Ворон и роза

ГЛАВА 5

Лорелея склонилась над исходившей паром лоханью. Вильгельм сидел перед ней на табурете, погрузив ногу в душистую воду из источника. Не поднимая головы, девушка массировала его колено. Ее щеки порозовели от пара, а на носу выступили мелкие капельки пота. Он напряжения и усталости у нее разболелась голова. «А не заразная ли болезнь — амнезия?» — подумала Лорелея, потому что ей была незнакома загадочная женщина, скрывающаяся внутри нее.

Отец Ансельм, который дремал в кресле в углу комнаты, время от времени похрапывал.

— Он всегда спит так шумно? — спросил Вильгельм.

Она опустила ногу мужчины еще глубже в воду.

— Отец Ансельм известен тем, что спит во время снежных обвалов, — проговорила Лорелея и с улыбкой взглянула в сторону старого каноника. — Скажите, если я сделаю вам больно.

Вильгельм посмотрел на нее через пелену пахнущего травами пара, поднимающегося из лохани.

— Мне не больно, Лорелея.

Обескураженная нежностью в его голосе, девушка уставилась на свою руку, на мгновение замершую на его обнаженной ноге. Лорелея удивленно взглянула на Вильгельма и продолжила втирать жидкую мазь в его коленную чашечку. Она хотела быстрее поставить Вильгельма на ноги и уже могла видеть результаты своей работы. Мужчина выздоравливал. Ее Лечение приобрело иной смысл. Все то, что она как врач считала частями клинического тела, внезапно превратилось в плоть и кровь мужчины, занимавшего теперь каждое мгновение ее жизни.

Лорелея уверяла себя, что он был странником, который пройдет через ее жизнь и никогда не вернется. Она хотела, чтобы он ушел, оставив ее сердце нетронутым.

— Опухоль почти прошла. На вас все быстро заживает.

— Как и в тот раз.

Она быстро подняла вверх голову и крупные локоны заплясали вокруг шеи. Девушка знала, что на мгновение выражение лица выдало все ее мысли.

— Вы вспомнили? — быстро спросила она.

— Нет. Вы говорили то же самое, когда снимали у меня швы с раны на голове.

Смутившись, она продолжила растирать его колено, скользя пальцами по гладкой коже. — Вы уверены, что не больно?

— Уверен.

— Уже прошло три недели. Я начинаю беспокоиться. В большинстве случаев, о которых я читала, у больных восстанавливается память в течение нескольких дней, — озабоченно проговорила Лорелея, покусывая губу. — Но был случай в Винисе, когда к человеку не вернулась память. Только представьте себе, начинать все с нуля, словно заново родился.

— А может быть, это не так уж и плохо?

Лорелея молча обдумывала его слова. В глубине глаз Вильгельма она увидела затаенную боль и пыталась разгадать ее причину.

— А что, если у вас осталась семья? У вас, возможно, есть жена и мать, которые оплакивают вас.

— Если бы у меня была любящая семья, неужели бы я не сказал им, куда отправляюсь. К этому времени они бы уже пришли искать меня.

Некоторое время Лорелея работала молча, о чем-то напряженно задумавшись. У нее было какое-то смутное предчувствие, что Вильгельм не хочет вспоминать, кто он такой. Но почему? Может быть, его прошлое было очень трагичным?

— Что вы подразумеваете под трагичным прошлым?

Девушка смущенно улыбнулась:

— Я не сознавала, что говорю вслух. Я подумала, что, может быть, вы избегаете своих воспоминаний.

Вильгельм с изумлением посмотрел на нее.

— Лорелея, какую, по-вашему, ужасную тайну я могу скрывать? — спросил он грубоватым от растерянности голосом.

Чувствуя его смущение, девушка пожала плечами:

— Возможно, у вас все в порядке и вскоре вы оправитесь после травмы. А я зря беспокоюсь.

Ей так хотелось узнать, что тревожило этого человека, потому что она жаждала излечить его. Девушка работала над его коленом, подушечки ее пальцев, ловко и нежно скользили по распаренной коже.

Вильгельм откинул назад голову, устало закрыл глаза, гася в них искорки внутренней боли, и произнес:

— Ради Бога, не останавливайтесь. Мне так приятно.

Его слова разлились по телу девушки сладким нектаром. Она попыталась остановить этот поток беседой.

— Одни из моих ранних воспоминаний относятся к тому времени, когда я лечила растяжения у горцев. Именно тогда я поняла, что хочу стать целителем.

Он открыл глаза:

— Почему вы так сильно заботитесь о больных?

Лорелея разволновалась.

— Это моя обязанность — заботиться о больных и раненых, — заметила она. — Это обязанность всех врачей.

— Но большинство врачей лечат с определенной, корыстной целью. Не спрашивайте, откуда я это знаю, — быстро добавил Вильгельм. — Просто знаю, и все. Догадываюсь. — Он заерзал на стуле. — Вы — исключение, Лорелея.

Не нужно было ему ей это говорить. Его близость разбудила в девушке чувства, о которых она лучше бы и не знала. Лорелея прекратила массаж и положила руки на край лохани. С кончиков пальцев стекала вода. От паров мяты щипало в глазах.

Вильгельм был совершенно прав. Она не могла вести себя с ним как с чужим, не могла легкомысленно относиться к его раненому телу и лечить его кое-как, на скорую руку. Лорелея очень беспокоилась об этом потерянном человеке с белым пятном вместо памяти, заботилась о нем гораздо больше, чем входило в обязанности врача.

Она заставила себя выдержать его взгляд. Что видели эти глубокие, загадочные глаза, когда смотрели на нее? Скрывали ли они воспоминания о прекрасных женщинах, которые жили в его прошлом? Однажды он сравнит ее с томными красотками и найдет, что она тускнеет перед ними.

— Нет, — сказал Вильгельм.

На мгновение девушка ужаснулась, что опять заговорила вслух, но он снова повторил:

— Вы — исключение, Лорелея.

Его руки нежно обхватили ее лицо, большой палец медленно заскользил по гладкой коже. От этой неожиданной ласки у девушки вдруг отяжелели веки. Не смея поднять глаза, она наблюдала, как травинки опускаются на дно лохани.

— Вода становится холодной, — смущенно проговорила она.

— А, вы избегаете темы разговора. Вы вкладываете в свою работу всю душу, Лорелея, — он взял ее влажную руку. — Интересно, вы так заботливо ухаживаете за всеми своими пациентами?

— Нет, — отскочив в сторону, она схватила полотенце, которое положила согреваться на печь. — На сегодня процедура закончена. Можете вытащить ногу из лохани, — проговорила девушка и начала осторожно вытирать ее. — Вы — особый пациент.

Вильгельм посмотрел куда-то поверх ее головы.

— Из-за потери памяти?

«Потому что меня что-то влечет к тебе, — хотелось сказать ей. — Потому что у меня подпрыгивает сердце, когда я прикасаюсь к тебе». Но Лорелея промолчала. Ее признания еще больше смутят его.

— Лорелея, посмотрите на меня.

Она прекратила вытирать полотенцем его ногу и подняла взгляд. Вильгельм хмурился, его лицо было безжалостно красиво.

— Вы очень умны, Лорелея, — сказал он. — Но вы этим не пользуетесь.

— Почему вы так говорите?

— Потому что вы тратите не меня свои нежные чувства. Отец Джулиан не получил ответа на свой запрос в Бург-Сен-Пьерр. Никто не объявлял меня пропавшим. Вам говорит это о чем-нибудь?

— А о чем мне это должно говорить?

— Это говорит о том, что я одинокий человек и совсем неподходящая компания для такой впечатлительной молодой девушки. Бог мой, каноники поняли это с самого начала, — Вильгельм кивнул в сторону отца Ансельма. Старик спал, надвинув на глаза свою высокую шапку и вытянув ноги к печке. — Они не оставляют нас наедине, что, возможно, очень верное решение.

Девушка натянула ему на ногу чулок.

— Вы не хотите сегодня прогуляться?

— Хочу. Вы согласны со мной или нет?

— Нет, — просто ответила она. — Зная, что вы полезны для меня.

— Что, вы под этим подразумеваете?

— Во-первых, мой трактат. До вашего появления желание поделиться своими мыслями с другими докторами было всего лишь мечтой, которой не суждено сбыться.

— Со временем вы бы решились на этот шаг.

— Возможно, — нагнувшись, Лорелея отвернула штанину его брюк, застегнула манжету и протянула руку, чтобы помочь ему встать, но мужчина отказался от ее услуги. — Но, скорее всего, не решилась бы никогда, нет.

— Почему?

Девушка не могла смотреть ему в глаза.

— Вы будете смеяться, если я скажу.

Пальцем Вильгельм приподнял за подбородок ее лицо:

— А вы попробуйте.

Его темно-синие глаза смотрели с вызовом.

— Боюсь.

— Чего? — напряженно спросил он.

— Мира за пределами гор, — тихо прошептала Лорелея. В ней росло отвращение к себе самой. — Я еще никому в этом не признавалась.

— Но вы говорили, что хотели бы учиться в университете.

— Мечтать не вредно, зная, что мечта никогда не осуществится. Я живу здесь всю свою жизнь. За пределами приюта мир такой чужой, такой непонятный и пугающий, — робко улыбнувшись, она помогла ему надеть сапоги и толстый шерстяной жилет, затем аккуратно подвязала сломанную руку. — Но вы заставили меня действовать. Вы пробудили во мне мужество и надежду.

Они отправились к псарне, где их приветствовала дюжина псов. Моложавый, смуглый хозяин сидел на скамейке, установленной на усыпанном сеном полу. Он чувствовал себя в своей стихии рядом с мохнатыми подопечными. Возле отца Дроза сидел пес по кличке Иван, положив свои огромные лапы на колени каноника.

Отец Дроз поднял глаза и усмехнулся.

— Подрезаю ему когти, — сказал он. — У Стеллы начинается течка, и я хочу спарить их.

Вильгельм поперхнулся от неожиданности, удивленный откровенным заявлением отца Дроза. Он отвернулся и принялся изучать прикрепленную к стене карту. Лорелея заметила, что его уши стали пунцовыми от смущения.

— Вильгельм заявил, что он уже в силах отправиться на прогулку, — сказала она. — Можем мы взять с собой Барри и Красавицу?

Улыбка исчезла с лица отца Дроза. Он бросил настороженный взгляд на Вильгельма, а потом подозвал Лорелею ближе.

— Я думаю, тебе не стоит этого делать, дорогая, — тихо проговорил он. — Настоятель запретил нам оставлять тебя наедине с нашим загадочным гостем.

Девушка гневно поджала губы.

— Посмотри на него, святой отец. — Вильгельм шел вдоль загона, останавливаясь, чтобы погладить каждую собаку. — Он же безобиден. Кроме того, мы будем не одни.

— Да. Собаки, хорошие защитники.

— И они любят Вильгельма. Ты же всегда говорил, что собаки прекрасно разбираются в характере человека.

— Это правда, — отец Дроз погладил массивную голову Ивана. — С помощью этих существ я узнал о человечестве гораздо больше, чем из проповедей и книг.

— Мы не пойдем далеко. Вильгельму еще тяжело передвигаться.

Отец Дроз растерянно ухмыльнулся.

— Малышка, ты знала, что сможешь уговорить меня. Но если кто-нибудь спросит, — я сильно возражал.

— Ну конечно, — наклонившись, она чмокнула его в щеку и побежала выпускать собак.

Отец Дроз стоял на пороге и смотрел, как они уходят. Он поднял руку и быстро перекрестил их.

«Вы дали мне мужество и надежду».

Дэниел смотрел на ее крепкие ноги, когда девушка пробиралась впереди него через редкий лес из лиственниц и елок. Он называл себя глупцом за то, что помог Лорелее завершить ее кропотливый труд, над медицинским трактатом, тем самым пробудив в ней надежду на признание ее, работы и блестящее будущее, которое могло открыться перед ней. В его власти было лишить девушку не только всех надежд на интересную работу, которой она безгранично предана, но и лишить самой жизни. И все-таки Дэниел настойчиво добивался ее доверия. Почему?

Потому что хотел подчинить девушку своей воле, своим скрытым желаниям, хотел манипулировать ею.

Ему необходимо было завоевать ее доверие для того, чтобы без препятствий, тайно увезти ее из приюта. В голове было немало наполовину сформировавшихся планов. «Уже скоро», — сказал себе Дэниел, в душе ругая свою растянутую ногу изломанную руку.

Прошло уже слишком много недель. В Париже заждались известий о кончине незаконнорожденной принцессы. Если эти известия скоро не прибудут, в приют придет другой наемный убийца.

Дэниел оглянулся на пройденный путь. Здания приюта находились уже в миле от них. Чем выше в горы поднимались путешественники, тем больше редел лес. Собаки бежали впереди, вывалив розовые языки. Дэниел сосредоточил все внимание на подъеме, стараясь экономно расходовать силы. Дыхание стало быстрым и отрывистым. Несколько недель, проведенных в постели, сделали его легкой добычей сначала убийцы, а сейчас разреженного горного воздуха.

Неразрешимая дилемма изводила его. Очень скоро Лорелея обнаружит, что у него далеко не бескорыстные мотивы. Внутри просыпалось скрытое, далеко запрятанное чувство порядочности. Дэниелу не хотелось стать тем человеком, который однажды убьет все надежды этой девушки.

Он не привык к чувству ответственности за людей. Но сейчас, хотя об этом никто и не знал, от него зависели жизни Жана Мьюрона и Лорелеи де Клерк. Дэниелу это не нравилось. Ответственность душила его, как подушка, которую убийца прижимал к его лицу. Дэниел привык использовать людей для достижения своих собственных целей. Последнее, в чем он сейчас нуждался — это повесить на себя заботу о защите наивной, выросшей в горах девушке. Но он не мог убить ее. Он не мог оставить ее. Он не мог просто так взять и уйти.

Дэниел воткнул свою трость в тающий снег на склоне горы. Проклятие! Собственная безрассудность шесть лет назад втянула его в это месиво. Другие люди были повинны в его юношеской глупости. Но, тем не менее, старые грехи Дэниела сковали его, как железные цепи. Отказавшись убить Лорелею, он не порвет этих оков и не получит столь желанную независимость.

Его взгляд остановился на Лорелее, как будто ее неподдельная искренность и чистота могли смягчить его огрубевшую душу. Она двигалась, экономя энергию, изящно, как молодая серна, почти не отставая от псов, бежавших впереди. Дэниел поймал себя на том, что улыбается. Коротко подстриженные волосы девушки слегка касались воротника жакета. Ее легко было принять за мальчика, который отправился на дневную прогулку в поисках приключений.

— Как здесь красиво, правда? — крикнула она через плечо.

Его глаза не отрывались от ее лица.

— Да.

— Вы заботитесь о своем колене?

— Конечно. А вы идете медленно ради меня?

— Ради Красавицы. Она ждет деток.

Лорелея начала подниматься по каменистой тропинке, все еще влажной после недавно растаявшего снега.

— Что подумает отец Ансельм, когда проснется и обнаружит, что нас нет?

— Не проснется. По времени его сна можно устанавливать церковные часы.

Но внутреннее напряжение не отпускало Дэниела. Каноники наблюдали, за ним. Он даже невольно оглянулся назад — проверить, не идут ли они следом.

Путешественники достигли края ущелья. Сероватый снег лежал причудливыми клочками, словно застывшие привидения.

— Здесь происходят снежные обвалы, — произнесла Лорелея. — Вы все еще можете видеть место, где мы вас откопали. Вон там.

Дэниел внимательно посмотрел на усыпанное камнями место, рядом с которым бродили собаки и обнюхивали тяжелые, мокрые сугробы. Волна страха вновь захлестнула его.

— С вами все в порядке, Вильгельм?

Одним быстрым движением Лорелея оказалась рядом с ним, сбросила варежку и прижала руку к его лбу.

— Я просто потрясен. Это место могло стать моей могилой.

— Не думайте об этом. Мы очень хорошо справляемся со своими обязанностями, — она натянула рукавицу. — Вы помните, что у вас было с собой?

— Нет, — солгал он.

Они походили вокруг, отыскивая вещи, которые он мог потерять во время снежного обвала. Лорелея не могла знать, что утеряна только одна вещь. Его рюкзак: коричневый, парусиновый, с маленьким мешочком в верхнем кармашке с изображением колчана со стрелами. Взгляд Дэниела перескакивал через мертвые сучья и камни.

— Ничего не найдено, — сказала девушка. — Я, должно быть, ошиблась по поводу тех следов на снегу.

Она не ошиблась. Дэниел мог утверждать это с уверенностью. Кто-то возвращался на это место. Кто-то нашел рюкзак со смертельными дозами мышьяка и каломеля, его документами, спрятанными в белье. Кто-то раскрыл смертоносную тайну Лорелеи и цель прихода Дэниела в приют.

Дэниел и Лорелея сидели на большом плоском камне, согретом лучами весеннего солнца. В ущелье дул легкий ветерок, донося до них аромат распускающихся на деревьях листьев и хвои. День был удивительно прекрасным, его кристальная чистота и свежесть взывали к далеко запрятанным чувствам Дэниела.

Он посмотрел вниз на расположенный вдалеке приют. Отраженные в зеркальной поверхности озера, серые каменные здания напоминали минускулы[5]. Повсюду расхаживали монахи: одни с инструментами в руках, другие с требниками. Один из монахов, скорее всего Маурико, работал в крошечном саду за кухней.

Дэниел перевел взгляд на Лорелею. Ветер растрепал ее каштановые локоны, и между ними он увидел бледную кожу шеи. Что-то теплое и незнакомое шевельнулось в его груди, но усилием воли он отогнал это чувство. Дэниел смотрел на девушку, на простую девушку.

Но эта девушка была слишком могущественной. Она была дочерью королевского дома Франции. Некоторые мужчины были готовы отдать свои жизни за ее безопасность; другие же убили бы ее без сожаления, чтобы устранить такое грозное препятствие. Одно только существование Лорелеи поляризовало людей и нации и смертельно угрожало одному человеку, который не был безразличен Дэниелу.

Ему нужно сделать это сейчас. Он, должен отбросить все свои благородные намерения и задушить ее. Каноники слишком далеко, чтобы услышать ее крики. Дорога уже очистилась, через неделю он был бы в Париже с законченным делом и освободил бы Мьюрона.

Рука Дэниела поднялась вверх и уже находилась в дюйме от ее изящной шеи. Она повернулась к нему и улыбнулась:

— Как ваша голова?

В нем все взбунтовалось против собственного бессилия. Дэниел опустил руку. Он уже больше не узнавал себя.

— Хорошо.

— Больше не мучают ночные кошмары?

— Ночные… — он оборвал фразу. Она думала, что ночной кошмар является причиной его падения с кровати и разрыва швов на голове. — Нет, больше не мучают.

Лорелея закрыла глаза и повернулась лицом к солнцу. Блестящие локоны обрамляли ее щеки, солнечные лучи окрасили ресницы золотистым цветом. «Она не прекрасна, — признал Дэниел, — но есть в ней чистота и целомудренность, которые так притягательны». Этого Дэниел отрицать не мог.

— У вас здесь роскошная жизнь, — заметил он, желая вытянуть из нее хоть самую малость, которая поможет выяснить, кто же пытался его убить.

Девушка открыла глаза и проследила за его взглядом на долину.

— Иногда путешественники жалеют меня за то, что я сирота. Но я никогда не чувствовала себя одинокой. Вместо двух родителей у меня их целая дюжина.

— Настоятель относится к вам как отец.

Ее лицо смягчилось от любви.

— Отец Джулиан был молод, когда меня подбросили сюда.

— Когда он стал настоятелем?

— Восемнадцать или девятнадцать лет назад. Он никогда не говорил об этом, но я чувствую, что ему пришлось отстаивать в епархии мое присутствие здесь.

— Но почему настоятелю пришлось отстаивать вас?

— В обязанности приюта не входит воспитание сирот, особенно женского пола.

— Но уверен, настоятель не подразумевает, что вы останетесь здесь на всю жизнь?

Лорелея подтянула колени к груди:

— А почему нет? Мне некуда больше идти.

Дэниел воспользовался удобным случаем.

— А замужество? — осторожно поинтересовался он. — Отец Джулиан говорил когда-нибудь с вами на эту тему?

Девушка усмехнулась, словно такая мысль ни разу не приходила ей в голову.

— Из меня не получится очень хорошей жены. Думаю, отец Джулиан подразумевает, что я проведу всю жизнь здесь, в приюте. Он всегда так оберегал меня.

«Или, возможно, у этого священника со строгим лицом были более эгоистичные мотивы так опекать тебя», — подумал Дэниел. Может быть, охраняя незаконную дочь Людовика XVI, отец Джулиан ожидал награды и для себя? Но от кого? Граф Дартуа[6], младший брат Людовика XVI, жил в изгнании: Дэниел даже представить себе не мог, что он обрадуется, когда узнает о существовании незаконнорожденной принцессы. Но испокон веков существовал шантаж…

— Вы уверены, что отец Джулиан рассердится, когда узнает, что вы отослали трактат за границу? — спросил Дэниел.

— О, он очень рассердится, — ответила девушка. — И я буду вынуждена внимать одной из его проповедей о послушании. — Она взяла камень и бросила его в ущелье. — Но, тем не менее, надеюсь, что он втайне будет гордиться мною.

Дэниел удивлялся ее беззаботности. Несмотря на небрежение к одежде и отсутствие утонченности и изысканных манер, девушка была очаровательна. Ничто в жизни не заставляло ее сомневаться в своей безопасности. И ничто в жизни не готовило к потрясению, которому скоро подвергнет ее Дэниел.

Лорелея ловко бросила еще один камень в выбранную цель, и Дэниел заметил:

— У вас хорошо получается.

Она улыбнулась. Яркое солнце осветило веснушки на ее носу.

— Отец Эмиль научил меня.

Она сосредоточенно нахмурилась и бросила третий камень. И на этот раз Дэниел отметил натренированность ее движений. «Один из парижан», — отметил он.

— Как долго вы его знаете?

— Мне было двенадцать, когда он вместе с отцом Гастоном приехал из Парижа, — сказала девушка. — Они бежали от кровавого восстания в 1792 году[7].

У Дэниела тревожно сжалось сердце.

— Они были роялистами[8]?

— Отец Гастон искренне верил в божественное предназначение королей. Отец Эмиль из простых людей, но и он не благоволил царству террора. Он сказал, что увидел ад и желает посвятить свою жизнь Богу.

Много людей, понял Дэниел, были кровно заинтересованы будущим незаконнорожденной принцессы. Тем, останется она живой или умрет.

— Такое легкомысленное занятие — учить девушку бросать камни в цель — никак не вяжется со всем обликом и поведением отца Эмиля, — смеясь, сказал Дэниел. — По-моему, он слишком строг, властен… благочестив.

— Отец Эмиль любит всем управлять. Ему не нравится, как отец Джулиан ведет дела в приюте. Теперь самый благочестивый человек — отец Гастон. Он придирчив до невозможности, постоянно одергивает и отчитывает меня за малейший неблаговидный, по его мнению, поступок.

«Почему? — насторожился Дэниел. — Не потому ли, что у отца Гастона есть собственное мнение о том, как должна быть воспитана принцесса?». Дэниел потер руку о шершавую поверхность камня. Так много жизней переплетаются между собой, как нити в темной паутине.

— Расскажите мне об отце Ансельме.

— Я научилась читать, сидя на его коленях. Я посещала уроки вместе с послушниками, но у отца Ансельма всегда находилось время учить меня частным образом. Он уверен, что у меня способности к учебе.

«Неужели? — подумал Дэниел. — Или у старого каноника было горделивое желание наставлять принцессу Бурбон[9]?»

— Он обучал вас только медицине?

— О, конечно нет. Я прошла полный курс: языки, литература, география, история, математика, — она усмехнулась. — Латынь тоже, но с ней у меня ничего не вышло.

— И он оказался прав? — спросил Дэниел. — Вы способная ученица?

Девушка нахмурилась, в ее карих глазах вспыхнул огонь.

— Я не умаляю своих способностей, данных мне от природы. Это — божественный дар. Но есть еще мое упорство в достижении задуманного. Мне пришлось много работать. Я училась несколько лет.

— Простите. Я никогда не сомневался в вашей одаренности.

— Благодарю.

Дэниел продолжал искать ключ к разгадке.

— А Сильвейн? Как долго вы его знаете?

— С тех пор, как он пришел сюда несколько лет назад. Мы стали лучшими друзьями, — ответила Лорелея и указала в сторону озера, которое находилось далеко внизу: — Вон там мы строили шалаш из веток. Из кладовки приносили еду и встречались в шалаше в полночь, а потом рассказывали друг другу страшные истории о привидениях.

Дэниел представил себе прошедшие дни их беззаботного детства. В его душу закрались зависть, тоска и легкая грусть, У него не было таких воспоминаний, и впервые он пожалел об этом.

— Но сейчас все ушло в прошлое? — подсказал Дэниел.

Девушка утвердительно качнула головой.

— Он изменился. Но это неизбежно. В следующем году Сильвейн даст обет и станет каноником. Он должен теперь более серьезно относиться к своему положению и вере, — она подцепила носком сапога комок снега. — Как и все мы, впрочем.

Лорелея посмотрела на Дэниела и на ее губах заиграла улыбка.

— Сегодня вас просто распирает от вопросов. Это потому, что мы единственные люди в мире, которых вы знаете?

— Наверное, да, Лорелея.

Боже, как ему хотелось, чтобы это было правдой…

К ним подкралась Красавица. Лорелея обвила руками мохнатую шею собаки, которая заурчала от удовольствия и потерлась мордой о бедро девушки. Дэниел заинтересованно наблюдал за Лорелеей. В его душе жестоко боролись между собой противоречивые чувства: желание быть независимым от людей и тоска от одиночества и отсутствия рядом родной души; желание иметь верного друга, любимую и любящую женщину и неверие в эти божественные чувства — дружбу и любовь. В своей жизни он редко сталкивался с искренней привязанностью. У него было много женщин, слишком много, но ни к одной из них он не испытывал подобного чувства. Иметь так много любовниц, предполагал Дэниел, это для мужчины один из способов самоутвердиться, наивное средство доказать себе и другим, что он чего-то стоит.

Лорелея прижалась щекой к густой собачьей шерсти, и он был поражен переменой, произошедшей в ее лице. Глаза девушки светились настоящей любовью.

Проклятие. Она была сейчас так надежно укрыта. Но что же может сделать с ней мир, лежащий за пределами гор? Лорелея подняла глаза и перехватила его взгляд. Дэниел выдавил из себя улыбку.

— Забавные собачки.

— Отец Дроз говорит, что еще древние римляне использовали их для перевозки тяжестей. Около пятидесяти лет назад каноники начали использовать их как спасателей. Красавица спасла четырнадцать человек, — девушка взяла в руки одну из собачьих лап. — Они необыкновенно подходят для этой работы. Смотрите, какие у них перепончатые лапы. Это помогает им не проваливаться в снег. Собаки могут чувствовать снежный обвал еще до его начала и находить человека, погребенного под снегом.

Она потрепала собаку за уши.

— Красавица сделала это в прошлом году, правда, девочка? Прошлой зимой в миле отсюда во время снежной бури заблудилась семья. Красавица нашла их, — наклонившись, Лорелея погладила разбухший живот собаки и ласково улыбнулась: — У нее будет не менее шести щенков.

— И всех их будут обучать как собак-спасателей?

— Только самых лучших. Остальных увезут в Бург-Сен-Пьерр. Их будут использовать в качестве ездовых собак или держать просто как домашних любимцев.

— Кто обучает их работе спасателей?

— Отец Дроз.

Дэниел криво ухмыльнулся:

— С вашей помощью.

— Иногда. Барри — мое собственное творение.

Услышав свою кличку, молодой пес подбежал и лизнул ее руку.

— Я их очень люблю.

Дэниел изучающе посмотрел в карие, комично печальные глаза пса, который смотрел на девушку с настоящим обожанием.

— Ваши чувства взаимны.

— В детстве я играла с ними. Собаки были моими друзьями. Отец Джулиан беспокоился, что я не могла общаться с детьми, но я никогда не была в одиночестве. Я бегала и лазила вместе с собаками, перевязывала их раны, смотрела, как они рождались, и оплакивала, когда умирали.

Лорелея по-мальчишески озорно улыбнулась Дэниелу:

— Хотите увидеть спасателей в действии? Смотрите!

Девушка подбежала к краю ущелья, поднялась на огромный сугроб и исчезла за ним.

— Боже! — воскликнул Дэниел и уронил свою трость. Вместе с собаками он взобрался на снежную стену.

Сердце подпрыгнуло от ужаса к самому горлу, он задыхался. На узком выступе неподвижно лежала Лорелея, ее глаза были закрыты, а лицо — белее снега. Проклиная свое ноющее колено, Дэниел двинулся к краю ущелья.

Собаки действовали быстрее. Как будто он был кроликом, а не гигантским псом, Барри стремительно пронесся вперед и остановился рядом с Лорелеей. Красавица подбежала следом за ним. Они начали рыть снег рядом с девушкой, лизать ее лицо и лаять, призывая на помощь.

Дэниел съехал вниз по насыпи. Его загипсованная рука выскочила из перевязи. От плеча до пояса тело обожгла боль, Снег набился под рубашку и холодил кожу. Он присел рядом с Лорелеей и положил ее голову себе на колени.

— Лорелея! — дрожащим голосом позвал Дэниел. Боже. Убив себя, она выполнила его миссию.

Он должен был почувствовать облегчение, что все свершилось без его прямого участия.

Девушка не пошевелилась даже тогда, когда Барри лизнул ее в висок своим длинным, розовым языком. Ее лицо оставалось спокойным, как маска смерти. А может, она потеряла сознание от удара. Посмотрев вверх, Дэниел увидел камень, выступающий из снежной стены.

— Черт побери, — напряженным от растерянности и страха голосом проговорил он. — И что мне теперь делать?

— Прежде всего — перестать ругаться, — голос девушки прозвучал для Дэниела как песня. — Это беспокоит собак. Прекрасно, друзья мои! — похвалила она Красавицу и Барри. Взмахом руки Лорелея отослала их, и собаки побежали вверх по насыпи.

Дэниел почувствовал облегчение и ярость одновременно.

— Вы меня разыгрывали?

— Конечно. Мы их так тренируем. Я же говорила вам.

— Лорелея! — он схватил ее за плечи. Боль в загипсованной руке отдавалась в виски. — Вы же могли убить себя!

В ее глазах заплясали озорные огоньки.

— Нет, Вильгельм. Я знаю в этих горах каждый камешек. Вам никогда не следует беспокоиться о том, что я совершу роковую ошибку.

К своему удивлению, Дэниел заметил, что у него дрожат руки. Он попытался остановить дрожь, еще крепче стиснув плечи девушки. «Я мог бы задушить ее. Я должен был это сделать и покончить со своими мучениями раз и навсегда», — подумал он.

Лорелея рассмеялась, упала ему на грудь, а потом откинулась назад, задумчиво глядя на него. В ее волосах застряли крупинки снега и прошлогодние жухлые травинки. Улыбающиеся губы были влажными.

— Я испугала вас, да? — прошептала она, согревая дыханием щеку Дэниела. — Мне очень жаль, Вильгельм.

Вильгельм. Это был Вильгельм, который вдруг прижал ее к своей груди; Вильгельм, который поцеловал ее в губы; Вильгельм, который услышал ее быстрый, удивленный вздох. Он целовал девушку так, как Дэниел Северин никогда не целовал ни одну женщину, не преследуя никакой иной цели кроме единственной — показать ей, какое испытывает облегчение и радость. Он нежно обнял ее, вдыхая исходящий от волос головокружительный аромат леса, снега и весны, лаская ее маленькое, теплое тело.

Вскоре, вопреки здравому рассудку, Дэниел понял, что страстно желает ее.

— Открой свой рот, — услышал он свой шепот. — Чуть-чуть.

Девушка приоткрыла губы, и его язык коснулся ее языка. Дэниел ощутил вкус свежей клубники, нежной и зрелой, и невыносимо сладкой.

Ее руки в варежках ухватились за его плечи и крепко стиснули их. Она прижалась к нему грудью, и рука мужчины нежно ласкала ее тело.

Дэниел воззвал к своему рассудку. Он был не Вильгельмом, а наемником, у которого нет никаких прав даже касаться этой чистой, невинной девушки. Он отпрянул назад. По ее лицу медленно расплылась нежная, мечтательная улыбка. У Дэниела засосало под ложечкой. Кажется, все гораздо хуже, чем он думал.

— Это было прекрасно, — прошептала Лорелея. — Просто прекрасно. Я и представить себе не могла…

— Лорелея, прости меня. Я не должен был… это больше никогда не повторится. Не в моих правила: обманывать молодых девушек.

Ее глаза сразу прояснились.

— Нет? Значит, ты вспомнил? Ты вспомнил, кто ты есть?

Пожалуй, сейчас он еще ближе подошел к той грани, когда сам был готов забыть, кто он есть. Дэниел встал и помог ей подняться на ноги.

— Твоя рука, — с тревогой проговорила она, осторожно вложив ее в перевязь.

Боже, она необыкновенна.

— Я не помню, Лорелея, — ответил Дэниел. Его голос звучал тихо, и устало, колено болело.

— Тогда почему ты так отпрянул от меня?

Губы девушки блестели от сладостной влаги, которую он только что отведал. Дэниел отвел от нее взгляд.

— Ты и твои опекуны спасли мне жизнь и залечили мои раны. Не могу же я быть таким негодяем, отплатив черной неблагодарностью за ваше гостеприимство, запятнав твою честь и достоинство. Она рассмеялась и хлопнула себя по коленям.

— Мое достоинство! Предполагаю, что должна быть благодарна тебе за то, что спас меня, — как выразилась бы леди, от вечных мук и позора.

Ее язвительный смех раздражающе подействовал на Дэниела.

— Ты еще ребенок, мадемуазель де Клерк. Ты ничего не понимаешь, — строго произнес он.

— Нет, это ты не понимаешь. Конечно, у меня много достоинств. Дети и собаки похожи в этом на меня. У меня целый список достоинств, — в ее глазах промелькнула боль. — Истинное достоинство — это что-то такое, чего никто, даже ты, не сможет, отобрать у меня. И, тем более, не с помощью простого поцелуя.

Мужчина поднял вверх руку:

— Достаточно, Лорелея. Ты преувеличиваешь. Ей-богу, ты — настоящий ребенок.

— А ты — трус, — парировала она. — Ты даже не можешь насладиться по-настоящему прекрасным поцелуем. — Девушка сцепила пальцы рук. — Если, конечно, ты не женат. Да, должно быть, так и есть.

Развернувшись, она вскарабкалась на насыпь и направилась к приюту. Дэниел медленно последовал за ней, с вертящимися в голове планами и неожиданно пронзившей его страстью.

Бедняжка. Она жила как в сказке. Окруженная священниками и благородными животными, Лорелея вела идеальный образ жизни. Но он вторгся в ее очаровательный мир и привел за собой зло и все темные силы, которые грозили ей уничтожением. И ее мир разбился вдребезги, соприкоснувшись с грубой действительностью. Не в первый уже раз Дэниел жалел, что несвободен от данных им обязательств, чтобы оставить ее в покое — такую чистую, непорочную, неиспорченную развратом, соперничеством за лучшее место под солнцем, ненавистью и страхом.

«Но Лорелея была вовлечена в эту игру еще несколько месяцев назад, до сих пор не догадываясь об этом», — угрюмо думал Дэниел, прокрадываясь по коридорам приюта этой же ночью. Он должен использовать каждую возможность для выяснения личности того человека, который знал тайну Лорелеи и пытался убить его. Для него не составляло трудностей бодрствовать, пока все спали, потому что воспоминания о поцелуе Лорелеи взбудоражили все его чувства.

Удар плечом о грубую каменную стену вывел Дэниела из задумчивости. Он дошел до конца коридора. Справа находился кабинет отца Джулиана, слева — общая спальня, где стояла тишина. Дэниел свернул к кабинету настоятеля. Он страстно желал все бросить и бежать отсюда. Но если он это сделает, Лорелея умрет от руки другого убийцы. Одна ошибка повлечет за собой целую цепочку непредвиденных событий, которые пошатнут основы разрастающейся династии Бонапарта и положат конец всем надеждам на независимость швейцарского народа.

Невероятно, что один человек обладает властью решать судьбу целой нации. Но Лорелея обладала такой властью. И Жозефина Бонапарт тоже.

От одной только мысли о жене первого консула у Дэниела засосало под ложечкой, потому что она владела его душой. Она была посвящена в такую страшную тайну, которая висела над шеей Дэниела, как нож гильотины. Одно слово Жозефины — и не сносить ему головы.

Дэниел вздрогнул, но не от холода. Его окружали запахи сосны и старых камней. Он достиг массивной деревянной двери. Дэниел проверил замок и обнаружил, что тот заперт. Он помедлил, бросив украдкой взгляд в холл, а потом порылся в кармане и достал перочинный ножик. Его, в отличие от охотничьего ножа и лука со стрелами, отец Джулиан проглядел.

Хорошо отработанным движением Дэниел засунул лезвие в замочную скважину. Замок поддался с тихим щелчком. Стараясь не шуметь, он зашел внутрь кабинета. Заперев за собой дверь, Дэниел внимательно огляделся. Весь кабинет отчетливо просматривался в потоке лунного света, льющегося через окно. Он облегченно вздохнул. Ему не нужно будет зажигать принесенную с собой свечу.

Комната была просторной и такой же аккуратной, как и сам отец Джулиан. Массивный сосновый письменный стол с запертыми ящиками занимал главное место. С одной стороны стоял высокий шкаф, а с другой, под распятием, скамеечка для молитвы.

В коридоре послышались шаги. Дэниел застыл, устремив взгляд на дверь. Под ней появился свет. Он метнулся в тень у шкафа и прижался к стене. Дэниел услышал металлический щелчок, когда кто-то нажал на замок. В тишине он слышал, как бьется его сердце. Рука сжимала рукоятку ножа.

Шаги удалились. Дэниел подождал, пока уймется бьющая тело дрожь, и открыл шкаф. Внутри висела церковная одежда настоятеля, пропахшая ладаном. Этот запах так отчетливо напомнил ночное нападение на него, что Дэниел почувствовал, как волосы встали дыбом.

Он отодвинул одежду и обнаружил свой охотничий нож, лук и стрелы. Не было смысла забирать их сейчас. Исчезновение оружия только поднимет переполох и усилит подозрение к нему.

Дэниел бесшумно подошел к письменному столу. Замки на больших ящиках открылись быстро благодаря ножу. Он торопливо просмотрел административные бумаги и личные письма, бухгалтерскую и инвентарную книги. Холодными, как лед руками Дэниел изучил содержимое каждого ящика. Задвигая последний, он почувствовал, как от резкого движения что-то переместилось внутри пустого ящика. Значит, там есть двойное дно.

Подсунув нож под край, Дэниел приподнял тонкую фанеру и обнаружил толстый фолиант из пахнущего плесенью пергамента. Он поднес его к окну и повернул к свету. На нем ровным почерком отца Джулиана было — написано единственное слово: «Лорелея».

Пальцы мужчины конвульсивно сжали фолиант. Он открыл первую страницу и сразу же понял, что обнаружил более чем официальный документ. Это была хроника жизни Лорелеи.

Первым он увидел детский рисунок, изображающий собаку с огромной лохматой головой и тонкими, как палки, лапами. Под ним лежал другой рисунок, уже гораздо лучше первого, сделанный, вероятно, через год или два. На нем тоже была нарисована собака. Рядом был изображен человек в длинной черной мантии и шляпе с круглыми полями. Вдали нарисованы горы в виде перевернутых букв V. Под рисунком каракулями было старательно выведено: «С любовью — отцу Джулиану».

У Дэниела не было опыта общения с детьми. До настоящего момента он и понятия не имел, какой силой может обладать простое, искреннее объяснение ребенка в любви. Охваченный странным, шокирующим ощущением, он сидел, тупо уставившись на листок с рисунком. С трудом Дэниел превозмог свои чувства и пролистал остальные страницы. На них были зарисовки растений и лесных животных, сделанные маленькой рукой; переписанная из требника молитва; пара стихотворений. Он обнаружил записку, начертанную на клочке бумаги по-детски крупными буквами: «Простите меня. Я гуляла и заблудилась. Я никогда больше вас не покину, отец Джулиан».

Дэниел обнаружил зуб и локон каштановых волос, аккуратно завернутые в салфетку. Среди более поздних бумаг были наброски Аквинаса и Роджера Бейкона, записи, касающиеся швейцарской нации. Здесь Лорелея описывала округ, в котором люди веками ценили независимость больше жизни.

Боже. Что бы она подумала, если бы узнала, что жизнь Жана Мьюрона, который мог бы остановить грабящую руку Бонапарта, зависела от ее смерти, потому что только после ее смерти Жозефина освободит Мьюрона.

В душе Дэниела усиливалась боль, пока он рассматривал бумаги, говорящие о ее счастливом и спокойном прошлом. Он содрогнулся при мысли о том, что готовит ей будущее.

Последний листок из фолианта соскользнул на пол. Внутренне напрягшись, Дэниел подобрал его. Бумага пожелтела, а чернила выцвели.

— О Боже, — прошептал Дэниел, пытаясь прочитать написанное при тусклом лунном свете. Он обнаружил расписку: «Королевские сокровища, оценивающиеся на сумму в полмиллиона франков, сохраняются для одной Лорелеи де Клерк…» Она была подписана королем Франции Людовиком XVI. Два человека засвидетельствовали документ: аббатиса монастыря и Джулиан Дюран, теперешний настоятель приюта Святого Бернара.

Дэниел медленно убрал бумаги. Значит, вот оно что. Сокровища. Жадность. Наконец он нашел мотив, причину покровительства отца Джулиана.

Его мысли уже неслись вперед. Полмиллиона франков. Такое огромное состояние было бы трудно утаить. Вероятно, сокровища не в золоте. Наверное, бриллианты. У Марии-Антуанетты[10] их было столько, что некоторые она даже и не носила.

Несмотря на свои открытия, Дэниел не чувствовал удовлетворения. Отец Джулиан и все остальные обитатели приюта жили в бедности. Он не увидел здесь даже намека на богатство. А настоятель заботливо и бережно хранил записи и неожиданные сувениры. Он очень сильно любил Лорелею.

Но Дэниел не был этим удивлен. Только человек с железным сердцем мог противостоять ее ясноглазой невинности, ее безмятежному очарованию, удивительной смышлености.

Но, слава Богу, у Дэниела Северина было железное сердце.

Сложив все бумаги на место, он принялся рассматривать толстую тетрадь, переплетенную в телячью кожу и заполненную почерком отца Джулиана. Дэниел нашел список всех посетителей приюта за последние два года. Дрожащими руками он листал страницы с записями о прошлогоднем лете и изучил посетителей приюта после вспышки тифа. От одной записи, сделанной десятого августа, у него застыла в жилах кровь.

«Неопознанный человек утонул в озере приюта Святого Бернара». «Упокой, господи, его душу», — подписал отец Джулиан рядом.

Дэниел спрятал следы своего пребывания и выскользнул из кабинета. Быстро, насколько позволяло его пылающее от боли колено, он поспешил через двор приюта к мрачному, приземистому строению из необработанного камня.

Строение находилось на восточном берегу озера в тени нависших над ним скал. Дэниел распахнул скрипучую дверь и вошел внутрь. В незастекленные окна не могли пробраться ни волки, ни медведи, но сквозь них со свистом прорывался ледяной ветер.

Дэниел нащупал кремень и огниво. Ему потребовалось целых пять минут, чтобы зажечь свечу. Он поставил ее в затянутый паутиной угол, защищенный от ветра. В маленькой комнате пахло пылью. Сделав глубокий вдох, он повернулся к заснувшим вечным сном обитателям приютского морга.

Бок о бок здесь лежало несколько тел, покрытых парусиной. Все они были путешественниками, которые погибли и теперь ждали здесь, сохраненные в вечной мерзлоте, своих родственников. На Дэниела повлияла жуткая атмосфера морга. Он бросил унылый взгляд на дверь, желая удрать отсюда.

Но заставил себя по очереди приподнимать парусину, покрывавшую тела погибших. «Бог мой», — пробормотал он, глядя в лицо одного мужчины. В нем было столько жизни. Создавалось впечатление, что он только что уснул.

Лицо третьего трупа Дэниел узнал сразу. Анри Жуно. Человек, который когда-то был сверкающим украшением Директории[11], неподвижно лежал здесь. Дьявол забрал его душу, потому что при жизни, как и Дэниел, он принадлежал тайному, темному миру.

Дрожа всем телом, Дэниел вышел из морга. Жуно приходил в приют с той же целью, что и Дэниел. Теперь он мертв.

На следующий вечер посыльный Эверард поглощал свой поздний ужин, сидя у камина в здании для собраний. Большинство каноников и послушников тоже находились здесь, с нетерпением ожидая новостей из-за гор.

Положив больную ногу на табуретку, Дэниел сидел рядом с Лорелеей.

— Как хорошо снова видеть тебя за рукоделием, — заметил отец Гастон. — Что ты вышиваешь, Лорелея?

— Стихарь для отца Джулиана, — ответила девушка, не поднимая головы.

Она избегала смотреть в глаза Дэниелу и сосредоточилась на своем вышивании. Судя по ее необычной молчаливости, Дэниел предполагал, что ей было неловко за вчерашний день. Он обнаружил, что тоже думает об их поцелуе. Гораздо больше, чем мог себе позволить думать о таких вещах. Но воспоминания о вчерашнем маленьком, но очень приятном путешествии не покидали Дэниела. И их не могла затмить и изгнать даже жуткая картина, увиденная им в приютском морге.

Ему хотелось вырвать рукоделие из ее рук и убедить не думать о нем. Он не стоил этого. Лорелея должна сохранить свой мечтательный взгляд и дивную улыбку для другого мужчины. Он не умел вести себя с такой девушкой, как Лорелея. В его жизни не было для нее места, как не было места певчей птичке в жизни Ворона.

Интересно, понимает ли она, какую забавную картину представляет, сидя в одежде горцев, подложив под себя одну ногу и высунув язык, сосредоточившись над своими стежками? Дэниел вспомнил ее влажные, шелковистые губы под своими губами, и его охватило желание.

Пытаясь отвлечься, он сосредоточил все свое внимание на госте, который за обе щеки уплетал жареный картофель и соленую говядину, приготовленные Маурико.

Эверард был одет в традиционный швейцарский костюм, изрядно поношенный. На коленях его брюк стояли кожаные заплатки, на отворотах рукавов с буфами едва виднелись вышитые пятиконечные звезды. Когда-то крепкие сапоги были истоптаны в дальних походах за Альпы. У него была могучая фигура горного жителя, а пиво он пил словно воду.

— Давайте я расскажу вам об этом Буонапарте, — сказал Эверард, вытирая рукавом рот. — Его полководцы в Лозанне говорят, что он скоро выдворит австрийские войска из Италии[12].

— Как он это собирается сделать? — спросил Сильвейн. Послушник положил свои жилистые руки на колени и подался вперед. Эверард поворошил дрова в камине, достал оттуда горящую головешку и слегка притушил ее.

— Бонапарт собирается атаковать тремя армиями. Вот здесь — австрийцы. Рейнская армия будет прикрывать с фланга. Вот это — итальянская армия Массены, — Эверард увлеченно рассказывал, отмечая расположение армий Наполеона дымящейся головней на грубых каминных плитах.

— Австрийцы превосходят по численности и вынуждают их двигаться по направлению к крепости в Генуе, — добавил отец Джулиан.

Дэниел с удивлением подумал, откуда у настоятеля такая обширная информация. Он вдруг вспомнил о двух таинственных фигурах, которые встречались под окнами лазарета.

— Это ненадолго, — заметил Эверард. — Рейнская армия отправится на юг — прямо через перевал Большой Сен-Бернар — и подойдет к австрийским ослам, — Эверард щелкнул пальцами. — Неожиданное нападение, вот так.

Лорелея оторвалась от своего рукоделия:

— У вас все так просто получается.

— Да, — вступил в разговор отец Эмиль. — Переводить армию и артиллерию через Альпы — очень рискованное дело.

— Если бы монархия была прочной, — проворчал отец Гастон, — такой бы проблемы не существовало.

— Монархия, ба, — сказал отец Эмиль. — Это заслуга людей.

«Этот человек, по-видимому, не понимает замыслов Бонапарта», — подумал Дэниел. Эверард сделал глоток пива:

— Бонапарт когда-нибудь терпел поражения?

— Он потерпел поражение, не получив сына от своей жены, — бросил Сильвейн, подталкивая Тимона локтем в бок.

— Думай, что говоришь, парень, — повысил голос отец Джулиан.

Из псарни донесся лай собак.

— Бог никогда не стоит на стороне диктатора[13], — сказал отец Гастон.

— Бонапарт не диктатор, — коротко заметил отец Эмиль. — Он…

Дверь распахнулась. Вошли драгун и солдат со знаками курьеров.

Испытывая сильное желание сбежать или спрятаться, Дэниел ухватился за сидение стула.

Зеленая шинель драгуна была покрыта грязью. Отец Джулиан приветствовал их:

— Добро пожаловать в приют Святого Бернара.

Взгляд драгуна скользнул по сидящим в комнате священникам. Он слегка подтолкнул своего напарника. Карабины и сабли звякнули, когда они неуклюже поклонились.

— Нам нужна постель на ночь, — сказал драгун. — И укрытие для наших лошадей.

Сильвейн и Тимон поспешили на улицу.

Драгун покачнулся и схватился за спинку стула. Из его рукава сочилась кровь. Лорелея быстро встала. Ее рукоделие упало на пол, когда она бросилась к солдатам.

— Вы ранены! Идите к огню, а я принесу бинты из лазарета.

— Откуда вы? — спросил отец Джулиан.

— Итальянская армия.

Курьер взял предложенную ему чашку чаю. Вернулась Лорелея и занялась рукой его компаньона. Она плохо справлялась с вышиванием, но с живой плотью работала искусно.

— Что произошло? — спросил отец Эмиль.

— Пятнадцатого апреля, — сказал драгун, — австрийцы разбили нас надвое. — Он поморщился, когда Лорелея начала обрабатывать рану на руке. — Мы приняли на себя основной удар. Массена повел своих солдат в Геную. Остальные переправлялись на другую сторону реки Вар.

Курьер шумно прихлебывал свой чай, но было видно, что ему хотелось чего-нибудь покрепче.

— Нам двоим, удалось прорваться сквозь колонну австрийских уланов и скрыться в горах.

— Ранение саблей? — спросила она у драгуна.

Он угрюмо кивнул.

— Мы должны отвезти новости генералу Ланессу в Лицен, — сказал курьер. Сейчас Массене требуется армия резерва, иначе его войска умрут от голода в Генуе.

Дэниел понял, что время истекло. Война и опасность разоблачения надвигались на него со всех сторон. Он должен увезти отсюда Лорелею.

Первым делом, нужно положить конец игре в кошки-мышки. Вильгельм Телль уйдет назад в легенду, где и должен находиться.

Настало время взлететь Ворону.