Воронцов. Перезагрузка. Книга 6

Глава 16

Глубоко после обеда, где-то за поворотом леса, мы услышали выстрел. Затем буквально сразу же еще один. Звуки разорвали тишину деревенской околицы, прокатились над крышами и заставили вороньё взметнуться с ближайших деревьев.

— Что там⁈ — все мы встрепенулись, как один человек.

А Захар уже отдавал команды — быстрые, чёткие, без лишних слов. В голосе появились стальные нотки, которые я слышал только в минуты опасности. Мужики бросились к конюшне, на ходу хватая висевшие под навесом мушкеты.

Понимая, что к чему, я крикнул, перекрывая внезапно возникшую суматоху:

— Мне тоже коня!

Пётр, только кивнул, не тратя времени на ответ, и скрылся в конюшне.

Через пару минут, показавшихся вечностью, раздался ещё один выстрел. Этот звук заставил сердце биться чаще, а в голове вспыхнули десятки возможных объяснений, одно хуже другого.

— Да что ж там такое творится-то? — вырвалось у меня, когда я быстро забежал в дом.

Начал спешно одеваться, в голове проносились мысли о разбойниках, о диких зверях, о наших людях, которые должны были вернуться именно по той дороге. Пальцы слегка дрожали, когда я застёгивал пуговицы — не от страха, а от предчувствия неминуемой схватки.

Когда я выходил, возле двора уже стояли запряжённые лошади — всхрапывающие, чувствующие тревогу людей. Их бока тяжело вздымались, ноздри раздувались, выдыхая клубы пара в холодеющий воздух. Пётр держал мою лошадь.

Я, Захар, Иван и Пахом запрыгнули на лошадей и сорвались в галоп. Копыта загрохотали по мёрзлой земле. Деревня осталась позади в считанные мгновения.

У мужиков было по мушкету. Они держали их наготове, а порох и пули были уже разложены по карманам для быстрой перезарядки. Мне же Захар на полном скаку протянул пистоль — небольшой, но увесистый.

На ходу я крикнул ему, перекрывая свист ветра и грохот копыт:

— Как думаешь, что там?

Он пожал плечами, не отрывая взгляда от дороги впереди.

— Беда какая-то, — ответил он после паузы. — Потому что если б кто лихой, то зачем издали заявлять о себе стрельбой?

В его словах была своя логика — разбойники обычно нападали без предупреждения, стараясь застать жертву врасплох. Выстрелы же означали, что кто-то отбивался от опасности.

Я же сказал:

— Да, и время как раз… Наши должны вот-вот приехать.

Фома с кузнецом должны были вернуться с города именно сегодня, и маршрут их лежал через тот самый лесной поворот, откуда донеслись выстрелы. Холодок пробежал по спине при мысли, что они могли попасть в беду.

— Ага, — снова кивнул Захар, и в этом коротком слове слышалось всё его беспокойство.

А мы неслись на полном скаку к повороту леса. Лошади храпели, чувствуя наше напряжение. Встречный воздух обжигал лицо, заставляя глаза слезиться, но никто не думал сбавлять темп.

Как только мы проскочили поворот, резко огибая выступающий мыс леса, буквально за ним увидели следующую картину, которая заставила нас на мгновение осадить коней.

Стояли телеги. На них были Фома с кузнецом. И Савелий Кузьмич как раз передавал заряженный мушкет Семёну.

Семён же с Григорием на лошадях верхом были прижаты к телеге. Их кони нервно перебирали ногами, готовые сорваться с места при малейшей возможности, но всадники удерживали их на месте, понимая, что бегство только разожжёт охотничий инстинкт преследователей.

А вокруг них кружила стая волков.

С полтора десятка, наверное. Серые тени с горящими янтарными глазами, в которых читался голод и безжалостная решимость. Их поджарые тела двигались с устрашающей грацией, а оскаленные пасти демонстрировали длинные желтоватые клыки. От их горячего дыхания в морозном воздухе поднимались клубы пара.

И в этот самый момент Семён снова стрельнул из мушкета. Грянул выстрел, на мгновение заглушивший рычание зверей. Дым от выстрела на миг скрыл от нас происходящее, но когда он рассеялся, мы увидели, что один из волков лежит неподвижно, а снег вокруг него окрашивается алым.

Остальные же звери, нисколько не испугавшись, только ожесточились. Они скалились и бросались на лошадей, пытаясь достать их мощными челюстями за ноги. Кони испуганно ржали, вставали на дыбы, и всадникам стоило немалых усилий, чтобы удержаться в сёдлах. Фома же с кузнецом перезаряжали очередной мушкет.

Иван, Пахом и Захар, слегка сбавив скорость, чтобы прицелиться, тоже разрядились по серым злодеям. Три выстрела прозвучали почти одновременно, слившись в один громоподобный раскат. Два волка упали замертво, ещё один, раненый, отскочил в сторону, оставляя за собой кровавый след на снегу.

Я поднял пистоль, прищурил один глаз, выцеливая крупного волка, который, казалось, вёл всю стаю. Его шерсть была темнее, чем у остальных, а в глазах читался пугающий разум. Спустил курок — грянул выстрел, отдавшийся в руке болезненной отдачей. Зверь взвизгнул и отпрыгнул, но было неясно, задела ли его пуля или он просто испугался.

Волки, скалясь и продолжая рычать, начали медленно отступать, сначала неохотно, затем всё быстрее. Они переглядывались между собой, словно совещаясь, стоит ли продолжать атаку. Потерять несколько соплеменников за короткое время — слишком высокая цена даже для голодной стаи. В их глазах читалось разочарование и злоба, но также и растущее понимание, что жертва превратилась в охотника.

Наконец, самый тёмный волк, видимо вожак, издал короткий отрывистый вой, и вся стая, как по команде, скрылась среди деревьев. Только жёлтые глаза ещё некоторое время поблёскивали в зарослях, да доносилось приглушённое рычание, словно обещание вернуться при более благоприятных обстоятельствах.

Наступила тишина, нарушаемая только тяжёлым дыханием людей и лошадей, да потрескиванием остывающих стволов мушкетов. Снег вокруг был истоптан, запятнан кровью и порохом — немой свидетель недавней схватки.

Мы спешились, подошли к телегам.

— Успели, — сказал Захар, оглядывая павших волков. — Давненько такой стаи не видали в наших краях. Голод, видно, погнал их к людям.

Я кивнул, ощущая, как адреналин схватки медленно покидает тело, уступая место усталости. Пистоль в руке казался теперь непомерно тяжёлым, а недавний страх сменился облегчением.

— Все целы? — громко спросил я, осматривая путников и прислушиваясь к затихающему вдали волчьему вою.

— Да, Егор Андреевич, — нервно выдыхая, сказал Фома. Его широкое лицо раскраснелось то ли от мороза, то ли от пережитого страха, а руки, сжимавшие вожжи, всё ещё подрагивали. — Вовремя вы, а то эти уже кидаться начали.

Он утёр пот со лба тыльной стороной ладони, несмотря на холод, и бросил взгляд на тела серых хищников, распластавшихся на снегу. Кровь, яркими пятнами расплывающаяся по белизне, парила в морозном воздухе.

— Давно за нами шли, — продолжил Фома, немного успокоившись и поправляя съехавшую набок шапку. — Вот, видать, поняли, что мы в деревню пойдём, и решились-таки напасть, а так чуть ли не с самого утра за нами по пятам шли.

Мы осмотрели поле боя. Прикинули, что стая немаленькая была — больше полутора десятков тварей. Десяток ушел, но пятеро лежало на земле.

Захар тут же сказал Пахому, чтобы волков обязательно забрал:

— Шкуру потом снимем, выделаем. Хорошая вещь будет.

Пахом кивнул и побежал к телеге, чтобы освободить место для трофеев.

В итоге в деревню въехали уже все вместе — растянувшись вереницей по заснеженной дороге. Впереди ехали мы с Захаром на лошадях, за нами телеги, гружённые доверху и покрытые рогожей, а сзади — остальные, прикрывая тыл на случай, если уцелевшие волки решат вернуться.

По дороге Фома, Семён и кузнец наперебой докладывали о своём путешествии, перебивая друг друга и добавляя подробности, словно соревнуясь, кто лучше расскажет историю.

— В общем-то, доехали хорошо, — говорил Фома, поглаживая свою бороду. — И ночью, когда на стоянке были, тоже всё было хорошо. Правда, холодно.

— Костёр-то жгли всю ночь, — вставил Семён, — иначе бы замёрзли насмерть. Морозец-то кусачий!

— Но вот с утра прям эти серые злодеи привязались, — продолжил Фома, качая головой, — и так и шли по пятам. Боязно было. Подгоняли лошадь, как могли…

Он указал на телеги, которые скрипели и покачивались на ухабах:

— А телеги-то битком набиты. Еле тащили.

Фома начал объяснять, разводя руками и рисуя в воздухе размеры привезённого:

— Помимо этого вашего… пневмо…

— Пневмодвигателя, — помог я.

— Да, его, пневмодвигателя, — он медленно произнёс незнакомое слово с особой гордостью, словно демонстрируя своё знание сложных терминов, — там под рогожей четыре разделанных туши свиных, да ещё мешок муки взял, да бочонок мёда…

А Захар, улыбаясь хитрой улыбкой, которая преобразила его обычно суровое лицо, добавил:

— Ну и пару бочонков пива…

Он подмигнул, и морщинки в уголках его глаз собрались лучиками.

Я хмыкнул, качая головой:

— Ну ты, Фома, хоть бы лошадей пожалел! Еле тащили, наверное?

Фома тут же выпрямился в седле, словно его обвинили в чём-то непростительном:

— Тащили же, Егор Андреевич, нормально, — буркнул он.

Снег поскрипывал под копытами лошадей и полозьями саней, а воздух был настолько чистым и прозрачным, что, казалось, можно было разглядеть каждую ветку на деревьях вдалеке.

Когда мы уже спрыгнули с коней у моего дома, я сказал Степану:

— Разгружайте. С устройством аккуратнее, его сразу в ангар, — сказал я, указывая на укрытый рогожей предмет в телеге.

Степан кивнул:

— Сделаем, Егор Андреевич. Я сам пригляжу.

Затем я обратился к остальным:

— А ты, Фома, с Савелием Кузьмичом шуруйте, перекусите с дороги да в баню.

Я махнул рукой в сторону деревенской бани, откуда уже поднимался дымок:

— Илюха уже топит. Чтоб отдохнули с дороги нормально.

Лицо Фомы просветлело при упоминании бани и еды:

— Благодарствуем, Егор Андреевич!

— Да, пивка возьмите, — добавил я, вспоминая о привезённых бочонках. — Стресс после волков снять.

— Волки? — переспросил Степан, который, видимо, только сейчас заметил туши, привязанные к задней части телеги. Его глаза расширились от удивления. — Так что там было? Расскажите!

Захар с Фомой уже начали наперебой рассказывать, размахивая руками и перебивая друг друга:

— Там полсотни волков было! — утверждал Фома, а глаза его становились всё шире с каждым словом. — Матёрые все, как один! Клыки — во! — он показал размер клыков, разведя большой и указательный пальцы на добрую ладонь.

— Да ладно тебе, Фома, — усмехнулся Захар, — чай не медведи! Но покрупнее обычного были, это верно.

Я, не слушая их разгорающийся спор о размерах и количестве волков, который, я знал, к вечеру превратится в настоящую эпическую сагу о героической битве с целой армией хищников, направился в сторону дома.

Савелий Кузьмич окликнул меня, когда я был уже в нескольких шагах от своего крыльца:

— Егор Андреевич, а механизм-то когда смотреть будем?

В его голосе слышалось плохо скрываемое нетерпение. Я знал, что для него этот пневмодвигатель был не просто механизмом, а настоящим сокровищем, возможностью прикоснуться к чему-то новому, неизведанному.

Я улыбнулся, глядя на его горящие любопытством глаза:

— Да вы с дороги отдохните, а завтра с утра уже и начнём.

Он кивнул, хотя видно было, что ему не терпелось опробовать изделие, которое он сделал. Но усталость от долгого пути и стычки с волками всё же давала о себе знать.

— Как скажете, Егор Андреевич, — согласился он. — Тогда до завтра!

Утром проснулся, когда ещё было темно. Всё-таки зима приближается, и дни становятся короче — ночь словно не желает отпускать землю из своих объятий, цепляется за каждый час, крадёт минуты света. Сквозь окошко не пробивалось ни единого лучика — только густая, непроглядная тьма, нарушаемая лишь слабым мерцанием угасающих углей в печи.

Мы с Машенькой позавтракали при свете масляной лампы. Она постоянно отвлекалась, хлопотала рядом у печи.

Только начало светать, как заметил в окне, покрытом морозным рисунком, что мужики уже ждут меня на улице. Они нетерпеливо переминались с ноги на ногу у ворот, выдыхая клубы пара, которые серебрились в первых робких лучах восходящего солнца. Кто-то похлопывал рукавицами, кто-то притоптывал новыми валенками, которые привез вчера Фома, прогоняя утренний холод, пробирающий до костей.

Я принялся одеваться, не торопясь, но и не медля. Сначала тёплое исподнее, потом шерстяные штаны и рубаху, затем кафтан, подбитый заячьим мехом. Машенька тем временем суетилась рядом, собирая котомку с едой.

— Пойдёте сейчас на лесопилку и до вечера пробудете, — приговаривала она, укладывая хлеб, завёрнутый в чистую тряпицу, копчёное мясо, луковицу и пару солёных огурцов из погреба. — Хоть покушаешь.

Обняв её, я поблагодарил за заботу и вышел на улицу. Холодный воздух мгновенно ударил в лицо, заставив на секунду задержать дыхание. Мороз щипал щёки, забирался под воротник, словно проверяя, достаточно ли тепло я оделся.

Смотрю, тут собрались почти все, кто на лесопилке работал. Мужики стояли группами по двое-трое, переговариваясь вполголоса. Дыхание вырывалось изо ртов белыми облачками, которые тут же таяли в морозном воздухе.

Ричард тоже был тут, в этой компании. Он стоял чуть в стороне, но с интересом прислушивался к разговорам, изредка кивая, словно понимал каждое слово.

Я подошёл, поздоровался со всеми, те хором ответили.

Посмотрел на Ричарда, в его глазах читался тот же живой интерес, что и вчера, когда он расспрашивал о городе.

— А ты чего тут? — спросил я, немного удивлённый его присутствием. — Там же в основном техническая работа. А ты у нас лекарь, — хмыкнул я, улыбаясь.

— Егор Андреевич, так мне же тоже интересно, — невозмутимо ответил он.

Я заметил, что слов русских тот уже неплохо нахватался. Старается при всех говорить на русском языке, хотя некоторые звуки даются ему с трудом. Но со мной по большей степени он говорит на английском — наверное, так ему удобнее выражать сложные мысли, да и мне приятно иногда вспомнить язык, который изучал когда-то в университете.

— Ну что ж, раз так, то пошли, — сказал я.

Захар кивнул куда-то в сторону, при этом улыбался он так, что было видно — что-то затеял. В его глазах плясали озорные искорки, а в уголках губ затаилась хитрая усмешка. Я проследил за его взглядом и тут, смотрю, от хлева вывели весь наш практически табун лошадей — все под сёдлами, с начищенной до блеска сбруей, которая поблёскивала в первых лучах солнца.

Пересчитал. Двенадцать штук выходило. Потом пересчитал собравшихся — тоже двенадцать вместе со мной. Не знаю, специально так получилось или случайно, но выходило, что лошадей хватало каждому. В душе даже закралась некая радость за такое большое хозяйство.

Мужики уже подходили к лошадям, кто-то похлопывал коня по шее, кто-то проверял подпругу, подтягивая ремни. Ричард стоял в некотором замешательстве перед высоким вороным жеребцом, явно не зная, с какой стороны к нему подойти. Я подошёл, показал, как правильно взяться за поводья, как поставить ногу в стремя.

— Не бойся, он тебя не скинет, — сказал я по-английски, и Ричард благодарно кивнул, немного неуклюже, но всё же взбираясь в седло.

Когда все уселись на лошадей и выехали из деревни, мысль была такая в голове, что, конечно, не каждый раз в таком составе выезжать будем, но сейчас со стороны это, наверное, смотрелось впечатляюще. Представил, как мы выглядим — двенадцать всадников, движущихся по заснеженной дороге на фоне рассветного неба. Впереди Захар с Иваном, с мушкетами за плечами.

Увидя такую процессию, путники точно будут с дороги съезжать, уступая путь. Может даже шапки снимать в знак уважения. Эта мысль грела душу — не из гордыни какой-то, а из чувства общности, причастности к чему-то большому и важному. Словно мы не просто работники, едущие на лесопилку, а отряд, выполняющий важную миссию.

С этими положительными мыслями мы подъехали к Быстрянке, к моей лесопилке.