Воробьевы горы

Глава семнадцатая СВОБОДА ЗАДЫХАЕТСЯ, ПОКА ДЫШИТ ТИРАН

Урок, собственно, не состоялся. Саша был так взволнован, что Иван Евдокимович не смог заставить его сосредоточиться. Впрочем, сам Протопопов был взволнован не меньше своего ученика.

— В университете рассказывали, что народу на Сенатской площади было видимо-невидимо, — окая, говорил он, и его обычно неторопливые слова сегодня накатывались друг на друга. Солдаты Московского гвардейского полка отказались дать присягу. С распущенными знаменами, в одних сюртуках бросились они на Сенатскую площадь. Гвардейский гренадерский полк, гвардейский морской экипаж. А дворовых сколько, ремесленников, беднота, всего тысячи две…

Вдруг он понизил голос и опасливо оглянулся:

— Батюшка ваш еще почивают?

— Не знаю, не выходил… — рассеянно ответил Саша и спросил нетерпеливо: — И что же? Что?

— Когда император выехал со своей свитой, его забросали поленьями и камнями!

Сегодня ночью Саша не спал ни минуты. Глаза его лихорадочно блестели, на щеках выступили красные пятна.

— В них стреляли из пушек? — спросил он, с хрустом ломая гусиное перо.

Иван Евдокимович с укоризной поглядел на его гибкие пальцы, но журить не стал, а только покачал головой.

— На площади осталось около трехсот убитых. Восставшие отступили к Неве, лед потрескался, ломался. Люди тонули…

— А что Рылеев?

— Арестован. Глава Северного общества. Один мой приятель знавал его близко. Знатный поэт, прекрасный оратор, деятельная натура… Южное общество тоже возглавлял человек значительный, — снова оглядевшись и понижая голос, продолжал Иван Евдокимович. — Пестель, вятского генерал-губернатора сын. Отец лиходей и кровопийца, а сын умница, республиканец. Да, друг мой, их именуют бунтовщиками. За то, что желали быть полезны отечеству, глубоко возмущались при встрече с несправедливостью, на которую их отцы смотрели равнодушно… Великий Робеспьер говорил: «Я не прощаю гуманности, которая душит народы и прощает деспотам. Свобода задыхается, пока дышит тиран!»

Иван Евдокимович угадывал чувства мальчика.

«Я сделаю, я все сделаю…» — твердил про себя Саша, не отдавая отчета в том, что именно должен он сделать.

— Русский народ, великий по славе и могуществу, по прекрасному языку своему, — с горечью говорил Иван Евдокимович. Он поглядел на Сашу и воскликнул: — Неужто суждено ему увянуть, не принеся миру никакого плода?! — Он сощурился и пригладил свои длинные прямые волосы. — Что-то во рту сохнет. Велите-ка принести кислого квасу…