Восшествие цесаревны. Сюита из оперы или балета

1

Летний дворец. Покои императрицы. Елизавета Петровна у зеркал в окружении нескольких фрейлин, готовая выйти. Открываются двери в соседнюю комнату, где ожидают выхода императрицы Алексей Разумовский, одетый, как важный вельможа, и Семен Кириллович Нарышкин, ровесник и родственник, возлюбленный в юности, которого отправили подальше от цесаревны - в Париж, словно ей на зависть, даже при Анне Леопольдовне он не смог вернуться, его назначили послом в Лондон, - Елизавета Петровна его вернула, как всех ей верных сосланных, - он стал генерал-аншефом и гофмейстером малого двора великого князя Петра и великой княгини Екатерины Алексеевны.

Мужчины вскакивают и кланяются с подчеркнутой торжественностью, при этом посматривая друг на друга с насмешливой веселостью. Небо и земля!

Императрица заговаривает с Нарышкиным вполголоса:

- Что ты тут делаешь?

- Понимаю, я не имею права здесь находиться. Признаюсь, я пошел на хитрость: я заговорил с его сиятельством о охоте, и меня с ним не посмели остановить. Мне необходимо переговорить с вами. Не знаю, какой я генерал-аншеф, это всего лишь почетное звание, но гофмейстер я никакой.

- А как вам должность танцмейстера?

- Вам! Вы уже сердитесь на меня. Хорошо. Я сыграю роль танцмейстера. Помните генерала Ягужинского, царя всех балов из нашего детства и юности?

- Еще бы!

- Помните, как однажды он устроил танец из 12 пар, который продолжался непрерывно час или два?

- С поцелуями? А в конце он сам всех дам в зале перецеловал? Этого нельзя повторить, как повторить нашу юность. Но покажите, на что вы способны. Только без поцелуев!

Нарышкин с телодвижениями парижского щеголя и лондонского денди раскланивается и устремляется в сторону бального зала.

Граф Алексей Разумовский ведет под руку императрицу Елизавету Петровну, одетую в ослепительно прекрасное платье, со стройным бюстом, с легкой головкой и с милым выражением свежего, как у юности, лица, с сияющими голубыми глазами.

Елизавета Петровна озабоченно сказала:

- Нарышкин не хочет возиться с великим князем.

Разумовский улыбнулся:

- Куда ему? Он занят собой. Да и великая княгиня отвлекает.

- Завлекает?

- У принцесс, видимо, такая манера.

- И у меня, хочешь сказать?

- Матушка! Какая вы принцесса? Я думаю, вы родились императрицей.

- Хочешь сказать, я не изменилась?

- Слава Богу, нет!

- Но это к тебе.

- Ко мне-то уж точно вы изменились, чему я бесконечно рад, впадая в крайнее смущение.

Императрица остановилась:

- Алексей, о чем ты говоришь? Как я изменилась к тебе?

- Любовь и благодеяния – это фортуна. «Случай», как говорят. Но ты, венчаясь в Москве, в Кремле на царство, вспомнила о моих родных и пожелала познакомиться. Мою бедную матушку, которая никак меня не могла признать, будто я не ее сын, ты объявила своей статс-дамой. На потеху моему отцу на том свете.

- Но Наталья Демьяновна не пожелала ехать в Петербург, а вернулась к себе в Лемеши.

- Это я ей посоветовал. Это же умора! Хозяйка корчмы Разумиха сделалась статс-дамой императорского двора! Сестры и братец – другое дело. Они еще могут освоиться при дворе лучше меня.

- А ты не освоился?

- Абсолютно нет.

- Может быть, тем и хорош! И как же я изменилась к тебе?

- Ты сделалась мне как родная.

- Жена?

- Скорее как сестра.

- Возлюбленная жена?

- Так.

Они быстро поцеловались и направились к двери, которые распахнулись в бальный зал, где звенела музыка и кружились танцующие пары детей. На некоторые балы рекомендовалось приезжать с детьми для увеселения их.

В зал входит императрица Елизавета Петровна в сопровождении графа Алексея Разумовского, кавалера ордена Св. апостола Андрея Первозванного, обер-егермейстера двора, и тут же они присоединяются к танцующим.

Пьеро:

- Мы в Летнем дворце, который задумал построить еще Петр I по примеру Версаля, но завершили строительство только сейчас, что весьма кстати для императрицы Елизаветы Петровны.

Коломбина, всячески нежничая с Пьеро и отдаляясь от Арлекина:

- Напротив через Мойку Летний сад!

- Первая летняя резиденция императрицы. Все здесь блещет новизной и позолотой. Завершением строительства ведал обер-архитектор Франческо Растрелли, как и Аничкова дворца для графа Алексея Разумовского.

Арлекин, весьма мрачный, со злорадством:

- Камердинер стал его сиятельством. Сказка!

Пьеро:

- Поначалу он стал действительным камергером двора Ее Величества. Мать, привезенная в Москву, когда в первопрестольной шли коронационные торжества, не могла узнать в вельможе сына. Десять лет прошло, как его увезли в Петербург. Признала сына лишь по родинке и шраму, оставленному отцом.

Коломбина:

- Говорят, что Елизавета Петровна и Алексей Разумовский тайно обвенчались в маленькой церкви в подмосковной деревеньке Перово. И этому соответствует внимание императрицы к родным фаворита. Она даже посетила его родину Лемеши.

- Алексей Разумовский не просто граф, как другие, он граф Священной Римской империи, по патенту Карла VII он «потомок княжеского рода».

Арлекин:

- Что же удивительного? Он достойно выглядит. Как мещанин во дворянстве. А вот там прошел подвижный старичок…

- Это же Лесток!

- Граф Лесток. Как он важен и по-прежнему весел!

- По-прежнему, не скажешь. Он как-то неестественно весел, словно пьян. Недавно он лишился своей должности лейб-медика императрицы.

- Стар уже.

- Однако в прошлом году женился третий раз и по любви – на молоденькой барышне, сестренке Юлии Менгден, подруги покойной Анны Леопольдовны. Сама императрица украшала невесту диадемой.

- Значит, старик в почетной отставке.

- Граф Лесток сохранил за собой должность главы медицинской канцелярии, но по-прежнему увлекается политикой, поскольку его обхаживают иностранные послы, одаривая его подарками или взятками, все дело, как посмотреть. Подарки от дружественной страны можно принимать, взятки от недружественной брать рискованно.

- Но хуже, граф Лесток оказался между двух огней: между Бестужевым, канцлером, и Воронцовым, вице-канцлером, которые ориентируются один на Австрию и Англию, другой на Францию, выступающей против России. Граф Лесток вступил в тайные сношения с прусским послом, отзываясь весьма нелестно об императрице, о чем прознал Александр Шувалов, глава Тайной канцелярии. Граф Воронцов доложил императрице, та сказала: «Надо за ним присмотреть!»

Показываются довольно странные особы, которых легко принять за Пьеро и Коломбину, за которыми следует Арлекин.

Пьеро, не обращая внимания, где он находится, обходится с Коломбиной весьма немилосердно. Он занимается экзерсисами, вовлекая в свои упражнения Коломбину, которая держится деревянно, как кукла, впрочем, как и Пьеро.

За малейшие промахи Пьеро наотмашь бьет шпагой Коломбину по заду, что она выносит не то, что стоически, а без реакции, будто лишена чувствительности, то есть как кукла. Очевидно, привыкла, выработала форму внутренней самозащиты.

Лишь с приближением Арлекина она теряет самообладание и начинает хохотать, превращая истязание в площадную шутку, чего не выносит Пьеро и убегает, а Коломбина, смеясь и оживая, падает в объятия Арлекина, который красив и благороден.

Начинается танец-пляска влюбленных под звуки польки, какие выводит на своей скрипке Пьеро, стоя у окна спиной к танцующим, с упоением отдающихся любви.

Танец становится слишком откровенным, привлекая внимание публики. Граф Лесток выглядывает из-за жалюзи:

- Шарлотта! Ты теряешь голову! Угодишь в монастырь!

Продолжая пляску, Коломбина или Шарлотта:

- По крайней мере, безвинной там не окажусь. Такая страсть стоит монастыря. Да, я разве не в монастыре? Судьба такая! Россия – мой монастырь!

Граф Лесток, удаляясь:

- Не подходи ко мне!

Распрощавшись в слезах с Арлекином, Коломбина находит Пьеро у окна с его скрипкой.

Маски с изумлением:

- Так, это же великий князь с княгиней Екатериной Алексеевной!

- Но что они разыгрывают здесь, в садах Эдема, счастливейшие из смертных, под эгидою Венеры, ревнивой к красоте или уму принцессы, иль ее возлюбленного?

- Сойдет он за Пьеро или Петрушку, актера площадного на гуляньях, с гармошкой…

- А у этого-то скрипка!

Между тем в бальном зале Нарышкин, подменив танцмейстера, выстраивает 12 пар, очевидно, из самых искусных танцоров и дам, не из самых молодых и не из самых юных.

Музыканты приготовились и по знаку Нарышкина, который управлял как оркестром, так и ходом танца, заиграли. Среди зрителей в кресле сидела императрица, а за ее спиной стоял граф Разумовский.

Начал он с очень медленного, но притом исполненного прыжков англеза; потом перешел в польский, продолжавшийся чрезвычайно долго и с такими прыжками, что вынести, кажется, уже нельзя.

Тотчас по окончании польского составился новый танец, похожий несколько на штирийский; в нем опять страшно прыгали и делали разные весьма забавные фигуры.

Однако на этом не закончилось. Нарышкин поставил всех в общий круг, как делал некогда генерал Ягужинский, и предоставил своей даме начать род арлекинского танца, который все по порядку должны были повторять за ней, с тем чтобы кавалер следующей пары выдумывал что-нибудь новое, ближайший к нему также, и так далее до последней пары.

В числе многих выдумок были следующие: одна из дам, потанцевав несколько в кругу, обратилась к Нарышкину, поцеловала его и потом стащила ему на нос парик, что должны были повторить все кавалеры и дамы.

Нарышкин, играя роль генерала Ягужинского, стоял при этом так прямо и неподвижно, как стена, даже и тогда, когда его целовали дамы.

И тут начались представления. Одни, сделав перед избранной дамой глубокий реверанс, целовали ее; другие, протанцевав несколько раз в кругу, начинали пить за здоровье общества; третьи делали щелчки на воздух; четвертые вынимали среди круга табакерку и нюхали табак…

Нарышкин, заметив, как некоторые не участвовавшие в танце смеялись, когда в кругу целовали дам или когда дамы должны были целовать кавалеров, он вышел из круга и перецеловал всех зрительниц, которые, так неожиданно пойманные, уж не смели отказываться целовать его и других.

Нарышкин подошел к императрице с явным намерением и ее поцеловать. Елизавета Петровна поднялась ему навстречу и стянула ему парик на нос со словами, произнесенными вполголоса:

- Хорошо, быть вам обер-егермейстером, поскольку этой должностью тяготится граф Разумовский. Устраивайте танцы в лесах, целуя мертвых косулей и зайцев.

- Последний танец, с благодарением, прежде чем отправлюсь к косулям.

- Не прежде, как я переоденусь.

Бал продолжается.

2

Летний дворец. Вечер у императрицы во внутренних апартаментах, собственно в покоях графа Разумовского, где происходила большая игра. За накрытым столом кто-то ужинал. За отдельными столами шла игра. Завсегдатаями здесь были канцлер Бестужев и граф Лесток. Граф Алексей Разумовский, играя роль хлебосольного хозяина, выглядел весьма симпатично. Одеваясь, как все, по моде своего времени, с оттенками маскарада, он не пыжился, как важные вельможи, не кривлялся, как выскочки; легкий в движениях, он держался просто, смотрел бесхитростно, примечая все и нередко посмеиваясь добродушно.

Входит великая княгиня Екатерина Алексеевна. Здесь она всегда могла увидеться с графом Лестоком, с которым была дружна.

- Что это с вами, граф?

Лесток с красным лицом не играл, а следил за игрой или делал вид, чего-то выжидая. Он, не поднимая глаз, сказал:

- Не подходите ко мне.

- Это что? Типа «Шарлотта! Держись прямо!»?

- Я не шучу, отойдите от меня.

Великая княгиня от досады покраснела:

- И вы тоже избегайте меня.

Лесток возразил снова:

- Я говорю вам, оставьте меня в покое!

Великая княгиня покинула его, встревоженная его видом и речами. Очевидно, просто пьян.

Маски, заметившие эту сценку, заинтересовались, что это значит.

- Здесь идет большая карточная игра, где Лестоку не очень везет. Вот он решил отыграться в высших сферах европейской политики. Фридрих II занялся перекраиванием границ, ему было важно, чтобы Россия не вмешалась. Бестужев послал корпус из 30 тысяч русских солдат, между тем Воронцов ратовал за мирное решение вопроса. Бестужев уверил императрицу, что корпус послан для сохранения мира в Европе. Это как раз не устраивало Фридриха, и он дал указание своему послу в России Финкенштейну найти пути к вице-канцлеру, перетянуть его на свою сторону и разузнать все о дальнейших планах Бестужева.

- Все депеши Финкенштейна прочитывались в Тайной канцелярии. Там фигурировали «важный приятель» (Воронцов) и «смелый приятель» (Лесток), дружба которых «велика».

- Между тем именно Бестужева вольно или невольно поддерживала императрица.

- Лестоку Финкенштейн от имени Фридриха II дал 10 тысяч рублей – единовременно. Воронцову тоже предлагали взятку в 15 тысяч, но тот от нее отказался.

- Лесток не знал, что еще весной императрица сказала Александру Шувалову: «Нужно за ним присматривать». Слежка за домом стала явной лишь к осени. Лесток пришел в ярость. Он приказал схватить агента, привести его в дом и самолично произвел дознание, избив того до полусмерти. Затем бросился искать защиты у императрицы.

- Это он пришел объясниться с нею, а тут великая княгиня…

Маски переглянулись с грустью. Что с ним случилось, известно: 60 гвардейцев оцепили дом Лестока и препроводили старика с его молодой супругой к арестантской карете. Их разместили отдельно, но не в крепости, а в доме рядом с Тайной канцелярией. Его бы казнили, если бы не императрица, Лесток снова отправился в ссылку.

3

Летний дворец. В бальном зале звенит музыка. В длинном коридоре с окнами в сторону Летнего сада показывается Петр Иванович Шувалов, ныне граф, генерал-адъютант Ее императорского Величества, со своей женой Марвой Егоровной, статс-дамой, жившей при дворе. Между тем у них был свой дом, роскошный дворец.

Маски переговариваются между собою:

- Граф Петр Иванович ведает, можно сказать, всей внутренней политикой России, как канцлер Бестужев и вице-канцлер Воронцов – внешней политикой.

- Он очень активен, то и дело вносит проекты для обсуждения в Сенате, где и принимаются решения, поступающие на одобрение императрице.

- Снятие внутренных пошлин, которыми была опутана страна, - это великое дело!

- Да, конечно! И прежде всего принесло большую пользу лично графу Петру Ивановичу, поскольку он занимается торговой и промышленной деятельностью, выхлопотал себе исключительное право на заграничную торговлю лесом, салом, ворванью, участвует в табачных откупах и винных подрядах.

- Был инициатором строительства железоделательных заводов, оказавшись при этом владельцем нескольких из них, самых лучших.

- Ясно, себя не забывает.

- Говорят, граф умен, красноречив, лукав, завистлив, уж точно корыстолюбив.

- Широкая душа!

- Когда хитрит, напускает на себя набожный вид, может казаться веселым или печальным, благосклонным или принимать гордый вид, делаться недоступным. Артист!

- И супруга его – под стать ему, статс-дама, близкая императрице с юности.

Мимо проходит паж, которого подзывает рукой граф Петр Иванович. Мавра Егоровна, весьма неказистая, смеется добродушно:

- Иван Иванович!

Граф Петр Иванович благосклонно и вместе с тем свысока, - перед ним стоял его бедный родственник, его кузен, хлопотами Мавры Егоровны определенный в пажи малого двора:

- Ты, братец, и на балу с книгой ходишь. Фрейлины над тобой смеются и пуделя прозвали Иваном Ивановичем.

Иван Шувалов, скромный, пригожий молодой человек, - ему 21 год, - рассмеявшись:

- Делать им нечего.

- А говорят, тебе приглянулась княжна Гагарина.

- Не смейтесь. Княжна мне больше, чем приглянулась. Я люблю ее и хотел бы на ней жениться.

Мавра Егоровна смеется:

- Собрался жениться!

Граф быстро оглядывается и говорит тихо:

- Братец миленький! Ты опоздал. Княжна куда старше тебя. Если мы принимаем участие в тебе, изволь не спешить с женитьбой на первой, кому ты приглянулся.

Мавра Егоровна с милостивой улыбкой:

- Мы еще поговорим.

Иван Шувалов послушно:

- Разумеется, без вашего одобрения мне трудно будет решиться.

Иван Шувалов, весьма обескураженный, уходит в сторону, издали видит Михайло Ломоносова, который заговорил с Франческо Растрелли. У поэта такой вид, будто произносит стихи, какие зазвучали в голове пажа:

Вдруг отворяется высокая дверь и показывается императрица. Она с удивлением смотрит на пажа, который, хотя страшно смутился, поклонился низко весьма галантно. Императрица, рассмеявшись, доверительно сказала:

- Я узнаю эти стихи. Я читала, но не запомнила, как ты. Они очень у него длинные.

Иван Шувалов выпрямился, глядя на императрицу впервые прямо глаза в глаза:

- Ваше императорское величество! Это оды, какие сойдут за поэмы.

- Они тебе по душе.

- О, да!

- А как ты тут оказался?

- Не знаю. Я искал укромное место…

- На балу надо танцевать, а не книгу читать. Теперь я припоминаю, фрейлины о вас судачили, называя, как и пуделя, Иваном Ивановичем.

- Меня зовут Иван Иванович Шувалов, - паж был вынужден представиться.

Императрица слегка нахмурилась:

- Так ты нарочно читал стихи здесь вслух?

- Я видел издали Ломоносова… У него был такой вид, будто читает свои стихи… Я не заметил, как заговорил вслух!

Императрица рассмеялась:

- Значит, без всякого умысла? Честно?

Иван Шувалов поклонился, словно поклялся: умысла не было. И заулыбался:

- Теперь бы так и сделал и впредь буду читать стихи поэта, если они вам по душе.

- Они мне по душе. Но я читаю по несколько строф и мне этого довольно.

- А я начинаю читать и не могу остановиться. Это же он поет гимны вам, богине, и России.

- Хорошо по оде в год. Он разоряет меня. Шучу. Если вы не нарочно, не говорите о нашем разговоре Шуваловым, чтобы они не затянули вас во всякие интриги, как и фрейлины в свои.

- Это я и сам не люблю! – рассмеялся паж и поспешил раскланяться, почувствовав, как волнение захлестывает его всего. Когда он невольно оглянулся, императрицы не было. Никого в длинном коридоре. Может быть, ее и не было?

Когда же Иван Шувалов вышел в большой зал, где гремела музыка, среди танцующих всех ярче неслась императрица Елизавета Петровна, сверкая отделкой светло-лилового платья и бриллиантами, высокого роста, подвижная и легкая, несмотря на крупнотелое сложение, со станом и бюстом Венеры.

- Восхитительная императрица! Богиня, Ломоносов прав!

4

Летний дворец. Продолжение бала, приема или вечера интермедий.

Танцы начинаются на заднем плане, эпизоды на переднем, лишь изредка танцующие пары выходят на первый план. Лучше всего выходит минуэт.

Маски обращают внимание на Михайло Ломоносова и Франческо Растрелли, которые прогуливаются в стороне, оживленно жестикулируя.

-Вполне возможно, на придворный бал оба попали впервые, совершенно не приученные к свету, и были рады встрече.

- Несомненно они были знакомы, поскольку после смерти Бартоломео Растрелли отливкой конной статуи Петра был вынужден заниматься Франческо, по ту пору безработный, поскольку он при Бироне стал обер-архитектором, а новый глава канцелярии по строениям не признал за ним ни звания, ни титула с французским «де».

- По ту пору возвратился из странствий после годов учения в Германии Михайло Ломоносов, он не мог не заинтересоваться отливкой конной статуи Петра и свести знакомство с Франческо Растрелли. Между тем в Академии наук он столкнулся с засильем немцев и после ряда словесных баталий подвергся аресту.

- Просидел Ломоносов в подвале Академии наук восемь месяцев, - за это время он закончил составление книги «Риторика», - пока императрица Елизавета Петровна не вникла в суть его прегрешений. Ломоносов-де изощрялся в остроумии на счет немцев, своих коллег. При Анне Иоанновне его бы и восемь месяцев не держали в подвале Академии наук, а сослали бы в Сибирь. Елизавета Петровна сказала: «Ему надо извиниться перед коллегами!»

- И также она поддержала Франческо Растрелли, который был занят отливкой конной статуи Петра, поручив ему самолично, помимо канцелярии по строениям, завершение Аничкова дворца и Летнего дворца. И лишь после этого обер-архитектор обрел все свои права, на какие претендовал, при этом получив от императрицы бригадирский чин, равный придворному званию камергера.

- Оба ярчайшие представители русского барокко, как и сама императрица Елизавета Петровна!

5

Москва. Воробьевы горы. На лужайке расставлены шатры для обеда на природе. Будучи в гостях у князя Голицына Николая Федоровича по случаю его женитьбы на Прасковье Ивановне Шуваловой, сестре Ивана Ивановича, императрица Елизавета Петровна поднялась на Воробьевы горы. Усадьба князя Черемушки находилась внизу на берегу Москвы-реки.

Конец августа. Воздух чист и прозрачен. Императрица Елизавета Петровна прогуливается в сопровождении Ивана Ивановича Шувалова.

За кустами на пригорке, откуда видна вся Москва за излучинами реки маски, словно сейчас опустившиеся с небес.

Императрица одета в легкое летнее платье наподобие пеплоса и сандалии - она вся в движении, как в танце:

- Ты молод! Разве в том беда? И я с тобою молода! Смотри! Я говорю с тобой стихами? И пью нектар любви устами…

Иван Шувалов, взволнованный и счастливый, оглядывается:

- Ваше Величество, хотя мы здесь не на виду у всех, но нас кто-нибудь да видит.

- Никто не смеет за нами подглядывать. Впрочем, лучше держаться нам на виду, в обществе нельзя уединяться.

- У меня в сумке «Риторика» Ломоносова. Я могу вам что-нибудь почитать.

- «Риторику» я понемножку почитываю… Там есть одно стихотворение…

- «Ночною темнотою…»?

- Да!

Шувалов с восторгом:

- Я думаю, это лучшее стихотворение из русской лирики!

- Это разве не Анакреонт?

- Вольный перевод.

- Читайте!

Иван Шувалов шутливым голосом, разыгрывая роли:

Императрица с восхищением в глазах:

- Когда я хозяин Купидона, крушиться мне ни к чему. Я век буду радоваться жизни, поклоняясь красоте! Поклоняться, значит, владеть.

- Быть тебе камер-юнкером!

- Это звание по мне, вполне соответствует моему возрасту. Засиделся я в пажах! Впрочем, я шучу. Простите, Ваше Величество! Я заигрался, как мальчик.

- Как Купидон, который сам себе хозяин.

- А вы, как Венера, которая сама себе хозяйка.

- Это предостережение?

- Подумать никогда не мешает.

- Опрометчивой никто меня не назовет. Вы поедете со мной в Воскресенский монастырь.

В небесах на закате быстро несутся облака, словно во времени, а внизу над рекой стрекот насекомых и пенье птиц разносится, с выделением трелей и переливов соловья, как весной.

- Что-то нескладно получилось!

- Импровизация студентов из будущего.

- Паж произведен в камер-юнкеры?

- В Воскресенском монастыре в день ангела императрицы, как мы знаем о том. Вероятно, со свадьбой сестры пажа императрица подумала и об его участи. Это же чудесно!