Восемьдесят последних дней

4. Июнь. Часть 3. Слава и ее последствия

«Гарри Поттер, наша новая знаменитость!» Эту фразу Снейпа Франко до сих пор вспоминает с горькой улыбкой. Слава и известность никогда его не прельщали: это означало, что про него посторонние люди знали больше, чем он сам, что куда бы он ни пошел, его сопровождал шепоток и внимательные взгляды равнодушной и охочей до скандалов толпы, от которых горели щеки, а по спине будто проходились холодной металлической щеткой. Но все это еще можно было пережить, хоть и с трудом, притерпеться и привыкнуть. К сожалению, слава и известность еще и подразумевали вездесущих стервятников — журналистов.

Взаимоотношения Поттера и прессы всегда были сложными. К девяноста восьмому году количество грязи и дифирамбов, написанных и произнесенных по отношению к Мальчику-Который-Выжил, превысило всякие разумные пределы. Но если до Битвы за Хогвартс он появлялся на страницах лишь периодически, то в следующие три месяца его колдография не сходила с первой полосы. Гарри это бесило несказанно: ладно бы они печатали только те краткие ответы, что Поттер давал в Министерстве, так ведь эти достойные люди публиковали все мало-мальски популярные слухи, вытаскивая на всеобщее обозрение якобы секреты жизни героя, один бредовей другого. Сплетня о предполагаемом отцовстве, рассказанная Летти, была одной из самых невинных.

В каком-то смысле Гарри сам был в этом виноват. В начале мая ему попалась полная откровенной лжи статья, посвященная Снейпу, в какой-то третьесортной газетенке. Более того, фраза Поттера о храбрости и самоотверженности профессора сопровождалась толстым намеком на связь последнего с юношей. После этого (и ряда ей подобных статей) всякое общение с пишущей братией было ограничено ответами Поттера на кратких брифингах в присутствии Перси и Министра и только по делу, оставляя вопросы личного характера без внимания, а сами печатные издания Гарри перестал читать принципиально. Сколько журналистов попыталось повторить подвиг мисс Скитер и взять эксклюзивное интервью у Победителя Волдеморта, знает только Кричер, педантично уничтожавший после соответствующего приказа хозяина все письма с подобной просьбой.

Конечно, тихая война Поттера с пишущей братией не осталась незамеченной Министром, но Шеклболт сам сильно недолюбливал представителей четвертой власти и общался с ними примерно в том же режиме, что и Гарри (к тому же, на что-то большее, чем одна получасовая встреча, в мае у него элементарно не было времени). К июню дело дошло до того, что редактор «Ежедневного Пророка» лично просил Шеклболта об интервью с Гарри Поттером и с ним самим, а самые молодые и азартные журналисты пытались выяснить, где живет герой, устроив самую настоящую охоту на него. Исчезновение Гарри на неделю оказалось последней каплей для Каффа и компании.

Однако нелюбовь Министра к журналистам не мешала тому понимать важность и необходимость прессы. Поэтому Варнава Кафф вышел из кабинета Министра сияющим как сотня Люмосов: он получил соглашение на интервью не только с Поттером, но и с Министром. Разумеется, при оговоренном заранее списке вопросов и личности счастливчика.

Просьбу, вернее приказ, Министра Гарри воспринял не очень хорошо. У него не было никакого желания отвечать на вопросы, касающиеся его личной жизни. Хотя этой жизни и не было, по большему счету, но все равно, выставлять что бы то ни было напоказ не было ни малейшего желания. Но, в то же время, как это не отвратительно, Кингсли прав: с ним или без него, статьи о Победителе Волдеморта появятся, а так хоть можно не краснеть, читая очередной опус.

На следующее утро после суда Гарри проснулся в отвратительном настроении. Он опять полночи не спал, а под утро ему приснился кошмар с участием Скитер, Волдеморта, Сириуса и Рема. Появляться в Министерстве не было никакого желания, но сегодня утром должно было состояться долгожданное заседание Визенгамонта, касающееся Азкабана, и Кингсли очень просил прийти.

Помня о суде, Поттер с большой неохотой приказал Кричеру принести утреннюю прессу: если уж и будут шептаться, он хотя бы будет знать о чем и не будет хлопать глазами в ответ на вопросы и поддевки, не понимая, о чем речь. На удивление, все оказалось не так уж плохо: ожидаемых скандальных статей и кричащих заголовков с его именем не было. Кажется, кое-кто надавил на самых отпетых сплетнесобирателей.

Конечно, отсутствие скандала в прессе не избавила Поттера от вечного перешептывания, что сопровождал его в Министерстве, но он почти к нему привык, как привыкают к изматывающей мигрени. После полудня были назначены судебные заседания, и присутствовать на них у Гарри желания не была, поэтому он отпросился у Кингсли, спросив перед этим про дату встречи с журналистом.

— Завтра, во второй половине дня, согласен?

— Да, но после трех, Флер просила с ней встретиться.

— Отлично, мы с Каффом оговорили круг вопросов, зайди к Перси, он тебе даст список.

— Ладно, спасибо, — юноша повернулся к выходу, но Кингсли его окликнул:

— Гарри!

— Да?

— Завтра никаких особо важных дел нет, если хочешь, можешь утром не приходить, заодно выспишься. Ты плохо выглядишь.

Да, утром зеркало в ванной сказало, что цвет лица Гарри весьма подходит под цвет глаз.

— Спасибо, Кингсли.

В приемной Поттера поймал Перси. Помучив Гарри час с лишним вопросами разной степени идиотизма, он исчеркал своим мелким четким почерком несколько свитков и вручил их Поттеру вместе с перечнем вопросов. Можно было бы сесть за свой стол, здесь же, рядом с заваленным пергаментами и бумагами столом Уизли, и почитать, что для него придумал Перси, но шумное Министерство и взгляды окружающих порядком ему надоели, так что Гарри направился прямиком к каминам, кивая на приветствия и не отвечая на вопросы.

Он вернулся на Гриммо и читал вопросы и ответы вплоть до обеда. Съев без особого аппетита все, что ему приготовил Кричер, Поттер вернулся в гостиную, когда через камин к нему постучала Гермиона.

— Гарри, привет, это я. Не занят? Можно к тебе?

— Привет, Герм. Не очень.

Годы спустя Франко пытался понять, что сильнее мешало ему высказать все претензии в лицо Рону и Гермионе: был ли это страх остаться совсем одному, как в раннем детстве, до Хогвартса или нежелание ошибиться, как со Снейпом, когда были и доказательства, и свидетели, но в действительности все оказалось иначе. Слизеринская составляющая его характера советовала не показывать истинное отношение, затаиться, гриффиндорская прямолинейность — разобраться с этим как можно быстрее. В тот день Гарри прислушался к осторожности, потому что что-то выяснять и спорить после дебатов в Министерстве не хотелось совершенно.

Но это совсем не означало, что он рад подруге, нет, больше всего ему хотелось остаться в одиночестве, но Гермиона уже сделала шаг из камина.

— Как дела?

— Нормально. — Гарри пожал плечами.

Гермиона нахмурилась: когда Гарри так говорит, значит, что-то его беспокоит.

— Где Рон?

— Во «Вредилках», пытается помочь Джорджу.

— Ты не с ним?

— Я подумала, что неплохо бы тебя навестить, — улыбнулась девушка.

«Подумала она. Спасибо, Герм, ты такая заботливая!» — раздраженно подумал Гарри, отвечая несколько вымученной улыбкой. Он подошел к столику, чтобы собрать свитки: позже он еще раз их прочтет, чтоб не ляпнуть в разговоре с журналистом что-нибудь эдакое. Девушка села на диван и посмотрела на него.

— Гарри, что это? — Герм не могла пройти мимо неизвестных бумаг.

— Это так, Перси дал почитать…

— Новый законопроект, да?

— Да нет, — досадливо ответил Поттер. — Завтра у меня интервью будут брать, вот мы с Перси набросали примерные ответы. Ну, чтоб я не сказал какую-нибудь глупость или не ошибся. Ну, ты знаешь…

— Ясно. Ты в Министерство не собираешься?

— Завтра, после обеда, а что?

— Нет, ничего, просто я тебя там искала. Что-то случилось?

— Нет, все нормально. Просто нужно подготовиться. Знаешь же, как я не люблю общаться с этими падальщиками. Чай будешь? Или кофе?

Они проговорили в тот день несколько часов, пока за своей девушкой не зашел Рон. Герм попеняла Гарри, что он не бывает в Норе, что Джинни по нему соскучилась. Рассказала пару забавных историй о приключениях Рона в магловском мире в Австралии. Гарри ее внимательно слушал: девушка говорила с таким воодушевлением, что, казалось, еще чуть-чуть, и можно представить, что все по-прежнему, что доверие к подруге вот-вот вернется и все будет как прежде. Но этого не происходило, более того, у Поттера не возникло даже мысли, чтобы рассказать Герм о своей болезни. О себе он говорил мало, припомнил пару курьезов в Министерстве, рассказал немного о Дурслях, сказал, что он все-таки добился для них выплаты компенсации за разрушенный дом на Тисовой аллее.

На ужин ребята не остались, ушли в Нору: Рон вымотался за день, пытаясь разобраться в премудростях ведения бизнеса. Ел Гарри в долгожданной тишине.

Перед сном он еще немного посидел с материалами к интервью. Перси хорошо поработал: смысл ответов сохранился, но сам Гарри никогда так не владел словом. Возможно, были какие-то нюансы, но Поттер не был настолько хорош, чтобы заметить это. А позже, Франко было все равно: Уизли и прочие остались в прошлом, а для столь близкого общения с прессой сам Франко был, слава Мерлину и всем магловским святым, слишком незначительной фигурой.

Следующим утром он проснулся раньше обычного необыкновенно выспавшимся и отдохнувшим. Несмотря на ранний час, у него было хорошее настроение, и даже дом не казался таким угрюмым. Гарри решил не портить его чтением прессы за завтраком и торжественно отправил «Пророк» в огонь. Вспомнив, что Летти что-то говорила о пользе утренних прогулок, решил пройтись.

Он неспешно дошел до вокзала Кингс Кросс и какое-то время просидел в зале ожидания, наблюдая за идущими туда-сюда людьми, пока не заметил шумную группу юношей и девушек его возраста, увешанных рюкзаками. Слушая недовольное ворчание сидящего рядом пожилого джентльмена о сумасбродных студентах, Гарри впервые поймал себя на мысли о том, что ему тоже хочется уехать отсюда подальше от назойливых людей и не возвращаться, совсем. Но он понимал, что это не поможет: Гарри Поттера найдут в любом случае. Он зябко поежился и засунул руки в карманы. В этот момент к нему подошла какая-то девчушка и прощебетала:

— Извините, вы — Гарри Поттер?

Юноша шарахнулся от нее и, пробормотав «Вы ошиблись, мисс», обратился в бегство. Он промчался к выходу и остановился спустя несколько кварталов на автобусной остановке. Радужного настроения как не бывало: его начали узнавать даже в магловском мире. Рука в кармане сжала какую-то бумажку. Это оказался адрес салона оптики, оставленный Мэри. Он вспомнил ее слова: «…Совсем другой человек!» Гарри уже хотел остановить такси, но вспомнил, что, когда надевал браслет, оставил карточку и магловские деньги лежать рядом с палочкой, и ему пришлось вернуться на Гриммо.

Уже в доме он догадался посмотреть на часы. Было около девяти, все магазины еще закрыты. Хорошенько поразмыслив, Гарри решил задержаться до ленча: он не знал, сколько времени займет подбор линз, да и ехать достаточно далеко: судя по адресу, салон где-то в Кройдоне.

После ленча Гарри не захотел тратить время на такси или метро и попросил Кричера перенести его в скверик рядом с домом Дурслей. Полчаса спустя он уже стоял перед салоном. Рецепт на очки, выданный в больнице, не подошел, и ему пришлось вместо покупки линз идти на прием к офтальмологу. Обследование заняло порядочно времени, рецепт пообещали только через два дня. На Гриммо Поттер вернулся только к обеду.

К двум часам пришла Флер с кучей идей, свитков пергамента и бумаг. Она очень рьяно взялась за свои обязанности поверенного Гарри Поттера (Билл за ужином в Норе ему в шутку пожаловался, что обожаемая жена закопалась в бумаги на всю неделю и даже кончика носа не казала, но было видно, что он гордится любимой). За час они решили только самые неотложные вопросы, а все остальные перенесли на послезавтра. Потом Гарри поспешил Министерство, чуть не забыв при этом палочку.

Когда мисс Элизабет Брайтвейт пришла в оговоренное время, Министр Шеклболт и советник Министра Поттер уже были на месте. Разговор с журналисткой занял более двух часов и прошел без эксцессов. Ну, почти… Бетти заметила и тяжелый взгляд Министра, бросаемый им всякий раз, когда говорил Поттер, и несколько напряженное внимание, с которым темнокожий маг слушал юношу, и едва заметную отрепетированность ответов. Позже, в курилке редакции, она поделилась своими наблюдениями с коллегами, после чего в журналистских кругах и пошли слухи о напряженных отношениях Министра и советника.

Сам Гарри пережил этот допрос гораздо легче, чем мог себе представить. Бетти, конечно, спрашивала про его дальнейшие планы, есть ли у него фамилиар или домашний питомец и тому подобное, но это было в конце. Основные вопросы шли про политику, суды и Пожирателей. Поттер говорил столько, что с непривычки слегка охрип. По завершению разговора Бетти поблагодарила за уделенное время и выразила надежду, что эта встреча не последняя. Надеждам не было суждено сбыться: июньское интервью, данное Гарри Поттером, было первым и последним. Следующей статьей мисс Брайтвейт, посвященной Поттеру, был некролог.

Пресса не оставит Гарри даже в посмертии. Два раза в год, на годовщину Битвы за Хогвартс в мае и Дни Памяти Потера в июле, будут выходить статьи о нем за разным авторством. В год его двадцатипятилетия выйдет даже его биография. Франко ее купил по случаю и весь вечер смеялся над пафосной чушью, напечатанной в ало-золотом томике, а потом яростно его сжег при помощи Инсендо, не оставив даже пепла: правда и домыслы смешались в такую дикую смесь, что книга дала бы фору опусам Скитер, но на обложке стояли имена Денниса Криви, Джинни Уизли и Гермионы Уизли.