Вооружение центрально-азиатских кочевников в эпоху раннего и развитого средневековья

На рубеже I и II тыс. н. э. в Центральной Азии складывается новая этническая и культурная ситуация, определившая историческое развитие региона на последующие века. Они характеризуются военным и политическим преобладанием монголоязычных племен, которые активно расселяются из восточных районов центральноазиатских степей на запад, постепенно вытесняя, поглощая и ассимилируя тюркоязычные племена.

Начало этому расселению положило продвижение киданей в Центральной Азии в X в. н. э. Вслед за киданями в степи Центральной Монголии продвигаются родственные кочевые племена татар, монголов и др. (рис. 1).

Этнокультурные перемены совпали с существенными изменениями в военном деле. Непрерывная линия эволюции вооружения протекала в направлении образования новых форм, специализации и дифференции, роста видового и типологического разнообразия, перехода от одних общеупотребительных типов к другим. В то же время продолжает совершенствоваться централизованная военноадминистративная десятичная система деления войска и народа, достигшая своего логического завершения в военной организации монголов. Возрастает профессионализм и боевая выучка основной массы войск. В армиях киданей и монголов, наряду с конницей, формируемой из числа кочевых племен, широко используются вспомогательные отряды, набираемые из покоренных оседлых народов.

Основные характерные черты военного искусства кочевников Центральной Азии в эпоху развитого средневековья продолжают и развивают достижения военной традиции предшествующего времени. В тактике боя доминирует рассыпной строй, широко применяется лава. Возрастает роль стратегического маневра, мобильности ведения боевых операций, специализация родов войск. Существенным достижением монгольской эпохи было овладение кочевниками осадной техники и приемов взятия крепостей. Это позволило монголам сокрушить оборону многих оседло-земледельческих государств.

Значительно возросли масштабы войн и стратегические цели завоеваний. При Чингисхане и его преемниках они приобрели трансконтинентальный характер. Военная стратегия монголов предусматривала завоевание всей известной им эйкумены.

Глава первая Военное искусство киданей Центральной Азии

В работах по военному делу азиатских кочевников эпохи развитого средневековья неоднократно подчеркивалась важная роль военного искусства киданей для всего последующего развития военного дела в кочевом мире[270]. Основой для анализа военного дела киданей и кара-киданей послужили сведения информативных письменных источников[271]. В меньшей степени проанализированы находки предметов вооружения из киданьских памятников. Хотя памятники киданьской культуры активно исследуются на территории Маньчжурии, результаты этих раскопок не всегда доступны[272]. Памятники, относимые к киданьской культуре на территории Монголии и Забайкалья, отличаются известным своеобразием[273]. Эти районы составляли периферию империи Ляо, которую населяли родственные киданям племена монголоязычных кочевников. В материалах киданьских городищ, жертвенных мест, погребений Монголии и Забайкалья имеются находки предметов вооружения. Хотя представительность предметных серий невелика и не охватывает всех видов вооружения, анализ имеющихся данных позволит составить известное представление о военном деле киданей и родственных им монголоязычных племен, обитавших в Центральной Азии в начале II тыс. н. э. Важную информацию по вооружению, структуре военной организации и военному искусству содержат письменные источники. Внешний облик киданьских воинов передают изображения на киданьских фресках и китайских миниатюрах.

Вещественные источники, использованные для анализа и написания настоящей главы, хранятся в фондах музеев, научных учреждений, вузов Новосибирска, Читы, Улан-Батора. Использованы и опубликованные письменные источники и изобразительные материалы.

Задача обобщения данных по всему комплексу вопросов военной истории и военного дела киданей периода существования империи Ляо — дело будущего.

Комплекс вооружения киданей в Центральной Азии включал средства ведения дистанционного, ближнего боя и защиты. Оружие дистанционного боя представлено луками и стрелами.

Согласно «Законам организации войск в государстве Дайляо», содержащимся в династийной истории «Ляо-ши», каждый киданьский воин должен был иметь по 4 лука, включая простые и сложносоставные[274]. На изображениях киданьских воинов имеется рисунок сложносоставного лука с натянутой тетивой в налучье[275]. Лук имеет круто загнутый конец, выгнутое плечо, прямую середину. К сожалению, в центральноазиатских материалах каких-либо находок деталей лука не обнаружено, что не позволяет включить луки в сводную классификацию киданьского оружия.

В памятниках киданьской культуры Забайкалья, Монголии, Маньчжурии неоднократно находили наконечники стрел. По материалу изготовления они делятся на два класса — железных и костяных. Все железные наконечники стрел относятся к одному отделу — черешковых. По сечению пера они делятся на группы, по форме пера — на типы.

Группа I. Трехлопастные наконечники. Насчитывает один тип.

Тип I. Овально-крылатые. Включает 1 экз. из памятника Шаа-зан-хот в Монголии[276]. Длина пера — 4 см, ширина — 2,5, длина черешка — 4,5 см. Наконечник с овальным острием, выступающими крыльями, пологими плечиками. На черешке костяной шарик-свистунка с отверстиями (рис. 36, 2).

Группа II. Двухлопастные наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Эллипсоидные. Включает 1 экз. из памятника Бутиха в Забайкалье[277]. Длина пера — 4 см, ширина — 1,5, длина черешка — 4 см. Наконечник с овальным острием и пологими плечиками (рис. 36, 20).

Группа III. Четырехгранные наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-трехугольные. Включает 1 экз. из памятника Средне-Шайкино в Забайкалье[278]. Длина пера — 4 см, ширина — 0,8, длина черешка — 1 см. Наконечник с остроугольным острием и прямыми плечиками (рис. 36, 11).

Группа IV. Прямоугольные наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Томары. Включает 1 экз. из памятника Цогт-Хиргист-хоолой, м. 3, п. 7 в Монголии[279]. Длийа пера — 6 см, ширина — 1,8, длина черешка — 6 см. Наконечник с тупым, обломанным острием и пологими плечиками (рис. 37, 2).

Группа V. Ромбические наконечники. Насчитывает два типа.

Тип 1. Боеголовковые. Включает 2 экз. из памятников: Малый Улистай и Средне-Шайкино в Забайкалье[280]. Длина пера — 6 см, ширина — 1,2, длина черешка — 2,5 см. Наконечники с остроугольным острием, выделенной боевой головкой, короткой шейкой, упором (рис. 36, 3, 7).

Тип 2. Асимметрично-ромбические. Включает 1 экз. из памятника Средне-Шайкино в Забайкалье[281]. Длина пера — 2,5 см, ширина — 1, длина черешка — 2 см. Наконечник с тупоугольным обломанным острием, пологими плечиками, упором (рис. 36, 16).

Группа VI. Линзовидные наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-ромбические. Включает 1 экз. из памятника Цогт-Хиргист-хоолой, м. 3, п. 7 в Монголии[282]. Длина пера — 7 см, ширина — 3, длина черешка — 7 см. Наконечник с остроугольным острием и покатыми плечиками (рис. 37, 1).

Группа VII. Плоские наконечники. Насчитывает шесть типов.

Тип 1. Асимметрично-ромбические. Включает 1 экз. из памятника Ршаан-Хад в Монголии[283]. Длина пера — 3,5 см, ширина — 2, длина черешка — 7 см. Наконечник с остроугольным острием, пологими плечиками, упором (рис. 36, 1).

Тип 2. Секторные. Включает 3 экз. из памятников: Малый Улистай в Забайкалье[284]; Хусынао, Данцзы в Маньчжурии. Длина пера — 5 см, ширина — 2, длина черешка — 3 см. Наконечники с округлым острием, пологими плечиками, упором (рис. 36, 4, 23).

Тип 3. Томары. Включает 4 экз. из памятников: Малый Улистай, Средне-Шайкино в Забайкалье[285]. Длина пера — 3,5 см, ширина — 2, длина черешка — 1 см. Наконечники с тупым острием, пологими плечиками, упором (рис. 36, 6).

Тип 4. Вильчатые. Включает 12 экз. из памятников: Малый Улистай, Средне-Шайкино, Кара в Забайкалье[286]; Хусынао, Данцзы, в Маньчжурии. Длина пера — 2 см, ширина — 2, длина черешка — 2 см. Наконечники с вогнутым острием, пологими плечиками, упором. На плечиках у отдельных экземпляров нанесены косые насечки. Некоторые экземпляры снабжены костяными шариками-свистунками с отверстиями и выступами или без отверстий (рис. 36, 8, 10).

Тип 5. Боеголовковые эллипсоидные. Включает 1 экз. из памятника Средне-Шайкино в Забайкалье[287]. Длина пера — 4 см, ширина — 1,5, длина черешка — 1 см. Наконечник с округлым острием, пологими плечиками, выделенной боевой головкой, короткой шейкой, упором (рис. 36, 19).

Тип 6. Удлиненно-ромбические. Включает 1 экз. из памятника Средне-Шайкино в Забайкалье[288]. Длина пера — 2,5 см, ширина — 0,5, длина черешка — 1 см. Наконечник с остроугольным острием и покатыми плечиками (рис. 36, 15).

Костяные наконечники стрел относятся к одному отделу — черешковых. По сечению пера они делятся на группы, по форме пера — на типы.

Группа I. Ромбические наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Боеголовковые. Включает 1 экз. из памятника Кара в Забайкалье[289]. Длина пера — 4,5 см, ширина — 0,8, длина черешка — 1,5 см. Наконечник с остроугольным острием, выделенной боевой головкой и удлиненной шейкой (рис. 36, 21).

Набор железных наконечников стрел центральноазиатских киданей неполон. Однако он отличается своеобразием и может дать известное представление о возможностях прицельной стрельбы киданьских лучников в дистанционном бою. В составе рассматриваемого комплекса более половины групп наконечников — бронейбойные и универсальные. Среди небронебойных наконечников преобладают плоские, насчитывающие 6 типов, в то время как типы трехлопастных и двухлопастных единичны. Выделенные особенности характерны для комплексов стрел культур восточной части Центральной Азии. В наибольшей степени близок киданьскому комплекс стрел шивэй, для которых также было характерно преобладание плоских наконечников при меньшем разнообразии трехлопастных и двухлопастных, а среди бронейбойных — преобладание четырехгранных и прямоугольных. Такое сходство не удивительно, если учесть этнокультурное родство шивэй и киданей. Имеются и некоторые отличия, обусловленные хронологическими и территориальными несоответствиями. Отличительной чертой киданьского набора стрел, по всей вероятности, нужно считать преобладание в составе небронебойных плоских вильчатых, томаров, секторных. Хотя подобные формы в начале II тыс. н. э. получают широкое распространение в кочевых культурах Центральной Азии, в составе комплексов стрел большинства культур они малочисленны, уступая другим формам, прежде всего асимметрично-ромбическим. Киданьский комплекс в этом отношении своеобразен[290] (рис. 38). Преобладание в его составе плоских и граненых наконечников, вероятно, было связано с постоянными контактами в военной области между киданями и тунгусо-маньчжурскими этносами и государствами Дальнего Востока, для которых характерны те же группы стрел. Зависимые от киданей монголоязычные племена северной периферии киданьской державы пользовались в незначительном количестве и костяными стрелами, хотя костяные наконечники были весьма характерны для шивэй и продолжали применяться таежными племенами в начале II тыс. н. э.

Вместе с железными стрелами иногда встречаются костяные шарики-свистунки с отверстиями или выступами, или же без отверстий. Для киданей характерны свистунки удлиненно-цилиндрической формы. Снабжались свистунками преимущественно плоские вильчатые стрелы, что подтверждает их боевое назначение. Древки стрел делали из березы. В источниках подчеркивается важность прицельной стрельбы в тактике ведения конного боя киданями. Каждый киданьский воин, отправляясь в поход, должен был иметь при себе 400 стрел[291]. В сражениях атакующие отряды киданей осыпали войска противника «тучами стрел».

Киданьские воины хранили и носили стрелы в колчанах, о форме которых можно судить по миниатюрам[292]. На рисунках изображены колчаны прямоугольной формы, уплощенно-цилиндрические в сечении. Поверхность колчана покрыта мехом, а горловина оторочена хвостом пушного зверя. Возможно, сами колчаны изготавливались из кожи, натянутой на каркасную основу. Днище колчана не обшивалось мехом. Стрелы в колчанах хранились наконечниками вниз. Судя по изображениям не менее половины древка стрелы с оперением выступало наружу из горловины колчана. Колчаны подвешивались к поясу с правого бока лучника. Причем, крепились непосредственно к поясному ремню с помощью какого-либо приспособления, петли или крючка, без портупейных ремешков. Носился колчан в наклонном положении, днищем вперед, горловиной назад. Такая манера противоположна обычному способу расположения колчана у средневековых кочевников горловиной вперед, днищем назад. Вероятно, при стрельбе стрелы приходилось доставать правой рукой через левое плечо, аналогично способу, практикуемому при ношении колчана за спиной.

Предметы вооружения ближнего боя в памятниках киданьской культуры в Центральной Азии встречаются очень редко. Нет среди находок рубяще-колющего оружия. Однако в письменных источниках упоминается, что каждый киданьский воин должен был иметь меч[293]. Мечи имеются на изображениях киданьских воинов[294]. Изображены длинные прямые клинки с перекрестьем, концы которого загнуты в сторону лезвия или рукояти, прямой рукоятью с округлым навершием. Мечи носились в ножнах с обоймами и наконечниками. Ножны крепились к поясу с левого бока воина в наклонном положении рукоятью вперед. Причем верхняя петля ножен пристегивалась непосредственно к поясному ремню.

КИНЖАЛЫ

Находки кинжалов встречаются в памятниках киданьского времени в Центральной Азии. По сечению клинка они относятся к одной группе, представленной двумя типами.

Группа I. Трехгранные. Насчитывает два типа.

Тип 1. Удлиненно-треугольные. Включает 7 экз. из памятников: Малый Улистай, Средне-Шайкино в Забайкалье[295]; Цогт-Хиргист-хоолой, м. 3, п. 7 в Монголии. Длина клинка — 12 см, ширина — 1,5, высота рукояти — 4 см. Однолезвийные прямые клинки с остроугольным острием, упором для обкладки рукояти. У одного из клинков заметен выступ навершия на черенке. Некоторые экземпляры сохранились в обломках (рис. 39, 7).

Тип 2. С выгнутой спинкой. Включает 1 экз. из памятника Ршаан-Хад в Монголии[296]. Длина клинка — 6 см, ширина — 1,2 см. Черен рукояти и верхняя часть клинка обломаны. Однолезвийный прямой клинок с остроугольным острием и выгнутой спинкой (рис. 39, 4).

По данным Ляо Ши, нож входил в обязательный набор оружия и снаряжения киданьского воина[297]. Однолезвийные клинки колюще-режущего действия могли использоваться универсально: в рукопашном бою, для добивания раненых, в походном быту.

Наконечники копий очень редко встречаются в памятниках киданьского времени на территории Центральной Азии. По сечению пера они относятся к одной группе, представленной одним типом.

Группа I. Трехгранно-трехлопастные наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-треугольные. Включает 1 экз. из памятника Цогт-Хиргист-хоолой, м. 3, п. 7 в Монголии[298]. Длина пера — 15 см, ширина — 2,5, длина втулки — 20 см. Наконечник с остроугольным острием, долами на трех гранях, узкими плечиками, длинной шейкой, длинной втулкой со швом (рис. 40, 7).

Согласно «Законам организации войск в государстве Дайляо», каждый киданьский воин должен был иметь на вооружении «длинное копье»[299], предназначенное для нанесения колющего удара. Особенно эффективным было применение этого оружия панцирными всадниками при атаке плотно сомкнутым строем.

Киданьские воины, помимо «длинных копий», имели на вооружении и «короткие копья»[300]. Обычно под ними принято понимать метательные дротики. Однако, судя по имеющимся изображениям киданьских воинов, это был совершенно иной вид оружия с коротким древком и длинным массивным обоюдоострым наконечником[301]. Это оружие, предназначенное для нанесения колющих и рубящих ударов в ближнем бою, правомерно назвать «пальмой». На рисунках воины держат пальму в правой руке за нижнюю часть древка. Наконечник пальмы имеет остроугольное острие, удлиненно-ромбическое перо и пологие плечики. Наконечник почти равен по длине древку. Общая длина пальмы превышает длину вытянутой руки воина и равна длине меча.

В источниках упоминаются и другие виды оружия, которые имелись у киданьских воинов: булавы, алебарды, топоры, абордажные крючья[302]. На памятниках киданьского времени в Центральной Азии эти предметы пока не найдены.

Предметы защитного вооружения неоднократно встречались в материалах киданьских памятников. Весьма ценным источником для изучения данного вида оружия являются сведения летописей и изобразительные материалы. Анализ защитного вооружения киданей, включая панцири, шлемы и конский доспех, содержится в работах М. В. Горелика[303]. Автор на основе письменных и изобразительных данных охарактеризовал основные виды киданьского защитного оружия, реконструировал внешний облик киданьских панцирных воинов, оценил роль тяжеловооруженной кавалерии в киданьском войске и место киданьского доспеха в становлении защитных средств монголоязычных кочевников. Находки предметов вооружения из памятников киданьского времени в Центральной Азии позволяют дополнить имеющиеся представления о средствах защиты киданьских воинов.

В памятниках киданьской культуры обломки панцирных пластин — частая находка. В жертвенниках встречаются отдельные пластины и их фрагменты. Во впускном погребении обнаружен относительно полный панцирный набор. Пластины весьма различны по форме.

По характеру расположения они относятся к трем отделам, по сечению к одной группе, представленной несколькими типами.

Отдел I. Ламеллярные. Группа I. Плоские пластины. Насчитывает пять типов.

Тип 1. Прямоугольные с округлым краем. Включает 58 экз. из памятников: Средне-Шайкино в Забайкалье; Ршаан-Хад, Цогт-Хиргист-хоолой, м. 3, п. 7 в Монголии[304]. Длина пластин — 9 см, ширина — 3 см. Пластины с прямым верхним краем, параллельными сторонами, округлым нижним краем. Количество и расположение отверстий варьируют даже в пределах одного комплекса. В составе хиргист-хоолойского панцирного набора сохранились фрагменты по 2–4 соединенных между собой в горизонтальный ряд пластины. Многие пластины сохранились в обломках (рис. 40, 2).

Тип 2. Прямоугольные. Включает 4 экз. из памятника Цогт-Хиргист-хоолой, м. 3, п. 7 в Монголии[305]. Длина пластин — 4 см, ширина — 6 см. Широкие пластины подпрямоугольных очертаний. Сохранились в обломках (рис. 41, 14).

Тип 3. Прямоугольные с окантовкой по краям. Включает 3 экз. из памятника Цогт-Хиргист-хоолой, м. 3, п. 7 в Монголии[306]. Длина пластин — 6 см, ширина — 4,5 см. Прямоугольные широкие пластины с окантовкой с внутренней стороны (рис. 40, 14).

Тип 4. Прямоугольные с зубчатым краем. Включает 1 экз. из памятника Средне-Шайкино в Забайкалье[307]. Длина пластин — 7 см, ширина — 1,5 см. Длинная узкая пластина с ребристым краем на одной из длинных сторон (рис. 42, 10).

Тип 5. Прямоугольные узкие. Включает 3 экз. из памятника Ршаан-Хад в Монголии. Длина пластин — 3,5 см, ширина — 1,2 см. Короткие узкие прямоугольные пластины (рис. 42, 1).

Отдел II. Чешуйчатые. Группа I. Плоские пластины. Насчитывает один тип.

Тип 1. Стреловидные. Включает 2 экз. из памятника Кара в Забайкалье[308]. Длина пластин — 4,5 см, ширина — 2,5 см. Пластины с вогнутым верхним и приостренным нижним краем (рис. 42, 16).

Отдел III. Пластинчатые. Группа I. Плоские пластины. Насчитывает три типа.

Тип 1. Полуовальные. Включает 1 экз. из памятника Рша-ан-Хад в Монголии. Длина пластины — 3 см, ширина — 2 см. Пластина с овальным нижним краем. Верхняя часть обломана (рис. 42, 8).

Тип 2. Прямоугольные. Включает 1 экз. из памятника Ршаан-Хад в Монголии. Длина пластины — 4 см, ширина — 2,5 см. Пластина прямоугольной формы (рис. 42, 3).

Тип 3. Трапециевидные. Включает 1 экз. из памятника Средне-Шайкино в Забайкалье. Длина пластины — 4 см, ширина — 2 см, Пластина с прямым нижним краем, полого сужающимися к верхнему краю сторонами. Верхний край обломан (рис. 42, 15).

Из-за фрагментарности некоторых пластин отнесение их к тому или иному типу в значительной мере условно. Некоторые обломки пластин не поддаются идентификации. Судя по изображениям и реконструкции М. В. Горелика, киданьский панцирь относился к типу жилета с двухчастным подолом[309]. Вариантами данного типа являлись удлиненные жилеты с двухчастным подолом и наплечниками или обычный жилет с двухчастным подолом и наплечниками. Все панцири имели ламеллярную систему крепления, основанную на скреплении пластин ремешками в горизонтальный ряд и соединении рядов между собой, параллельно пластина к пластине. Однако ряды соединялись по-разному. В некоторых случаях верхние ряды слегка перекрывали нижние, в других, наоборот, нижние ряды перекрывали верхние.

Среди находок центральноазиатских панцирей киданьского времени к типу жилета с подолом может относиться цогт-хиргист-хоолойский экземпляр. Судя по сохранившимся фрагментам, это был панцирь ламеллярной системы крепления, причем ряды пластин перекрывали друг друга сверху вниз. В составе панцирного набора два варианта прямоугольных пластин с округлым нижним краем, различающиеся по длине. Более короткие пластины, вероятно, входили в состав жилета, длинные — в состав подола. Не вполне ясно назначение прямоугольных пластин и прямоугольных пластин с окантовкой. Возможно, они окаймляли или усиливали жилет (рис. 43).

Пластины от аналогичного панциря найдены в среднешайкинском жертвеннике.

Прямоугольные пластины с зубчатым краем входили в состав разных типов панцирей[310]. На собственно киданьских доспехах они не зафиксированы. Однако близкие киданьским панцири типа длиннополого жилета с наплечниками, составленные из пластин с зубчатым краем, применялись в Китае[311]. Вероятно, пластина от такого панциря найдена в Среднешайкинском жертвеннике. Судя по этой находке, данный тип панциря был известен киданям.

Стреловидные пластины, несколько иных пропорций, нежели из жертвенника Кара, зафиксированы на памятнике раннего средневековья в Западной Сибири[312]. Судя по конструкции, они могли входить в состав чешуйчатого панциря типа куяка.

Узкие прямоугольные пластины с двумя-четырьмя отверстиями по краям из Ршаан-Хадского жертвенника зафиксированы в памятниках раннего средневековья в Забайкалье и Южной Сибири[313]. Они характерны для панцирей типа нагрудник с подолом, где применялись для окантовки основной площади защитного покрытия. Вполне вероятно, что они могли применяться и в составе киданьского панциря-жилета с двухчастным подолом.

Полуовальные пластины и пластины подпрямоугольной формы с отверстиями для заклепок могли применяться в составе пластинчатого панциря-куяка. Такие пластины известны в раннесредневековых памятниках Западной Сибири[314]. Судя по находкам подобных пластин в Ршаан-Хадском жертвеннике, такие панцири были известны и киданям.

Типологическое разнообразие панцирей из памятников киданьского времени в Центральной Азии подтверждает мнение исследователей о высоком уровне развития защитного вооружения у киданей. Причем находки панцирных пластин позволили установить, что кидани применяли значительно больше разных типов панцирей, чем было известно по рисункам.

В отличие от панцирных пластин, находки шлемов очень редки в памятниках киданьского времени в Центральной Азии. В памятниках империи Ляо шлем обнаружен лишь однажды в купольной гробнице императорского зятя в Данцзы в Маньчжурии. Эта находка и изображения шлемов проанализированы М. В. Гореликом, отметившим ряд характерных особенностей киданьских шлемов[315]. Близкие по конструкции шлемы известны из Центральной Азии. По конструкции купола они относятся к одной группе, представленной одним типом.

Группа I. Четырехпластинчатые с накладными пластинами. Насчитывает один тип.

Тип 1. Сфероконические. Включает 2 экз. из памятников: Мун-сумон в Монголии; Данцзы в Маньчжурии[316]. Размеры не установлены. Шлемы со сфероконическим куполом, составленным из четырех пластин, соединенных накладными пластинами с фестончатыми краями, ребром и заклепками.

Навершие уплощенное с четырьмя выступами, перекрывающими накладные пластины. На данцзынском шлеме навершие украшено «шариком» на цилиндрической соединительной трубке. У мун-сумонского шлема на вершие не сохранилось. На рисунках шлемов навершия уплощенные без выступов. Накладная пластина данцзынского шлема украшена в нижней части двумя вписанными окружностями. По нижнему краю шлемы были стянуты кольцевым обручем. Обруч данцзынского шлема имеет боковые выступы для крепления бармицы и наносник — выступ над переносицей. По краю обруча идет ребро. Обруч прикреплен к шлему заклепками. Пластины обручей имеют ровные края или фестончатый верхний край. У мун-сумонского шлема обруч не сохранился. Края пластин купола имели в нижней части полосу, слегка отогнутую наружу, к которой крепился обруч (рис. 44).

Шлемы на изображениях имеют пластинчатые бармицы, составленные из четырех рядов пластин, скрепленных ламеллярно, с наложением рядов сверху вниз и снизу вверх[317]. В лицевой части шлема бармица уменьшается до одного ряда. Данцзынский шлем имел бармицу, крепившуюся к боковым и задней сторонам шлема с помощью выступов.

Киданьские панцирные всадники вступали в бой верхом на лошадях, защищенных конским доспехом. Конструкция киданьского конского доспеха проанализирована М. В. Гореликом на материалах изображений киданьских воинов[318]. Конский доспех включал оголовье, нашейник, попону. Оголовье состояло из налобной пластины, ламеллярных пластинчатых нащечников и пластинчатого веерообразного гребня. Нашейник состоял из пластин, соединенных ламеллярно с перекрытием верхними рядами нижних. Он прикрывал шею и грудь лошади спереди, до уровня колен передних ног. Нашейник соединялся завязками на гриве лошади. Попона была трехчастной. Две части прикрывали бока лошади, третья — круп. Попона состояла из ламеллярно соединенных пластин, верхние ряды которых перекрывали нижние. Задняя часть попоны имела выступы, прикрывавшие колени задних ног лошади и лопасть, прикрывавшую хвост. Конский доспех подбит мягкой подкладкой. Поверх попоны укреплено седло со стременами.

Комплекс вооружения киданей по письменным и изобразительным источникам проанализирован в ряде работ. М. В. Гореликом реконструирован внешний облик киданьского тяжеловооруженного воина времени существования империи Ляо[319].

Автор подчеркивает широкое распространение панцирной защиты в киданьском войске[320].

Новые материалы, хотя и не содержат принципиально новых данных, позволяют уточнить имеющиеся представления.

Киданьский воин имел на вооружении луки простой и сложносоставной форм, по 4 лука на каждого. Луки носились в налучьях из кожи. Воин мог стрелять по цели стрелами с трехлопастными, двухлопастными и плоскими небронебойными железными наконечниками. Для пробивания брони применялись четырехгранные прямоугольные, ромбические, линзовидные наконечники. На северной периферии киданьской державы воины иногда пользовались костяными наконечниками. Стрелы хранились в кожаных колчанах. В ближнем бою воин мог использовать копье, пальму, меч, булаву. В рукопашном бою — кинжал. Воины были защищены сфероконическими шлемами, ламеллярными панцирями-жилетами с подолом и длиннополыми жилетами, чешуйчатыми куяками и пластинчатыми куяками (рис. 45, 46). Доспехом было защищено тело боевого коня.

Таким был набор вооружения панцирных всадников, из которых состояли отряды императорской гвардии-ордо. Вещественные источники подтверждают сведения о широком распространении панцирного доспеха у киданей. Однако вряд ли вся разноплеменная киданьская армия времени существования империи Ляо была вооружена одинаково.

Воины из пограничных гарнизонов, из вспомогательных отрядов, формируемых из покоренных племен, были вооружены иначе. О необходимости борьбы с маневренным легковооруженным противником свидетельствует и спектр типологического разнообразия киданьских стрел, большая часть которого была ориентирована для стрельбы по незащищенному панцирем противнику. В источниках упоминаются легковооруженные конные отряды киданей (рис. 47, 48).

Представляется вероятным, что в Монголии и Забайкалье киданьские воины составляли гарнизоны пограничных крепостей и состояли из тяжеловооруженных воинов. Вспомогательные отряды в этих землях формировались из местных монголоязычных и тюркоязычных племен: татар (дада) и цзубу (уйгуров). Воины вспомогательных войск были легковооруженными конными лучниками. В составе войск империи Ляо имелись отряды пехоты из покоренных бохайцев и китайцев. Однако в центральноазиатских владениях киданей эти отряды, по-видимому, не использовались для пограничной службы и военных действий.

Структура военной организации киданей в империи Ляо довольно подробно исследована В. Е. Ларичевым и Л. В. Тюрюминой[321]. Имеются замечания об организации войск у киданей и в других работах[322]. Письменные источники содержат немало ценных сведений о военной организации киданей.

Хотя племена киданей известны в качестве отдельного этнического образования с IV в.н. э., длительное время они не играли сколько-нибудь заметной роли в военной и политической истории Центральной Азии. В середине I тыс. н. э. кидани распадались на отдельные роды и кочевья, во главе которых стояли вожди — мофухэ и чуфу. В военных событиях этого периода киданьские вожди нередко действовали самостоятельно: совершали набеги на пограничные районы Китая, подчинялись той или иной династии, воевали друг с другом[323].

В VI в. кидани были покорены тюрками I каганата и управлялись тюркским наместником — тутуком Паньчжи. В VII в. н. э. кидани делились на восемь кочевий. Во главе каждого из них стоял дажень — вождь, но имелся и общий правитель из рода Да-хэ. В случае военных действий необходимо было согласие всех кочевий. Киданьское войско в этот период насчитывало «43 тысячи превосходных воинов»[324]. В конце VII в. один из правителей киданей Цзиньме провозгласил себя ушан каганом. Однако в начале VIII в. н. э. кидани вновь попали в зависимость от тюрок II каганата. В это же время они «изъявляли покорность» и династии Тан, являясь «двоеданцами». У киданей упоминаются отряды легковооруженных всадников. В 30-е годы VIII в. кидани вновь перешли на сторону тюрок. Вероятно, под влиянием тюрок киданьские вожди стали именоваться сыцзинями (иркинами, тегинами). Упоминаются среди вождей киданей также селифа (эльтеберы). В этот период у киданей было уже «более 100 вождей кочевий»[325]. В VIII–IX вв. кидани подчинялись уйгурам. Киданьский правитель получил от уйгуров государственную печать. Уйгуры смогли нанести поражение киданям даже в 842 г., после падения каганата[326]. Какая-то часть уйгуров переселилась на киданьские земли.

На протяжении всего периода раннего средневековья кидани враждовали с родственными племенами кумохи и шивэй. Усиление киданей началось в конце IX в., когда во главе киданей стал ван Сиэрчжи. В правление его преемника Циньдэ кидани подчинили «все мелкие кочевья» монголоязычных племен, даданей, кумохи и шивэй[327].

Усиление власти военного вождя способствовало тому, что прежний порядок смены вождя через три года был нарушен вождем Елюем Амбагянем, устранившим от власти род Дахэ и провозгласившим себя ваном. Усиление киданей способствовало росту численности армии, которая в X в. насчитывала уже 300 (500) тыс. воинов[328]. Елюй Амбагянь совершил в начале X в. два похода, покорив степные племена Центральной Азии. Однако основное направление военной политики киданей было ориентировано на взаимоотношения с Китаем, где в этот период происходила частая смена династий. Преемнику Амбагяня Дэгуану удалось активно вмешаться в китайскую междуусобицу и возвести на престол своего ставленника Ши Цзинтана из династии Поздняя Цзинь, находившейся в зависимости от киданей. В 937 г. Дэгуан провозгласил свое государство империей Дайляо. В состав киданьского государства вошли 16 северных областей Китая. В 947 г. Дэгуан занял столицу Китая и объявил себя китайским императором[329].

Войско киданей империи Ляо состояло из императорской гвардии — ордо, военных отрядов племен, вспомогательных отрядов, отрядов пограничных войск. Особые подразделения составляли отряды телохранителей императора и высших чиновников.

Ордо — тяжеловооруженная конная гвардия — формировалась по внеплеменному принципу из наиболее храбрых и надежных воинов киданей. Первоначально численность гвардии составляла 2 тыс. воинов, в период расцвета империи достигла 100 тыс. человек. В состав гвардии начали включать иноплеменников — цзубу, китайцев, бохайцев, других народов, даже военнопленных[330]. Такая политика вела к постепенному истощению людских ресурсов и ухудшению боеспособности главной ударной мощи войска. Племенные ополчения, составлявшие основу киданьского войска в до-имперский период, продолжали сохранять свое значение. Однако по своей надежности и, вероятно, вооруженности они уступали гвардии.

Гарнизоны опорных пунктов-крепостей составлялись из воинов ордо. Пограничные войска — из племенных отрядов. В пределах каждой военно-административной единицы имелись подразделения постоянно находящихся в строю. Численность пограничных войск достигала 100 тыс. воинов.

Вспомогательные отряды формировались из покоренных народов. Из них составляли отряды пехотинцев: лучников, копьеносцев и меченосцев, катапультеров. Численность вспомогательной армии достигала нескольких сотен тысяч человек. Каждая семья обязана была дать в армию двух мужчин. Вспомогательные отряды использовались при осаде городов, прокладке дорог, опустошении сельскохозяйственных угодий на вражеской территории[331].

Отряды телохранителей императора и высших сановников, включая «непоколебимое войско» численностью в 1000 воинов, формировались из числа самых опытных и храбрых воинов, нередко знатного происхождения. «Непоколебимое войско», охранявшее императора, формировалось из членов рода Елюй[332]. Вероятно, эти отряды были вооружены самым лучшим оружием.

Все отряды делились на подразделения по азиатской десятичной системе по 5, 10, 50, 100 воинов. Все взрослое мужское население в возрасте от 15 до 50 лет империи было приписано к армии и занесено в специальные военные книги[333]. По указу о мобилизации каждый воин должен был явиться на сборный пункт в полном вооружении, со снаряженным боевым конем, запасом провианта и фуражом. Мобилизацию осуществляли чиновники-сиваны и начальники крепостей — тунцзюни. Сигналом о мобилизации служили серебряные бирки-пайцзы с надписями «Следует спешить», рассылаемые с курьерами сиванам и тунцзюням на императорские заставы[334]. После сбора войск чиновники извещали императора о готовности. На сборном пункте осуществлялись проверка явившихся по спискам, производился смотр войск. Император посылал на сборные пункты военачальников с половиной золотой бирки в виде рыбки. При соединении половины бирки военачальник принимал собранное подразделение. Каждый отряд получал свои знамена и барабаны. Отряды направлялись в пункт назначения. По прибытии устраивался общий смотр войск. Император назначал главнокомандующего центром и командующих флангами — дутуней и их помощников-дуцзяней. Наиболее крупные военные кампании возглавлял сам император. Если император не выступал в поход лично, то назначал главнокомандующего — юваньсувая. Главнокомандующему вручались символы военной власти — обоюдоострый меч и знамена[335].

Собранные войска разбивались на отряды по 600–700 воинов, 10 отрядов составляли одну колонну — дао, 10 колонн — 1 фланг-мянь. Тридцать тысяч отборных воинов включались в походное «охранное императорское войско». Три тысячи воинов, вооруженных копьями, составляли авангард армии. Выделялись специальные «передовые отряды» по 100 воинов и разведгруппы по 10 воинов, действовавшие впереди и по флангам продвигавшейся армии. Во главе каждого отряда ставились командиры. Формировался особый отряд из представителей разных племен для распространения дезорганизующих слухов в стане противника[336]. Своим военным отрядам и крупным воинским соединениям кидане давали названия: «железные коршуны», «армия орлов», «армия соколов», «армия тигров», «армия драконов»[337].

Центральноазиатские области киданьской империи входили в район Шамофу, который осуществлял контроль над землями к северу от пустыни Гоби. «Здесь были созданы: западное управление главного воеводы-усмирителя; охрана из племени аовэй, управление военного инспектора по реке Люйцзюй; управление генерал-губернатора Даоталина; различные военные отряды для усмирения племен дадань, мэнгу, диле»[338].

Племена дадань, юйцзюзли обязаны были выставлять «более тысячи всадников» во вспомогательные войска.

Часть северных и восточных племен, зависимых от киданей, входили в район Чанчунь, созданный для «усмирения» нюйчжэней и шивэйцев. Здесь были созданы: управление главнокомандующего пешими и конными войсками в области Хуаньгун; управление сянвэня пеших и конных войск в области Сяньчжоу; управление главного военного инспектора северо-восточного направления[339].

Племена шивэй и нюйчжэнь обязаны были выставлять по тысяче всадников во вспомогательные войска.

По-видимому, опорными пунктами данной системы военного управления на местах были киданьские крепости в Монголии и Забайкалье.

В период падения империи Ляо эти районы явились одним из последних очагов сопротивления чжурчжэньскому завоеванию. После крушения империи Ляо кидани частью подчинились империи Цзинь, частью ушли с Елюем Даши в Восточный Туркестан, где создали каракиданьское государство[340].

В период раннего средневековья военные отряды киданей, состоявшие из легковооруженных всадников, применяли на поле боя тактику рассыпного строя. Военная стратегия киданей сводилась к набегам на земледельческие области Китая, на соседние кочевые племенные союзы. Кидани периодически попадали в вассальную зависимость от тюрок, уйгуров, империи Тан.

Политическое возвышение киданей началось со второй половины IX в., когда с разгромом Уйгурского каганата кыргызами кидани лишились грозного врага в степях Центральной Азии. Киданьские ваны Сиэрчжи и Циньдэ подчинили родственные племена даданей, сисцев и шивэйцев[341]. В состав киданьского воинства влилась часть уйгуров, бежавших от кыргызского разгрома. Это значительно увеличило военные силы киданей. Киданьская гвардия-ордо вооружается тяжелыми защитными доспехами, обретает устойчивость в ближнем бою.

Наличие этого мощного постоянного тяжеловооруженного войска стало основой господства киданей над соседними кочевыми племенами. Опираясь на войско, Елюй Амбагянь смог утвердить централизованную власть, создать военно-административную систему, создать киданьское государство[342]. С созданием мощной военной машины тактика боя и стратегия войн претерпели решающие изменения. Киданьские полководцы предпочитали широкий маневр, глубокое проникновение в тылы противника, высоко ценили внезапность нападения. Перед сражением киданьские воины облачались в доспехи, пересаживались на свежих заводных коней. Решающей атаке предшествовала тщательная разведка, выяснявшая примерную численность вражеского войска, характер построения противника, рельеф местности, возможные пути к отступлению. Киданьское войско стремилось окружить построение противника. Первую линию атаки составляли легкие лучники, вторую — воины, вооруженные мечами и копьями, третью — тяжеловооруженные воины. Сражение начиналось атакой лучников, осыпавших войско врага «тучей стрел». Для усиления психологического эффекта атакующие издавали громкие крики, сливавшиеся в сплошной гул, либо атаковали молча под грохот лошадиных копыт. Если противник не выдерживал и бросался в бегство, кидани преследовали бегущих и довершали разгром. Если же вражеские воины держались стойко, отряды атакующих меняли друг друга. Такие атаки велись непрерывно по 2–3 дня до изнеможения противника. Кидани пытались сломить противника и тем, что, привязав к хвостам лошадей метлы, напускали на вражеские войска тучи пыли. Отступающего врага кидани преследовали, стремясь вновь и вновь навязать ему сражение на выгодных для себя условиях. При поражении киданьское конное войско рассеивалось, чтобы через некоторое время «собраться вновь»[343].

Небольшие отряды киданей, составленные из легких всадников, совершали ночные рейды в тыл врага, внося панику. Кидани устраивали засады, стремясь атаковать противника внезапно.

Большим мастером такого рода военных хитростей был полководец Елюй Сюго, одержавший несколько побед над сунскими войсками за счет внезапных нападений[344]. Вместе с тем необходимо отметить, что стрельба из лука, по-видимому, преобладала среди средств ведения атаки.

Киданьские войска умели осаждать и штурмовать крепости. Они стремились захватывать укрепления с ходу за счет внезапности и стремительности нападения. Если атака сходу не удавалась, выделялся отряд для осады, и остальное войско продолжало продвижение в глубь вражеской территории. Войска осаждающих подразделялись на три отряда, занимая стратегически важные пункты по периметру крепостных стен. Конные дозоры следили за воротами крепости. Перед штурмом кидани сгоняли окрестное население засыпать рвы. Для разрушения стен использовались катапульты и тараны. Осадную технику обслуживали китайцы из вспомогательных войск. При штурме кидани гнали впереди своих воинов военнопленных, которые должны были под страхом смерти первыми взбираться на стены, а вслед за ними, по трупам, шли на штурм сами кидани[345].

Кидани умели и оборонять крепости, делать вылазки, вести защиту стен. Ими создана сеть фортификационных сооружений в Маньчжурии, Монголии, Забайкалье[346]. В основном это равнинные крепости с квадратной и прямоугольной планировкой, земляными стенами, угловыми башнями, двумя-четырьмя воротами. В некоторых из них имеются цитадели. Стены крепостей не всегда окаймлены рвами.

На территории Маньчжурии дворы крепостей застроены, т. е. это укрепленные города. В Монголии дворы крепостей нередко лишены построек, т. е. это укрепленные военные пункты — крепости-убежища. Отличительные особенности имеет фортификация крепости Коктуй в Забайкалье и Улугчийн-хэрэм в Монголии[347]. Первая имеет округлый в плане двор, кольцевую стену и ров, внутри двора — квадратную цитадель. Вторая имеет двор сложной полигональной в плане конфигурации, охватывающей подножие, склон и гребень скальной гряды. Стены этой крепости сложены из камня.

Гарнизоны крепостей состояли из киданьских воинов, китайцев и бохайцев. В ходе военных действий под защиту крепостей уходили и подразделения полевой армии.

Военное искусство киданей имперского периода унаследовало многие традиционные формы военного дела кочевников. В войнах с Китаем кидани стремились использовать преимущество в мобильности своих конных армий, ведя наступление сразу по нескольким направлениям, перерезая коммуникации противника, расчленяя оборону, проникая глубоко в тыл вражеской территории. Моделью такого наступления являлись облавные охоты. Еще до начала решающих сражений киданьские войска наносили противнику большой урон, опустошая его страну, внося панику, дезорганизуя тыл[348]. Опыт грабительских набегов предшествующих веков позволил киданям организовывать походы без обеспечения войск продовольствием и фуражом, которые захватывались на вражеской территории. Киданьская армия одновременно обеспечивала себя и наносила ущерб противнику.

Организация наступления приурочивалась к осени, времени сбора урожая. Кидани стремились проводить скоротечные кампании, чтобы к зиме вернуться в свои земли.

Кидани придавали большое значение психологической стороне военного дела. Воспитанию храбрости и беспощадной жестокости воинов способствовали различные религиозные церемонии, расстрел военнопленных как жертвоприношение за успех предстоящей кампании перед началом войны. Высокому престижу военной деятельности способствовала система военных отличий, парадность воинского церемониала. В то же время в армии существовала суровая воинская дисциплина, проступки жестоко карались[349].

Большое значение придавали кидани моральному подавлению, запугиванию противника, благодаря чему с исключительной жестокостью относились к противнику, населению покоренных областей в период ведения военных действий. В источниках имеются свидетельства многочисленных разрушений, опустошений вражеской территории, истребления военнопленных, глумления над обычаями покоренного народа. Одновременно кидани охотно принимали в свои ряды перебежчиков[350].

Подобная «тактика» не всегда приносила успех, нередко вызывая возмущение и ожесточенное сопротивление населения покоренной страны.

Стратегия ведения войн киданями была перманентно наступательной. Они стремились подчинить, «усмирить» все соседние кочевые племена, покорить и присоединить земледельческие страны. Такая линия приносила успех в течение полутора столетий. Киданьские правители строили амбициозные планы мирового господства[351]. Однако по мере роста территории империи Ляо, втягивания киданьского населения в постоянные войны, отрыва от хозяйственной деятельности, людские ресурсы киданьского этноса были истощены и империя пала под ударами чжурчжэней. Вероятно, сыграло свою роль и «повреждение нравов» киданьской знати[352], ассимиляция в ханьской среде.

Многие традиции военного искусства киданей были унаследованы кара-киданями, чжурчжэнями, монголами.

Глава вторая Вооружение и военное искусство монголов

Благодаря грандиозным масштабам монгольских завоеваний в Евразии в XIII в., военная деятельность монголов поражала воображение и привлекала пристальное внимание современников и участников событий, позднейших историков военного искусства и исследователей истории стран, воевавших с монголами. Различные стороны военного дела монголов — производство вооружения, принципы формирования войска, особенности тактики и стратегии монгольской армии, события военной истории монголов — нашли довольно подробное освещение в письменных источниках, принадлежавших как самим монголам и иностранцам на монгольской службе, так и путешественникам, послам, летописцам других стран и народов. Эти данные неоднократно становились объектом специального изучения со стороны военных историков.

Одним из первых в отечественной науке обратился к изучению данной темы М. Иванин[353]. Он рассмотрел систему комплектования войск по десятичному принципу: состав армии, состоявший из двух родов войск, легкой и тяжелой конницы; способы подготовки и ведения войны; тактику осады крепостей; использование осадной техники; характер гарнизонной службы; способы преодоления водных преград и др. Довольно скупо описывает М. Иванин вооружение монголов, которое «состояло из лука, стрел, секиры, пики, к коим приделывались крючья для стаскивания с седла неприятельских всадников, кожаных и железных касок, щитов, кирас и проч.»[354]. Судя по приводимым сведениям, основным источником для М. Иванина послужило сочинение Плано Карпини, хотя он упоминает и другие работы, например труды о. Иакинфа (Н. Я. Бичурина). В своей книге М. Иванин, по существу, пересказывает содержание сведений из «Истории монголов», не углубляясь в анализ.

Такой же компилятивной была и работа М. Маркова «История конницы»[355], в которой автор активно использовал труды предшественников, основанные на наблюдениях Плано Карпини и В. Рубрука.

Многих исследователей привлекала личность основателя монгольской империи Чингисхана, в особенности его военная и политическая деятельность. О военных аспектах деятельности Чингисхана, о его роли в создании монгольского государства и регулярной армии, о его военной политике писали в своих трудах Н. Я. Бичурин, В. П. Васильев, П. И. Кафаров, К. ДʼОссон, В. В. Бартольд, Б. Я. Владимирцов, Г. Е. Грумм-Гржимайло, И. Н. Березин, Г. Вернадский, Ю. Н. Рерих[356] и др. Наиболее полная сводка данных письменных источников о военном деле монголов содержится в труде Ю. Н. Рериха «История Средней Азии»[357]. Автор использовал для реконструкции военной системы монголов монгольские, китайские, персидские и европейские источники. В его работе рассмотрена структура военной организации монголов, система построения войска и управления военными делами, вооружение монгольских воинов, служба снабжения и тыла, стратегия и тактика монголов, роль Чингисхана в создании монгольской армии и военных успехах монголов[358]. Ю. Н. Рерих, в отличие от ряда предшественников, не просто излагает и комментирует сведения источников, а предлагает свои объяснения и оценки событий. Так он считал, что монголы уступали своим противникам по численности, но превосходили боеспособностью: «Малочисленные отряды монгольской конницы одерживали блестящие победы не числом сабель, но правильной стратегической мыслью своих вождей, прекрасной тактической подготовкой, маневренностью, железной дисциплиной, выносливостью людей и коней»[359]. Он очень высоко оценивал военное искусство монголов и полководческие способности Чингисхана. «Походы Чингисхана имеют выдающееся значение для военной истории. Не будет преувеличением сказать, что они создали эпоху в истории военного искусства. Многое в тактике монголов XIII в. настолько современно, что заслуживает самого глубокого изучения. Впервые в истории Среднего и Дальнего Востока военные операции велись хорошо организованными и обученными войсками. Этой регулярной организацией монгольских войск объясняется легкость их побед над противником, который часто был более многочисленным»[360]. «Многое в этой тактике было заимствовано монголами от своих предшественников — хуннов, жуань-жуаней, тюрков, но многое, несомненно, принадлежит национальному творчеству монголов и было впервые введено их гениальным вождем Чингисханом»[361].

Наряду с вводом в научный оборот и анализом письменных источников, начиная с 90-х гг. XIX в. все большее значение приобретает расширение круга вещественных и изобразительных источников. Могилы «поздних кочевников», часть из которых была позднее отнесена к монгольской культуре, раскапывали в Забайкалье и Прибайкалье Ю. Д. Талько-Грынцевич, Б. Э. Петри, Г. Ф. Дебец, Г. П. Сосновский, А. П. Окладников, Π. П. Хороших[362]. Первые опыты классификации средневековых материалов и отнесение некоторых из них к монгольскому времени принадлежит Ю. Д. Талько-Грынцевичу, Г. Ф. Дебецу, Г. П. Сосновскому и А. П. Окладникову[363]. В 40–50 гг. изучение памятников монгольского времени в Забайкалье было продолжено А. П. Окладниковым и Е. А. Хамзиной[364]. А. П. Окладниковым исследовались петроглифы монгольского времени в Забайкалье и Монголии[365]. С. В. Киселев исследовал «древнемонгольские» города Забайкалья и Монголии[366], Л. Р. Кызласов — Тувы[367]. В 50-е гг. развернулось изучение памятников монгольской культуры на территории Монголии. Памятники монгольского времени исследовались Ц. Доржсурэном, X. Пэрлээ и др. В 1970 г. Е. А. Хамзиной были обобщены материалы Западного Забайкалья, выделены памятники монгольского времени[368]. Эта работа стала в дальнейшем ориентиром для создания периодизации средневековых памятников Прибайкалья И. В. Асеевым[369] и Восточного Забайкалья Е. В. Ковычевым[370] и В. Ф. Немеровым[371]. Исследованием памятников Прибайкалья в последние десятилетия занимались В. В. Свинин и М. А. Зайцев[372], Забайкалья — П. Б. Коновалов, И. И. Кириллов, С. В. Данилов, Н. В. Именохоев[373]. В Монголии раскопки столицы Монгольской империи проводились Н. Сэр-Оджавом и В. Е. Войтовым[374]. Монгольские могилы этого периода исследовались Д. Навааном, Д. Баяром, Г. Мэнэсом, В. В. Волковым, А. П. Окладниковым, И. В. Асеевым, Ю. С. Худяковым, Ю. А. Плотниковым[375] и др. В результате многолетних исследований памятников в Забайкалье и Монголии собрана значительная коллекция предметов вооружения, относящаяся к монгольскому времени, что создало основу для обобщения имеющихся данных. В 80-е гг. автором настоящей работы были введены в научный оборот находки некоторых категорий предметов вооружения из музейных собраний Читы, Иркутска, Улан-Батора, Мурэна[376]. Значительную серию среди них составили наконечники стрел монгольского времени. Анализ отдельных комплексов оружия монголов начался в 60-е гг. Серия находок предметов вооружения дистанционного и ближнего боя из раскопок монгольской столицы Каракорума была описана С. В. Киселевым и Н. Я. Мерпертом[377]. Наблюдения авторов были использованы А. Ф. Медведевым для индентификации «татаро-монгольских» стрел в памятниках Восточной Европы[378]. Анализу материалов по вооружению монгольского времени из Восточного Забайкалья посвящен ряд работ. Главную трудность в изучении этих данных представляет их нерасчлененность в хронологическом и культурном отношении, так как существующие периодизации прибайкальских и забайкальских памятников не дают четких ориентиров для этого. Поэтому в работе И. В. Асеева, И. И. Кириллова, Е. В. Ковычева весь рассматриваемый материал I и II тыс. н. э. дан суммарно[379]. В статье В. Ф. Немерова объединены материалы монгольской культуры с находками из памятников тунгусоязычного населения Восточного Забайкалья[380]. Ряд авторов выделяет памятники «ранних монголов» X–XII вв. н. э.[381]. Другие считают невозможным расчленить памятники XI–XIV вв. н. э.[382], третьи полагают, что все имеющиеся материалы относятся к монгольскому времени, а памятники XI–XII вв. н. э. еще не обнаружены[383]. В 80-е гг. были написаны студенческие работы по эволюции отдельных видов и комплексов вооружения средневекового населения Западного[384] и Восточного Забайкалья[385].

В 70–80-е гг. ряд работ, посвященных реконструкции защитного вооружения монгольских воинов, был опубликован М. В. Гореликом[386]. Наряду с привлечением сведений письменных источников и некоторых вещественных находок, автор широко привлекает изображения монгольских воинов, прежде всего персидские и китайские миниатюры, использует позднесредневековые панцири и шлемы из музейных собраний. В работах М. В. Горелика реконструированы различные типы защитного металлического и неметаллического вооружения монголов, преимущественно эпохи чингисидов, с привлечением данных с очень широкой территории от Восточной Европы и Передней Азии до Японии[387]. М. В. Горелик считает возможным использование для реконструкции защитного вооружения единой, по его мнению, «культуры чингисидов», материалы разных кочевых культур монгольского времени. В принципе, подобный подход правомерен, так как все кочевые племена Евразии входили в состав монгольских государств, возглавляемых потомками Чингисхана. Однако это не исключает региональных особенностей вооружения в зависимости от конкретного состава армий различных улусов. Вряд ли правомерно все особенности синкретичных культур государств чингисидов, в том числе их вооружения, связывать исключительно с монголами. Наоборот, с момента включения в состав Монгольского государства многих иноэтнических племен и народов монгольское войско становится разноплеменным, в его состав мобилизуются воины оседлых государств, включаются целые отряды китайцев, чжурчжэней, тангутов, русских и др. Едва ли такое войско можно считать собственно монгольским, а особенности его вооружения и военного искусства связывать только с монголами. Конечно, организующая роль монголов была в армиях улусов чингисидов определяющей, но войска каждого из них должны были существенно различаться по составу контингента, характеру вооружения и особенностям военного искусства.

В настоящем исследовании мы не ставим своей задачей оценку последствий монгольских завоеваний для всей Евразии, определение вклада монголов в развитие военного искусства на всем пространстве, занятом монгольскими улусами. Наша цель — охарактеризовать комплекс вооружения, структуру военной организации и особенности военного искусства монголов в Центральной Азии с момента зарождения государственности до выхода на мировую арену военной истории. На базе имеющихся данных можно проследить развитие военного дела у монголов до того, как оно трансформировалось в военную сферу деятельности государств чингисидов. Проблематика, связанная с изучением военной деятельности монголов во всемирном масштабе, очень широка, она заслуживает специального исследования и не будет рассматриваться в данном разделе.

Как указывалось выше, несмотря на предпринимавшиеся опыты оценки вооружения монголов на материалах Забайкалья и в целом Евразии в контексте с оружием других этносов эпохи средневековья, имеющиеся данные, прежде всего вещественные источники, еще не обобщены и не проанализированы в достаточной мере, не выявлена специфика военного искусства монголов в сравнении с другими кочевыми этносами. В настоящем исследовании привлекаются предметы вооружения из раскопок и сборов с территории Монголии, Тувы, Прибайкалья, Западного и Восточного Забайкалья, из памятников монгольского времени, относящихся к собственно монгольской культуре: погребений, поселений, городищ, хранящиеся в коллекциях музеев, научных и учебных учреждениях Ленинграда, Новосибирска, Иркутска, Улан-Удэ, Читы, Кяхты, Ховда, Улан-Батора, Мурэна, Улангома. Используются также публикации. Анализируются изображения монгольских воинов и сведения письменных источников. Комплекс вооружения монгольского воина включал средства дистанционного, ближнего боя и защиты.

В монгольских памятниках наиболее частой находкой являются предметы вооружения дистанционного боя и снаряжения: детали луков, стрел, колчанов.

Монгольские луки относятся к одной группе — сложносоставных. По количеству и местоположению накладок среди них выделяется несколько типов.

Тип 1. Со срединной фронтальной накладкой. Включает 17 экз. из памятников: Анга III, м. 6; Ольхон, м. 1; Усть-Талькин, м. 18, 59 в Прибайкалье[388]; Варварина Гора, п. 8; Енхор, п. 37; Зугмара, п. 2; Кибалино, м. 11, 14; Малая Кулинда, п. 4, 5, 13; Падь Сухая; Подчерная, п. 2, 4; Тапхар VI, м. 3, 9; Хоринск; Ярикто, п. 1 в Западном и Восточном Забайкалье[389]; Мурэн в Монголии. Размеры лука не установлены. Срединные фронтальные накладки длинные, широкие, массивные, с расширяющимися концами. Длина накладок от 15 до 25 см, ширина до 3 см. Расширяющиеся концы накладок нередко бывают неодинаковой длины. Один конец значительно длиннее другого. По внутренней стороне накладок нанесена сетчатая или линейная нарезка для приклеивания к деревянной основе кибити[390] (рис. 49; 50, 7, 5).

Тип 2. Со срединной фронтальной и плечевой фронтальной накладками. Включает 9 экз. из памятников: Бегул, Усть-Талькин, м. 2 в Прибайкалье[391]; Енхор, п. 23; Зугмара, п. 5, 7; Малая Кулинда, п. 6; Токчин, п. 1; Чиндант, п. 2 в Западном и Восточном Забайкалье[392]; Керулен, п. 3 в Монголии[393]. Длина достигает 120 см[394]. Срединные фронтальные накладки длинные узкие и широкие, с расширяющимися концами. Длина накладок — 18–27 см, ширина 2,5–3 см. Расширяющиеся концы бывают различной длины. Плечевые фронтальные накладки длинные, узкие и широкие, с одним сужающимся концом. Длина накладок — 9–27 см, ширина — 1–2,5 см. Судя по тому, что плечевая накладка крепилась лишь на одно плечо кибити, луки данного типа были асимметричными (рис. 50; 2,3; 51, 3, 5, 6).

Тип 3. С концевым вкладышем. Включает 1 экз. из памятника Усть-Талькин, м. 70 в Прибайкалье[395]. Размеры лука не установлены. Концевой вкладыш с округлым концом и двумя арочными вырезами для крепления тетивы. Нижний конец обломан. Луки данного типа были асимметричными (рис. 50, 4).

Тип 4. С концевым вкладышем, плечевыми и срединной фронтальной накладками. Включает 4 экз. из памятников: Онкули, п. 3; Оловянная II, п. 1; Монды, п. 1 в Западном и Восточном Забайкалье[396]. Размеры лука не установлены. Концевые вкладыши короткие, с округлым или тупоугольным концом, арочным вырезом для тетивы, длиной — 4,5–7,5 см, шириной — 2 см. Плечевые фронтальные накладки длинные и короткие, широкие, длиной от 3,5 до 15,5 см, шириной — 3 см. Срединные фронтальные накладки длинные, широкие, с расширяющимися концами, длиной — 14,5–20 см, шириной — 2,5 см.

Судя по наличию одного концевого вкладыша и плечевой накладки, луки данного типа были асимметричными (рис. 50, 6).

Широкое распространение луков у монгольских воинов отражено в письменных и изобразительных источниках. По сведениям И. де Плано Карпини, монгольские воины должны были иметь «два или три лука, или по меньшей мере один хороший»[397].

Вопросы эволюции монгольских луков рассматривались в научной литературе в общем контексте с развитием данного оружия в Центральной Азии. Наибольшее внимание исследователей привлекали луки первого типа со срединной фронтальной «веслообразной» накладкой, которые зачастую именуются луками «монгольского типа», и их распространение прямо связывается с влиянием монголов[398]. Данный тип считается последней завершающей стадией развития кочевнического лука. Правда, представления о форме и составе накладок у отдельных ученых весьма различаются. А. А. Гаврилова считала, что луки данного типа имели помимо срединной фронтальной накладки концевой вкладыш[399], Л. Р. Кызласов — две срединные боковые накладки[400], Е. В. Ковычев — одну концевую накладку[401]. Сама эволюция, результатом которой явились луки со срединными фронтальными накладками, рассматривалась А. А. Гавриловой как процесс технологического усовершенствования, протекавший путем уменьшения количества накладок[402], а Д. Г. Савиновым — как унификация форм, присущих разным культурам[403]. Предпринятый анализ материалов из памятников, приписываемых монгольским племенам первой половины — II тыс. н. э., показывает, что в XI–XII вв. н. э. у монголоязычных кочевников Прибайкалья и Забайкалья бытовало два основных типа лука: со срединными фронтальными и плечевыми фронтальными накладками (рис. 52). Оба типа бытовали в Западном и Восточном Забайкалье со второй половины I тыс. н. э. Однако с первых веков II тыс. н. э. они становятся общераспространенными для всей территории Центральной Азии, в чем проявился процесс универсализации отбора наиболее эффективных для соответствующего набора стрел и средств защиты, форм лука и процесс унификации общераспространенных типов во всем историко-культурном регионе. У самих монголов в XIII–XIV вв н. э. безусловно преобладали луки со срединными фронтальными накладками. Вместе с тем они располагали и другими типами луков, у которых имелись плечевые накладки и концевые вкладыши. Некоторые из них просуществовали в трансформированном виде вплоть до этнографической современности.

Таким образом процесс технологического усовершенствования луков в кочевой среде в монгольское время нельзя считать завершенным. Наряду с известными формами, у монголов появляются новые модификации, часть из которых не выдержала испытания временем. Одновременно наиболее распространенные у монгольских лучников формы широко распространяются и заимствуются представителями подвластных племен.

Наконечники стрел являются наиболее широко распространенным видом находок предметов вооружения средневековых монголов. Они известны на всех территориях, где обнаружены памятники монгольской культуры. Они встречаются в погребениях, в культурном слое поселений и городищ, в жертвенниках.

Монгольские наконечники стрел подразделяются по материалу изготовления на два класса: железных и костяных. Железные наконечники относятся к одному отделу — черешковых. По сечению пера они делятся на группы, по форме пера — на типы.

Группа I. Трехлопастные наконечники. Насчитывает два типа.

Тип 1. Удлиненно-шестиугольные. Включает 1 экз. из памятника Будулан, п. 4 в Восточном Забайкалье[404]. Длина пера — 7,5 см, ширина — 2, длина черешка — 6 см. Наконечник с остроугольным острием, параллельными сторонами, пологими плечиками. На черешке костяная биконическая свистунка с прямоугольными отверстиями (рис. 53, 2).

Тип 2. Овально-крылатые. Включает 2 экз. из памятников: Малая Кулинда, п. 18; Онкули, п. 3 в Западном и Восточном Забайкалье[405]. Длина пера — 7 см, ширина — 4,5, длина черешка — 6 см. Наконечники с остроугольным острием, выступающими краями, покатыми плечиками. На черешках костяные биконические свистунки с овальными отверстиями, расположенными параллельно и перпендикулярно черешку (рис. 53, 7).

Группа II. Плоские наконечники. Насчитывает 18 типов.

Тип 1. Асимметрично-ромбические. Включает 128 экз. из памятников: Ольхон, м. 1; Мальта, Усть-Талькин, м. 2, 10; Тунка в Прибайкалье[406]; Амаголон, Будулан, п. 3; Варварина Гора, Зугмара, м. 3; Кайлайстуй, Кибалино, м. 14; Малая Кулинда, п. 2, 13, 20; Мосэ-Дархи; Новый Жирим; Ононск II, п. 2; Тарбагатай; Хоринск; Цырик-Нарасун; Чиндант I, м. 2 в Западном и Восточном Забайкалье[407]; Каракорум; Керулен, п. 1, 3; Улангом в Монголии[408]; Ден-Терек в Туве[409]. Длина пера — 6 см, ширина — 4, длина черешка — 7 см. Наконечники с тупоугольным острием, пологими плечиками, упором. Отдельные экземпляры снабжены костяными биконическими свистунками с округлыми отверстиями (рис. 54, 1, 4, 10; 55, 4, 5, 8; 56, 1, 5, 7, 8, 10–12; 51, 5, 7, 8; 58, 3, 4, 11; 59, 1–3, 60, 5; 61, 7).

Тип 2. Томары. Включает 29 экз. из памятников: Усть-Талькин, м. 20; Тунка в Прибайкалье[410]; Аргада; Будулан, п. 4; Киба-лино, п. 14; Копчил, Малая Кулинда, п. 2, 19; Мосэ-Дархи; Тапхар, Чиндант I, п. 2 в Западном и Восточном Забайкалье[411]; Каракорум в Монголии[412]. Длина пера — 8,5 см, ширина — 5, длина черешка — 9 см. Наконечники стрел с тупым острием, пологими плечиками, упором. Отдельные экземпляры снабжены костяными биконическими свистунками с прямоугольными отверстиями (рис. 55, 10).

Тип 3. Пентаграммные. Включает 4 экз. из памятников: Усть-Талькин, м. 21; Тунка в Прибайкалье[413]; Малая Кулин-да, п. 20 в Восточном Забайкалье[414]. Длина пера — 6 см, ширина — 4,5, длина черешка — 9 см. Наконечники с тупоугольным острием, пологими сторонами, покатыми плечиками, упором. Отдельные экземпляры снабжены костяными биконическими свистунками с прямоугольными отверстиями (рис. 58, 2).

Тип 4. Боеголовковые. Включает 43 экз. из памятников: Усть-Талькин, м. 2, 21; Тунка в Прибайкалье[415]; Кибалино, п. 14; Малая Кулинда, п. 10, 13; Мосэ-Дархи; Хоринск, Цырик-Нара-сун в Западном и Восточном Забайкалье[416]; Каракорум, Ховд в Монголии[417]. Длина пера — 7 см, ширина — 1, длина черешка — 6 см. Наконечники с остроугольным острием, выделенной боевой головкой, удлиненной шейкой, упором (рис. 55, 2,7).

Тип 5. Срезни. Включает 2 экз. из памятников: Усть-Талькин, м. 21 в Прибайкалье[418]; Цырик-Нарасун в Западном Забайкалье[419]. Длина пера — 5 см, ширина — 1, длина черешка — 2,5 см.

Наконечники со скошенным на одну сторону острием, параллельными сторонами, упором (рис. 58, 5).

Тип 6. Вильчатые. Включает 13 экз. из памятников: Усть-Таль-кин, м. 2 в Прибайкалье[420]; Будулан, п. 3; Малая Кулинда, п. 19; Чиндант I, п. 2 в Восточном Забайкалье[421]. Длина пера — 4 см, ширина — 2, длина черешка — 1,5 см. Наконечники с вогнутым острием, пологими сторонами, покатыми плечиками, упором. Отдельные экземпляры снабжены костяными биконическими свистунками с прямоугольными отверстиями (рис. 55, 7).

Тип 7. Секторные. Включает 54 экз. из памятников: Куда, Мальта, Тунка в Прибайкалье[422]; Аргада, Будулан, Малая Кулинда, п. 2, 13, 19; Котокель, Кяхта; Новый Жирим; Тапхар VI, п. 4; Цырик-Нарасун, Чиндант I, м. 2; Чиндант II, п. 2; Чиндант III, п. 3 в Западном и Восточном Забайкалье[423]; Каракорум; Хаан-Уул, Хоолтын-гол, п. 2 в Монголии[424]; Дён-Терек в Туве. Длина пера — 3,5 см, ширина — 3,5, длина черешка — 3 см. Наконечники с округлым острием, пологими сторонами, покатыми плечиками, упором.

Отдельные экземпляры снабжены костяными, биконическими свистунками с прямоугольными отверстиями (рис. 54, 3).

Тип 8. Овально-крылатые. Включает 38 экз. из памятников: Тунка в Прибайкалье[425]; Амаголон, Баянгол, п. 3; Будулан, Возне-сеновка; Кайлайстуй, Каштак; Малая Кулинда, п. 10, 19, 28; Тапхар I, м. 6; Тапхар IV, м. 4; Тапхар VI, м. 4, 9; Телятниковский, м. 2; Тологой, п. 1; Цырик-Нарасун, Ярикто, п. 1 в Западном и Восточном Забайкалье[426]; Каракорум, Мурэн в Монголии[427]. Длина пера — 8 см, ширина — 5,5, длина черешка — 6 см. Наконечники с овальным острием, выступающими крыльями, округлыми плечиками, упором. Отдельные экземпляры снабжены костяными цилиндрическими и биконическими свистунками с округлыми отверстиями и без отверстий (рис. 54, 2, 8).

Тип 9. Полуовальные. Включает 2 экз. из памятника Мурэн в Монголии[428]. Длина пера — 6,5 см, ширина — 4,5, длина черешка — 1,5 см. Наконечники с тупоугольным острием, параллельными сторонами, округлыми плечиками, упором (рис. 57, 4).

Тип 10. Удлиненно-ромбические. Включает 8 экз. из памятников: Тунка в Прибайкалье[429]; Малая Кулинда, п. 19; Цырик-Нара-сун в Западном и Восточном Забайкалье;[430] в Монголии. Длина пера — 9 см, ширина — 5, длина черешка — 7 см. Наконечники с остроугольным острием, покатыми плечиками, упором (рис. 57, 1).

Тип 11. Двояковогнутые томары. Включает 5 экз. из памятников: Будулан, п. 3, 4; Малая Кулинда в Восточном Забайкалье[431]; Длина пера — 5,5 см, ширина — 2, длина черешка — 2,5 см. Наконечники с тупым острием и вогнутыми сторонами, вогнутыми плечиками, упором.

Тип 12. Овально-ступенчатые. Включает 6 экз. из памятников: Монды, п. 1; Тунка в Прибайкалье[432]; Кяхта в Западном Забайкалье[433]. Длина пера — 6,5 см, ширина — 3, длина черешка — 5 см. Наконечники с овальным острием, выступающими вогнутыми крыльями, вогнутыми плечиками, упором.

Тип 13. Шипастые томары. Включает 1 экз. из памятника Цы-рик-Нарасун в Забайкалье[434]. Длина пера — 5 см, ширина — 1,5, длина черешка — 6 см. Наконечники с тупым острием, вогнутыми сторонами, шипами, вогнутыми плечиками.

Тип 14. Эллипсовидные. Включает 6 экз. из памятников: Тунка в Прибайкалье[435]; Малая Кулинда, п. 19 в Восточном Забайкалье[436]; Каракорум в Монголии[437]. Длина пера — 3,5 см, ширина — 2, длина черешка — 3 см. Наконечники с округлым острием, округлыми плечиками, упором (рис. 54, 9).

Тип 15. Боеголовковые томары. Включает 3 экз. из памятника Балаганск в Прибайкалье[438]. Длина пера — 8,5 см, ширина — 1, длина черешка — 3 см. Наконечники с тупым острием, выделенной боевой головкой, удлиненной шейкой, упором.

Тип 16. Удлиненно-шестиугольные. Включает 3 экз. из памятников Малая Кулинда, п. 2 в Восточном Забайкалье[439]. Длина пера — 3,5 см, ширина — 3, длина черешка — 5,5 см. Наконечники с тупоугольным острием, параллельными сторонами, покатыми плечиками, упором. Отдельные экземпляры снабжены костяными биконическими свистунками с овальными отверстиями (рис. 54, 6).

Тип 17. Вытянуто-пятиугольные. Включает 1 экз. из памятника Кибалино, п. 14 в Западном Забайкалье[440]. Длина пера — 4 см, ширина — 1, длина черешка — 1,5 см. Наконечник с тупоугольным острием, параллельными сторонами, прямыми плечиками (рис. 58, 10).

Тип 18. Вытянуто-пятиугольные, шипастые. Включает 1 экз. из памятника Хаан-Уул в Монголии[441]. Длина пера — 1,5 см, ширина — 2,5, длина черешка — 4,5 см. Наконечник с тупоугольным острием, пологими сторонами, шипами, вогнутыми плечиками (рис. 56, 3).

Группа III. Линзовидные наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Боеголовковые. Включает 4 экз. из памятников: Тополевка, м. 2 в Восточном Забайкалье[442]. Длина пера — 6,5 см, ширина — 1,5, длина черешка — 4 см. Наконечники с остроугольным острием, выделенной боевой головкой, удлиненной шейкой, упором (рис. 62, 6).

Группа IV. Трехгранные наконечники. Насчитывает два типа.

Тип 1. Удлиненно-треугольные. Включает 1 экз. из памятника Каракорум в Монголии[443]. Длина пера — 3 см, ширина — 1, длина черешка — 2 см. Наконечник с остроугольным острием и прямыми плечиками (рис. 62, 11).

Тип 2. Боеголовковые. Включает 1 экз, из памятника Кай-лайстуй в Восточном Забайкалье[444]. Длина пера — 4,5 см, ширина — 1, длина черешка — 5,5 см. Наконечник с остроугольным острием, выделенной боевой головкой, удлиненной шейкой, упором (рис. 62, 17).

Группа V. Четырехгранные наконечники. Насчитывает три типа.

Тип 1. Удлиненно-треугольные. Включает 6 экз. из памятников: Аргада, Тапхар I, п. 4; Хоринск в Западном Забайкалье[445]; Хоолтын-гол, п. 2, в Монголии[446]. Длина пера — 7 см, ширина — 1, длина черешка — 4 см. Наконечники с остроугольным острием и прямыми плечиками (рис. 62, 1, 9, 12).

Тип 2. Боеголовковые. Включает 3 экз. из памятников: Усть-Кара; Тапхар, Хоринск в Западном и Восточном Забайкалье[447]. Длина пера — 4,5 см, ширина — 1, длина черешка — 3,5 см. Наконечники с остроугольным острием, выделенной боевой головкой, удлиненной шейкой, упором (рис. 62, 8, 13).

Тип 3. Томары. Включает 3 экз. из памятника Тунка в Прибайкалье[448]. Длина пера — 5 см, ширина — 1, длина черешка — 3,5 см. Наконечник с тупым острием, пологими сторонами, упором (рис. 62, 5).

Группа VI. Ромбические наконечники. Насчитывает два типа.

Тип 1. Боеголовковые. Включает 2 экз. из памятника Оловянная II, п. 1 в Восточном Забайкалье[449]. Длина пера — 6 см, ширина — 1,5, длина черешка — 4 см. Наконечники с остроугольным острием, выделенной боевой головкой, удлиненной шейкой, упором (рис. 62, 2).

Тип 2. Томары. Включает 1 экз. из памятника Усть-Кара в Восточном Забайкалье[450]. Длина пера — 5,5 см, ширина — 1, длина черешка — 5 см. Наконечники с тупым острием, пологими сторонами, упором (рис. 62, 19).

Группа VII. Прямоугольные наконечники. Насчитывает два типа.

Тип 1. Томары. Включает 1 экз. из памятника Хоринск в Западном Забайкалье[451]. Длина пера — 5,5 см, ширина — 1, длина черешка — 2,5 см. Наконечник с тупым острием, пологими сторонами (рис. 62, 10).

Тип 2. Боеголовковые томары. Включает 1 экз. из памятника Усть-Шаманка в Прибайкалье[452]. Длина пера — 5 см, ширина — 1, длина черешка — 3 см. Наконечник с тупым острием, выделенной боевой головкой, удлиненной шейкой, упором (рис. 62, 16).

Монгольские железные наконечники стрел отличаются значительным типологическим разнообразием (рис. 63, 64).

Монгольские костяные наконечники стрел относятся к двум отделам черешковых и втульчатых. Втульчатые наконечники стрел по сечению пера относятся к одной группе.

Группа I. Круглые наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-треугольные. Включает 3 экз. из памятников: Енхор; Ярикто, п. 5 в Западном Забайкалье[453]. Длина пера — 3,7 см, ширина — 1 см. Наконечники с остроугольным острием, прямыми плечиками, скрытой втулкой.

Черешковые наконечники стрел по сечению пера делятся на несколько групп.

Группа I. Трехгранные наконечники. Насчитывает пять типов.

Тип 1. Асимметрично-ромбические. Включает 2 экз. из памятников: Варварина Гора, п. 8; Толгой II, м. 2 в Западном Забайкалье[454]. Длина пера — 7 см, ширина — 1,5, длина черешка — 2 см. Наконечники с остроугольным острием, пологими плечиками, уплощенным черешком (рис. 65, 6).

Тип 2. Удлиненно-шестиугольные. Включает 1 экз. из памятника Варварина Гора, п. 8 в Западном Забайкалье[455]. Длина пера — 7 см, ширина — 2, длина черешка — 3,5 см. Наконечник с остроугольным острием, параллельными сторонами, покатыми плечиками, уплощенным черешком (рис. 65, 4).

Тип 3. Боеголовковые. Включает 3 экз. из памятников: Варварина Гора, п. 8; Ярикто, п. 4 в Западном Забайкалье[456]. Длина пера — 6 см, ширина — 1,5, длина черешка — 1,5 см. Наконечник с остроугольным острием, выделенной боевой головкой, удлиненной шейкой, уплощенным черешком (рис. 65, 5).

Тип 4. Удлиненно-ромбические. Включают 4 экз. из памятников: Бегул в Прибайкалье; Кибалино, п. 11 в Западном Забайкалье[457]. Длина пера — 5 см, ширина — 1, длина черешка — 1 см. Наконечники с остроугольным острием, покатыми плечиками, уплощенным черешком.

Тип 5. Вытянуто-пятиугольные. Включает 2 экз. из памятника Малая Кулинда, п. 4 в Восточном Забайкалье[458]. Длина пера — 8 см, ширина — 10, длина черешка — 5,5 см. Наконечники с остроугольным острием, параллельными сторонами, уплощенным черешком.

Группа II. Четырехгранные наконечники. Насчитывает пять типов.

Тип 1. Асимметрично-ромбические. Включает 1 экз. из памятника Малая Кулинда, п. 4. в Восточном Забайкалье[459]. Длина пера — 6,5 см, ширина — 2, длина черешка — 2,5 см. Наконечник с остроугольным острием, пологими плечиками, уплощенным черешком (рис. 63, 1).

Тип 2. Удлиненно-ромбические. Включает 6 экз. из памятников: Бегул в Прибайкалье, Тапхар I, п. 6; Малая Кулинда, п. 4 в Западном и Восточном Забайкалье, Керулен, п. 1 в Монголии[460]. Длина пера — 7 см, ширина — 1,5, длина черешка — 2,5 см. Наконечники с остроугольным острием, покатыми плечиками, уплощенным черешком (рис. 65, 2).

Тип 3. Боеголовковые. Включает 6 экз. из памятников: Усть-Талькин, м. 1 в Прибайкалье; Онкули, п. 3; Тапхар VI, п. 9 в Западном Забайкалье[461]. Длина пера — 7 см, ширина — 1,5, длина черешка — 2 см. Наконечники с остроугольным острием, выделенной боевой головкой, уплощенной шейкой, уплощенным черешком (рис. 65, 7).

Тип 4. Удлиненно-шестиугольные. Включает 1 экз. из памятника Балаганское городище в Прибайкалье[462]. Длина пера — 7,5 см, ширина — 1,5, длина черешка — 4,5 см. Наконечник с остроугольным острием, параллельными сторонами, покатыми плечиками, уплощенным черешком (рис. 65, 3).

Тип 5. Вытянуто-пятиугольные. Включает 4 экз. из памятника Малая Кулинда в Восточном Забайкалье[463]. Длина пера — 8 см, ширина — 1,5, длина черешка — 5,5 см. Наконечники с остроугольным острием, параллельными сторонами, уплощенным черешком (рис. 66).

Группа III. Линзовидные наконечники. Насчитывает два типа.

Тип 1. Вытянуто-пятиугольные. Включает 1 экз. из памятников Кибалино, п. 11 в Западном Забайкалье[464]. Длина пера — 6 см, ширина — 1, длина черешка — 2 см. Наконечник с остроугольным острием, параллельными сторонами, уплощенным черешком (рис. 66).

Тип 2. Эллипсовидные. Включает 1 экз. из памятника Малая Кулинда в Восточном Забайкалье[465]. Длина пера — 5 см, ширина — 2, длина черешка — 4 см. Наконечник с округлым острием, округлыми плечиками, уплощенным черешком (рис. 66).

Группа IV. Шестигранные наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-ромбические. Включает 1 экз. из памятника Тапхар IV, п. 4 в Западном Забайкалье[466]. Длина пера — 5 см, ширина — 1, длина черешка — 3 см. Наконечник с остроугольным острием, покатыми плечиками, уплощенным черешком (рис. 66).

Группа V. Трапециевидные наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-ромбические. Включает 1 экз. из памятника Бегул в Прибайкалье[467]. Длина пера — 4 см, ширина — 1, длина черешка — 2,5 см. Наконечник с остроугольным острием, покатыми плечиками, уплощенным черешком (рис. 66).

Средневековые источники содержат важные сведения о технологии изготовления, разнообразии форм монгольских стрел, способах их применения, роли ручного метательного оружия в тактике конного боя, применяемой монголами. Умению метко стрелять монгольские воины приучались с раннего детства. По сведениям Плано Карпини, они обучаются стрельбе из лука и верховой езде с двухлетнего возраста[468].

Взрослые монголы, мужчины и женщины, метко стреляли в цель при езде верхом, на полном скаку, вперед и обернувшись назад. Они постоянно упражнялись в стрельбе на охоте. Каждый монгольский лучник должен был иметь при себе «три большие колчана, полные стрелами»[469]. По наблюдениям путешественника: «Железные наконечники стрел весьма остры и режут с обеих сторон наподобие обоюдоострого меча». Эти наконечники «имеют острый хвост, длиною в один палец, который вставляется в древко». Имеются у них «и другие стрелы для стреляния птиц, зверей и безоружных людей в три пальца ширины. Есть у них далее и другие разнообразные стрелы для стреляния птиц и зверей»[470]. Все современники подчеркивали высокую эффективность стрельбы, с помощью которой монголы наносили решающий урон противнику. По сведениям Плано Карпини, монголы начинали бой с дистанции полета стрелы, они «ранят и убивают людей и лошадей стрелами, а когда люди и лошади ослаблены стрелами, тогда они вступают в бой»[471]. По сообщению Марко Поло, монголы «стреляют и вперед и назад даже тогда, когда их гонят. Стреляют метко, бьют и вражьих коней и людей. Часто враг терпит поражение потому, что кони его бывают перебиты»[472]. По образному выражению Юлиана: «При первом столкновении на войне стрелы у них, как говорят, не летят, а как бы ливнем льются»[473]. Прицельная стрельба по незащищенному панцирем противнику и лошадям соответствовала широкому набору плоских широколопастных стрел, оставляющих широкие кровоточащие раны. В то же время достаточно высокой была эффективность стрельбы по тяжеловооруженному противнику.

«С ними очень опасно начинать бой, так как даже в небольших стычках с ними так много убитых и раненых, как у других народов в больших сражениях. Это является следствием их ловкости в стрельбе из лука, так как их стрелы пробивают почти все виды защитных средств и панцири (они сами и их лошади носят таковые из кожи). В сражениях в случае неудачи отступают они в организованном порядке; преследовать, однако, их очень опасно, так как они поворачивают назад и умеют стрелять во время бегства и ранят бойцов и лошадей»[474].

Ориентируясь на эти сведения, большинство исследователей высоко оценивало монгольское оружие дистанционного боя и эффективность его применения в бою. Однако конкретные формы наконечников стало возможным анализировать лишь после целенаправленных раскопок монгольских памятников. Первый опыт классификации монгольских стрел принадлежит С. В. Киселеву и Н. Я. Мерперту, обработавшим коллекцию из Каракорума. Авторами выделено 5 типов плоских, 1 тип трехгранных, 1-линзовидных стрел, высказаны некоторые соображения об их применении[475]. Эти данные использованы А. Ф. Медведевым для выделения «татаро-монгольских» стрел в памятниках Восточной Европы[476]. Монгольские стрелы со свистунками были проанализированы в работах К. У. Кёхальми[477]. Автор использовала лингвистические и этнографические материалы, выделив несколько вариантов соотношения наконечника и свистунки. Восточно-забайкальские стрелы из памятников первой половины II тыс. е. э. классифицированы в работах Д. А. Крылова и В. Ф. Немерова[478]. Д. А. Крыловым выделено 13 типов железных и 3 типа костяных стрел, Немеровым — 13 железных и 7 костяных. К сожалению, в работе последнего автора все наконечники стрел разных культур даны суммарно, без указания памятника, откуда они происходят, что значительно снижает информативность материала. Железные и костяные стрелы из памятников XI–XIV вв. н. э. в Западном Забайкалье проанализированы А. И. Бураевым. В работах названных выше авторов использованы находки из раскопок. Мною описаны и классифицированы музейные коллекции из Читинского, Иркутского музеев, фондов Института истории АН МНР, Центрального государственного музея МНР, музея г. Мурэна[479]. Обобщение всех имеющихся данных открывает возможность полноценной характеристики монгольских стрел. Анализ группового и типологического разнообразия монгольских стрел свидетельствует, что в первой половине II тыс. н. э. у монголоязычных племен среди небронебойных стрел решительно преобладали плоские наконечники. Подобная ситуация отражает специфику Прибайкалья и Забайкалья еще с периода раннего средневековья. Многие формы плоских стрел, получившие широкое распространение у монголов, бытовали у тюркоязычных и монголоязычных кочевников Байкальского региона уже в конце I тыс. н. э. Однако в начале II тыс. н. э. соотношение разных групп и типов на данной территории существенным образом меняется. Резко сокращается количество типов и численность трехлопастных стрел, исчезают двухлопастные, значительно увеличивается число типов плоских стрел.

Ряд наиболее оптимальных форм (асимметрично-ромбические, томары, боеголовковые, овально-крылатые) получает распространение во всех районах расселения монголоязычных племен. По мере расселения монгольских племен в западные районы Центральной Азии плоские стрелы заимствуются тюркоязычными кочевниками. С начала II тыс. н. э. в кочевом мире происходит всеобщее перевооружение в наборе небронебойных стрел: трехлопастные стрелы заменяются плоскими. Помимо причин культурного порядка, в частности выхода на политическую арену Центральной Азии монголоязычных племен, для которых плоские стрелы были издавна характерны, на этом процессе сказались общие изменения в военно-технической и тактической областях. Плоские стрелы проще в изготовлении, они летят значительно быстрее трехлопастных. При сокращении дальнобойности лука и дистанции полета стрелы скорострельность оказалась важнее.

Произошли изменения и в наборе бронебойных стрел. По сравнению с предшествующим периодом в XI–XII вв. н. э. значительно сократилось количество групп и типов, всеобщее распространение получили узкие четырехгранные наконечники с остроугольным острием, ромбические и прямоугольные с тупым острием. Эти наконечники, характерные в конце I тыс. н. э. для Восточного Забайкалья, своим распространением в районы Западного Забайкалья и Прибайкалья отражают продвижение типично монгольской традиции пробивания брони и соответствуют направлениям расселения монгольских племен. Эту перемену трудно объяснить изменениями в средствах защиты, поскольку по всей территории Байкальского региона были распространены близкие формы ламеллярного панцирного доспеха. В целом процесс эволюции железных наконечников стрел у монгольских племен в начале II тыс. н. э. соответствует фазе отбора оптимальных конфигураций из существующего широкого спектра форм.

В рассматриваемый период продолжали бытовать у монголоязычных кочевников и костяные наконечники. В целом их количество и типологическое разнообразие невелико. В Прибайкалье и Западном Забайкалье, наряду с бытовавшими ранее трехгранными и четырехгранными стрелами, появляются шестигранные, линзовидные, черешковые наконечники, втульчатые стрелы, характерные в предшествующий период для Восточного Забайкалья. Это также свидетельствует о переселении монголоязычных племен из восточнозабайкальских степей в западном направлении.

В XIII–XIV вв. н. э., в период образования единого монгольского государства и расширения Монгольской империи на всю Центральную Азию, в групповом и типологическом разнообразии монгольских стрел произошли дальнейшие изменения. Еще более сократилось число типов трехлопастных стрел, сохранившихся на северо-восточной периферии расселения монгольских кочевников. Значительно возросло (с 8 до 18) количество типов плоских стрел. Правда, рост типологического спектра произошел за счет малочисленных поисковых типов. Все ведущие многочисленные типы уже бытовали, ранее: асимметрично-ромбические, боеголовковые, секторные, овально-крылатые. Возросло и количество находок стрел.

Сохранив конфигурацию пера, многие стрелы изменились в размерах. В монгольское время получают распространение массивные широколопастные наконечники, оставлявшие широкую рану. Все ведущие типы распространены повсеместно. В XIII–XIV вв. н. э. возросло число групп и типов бронебойных стрел. Вновь монголы начинают применять трехгранные стрелы, появляются новые типы ромбических наконечников. Однако обращает на себя внимание то, что во всех группах применяется только две-три формы наконечников: боеголовковые, удлиненно-треугольные, томары. Эти конфигурации были характерны для монголоязычных племен еще с конца I тыс. н. э. Хотя сочетание групп и типов бронебойных стрел в монгольское время для разных районов распространения монгольской культуры несколько различается, в целом это единый комплекс. Лишь в Монголии зафиксированы одни удлиненно-треугольные наконечники, а остальные формы встречаются во всех остальных районах. Сохранение традиционного комплекса бронебойных наконечников стрел у монголов в XIII–XIV вв. н. э. свидетельствует, что в это время в Центральной Азии монгольские войска не имели противника, значительно превосходящего их по уровню бронезащиты, что не способствовало ускоренному развитию средств для пробивания брони. Монгольские оружейники модифицировали бронебойные стрелы в рамках известных форм сечения и абриса пера. Обращает на себя внимание и небольшое число типов и находок бронебойных стрел в монгольских памятниках. Большинство типов представлено единичными экземплярами, в то время как ведущие типы плоских стрел насчитывают по нескольку десятков, а один из них — более сотни. Такое соотношение свидетельствует, что основная стрельба велась монгольскими лучниками по незащищенному панцирем противнику и боевому коню. Тяжеловооруженный неприятель сравнительно редко становился мишенью для монгольских стрелков в период подчинения ими Центральной Азии (рис. 64).

Об этом же свидетельствует сохранение у монголов довольно широкого спектра форм костяных наконечников. Хотя костяные наконечники стрел у монголов в XIII–XIV вв. н. э. довольно немногочисленны, но число форм по сравнению с предшествующим периодом несколько возросло (с 7 до 14 типов). Большинство из них является модификацией известных форм. Все типы немногочисленны и не образуют ведущей конфигурации для всех районов. Распространены костяные наконечники стрел на северной периферии Монгольской империи. В памятниках на территории собственно Монголии они встречаются очень редко. Однако в лесостепных районах они продолжали применяться, что связано с удаленностью от основных центров оружейного ремесла. Костяные стрелы в каждом районе изготавливались самими стрелками. Возможно, их употребление связано с нехваткой в нужном количестве железных наконечников стрел (рис. 67).

Железные трехлопастные и плоские наконечники стрел иногда снабжались костяными свистунками.

В XI–XII и XIII–XIV вв. н. э. свистунки у монгольских воинов существенно отличались от широко распространенных свистунок тюркского времени — полых цилиндриков с шарообразными утолщениями в центре и тремя небольшими округлыми отверстиями. Монгольские свистунки имеют биконическую форму, нередко они довольно массивны. Наряду с округлыми, появляются овальные и прямоугольные отверстия. Последние расположены в центральной части свистунки перпендикулярно ее длине. Встречаются свистунки без отверстий биконической и цилиндрической формы. Таких вычурных форм, которые известны по этнографическим материалам в памятниках первой половины II тыс. н. э., нет. Свистунки с прямоугольными отверстиями распространяются по всей Центральной Азии и Южной Сибири. Они бытовали вплоть до этнографической современности. В составе колчанных наборов свистунки имеются на черешках самых крупных наконечников. Это обстоятельство, а также наличие свистунок без отверстий, свидетельствует, что у монголов они служили в первую очередь муфтами для крепления торцевой части древка от раскалывания.

В монгольских погребениях иногда встречаются и древки стрел. Древки из колчана в погребении на горе Окошки в Забайкалье сохранились в длину по 40–60 см. Они оклеены тонким слоем бересты и имеют расширяющийся конец с арочным вырезом — ушком для натягивания тетивы (рис. 68, 1, 2).

В погребениях на Ольхоне в Прибайкалье найдены обломки березовых древков длиной 33,5 и 47 см. Концы древков не сохранились (рис. 68, 4, 5). Ольхонские древки стрел изготовлены из березы[480]. Следов окраски на найденных древках нет.

Монгольские воины хранили и носили стрелы в колчанах. Они относятся к одной группе — с цилиндрическим приемником. По форме горловины среди них выделяется два типа.

Тип 1. С горизонтально срезанным верхом. Включает 7 экз. из памятников: Онкули, п. 3; Будулан; Чиндант I, п. 2, 3 в Западном и Восточном Забайкалье; Керулен, п. 3; Хоолтын-гол, п. 2; Мойльтын Ам в Монголии[481]. Длина приемника — 75 см, ширина горловины — 15, ширина днища — 20 см. Колчаны сшивались из нескольких кусков и слоев бересты. Продольный шов помещался на внешней стороне приемника по центру или смещался на одну сторону. В приемник помещались стрелы. В найденных колчанах обнаружено по 4–6 стрел. Стрелы помещались в колчанах по-разному: наконечниками вверх, наконечниками вниз, наконечниками в разные стороны. Иногда встречаются в памятниках пустые колчаны. Различное положение стрел в колчане связано с различным назначением и традицией.

В монгольское время возобладала традиция помещать в колчаны с горизонтально срезанным верхом стрелы наконечниками вверх, так что они возвышались над горовиной (рис. 69, 2, 3). В XIII–XIV вв. н. э. колчаны данного типа иногда украшались накладками с геометрическим орнаментом. Широкие орнаментированные накладки помещались на внешнюю поверхность приемника. К сожалению, сказать определенно, где они крепились, на горловине _? или в средней части приемника, пока трудно. Эти накладки украшались полосами вписанных треугольников, изображениями оленей, елей, полос из меандра, зигзагов, кругов, квадратов и др. Узкие длинные накладки крепи-внешней стороне поверхности приемника. Они украшены треугольниками и мендром (рис. 70, 1, 3, 4).

Подобные орнаментальные сюжеты получили распространение на украшениях колчанов по всей Центральной Азии и Южной Сибири, включая Алтай и Минусу[482]. В монгольских погребениях найдены костяные пластинчатые петли с выступом и отверстием посередине (рис. 70, 2).

Частой находкой в погребениях являются железные колчанные крючки. Они имеют прямой или вогнутый массивный стержень и загнутый крюк, округлую петлю и пластину со шпеньками, крепившуюся к ремню (рис. 71). Не все находки колчанов сопровождаются крючками. В то же время крючки иногда встречаются в погребениях без стрел и колчанов. Вероятно, какая-то часть крючков могла входить в состав принадлежностей пояса. Колчанные крючки с петлей или пластинчатым креплением распространяются в первой половине II тыс. н. э. по всей Центральной Азии.

Тип 2. С карманом. Включает 1 экз. из памятника Окошки, к. 1 в Восточном Забайкалье[483]. Длина приемника — 79 см, ширина горловины — 15, ширина днища — 17,5, высота кармана — 15 см. Колчан с длинным, расширяющимся к днищу приемником.

Сшит из нескольких кусков бересты в два слоя. Горловина укреплена дополнительным куском бересты. Шов с отверстиями для прошивания помещен на внешней стороне приемника. Отдельно пришивалось днище. Карман полу-цилиндрический. Его стороны загибаются внутрь. Стрелы в колчане помещены совершенно необычно для данного типа — наконечниками вниз, ушками вверх. Ушки стрел немного выступают за верхний край кармана. В колчане находилось 10 стрел (рис. 69, 7).

Письменные источники не содержат сведений о форме и вместимости монгольских колчанов. Известно только, что каждый воин должен был иметь в составе снаряжения «три большие колчана, полные стрелами»[484]. На петроглифах Сабардуй в Забайкалье монгольские всадники изображены со стрелами за спиной, далеко торчащими из приемника. Вероятно, так изображены стрелы, помещенные в саадак, оперением вверх[485].

На персидских и китайских миниатюрах изображены монгольские воины с колчанами с карманом. Стрелы в них, как правило, не видны. Колчаны изображены подвешенными двумя ремнями к поясу, в наклонном положении, с правого бока всадника[486]. Колчан подвешивался карманом вперед и вверх, днищем вниз и назад. Оба типа колчанов бытовали в течение всей первой половины II тыс. н. э.

Находки каких-либо деталей налучий в монгольских памятниках не обнаружены. Известны только по персидским и китайским изображениям[487]. Они близки по форме, имеют одну прямую, другую расширяющуюся сторону, на верхнем конце которой округлая бляха, петля или выступ для крепления ремешком к поясу. Все налучья приспособлены для хранения и ношения лука в боевом положении с надетой тетивой. Налучья с луками пристегивались к поясу с левого бока воина. Применялись монголами до этнографической современности.

В монгольских памятниках саадаки пока не обнаружены. Известны по изображениям на персидских, китайских и японских миниатюрах[488]. Имеют различную форму. Приемник некоторых саадаков имеет трапециевидное или округлое расширение книзу, у других днище саадака уже горловины. На отдельных рисунках одна сторона саадака изображена прямой, другая имеет три выступа. Стрелы в саадаках изображались оперением вверх. Нередко они более чем наполовину длины древка возвышаются из горловины саадака. Очень редко в саадаке вместе со стрелами изображен лук с надетой тетивой. Саадаки чаще всего крепились к поясу с правого бока воина одним или двумя ремнями за верхний и средний выступы или среднюю часть приемника, но подвешивались подобно налучьям. Нижний конец помещался вперед и вниз, верхний конец с луком и стрелами вверх и назад в наклонном положении. Очень редко саадаки подвешивались на ремне через плечо на спину или затыкались спереди за пояс.

Саадаки подобной формы применялись во всем кочевом мире вплоть до этнографической современности.

Предметы вооружения ближнего боя встречаются в монгольских памятниках очень редко. Вероятно, это объясняется его большой ценностью.

Обнаружен единичный обломок двулезвийного клинка с острием. По сечению клинка он относится к группе линзовидных. Двулезвийный прямой клинок с круглым острием. Большая часть клинка, перекрестье и рукоять не сохранились, поэтому его типологическая характеристика невозможна. Происходит из памятника Каракорум в Монголии[489]. Длина сохранившейся части клинка — 14 см, ширина — 3 см. Судя по оформлению острия, не характерного для кочевников, это может быть китайский или тибетский клинок (рис. 72, 1).

Обломок палаша обнаружен в памятниках монгольской культуры в единичном случае. По сеченйю клинка он относится к группе трехгранных. Из-за того, что основная часть клинка, перекрестье и рукоять утрачены, типологические особенности палаша не устанавливаются. Из памятника Каракорум в Монголии[490]. Длина сохранившейся части клинка — 9 см, ширина — 2 см. Прямой однолезвийный клинок со скошенным острием (рис. 72, 5).

Сабли в монгольских памятниках встречаются довольно редко. По сечению клинка они относятся к одной группе — трехгранных, насчитывающей один тип.

Тип 1. Слабоизогнутые с пластинчатым перекрестьем. Включает 3 экз. из памятников: Усть-Талькин, м. 41 в Прибайкалье; Мухор-Хундуй-Агуй; Хоринск в Забайкалье[491]. Длина клинка — 74 см, ширина — 4, высота рукояти — 9 см. Однолезвийные слабоизогнутые клинки, со скошенным к спинке острием. Острие у двух клинков обломано. Перекрестье прямое, пластинчатое. У одного клинка оно съемное, округлой формы, с прямоугольным отверстием для черена рукояти. Черены рукояти высокие, узкие. У всех трех экземпляров они имеют еле заметное отклонение в сторону лезвия, либо спинки клинка (рис. 72, 2–4).

В источнике указано, что не все монгольские воины имели на вооружении рубяще-колющее оружие. «Богатые же имеют мечи, острые в конце, режущие только с одной стороны и несколько кривые»[492] (т. е. сабли. — Ю. X.). На миниатюрах клинковое оружие изображается довольно часто. Встречаются изображения прямых клинков, слабоизогнутых сабель, ятаганов с изгибом полосы в сторону лезвия. Перекрестье у клинков чаще всего ладьевидное, реже округлое пластинчатое или вычурное фигурное. Рукоять прямая и длинная изогнутая. Навершие округлое, квадратное, многогранное, коническое. Некоторые рукояти не имели навершия, а пятка рукояти была украшена кистью[493]. Судя по изображениям, воины в государствах чингисидов широко пользовались клинковым оружием завоеванных стран. На японской миниатюре монгольский воин изображен с клинком, имеющим округлое пластинчатое перекрестье и длинную слабоизогнутую рукоять без навершия, характерную для китайских и японских мечей. На персидских миниатюрах в руках и на поясе у воинов изображены длинные прямые клинки с фигурным перекрестьем, сабли с долой и ятаганы, характерные для стран Среднего Востока. По-видимому, клинковое оружие было необходимой принадлежностью монгольских тяжеловооруженных воинов. Причем, у монголов были распространены преимущественно сабли, характерное оружие быстротечного «конно-сабельного» ближнего боя, для которого характерны облегченные формы доспеха, не стесняющего движения рук.

Все обнаруженные образцы клинкового оружия относятся ко времени существования Монгольской империи. Сабли применялись монголами и в период позднего средневековья.

Находки кинжалов в монгольских памятниках нередки. По сечению клинка монгольские кинжалы делятся на группы.

Группа I. Линзовидные. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-ромбические без перекрестья. Включает 2 экз. из памятников: Бегул в Прибайкалье; Оловянная II, п. 2 в Забайкалье[494]. Длина клинка — 8 см, ширина — 2,5, длина черешка — 3,5 см. Двулезвийные прямые клинки с остроугольным острием и покатыми плечиками. Острие у одного клинка и черешки обломаны (рис. 73, 3, 7).

Группа II. Трехгранные. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-треугольные без перекрестья. Включает 7 экз. из памятников: Бегул, Усть-Талькин, м. 21 в Прибайкалье; Окошки, к. 1; Кайлайстуй, п. 1; Чиндант I, п. II в Восточном Забайкалье; Бага-Арцат, м. 1; Уст в Монголии[495]. Длина клинка — 13 см, ширина — 1,5, длина черешка — 4,5 см. Однолезвийные прямые клинки со скошенной спинкой и плавно сужающимся лезвием при подходе к острию, остроугольным острием, покатыми плечиками. У одного экземпляра при переходе клинка к черешку имеется обойма. У двух экземпляров сохранились деревянные рукояти без перекрестья и навершия. Сохранились и ножны. Деревянные прямые, сужающиеся от устья к нижнему концу. Обоймы и наконечник отсутствуют. У двух клинков обломаны черешки. У одного экземпляра обломан клинок (рис. 73, 1, 2, 4, 5).

Для монголов характерны преимущественно однолезвийные кинжалы. Двулезвийные клинки встречаются редко и невелики по размерам. Кинжалы могли применяться универсально для боевых и походных нужд. Возможности их применения в бою были ограничены рукопашной схваткой, добиванием раненых и т. д.

В источниках монгольские кинжалы специально не выделяются. Крайне редко они встречаются на изображениях монгольских воинов. Кинжал на одном из рисунков изображен без перекрестья и навершия, длина клинка не превышает длину ладони воина.

Большинство кинжалов обнаружено в памятниках монгольского времени. По-видимому, в течение первой половины II тыс. н. э. у монголов однолезвийные кинжалы численно преобладали, постепенно вытесняя из обращения двулезвийные копья.

Находки наконечников копий в монгольских памятниках довольно редки. По сечению пера они делятся на несколько групп.

Группа I. Линзовидные наконечники. Насчитывает четыре типа.

Тип 1. Ромбические. Включает 1 экз. из памятника Каракорум в Монголии[496]. Длина пера — 12 см, ширина — 5, длина втулки — 16 см. Наконечник с остроугольным острием, широким пером, пологими плечиками, длинной втулкой (рис. 74, 1).

Тип 2. Удлиненно-ромбические. Включает 2 экз. из памятника Дэрэстуйский Култук в Западном Забайкалье и Монголии. Длина пера — 8,5 см, ширина — 2,3, длина втулки — 6 см. Наконечники с остроугольным острием, длинным узким пером, покатыми плечиками, длинной втулкой (рис. 74, 5).

Тип 3. Эллипсоидные. Включает 1 экз. из памятника Усть-Талькин, м. 5 в Прибайкалье[497]. Длина пера — 6 см, ширина — 2, длина шейки и втулки — 6 см. Наконечник с округлым острием и округлыми плечиками, короткой шейкой, короткой, широкой несомкнутой втулкой (рис. 74, 4).

Тип 4. Удлиненно-треугольные. Включает 2 экз. из памятников Забайкалья и Каракорума в Монголии[498]. Длина пера — 11 см, ширина — 1,5, длина втулки — 8 см. Наконечники с остроугольным острием, длинным узким пером, переходящим в коническую втулку. У одного экземпляра втулка сплошная, у другого — несомкнутая. На сплошной втулке имеется кольцевое углубление на внешней поверхности втулки на расстоянии 3 см от нижнего края. Острие одного экземпляра обломано (рис. 74, 2, 9).

Группа II. Ромбические наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-ромбические. Включает 1 экз. из Монголии[499]. Длина пера — 10 см, ширина 2,2, длина втулки — 3,5 см. Наконечник с остроугольным острием, длинным узким пером, короткой втулкой (рис. 74, 6).

Группа III. Трехгранные наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-треугольные. Включает 1 экз. из памятника Каракорум в Монголии[500]. Длина пера — 8,5 см, ширина — 2,2 см, длина втулки — 7 см. Наконечник с остроугольным острием, длинным узким пером, переходящим в длинную, цилиндрическую втулку. На втулке имеются отверстия для крепления к древку (рис. 74, 3).

В источниках упоминаются монгольские копья с крюком, не обнаруженные в памятниках: «У некоторых из них есть копья, и на шейке железа копья они имеют крюк, которым, если могут, стаскивают человека с седла»[501]. На миниатюрах монгольские воины нередко изображались с копьями в руках. Иногда можно различить наконечник с пером удлиненно-ромбических очертаний. Довольно часто наконечник не изображался. По-видимому, эти копья имели наконечники с узким удлиненно-треугольным пером, ширина которого уже диаметра втулки и древка[502].

Судя по имеющимся данным, древковое ударное оружие получило достаточно широкое распространение у монголов в XIII–XIV вв. н. э. В памятниках, которые можно отнести к началу II тыс. н. э., такие находки редки. Для монголов были характерны копья с длинным узким пером удлиненно-треугольных и удлиненно-ромбических очертаний, рассчитанные на большую глубину проникания. Такие копья были универсальными и применялись для поражения незащищенного панцирем противника, для преодоления неметаллической защиты, для пробивания панцирной брони. Сравнительно редко встречаются специализированные бронебойные пики с трехгранным наконечником. Достаточно редки копья с широким пером, рассчитанным на нанесение рваной раны легковооруженному всаднику.

Древки и втулки копий служили для укрепления бунчуков и знамен. Возможно, для этой цели на втулку одного из наконечников нанесено кольцевое углубление. Знамена применялись в качестве опознавательных знаков для конных отрядов, использовались для передачи сигналов на расстоянии, служили ориентирами в ходе боя.

Находки наконечников метательных копий в монгольских памятниках очень редки. По способу насадки монгольские дротики подразделяются на два отдела: втульчатых и черешковых.

Отдел I. Втульчатые наконечники дротиков. Представлен одной группой. Группа I. Круглые наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-треугольные. Включает 1 экз. из памятника Подчерная, п. 2 в Западном Забайкалье[503]. Длина пера — 3,5 см, ширина — 2,3, длина втулки — 3 см. Наконечник с остроугольным острием, коротким пером, переходящим в коническую, несомкнутую втулку (рис. 74, 8).

Отдел II. Черешковые наконечники дротиков. Представлен одной группой. Группа I. Плоские наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-треугольные шипастые. Включает 1 экз. из Каракорума в Монголии[504]. Длина пера — 6 см, ширина — 4, длина черешка — 9,5 см. Наконечник с обломанным острием, широким пером, округлыми шипами, вогнутыми плечиками, длинным черешком с винтовой нарезкой (рис. 74, 7).

Метательные копья монголов не привлекли достаточного внимания современников. Дротики с конической втулкой и удлиненно-треугольным пером четырехгранного и круглого сечения применялись монголоязычными племенами Восточного Забайкалья со второй половины I тыс. н. э. Появление подобных наконечников в первой половине II тыс. н. э. в Западном Забайкалье свидетельствует о распространении традиции использования метательных копий монголами на занятой ими территории. Однако в XIII–XIV вв. н. э. данный вид оружия использовался монгольскими воинами очень редко. Совершенно необычен каракорумский дротик с плоским шипастым наконечником и черешком с винтовой нарезкой. По всей вероятности, это импортное оружие, заимствованное в ходе далеких заграничных походов. Какие-либо прототипы у данного типа метательных копий в средневековой традиции оружейного производства в Центральной Азии отсутствуют.

По-видимому, в монгольскую эпоху метательные копья применялись лишь в ходе конного боя на близком расстоянии, когда уже невозможно было пользоваться луком.

Своеобразным видом древкового ударного оружия являются трехгранные однолезвийные наконечники с втульчатым насадом. В научной литературе они обычно интерпретируются как «ножи с втульчатой рукояткой» или «боевые штыковидные ножи»[505]. Но наличие у данных предметов длинной втулки с отверстием для крепления на конце, аналогичное втулкам копий, расширение втулки к концу, несомненно, свидетельствуют о том, что они крепились на длинных древках и не могли применяться как обычные ножи. Вполне вероятно их применяли для нанесения колющих или рубяще-режущих ударов.

Близкие по форме, хотя и больших размеров, втульчатые наконечники известны в этнографической культуре таежных охотников Сибири под названием «пальма»[506]. Они имели длинный, до 0,5 м, однолезвийный прямой клинок, втулку, крепившуюся на древко в рост человека и выше. Использовались пальмы для нанесения колющих и рубящих ударов.

Монгольские пальмы по сечению клинка относятся к одной группе.

Группа I. Трехгранные наконечники. Насчитывает один тип.

Тип 1. Удлиненно-треугольные. Включает 7 экз. из памятников: Сосновый, уч. 7 в Прибайкалье, в Западном Забайкалье; Чиндант I, п. 2 в Восточном Забайкалье; Шар-Гурд в Монголии[507]. Длина клинка — 11 см, ширина — 1,5, длина втулки — 10 см. Наконечники с остроугольным острием, клинком с прямой спинкой и плавно сужающимся к острию лезвием, переходящим в длинную цилиндрическую несомкнутую втулку, с отверстием для крепления к древку на нижнем конце (рис. 75).

Подобный вид древкового оружия письменными и изобразительными источниками не зафиксирован. В памятниках I тыс. н. э. образцы однолезвийных втульчатых наконечников встречаются редко. Во II тыс. н. э. они получают некоторое распространение в Прибайкалье и Забайкалье. Единичные экземпляры найдены на территории Монголии и Саяно-Алтая. Видимо, их происхождение связано с северной периферией монгольских кочевий. Заимствованные у таежных охотников пальмы были распространены монголоязычными кочевниками в начале II тыс. н. э. в степных районах Центральной Азии. В этот период они использовались киданями и кыргызами. В XIII–XIV вв. н. э. пальмы продолжали применяться монгольскими воинами на северной периферии Монгольской империи.

Помимо различных видов древкового оружия в памятниках монгольских кочевников встречаются обломанные втулки от копий, дротиков или пальм. Это — цилиндрические или конические предметы с несомкнутым швом и отверстиями для крепления. Однозначно определить, к какому виду оружия они относятся, трудно (рис. 74, 10).

Находки боевых топоров в монгольских памятниках очень редки. По форме насада они относятся к двум отделам — проушных и черешковых.

Отдел I. Проушные топоры. Представлен одной группой. Группа I. Трехгранные. Насчитывает один тип.

Тип 1. Узколезвийные высокообушные. Включает 1 экз. из памятника Оловянная в Восточном Забайкалье[508]. Длина лезвия и проуха — 8 см, ширина лезвия — 4, высота обуха — 3 см. Топор с узким лезвием, прямоугольным проухом и высоким обухом (рис. 76, 2).

Отдел II. Черешковые топоры. Представлен одной группой. Группа I. Трехгранные. Насчитывает два типа.

Тип 1. Широколезвийные вислообушные. Включает 1 экз. из памятника Чиндант, п, 5 в Восточном Забайкалье[509]. Длина лезвия и обуха — 6 см, ширина лезвия — 8, длина черена — 8 см. Топорик с широким невысоким лезвием, низким обухом, узким черешком. Лезвие имеет выступающий вперед острый верхний конец и скошенный нижний конец. Черен укреплен в округлой деревянной рукояти (рис. 76, /).

Тип 2. Секторнолезвийные вислообушные. Включает 1 экз. из памятника Каракорум в Монголии[510]. Длина лезвия и обуха — 15 см, ширина лезвия — 16,5, длина черена — 4,5 см. Топор с округлым сужающимся к обуху лезвием, коротким череном. Концы лезвия обломаны (рис. 76, 5). Топоры первого типа с узким лезвием и высоким обухом-противовесом известны в комплексе вооружения древних тюрок, кыргызов, чжурчжэней в первой половине I – начале II тыс. н. э.[511] У монголов они могли применяться в качестве ударного оружия ближнего боя в первой половине II тыс. н. э. Судя по единичной находке из Восточного Забайкалья, широкого распространения у монголов они не получили.

Черешковые топоры — необычное явление для средневековых кочевнических культур Центральной Азии. Исследователи, касавшиеся их описания, с сомнением относятся к возможности их боевого применения, предполагая их декоративную функцию[512] и др.

Судя по находкам, подобные топоры появились у монголов в XIII–XIV вв. н. э., но сколько-нибудь широкого распространения не получили.

В памятниках монгольской культуры изредка встречаются боевые навершия, интерпретируемые как булавы. Один из таких предметов был обнаружен при раскопках Каракорума в Монголии. По описанию С. В. Киселева и Н. Я. Мерперта, сделанная из железа булава в разрезе «имеет форму неправильного круга, диаметром 11 см»[513]. С применении монгольскими воинами «палиц» писал Ю. Н. Рерих[514]. Судя по изображениям на персидских миниатюрах, монгольские воины в государстве ильханов пользовались булавами с длинной рукояткой и боевыми навершия-ми многолопастной конструкции, подобных «шестоперам»[515].

По всей вероятности, данный вид ударного оружия имелся на вооружении монгольских воинов в XIII–XIV вв. н. э. В предшествующую эпоху раннего средневековья булавами пользовались тюрки, у которых имелись цилиндрические палицы с шарообразными навершиями и без наверший[516]. Монголы в период завоевания Центральной Азии и создания империи пользовались подобными булавами, а более сложные шестоперы появились у них позднее, после завоевания Передней Азии.

Детали защитного вооружения встречаются в монгольских памятниках очень редко. Однако о некоторых видах защитного оружия монголов имеются подробные сведения в письменных источниках. Весьма информативны изображения монгольских воинов в доспехах на персидских, китайских и японских миниатюрах. Изучению монгольского доспеха посвящен ряд работ М. В. Горелика[517].

Среди находок деталей защитного вооружения из раскопок памятников монгольской культуры — панцирные пластины. По форме пластин и способу их крепления они могут быть отнесены к одному типу панциря.

Тип 1. Ламеллярные. Включает 2 экз. из памятников Дэрэстуй-ский Култук, п. 1; Чиндант I, п. 2 в Западном и Восточном Забайкалье[518]. Длина пластин — 8 см, ширина — 3 см. Длинные узкие пластины подпрямоугольной формы со скругленными углами. Отверстия располагались парами вдоль длинных и коротких сторон пластины (рис. 77)[519].

Плано Карпини подробно описана система крепления монгольских ламеллярных панцирей. «Они делают одну тонкую полосу шириною в палец, а длиною в ладонь, и таким образом они приготавливают много полос; в каждой полосе они делают восемь маленьких отверстий и вставляют внутрь три ремня плотных и крепких, кладут полосы одна на другую, как бы поднимаясь по уступам, и привязывают вышеназванные полосы к ремням тонкими ремешками, которые пропускают через отмеченные выше отверстия; в верхней части они вшивают один ремешок, который удваивается с той и с другой стороны и сшивается с другим ремешком, чтобы вышеназванные полосы хорошо и крепко сходились вместе, и образуют из полос как бы один ремень, а после связывают все по кускам так, как связано выше»[520]. Согласно интерпретации М. В. Горелика, панцирные пластины укладывались вертикально в ряд, частично перекрывая одна другую на три ремня, к которым пришивались тонкими ремешками[521]. Такие горизонтальные ряды из длинных узких пластин, прошитые тонкими ремешками, обнаружены в кыргызском погребении в Северо-Западной Монголии. Только ремешки пропущены через отверстия по обе стороны от центральной части пластины, а «плотный и крепкий» более широкий ремень обернут вокруг верхнего края рядов пластин и прошит тонким ремешком. Впрочем, способы прошивания пластин могли быть различны. Ряд пластин соединялись в отдельные составные части панциря.

Покрой панциря реконструируется по изображениям на персидских, китайских, японских миниатюрах.

Эти рисунки очень информативны, с точной прорисовкой различных деталей доспеха, что позволило М. В. Горелику создать убедительные реконструкции ламеллярного и ламинарного панцирей[522]. Согласно этим реконструкциям, у монголов в XIII–XIV вв. н. э. существовало два типа панциря. Первый включал нагрудник с разрезами сбоку, или сзади, или спереди, набедренники до колен или середины голени, оплечья до локтя; второй представлял собой сплошной кафтан, включающий нагрудник с подолом с разрезом спереди и сзади и оплечья до локтей[523]. На изображениях представлены и другие типы панцирей: длиннополый хуяг с рукавами до локтей и разрезанным подолом ниже колен; короткополый хуяг с рукавами выше локтей и разрезанным подолом выше колен; нагрудник с оплечьями, нагрудник без оплечий; разъемный панцирь из не соединенных наглухо между собой пластин нагрудного покрытия, оплечий, набедренных покрытий, длиннополый халат с разрезом спереди и оплечьями, длиннополый запашной халат с рукавами; короткополый кафтан с фигурными оплечьями без подола; длиннополый хуяг с разрезанным подолом без оплечий и рукавов; хуяг с нагрудником, короткими рукавами и длиннополыми набедренниками; хуяг с нагрудником, короткими оплечьями и длинно-полыми набедренниками[524]. Можно полагать, что основные составные части металлического покрытия панциря — нагрудник, оплечья, набедренники — были разъемными, и в некоторых случаях можно было надеть не весь панцирь, а только нагрудник и оплечья, или только нагрудник. Поэтому столь велико количество вариантов изображений. По нашему мнению, у монголов было три основных типа ламеллярного панциря: разъемный хуяг из нагрудника, оплечий, подола или набедренников; сплошной хуяг с рукавами и подолом; панцирь-халат с оплечьями или рукавами, запашной или незапашной. Первые два типа восходят к панцирям, бытовавшим у древних тюрок, кыргызов, киданей и других кочевников Центральной Азии во второй половине I – начала II тыс. н. э. Панцирь-халат, по-видимому, надо считать специфически монгольским типом доспеха.

Найденные в монгольских памятниках панцирные пластины могут относиться к любому из названных выше трех типов ламеллярных панцирей.

Сложнее судить о наличии у монголов ламинарных и комбинированных панцирей, покрой которых также реконструирован М. В. Гореликом[525]. Находки пластин от подобных панцирей в памятниках отсутствуют. Нельзя согласиться с предположением В. Ф. Немерова о бытовании у монголов комбинированных панцирей, состоящих из одного ряда узких железных пластин в области груди, поверх кожаного покрытия[526]. Такая реконструкция противоречит здравому смыслу.

В средневековых источниках содержится немало сведений о технологии изготовления и применении монголами кожаных панцирей. М. В. Горелик относит их к числу панцирей с твердым покрытием и считает, что по своей эффективности они не уступали металлическим доспехам[527]. Думается, что до проведения экспериментального анализа эту точку зрения принять нельзя. По материалу изготовления эти доспехи должны быть выделены в отдельный класс — панцирей из твердой кожи. Каких-либо находок деталей таких панцирей нет, поэтому судить о них можно только на основании письменных источников.

Согласно наблюдениям Плано Карпини: «Некоторые имеют латы, а также прикрытия для лошадей из кожи, сделанные следующим образом: они берут ремни от быка или другого животного шириною в руку, заливают их смолою вместе по три или четыре и связывают ремешками или веревочками; на верхнем ремне они помещают веревочки на конце, на нижнем — в середине и так поступают до конца, отсюда, когда нижние ремни наклоняются, верхние встают, и таким образом удваиваются или утраиваются на теле»[528]. М. В. Горелик справедливо интерпретирует данный тип доспела как ламинарный[529]. По описанию Плано Карпини: «Латы же имеют также четыре части: одна часть простирается от бедра до шеи, но она сделана согласно расположению человеческого тела, так как сжата перед грудью, а от рук и ниже облегает кругло вокруг тела, сзади же к крестцу они кладут другой кусок, который простирается от шеи до того куска, который облегает вокруг тела на плечах же эти два куска, именно передний и задний, прикрепляются пряжками к двум железным полосам, которые находятся на обоих плечах; и на обеих руках они имеют кусок, который простирается от плеч до кисти рук, которые также ниже открыты, и на каждом колене они имеют по куску; все эти куски соединяются между собой пряжками»[530]. Судя по тексту, монгольский кожаный ламинарный доспех состоял из нагрудника, наспинника, соединенных железными лямками и пряжками, оплечий и набедренников. Панцири близкого покроя имеются на персидских миниатюрах[531]. М. В. Горелик подчеркивает их высокую эффективность, приводя свидетельства источников, что панцири из многослойной кожи «почти непробиваемые», «прочнее, чем из железа»[532]. В то же время не оспаривает мнение В. Рубрука о том, что монгольские «выгнутые рубашки из твердой кожи, очень дурно сидящие и неудобные»[533].

Думается, кожаные панцири получили широкое распространение у монголов, прежде всего, из-за простоты и доступности изготовления в кочевом скотоводческом хозяйстве. Они были достаточно эффективны. Но считать их непробиваемыми, более прочными, чем железные, конечно, нельзя.

Значительная часть монгольских воинов носила специальную защитную одежду из мягких материалов, сыромятной кожи, войлока, ткани. Различные типы этой защитной одежды, называемые по-монгольски «хатангу дегель», проанализированы М. В. Гореликом[534].

По-видимому, данный вид покрытия надо считать именно воинской одеждой, выполнявшей некоторые функции защиты, ослаблявшие поражающее действие. Вряд ли к подобным халатам «хатангу дегель» применим эпитет «непробиваемые», иначе поверх него не надевали бы металлический панцирь «хуяг»[535]. Иное дело, когда подобная одежда дополнялась металлическими пластинами, крепившимися к матерчатой или кожаной основе снаружи или изнутри. Хотя покрой такого защитного покрытия может быть аналогичным чисто кожаному, его уже нельзя назвать «панцирем из мягких материалов»[536].

Защитная одежда монгольских воинов, изготавливавшаяся из кожи, войлока, ткани, меха, судя по изображениям на миниатюрах, имела несколько типов покроя: длиннополый жилет с боковыми разрезами подола; длиннополый халат с фигурными оплечьями и сплошным разрезом спереди, разрезом подола сзади; длиннополый халат с короткими рукавами, сплошным разрезом спереди, разрезом подола сзади; длиннополый запашной халат; короткополая куртка с фигурными оплечьями и разрезом спереди[537]. Современники, упоминая о наличии у монголов неметаллической защитной одежды, не воспринимали ее как эффективное средство защиты от поражения[538]. По-видимому, она являлась в первую очередь удобной боевой и походной униформой, не стеснявшей движений, предохраняющей от непогоды и т. д. Обладая определенным запасом прочности, она могла ослаблять поражающий удар, но не обеспечивала защиты от поражения при точном попаданий. Вряд ли правомерно относить к средствам защиты такие детали воинского костюма, как плащи или сапоги[539] и т. д. Исключение могут составлять сапоги с панцирной металлической защитой голени, но они относятся к периоду позднего средневековья[540]. Нет оснований предполагать наличие в составе «татаро-монгольского панциря» такой «дополнительной детали, как деревянных накладных щитков», если об этом нет никаких сведений в источниках[541].

По наблюдениям М. В. Горелика, в XIII в. у монголов появляется пластинчатый доспех, пластины которого пришивались изнутри к мягкой основе панциря. Этот доспех исследователь предлагает считать «усиленной» разновидностью защитной одежды «хатангу дегель»[542]. Приводимые автором сообщения — распространение пластинчатых панцирей в Прибайкалье и Минусинской котловине в IX–XI вв., упоминание в источниках татарских доспехов «из вшитых железных пластин»[543] дают основание считать его предположение вполне обоснованным. Возможно, что монголы применяли пластинчатую броню в виде панциря-жилета, надетого под мягкий халат, чтобы скрыть ограниченность зоны защиты или наличие самого панциря. Это могло быть тактическим приемом, своеобразной военной хитростью, дезориентирующей противника. С течением времени пластинчатая броня стала постоянно крепиться вместе с подкладкой к верхней защитной одежде изнутри, так что наружу выступали только заклепки.

К сожалению, в памятниках монгольской культуры такие пластины пока не обнаружены, поэтому судить о том, когда именно и у кого был заимствован монголами пластинчатый доспех, довольно сложно. Согласно наблюдениям ряда исследователей, у монголов он получил наиболее широкое распространение в период развитого и позднего средневековья[544].

Если ламеллярные панцири, по всей вероятности, были известны монголоязычным кочевникам с конца I тыс. н. э. и продолжали применяться на протяжении всей первой половины II тыс. н. э., то пластинчатые доспехи вошли в обиход монгольских воинов не ранее XIII в., уже в период существования Монгольской империи. Кожаные панцири и защитная одежда из мягких материалов, по-видимому, применялись в течение первой половины II тыс. н. э., в период монгольских завоеваний.

В памятниках монголов в Центральной Азии кольчуги не обнаружены. Нет сведений о них и в письменных источниках. Однако, поскольку в памятниках древних тюрок, кыргызов, курыкан второй половины I тыс. н. э. в Южной и Восточной Сибири известны отдельные находки обрывков кольчужного доспеха, нельзя исключить возможность применения кольчуг в монгольское время. М. В. Гореликом интерпретированы как кольчуги некоторые изображения защитного покрытия воинов на иранских миниатюрах[545]. По всей видимости, у монголов в период завоевания Центральной Азии и Южной Сибири этот вид доспеха не нашел сколько-нибудь широкого применения и вошел в обиход после покорения кыпчакских степей, Средней Азии и Ирана.

В памятниках монгольской культуры в Восточной Сибири и Монголии шлемы не найдены. По сведениям источника: «Шлем же сверху железный или медный, а то что прикрывает кругом шею и горло — из кожи»[546]. М. В. Гореликом проанализирована большая серия изображений шлемов на миниатюрах монгольского времени[547]. Рисунки шлемов очень разнообразны, с обилием декоративных деталей. Автор выделяет ряд черт, специфичных, с его точки зрения, именно для монгольских шлемов, хотя и признает «разное происхождение» многих форм и деталей оформления[548]. Поскольку большинство элементов не находит прототипов в оформлении шлемов центрально-азиатских кочевников предшествующего периода раннему средневековью, трудно судить, какие из них можно считать собственно монгольскими. Характерными «центральноазиатскими» чертами шлемов можно считать сфероконическую форму купола; его деление на четыре-восемь частей; их соединение с помощью узких накладных пластин; сферическое навершие с округлым и фестончатым краем и трубочкой для султана; обруч по нижнему краю шлема; чешуйчатую или ламеллярную бармицу. Эти элементы присутствуют на кыргызских и киданьских шлемах. У киданей появляются вычурные декоративные детали оформления. Вполне вероятно, что у монголов они получили дальнейшее развитие. Однако выделить специфические монгольские детали декоративного оформления шлемов довольно сложно. Большинство богато оформленных шлемов относится ко времени расцвета государств чингисидов.

Среди находок каких-либо деталей, связанных с усилением доспеха, не встречается» Нет упоминаний о них и в источниках. Однако на изображениях монгольских воинов на персидских миниатюрах встречаются разнообразные детали, дополняющие панцирное покрытие. Эти рисунки проанализированы М. В. Гореликом, который выделяет металлические нагрудные щитки-зерцала, крепившиеся поверх нагрудной части панциря; на-ручья — металлические пластины, прикрывающие руки от ладоней до локтей, поножи — металлические пластины, крепившиеся спереди на голенище сапог, для защиты ног от голеностопа до колена; «ожерелья» — съемный наплечно-нашейный доспех из металлических пластин, кольчуги, кожи — для предохранения верхней части тела воина[549]. Судя по рисункам, все эти детали относятся к периоду самостоятельного существования монгольских улусов, возглавляемых потомками Чингисхана.

Каких-либо деталей щитов в монгольских памятниках не обнаружено. По сведениям Плано Карпини: «Щит у них сделан из ивовых или других прутьев, но мы не думаем, чтобы они носили их иначе, как в лагере и для охраны императора и князей, да и то только ночью»[550]. Помимо этих круглых, сплетенных из прутьев и прошитых нитями щитов, М. В. Горелик выделяет еще несколько форм: круглые деревянные, обтянутые кожей; круглые из многослойной кожи, круглые цельнометаллические; прямоугольные станковые[551]. Многие щиты на внешней поверхности покрывались железными пластинами, а в центре помещались умбоны[552]. Судя по сообщению Плано Карпини, они относились лишь к порядку сторожевой службы. Днем воины-телохранители могли нести караул без щитов, ночью караулы усиливались, воины обязаны были вооружиться щитами.

В памятниках находки деталей защитного покрытия лошадей не встречаются. Однако конский доспех достаточно подробно описан Плано Карпини: «Прикрытие лошади они делят на пять частей: с одной стороны одну, а с другой стороны другую, которые простираются от хвоста до головы и связываются у седла, и сзади седла на спине и также на шее; также на крестце они кладут другую сторону там, где соединяются связи двух сторон; в этом куске они делают отверстие, через которое выставляют хвост, и на грудь также кладут одну сторону. Все части простираются до колен или до связей голеней; и перед лбом они кладут железную полосу, которая с обеих сторон шеи связывает с вышеназванными сторонами»[553]. Судя по этому описанию, конский доспех имел железный налобник, кожаные ламинарные части, прикрывавшие тело коня: с боков до колен с обеих сторон; сверху шею, спину и круп до колен; спереди грудь до колен. Несколько иначе представляет себе монгольскую «вооруженную лошадь» М. В. Горелик[554]. В его реконструкции все части доспеха ламеллярные, наряду с частями доспеха, прикрывающими грудь и бока лошади, имеются две части, прикрывающие с двух сторон шею, и одна — круп, что не вполне соответствует описанию в источнике. Однако судя по изображениям на миниатюрах, сочетание деталей конского доспеха могло варьироваться: боковые и нагрудная части соединялись воедино; нашейная часть крепилась отдельно сверху или снизу; доспех накрывался матерчатой попоной[555].

Помимо кожаного применялись покрытия из войлока и ткани. Подобный вид защиты боевого коня, известный в Центральной Азии в раннем средневековье у древних тюрок, кыргызов, киданей, получил распространение у монголов в XIII–XIV вв. н. э.

Большинство исследователей XIX — первой половины XX в. в своей оценке набора оружия монголов ориентировалось на сведения письменных источников. Однако если М. Иванин ограничивался, по существу, пересказом сведений Плано Карпини[556], то Ю. Н. Рерих дал им развернутую характеристику[557]. «На вооружении всадников состояли: кожаные и железные панцири, панцири из кожи, покрытой лаком, и кольчуги из металлических пластин, находящих друг на друга, скрепленных сыромятными ремнями, железные или медные шлемы с кожаными затыльниками для защиты от сабельных ударов, щиты, которыми, однако, редко пользовались в конном бою, кривые сабли, пики, снабженные крюком для стаскивания противника с седла, палицы, луки с саадаками, в которые были вложены три типа наконечников для стрельбы на разные дистанции (легкий наконечник дальнего действия, широкий наконечник для стрельбы на близкие дистанции), а также известное число тяжелых панциробойных стрел (до 30 стрел). Кроме этого вооружения каждый всадник имел при себе: мешочек с шилом и иглою для починки амуниции, две кожаные фляги, котелок для пищи и кожаный мешок со сменой белья, который также служил для переправы через реки. На коней надевался панцирь. Зимой полагалась меховая шапка и овчинный тулуп. Некоторые части вооружения монгольских войск приходилось ввозить в Монголию из соседних промышленных центров. Так шелковые тетивы для луков получали из Китая, а холодное оружие шло из Трансоксианы. Палатки полагались на несколько всадников»[558].

Монгольские воины, по мнению Ю. Н. Рериха, это — тяжеловооруженные всадники с разнообразным набором средств защиты с оружием для дистанционного и ближнего боя.

Несколько иначе характеризовали комплекс вооружения монгольских воинов специалисты по военной истории Древней Руси. А. Ф. Медведев считает, что «монголы главный удар наносили стрелами»[559] в основном с плоскими широкими наконечниками. «Бросается в глаза почти полное отсутствие у монголов бронебойных стрел»[560]. Собственных наконечников у монголов не хватало, поэтому они широко пользовались трофейными[561]. Сходную точку зрения высказал А. Н. Кирпичников. По его мнению, монгольское войско было «в основном конным, легковооруженным и очень подвижным…»[562], монгольские воины были сильны в бою «массированным применением лука и стрел…»[563]

Именно эти оценки, хотя они высказаны по частным поводам, без развернутой аргументации, вызвали серьезные возражения у М. В. Горелика. Он выступил против «господствующего мнения подавляющего большинства ученых» о том, что «монгольский воин — это прежде всего легкий конный лучник»[564]. Ряд статей, в которых автор привлек изобразительные, письменные и вещественные материалы, посвящен анализу защитного вооружения монголов. Им реконструирован внешний облик монгольских панцирных всадников[565]. М. В. Горелик полагает, что все монгольские воины были тяжеловооруженными, хотя и отмечает средства защиты из металла, твердой кожи и «мягких материалов», но считает эти различия несущественными, поскольку все панцири обеспечивали надежную защиту, были «непробиваемыми»[566].

Привлечение для анализа вещественных материалов позволило Д. А. Крылову и В. Ф. Немерову реконструировать комплекс вооружения средневекового забайкальского воина. К сожалению, оба автора используют для реконструкции данные разных культур. По мнению Д. А. Крылова: «Облик воина Х-XIV вв. реконструируется таким образом: всадник, облаченный в кожаный (меховой), прошитый ремнями, панцирь, меховой шлем-шапку, а также поножи и поручни. В руках он держит щит и копье. Его основное оружие — сложносоставной лук и стрелы»[567]. В. Ф. Немеров утверждает: «Сложилось мнение, что воин эпохи Чингисхана и его преемников — это прежде всего легкий конный лучник»[568]. И опровергает это мнение, посвятив первый раздел своей статьи монгольскому «тяжеловооруженному конному воину». Однако все привлеченные им находки панцирных пластин относятся к ундугунской культуре. Весь реконструированный облик монгольского защитного вооружения базируется на различных сведениях, почерпнутых из литературы. Наряду с тяжеловооруженным В. Ф. Немеров реконструирует набор оружия легковооруженного конного воина. «Он был одет в сшитую из шкуры кабарги, косули, соболя, лисьих или волчьих лап шапку («малогай») с острой или округлой тульей и расширенным кверху околышем, с которого свободно свисали пушистые звериные хвосты, мягкий панцирь («хатангу дегель») в виде длинного кафтана с фигурными листовидными оплечьями, сшитый из слоеной кожи, войлока и прочной ткани и часто простеганный металлическими пластинками, или стеганый халат с косым запахом и узкими длинными рукавами, кожаные рукавицы («архан»), стеганые штаны и сапоги»[569].

Судя по этому описанию, В. Ф. Немеров относит к числу легковооруженных даже воинов, облаченных в доспехи с внутренним креплением металлических пластин, с чем трудно согласиться.

Рассмотренные в предыдущих разделах виды наступательного и защитного оружия позволяют более аргументированно реконструировать комплекс вооружения монгольского воина. Судя по имеющимся материалам, в монгольском войске имелось два рода войск: тяжеловооруженная и легкая конница[570] (рис. 78–80).

Тяжеловооруженный всадник был облачен в шлем, панцирь или кольчугу, оплечья, наручья и поножи, имел щит. В дистанционном бою воин мог пользоваться луком и большим набором стрел, хранившихся в колчанах, а также дротиками. Для хранения и ношения луков применялись налучья и саадаки. В ближнем бою монгольский панцирный всадник мог использовать копье, пальму, меч, палаш, саблю, боевой топор и булаву. В рукопашном бою применялся кинжал. Монгольские тяжеловооруженные воины защищали тело боевого коня защитной попоной. Набор средств ведения дистанционного, ближнего боя и защиты у монгольских панцирных всадников был очень разнообразен (рис. 81, 82).

Но преобладали легковооруженные всадники (рис. 83). К их числу необходимо отнести тех, кто был облачен в защитную одежду из «мягкой кожи, войлока, толстой ткани», меха. До проведения соответствующих экспериментов вопрос об эффективности защитных средств из «твердой кожи» остается открытым. Использование монголами средств защиты из мягких материалов не дает основания для отнесения всей массы монгольской конницы в разряд тяжеловооруженной. О наличии у монголов легкой конницы свидетельствует в первую очередь сам характер наступательного вооружения монголов. Подавляющую часть комплекса вооружения составляют средства поражения незащищенного панцирем противника в дистанционном бою. Бронебойные наконечники в наборе стрел немногочисленны и типологически не очень разнообразны[571]. В соответствии с малым числом находок средств пробивания брони в ближнем бою и самих средств защиты общая картина, рисующая облик монгольского войска, представляется весьма показательной. Да и характер военного искусства монголов, большая роль тактики массированного обстрела на дистанции полета стрелы свидетельствует о значительной роли легковооруженной конницы в составе их войска. Для тяжеловооруженной конницы же характерна тактика таранного ближнего боя в плотно сомкнутом строю. Поэтому я считаю, что большая часть монгольского войска, проводившего боевые операции в Центральной Азии, была легковооруженной. Однако вооружение монгольских легких всадников не ограничивалось средствами ведения дистанционного боя. Наряду с некоторыми средствами защиты, луком и стрелами, монгольские легкие всадники были вооружены копьями, пальмами, саблями, боевыми топорами, булавами, кинжалами, арканами.

Отряды легковооруженных всадников, наряду с традиционной тактикой рассыпного строя, разведки боем, заманивания и преследования противника, участвовали в ближнем и рукопашном бою, атакуя лавой.

С расширением монгольского государства, включением в его состав кочевых и оседлых народов, в монгольское войско включались отряды покоренных племен. В монгольском войске появились отряды пехоты, вспомогательные подразделения. По данным, приводимым Ю. Н. Рерихом, «войска состояли из конницы, которой были приданы отряды осадных войск, на вооружении которых состояли вьючные и тяжелые осадные орудия (балисты и др.). Эти осадные войска состояли из уроженцев покоренных оседлых народов, привыкших к условиям пешего боя и крепостной войны»[572].

Характер вооружения этих отрядов, вероятно, весьма существенно отличался от монгольского.

В целом комплекс вооружения монгольского воина в периоды накануне и после образования Монгольской империи представляется весьма развитым для своего времени, включающим широкий спектр видов и типов оружия дистанционного, ближнего боя и защиты.

В его составе численно преобладают виды и типы, характерные для монголоязычных кочевников с периода раннего средневековья, получившие распространение в пределах всего байкальского историко-культурного региона.

Среди них, прежде всего, средства ведения дистанционного боя — луки со срединной фронтальной накладкой и стрелы с плоскими широколопастными железными наконечниками. Эти виды оружия, будучи традиционными для монголоязычных кочевников, получили широкое распространение в монгольское время по всей степной Азии вплоть до Восточной Европы. Менее специфичны виды наступательного оружия ближнего боя, зафиксированные в монгольских памятниках. По-видимому, наиболее характерными для монголов надо считать слабоизогнутые сабли с пластинчатым перекрестьем и копья с удлиненно-ромбическим пером.

Весьма своеобразны пальмы, но своим происхождением они связаны со всем байкальским историко-культурным регионом и обитанием в его пределах тунгусоязычных племен. Среди средств защиты характерными для монголов можно считать панцири-халаты, хотя широко применялись и другие типы ламеллярного доспеха. Возможно, со временем получит подтверждение выделение М. В. Гореликом других специфических монгольских элементов защитного вооружения[573].

Комплекс монгольского вооружения безусловно включил на основе длительного отбора многие виды и типы оружия, характерные для центральноазиатских кочевников на протяжении всего периода раннего и развитого средневековья. Наряду со специфически монгольскими и прибайкало-забайкальскими элементами в его составе присутствуют многие виды и типы оружия, широко употреблявшиеся в прошлом тюркоязычными кочевниками. Вряд ли на этом основании стоит умалять вклад монголов в мировую историю военного искусства, утверждая, что монголы «не совершили переворота в военном деле и не были изобретателями новых боевых средств»[574]. Главное в военном деле — не столько изобрести новое средство ведения боя, сколько применить его с максимально возможной эффективностью.

Весьма существен вклад монголов в распространение образцов монгольского и центральноазиатского оружия в пределах Старого Света в эпоху монгольских завоеваний. Применительно к наконечникам стрел это убедительно продемонстрировал А. Ф. Медведев[575], а к защитному вооружению — М. В. Горелик[576]. Повсеместное распространение и заимствование монгольского оружия в кочевом мире в XIII–XIV вв. н. э. и позднее наглядно свидетельствует о его большой эффективности. Наряду с военными успехами монголов важную роль в перевооружении кочевников монгольским оружием сыграла его эффективность в условиях повышения интенсивности конного боя, переход кочевников в военное и политическое подчинение государствам чингисидов.

Особенности военной организации в сочетании с суровой воинской дисциплиной традиционно считаются одним из основных факторов успеха монгольского оружия в эпоху великих завоеваний XIII в. н. э. Наиболее отчетливо это сформулировал Ю. Н. Рерих: «Впервые в истории Среднего и Дальнего Востока военные операции велись хорошо организованными и обученными войсками. Этой регулярной организацией монгольских войск объясняется легкость их побед над противником, который часто был более многочисленным. В войсках монгольского хана поддерживалась железная дисциплина как в походе, так и в бою. Смертная казнь полагалась всем дезертирам и отказавшимся идти в бой»[577]. Иначе оценивает особенности организации монголов А. Н. Кирпичников, считая, что они были сильны «своим численным превосходством, патриархальной дисциплиной и массированным применением лука и стрел», но с большим трудом одерживали верх в крепостной войне[578].

О системе формирования и деления войска у монголов довольно подробно говорится в источниках. Наиболее ценны сведения, приводимые Плано Карпини: «О разделении войск скажем таким образом: Чингисхан приказал, чтобы во главе десяти человек был поставлен один (и он по-нашему называется десятником), а во главе десяти десятников был поставлен один[579] который называется сотником, а во главе десяти сотников был поставлен один, который называется тысячником, а во главе десяти тысячников был поставлен один, и это число называется у них тьма. Во главе же всего войска ставят двух вождей или трех, но так, что они имеют подчинение одному»[580]. Судя по этим данным, у монголов при Чингисхане была принята азиатская десятичная система деления войска и народа. Все мужское население монгольского государства было поделено на десятки, сотни, тысячи, ту мены с обязательством поставлять в войска соответствующее количество полностью экипированных, вооруженных и снаряженных воинов, боевых и заводных лошадей. Так, М. Иванин отмечал: «В случае набора войск каждый десяток выставлялся, смотря по наряду, по одному, по два и более воинов, снабжая их назначенным продовольствием и потребностями в походе. Каждый монгол, способный носить оружие, был воином.

В войсках было то же подразделение; в каждом десятке выбирали одного десятника, для начальствования 9-ю воинами, 9 десятков были подчинены сотнику, имевшему сверх того свой особый десяток; на таком же основании были тысячники и десятитысячники, называемые нашими летописцами темниками; подчиненные же им десятитысячные отряды назывались — туменями»[581]. Аналогичные сведения приводятся в работе Ю. Н. Рериха: «Согласно древней военной системе кочевых среднеазиатских государств, монгольское войско делилось на тьмы (конный корпус в 10 000 всадников), тысячи или полки, сотни и десятки. Тьмы или корпуса соединялись в конные армии, до 100 000 всадников, называемые туг или знамя. Во главе корпусов, полков и сотен стояли темники, тысячники и сотники»[582].

Наряду с десятичным делением войска, у монголов сохранялось подразделение армии на крылья и центр. «Широко была проведена военизация кочевого быта, без нарушения, однако, родового строя. Воинские части укомплектовывались из отдельных племен и родов, которые были обязаны выставлять определенное число всадников. Войска и роды их комплектующие были разделены на центр или кэль под начальством бааринца Ная, на войска левого крыла (джун-гар) под начальством Мухали и войска правого крыла (барун-гар) под начальством Богурчи»[583]. Особое место в составе войска занимала ханская гвардия, которая обеспечивала охрану «ханской ставки — центра кочевой державы»[584]. Ханская гвардия (кешиг) состояла из наиболее боеспособных и наилучшим образом вооруженных воинов. По мысли Ю. Н. Рериха: «Ханская гвардия (кешиг) превратилась в военную школу, в которой выковывалась конно-ударная маневренная тактика монгольской конницы XIII в.

Гвардией лично командовал сам император-хан, который таким образом не терял связи со строем»[585]. Хан являлся главой монгольского государства и верховным главнокомандующим вооруженных сил. Однако многие важные дела, касавшиеся ведения войны, наряду с ханом обсуждал совет военачальников — курултай. «В начале и конце каждого года должен был собираться совет военачальников, на котором хан имел возможность лично общаться со своими соратниками — так выковывалось единство военной доктрины, отличавшее монгольскую армию в царствование Великого Хана»[586]. Известно, однако, что Чингисхан в какой-то момент своего правления поручил ведение всеми военными делами одному из полководцев — Хубилаю.

Принцип десятичного деления войска и ведения военно-административной системы по-разному оценивался исследователями. Ю. Н. Рерих считал, что эта система не нарушала родоплеменного деления, а Л. Н. Гумилев оценивал такую систему-орду как противоположность племенной организации[587]. По-видимому, десятичная система учитывала сложившееся родоплеменное деление, но в ходе беспрерывных войн отдельные воинские отряды из разных племен оказались перемещенными на столь далекие расстояния, что утратили связь с остальными соплеменниками. По-видимому, отчасти такое перемешивание разных племен, в частности Переселение части покоренных кочевых племен в отдаленные районы обширной империи, было сознательной политикой, имевшей целью ослабить возможность их организованного сопротивления.

Важное значение в структуре военной организации монголов имели вспомогательные военные службы. В монгольском войске была создана интендантская служба и учреждена «новая должность» — черби или армейских интендантов, что указывает на упорядочение службы тыла»[588]. Как считал Ю. Н. Рерих, у монголов «впервые в истории военного дела была введена правильная организация служб снабжения и тыла. Большое внимание обращалось на устройство магазинов для хранения припасов. Так, в «Описании путешествия Чан-Чуня» говорится о больших зернохранилищах в «городе Чинкая» в Хангае[589]. Наряду с интендантской службой были созданы отряды, обеспечивавшие прокладку «военных дорог», своего рода саперные подразделения. Большое внимание уделялось военной разведке, знанию местоположения и боеспособности противника. Этой деятельностью занимались специальные послы или купцы. Как заметил Ю. Н. Рерих: «Вообще Чингисхан много сделал для сохранения сил бойцов и обеспечения операции всем необходимым»[590].

Важную роль играла продуманная система подбора командного состава. «При назначении тысячников и сотников Чингисхан не руководствовался аристократическим происхождением кандидатов, а исключительно их способностями и умением управлять людьми. Так он приказал пастуху овец Дегею быть тысячником над одним бродячим племенем. В другом случае во главе новообразованного племени был поставлен плотник Гучугур»[591]. Как считал Ю. Н. Рерих, забота о простых воинах всегда была в поле зрения Чингисхана: «Чингисхан требовал от своих военачальников постоянной заботы о людском и конском составе. «Еще сказал: нет героя, подобного Сунтаю, нет в “тысячах" (полках) подобного ему человека. Однако так как он не знает усталости от похода, не чувствует ни жажды, ни голода, то и других людей из нукеров и воинов, находящихся при нем, всех считает подобными себе в перенесении тягостей, а они не имеют силы и твердости к перенесению. По этой причине не подобает ему начальствовать войском. Подобает начальствовать войском тому, кто сам чувствует жажду и голод и соразмеряет с этим положением других, идет в дороге с расчетом и не допускает войско терпеть голод и жажду, а четвероногих отощать. На этот смысл указывает: идите шагом слабейшего из нас»[592].

Судя по приводимым сведениям, Чингисхан был не чужд пропагандистской деятельности, подчеркивая свое единство с простыми воинами; все было рассчитано на поднятие их энтузиазма. Сохранилось такое его высказывание: «Я отношусь к моим воинам, как к братьям. Участвуя в ста сражениях, я всегда был впереди. В течение семи лет я совершил великое дело и в шести странах света все подчинено одному закону»[593].

Однако куда в большей степени, нежели подобные декламации, в памяти современников сохранились жестокие меры наказания, принятые в монгольском войске для поддержания воинской дисциплины. Подробно сообщает о них Плано Карпини: «Когда же войска находятся на войне, то если из десяти человек бежит один или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются; и, говоря кратко, если они не отступают сообща, то все бегущие умерщвляются; точно также если один или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют, то их также умерщвляют, а если из десяти попадают в плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они также умерщвляются»[594]. Судя по этим данным, все бойцы каждого отряда были скреплены круговой порукой, неся ответственность не только за свое, но и за поведение своих сослуживцев в ходе боя. Историки, характеризовавшие воинскую дисциплину в монгольском войске в эпоху Чингисхана, оценивают ее словами: «железная», «суровая», «патриархальная» и т. д. Многие исследователи склонны видеть в «железной дисциплине» одну из причин побед монголов в войнах XIII в. В этом солидарны даже такие разнящиеся в оценках военного дела монголов ученые, как Ю. Н. Рерих и А. Н. Кирпичников[595].

Хотя меры поддержания дисциплины, принятые в монгольском войске, и характеризуются большой суровостью, они не были нововведением монголов. По-видимому, можно говорить об их неукоснительном проведении в жизнь во время правления Чингисхана, обеспечивавшем более высокую организованность и дисциплинированность монгольских войск в сравнении с их историческими противниками. Но победу монгольским армиям принесли, конечно, не столько страх жестоких наказаний, а высокий профессионализм, воинская выучка, боевой опыт военачальников и уверенность в своей непобедимости.

Военное искусство монголов эпохи Чингисхана привлекало пристальное внимание современников и позднейших историков. Это не удивительно, если учесть масштабы монгольских завоеваний и панический страх, который монголы вызывали у своих противников.

Если о военном искусстве монгольских племен до образования государства трудно составить сколько-нибудь определенное представление из-за недостатка источниковой базы, то особенности ведения войн монголами в XIII в. подробно отражены в описаниях современников. Правда, многие источники, свидетельства современников малоинформативны и тенденциозны, расцвечены фантастическими подробностями о жестокости и свирепости монгольских воинов, о характере их вооружения и воинского снаряжения. Таковы описания, данные монгольским войскам Матью Пэрисом, утверждавшим, что монголы «одеваются в бычьи шкуры, вооружены железными пластинами, малорослы, дородны, дюжи, сильны, непобедимы, с незащищенными ничем спинами и грудями, покрытыми доспехами»[596]. В сходных выражениях повествует о монголах и император Священной Римской империи Фридрих II: «Они не знают иных одежд, кроме воловьих, ослиных и лошадиных шкур и вплоть до настоящего времени у них не имелось никакого иного вооружения, кроме грубых, скверно сколоченных железных пластин»[597]. Правда, далее автор замечает, что монголы — «бесподобные стрелки» и их военная мощь может стать еще более грозной ввиду усиленного перевооружения европейским оружием»[598].

Гораздо более информативны наблюдения Плано Карпини, который очень обстоятельно описал различные стороны военного искусства монголов. Собранные им сведения легли в основу всех последующих исследований.

М. Иванин справедливо отмечал: «Прежде начатия войны монголы обстоятельно узнавали о внутреннем состоянии государства, на которое намерены были напасть, о военных способах его; заводили в нем тайные связи, склоняли в свою службу недовольных; сведения собирали посредством посольств, торговых сношений и шпионов»[599]. Подобная целенаправленная и всесторонняя подготовка к войне несомненно способствовала успеху затеваемой кампании.

«Поход предпринимался по совещании в общем собрании, называемом курултаем, на котором присутствовали родственники хана и важнейшие сановники государства. Там определяли число войск и проч.»[600] Хотя участники таких совещаний и не имели решающего голоса, решения единолично принимал хан, сама процедура обсуждения, уточнения целей и задач кампании, определения направления наступления и количества военных сил, назначения командующего и его помощников способствовали успеху дела.

Монгольская армия начинала войну вторжением на земли противника на нескольких направлениях, «облавным способом», обходя опорные пункты и проникая на большую глубину на территорию неприятеля, нарушая коммуникации, пути подхода войск и подвоза снаряжения, парализуя возможность сопротивления. Если они не встречали активность сопротивления, «то проникали внутрь земли, разоряя все на пути, захватывая стада, истребляя жителей, отряжая части войск для наблюдения за городами и замками…»[601]. Противник нес большие людские потери и подвергался опустошению еще до того, как его армия давала решающее сражение. Плано Карпини уделил большое внимание боевым порядкам монгольского войска в походе: «Когда они желают пойти на войну, они отправляют вперед передовых застрельщиков, у которых нет с собой ничего, кроме войлоков, лошадей и оружия. Они ничего не грабят, не жгут домов, не убивают зверей, а только ранят и умерщвляют людей, а если не могут иного, обращают их в бегство; все же они гораздо охотнее убивают, чем обращают в бегство»[602]. Ю. Н. Рерих так оценивает передовые отряды монгольского войска: «При походном движении обращалось особое внимание на обеспечение войск и на разведку противника. Впереди главных сил двигались передовые отряды — авангарды. Боевая работа отрядов облегчалась сетью тайной агентуры, содержавшейся монгольским командованием. Отряды эти двигались налегке, без обозов, удаляясь на значительное расстояние от главных сил»[603]. Подвижный авангард, не отягощенный обозами и захватом добычи, намного превосходил по мобильности войска противника, получив возможность внезапного удара, скоростного маневра, стремительного контрнаступления.

Чингисхан смог убедить своих полководцев и воинов, что общая победа важнее сиюминутного захвата добычи. Накануне решающего сражения с татарами он говорил своим полководцам: «Если мы потесним неприятеля, не задерживаться у добычи. Ведь после окончательного разгрома добыча эта от нас не уйдет…»[604]. Благодаря своей мобильности и дисциплинированности авангард монгольского войска имел значительное преимущество над противником.

Вслед за авангардом наступали главные силы монгольского войска. «За ними следует войско, которое, наоборот, забирает все, что находит; также и людей, если их могут найти, забирают в плен и убивают. Тем не менее все же стоящие во главе войска посылают после этого глашатаев, которые должны находить людей и укрепления, и они очень искусны в розысках»[605]. Задачу главных сил составляло полное уничтожение всех очагов сопротивления, чтобы в тылу армии оставались только «дым и пепел». Плано Карпини уделил много места описанию преодоления водных преград монгольским войском, что представляло серьезное препятствие для скоростного продвижения средневековых армий. «Когда же они добираются до рек, то переправляются через них, даже если они и велики, следующим образом: более знатные имеют круглую и гладкую кожу, на поверхности которой кругом они делают частые ручки, в которые вставляют веревку и завязывают, так что образуется в общем некий круглый мешок, который наполняют платьями и иным имуществом, и очень крепко связывают вместе, после этого в середине кладут седла и другие более жесткие предметы; люди также садятся в середине. И этот корабль, таким образом приготовленный, они привязывают к хвосту лошади и заставляют плыть вперед, наравне с лошадью, человека, который бы управлял лошадью. Или иногда они берут два весла, ими гребут по воде и таким образом переправляются через реку, лошадей же гонят в воду, и один человек плывет рядом с лошадью, которой управляет, все же другие лошади следуют за той и таким образом переправляются через воды и большие реки. Другие же, более бедные, имеют кошель из кожи крепко сшитый; всякий обязан иметь его. В этот кошель, или в этот мешок они кладут платье и все свое имущество, очень крепко связывают этот мешок вверху, вешают на хвост коня и переправляются как сказано выше»[606]. С помощью таких простейших традиционных плавсредств монгольские войска оперативно форсировали большие реки.

Основой наступательной стратегии монголов было уничтожение живой силы противника. При обнаружении места расположения вражеского войска они, имея преимущество в скорости передвижения, проводили разведку боем. «Надо знать, что всякий раз как они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победить, то отступают опять к своим; и это они делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду, и если их враги преследуют их до вышеупомянутой засады, они окружают их и таким образом ранят и убивают»[607]. Подобный прием притворного бегства и заманивания в засаду был издавна известен кочевникам. Мобильность конных армий позволяла монгольским полководцам своевременно менять направление главного удара, концентрировать силы, создавая численный перевес «в нужный момент в нужном месте». «Точно также, если они видят, что против них имеется большое войско, они иногда обходят его на один или два дня пути и тайно нападают на другую часть земли и разграбляют ее, при этом они убивают людей, разрушают и опустошают землю. А если они видят, что не могут сделать и этого, то отступают назад на десять или двенадцать дней пути. Иногда также они пребывают в безопасном месте, пока войско их врагов не разделится, и тогда они приходят украдкой и опустошают всю землю. Ибо в войнах они весьма хитры, так как сражались с другими народами уже сорок лет и даже более»[608]. Монгольская конница могла не только быстро передвигаться, но и в сжатые сроки преодолевать большие расстояния. Например, «авангард Субедея-багатура в Венгрии за три дня прошел 290 км. Обычные переходы делались по 50 км»[609]. Во время переходов обращалось внимание на разведку, безопасность передвижения и охрану полевых лагерей. Лагеря укреплялись повозками. М. Иванин приводит сведения о том, что во «время стоянки лагерем, в случае опасности от неприятельских нападений, окапывались рвом и укрепляли стан»[610].

Многие исследователи военного искусства монголов обращали внимание на тактику конного боя, применяемую монгольскими войсками. М. Иванин отмечал, что перед началом большого сражения с неприятельской армией монгольские полководцы концентрировали свои силы, собирая в единый кулак «рассеянные отряды монголов для осад, для наблюдения крепостей, для грабежа, для прикрытия обзоров и для пастьбы стад, быстро сосредотачивались…»[611]. Очень подробно охарактеризовал тактические возможности монгольской конницы Ю. Н. Рерих: «Для монгольской конной тактики характерно сочетание огня и удара. Огневое нападение всегда предшествовало конному удару»[612]. Плано Карпини дал подробное описание характера построения монгольского войска перед боем. «Когда же они желают приступить к сражению, то располагают все войска так, как они должны сражаться. Вожди или начальники войска не вступают в бой, но стоят вдали против войска врагов и имеют рядом с собою на конях отроков, а также женщин и лошадей. Иногда они делают изображения людей и помещают их на лошадей; это они делают для того, чтобы заставить думать о большем количестве воюющих»[613]. Подобные хитрости преследовали цель дезориентировать и морально подавить противника. «Перед лицом врагов они посылают отряд пленных и других народов, которые находятся между ними, может быть, с ними идут и какие-нибудь татары. Другие отряды более храбрых людей посылают далеко справа и слева, чтобы их не видели их противники, и таким образом окружают противников и замыкают в середину; и таким образом они начинают сражаться со всех сторон. И хотя их иногда мало, противники их, которые окружены, воображают, что их много. А в особенности бывает это тогда, когда они видят тех, которые находятся при вожде или начальнике войска, отроков, женщин, лошадей и изображения людей, как сказано выше, которых они считают за воителей и вследствие этого приходят в страх и замешательство»[614].

Подобное построение характерно для традиционной тактики кочевников — рассыпного строя, стремления охватить противника по фронту и с флангов, заманив под перекрестную стрельбу с трех сторон. Помещая в переднюю линию в центр построения военнопленных или союзников, монгольские полководцы подставляли их под главный удар противника, заманивая его в глубину своего эшелонированного построения. Перед боем «строились в несколько линий, имея в резерве монголов и тяжелую конницу, а в передних линиях союзников и легкие войска»[615]. «Для атаки противника монгольская конница принимала эшелонное построение (5 эшелонов)»[616]. Глубоко эшелонированное построение оставляло монгольским полководцам более широкие возможности для маневра на поле боя, чем у противника. Охватив построение противника, монголы начинали бой стрельбой из луков с дистанции полета стрелы, нанося урон врагу, оставаясь неуязвимыми. Они «начинали атаку издали метанием стрел, кои умели бросать необыкновенно метко…»[617], «Бой начинался лучниками, которые огнем своих стрел поражали линии противника»[618].

Высокая эффективность стрельбы достигалась хорошей выучкой стрелков, большой скоростью полета стрел и частотой выстрелов. Надо полагать, что стрельба велась не хаотично, а залпами с очень небольшим интервалом между ними, так что при «столкновении на войне стрелы у них, как говорят, не летят, а как бы ливнем льются…»[619]. В результате этого массированного обстрела противник нес большие потери. В ходе стрельбы монголы «стреляют метко, бьют и вражьих коней и людей. Часто враг терпит поражение потому, что кони его бывают перебиты»[620]. Монголы стремились решить участь сражения именно на начальной фазе боя, дабы самим понести минимальные потери. Это хорошо подметили современники. Как отметил Плано Карпини: «Однако надо знать, что если можно обойтись иначе, они неохотно вступают в (ближний. — Ю. X.) бой, но ранят и убивают людей и лошадей стрелами…»[621]. По сообщению Юлиана «мечами и копьями они, по слухам, бьются менее искусно»[622]. Если противник держался стойко, монголы пытались расстроить его ряды, спровоцировав притворным бегством. «Часто применялся маневр ложного отступления, чтобы заманить противника в засаду»[623]. Либо предоставляли врагу возможность для отступления, чтобы нанести решающий удар в момент отхода. «А если случайно противники удачно сражаются, то татары устраивают им дорогу для бегства, и сразу, как те начнут бежать и отделяются друг от друга, они их преследуют и тогда, во время бегства, убивают больше, чем могут умертвить на войне»[624]. По данным Ю. Н. Рериха, «порой лучники спешивались и вели пеший огневой бой (ср.: комбинированный бой современной конницы)»[625].

Лишь когда у противника «люди и лошади ослаблены, тогда они вступают с ними в (ближний. — Ю. X.) бой»[626]. Как писал Ю. Н. Рерих: «Разомкнутые шеренги всадников (монгольская лава) следовали одна за другой и поражали противника огнем стрел и холодным оружием, причем стремились к глубоким обхватам флангов противника. Конный бой завершался атакой ударной группы, состоявшей из панцирной или таранной конницы, вооруженной саблей и пикой, которая направлялась в слабое место боевого построения противника, обнаруженное во время первой фазы боя»[627]. В ходе этой первой фазы шеренги монгольских всадников находились в постоянном движении, накатываясь на противника, проскакивая вдоль строя и возвращаясь на исходную позицию. И так пока враг не дрогнул. Такая тактика требовала хорошего управления войсками, выучки и дисциплины. Значение сохранения строя подчеркивал в обращении к своим полководцам сам Чингисхан: «В случае же отступления все мы обязаны немедленно возвращаться в строй и занимать прежнее место. Голову с плеч тому, кто не вернется в строй или же не займет своего первоначального места»[628]. Важность управления атакующими в ходе сражения подчеркивали исследователи военного искусства монголов. По мнению М. Иванина: «Части их войск употребляли разные сигналы; начальники, стоя сзади, наблюдали ход сражения и посредством знаков или посыльных отдавали приказания»[629].

Больше подробностей на этот счет приводит Ю. Н. Рерих: «В монгольской коннице широко применялся способ немого учения. Во время боя приказы передавались знаками: в каждом эскадроне (сомоне) значковые повторяли сигнал (белые и черные значки). Всякое действие должно было быть доведено до конца»[630]. Ближний бой отрядов монгольской тяжеловооруженной конницы не привлек должного внимания современников и последующих исследователей. Возможно, вследствие того, что панцирная конница у монголов вступала в бой, когда его исход был фактически решен. Отряды тяжелой конницы атаковали дрогнувшего, нарушившего плотность построения противника. Их главной задачей было сломить остатки организованного сопротивления, обратить неприятеля в бегство. Атака должна была вестись плотно сомкнутым строем с использованием пик и сабель.

После того как противник не выдерживал и обращался в бегство, монголы преследовали его, нанося потери большие, чем в ходе боя. «Противник преследовался до полного уничтожения и это особенно хорошо понимали монгольские командиры»[631]. Главная роль в истреблении бегущих принадлежала подвижной легкой коннице. Монгольские войска, овладев метательной техникой китайцев, по-видимому, одними из первых в кочевом мире, применили ее в полевых сражениях. «Были примеры, что монголы употребляли метательные орудия и в сражениях; например в Венгрии, 1241 г., Батый овладел мостом через р. Сайо посредством катапульт»[632]. Однако эти новшества не получили широкого распространения, поскольку и традиционные приемы ведения боя были достаточно эффективны.

В сравнении с кочевниками древности и раннего средневековья монголы достигли большого прогресса в крепостной войне. Только научившись брать крепости, они смогли завоевать оседло-земледельческие государства. В источниках уделяется большое внимание этой стороне военного искусства монголов. «Всякий раз при наступлении на большие города (они) сперва нападают на маленькие города, захватывают (в плен) население, угоняют (его) и используют (на осадных работах). Тогда (они) отдают приказ о том, чтобы каждый конный воин непременно захватил десять человек. Когда людей (захвачено) достаточно, то каждый человек обязан (набрать) столько-то травы или дров, земли или камней. (Татары) гонят (их) день и ночь; если (люди) отстают, то их убивают. Когда (люди) пригнаны, (они) заваливают крепостные рвы (вокруг городских стен тем, что они принесли), и немедленно заравнивают (рвы); (некоторых) используют для обслуживания (колесниц, напоминающих) гусей, куполов для штурма, катапультных установок и других (работ). (При этом татары) не щадят даже десятки тысяч человек. Поэтому при штурме городов и крепостей (они) все без исключения бывают взяты. Когда городские стены проломлены, (татары) убивают всех, не разбирая старых и малых, красивых и безобразных, бедных и богатых, сопротивляющихся и покорных, как правило, без всякой пощады. Всякого, к го при приближении противника не подчиняется приказу (о капитуляции), непременно казнят, пусть даже (он) оказывается знатным»[633]. Автора «Мэн-да бэй-лу» Чжао Хуна привлекло использование монголами военнопленных во время штурма.

Значительно более информативны сведения об используемых монголами приемах крепостной войны, приводимые Плано Карпини, содержащиеся в специальном разделе «Об осаде укреплений». «Укрепления они завоевывают следующим способом. Если встретится такая крепость, они окружают ее, что никто не может войти или выйти; при этом они весьма храбро сражаются орудиями и стрелами и ни на один день или на ночь не прекращают сражения, так что находящиеся на укреплениях не имеют отдыха; сами же татары отдыхают, так как они разделяют войска, и одно сменяет в бою другое, так что они не очень утомляются. И ести они не могут овладеть укреплением таким способом, то бросают на него греческий огонь; мало того, они обычно берут иногда жир людей, и выливают его в растопленном виде на дома; и везде, где огонь попадает на этот жир, он горит, так сказать, неугасимо… А если они не одолевают таким способом, и этот город или крепость имеет реку, то они переграждают ее или делают другое русло и, если можно, потопляют это укрепление. Если же этого нельзя сделать, то они делают подкоп под укрепление и под землею входят в него в оружии. А когда они уже вошли, то одна часть бросает огонь, чтобы сжечь его, а другая часть борется с людьми того укрепления. Если же и так они не могут победить его, то ставят против него свой лагерь или укрепление, чтобы не видеть тягости от вражеских копий, и стоят против него долгое время, если войско, которое с ними борется, случайно не получит подмоги и не удалит их силою»[634].

Обращает на себя внимание обилие разнообразных приемов осады и штурма, использование новых для кочевников технических средств. М. Иванин упоминает употребление монголами «огненных стрел» и возможно «ракет»; а также возведение вокруг осажденной крепости рвов, валов, стен; сооружение башен и т. д. Все эти работы проводились силами военнопленных и союзников[635]. Однако нельзя умалять роль монгольских полководцев, правильно оценивших возможности камнеметной техники для штурма крепостей, умело и широко применявших его в ходе завоевательных войн. В составе монгольских войск появились отряды камнеметчиков, во главе которых стояли монгольские военачальники. Среди монголов появились артиллерийские командиры — Аньчжур, Тэмутар, Яньмухай[636] и др. Широко привлекались в монгольские войска артиллеристы китайцев, чжурчжэней, мусульман[637]. Монголы вели войны с большой жестокостью. В источниках нередко упоминается, что они после успешного сражения истребляли не только оказавших сопротивление, но и сдавшихся в плен. При захвате городов убивали «всех не разбирая старых и малых, красивых и безобразных, бедных и богатых, сопротивляющихся и покорных, как правило, без всякой пощады»[638]. Особую ярость и ожесточение вызывало упорное сопротивление. Как писал М. Иванин: «Истребление неприятельских воинов при взятии городов или по одержании победы было постоянным их правилом…»[639]. Необходимость «полного уничтожения» противника, отмечал Ю. Н. Рерих, «хорошо понимали монгольские командиры»[640]. Некоторые исследователи именно в этой жестокости по отношению к противнику видят причину грандиозных военных успехов монголов[641]. Вряд ли с этим можно согласиться. Многие жестокие приемы ведения войны, в том числе повальное истребление взрослого мужского населения, опустошение территорий, разрушение городов, угон оставшегося населения, использование военнопленных в качестве прикрытия и т. д., были известны в кочевом мире и до Чингисхана. Другое дело, что масштабы монгольских завоеваний были несоизмеримы с предшествующими войнами кочевников, им соответствовали и масштабы разрушений и гибель населения покоренных стран. Жестокость по отношению к противнику была сознательным стремлением подавить его волю к сопротивлению, внушить страх. И судя по источникам, монголы во многом преуспели в этом отношении. В некоторых из них монголы описаны фантастическими существами, внушавшими «ужас и отвращение», наводившими панику на тех, кто подвергся нападению[642]. Этим в немалой степени облегчалась борьба с напуганным противником.

Основу военных успехов монголов составила высокая боеспособность и дисциплинированность войск, жесткая централизация военной организации, достаточный уровень вооруженности и технической оснащенности. Высокая профессиональная подготовка воинов достигалась целенаправленным воспитанием с детских лет. Как писал Чжао Хун: «Татары рождаются и вырастают в седле. Сами собой они выучиваются сражаться. С весны до зимы (они) каждый день гоняются и охотятся»[643]. Как и у других кочевников, огромную роль в военной подготовке монголов играли облавные охоты. «Когда они ходят охотиться на зверей, то собираются в большом количестве, окружают местность, про которую знают, что там находятся звери, и мало по малу приближаются друг к другу, пока не замкнут зверей друг с другом, как бы в круге, и тогда пускают стрелы»[644]. По мнению Ю. Н. Рериха, облавные охоты служили «своего рода тактическими учениями в монгольских войсках». Он приводит сведения из «Великой Ясы» Чингисхана: «Когда нет войны с врагами, пусть предаются — учат сыновей, как гнать диких зверей, чтобы они навыкли к бою и обрели силу и выносливость, и затем бросались на врага, как на диких животных, не щадя (себя)»[645].

Стратегия монголов в начальный период создания государства была традиционной для всех кочевых объединений: единодержавие в Центральной Азии, контроль над караванной торговлей через Восточный Туркестан, навязывание даннических отношений Китаю. Однако сразу после объединения всех кочевых племен Центральной Азии под своей властью Чингисхан стал ставить перед своим войском все новые и новые захватнические цели. Впервые в истории кочевого мира перманентно наступательная стратегия монголов была в широких масштабах распространена на оседло-земледельческие страны почти всего Евразийского континента. Целью Чингисхана и его ближайших преемников стало покорение всего мира в известных им пределах. Монголам удалось подчинить и объединить почти все кочевые племена степного пояса Евразии. Используя возросшие людские ресурсы, они завоевывали обширные территории земледельческих государств. С помощью сил подвластных оседлых народов подчинили многие районы, далекие от степей, поставили под свой контроль моря и острова. Наступательная стратегия монголов была логическим завершением стремления к единодержавию, характерного для всех кочевнических государственных образований. Монгольская империя могла существовать, пока ее войска одерживали победу на всех фронтах. Однако возможности кочевой империи, даже объединившей все степные племена, не беспредельны. По мере захвата все новых и новых земель наступательный порыв монгольских войск постепенно выдыхался. Встретив упорное сопротивление в Восточной и Центральной Европе, на Ближнем Востоке, в Японии, монголы были вынуждены отказаться от реализации планов мирового господства. Чингисиды, управлявшие отдельными улусами, втянулись в междуусобные войны. Монголы постепенно утратили военное и политическое могущество.

Военное искусство монголов по-разному характеризовалось учеными. Многие из них отмечали большой вклад монголов в мировую историю военного искусства. По мнению Л. Гарта, «по масштабу и искусству, по внезапности и подвижности, по применению стратегии и тактики охвата проведенные монголами кампании не имеют себе равных в истории»[646]. Высоко отзывался о военном искусстве монголов Ю. Н. Рерих: «Во время своих походов монголы редко превосходили численно своих противников. Малочисленные отряды монгольской конницы одерживали блестящие победы не числом сабель, но правильной стратегической мыслью своих вождей, прекрасной тактической подготовкой, маневренностью, железной дисциплиной частей и выносливостью людей и коней»[647]. Он считал, что «походы Чингисхана имеют выдающееся значение для военной истории. Не будет преувеличением сказать, что они создали эпоху в истории военного искусства.

Многое в тактике монголов XIII в. настолько современно, что заслуживает самого глубокого изучения. Впервые в истории Среднего и Дальнего Востока военные операции велись хорошо организованными и обученными войсками. Этой регулярной организацией монгольских войск объясняется легкость их побед над противником, который часто был более многочисленным»[648]. «Многое в этой тактике было заимствовано монголами от своих предшественников — хуннов, жуань-жуаней, тюрков, но многое несомненно принадлежит национальному творчеству монголов и было впервые введено их гениальным вождем Чингисханом. Начала регулярности, положенные в основу организации монгольского войска, и дали победу монгольским ханам над плохо дисциплинированными полчищами их противников…»[649]. Впрочем, существует мнение, что монголы не внесли ничего нового в военное искусство. А. Н. Кирпичников полагает, что монголы, «стоявшие на весьма низкой ступени общественного и хозяйственного развития, не совершили переворота в военном деле и не были изобретателями новых боевых средств»[650]. Правда, он же считает, что «монгольские полчища впервые за несколько истекших столетий принесли миру новую войну, основанную на тотальном уничтожении целых народов и их культуры»[651].

Проанализировав доступный круг источников по вооружению, формам военной организации и военному искусству монголов, можно с уверенностью утверждать, что в своих основных чертах их военное дело основано на традициях, унаследованных от центральноазиатских кочевников, в особенности тюркоязычных и монголоязычных кочевников восточной части Центральной Азии. Комплекс вооружения монголов соответствовал общему уровню его развития в кочевом мире в эпоху развитого средневековья. По мере расширения монгольских завоеваний, монгольское оружие становится образцом для заимствования и определяет направленность развития вооружения во всем кочевом мире. Существенно новым для кочевников было освоение монголами осадной техники, способствовавшее завоеванию оседло-земледельческих государств.

Формы военной организации у монголов также были глубоко традиционны для кочевников Центральной Азии. Централизованная военно-административная система деления войска и народа, унаследованная от предшественников, доведена ими до совершенства. Черты «регулярности» и профессионализма были распространены с гвардии на всю армию. Существенным нововведением явилось появление технических и вспомогательных подразделений, службы снабжения. Монгольская армия стала массовой, регулярной и профессиональной. Ее личный состав отличала профессиональная подготовка и дисциплинированность, командный состав — большой боевой опыт и умение.

Применяя традиционные тактические приемы ведения боя, монголы достигли необычных, ошеломляющих по масштабам результатов. Конечно, этому способствовала в ряде случаев благоприятная военно-политическая ситуация.

Военное дело монголов и по уровню развития вооружений, и по форме военной организации, и по развитию военного искусства необходимо признать наивысшей точкой эволюции военной сферы жизнедеятельности в кочевом обществе. Однако в нем отчетливо проявились и противоречия — гипертрофированное усиление наступательной мощи в ущерб обороне. Захваченные огромные территории невозможно было удержать силой оружия. Монгольская военно-административная система и государственность начали разрушаться уже в процессе своего создания, а с течением времени пали под напором центробежных тенденций и в результате сопротивления покоренных племен и народов. Тем самым были продемонстрированы ограниченные возможности эволюции кочевого общества в военной сфере жизнедеятельности, даже в период ее максимального подъема.

В эпоху развитого средневековья в эволюции военной техники произошло решающее событие, кардинальным образом изменившее соотношение сил между оседло-земледельческим и кочевым миром в военном деле и определившее постепенный упадок военного могущества кочевников. В XIV в. в Китае, на Переднем Востоке и в Европе постепенно распространяется огнестрельное оружие, знаменующее собой начало новой эры в военном деле. Его освоение изменило все стороны военной деятельности, включая производство военной техники, формы военной организации, приемы ведения боя и способы войны. Но кочевое общество, основанное на экстенсивной скотоводческой экономике и натуральном хозяйстве, оказалось не способным к освоению новых форм производственной деятельности с разделением и кооперацией труда и безнадежно отстало в военно-технической области, утратив и военное преимущество своего культурно-хозяйственного типа.