробормотал Фаррел и тут же осушил чашку до дна, а затем, понизив голос, добавил: — Слышали, что эта ужасная женщина чуть было не сказала Рейлин? Из ее слов получается, что по моему лучшему другу виселица плачет.

— Как бы там ни было, держались вы молодцом, мистер Ив.

Фаррел посмотрел в глаза своей помощницы; в этих теплых карих глубинах он увидел нечто большее, чем просто заботу и сочувствие.

— Спасибо, Элизабет. Вы вернули меня к жизни. А теперь пора и Рейлин помочь.

— Рейлин? — переспросила Элизабет. — Не миссис Бирмингем?

Фаррел коснулся плеча Элизабет, но лишь на мгновение, так, что она не смогла бы с точностью сказать, было ли это на самом деле или ей показалось.

— Между нами тремя, дорогая, мы всегда будем звать друг друга по именам: Рейлин, Элизабет и Фаррел.

— Да, мистер Ив, — чуть улыбнувшись, ответила Элизабет.

— Фаррел, — мягко поправил он ее. — Мы слишком много значения придаем формальностям, Элизабет. Помните, как я метался по крыльцу — ни дать ни взять новоиспеченный встревоженный папаша, — когда вы рожали Джека.

— Я никогда не забуду об этом, — сказала Элизабет, глядя в глаза Фаррела своими загадочными темными глазами. — Жаль, что я так и не смогла отблагодарить вас за все, что вы сделали для меня тогда. Но я хочу, чтобы вы знали, как я вам благодарна за то, что в то время вы оказались рядом. Эмори никогда бы не помог мне, будь он жив.

— Эмори был дураком, моя дорогая, и я ненавижу его за то, как он с вами обращался. — Фаррел тут же мысленно укорил себя за излишнюю прямоту. — Простите, мне не следовало этого говорить.

— Не надо просить прощения, Фаррел, — прошептала Элизабет, не решаясь поднять глаза. — Вы всегда были гораздо добрее ко мне, чем Эмори. Он так отчаянно стремился стать богатым и представительным в попытке доказать самому себе, что справляется не хуже вас. Но ему никогда не суждено было стать с вами вровень.

Фаррел не смел дышать. Кажется, именно теперь пришла пора открыть тайну, которую он хранил в себе все эти годы.

— Если он завидовал мне, Элизабет, то я ему отвечал тем же.

— Но почему? Эмори не смог даже добиться приличного дохода от фермы, а у вас было все. Чему, скажите ради Бога, тут было завидовать?

— У него было то, чего я безнадежно желал.

— Но что именно?

— Вы.

— Я?

— Знайте же, я полюбил вас с того самого момента, как увидел впервые, и только потому, что отчаянно стремился быть Эмори хорошим другом, ничего не говорил вам о своих чувствах. Потом вы стали его женой, и предпринимать что-либо было уже поздно.

— Вы никогда ничего не говорили… Даже когда Эмори умер.

— Я не смел сказать, так как думал, что вы меня ненавидите.

— Но я никогда не испытывала к вам ненависти, Фаррел, хотя, наверное, и правда боялась того, что может случиться, если я поддамся слабости. — Элизабет сглотнула подступивший к горлу комок, отчаянно пытаясь взять себя в руки, перед тем как сделать признание. — Видите ли, я полюбила вас задолго до того, как стала женой Эмори.

Теперь настал черед удивиться Фаррелу.

— Но вы умело скрывали свои чувства!

— Как и вы.

Фаррел нежно сжал плечо своей помощницы.

— Не кажется ли вам, что пора Джеку приобрести отца? Я никогда не переставал любить вас.

Элизабет обратила к нему свою лучистую улыбку:

— Вы делаете мне предложение, мистер Ив?

— Да, миссис Далтон. Скажите мне о своем решении. Я готов ждать часы, недели, месяц, наконец, но молю: не заставляйте ждать меня еще год!

— Вы уверены, что хотите стать мне мужем, а Джеку отцом? Фаррел посмотрел ей прямо в глаза, а потом взял ее руки в свои широкие мужские ладони:

— Я давно бы сделал вам предложение, будь у меня хоть малая надежда на то, что оно будет принято.

Элизабет ласкала взглядом красивое лицо Фаррела. Если бы они были одни, она не побоялась бы протянуть руку и погладить его по щеке.

— Какой же вы все-таки дурачок…

Как только все сотрудники, вплоть до мальчика посыльного, разошлись по домам, Фаррел, устало вздохнув, повесил на двери салона табличку «Закрыто» и повернул ключ в замке. Этот день выдался особенно трудным — на сегодня с него довольно всех этих изнеженных барышень, безвкусных, пошлых, зачастую испорченных, считающих, что они могут вертеть им как вздумается только потому, что платят ему деньги. После таких деньков, как этот, Фаррел не раз добрым словом поминал те благословенные времена юности, когда он был боксером. Увы, прошли годы; для мужчины, разменявшего четвертый десяток, зарабатывать деньги боксом вряд ли пристало. Фаррел продолжал заниматься спортом лишь для того, чтобы поддерживать себя в форме, и боксировал порой забавы ради со своими друзьями.

Рейлин почти весь рабочий день провела за столом в конце зала, у всех на виду, но слишком далеко от входной двери, чтобы иметь удовольствие (или несчастье) лицезреть всех заказчиц. Она узнала многих дам, присутствовавших на балу в Оукли, но деликатность не позволила этим женщинам запросто подойти к ней и спросить, что она здесь делает. Однако до нее доносились обрывки фраз, произносимых возбужденным шепотом, и Рейлин прекрасно понимала, что ее появление в городе не осталось незамеченным: очевидно, сегодня многие приходили сюда, имея единственную цель — удостовериться, что молва не врет и она действительно в городе, а значит, супруги Бирмингем теперь живут порознь. Вряд ли кто-то вообразил, будто Рейлин больше по душе роль Золушки, чем Принцессы, и кучка золы да тяжкий труд милее ее сердцу, чем дворцы и нега.

Когда в конце рабочего дня хозяин ателье подошел к ее столу, чтобы взглянуть на рисунки, Рейлин поделилась своими сомнениями и беспокойством о том, как это отразится на его бизнесе.

— Не переживайте из-за клиентов, дорогая, придет время, и мы разберемся, как нам быть, — успокоил ее Ив. — У вас поразительный талант. Вот этот эскиз, например. — Он взял в руки один из набросков. — Такое платье будет великолепно смотреться не только на женщине с хорошей фигурой — на той, кого природа обделила, оно тоже будет выглядеть неплохо.

— Я об этом не задумывалась, — призналась Рейлин, польщенная похвалой. — Мне просто показалось, что такая линия кроя создаст струящийся силуэт.

— Ваши рисунки выглядят удивительно живо и объемно. — Фаррел принялся с интересом рассматривать другую работу. — Да это не просто наряд, а источник наслаждения!

Рейлин знала, что ее рисунки отличаются от эскизов, которые принято делать, предлагая клиенту тот или иной фасон. Она сознательно шла на то, чтобы их воспринимали как картинки из жизни — ведь платье видно не только спереди или со спины, и важно знать, как оно смотрится в движении. И еще, если обычно платье рисуют само по себе, то Рейлин изображала его так, как оно бы смотрелось на живой женщине.

— Мне нравится, — сказал Фаррел, — что вы изображаете ту ситуацию, которая соответствует тому или иному наряду, будь то бал или прием в модном салоне, и мне бы хотелось, чтобы вы продолжали в том же духе. Может быть, стоило бы применить такой подход к изображению всех моделей одежды, которую мы предлагаем клиентам. Элизабет, дорогая, — с улыбкой добавил он, обращаясь к своей помощнице, — вы одобряете?

Элизабет порозовела от смущения. Сколько раз ей приходилось испытывать зависть к дамам, которым Фаррел по долгу службы уделял повышенное внимание, но теперь она не могла отказать себе в удовольствии насладиться теплым светом его глаз и той нежностью, что не выразишь словами.

— Я могу с уверенностью сказать, что через несколько лет такие эскизы к модной одежде станут нормой. Кроме того, они стимулируют воображение наших заказчиц: представляя себя на месте изображенных дам, им легче увидеть, какие приятные события могут ждать их в новых красивых нарядах.

— У вас поразительная зоркость и интуиция, и это одна из многих причин, почему я вот уже много лет не перестаю вами восхищаться.

— Повторю, вы весьма скрытны, мистер Ив. — Элизабет взглянула на него своими смеющимися карими глазами.

— Да, но и вы до недавних пор держали меня в неведении относительно того, какое место я занимаю в вашей жизни.

Рейлин исподтишка переводила взгляд с одного на другого. Магнетическое притяжение между кутюрье и его помощницей было настолько очевидным, что она не могла не вспомнить Джеффри и те чувства, которые он всегда будил в ней. И тут же сердце ее сжалось от невосполнимой потери. С грустной улыбкой она смотрела на свои рисунки — теперь это было все, что у нее осталось в жизни.

Элизабет обитала в скромном двухэтажном доме с ухоженным палисадником, который от улицы отделяла кованая ограда. Старая разросшаяся олива создавала приятную тень. Под оливой стояла белая скамейка. Перед домом находилась веранда, по выкрашенным белой краской деревянным планкам вился плющ. Белые перила и дощатый настил пола придавали дому свежий, нарядный вид, а изнутри он оказался столь же очаровательным, как и снаружи.

— Какая прелесть, Элизабет! — с воодушевлением воскликнула Рейлин. — Воистину талантам вашим несть числа.

Хозяйка дома огляделась, словно в попытке увидеть свое жилище глазами постороннего.

— Когда я купила этот дом, он был совсем запущенным и пустым, но вот уже почти четыре года, как я тружусь над его переустройством в попытке приблизиться к тому идеалу, который имею в воображении.

— Вы сами делали всю работу? — изумленно спросила Рейлин.

Элизабет в ответ только рассмеялась.

— Боюсь, мне бы все равно не удалось довести дом до того состояния, в котором он сейчас, в одиночку, даже если бы я очень старалась. Основную, самую тяжелую работу по ремонту дома взял на себя Фаррел, поскольку я готовила для него и убирала его квартиру. Еще он заручился моим согласием лично шить ему рубашки; впрочем, сейчас за каждую из сшитых мной рубашек он платит мне дополнительно. Что касается побелки потолков и оклейки стен обоями, то тут я сама справилась.

Маленький мальчик выбежал из кухни и помчался к двери черного хода, но Элизабет поймала его за рукав и, прижав к себе, крепко обняла.

— Это мой сын Джек, — объявила она, положив ладони мальчику на плечи и повернув его лицом к гостье. — Ему четыре года, и он уже умеет считать до двадцати.

— Ты хочешь меня послушать? — застенчиво улыбаясь, обратился малыш к гостье.

— Конечно. — Рейлин присела на корточки так, чтобы быть с ним вровень.

Мальчик бойко сосчитал до двадцати и в ответ на похвалу скромно потупил взор. Подняв глаза на мать и увидев улыбку на ее лице, он расцвел.

— Ты так хорошо помнишь числа, Джек, что, наверное, пора мне учить тебя дальнейшему счету. — Мать потрепала мальчика по волосам. — Если у тебя и дальше так дело пойдет, то, не успеешь оглянуться, как будешь считать до сотни.

Малыш радостно заулыбался и, порывисто обняв мать, побежал играть. Глядя ему вслед, Рейлин вдруг подумала о том, как хорошо иметь такого замечательного сына и как было бы неплохо, если бы у такого славного мальчишки был не менее славный отец.

— Трудно, наверное, одной воспитывать ребенка? — спросила она, стараясь справиться с нахлынувшими чувствами.

— Иногда бывает трудно, — призналась Элизабет, — но я не могу пожаловаться на судьбу, пока рядом Фаррел. Он всегда был нам настоящим другом. По выходным, когда я занималась домашними делами, он брал Джека порыбачить, прокатиться верхом или просто погулять. Похоже, они находят общий язык и взаимное удовольствие в своих чисто мужских занятиях. Не было бы Фаррела, мальчик вообще не знал бы, что такое мужское общество. И все-таки ему плохо без отца. Джек часто спрашивает, почему у него нет папы, а у других есть. Однажды он спросил даже, не Фаррел ли его отец.

Рейлин удивленно уставилась на Элизабет. Только сейчас до нее дошло, что у мальчика и волосы, и глаза точно такие же, как у Фаррела Ива. Она не смела ни о чем спрашивать, чтобы случайно не ступить на слишком зыбкую почву.

Элизабет по-своему истолковала вопрос в глазах гостьи и, неопределенно пожав плечами, сказала:

— Как-то пожилая пара подошла к Фаррелу и Джеку во время их очередной вылазки на природу для того, чтобы узнать, в какой стороне город, а потом кто-то из этих двоих сказал, что у Фаррела очень милый сын. Не знаю почему, но Фаррел не стал никого разубеждать. Джек долго не мог прийти в себя и, перед тем как лечь спать, спросил, было ли то, что сказали те люди, правдой. Увы, как бы мне ни хотелось, чтобы отцом Джека был Фаррел, пришлось сказать мальчику все как есть. Джек — сын моего покойного мужа, и с этим ничего не поделаешь. Мальчик пошел в покойную бабушку, Маргарет Далтон, милую, добрую женщину. Жаль, что ее нет с нами. Я искренне ее любила, к тому же даже на смертном одре она оставалась все такой же красивой и сильной духом. Волосы ее, некогда пшеничного цвета, побелели, а голубые глаза выцвели, но в них оставался все тот же теплый свет, что согревал близких всю ее жизнь. К несчастью, — добавила Элизабет, опустив глаза, — я не могу сказать ничего хорошего о ее сыне, он не оставил о себе доброй памяти. Эмори был заядлым игроком, и когда он проигрывал, что случалось достаточно часто, то впадал в ярость и срывал на мне свою досаду. Однажды, как раз после одной из вспышек гнева Эмори, Фаррел пригрозил, что убьет его, если он еще раз меня ударит. Позже я не стала говорить Фаррелу о том, что мой муж нисколько не остерегся предупреждений друга и все продолжалось по-прежнему. Я понимала, что Фаррел, бывший боксер, действительно может если не убить, то покалечить мужа, и не хотела стать виновницей гибели отца моего будущего ребенка. Кстати, Фаррел и сейчас настолько силен, что немногие решаются вступить с ним в единоборство. — Элизабет отвернулась и, покраснев, добавила: — Должна признаться: когда Фаррел пригрозил Эмори, я поймала себя на мысли, что действительно желаю мужу смерти. Были моменты, когда я думала, что ненавижу Эмори за боль, причиненную мне. Мое желание осуществилось буквально через несколько дней. Я была полна раскаяния и во время родов решила, что должна умереть во искупление смерти Эмори.

Элизабет заставила себя посмотреть на собеседницу и даже сумела улыбнуться, но улыбка получилась жалкой, хотя Рейлин отнеслась к ее словам с искренним сочувствием.

— Как вы, наверное, догадались, я не испытываю гордости за тот период своей жизни.

— Я никому ничего не скажу, — пробормотала Рейлин, тронув Элизабет за руку.

— Спасибо. — Хозяйка дома похлопала Рейлин по руке и со вздохом продолжила: — Теперь вы знаете мою ужасную тайну. Вы — единственная. Вам, наверное, будет легче, если вы будете знать, что именно я пыталась скрывать все эти несколько лет.

— Вы не единственная женщина, которая желала кому-то смерти. — Рейлин вздохнула. — Когда я думала, что Одни убил Джеффри, то от всей души желала смерти и Густаву, и этому мерзавцу. Так что, как видите, у меня тоже бывали кровожадные мысли.

— Не слишком-то милосердно желать кому-то смерти, но вы можете утешиться хотя бы тем, что не испытываете ненависти к собственному мужу.

— Напротив, — Рейлин попыталась рассмеяться, — если бы мужу было суждено навеки вычеркнуть меня из жизни, у меня бы разбилось сердце.

— Со стороны кажется, что Джеффри от вас без ума, — рискнула заметить Элизабет. — Трудно поверить, что он может пойти на разрыв с вами.

Рейлин не посмела рассказать, что Джеффри сознательно выдерживал дистанцию между ними в течение первых двух недель их брака.

— Только время покажет, — тихо заметила она. — Думаю, Джеффри не станет проявлять нерешительность и пойдет на что угодно, если ситуация того потребует.

Элизабет, решив перевести разговор в другое русло, предложила подняться наверх, чтобы Рейлин осмотрела комнату, в которой ей предстояло жить.

Провертевшись несколько часов в бесплодной попытке уснуть, Рейлин окончательно сдалась — она так и не смогла запретить себе думать о муже. Он всегда вел себя с ней по-рыцарски. Если бы не Джеффри Бирмингем, она бы погибла в болоте. Да и потом, в хижине Рыжего Пита, когда она не таясь рассказала мужу о своих подозрениях, он, хоть и был зол на нее, ухаживал за ней нежно и заботливо, словно за больным ребенком.

В памяти всплывал один эпизод за другим, и всякий раз Рейлин приходилось констатировать, что мужа ей упрекнуть решительно не в чем. Как-то раз, примерно через неделю после венчания, они были приглашены на свадьбу одного из старинных знакомых Джеффри. Друзья увели его от Рейлин и стали шутливо укорять за то, что он женился, не получив на то их благословения. Его остроумные ответы вызвали смех, но тут Джеффри заметил, что с женой что-то не так. Оставив друзей, он подошел к ней и, демонстративно поцеловав в щеку, обнял за талию, а затем, подведя к своим собеседникам, стал представлять Рейлин, всячески подчеркивая, как сильно он ее любит.

Джеффри никогда не забывал поцеловать ей руку, прежде чем повести ее танцевать. Его поведение было безукоризненно с точки зрения вежливости. Он относился к ней так, как средневековый рыцарь относился к даме сердца: с трепетным почтением и постоянной готовностью защитить от любых невзгод.

Мог ли человек, который был столь заботлив и нежен с ней в тот довольно трудный период, когда она без веских на то оснований отлучила его от себя, превратиться в хладнокровного убийцу кормящей матери? Вопрос этот возник сам собой как обвинение за неоправданность и вздорность вынесенного ею приговора. Если Джеффри в самом деле способен на такое чудовищное преступление и за обличьем воплощенной галантности скрывается мрачный демон, неужели испорченность натуры, злобность и порочность ни разу не проявили бы себя хоть на краткий миг? Неужели он такой блестящий актер, что мог играть роль рыцаря и джентльмена, ни разу не оступившись, не обнаружив своей истинной природы? Хотя он и накричал на Нелл и даже пригрозил убить ее, был ли он хуже других мужчин, которые в минуты раздражения и гнева могли еще не то совершить без всякого злого умысла?

Внезапно Рейлин осознала, что человека, подобного Джеффри, очень трудно представить в качестве убийцы. Он не мог быть столь порочен. А это значит, что, сомневаясь в нем, она лишь расписалась в собственной глупости и маниакальной подозрительности!