Воролов

Глава III

Таких громких названий, как «игорный дом», Кострома не знала. Местные высокие чины гордились своим скромным и благолепным городом и брезгливо морщили носы, если непосвященный собеседник спрашивал их о том, где тут можно провести вечер за ломберным столиком. Здешняя газета публиковала заметки о построенных переправах, мостах, сотнях засеянных пшеницей десятин, и никогда в ней, в отличие от столичных изданий, нельзя было встретить скандальных статей о том, как проигрываются дотла и в прах разоряются богатейшие семейства. Казалось, костромская жизнь застыла в спокойном, тягучем, почти затянувшемся тиной русле жизненной реки, где так спокойно и сладостно можно было наблюдать за рассветами и закатами, не боясь пучины житейских невзгод.

Однако так было лишь на первый взгляд. Иногда прохожие замечали, что несколько дней в неделю городская гостиница освещается куда ярче и дольше, чем в другие дни: окна первого этажа светились желтым светом до самого утра. Этим обстоятельством не интересовались ни городовой, ни градоначальство, ни заезжие ревизоры. Более того, иной раз в эти сверкающие огнем ночи всех их можно было встретить в числе наиболее уважаемых посетителей.

В ночь с пятого на шестое октября в небольшой зале, заполненной клубами плотного табачного дыма, снова было людно. С люстр под потолком сквозь дым пробивался свечной свет, нервный от сквозняка из форточек, приоткрытых в высоких узких окнах. В полумраке залы зеленели столы, за которыми пылали, не утихая, карточные битвы. Группки зрителей с бокалами в руках время от времени переходили от стола к столу, наблюдая то за одной, то за другой баталией. Тут не было ни закусок, ни женщин, ни веселых бесед, ни крепких анекдотов. Лишь иногда соперники обменивались сквозь зубы шуткой-другой, но это были напряженные саркастические замечания, подобные ударам дуэльных клинков. И только в конце партии все откидывались на спинки стульев и позволяли себе рассмеяться, попросить вина, достать табакерку или портсигар, чтобы, сделав глоток или затянувшись ароматным дымом, прикинуть свои шансы в следующей карточной схватке. Покидать комнату никто не спешил.

Двенадцатый час игры давался Арсению Валериановичу Юрову на редкость легко. Сноровка! Тут уж ничего не скажешь! И опыт. В таком деле главное – беречь силы. Правда, сейчас это было несложно. Первое время в его игре нет нужды сосредотачиваться на картах и пользоваться своими «секретами»: для того, чтобы взвинтить ставки до нужной степени, сперва надо больше проигрывать, нежели выигрывать.

За столом с ним сидели еще трое. По правую руку от него теребил карты и собственные рыжие кудри высокий крепкий унтер-офицер, с которым поручик Юров познакомился вчера в привокзальном буфете. Офицер очень заинтересовался перстнем князя Амилахвари, которое Арсений Валерианович выиграл на днях в Москве. Верзила в потертом мундире и мятой рубахе, пожалуй, в конец проиграется в надежде выманить у него эту побрякушку!.. Его можно очистить походя, поблескивая перед ним перстнем на пальце, как морковкой перед ослом! Будет легко и даже несколько скучно. Пока же, чтобы и эта рыбешка не сорвалась с крючка, Юров проиграл ему полсотни червонцев.

Напротив поручика сидел местный дворянчик, некто Проскурин – молодой франт во фраке английского сукна и английских перчатках. Сперва он с пафосом болтал о каких-то лекциях в Париже и шутил, перемежая в разговоре русские, французские и английские фразы. Сейчас же перчатки на его дрожащих руках были перепачканы сигарным пеплом и пятнами от красного вина. Франт был бледен: он явно проигрывал.

Слева от Юрова расположился третий игрок – немолодой солидный купец в атласном жилете с массивной золотой цепочкой, украшенной многочисленными брелоками. Внешне он походил на льва. Его движения были медленными, уверенными и спокойными. Было видно, что он привык играть по-крупному, выигрывать и проигрывать по-крупному, и ничто не могло вывести его из себя. Его Юров решил оставить напоследок. Ставки купца будут хорошим завершением этой ночи и всего этого непредвиденного вояжа в благословенную Кострому.

Да, после довольно успешного визита в Москву и наверняка удачной сегодняшней ночи Арсений Валерианович ненадолго объявится в Санкт-Петербурге, а оттуда прямехонько в Висбаден – туда, где климат даже зимой нежнее немецких пирожных, а игорные заведения ломятся от денег, как сокровищницы Соломона…

Он снова проиграл. Это правильно: до этого он немного пощипал дворянчика, так что нужно было соблюсти меру. Унтер-офицер, также проиграв эту партию, вышел из-за стола, обещая скоро вернуться. Его место занял щеголеватый молодой купчик.

Юров приосанился и начал метать. Невзначай он поправил воротник кителя, коснувшись пальцем искусно пришитой под воротником и невидимой для постороннего глаза штапельной подушечки размером с пуговицу. В подушечке был «бальзам» – его собственное изобретение: смесь конопляного масла, камфары и стеарина. Теперь легким движением пальца можно было едва-едва пометить нужные карты. Много вечеров пришлось потратить Арсению Валериановичу на опыты и упражнения, чтобы блеск «бальзама» был заметен только ему одному и только на небольшом расстоянии, и ни зрители, ни даже сидевшие за столом игроки не могли заметить этих меток. Люди время от времени склонны поправлять на себе одежду, особенно когда волнуются. Так в чем же подозревать Юрова? Разве что в благосклонности Фортуны!

Первую крупную партию дворянчик проиграл неожиданно, хотя ему шли все карты. Это его только раззадорило. Он повысил ставки, выругавшись на французский манер, но это не помогло: вторая партия тоже осталась за Юровым. Его оппонент побледнел и предпринял еще одну попытку отыграться. Юров чуть ослабил воротник, и карты красиво заскакали из его рук по столу, поблескивая в приглушенном ламповом свете.

Франт, будто не веря своим глазам, наклонился к сукну стола, а затем судорожно впился пальцами в собственную шевелюру. Купец хмыкнул и бросил свои карты. Молодой купчик лишь сочувственно вздохнул.

Юров придвинул к себе свой выигрыш:

– Господин Проскурин, не желаете ли продолжить игру?

Проскурин метнул в Юрова испепеляющий взгляд и сжал кулаки, но тот лишь захохотал и сделал глоток из стоявшего рядом бокала с вином.

– Полноте, – вмешался купец, – остыньте, голубчик. Карты страсть не любят!

Проскурин ошалело поднялся с места.

– Позвольте откланяться, – несколько отстраненно сказал он и направился к выходу. Никто в зале не повернул головы ему вслед, лишь на мгновение все затихли, будто следя за ним краем глаза и прислушиваясь.

В дверях он чуть лбом не столкнулся с уже знакомым Юрову унтер-офицером, за которым следовал еще один посетитель игорного дома в форме пехотного капитана. Сумев все же разойтись с ничего уже вокруг не видящим Проскуриным, они подошли к столу, за которым Юров завершал приготовления к новой партии.

– Вот сюда, ваше высокоблагородие, пожалуйста! Здесь у нас первостепенное общество!

– Рад вашему возвращению, Евстратий Павлович! – отозвался Юров. – Вы пригласили в нашу компанию еще одного партнера? Здравия желаю, ваше высокоблагородие! Хотите к нам присоединиться?

«Что ж, эта ночь явно принесет хороший куш!» – подумал он.

– Не откажусь, – незнакомец улыбнулся в усы и занял освободившееся место напротив поручика.

Купец добродушно, но властно обратился к молодому купчику:

– Ты, Ванюша, тоже бросай это дело. Не твой сегодня день! Сходи-ка, братец, освежись!

Купчик не перечил, хотя тень разочарования и скользнула по его лицу. Его место вновь занял унтер-офицер.

Юров свистнул, и к нему поспешил слуга. Он нес в руках накрытый черным батистовым платком поднос и плыл с достоинством визиря, спешащего доставить султану важную депешу или драгоценный дар иноземного посла. Изящным жестом он скинул платок, явив игрокам и зрителям дюжину новеньких карточных колод в желтой оплетке.

Юров чуть поклонился капитану:

– Ваше высокоблагородие, у вас, как у вновь прибывшего игрока, есть право выбора колоды. Прошу вас!

Тот не раздумывая выбрал пачку и протянул ее поручику:

– Извольте!

Юров в предвкушении радостно потер руки, приосанился, поправил воротник и взял колоду. Оплетка с хрустом лопнула, явив на свет новенькие глянцевые рубашки карт. Поручик раскидал их веером и, с треском пропустив карту в карту, положил колоду на стол:

– Предлагаю для начала ставку в пятьсот рублей!

– Идет! – отозвался капитан.

– Ваша ставка?

– Мирандоль.

– Столько же? Как угодно! Ваша карта?

Капитан вскрыл свою колоду и вынул из нее десятку бубен.

Юров начал метать банк. Направо, налево, направо, налево…

– Ваша взяла! Продолжим?

– Продолжим!

Капитан метнул на стол следующую карту:

– Пароли!

– Ага, тысяча? Что ж, извольте!

Направо легла дама треф, налево – туз червей.

– Увы, господин капитан, ваша дама вам изменила! Вы готовы еще понтировать?

– Охотно! Пароли-пе!

– Ого! Сразу два тысячи! – гоготнул унтер-офицер.

– Что же, милейший Евстратий Павлович, вы полагаете, что я явился в такое заведение без должной подготовки? Господин поручик, вы принимаете ставку?

– С удовольствием!

Так они и играли по очереди, обмениваясь любезностями, шутками и возгласами удивления, радости или досады. Юров опытным взглядом оценил своего нового компаньона: азартен, хоть и изо всех сил пытается казаться сдержанным, упрямый. И по манере играть явно видно: с деньгами. Пусть даже и не со своими, а с полковыми – такое ведь не редкость среди офицеров. Да и не все ли равно? Ставка есть ставка, а деньги, как известно, не пахнут.

Юров сначала проиграл, затем выиграл, потом снова проиграл, потом снова выиграл. Он управлял каждой партией, как дирижер управляет симфоническим оркестром: вдохновленно, возвышенно, даже страстно. Он методично раззадоривал своих жертв, подталкивая их все время повышать свои ставки.

Ему понравился новый игрок. Он не горячился, когда проигрывал, не трясся всем телом, вынимая банкноты из упитанного бумажника, не рукоплескал бурно, когда выигрывал, не пил без меры, но и не сидел сиднем, вжавшись в свой стул и вцепившись в карты. Он, чуть щурясь, улыбался в пышные смоляные усы и подкручивал их в мимолетной задумчивости, следя, как порхают, словно мотыльки над летней лужайкой, расписные рубашки карт с грозными королями, изящными дамами и ветрениками-валетами на обороте.

Перед поручиком между тем продолжала увеличиваться стопка кредитных билетов. Он уже давно успел отыграть у унтер-офицера умышленно проигранные тому пятьсот рублей и теперь заставлял всех троих оппонентов опустошать содержимое своих карманов и кошельков, делая все новые и все увеличивающиеся ставки.

Юров вскрыл новую колоду и предложил начать очередную талью.

– Господа, может, прервемся? – пробасил унтер-офицер, взъерошивая свои жесткие, как медная проволока, волосы. – Не желаете бокал шардоне? Или сигару?

– Нет, благодарю. Я хотел бы продолжить, если вы не против, – Юров чувствовал вкус победы только после того, как оставлял соперника без копейки. – Десять тысяч?

– О, признаться, сударь, ваше предложение мне не совсем по нервам, – с мягкой улыбкой отозвался капитан.

– Понимаю! Но разве можно так просто взять и закончить игру в столь чудесный вечер?

– Что же, я могу поставить еще вот эту безделицу, – капитан, немного помедлив, вынул из кармана чудной работы серебряный портсигар, украшенный гравировкой и изумрудами.

Юров повертел портсигар в руках, внимательно осмотрев его со всех сторон:

– Недурно! Прошу выбрать карту!

Он привычными движениями начал партию. Выбросил на стол бубновую двойку и валета червей, следующей прокидкой – даму бубен и пиковую восьмерку, потом – туза треф и червонную девятку.

Затем Юров, чуть прищурившись, взглянул на капитана и отбросил со лба прядь волос. Направо лег трефовый король, налево – пиковая шестерка.

Капитан, покрутив ус и подцепив ногтем большого пальца лежавшую перед ним на столе карту, перевернул ее лицом вверх.

На зелень сукна упала шестерка пик.

– Вот это поворот, господа! – загоготал унтер. – Прямо в яблочко, ваше высокоблагородие!

Юров обомлел.

Он твердо знал, что когда понтер делал свою ставку, у него в руке была совсем другая карта. Господин в капитанском мундире был не так прост, как казалось на первый взгляд. Юров вдруг почувствовал, что эта улыбка, это благодушное подкручивание усов, это волнение с поглаживанием тяжелого подбородка, азартный прищур – это все западня.

По его спине пробежал холодок.

«Каков, бестия! – подумалось ему. – Как это так?! Черт возьми! Кого мне привел этот шалопай-унтер?! Или нет? Вдруг они заодно? Нет-нет! Спокойно, друг! И не из таких историй целыми да с прибытком уходили! Попробуем по-другому!»

Он придвинул к капитану стопку банкнот:

– Я рад вашему везению, господин капитан! Вот ваш куш! Желаете ли продолжать?

– Отчего же нет?

Поручик продолжил метать.

– Снова в цель!

Юров смотрел в ликующую физиономию рыжего унтер-офицера, в лицо капитана и с трудом держал себя в руках. Ему вдруг показалось, что взгляд этих упрямых холодных глаз пронизывает его насквозь. Он почувствовал себя жуком, приколотым к бумаге острой холодной стальной булавкой.

Во рту у него стало сухо. Сердце предательски замерло где-то под горлом.

«Это что же за деятель? Собрат по ремеслу? – в смятении думал он. – Сам по себе или специально подослан? Неужели этот персонаж от того князя, что я пощипал три дня тому назад? Вот ведь каналья! Ну поиграли! Проиграл, с кем не бывает! Небедный, поди, народ, а вот ведь мстительный! Это с такими персонами часто бывает! Обидчивость вам, господа, не к лицу! Сколько раз давал себе зарок: не играть с темпераментными высокопоставленными вертопрахами! И вот! Все высчитали, черти! Разыскали! Но как быстро!! Или я где дал маху?»

Талья следовала за тальей, ставка шла за ставкой. Капитал Юрова катастрофически таял. Поручик проиграл весь сегодняшний выигрыш, и еще сверху пять с половиной из почти шести тысяч, вырученных за время московско-костромского вояжа.

«И малый этот с подносом! Свинья! Пяти червонцев ему мало? Что он мне подсунул? Он что, тоже с ними?!»

Наконец поручик понял, что пришло время спасать то немногое, что у него осталось:

– Моему визави, господа, сегодня благоволит сама судьба!

– А вы, как я понимаю, поиздержались! – хохотнул рыжий.

– Это пустяки! Хотя я все же попросил бы вас дать мне возможность отыграться.

– У вас есть что поставить?

– У меня в кармане вексель на солидную сумму.

– Не изволите ли предъявить?

Юров положил на стол долговую расписку на банковском бланке с гильошем и вензелями.

Капитан взял вексель в руки.

Документ свидетельствовал об обязательстве перед поручиком Арсением Валериановичем Юровым на крупную сумму серебром. Бумага была подписана одной известной высокопоставленной персоной.

В конце текста было начертано следующее: «Москва, дом господина Чекалинского, 1891 год, октябрь, 2-го дня, 2 часа пополуночи».

Капитан с унтер-офицером переглянулись.

– Ну что же, играем, – равнодушно протянул капитан.

Он спрятал в карман портсигар с изумрудами, отложил из стопки кредитных билетов несколько банкнот, а остальное поставил на карту. Затем он повернулся к купцу:

– Только у меня к вам, ваше степенство, особая просьба. Не откажете нам в любезности метать колоду?

– Просьба необычная, но, ежели остальные игроки не против, то отчего ж отказать? Пожалуйте!

Соперники выбрали карты. Купец начал метать банк.

На этот раз выиграла карта поручика. Тот даже не обрадовался такой удаче и лишь затравленно переводил взгляд то на капитана, то на его медноволосого компаньона.

Капитан бросил карты на стол и поднялся.

– Полагаю, на сегодня достаточно! Благодарю, господа, за доставленное удовольствие!

Рыжий последовал его примеру.

Они оставили совершенно ошарашенного Юрова за карточным столом и через узкую боковую дверь вышли в темный коридор, едва освещенный свечой в настенном подсвечнике. Унтер-офицер остановился, чтобы прикурить от свечи папиросу. Выпустив клуб дыма в приоткрытое грязное окошко, он тихо спросил:

– Промашка, Петр Александрович?

– Промашка, Евстратий Павлович. Алиби у него на этот день и час. И твердое такое, видными персонами заверенное! Далековато от доходного дома господина Синицына был наш шулер в ту ночь! Ваши сведения подтвердились, околоточный надзиратель Пятаков!

– А то как же! Он, стервец, мастер хвастать: где, когда и с кем играл, да на какие барыши! Видать, подзуживал, шельма, счастья попытать! Перстенечком приманивал! Ну, как это водится… Но стоило ли рисковать такими деньжищами? Нельзя ли было просто умыкнуть его в околоток, да и поговорить там с ним по душам? Или вот тут же, в коридоре, припереть к стенке и вытрясти из него все, что нужно?

– Нет, нельзя! Шума много могло выйти, и нежелательного внимания к нашему делу. Так что все верно сделали. Рекогносцировка боем! Иль не слыхали?

– Так точно, ваше высокоблагородие! Слыхали-с! Насколько я понимаю, вы все же остались при своих?

– Как и вы!

– Ну еще бы я внакладе остался! А возмещение за урон здоровью? Шутка ли – пить вторые сутки!

– Должен заметить, господин околоточный надзиратель, у вас немалый актерский талант!

– Благодарю! А вам, Петр Александрович, с вашим глазом, руками да хладнокровием цены бы в карточном деле не было. Уже миллионщиком давно были бы!

– Христос с вами, Евстратий Павлович! Пустое это – наживаться на человеческом пороке… А вот с шулером-то мы и промахнулись! Досадно!

Азаревич развернулся и пошел к выходу.

Пятаков потушил папиросу об край подсвечника, бросил окурок на пол, придавил его сапогом и поспешил за вороловом.