Ворлок из Гардарики

Глава 14 Пламя скардаборга

Погожим, по-летнему теплым днем вересня норвежский флот приблизился вплотную к берегами Англии. Здесь холмы, укрытые начавшими желтеть лесами, полого сбегали к морю. В устье небольшой речушки — морским дреки ни за что не подняться вверх по течению — стоял город, обнесенный частоколом. Город, на взгляд Вратко, маленький — куда ему до Новгорода либо Ладоги, но Хродгейр сказал, что это главная крепость здешнего края.

Отсюда, с самого севера графства Нортумбрия (урманы называли его — Нортимбраланд), Харальд Суровый решил начать завоевание Английского королевства.

Войску было приказано высаживаться на берег, вытаскивать корабли подальше, чтобы не смыло приливом, вооружаться и готовиться к сражению.

Хродгейр строго-настрого запретил Марии и Рианне покидать «Слейпнир». Черный Скальд очень не хотел нарваться на гнев конунга. Никто из его дружины не делал секрета из того, что с ними плывет найденная в подземельях Скара Бра девочка. Сигурд пустил слух, что ученик скальда, русич по кличке Подарок Ньёрда, учится у нее древней речи и заодно выслушивает и запоминает старинные сказания. К чудачествам скальдов относились с пониманием. А тем более к чудачествам такого бойца, как Хродгейр. Да и Вратко после королевского суда на Оркнеях, когда сам Харальд признал его невиновность, пользовался всеобщим… если не уважением, то уж снисхождением точно. Что возьмешь с сочинителя? Им нужно и легенды знать, и случаи всякие интересные запоминать, чтобы висы выходили красивыми и за душу брали.

А вот присутствие королевны тщательно скрывалось. Каждый из хирдманов Хродгейра готов был скорее откусить себе язык, нежели проболтаться. Ее нарядили в мужскую одежду: сапоги с мягкими голенищами, крашенные ежевикой порты, полотняную рубаху, а поверх меховую безрукавку. Косу Мария убрала под мохнатый треух — несмотря на теплое лето, многие викинги ходили в шапках и не видели в том ничего зазорного. Так что парнишка, на которого теперь походила конунгова дочь, не должен был привлекать излишнего внимания. Правда, тот, кто знал всех воинов Хродгейровой дружины, мог бы удивиться — что это Черный Скальд безусую детвору на боевом корабле приваживает? От удивления поползли бы разговоры и слухи. Глядишь, и докатится отголосок до недоброжелателя. Вот потому и запретил Хродгейр Марии Харальдовне на берег выбираться. А чтобы не заскучала, оставил пикту и новгородца.

Вратко не сильно расстроился, что не примет участия в сражении. Пускай урманы в бой рвутся. А он — словен. Нет, нельзя, конечно, сказать, что в округе Новгорода одни лишь пахари, мастеровые и купцы обретаются. Воинов там тоже хватает. Еще князь Рюрик в незапамятные времена свеев бил, а его воевода, Олег, на данов такого страха нагнал, что они навсегда зареклись в русские земли ходить. И нынешний князь, Владимир Ярославич, воин серьезный. Пожалуй, как водитель оружных тысяч не уступит никому из западных королей. Ну, разве что таким матерым волкам, как Харальд Суровый или Вильгельм Нормандский… Так они и не идут на Новгородское княжество с мечом — своих забот полон рот с английской короной. А налезут какие-нибудь поляки или германцы, живо получат хороших. Да и не будет Новгород в одиночку сражаться — и Киев поддержит, и Переяслав, где тоже дети Ярослава Мудрого княжат. А что? Брат брату всегда помогать должен. На том и мир стоит.

Убедил себя таким образом, что русичу лучше за викингами не гнаться, а наблюдать за боем со стороны. Это если бой будет — на месте жителей городишка Вратко сдался бы не задумываясь. Мария объясняла — Харальд Суровый идет не в набег. В прежние годы, при Харальде Синезубом или Эйрике Кровавая Секира, урманы налетали пограбить, рабов захватить и возвращались на родину, в суровые фьорды. Сейчас норвежский конунг собирается править новой землей. Там, где можно обойтись без кровопролития, обойдется. Танов и эрлов саксонских, которые принесут ему клятву верности, обижать не станет, а примет наравне со своими ярлами и херсирами, на пиру посадит за столом рядом со всеми, выделяя только по заслугам, но никак не по месту рождения. И мирных жителей никто просто так, за здорово живешь, убивать и грабить не станет. Нет, обложат, конечно, оброком. Тут деваться некуда — войско кормить надо. Но умный хозяин не будет морить голодом дойную корову и без нужды не загонит насмерть доброго коня.

Вот так они и остались на дреки вместе с четверкой охранников, которым на сей раз выпал жребий оставаться вне боя. Игни, Хрольв, Свен и Гуннар-кормщик. Викинги очень переживали, что пропустят забаву. И сожалели они не о добыче, которую наверняка упустят, а о воинской славе, проходящей мимо.

Особенно грустил Гуннар, баюкая свое любимое копье, имевшее собственное имя — Злое Жало.

— Даже Сигурд, из которого песок на палубу сыплется, — возмущался кормщик, — и тот идет! А я не при делах, словно женщина или ребенок…

— А будешь ныть, — ответил ему Хродгейр, — станешь похож на глупую женщину или маленького ребенка, которым не купили безделушку на торге в Хедебю.

Гуннар нахохлился и замолчал.

Викинги отправлялись к городу (саксы называли его Скарборо, а урманы — Скардаборг), подбадривая друг друга и отпуская шуточки, к которым за время путешествия Вратко уже настолько привык, что жизни без них не мыслил. Дружинники, как могли, поднимали себе настроение.

Неизвестно, расползся ли слух о предсказании Марии Харальдовны или просто беда не ходит одна, а дурные пророчества являются к разным людям одновременно, но черных воронов и злую великаншу видели — или утверждали, что видели, — многие.

Хирдману конунга по имени Гюрд приснилась сидящая на камне бабища, которая кормила человечьим мясом орлов и воронов, а потом сказала такую вису:

Другой воин по имени Торд из дружины Эйстейна Тетерева, сына Торберга сына Арни, близкого сподвижника Харальда, видел во сне другую троллиху, не менее страшную. Она кормила гигантских волков людскими телами, и, по словам Торда, то были тела урманского воинства. Великанша тоже сказала вису, назвать которую предсказанием удачного похода не смог бы никто, даже самый уверенный в себе глупец:

Не оставили плохие предчувствия и самого Харальда. Конунг долго молчал, но после высадки на берег Кливленда признался ближним ярлам и верным хирдманам, что перед отплытием, когда он в последний раз ночевал в Нидаросе, во сне к нему пришел его брат Олаф. Конунг, прозванный Святым за мудрость, долготерпение и умение прощать. В молодости он был таким же викингом, но нашел в себе силы стать хранителем мира на землях Норвегии, за что и погиб — и чернь, и знать не прощает правителю доброты, приравнивая ее к слабости. Харальд Сигурдассон ошибок брата не повторял. Держал ярлов и херсиров в кулаке, а уж бонды и вовсе пикнуть не смели, не то что восстания учинять.

Конунг не просил ближних воинов держать его сон в секрете, и очень быстро его слова стали достоянием всех.

Олаф во сне посетовал, что Харальд нацелился на кусок, который ему не по зубам. Время «датских денег» давно миновало для Англии. Войско короля Гарольда сильно и многочисленно, свита предана по-настоящему, без показухи, а хускарлы отчаянно храбры, и в бою каждый стоит двух викингов.

На прощание Олаф Харальдсон сказал вису:

«Опять волки», — подумал Вратко, глядя вслед уходящим колоннам пехоты.

Эйстейна Тетерева конунг отправил на север вдоль побережья собирать дань с поселян. Ульв сын Оспака пошел на юг с той же целью. А ярл Тостиг на своих ладьях держал курс еще южнее, чтобы прикрыть крыло норвежского войска от возможного нападения графа Моркара Нортумбрийского, сына Эльфгара, графа Мерсии. Неопытный, но горячий Моркар обязательно полезет на рожон. В Нортумбрии сильное войско, а молодой граф горит желанием добиться ратной славы.

Основные же силы Харальда шли прямиком к стенам Скардаборга.

Стоя у резного дракона, чью шею он обнимал, Вратко представлял себе, как шагают викинги человек за человеком, отряд за отрядом. Наверное, здорово идти, ощущая рядом локти и плечи испытанных соратников, готовиться к бою. Ведь ни для кого не секрет, что урманы живут войной. Даже Один, их верховный бог, забирает к себе в палаты, на вечный пир, умерших с оружием в руках, а трусам остается незавидная доля — скитаться в ледяной пустыне подземного мира. Парень задумался… На миг ему захотелось быть не на корабле, в безопасности, а вместе с дружинникам идти к городу. Опасные мысли, сказал себе Вратко и постарался отогнать их.

— Терпеть не могу Эйстейна Тетерева, — вдруг проговорила Мария.

Вратко и не заметил, когда она подошла и оперлась о борт ладонями.

— Почему? — удивился словен. — Он вроде бы ничем позорным себя не замарал…

— Отец хочет меня замуж отдать. За тетерева. Он бы еще глухаря нашел где-нибудь.

— А ты, дроттинг?

— Что я?

— Хочешь за него пойти?

Королевна презрительно скривилась.

— Еще не хватало! Я сказала отцу, что в Норвегии женщины имеют право слова, когда речь заходит о замужестве. И напомнила, как он добивался согласия матери.

— Харальд-конунг любит тебя, дроттинг. Он неволить не станет.

— Не станет, — кивнула Мария. — Но мне иногда кажется, что в нем слишком мало осталось от викинга. Он очень хочет походить на королей-южан. А теперь еще захватит корону Англии…

— У нас рассказывали, — попытался утешить ее Вратко, — что Анна Ярославна, сестра твоей матери, тоже не хотела ехать к франкам. Зато теперь правит всей державой. Троих сынов королю Генриху родила.

— Родить троих сынов — не значит быть счастливой, — возразила Мария. — Она писала письма моей матери, и что-то я не помню, чтобы радовалась семейному счастью.

— У нас женщины выбирают себе мужей, — тихо сказала Рианна. Оказывается, она тоже тут! — Только это может быть правильным.

— Я бы хотела перенестись лет на триста тому назад и жить на ваших землях, — грустно заметила королевна.

«А в норах? — подумал Вратко, почувствовав, что ему неприятен этот разговор. — А попасть под меч римлянина? Надо жить в свое время и в своей земле. И радоваться этому».

— А ты убеги с ним, — неожиданно сказала Рианна.

— С кем? — смутилась Мария. — О ком ты говоришь?

— О воине с серебряной прядью в бороде.

Дочь конунга вспыхнула, покосилась на Вратко. Словен сделал вид, будто рассматривает крепостную стену далекого Скардаборга. Норвежцы уже копошились вокруг. Горожане заперли ворота, и сейчас их шлемы торчали поверх частокола. Смешные! Разве могут они противостоять такой силище? На взгляд словена, саксам нужно было попросту сдаться на милость победителя, чтобы избегнуть кровопролития и разграбления города.

— С чего ты взяла, будто я хочу убежать с Хродгейром? — спросила Мария.

— Я вижу, — просто и без затей ответила Рианна.

— Глупости говоришь!

— Так уж и глупости!

— А я сказала — глупости! Ни с кем я не хочу убегать! — Королевна говорила горячо, стараясь убедить пикту в своей правоте, но голос ее звучал так, будто бы дочь конунга оправдывается.

Вратко вздохнул. Вроде бы обе не простого рода, наследницы многих поколений славных предков, а болтают языками, словно самые обычные девчонки. И все одно и то же на уме…

Парень недолго раздумывал — перепрыгнул через борт и оказался на истоптанной траве. Он заприметил одинокое дерево в сотне шагов от «Слейпнира». Если устроиться на толстом суку, то Скардаборг будет как на ладони. Любопытно поглядеть, как Харальд решит приневолить непокорных горожан. Начнет переговоры или бросит дружины на приступ?

— Эй, Подарок! — окликнул новгородца Гуннар. — Не потеряйся!

— Не был ты в наших лесах, — рассмеялся словен. — А здесь и захочешь, не заблудишься. В трех соснах-то…

— Я был в ваших лесах, — подмигнул кормщик. — Там темно, как ночью, и холодно даже летом. А ты опасайся не деревьев, а людей. Понял?

— Я запомню твои слова! — обнадежил норвежца Вратко и побежал вприпрыжку к облюбованному дереву.

Забраться и утвердиться на ветке ясеня в десятке аршин над землей оказалось легко и просто. В самом деле, отсюда открывался отличный вид на осажденный город. Можно было посчитать всех защитников в клепаных шлемах, рассмотреть рисунок на знаменах — вставший на задние лапы лохматый красный зверь с оскаленной пастью и загнутым за спину хвостом. Саксы время от времени постреливали из луков. Лениво и неохотно, ибо на каждую их стрелу прилетал сразу десяток урманских. Одни воины Харальда со сноровкой, выдающей опытных бойцов, прикрывались большими круглыми щитами, выглядывая из-за которых давали слаженные залпы поверх частокола. Другие деловито таскали хворост и валежник из ближнего леса. Скоро неподалеку от крепостного вала образовались шесть здоровенных куч. «Прямо купальские костры», — подумал Вратко. Он вдруг представил, как викинги начинают прыгать через пламя, взявшись за руки, как влюбленные парочки, и расхохотался, едва не свалившись с дерева. Какие только глупости не приходят порой в голову.

Тем временем урманы и вправду разожгли костры. Свежий ветер весело раздувал огонь, рванувшийся тотчас к небесам, гнал облака светящихся искр.

Что задумал конунг?

Защитники Скардаборга забеспокоились, участили стрельбу. За что и поплатились. Сразу полдюжины саксов свалилось со стены, пробитые урманскими стрелами.

Викинги, разобрав вилы, найденные, очевидно, в ближайшей деревушке, принялись подхватывать полыхающие головни и под прикрытием щитоносцев метать их через стену.

Вот и стал ясен замысел Харальда. Непокорный город должен быть уничтожен, стерт с лица земли. А его жители погибнут в огне, и их души отлетят к… ну, какому богу они молятся, к тому и отлетят.

За частоколом раздался слитный, протяжный крик. Вопль ужаса был слышен даже на побережье. То тут, то там в городе замелькали багровые отсветы. Это занимались пожары, тушить которые жители Скардаборга не успевали.

Вратко содрогнулся, представив, какая страшная гибель ожидает не только воинов, но и их семьи — жен, детей, стариков. Он не мог не признать: норвежский конунг сумел найти самый простой и самый надежный способ достижения цели. Туго придется английскому королю, какой бы сильной ни была его дружина, каким бы боевым духом ни горело ополчение.

Как и раньше, беспорядочно метавшиеся мысли сложились в звучные строки висы, которую новгородец проговорил в голос, с удовольствием отбивая ритм кулаком по шершавому стволу:

— Колдуешь, змееныш? — послышался снизу злой и насмешливый голос.

Вратко опустил голову.

Под ясенем стоял хевдинг Модольв Кетильсон по прозвищу Белоголовый. Серые глаза буравили новгородца. Щека, помеченная шрамом, чуть-чуть подергивалась. Урман покачивался, перекатываясь с пятки на носок. Рядом с ним сутулился отец Бернар, хитро поглядывая на парня. А за их спинами замерли четверо воинов в кольчугах и шлемах — крепкие и бородатые. Из них выделялся один, заросший окладистой рыжей бородой, на вид жесткой, как кабанья щетина. Ростом он превосходил любого из Харальдового войска. Пожалуй, только Олаф мог поспорить с ним шириной плеч. Длинные руки с огромными кулачищами свешивались почти до колен. Будто не человек, а леший. Еще и бурая медвежья шкура вместо плаща. Такого встретишь ночью — сердце остановиться может с перепугу.

Если бы урманы явились под дерево без монаха, Вратко, быть может, и смолчал бы. Здравый смысл взял бы верх над неприязнью. Но вид отца Бернара действовал на Вратко, словно запах рыбы на кота.

— Не вам, от боя бегающим, меня обвинять! — ответил он дерзко и дрыгнул ногой, словно отгоняя навязчивую собачонку. — Идите сражаться вместе со всеми!

— Щенок! — зарычал Модольв. — Да я тебя сейчас за шиворот…

— И носом в дерьмо! — сиплым голосом произнес бородач в медвежьей шкуре.

— Руки коротки! — Вратко покрепче обхватил толстый сук. Пускай попробуют достать! Еще поглядим, кто по деревьям лучше лазает.

— Чтоб такого дерьмеца, как ты, поучить, я и рук марать не буду. — Кетильсон напоказ засунул ладони за широкий пояс.

— Конечно, с Хродгейром ты уже попытался справиться, да рога обломал! — Словен чувствовал, что зарывается, но остановиться уже не мог.

— Вождь, может, его стрелой сшибить? — негромко поинтересовался светлобородый курносый воин в шлеме с наглазниками.

Модольв покачал головой и клокочущим от ненависти голосом произнес:

— Я его по кусочкам хочу резать… Живьем мне его достаньте.

— А Хродгейр… — начал светлобородый, но Кетильсон развернулся к нему, занося кулак для удара, и урман захлопнул рот на полуслове.

— Хродгейр никогда не узнает!

— А узнает — я с ним поговорю, — добавил рыжий. — Тогда, думаю, Черный Скальд замолчит надолго.

— Навсегда! — поддакнул худощавый дружинник с костистым, будто топором из полена тесанным, лицом.

— Хватит болтать! — вызверился на них Модольв. — Снимите мне его!

— Сейчас снимем! — по-медвежьи заворчал рыжий. — Давай, Эйрик, полезай! — Он толкнул в плечо худого.

Тот покачнулся, отлетел к стволу дерева. Прогудел обиженно:

— Ты чего это?

— Ай да Скафти! — заржал светлобородый. — Вот силища!

Четвертый из дружинников, молчаливый и морщинистый, с длинными седыми усами, одобрительно затряс головой.

— Лезь, Эйрик! — повторил Скафти.

— А чего я-то? — неуверенно проговорил худощавый.

— Хватит болтать! — Шрам на щеке Модольва побелел.

— А они только это и умеют у тебя, Белоголовый хевдинг! — продолжал задираться Вратко. — Похоже, в твоем хирде все больше женщины! Потому вы и к Скардаборгу не спешите!

Лицо Эйрика перекосило от злости.

— Подсади! — дернул он за плечо светлобородого.

— Постойте! — воскликнул отец Бернар, стоявший до этого безучастно, будто его не касалась перебранка под ясенем. — Стоит ли один наглый мальчишка… — Он многозначительно поднял к небу палец.

— Сейчас он не будет стоить и пустой скорлупы! — дернул плечом Кетильсон. — Тащите его сюда!

— Ну, ладно. — Вздохнув, монах махнул рукой. — Можете сделать это по-быстрому и без лишней крови?

— Без крови не обещаю, — ответил Модольв.

— Утопить разве что! — заржал Скафти.

И тут Вратко стало по-настоящему страшно. Еще мгновение назад происходящее казалось веселой игрой, подобной веселым препирательствам среди дружинников Хродгейра. Что называется, мы пошутили и ты посмеялся… Здесь все было серьезно. Эйрик, сосредоточенно цепляющийся за кору. Сжимающий пудовые кулачищи Скафти. Едва не шипящий от бешенства Модольв.

Словен примерился, как бы поточнее лягнуть худого Эйрика. Желательно по голове. Но можно и по пальцам, чтобы надолго забыл, как на деревья карабкаться.

— Что, боязно стало? — оскалился Скафти. — Прыгай лучше сам…

— Ага! Сейчас! — Вратко прицелился.

Удар!

Эйрик ойкнул и, нелепо взмахнув руками, полетел наземь.

— Вот гаденыш! — недоуменно почесал бороду рыжий, поглядывая то на Вратко, то на Эйрика.

— Я тебя как ворону! — Светлобородый наклонился за камнем, взвесил его на ладони, отбросил, сочтя слишком легким. Принялся искать другой.

— Что вы возитесь? Заканчивайте и пошли! — скороговоркой обрушился на них Бернар.

— А лучше просто идите! — раздался знакомый голос.

Гуннар?

Точно.

Кормщик стоял, широко расставив ноги, словно на палубе дреки. На его плече лежало копье с широким жалом. Рядом с Гуннаром, уперев кулаки в бока, хмурилась Мария. Позади выстроились в ряд веснушчатый Игни, круглолицый коротышка Хрольв и седоватый Свен, который кинул на сгиб руки двуручную секиру.

— Кто это мне приказывает? — презрительно бросил Модольв.

— Тот, кто знает правду лучше тебя, — нисколько не смутился Гуннар. — Подарок Ньёрда под моей защитой. Или ты хочешь, чтобы конунг узнал, как ты, Белоголовый, затеваешь свары вместо того, чтобы сражаться?

— Глупости ты говоришь, — в голосе Модольва звучала неприкрытая издевка. — Мы же сейчас вас положим рядком на траве…

— Первый, кто шагнет, получит срезень[68] в брюхо! — звонко произнес Игни, поднимая лук и до половины натягивая тетиву.

Противников разделяли какие-то четыре-пять шагов. С этого расстояния промахнулся бы только слепец. Воины Кетильсона это знали. И все же Скафти повел плечами, будто примериваясь, как половчее подхватить мешок с зерном. Его ладонь не прикоснулась к рукояти меча, но Вратко показалось, что викинг сам стал смертельным оружием. Вот бросится вперед, и неизвестно еще, остановит ли его стрела, пущенная в упор, сдержит ли копье Гуннара или секира Свена…

Похоже, понял это и кормщик. Не оборачиваясь, он приказал Игни:

— В Модольва целься в первого. Берсерка не трожь. Он мой.

— Твой, говоришь? — Скафти подался вперед, готовясь к прыжку.

Белоголовый остановил его:

— Ни с места! Без приказа в драку не лезь!

Викинги с одной и с другой стороны замерли. Никто не хотел начинать драку первым. Ну, разве что кроме Скафти. Так он, по всей видимости, и вправду берсерк, способный впадать в боевое безумие. Такие воины не чувствуют боли, сражаются, отбросив щит и броню, и в схватке стоят доброго десятка обычных хирдманов. Не у каждого вождя в дружине есть берсерк. Вот у Хродгейра, к примеру, не было, хоть и бойцы под его руку собрались не самые плохие. А может быть, просто Черный Скальд не любил безумцев, от которых не знаешь чего и ожидать, предпочитая иметь дело с разумными, надежными людьми?

— Подарок Ньёрда! Слышишь меня, а? — негромко окликнул новгородца Гуннар.

— Слышу!

— Слазь с дерева и к нам! Живо! Только подальше этих обходи — понятие о чести у них как у бешеных псов.

Скафти забурчал, будто у него в животе каменные жернова зашевелились, но Модольв вновь окоротил воина:

— Стоять, сказал!

Вратко в последний раз бросил взгляд на Скардаборг, полыхающий уже вовсю. Над городом стоял толстый столб густого черного дыма, подсвеченный снизу багровым пламенем. Головни, перебрасываемые викингами Харальда, разожгли пожар сразу в десятке мест, и защитники попросту не успели затушить их все и сразу. Сильный ветер, разносящий искры и огонь, способствовал успеху замысла конунга. Вряд ли кто останется живым в огненном аду. Жители Скардаборга предпочли умереть, но не сдаться — не очень-то добрый знак в самом начале войны. Хоть и победа, но какая-то мрачная… Но кто его знает, как урманы приметы оценивают? Может быть, для них и в самый раз.

— Эй, ты живой там?

— Живой! — Вратко соскользнул по стволу вниз, сразу отбежал на несколько шагов от невольно дернувшегося к нему Эйрика. Прошел по кругу и оказался за спинами Гуннара и его товарищей.

— Ну что? Получили? — усмехнулся кормщик.

— Надо будет — возьмем, что сами захотим, — отозвался Модольв.

— Это вряд ли, — покачал головой Гуннар. Сказал своим: — Отходим медленно. Глаз не спускать с них. Особенно с берсерка. А ты, Подарок, ох и получишь по шее… Но после.

«Да сколько угодно!» — хотел ответить Вратко, однако смолчал. Он только сейчас, оказавшись на земле, за спинами людей, готовых сражаться за него, понял, как близко был от смерти. И зачем нужно было задирать Белоголового? Хотя, с другой стороны, если бы он молчаливо сидел на дереве, кротко выслушивая обвинения в колдовстве, что-то изменилось бы? Он мешает отцу Бернару, а значит, почему-то мешает и Модольву. И они не успокоятся, пока не сживут словена со свету.

Размазанной тенью, едва не сбив Вратко с ног, к Марии подбежала Рианна. Вцепилась переодетой королевне в рукав и, поднимаясь на цыпочки, что-то зашептала на ухо.

— Отходим, — напомнил Гуннар. — После поговорите.

— Странные гости плывут на корабле Хродгейра Черного Скальда, — проговорил вдруг монах. — Ой, странные…

— Не тебе, святоша… — начала Мария Харальдовна… и осеклась. Замолчала, втянув голову в плечи. Наверное, поняла, что погорячилась, а горячность может дорого обойтись.

— Думаю, конунгу будет интересно узнать, как нарушаются его приказы. И, главное, кто их нарушает, — продолжал Бернар.

Светлобородый викинг из окружения Модольва подобострастно засмеялся. Скафти непонимающе смотрел на спутников. А губы Кетильсона под белыми усами уже дрогнули в злорадной улыбке. Быстро же он соображает!

Гуннар в сердцах крякнул. Он не понаслышке представлял себе гнев конунга, прозванного Суровым. Если Харальд дознается, что Мария вопреки его приказу отправилась в Англию, Хродгейру не поздоровится. Изгнание — самое мягкое наказание для ослушника. Кормщик сбросил копье с плеча и взял его двумя руками. Видимо, всерьез прикидывал, не придется ли драться. Мертвые проболтаться не смогут.

Но королевна не растерялась. Она гордо вскинула подбородок, сжимая запястье Рианны — пикта, казалось, готова была броситься с кулаками на викингов Модольва. С чего бы это?

— Когда конунгу придет время узнать истину, он узнает ее, не сомневайтесь! — звонко проговорила Мария. — Я ослушалась его, желая добра и удачи. А почему вы ослушались его? Зачем рылись под холмом в Скара Бра? По какому праву убили хранителей знания о Чаше? Что замыслили?

— Что ты говоришь такое, дроттинг? — старательно изобразил недоумение Белоголовый. — Мне странно слышать твои обвинения. Уж не украл ли я вдобавок молот Тора, подобно йотуну Трюму? Или ожерелье Фрейи? Или…

— Довольно! — перебила его королевна. — Сейчас не время и не место для шуток. Ты хотел убить всех пиктов, живших в Скара Бра. Не знаю зачем, но хотел. Только ты просчитался, Модольв Кетильсон! Наследница правительницы клана пиктов выжила и готова свидетельствовать против тебя.

— Да что за ерунда! — зарычал Белоголовый.

— Погоди, сын мой, — мягко остановил его отец Бернар. — Ее высочество хочет сказать, что эта девочка может каким-то образом доказать причастность моего близкого друга и духовного ученика, хевдинга Модольва Кетильсона, к убийству дикарей-варваров, слухи о котором доносились до нас перед отплытием с островов?

— Да! — кивнула Мария. — Она слышала голоса Модольва и его подручного Скафти в подземелье, когда убивали ее семью. Запомнила их и сейчас узнала.

— Не очень веское доказательство. Не думаю, что Харальд Суровый примет слова какой-то чумазой девчонки на веру.

— Да, я — девчонка! Но мой род древностью не уступит никому! — воскликнула Рианна, порываясь броситься на обидчиков.

Мария не без труда удержала ее и продолжила:

— Отец знает, зачем я ездила в Скара Бра и что там искала. А что искали вы?

— Я не был там! — поднял кулак, словно давал клятву, хевдинг.

— А Рианна утверждает, что был!

— Мое слово против слова девчонки…

— Харальд может вновь назначить суд Господа. — В голосе королевны зазвенела сталь, напомнившая нрав ее отца. — А Хродгейр во второй раз может не быть так мягкосердечен.

Модольв скрипнул зубами, шагнул вперед.

Игни рывком натянул тетиву до щеки.

Хрольв присел, выставляя перед собой меч, а Свен занес над головой секиру.

— Pax vobiscum![69] — вскинул руки Бернар. — Остановитесь, люди!

Белоголовый тяжело дышал, втягивая воздух сквозь сжатые зубы. Скафти лениво ворочал шеей, поглядывая то на соратников, то на дружинников Черного Скальда.

Плечи Игни дрожали от напряжения — нелегко удерживать в натянутом положении боевой лук, — но стрела по-прежнему смотрела в грудь Кетильсона.

— Худой мир лучше доброй ссоры, — продолжал монах. — В этой народной мудрости есть свой резон. Мы уйдем. Мы не расскажем королю Харальду о том, как повстречали его дочь. Я не буду просить вас молчать, отвечая услугой на услугу, ваше высочество. Но я много слышал о вашем тонком уме и сообразительности. Думаю, вы сами решите, выгодно ли вам давать огласку делу. Мы уходим. — Отец Бернар окликнул хевдинга. — Модольв Кетильсон! Мы уходим!

Белоголовый кивнул.

— Хорошо. Но с тобой, змееныш, мы еще встретимся. И с тобой, Гуннар-кормщик.

— Если бы я всего боялся, кто поставил бы меня к прави́лу? — ответил Гуннар. — Я не стану прятаться. И ты знаешь, где меня найти.

— Я тоже буду искать тебя, — растягивая слова, видимо, чтобы придать им большую весомость, проговорил Скафти. — Ты обидел меня. Пообещал поединок и обманул.

— Тебя я тоже буду ждать, Медвежья Шкура. Приходи.

Вместо ответа Скафти оскалился и повернулся спиной. Вскоре отряд хевдинга по прозвищу Белоголовый скрылся в сумерках, все еще по-летнему стремительных.

Возвращаясь на «Слейпнир», Вратко старался заставить себя думать о предстоящей взбучке, но мысли возвращались к участию Модольва и Бернара в разграблении подземного жилища пиктов.