Вольный Дон

3

Россия. Козлов. 15.06.1709.

Переговоры между Российской империей и отколовшимися от нее государственными образованиями прошли ровно и без всяческих эксцессов. С одной стороны стояла армия Шереметева, сорок тысяч прошедших Северную войну солдат, а с другой войска Кумшацкого, Мечетина и Беловода, тридцать пять тысяч казаков, бурлаков и голытьбы, тоже не новобранцы, а испытанные боями ветераны. И потому не было никаких провокаций, драк между членами посольств, буйных пьянок и недовольных выкриков. На нейтральной полосе, в чистом поле, под городом Козловым, поставили большой полотняный павильон. Спецслужбы Дона и России проверили его на предмет сюрпризов, а затем были выставлены караулы. От императорской армии рота преображенцев, а от наших войск сотня пластунов. И только после этого пришел черед дипломатов.

Со стороны России присутствовали Алексей Второй со свитой и ближними людьми, среди которых особо выделялся и играл первую скрипку профессиональный дипломат Петр Павлович Шафиров, выходец из семьи крещеных польских евреев и, наверное, от этого, очень продуманный и верткий по жизни человек. Все остальные стороны были представлены следующими лицами. Дон – войсковой атаман Кондратий Булавин с личным секретарем, то есть со мной. Малороссия – полномочный посол гетмана Мазепы, его племянник Андрей Войнаровский. Запорожская Сечь – Константин Гордеенко и Лукьян Хохол. Терек – атаман Щедринской станицы Никита Стрелков. Астраханская республика – глава Республиканского Совета бывший стрелецкий десятник Андрей Кадочников. Вольный Город Царицын – глава Городского Совета купец Семен Толстопятов. От яицких казаков – сотник Георгий Дмитриев.

Сегодня, ровно в восемь часов утра, большие серьезные мужчины собрались в павильоне и, будучи чрезвычайно занятыми людьми, приступили к немедленному оглашению условий мирного договора. Все было заранее урегулировано секретарями Шафирова, которые уже месяц сидели в Козлове, и недопонимания не возникло, каждый заранее знал, что от него ожидают. Затем последовало короткое обсуждение пунктов исторического соглашения и обед, а после него торжественное подписание чистового варианта договора.

Всего в этом документе одиннадцать основных пунктов и, если кратко, без дополнительных подпунктов, он выглядел следующим образом:

1. Прекращение всех боевых действий в трехдневный срок.

«Они и так уже третий месяц не велись, но перестрелки случались, особенно в районе Саратова».

2. Российская империя признает суверенитет и полную независимость следующих государств: Малороссии, Запорожской Сечи, Войска Донского, Войска Терского, Вольного Города Царицын и Астраханской республики. В дополнение к этому признавалась широкая автономия яицких казаков, в результате своего войскового схода решивших остаться в составе России.

«С одной стороны император Алексей терял огромные территории и большое количество подданных. Но ведь можно посмотреть на это иначе, и картина вырисовывалась совершенно другая. Россия ограждалась от запада и востока, от Европы, Турции и Персии щитом, на который не требовалось тратить войска и денежные средства. То, что в будущем войны обязательно будут – понятно. Вот только императора Всероссийского они касаться станут постольку поскольку, и отколовшиеся государства, хотят они того или нет, автоматически становятся боевым предпольем империи. А влиять на них можно, на тех же казаков, например, через поставки вооружения, пороха и продовольствия, а на Царицын и Астрахань через торговлю, религию и оказание военной помощи в случае угроз от мусульман. Это пока. Ну а потом, кто знает, возможно, они и сами обратно в Россию попросятся. И тогда уже император будет выдвигать условия».

3. Войска вышепоименованных государств покидают территорию Российской империи в течение одного месяца и оставляют все населенные пункты без ущерба для них.

«Москва получала назад Козлов, Липецк, Воронеж, Тавров, Тамбов, Саратов, Дмитриевск и Белгород, который мазепинцы отдавать не хотели, и на них пришлось надавить, пригрозив, что их оставят один на один против всей российской армии».

4. Мир заключается без аннексий, контрибуций и взаимных экономических претензий.

«Кто и чего награбил, тот с тем и остается, хотя московские кумпанства и многие императорские вельможи таким решением были недовольны. Однако возвращать заводы и мануфактуры, а так же «прихватизированные» казаками товары, мы не собирались, а продолжать войну Россия не могла. Точнее сказать, могла, но только с надрывом, который ей не нужен».

5. Воюющие стороны в течение месяца обмениваются военнопленными.

«В этот пункт не включались беглые крестьяне и раскольники, которые оставались с нами, а только солдаты, офицеры, чиновники, купцы и несколько арестованных священнослужителей».

6. После подписания мирного договора новообразованные государства обязуются не пропускать на свою территорию беглых людей из России, а если таковые обнаружатся, их необходимо незамедлительно выдать.

«С нашей стороны полнейшее согласие. Беглых людей на Дону скопилось вдвое больше чем казаков, и от старожил уже слышались недовольные выкрики, что земля казацкая в первую очередь для казаков, и что понаехали тут всякие. Поэтому следовало переварить тех, кто уже находится на территории Войска Донского, а только потом думать о новых поселенцах. Что касается остальных государств, то они сами за себя ответчики».

7. Войско Донское возвращает Российской империи все корабли Азовского флота, а так же города Азов и Таганрог, и разрешает свободный транзит грузов и людей для этих имперских форпостов. Однако заранее оговаривалось, что общая численность личного состава в крепостях и на флоте не должна превышать три тысячи человек.

«Алексей Второй не мог отказаться от Азова, Таганрога и флота. По большому счету, они ему не нужны – это только расход сил и средств. Но престиж требовал оставить их за собой, и под нажимом приближенных император был вынужден за них побороться. Мы уступили и бояре восприняли это как знак, что царь неоспоримо сильней казаков, раз может вынудить нас принять свое условие. Им гордость, а нам, в общем-то, все равно. Из Азовского моря флот не выберется, турки не дадут, и оттого он бесполезен, а Азов с Таганрогом всегда можно блокировать. И хотя имеется опасность удара в тыл, в связи с тем, что у нас почти везде потенциальные враги, это не очень существенно».

8. Вольный город Царицын и Астраханская республика разрешают российским купцам и промышленникам беспошлинный и беспрепятственный провоз товаров и грузов по всей Волге и Каспийскому морю.

«Справедливо и устроило обе стороны».

9. На территории всех вновь образованных государств основной и доминирующей религией остается православие, и все нападки на христианство должны быть задушены в зародыше. Монахам и священникам проход через границы беспрепятственный.

«Все хорошо, вот только какого толка будет христианство, не уточнялось. Раскольники-староверы, что вновь прибывшие, что коренные донцы, ориентирующиеся на новгородские обряды и беспоповство, официально тоже православные. И если одни попы начнут бить других, а они уже начинают сражение за прихожан, мы здесь будем совершенно ни причем. Как показала практика, большинству природных казаков все равно, тремя перстами человек крестится или двумя, поет он славу своему богу по старому или по новому, по какому Уставу ведет богослужение, и как называет Христа, Исус или Иисус. Думаю, что и в будущем ничего не изменится. А если священники начнут поднимать голову, и попробуют давить на власть, всегда можно поступить по дедовским обычаям, монаха в мешок и в воду, хай плывет до самого синего моря».

10. Калмыцкая орда хана Чеменя официально признавала себя вассалом Войска Донского, и любые сношения России с Сальской степью должны осуществляться только через донского войскового атамана.

«Хана Аюки нет, а кому служить за порох, соль, одежду, серебро и долю в добыче, калмыкам все равно. Россия далеко, а донские казаки рядом и Сальские степи принадлежат нам. А раз так, хан Чемень со своими всадниками, кто после разгрома Аюки не ушел за Волгу, тоже за нас».

11. В случае большой войны и нападения иноверцев на одно из православных государств, подписывающих данное соглашение, все остальные обязаны оказать ему военную, политическую и экономическую поддержку.

«Данный пункт был последним и, наверное, для всех самым главным. Он включал в себя четыре десятка подпунктов, оговаривающих самые разные ситуации, но если смотреть по сути, в случае серьезной войны Россия получала возможность мягкой оккупации любого государства, которое от него отпало. Вариант, при котором сама Российская империя могла нуждаться в помощи, рассматривался как гипотетический и немыслимый, и очень даже зря. Я видел, как за счет новых людей и фабрик Богатого Ключа наше Войско быстро превращается в военно-промышленную республику. И если нас не остановят, а сделать это пока некому, всему миру не до нас, через пять-шесть лет мы сможем очень многое, и мое нелепое прогрессорство, о котором я поначалу много размышлял, никому и даром не нужно, ибо здесь и без Никифора Булавина все сладится. Есть у нас талантливые и умом пытливые люди, до всего сами в состоянии додуматься, если их не осаживать церковными догматами и приказом «Не пущать!». И, может быть, впереди планеты всей мы не будем, мощностей не хватит, но и в хвосте плестись не собираемся, и это касается всех сфер жизнедеятельности человека».

Итак, последний пункт мирного договора был подписан. Руки никто и никому жать не собирался, пирушки, праздника и фейерверков тоже не намечалось. Поэтому, обменявшись сухими поклонами, высокие договаривающиеся стороны вернулись к своим армиям.

Меня это не касалось. Во время переговоров мы с императором Всероссийским обменялись парой долгих взглядов, и сомнений, что Алексей меня узнал и хочет поговорить, не было. Оттягивать встречу один на один я смысла не видел, и потому пошел по самому легкому пути, то есть остался на месте переговоров, присел за покрытый богатой расписной скатертью стол, откинулся на спинку кресла, в котором до этого сидел император, и замер в ожидании.

Алексей не замедлил, появился через семь-восемь минут. Полог входа откинулся и в павильоне появился не тот чмыреныш, которого при дворе его отца Петра Первого мог пнуть любой высокопоставленный царский холуй, а уверенный в себе властный государь немалой по размерам империи. Будь я попроще, вскочил бы с места и встал по стойке «смирно». Но это только внешне мне шестнадцать лет, а на деле сил и опыта у меня в несколько раз больше, чем у девятнадцатилетнего императора, который подошел к столу и замер без движения.

– Присаживайся, Алексей Петрович.

Чувствуя себя хозяином положения, я указал молодому императору на кресло, которое находилось напротив. Губы Алексея искривились в легкой усмешке, он присел и спросил:

– Хамишь, Никифор?

– Надо же с чего-то разговор начать, а ты молчишь.

– Нет привычки с колдунами разговаривать.

– С колдунами? – я сделал удивленное лицо.

– А разве нет? Прежде чем нам встретиться, я кое-что о тебе узнал.

– Наверное, составил описание, тайные агенты по списку просмотрели всех, кто должен участвовать в переговорах, а дальше Тайная Канцелярия и Сыскной Приказ отработали. Так?

– Подробностей не знаю, дал команду Ромодановскому, а уже он разобрался, кто ты таков.

– Ну да, с тех пор, как Федор Юрьевич под себя всю госбезопасность подмял, работать ему проще и легче. И Преображенский Приказ под ним, и Сыскной, и Тайная Канцелярия. Силен стал князь-кесарь.

– Госбезопасность, это государственная безопасность?

– Да.

– Странное слово, но емкое и солидное.

– Можешь использовать, Алексей Петрович, мне не жалко, я таких слов еще много знаю. Однако, давай ближе к делу. Разговор мы начали. Кто я, ты теперь знаешь. Ну и мне про тебя немало известно. О чем ты хочешь поговорить, если конечно, тебе можно с ведуном общаться?

Император помедлил, костяшками худой, но твердой руки, легонько ударил по столу и произнес:

– С колдуном общаться грех, но я его отмолю. Меня интересует несколько вопросов. Ты на них ответишь?

– Разумеется, а иначе бы я здесь не находился.

– Скажи, Никифор, откуда ты узнал, что Ромодановский и Шереметев просчитались, и Меншиков их опередил?

– Колдовство. Летучие мыши нашептали, что скоро законному наследнику престола Российского худо придется.

– Врешь?

Алексей поймал мой взгляд, я с удовлетворением отметил, что дух у молодого императора крепок и, дождавшись, пока он первым отведет глаза, ответил:

– Вру. Агентура у нас хорошая, как среди слуг, которые вельмож обслуживают, так и во дворцах царских. Давай следующий вопрос, а эту тему отставим в сторону как несущественную.

– Ладно. Тогда, может быть, ты скажешь, откуда про Евфросинью Фролову узнал?

– Видение из будущего было, и это правда. А ты все же нашел свою половинку?

– Нашел, и ты оказался прав, Никифор. Это моя девушка, – Алексей помедлил, и продолжил расспросы: – Ты знал, что все так случится, и что я смогу власть взять?

– Зряшный вопрос. Когда мы с тобой в Коломенском разговаривали, я сказал, что все в твоих руках, так что сам смотри. Если бы ты промедлил, сейчас бы тебя черви или рыбы догрызали, а мне пришлось бы рубиться против русских солдат. Нет предопределения, а есть возможности, и твоя задача, как императора, выбрать для своего государства и народа самые наилучшие, не оглядываясь на интересы иноземцев, дворян и духовенства, симпатии которых очень недолговечны.

– Это да, – Алексей тяжело вздохнул. – Все чего-то хотят и многое обещают. Однако выполнять эти обещания никто не торопится. Теперь мне понятно, как нелегко было покойному батюшке. Особенно иностранцы наседают.

– Датчане с англичанами? Наверное, требуют возобновить войну против шведов, которые сейчас на германские берега высаживаются?

– Они самые, – император посмотрел на меня, вновь не выдержал взгляда и спросил: – Никифор, почему тебе хочется верить?

«То, что люди мне верят, это понятно, не даром я своим направлением выбрал Слово, мастерство понемногу растет, но Алексею этого знать не надо», – промелькнула у меня мысль.

– А это потому, что я не о себе беспокоюсь, и не о собственном благе, а про наши народы думаю, Алексей Петрович.

– И поэтому вы отделяетесь?

Мой собеседник еще больше погрустнел и я его подстегнул:

– Вот и сделай так, чтобы нам самим под крыло империи вернуться захотелось. Сможешь ведь, если правильно себя поведешь. А что отделились, на это много причин было, и ты, Ваше Величество про них прекрасно знаешь. Не хотим мы быть рабами, не желаем этого, и пока на Руси крепостное право, нам всегда будет не по пути.

– Ты предлагаешь мне упразднить крепостничество?

– Да.

– Это невозможная утопия. Мы не Европа.

– В том-то и дело, что мы не Европа. Сейчас невозможно отменить рабство, понимаю это. Однако, что будет через десять лет твоего правления или через двадцать? Повторяю, все в наших руках и если ты поставил перед собой цель – иди так далеко, насколько духа и сил хватит.

– Смогу ли?

– Отчего нет? Ты наследник Петра, у тебя такой же ум и такая же кипучая энергия, но ты к народу жалостливей и нужды его больше понимаешь. И оттого ты совершенно иной, и сможешь сделать больше, чем твой батюшка.

– Никифор, а поехали со мной? Советником тебя сделаю, и будешь ты при мне, как Брюс при батюшке. Не бойся, церковь тебя не тронет, я заступлюсь.

Ожидая ответа, Алексей подался чуть вперед, но я был вынужден его разочаровать:

– Нет, Алексей Петрович, не получится, и на это несколько причин. Во-первых, мой дом здесь. А во-вторых, пример с Брюсом неудачен. Он астролог и алхимик, а это хоть и грех для христиан, но допустимый. Так что если я окажусь в Москве, от инквизиторов меня даже твое монаршье слово не спасет. Кстати, Ваше Величество, а что ты с мятежниками сделал?

Император помедлил и сказал:

– Меншиков выдал все украденные деньги и отправлен на Соловки. Брюс сослан воеводой в Пустозерск на Печоре, и теперь на звезды вместе с самоедами смотреть станет. Екатерина ждет ребенка, а когда родит и оправится, сразу же отправится в монастырь, тот самый, где моя матушка находилась. Канцлера Головкина оштрафовал и на месте оставил. Дьяка Автонома Иванова лишил всего, что он имел, и в солдаты определил. Остальных изменников, кто помельче, в Соль-Камскую отправил и еще дальше. Пускай прощение зарабатывают. А так-то все воруют, даже Шафиров, который эти переговоры организовал, и Шереметев, и адмирал Головин. Кругом ворье. Однако других людей у меня нет, вот и приходится только особо зарвавшихся наказывать.

– Князя Матвея Петровича Гагарина забыл, бывшего московского коменданта, а ныне воеводу сибирского.

– А он что натворил?

– Пока еще ничего, но вскоре начнет ясак от сибирских инородцев половинить и в торговые караваны на Китай свои товары добавлять.

– Сгною, подлеца! Совсем недавно его губернатором Сибирской земли назначили, а он уже о воровстве промышляет.

Государь-надежа ударил кулаком по столу, но буйствовать не стал, быстро успокоился и я заметил:

– Изменился ты, Алексей Петрович. Очень изменился.

– Не мудрено. Кругом такие люди, что чуть расслабься и съедят.

В это время за пологом зашуршало, и в павильоне появился еще один человек, широкоплечий приземистый крепыш, который посмотрел на меня словно на врага народа. Насколько я помнил, это дьяк Мухортов, начальник императорской охраны и верный человек князя Ромодановского.

– Государь, – Мухортов поклонился, – срочная депеша от генерала Репнина.

Мой собеседник обернулся и спросил дьяка:

– Что в ней?

– Ваше Величество, здесь посторонние.

– Этот посторонний побольше нас с тобой знает. Впрочем, – Алексей снова посмотрел на меня, – может быть, ты расскажешь, о чем пишет генерал?

Прикинув ситуацию, я ответил:

– Армия Репнина сейчас стоит в Полоцке и Могилеве, и раз депеша спешная, значит, она касается западной границы. Думаю, что Станислав Лещинский требует от Репнина покинуть территорию Речи Посполитой и желает получить деньги за пребывание русских войск на его территории.

– Мухортов, это так?

– Да, Ваше Величество, – с трудом, выдавил из себя дьяк.

– Выйди!

– Но…

– Мне повторить свое приказание!?

– Никак нет, государь.

Дьяк покинул нас, и молодой император спросил:

– Можешь что-то посоветовать?

– Могу, только ведь ты сам все видишь и верное решение уже принял.

– И все же, хотелось бы тебя услышать.

– Ладно, слушай. Армию Репнина отведи к Смоленску, а денег Лещинскому ни рубля не давай, перетопчется. Конечно, он станет войной грозиться и шведами тебя пугать. Только Карлу Двенадцатому не до него, и восемь тысяч солдат из корпуса Крассова, которые Лещинского охраняли, скорее всего, уже покидают Речь Посполитую и уходят в Померанию. А сам по себе король Станислав никто и звать его никак. Шляхта на войну против России не подпишется и страна разорена. Так что максимум неприятностей от ляхов – это набеги и провокации, но Репнин, если ему хвоста накрутить, с этим разберется.

– Как у тебя все легко и красиво получается.

– А чего мне суетиться? Окончательное решение все равно за тобой, так же как и ответственность.

– Верно. – Алексей встал и, кивнув в сторону своего лагеря, спросил: – Может быть, все-таки со мной?

– Нет, Ваше Величество, ты сам по себе, а я сам по себе. Но если тебе понадобится помощь, а я смогу помочь, ты знаешь, где меня найти.

Император Всероссийский протянул мне правую ладонь, и я ее пожал. Рукопожатие вышло по-мужски крепким, еще один явный признак того, что на Руси появился приличный государь. Затем, не говоря лишних слов, мы раскланялись и одновременно развернулись на выход. На ближайшее десятилетие у каждого свой жизненный путь, а пересекутся наши тропки или нет, того мне знать не дано.

Я вышел из павильона и полной грудью вдохнул свежий ветерок, который прилетел с верховьев Дона. Как там пелось в песне группы «Сектор Газа», которую любил слушать сосед Богданова? «Классно если, здоровый ты и сильный бугай, повалялся, погулял по травке, и бухай». Конечно, бухать у меня потребности нет. А вот насчет всего остального песня права – жизнь хороша и жить хорошо. Особенно если ты молод, здоров и горяч.

Тем временем началась уборка павильона. Охрана с обеих сторон стала покидать посты, и я обратил внимание, как неслась служба у наших воинов и у русских гвардейцев. Как я уже говорил, на страже стояла рота преображенцев и сотня пластунов. Однако в самом начале царские офицеры были удивлены тем фактом, что рано утром возле павильона находилось всего пятьдесят человек вместе с пятью есаулами. Весь день они втихую посмеивались над этим, мол, казаки не могут сотню справных бойцов набрать, и потому выставили на стражу вполовину меньше воинов, чем изначально заявлено. Теперь же, когда переговорный процесс окончен и дело к вечеру, их улыбки исчезли, ибо оказалось, что вся пластунская сотня находилась на месте. Вот только на виду всего пятьдесят казаков, а другие пятьдесят стали появляться лишь в самом конце мероприятия.

Прозвучали команды есаулов и начали подниматься целые пласты дерна и травы, а затем из-под земли появились до зубов вооруженные пластуны, которые сутки просидели в засаде и никто не смог их обнаружить. Как говорится, на лицо две военные системы. Одна рассчитана на жесткую дисциплину, а другая на эффективность и сохранение жизни бойца. Преображенцы в парадной форме стоят на виду, надраенные штыки на солнце сияют и богатырская грудь колесом – все как положено, идеальные мишени. А казаки все это время их на мушке держали и были готовы к тому, что придется придти на помощь своим атаманам. Вот так вот…

В Козлов я вернулся вместе с пластунами и застал в городке необычайную суету. Понятно, что армии готовятся к возвращению домой. Следовательно, должны заниматься сбором имущества и комплектованием обозов. Но все равно, что-то было не так, и никто не мог сказать ничего конкретного. Люди знали, что все атаманы и представители независимых государств собрались на экстренный сход и это не к добру.

В общем, получить достоверную информацию можно было только непосредственно от должностных лиц, и вскоре я оказался в доме князя Воротынского, бывшего Козловского воеводы. Оставил Будина во дворе, прошел в терем и в большой горнице застал наших самых важных верховодов, которые о чем-то спорили.

Само собой, в разговор я встревать не стал, не по чину. Поэтому остался у дверей и спросил Василя Чермного, который находился здесь же:

– Василь, что случилось?

– В Астрахани беда. Город снарядил торговый караван к персам и направил его в Ардебильский домен. Добрались хорошо, остановились в портовом городке Астара, и торговля вроде бы пошла. А тут местный сатрап узнал, что Астрахань независимый город, на товары позарился и приказал все отобрать. Купцы и солдаты из охраны, ясное дело, в драку кинулись, и городским воякам сопротивление оказали. Первые пару приступов на порт и на склады отбили, но когда армия подошла, не сдюжили. Короче говоря, персы половину наших людей положили, почти сто семьдесят человек. Другая половина порт подожгла и морем домой ушла. Это война.

«Вот тебе и независимость, – подумал я в тот момент. – Только из одной войны выбрались, как в другую влезли. Попроще, конечно. Ведь персидские туфенгчи и гулямы, далеко не русская пехота и драгуны. Но тоже не в радость, так что драться все равно придется всерьез».