Восстание «красных войск» в Китае

Глава I. Китай под властью монгольской династии Юань

К моменту монгольского вторжения Китай не представлял собой единого государства. Северный Китай в XII в. был завоеван племенами чжурчжэней, основавшими здесь империю Цзинь. На территории к югу от р. Хуайхэ правила китайская династия Южных Сунов. Северо-западная часть страны входила в государство Си Ся, созданное тангутами в XI в.

Все эти территории отличались по своему социально-экономическому уровню. Уже в период нашествия киданей в эпоху Пяти династий Южный Китай стал постепенно опережать Северный по темпам хозяйственного развития. Во времена Сунов и особенно Южных Сунов центр социально-экономического и культурного развития страны переместился в Цзяннань (Китай к югу от р. Янцзы).

Монгольское завоевание XIII в. еще более усугубило сложившиеся между Югом и Севером различия. Походы монголов на Северный Китай носили такой же опустошительный характер, как и походы на Хорезм, Русь и другие страны, совершавшиеся примерно в одно и то же время. Так, в результате похода Чингисхана 1213 г. на сотни километров по обеим сторонам от р. Хуанхэ и в Шаньдуне была истреблена большая часть местных жителей [67, 43]. Позднее, при завоевании империи Цзинь, монголы продолжали уничтожать население, превращать возделанные поля в пастбища, а города, оказывавшие сопротивление, стирать с лица земли.

В противоположность этому захват Южного Китая не сопровождался крупными опустошениями. Это объснялось тем, что со времени первого похода Чингисхана на Китай до падения империи Цзинь в 1234 г. прошло более двух десятилетий, а до окончательного завоевания империи Южная Сун в 1279 г. — еще почти полвека. Длительное общение с народами, находившимися в то время на гораздо более высокой ступени общественного развития, не прошло бесследно для монгольских завоевателей. Они познакомились с высокой культурой земледелия и развитыми формами эксплуатации оседлого (5/6) населения, а также с детально разработанной системой государственного управления. Предпринимая походы против империи Южных Сунов, они стремились теперь не столько к хищническому грабежу, сколько к длительной эксплуатации завоеванной страны.[1] В 1275 г. хан Хубилай, основатель империи Юань, писал: «Завоевать государство — это значит получить его земли и людей. Если же получить земли и не иметь людей, то кто будет жить на них? Ныне хочу сохранить вновь присоединенные города и селения Южных Сунов, чтобы народ спокойно занимался своими делами и земледелием, монголы ведь не знают этих [занятий]» [181, гл. 2, 12б].

Марко Поло, путешествовавший по Китаю спустя 15-20 лет после его окончательного захвата монголами, восхищался многочисленными многолюдными и богатыми городами Манги (Южного Китая) [28, 168-169]. В то же время он писал, что на много дней пути вокруг столицы монгольского императора, находившейся в районе нынешнего Пекина, оставались лишь пастбища и леса для охоты [28, 103].

По свидетельству источников, в результате поголовного истребления населения при покорении империи Цзинь, а также массового бегства жителей на юг Северный Китай сильно обезлюдел. Если в 1190—1200 гг. население всего Китая достигало 76 млн. [16, т. I, 172],[2] из них 40 млн. — в империи Цзинь [36, 348] и 36 млн. — в империи Южных Сунов, то в 1290 г. все население империи Юань составляло 59 млн. [181, гл. 58, 1б],[3] из них в Северном Китае — лишь 6 млн., тогда как в Южном — 53 млн.[4]

После завоевания монголами хозяйство Северного Китая оказалось настолько разрушенным, что на протяжении всего периода правления династии Юань население этих районов жило почти исключительно за счет продовольствия, поставлявшегося из южных провинций. Когда в конце империи Юань в результате восстаний снабжение продовольствием с Юга было прервано, на Севере начался хронический голод [84; 47; 67; 181, гл. 93, 9б-11б]. О низком уровне сельскохозяйственного производства в Северном Китае по сравнению с Южным можно судить в известной мере по доходам казны в продовольствии от поземельного налога. Из годового дохода 12 114 708 ши северные провинции — Ляоян, Чжуншу (столичная), Шаньси и Ганьсу,[5] вместе взятые, поставляли только 2 638 783 ши (1 ши — 59,7 кг), тогда как одна провинция Хэнань давала 2 591 269 ши, а провинция Цзянчжэ — 4 494 783 ши [181, гл. 93, 6а]. И это при условии, что налоги в Южном Китае были намного легче, чем в Северном.

В период монгольского владычества положение различных групп населения Севера и Юга Китая было неодинаковым. Монголы установили в империи Юань режим национального неравноправия. Все население империи было разделено (6/7) на четыре группы: 1) монголы, 2) представители союзных им народов Средней и Центральной Азии и даже Европы, так называемые сэмужэнь [100, 30-33], которых монголы привлекали к себе на службу для управления завоеванными китайцами, 3) население бывшей империи Цзинь — китайцы, кидане, чжурчжэни и т.д. — ханьцы (ханьжэнь) [100, 33-34, 24, 105, прим. 90], 4) население бывшей империи Южных Сунов — наньцы (наньжэнь) [100, 34-36]. Ханьцы и наньцы занимали неравноправное положение по сравнению с монголами и саму в юридическом, политическом и культурном отношениях.[6] Они не имели права хранить оружие, охотиться, изучать военное дело, устраивать какие-либо сборища, даже религиозные, по ночам зажигать свет и ходить по городу или деревне. Монголы и китайцы подлежали юрисдикции разных судебных органов. За убийство монгола китаец подвергался смертной казни, тогда как за убийство китайца монгол подлежал лишь ссылке, а нередко ограничивались и более легким наказанием. Государственным языком считался монгольский, хотя делопроизводство велось параллельно на монгольском и китайском. Официально китайцам запрещалось изучать монгольский язык и языки сэму.

В зависимости от принадлежности к той или иной группе определялись политические права представителей господствующего класса. В империи Юань в основном сохранилась тщательно разработанная в Китае в предшествующие века система государственного управления. Но все ее решающие звенья — от верховной власти императора до главных должностей в органах местного управления[7] — оказались в руках монгольских феодалов. В «Юань ши» сказано: «В них (центральных и местных учреждениях. — Л.Б.) старшими чиновниками были монголы, а ханьцы и наньцы — помощниками» [181, гл. 85, 1б]. Там же имеется и другая запись о том, что наньцы вообще не имели доступа в центральные органы власти [181, гл. 187, 5б]. Эти сведения подтверждаются известным ученым середины XIV в. Е Цзы-ци, который писал, что после завоевания Китая монголами «главными высшими и провинциальными чиновниками стали люди с Севера (т.е. монголы), и среди десяти тысяч их не было и одного-двух ханьцев или наньцев. Они могли достигнуть лишь низших чинов в округах и уездах» [84, 49]. Согласно подсчету, сделанному японским историком Янаи Вагару, за всю историю монгольского господства в Китае лишь один ханец, Ши Тянь- цзэ, стал главой правительства (ю-чэнсян) (из сэмужэнь было пять ю-чэнсянов) и один — главой цензората (юйши- дайфу). К тому же Ши Тяиь-цзэ был ю-чэнсяном в 1261 г., т.е. до основания империи Юань в 1270 г. и введения соответствующих законов [100, 39, прим. 208].[8]

Таким образом, ханьские феодалы были допущены в (7/8) центральные органы власти в качестве помощников монгольских сановников, тогда как наньские феодалы были вообще отстранены от управления страной.

Что касается местных органов власти, то монголы, которых в империи Юань насчитывалось немного, вынуждены были привлечь к участию в них китайцев. В 1264 г. Хубилай разрешил даже назначать ханьцев на должности местных правителей (цзунгуань). Однако в то же время он указывал, что на должности даругачи (своего рода верховных комиссаров, которых монголы посылали во все органы местного управления) можно назначать только монголов [181, гл. 6, 1б].

Таблица, приведенная в «Юань-дянь-чжан», дает возможность примерно установить общую численность чиновничьей армии империи Юань, а также представителей господствующего класса от каждой из четырех национальных групп [178, гл. 7, 38а-38б].

Всего чиновников — 26 690

-----Имевшие ранг — 22 490

-----Дворцовые чиновники — 2 089

----------сэму — 938

----------ханьцы — 1 151

-----Столичные чиновники — 506

----------сэму — 155

----------ханьцы — 351

-----Провинциальные чиновники — 19 895

----------сэму — 5 698

----------ханьцы — 14 236

-----Не имевшие ранга — 4 208[9]

Как видим, чиновники-монголы здесь вообще не учтены. Из 22 490 чиновников, имевших ранги, было 6791 сэму, 15 738 китайцев. Сэму составляли 1/3 чиновничьей армии империи Юань. Можно с уверенностью предположить, что число чиновников-монголов было не меньше, чем чиновников-сэму. Следовательно, всего в империи Юань насчитывалось не менее 33-34 тыс. чиновников. Но только половина их были китайцами, составлявшими подавляющее большинство населения страны. Поскольку монголы всегда отдавали предпочтение северным китайцам — ханьцам, то если не по численности, то по важности чинов северяне в группе чиновников-китайцев, по-видимому, занимали главное место. Из вышеизложенного с несомненностью вытекает, что при монгольском владычестве китайские феодалы потеряли господствующие позиции в государственном управлении, а южнокитайские феодалы, т.е. большинство класса феодалов империи Юань, оказались наиболее обиженными. Это вызывало недовольство всех китайских феодалов, и особенно наньских. Упомянутый выше Е Цзы-ци, принадлежавший к последней группе, (8/9) с негодованием писал: «В качестве старших чиновников (чжан-гуань) всегда использовались их (монголов. — Л.Б.), соотечественники, вплоть до того, что [даже] в управления общественными нравами (фын-цзи-чжи-сы) ханьцы и наньцы совсем не привлекались. В секретных учреждениях [китайцы] тем более не принимали участия. Они (монголы. — Л.Б.) хотя и живут под одним небом [с нами], но их жизненные устремления не такие, как у нас, они только и норовят, как бы чины и титулы присвоить себе… [Они] не ведают, что трон и счастье по велению Неба даются тому, кто имеет добродетель; и разве могли жадные и алчные [монголы] надолго отстранить от них ханьцев и наньцев. По этой причине не прошло и ста лет, как великие смуты последовали одна за другой и все титулы и вознаграждения были возвращены людям Центральной равнины (китайцам. — Л.Б.)» [84, 81].

Монгольские завоеватели использовали свою власть для захвата привилегированных экономических позиций в Китае, потеснив старых господ — китайских феодалов.

После захвата империи Цзинь Угэдэй в 1236 г. раздал монгольской знати в наследственное кормление уделы, так называемые фэньди (букв. — «выделенные земли»). Великой императрице были пожалованы все миньху (податные крестьяне) области Чжэндин, а миньху ряда других областей Северного Китая отданы ванам и ханским родственникам [181, гл. 2, 3б].[10] Вскоре после завоевания империи Южных Сунов, с 1281 г., Хубилай стал раздавать фэньди и здесь [81, гл. 95, 1б]. В «Юань ши» читаем запись, относящуюся к тому времени: «Все ваны и императрицы, наложницы и принцессы получают фэньди в кормление» [81, гл. 95, 1а]. Позднее монгольские императоры не переставали раздаривать своим сановникам все новые земли. Так, император Вэнь-цзун (1329—1332) пожаловал Янь Темуру, оказавшему ему помощь в борьбе за престол, область Тайпин [181, гл. 138, 5а], император Шунь-ди (1332—1368) отдал ю-чэнсяну Баяну область Гаою [181, гл. 38, 2б], а его преемнику Токто — Аньфын [181, гл. 41, 2б].

В 95-й главе «Юань ши» приводится поименный список 154 владельцев фэньди и количество населения, пожалованного каждому из них. Это свидетельствует о том, что выделялась не земля, а некоторое число крестьянских дворов, с которых владельцы ежегодно взимали определенные подати. Однако со временем монголы стали ценить именно землю. К концу Юань в указах уже говорилось о пожалованиях определенных областей, как это было, в частности, в упомянутых случаях с Янь Темуром, Баяном и Токто.

Размеры отдельного фэньди колебались от 1 до 80 тыс. дворов. К концу правления Жэнь-цзуна 154 фэньди охватывали 2 607 321 двор, из которых 960 579 были в Северном (9/10) Китае и 1 677 356 — в Южном.[11] Однако в действительности зависимых дворов было гораздо больше, поскольку у нескольких владельцев фэньди число дворов вообще не указано, а главное, в список не вошло довольно много фэньди, пожалованных императорами в разное время, о которых сообщается в разделах «бэньцзи» и «лечжуань» «Юань ши». В частности, отсутствуют данные о количестве дворов, принадлежавших Янь Темуру, Баяну и Токто. Мэн Сы-мин также указывает фэньди, розданные еще в правление Хубилая и не включенные в число 154 [100, 102, прим. 622]. Таким образом, значительная часть китайского населения, розданного в кормление, попала в непосредственную зависимость к монгольским феодалам. Если численность населения фэньди (2638 тыс. дворов) сопоставить с численностью налогоплательщиков всей империи (13 196 тыс. дворов) в 1290 г., то соотношение будет 1:5 [100, 102, прим. 622].[12] Еще более разительно это соотношение для Северного Китая. В 1236 г. здесь было 874 тыс. дворов налогоплательщиков [181, гл. 58, 1а][13] и 765 тыс. дворов населения фэньди, а в 1290 г. — соответственно 1356 тыс.[14] и 960 тыс. Отсюда следует, что число налогоплательщиков было вначале ненамного больше населения фэньди и позже превышало его только в 1,5 раза. В Южном Китае это соотношение было гораздо меньшим — приблизительно 1:7.

В Северном Китае пять крестьянских дворов вносили в пользу владельца фэньди 1 цзинь шелка (596,8 г). По названию подати ухусы (шелк с пяти дворов) зависимое население здесь получило название ухусы-ху (букв. — «дворы, [вносящие] шелк с 5 дворов») [181, гл. 95, 1а].[15] В 95-й главе «Юань ши» перечислены не только выделенные дворы, но и общая сумма причитающихся с них податей. Вычисления показывают, что в 1319 г. 1 цзинь шелка взимался не с 5, а с 2-2,5 двора.

Согласно введению в раздел «Суйсы» («Ежегодные дары») («Юань ши», гл. 95), в Южном Китае, где фэньди впервые появились в 1281 г., с каждого двора взимались 5 цяней чжун-тун-чао,[16] а в правление Чэн-цзуна (1294—1307) подать увеличилась до 2 гуаней (181, гл. 95, 1а].[17]

Вопрос о том, кто собирал подати в фэньди для их владельцев — правительственные чиновники или чиновники, назначаемые самим владельцем, — пока еще не решен. Во введении в «Суйсы» сказано, что подати собирали правительственные чиновники, которые отдавали причитающуюся сумму владельцу фэньди [181, гл. 95, 1а]. Об этом говорится и в сообщениях, относящихся к правлению Угэдэя, который в том же, 1236 г., когда были учреждены фэньди, по настоянию своего советника Елюй Чу-цая приказал назначить во все фэньди правительственных чиновников для сбора податей, а (10/11) причитающуюся сумму отдавать владельцу [181, гл. 2, 36; гл. 146, 4а]. Однако, по мнению Г. Шурманна, слабость центральной власти в те годы вряд ли позволила провести этот указ в жизнь и лишь при Хубилае, возможно, удалось установить финансовый контроль во владениях знати [56, 91, 93]. Китайский историк Мэн Сы-мин считает, что подобный контроль вообще не мог существовать, поскольку «все чиновники в фэньди назначались самим владельцем» [100, 117].

Скорее всего, высказывание Мэн Сы-мина ближе к истине. Из источников известно, что в 1314 г. император Жэнь-цзун (1312—1320) «запретил всем князьям и [их] родственникам непосредственно собирать подать в фэньди и вредить крестьянам» [181, гл. 25, 2а]. Стало быть, до этого времени владельцы фэньди собирали подати сами. В 1315 г. указом императора владельцы фэньди были лишены права назначать даругачи [181, гл. 25, 4б]. Очевидно, что до тех пор даже главные чиновники в фэньди назначались их владельцами. Однако уже в 1317 г. Жэнь-цзуну пришлось восстановить прежнюю практику назначения чиновников в фэньди [181, гл. 26, 2а], видимо вследствие сильного недовольства знати. Так, в предисловии к «Цзинь-ши-да-дянь», составленном в 1329— 1330 гг., говорится: «Органы управления, существующие в фэньди родственников [царствующего дома] и князей, и те, кто назначается на службу в них… не подлежат регулированию местных властей» [110, гл. 40, 533]. Таким образом, владельцы фэньди собирали подати с зависимого населения через своих ставленников, причем в таких размерах, что это вызывало беспокойство правительства.

Кроме фэньди монгольская знать, военачальники и чиновники имели большие земельные владения, подаренные им императорами в полную собственность. Это так называемые сытянь (дарственные земли) [см. 56, 30; 100, 103]. Как правило, дарения было крупных размеров. Так, Вэнь-цзун пожаловал Янь Темуру 500 цинов земли [181, гл. 138, 5а], Шунь-ди подарил Баяну 5 тыс. цинов земли в Бяньляне и Даймине, а также рисовые поля в Цзичжоу [181, гл. 38, 7а].[18]

Дарения земли происходили так часто, что фонды казенных земель (гуаньтянь) стали быстро сокращаться. В 1307 г. впервые была сделана попытка вернуть все сытянь в казну [181, гл. 22, 7б, 9б-10а; 112, гл. 195, 5321]. Но она, по-видимому, оказалась безуспешной, поскольку в 1321 г. сынун-цин[19] Ваньчжэ Бухуа вновь докладывал императору: «Предыдущие императоры дарили земли сановникам. Следует все их вернуть казне» [181, гл. 27, 2а]. За это он был подвергнут наказанию, выслан в провинцию. В 1324 г. один из заместителей главы правительства, Чжан Гуй, также указывал в докладе императору, что доходы казны крайне оскудели, так как фонд казенных земель исчерпан на дарения князьям, (11/12) евнухам, монастырям и храмам, и предлагал возвратить сытянь казне [181, гл. 175, 6б-7а].[20] Император отклонил и это предложение.

Оскудение казны вследствие раздачи казенных земель феодалам доказывает, что с сытянь налоги не взимались. Об этом же свидетельствуют и другие факты. В 1329 г., когда казна испытывала недостаток в продовольствии, указ императора повелевал послать людей для сбора продовольствия с сытянь, а их владельцам возместить его стоимость деньгами [181, гл. 38, 10б-11а]. Даже в 1354 г., когда страна была охвачена восстанием и недоставало провианта для снабжения армии, правительство, забирая продовольствие у владельцев сытянь, оплачивало его по местным ценам [181, гл. 43, 6б].

Доходы монгольских феодалов не ограничивались, однако, поступлениями с фэньди и сытянь. В зависимости от знатности, титула и чина они получали еще от двора суйсы (ежегодные пожалования) деньгами, шелком, а иногда — овечьими шкурами и т.п. [181, гл. 95]. Для более мелких феодалов суйсы являлись единственным видом пожалований двора, а иногда и единственным источником доходов. Марко Поло писал: «У него (т.е. Хубилая.— Л.Б.) имеется список почтенных и достойных семейств в Камбалуке, впавших в бедность… Когда наступает надлежащее время, эти семьи обращаются к чиновникам… они предъявляют бумагу, устанавливающую, сколько они получали на пропитание в предыдущем году, и в таком же размере им дается обеспечение на наступающий год» [28, 112].

Кроме суйсы знать получала богатые «дары по случаю вступления на престол» (чао-хуй-чжи-сы) императоров, которые при династии Юань часто сменяли друг друга. Так, вступив на престол, император У-цзун (1307—1312) раздарил 3500 тыс. дин [181, гл. 22, 6б]. Весь же годовой доход казны в деньгах от постоянных налогов составлял в то время 4 млн. дин, из которых в столицу поступало только 2800 тыс. дин, 1200 тыс. дин тратились в провинциях [181, гл. 22, 8а]. В 1312 г. новый император раздарил 29 650 лян золота, 1849 650 лян серебра, 223 279 дин бумажных денег и 172 188 кусков шелка [88, гл. 78, 6781]. К этому надо прибавить дарения по разным случаям в суммах 10 тыс. и даже 400 тыс. дин [181, гл. 25, 2а, 2б, 7а, 4а]. Недаром чиновники Чжуншушэна неоднократно подавали доклады об опустении казны с просьбой сократить или отменить дарения. В 1291 г. доходов казны не хватало на ежегодные пожалования знати и жалованье чиновникам [112, гл. 190, 5186]. В 1299 г. доходы не покрывали и половину расходов, и император запретил даже докладывать ему о новых пожалованиях [112, гл. 193, 5261-5262]. Между тем пожалования не прекращались. В 1311 г. было (12/13) потрачено на дары 3 млн. дин из 11 млн. общих запасов казны (112, гл. 197, 5382]. В 1320 г. чиновники Юйшитай вновь сообщали о том, что дарения еще никогда не были так велики, казна опустела, народ бедствует [112, гл. 200, 5441-5442].

Таким образом, монгольская знать и феодалы не только имели большие земельные владения, свободные от налогообложения, но и получали в виде подарков значительную часть доходов государства, собираемых с податного населения.

Положение рядовых монголов и монгольских воинов пока изучено слабо. Есть, однако, свидетельства источников о бедности и даже нищете монгольских племен и войск. Например, в 1296 г. (2-й г. Да-дэ) императору докладывали, что монгольские воины, которых переводили из Хэнани и Шаньдуна в Ганьсу, для обеспечения себя всем необходимым в походе вынуждены были продать не только дома и земли, но даже жен и детей [181, гл. 134, 9а, 9б]. На протяжении всего существования империи Юань голод среди монгольских войск и монгольских племен был частым явлением. Так, только за пять месяцев 1320 г. двенадцать раз оказывали помощь голодающим [181, гл. 27, 3а, 3б, 4б, 5а, 6а].

Тем не менее рядовые монгольские воины находились в лучших условиях, чем крестьяне и другие слои китайского населения. Если в какой-то области Китая свирепствовал голод и населению оказывалось вспомоществование, то это делалось из налогов с китайских же крестьян, а иногда и продовольствием, собранным в предшествующие урожайные годы с крестьян данной области и хранящимся в общественных амбарах. Монголы же получали помощь из доходов казны, поступающих с китайского населения.

В «Юань ши» за 1320 г. приводится характерный факт о помощи монголам. Вначале (в 7-ю луну 7-го г. янь-ю) сообщается о голоде в племени Цзинь-вана Есянь Темура и оказании помощи в размере 50 млн. гуаней (или 1 млн. дин) [181, гл. 27, 5а], затем (в 8-ю луну) о выдаче «племени Цзинь- вана, воинам и населению, 2500 тыс. гуаней» (или 50 тыс. дин) [181, гл. 27, 5б-6а]. Таким образом, только в течение двух месяцев было выдано 1050 тыс. дин (укажем для сравнения, что в 1311 г. все денежные запасы казны составляли 11 млн. дин). Предположим, что в сообщение за 1320 г. вкралась ошибка: очень уж велики суммы пособий. Но следующие записи подтверждают обычность таких размеров помощи монголам. Например, в 1320 г. «выдано беднякам северных окраин 500 тыс. овец и 100 тыс. лошадей» [181, гл. 27, 3а], «реквизировано 30 тыс. лошадей и отдано монголам-бродягам, [чтобы они] вернулись в свои племена» [181, гл. 27, 3б]. В 1322 г. «выдано сыновьям и дочерям бедных монголов (13/14) 7500 тыс. гуаней» [181, гл. 28, 4а], и поскольку «находящиеся в гарнизонах в Линбэе (на территории Внешней Монголии. — Л.Б.) воины бедны, пожаловано им 32 500 тыс. гуаней и 500 тыс. кусков тканей» [181, гл. 28, 3а]. Кроме того, значительные суммы тратились на выкуп монголов из рабства на основании указа 1317 г. [181, гл. 26, 2б; 112, гл. 199, 5425]. В 1321 и 1322 гг. правительство обязало чиновников «собирать и кормить» (шоу ян) детей монголов, проданных в рабство [181, гл. 27, 11а-11б; гл. 28, 26; 178, гл. 61, 15б]. Юаньское правительство с каждым годом увеличивало выпуск бумажных денег [см. 181, гл. 93, 12б-14а, а также 56, 141-143], иначе непонятно, откуда брались такие огромные средства. Бесспорно, однако, что монгольские правители Китая не жалели доходов казны для помощи соплеменникам.

По своему экономическому положению к монгольским феодалам примыкал широкий слой юаньской бюрократии, верхушку которой составляли монголы. До правления Хубилая чиновникам не платили жалованья, они жили в основном за счет вымогательств у населения. Хубилай в первые же годы своего правления, в 1260—1261 гг., установил чиновникам денежное жалованье [181, гл. 96, 1а]. Указом 1285 г. была введена следующая система жалованья в зависимости от ранга, класса и степени (в динах и гуанях) [181, гл. 96, 2а-2б]:[21]

Кроме того, чиновники получали жалованье за занимаемую должность. Например, ю-чэнсяну и цзо-чэнсяну выдавали 140 гуаней; пинчжан чжэнши —128 гуаней; чжи-шумиюань-ши— 129 гуаней и т.д. [181, гл. 96, 3а, 3б].

В 1303 г. (7-й г. янь-ю) всем чиновникам как центральных учреждений, так и провинциальных дополнительно к денежному жалованью стали выдавать рис. Чиновникам с (14/15) жалованьем 10 лян и менее причиталось 1 доу риса; тем, кто получал от 10 до 25 лян, — 1 ши риса. Всем остальным, получавшим свыше этой суммы, полагался на 1 лян жалованья 1 шэн риса [181, гл. 96, 1б]. Ю- и цзо-чэнсянам выдавали 105 ши, пинчжан чжэнши —102 ши, чжи-шумиюань-ши — 103 ши [181, гл. 96, 3а, 3б]. На самом деле размеры жалованья рисом не всегда соответствовали этому правилу. Так, например, известно, что цяньху получал всего 25 гуаней и 3 цяня, а риса — 2 ши [181, гл. 96, 4а], хотя ему полагался 1 ши.

Система чжитянь (должностных земель) для чиновников лу, фу, чжоу и сянь, т.е. низшего звена провинциальных чиновников, была установлена в 1266 г. В 1277 г. она распространилась на чиновников провинциальных отделений цензората (аньца-сы), а в 1284 г., т.е. после завершения завоевания Южного Китая,— на чиновников провинций в Цзяннани, причем здесь по сравнению с Северным Китаем земли давали вполовину меньше: если на Севере размер чжитянь колебался от 1 до 16 цинов, то на Юге — от 1 до 8 цинов [181, гл. 96, 2а, 11а-11б]. Предусматривалось, что число арендаторов варьировалось от 500-700 дворов на землях чиновников третьего ранга до 30-50 дворов у чиновников девятого ранга [178, гл. 25, 5б].

Для выплаты жалованья чиновникам в 1261 г. был введен особый налог фэн-чао («деньги для жалованья»), взимавшийся в Северном Китае с каждого двора в размере 1 ляна или 5 цяней в зависимости от того, был ли двор обязан полным или половинным налогом [181, гл. 93, 7а-7б].

Поскольку ханьские чиновники выступали главными помощниками монголов в управлении империей (они назначались на второстепенные должности в центральных учреждениях, им отдавалось предпочтение при назначении местных правителей), то естественно, что их должности по сравнению с должностями, доступными южнокитайским феодалам, были более высокооплачиваемыми. Это означало, что ханьские чиновники были теснее связаны с монгольскими правителями. Все ханьские феодалы находились в прямой зависимости от монголов. Это объяснялось тем, что при завоевании Северного Китая монголы конфисковывали земли местных феодалов, оставляя владения лишь тем, кто переходил на службу к ним. Патриотически настроенная часть северокитайских феодалов отступила на Юг вместе с войсками Сунов, бросив свои земли и имущество. Ханьские феодалы помогли потом своим новым хозяевам завоевать Южный Китай, за это они заслужили их особое доверие и заняли в иерархической лестнице более привилегированное положение.

При завоевании империи Южных Сунов монголы изменили тактику. В частности, они отказались от массовой конфискации земель феодалов, которые в основном сохранили свои (15/16) прежние владения. Материалы источников свидетельствуют об экономическом могуществе наньских феодалов [100, 88-89], особенно в Центральном и Восточном Китае. В одном из докладов императору в 1309 г. говорилось: «Его (т.е. Цзяннани. — Л.Б.) богатые дома утаили и владеют имперскими крестьянами и рабами. [Многие из них имеют] сотни и тысячи дворов [зависимых крестьян], а некоторые — до 10 тыс. Их могущество можно понять». Эти феодалы получали до 50 тыс. ши в год [181, гл. 23, 6а]. В «Сюй вэнь-сянь тун-као» говорится, что у богачей Цзяннани было столько земли и дяньху, что, не имея ни титулов, ни чинов, они по своему влиянию были равны вельможам и сановникам [111, гл. 1, 278]. Но земли их, так же как и земля простолюдинов (байсин), подлежали налогообложению [115, гл. 29, 9б-10а]. Правда, взимался только поземельный налог в размере, установленном Южными Сунами, — 1 доу с 1 му земли.

Лишенные политической власти, юридически неполноправные, феодалы Южного Китая на протяжении всего существования империи Юань боролись за укрепление своих экономических позиций и, само собой разумеется, за расширение земельных владений. Так, в 1286—1289 гг. Хубилаю неоднократно докладывали, что богатые дома Цзяннани захватывали казенные земли [181, гл. 14, 4а; 178, гл. 19, 2а]. Особенно часто в источниках встречаются сведения о захвате феодалами земель податных крестьян. Это видно из беседы императора с сановниками в 1302 г. (6-й г. Да-дэ): «Я слышал — спрашивал император,— что богатые дома Цзяннани захватывают миньтянь, а бедняки разбредаются по свету и бродяжничают [толпами]?» [181, гл. 20, 9б].

Одновременно южные феодалы всеми способами стремились сократить сумму причитавшихся с них налогов. Подкупая местных чиновников, они утаивали истинное количество земель и дяньху [115, гл. 28, 34б-35а; 178, гл. 19, 4б]. В 1310 г. например, императору докладывали, что в Цзяннани богатые дома при поддержке местных властей не платят налогов и не несут государственных повинностей, причиняя крестьянам большой ущерб [115, гл. 2, 22б-23а; 100, 86]. С ведома местных чиновников несколько богачей из Сунцзяна утаили более 45 тыс. ши продовольствия и более 30 тыс. гуаней денег, причитавшихся с них [цит. по: 110, 136-137]. В 1293 г. чиновник Янь Гун-нань выявил скрытые владельцами от налогообложения 69 862 цина земли, с которых в казну причиталось 151 тыс. ху риса, а также деньги и шелк [181, гл. 173, 10б].

Когда нельзя было избежать повинностей и уплаты налогов, феодалы, пользуясь своим влиянием на местах, перекладывали их на податных крестьян. К 1289 г., в частности, относится сообщение о том, что многоземельные дома вносят (16/17) причитающиеся с них налоги от имени нескольких семей и таким образом избегают повинностей [178, гл. 19, 5а]. Об этом достаточно ясно свидетельствует и следующая запись: «Частные земли богатых домов охватывают уезды, [их] богатств не счесть, повинности же свои они раскладывают на десятки [бедных крестьянских дворов]… [Так как они] обычно не [платят] вовремя налоги и не [выполняют] в срок повинности, то [власти вынуждают] средние по достатку и бедные дворы платить налоги и выполнять повинности вместо них» [цит. по: 100, 140]. Так было в уезде Чунъань области Цзянъинь (пров. Цзянчжэ), где 5 тыс. ши налога, причитавшиеся с 50 богатых домов, местные власти переложили на 400 бедных дворов, с которых полагалось всего 1 тыс. ши. Поэтому многие семьи из 400 дворов были разорены [181, гл. 192, 6а-6б].

Феодалы нередко использовали и другой способ, чтобы уклониться от налогообложения. В 1287 г. чиновники Чжуншушэна в докладе императору писали: «[Члены] богатых семей, избегая налогов, становятся буддийскими или даосскими монахами, при этом занимаются торговлей, имеют жен и детей и от простых людей не отличаются. Просим приказать выявить [таких] и приписать к минь (т.е. податному населению)» [181, гл. 19, 9а-9б]. В «Тун-чжи тяо-гэ» указывалось, что в Цзянчжэ после монгольского завоевания знатные и богатые были приравнены к простолюдинам. Богачи, чтобы не платить налогов, обычно отдавали одного из членов семьи в буддийский или даосский монастырь и записывали на его имя свои земли, поскольку буддийские и даосские монахи освобождались от поземельного налога [115, гл. 29, 9б-10а].

Юаньское правительство, стремясь сохранить и увеличить доходы казны и ограничить растущее влияние наньских феодалов, неоднократно пыталось усилить их налогообложение.[22] Хубилай в 1285 г. обязал крупных наньских феодалов продавать в казну значительную долю собранного с арендаторов продовольствия. С годовой ренты в 10 тыс. ши власти закупали 1/2, с 30 тыс. ши — 1/2, с 50 тыс. ши — 2/3 [178, гл. 26, 14а].

В 1309 г. пинчжан Лэ Ши в докладе императору сообщал, что податное население Цзяннани до сих пор не вносит никаких налогов, кроме поземельного и торгового. Между тем богатые семьи там имеют сотни, тысячи и даже десятки тысяч зависимых крестьян и пользуются очень большим влиянием. На этом основании император приказал тем, кто получает 20-50 тыс. ши в год и выше, с каждого ши отдавать в казну 2 шэна и посылать сына в качестве заложника [181, гл. 23, 6а].[23]

При императоре Жэнь-цзуне (1311—1320) была предпринята новая, наиболее серьезная, попытка ограничить экономическую мощь наньских феодалов. В 1314 г. (1-й г. янь-ю) (17/18) пинчжан чжэнши Чжан Люй подал императору доклад, в котором предлагал провести ревизию земель, чтобы выявить земли, утаенные от налогообложения, и тем самым увеличить государственный доход. Он писал: «Ши-цзу однажды уже осуществил великое дело ревизии земель. Однако во время ревизии было много случаев обмана и утаивания и действительное положение вещей не удалось выявить. Были такие, которые возделанные земли выдавали за пустоши; боясь налогов, дробили дворы; покупали земли бедняков, но по-прежнему вносили налоги под именем старых [владельцев]. Поэтому ежегодные доходы не увеличились, а бедный народ жаловался на нищету. Если [снова] провести ревизию земель, то [мы] вынудим землевладельцев… добровольно сообщать обо всех (своих] землях в соответствии с действительностью. Может быть, [тогда] налоги будут вноситься без утайки и повинности также будут [распределены] равномерно [181, гл. 93, 2а; см. также 56, 36].

В биографии Темудера, бывшего в то время ю-чэнсяном, приводится доклад, в котором он писал: «Хотя в прошлые годы в Цзяннани уже проводили однажды проверку, [соответствует ли количество] земель продовольственному налогу [с них], однако часто не выяснялось истины. Надлежит в определенный срок от Цзянчжэ и до Цзяндуна и Цзянси расследовать указанные случаи [обмана], по заслугам награждать или наказывать [чиновников-ревизоров]. Приказать землевладельцам лично представить властям документы о действительном [количестве] цинов и му земли и всем валам, фума (зятья монгольских императоров. — Л.Б.), школам, [буддийским] монастырям, [даосским] храмам повелеть [поступать] так же. По-прежнему запрещать частным [лицам] укрывать от налогов [миньтянь]. Знать и влиятельные дома пусть не смеют препятствовать [проведению ревизии]. Прошу приказать чиновникам цензората объединить усилия, чтобы [добиться] успеха. Тогда государственные расходы будут обеспечены» [181, гл. 205, 13б].

Из докладов видно, что ревизия земель, проведенная при Хубилае, не достигла цели и лишь ухудшила положение бедняков. Новая ревизия была направлена прежде всего против крупных землевладельцев. В докладе Темудера речь в основном шла о ревизии земель в наиболее богатых районах Цзяннани, т.е. упор делался на усиление налогообложения наньских феодалов. Правда, монгольской знати и буддийским монастырям рекомендовалось «поступать так же», т.е. не укрывать земли от обложения. Однако и на этот раз ревизия не имела успеха. Поскольку чиновникам за большее число выявленных земель полагалась большая награда, многие из них подавали сведения не только о действительно утаенных землях, но и сообщали вымышленные цифры [181, гл. 26, 5а]. (18/19)

Так, в Бяньляне (пров. Хэнань) на несуществующие земли был наложен налог в 220 тыс. ши [181, гл. 122, 4б], а по всей Хэнани он достиг половины общей суммы налога, установленной после ревизии [181, гл. 26, 5а; 112, гл. 199, 5431].

Ревизия земель вызвала острое недовольство наньских феодалов и возмущение податных крестьян. Летом 1315 г. в Ганьчжоу (пров. Цзянси) вспыхнуло восстание во главе с Цай У-цзю. В источнике сказано, что он созвал потерявших имущество людей, и силы его выросли [181, гл. 93, 2а-2б]. Характерно, что к разорившимся людям Цай У-цзю обратился лишь после поражения, нанесенного его отряду правительственными войсками [112, гл. 199, 5412]. Вряд ли сам он принадлежал к беднякам.

В 1315 г. ревизия была прекращена [181, гл. 25, 5б]. В Цзянчжэ, Цзянси и Хэнани сбор проводовольственного налога в размере, установленном после ревизии, был отложен на три года. В 1318 г. в соответствии с докладом чиновников Юйшитай было решено в Цзянчжэ и Цзянси собрать налог в полном объеме, а в Хэнани, где было слишком много приписок, сумму налога сократили наполовину [181, гл. 26, 5а; 112, гл. 199, 5431]. Но вскоре налог с этой провинции стали взимать в прежнем объеме [181, гл. 26, 6а; 112, гл. 199, 5432]. В Цзянси, где была сделана попытка собрать налог и с описанных во время ревизии земель, в том же округе Ганьчжоу осенью 1318 г. (в 9-ю луну 5-го янь-ю) вновь началось восстание. Во главе его стал «чиновник деревенской общины» (ли сюй) Лю Цзин-чжоу. Сразу же появился императорский указ об отмене сбора «нового налога» [181, гл. 26, 6б; 112, гл. 199, 5433]. Можно думать, что тем самым результаты ревизии вообще признавались недействительными.

В 1320 г. еще раз по инициативе ю-чэнсяна Темудера была предпринята попытка пополнить доходы казны за счет Южного Китая. В докладе императору, написанном совместно чиновниками Чжуншушэна, Шумиюаня и Ханьлинь цзисянь-юаня, указывалось, что население Цзяннани не платит никаких налогов, кроме поземельного и торгового, и не несет никаких повинностей, что цзяннаньские землевладельцы очень богаты. Вскоре по рекомендации авторов доклада была введена надбавка на поземельный налог в Цзяннани: он был увеличен с 1 доу до 1 доу 2 шэнов с 1 му [178, гл. 24, 5а-5б; см. также 56, 71-72]. Но уже в 1323 г. (в 7-ю луну 3-го г. чжи-чжи) надбавку отменили [181, гл. 28, 8б; 112, гл. 201, 5482]. Как видим, попытки юаньского правительства ограничить хотя бы частично могущество наньских феодалов путем усиления налогообложения ни к чему не привели.

С середины 20-х годов XIV в. наблюдается некоторое улучшение отношения монгольских правителей к господствующему классу Китая в целом. Китайским феодалам стали продавать (19/20) чины. В указе 1325 г. говорилось: «Отдельным богатым людям, внесшим [в казну] продовольствие, жаловать: за 2 тыс. ши — 7-й ранг 2-го класса, за 1 тыс. ши — 8-й ранг 1-го класса, за 500 ши — 8-й ранг 2-го класса, за 300 ши — 9-й ранг 1-го класса» [181, гл. 29, 15а]. Указом 1330 г. (2-я луна 1-го г. чжи-шунь) богатым людям Цзяннани, Хэнани, Шэньси и других мест разрешалось платить за чины продовольствием или деньгами. За 7-й ранг 2-го класса надо было внести: в Шэньси — 1500 ши, в Хэнани — 2000 ши, а в Цзяннани — 5000 ши или деньгами соответственно из расчета 80, 60 и 40 лян за 1 ши [181, гл. 34, 2а; гл. 96, 17б-18а].[24] Наньцам чины обходились гораздо дороже, чем ханьцам. А между тем чиновники 7-го ранга могли занимать лишь низшие должности в центральных ведомствах или посты сотников (байху) в военных поселениях или начальников уездов (сянь-и) [178, гл. 7, 21б-23б]. Только богатейшие китайские феодалы могли таким образом купить чин, да и то низший. К тому же приобретение чина не означало обязательного назначения на должность. Но уже в 9-ю луну того же года даже эта мелкая уступка китайским феодалам была сведена на нет, указ о продаже чинов за продовольствие был отменен [181, гл. 34, 11а; 112, гл. 206, 5601]. И только в 1345 г. (11-я луна 4-го г. чжи-чжэн) последовал новый указ о возобновлении продажи чинов [181, гл. 41, 3а].[25] Одновременно за 50 с лишним ши стали продавать почетное звание и-ши (справедливый муж) [181, гл. 41, 36; 112, гл. 208, 5683], которое оказалось доступным и мелким феодалам.

Вопрос о положении конфуцианских ученых в империи Юань очень важен, поскольку именно этот слой господствующего класса в предшествующие периоды оказывал наибольшее идейное влияние на китайское общество, в основном из их среды комплектовалась чиновничья армия.

Монгольские правители Китая, как известно, не запрещали ни христианам и мусульманам, ни буддистам и даосам, ни конфуцианцам исповедовать и проповедовать их учения. Основными идеологическими системами Китая того времени были буддизм и конфуцианство. Поэтому рассмотрим политику монголов по отношению к буддийскому духовенству и конфуцианцам (жу-ши).

В библиографии Елюй Чу-цая говорится, что по его совету, в 1237 г. монголами были проведены государственные экзамены, в результате которых отобрали 4030 человек, из них 1/4 составили конфуцианцы, находившиеся в рабстве у монгольских феодалов [181, гл. 146, 4б]. Хубилай, отправляя в 1273 г. войска на завоевание Южного Китая, приказал всех захваченных в плен конфуцианских ученых (жу-шэн) передавать властям [181, гл. 126, 3б], а также издал следующий указ: «Южных конфуцианцев (нань-жу), захваченных (20/21) [нашими] людьми [в плен] и проданных в рабство, чиновники [должны] выкупать и превращать в минь» [181, гл. 8, 2а]. В 1275 г. он специально направил в Цзяннань уполномоченных лиц «разыскивать конфуцианцев (жу), врачей (и), буддистов и даосов (сэн дао), гадателей (инь-ян-жэнь) и других» [181, гл. 8, 14б]. Эти факты относятся ко времени ожесточенных боев монголов с армиями южнокитайских патриотов, когда в борьбе за независимость участвовали многие представители господствующего класса.

Хубилай, понимая огромное влияние конфуцианцев, стремился если не привлечь их на свою сторону, то хотя бы нейтрализовать. В 1276 г. 3890 конфуцианцев были освобождены от повинностей [181, гл. 9, 4б], в 1287 г. — все конфуцианцы от всех налогов (кроме поземельного) и повинностей. Этот указ подтверждался в 1288, 1307 и 1309 гг. [181, гл. 15, 6б; 178, гл. 2, 14а-14б]. В 1284 г. Хубилай повелел восстановить традиционную китайскую систему государственных экзаменов [164, гл. 8, 42]. Все эти указы не давали конфуцианцам какие-либо новые льготы, а лишь частично возвращали им прежние привилегии.

Однако в 1264 г. конфуцианцы были включены в податное сословие. Указ гласил: «Буддисты, несторианцы, мусульмане и конфуцианцы, обрабатывающие землю, платят поземельный налог (3 шэна с 1 му неполивной земли и 5 шэи с 1 му орошаемой), а торгующие платят торговый налог» [178, гл. 24, 1а-1б]. Источники на этот счет приводят весьма разноречивые сведения. Так, в «Юань-дянь-чжан» сказано: «Следует взимать и тягловый», а в «Тун-чжи тяо-гэ»: «Не следует взимать тягловый» [115, гл. 29, 9б]. В «Юань ши» говорится об обязанности перечисленных групп населения платить только поземельный налог [181, гл. 93, 5а]. Г. Шурманн считает, что в «Юань-дянь-чжан» вкралась ошибка — было пропущено отрицание [56а, 294]. Вероятно, указ 1264 г. имел в виду конфуцианцев-ханьцев, поскольку только ханьцы были обязаны поземельным и подушным налогами как двуединой формой продовольственного налога (цзу-шуй). Указ 1287 г., гласивший, что «конфуцианцы, помимо уплаты поземельного или торгового налога, от всех остальных налогов и повинностей (ча-и) освобождаются» [178, гл. 31, 7а; о термине ча-и см. также 56, 7-8, 103, прим. 1; 24, 120, прим. 191], относился уже, несомненно, к конфуцианцам всей империи. Но в 1312 г. конфуцианцы вновь были обложены ча-и наравне со всем податным населением [178, гл. 31, 7б-8а].

Если принять версию Г. Шурманна, то получается, что конфуцианцы-наньцы полностью приравнивались к податным крестьянам, а ханьцы имели единственную льготу — освобождение от тяглового налога. Но, судя по фактам, этого быть не могло. Правильнее думать, что текст указа 1264 г. приведен (21/22) в «Юань-дянь-чжан» точно и потому в последующее время юаньские правители просто не возвращались к вопросу об уплате конфуцианцами-ханьцами тяглового налога. Известным подтверждением такого предположения служит текст указа 1264 г. в «бэньцзи» в «Юань ши», где говорится, что группы населения, «в прошлом освобожденные от продовольственного налога (цзу-шуй) (т.е. от поземельного и тяглового.— Л.Б.), отныне все платят его» [181, гл. 5, 9б]. Таким образом, по нашему мнению, все конфуцианцы, как ханьцы, так и наньцы, с 1312 г. были обязаны всеми налогами и трудовыми повинностями. В этом случае единственной привилегией их осталось освобождение от военной службы [181, гл. 163, 6б], но и этот вопрос нуждается еще в дополнительном исследовании [181, гл. 163, 6б].

Что касается системы государственных экзаменов, которая могла дать конфуцианцам преимущественное право на занятие чиновничьих должностей, то она при монголах практически стала фикцией. До 1314 г. экзаменов вообще не было, а с 1314 по 1334 г. они проводились всего семь раз [164, гл. 8, 47; 181, гл. 92, 11б]. При этом китайцы подвергались дискриминации. В то время как для монголов и сэму были установлены двухступенчатые экзамены, для ханьцев и наньцев — трехступенчатые. Программа экзаменов для монголов и сэму была значительно облегчена. Если же монгол сдавал экзамены по трудной программе, предназначенной для китайцев, то он возводился в ранг на ступень выше [178, гл. 31, 106-11а; 181, гл. 81, 2а, 3а].

Для экзаменов первой ступени согласно указу 1314 г. по всей стране было отобрано 300 человек, по 75 от монголов, сэму, ханьцев и наньцев. В экзаменах второй ступени участвовало 100 человек, по 25 от каждой группы [181, гл. 81, 4а].[26] При абсолютном преобладании китайского населения неравенство китайцев перед монголами и сэму было очевидным. К сожалению, имеются данные только за 1342 г. о том, сколько человек из каждой национальной группы получали высшую ученую степень цзиньши. В этом году сдали экзамены 18 человек из 78 кандидатов: 6 монголов, 6 сэму и 6 ханьцев и наньцев вместе. При этом каждый монгол получил чин 6-го ранга 2-го класса, сэму — 7-го ранга 1-го класса, а китайцы— 7-го ранга 2-го класса [181, гл. 92, 11б]. Таким образом, этот путь фактически не давал доступа сколько-нибудь значительному числу китайских феодалов к государственному управлению.

Основная масса чиновников, особенно для центральных учреждений, выбиралась из цесе, воинов личной гвардии монгольских императоров (сувэй) [181, гл. 99, 1а-1б]. В «Юань ши» говорится: «Остальные [чиновники, кроме назначенных после экзаменов], выходили из семейств заслуженных (22/23) сановников императорской гвардии» [181, гл. 81, 1б], Это подтверждает и Е Цзы-ци, который с возмущением писал, что не только чиновники Чжуншушэна и Юйиштая в основном назначались из цесе, но и более мелкие, а из 10 тыс. чиновников разве что один получал чин после экзаменов [84, 78]. По мнению Мэн Сы-мина, ни ханьцы, ни наньцы не допускались к службе в сувэй [100, 46]. Однако он не подкрепляет своих слов фактами. Нам известен только указ 1322 г., запрещавший привлекать наньцев в сувэй и в отряды ванов. За нарушение указа полагалась казнь [181, гл, 28, 1б].

Из сказанного следует, что конфуцианцы в империи Юань не имели практически никаких экономических привилегий, а их политические права были сведены к минимуму.

Иное положение занимали буддийские монахи. В «Юань ши цзи-ши бэнь-мо» записано, что еще Чингисхан симпатизировал буддизму, а Хубилай создал специальное управление Сюаньчжэнъюань, ведавшее северо-западными районами империи и делами буддистов по всему Китаю. Все его чиновники назначались только из буддийских монахов. Во главе Сюаньчжэнъюаня стоял наставник императора диши, пользовавшийся при юаньском дворе огромным влиянием: ему отводилось особое место около трона, его родственники получали титулы ванов и занимали высшие должности [164, гл. 18, 111-112; 181, гл. 202, 3а]. Как говорится в «Юань ши», «приказы диши имели в западных землях силу наравне с указами и повелениями императора» [181, гл. 202, 3а]. В 1311 г. Сюаньчжэнъюань был приравнен к высшим центральным органам государства [178, гл. 2, 2б].

В 1309 г. Сюаньчжэнъюань издал постановление о юридических привилегиях буддийских монахов северо-западного края. В постановлении говорилось: каждому, кто ударит монаха, отрубать руку, каждому, кто оскорбит монаха словом, отрезать язык. Другое постановление освобождало буддистов Хэнани и Цзянчжэ от поземельного и торгового налогов. Правда, в последнем случае оказалось, что были превышены полномочия, и постановление отменили [181, гл. 23, 2б-3а]. Упразднение в 1311 г. специальных учреждений, ведавших делами буддийских монахов и духовенства, и отмена постановления Сюаньчжэнъюань об освобождении их от повинностей и налогов [178, гл. 2, 1а-2а, 2б] показывают, что до этого времени во всех областях, округах и уездах для буддистов действовали особые органы местного управления, подчинявшиеся только Сюаньчжэнъюань. Из другого указа 1311 г. видно, что буддисты подлежали и юрисдикции Сюаньчжэнъюань [112, гл. 197, 53, 82]. В источниках содержится много сообщений о том, что буддийские священники под предлогом необходимости выполнения обрядов добивались (23/24) освобождения даже крупных преступников [см., например, 112, гл. 194, 5290].

Изложенное показывает, что буддийские монахи и духовенство пользовались в империи Юань большими политическими привилегиями.

Об экономическом положении буддийских монахов и монастырей в источниках имеются следующие материалы. Из упомянутого указа Хубилая 1264 г. явствует, что все буддийские монахи должны были платить поземельный и торговый налоги, но освобождались указом 1294 г. от прочих налогов и повинностей (ча-фа) [178, гл. 33, 1а]. В 1303 г. буддистов вновь обязали равными налогами и повинностями (ча-и) с миньху, в 1320 г. — освободили от повинностей (цза-и), в 1325 г. еще раз обязали выполнять общие повинности [181, гл. 21, 4а; гл. 27, 4б; гл. 29, 10б]. Казалось бы, буддийские монахи и духовенство по сравнению с конфуцианцами особых экономических привилегий не имели. Однако, если посмотреть на бесчисленные исключения, которые монгольские императоры делали из этих общих правил, впечатление изменится. Прежде всего Хубилай в 1291 г. освободил от налогов все монастыри, основанные до воцарения династии Юань [181, гл. 102, 11а-11б, гл. 93, 5б]. Следующие императоры неоднократно подтверждали это правило [см. 100, прим. 493]. Если в указе 1291 г. речь шла только о монастырях, основанных до династии Юань, то в 1312 г. от налогов и повинностей были освобождены также монастыри, созданные на землях, подаренных Хубилаем [181, гл. 24, 11а], а в 1318 г. — монастыри, основанные на землях, подаренных всеми предшествующими императорами [181, гл. 26, 6а, 6б]. Известно, что монгольские императоры дарили земли буддийским монастырям часто и в большом количестве. Так, только Вэнь-цзун пожаловал крупнейшему монастырю Да-чэн-тяньху шэн-сы сначала 400 цинов, а затем сразу 162 тыс. цинов [181, гл. 34, 5а, 5б]. В 1326 г. другой монастырь получил в дар 1 тыс. цинов земли и 2 тыс. цинов — диши [112, гл. 203, 5531, 5532]. Подсчитано, что с 1261 по 1354 г. монастырям было подарено 329 760 цинов [56, 30].[27] Уже в 1298 г. только монастыри в Цзяннани имели более 500 тыс. дяньху [181, гл. 20, 2б].[28] Но положение буддийских монастырей и храмов было еще более привилегированным, чем представляется даже на основании приведенных цифр. Императоры и императрицы то и дело освобождали буддийских монахов тех или иных областей, отдельные монастыри не только от постоянных налогов и повинностей, но и от каких бы то ни было постоев и поборов разъезжавших по стране многочисленных привилегированных лиц и чиновников. Привилегии буддийских монастырей и храмов, о которых сохранилось много данных в источниках [146; 135; 6], довольно подробно рассмотрены в (24/25) работе Э. Хениша [46, 12-45], построенной на анализе указов в «Юань-дянь-чжан» и «Тун-чжи тяо-гэ». Можно считать доказанным, что буддисты в экономическом отношении находились в привилегированном положении.

Кроме доходов с зависимых крестьян буддийские монастыри получали значительную часть средств казны, поступавших с податного населения. Так, в 1305 г. после смерти диши было выдано на похороны 500 лянов золота, 1000 ляпов серебра и 10 тыс. кусков тканей, 3 тыс. дин бумажных денег, а в 1313 г. его родственникам было подарено еще 5 тыс. лянов золота, 15 тыс. лянов серебра и 17 тыс. кусков тканей. Общая сумма налога на золото в 1328 г. составляла около 25 тыс. лянов [181, гл. 94, 4а]. Кроме того, местные власти были обязаны обеспечивать их всем необходимым в их поездках по стране [164, гл. 18, 112]. В докладе императору чиновник Юйшитай Чжан Ян-гао в 1310 г. писал, что на долю буддийских монахов приходится 2/3 всех государственных расходов [112, гл. 197, 5367]. К 1303 г. расходы на буддийскую службу во дворце выросли по сравнению с периодом Хубилая в 500 раз, к 1318 г. — еще в несколько раз [112, гл. 199, 5429].

Мы видим, что политика веротерпимости монгольских императоров на деле была политикой всемерного поощрения буддизма и терпимости — не больше — к последователям других вероучений, в частности конфуцианцам. Естественно, конфуцианцы не могли примириться с этим положением. Их вражда к монголам как завоевателям дополнялась идеологическими противоречиями, поскольку монголы, исповедовавшие буддизм, превратили его в свою идеологическую опору и всемерно содействовали его распространению.

Таковы в общих чертах факторы, которые, на наш взгляд, определяли расстановку политических сил внутри господствующего класса империи Юань. Рассмотрим теперь положение основных групп крестьянства.

Согласно источникам, самыми многочисленными группами крестьянства были миньху, дяньху и цюйкоу.

Как полагает Мэн Сы-мин, в книге которого несколько страниц посвящено экономическому положению этих групп населения, в период Юань термин миньху (букв. «народные дворы») означал сословие податного крестьянства, налоги с которого составляли основную часть доходов казны [100, 150-159]. Но иногда этот термин употреблялся в широком смысле, подразумевая все податное население, не только крестьян, но и часть феодалов и торговцев, которые платили налоги. Однако чаще всего богатые налогоплательщики обозначались специальными терминами хаоцзя (богачи), тянь-до-фу-ху (многоземельные богатые дворы), фу-ши (богатые дома), фужэнь (богатые) и т.п. (25/26)

Прежде всего необходимо отметить, что в империи Юань произошло количественное сокращение категории миньху по сравнению с предшествующим периодом. В источниках содержится много сообщений о превращении податных крестьян в дяньху или рабов как в ходе монгольского завоевания, так и после него [153, гл. 30]. Особенно это характерно для Северного Китая. Именно здесь крестьяне уничтожались массами, порабощались или бежали в Южный Китай. Императоры направляли указ за указом, требуя от военачальников вернуть в состав податного сословия тысячи и десятки тысяч крестьян. Повторные указы одним и тем же лицам, например военачальнику Али Хайя [153, гл. 30], позволяют думать, что немало бывших податных крестьян так и остались зависимыми от монгольских феодалов.

Источники говорят не только о порабощении монголами самих крестьян, но и о захвате их земель под пастбища. Так, «Сюй вэнь-сянь тун-као» свидетельствует о широком распространении этого явления: «Ныне все ваны, гуны и знатные люди захватывают до тысячи цин миньтянь (земель миньху. — Л.Б.), не пашут и не сеют, превращая их в пастбища» [111, гл. 1, 2781]. Много подобных примеров можно видеть и в «Юань ши». Так, в 1274 г. Хубилай приказал некоему Ицилидаю, захватившему под пастбища земли и сады крестьян, вернуть их владельцам [181, гл. 8, 5а]. В Аньси (пров. Шаньси) также большие массивы земель были превращены в пастбища [181, гл. 154, 6б].

В ходе завоевания Южного Китая захват монгольскими феодалами земель китайских крестьян отмечается реже. Но после объединения всего Китая династией Юань здесь особенно бурно начался процесс «поглощения» крестьянских земель, миньтянь, феодалами, как монгольскими, так и китайскими. Например, в 1276 г. в указе Хубилая говорилось, что бывшие сунские чиновники и влиятельные люди силой отнимают земли и жилища у народа [181, гл. 19, 4а]. В 1286 г. императору докладывали, что в Хуайси, Фучжоу и Лучжоу «имеющие влияние и богатство» захватывают земли не только брошенные, но и у владельцев [178, гл. 19, 8а]. В 1280 г. сообщалось, что начальники гарнизонов в Цзяннани при попустительстве местных чиновников отбирают земли и жилища у крестьян [181, гл. 99, 11б]. В 1311 г. указом императора буддийским монастырям категорически запрещалось захватывать миньтянь [112, гл. 197, 5382]. Известно, что Ян-лань Чжэнцзя, назначенный верховным правителем по делам буддизма в Цзяннани, незаконно присвоил 23 тыс. му миньтянь и взимал в свою пользу налоги с 23 тыс. дворов податных крестьян [164, гл. 18, 112]. Глава буддийской секты «Бай-юнь-цзун» Чэнь Мин-жэнь к 1319 г. захватил 20 тыс. цинов миньтянь и укрыл от государственных налогов около 100 тыс. (26/27) человек [112, гл. 200, 5439; 181, гл. 26, 9б]. В Фуцзяни чиновники и богатые дома захватывали земли крестьян, а их самих превращались в дяньху [115, гл. 2, 22а]. Много подобных свидетельств содержится в книге Мэн Сы-мина [100, 106, прим. 648; 100, 124, прим. 787; 100, 138, прим. 952, 953].

Быстрое сокращение числа податных крестьян и принадлежавших им земель вело к увеличению налогового бремени остальных минъху, поскольку при династии Юань сумма основного продовольственного налога, получаемого с податного населения, была фиксированной [181, гл. 93, 6а-6б]. Чтобы никто из крестьян не укрылся от налогов, население деревень было связано круговой порукой [110, гл. 57, 833].

Эксплуатация миньху через систему государственных налогов и повинностей была неодинаковой в Северном и Южном Китае. В Северном Китае, покоренном раньше, где позиции завоевателей были прочнее, с крестьян собирали поземельный налог (ди-шуй), размер которого зависел от количества и качества земли, и тягловый (дин-шуй). Оба налога взимались продовольствием, и потому они вместе носили название шуй-лян, (продовольственный налог) или цзу-шуй, достигавший 3 даней [181, гл. 93, 4б; 178, гл. 24, 5а; 181, гл. 26, 1а; 181, гл. 93, 5а]. Кроме того, существовали подворный налог, кэ-чай, взимавшийся шелком и серебром, и налог для выплаты жалованья чиновникам, фэн-чао [181, гл. 93, 6б, 7а-7б; см. также 56, 20, 103, прим. 1].

В Южном Китае, куда монголы пришли намного позднее, юаньское правительство взимало с землевладельцев только поземельный налог в форме летнего сбора шелком и тканями — ся-шуй и осеннего сбора продовольствием — цю-шуй [181, гл. 93, 5б]. Упомянутый выше доклад Лэ Ши 1309 г. подтверждал, что население этих мест вносит только поземельный или торговый налог в размере, установленном при Южных Сунах [181, гл. 23, 6а]. При Южных Сунах поземельный налог составлял всего 2 доу с 1 му, при Юань же он был установлен в 1 доу с 1 му. Поскольку 1 дань южносунский равнялся только 7 доу юаньских [181, 93, 5б], ясно, что при Юань поземельный налог был даже немного меньше, чем при Южных Сунах.

Стремясь добиться большего притока средств в казну, чиновники Чжуншушэна, Шумиюаня и Ханьлинь цзисянь-юаня в 1320 г. докладывали императору, что ханьцы вносят все налоги и выполняют все повинности, население же Южного Китая платит только поземельный или торговый налог и «по сравнению с ханьским населением [его бремя] значительно легче» [181, гл. 27, 3б; 178, гл. 24, 5а-5б]. Тяжесть налогов приводила к бегству крестьян из Северного Китая в Южный: к 1283 г. бежало 150 тыс. дворов [181, гл. 173, 3б], к 1289 г.— еще больше [112, гл. 189, 5160]. (27/28)

Обременительные косвенные налоги на май, вино, соль и т.д. также сокращали доходы крестьян. Особенно велик был налог на соль. Если в 1328 г. поступления в казну по торговому налогу составляли около 1 млн. дин [181, гл. 94, 12а-13а], то по соляному налогу достигали 7661 тыс. дин [181, гл. 94, 9б].

Бремя налогов, взимавшихся с миньху, все более возрастало. Так, в 1314 г. ю-чэнсян Темудер докладывал императору, что со времени правления Хубилая налоги увеличились в 50 раз [181, гл. 205, 13а-13б]. Как явствует из текста доклада, речь идет обо всех налогах (кроме продовольственного), которые платило только население Северного Китая. Вследствие сокращения числа налогоплательщиков, «поглощения» миньтянь феодалам, бегства миньху от налогов и повинностей фактически увеличивался продовольственный налог. Злоупотребления же чиновников, собиравших налоги, делали налоговый гнет еще более тяжелым. В сочинениях чиновников периода правления последнего императора Тогон Темура, пытавшихся понять причины восстаний, указывалось в первую очередь на необычайно быстрый рост всех налогов, результатом которого было разорение народа и голод [см. 127, 389].

Государственные повинности миньху нередко были более обременительными, чем налоги. Как и прежде, самой тягостной для крестьян была строительная повинность. Кроме возведения дворцов, городских стен, ирригационных сооружений широкий размах при монголах приняло строительство дорог, а также морских и речных судов. Особенно большие ирригационные работы велись при Хубилае. Только на строительстве канала Тунхуйхэ в 1292—1293 гг. было занято 2850 тыс. человек [181, гл. 64, 1б-2а, 13а]. Изнурительным трудом на строительстве военно-морского флота оплатили китайские крестьяне неудачные военные походы Хубилая на Японию, на Яву и Камбоджу. Только для похода на Японию в 1274 г. было построено 900 судов [164, гл. 4, 17], для похода в Кохинхину в 1282 г. — 100 морских судов (хай-чуань) и 2500 боевых судов (чжань-чуань) [164, гл. 5, 21]. В 1283 г. было построено 2 тыс. судов для доставки продовольствия из Южного Китая в столицу [164, гл. 12, 66]. Строителей и моряков насильственно набирали в приморских провинциях Южного Китая, где из-за этого при Хубилае происходили многочисленные бунты [164, гл. 4, 18; 181, гл. 12, 10а]. В последующие годы суда строились уже не для военных целей, а для речных и морских перевозок продовольствия из южных в северные районы страны. Так, в 1283 г. эти перевозки составляли 46 тыс. ши, в 1312 г. — 2 833 505 ши, а в 1330 г. — 3 552 163 ши [181, гл. 93, 9б-11б]. Между тем самые крупные корабли того времени вмещали от 300 до 1000 ши [56, 115]. Кроме строителей требовалась целая армия бурлаков и (28/29) моряков. Так, в 1291 г. только для обслуживания 500 судов на р. Луаньхэ в течение года потребовалось 10 тыс. гребцов и 24 тыс. бурлаков [181, гл. 64, 9а]. Несомненно, что эта повинность, как и во времена Хубилая, ложилась преимущественно на крестьян приморских провинций и областей, расположенных вдоль крупных рек. Хотя и в меньших масштабах, но и после Хубилая постоянно велись ирригационные работы на каналах и реках. Возводились дворцы, буддийские монастыри и храмы. Десятки тысяч рабочих рук отрывались от крестьянских хозяйств. Оставшиеся крестьяне были обязаны вносить налоги за тех, кто ушел на выполнение государственных повинностей.

Крестьяне обслуживали и почтовые станции, которых было много на дорогах империи Юань. Податное население обеспечивало фуражом и продовольствием разъезжавших по стране многочисленных чиновников, буддийских священников, торговцев [100, 85-86, прим. 514, 515]. Так, в 1309 г. только за полгода через Ханчжоу проследовало более 1200 человек [181, гл. 23, 2а].

Тяжело отражалась на крестьянском хозяйстве поставка лошадей для монгольских войск. При Юанях один за другим издавались указы о реквизиции лошадей как в отдельных областях, так и по всей империи. В 1273 г. во всех лу было отобрано 50 тыс. лошадей [181, гл. 8, 5б], в 1276 г. — 32 тыс. [181, гл. 9, 9б], в 1285 г. власти реквизировали лошадей у ханьцев [181, гл. 14, 4а], в 1286 г. — лошадей в Пинлунь-лу [181, гл. 14, 9а], в 1287 г. — в Упин-лу [181, гл. 15, 4а], в 1288 г. — по всей империи [181, гл. 15, 14а], и т.д. Поскольку лошади и верблюды разводились в основном в северных областях, эта повинность касалась преимущественно ханьского населения. Трудоемкое в северных областях землепашество страдало от нехватки рабочего скота, что усугубляло хозяйственное отставание.

Гнет государственных повинностей был настолько тяжел, что миньху нередко предпочитали стать зависимыми от монастырей и крупных феодалов. В 1299 г. было «запрещено податным Фуцзяни под видом дяньху влиятельных и богатых избегать подворной повинности» [181, гл. 20, 2а]. В 1307 г. в императорском указе говорилось: «Реестр тангутов тулухуа (?) уже утвержден, и те из них, кто уходит в племена ванов и фума, чтобы избежать повинностей, и те, кто укрывает [их], все считаются преступниками» [181, гл. 22, 6а]. В 1310 г. повелевалось семьи податных, уклоняющиеся от повинностей при покровительстве знати и чиновников, направлять на принудительные работы на военные почтовые станции [181, гл. 23, 12а]. Подобные примеры приводит и Мэн Сы-мин, причем в них говорится о переходе под покровительство знати даже богатых налогоплательщиков [100, 107, прим. 649; 100, 139]. (29/30)

К резкому ухудшению положения миньху привела ревизия земель в 1314—1318 гг. Источники сообщают, что крестьяне после ревизии бросали земли и убегали [181, гл. 93, 2а-2б; гл. 122, 4б]. Именно в 1315 г. вышел указ о запрещении миньху продавать детей в рабство [181, гл. 25, 4а]. А в 1316 и 1317 гг. в Хэнани и Цзянчжэ, т.е. там, где при ревизии были допущены наибольшие злоупотребления, появились толпы «бродяг», занимавшиеся грабежом. Изданный в связи с этим указ повелевал виновных в злоупотреблении местных властей считать преступниками, бродяг же снабдить продовольствием и вернуть на прежнее местожительства [181, гл. 25, 6б; гл. 26, 2а]. Один из чиновников того периода, Чжан Ян-гао, писал, что «бродяги» — те же крестьяне, которым из-за голода и притеснений властей ничего не оставалось делать, как идти в разбойники [181, гл. 175, 12а]. Он сочинил «Поэму о бродягах», в которой описывал бедственное положение крестьян [см. 127, 386].

Злоупотребления огромного чиновничьего аппарата усугубляли бедствия миньху. Не удивительно, что именно в лице местных чиновников и сборщиков налогов податные крестьяне видели своих врагов.

Большую часть сельского населения составляли дяньху — частнозависимые крестьяне (термин дяньху обычно переводится «арендаторы»). Они обрабатывали земли феодалов, монастырей, храмов, чиновников и казенные земли. В зависимости от того, чьи земли они обрабатывали, они назывались: сытянь дяньху (частные), гуаньтянь дяньху (казенные) или чжитянь дяньху (чиновничьи). Дяньху монастырей и храмов относились к группе частных.

При династии Северная Сун соотношение численности миньху и дяньху равнялось 3:1. При Южных Сунах оно увеличилось до 2:1, а в некоторых районах — 3:2 [36, 285, 289]. В правление династии Юань численность дяньху возросла. Прежде всего их ряды пополнились в момент завоевания, когда миллионы крестьян Северного Китая бежали на юг, где для них почти единственным выходом была аренда клочка земли. Позже крестьяне бежали на юг, спасаясь от бремени налогов и повинностей. Число дяньху росло и в результате «поглощения» миньтянь крупными феодалами, как монгольскими, так и китайскими. Только буддийские монастыри в Цзяннани превратили в дяньху 500 тыс. дворов податных крестьян [181, гл. 20, 2б]. Большие массивы гуаньтянь были раздарены чиновникам, т. е. обрабатывавшие эти земли крестьяне стали частными [153, гл. 30, 17б-18а]. Наньские феодалы также значительно расширили свои владения за счет гуаньтянь и миньтянь [178, гл. 19, 2а; 181, гл. 20, 9б]. Многие из них имели по 2-3 тыс. дяньху, некоторые — до 10 и более тысяч [178, гл. 24, 5а-5б; 181, гл. 23, 6а]. По мнению Мэн (30/31) Сы-мина, дяньху были основной производительной силой в Южном Китае [100, 206].

Экономическое положение дяньху [см. 100, 203] определялось в первую очередь арендной платой землевладельцу. Размер ее зависел не только от качества земли, но и от района страны. Так, в 1325 г. арендная плата частных арендаторов в Шаосине (пров. Цзянчжэ) колебалась от 4-5 доу с худших земель до 7-8 доу с лучших. В Тайчжоу (пров. Цзянчжэ) она достигала 2 ши 2 доу — 2 ши 4 доу с му, а в Юйяо (округ в Шаосине) — 3 ши 2 доу [140, 6б]. Арендная плата зависела и от того, на чьих землях работали дяньху. Чиновничьи дяньху в Цзяннани в правление У-цзуна (1307—1314) платили 1 ши, а в Фуцзяни — даже 3 ши (140,62]. Самой низкой была арендная плата казенных дяньху. Она колебалась от 1 доу 5 шэнов до 3 доу 3 шэнов [100, 196]. Мэн Сы-мин приводит свидетельства источников, что кроме арендной платы рисом и зерном дяньху в ряде районов были обязаны вносить шелк [140, 201]. Г. Шурманн на основании исследований японских ученых также утверждает, что дяньху вносили шелк, цыплят и другие продукты, выполняли за землевладельца государственные повинности и его личные требования [56, 26].

Положение дяньху различных категорий, особенно частных, было иногда настолько тяжелым, что правительство вынуждено было вмешиваться и заставлять феодалов сокращать арендную плату. В «Юань-дянь-чжан» приведены четыре указа за 1283, 1285, 1294 и 1304 гг. [178, гл. 3, 9а-9б] о снижении «частной ренты» (сы-цзу) на 20-30%. Если указ 1283 г. касался вообще всех арендаторов и землевладельцев (дичжу), то три последующих указа относились специально к арендаторам и землевладельцам Цзяннани. Указ Хубилая 1285 г. (22-й г. чжи-юань) констатировал, что в Цзяннани арендная плата с частных земель в несколько раз выше государственных налогов. Сразу же после вступления на трон (в 4-ю луну 31-го чжи-юань) император Чэн-цзун, как это было принято, издал указ о снижении на этот год поземельного и подушного налога на 30% [181, гл. 18, 1б]. В конце года чиновники Чжуншушэна доложили, что в Цзяннани богатые землевладельцы стали вносить государственные налоги на 30% меньше, с арендаторов же взимают прежнюю арендную плату. Это вызвало издание указа о снижении арендной платы на 30% с дяньху [181, гл. 18, 4б-5а; 178, гл. 3, 9а-9б]. В 1320 г. (7-й г. янь-ю) в докладе Чжуншушэна и Шумиюаня указывалось, что в Цзяннани налог с землевладельцев (1 доу с му) намного меньше арендной платы, взимаемой ими с дяньху [178, гл. 24, 5а-5б]. Следовательно, размер ренты с дяньху в Цзяннани был очень высок. Поскольку при Юанях в Южном Китае земли остались в руках китайских (31/32) феодалов, то, естественно, основным здесь было противоречие между ними и их дяньху.

Характерно, что в упомянутых указах и докладах речь всегда идет о дяньху Цзяннани и нет ни слова об арендаторах-ханьцах. В указе 1320 г., где подробно говорится о тяжести государственного налогообложения ханьских крестьян (ханьэр байсин), о дяньху тоже не упоминается. По словам Мэн Сы-мина, арендные отношения были характерны для Южного Китая. В Северном же Китае, где экономические позиции монголов были наиболее прочными, аренда, очевидно, не распространялась широко. Это понятно, на Севере земли оказались в основном во владении монгольской знати, здесь было много пастбищ, лесов для охоты, здесь монгольские феодалы предпочитали получать ежегодные пожалования из казны за счет доходов с податных крестьян, чем самим распоряжаться зависимыми китайскими крестьянами. В этом отношении характерен следующий факт. Выше упоминалось о голоде в племени Цзинь-вана Есянь Темура и об оказании ему казной весьма щедрой помощи. До нас дошло сообщение, что в то же время Есянь Темур «вернул двору 7 тыс. цинов земель с просьбой, чтобы местные власти собирали с них подать (цзу), а [ему] ежегодно давали продовольствие и деньги. [Император] согласился» [181, гл. 27, 5б].

В Северном Китае в период монгольского правления рабство получило широкое распространение. Термин цюйкоу, появившийся в империи Цзинь, был синонимом китайского термина нубэй (раб). Об этом свидетельствует современник, автор середины XIV в., Тао Цзун-и, который пишет, что монголы и сэму называют захваченных ими в плен людей: мужчин — ну (раб), женщин — бэй (рабыня), а всех вместе — цюйкоу (114, гл. 17, 208]. К 1235—1236 гг. относится сообщение в надписи на могиле Елюя Чу-цая о том, что «в то время цюйкоу, получаемые всеми князьями, крупными сановниками и всеми военачальниками и военными чиновниками, как правило, находились во всех районах и составляли около половины [населения] Поднебесной» [110, гл. 57, 834; вариант перевода, см. 24, 78].

Как известно, некоторые представители монгольской знати предлагали уничтожить всех ханьцев, а их земли превратить в пастбища [110, гл. 57, 832]. Естественно, миллионы рабов не могли найти применения в скотоводческом хозяйстве монголов. Однако Угэдэй отклонил это предложение. В 1235—1236 гг., когда проводилась перепись населения, обязанного нести государственные налоги, Елюй Чу-цай предложил включить цюйкоу в число податных крестьян [110, гл. 57, 834]. Из указа Хубилая 1271 г. [перевод см. 24, 51-52] узнаем, что во время переписи 1235—1236 гг. и, очевидно, 1270 г. в число податных крестьян включались все цюйкоу, (32/33) жившие вне дома их хозяина. Отсюда следует, что между 1236 и 1270 гг. многие ханьцы и наньцы, которых монголы называли привычным им словом цюйкоу, фактически не были рабами, а жили вне дома хозяина и вели свое хозяйство. Очевидно, в текстах того периода не всегда термин цюйкоу означает фактического раба, нередко имеются в виду зависимые от монгольских феодалов крестьяне. И после 1271 г. факты подтверждают это. Так, военачальник Али Хайя превратил 3800 крестьянских дворов в своих цзя-ну (домашних рабов). При этом он назначил чиновников собирать с них цзу-фу в свою пользу [153, гл. 30, 22б], следовательно цзя-ну вели свое хозяйство. В 1280 г. Али Хайя получил приказ императора вернуть в податные 32 тыс. пленных, которые, как известно, всегда считались у монголов рабами. В 1282 г. тому же Али Хайя адресовано повеление вернуть в минь, т.е. в податное сословие, крестьян, захваченных им и превращенных в ну (рабов). В «Эр-ши-эр ши чжа-цзи» таких примеров немало [153, гл. 30].

Трудно сказать, какую форму принимала зависимость номинальных цюйкоу, фактических крестьян, от монгольских господ. Возможно, такой формой были арендные отношения, характерные для тогдашнего Китая, хотя в источниках, как отмечалось выше, термин дяньху для Северного Китая не употребляется. В 1309 г. императорский указ запрещал всем владельцам дарственных земель (сытянь), а ими преимущественно были монголы, «излишне торопиться со сбором подати и вредить крестьянам (минь)» [181, гл. 23, 2б]. Дело в том, что в предшествующие годы принимались решения о возврате сытянь казне и, очевидно, боязнью очередного указа была вызвана поспешностью владельцев сытянь со сбором подати с арендаторов, которые, однако, называются не дяньху, а минь. В 1312 г. Юйшитай сообщал императору, что на всех землях ванов, фума, буддийских монастырей и даосских храмов владельцы «ежегодно собирают цзу [в таких размерах], что вредят крестьянам крайне» [181, гл. 24, 13б; 112, гл. 198, 5394]. Между тем точно известно, что земли буддийских монастырей и даосских храмов обрабатывали дяньху. Возможно, термин дяньху не употреблялся для населения, зависимого от монгольских феодалов, именно вследствие расхождения между тем, как сами монголы называли зависимых крестьян и фактическим положением этих крестьян.

Надо оговориться, что расхождение между термином цюйкоу и действительным положением обозначаемого им населения не было общим явлением: немало цюйкоу оставалось на положении настоящих рабов, которых эксплуатировали как рабов и которыми торговали на специальных рынках в городах Северного Китая [100, 189].

То, что монголы называли своих зависимых крестьян (33/34) рабами, а также ухудшение положения дяньху в империи Юань в какой-то мере объясняет тот факт, что по юаньскому законодательству цюйкоу, нубэй и дяньху находились в одинаково бесправном положении (178, гл. 18, 44а-44б; 181, гл. 103, 12б, гл. 109, 7б].

Таким образом, в Северном Китае положение основных групп крестьянства было тяжелее, чем в Южном. При этом классовые противоречия в Северном Китае в значительной мере совпадали с национальными, поскольку основными эксплуататорами здесь выступали монголы. Не случайно восстания вспыхнули раньше всего в Северном Китае и начали их податные крестьяне, выполнявшие строительную повинность. Именно в Северном Китае развернулись решающие бои между китайским крестьянством и монгольскими правителями.

В Центральном и Южном Китае основными эксплуататорами крестьянства были китайские феодалы, сохранившие свои земельные владения времен империи Сун и расширившие их при династии Юань в силу относительной слабости ее позиций в этих районах.

Высокая степень эксплуатации дяньху, особенно в долине Янцзы и на морском побережье, отразилась на характере восстаний крестьян на Юге, они направлялись в первую очередь против «своих», китайских, феодалов.

Северокитайские, ханьские, феодалы ближе, чем феодалы Юга, стояли к монгольским правителям, будучи их главными помощниками в управлении страной. Позднее, во время восстания, особенно на втором этапе, ханьские феодалы выступили в защиту иноземных властителей.

Напротив, южные феодалы, лишенные политических прав и привилегий и постоянно сталкивавшиеся со стремлением монголов ограничить их экономические позиции, не оказали решительной поддержки монгольским правителям в борьбе против восставших крестьян. А в том потоке движения, во главе которого оказался будущий основатель империи Мин Чжу Юань-чжан, южные феодалы уже вскоре после начала восстания стали главной организующей и руководящей силой. Среди них наиболее активно за изгнание иноземцев выступили конфуцианские ученые, недовольные не только ущемлением их политических прав и экономических привилегий, но и покровительством монголов буддизму.

30–40-е годы XIV в. характеризуются быстрым нарастанием политического кризиса империи Юань.

19 июля 1333 г. императором был провозглашен 13-летний сын Мин-цзуна Тогон Темур (храмовое имя Шунь-ди).[29] Его воцарению предшествовала серия дворцовых (34/35) переворотов, начавшихся после смерти первого преемника Хубилая императора Темура (1295—1307). С 1308 по 1332 г., т.е. за 24 года, на престоле империи Юань сменилось шесть императоров.

Первым ю-чэнсяном при молодом императоре стал известный военачальник Баян. Он долго служил чиновником в разных провинциях и при дворе, знал обстановку в стране и видел нарастание недовольства китайского народа правящей монгольской верхушкой. Став главой правительства, он прежде всего попытался навести порядок в центре, сделать дееспособным центральное правительство, усилить мощь монгольских войск. Серия его указов была направлена на сокращение расходов двора и монгольской знати[30] на буддийские богослужения и дары монастырям,[31] на жалованье чиновникам.[32] Часть средств передавалась на нужды армии.

Ликвидация Баяном в 1335 г. самой могущественной клики сторонников умершего в 1333 г. Янь Темура, бывшего ю-чэнсяном в 1328—1333 гг., улучшила обстановку при дворе. При Тогон Темуре дочь Янь Темура стала императрицей, а сын Танциши — цзо-чэнсяном [181, гл. 38, 2а, 7б; 112, гл. 207, 5625, 5637]. Поводом для расправы с ними послужило раскрытие заговора, организованного, как утверждают источники, Танциши против Баяна [112, гл. 207, 5637-5638]. Был положен конец бесчисленным дворцовым переворотам. После казни Танциши Баян вообще упразднил должность цзо-чэн-сяна [181, гл. 38, 8а; 112, гл. 207, 5639], но ввел ежедневные совещания высших сановников во дворце для обсуждения государственных дел, что было необычным явлением в империи Юань [181, гл. 39, 3а; 112, гл. 207, 5646-5647].

Понимая необходимость упрочения позиций монголов в Китае, Баян пытался решить эту задачу путем возрождения их военной мощи. Однако он не учел объективных изменений, которые произошли в жизни монголов в Китае, в их нравах и обычаях. Уже нельзя было вернуть монгольскую знать к ее былому военно-аскетическому образу жизни, возродить монгольскую армию, потерявшую за десятилетия свою боеспособность. Поэтому, пожалуй, единственным итогом деятельности Баяна в 1333—1336 гг. была потеря им поддержки большинства монгольской знати, не желавшей менять ставший уже привычным роскошный образ жизни.

В отношении китайских подданных политика правительства Баяна в эти годы оставалась традиционной — делались небольшие уступки их обычаям,[33] но сохранялось их противопоставление монголам.[34]

Налоговая политика проводилась как прежде. Дважды наполовину сокращался продовольственный налог (1334 и 1335 гг.), делались пожалования денег и продовольствия голодающим. В 1337 г. был отменен налог на выращивание и (35/36) продажу чая (шань-чан), одно из основных занятий населения в Цзянчжэ и других соседних местностях, и на рыболовство (хэ-бо) [181, гл. 39, 4а; 112, гл. 207, 5649; о терминах шань-чан и хэ-бо см. 56, 200, прим. 2]. Владельцы лодок и небольших судов (чуаньху) были обложены налогом, а те из них, которые подчинялись управлению морских перевозок (хай-дао ду-цао-юнь ваньху-фу), — трудовыми повинностями наравне с податными крестьянами [181, гл. 38, 9а; гл. 39, 4а; 112, гл. 207, 5648]. Был повышен соляной налог в Шаньдуне, Хэцзяни, Лянхуае и Фуцзяни [181, гл. 38, 7а; 56, 190].

1337 год в стране оказался переломным: одно за другим происходят восстания в Хэнани, Цзянси и даже столичном округе. В Цзянси (округ Гуанчжоу) повстанцы во главе с Чжу Гуан-цином в начале года провозгласили создание империи Великая Цзинь [181, гл. 39, 3б; 112, гл. 207, 5648], а весной к ним присоединились повстанцы, руководимые Не Сю-цином и Тан Цзи-шанем, которые «поклонялись Дай Цзя как будде Дингуанфо» [181, гл. 39, 4б; 112, гл. 207, 5649]. В Хэнани повстанцы, возглавляемые Бан Ху, «возжигали благовония, чтобы соблазнять народ, произносили льстивые слова, чтобы поднять на мятеж» [181, гл. 39, 4а; 112, гл. 207, 5648]. Когда через год восстание было подавлено, у повстанцев были захвачены знамена с изображением будды Майтрейи [181, гл. 39, 7а; 112, гл. 207, 5654]. Будда Майтрейя был главным божеством тайной секты «Белый лотос», действовавшей в то время в Китае, а возжигание благовоний — ее основным обрядом. Очевидно, восстание Бан Ху было непосредственно связано с деятельностью этой секты. Весной же 1337 г. началось восстание в Сычуани, в округе Хэчжоу. Повстанцы провозгласили своего руководителя Хань Фа-ши ваном из рода Чжао Южной династии [181, гл. 39, 4б; 112, гл. 207, 5649], т.е. потомком южносунских правителей. Таким образом, участники восстаний Чжу Гуан-цина и Хань Фа-ши требовали восстановления власти свергнутых монголами династий Цзинь и Сун, носили явно антимонгольский характер.

Четвертое восстание, начавшееся в середине 1338 г. в округе Юаньчжоу провинции Цзянси, как и восстание Бан Ху, имело связи с сектой «Белый лотос». Современник восстания сообщает, что буддийский монах Пэн Ин-юй и его ученик Чжоу Цзы-ван подняли на восстание 5 тыс. своих приверженцев. Изображая на спинах имя будды, они верили, что это спасет их от любого оружия. Правительственные войска жестоко расправились с ними, Чжу Цзы-ван погиб, Пэн Ин-юй бежал в Хуайси, где народ надежно укрыл его от властей [148, гл. 1, 5б-6а]. Другой современник прямо пишет, что Пэн Ин-юй проповедовал учение о будде Майтрейе [84, 51],[35] т.е. принадлежал к тайной секте «Белый (36/37) лотос». Поскольку роль ее в последующих больших восстаниях 50-х годов велика, необходимо остановиться кратко на ее предыстории.

Китайская традиция относит возникновение «Белого лотоса» к V в. н.э. Деятельность основателя секты монаха Хуй Юаня связывается с Сянъяном [13, т. 1, 342-68], с районом, в котором в XIV в. также находился один из основных центров «Белого лотоса». Последователи секты поклонялись будде Амиде. А в XIV в. главными святыми секты уже стали будда Майтрейя и манихейский Мин-ван. Если до этого времени не обнаруживаются связи «Белого лотоса» с народными восстаниями, то с XIV в. эта секта становится их главным организатором. Профессор У Хань считает, что эти перемены обусловлены тем, что в XIII в. в «Белый лотос» влились последователи появившейся при Тан манихейской секты «Минцзяо», поклонявшиеся Мин-вану, и последователи буддийской секты «Милэцзяо», поклонявшиеся Майтрейе. По словам У Ханя, история Китая от Суй (589—619 гг.) до Юань насыщена известиями о восстаниях последователей учения о Майтрейе [124, 21]. Известно также, что китайские манихеи в период Сун (960—1279 гг.) неоднократно возглавляли крестьянские восстания, которые, как, например, восстание Фан Ла (1120—1122 гг.), были довольно значительными [108, 39-42]. У Хань показывает, что сближению, а затем и слиянию трех сект содействовали сходные моменты в их вероучениях, обрядах, а главное — общие интересы в борьбе против правительственных преследований (гонения на буддистов и манихеев в периоды Тан и Сун) [120, 254-56].

На наш взгляд, в период монгольского господства в Китае именно общая задача борьбы с завоевателями послужила решающей причиной их слияния. Религиозный фанатизм не мог подсказать монгольским правителям Китая, всячески поощрявшим буддизм, репрессивные меры против «Белого лотоса».[36] Известно, что они отличались веротерпимостью. Гонения эти были продиктованы опасением монголов за свою власть. События последующих лет подтвердили опасения монгольских правителей. Уже в 1337—1338 гг. восстания связываются с этой сектой.

Правительство Баяна жестоко расправилось с восставшими. Были изданы указы, направленные на подавление малейшего проявления недовольства китайцев. В 1337 г. был подтвержден запрет ханьцам, наньцам и населению царства Гаоли иметь оружие и дан приказ сдать властям всех лошадей [181, гл. 39, 4б; 112, гл. 207, 5649], а также закон о назначении старшими чиновниками центральных органов только монголов и сэму [181, гл. 39, 4б; 112, гл. 207, 5650]. Специальный указ, направленный китайским чиновникам, (37/38) унижал их национальное достоинство. «Поскольку, — творилось в нем, — [бунтовщики] жунинский Бан Ху, гуандунские Чжу Гуан-цин, Не Сю-цин и другие — все китайцы, то китайцам, занимающим должности в [Чжуншу]шэн, [Юйши]тай, [Шуми]юань, а также [должности] цзисянь в Ханьлинь, позволяется обсудить и предложить на наше усмотрение закон о наказании их» [181, гл. 39, 5а; 112, гл. 207, 5650]. Осенью 1337 г. в Сычуани, Хугуане и Цзянчже были учреждены син-шумиюань (провинциальные военные советы), поскольку здесь возникла угроза империи (они были упразднены в следующем году) [181, гл. 39, 7а; 112, гл. 207, 5653]. В конечном счете Баян внес предложение вырезать китайцев пяти самых распространенных фамилий. Но даже монгольский император не решился утвердить его [181, гл. 39, 6б; 112, гл. 207, 5652].

Если в 1333—1336 гг. Баян своей политикой восстановил против себя значительную часть монгольской знати и чиновников, китайских шэньши и буддистов, то после 1337 г. он стал лютым врагом всего китайского народа.

В конце 1339 г. император пожаловал Баяну, жестоко расправившемуся с восстаниями, звание тай-чэнсяна (великого чэнсяна) [181, гл. 40, 2а; 112, гл. 207, 56], что было исключительным событием в истории Юань. Но в начале 1340 г. (2-я луна 6-го г. чжи-юань) Баяна неожиданно обвинили в узурпации государственной власти и назначили чиновником в провинцию Хэнань [181, гл. 40, 2б; 112, гл. 208, 5659], затем его отправили в ссылку и по пути отравили [112, гл. 208, 5662].[37]

Противников Баяна возглавил его племянник Токто, занимавший должность юйши дайфу. Однако в первые месяцы главой нового правительства формально считался брат Баяна, отец Токто — Мачжаэртай, Токто же управлял Шумиюань, но уже в конце года он сам стал ю-чэнсяном [181, гл. 40, 2б, 5а; 112, гл. 208, 5661, 5665].

Новое правительство следовало прежнему политическому курсу, оно отменило лишь некоторые указы Баяна: были восстановлены государственные экзамены [181, гл. 40, 5а; 112, гл. 208, 5665], упразднены специальные управления лодочниками (чуаньху ти-цзюй) и искателями жемчуга (цайчжу ти-цзюй) [181, гл. 40, 2б; 112, гл. 208, 5661], но антикитайские установления Баяна остались нетронутыми. Более того, новое правительство подтвердило строжайший запрет китайцам носить оружие [181, гл. 40, 3б; 112, гл. 208, 5662]. Правительство Токто большое внимание обращало на налоговую политику: в 1341 г. оно по традиции снизило на 50% продовольственный налог [181, гл. 40, 5б; 112, гл. 208, 5667], в 1342 г. освободило Лянчжэ от соляного налога, Фуцзянь — от введенного Баяном дополнительного соляного налога, (38/39) Юньнань — от всех налогов, кроме поземельного на 1343 г. [181, гл. 40, 8а; 112, гл. 208, 5673].[38] В 1343 г. в эдикте императора о всеобщей амнистии также говорилось о снижении продовольственного налога на 50% [181, гл. 41, 2а; 112, гл. 208, 5677; 148, гл. 1, 14б; перевод см. 55, 49]. Сделав уступки податным крестьянам, правительство Токто одновременно вынуждено было пойти на некоторое ущемление интересов высшей знати и монастырей: в 1341 г. по предложению чиновников Чжуншушэна с сытянь, принадлежавших императрице, принцессам и другим представителям монгольской знати, а также буддийским монастырям и даосским храмам, в провинции Цзянчжэ было собрано в казну 2600 тыс. ши продовольствия [181, гл. 40, 6б-7а].[39] В 1342 г. все земли, подаренные буддистам и даосам в Цзянчжэ, были возвращены в казну, доходы с них стали поступать на нужды армии [181, гл. 40, 7б; 112, гл. 208, 5671]. Этот указ, а также эдикт конца 1343 г. о всеобщей амнистии, о снижении чинов гражданскими чиновниками на одну ступень и повышении чинов военным [181, гл. 41, 2а][40] свидетельствуют о том, что правительство Токто, как и Баяна, стремилось к укреплению армии.[41]

В начале 40-х годов положение в стране ухудшилось. В «Юань ши» все больше попадается сообщений о голоде, который чаще всего охватывает области Северного Китая [см., например, 181, гл. 40, 6а-6б, 7б-8а]. Так, в 1344 г. голодало 10 млн. человек [173, гл. 37, 18а], т.е. каждый пятый-шестой житель. В одном из докладов императору в 1341 г. говорилось, что опустела не только государственная казна, но и императорская сокровищница [112, гл. 208, 5669]. В 1343 г. ху-бу (ведомство финансов) дважды обращалось к императору с просьбой сократить расходы [181, гл. 41, 1б]. В 1343—1344 гг. (3-м г. чжи-чжэн) указом императора вновь учреждались (чан-пин-цан), т.е. склады продовольствия на случай голода [181, гл. 41, 2а; 112, гл. 208, 5677; 148, гл. 2, 14б].[42]

Восстания крестьян становятся обычным явлением. В 1341 г. одно из них началось в округе Даочжоу (пров. Хугуан) и не прекращалось в течение двух лет. Войска провинций Хугуана и Цзянчжэ не сумели подавить его. В 1343 г. глава повстанцев Цзян Бин провозгласил себя Шунь-тянь-ваном [181, гл. 40, 6а, 7а, 8а; гл. 41, 16; 112, гл. 208, 5867, 5869, 5872].[43] В начале 1342 г. бунты охватили более 300 мест Шаньдуни и Хэбэя [181, гл. 40, 8а; 112, гл. 208, 5670], к осени «разбой», как сообщают источники, начался вокруг столицы Даду [181, гл. 40, 8а; 112, гл. 208, 5672]. Летом произошло восстание в Цинюань-лу (пров. Цзянчжэ) [181, гл. 40, 8а; 112, гл. 208, 5672]. С 1343 г. несколько лет продолжалось восстание племени учжэ в провинции Ляоян (39/40) [181, гл. 41, 1а; 112, гл. 208, 5674].[44] В 1342 г. началось восстание в Юньнани под руководством Сы Кэ-фа [181, гл. 40, 8б].[45] Из года в год продолжали борьбу племена яо.

Террористический курс Токто, который он пытался сочетать с небольшими уступками китайским феодалам, потерпел неудачу. В середине 1344 г. Токто под предлогом болезни отказался от поста ю-чэнсяна [181, гл. 138, 14б].

Середина и вторая половина 40-х годов характеризуются частой сменой членов юаньского правительства, что свидетельствует о наступлении кризиса в стране и о противоречиях в правящей верхушке. По совету Токто его преемником на посту ю-чэнсяна был назначен один из родовитейших монголов, имевший наследственный титул Гуан-пин-вана, Алуту [181, гл. 113, 3а-3б; гл. 139, 6б, 7а; 112, гл. 208, 5680]. Цзо-чэнсяном оставался Верце Бухуа, потомственный военачальник [181, гл. 113, 3а; гл. 140, 1а, 2а].[46] В начале 1347 г. Алуту, возмущенный доносом, написанным на него с ведома Верце Бухуа, ушел с поста ю-чэнсяна, последний занял его место [181, гл. 139, 76; гл. 140, 2а; 112, гл. 209, 5691]. Цзо-чэнсяном стал Темур Дачжи, сын Токто[47] [181, гл. 113, 3б; 112, гл. 209, 5692, 5694], а после него — Дорчжи (потомок известного военачальника Хубилая Токто), находившийся у Баяна и Токто в немилости. В январе 1348 г. ю-чэнсяном стал Дорчжи [181, гл. 113, 3б-4а; 2а-2б], а цзо-чэнсяном — китаец Хэ Вэй-и, получивший за заслуги перед монгольскими правителями монгольское имя Тайпин, под которым он и известен в истории [181, гл. 113, 3б-4а; гл. 140, 2а, 2б, 3а]. В 1349 г. (7-я луна 9-го г. чжи-чжэн) к власти снова пришел Токто. Дорчжи был отправлен в Ляоян, а Тайпин, на которого были возведены различные обвинения, уехал в Фынъюань и занялся изучением истории. С этого времени до своего падения в 1354 г. Токто правил без цзо-чэнсяна [181, гл. 139, 3а; гл. 140, 3а, 3б; 112, гл. 209, 5708-5709].

Период, когда правительство возглавляли Алуту и Дорчжи, включая и кратковременное правление Берце Бухуа, в целом отмечен смягчением антикитайского курса Баяна–Токто. У власти оказались представители умеренного направления монгольской знати, склонные к компромиссу с китайскими феодалами. В это время регулярно проводились государственные экзамены, китайцы за внесение в казну продовольствия могли получать чины и почетное звание и-ши (справедливый муж) [181, гл. 41, 3а]. Несколько китайцев в это время достигли высших государственных постов.[48] Чиновничий ранг, полагающийся потомку Конфуция, в 1347 г. был повышен сначала с 4-го до 3-го, а затем до 2-го ранга 2-й степени [181, гл. 41, 8б; гл. 140, 6а, 112, гл. 209, 5694, 5701]. В 1349 г. великого наследника обязали изучать китайский язык [181, гл. 42, 1б]. Император изъявил (40/41) согласие через три года сократить расходы на содержание личной гвардии [181, гл. 41, 7а; 112, гл. 209, 5696]. У крупнейшего монастыря Да-чэн-тяньху шэн-сы были конфискованы 162 тыс. цин земель в Шаньдуне, подаренных ему в «вечную собственность» в 1329 г. [181, гл. 41, 7а; 112, гл. 209, 5696]. В 1346 г. специальный указ императора обязал чиновников высших государственных учреждений изучать китайские истории (ши) и каноны (цзин) [181, гл. 41, 4б]. В 1347 г. было восстановлено правило, по которому доклады и постановления высших органов, в том числе Шумиюаня, поступали в отдел написания династийных историй [181, гл. 41, 6б; 112, гл. 209, 5692]. Эти мероприятия монгольских правителей не касались, однако, политических и экономических интересов китайского народа.

Обстановка в стране все более накалялась. Голод, принявший уже с начала 40-х годов угрожающие размеры, теперь стал хроническим. Этому во многом способствовало сильное наводнение, вызванное тем, что Хуанхэ в 1344 г. разрушила давно не ремонтированные дамбы и изменила русло. От Бяньляна она повернула на север и стала впадать в море в северной части Шаньдунского полуострова. Многие области были затоплены, жители погибли или разбежались [181, гл. 66, 1а; 112, гл. 208, 5680]. За наводнением последовала засуха. Голод и эпидемии в этих краях унесли почти половину населения.[49] Разливы Хуанхэ не прекращались все последующие годы. В 1348 г. голодало население столичной области, Хэцзяни, Пинцзяна, Баоцина (пров. Хугуан), Сычуани и северо-западного края [181, гл. 41, 8а, 8б, 9а], доходило до людоедства [181, гл. 41, 2б, 6б; 100, 108, прим. 56]. Тысячи обездоленных наводнили столицу [181, гл. 41, 3а]. Указ 1347 г. признавал: «В Поднебесной с года бин-цзы (1336—1337 гг. — Л.Б.) несколько лет кряду наводнение и засуха, народ во множестве потерял средства к существованию» [181, гл. 41, 7б].[50] Правительство, которое уже не могло, как раньше, даровать народу половину продовольственного налога, все же было вынуждено снизить другие налоги. Так, в 1346 г. налоги (ча-шуй) повсеместно были уменьшены на 30%, а в районах, охваченных стихийными бедствиями, отменены полностью [181, гл. 41, 5а; 112, гл. 209, 5689]. В 1348 г., «поскольку в Хэцзяни и других лу несколько лет кряду [Хуан]хэ прорывает плотины, наводнения и засухи следуют друг за другом и население сократилось, [чиновники] просили снизить соляной налог. Император повелел сделать так» [181, гл. 41, 8б; 112, гл. 209, 5701]. В областях, прилегающих к Хуанхэ, создавались речные инспекции — ду-шуй-цзянь [181, гл. 41, 5а], но этим дело и ограничилось.

Восстания охватывали все новые районы. Продолжалось восстание Сы Кэ-фа в Юньнани. Повстанцы племен яо во (41/42) главе с вождем У Тянь-бао к 1348 г. собрали 60-тысячное войско, в течение нескольких лет они вели успешные бои с правительственными войсками в Хугуане. В 1347 г. повстанцы доходили до Баоцина, а в 1349 г. захватывали Чэньчжоу. Это восстание, как и восстание Сы Кэ-фа, закончилось в 50-х годах [181, гл. 41, 6б, 9а; гл. 42, 2а]. В 1334 г. крупное восстание вспыхнуло на соляных промыслах в Шаньдуне [181, гл. 40, 8а; гл. 41, 2б]. В 1346—1347 гг. ширились восстания в Хэнани и Шаньдуне [181, гл. 41, 4б, 5б, 6а]. Постоянными в эти годы стали бунты в столичном округе [181, гл. 41, 4б, 6а]. Повстанцы в Линбэе прервали почтовое сообщение [181, гл. 41, 6б]. Более чем в 200 местах подняли бунты сифаньцы [181, гл. 41, 7а] (преимущественно тибетские племена Северо-Западного Китая). Бунтовало население долины Янцзы [181, гл. 41, 7а], Цзицина [181, гл. 41, 6б]. В 1346 г. в Тинчжоу (пров. Фуцзянь) поднял восстание Ло Тянь-линь, но в том же году был предательски убит, и повстанцы рассеялись [181, гл. 41, 5а, 5б]. В 1348 г. восстания охватили Ляоян [181, гл. 41, 8а, 8б], Фуцзянь, Туфань (Тибет) [181, гл. 41, 8а, 8б, 9а].

Источники сообщают о восстаниях 40-х годов очень скупо, поэтому судить об их характере трудно. Имеется, например, доклад советника Чэнь Сы-цяна, в котором сказано: «Повсюду восстали разбойники, ибо неурожай, и народ обеднел» [181, гл. 41, 3а; 112, гл. 208, 5682]. В таком же духе говорилось о восстаниях и в указе императора за 1347 г. По-видимому, большинство выступлений — это бунт голодных людей, которые вынуждены были стать разбойниками и заниматься грабежами. Так, в 1346 г. Сун Вэнь-цзань, юнь-ши (комиссар по перевозкам продовольствия) в Лянхуай, сообщал, что около сорока конных разбойников ограбили 300 судов с продовольствием на Хуйтунхэ (императорском канале) [181, гл. 41, 4б; 112, гл. 209, 5686]. В 1347 г. он же доносил о грабежах отряда из 36 человек в районе Цзицина [181, гл. 41, 7а; 112, гл. 209, 5696]. Правитель (цзунгуань) Наньяна Чжуан Вэнь-шао докладывал, что в районе Ялу конные разбойники врываются в богатые дома и забирают имущество, захватывают казну в округах и уездах и усмирить их некому [148, гл. 1, 19а; перевод см. 55, 57].

В некоторых случаях восстания имели более четко выраженный классовый характер, как, например, восстание Фан Го-чжэня, начавшееся в 1348 г. в Цзянчжэ. Здесь даньху страдали от малоземелья, получить клочок земли было трудно. Отец Фан Го-чжэня был дяньху у одного землевладельца из области Хуанъянь в лу Тайчжоу (пров. Цзянчжэ). После смерти отца семья несколько улучшила свое положение, поскольку сыновья его, молодые и сильные, тратили (42/43) больше сил на обработку земли и получали более высокие урожаи и к тому же они занялись торговлей. Однажды землевладелец Чэнь приехал за арендной платой, взимавшейся солью, и потребовал ее в большем размере, чем обычно. Возмущенные несправедливостью, Фан с братьями убили Чэня и его слуг. Местные чиновники, пытавшиеся схватить братьев, также были убиты. После этого Фан Го-чжэнь с братьями на лодках ушел в море. К нему присоединилось много людей. Они захватили правительственные корабли и стали грабить суда, перевозившие продовольствие в столицу [141, 3а; 173, гл. 18, 42а].

Существуют другие версии начала восстания. Е Цзы-ци в «Цао му цзы» события изложил таким образом: «В год моу-цзы периода Чжи-чжэн (1348—1349 гг. — Л.Б.) морской разбойник Фан Го-чжэнь поднял бунт. Прежде Цай Луань-тоу грабил на море торговцев. Сначала [местные власти] повесили приказ об аресте его. Фан был родом из Янъхуй в Тай[чжоу]. Он мечтал о награде и чиновничьем ранге за заслуги [в поимке Цая], собрал несколько тысяч человек. В это время тайчжоуский цзунгуань Цзяо Дин и другие получили взятку от Цая, смягчили его преступление и не арестовали. Прошло какое-то время, Фан ушел в море и [сам] стал разбойником. Правительственные войска, не сражаясь, отступали» [84, 49].

В «Мин Тай-цзу шилу» сказано несколько иначе: «Го-чжэнь …из поколения в поколение занимался торговлей солью, плавал по морю. Высокий и темнолицый, [он был] весьма решителен и отважен. В период Чжи-чжэн его односельчанин Цай Луань-тоу свистнул дурных молодых ребят, и [они] бежали грабить на море. Местные власти послали войска схватить [их]. Недруг [Фан] Го-чжэня по фамилии Чэнь донес, что он связан с разбойниками… Власти послали солдат арестовать его, и [Фан] Го-чжэнь с младшим братом Го-чжанем и старшими братьями Го-ином и Го-минем, а также с теми из соседних деревень, которые боялись беды и бежали от трудностей, ушли в море, и за целый месяц набралось несколько тысяч человек» [цит. по: 100, 211, прим. 1576].

Итак, Е Цзы-ци не пишет о непосредственной причине, толкнувшей Фан Го-чжэня на «разбой», о происхождении и роде его занятий. Он лишь приводит факт из его жизни, который дает основание думать, что Фан Го-чжэнь был обижен местными чиновниками. Его сведения в этой части не противоречат версии Хуан Фу, изложенной нами вначале. В «Шилу» в качестве причины бунта указаны клевета на Фана его недруга из рода Чэнь и карательные меры местных властей. Такое освещение совершенно противоположно версии Хуан Фу, но в значительной степени схоже с изложением (43/44) Е Цзы-ци. В последней же части сведения всех трех версий расходятся. Необходимо отметить, что конец цитаты из «Шилу» плохо согласуется с ее началом. Если Фан Го-чжэнь ушел в море из боязни быть арестованным и понести незаслуженное наказание, то непонятно, почему в течение месяца к нему присоединились тысячи крестьян из соседних деревень. Просто ради грабежа? Но ведь и до них действовал пират Цай, но нет сведений, чтобы с ним были тысячи людей. Вероятно, в «Шилу» допущена неточность. В ней слиты воедино два факта, которые в жизни Фан Го-чжэня не имели непосредственной связи, случай с Цай Луань-тоу и расправа с землевладельцем Чэнем, после которой Фан бежал из деревни (Шао Юань-пин в «Юань ши лэй-бянь» именно так и осветил эти события). Тогда сообщение «Шилу» о присоединении к Фан Го-чжэню тысяч крестьян становится понятным и подтверждается последующими событиями. Восстание не было заранее подготовлено. Очевидно, смелость одного арендатора, расправившегося со своим угнетателем, послужила вдохновляющим примером для тысяч других. Обстановку в тех местах после бегства Фан Го-чжэня передает Е Цзы-ци: «Когда разбойник Фан восстал, то влиятельные храбрецы (хао-цзе) морского побережья, Цу Цзинь-чжай, Дай Ган-сы, Чэнь Цао-юй и другие, разорив семьи, навербовали воинов [для самообороны], но были [за это] арестованы властями, что привело к тому, что их младшие и старшие братья, сыновья и племянники — все погибли от рук бандитов» [84, 50].

Следовательно, события в Тайчжоу развивались, по-видимому, таким образом. Расправа Фан Го-чжэня с Чэнем вдохновила многих дяньху. Они стали убивать землевладельцев и уходить в отряд Фан Го-чжэня. Феодалы начали создавать отряды самообороны. Местные власти, соблюдая закон, запрещающий китайцам иметь оружие и собираться группами даже для богослужений, арестовали этих феодалов.

Восставшие дяньху, используя близость моря, стали грабить суда, перевозившие продовольствие из южных провинций на север. Это обеспокоило двор. Против Фан Го-чжэня был послан флот во главе с цаньчжэном провинции Цзянчжэ Дорчжи Банем. Узнав о его приближении, Фан испугался, сжег свои корабли и намеревался бежать. Но правительственные войска сами испугались и рассеялись. В итоге Дорчжи Бань оказался в плену у Фан Го-чжэня, который и заставил его написать донесение двору о прекращении им борьбы. Двор, довольный уже тем, что продовольствие снова будет поступать в столицу, пожаловал Фан Го-чжэню должность хай-юнь цяньху (тысячника морских перевозок). Однако Фан Го-чжэнь, силы которого выросли, в 1351 г. вновь «взбунтовался» и взял Вэньчжоу. Потом Фан снова «сдался» (44/45) правительству, получив от него новые чины, затем снова «взбунтовался»,[51] и так длилось несколько лет. Повстанцы занимали все более обширную территорию, а их вожди получали от правительства все более высокие звания.

Движение Фан Го-чжэня продолжалось в еще больших масштабах в 50-е годы, когда весь Китай был уже охвачен восстаниями «красных войск».

Среди сотен локальных бунтов 40-х годов значительную часть составляли, очевидно, антифеодальные выступления дяньху и миньху. Кроме того, есть сообщения, что два восстания в Ляояне проходили иод лозунгом восстановления власти династии Цзинь [181, гл. 41, 8а, 8б], т.е. носили явно антнмонгольский характер.

Наиболее дальновидные чиновники, опасаясь народного возмущения, подавали императору доклады, в которых сквозила тревога и предлагались меры для предотвращения бунта, подобного восстанию в конце империи Тан [112, гл. 209, 5695, 5711]. Однако юаньское правительство не вняло предостережениям, не оценило всю глубину нараставшего в стране кризиса.

В такой обстановке Токто, вновь пришедший к власти в 1349 г., вопреки советам сановников-китайцев провел в 1350 г. денежную реформу.[52] Она имела грабительский характер, и недаром современники указывали на нее как на одну из причин восстания [114, гл. 23, 283; 84, 50]. Но реформа дала казне на первых порах большие средства. Получив их в свое распоряжение, Токто решил осуществить на Хуанхэ огромное ирригационное строительство, варварские методы организации которого и послужили непосредственным толчком к началу мощного народного восстания.

На совещании высших сановников империи в 1350 г. Токто добился принятия своих предложений [181, гл. 138, 15а], несмотря на решительные возражения гун-бу шаншу (главы ведомства общественных работ) Чэн Цзуня и да-сынуна (главы управления сельским хозяйством) Тулу, обследовавших положение в районе предполагавшихся работ. Чэн Цзунь докладывал: «В Шаньдуне неурожай, народу не на что существовать. Если собрать в эти места 200 тыс. человек, то боюсь, что их обычные бедствия будут еще более усилены тяготами от [работ на] Хуанхэ» [112, гл. 210, 5717-5718]. Тем не менее 26 апреля 1351 г. (4-ю луну 11-го г. чжи-чжэн) строительные работы начались. Предстояло возвести плотину длиной в 280 ли, чтобы вернуть реку в прежнее русло. В район строительства были согнаны 150 тыс. крестьян из 13-ти лу и 20 тыс. воинов [181, гл. 187, 3б],[53] а также монгольские войска для наблюдения за порядком [112, гл. 210, 5718]. Десятки тысяч крестьян-строителей, кому удалось пережить бедствия предыдущих лет, вновь оказались обреченными (45/46) на голод — чиновники разворовали как деньги, так и запасы продовольствия, которые были отпущены казной для содержания строителей [84, 50]. Возмущением десятков тысяч голодных людей, согнанных в район стройки, воспользовались члены тайного общества «Белый лотос» для проповеди своего учения и пропаганды восстания.