Восьмое Небо

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ЗАПАС ПРОЧНОСТИ

Капитан водовоза не походил на небохода. В нем не было ни силы, ни внушительности, ни умения грациозно передвигаться по палубе. Словно в насмешку Роза наделила его коренастой фигурой и объемным животом, из-за чего он сам выглядел как бочонок — небольшой приземистый бочонок из тех, в которых каледонийцы возят херес. Но в венах его бежала отнюдь не вода и не вино, это Дядюшка Крунч понял сразу.

Увидев направленный в лицо раструб тромблона, капитан водовоза не испугался, не запаниковал, не бросился к шлюпке, чем заслужил мысленное одобрение абордажного голема. Именно так должен вести себя капитан корабля, сознающий, что сопротивление бесполезно.

— Передаю вверенный мне корабль в ваши руки, господа пираты, — спокойно сказал он, отступая от штурвала, — Соблаговолите принять командование. Я лишь надеюсь, что моему экипажу не будет причинено никакого вреда.

Умный малый. Впрочем, можно понять. Кто станет рисковать своей головой и жизнями экипажа за обычную воду?..

— Экипаж останется цел, — буркнула Алая Шельма, пряча за пояс так и не пригодившийся тромблон, — Если не забудет вовремя исполнить все мои приказы.

Пистолет можно было и не доставать, с той самой минуты, когда неуклюжая туша водовоза появилась над снежной пеленой облаков, было ясно, что оружие не потребуется. Ходящие на водовозах небоходы — самые спокойные и рассудительные люди во всем небесном океане. Они никуда не спешат и никого не боятся.

Водовоз не собирался драться. Едва лишь стремительная серия вспышек гелиографа расколола небо, он покорно спустил свои куцые паруса и лег в дрейф, ожидая прибытия абордажной партии с «Воблы».

Эта предупредительная покорность, к удивлению Дядюшки Крунча, больше разозлила Ринриетту, чем обрадовала. Он видел, с какой неохотой она сунула за пояс тромблон, видел, как впилась обтянутая алой перчаткой рука в рукоять сабли. Словно капитанесса рассчитывала на славную драку и теперь, поняв, что ей не придется сделать ни единого выстрела, едва сдерживалась, чтоб выплеснуть злость на первого попавшегося.

— Этот корабль теперь собственность Алой Шельмы, — отчеканила она, пристально разглядывая выстроенных Дядюшкой Крунчем пленных небоходов, — Кто-нибудь хочет оспорить мое право?

Капитан-бочонок лишь пожал плечами.

— Да забирайте его с потрохами. До последней доски. Все ваше. И двести тонн воды не забудьте. Вода неважная, давно протухла, только для балласта и сгодится, но вся ваша до капли.

Уловив в голосе капитана неуместную дерзость, Дядюшка Крунч развернулся в его сторону и сделал вид, будто пристально его изучает. Капитан и сам мгновенно протух — сделался ниже ростом, обмер, побледнел лицом. Замершая на капитанском мостике стальная туша абордажного голема пугала его куда больше тромблона в капитанской руке. Алая Шельма, без сомнения, это заметила. И едва ли это ее порадовало.

— Разбить корабельного гомункула, выбросить за борт все гелиографы, — сквозь зубы приказала она, — и построить команду на юте для дальнейших распоряжений.

— Слушаюсь… госпожа Алая… Пройдоха, — капитан водовоза с нехарактерной для его комплекции стремительностью уже спешил покинуть мостик, — Дайте пять минут…

Когда все посторонние убралась с глаз долой, Ринриетта немного расслабилась — Дядюшка Крунч видел, как на полдюйма опустились ее напряженные плечи. Но непонятная злость еще не покинула капитанессу. Она все еще бурлила внутри, искала выхода. Правы небоходы, говорящие, что если капитан не в настроении, лучше обойти его, как грохочущую на горизонте бурю и идти до тех пор, пока небо вокруг вновь не станет ясным. Но с Ринриеттой все было не так просто. Ее буря клокотала уже без малого две недели.

Она старалась держать эту бурю под контролем, но Дядюшка Крунч видел. Наверняка замечали и остальные члены экипажа «Воблы». И то, как сдержанно она в последнее время говорит, как тщательно, словно порох, взвешивает каждое слово, не давая истинным чувствам вырваться наружу. Она почти перестала появляться в кают-компании, а если появлялась, то садилась за дальний стол и ела в одиночестве. Она никого не корила, даже когда были основания, напротив, сделалась столь холодно-вежливой, что даже Корди стала смущаться, встретив ее на палубе.

«Что внутри тебя? — подумал Дядюшка Крунч, украдкой наблюдая за тем, как капитанесса, заложив по привычке руки за спину, неподвижно стоит возле штурвала, разглядывая пустые небеса, — Что внутри меня самого, я знаю. Там ослабевшие от постоянного натяга пружины, ржавые валы и источенные шестерни. А что внутри тебя, Ринриетта?»

Это началось с того дня, как сбежала Линдра. Но Дядюшка Крунч слишком хорошо знал свою подопечную, чтоб решить, будто дело именно в ней. Да, неучтенный ветер под названием «Линдра Драммонд», отсутствующий на всех картах, сбил Алую Шельму с курса и в какой-то миг едва не обрушил вниз. Но сейчас дело было не в Линдре. Всякий раз, когда Ринриетта забывалась, Дядюшка Крунч видел в глубине ее глаз не тоску, не смущение и не тревогу, словом, не то, что там отражалось обычно при появлении фальшивого «офицера по научной части». Он видел там самую настоящую злость, обжигающую, как свежие угли, и тяжелую, как грозовой фронт.

Он надеялся, что воздушная схватка, пусть даже столь нелепая и скоротечная, взбодрит ее, выкинув из головы тяжелые мысли. Он ошибался. Едва только пленные выстроились на юте водовоза, едва в крови погас адреналиновый жар, капитанесса сделалась прежней. Замерла на мостике, вперив в облака непроницаемый взгляд, сама став подобием голема.

Дядюшка Крунч украдкой вздохнул, ощутив, как где-то внутри медленно сжалась тугая бронзовая пружина. Он хрипло кашлянул и сделал шаг по направлению к капитанессе.

— Мои поздравления, госпожа капитан. Корабль захвачен.

Алая Шельма язвительно усмехнулась, не пряча лица от ветра:

— Корабль?..

— Глупо корить Розу, пославшую тебе карася, за то, что не послала налима, — рассудительно заметил Дядюшка Крунч, — Твой дед никогда не кривил нос, даже если вместо добычи ему доставалась древняя солонина или гнилая шерсть.

— Не люблю водовозы, — капитанесса с явственной неприязнью провела затянутым в алое пальцем по фальшборту, — Самые уродливые и никчемные корабли во всем небесном океане. Болтающиеся в небе бочки.

— В изяществе их не упрекнуть, — задумчиво прогудел Дядюшка Крунч, — Ну так не случайно каждой рыбешке Роза при рождении дала свою форму… Должен же кто-то развозить воду между островами!

— Значит, предлагаешь праздновать победу? Может, поднимем все флаги, а Габерон даст торжественный салют из своих пушек? Алая Шельма — гроза водовозов!

Он знал, к чему она ведет, но сменить ветер разговора было не в его власти. Алая Шельма, стоя на капитанском мостике, разглядывала что-то в клубах медленно переплетающихся облаков. Так пристально, словно там находилось что-то важное, доступное лишь магическому зрению. Но Дядюшка Крунч доподлинно знал, что в той стороне, куда смотрит капитанесса, лишь пустота.

— Три года назад один водовоз сделал то, что не удалось даже лучшим канонирам Унии со всеми их пушками, — произнесла она, не отрывая взгляда от причудливо переплетающихся облаков, — Он уничтожил мою репутацию, мое будущее и мою жизнь.

Дядюшка Крунч знал, что у его голоса нет нежных интонаций, он или лязгает, как ржавый замок, или скрежещет, как вал. Тем сложнее ему было произнести нужные слова.

— Варенье из хека! Даже у самых везучих пиратов бывали промашки. Твой дед, Восточный Хуракан, не был исключением. Однажды мы шли в густой облачности и вдруг увидели выше по курсу большую, медленно идущую тень, похожую на киль корабля. «Вперед! — закричал твой дед и сам выстрелил из пушки, — Чую жирного торговца! Готовьте абордажные крючья!». Мы не знали, что чутье ему изменило. За торговца он принял идущего в облаках кита. От грохота выстрела бедняга обделался — и прямо на идущую ниже курсом «Воблу»! Можешь представить себе, во что превратилась верхняя палуба и сколько еще мы кляли твоего деда, пытаясь отдраить ее…

Наверно, он выбрал не самое подходящее время для истории. Алая Шельма лишь досадливо скривилась.

— Мой дед вошел в пиратские анналы не с этой историей. А я обречена до скончания жизни быть предводительницей Паточной Банды. От этого названия отмыться куда сложнее, чем от пары тонн китового гуано, дядюшка.

— Перестань, Ринриетта, — он попытался добавить в голос строгости, иногда это срабатывало, — В твоем возрасте рано убиваться из-за таких вещей! У тебя есть имя, а это что-то да значит!

— Имя, — повторила она с нескрываемой горечью, — Будто ты не знаешь, что следует за ним. Каждый раз, как мы бываем в Порт-Адамсе, я слышу о чем говорят за моей спиной. Как называют меня девчонкой-капитаном и насмешкой над пиратскими обычаями. Как ядовито описывают мои подвиги и вздыхают, поминая Восточного Хуракана. В их глазах я — недоразумение, напялившее пиратскую треуголку, которое никогда не станет равным своему деду.

«Может, все дело в этом? — Дядюшка Крунч надеялся, что ожесточенную работу мысли в его голове не выдает скрип износившихся шестерен, — Это долго ее тяготило, вот и скопилось, вот и прорвалось… Нет, что-то другое. Тут что-то другое, ржавая голова, что-то, чего ты никак не можешь понять…»

На протяжении всего разговора Алая Шельма тщательно изучала небо, но сколько Дядюшка Крунч не фокусировал свои старые линзы, ничего кроме облаков, похожих на потекшее сливочное мороженое, и замершей неподалеку грузной «Воблы» не обнаружил. Может, Ринриетта высматривает апперов? Он и сам их высматривал последние две недели — злопамятность господина Зебастьяна Урко ни у кого не вызывала сомнений. Но нет, сейчас ее тревожило что-то другое.

— Лучше дохлый кот, чем пустой живот, — сказал Дядюшка Крунч грубовато, — Не ты ли сама на протяжении десяти дней тащила нас в ту часть неба, где и водовоза встретить — удача? Сегодня у нас есть добыча, не стоит судить Розу за то, что та невелика.

Алая Шельма перестала нервно теребить рукоять пистолета, о чем-то глубоко задумавшись. Глаза ее потемнели, как небо у горизонта, возвещая скорые сумерки — у человеческих глаз часто встречается такое свойство, но Дядюшка Крунч все равно удивлялся тому, как легко люди переходят из одного состояния в другое.

— Мы ведь далеко от границ Унии? — спросила она зачем-то. Словно не консультировалась каждый день с «Малефаксом» втайне от всех.

— Да, — осторожно сказал Дядюшка Крунч, — Порядочно. Тысяча миль будет, не меньше.

— И здесь действительно есть необитаемые острова?

Дядюшка Крунч пожал плечами. Неудобный жест для его громоздкого тела с тяжелыми литыми наплечниками, но его арсенал жестов был невелик. Более мелкие давались ему еще с большим трудом.

— Полным полно. Если можно назвать островами эти болтающиеся в пустоте куски камня. Будь уверена, рос бы здесь хоть куст, Уния немедленно наложила бы на них лапу…

— Хорошо, — капитанесса кивнула, словно услышала именно то, что ожидала услышать, — В таком случае, как только вернемся на «Воблу», доведи до экипажа мой приказ. Ровно в двенадцать ноль-ноль всем собраться в штурманской.

— Будет исполнено, Ринриетта, — сухо произнес он, — Что делать с кораблем?

Капитанесса безразлично махнула рукой.

— Пусть летят, куда Розе заблагорассудится. Прикажи слить с них столько воды, сколько выдержат наши балластные цистерны. Что с них еще взять…

— Это все?

— Все.

Дядюшка Крунч надеялся, что капитанесса добавит что-нибудь еще. Но она ничего не добавила.

Дядюшка Крунч помнил наизусть тысячи воздушных течений, их высоту, темперамент, силу и направление. От ленивых, как сытые коты, южных ветров, что дуют под Реджина Елена, до хищных и дьявольски опасных вихрей Бенбоу, отправивших в Марево не один десяток кораблей. Однако их вкус и запах, говоривший многое опытным небоходам, был ему неизвестен — кто станет оборудовать абордажного голема носом или языком? Несмотря на это, ему сразу показалось, что в штурманской «Воблы» дует какой-то крайне скверный ветер.

Едва лишь ощутив его присутствие, пираты делались непохожи сами на себя — садились где придется, не глядели друг на друга, не шутили, не болтали ногами, не зевали. Один лишь Габерон попытался сохранить на лице обычное благодушие.

— Что за шум, старина? — осведомился он небрежно, походя хлопнув Дядюшку Крунчу по полированному наплечнику, — Снова военный совет? Полагаю, наша капитанесса хочет узнать предложения экипажа относительно того, как использовать новообретенное богатство? Готов поделиться парой дельных советов. Теперь она может устроить себе самый большой плавательный бассейн во всей Унии. Или приготовить миллион порций формандского лукового супа. Или…

Дядюшка Крунч хотел бы ответить в том же тоне. Что-то на счет того, что кому-то и двадцати тонн воды не хватит, чтоб отмыться от проклятого одеколона, но почувствовал, что не сможет. Что-то выдаст фальшь в его голосе, как фальшь в надтреснутой рынде. Поэтому он просто буркнул:

— Брысь на место, болтливая рыба. Капитанесса сейчас спустится.

Все расселись, как обычно, без всякого соблюдения званий или традиций, кто где придется. Но это не избавило их от скованности. Корди делала вид, что поглощена расчесыванием шерсти Мистера Хнумра, но Дядюшке Крунчу не требовались человеческие уши, чтоб разобрать в ее смехе наигранность. Шму забилась в самый угол штурманской, украдкой бросая взгляды из-под нечесаных волос. Она выглядела куда лучше, чем прежде, машинально отметил голем, но все еще была похожа на смертельно измученного человека, которого притащили в кают-компанию на цепи. Тренч и вовсе уселся за первый попавшийся стол, принявшись катать по его поверхности какую-то замасленную, хитрой формы, шестерню.

Они все что-то чувствовали, хоть и каждый на свой лад. Две недели напряжения, словно корабль двигался не по бескрайнему облачному полю, а среди блуждающих бритвенно-острых льдин. Две недели странного зловещего затишья, что бывает обыкновенно перед бурей. Две недели неизвестности, в течение которых «Вобла» стремительно шла на юг, оставляя за собой торговые ветра, острова Унии и рыбные косяки. До тех пор, пока не очутилась в краю редких безлюдных островов и диких, хищно подвывающих, ветров. Что-то должно было быть сказано. И в ожидании этого вся Паточная Банда чувствовала себя неуверенно.

Капитанесса вошла в кают-компанию последней. Не случайно, понял Дядюшка Крунч. Ждала. И теперь, чеканя твердый капитанский шаг, не глядя по сторонам, она выглядела как человек, явившийся для того, чтоб выполнить какой-то важный ритуал. Не стала снимать ни перчаток, ни треуголки. Остановилась на своем обычном месте, за столом с картами. Обвела кают-компанию взглядом — все ли на месте? — хотя и так знала, что все.

Дядюшке Крунчу показалось, что он чувствует вибрацию своих валов в наступившей тишине. «Подуй, — мысленно попросил он, — Людям тяжело карабкаться по небу в штиль. Тишина изматывает вас куда сильнее, чем любая качка. Подуй, наконец».

Но первым, конечно, успел Габерон.

— Капитанесса, сэр, — он отсалютовал Алой Шельме воображаемым бокалом, — Приятно снова вас увидеть. Не могу не отметить, что мысль собрать пиратский совет посетила вас как никогда вовремя. Еще два-три дня — и старушку «Воблу» унесет туда, куда даже ветра не суются, чтоб не заблудиться ненароком. Что мы опять делаем в этой глуши? Ладно, сегодня Роза приглядывала за нами, в сети попался водовоз. Но что прикажете делать, когда мы выхлебаем все двадцать тонн воды?..

Она не порозовела, как обычно от его замечаний. Даже не смутилась.

— Вы ошиблись, господин канонир, — четко и раздельно произнесла Алая Шельма, — Мы собрались здесь не на совет.

— Виноват, капитанесса, сэр. Значит, речь идет о дележе добычи? Хватит ли у нас на камбузе кастрюль, чтоб провести равноценный дележ? Предупреждаю, если мне нальют на полтонны воды меньше, я немедленно подам в отставку! Это и моя вода тоже!

Несколькими неделями раньше все пошло бы по накатанному ветру. Ринриетта бы шикнула на канонира, тот возмутился бы и в своей обычной напыщенной манере потребовал бы разбирательства. Через несколько минут в штурманской началась бы оживленная перебранка, которая только со стороны выглядела бы серьезной — так два больших корабля салютуют друг другу холостыми выстрелами пушек.

Постепенно втянулись бы и остальные. Тренч обязательно вставил бы какое-нибудь замечание, кажущееся слишком рассудительным и спокойным для мальчишки его возраста. Шму сжалась бы в углу, но больше по привычке — глаза у нее в эту минуту были бы смешливые, почти счастливые. Корди непременно расхохоталась бы в середине, испортив Габерону напыщенный спич, и от ее хохота Мистер Хнумр начал бы судорожно метаться по отсеку, топорща усы и пытаясь понять, что происходит.

Но сейчас Алая Шельма, кажется, даже не услышала своего канонира. Рефлекторным жестом поправила треуголку и, глядя прямо перед собой, произнесла, холодно и почти без интонаций:

— «Малефакс», ты здесь?

— Так точно, прелестная капитанесса.

— Зафиксируй мой приказ как капитана «Воблы», — она сделала короткий вдох, почти не нарушивший речи, — Правильно ли я понимаю, что в двух милях от корабля находится необитаемый остров, не находящийся под юрисдикцией Унии, равно как и прочих держав?

— Вы совершенно правы, — подтвердил «Малефакс», — половина акра[141] голой земли. Ни рыб, ни растений, ни даже воды. Смею заметить, весьма унылое место.

— Хорошо, — спокойно обронила капитанесса, — В таком случае изволь подготовить шлюпку.

Дядюшка Крунч расслышал в голосе гомункула беспокойство.

— Немедленно, прелестная капитанесса. Уточните, зачем. Если вы собираетесь учредить экспедицию в целях изучения естественных наук, смею заверить, на этом куске камня нам не попадется даже икринки…

— Это мне подходит. Пиратский Кодекс советует выбирать именно такие острова на тот случай, когда экипажу корабля требуется сокращение. В этот раз я отнесусь к его рекомендациям вполне серьезно.

С лица Габерона медленно сошла привычная ухмылка. Это не было похоже на обычное развитие дружеской перепалки в кают-компании. От слов капитанессы веяло серьезностью — и холодом. И в этот раз ничто в ее лице не подсказывало Дядюшке Крунчу, что речь идет о розыгрыше.

— Я давно предупреждал о том, что в нашем трюме развелась ужасная сырость, — пожаловался Габерон, — И вот вам. Шутки нашей капитанессы испортились настолько, что, пожалуй, их теперь придется развешивать на снастях и проветривать не меньше недели…

— Это не шутка, Габерон. Я собираюсь расторгнуть пиратский контракт с некоторыми из здесь присутствующих. С тремя, если быть точной.

Дядюшка Крунч, забывшись, оперся рукой о штурманский столик. Тот, негромко треснув, разломился пополам, но никто из Паточной Банды даже не обернулся на этот звук.

Что-то заскребло о бронированный панцирь изнутри. Должно быть, какая-то старая пружина отстала от поршня и теперь царапала внутреннюю поверхность. Дядюшка Крунч шагнул было в сторону капитанессы, но, встретив ее взгляд, остановился. Знакомый взгляд. Взгляд деда.

— Вы не ослышались, — Алая Шельма спокойно разглядывала собравшихся, — С этого дня экипаж «Воблы» сокращается вдвое. Решение принято капитаном и обжалованию не подлежит.

Отвлекся даже Мистер Хнумр. А может, это дрогнувшая рука Корди слишком сильно потянула за гребешок. Ведьминский кот недовольно заворчал и перекатился на другой бок.

— Ринни!..

— Я распоряжусь о том, чтоб оставить все необходимое, — Алая Шельма хладнокровно заправила выбившуюся из-под треуголки прядь, — Консервы, солонина, вода. Возможно, даже немного пороха.

— А пули? — Габерон невозмутимо подкрутил ус, — Насколько я помню Пиратский Кодекс, каждому, кого оставляют на необитаемом острове, положен комок свинца весом в три унции.

Дядюшка Крунч понял, что сделает Ринриетта еще до того, как она запустила руку в карман алого кителя. И тем более — когда она разжала пальцы. На поверхность застеленного картами штурманского стола упали три неровные тяжелые сферы темного металла.

— Я чту традиции. По одной пуле для каждого. Для тебя, для Корди и для Шму.

— Копченый тунец, Ринриетта! — Дядюшка Крунч не рассчитал громкости своего голоса, Шму испуганно втянула голову в плечи, а в шкафах с картами зазвенело стекло, — Я никогда не вмешивался в твои распоряжения, но сейчас ты зашла слишком далеко!

Капитанесса спокойно выдержала его взгляд, подбородок не опустился и на четверть дюйма. Плохо, понял он. Подготовилась. И приняла решение. Иногда она казалась ему легким клипером, порхающим в струях ветра, но он знал, что если Ринриетта выбрала курс, его не сменить и на половину румба — в небольшом корпусе была заключена инерция стального линкора.

— До тех пор, пока я остаюсь капитаном на этом корабле, я рассчитываю на то, что мои приказы будут исполняться. Ты хочешь оспорить мои полномочия, дядюшка?

— Копия деда, — пробормотал он, — Упрямая, как западный пассат. Тот тоже никогда не меняет направления… Ты капитанесса здесь, твое слово — закон. Но что ты задумала? Почему Габерон? Почему Корди и Шму?

Мистер Хнумр недовольно заворчал — ошарашенная ведьма перестала его чесать.

— Ринни, ты хочешь нас выбросить?

Капитанесса даже не взглянула в ее сторону. Но Дядюшка Крунч видел, что для этого ей пришлось приложить серьезное усилие.

— Да. Вас троих. Я не стану швырять вас в Марево, как было заведено во времена Восточного Хуракана. Я отправлю вас на необитаемый остров. У вас будет все необходимое для того, чтоб продержаться достаточно долго — консервы, спички, инструмент, порох. Если повезет, вас подберет какой-нибудь очередной водовоз — в этих краях, кажется, кроме них никто не появляется.

Ведьма пружиной вскочила на ноги, хвосты мотнулись в разные стороны, а Мистер Хнумр взвизгнул от неожиданности.

— Почему? Что мы сделали? Если это все из-за мебели, что я испортила или…

— Нет, — голос капитанессы был тверд, как сталь, из которой куют абордажные крючья, — Но, думаю, ты сама знаешь причину.

— Ринриетта, — озорная ухмылка канонира растворилась без следа, как корабль в густых облаках, он стал непривычно серьезен, глаза прищурились, — Ржавый старик прав, ты уже зашла слишком далеко. Ладно, у нас с тобой, возможно, были противоречия в прошлом. Если ты решила меня изжить, я не стану подавать апелляцию. Но почему Корди и Шму? Они-то тебе чем насолили?

Алая Шельма достала из-за ремня пистолет и молча положила его на стол. Так, чтоб тот смотрел стволом в сторону Габерона. Дядюшка Крунч видел, что курок взведен. Это даже не было угрозой. Это был жест — хладнокровный, выверенный и нарочито демонстративный.

— Это все из-за того, что я испортила все карты и паруса? — Сырная Ведьма всхлипнула, непонимающе глядя на капитанессу, — Из-за акул, да? Я же извинилась! Я не нарочно!

Это уже было чересчур. Шму хлопала глазами, ничего не понимая. Кажется, она была настолько растеряна, что даже не успела испугаться.

— Объяснись! — загремел Дядюшка Крунч, ударив себя лапой в грудь. От этого удара пошел звон, словно ядро угодило в бронированный борт дредноута, — Я чту Пиратский Кодекс и клянусь повиноваться капитану до тех пор, пока меня не сожрет ржавчина! Но только если капитан ведет себя подобно капитану, а не как вздорная, неуверенная в себе девчонка!

Алая Шельма вздрогнула. На щеках проступили узкие полоски предательского румянца. Но голос ей не изменил. И взгляд не стал мягче.

— Я вершу справедливость на этом корабле, как и подобает капитану.

— Ураган из трески! Справедливость вершат открыто! Если ты вознамерилась высадить половину своего экипажа на необитаемом острове, будь добра хотя бы сказать, в чем их обвиняешь!

Алая Шельма заложила руки за лацканы кителя.

— В самом тяжелом преступлении из всех, предусмотренным Кодексом. Ты ведь помнишь, какое преступление на борту пиратского корабля считается самым страшным?

Дядюшка Крунч растерялся. Собственное тело на миг показалось ему собранным из жести и картона, а не из бронированной стали, слабым и податливым.

— Предательство?

— Эти трое виновны в предательстве, — сухо произнесла капитанесса, не делая даже попытки прикоснуться к лежащему возле нее пистолету, — И поэтому они будут наказаны в соответствии с Пиратским Кодексом.

Дядюшка Крунч оглянулся, рассчитывая, что Габерон и Корди возмутятся, начнут спорить, а может, попросту рассмеются. И замер. Они не пытались оправдаться. Корди поникла, все ее хвосты бессильно повисли, как паруса в штиль, Габерон с усмешкой разглядывал свои отполированные ногти, и усмешка эта совсем не понравилась Дядюшке Крунчу. Шму и вовсе сжалась на своем месте, обхватив себя руками за плечи.

Они что-то знали. Дядюшка Крунч ощутил незнакомое ему прежде чувство — словно в глубине живота прорвало какой-то патрубок и обожгло изнутри раскаленным паром.

— Габбс, — сказал он негромко, отворачиваясь от капитанессы, — О чем она говорит? Рыбеха, а ты? Шму? О чем это толкует капитанесса? Какое еще предательство? Что за несуразица?

Алая Шельма переводила взгляд с канонира на ведьму и обратно. Дядюшка Крунч знал, что чутье капитанессы даст фору любому барометру. Оно подтвердило ее догадки. Возможно, те самые догадки, что сжигали ее изнутри последние две недели. Дядюшка Крунч захотел сломать еще один стол. Крушить штурманскую до тех пор, пока в ней не останется ни одной целой доски. Жестяной болван! Две недели гадал, что не так с Ринриеттой, не обращая внимания на все, что творится вокруг. И, судя по всему, что-то пропустил.

— Они не спешат спорить, — с холодной улыбкой заметила Алая Шельма, — Потому что знают, в чем виноваты. Знаешь, дядюшка, и я бы тоже знала, если б держала глаза открытыми с самого начала. Но мне всегда что-то мешало… Что ж, я, наверно, самый паршивый пиратский капитан из всех, что когда-либо существовали в воздушном океане. Но знаете, что? Я все еще неплохой законник. Я путаю сигналы гелиографа, не разбираюсь в ветрах и такелаже, но собирать и сопоставлять улики меня учили лучшие специалисты Каледонии. Все это время мне требовалось только открыть глаза…

— Если у тебя есть доказательство причастности к предательству, выложи их! — отрубил Дядюшка Крунч, — Ты напустила столько тумана, что и звезд не видно!

— Хорошо, — согласилась капитанесса, — Начнем с тебя, Габерон?

Канонир лишь пожал плечами.

— Как будет угодно капитану.

— Твое знание тайных сигналов формандского флота. Под Дюпле, я была слишком занята, чтоб размышлять об этом. И слишком потрясена, не скрою. Тогда у меня не было возможности поразмыслить о том, как обычный канонир, в прошлом никогда не командовавший кораблем, знает сверхсекретный код, известный не каждому адмиралу?

Габерон благодушно усмехнулся, не изъявляя желания спорить.

— Значит, я обвиняюсь в том, что спас свою голову — и голову своего капитана заодно? Ладно, допустим. Но Шму? И Корди?

Корди начала было снова всхлипывать, но вдруг остановилась, слезы не успели выплеснуться из глаз. Алая Шельма не могла знать, отчего, а Дядюшка Крунч видел — это Тренч, выпустив свою шестеренку, осторожно сжал пальцами ладонь ведьмы под столом. И несмотря на то, что пальцы у него были черны от смазки, это каким-то образом сработало. Хоть на что-то ты годен, рыба-инженер…

— Корди ты тоже обвинишь в том, что она слишком много знает? — язвительно поинтересовался Габерон.

— Только в том, что она не та, за кого себя выдает. Ты ведь никогда не была в сиротском приюте на Эклипсе, верно?

Сырная Ведьма промолчала, глядя на носки ботинок и тихо всхлипывая.

— Твой дар с изъяном, но я кое-что знаю о ведьмах. Отточить подобным образом искусство молекулярной трансформации немыслимо в детском приюте. Это значит, у тебя были хорошие учителя. И учили они тебя не только магическим фокусам. Твое воспитание, твоя речь, твое знание королевских портретов, наконец… Ты тоже попала на мой корабль обманом.

Габерон презрительно фыркнул:

— Паршивые же времена наступают в Унии, если подобных подозрений хватает законнику для того, чтоб обвинить человека в измене! В этих доказательствах больше выдумки, чем в рассказах Дядюшки Крунча о былых временах!

— Это не доказательства, — холодно обронила Ринриетта, не глядя в его сторону, — Это то, что побудило меня заняться их сбором. «Малефакс»!

— Да, прелестная капитанесса, — покорно отозвался гомункул. В его голосе не слышалось привычного сарказма, — Что прикажете?

— Сообщи им то, что мы выяснили.

Гомункул откашлялся — еще одно совершенно ненужное звуковое колебание.

— Десять дней назад капитанесса приказала мне поднять все сообщения, когда-либо отправленные Габероном и Корди по магическим каналам. За все время их службы.

Дядюшка Крунч заметил, как переменилось лицо главного канонира.

— О Роза! Да мы отправляем десятки сообщений в месяц! Извещения о швартовке островным наблюдателям, запросы, метео-сводка, уточнение курса, болтовня с другими экипажами, грязные шуточки, в конце концов…

— Обычно — да, — бесстрастно согласился гомункул, — Но ты ведь знаешь, что иногда произнесенные в определенной последовательности слова обозначают несколько большее, чем предполагаемое контекстом?

— Код? — Тренч вновь принялся напряженно катать свою шестерню по столешнице, — Ты говоришь о коде?

— Совершенно верно. Габерон хорошо знает, что такое коды, не так ли? К сожалению, как выяснилось, не только один Габерон.

— Это… бессмысленно.

Из голоса гомункула пропало всякое подобие человеческих интонаций, отчего он стал бездушен и строг, как чеканные строки адмиральских приказов.

— У меня есть специальные алгоритмы для определения скрытого смысла в сообщениях. Я никогда прежде не использовал их, но после приказа капитанессы… Я вынужден был провести тщательную проверку. И результаты ее мне не понравились.

— Ты хочешь сказать, что действительно нашел код?

— Да. Я вычленил определенные последовательности слов и символов, которые случайному наблюдателю могли бы показаться сленговыми словечками, бессмысленными выражениями или опечатками, но в совокупности… Без сомнения, это были тайные сообщения. Отправленные с борта «Воблы» при моем невольном участии.

— Ну и с кем же они болтали на этом тайном языке? — спросил бортинженер.

— У их сообщений не было одного конкретного адресата. Они уходили в магический эфир, перехватывались там другими гомункулами и отправлялись дальше, иногда разбиваясь на части, смешиваясь и меняя направление. Такой принцип называется «Блесна». Его иногда используют военные шифровальщики, чтоб не дать подслушивающему противнику понять, куда именно ушло сообщение. Сложный метод, требующий опытных гомункулов-слухачей, которые потом вылавливают из магического эфира осколки сообщения, идущие по определенным каналам. Сигнал шел по невидимым ветрам, отражаясь, искажаясь, вновь и вновь транслируясь… Конечной его точки мне выявить не удалось.

Тренч молчал несколько секунд, усваивая информацию. Он редко принимал оживленное участие в разговорах, но Дядюшка Крунч знал, что голова у рыбы-инженера работает как надо. Поэтому он не сомневался, что следующий вопрос Тренча будет по делу.

— Что было в этом коде?

— Курс, — коротко ответил гомункул, — Курс «Воблы» вплоть до мельчайших деталей. Наши направления, высоты, ветра… Не знаю, кому предназначались эти сводки, но при желании он мог бы отмечать на карте наше положение не хуже меня или капитанессы.

Тренч поцарапал шестеренкой столешницу, издав неприятный скрежещущий звук.

— Значит, и сейчас?..

— Нет, — «Малефакс» прочистил горло, — Насколько мне удалось установить, передача сигналов больше не ведется. Габерон перестал их отправлять полтора года назад. Корди — больше десяти месяцев. Видимо, была причина…

Тренч хотел еще что-то спросить, но его перебила Алая Шельма.

— У всякого предательства тоже есть причина! — бросила она презрительно, — Но сейчас мне довольно и самого факта. Вы трое обманывали меня. Шпионили за мной и моим кораблем, выдавая себя за членов экипажа и моих друзей. Нет, мне не потребуется проводить следствие, все необходимое «Малефакс» уже выяснил. В шифре Габерона угадываются черты формандского военного кода старого образца. В сообщениях Корди — один малоизвестный кодовый язык, разработанный каледонийским Адмиралтейством для тайных осведомителей. Можете молчать и дальше, но улики выдают вас сильнее, чем рыбу — форма плавников. Вы не просто предатели. Вы — шпионы Унии.

Дядюшка Крунч со скрежетом сжал захваты, изношенная сталь издала неприятный гул. Это было неуклюжей и бесполезной попыткой пробудить собственную злость. Распалить внутренний котел, наброситься на Ринриетту, на Корди, на проклятого Габерона, изрыгая обжигающий пар вперемешку с проклятьями… Но на вспышку гнева не хватало сил. Котел был пуст, давление на нуле, оттого патрубки в горле рождают лишь бессильное, как у старика, шипение.

— Шпионы?.. Шпионы Унии? На нашем…

— Формандии и Каледонии уж точно, — безразлично обронила Алая Шельма, — Готланд расщедрился на наемного убийцу. Не так ли, Шму?

Удивительно, Шму не вздрогнула от звука капитанского голоса. Она сидела за столом, какая-то мятая, поддатливая, посеревшая, точно из нее вытащили все кости, оставив лишь покров — сродни безвольно развевающийся на ветру лист водоросли.

— Я не хотела… Я… Меня…

— Сестра Пустоты, — эти слова Алая Шельма произнесла с презрением, стиснув кулаки, — Подумать только, когда-то я могла принять это за совпадение. Нелепое стечение обстоятельств, представляешь?.. Мне стоило помнить, что Сестры Пустоты никогда не оказываются где-то случайно. Особенно ночью на чужом корабле, вооруженные до зубов.

— Значит, и ее хочешь записать в шпионы?

— Думаю, она не шпион. Думаю, у нее на счет меня были куда более… серьезные планы. По счастью, «Вобла» успела раньше, хоть и случайно. Ее хаотическое магическое поле оглушило Шму, вызвав у нее внутри что-то вроде замыкания. Возможно, только поэтому я и жива.

— Тридцать три дохлых сардины… — прохрипел Дядюшка Крунч, чувствуя, как скрежещут в горле изношенные патрубки, — Три тайных агента Унии на одном старом корыте? Не много ли?

— Согласна, — Алая Шельма хрустнула суставами пальцев, — Удивительно много внимания старой развалюхе вроде «Воблы». Но устраивать допрос с пристрастием я не намереваюсь. Я не мой дед. К сожалению.

— Ты думаешь, Уния хотела нас выследить?

Алая Шельма прошла по кают-компании, глядя лишь себе под ноги.

— Нет, — произнесла она, помедлив, — Здесь что-то другое. Если бы Уния хотела раздавить нас вместе с кораблем, ей хватило бы недели и одной завалявшейся канонерки. Они знали наши маршруты, наш курс… Подготовить засаду в таких условиях — плевое дело. Но мы все еще коптим небесный океан, как видишь. Значит, им нужно что-то другое.

Она не сказала, кому «им», но Дядюшка Крунч не собирался спрашивать. От этого короткого слова и так веяло неприятным духом. Он вдруг ощутил, словно сквозь густые облака за ними наблюдают чьи-то невыразительные огромные рыбьи глаза… Отвратительное ощущение даже для того, у кого от природы прочная шкура.

— Рыбеха… — Дядюшка Крунч со скрежетом повернул голову, чтоб увидеть ведьму, — Это все правда?

Он надеялся, что Корди возразит. Вскочит со своего места, одернет болтающиеся, связанные не пойми чем хвосты, топнет ногой… Но Сырная Ведьма даже не подняла взгляда. И выглядела она сейчас так скверно, как не выглядела даже после нападения акул.

— Шму!

Ассассин мелко дрожала, ссутулившись так, что будь она обычным человеком, ее позвоночник уже затрещал бы, как бушприт в шторм.

— Габерон!

— Не станем затягивать комедию, — канонир пожал мускулистыми плечами, — Тем более что Ринни совершенно права. Я и в самом деле формандский шпион.

Алая Шельма дернулась. Впервые за время разговора. Даже взгляд на мгновенье расфокусировался, точно чья-то невидимая рука изо всех сил впечатала кулак в приподнятный капитанский подбородок.

— Зачем, Габби? — тихо спросила она, — Я не понимаю. Зачем?

Он задумчиво смотрел на нее несколько секунд. Хронометр в голове у Дядюшки Крунча был разболтанным и часто сбивался, но, хоть эта пауза не продержалась дольше десяти секунд, сейчас она показалась ему бесконечной.

— Слишком много вопросов, капитанесса, сэр. А времени слишком мало — у меня зарезервировано место на ближайший рейс. Так что, если вы не возражаете, я возьму причитающийся мне за время службы гонорар и покину вас.

Легко поднявшись со своего места, Габерон подошел к столу капитанессы и взял одну из лежащих пуль.

— Недурно, — заметил он, крутя в пальцах свинцовый катыш, — Так вот что имеют в виду, когда говорят о твердом заработке… Соберу вещи. Мне потребуется не меньше часа. Надо решить, что именно взять из одежды. Черт побери, я даже не знаю, какая мода царит в этом сезоне на твоем необитаемом острове!

Ринриетта провожала его взглядом без улыбки. И едва заметно вздрогнула, когда он замер на пороге штурманской.

— Ринни… — покатав пулю в пальцах, он ловко спрятал ее в карман, — Могу я тебя кое о чем попросить?

— Можешь, — холодно ответила она.

— Не трогай девчонок. Ссади меня, пусть даже без еды и пороха. А я расскажу все, что знаю. Как тебе такой уговор? Едва ли к концу моего рассказа ты станешь счастливее, чем в начале. Но больше мне, видишь ли, платить нечем.

Дядюшка Крунч надеялся, что щеки капитанессы хоть немного порозовеют. Но те остались бледными, как холодное рассветное небо.

— Никаких уговоров с предателями, — ответила она, — В шлюпке вас будет трое. Я дам вам время собрать вещи. Но ровно через час вы все должны быть на верхней палубе. Шлюпка отправится без опоздания.

Канонир вздохнул и вдруг фамильярно подмигнул ей:

— В таком случае позаботьтесь о моих пушках, капитанесса, сэр. Они привыкли к ласке.

Единственными обитателями здешнего неба на высоте в пять тысяч футов были ветра. Подобно стае прытких хищников они наскакивали на борта «Воблы», словно шутя пытаясь повалить ее, но баркентина лишь сердито поскрипывала, едва наклоняясь — силы были слишком неравны. Будь ветер баллов на семь-восемь выше, ему мог представиться такой шанс, но сейчас, когда балластные цистерны были под завязку наполнены водой, «Вобла» казалась грузной рыбиной, которой нипочем даже самые сердитые слуги Розы.

Дядюшка Крунч разглядывал облака, стоя на квартердеке. Облака были разные, но по большей части вытянутые, скользящие друг за другом. Здесь, на высоте в пять тысяч футов, редко увидишь иные.

Его всегда удивляло то, как люди способны угадывать в контурах облаков фигуры. Сам он, сколько ни смотрел в небо, не видел ничего, кроме строгих геометрических форм. Ничего не поделаешь. Наверно, проще небоходу всю жизнь прожить под землей, в толще острова, чем абордажному голему овладеть этим искусством. Да и куда ему, на старости лет…

На горизонте появилось мутное пятно, спустя несколько минут превратившееся в ската. Глядя в небо безразличным взглядом больших выпуклых глаз, скат прошел над мачтами «Воблы», едва не задев клотик грота хвостом и, внезапно извернувшись, описал вокруг баркентины несколько неспешных кругов. Дядюшка Крунч фокусировал на нем линзы до тех пор, пока небесному бродяге не надоело общество старого корабля. Иногда ему казалось, что в людях он понимает не больше, чем этот скат, увидевший двуногих существ впервые в жизни среди облаков и тут же про них забывший.

Внутри, за стальной грудиной, что-то саднило. Начало саднить с самого утра и все не отпускало. Должно быть, что-то с главным валом. Время от времени сквозь прорехи в некогда монолитной броне внутрь проникал всякий сор, пеньковые волокна да древесные опилки. Надо бы снять панцирь и попросить Тренча как следует поорудовать щеткой и масленкой…

На квартердек Дядюшка Крунч вышел, надеясь переговорить с Ринриеттой с глазу на глаз. Но она его перехитрила — капитанский мостик был пуст. Бесцеремонно вызванный «Малефакс» был мрачен и не словоохотлив. Покинув штурманскую, капитанесса изволила пройти в свою каюту и заперлась там, строго-настрого приказав не тревожить ее до отправления шлюпки.

Дядюшка Крунч рассердился так, что едва не раздробил лапой кусок планшира.

Она знала. Знала, что он попытается переубедить ее — и нарочно скрылась. Ох, Ринриетта… Что же ты творишь в этот раз? Сможет ли Роза тебя вразумить, раз это не удалось старому абордажному голему?

Дядюшка Крунч видел с квартердека кусок верхней палубы, где готовилась отшвартоваться шлюпка. Никто из отбывающих не отягощал себя чрезмерным запасом вещей. Корди захватила лишь несколько бочонков с зельями, уже погруженных в шлюпку. Сейчас она стояла поодаль, обняв впившегося в нее вомбата и, кажется, что-то ласково нашептывала ему на ухо. Дядюшка Крунч не хотел слышать, что.

— Она говорит ему «Будь хорошим котом. Слушайся капитанессу и не тащи все что попало в рот». А еще она говорит, что будет писать ему каждый день. Пусть он внимательно слушает ветер, Роза наверняка донесет ему все, что она скажет. А еще…

— Заткнись, проклятый сквозняк! — рыкнул Дядюшка Крунч. Злясь на себя за то, что не ощутил присутствия гомункула. Злясь на Ринриетту. Злясь на чертового ската, которому и горя нет, знай себе выписывай петли в облаках…

— Я спросил ее, почему она не заберет Мистера Хнумра с собой, — тихо сказал «Малефакс», — Но она сказала, что его дом на «Вобле». Он каким-то образом сюда пролез и остался здесь, значит, тут ему и жить. Но я думаю, Сырная Ведьма была неискрення.

Злость Дядюшки Крунча заклокотала, испаряясь, забираясь обратно внутрь тяжелого тела. На какой-то миг ему даже стало стыдно. Неприятное чувство, совершенно человеческое, похожее на сухие острые хлопья ржавчины, налипшие изнутри корпуса.

— Я тоже, — сказал он, — Она просто не хочет, чтоб Мистер Хнумр остался на необитаемом острове. Знает, что их там ждет. Слушай…

— Нет.

Пальцы голема со скрежетом сошлись вместе. Будь на их пути какая-то преграда, уже рассыпалась бы в крошку.

— Ты же не знаешь, что я хочу сказать!

— Знаю, — печально вздохнул гомункул, — Но не потому, что я умею читать мысли. Вы хотите попросить, чтоб я поговорил с капитанессой. Отговорил ее. И я говорю — нет. Она не станет меня слушать.

— Ты должен попробовать!

— Неужели вы думаете, что я не пытался?

Дядюшка Крунч ссутулился, несмотря на то, что его конструкция не была рассчитана на это, бронепластины протестующе заскрипели.

— Извини.

— Капитанесса приказала мне заткнуться. И я знаю ее слишком хорошо, чтобы понять — сейчас она не станет никого слушать. Ей надо отгореть. Люди горят долго, мистер Крунч, куда дольше, чем корабли. Я помню одну баржу, на которой загорелась смола. Она горела четыре дня. Четыре дня в небе висел огромный костер…

— Ринриетта горит уже две недели, — буркнул Дядюшка Крунч, — И, что еще хуже, совершенно не борется за живучесть. Она опалит слишком многих, если не сможет взять эмоции под контроль.

— Пиратский Кодекс не оставляет ей свободы для маневра. Предателю полагается смерть. Согласитесь, она выбрала самый мягкий ее вариант.

— Я не верю, что Габерон, Шму и Корди — предатели.

— Там, в штурманской, я сказал вам правду.

Дядюшка Крунч развернулся на месте и зашагал вдоль мостика, надеясь ритмичными шагами приглушить свербящее чувство в груди.

— Какая-то ошибка. Эти трое не могут быть шпионами!

Несмотря на то, что гомункул был бесплотным магическим духом, Дядюшке Крунчу показалось, что тот покачал головой. Должно быть, случайное движение воздуха над палубой…

— Я тоже не сразу в это поверил, старик. Я несколько раз все проверил, прежде чем осмелился доложить капитанессе. Но все выглядит именно так. Крайне паршиво, как по мне, но мы с этим ничего поделать не можем. Они шпионы, как на это ни посмотри. С точки зрения Пиратского Кодекса, предатели.

— Что за шпионы такие, которые годами и месяцами шлют лишь координаты? — яростно прогудел Дядюшка Крунч, — Может ты объяснишь мне?

«Малефакс» поник, превратившись из беспокойно посвистывающего ветра в едва шевелящийся кисель.

— Хотел бы я знать. Капитанесса полагает, что раз уж в деле участвуют Сестры Пустоты, в этой истории может быть замешан ее дед. У Восточного Хуракана был скверный нрав, его седую голову мог заказать кто-нибудь из влиятельных готландских баронов…

Дядюшка Крунч издал презрительный смешок, похожий на скрежет консервной банки.

— Мы с тобой оба знаем, что старик здесь не при чем, верно?

— Да, — задумчиво обронил гомункул, — Даже если кто-то интересовался его судьбой из-за старых грешков, он должен был утратить любопытство еще семь лет назад.

Дядюшка Крунч зачем-то поискал взглядом в облаках давешнего ската. Но, конечно, не нашел. Скаты никогда не унижаются до объедков, а еще они одиночки и весьма подозрительны по своей натуре.

— В подчинении Розы тысячи ветров, — негромко заметил он, — Но лишь два из них тянут людей вперед быстрее всего. Первый — это ненависть. Или любовь, что одно и то же. Второй — это деньги. А теперь скажи мне, что не подумал о том, о чем подумал я.

— Я гомункул, а не ведьма, — досадливо буркнул «Малефакс», — Я не умею читать мысли!

— Но ты понял, что я хотел сказать.

— Мы оба поняли с самого начала, не так ли? Сокровище.

Дядюшка Крунч со скрежетом склонил голову, изобразив неуклюжее подобие человеческого кивка.

— Да. Сокровище Старого Хуракана. Не знаю, как, но ушлые рыбешки из Унии в адмиральских мундирах пронюхали про него. И торопятся урвать свой кусок. Они слишком хитры, чтоб действовать напрямую, они лишь забросили удочки и терпеливо ждут…

— Проще намазать кусок облака на хлеб, — «Малефакс» сдержанно хохотнул, — Чтобы всерьез строить планы на кусок пирога, надо сперва поверить в то, что он есть. А мы, кажется, и сами в это давно не верим.

Дядюшка Крунч погрозил небу тяжелой рукой:

— Чертов сквозняк! Не вздумай ляпнуть подобного при капитанессе! Иначе…

— Не кипятитесь, мистер Крунч, — судя по движению воздуха над палубой, «Малефакс» поморщился, — Разумеется, при ней я никогда не усомнюсь, но… Взгляните правде в глаза, Алая Шельма уже давно не ребенок. Пиратская романтика обладает способностью туманить глаза не хуже крепкого грога, но рано или поздно приходит похмелье в паре с безжалостным пониманием. Наша капитанесса давно уже не верит в успех. За семь лет мы не получили ни единого подтверждения, что клад Восточного Хуракана существует. Ни единого, пусть даже смутного, обрывочного или двусмысленного. Вы всерьез полагаете, что в адмиралтействах Унии сидят мечтатели?..

— Клад есть, — упрямо пробормотал Дядюшка Крунч, отворачиваясь в другую сторону, — Ринриетта знает это и я знаю. Он есть, слышишь! Мне доподлинно это известно!

— Неужели старый пират поделился с вами подсказкой? — вкрадчиво поинтересовался «Малефакс».

— Может, и так, — раздраженно буркнул Дядюшка Крунч, — Не твое дело.

— Разумеется. Мне просто подумалось, что если бы кому-то вздумалось утаить от нашей прелестной капитанессы хоть один намек на Восьмое Небо, он наверняка бы составил компанию Габерону, Шму и Корди. Это ведь тоже можно расценить как предательство, верно?

— Ах ты ядовитый язык… Я понятия не имею, где Восьмое Небо, понял? Но знаю, что клад существует. Наверняка знаю, понял, ты? Я говорил с Восточным Хураканом еще до того, как… Как Алая Шельма стала капитанессой «Воблы».

— Если не ошибаюсь, старый пират стер вашу память едва ли не подчистую?

— Верно, — неохотно признал Дядюшка Крунч, — Не подчистую, лишь то, что относилось к сокровищу. Я не помню, где он его добыл, куда перевозил, где спрятал… Это вроде провала в памяти. Словно доски в палубе не хватает. Но я помню, о чем мы говорили с ним, когда он, уже спрятав сокровище, вел корабль к Аретьюзе. Он был уже болен, с трудом говорил, но… Сильнее лихорадки его сжигало нетерпение. Он спешил передать Ринриетте свой дар.

— Вы в этом уверены?

— Я был его старшим помощником! Какой смысл ему лгать мне?

— Ну конечно, — «Малефакс» беззлобно усмехнулся, но Дядюшке Крунчу показалось, что в голосе гомункула явственно слышен сарказм, — Вы же с капитаном были старыми приятелями. Полвека бороздили небо, пили вдвоем на брудершафт самые редкие ветра… Разве он смог бы солгать вам на счет сокровища?

Дядюшка Крунч вновь поднял взгляд к небу. Ската там давно уже не было. Что ему, созданию небесного океана, ошиваться возле старой рухляди? Скаты слишком высокомерны, чтоб выпрашивать еду, не любят дыма и громких звуков. Наверняка, царапающая небо гребными колесами «Вобла» казалась ему вынырнувшим из пучин Марева чудовищем сродни харибде. Дядюшка Крунч не мог его за это корить.

— Не собираюсь с тобой спорить, — буркнул он, — Только сдается мне, господа из Унии слову Восточного Хуракана побольше верят, а?

— Это и странно, — признал «Малефакс» в задумчивости, — Господа адмиралы — не те люди, что готовы поверить в пиратские сказки о несметных сокровищах, там сидят рыбешки совсем другого сорта. Такие не цепляются за старые легенды и смутные слухи. А между тем…

— Спорю на свое ржавое колено, они давно почуяли запах пиратского золота!

Гомункул коротко свистнул, спугнув маленького окунька, щипавшего водоросли на планшире.

— Даже если наследство нашей прелестной капитанессы заключено в груде золота, не уверен, что это вызвало бы интерес со стороны Унии.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился Дядюшка Крунч.

«Малефакс» потерся о скатанный парус, точно невидимый кот.

— В вашем почтенном возрасте позволительно не понимать нюансов, мистер Крунч, — вздохнул он, — Но мне они вполне очевидны. Во-первых, драгоценные металлы все больше сдают позиции в наше время. Золото — благородный металл, но могущество Унии строится не на нем. Фабрики, концессии, акции, патенты, ценные бумаги… Вот, что нынче управляет ветрами, мистер Крунч. Бумага вытесняет грубый металл.

— Но пули пока еще выплавляют из металла, болтун! — отозвался Дядюшка Крунч с негодованием, — А значит, в небесном океане ничего толком не изменилось. Что во-вторых?

— Во вторых… — гомункул испустил короткий вздох, — Во-вторых, мы оба знаем, что Ринриетта не найдет в тайнике старого пирата груды золота, верно?

— Заткнись! — велел ему Дядюшка Крунч, — Ты отродясь не видел Восточного Хуракана!

— Не видел, — покорно согласился «Малефакс», — Но видел, как рождались легенды о нем. Все те легенды, которые кочуют вслед за кораблями по всему северному полушарию и которые так чтит наша…

— Только попробуй заикнуться при Ринриетте и я…

Вдоль борта прошла волна воздуха, столь горячего, что могла бы даже обжечь что-то менее защищенное, чем бронированная сталь. Дядюшка Крунч догадался, что это было негодование гомункула.

— Никогда. Я слишком уважаю нашу прелестную капитанессу, чтобы выложить то, что знаем мы с вами, мистер Крунч. Мне не хотелось бы ранить ее сердце, видит Роза Ветров, ей и без того пришлось многое пережить. Ее вера в сокровище деда, поддерживаемая семь лет, и без того гаснет. Узнай она то, что знаем мы…

— Она окончательно придет к выводу, что никакого сокровища нет, — мрачно согласился Дядюшка Крунч, — Едва ли из нее когда-нибудь получится настоящий пирасткий капитан, но делать выводы она умеет. Этому их в Аретьюзе натаскали будь здоров…

Некоторое время они оба молчали. Дядюшка Крунч вновь испытал короткий приступ зависти — гомункулу, в отличие от него, не надо было делать вид, будто он увлеченно разглядывает горизонт.

— Говорят, мы, гомункулы, в некотором отношении похожи на людей, — обронил вдруг «Малефакс», — Но это не так. Наши чары и их мысли действительно могут взаимодействовать, пусть и на очень далеком уровне, но понять друг друга… Наверно, это невозможно. Я не могу понять ни вас, ни капитанессу.

— Я не человек, — напомнил ему Дядюшка Крунч, разминая скрипучий сустав, — Думал, ты заметил…

Гомункул усмехнулся. Небрежно, как умеют делать только гомункулы.

— Наша прелестная капитанесса долгое время находится в плену спасительных иллюзий, но пришла к выводу, что сокровища ее деда не существует. Вы доподлинно знаете самую большую и самую постыдную тайну Восточного Хуракана, но все равно полагаете, что сокровище где-то ждет нас. Хотел бы я знать, как у вас это получается — приходить к выводам, которые прямо противоречат предпосылкам… Иногда это кажется мне столь чудовищным парадоксом, что я едва не впадаю в забытье.

— В этом нет никакого парадокса, — Дядюшка Крунч, осторожно проверив колено, принялся спускаться с квартердека, стараясь не переносить на одну ногу всю массу большого неуклюжего тела, — Просто иногда нам свойственно идти наперекор ветру, даже когда в этом нет никакого смысла.

— Не понимаю, — признался «Малефакс», поразмыслив, — Все равно не понимаю.

«Я тоже, — мысленно ответил Дядюшка Крунч, — Куда мне и пытаться…»

— Просто ты еще молод, свистун, — проворчал он вслух, — Вот поживешь с мое!..

Он надеялся, что всевидящий «Малефакс» не заметил, с каким трудом дался ему этот спуск. Несмотря на то, что он старался не опираться на правую ногу, к тому моменту, когда он добрался до верхней палубы, недовольный скрежет колена успел превратиться в тревожный глухой лязг. Нога вела себя самым отвратительным образом, все норовила подогнуться в самый неподходящий момент, дрожала, дергалась… Ступив на палубу, Дядюшка Крунч решил дать ей передышку, хоть и знал, что это бесполезно. В отличие от плоти, сталь не может восстановить сама себя, у нее есть запас прочности, за пределами которого она становится уязвима. И этот предел, судя по всему, был давным-давно им пройден, как бы ни хотелось ему думать об обратном.

Колено барахлило уже давно, но Дядюшка Крунч знал, что испытанные средства, щетка и масленка, уже не в силах ему помочь. Судя по всему, окончательно деформировался коленный шарнир, смяв сложные внутренние крепления и защемив гироскоп. Он никому не говорил об этом, даже Тренчу. Рыба-инженер, конечно, славный малый, и Корди его обожает, но тут он бессилен помочь. Здесь нужен не мальчишка с гаечным ключом, а десяток опытных инженеров с королевскими патентами и заводским оборудованием — чтобы извлекли всю истершуюся начинку, разложили на палубе блестящие медные потроха, может даже вытряхнули из головы тяжелые мысли…

Дядюшка Крунч тихо вздохнул, пытаясь неловкими человеческими движениями вправить поврежденный сустав. Правое колено досаждало ему больше всего, но оно не было единственной вещью, отравляющей ему жизнь в последнее время. Все чаще сбоил центральный редуктор, вынуждая его застывать в нелепой позе, вторая и третья фрикционные муфты время от времени зажимало, а торсионы нижнего отдела опасно вибрировали, отчего по всему телу шел отвратительный, сродни приступу слабости, резонанс. Были и другие поломки, десятки их, менее заметные или пока не ставшие критическими, ждущие своего часа напомнить ему, что он такое.

Некоторые из них накапливались годами, выжидая миг его слабости. Тогда ему казалось, этот миг никогда не наступит. Он в одиночку поднимал паруса, бравируя перед Ринриеттой и не обращая внимания на скрип металлических жил. Силы казались безграничны, как небесный океан, и он безоглядно черпал их, не оставляя запасов на черный день. Пока не вспомнил, что такое предел прочности.

Дядюшка Крунч замер возле трапа, ведущего на нижние палубы. Спуск туда плохо давался ему и в лучшие времена, сейчас же, чувствуя тошнотворную слабость гироскопа, кренящего тело на правый бок, он опасался того, что в лучшем случае замрет на полпути, а то и вовсе рухнет, дребезжа, как куча старого хлама из тачки старьевщика. Но этого он не мог себе позволить. Он должен выглядеть сильным — ради Ринриетты и всех прочих. Годами он олицетворял несокрушимую прочность корабля и волю его капитанессы. Это помогало — в те моменты, когда всеми прочими овладевала слабость. Это было частью заведенного порядка. Дядюшка Крунч вел себя как брюзгливая развалина, но все знали, что именно на его силе держится все здесь. Может изменить компас, может соврать ветер, солнце может встать на юге, но Дядюшка Крунч, стальной помощник капитана, всегда будет на своем месте. Кто из них задумывался о запасе прочности?..

— «Малефакс», свистни Габерона! — буркнул он, стараясь придать голосу желчные интонации, — Если я спущусь на гандек, чего доброго, еще потеряюсь там, а срок, отпущенный Ринриеттой, почти вышел.

— Осталось еще десять минут, — возразил кто-то спокойно, — Не беспокойся, я не заставлю капитанессу сердиться.

Это был Габерон. Он поднимался вверх по трапу, беспечно заложив руки за спину и насвистывая себе под нос. Когда он вынырнул на солнечный свет, Дядюшка Крунч, не удержавшись, фыркнул:

— Что это с тобой?

Габерон и верно выглядел непривычно. Ни шелковой рубахи, ни щегольского камзола с золотыми шнурами, всего лишь простой формандский китель с высоким воротником да блестящими пуговицами. Дядюшка Крунч напряг память, пытаясь вспомнить, не в этом ли одеянии Габерон когда-то впервые ступил на палубу «Воблы», но ничего не вспомнил. Даже памяти верить нельзя, подводит, как шестерня с искрошившимися зубцами…

— Решил не утруждать себя багажом, — Габерон сверкнул зубами, так беспечно, словно не поднимался по трапу в последний раз, — Я тут подумал, что на необитаемом острове, должно быть, будет не очень много публики, верно?

— Ну…

— Мои тряпки отдай Тренчу, пусть использует их на ветошь. Не то скоро перемажется в масле до такой степени, что будет напоминать дикаря из южных широт… И не забудьте позаботиться о мадам Жульетте, ее я тоже оставляю на ваше попечение. Держите ее в китовой смазке и не полируйте, а то мигом заржавеет.

— Ты и пушку решил нам оставить?

Канонир беззаботно пожал плечами.

— А что ей делать на необитаемом острове? Палить по медузам?

— Ну, я…

— Проводи меня до шлюпки. И, черт побери, постарайся выглядеть как-нибудь более… внушительно, что ли. Я хочу запомнить этот момент.

До шлюпки было не больше сотни футов[142] — последняя прогулка не обещала затянуться надолго. Даже помутневшие линзы Дядюшки Крунча позволяли разглядеть сидящих на банке Корди и Шму. Они уже закончили свои дела на борту — не так уж много их оказалось, этих дел… На палубе беспокойно вертелся Мистер Хнумр, сердито щелкая и сопя. Он не понимал, отчего его не взяли с собой и ругался на своем непонятном языке, на котором, должно быть, общаются все ведьминские коты.

— Мне будет не хватать твоего брюзжания, старик, — заметил Габерон, тоже глядевший в сторону шлюпки, — И многого прочего. Черт возьми, это были не самые плохие семь лет в моей жизни. Может, не самые разумные, не самые полезные, но уж точно не самые плохие. Пожалуй, будет справедливо, если на прощанье я передам капитанессе небольшой подарок, как думаешь?

— Пыль с гандека? — проворчал Дядюшка Крунч, отворачиваясь, — Не утруждай себя…

— Нет, это другое. Нечто нематериальное. Что-то вроде совета, пожалуй.

— Выкладывай и убирайся!

— Пусть Ринриетта будет поосторожнее со своим сокровищем, хорошо? Присматривай за ней, старик, пока ты с ней, «Вобла» в надежных руках. Но знаешь… Будет лучше, если она прекратит поиски.

— Почему? — от неожиданности у Дядюшки Крунча в горле что-то скрежетнуло, но канонир, кажется, не обратил на это внимания, — О чем ты, Габс?

— Пусть держится подальше от Восьмого Неба, где бы оно ни находилось, — серьезно произнес канонир, — Судя по всему, она всерьез намерена бросить поиски, но если вдруг снова возьмется за старое… Отговори ее, слышишь? Отговори, во что бы то ни стало. Пусть крутится в облаках, пусть играет в пиратов, пусть штурмует водовозы и гоняет наперегонки со штормом. Но пусть забудет про Восьмое Небо. Желательно, навсегда.

Дядюшка Крунч сжал кулаки. Когда-то это движение порождало грозный звон металла, сейчас его портил лязг разболтавшихся заклепок.

— Ты что-то знаешь о кладе? Что-то, чего не знаем мы с Ринриеттой? — Дядюшка Крунч навис над канониром, но тот не подал виду, что испугался, наоборот, беззаботно заправил за ухо выбившуюся прядь. Если его спокойствие и было наигранным, Дядюшка Крунч был вынужден признать, что держался он неплохо.

— Пожалуй, знаю, — нехотя произнес Габерон, — Хоть, видит Роза, предпочел бы блаженное незнание.

— Но почему ты…

— Почему не сказал? Потому что не хотел, чтоб вы его нашли. Все это время я был при Ринриетте с одной лишь целью — направить ее по ложному ветру. Что вдвойне иронично, учитывая то, что я понятия не имею, где в этом скоплении ветров ложный и есть ли он вообще…

— Так тебе за это платили? За то, чтоб вести нас в другую сторону?!

— О нет, — Габерон усмехнулся, — Это было моей собственной инициативой. Платили-то мне за шпионаж.

Дядюшке Крунчу показалось, что где-то внутри лопнула туго натянутая цепь. Проскрежетав что-то неразборчивое, он протянул к Габерону захват, но стальные жилы вновь подвели его — канонир без труда уклонился.

— Щучий хвост! — рявкнул Дядюшка Крунч, пытаясь схватить его другой рукой, — Сколько они тебе заплатили?! Сто монет? Двести? Может, обещали долю от клада?

К его изумлению Габерон расхохотался.

— Долю от клада? Серьезно? Черт, на необитаемом острове мне будет не хватать твоего чувства юмора, старик. Даже если бы возможно было разделить клад проклятого старика на части, я бы бежал от него на всех парусах!

Это тоже было неожиданно. Настолько, что Дядюшка Крунч разжал свои лапы, недоуменно уставившись на канонира сверху вниз:

— Что это ты, черт возьми, несешь?

Габерон перестал смеяться. И мгновенно сделался серьезен, настолько серьезен, что у Дядюшки Крунча даже звякнуло где-то во внутренностях.

— Вы с Ринриеттой и понятия не имеете об «Аргесте», так ведь?

— Что еще за Аргус? — прогудел Дядюшка Крунч недовольно, — Аргусовый окунь есть, знаю, та еще костлявая дрянь, а Аргус…

— «Аргест», — поправил его канонир. Судя по тому, как весомо он произнес это слово, оно обладало немалой важностью и требовало определенного уважения, — Эта штука называется «Аргест».

— Ну, допустим… И что это за рыба?

— Хотел бы я ошибаться, но… — Габерон кисло усмехнулся, — Кажется, это и есть клад Восточного Хуракана.

Дядюшка Крунч впервые пожалел о том, что не обладает богатейшей памятью «Малефакса». В своей собственной он рылся почти минуту, но не выудил оттуда ничего стоящего. Когда-то его память была надежным инструментом, но все инструменты рано или поздно выходят из строя. Предел прочности.

— Не припоминаю такого слова, — прогудел он осторожно.

— Неудивительно, — Габерон расстегнул пуговицу на воротнике, — Во всем небесном океане едва ли пара сотен человек слышали это слово. Из них может лишь две дюжины представляют себе, что это такое. И, хвала Розе Ветров, кажется, нет ни одного, кто точно знает, где он находится.

— Что такое «Аргест»?

Вопрос выглядел предельно простым, но отчего-то заставил Габерона глубоко задуматься. Судя по тому, как менялось его лицо, Дядюшка Крунч решил, что размышления эти отнюдь не приятны.

— Проект. Один из самых странных, бессмысленных и необычных проектов Унии за все времена. При этом столь же амбициозный, сколь и нелепый. Если верить слухам, он родился еще сорок лет назад. А может, больше, не знаю. Видишь ли, мои знания обрывочны, я составил их сам из тех крох, что были доступны. В конце концов, моей работой было лишь шпионить.

— Проект? — уточнил Дядюшка Крунч напряженно. Словно это было коротким, как абордажный тесак, но отчего-то внушало ему смутные опасения. Таинственное, зловещее слово.

— Им занимались лучшие ученые и ведьмы всей Унии. Целые острова математических выкладок, противоречащие сами себе теории, от которых «Малефакс» точно сошел бы с ума, какие-то безумные допущения… «Аргестом» занимались втайне, потому что даже то малое, что могло из него вырасти, сулило необычайно много, а Уния всегда была немного ревнивой стервой…

— Для чего он нужен? — хмуро поинтересовался Дядюшка Крунч, — И причем здесь Восточный Хуракан?

Габерон хмыкнул.

— До второго вопроса нам еще предстоит дойти. Что же на счет первого… Ты знаешь, кто такие ведьмы, Дядюшка Крунч?

Абордажный голем заворчал.

— У тебя осталось меньше десяти минут на этом корабле. Тебе лучше перейти от нелепых вопросов к ответам!

— На твоем месте я бы нашел для нелепых вопросов мешок побольше, — пробормотал Габерон, — Потому что их количество будет лишь множится. Итак, в чем главное искусство ведьм? В том, что лишь они способны отсеивать растворенные в окружающем мире крохи магической энергии и концентрировать ее, используя для собственных нужд. Корди любит сравнивать их с линзами и она права. Ведьмы не создают энергию из ниоткуда, лишь фокусируют ее.

— Уж это-то я и без тебя знаю, остолоп!

— Тогда должен знать и то, что у каждой ведьмы есть предел. Отмеренный ей Розой уровень, за которым она бессильна.

— Запас прочности… — пробормотал Дядюшка Крунч.

— Что?

— Неважно. Продолжай.

— Сама Корди может концентрировать огромную мощь, пусть даже и слепо, но у нее есть свой предел. Превратить целый остров в сырную голову нашей корюшке не под силу. Именно это долгое время ограничивало магические возможности Унии. Человек всегда остается человеком, есть граница, поднимаясь выше которой он уже не может дышать. Так и родился «Аргест». Из комплекса неполноценности одних, светлых идеалов других и самоуверенности третьих. Подобные химеры чаще всего не жизнеспособны, но «Аргест», в отличие от харибд, оказался живучим.

— Это… механизм?

— И да и нет, — Габерон неопределенно пошевелил пальцами, — Остается ли яблочный пирог яблочным пирогом, если добавить в начинку рыбу? Полагаю, это известно только Шму… «Аргест» — плод труда самых разных специалистов. Среди них были инженеры, математики, ведьмы, конструкторы, теоретики всех возможных сортов… «Аргест» — это машина. Вероятно, самая сложная машина из всех, созданных когда бы то ни было в небесном океане. Я не знаю, как она выглядит, не знаю даже, на что похожа и какого размера. Быть может, она огромна, как корабль, а может, ее можно унести в кармане… Магия — хитрая штука, старик. Знаю лишь, что «Аргест» был закончен. Примерно… Примерно семь с небольшим лет назад. И это не совпадение.

— Для чего он был создан?

— Я думал, ты уже догадался, — Габерон разочарованно поморщился, — Выкачивать магическую энергию. Это… Даже не знаю, как объяснить. Это — огромная фабрика по выкачиванию магического излучения из небесного океана. Если верить расчетам, он мог запасать колоссальное количество энергии, вычленяя ее из всего вокруг. Некоторые даже полагали, что «колоссальное» — не совсем верное слово, поскольку реальные возможности «Аргеста» лежат за пределами всех возможных теоретических выкладок. Достаточно внушительно звучит, а?

Дядюшка Крунч молча кивнул. Достаточно.

— С другой стороны, — Габерон с удовольствием набрал в грудь свежего воздуха, — С другой стороны, все это долгое время оставалось лишь голой теорией. Теорией, которая с жадностью Марева высасывала деньги из казны Унии, не обещая ничего в обмен. К несчастью, в Унии нашлось достаточно много адмиралов, чтоб довести изыскания до конца.

— Адмиралов? — Дядюшка Крунч ощутил, как слова дребезжат в механическом горле, — Стоило догадаться, что Уния не собиралась использовать эту штуку для превращения островов в сыр…

Габерон потер ладонью подбородок.

— Ты совершенно лишен воображения, старик. Имея на руках такую прорву магической энергии, позволительно задуматься о чем-то большем. Это ведь не просто могущество. Это власть над воздушным океаном, причем такая, которая не снилась даже Розе Ветров.

Дядюшка Крунч замер, пытаясь привести в порядок рассыпавшиеся, точно старые заклепки, мысли. Это было непросто, пришлось сфокусировать взгляд на чем-то отстраненном, далеком. Он увидел стоящую на палубе баркентины шлюпку и несколько маленьких фигурок вокруг нее. Мачта уже была установлена и сборы, судя по всему, подходили к концу. Немного поодаль он заметил две фигурки наособицу, одну долговязую, в длинном плаще, другую совсем крохотную, в огромной шляпе. Кажется, они держались за руки, но поручиться Дядюшка Крунч не мог — старые линзы были бессильны разобрать детали.

— Не кощунствуй! — прогудел он раздраженно, — Ни один небоход не станет…

— Ты знаешь, что такое молекулярная трансформация? Один из видов ведьминского искусства, власть над материей. Обладая силой «Аргеста», можно творить чудеса. Можно выращивать острова в пустоте, можно стирать в порошок уже имеющиеся. Можно перенаправлять ветра и диктовать волю воздушным течениям. Можно жонглировать голубыми китами как котятами и заставлять северное сияние освещать города вместо фонарных столбов!

Дядюшке Крунчу сделалось не по себе. На миг ему показалось, что он заглядывает в пасть исполинской харибде, совсем как тогда, когда они с Корди мчались сквозь облака. Только эта воображаемая харибда была куда страшнее той, в ее пасти ему мерещились вперемешку острова, люди, ветра, киты, звезды…

Дядюшка Крунч пошатнулся. То ли вновь засбоил старый гироскоп, то ли мысли внезапно обрели над ним силу. Правое колено, словно только того и дожидалось, заскрежетало самым отвратительным образом.

— «Аргест» — это оружие?

Габерон пожал плечами.

— «Аргест» — это теория, дядюшка. Странная и зыбкая теория, прикладной аспект которой даже не поднимался. «Аргест», будь он реален и работоспобен, мог бы стать величайшим благом для островов Унии. Только представь себе, мановением пальца можно было бы отодвигать подальше холодные течения и менять высоту плодородных островов. Регулировать осадки и отгонять прочь хищных рыб…

— Испепелять вражеские корабли и превращать в песок острова! — перебил его резко Дядюшка Крунч, — Мы оба не первый день коптим небо, болтун, и оба знаем, что такое Уния. Если что-то можно использовать в качестве оружия, оно будет использовано — чтобы удовлетворить ее акулий аппетит!

— В таком случае, это было бы страшное оружие. Против «Аргеста» не устоит ни один флот, ни один остров. Самая прочная бронированная сталь против молекулярной трансформации не надежнее фигового листа.

Дядюшка Крунч почувствовал, как скрежещут крепления его панциря, словно что-то распирало его изнутри.

— Но это чудовищно! — рявкнул он, не пытаясь сдерживаться, — Это не только противоестественно, это просто отвратительно! Этот твой «Аргест» одним только своим существованием является богохульством и вызовом Розе Ветров, хозяйке небесного океана!

Габерон похлопал его по наплечнику, покрытому свежими ржавыми разводами.

— Иногда мне кажется, что ты чересчур набожен даже для старого пирата, дядюшка. Не обязательно в каждом дуновении ветерка усматривать волю Розы Ветров…

Дядюшка Крунч сбросил его руку, клокоча от ярости и не обращая внимания, как подергиваются и дребезжат разболтанные захваты.

— Роза Ветров — единственная полновластная хозяйка неба! Мы, небоходы, чтим ее волю и уважаем ее силу! Что ты в этом понимаешь, формандский шпион! Роза Ветров посылает нам ветер, мы можем решать, принять его в бакштаг или фордевинд, но мы не можем заставить ветра дуть в ту сторону, в которую нам заблагорассудится! Это вызов самому мирозданию!

— В таком случае, добро пожаловать в новый век, — кисло улыбнулся Габерон, тщательно вычищая из-под ногтей ржавчину, — В котором новые боги появляются в кузницах и охотно исполняют человеческую волю. Ветер — слишком ненадежная стихия, старик. Роза Ветров долгое время была нашим покровителем и строгим наставником, а иногда и безжалостным экзекутором, но мы должны были бросить ей вызов.

— Значит, «Аргест» и есть такой вызов?

— Да. Дерзкий, может быть даже самоубийственный, но неизбежный. Попытка повернуть ветра вспять и продемонстрировать, что у небесного океана есть новый хозяин. Немного претенциозно, да? Как и все в нашем духе.

— Отвратительно! — пророкотал Дядюшка Крунч, — Если бы эта штука попалась бы мне, я разбил бы ее на сто тысяч кусков, а потом принялся бы за создателей!

Габерон вздохнул.

— Ты слишком плохо знаешь людей. Так уж мы устроены, что всегда рано или поздно бросаем вызов своим учителям. «Аргест» не вселенское зло и не злой рок. Это просто предвестник новых времен, которые должны были наступить рано или поздно.

— Хватит вязать узлы языком! — громыхнул Дядюшка Крунч в сердцах, — Откуда тебе знать, что эта дьявольская штуковина и есть клад Восточного Хуракана? Какое отношение старик Ринриетты имел к экспериментам Унии?

Габерон задумчиво почесал щеку.

— А я и не говорил, что «Аргест» — это пиратское сокровище, лишь то, что он может им быть. И то, что я, Корди и Шму здесь находимся — вполне убедительное подтверждение тому, что кое-кто эту вероятность расценивает вполне серьезно, а? Впрочем, может оказаться и так, что «Аргест» — всего лишь пшик, который не оставит после себя и воспоминаний.

— Что это значит?

— Я уже говорил тебе, ржавая голова. «Аргест» — всего лишь теория. Проект, не доведенный до конца. Никто даже гипотетически не может представить, заработает ли он вообще, а если заработает, то как. Насколько мне известно, предварительные работы были закончены, но сам «Аргест» так и не заработал. Клянусь похлебкой из судака, я скинул бы остров с плеч, если бы был уверен, что он никогда и не заработает. Теперь ты понимаешь, почему я хочу, чтоб Ринни держалась от него подальше?

— Ри…

Ему вдруг показалось, что канонир стал выше ростом, почти сравнявшись с ним самим. И взгляд у него сделался такой пристальный и тяжелый, что Дядюшка Крунч почти ощутил, как скрипит, проминаясь, твердая броня обшивки. Взгляд не легкомысленного паяца Габби, а какого-то другого человека, которого он, Дядюшка Крунч, все это время почему-то не замечал. Холодный, твердый, уверенный, этот взгляд делал невозможным любое возражение.

— У меня мало времени. Так что запоминай. Может, «Аргест» — выдумка, полный провал, ноль, пустое место, но это то пустое место, которое в силу своей природы образует вокруг себя много опасных течений, как глаз бури. Может, про него и знает всего несколько десятков человек во всем мире, но даже это непозволительно много. И чем сильнее Алая Шельма связана с ним, тем больше неприятностей она к себе притягивает. Поверь, Шму была лишь первой из них. Мне хочется ошибаться, но если Ринни не бросит поиски, могут быть и другие. Люди, на которых я… работал, очень не любят оставлять за собой болтающиеся концы. А твоя протеже невольно стала как раз таким концом. Все эти годы я делал все, от меня зависящее, чтоб там, — Габерон не глядя ткнул пальцем куда-то вверх, — решили, что она бесконечно далека от разгадки. Видит Роза, так оно и есть. Но рано или поздно про нее могут вспомнить — и тогда она поплатится чем-то более ценным, чем ее треуголка.

Дядюшка Крунч никогда не испытывал холода. Ветер, забиравшийся в щели между его доспехами, никогда не приносил ему беспокойства. Но сейчас ему вдруг захотелось поежиться, как ежатся небоходы на большой высоте, когда за пазуху им заползают холодные сквозняки и липкие клочья облаков.

— Ах ты скользкая макрель… И все это время молчал? Зная, что Ринриетта может быть в опасности?

Габерон сплюнул за борт. Дерзкий поступок для любого небохода, в другой момент Дядюшка Крунч жестоко отчитал бы его за неуважение к воздушному океану.

— Ей лучше ничего не знать про «Аргест». Ты ее знаешь…

Дядюшка Крунч хотел было возразить, но вместо этого склонил голову.

— Я ее знаю.

— У нее мятущаяся душа, слишком беспокойная, слишком… — Габерон поморщился, не найдя подходящего слова, — Ей нельзя связываться с «Аргестом», что бы тот из себя ни представлял. Пусть воображает себя пиратом, пусть гоняет наперегонки с ветрами по всему воздушному океану и задирает нос. Но с Восьмым Небом не нужно связываться. Не знаю, где оно находится, но точно знаю, что вокруг него определенно не происходит ничего хорошего. Капитанессе стоит…

— Полагаю, капитанесса сама решит, чем ей стоит заниматься.

Дядюшка Крунч окаменел, услышав этот голос. Вся смазка в суставах затвердела, отчего на миг он превратился в статую. Только статуи обыкновенно сохраняют благородную и возвышенную позу, он же должен был выглядеть довольно жалко, накренившийся и похожий на старую рухлядь. Габерон процедил сквозь зубы какое-то излишне цветистое формандское ругательство.

— Благодарю за интересный рассказ, господин канонир, — голос Ринриетты звенел от презрения, — Надеюсь, вы не рассчитываете, что он позволит вам задержаться на палубе моего корабля?

Габерон ухмыльнулся, возвращая привычное самообладание.

— Вот оно, женское двуличие, коварное, как самум. Ты объявила меня шпионом, но это не помешало тебе самой шпионить за мной при помощи гомункула?

— Извини, Габбс, — в шуршании «Малефакса» угадывались виноватые интонации, — Я подчиняюсь воле капитанессы и…

— Все в порядке, я не сержусь. Что ж, тайна перестала быть тайной, но, может, это и к лучшему. По крайней мере, я выиграл пару лишних минут.

— Почему ты так решил? — мрачно осведомился Дядюшка Крунч, с хрустом распрямляя спину.

— Я знаю женщин, старик, — Габерон подмигнул ему, — Ринни не отпустит нас, пока не выслушает историю до конца. Готов поспорить, она сейчас красна как рак.

— Двигайтесь к шлюпке, — отчеканил голос Ринриетты, подозрительно дрогнувший, — Я встречу вас там через две минуты.

У шлюпки они оказались почти одновременно. Ринриетта и не выглядела запыхавшейся, но Дядюшка Крунч знал, что ей пришлось бежать во весь опор, чтоб поспеть от самого квартердека. Несмотря на сбившееся дыхание, она все еще выглядела невозмутимой — и нарочно усиливала это впечатление, спокойно разгуливая вдоль борта с заложенными за спину руками.

Дядюшка Крунч вдруг ощутил незнакомую ему прежде горечь, похожую на осаднение масла в патрубках. Не может иначе. Будет играть даже на краю гибели, на краю катастрофы. Алая капитанская треуголка сидит на голове идеально ровно, китель наглухо застегнут на все пуговицы, руки за спиной. Все еще пытается доказать, что ничем не хуже своего деда. Глупая, наивная, самоуверенная рыбешка…

— Я хочу, чтоб ты выложил все, что еще знаешь про «Аргест», — произнесла она, пристально разглядывая Габерона.

Канонир осклабился, сунув руки за пояс.

— Как на счет сделки? Например, я открываю все карты, а ты принимаешь Шму и Корди обратно в команду?

Корди все еще стояла у борта, о чем-то разговаривая с Тренчем и едва ли что-то слышала. Глаза у нее были заплаканные, шляпа сбилась набок. Бортинженер осторожно держал ее за руку и что-то вполголоса говорил, что — Дядюшка Крунч не слышал за гулом ветра. Должно быть, что-то успокаивающее, потому что Корди вдруг едва заметно улыбнулась. «А ты ничего, рыба-инженер, — подумал Дядюшка Крунч ворчливо, — Не зря я тебя приметил. Жаль только, в этот раз в твоей котомке не сыщется ничего полезного…»

— Шму и Корди? — Алая Шельма усмехнулась, — За себя, значит, просить не будешь?

Габерон беспечно пожал плечами.

— Мне не впервые менять хозяев, как-нибудь обойдусь. Но их оставь. Они такого не заслужили. Особенно Шму.

Шму хныкала в шлюпке, пряча лицо в коленях. Но услышав слова Габерона, осторожно выглянула одним глазом. Глаз этот был широко открыт в немом изумлении и Дядюшка Крунч мог его понять. Наверно, за всю ее жизнь никто и никогда не просил за нее.

— Нет, — жестко ответила капитанесса, подкрепляя слова ударом сапога, — Я не торгуюсь с предателями. Выкладывай все, что знаешь, и убирайся вместе с ними. На этом корабле я — закон.

Габерон вздохнул. Дядюшка Крунч знал, что он и сам не верил в успех, просто, как и всякий небоход, предпочитал бороться до конца.

— Будь по-вашему, капитанесса, сэр. Что еще вы хотите знать про «Аргест»?

— Как он попал к моему деду?

— Хороший вопрос, — одобрил Габерон, — Даже страшно представить, сколько раз его задавали друг другу господа с золотыми лампасами за последние годы. Как обычный пират, пусть и величайший в своем роде, завладел самой таинственной и, вероятно, могущественной машиной Унии? Был здесь сговор или же только воля Розы Ветров?

— Прекрати фиглярствовать. Ты сказал, что «Аргест» так и не успели запустить.

Габерон кивнул.

— Это так — насколько мне известно. Повторюсь, известно мне немногое, а то, что известно, вполне может быть домыслом. В конце концов, я всего лишь мелкий шпион, небесная сошка… Ладно, к делу, — Габерон откашлялся, — Приблизительно семь с небольшим лет назад проект «Аргест» подошел к финальной черте. То есть, люди, которые им занимались, поняли, что настало время перевести его потенциал из безбрежного моря потенциальности в наш прагматичный и реальный мир.

— Дернуть за рычаг, — утвердительно произнесла капитанесса.

— Именно так. Что-то вроде пробного пуска, сродни ходовым испытаниям корабля перед зачислением его во флот. И здесь Уния столкнулась с непредвиденным затруднением. Ни Готланд, ни Формандская Республика, ни Каледония не горели желанием испытывать чертову штуковину на своих островах.

Алая Шельма нахмурилась.

— Почему?

— В этом есть резон, прелестная капитанесса, — вкрадчиво произнес «Малефакс», шурша парусами, — Полагаю, люди, ответственные за проект «Аргест», были знакомы с Теорией Большого Хлопка. Подозреваю, знакомы с ней и вы, поскольку она определенно входит в программу университета Аретьюзы.

Лицо Алой Шельмы неожиданно затуманилось.

— Теория Большого Хлопка? Ого. В таком случае, господа адмиралы либо самые большие перестраховщики во всем свете, либо и в самом деле ожидали многого от своего детища…

Дядюшка Крунч насупился. Всякое незнакомое слово внутренне раздражало его, словно незнакомый ветер или впервые встретившийся узел. И, видит Роза Ветров, за сегодняшний день и без того было сказано слишком много незнакомых слов…

— Что еще за большой хлопок? — сварливо осведомился он, крутя головой, — Никто не хочет просветить старого абордажного голема?

Алая Шельма досадливо дернула плечом.

— Ерунда, дядюшка. Всего лишь одна из теорий о происхождении мира. Не самая достоверная, к слову.

— Наша прелестная капитанесса собиралась сказать, что Теория Большого Хлопка — довольно интересная научная концепция, которая в ходу у ученых, — флегматично заметил «Малефакс», — Только и всего.

— И какое отношение она имеет к «Аргесту»?

— Видите ли, господин Крунч, эта теория предполагает, что мир наш был сотворен не волей Розы Ветров, а в ходе куда более… интересного процесса. А проще говоря, огромного катаклизма, который почти мгновенно перемешал все мироустройство круче любого шторма. Это было сродни взрывообразному распространению магической энергии, которое хлынуло во все стороны, навсегда изменив структуру материи. И многое другое.

Дядюшка Крунч попытался сосредоточиться, но тщетно, ему казалось, что сложные слова застревают где-то в окаменевших шестернях, забивают фильтры, клинят поршни…

— Неужто острова раньше выглядели иначе? — буркнул он.

— О да, — «Малефакс» явственно рассмеялся, — Дело в том, что Теория Большого Хлопка исходит из того, что никаких островов тогда, в стародавние времена, и вовсе не было. Точнее, были, но совершенно не в привычном нам виде. Они не парили в толще воздуха, а были объединены в… огромные литосферные образования, находящиеся там, где нынче разлито Марево.

— Что? — только и смог пробормотать Дядюшка Крунч, — Это как так?

Габерон хохотнул.

— Пожалуй, нашему старику будет сложно принять эту картину. Сазанья чешуя, даже мне непросто представить что-то подобное! Подумать только, острова, спаянные в единое целое — и вода. Невероятные массы воды, омывающие их со всех сторон. Совершенно безумная теория, но когда-то мы проходили ее вполне всерьез.

— Острова… вода… — Дядюшка Крунч беспомощно ворочал головой на скрипящей шее, пытаясь сообразить, уж не подшучивают ли над ним, — Какому головоногому могло такое представиться, хотел бы я знать?

Алая Шельма раздраженно махнула рукой.

— Неважно. Это всего лишь…

— Все изменилось со всплеском магической энергии, — Габерону, кажется, нетерпение капитанессы приносило искреннее удовольствие, — Этот всплеск разметал всю литосферу в том виде, в каком она была, превратив в облако осколков, которые позже, охлаждаясь и нагреваясь в воздушных течениях, стали островами. Этот же всплеск испарил всю огромную массу воды, выплеснув ее в небо вместе с обитателями.

Дядюшка Крунч удивился настолько, что даже подался вперед, не обращая внимания на лязганье колена:

— Где ты найдешь дурака, согласного обитать в воде?

— Говорят, когда-то там жила рыба, — Габерон ухмыльнулся, — Жуткая картина, верно? Где вода, там вечно ужасная сырость. То же самое, что жить а балластной цистерне. Так и представляю себе акулу, мающуюся ревматизмом…

— Попадись Восточному Хуракану такие выдумщики, он бы с них по три чешуи спустил, — проскрежетал Дядюшка Крунч, — У него в этом плане нрав был суровый…

— Словом, этот взрыв или всплеск разметал во вспышке магической энергии все сущее и знатно перемешал его, заодно выплеснув в мир частицы чар, которые блуждают в нем до сих пор. Ну а ветра — его блуждающие отголоски, — Габерон сделал вид, что зевает, — Как по мне, вполне забавная теория для неприхотливого слушателя, но в наше время сложно найти человека, который примет ее за чистую монету.

— Ей до сих пор находят подтверждения, — возразил «Малефакс», — Я слышал, окаменелые скелеты рыб, которые находят иногда в толще старых островов, свидетельствуют о том, что тысячи лет назад…

— Ну а Марево где было? — Дядюшка Крунч шикнул на гомункула, заставив его замолчать, — Если кругом была вода и… рыба, то где, позвольте спросить, было Марево?

— Нигде, — ответил Габерон, — Его тогда не было. Марево — это что-то вроде ядовитого осадка, который выпал после того, как в небесном океане соединились все хаотически мечущиеся в нем чары, все самое отравленное и тяжелое.

Кажется, Алая Шельма окончательно потеряла терпение.

— Ну и причем здесь «Аргест»? — резко спросила она.

— А при том, капитанесса, сэр, что его создатели сами слабо представляли силу своего детища. Они не хотели, чтоб оно стало вторым Большим Хлопком.

— Ты хочешь сказать, он действительно мог быть наделен такой мощью, чтоб сотрясти весь мир?

Габерон легким движением поднял бочонок с водой и отправил его на дно шлюпки.

— Возможно, наши далекие предки сами любили побаловаться с энергией, не всегда представляя себе катастрофические последствия ее всплеска. Как бы то ни было, ни одно из государств Унии так и не решилось проводить испытания в своем воздушном пространстве. Выход был найден до смешного простой. «Аргест» погрузили на борт новенького винджаммера и отправили в щучий угол, туда, где поменьше островов и случайных глаз. Винджаммер этот звался «Сибилум», но едва ли вам это что-то говорит.

Порыв налетевшего ветра едва не сорвал с головы капитанессы треуголку, но она, кажется, этого даже не заметила.

— Так вот оно что… — прошептала Алая Шельма, — Я понимаю. Вот как в этой истории появился мой дед.

— Отдаю должное вашей проницательности, капитанесса, сэр, — Габерон уложил возле борта связку канатов, придирчиво проверив плетение отполированным ногтем, — Чего уж точно не предполагали головоногие ученые, так это того, что в их проекте, который готовился без малого сорок лет, появится неучтенный фактор. Фактор под названием «Восточный Хуракан».

— Дальше! — приказала Алая Шельма, сузив глаза.

— Дальше не получится, — Габерон ухмыльнулся, — Потому что это конец истории. Все прочее скрыто густыми облаками и только воображение может дорисовать контуры. «Сибилум» пропал, как касатка языком слизала. Когда его след пропал из магического эфира, на поиски были высланы целый спасательный флот, но поиски результатов не принесли. Лишь в нижних слоях Марева разглядели что-то похожее на корпус «Сибилума». Это положило конец проекту «Аргест». Идею свернули до лучших времен — даже Уния не могла себе позволить сорок лет спускать огромные средства на подобные авантюры. Уполномоченной комиссией был сделан вывод о том, что в ходе испытаний «Аргест» погиб и уничтожил своих создателей. Что ж, не первая катастрофа в небесном океане. Кого-то по-быстрому наградили, с кого-то сорвали эполеты, кто-то тиснул в газете злой памфлет, обычная канцелярская история…

— Если никаких следов не было, с чего твои хозяева взяли, что мой дед причастен к похищению «Аргеста»?

— Ах да, — Габерон хлопнул себя по лбу, — У этой истории есть хвост. Так себе небольшой куцый хвостик… Спустя три или четыре года, когда даже на вершинах столичных островов стали забывать слово «Аргест», случилось презабавнейшее событие. На одном из отдаленных каледонийских островов обнаружили сумасшедшего оборванца в лохмотьях. Судя по всему, он в течение долгих месяцев странствовал по небесному океану безо всякого корабля, используя лишь стайку лещей, которых заарканил с помощью канатиков, сплетенных из собственной одежды. Пил из облаков, ел, что послала Роза, в общем, вел простую и безгрешную жизнь первобытных небоходов. Неудивительно, что к тому моменту, когда он оказался на твердой земле, слабо чего соображал, а спустя пару недель и вовсе отправился на Восьмое Небо.

— Но что-то рассказать он все-таки успел.

— О да. Правда, больше это напоминало горячечный бред, но в адмиралтействе нашлись люди, которые нашли этот бред занимательным. Если вкратце, этот сумасшедший считал себя членом экипажа «Воблы». Участником последнего рейса легендарного Восточного Хуракана. Он помнил «Сибилум» — насколько это возможно для безумца. Точнее, помнил небольшое суденышко, которое его капитан взял абордажем и выпотрошил перед тем, как пустить в Марево, но по некоторым приметам выходило, что оно чертовски смахивало на тот самый «Сибилум». Ну а дальше… — Габерон выжидающе обвел взглядом всех присутствующих, наслаждаясь их напряженным молчанием, — А дальше все стало еще интереснее. Потому что капитан Восточный Хуракан поступил не совсем так, как поступают пиратские капитаны, сорвавшие приличный куш. Он отогнал свой корабль в далекие южные широты, нашел остров побольше из числа тех, что лежат вдалеке от всех мыслимых ветров — и высадил там весь свой экипаж.

Дядюшка Крунч закашлялся, внутренности противно зазвенели.

— Старый капитан не был убийцей!

— Никто и не говорит про убийство, дядюшка. Он выбрал вполне комфортабельный остров, уж явно лучше того, что ожидает нас со Шму и Корди. И отчалил в неизвестном направлении. Все это мы знаем от того самого бедняги, который решил во что бы то ни стало добраться домой — и добрался, на свою беду. Все. Если желаете наградить старого доброго Габби за его историю, можете ссыпать серебро мне прямо в карман. Ну?

Алая Шельма попыталась поправить треуголку, но едва не сбила ее на палубу — пальцы ее сейчас двигались сами по себе.

— Значит, мой дед все-таки сделал это… — прошептала она, — Наложил лапы на самое большое сокровище Унии.

— Есть такая теория, — подтвердил Габерон, — Одна из многих, прошу заметить. Господа адмиралы из числа посвященных в проект «Аргест» долго не могли решить, насколько она правдоподобна. К тому моменту, когда она дошла до них, было уже поздно — Восточный Хуракан скончался от приступа жестокой тропической лихорадки, подцепленной им где-то в южных широтах. Как несложно было установить, единственная его собственность, баркентина «Вобла» перешла во владение внучки, некой мисс Уайлдбриз.

— Ты был среди них? — Алая Шельма окатила Габерона презрительным взглядом, — Бросился на поиски, значит, как мурена на свежее мясо?

— Ну что вы, — Габерон укоризненно покачал головой, — Мне еще далеко до адмиральских лампасов. Хотя, врать не буду, когда-то я считался недурным специалистом в… нашем ведомстве.

Капитанесса издала неприятный резкий смешок.

— И семь лет собирал информацию? Это не лучшим образом говорит о твоей квалификации, шпион.

Этот выпад совершенно не задел Габерона.

— Ну, я довольно быстро установил, что ты ничего не знаешь об «Аргесте», более того, даже не догадываешься о его существовании. По какой-то причине Восточный Хуракан не счел нужным посвятить тебя в секрет, ограничившись какой-то смутной загадкой про Восьмое Небо. Да, кстати, Уния тоже перевернула все вверх ногами, пытаясь нащупать к ней ключик. И, как ты догадываешься, тоже безрезультатно. Во всем небесном океане нет ничего такого, что можно было назвать Восьмым Небом. Вероятно, у твоего старика было странное чувство юмора.

Габерон замолчал, принявшись укладывать в лодку галеты и парусину. Дядюшка Крунч хотел было прийти ему на помощь, но поймал себя на том, что пошевелиться еще сложнее, чем обычно. Только в этот раз ему мешали не разбитые торсионы и не ржавчина.

— Значит, вы с Корди просто вынюхивали, что Ринриетте известно про сокровище?

Габерон беспечно кивнул.

— Ну да. Только, кажется, немного задержались на борту, да, корюшка?

Корди нерешительно кивнула, закусив губу.

— Угу.

— Кстати, если тебе будет интересно, о существовании друг друга мы не знали. Разные острова, разные ведомства, сама понимаешь… Но когда с год назад появилась Шму, стало ясно, что господам из адмиралтейства надоело тратить налоги на бесцельную, длящуюся годами, слежку. Проект «Аргест» надлежало окончательно сдать в архив. Думаю, именно поэтому они прислали сюда госпожу баронессу.

Шму вздрогнула еще до того, как все посмотрели на нее. Сейчас, сидя одиноко в шлюпке, она не выглядела убийцей, даже несмотря на зловещую униформу Сестер Пустоты из облегающей черной чешуи.

Шму беспомощно улыбнулась:

— Я не специально. Я не знала.

— Воля Розы Ветров, — Габерон развел руками, — И такое бывает в небесном океане.

— Но почему… — Алая Шельма с досадой пнула ни в чем не повинную мачту, — Почему мой дед не использовал его? Если «Аргест» — это и в самом деле невообразимая мощь, почему…

— Не знал, как, — предположил Габерон, одним плавным шагом переступая борт шлюпки, — Из пиратов редко получаются выдающиеся ученые, а «Аргест» мог быть сложной штукой. А может, он попросту испугался.

Дядюшка Крунч с грохотом ударил себя кулаком в литую грудь, породив тягучий, как из колокола, звон:

— Он не боялся ничего в небесном океане!

— Я не об этом, старик. Если Восточный Хуракан смог сообразить, что именно оказалось в его руках, тут немудрено струхнуть. То же самое, что набросить петлю на шею самого страшного урагана в небесном океане…

— Восточный Хуракан шел напролом сквозь любые грозовые фронты!

— В молодости — быть может. Но он был стар и болен, ему хватило рассудительности понять, с этой силой он может и не совладать. Кроить миры должны молодые, кому как не тебе понимать это. Гордись своим дедом, Ринни. Может, этот «Аргест» и пшик, никто не знает, но, в таком случае, это самый дорогой пшик из всех существовавших с момента появления ветра. Тебе стоило бы оценить такой подарок. Только, знаешь… На твоем месте я бы держался от этого подарка подальше. Не нравятся мне все эти воздушные завихрения, которые он образует вокруг себя… Ну, мы, кажется, готовы к отправлению, — Габерон залихватски повязал на лоб пестрый шелковый платок, — Эй, команда, прошу на борт! Корди, будь добра!

Корди выпустила руку Тренча и быстро, словно боялась передумать, запрыгнула в шлюпку. Шму еще крепче вцепилась в банку. Мистер Хнумр, недовольно засопев, попытался перебраться через борт следом за своей хозяйкой, Алой Шельме пришлось схватить его поперек мохнатого живота и удержать на месте, несмотря на протестующее ворчание.

Габерон легко сел на банку и помахал по очереди обоими веслами. В его сильных руках те выглядели легкими, как вязальные спицы. Теперь шлюпку удерживали лишь швартовочные канаты. Дядюшка Крунч осторожно покосился на Алую Шельму. Он сам не знал, что ожидает увидеть на ее лице. Раскаяние? Сожаление? Стыд?

Та не выглядела ни смущенной, ни подавленной. Возможно, опустошенной, как человек, переживший сильный шторм, но и только. Глаза, напоминавшие цветом темную бронзу, задумчиво наблюдали за тем, как шлюпку готовят к отправке. Что она чувствовала в этот момент? Дядюшка Крунч не знал этого, для него душа Алой Шельмы была закрыта, как душа человека закрыта для невыразительных глаз кружащего над мачтой ската.

— Ты не ушел, — внезапно обронила капитанесса, — Перестал отправлять свои тайные депеши, но не ушел, хотя твое задание кончилось. Что, перехотелось иметь собственный корабль?

Габерон помолчал, все еще делая вид, что привыкает к веслам.

— Нет, — ответил он, помедлив, — Не перехотелось. Но, как я уже говорил, от некоторых ветров нелегко отказаться, даже если они влекут тебя не туда, куда нужно. Прощай, Ринриетта. Корди, отдавай швартовы! Не будем утомлять нашу капитанессу долгими прощаниями. Тренч, приглядывай за ними! Кажется, ты остался единственным здравомыслящим человеком на борту. А теперь и единственным мужчина. Может, тебе откроется закрытая гавань легендарной Алой Шельмы. Ой, простите меня, капитанесса, сэр. Я совсем не это имел в виду! Шму, не хлюпай носом, нечего разводить в шлюпке сырость. Не скучай, Дядюшка Крунч. Я надеюсь, со временем Тренч научится тебя раздражать не хуже, чем я. А я многому его научил.

Сырная Ведьма взялась за узлы, но еще какое-то время не могла с ними совладать — пальцы у нее дрожали. И лишь когда она справилась со всеми, то набралась духу взглянуть на стоящих вдоль палубы «Воблы».

— Пока, Ринни! — она порывисто махнула им рукой, — Пока, Тренч! Пока, Дядюшка Крунч! Не забывайте про Мистера Хнумра! Не кормите его артишоками, он их не любит! И чешите животик хотя бы раз в день!

Шму не стала ничего кричать, но тоже быстро замахала рукой. Где-то на вантах испуганно и тревожно запричитал Мистер Хнумр, поняв, что сейчас произойдет. Пугаясь и сопя, вомбат стал карабкаться вниз, но, конечно, не мог успеть — слишком уж высоко забрался…

Дядюшка Крунч стоял неподвижно, наблюдая за тем, как с тихим треском распадаются узлы, не дающие шлюпке оторваться от бока «Воблы». Он чувствовал себя так, словно его собственные заклепки расходятся, сдаваясь под непомерным весом брони. Еще немного, и он просто рухнет со звоном на палубу, рассыпавшись на ржавые черепки…

Лицо Алой Шельмы заострилось и побледнело. Она выглядела как человек, сжимающий в руках штурвал идущего прямиком в бурю корабля.

— Прощайте, — сказала она чужим голосом, хрипловатым и отстраненным, — В этих краях много торговых ветров. Вас скоро подберут. Возвращайтесь в Унию. Займитесь чем-то, к чему лежит душа. В наше время глупо быть пиратом.

Алая Шельма развернулась на каблуках, оставив шлюпку колыхаться на одном канате, и двинулась в сторону юта. Дядюшка Крунч знал, что она ни разу не оглянется. Ветра иногда меняют направление, но никогда не возвращаются туда, откуда пришли. Такова их природа.

— Стойте!

Этот крик заставил ее остановиться, хоть и не сразу.

— Что такое, мистер Тренч? — спросила она холодно, — Едва ли мне сейчас нужен доклад о техническом состоянии корабля.

Тренч тяжело дышал. Так тяжело, как не дышал даже тогда, когда забрался по абордажному крюку на «Воблу» впервые, вспомнил Дядюшка Крунч, и лежал на палубе как дохлая камбала.

— Не доклад, — Тренч мотнул головой, — Кое-что другое. Сделка.

Тон его голоса заставил капитанессу развернуться.

— Я не хочу заключать с вами сделок, мистер Тренч, в чем бы они ни заключались.

— Пираты не заключают сделок с предателями? — кривая ухмылка Тренча выглядела нелепым подобием остро очерченной ледяной улыбки капитанессы, но она тоже умела приковывать внимание, — Но я-то не предатель. И условия вам понравятся.

— Что ты несешь? — нарочито грубовато поинтересовался Дядюшка Крунч, — Ты смеешь выдвигать капитану условия? Приди в себя! А то, если ты не заметил, шлюпка еще далеко не полна, свободное место там сыщется…

Пару месяцев назад это сработало бы. Но Тренч, который сейчас смотрел в глаза Алой Шельме, уже не был тем грязным, перепуганным и забитым мальчишкой, что они выловили тогда. Он стоял, широко расставив ноги, с опущенными в карманы руками, взъерошенный и насупившийся, с лихорадочно блестящими глазами и перепачканным в смазке лицом.

— Что ты хочешь?

— Чтоб вы вернули Корди, Шму и Габерона. Чтоб позволили им заниматься своими обязанностями. Чтоб снова включили в команду корабля.

Бровь Алой Шельмы мягко приподнялась.

— Слишком поздно, Тренч. Эти люди больше не являются членами Паточной Банды. Кроме того, сделка — это взаимовыгодный обмен. А я не думаю, что у тебя найдется, чем меня заинтересовать.

Сказано было веско, решительно, по-капитански. Слова, брошенные таким тоном, выбивают даже из самых дерзких матросов всю решительность, как шквальный порыв ветра. Но Тренч не опустил головы. Разглядывая бортинженера с высоты своего роста, Дядюшка Крунч не впервые вспомнил старую каледонийскую поговорку — в тихом ветре водится хищная рыбка…

— Я думаю, у меня есть кое-что, что вам понравится, — произнес Тренч с непонятной торжественностью в голосе, — У меня есть Восьмое Небо.

— Он рехнулся, Ринриетта, — буркнул Дядюшка Крунч еще до того, как сообразил, что именно было сказано, — Не слушай его. Ковырялся целый месяц со своей железякой, вот и выбился из ума. Не обращай внимания.

Алая Шельма стояла неподвижно, с застывшим лицом. Она не выглядела ни потрясенной, ни удивленной, ни сбитой с толку. Она выглядела как пустой парус, который вот-вот надует ветром. Только парус не грязно-белого цвета, привычного для кораблей Унии, а дымчато-алый, как горячий лепесток огня.

— Повтори, — тихо потребовала она, — Повтори, иначе я своими руками швырну тебя в Марево и плюну следом.

Это не испугало Тренча. Хотя, по мнению Дядюшки Крунча, было самое время испугаться. Таким тоном Ринриетта не говорила уже очень давно. А может, вообще ни разу не говорила на его памяти.

— Восьмое небо, — повторил Тренч немного подавлено, словно оглушенный собственной смелостью, — Я знаю, где оно. И могу сказать, если вы пощадите их.

Дядюшка Крунч видел, как подобралась Алая Шельма — точно хищник для быстрого рывка. Не следовало ему этого говорить, отрешенно подумал он, совсем не следовало… Сам того не подозревая, Тренч спустил пружину, которая взводилась долго, очень долго.

— Ты, никак вздумал шантажировать меня? — от того, каким тоном произнесла это Ринриетта, у него тревожно зазвенели внутренности, — Шантажировать своего капитана?

Тренч мотнул головой — и откуда только силы взялись под таким-то взглядом…

— Нет. Я хотел сказать еще утром. А потом вы… И… В общем, я не успел.

— Не надо, приятель, — Габерон сам взялся за швартовочный трос. Под его сильными пальцами узлы таяли сами собой, — Я понимаю, что ты задумал, но не стоит. Если ты выиграешь этим трюком пару дней или даже недель, этим ничего не исправить.

— Это не уловка, — твердо сказал Тренч, — Говорю же вам, я знаю.

— Да откуда тебе знать? — взорвался Дядюшка Крунч, да так, что заперхали внутри какие-то каучуковые сочленения, — Ты последние несколько недель вообще из каюты не показывался! Всю жизнь на своем острове проторчал! Что тебе знать о Восьмом Небе!

Он вспомнил, как Тренч вел себя утром в штурманской. По обыкновению молчал, катая по столу какую-то шестерню, в разговоре почти не участвовал и вовсе не походил на человека, нашедшего сказочное сокровище. Или оружие ужасающей магической мощи. И вот на тебе…

— У меня есть след, — Тренчу пришлось приложить недюжинное усилие, чтоб сохранить спокойствие перед лицом бледной от ярости капитанессы, — Быть может, это дрянной и бесполезный след, я не знаю. Я никогда раньше не искал сокровищ. Но, сдается мне, госпожа капитанесса, вам сейчас и такой пригодится.

Он едва не отшатнулся, когда Алая Шельма в несколько стремительных шагов оказалась перед его лицом. И пусть абордажная сабля осталась в ножнах, Дядюшка Крунч отчетливо разобрал грозный шелест стали о сталь. Только в этот раз этот звук был вплетен в ее голос.

— Ты не можешь знать, где Восьмое Небо. Мы искали его семь лет, слышишь? Потрошили облака, поднимались на сверхвысокие…

Тренч покачал головой.

— Все это время вы искали не там, где надо. Честно говоря, я и сам не знал, где надо, но так уж вышло, что я нашел подсказку.

На бледном лице капитанессы возникли быстро расширяющиеся алые пятна.

— Подсказку? Где? На этом корабле? Это было на нижних палубах, да?

— Не совсем. Это может выглядеть странно, но… — Тренч сунул руки в карманы плаща, — В общем, я расскажу все. Может, этот след куда-то да приведет. А если нет… Тогда швырните меня в шлюпку вслед за всеми.

Абордажная сабля выползла из ножен с леденящим душу скрежетом вместо мелодичного, похожего на отзвук ветра в парусах, шипения стали. Возможно, оттого, что капитанская рука ощутимо подрагивала.

— Это мой клад. Ты не смеешь прятать его от меня.

— Ринни, не горячись, — Габерон стал на удивление серьезен, — Вспомни, что я говорил. Почти наверняка никакого клада и нет. Тебе ли не знать, сколько глупых слухов крутится в воздушном океане!

— Клад есть, — отчеканила Алая Шельма, — «Аргест». Мой дед спрятал его, чтоб он не достался Унии. Завещал мне. И я хочу знать, где это чертово Восьмое Небо.

Тренч сглотнул. Лезвие абордажной сабли почти вплотную приблизилось к его тощей грязной шее. Он уже должен был чувствовать его холод.

— Сделка, — коротко сказал он, не отводя взгляда, — И я все выложу.

— Ты не посмеешь меня шантажировать! — прошипела Алая Шельма, надвигаясь, — Это мой клад! Мой! Я искала его!

Она покраснела, стремительно и ярко, щеки налились лихорадочным румянцем, о который, казалось, можно обжечься.

— Сделка, — Тренч не отступил ни на шаг, хоть и дрожал от напряжения.

— Ах так, снулый ерш… Ты знаешь, что ты находишься на пиратском корабле? Я капитан, а значит, я могу сделать с тобой что заблагорассудится! Например, вздернуть на рее! Или привязать к стеньге, позволив голодной рыбе обгладывать тебя!

— Сделка.

Дядюшка Крунч знал, как стремительно умеет двигаться Ринриетта. И как быстры могут быть ее выпады. Он не сомневался, что Алая Шельма успеет пронзить саблей горло бортинженера быстрее, чем кто бы то ни было на палубе сделает половину шага. А сейчас она еще и возбуждена была, как клокочущий вулкан.

— Ты выложишь мне все прямо сейчас. Иначе не получишь даже места в лодке. Клянусь именем Розы Ветров.

Могла и не клясться, все равно выглядело чрезвычайно убедительно. Но Тренч не собирался отводить взгляд, хоть и посерел от страха.

— Сделка.

Дядюшка Крунч ожидал бури. Бури, по сравнению с которой десятибалльный шторм покажется капризным прибрежным бризом. Ждал страшного. Если в крови Ринриетты, и так не в меру горячей, сохранилась хотя бы унция крови ее деда…

Внезапно Алая Шельма покачнулась, словно ее охватил приступ внезапной слабости. Дядюшка Крунч в секунду оказался рядом, позволил ей опереться о броневую пластину. Сабля в безвольно опустившейся руке бессмысленно царапала палубу. Дядюшка Крунч хотел было взять ее, но капитанесса, слабо улыбнувшись, сама вложила оружие в ножны.

— Ну ты и рыба, мистер Тренч, — пробормотала она еле слышно, — Теперь я понимаю, отчего тебя хотели казнить готландцы.

Тренч неуверенно улыбнулся. Его улыбка походила на улыбку висельника, помилованного прямо под висельной петлей, бледную и растерянную.

— Не поэтому, — серьезно сказал он, — Но когда-нибудь я расскажу.

Бортинженер и сам пошатывался, несмотря на полный штиль. Пожалуй, хвати у капитанессы выдержки еще секунд на двадцать, ему бы несдобровать. Но он выдержал на своих двоих. Дядюшка Крунч порадовался тому, что ему, единственному из присутствующих, не требуется прикрывать лицо, чтоб скрыть улыбку.

— Уговор? — хрипло спросил бортинженер, все еще с опаской глядя на капитанскую саблю, — По рукам?

— Уточню еще раз, — капитанесса вновь стала спокойной и рассудительной. Знать, отгорело что-то внутри, так бывает и у людей, — Ты знаешь, где «Аргест»?

— Про «Аргест» я ничего не знаю. Но я доподлинно знаю, о каком Восьмом Небе говорил Восточный Хуракан. Это все.

Алая Шельма разглядывала его добрых полминуты. Дядюшка Крунч не знал, о чем она думает. Сейчас даже румянец на капитанских щеках не мог служить подсказкой.

— Ты нечестно играешь, Тренч. Ты знал, что я не могу отказаться. Только не от этого.

— Знал, — согласился он, — Мне ничего не оставалось.

— Предпочитаешь договор в письменной форме? — Алая Шельма движением пальцем изобразила взмах пера, — Ты затеял крупную игру, в таких случаях неплохо подстраховаться, верно?

— Обойдусь и капитанским словом, — коротко ответил Тренч, чем заслужил улыбку Алой Шельмы.

— Все верно. Но знаешь, только дурак заключает договор с пиратом, так говорил мой дед. Кроме того, я ведь когда-то была законником — и не самым плохим. Мне ничего не стоит запутать такого, как ты, между строк и параграфов… Ладно, — капитанесса выпрямилась и подняла подбородок, — Шму, Габерон и Корди могут остаться на корабле. И… приступить к своим обычным обязанностям. Считайте это амнистией.

Корди и Шму еще непонимающе переглядывались, когда Дядюшка Крунч стальной рукой захватил швартовочный трос и взялся приматывать его обратно.

— Вылазьте, что ли, — буркнул он, — Прогулка откладывается.

Шму на подкашивающихся ногах выбралась обратно на палубу и, точно боясь, что капитанесса передумает, со всех ног бросилась к ближайшей мачте. Миг — и ее тоненькая фигурка уже виднелась на реях. Корди недоверчиво пощупала палубу ногой, точно это были зыбучие пески. Но даже она не смогла сдержать улыбки, когда на голову ей свалился Мистер Хнумр. Ведьминский кот был расстроен и не пытался этого скрыть — он возмущенно щелкал, шипел и посвистывал, жалуясь хозяйке на судьбу. Он был голоден. Он очень устал. Ему надоело бродить одному по кораблю. И уже целый час никто не чесал ему живот. Лишь взгромоздившись на плечи ведьмы, он умиротворенно засопел.

Последним шлюпку покинул Габерон. С таким видом, точно только что закончил прогулку по оранжерее и теперь раздумывает, как еще скоротать время до ужина.

— А ты не промах, приятель, — он подмигнул Тренчу, — Мало кто может похвастать тем, что торговался с пиратским капитаном и остался в живых. Благодарю. И вам спасибо, капитанесса, сэр.

В ответ на его напыщенный поклон капитанесса лишь скривилась.

— Это не значит, что вы прощены, Габби. Это значит, что я согласна терпеть вас на своем корабле еще какое-то время. Надеюсь, ты понимаешь разницу. А теперь соблаговолите назвать координаты, мистер Тренч.

— В этом нет необходимости, — Тренч устало улыбнулся, — Координаты не понадобятся.

Капитанесса ощутимо напряглась.

— Что это значит? Как мы будем искать Восьмое Небо без координат?

Вместо ответа Тренч запустил руку в карман плаща. Когда он ее вытащил, в кулаке его было что-то зажато. Дядюшка Крунч машинально определил, что предмет этот невелик, может, с два-три дюйма в длину. Но судя по тому, как торжественно Тренч протянул его капитанессе, в его пальцах мог оказаться и граненный бриллиант.

— Вот, — сказал бортинженер, разжимая кулак, — Вот ваше Восьмое Небо.

На его ладони лежала тусклая бронзовая шестерня.

Дядюшка Крунч сразу узнал эту шестерню — именно ее Тренч катал по столу утром в штурманской. Сейчас ему пришлось напрячь свои линзы настолько, насколько позволяли фокусировочные механизмы, чтоб разглядеть ее в деталях. Но даже пристальный осмотр мало что мог ему сказать. Шестерня была причудливых очертаний, без зубьев, но с насечками, в остальном же походила на любую другую. Просто кусок металла, отлитый в сложную форму. Внутри его собственного тела таких нашлось бы несколько дюжин. Разве что, не столь полированных и блестящих.

Алая Шельма не попыталась вновь достать саблю, что Дядюшка Крунч счел хорошим знаком. Но и понимания на ее лице не появилось.

— Что это? — сухо поинтересовалась она.

— Компас, — невозмутимо отозвался Тренч, — Именно он указал путь на Восьмое Небо. Сейчас я все объясню.

— И лучше бы тебе сделать это побыстрее.

Она не шутила. У Тренча, кажется, было совсем немного времени в запасе.

— Помните голема с «Барракуды»? — шестерня в его ловких пальцах сделала несколько стремительных переворотов.

— Хотела бы забыть, — призналась капитанесса сквозь зубы, — Но едва ли у Корди найдется для этого достаточно мощное зелье…

Тренч подкинул шестерню, с явственным удовольствием наблюдая за тем, как глаза всех собравшихся на палубах следуют за ней, точно примагниченные.

— Эта шестерня из потрохов того самого голема. Мне понадобилось три недели, чтобы достать ее. И еще столько же, чтоб понять, что это.

— Ты всегда разбираешь своих врагов на части? — осведомился Габерон, — В таком случае, пожалуй, не стоит становиться у тебя на пути…

Но Тренч сейчас был слишком серьезен, чтоб воспринимать легкомысленные шутки.

— Я делал это не из любопытства. Не для того, чтоб узнать, как он устроен. Это все из-за Готланда. Я не хотел, чтоб его втянули в войну.

— Дай угадаю, — Ринриетта с деланно пренебрежительным видом ковырнула ногтем в зубах, — Сейчас я снова что-то услышу про легендарную Леди Икс, так?

Тренч насупился.

— Это ее рук дело. Она натравила механическое чудовище на формандских небоходов. Я хотел лишь доказать, что голем собран не на готландских фабриках. Только поначалу у меня не очень-то это получалось. Я не находил никаких следов изготовителя. Ни заводских клейм, ни отметин, ни других обозначений. Это было… странно. Любые механизмы маркируются для облегчения работы, а тут не было вообще ничего.

— Ничего удивительного, — Габерон с выражением брезгливого любопытства погладил шестерню пальцем, — Если бы я производил этаких чудищ, я бы тоже не указывал на них обратный адрес — во избежание рекламаций… Извините, господин первый помощник.

Паяц. Дядюшка Крунч рыкнул на него, но сдержанно — не до того.

— Мы оба с ним — механические куклы. Только мне Роза Ветров дала разум, а ему — лишь слепое желание убивать. Так что родство с ним меня не беспокоит. Что было дальше, Тренч?

Он впервые назвал его по имени, а не рыбой-инженером. Тренч заметил это, благодарно кивнул.

— Мне пришлось разобрать его до основания. Гидравлические поршни, валы, передачи, торсионы, эксцентрики… Несколько тысяч запчастей, вплоть до крошечных, с ноготь размером. Честно говоря, я почти сдался. Хотел уже вышвырнуть все это за борт. Но вчера нашел то, на что сперва не обратил внимания, — бортинженер вновь с неуместной торжественностью продемонстрировал свое сокровище, — На ней ведь тоже нет надписей или клейм. Впрочем, самое главное обнаружил «Малефакс». Это его заслуга, не моя.

— Не скромничай, — мгновенно отозвался гомункул, — Не собираюсь претендовать на твои лавры. Наслаждайся ими, пока капитанесса не приказала порубить их для салата.

— «Малефакс»? — капитанесса впилась взглядом в пространство десятью дюймами выше макушки Тренча, — Так ты знал про эту находку? И про сделку мистера Тренча?

— О, прелестная капитанесса…

— Не юли, как угорь! — капитанский голос громыхнул металлом, и это была отнюдь не кровельная жесть, — Ты знал и не сказал мне ни слова?

«Малефакс» обреченно вздохнул.

— Это были всего лишь наши с Тренчем предположения. Я не рискнул делиться ими с вами, зная, как это важно для вас.

— Ты просто не хотел портить представление, — презрительно пробормотала Алая Шельма, — Наслаждался им из первого ряда. Черт подери, остался на этом корабле хоть кто-то, кому я могу доверять?

«Я» — хотел было сказать Дядюшка Крунч, но сдержался. Вместо этого он легко толкнул Тренча в плечо:

— Продолжай давай. Что там с этой шестеренкой?

— Я нашел ее в правом бедре голема. Сперва хотел бросить ее к прочим, но удержался. Уж больно необычная она какая-то.

— Отсутствие технического образования иногда мешает нашему бортинженеру связно излагать мысль, — промурлыкал «Малефакс», — Но это компенсируется его врожденной наблюдательностью. Деталь, которую он легкомысленно называет шестерней, носит название шевронного колеса. Обратите внимание, у нее насечки вместо выпирающих зубцов, это сделано для того, чтоб осевые силы двух таких колес взаимно компенсировались, позволяя конструкторам отказаться от установки громоздких валов на упорные подшипники…

Капитанесса не выразила ни восхищения, ни удивления.

— Мне ни к чему технические подробности, — обронила она, — Дальше, черт вас возьми!

Тренч почесал за ухом, тоже грязным и перепачканным копотью.

— Мне такие прежде не попадались, вот и удивился. Показал «Малефаксу», попросил поискать по каталогу. У него есть отличный каталог всяких механизмов…

— Полный инженерный каталог креплений и передач, — не удержался гомункул, — Одолжил по случаю у одного формандского коллеги. Более четырех тысяч разных узлов и деталей. Будь он не в магической форме, а на бумаге, занял бы всю судовую библиотеку!

Они говорили наперебой, как мальчишки, спешащие рассказать, как ограбили соседские рыбьи гнезда с икрой. При других обстоятельствах это выглядело бы забавно, но сейчас Дядюшка Крунч ощущал лишь сдавливающее гудящие потроха напряжение. Все, что носило на себе отпечаток «Аргеста» уже отчего-то казалось ему опасным, тревожным. Теперь и на Восьмом Небе словно лежал какой-то невидимый зловещий отпечаток…

— Там-то «Малефакс» и нашел эту шестерню, — не удержавшись, Тренч широко улыбнулся, где-то за их спинами тихо хихикнула Корди, — Прямо в каталоге. В разделе «Новейшие патентованные механизмы». С указанием записи в патентной книге и держателя прав. Знаете, на кого зарегистрирован патент? Скажи им, «Малефакс».

— Нет, — прошептала Алая Шельма, широко открыв глаза, — Не может быть. Это же не…

— Восьмое Небо — это не остров, — торжественно объявил «Малефакс», в полной мере насладившись всеобщим молчанием, — И не корабль. И не таинственный эшелон в небесном океане. Это торговая компания.

В наступившей тишине было отчетливо слышно, как где-то рядом, отрывисто шлепая во воздуху куцыми плавниками, пролетела какая-то большая рыбина.

— Сейчас сверюсь… Секунду… — «Малефакс» прочистил горло, которое совершенно в этом не нуждалось, — Ага, вот. Акционерное общество с совместным международным капиталом «Восьмое Небо», зарегистрировано в королевском реестре Каледонии примерно шестнадцать лет назад. Номера лицензий… номера расчетных счетов…

Первым рассмеялся Габерон. Потом фыркнула Корди. Дядюшка Крунч почувствовал, как поскрипывают его внутренности — смех рвался наружу изо всех щелей корпуса, точно раскаленный пар. Тяжелый, нервный смех, который хотелось высвободить, как застоявшийся в трюмах воздух.

— Акула под майонезом! — прогудел он, раскачиваясь, — А мы семь лет… Каждый корабль, каждый остров!.. Восьмое Небо! Ах, подлецы…

— Вы все это время искали не там, — спокойно заметил Тренч, буднично пряча шестеренку обратно в карман плаща, как реквизит, который уже сыграл свою роль и больше не потребуется в спектакле, — И вы и Уния. Восточный Хуракан был куда хитрее. Но вы все думали, что он старомодный пират и мог думать только о ветрах и кораблях…

Алая Шельма нахмурилась.

— След может быть ложным, — неохотно сказала она, — Вся ваша теория опирается на маленький кусок железа. Я не понаслышке знакома с патентным правом, но не уверена, что человек, создавший голема-убийцу, относился к нему со схожим уважением. Тот, кто убивает ничего не подозревающих людей и развязывает войны, волен попросту украсть чужое авторство.

— Эта шестерня произведена на фабрике, — убежденно возразил Тренч, — Большой современной фабрике. Равномерная закалка, превосходная шлифовка, центровка… Такую не сделать в мастерской на крошечном островке. А какая фабрика в Унии осмелится напрямую производить контрафакт?

— «Малефакс», а что скажешь ты?

— Всецело согласен с нашим бортинженером. Полагаю, этого гомункула создали на заводе «Восьмого Неба», но второпях забыли, что использовали в одном из сочленений мелкий механизм, который выпускался компанией исключительно для собственных нужд и соответственным образом защищен патентом. Это характерная черта всех сложных планов — в попытке уследить за основными ветрами, мы зачастую выпускаем из поля зрения второстепенные потоки…

Алая Шельма совершила несколько рассеянных шагов вдоль борта. Треуголка сползла на бок, обнажив неровный, наспех сделанный, пробор в волосах, но сейчас капитанесса едва ли это замечала.

— Компания, — пробормотала она словно в забытьи, — Я готова была схватиться с дюжиной корветов за дедушкина сокровище, а теперь вдруг выясняется, что мой противник — компания.

Габерон выпятил грудь, приняв подобие строевой стойки, вызвавшей у Дядюшки Крунча лишь презрительный смешок.

— Госпожа капитанесса, сэр! Раз уж наше отбытие задерживается, может ли мы расположиться в прежних каютах и приступить к выполнению своих обязанностей? Мне нужен отшелушивающий крем и пилка для ногтей…

— Приступайте, — пробормотала капитанесса, явно не расслышавшая ни слова, — Все… все свободны.

Радостно ухнув, Корди умчалась куда-то по трапу, стуча башмаками. На ее плечах с привычным безмятежным видом восседал Мистер Хнумр. Теперь он был спокоен. Все вернулось на круги своя, жизнь на баркентине вновь стала проста и понятна.

Дядюшка Крунч мог ему только позавидовать.

Постучаться в капитанскую каюту он осмелился лишь когда пробило шесть склянок и сгущавшийся за бортами «Воблы» вечер во всех отношениях превратился в густую, как бывает на нижних высотах, ночь. Определять время ему пришлось по внутреннему хронометру — рында «Воблы», поколебавшись, вместо положенных трех сдвоенных ударов небесталанно сыграла вступление к фривольной песенке «Не кори меня, пескарик» — верный признак того, что вахтенным ночной смены заступил старший канонир.

И все же Дядюшка Крунч колебался долгие полминуты, прежде чем осторожно прикоснуться полированными костяшками механического кулака к капитанской двери. Не из-за позднего часа — Ринриетта редко ложилась до шести склянок — скорее оттого, что из-за переборки доносились звуки, достаточно громкие для того, чтоб их мог разобрать даже подсевший слух голема. Но это были не рыдания и не свист сабли. Чей-то незнакомый, но вполне мелодичный голос глухо пел:

— Заходи, дядюшка, — раздалось из-за двери, — Я не сплю.

Повернувшись боком и тяжело сопя, Дядюшка Крунч вошел в капитанскую каюту.

Ничего необычного он там не обнаружил. Смятый китель свисал со стола, безжизненно протянув рукава, треуголка и вовсе валялась на полу. В углу дребезжал, немного заикаясь, патефон — к ночи набежал ветер с ост-оста и всякий раз, когда «Вобла» переваливалась с борта на борт, игла патефона соскакивала.

Дядюшка Крунч осторожно отключил сложный механизм. Капитанесса не возражала. Она восседала за письменным столом, откинувшись в кресле, причем две его ножки опасно балансировали в воздухе. Пожалуй, подуй из раскрытой двери неожиданный сквозняк, капитанесса с грохотом рухнула бы вместе с креслом.

Среди разбросанных карт, смятых записок, кусочков пастилы и раскрытых журналов Дядюшка Крунч обнаружил два подозрительных предмета — наполовину опустошенную бутыль вина и пустой стакан. Судя по тому, как кресло капитанессы сохраняло баланс, пьяна она не была, но Дядюшка Крунч ощутил смутное беспокойство.

— Если пьешь, то пей в кают-компании, — пробормотал он, пытаясь скрыть свое беспокойство за обычной напускной брюзгливостью, — Не то пойдешь по стопам деда. Я рассказывал, как на рейде Монтаньеса он как-то раз, высадив галлон рома, погнался за легендарным белым китом?.. Бросился вслед за ним, не разбирая ветров, всю команду три дня и три ночи на мачтах держал, с ног аж валились… А потом оказалось, что мчались не за белым китом, а за его собственными подштанниками, которые зацепились за кончик бушприта…

— Мой дед умел пить, — согласилась Ринриетта, — Умел драться, умел заговаривать ветра, умел жить, как пират… Как жаль, что мне не досталось ни единого из этих качеств. Я даже пить не умею.

Дядюшка Крунч пробормотал что-то неразборчивое. Он помнил, как Ринриетта, в первый месяц после того, как впервые ступила на палубу «Воблы», попыталась в подражание лихим пиратам выпить пинту формандского рома. Закончилось это катастрофой, не столь грандиозной, как кораблекрушение, но растянувшейся на целую ночь. Утром бледная и едва ворочающая языком капитанесса приказала ввести на борту сухой закон и слить весь ром в балластные цистерны. Еще одна попытка, предпринятая годом позже, наградила ее, благодаря Габерону, прозвищем Зеленая Шельма.

— Как ты себя чувствуешь, Ринриетта?

— Прекрасно, — саркастично отозвалась она, раскачиваясь в кресле, — Просто великолепно. Семь лет кефали под хвост… Семь лет бессмысленной возни, погонь, отчаянных поисков… А потом мальчишка достает какую-то шестеренку — и пожалуйста! Восьмое Небо вдруг стало близко, как никогда!

— Ринриетта…

— Компания! Как тебе это нравится? Нас, каледонийских законников, учили биться с компаниями. Дай мне пачку бумаги, полную чернильницу — и я разгромлю любую компанию быстрее, чем если бы пришлось палить по ней из сорока стволов сдвоенными зарядами! Но как поступают пиратские капитаны в таких случаях?

— Не разводи пары, — посоветовал Дядюшка Крунч, — Мы еще не знаем наверняка…

— Знаем. Это не может быть совпадением. Раз Восьмое Небо существует, значит, существует и клад Восточного Хуракана.

— Возможно, нам стоит еще раз хорошенько все взвесить, прежде чем бросаться с головой в поток неизвестного ветра…

— И ты напоминаешь мне про осторожность? Это ты все семь лет напоминал мне про сокровище, ты не давал опускать руки, даже когда они повисали сами собой. Ты рассказывал мне про подвиги деда, а теперь, ощутив запах Восьмого Неба, собираешься сдаться?

Дядюшке Крунчу захотелось схватить Ринриетту за ворот сорочки и вытащить на верхнюю палубу, чтоб резкий и прохладный ночной ветер остудил ей голову. Но он знал, что это не поможет.

— Твой дед был человеком старого уклада, — только и сказал он, — Не представляю, каким образом он мог столковаться с холеными хозяевами «Восьмого Неба», чьи шеи торчат из крахмальных воротничков. Он не доверил бы им и свечной огарок, куда аж «Аргест»!

— Дед не любил канцелярских крыс, это верно, — Алая Шельма тряхнула волосами, отчего едва не потеряла равновесие, стул опасно накренился, — Хотя, чего врать, я сама была одной из их стаи к тому моменту, когда встала за штурвал «Воблы».

— В моей памяти больше дыр, чем в рыбацкой сети, но этот день я помню до сих пор так, словно это было вчера.

Едва ли она хотела свести разговор к обмену ностальгическими воспоминаниями. Сейчас ее вел за собой другой ветер.

— Дед никогда не доверял писакам. Он был прожженным пиратом, легендой небесного океана. С какой бы стати ему отдавать «Восьмому Небу» сокровище?

Дядюшка Крунч мотнул головой. Раньше это получалось легко, голова мягко двигалась на шарнире, сейчас же даже это простое движение издало громкий отрывистый скрежет.

— Я не знаю, Ринриетта.

— Думаю, он и не отдавал, — Алая Шельма закинула руки за голову, разглядывая потолок капитанской каюты, как разглядывают небосвод в поисках путеводных звезд, — Его украли у него. Эти дельцы из «Восьмого Неба» обманом или угрозами вырвали у него «Аргест». Узнаю почерк корпоративных акул. Запомни, в небесном океане нет более алчного и наглого хищника, чем компания, чующая свою выгоду. Каким-то образом господа из «Восьмого Неба» прознали про «Аргест» — и нашли способ вытащить его из рук умирающего деда. Поэтому я намереваюсь немного укоротить эти руки — так, чтоб они более не цеплялись за посторонние предметы.

Алая Шельма вяло махнула в сторону абордажной сабли, брошенной посреди каюты подобно зонту или трости. Кажется, она уже немного нагрузилась, по крайней мере Дядюшка Крунч уловил в ее голосе непривычные нотки. Ну вот, словно всех предыдущих бед было мало…

— Твой дед, храни Роза Ветров его душу, сам был буйным рубакой, — обронил он медленно, — Но и он, перед тем, как выхватывать саблю, предпочитал сперва оценить противника. Мы же несемся в схватку на всех парусах почти вслепую.

— О, это ерунда, — отмахнулась Алая Шельма, — Мне уже известно все необходимое. По крайней мере, то, что есть в официальных источниках Унии. Все остальное мне выложат господа из «Восьмого Неба», причем будут торопиться, перебивая друг друга, и умолять меня дать им шанс.

— Ну и что же тебе известно?

Алая Шельма щелкнула пальцами.

— «Малефакс»?..

— Охотно, — прохладно-церемониальным тоном отозвался гомункул, словно пребывавший в облике типичного каледонийского дворецкого, вышколенного и невозмутимого, как статуя, — С вашего разрешения, прелестная капитанесса, я зачту сводку из королевского реестра коммерческих компаний Унии.

— Валяй. Расскажи ему.

— «Восьмое небо», акционерное общество под управлением смешанного капитала. Зарегистрировано в Каледонии шестнадцать лет назад. Имеет в собственности десять кораблей, по большей части чайные клипера и баркентины старой постройки. В штате числится около трехсот человек. Уставной капитал — восемьдесят тысяч…

— Я представлял себе что-то более внушительное, — пробормотал Дядюшка Крунч, пытаясь скрыть замешательство, — Кучка старых кораблей, триста душ экипажа и смехотворное количество денег за душой. Да у твоего деда одни рейтузы стоили двадцать тысяч! Чем они занимаются? Ищут на паях пиратские сокровища?

— Это бы все упростило, — заметила Алая Шельма с кислой миной, — Нет, дядюшка, они занимаются рыбьим кормом.

Он едва не поперхнулся — забавно, для этого сошло даже его луженое горло.

— Рыбий корм? Смеешься, Ринриетта? Люди, которые похитили у самого известного пирата воздушного океана его сокровище, побираются мотылем и дафнией?

Капитанесса раздраженно махнула рукой.

— Они не просеивают облака, они… Скажем так, они игроки на рынке рыбьего корма.

— Что это значит?

— Биржевые ловкачи, играющие на колебаниях курса. Что-то вроде щук.

— Скорее, мелких ершей, — бесцеремонно вставил «Малефакс», — Я проверил их годовой финансовый оборот, он не достигает и семнадцати тысяч. Да в Каледонийском Адмиралтействе больше тратят только на мел и папиросы! Активы также смехотворны. По меркам крупных коммерческих компаний, конечно.

— Они играют на колебаниях курса?.. — удивился Дядюшка Крунч, — Скажите, пожалуйста, какие ловкачи! Может, и мне теперь причитается по монете всякий раз, когда «Вобла» идет галсами?

— Речь не о курсе корабля, — Алая Шельма потянулась было к бутылке, но уронила руку на полпути, — Это ценные бумаги. Непросто будет сложно объяснить.

Дядюшка Крунч приосанился, едва не упершись головой в перекрытие.

— Уж про ценную-то бумагу можешь не объяснять, сам ученый. Я рассказывал тебе про случай, когда твоей дед срезал у торговой шхуны тонн пять сочной формансдкой сливы? А та возьми и окажись незрелой… Ну и тяжелый же выдался рейс! К гальюнам очередь выстраивалась длиннее, чем за дележкой наживы, а бумага поднялась в цене так, что за четвертушку две серебряные монеты давали! Я, может, и ржавый старик, но про ценную бумагу не меньше вашего знаю!

«Малефакс» громогласно расхохотался, Алая Шельма устало улыбнулась.

— Я лишь имела в виду, что эти господа не чета акулам из Ост-Вираатской Компании, которые бороздили небеса в твои времена. Те, по крайней мере, не гнушались пустить в дело пушки, когда выжимали все соки из периферийных островов… «Восьмое Небо» — плод других времен. Оно чаще пачкает бумагу чернилами, чем шпаги кровью.

Дядюшка Крунч сделал вид, что с трудом понимает, о чем она говорит. Иногда это помогало потянуть время, чтоб найти нужные слова, иногда — просто чтоб собраться с мыслями.

— Каждый следующий нерест слабее предыдущего, — проворчал он, — В списке любимых жидкостей Восточного Хуракана чернил не значилось… Только разъясни-ка мне одну вещь. Если у этих прохвостов из «Восьмого Неба» на руках оказался «Аргест», отчего они все еще занимаются рыбьим кормом, а не заставляют облака проливаться золотым дождем?

Алая Шельма развела руками — не самый простой жест для человека, балансирующего на задних ножках стула.

— Не знаю, — призналась она неохотно, — Хочется уповать на то, что они сами не знают, какое сокровище оказалось в их руках. Но в это я верю с трудом. Уж если выманили его у Восточного Хуракана, значит, знали, с чем имеют дело. Думаю, они просто не нашли способ заставить «Аргест» работать на себя. Наверняка эта штука посложнее музыкальной шкатулки, а?

— Пожалуй.

— Это неважно. Поверь, я-то подберу к нему ключик. Может, не за один день, может даже не за два, но…

— А ты уверена, что они безропотно передадут его наследнице Восточного Хуракана?

Вопрос был задан негромко, но Ринриетта вскочила из кресла, словно услышала боевой сигнал горна. Глаза ее горели мерцающим огнем, похожим на расплавленную медь, губы исказились в судорожной гримасе.

— Да! — с вызовом бросила она, выпячивая грудь, — Передадут! И если посмеют хотя бы заикнуться о своих притязаниях, познают весь гнев Алой Шельмы!

Она была хороша в этот миг, подумал Дядюшка Крунч. В одних лишь нижних панталонах и сорочке, с всклокоченными волосами, неверно стоящая на ногах, она все же выглядела впечатляюще. Как охваченный пламенем корабль в ночи, отстраненно решил он. Что-то такое же манящее и обжигающее одновременно. Наверно, у каждого человека внутри устроен котел, который кормится всем, что швырнут в топки. А вино и гнев, как и прежде, самое лучшее топливо…

— Что ты будешь делать с «Аргестом», Ринриетта? — спросил он негромко.

Голос предательски защелкал, заскрипел, как старые несмазанные часы, которые хрипло дышат перед каждым ударом.

— Пущу его в дело, — выдохнула она, не задумавшись, — Если то, что говорил Габерон правда… Тушеная макрель с ежевичным вареньем! Ты понимаешь, что это будет значить для нас, дядюшка?

— Новые хлопоты, — вздохнул он, — Я давно к этому привык. Что бы ни происходило в небесном океане, оно приносит новые хлопоты…

— Не в этот раз, — ее глаза сверкнули, — В этот раз оно принесет нам торжество. Я больше не буду парией, объектом для насмешек и шутом в треуголке. Обладая такой силой, я буду диктовать волю ветрам! Я заставлю Унию скулить от унижения и боли!

— Ринриетта…

— Она привыкла быть самым сильным хищником в океане? Что ж, я покажу ей, что в мире наступают другие времена. Времена, когда самый самоуверенный хищник получает по носу и трусливо прячется в нору! Я превращу ее бронированные дредноуты в конфетти! Я обрушу исполинские шторма на ее золоченые дворцы и береговые батареи! Напущу ураганы на ее поля!.. Только бы рассказы об «Аргесте» подтвердились… Я надеюсь, он не растерял свою силу за эти семь лет, потому что мне потребуется каждая ее кроха!

Она горела так ярко, что Дядюшка Крунч подавил желание отступить — даже сталь его корпуса здесь не была надежной защитой.

— Значит, ты выбрала ветер мести?

— Да! — хрипло произнесла она, стоя посреди каюты со сжатыми кулаками, — Я отомщу этому огромному не рассуждающему чудовищу с тысячей щупалец за деда.

— Твоего деда убила не Уния, Ринриетта. Его убила лихорадка.

— Нет, Уния! — он явственно расслышал скрип ее зубов, — Уния! Это она загнала его, как и прочих пиратов, в угол! Это она сломала их, как игрушечные кораблики, превратив в пережиток минувших эпох! Она выпила из них кровь! Время пришло, дядюшка. Может, это чудовище огромно и не наделено разумом, но уж боль-то я его чувствовать заставлю, вот увидишь…

— Великая Роза! — взмолился Дядюшка Крунч, — Тебе же не тринадцать лет, как Корди! Ты даже не знаешь, с какой силой мы связались, а уже норовишь пустить ее в бой! Это не игра с деревянными рыбками, Ринриетта! Это корабли, люди, острова… Это…

— Это война, — отчеканила она, — Да, я знаю.

Он попытался представить, как невыразительные стрелки на картах, изображающие движения флотов и направления главных ударов, обретают плоть, обращаясь штрихами в грандиозной картине разрушения, от которой содрогнется небо. Как небосвод гудит от множества идущих сомкнутыми порядками кораблей. Как в высоте распускаются, окутываясь мягким серым пухом, пороховые цветы. Как несутся вниз охваченные пламенем корабли — горящие щепки с трепещущими, объятыми огнем, парусами, а фигурки на них столь мелки, что только в подзорную трубу и разглядишь, что это люди. Внизу уже горят острова, над плодородными полями и жмущимися друг к другу домами ползут щупальца черного дыма, свиваясь в один причудливый, нечеловеческой кисти, узор. И только Марево довольно, жадно принимая щедрые подношения, его поверхность почти кипит, поглощая дерево, камень, металл, плоть…

— Твой дед не использовал силу «Аргеста», Ринриетта, — пробормотал Дядюшка Крунч растерянно, — Черт побери, мы даже не знаем, существует ли она, эта сила!

Алая Шельма рассмеялся, но смех у нее был злой и колючий.

— Могу тебя заверить, вполне существует. Я поняла это сразу, как только услышала рассказ Габерона. Доказательство у нас под носом, дядюшка. Мы спотыкались о него столько лет, но привыкли не замечать. Все это время мы просто не понимали его значение. Оглянись!

Дядюшка Крунч беспомощно заворочал головой на скрипящей шее, но не увидел ничего, кроме знакомых стен капитанской каюты, покрытых слоями старой краски.

— Ты…

— Корабль! — Алая Шельма торжествующе улыбнулась, — Наше старое корыто. «Вобла». Она — живое подтверждение того, что «Аргест» существует и он действительно силен. Неужели еще не догадался? Ее хаотическое магическое поле! Это след «Аргеста», который какое-то время хранился в ее трюме. Отпечаток божественной природы на грубой материи!

Дядюшка Крунч запнулся, пытаясь это осмыслить.

— Ты хочешь сказать, наша «Вобла» фонтанирует чарами не просто так?

— Разумеется, нет! Семь лет назад она соприкоснулась с «Аргестом», когда мой дед брал «Сибилум» на абордаж. Быть может, Восточный Хуракан не удержался от соблазна включить его, а может, мощь «Аргеста» такова, что даже в дремлющем состоянии он выплескивает из себя огромное количество магической энергии. Эта энергия пропитала корабль от бушприта до юта, как губку!

— Это ты хорошо придумала, — согласился он устало, — Но ты опять несешься сломя голову, ухватив за бороду самый быстрый ветер. Позволь напомнить, что такие маневры не ведут к добру.

Алая Шельма прищурилась.

— Разве следовать за ветром — не то, что наказала нам Роза Ветров? Я нашла свой, дядюшка. Я чувствую его. И я знаю, что он приведет меня к победе. После стольких лет поисков, после всех разочарований, сомнений, проклятий… Я иду за своим ветром.

Дядюшка Крунч кивнул. Он ощущал себя еще более разбитым, чем раньше. Так, как не чувствовал себя даже после побоища с кошмарами Шму, когда надежное прежде тело впервые подвело его, а стальной каркас, казалось, вот-вот развалится, как глиняная кукла.

— Роза учит нас подчиняться ветрам, но не нестись на них, подобно водоросли. Иногда приходится брать крутой бейдевинд, Ринриетта, и подставлять ветру скулу.

Алая Шельма отвернулась к окну. Демонстративно, словно его уже не было в каюте.

— Я приняла решение и намерена выполнить его. Ты семь лет был моим верным помощником, дядюшка, так оставайся им и сейчас. Видит Роза, в эту минуту мне нужны крепкие руки, а не голос совести.

— Я поклялся Восточному Хуракану, что буду твоим помощником, пока живу, — Дядюшка Крунч медленно, лязгая потяжелевшими ногами, повернулся к выходу, — И верен своей клятве. Я буду с тобой до самого конца, куда бы ни вел тебя твой беспокойный ветер.

Алая Шельма небрежно кивнула, не глядя на него.

— Хорошо. В таком случае, ты свободен. Можешь заступать на ночную вахту или… или делать что тебе заблагорассудится. Курс я уже задала.

Права нога тошнотворно заскрежетала в суставе, стоило ему сделать шаг, где-то под толстой броней взвыл гироскоп, силясь удержать равновесие большого тяжелого тела. Раньше ему не приходилось прикладывать столько усилий для столь простых действий. Или он просто не замечал этого?

— Доброй ночи, Ринриетта.

Алая Шельма молча наполнила стакан. Выходил он в тишине, не дождавшись ее ответа. Впервые.

Капитанесса поднялась на мостик последней. Дядюшка Крунч сразу заметил болезненную серость на ее лице, как и легкую дрожь рук. Алая Шельма походила на человека, которого целую неделю носило штормами по всему небесному океану, но со шкафута на квартердек поднялась решительно и быстро — точно там ее ждали не три одинокие фигуры, а выстроенная шеренгами армия со вскинутыми ружьями и блестящими касками.

— Ваше приказание выполнено! — звонким гвардейским басом доложил «Малефакс», — Вся команда собрана на мостике за исключением ведьмы и бортинженера!

Он даже изобразил сигнал боевого горна и звяканье штыков, но никто не обратил на это внимания. Возможно, подумалось Дядюшке Крунчу, даже бесплотный гомункул ощущал разлитую в воздухе напряженность, от которой прямо-таки разило предгрозовым озоном, только едва ли ее можно было разрядить дурацкой шуткой…

— О, госпожа главнокомандующий пожаловала, — Габерон был единственным, захватившим с собой стул. Развалившись на нем у самого борта и подставив свежевыбритое лицо потокам воздуха, он наблюдал за приближающейся Ринриеттой, — Вероятно, мы уже вступили в полосу военных действий, только посмотрите, каким противопушечным зигзагом движется наша капитанесса!

— Заткнись, Габби, — проворчала Алая Шельма, преодолевая последние ступени, — Ты восстановлен в звании главного канонира, но не думай, что все твои ошибки прощены и забыты.

— По крайней мере, одну ошибку я никогда не допускал, — флегматично отозвался тот, — Не смешивал вино с грогом. Серьезно, ты похожа на дохлую рыбу.

— По крайней мере, от меня не пахнет, как от дохлой рыбы. Твой одеколон, как обычно, не знает себе равных!

Дядюшка Крунч не участвовал в перепалке, предпочитая делать вид, что озабочен положением штурвала. В этом не было нужды, «Малефакс» надежно удерживал высоту корабля, он же занимался курсом. И, судя по тому, как стремительно под полными парусами шла «Вобла», курс этот был задан капитанессой вполне четко.

Шму примостилась на каком-то ящике и украдкой грызла ногти, с опаской поглядывая в сторону людей. Несмотря на нездоровую бледность и худобу, она уже не выглядела призраком, но вздрагивала от громких возгласов и мгновенно терялась, поймав на себе чей-то взгляд. Чувствовалось, что ей неуютно здесь, в окружении сосредоточенных взрослых людей, что она не хуже прочих ощущает это напряжение, разлитое в воздухе, похожее на ожидание боя и тревожащее душу. Несмотря на обтягивающую черную форму Сестер Пустоты, перетянутую множеством ремней, Шму не выглядела грозным ассассином, она выглядела человеком, совершенно лишним на капитанском мостике «Воблы».

Ей бы домой, на твердую землю, устало подумал Дядюшка Крунч, сковыривая пальцем чешуйку ржавчины с горжета. Таким, как она, нечего делать среди небоходов, таким нужна не путанная паутина ветров, а домашний уют, дом, прочно стоящий на земной тверди, любящий муж, дети… Что она найдет с Паточной Бандой, кроме неприятностей на свою вихрастую голову? Куда ее заведет обжигающий ветер Алой Шельмы?

Баронесса фон Шму, гроза карпов…

Почувствовав его взгляд, Шму поджала ноги и нахохлилась, словно пытаясь занимать в пространстве еще меньше места, чем обычно.

— Сколько у нас времени, «Малефакс»? — спросила Алая Шельма в пустоту.

— Около четырех-пяти дней, — тут же отозвался гомункул, — Мы идем на Западном Забияке, он норовист, но если схватить его за бороду, уже не сбросит…

— Хорошо, — Алая Шельма провела ладонью по лицу, стирая с него мелкую облачную морось, — Значит, есть время разработать план действий. Мне понадобитесь все вы.

— Не вижу Тренча и Корди, — Габерон оглянулся, — Только не говори, что они не вошли в наш оперативный штаб. Они Плохо себя вели? Не вымыли посуду?

Алая Шельма была слишком погружена в свои мысли, чтоб податься на этот выпад. Несмотря на следы болезненного похмелья, выглядела она сосредоточенно и строго — алый китель застегнут на все пуговицы, треуголка идеально ровно сидит на голове, сапоги до блеска смазаны рыбьим жиром. Тревожный знак, решил Дядюшка Крунч. Всякий раз, когда Ринриетта запиралась в себе, это означало, что ее внутренний огонь полыхает в замкнутом пространстве. И кто знает, в каком виде он прорвется наружу в этот раз…

— Тренч и Корди не будут принимать участия в нашем совете, — Алая Шельма не удостоила канонира взглядом, — Они слишком юны, чтоб участвовать в подобных операциях, и мне не хотелось бы подвергать их жизни опасности.

Габерон страдальчески скривился:

— Опасность? Вот уж без чего я бы точно мог обойтись. Ну и что за битва нас ждет?

— Битва при Эребусе, — без улыбки ответила капитанесса, — Но подозреваю, что это название вам ничего не говорит. «Малефакс», будь добр.

— Сию минуту.

Воздух над квартердеком осветился, заставив Шму отпрянуть. Но грохота не последовало. Вместо этого в нескольких футах от палубы возникли линии, похожие на растянутые в пустоте светящиеся нити. Сплетаясь друг с другом и петляя, они быстро изобразили незнакомый Дядюшке Крунчу абрис — россыпь островов непривычной формы, похожих на скорлупки разбившегося яйца. Один из островов выделялся — он был определенно больше прочих и походил на веретено неправильной формы или неровно обрезанный женский ноготь.

— Эребус, — торжественно провозгласил «Малефакс», — Обитаемый остров, находящийся в воздушном пространстве Каледонии. Высота верхней оконечности — четыре тысячи шестьсот футов. Приблизительно восемьсот футов в длину, четыреста сорок в поперечнике. Значительное количество осадочных пород с обильным содержанием кальцитов…

Габерон разглядывал остров с пренебрежением, как и полагается опытному небоходу.

— Если я должен быть чем-то впечатлен, намекни. Пока что я вижу лишь несуразно длинный кусок камня.

— Возможно, увидишь за ним нечто большее, если я скажу, что именно здесь располагается штаб-квартира «Восьмого Неба».

Дядюшке Крунчу показалось, что главный силовой вал, проходящий через его позвоночник, заскрипел, словно кто-то водрузил на него дополнительную нагрузку. Наверно, так и чувствуют себя дряхлые старики.

— Замечательно, Ринриетта, просто замечательно, — пропыхтел он, разглядывая неказистый контур острова, — А теперь будь добра разъяснить нам, что ты задумала.

Алая Шельма с достоинством остановилась напротив него, по обыкновению держа руки за спиной.

— Небольшие деловые переговоры, только и всего, — на ее лице появилось выражение, которые Дядюшка Крунч машинально оценил как мечтательное, — О, это обычное дело среди коммерческих компаний. Если все пойдет, как надо, мы быстро расстанемся, сохранив взаимное уважение. Если нет… Полагаю, бумагомарак из «Восьмого Неба» ждут не лучшие времена. Возможно даже, биржевой кризис трехлетней давности покажется им сущим пустяком.

— Ринриетта!

Она состроила презрительную гримасу.

— Обещаю, я не буду бомбардировать остров, дядюшка. Но не потому, что испытываю к похитителям моего сокровища пиетет. Просто не хочу повредить «Аргест», если они прячут его на Эребусе.

Дядюшка Крунч уже собирался осадить ее, но его опередил Габерон.

— Никак вы решили объявить войну целой компании, капитанесса, сэр? — осведомился он, серьезнея на глазах, — Не слишком ли поспешное решение?

— Если понадобится воевать за то, что принадлежит мне по праву, я буду воевать. Даже с канцелярскими крысами. Да и что они мне сделают? Обрушат курс мотыля?

Габерон медленно поднялся со стула и сделал несколько шагов вдоль борта.

— Может, эти ребята и зарабатывают на жизнь порчей бумаги, да только не стоит воспринимать их как мелкий сор. Слабы они или нет, но им удалось отнять «Аргест» у твоего деда, а тот уж точно не был безропотным трусом.

— Беру сторону главного канонира, — деловито сообщил «Малефакс», — «Восьмое Небо» — не та сила, с которой позволительно заигрывать или опрометчиво себя вести. Думаю, мы все помним «Барракуду» и «Линдру». Компания, способная выставить современного боевого голема и не меньше дюжины метких стрелков, едва ли может считаться беззубой. Уже не говоря о том, что в ее планы, по всей видимости, входило спровоцировать внутреннюю войну в Унии.

При упоминании «Линдры» Ринриетта немного зарделась, но последний аккорд заставил ее заметно помрачнеть.

— Это верно, — признала она неохотно, — За «Восьмым Небом» определенно кроется сила. Сила непонятная сама по себе и непонятно, на что направленная, но явно зловещая. Мы до сих пор не знаем, на что она рассчитывает, планомерно пытаясь столкнуть лбами Формандию и Готланд…

— На то же, на что и ты, — в этот раз Дядюшка Крунч не позволил своему голосу задребезжать, — На то, что Уния порвет саму себя в череде внутренних склок, а когда пыль осядет, окажется, что во всем небесном океане не осталось силы, способной противостоять «Аргесту». И его новым хозяевам.

Алая Шельма склонила голову набок, внимательно слушая. Вспышки злости не последовало — за прошедшую ночь ее кипящий металл ее ярости был отлит в подходящую форму и остыл, превратившись в холодное отточенное лезвие.

— Ты прав. Но это не объясняет, отчего они ждали долгих семь лет, прежде чем привести в действие свой план. Неужели терпеливо ждали, когда объявятся наследники Восточного Хуракана?

— Возможно, попросту не могли привести «Аргест» в действие, — без особой уверенности предположил гомункул, — Аппарат такой сложности не так-то прост в освоении…

— К черту. Не время гадать, — Алая Шельма махнула в воздухе рукой, словно стирая алой перчаткой все возражения и доводы, — У нас будет возможность спросить обо всем этом хозяев «Восьмого Неба» через пять-шесть дней, когда мы пришвартуемся к Эребусу.

— Повелительница мира, сэр, один вопрос, — Габерон изящно поднял вверх два пальца, словно просил предоставить ему место на трибуне Формандского Адмиралтейства, — Послышалось ли мне или «Малефакс» назвал Эребус каледонийским островом?

«Малефакс» опередил капитанессу с ответом.

— Совершенно верно, господин канонир. Данный остров находится в глубине воздушного пространства Каледонии. Приблизительно в трехстах пятидесяти милях от южной границы, если нужна точность.

— Терпеть не могу каледонийское небо, — Габерон капризно выпятил губы, — Сплошной кисель! Облака, облака, облака — кучевые, перистые, слоисто-кучевые, слоисто-дождевые… Не понимаю, как можно жить в такой сырости. Капитанесса, это правда, что в ваших родных краях достаточно открыть рот, чтоб туда тут же заползло облако?..

За беззаботной болтовней Габерона Дядюшка Крунч ощутил растущую напряженность. Кажется, канонир тоже пытался понять, сколь серьезно настроена Алая Шельма.

— Но ведь каледонийскую границу охраняют… — неожиданно выпалила Шму из-за его спины, — Как нам добраться до острова?

От собственной дерзости она испугалась, но, сделав над собой усилие, не прыгнула на мачту. Лишь попыталась спрятаться за скрывающими лицо нечесаными волосами. Дядюшка Крунч лишь головой покачал. Превращается в человека, одобрительно подумал он, смелеет на глазах. Если так пойдет и дальше, уже не хлопнется в обморок, если кто-то окликнет ее посреди палубы…

— Госпожа баронесса, несомненно, права, — невозмутимо заметил Габерон, — Воздушное пространство Каледонии охраняется со всей тщательностью. Если на периферии Готланда или Формандии еще можно кормиться, соваться вглубь Каледонии — верная смерть. Не успеем мы пройти две мили, как нас вцепятся каледонийские патрули, а пара подошедших фрегатов мгновенно отправит в Марево!

— В нас не будут стрелять, — спокойно произнесла Алая Шельма. Судя по блуждающей улыбке на лице, она явно приготовила какой-то ход и заранее смаковала его, — «Малефакс»! Помнишь, как ты спас нас под Тренто три года назад?

— Еще бы не помнить, — отозвался гомункул, — Вы про тот памятный случай, когда мы заблудились в облаках и внезапно вывалились на три сторожевика?

— Да, про тот самый. И они, вместо того, чтоб взять нас на прицел, прошли мимо, даже не шевельнув носом.

— О. Давно известно, насколько латинийские корабли славятся своей скоростью, настолько латинийские гомункулы известны своей непроходимой глупостью, — благодушно заметил «Малефакс», — Мне не составило труда убедить их в том, что мы никакая не баркентина, а тихий китобой под нейтральным флагом.

— Будь у меня борода, в тот день она стала бы седой! — недовольно проскрипел Дядюшка Крунч, — Если бы кого-нибудь их них небоходов угораздило взять в руки подзорную трубу и увидеть наш флаг…

— В наше время люди охотнее доверяют чарам, чем собственным глазами, дядюшка. Я думаю, этот трюк поможет нам еще раз. Что скажешь, «Малефакс»?

— Не знаю, — гомункул заколебался, — Одно дело — провести пару латинийских остолопов, другое — вторгаться глубоко в пределы Каледонии. Это значит, нам придется миновать десятки населенных островов, при этом всюду выдавая себя за другой корабль. Рискованная игра, сродни прогулке по канату. Если я где-то ошибусь и в нас выявят самозванцев, островные батареи Каледонии не оставят нам и тени шанса.

— В этот раз мы подготовимся, — пообещала капитанесса, — Поднимем на мачте какую-нибудь нейтральную тряпку, может, соорудим пару фальшивых мачт, закрасим название… Мало ли в окрестностях Каледонии болтается старых кораблей? Со стороны мы вполне сойдем за какую-нибудь лохань, везущую груз земляных орехов.

— Нам надо опасаться не только каледонийцев, — напомнил Габерон, — Есть одно слово, которое может здорово испортить и этот блестящий план и настроение капитанессы. Это слово — Урко.

Алая Шельма закусила губу. Увлекшись планами, она, как обычно, забыла про защиту — и пропустила выпад канонира.

— Чертовы апперы…

— Ты ведь помнишь, что господин Зебастьян Урко все еще рассчитывает встретиться с тобой?

— Не только со мной, — оскалилась капитанесса, — А со всеми нами, если на то пошло!

— Это в природе апперов, — вздохнул гомункул, — Многие считают, что апперы неоправданно много внимания уделяют своей репутации, а их представления о чести зачастую гипертрофированы…

— В данном случае я вполне могу их понять, — заявил Габерон, — Мы уничтожили имущество апперов на несколько миллионов. Даже на наших высотах это веский повод смазать пистолеты.

Алая Шельма резко развернулась к нему на каблуках:

— Мерзавец вздумал использовать «Воблу» для перевозки контрабанды! И, если ты помнишь, перевозил он не цукаты и не почтовые марки! Мы все могли погибнуть!

— Ничего не могу на это возразить. Вот только едва ли это скажется должным образом на гроссбухе господина Урко, куда ему пришлось занести убыль своих драгоценных бочек. Если то, что я слышал об апперах, правда…

— Боюсь, в этой части слухи не лгут, — «Малефакс» задумчиво потрепал парус, разгладив складки, — Апперы необычайно злопамятны. Последние две недели я не раз и не два натыкался на сообщения других гомункулов об апперах, которые что-то ожесточенно ищут как раз в нашем пространстве. Не хотелось бы омрачать эту минуту, но, кажется, мы все догадываемся, что. Хвала Розе, их поски пока не увенчались успехом.

— Розе? — возмущенно пропыхтел Дядюшка Крунч, упирая лапы в бока, — Апперы не вынюхали нас только потому, что все эти две недели я заставляю «Воблу» ползать над самым Маревом, а апперы слишком брезгливы, чтоб соваться на нижние высоты. Для них опускаться ниже пяти тысяч — то же самое, что плескаться в выгребной яме…

— Едва ли мы сможем ползать на сверхнизких, как камбала, всю оставшуюся жизнь, — безрадостно заметил Габерон, — Как по мне, не очень захватывающая перспектива.

Глаза капитанессы полыхнули огнем, на миг осветившись — точно пушечные порты.

— Только до тех пор, пока мы не вернем себе «Аргест»! — пообещала она зловещим тоном, — После чего господин Зебастьян Урко сам не рад будет встрече.

Дядюшка Крунч испустил протяжный скрипучий вздох, похожий на гул пара в прохудившемся трубопроводе.

— Икру считают после нереста, Ринриетта. Что мы будем делать, когда окажемся на Эребусе? Ты ведь не думаешь, что господа из «Восьмого Неба» растелят к твоему визиту ковровую дорожку и вручат «Аргест», перевязанный лентами?

— Не беспокойся, мы не станем сломя голову бросаться в схватку, дядюшка. Может, во мне и течет кровь Восточного Хуракана, но планы я строю на холодную голову. Мы не станем сразу раскрывать карты. Высадимся на острове под каким-нибудь выдуманным предлогом. Например… например, представимся торговыми агентами, такая публика должна часто гостить на Эребусе.

Дядюшка Крунч озадаченно погладил рукой то метсо, где у людей располагался подбородок, а у него самого — основание шлема.

— И кого ты определила к себе в свиту?

— Габби и Шму. Этого будет достаточно.

Ассассин мгновенно втянула голову в плечи.

— Я… мне… Мне обязательно туда идти? — пробормотала она, косясь на капитанессу, — Я имею в виду, мне немножко… не по себе.

— Извини, Шму, но мне потребуется и твоя компания. Не хочу соваться на вражескую территорию без хорошего прикрытия. Торговцы всегда беспринципны, а господа из «Восьмого Неба» уже не раз доказали, что своим коварством мало отличаются от пираний. Дядюшка Крунч, Тренч и Корди остаются на «Вобле».

Дядюшка Крунч сжал кулаки так, что зазвенели пластины.

— Чумной ветер! Я? Мне болтаться в облаках, пока ты рискуешь головой? Ни за что! Прикажи разобрать меня на запчасти, но я иду с тобой!

— Ты — старший помощник. Никому другому я не доверю «Воблу».

— В таком случае можешь разжаловать меня до простого матроса! — Дядюшка Крунч навис над капитанессой всем своим огромным телом, — Вспомни, что случилось в предыдущий раз, когда ты вздумала отказаться от моей помощи!

— Мне нужен надежный… — кажется, Ринриетта чуть не произнесла «человек», но вовремя спохватилась, — член экипажа здесь, наверху. Если дело пойдет плохо, «Вобле», быть может, придется спешно спасать нас с Эребуса или прикрывать огнем орудий.

— Командовать кораблем может и «Малефакс». Но на земле прикрывать тебя буду я!

Капитанесса испустила усталый вздох.

— Подумай сам, дядюшка, твое присутствие мгновенно погубит всю нашу неказистую маскировку. Или, по-твоему, представители торговой компании путешествуют в обществе абордажного голема?

Дядюшка Крунч осекся. Он забыл о том, что все это время учитывала Ринриетта, еще один признак ржавчины в старых рассохшихся мозгах. Нигде в Унии больше не используются абордажные голему, стоит ему сунуться хотя бы на причал, как на Эребусе воцарится паника.

«Или они просто вызовут старьевщика», — мрачно подумал он.

— Возможно, я знаю, как обеспечить нашему почтенному Дядюшке Крунчу войти в свиту прелестной капитанессы, — «Малефакс» задумчиво потеребил шкаторины, — Разумеется, абордажные големы — жуткий анахронизм, но что вы скажете о грузовых?..

На квартердеке установилась неуверенная тишина.

— Грузовые големы еще встречаются на островах Унии, — осторожно заметил Габерон, — Таскают в доках тюки и ящики. Но ты, позволь заметить, не грузовой голем. Уж проще спутать китовую акулу с макрелью…

— Значит, стану им! — решительно заявил Дядюшка Крунч, — Тренч поможет мне с маскировкой. Поставим обычные грузовые захваты вместо моих абордажных, снимем немного старого железа, прикрутим кожух… Уж если Габерона можно принять за мужчину, я тем более сойду за грузового голема!

Габерон презрительно фыркнул, но капитанесса о чем-то напряженно размышляла.

— Возможно, ты и прав, — наконец признала она, — Если хорошенько загримировать тебя, сойдешь за механического носильщика. Габерон наденет свой лучший костюм и будет смотреться как беспутный гуляка, Шму и подавно не выглядит человеком, способным представлять опасность.

Шму неуверенно улыбнулась.

— Госпожа капитанесса… — пробормотала она, пряча по привычке глаза, — Я не уверена, что… Одним словом, я немножко…

— Боишься?

— Да, — она с облегчением кивнула, — Кроме того, я немножко… изменилась с недавних пор. Это из-за Пустоты. Я… Мне… Я теперь не такая быстрая и не такая сильная. Я боюсь, что…

К большому облегчению Шму слово взял «Малефакс», бесцеремонно и решительно, в своей обычной манере.

— Наша ассассин хочет пояснить, что ее силы уже не те, что раньше, прелестная капитанесса. К сожалению, отказ от пагубных сил Пустоты кроме несомненных достоинств имеет и недостатки.

— Я знаю, Шму, — мягко сказала Алая Шельма, — И не прошу тебя делать то, что тебе не под силу. Если все пойдет как надо, тебе не придется даже сдувать пыль с кулаков.

— Интересно, как ты себе это представляешь? — Габерон мечтательно зажмурился, глядя на солнце, — «Здравствуйте, господа, я внучка Восточного Хуракана, а вы случайно захватили то, что принадлежит мне. Будьте добры, прикажите погрузить «Аргест» в трюм моего корабля и не вяжите слишком много узлов, когда станете его паковать» — так, что ли?

— Решим по обстановке, — сдержанно ответила она, — В конце концов, Эребус скорее похож на провинциальную канцелярию, а не на склад оружия. Вчетвером мы быстро поставим тамошних клерков на место. А если нет… Что ж, вариант с бомбардировкой острова не стоит откладывать насовсем. В общем, считайте, что Роза самолично раздала нам карты. Если все пойдет по плану, через пару месяцев любой из вас сможет стать капитаном своего собственного пиратского корабля! Черт возьми, да что корабля, целой пиратской эскадры!

— Чур, я буду именоваться пират-адмиралом! — Габерон широко ухмыльнулся, — Закажу себе роскошную шляпу с трехцветными перьями! Или нет, лучше сделай меня губернатором какого-нибудь большого острова на средней высоте, где растут оливки и инжир…

— Сможешь стать хоть верховным пугалом, — Алая Шельма прищурилась, — И обхаживать прелестных пейзанок до конца своих дней. Если все пойдет согласно плану, через неделю мы все станем самыми известными пиратами за все время существования неба!

— А если нет? — тихо спросила Шму.

Алая Шельма вздернула подбородок.

— Значит останемся до конца времен Паточной Бандой.

Время в пути летело быстрее, чем обычно. Но с каждой милей, которую преодолевала «Вобла», устремившись на север, Дядюшка Крунч ловил себя на мысли, что стремительный бег корабля не радует его, как прежде. Где-то внутри между слоями старой патины и брони словно возникла новая деталь, не предусмотренная его конструкцией, и деталь эта изо дня в день увеличивалась, отчего передаточным механизмам и поршням оставалось все меньше места для работы.

Люди называют подобное чувство тревогой. Чтобы загнать его поглубже, Дядюшка Крунч делал все то, что положено делать старшему помощнику, а иногда и значительно сверх того. Лично перебрал запасы парусины, отбраковав негодные куски. Учинил настоящую ревизию рангоуту, заставляя Шму осматривать каждый дюйм стеньг и рей, отчего ассассин под конец едва держалась на ногах. Без конца утомлял «Малефакса», заставляя его раз за разом пересчитывать курс с учетом всех второстепенных ветров.

Ошибок не было. «Вобла» работала как старые часы с поистершимся, но все еще надежным механизмом, и даже короткие вспышки магии не могли нарушить заведенного на борту порядка. От этого чувство тревоги отчего-то становилось еще сильнее. Отчаявшись обнаружить его причину, Дядюшка Крунч разложил вокруг себя уцелевшие карты ветров и взялся за навигацию, хотя в этом не было нужды. Сейчас ему надо было занять себя хоть чем-нибудь.

Западный Забияка донес их почти до самой южной границы Каледонии, но затем резко заворачивал в сторону и снижал высоту — в Каледонии для него, жителя южных широт, было слишком прохладно. «Вобла» легко распрощалась с ним, чтоб нащупать пульсирующую жилу Пьяного Танцора, который с весной делался непредсказуемым и хаотичным, но сейчас вел себя на редкость благоразумно. Спустя триста миль «Вобла» покинет и его, чтоб оседлать Трех Бойких Карасей, чья сплетенная из нескольких потоков струя умчит корабль далеко на север. Уже у самого Эребуса придется выбирать, какому ветру довериться — Сонной Бесс или Бродяге-Посвистуну. Сонная Бесс не отличается ни силой, ни норовом, зато дует на нижних высотах, что понравится капитанессе — не придется лишний раз мозолить глаза апперам. Посвистун же взимет плату за свою скорость, заставив их сделать лишнюю сотню к востоку…

Приготовления к собственному преображению заняли у Дядюшки Крунча совсем немного времени. Тренч, не первый месяц смазывавший голему скрипящие шарниры и перебирающий тяги, оказался превосходным помощником. Из старого хлама, найденного в недрах «Воблы» он в пару дней соорудил подобие рыцарского снаряжения, которое крепилось поверх его собственного корпуса, делая его еще более громоздким и неуклюжим. Навесные куски подкрашенного кровельного железа скрыли хищные обводы брони, фальшивые радиаторные решетки и кожух водяного охлаждения придали еще больше внешней неуклюжести, а торчащие во все стороны патрубки окончательно сделали похожим на те бездумные куски металла, что с упорством заводных механизмов таскают ящики в доках Унии.

Труднее всего было отказаться от рук. Вместо острых абордажных захватов, которыми Дядюшка Крунч управлялся с удивительной ловкостью, орудуя секстантом или подзорной трубой, пришлось установить простейшие хватательные конечности, смахивающие на увеличенные во много раз щипцы. Ни своей силой, ни ловкостью они не могли соперничать с тем, к чему привык голем, так что два последних дня Дядюшка Крунч провел в еще более мрачном расположении духа, беспрерывно ворча и меряя верхнюю палубу баркентины огромными шагами.

«Не рви шестерни, — говорил он сам себе иной раз, устав от выматывающего, как затяжной шторм, беспокойства, — Ринриетта, быть может, излишне горяча, но голова у нее ясная. И Роза, как будто, в кои-то веки нам благоволит…»

Последнее было правдой — в чужом для нее небе Унии «Вобла» шла удивительно спокойно, не встречая ни малейшего сопротивления. Развивающийся на грот-мачте фальшивый флаг, куда менее броский, чем алое полотнище с двумя рыбами, не привлекал ни малейшего внимания прочих судов — при виде баркентины никто не торопился спешно покинуть эшелон или сменить ветер. Грузные торговые шхуны беспечно барражировали неподалеку, точно сонные сытые рыбы, даже не догадываясь, что двигаются почти вплотную к опасному хищнику.

Границу Каледонии они прошли без остановки, точно та в самом деле была лишь призрачной линией на карте, а не грозной невидимой стеной. Сидящая на грот-марсе Корди долго не могла оторвать глаз от тяжелых монолитных мониторов, чьи многотонные корпуса безмятежно пачкали небо дымом из великого множества труб. Сегодня эти грозные хищники, ощетинившиеся стволами, не обращали на «Воблу» ни малейшего внимания. Несмотря на это, экипаж баркентины вздохнул с облегчением лишь после того, как грозные силуэты каледонийских кораблей растворились в облаках. Облаков этих делалось все больше и больше с каждой пройденной милей. Похожие на разрозненные комки манной каши, они постепенно сгущались, объединяясь в огромные пуховые громады, столь большие, что «Вобла» на их фоне казалась соринкой, влекомой ветром.

— Нас даже не остановили! — ликовала Корди, прыгая по грот-марсу, — Молодец, «Малефакс»!

Истая каледонийка, она с удовольствием вдыхала влажный воздух родных палестин, не находя в облачном месиве ничего необычного.

— Разумеется, пропустили, — самодовольно заметил «Малефакс», — С какой стати им нас не пропускать, если мы — торговый бриг «Чавыча», везущий груз трепангов?

— Ты так просто это сделал?

— Острова Каледонии не очень-то плодородны, они зависимы от импортных поставок. Каждый день границу пересекают десятки кораблей, везущие тысячи тонн груза. Проверять каждый корабль — не справишься за всю жизнь. Что до каледонийских гомункулов, они не очень-то поумнели за последнее время.

— Значит, ты провел их? — ведьма заливисто рассмеялась, заложив развевающиеся хвосты за уши, — Провел самых современных гомункулов Каледонии, как слепых бычков?

— И это было не самой простой работой, смею заметить, — саркастичный голос гомункула немного потеплел, — Гомункулы береговой охраны куда современнее меня, у них иной, более совершенный, узор чар. Их магические контуры работают необычайно слаженно, а уж по части математических расчетов любой из них даст мне огромную фору. Будь мы кораблями, я бы выглядел дряхлой шаландой на фоне сверкающих клипперов.

— Но ты обошел их, разве не так?

— Ты небоход и должна знать, что скорость не всегда определяется площадью паруса, — нравоучительно заметил «Малефакс», — Здесь играет роль и то, как ты управляешься с ветром, как маневрируешь. Тот, кто умеет ловко хватать галсы, всегда окажется впереди, это подтвердит тебе Дядюшка Крунч.

— Разве в магическом эфире дует ветер?

— Нет, юная ведьма, это иносказание. Я имел в виду, что в схватке с другими гомункулами использую не вычислительный потенциал, а… всякого рода уловки. Современные гомункулы обладают невероятными способностями по части вычислений, они делают по сотне арифметических операций в секунду, забывая старое правило небоходов, появившееся задолго до их рождения — чем больше ветра в твоих парусах, тем меньше ты замечаешь вокруг себя. Увлеченные своими вычислениями, они совершенно упускают из виду огрехи после пятого знака за запятой, не обращают внимания на крошечные логические нестыковки в расчетах, самоуверенно делают допущения в тонкой семантике и, чаще всего, не успевают даже трепыхнуться, когда старая шаланда вроде меня берет их на абордаж!

— А они не могут тебя обсчитать?

— Многие пытались, но, как видишь, остались в дураках, — «Малефакс» самодовольно усмехнулся, спугнув мелкую рыбешку, вившуюся у мачт, — Мой узор чар несколько… отличается от типового. То ли создававшие меня ведьмы были не в духе и работали спустя рукава, то ли просто досадная погрешность, не берусь судить. В этом есть свои неудобства, но есть и достоинства.

— Так из-за этого ты бракованный? — Корди вдруг ойкнула, — Извини, «Малефакс». Просто Ринни рассказывала, что на базаре тебя продавали как бракованного.

От смеха «Малефакса» паруса под марсом зашуршали, словно об них терлось огромное невидимое животное. Мистер Хнумр с подозрением покосился на них, фыркнул и перевернулся на другой бок.

— Пожалуй, что только бракованный гомункул и смог бы управлять «Воблой». Так что можно сказать, мы нашли друг друга.

— Эй, на мачте! — Дядюшка Крунч погрозил Корди кулаком, — Вы двое, хватит болтать! Или используйте внутреннюю связь, мало ли кто полощет уши!

Первой остров заметила Корди. С раннего утра она засела в «вороньем гнезде» на верхушке мачты, чтоб ни в коем случае не пропустить его появление, и теперь изо всех сил размахивала руками:

— Земля! Земля! Ринни, земля! Эребус на горизонте!

Капитанесса сдержанно кивнула ей. Сейчас, накануне решающей схватки, она выглядела не как пират, предвкушающий битву, а как адмирал, хладнокровно наблюдающий за рекогносцировкой своего флота.

Дядюшка Крунч, не выдержав, сам взялся за подзорную трубу, несмотря на то, что приближающийся Эребус за прошедшие пять дней он, благодаря «Малефаксу», изучил в мелочах, вплоть до последней трещинки и неровности. Корить гомункула было не за что, воочию остров выглядел именно так, как и в магической проекции: вытянутая длинная рыбина, совершенно невзрачная на вид. Ни густой растительности, ни крупных доков, ни береговых укреплений — взгляд скользил по острову так, словно тот был смазан китовым жиром, не в силах за что-нибудь зацепиться.

На его северной оконечности виднелась постройка, громоздкое сооружение старомодного стиля, напоминающее безвкусный губернаторский дворец прошлого века — монументальная колоннада, открытые террасы, высокие окна… Дядюшка Крунч ощутил разочарование. Не так должна выглядеть цитадель беспощадного хищника, намеревающегося подчинить себе весь мир. Только не в обрамлении чахлых зарослей гибискуса, не с ржавыми водосточными трубами…

Остров был настолько непримечателен, что Дядюшка Крунч едва подавил желание запросить подробную карту — не напутал ли «Малефакс» с курсом?..

— Чем дышит этот кусок камня? — громко спросила капитанесса.

— Скукой, — отозвался «Малефакс», которого, кажется, успела заразить бесшабашная веселость ведьмы, — Не регистрирую никакого движения в радиусе восьмидесяти миль от острова. Даже ветра дуют здесь вполсилы, словно им лень работать…

— Я говорю про корабли.

— Никаких кораблей, ни на острове, ни на подходах.

— Береговая артиллерия?

— Не обнаружено, — доложил «Малефакс», поколебавшись, — Или же превосходно замаскирована.

— Здесь нет пушек, — Габерон завладел второй подзорной трубой и впился в нее, — Да и домик явно не тянет на крепость. Если хочешь знать мое мнение, «Вобла» здесь достойных противников не найдет. Это сонное захолустье, где пиратов не видели лет триста.

Судя по лицу капитанессы, эти новости не принесли ей явного облегчения.

— В таком случае они держатся подозрительно беспечно, как для владельцев самого драгоценного сокровища в мире, — обронила она, глядя на проявляющийся из густой завесы облаков Эребус, — Что ж, в этом есть свой резон. Никому и в голову не придет, что на подобном острове можно прятать нечто столь значимое и опасное, как «Аргест». «Малефакс», ты уже прощупал магический фон?

— Еще несколько часов назад, прелестная капитанесса. Ничего необычного. По крайней мере, ничего такого, что могло бы сойти за наличие «Аргеста». Я уже вышел на контакт с гомункулом острова, — «Малефакс» ухмыльнулся, — В наше время они встречаются не только на кораблях.

— И что он?

— Судя по всему, его зовут «Барбатос». Старательный малый, но, как и все каледонийские гомункулы, слишком самоуверен. Я смогу завязать его узлом, как только вы прикажете, но пока предпочитаю не проявлять себя. Пусть видит лишь то, что хочет видеть — «Чавычу» с грузом трепангов.

— Все верно, — одобрила капитанесса, — Сейчас мы не должны вызывать подозрений. Но как только мы высадимся, он в полной твоей власти. Выпотроши его до самого трюма! Возможно, в его памяти хранятся данные обо всех кораблях, что швартовались здесь, грузовые декларации, сообщения — это все мне нужно!

— Будет исполнено! — гомункул разве что не щелкнул каблуками, — Задам ему по первое число. Кстати, он как раз запрашивает наш курс. Прикажете игнорировать?

Алая Шельма положила руки на штурвал. Она выглядела собранной и готовой к бою, глаза обманчиво мягко мерцали.

— Нет. Мы достаточно долго молчали. Запроси сеанс связи с островом по магическому каналу. Но только с человеком. Дальше говорить буду я.

«Малефакс» замолчал и молчал долгое время, никак не меньше минуты. Дядюшке Крунчу не хотелось представлять, что сейчас творится в окружающем «Воблу» магическом поле, как два гомункула, парящих в эфире, обмениваются сложными командами, разобрать которые не способно самое чуткое человеческое ухо, совершают сложные маневры подобно двум кораблям, ведут друг друга…

— Говорит дежурный Эребуса, — незнакомый мужской голос прозвучал на капитанском мостике столь ясно, словно говоривший невидимкой замер в двух шагах от капитанессы. Шму испуганно ойкнула, — Назовите свой корабль и курс следования.

— Торговый бриг «Чавыча», — недрогнувшим голосом ответила Алая Шельма, — Следуем курсом норд-норд-ост, имея намерение пришвартоваться к острову. Начали маневр по сбросу высоты, мой гомункул передаст расчетную глиссаду[143].

— Как вы сказали? «Чавыча»? Я не вижу в журнале записи…

— Ее нет. Наш визит не был запланирован заранее.

Дядюшка Крунч почти увидел, как хмурится ее собеседник.

— Извините, «Чавыча», я думал, вам известно про то, что Эребус — частное владение, право на которое закреплено в реестре Каледонии. Согласно установленным правилам, вы не можете пришвартоваться без предварительного уведомления. Будьте добры занять высоту три тысячи футов и не подходить к острову ближе чем на четыре кабельтова[144]. Срок карантина составит двое полных суток. Если вы…

— У меня нет на это времени, — решительно возразила капитанесса, — У меня на борту срочный груз для «Восьмого Неба», четыре дня в трюме превратят его в помои. Прошу немедленной швартовки.

— Какой еще груз?

— Пять тонн скоропортящегося трубочника и восемь тонн розового криля высшего сорта.

«Малефакс» со всей тщательностью передал смущенное хмыканье служащего.

— Вероятно, здесь какая-то ошибка, — поколебавшись, ответил тот, — Компания «Восьмое Небо» не занимается… м-м-ммм… такими вещами.

— Вы занимаетесь рыбьим кормом?

— Совершенно верно. Но лишь в области ценных бумаг. У нас тут нет фабрики или чего-то в этом…

— Знаю, черт вас возьми! Я — представитель торгового дома «Толстолобик и сыновья», мой груз предназначен для обеспечения каледонийских облигаций внутреннего займа. Я хочу, чтоб представитель «Восьмого Неба» лично проконтролировал качество товара. Это крайне важная юридическая процедура.

— Извините, ничего не могу поделать.

— Нет, можете. Вы можете позвать старшего. Того, кто полномочен представлять интересы вашей компании на острове.

— Боюсь, это будет нарушением действующих протоколов связи.

— В таком случае, вы боитесь не того, чего следовало бы, — Алая Шельма впилась взглядом в приближающийся остров, — Потому что если вы не сделаете этого достаточно быстро, восемь тонн изысканного розового криля высшего сорта похоронят вашу резиденцию на корню.

Хороший тон, мысленно одобрил Дядюшка Крунч. Перед тем, кто овладел в должной мере капитанским голосом, выстраиваются и небоходы и сухопутные крысы. Ринриетта, благодаря его усилиям, этим голосом овладела в должной мере.

Диспетчер Эребуса заколебался, это было слышно по его неровному дыханию.

— Оставайтесь на линии. Возможно, я смогу… Я имею в виду, может полномочный представитель компании сможет…

Он пропал из эфира мгновенно, точно Роза просто стерла его из небесного океана, небрежно дунув. Вместо него на капитанском мостике «Воблы» зазвучал совсем другой голос, женский, глубокий и мелодичный:

— Прием, «Чавыча». Чего вы хотите? Почему не известили заранее о посещении?

Голос этот был незнаком Дядюшке Крунчу, но он увидел, как бледнеет Алая Шельма. И как вытягиваются лица Тренча и Габерона. Все трое были похожи на людей, услышавших Музыку Марева. Корди широко открыла глаза — она была наблюдательнее старого голема и поняла все еще раньше.

— Это она? — громким шепотом спросила ведьма, обоими руками сжимая непослушные хвосты, — Это Леди Икс, да?

— Да, — бесцветным голосом произнес Тренч, сам похожий на призрака, — Это она.

Канонир безотчетно схватил его за руку, так сильно, что бортинженер зашипел от боли.

— Она? Она? Она ведь, да? Я всегда запоминаю женские голоса… Она! Роза Ветров, Ринни, это она! Чертова сука, погубившая «Барракуду» и команду «Линдры». Она там, внизу! Ринни, разреши я дам сперва залп по их резиденции! Положу прямо по фасаду…

— Заткнись! — рыкнул на него Дядюшка Крунч, — Успеешь.

Канонир быстро взял себя в руки, лишь глаза нехорошо засветились. Алой Шельме потребовалось для этого больше времени. Но когда она заговорила, Дядюшка Крунч с гордостью подумал о том, что голос капитанессы звучит совершенно бесстрастно.

— Эребус, прием. Говорит «Чавыча». Прошу срочной швартовки для переговоров с руководством компании. Имею информацию чрезвычайной важности.

— Что за информация, «Чавыча»?

Дядюшка Крунч не сразу понял, что в голосе женщины казалось Габерону неправильным — даже теперь, после многих лет службы на «Вобле», многие модуляции человеческого голоса были ему непонятны, акценты он и вовсе почти не разбирал. Человек, создававший абордажному голему уши, полагал, что слышать ему придется лишь хриплую ругань команд да грохот выстрелов.

Но чем больше Дядюшка Крунч слушал голос Леди Икс, тем больше понимал Габерона. Странный голос. Вполне человеческий, женский, принадлежащий, надо думать, еще не старой особе, лет, может, около тридцати-сорока. Несмотря на огрехи магической связи, он звучал разборчиво и четко, голем мог разобрать каждую букву. И все же что-то смутило его. Это было похоже на фальшь в шорохе ветра. Какое-то тонкое искажение, которое не под силу распознать даже наметанному уху. Судя по мучительной гримасе на лице Габерона, в этот момент он размышлял о том же.

— Розовый криль подождет. Есть вещи и поважнее, — Ринриетта нарочно помедлила, глядя в пустоту перед собой, — Например, «Аргест».

— Не поняла, «Чавыча», — в голосе Леди Икс не возникло ни беспокойства, ни злости, — Повторите.

— Я говорю — «Аргест». «Аргест». Вам это слово знакомо?

— Я вас не понимаю, «Чавыча». Что это такое?

— А вы не знаете?

В голосе Леди Икс появился недружелюбный холодок.

— Нет, и не собираюсь гадать. Назовите цель своего визита или измените курс.

Дядюшка Крунч представил себе ее — ослепительной опасной красоты женщина, восседающая в богато украшенном кресле, презрительный и вместе с тем обжигающий холодом взгляд, белоснежная кожа, блуждающая на губах легкая улыбка. Не женщина, а предвестник катастрофы, гибельный ветер, зарождающийся в верхних слоях неба.

Ринриетта коротко усмехнулась

— Ах, так, рыбешка решила поиграть с нами? Что ж, она дождется подходящего ветра… Может, вам знакомо имя Восточного Хуракана?

Леди Икс размышляла не очень долго — капитанесса успела лишь раз поправить треуголку.

— Это… Это старый пират, кажется. Хозяйничал в южных широтах. Но ведь он, кажется, мертв?

— Он оставил наследников, — ровным тоном произнесла Алая Шельма, — Которые хотят с вами встретиться.

Леди Икс пренебрежительно рассмеялась. И несмотря на то, что смех ее был мелодичен, все присутствующие на мостике рефлекторно напряглись.

— Как представитель «Восьмого Неба» сообщаю вам, что компания не вела никаких дел с мистером… Хураканом. Если вам угодно подать имущественную претензию по какому-либо поводу, воспользуйтесь магической или воздушной почтой. А у меня нет времени разыгрывать комедию. «Чавыча», отбой…

Дядюшка Крунч знал, что в следующий миг раздастся щелчок — и магическая связь разорвется. Это значило, что у Алой Шельмы было лишь полсекунды в запасе. Совсем недостаточно времени для того, чтоб произнести многократно отрепетированные ею в каюте реплики. Может, хватит лишь на одно слово, и то…

— Дюпле, — отрывисто выдохнула Алая Шельма в пустоту.

Судя по тому, что щелчка все не было, она нашла подходящее слово. Единственный выстрел угодил прямиком в цель.

— Что? — в голосе Леди Икс послышалось вежливое недоумение, — Что это значит?

— Дюпле, — повторила капитанесса спокойнее, — Это остров между Формандией и Готландом. Весьма милое местечко, разве нет?

— Кажется, какое-то захолустье. Не понимаю, что вы имеете в виду, и с какой целью задаете столь странные вопросы, но вам это не поможет.

Габерон украдкой показал капитанессе большой палец. Дядюшка Крунч в этот раз сам понял, что тот имеет в виду — в холодном голосе Леди Икс явственно прорезалось беспокойство.

Она знала. Еще бы. Это она, сыграв на слабости формандского капитана, заставила канонерку прийти на помощь гибнущему судну. Это она заставила кровожадное чудовище, разработанное инженерами «Восьмого Неба», наброситься на безоружных небоходов. Это она распорядилась хладнокровно перебить экипаж королевской яхты несколькими неделями позже. Не человек — чудовище в человеческом обличье. Чудовище столь же таинственное и зловещее, как само Марево.

— Может, вам знаком корабль под названием «Линдра»? — Алая Шельма облизала губы, произнося это слово, словно те мгновенно пересохли.

Леди Икс молчала. Молчала так долго, что Дядюшка Крунч уже собрался было окликнуть «Малефакса» и узнать, нет ли проблем со связью.

Но канал не был оборван.

— Я поняла, — медленно и тягуче произнесла Леди Икс, от ее идеального и вместе с тем фальшивого выговора Габерон скривился, как от зубной боли, — Кажется, вам действительно стоит переговорить с руководством компании. Я распоряжусь, чтоб вашему кораблю дали разрешение на незамедлительную швартовку. Нужна ли лоция?

— Справимся сами, — Алая Шельма заложила руки за спину, обретая привычную уверенность, — С кем именно нам выпадет возможность поговорить? Предупреждаю, меня не устраивают младшие клерки и деловоды. С кем я буду иметь дело?

— С оперативным управляющим компании мистером Роузберри.

— Этот мистер Роузберри сможет ответить на все мои вопросы? Предупреждаю, их у меня много.

Леди Икс издала короткий смешок.

— Полагаю, сможет. Швартуйтесь, я прикажу, чтоб вас пропустили внутрь. Отбой, «Чавыча».

Немелодичный щелчок отбоя отчего-то вызвал у Дядюшки Крунча облегчение. Словно от «Воблы» отцепился тянущий ее вниз плотоядный спрут.

— Какого дьявола ты помянула «Аргест», Ринриетта? — громыхнул он, нарочно не сдерживаясь, отчасти оттого, что панцирь изнутри раскалился от ярости, отчасти — для того, чтоб разогнать неуютную тишину, окутавшую мостик, — Я думал, ты собралась играть тонко! И это твоя тонкая игра, с порога проболтаться о самом главном?!

— Пришлось импровизировать, — Алая Шельма дернула плечом, — И, как видишь, не напрасно.

— Напрасно! Ты же предупредила их! Что, если они прямо сейчас поднимут тревогу?

Алая Шельма демонстративно подняла подзорную трубу и с полминуты разглядывала остров. Дядюшке Крунчу не требовалась увеличительная мощь дополнительной оптики, чтобы разглядеть полное отсутствие оживления на острове. Как и час назад, Эребус представлял собой невыразительный кусок скалы, дрейфующий в небесном океане, облака плыли над ним густым платком, не потревоженные ни пушечными залпами, ни сигнальными огнями.

— Даже если они захотят дать отпор, не думаю, что у них будет возможность, — хладнокровно обронила Алая Шельма, — Мы застали хищника в его голове. Здесь, в центре Каледонии, он не может держать ни абордажных големов, ни военных кораблей. Здесь он уязвим, именно поэтому мы ударили именно сюда. Кроме того, не похоже, чтоб упоминание «Аргеста» сильно испугало ее.

— Полагаю, не испугало вовсе, — вставил «Малефакс», — Во время разговора я тщательно контролировал тембр ее голоса и не могу сказать, что ваши слова произвели на нее впечатление. Зато когда вы упомянули Дюпле…

— О! — Габерон потер руки, — Когда ты вспомнила Дюпле, Леди Икс тут же заплясала, как рыба на сковородке!

— Быть может, она всего лишь исполнитель, — предположила Алая Шельма, откладывая подзорную трубу, — Исполнителей редко посвящают в детали, особенно если игра затевается сложная и многоуровневая.

— Значит, это все же она? — проворчал Дядюшка Крунч, — Ваша Леди Икс?

— Она, — сухо подтвердил Тренч, — Я узнал голос.

Габерон поморщился.

— Мы все узнали. Ошибки нет, это Леди Икс. Не имею ни малейшего представления, какую роль она играет в «Восьмом Небе» и кем приходится этому мистеру Роузберри, но если кого-то и надо притащить на эшафот в Шарнхорсте или Ройал-Оук, так это ее.

— Полагаю, управляющий распорядитель мистер Роузберри нам поможет, — Алая Шельма машинально проверила, все ли пуговицы застегнуты на кителе, — Потому что он будет говорить до тех пор, пока я не устану его слушать и не вышвырну с острова пинком. Дядюшка, Габби, Шму, собирайтесь. «Малефакс», веди нас к земле. Все оставшиеся на «Вобле» заступают на круглосуточную вахту. Оружие держать под рукой, пускать в ход без колебаний.

— Боишься ловушки? — Дядюшка Крунч вновь пожалел о том, что вместо смертоносных абордажных клещей у него теперь лишь грузовые захваты.

— Надеюсь, что господа из «Восьмого Неба» слишком умны, чтоб ее приготовить, — глаза капитанессы приобрели цвет потемневшей меди, похожий на запекшуюся кровь, — Но если так… Пусть пеняют на себя. Габерон, я хочу, чтоб ствол каждой твоей карронады смотрел на их штаб-квартиру. Если что-то пойдет не так или… Вы понимаете. Не хочу оставлять этим мерзавцам ни единого шанса. «Малефакс», будь готов задавить их гомункула, чтоб с острова не подали сигнал бедствия. Нам ни к чему лишние участники. И еще держи со мной постоянную связь.

— Понял вас, прелестная капитанесса, — уловив важность момента, «Малефакс» сделался серьезен и сдержан, — Подайте знак, как только вам нужна будет помощь.

Ринриетта придирчиво оправила мундир, убедившись, что на дымчато-алой ткани нет ни единой складки. Тромблон и абордажная сабля были на своих местах, их проверять не требовалось. Дядюшка Крунч украдкой залюбовался капитанессой, сейчас она выглядела грозной, решительной и целеустремленной — ни дать, ни взять, молодой, набирающий силу, ветер, готовый расколоть само небо.

— Всем собраться на квартердеке, — спокойно приказала Алая Шельма, — Сегодня мы станем единственными людьми во всем воздушном океане, которые побывают на Восьмом Небе и вернутся назад живыми.

Швартовкой Дядюшка Крунч управлял собственноручно, не доверив ее гомункулу. Пусть эти умники прокладывают в невидимом магическом океане курс, но швартовать большой корабль на сильном ветру дозволено только настоящему небоходу.

Новые руки были неуклюжи и непривычны, но, орудуя ими, он все же подвел «Воблу» к причалу Эребуса, так мягко, словно положил ребенка на подушку. За борт полетели швартовочные концы, которые портовые рабочие закрепили на литых кнехтах, без особой сноровки, но добротно.

Служащих Восьмого Неба Дядюшка Крунч заметил не меньше десятка и всех придирчиво оценил еще до того, как «Вобла» коснулась каучуковых швартовных кранцев. К его немалому облегчению, они не походили на прожженных головорезов, скорее — на обычных докеров и портовых работяг, которых он немало повидал на других островах.

— Ну и рухлядь, — присвистнул один из них, сдвигая на затылок заляпанную маслом кепку, — Я думал, эти штуки давным-давно сдали в утиль. Зачем он вам?

— Погрузочный голем, — отмахнулся Габерон, — У нас с собой триста фунтов выставочных образцов. Попробуй-ка на горбу потаскать.

— Небось, глуп, как моя старая бабка, — рассмеялся другой, чумазый от копоти, как дикарь из южного полушария, — Ишь, тяжелый какой…

— И глазищи точно как у твоей бабки! Ну и увалень!

Дядюшка Крунч постарался представить, что все едкие замечания были не более чем дождевыми каплями, барабанящими по броне. Он не должен выдавать себя. Не должен давать волю кипящей внутри злости. Сейчас он не более чем орудие в руках Ринриетты. Значит, нужно довериться этим рукам и ждать, когда они поднесут огонь к запальному отверстию. И вот тогда…

— Проводите нас в зал для конференций, — спокойным тоном произнесла Алая Шельма, — У нас назначена встреча с мистером Роузберри.

При упоминании этого имени служащие «Восьмого Неба» немного смутились. По крайней мере, замечания по поводу происхождения голема перестали сыпаться одно за другим. Чумазый и вовсе скривился, словно рыбья кость в язык уколола.

— Туда ступайте, — он махнул рукой по направлению к единственному зданию, — От входа налево, значит. Она там…

— Она? — Алая Шельма приподняла бровь, — Нам нужен мистер Роузберри.

— Он тоже там, — буркнул чумазый, окончательно теряя интерес к разговору, — К работе, ребята! Нечего таращиться, как пескари! За работу, говорю, медузы!

Остров был куда больше палубы «Воблы» — группа из четырех человек выглядела на его фоне совсем не внушительно, даже невзирая на габариты Дядюшки Крунча. И, кажется, он был единственным, кто сохранял спокойствие духа.

Алая Шельма смотрела только себе под ноги, по плотно сжатым губам чувствовалось, что она напряжена до предела, рука то и дело невзначай касалась рукояти тромблона. Она осталась в своем обычном алом мундире с треуголкой, но тщательно убрала все детали, которые могли бы свидетельствовать об ее пиратской карьере. Выглядела она недурно, вынужден был признать Дядюшка Крунч. Сосредоточенно, моложаво и подтянуто — точно какой-нибудь унтер-офицер небесной пехоты или даже адмиральский адъютант. Собранные в короткий пучок волосы не портили образа — в каледонийском флоте женщины иногда служили в должности порученцев и посыльных. Прочие члены отряда вызывали у Дядюшки Крунча куда больше опаски.

Габерон шествовал со своей обычной ухмылкой на лице. Облаченный в новенький белоснежный камзол с золотой галунной вышивкой, он походил на самодовольного вице-адмирала, прибывшего инспектировать пограничный остров, но Дядюшка Крунч отчетливо видел, что эта маскировка не прочнее его собственной, собранной из ржавой жести. Шму и подавно была далека от безмятежности, как «Вобла» — от Северного полюса. Ей пришлось облачиться в старую форму, найденную Корди и второпях подшитую. Выглядела она в ней так же неуклюже, как, должно быть, и чувствовала — рукава и штанины были слишком широки, ремень норовил сползти, фуражка болталась на голове, чудом не падая при каждом шаге.

Если мистера Роузберри, кем бы он ни был, Роза наделила парой глаз, весь этот грошовый маскарад долго не продлится, мрачно подумал Дядюшка Крунч. Свистнет тревогу и… И что? Этого он и сам не знал.

— «Малефакс», — одними губами произнесла Ринриетта.

Поток воздуха прошелестел над их головами, фамильярно потрепав по волосам:

— Всегда возле вас, прелестная капитанесса, — донесся

— Ты уже справился с их гомункулом?

Уверенность «Малефакса» тоже показалась Дядюшке Крунчу немного наигранной.

— Еще нет, но, без сомнения, близок к этому. У него немного необычное устройство, должно быть, новомодная каледонийская модель.

— Это может стать серьезным препятствием?

— Только не для меня! Еще две минуты — и я так шарахну его дубинкой по затылку, что бедняга забудет, с какой стороны дует ветер.

— В таком случае будь начеку. Габби, твоя бомбарда готова?

— Дай лишь поджечь шнур. Черт, мадам Жульетта не привыкла к такому обращению. Знала бы ты, как неудобно тайком нести ее на спине…

— Нам будет вдвойне неудобно, если Леди Икс и мистер Роузберри встретят нас с винтовками наперевес. Они знают, что нам что-то известно. Возможно, попытаются выведать, что именно. А может, мы действительно окажемся глубоко погружены в сферу рыбьего корма — в качестве непосредственного продукта…

Эребус отчего-то сразу не понравился Дядюшке Крунчу. Чувство это возникло еще в тот миг, когда он увидел его контуры, а теперь лишь крепло с каждой минутой. Бывают такие острова, которые внешне мало чем примечательны, но в то же время безотчетно гонят прочь от себя. Располагайся штаб-квартира «Восьмого Неба» на высоте в двадцать тысяч футов, это было бы объяснимо, но Эребус не дотягивал и до пяти, кроме того, големы совершенно невосприимчивы к окружающей атмосфере.

Плохой остров, подумал он. Дух здесь какой-то тяжелый, как бывает на фабричных островах в центре Каледонии, где нет и свободного дюйма земли, где отовсюду тянутся коптящие трубы и скрежещущие краны… Но небо над Эребусом было совершенно прозрачным, не считая великого множества пухлых, никуда не спешащих, облаков. Возможно, дело в почве. Он читал, на некоторых островах встречаются большие залежи серы, их испарения делают жизнь там почти невозможной. Но если так, «Восьмое Небо» должно сидеть на самой большой куче серы во всем небесном океане…

Дядюшка Крунч двигался порывисто и резко, изображая разболтанную походку старого механизма, постоянно оступался и бессмысленно размахивал руками. Для этого ему почти не приходилось притворяться — тело и так скрежетало до последней заклепки, поршни натужно гудели.

Резиденция «Восьмого Неба» располагалась на северной оконечности Эребуса, в каких-нибудь пяти минутах ходьбы от причалов. Судя по тому, что тропа, ведущая к порту, была не очень натоптана, гости в этих краях были редки. Само здание Дядюшка Крунч придирчиво оценил еще на подходе, но и здесь не нашел причин для беспокойства. Ни амбразур, ни толстых каменных стен, этих призраков старых эпох, которые все еще часто довлели в каледонийском архитектурном стиле. Вполне легкая трехэтажная постройка, явно не рассчитанная на то, чтоб выдержать воздушную осаду или послужить ловушкой для незваных гостей. Оно не выглядело по-настоящему старым, однако ветра Каледонии немало потрудились над ним — розовый мрамор, которым оно когда-то было облицовано, во многих местах был истерт, плоская крыша покрыта щедрым слоем пыли, а капитель искрошилась настолько, что делалось странным, как фасадные колонны еще не покосились на своих местах.

И под этой ветхой крышей затевались планы по перекройке мира? Дядюшка Крунч почувствовал досаду. Что-то не складывалось. Мысль дрейфовала где-то в бездонном океане, отказываясь швартоваться к разуму. Он не солгал Ринриетте, каждый шаг давался ему тяжелой ценой. Едва лишь он покинул палубу «Воблы», как превратился в дряхлую развалину, едва способную двигаться. Ноги, когда-то прочные, как мачты, теперь едва выдерживали вес тела, глазные линзы враз помутнели, отчего окружающий мир стал подобием старой выцветшей акварели, в голове шумело как в паровом котле.

«Слишком долго я не покидал корабля, — подумал Дядюшка Крунч, стараясь не пыхтеть и едва поспевая за капитанессой, — Вот и привык, пустил корни… Забыл, что я — старая развалина. А еще мнил себя защитником, одну отпускать не хотел, дурак ржавый… Это все «Вобла». Должно быть, ее магия поддерживала меня все это время, только я не замечал…»

Но он забыл про это, как только Алая Шельма, не обращая внимания на дверной молоток, решительно распахнула дверь.

Едва лишь оказавшись в приемной, Паточная Банда замешкалась. Штаб-квартира «Восьмого Неба» могла выглядеть неухоженной снаружи, а остров — казаться почти безлюдным, но это ощущение полностью пропадало, стоило лишь переступить порог, и это сбивало с толку сильнее хлесткого порыва ветра.

По коридорам сновали сотрудники, все похожие друг на друга, точно матросы в одинаковой форме, с тем лишь отличием, что все они были в строгих, идеально сидящих, сюртуках и белоснежных рубашках. И как матросы подчиняются боцманскому свистку, так серые обитатели «Восьмого Неба» подчинялись окрикам своих начальников и отрывистым звонкам, которые издавали большие и сложные аппараты, расставленные по всему дому. Машин этих было неисчислимое множество, на миг Дядюшке Крунчу даже показалось, словно он попал на машинную палубу современного корабля — здесь все вокруг звенело, трещало, двигалось и ворочалось, скрежеща металлическими голосами. Из некоторых машин торчали клавиши сродни тем, что ему приходилось видеть на рояле, только с нанесенными на них буквами алфавита. Другие представляли собой сложнейшие устройства из вращающихся валов с поршнями и молоточками, которые могли дать фору его собственному устройству.

— Арифмометры, — уважительно произнес Габерон, забыв про спесивую улыбку, нацепленную им на пороге, — Стоят уйму денег. Роза Ветров, сколько тут всего…

Дядюшка Крунч ожидал, что появление Паточной Банды вызовет если не панику, то, по крайней мере, серьезное замешательство среди этих рыбешек в одинаковом сером сукне, но просчитался. Ни вооруженная капитанесса в алом кителе, ни громыхающий голем не вызвали у служащих Восьмого Неба никакого интереса. Едва удостоив вошедших взглядами, они продолжали свою работу — громко переговаривались, обменивались длинными бумажными лентами, сменяли друг друга у аппаратов, отрывисто кричали в какие-то трубки, свисающие со стен на тонких металлических проводах, ожесточенно спорили, порывисто распахивали толстенные прошитые книги, нервно смеялись и перебрасывались словами, смысл которых Дядюшка Крунч не мог понять, словно те общались на каком-то дикарском диалекте:

— Консоль под два с половиной. Аннуитет превышен. Запрашиваю подтверждение!

— Ни одного варранта больше не возьму у этого спекулянта с Кастора. Будто рыб ими кормит!

— Господа, у кого-нибудь есть свежие вести от гангутской биржи? Старушка уже под всеми парами, а? Если не выкинем замороженный жир сейчас, заляпаемся им сами с ног до головы!

— Во имя Розы, отстань от меня со своими римессами, им рыбий чих цена. Возьму только кроссированными чеками, и никак иначе!

— Только что передали — Коунс сдает по восемь и три! Подлец хочет наварить четверть с каждой нашей монеты! На абордаж его!

— Ну же, Белли, ты уже высчитал дизажио по сделке с листовым металлом? Кому передал?.. Но почему мне не…

— Первый каледонийский банк отказывается давать подтверждение, нужно обеспечение, и срочно!

— Если текущие активы не изменятся до шести часов пополудни, я умываю руки. Я вас трижды предупреждал, а теперь вы душите меня моими же собственными словами!..

— Авизо свежайшее, сами взгляните, суток не прошло, еще пахнет чернилами!

У Дядюшки Крунча от этой белиберды голова пошла кругом. Если он и выхватывал отдельный понятные слова, они все равно отказывались стыковаться в осмысленные фразы. Как, черт подери, авизо может пахнуть чернилами[145]?..

Алая Шельма тоже растерялась. Она готова была схватиться с дюжиной вооруженных до зубов головорезов, но не со стаей серых, как корабельные крысы, клерков. Судя по тому, как дернулась ее рука, капитанесса всерьез подумала о том, чтоб выхватить пистолет и выпалить в воздух, привлекая к себе внимание. А ведь когда-то этот мир был ей близок, подумалось Дядюшке Крунчу, куда ближе того, другого, где вместо паркета — сухие доски палубы, вместо прохладных кабинетов — тесные каюты, а главный твой собеседник на протяжении всей жизни — один лишь ветер…

— Мне нужен мистер Роузберри, — Алая Шельма грозно взглянула на ближайшего клерка. Тот на миг остановился с бумажными обрывком в руках, — Где я могу найти его?

— Вам назначено? — осведомился тот, с ужасом взирая снизу вверх на громаду голема, — Ес-ссли вам…

— Будьте уверены, назначено.

— В таком случае будьте любезны пройти в зал для конференций. Второй этаж, левое крыло, первая же дверь налево…

Он собирался было шмыгнуть в сторону, чтоб слиться с прочим экипажем в серой униформе, но капитанесса крепко схватила его за воротник сюртука.

— Этот мистер Роузберри, он у вас тут важная рыба, а?

— Управляющий распорядитель, мэм.

— Он главный в «Восьмом Небе»?

— О нет, — клерк издал нервный смешок, — Он… курирует оперативную деятельность компании и занимается основной логистикой.

— Тогда кто командует кораблем? — Алая Шельма обвела взглядом набитое людьми помещение, — Кто прокладывает курс? У него есть имя?

Клерк беспомощно развел руками.

— «Восьмое Небо» — акционерная компания, мэм. Ей управляет совет директоров, между которыми распределен уставной капитал. Здесь нет… э-э-э… капитана. Мистер Роузберри лишь занимается оперативным управлением в рамках доверенных ему полномочий. Уверен, он разберется с вашим вопросом наилучшим образом…

Но Алая Шельма не спешила выпустить его.

— А женщина? Я знаю, что в руководстве компании работает женщина. Молодая, не знаю, на какой должности. Как ее зовут?

Лицо клерка посерело — под цвет форменного сюртука.

— Она… э-э-э… Да, тоже здесь. Вместе с мистером Роузберри.

— Его помощница?

— Эмм… Да, в некотором… эммм… роде.

— И я смогу ее увидеть?

— Она тоже будет… м-м-ммм… там. С мистером Роузберри. В конференц-зал, будьте добры.

Капитанесса выпустила его — и клерк мгновенно пропал из виду, серое слилось с серым.

— Курс прямо вперед, — она двинулась к лестнице, не замечая расступающихся перед ней служащих, — Кажется, скоро мы сможем посмотреть в лицо вашей Леди Икс.

Она решительно двинулась вперед, Габерон, Шму и Дядюшка Крунч вынуждены были держаться за ее спиной, чтоб не потеряться в этом бурлящем море из форменных сюртуков и грохочущих аппаратов. Наверно, здесь понравилось бы Корди и Мистеру Хнумру, рассеянно подумал голем, с трудом переставляя ноги, эти-то любят неразбериху и суету…

К его облегчению второй этаж оказался безлюдным, даже стрекот аппаратов, долетавший сюда, был приглушен и почти не раздражал. Дядюшка Крунч оглядывался, пытаясь понять, куда их занесло. Из узкого коридора, облицованного изящными панелями белого сланца Паточная Банда двинулась налево и почти сразу оказалась в том, что на новомодный манер могло, пожалуй, именоваться конференц-залом. Несмотря на то, что здесь не было ни снующих клерков, ни сложной машинерии, этот зал тоже не понравился Дядюшке Крунчу.

Он ожидал увидеть подобие зала из губернаторской резиденции, но его ждало разочарование. Здесь не было ни старомодной мебели, похожей на извивающихся осьминогов, ни тяжелых дубовых панелей, ни даже огромного, в человеческий рост, камина. В зале «Восьмого Неба» всецело властвовала деловая простота. Письменные столы на тонких ногах, которых здесь набралось бы не меньше дюжины, выглядели хлипкими и ненадежными, они не выдержали бы и легкого хлопка абордажного голема. Вместо благородных тяжелых гобеленов виднелись легкомысленные мозаичные панно с белыми и розовыми облаками. Не было здесь и привычных ему украшений — тяжелых щитов с акульими головами, огромных, как гребное колесо, люстр, золоченных буазери[146]… Зато на полках и специальных подставках торчали стеклянные фигурки замысловатых форм и прочие безделушки, слишком простые и изящные, чтоб вызывать уважение.

Где же предметы роскоши, которые должны были потрясать воображение гостей и торговых агентов? Где статуи и богато отделанные модели кораблей? Может, на верхнем этаже? Дядюшка Крунч покосился в сторону лестницы, ведущей наверх. Но толком ничего решить не успел, потому что незнакомый голос, легкий и певучий, вдруг отчетливо произнес:

— Добро пожаловать в «Восьмое Небо»!

Забыв про маскировку, Дядюшка Крунч резко повернулся влево, да так, что взвыли от неожиданности торсионы. Не только он оказался захвачен врасплох. Шму вскрикнула и отскочила в сторону, сбив с письменного стола пресс-папье, Алая Шельма мгновенно выхватила пистолет. Но ей пришлось колебаться несколько секунд, решая, куда его направить.

А потом они все увидели ее.

Женщина стояла у самого окна. Она была в шелковом богато драпированном платье с турнюром, оттого бьющий снаружи солнечный свет скрадывал ее фигуру, делая до определенного момента почти незаметной. Ее наряд разительно отличался от царящей на нижнем этаже мышиной серости — платье было белоснежным, того чистого оттенка, что бывает только в ранних утренних облаках или на чешуе белой кефали. Туго стянутое в талии, оно демонстрировало превосходную фигуру хозяйки дома, а в том, что эта дама была хозяйкой, Дядюшка Крунч отчего-то не сомневался с первой секунды.

Как и в том, кто это.

Леди Икс. Чудовище в обличье молодой женщины. Коварный манипулятор, рождающий зловещие ветра во всех уголках Унии. Ловкий вор, сумевший обмануть всех, даже Восточного Хуракана.

Белый цвет обычно олицетворяет чистоту и невинность. Если так, Леди Икс, вероятно, добилась своей цели — она выглядела хрупкой, легкой и беззащитной, как цветок пиона, сорванный ветром и влекомый куда-то вдаль. Но что-то в этом глубоком белом цвете отчего-то вызвало тревогу у Дядюшки Крунча. Белыми бывают не только облака, он хорошо помнил это. Белыми бывают и акулы. А в том, что перед ними находится самая опасная, коварная и хитрая акула небесного океана, он уже не сомневался.

— Прошу вас, — Леди Икс приглашающе махнула рукой, — Располагайтесь со всем удобством. Наверно, вы устали после дальнего полета? Можете не говорить, я знаю, как выматывают долгие перелеты, особенно на сверхнизких. Желаете хереса? Сельтерской воды со льдом? Может, фруктов? Не стесняйтесь. Воду и лед мы получаем из стратосферы — чистейший продукт!

Если Алая Шельма и растерялась, то пришла в себя быстрее прочих. Она поступила так, как поступают капитаны — шагнула вперед, по направлению к фигуре в белом.

— Обойдемся без угощений, — в ее голосе и без того хватало льда, — Вам известно, кто я?

Леди Икс держала в руке кружевной парасоль[147], край которого почти полностью скрывал ее лицо. В сочетании с бьющим из неприкрытого окна солнечным светом это позволяло ей спокойно разглядывать гостей, не открывая при этом собственного лица.

Она хихикнула, изящно прикрыв рот затянутой в белоснежную перчатку ладонью.

— Капитан брига «Чавыча», я полагаю? И как нынче цена на розовый криль?

Дядюшка Крунч знал, чего стоило Алой Шельме сдержаться.

— Цена исключительно хороша, — она смерила хозяйку тяжелым взглядом от края юбки до кокетливо завитых светлых локонов, собранных в сложную, напоминающую цветочный бутон, прическу, прикрытую мантильей, — И куда больше той, что дадут за вашу голову, если я останусь не удовлетворена результатами этой беседы. Как вас зовут?

Кружевной зонтик легко качнулся, словно от порыва ветра.

— Какой невежливый тон, госпожа капитан. Должно быть, вас долго носило по всему океану, если вы забыли принятые в Каледонии правила приличия…

Этого Ринриетта выдержать уже не могла.

— Габерон, к делу! — бросила она, направляя ствол тромблона на Леди Икс, — Держишь дверь, чтоб ни одна серая сволочь сюда не поднялась! Шму — проверь лестницу! Хватит с нас игр. Дядюшка Крунч, будь наготове!

Они поняли ее с полуслова. Шму скользнула к единственной ведущей вверх лестнице, на ходу вынимая кинжалы. Миг — и ее уже нет. Габерон удивительно ловко вытащил из-под свободного камзола тяжелый ствол Жульетты. Достал и запальный шнур, но поджигать не стал, лишь выразительно покрутил в пальцах.

Дядюшка Крунч, на всякий случай испустив зловещий хриплый рык, вышел на центр зала, озираясь, в поисках того, кто рискнет сделать хотя бы шаг в сторону капитанессы. Но никого не обнаружил. Конференц-зал «Восьмого Неба» был пуст.

— Господином Роузберри займемся позже, — решила Алая Шельма, настороженно озираясь, — Бежать ему с острова некуда. Но сперва я задам несколько вопросов персонально вам.

Леди Икс всплеснула руками в белых шелковых перчатках.

— О Роза! Неужели вы хотите сказать, что я захвачена? Я в плену? Какой ужас! О нет… воздуха… как тяжело дышать…

Она встрепенулась, прижав руки к груди, и сделала несколько неуверенных шагов.

Дядюшка Крунч напрягся. Он был уверен, что с легкостью перекусит пополам женщину в белом, даже своими неуклюжими грузовыми зажимами, но почему-то от этого не ощущал себя легче. Напротив, происходящее отчего-то нравилось ему все меньше и меньше. Словно это не они прижали Леди Икс к стенке в самом прямом смысле, а она разыграла очередную хитроумную комбинацию, заманив их и заставив играть в своем дьявольском спектакле.

Он всегда плохо разбирался в проявлениях человеческих эмоций, вот и сейчас испуг Леди Икс показался ему каким-то неестественным.

— Оставайтесь на месте, мадам, — попросил Габерон, зловеще улыбаясь, — И, прошу вас, не совершайте действий, которые могли бы показаться мне или моим спутникам… предосудительными. У этой бомбарды ужасный нрав. Она может сделать так, что вашим гробом будет служить коробка из-под сигар…

— Вы не джентльмен, — возмущенно заметила Леди Икс, вертя зонтик в тонких руках, — Настоящий джентльмен никогда бы не сказал даме ничего подобного!..

Дядюшка Крунч отчаянно пытался понять, что именно в происходящем его настораживает. И, кажется, ему удалось поймать хвост этого зудящего ощущения. Не только голос Леди Икс звучал неестественно, что-то непонятно странное было и в ее движениях. В том, как она двигается, как жестикулирует, как теребит бахрому зонтика…

— Наверху пусто, — деловито доложила Шму, спрыгивая с лестницы, — Там крыша. Большая, но засады нет. Големов тоже.

— Хорошо, — Алая Шельма сделала еще несколько осторожных шагов по направлению к Леди Икс. Должно быть, ее интуиция тоже твердила о каком-то подвохе, потому что действовала она сдержанно, без обычной пиратской бравады, — Я буду задавать вам вопросы, вы — отвечать. И если хотите, чтоб для вас этот разговор закончился без жертв, сделайте так, чтоб я осталась довольна ответами.

— Как грубо! — кажется, Леди Икс надула губы, — Смею заметить, вы ведете себя не как леди.

— Я и не леди, я капитан корабля. И мое имя не имеет отношения к нашей беседе.

Леди Икс укоризненно вздохнула.

— Мне же надо как-то записать вас в журнал посетителей!

— Запишите как вам заблагорассудится.

— Что ж… В таком случае, если вы не против, я запишу вас как Ринриетту Уайлдбриз, в прошлом выпускницу Аретьюзы по классу юриспруденции, а ныне — предводителя пиратской шайки под названием Паточная Банда.

Алая Шельма дернулась так, словно в нее угодила пуля.

— Какого дьявола?!

— Спокойно, милочка, — Леди Икс захихикала, отчего зонтик мелко затрясся, — Когда долгое время занимаешься коммерческими делами, понимаешь, что хорошее знание собеседника — не прихоть, а насущная необходимость. Иначе в наше время нельзя.

— «Малефакс»!.. — прошипела капитанесса.

Впервые на памяти Дядюшки Крунча голос гомункула звучал растерянно:

— Не могу понять, как им это удалось. Возможно… Возможно, я немного ошибался, когда посчитал их гомункула тугодумом, кое на что он все-таки годен… Скорее всего, пока я пытался взломать его оборону, он изловчился и вытянул кое-что из меня. Виноват, капитанесса, я немного расслабился. Сейчас я возьмусь за него как следует…

Алая Шельма смерила собеседницу тяжелым, хорошо знакомым Дядюшке Крунчу, взглядом:

— Коммерческие отношения предполагают равные права сторон. Я же до сих пор не знаю вашего имени.

Леди Икс мелодично рассмеялась, но даже в этом смехе была фальшь.

— Прошу прощения, госпожа капитан, я забыла, что нас с вами официально не представили друг другу. Я — управляющий распорядитель. К вашим услугам. Также можете обращаться ко мне мистер Роузберри.

Леди Икс одним движением сложила зонт. Она по-прежнему стояла напротив окна, к тому же глазные линзы Дядюшки Крунча фокусировались с изрядной задержкой — поэтому он не сразу понял, отчего чертыхнулся Габерон и почему Алая Шельма застыла с пистолетом в руках и широко распахнутыми глазами. Ему потребовалось время, чтоб сосредоточить взгляд на лице Леди Икс. И куда больше времени для того, чтоб понять, что именно он видит.

Лицо Леди Икс было лицом мужчины.

Сперва Дядюшка Крунч решил, что патронесса «Восьмого Неба» шутки ради нацепила накладную бороду — густую, ухоженную и щегольски подкрученную, а вместе с ней и роскошные черные усы. Но это был не грим. С напудренного лица Леди Икс на него, насмешливо щурясь, взирали холодные карие глаза мужчины, хоть и подведенные тушью. Форма носа, подбородка… Ошибки быть не могло. Перед ними, кокетливо улыбаясь ярко накрашенными губами и хлопая ресницами, в белоснежном платье с турнюром стоял Мистер Икс.

— Рыба-лапша… — пробормотала Алая Шельма, застыв на месте, — Что за… Это какой-то розыгрыш? Шутка?

Мистер Роузберри захлопал ресницами.

— Вы так считаете?

Он вел себя по-женски, но, как свойственно неумелым актерам, исполняющими несвойственную им роль, немного переигрывал в деталях. Иногда женственность мистера Роузберри выглядела почти естественно, но почти тотчас, стоило ему сделать какой-нибудь жест или улыбнуться, иллюзия мгновенно рассеивалась. Его движения были по-женски мягки, но в то же время в них сквозила типично мужская порывистость. И голос. Вот какова была природа той неуловимой неправильности в голосе, которую сразу приметил Габерон. Отнюдь не причудливый акцент заставлял ее мелодичное меццо-сопрано звучать неуловимо фальшиво!..

— Что за маскарад вы затеяли? — на лице Габерона, стерев торжествующую улыбку, замерла гримаса отвращения, — Или вы в самом деле считаете, что в женских тряпках сможете рассчитывать на нашу жалость?

Мистер Икс капризно надул губы. Выглядело это гротескно, карикатурно, фальшиво, но в то же время вполне по-женски. Эта противоестественная двойственность мешала Дядюшке Крунчу сосредоточиться. Он почувствовал ее с самого начала, еще до того, как фигляр из «Восьмого Неба» открыл лицо. Двойственность, из-за которой резиденция компании выглядела одновременно и совершенно безопасно и зловеще. А мистер Роузберри казался то испуганным шутом в карнавальном костюме, то хладнокровной белой акулой.

— Вот почему я предпочитаю вести деловые переговоры с помощью магических каналов, — грустно заметил он, — Мы привыкли хвалиться достижениями нашей эпохи, ее галантностью и тактом, но всякий раз мне приходится убеждаться в том, что под слоем цивилизованной позолоты мы все еще дремучие дикари. Причем дикари в наихудшем смысле этого слова. Как и подобает дикарям, столкнувшись с тем, чего не можем понять в силу своей природы, мы зачастую демонстрируем лишь косность и упрямство там, где требуется понимание и терпимость.

Пораженный этой внезапной отповедью, Габерон даже не нашелся, что сказать. Алая Шельма пришла в себя раньше.

— Полагаю, переговоры через магический канал особенно удобны, когда необходимо заманить в ловушку ничего не подозревающих небоходов.

— Ах, вам ли судить о ловушках? — мистер Роузберри скорбно вздохнул, сложив руки на отделанном кружевом декольте, — Да будет вам известно, когда дело касается ловушек, ваша почитаемая Роза Ветров может быть коварнее любого хищника небесного океана! Посудите сами, сколь сильно надо презирать человека, чтобы приговорить нежную и ранимую женскую душу к заключению в грубом и бесчувственном мужском теле!

— Вы мужчина!

— О нет, моя милая, в это груди бьется женское сердце. Вам ли, жителям, неба, не знать, до чего оно иной раз бывает обманчиво?

— Черт побери, вы даже не потрудились сбрить бороду! — с отвращением бросила Алая Шельма, все еще глядевшая на жеманничествующего мистера Роузберри в некоторой оторопи.

— Наше общество скроено не самым лучшим образом, — смиренно отозвался тот, — Иногда мне проще выполнять мужскую роль. И у вас нет права осуждать меня за это!

— Что за дьявольщина тут творится? — осведомился Габерон у Алой Шельмы, — Это чучело мужчина или женщина?

Мистер Роузберри изящно сложил зонтик и отставил его в сторону.

— Будь вы более выдержанны и цивилизованны, вы бы знали, что пол — это личное дело каждого, — наставительно заметил он, — Вмешательство в которое не менее предосудительно, чем интерес к чужому бумажнику или дневнику. Сегодня я женщина, потому что мне так удобнее, но завтра я стану мужчиной. Или же вовсе отрекусь от деспотичных норм, которые смеют диктовать мне, когда затягивать корсет, а когда курить трубку! Да, это может показаться вам сложным, но я уверена, что вы способны понять эту мысль. Вовсе не грудь делает женщину женщиной. Уж капитану Уайлдбриз должно быть это известно.

На лице Алой Шельмы появился густой малиновый румянец, мгновенно захвативший щеки едва ли не до самого подбородка.

— Что вы несете, Марево вас раздери?

Мистер Роузберри снисходительно улыбнулся ей. Сохраняя царственную жеманность он, подобно самоуверенной великосветской даме, взирал на ее смущение с легкой полу-улыбкой.

— Пол — это всего лишь социальная роль, которую мы выбираем для себя, выходя на общественную сцену. Что-то сродни костюму артиста. Но следовать раз и навсегда заложенным ролям — то же самое, что следовать за одним-единственным ветром, никогда его не меняя. Я изменила свой ветер. Отбросила предрассудки, которыми наши предки отравляли себе жизнь неисчислимое количество лет. Я стала свободной. Я живу так, как хочу, подчиняясь своим собственным желаниям и чувствам, вместо того чтоб следовать закосневшим догмам вашего изжившего себя, рассыпающегося от ветхости, общества!

Эта тирада была столь же решительна, сколь и безумна, Габерон не нашелся, что ответить.

— Да вы больны… — только и пробормотал он, — Безумны.

Мистер Роузберри погрозил ему пальцем. Палец был мужской, толстый, хоть и обтянутый белым шелком, оттого жест получился вдвойне гротескным.

— Дикари. Вы все еще дикари, несмотря на все свои паруса, гелиографы и магические фокусы. Дикари, не способные даже осознать всей глубины своего невежества. Ваши представления о мироустройстве похожи на затянутый паутиной и погруженный в темноту трюм. Вы следуете нелепым традициям, чей сути не понимаете и отказываетесь меняться. А ведь именно способность к переменам отделяет высших существ от низших, мой милый. Высшие меняются в неуклонной череде перемен, низшие отмирают, превращаясь в меловые отложения, балласт древних эпох. Вы же — узники своих жалких принципов, рыбы в клетках…

Это было уже слишком. Дядюшка Крунч ощутил, как сами собой оживают грузовые захваты, наполнив зал зловещим металлическим гулом. Он двинулся в сторону разглагольствующего безумца, собираясь хорошенько стиснуть его и дождаться того треска, который обычно издают человеческие ребра в жесткой хватке.

— Ах ты расфуфыренный карась, сейчас я покажу тебе, кто тут высший…

Алая Шельма успела перегородить ему дорогу. И хоть ее вес в сравнении с его собственным был ничтожен, а верхушкой треуголки она не доставала ему даже до плеча, он был вынужден остановиться.

Однако на мистера Роузберри это не произвело никакого впечатления.

— Ах, какая прелесть, разумный голем, — прощебетал он, разглядывая Дядюшку Крунчу, — Еще один раритет из прошлого. Впрочем, неудивительно, что подобные вам цепляются друг за друга. Вы ведь тоже големы в своем роде. Осколки прошлого, которые упрямо тщатся продолжить свое существование, отказываясь замечать, что оно сделалось бессмысленным.

Алой Шельме удалось восстановить самообладание, несмотря на то, что ее щеки сохраняли самый зловещий оттенок красного.

— Вопросы прошлого и будущего мы обсудим в другой раз, — отчетливо произнесла она, приблизившись к мистеру Роузберри, беспечно разглядывавшему гостей, — Роза дала нам не самый попутный ветер для того, чтоб добраться до вас и Восьмого Неба, но сейчас я не желаю терять ни минуты на эту чепуху.

— Роза Ветров! — мистер Роузберри поморщился, словно дама, увидевшая муху в блюдце с мороженым, — Опять эта старая карга, капризы которой вы рады объявить высшей волей. Ах, как это жалко и нелепо, ждать ее прихоти, растягивая над собой кусок грязной парусины! Вот почему вы и вам подобные — реликтовые рыбы, утратившие право на существование. Вы остаетесь в плену собственных предрассудков даже когда прогресс дает вам возможность воспарить на собственных крыльях в любом направлении!

Мистер Роузберри вежливо улыбнулся ей и снял мантилью. Под ней были не волосы, как сперва показалось Дядюшке Крунчу, а уложенный в сложную прическу с огромным количеством шпилек парик, тоже обильно присыпанный пудрой. Дядюшке Крунчу он показался похожим на беспорядочно скрученный узел из потрепанной пеньковой веревки.

— Мир, в котором вы живете, отмирает, дорогуша. Тот самый мир, в котором человек покоряется ветрам самоуверенных божеств и выдуманных сил. Только вдумайтесь, как это нелепо, жить, подчиняясь движению слепых воздушных потоков! А еще все эти нелепые сентенции!.. Выбери свой ветер! Держись своего ветра! Иди наперекор ветрам!

Он говорил с пугающей страстью, за которой, однако, Дядюшка Крунч не видел фальши, лишь нездоровое возбуждение, выдаваемое лихорадочным блеском глаз. Мистер Роузберри не играл, вдруг понял он, не кривлялся на публику, он и в самом деле был безумен. Безнадежно безумен и невероятно рассудителен одновременно, и в совокупности это рождало пугающее впечатление.

— Теперь мы можем утверждать с полным на то основанием, моя милая, что древняя старуха, плетущая сети, повержена и разгромлена отныне веков. Больше у нее не будет власти над миром. Отныне человек сам будет ткачом своего ветра! Будет собственноручно творить свое будущее!

Алая Шельма, не опуская тромблона, обошла один из столов, заставленный фарфоровыми и стеклянными безделушками — пресс-папье в форме зевающих рыб, кальмары-чернильницы, какие-то безвкусные современные статуэтки.

— Не собираюсь пускаться в теологические споры, но в вопросе будущего кое-что могу вам поведать, — твердо произнесла она, — Ваше будущее, мистер Роузберри, закончится прямо здесь и сейчас, если вы не потрудитесь начать отвечать на мои вопросы. И первым моим вопросом будет «Аргест». Где он?

Мистер Роузберри нервно рассмеялся, испытывая явный дискомфорт из-за необходимости заглядывать в широкий раструб пистолетного ствола.

— Ах, я думала, мы уже закончили с этим! Повторюсь, мне незнакомо это имя, что бы оно ни означало.

— Возможно, вам он известен под другим названием. Вы получили его от Бартаниэля Уайлдбриза, пирата по прозвищу Восточный Хуракан, семь лет назад.

— Боюсь, это невозможно, моя милая. «Восьмое Небо» — уважаемая коммерческая организация, мы никогда не сотрудничаем с пиратами…

Алая Шельма в тихой ярости ударила тромблоном по столу, отчего стеклянные безделушки с жалобным звоном полетели на пол, превратившись в россыпи сверкающих осколков с острыми гранями.

— Я не представитель аудиторской компании, как вы заметили, — процедила она сквозь зубы, — И мне плевать, какими делишками вы тут, в «Восьмом Небе», занимаетесь. Но не пытайтесь рядиться в чужую чешую, мистер Роузберри. Мне известно про Дюпле и «Линдру». Известно про ваши чертовы интриги и планы по втягиванию Унии в междоусобную войну. Если я сообщу об этом в каледонийское Адмиралтейство, через три часа вы со всеми вашими канцелярскими ершами окажетесь в кандалах на пути к виселице. Не уверена, что палачи Каледонийского Гунча получают образование в Аретьюзе, так что едва ли они окажутся столь же терпеливы и сдержаны, как я.

Мистер Роузберри осторожно взял маленькую хрустальную статуэтку, чудом уцелевшую на столе, и стал баюкать ее в ладони, как больного ребенка.

— Вы не понимаете, — горестно прошептал он, — Не понимаете, даже когда сталкиваетесь с этим в упор. Вот почему я говорила о дикарях… О нет, вы даже не дикари, вы… слепцы. Слепые дозорные, сидящие на верхушках мачт, тщетно вглядывающиеся в облака и бессильные заметить приближающийся берег.

— Ваши планы столь очевидны, что ясны даже слепому! Вы намерены столкнуть Формандскую республику и Готланд в схватке, а если получится, еще и вынудить вступить Каледонию. Хотите, чтоб Уния ослабила и истребила саму себя, чтобы на ее руинах «Восьмое Небо» выстроило собственную империю, используя наследство моего деда!

Ствол тромблона обвиняющим перстом смотрел прямо в напудренное лицо мистера Роузберри, но тот, казалось, был всецело поглощен статуэткой, которую сжимал в пальцах.

— Иногда я испытываю к вам что-то сродни жалости, — вздохнул он, когда Алая Шельма замолчала, — Вы видите всего лишь жалкий мятеж там, где происходит нечто воистину завораживающее. Но что слепец может знать о полярном сиянии, разворачивающемся в небесном океане прямо перед ним?..

— Вы погубили десятки жизней и намереваетесь погубить тысячи! В суде вам понадобится защита получше, чем дешевые поэтические образы. Габерон, найди веревку покрепче. Мы захватим эту красавицу на «Воблу» и потолкуем на нашем языке.

Но Габерон не успел сделать и шага, потому что мистер Роузберри, шурша юбками, закрутился по залу, изящно огибая расставленные столы, в каком-то отвратительном подобии танца.

— Это не мятеж, моя милая. Стал бы я тратить столько сил только лишь для того, чтоб поменять местами пару ветров?.. В «Восьмом Небе» поощряется творческий подход, но в глубине души все мы прагматики. Там, где вы видите банальный мятеж, мы видим нечто большее.

— И что же?

Мистер Роузберри остановился посредине зала, чтоб улыбнуться улыбкой, которая от толстого слоя ярко-розовой помады казалась липкой, как кремовый торт.

— Начало новой эпохи! Рождение нового мира! Всесокрушающее торжество прогресса!

Дядюшка Крунч обнаружил, что даже смотреть в глаза управляющего распорядителя неприятно. В его глазах мерцали огоньки, напоминающие ему Огни Святого Эразма, зыбкое свечение на кончиках мачт, которое иногда возникает на больших высотах. Но если Огни Святого Эразма были для небоходов знамением удачи, глаза мистера Роузберри, освещенные горящим внутри огнем, вызывали безотчетную опаску даже у существа из бронированной стали.

— Оглянитесь, — вкрадчиво прошептал мистер Роузберри, широко округляя глаза, — Разве небесный океан, колыбель человечества, не являет собой сейчас крайне прискорбное зрелище? Тысячи разрозненных островов, над каждым из которых дует свой ветер, и на каждом восседает лощеный омар в генерал-губернаторском мундире! Неповоротливые махины-империи, натужно скрипящие давно проржавевшими шестернями, но не выпускающие из своей мертвой хватки миллионы живых людей! Венценосные диктаторы на золоченых тронах, пытающиеся управлять невообразимым множеством островов! Напыщенные адмиралы, ведущие армады к новым и новым боям! Вот тот мир, к которому вы привыкли, милочка.

Алая Шельма прищурилась.

— И что же с ним не так?

— Его пожирает огромное чудовище под именем Энтропия, милочка. Только родилось оно не в Мареве, как харибды. Оно родилось здесь и все никак не умрет, питаемое вашим косным представлением о мире, вашими болезненными традициями и нелепыми воззрениями. Мир страдает от хаотической разобщенности и противоречий, он живое отражение мифической Розы Ветров, которая направляет миллионы беспорядочных воздушных потоков во всех мыслимых направлениях. И он веками мечется из стороны в сторону, слишком непостоянный, чтоб держаться одного курса, словно корабль с вышедшим из строя рулем…

— Возможно, вам и удастся избежать виселицы в Ройал-Оук, — признала Алая Шельма, не меняясь в лице, — Но я не уверена, что комната с войлочными стенами в желтом доме — действительно привлекательная альтернатива.

Мистер Роузберри смущенно улыбнулся, словно капитанесса отпустила ему затейливый комплимент.

— На протяжении веков человек был беспомощен в небесном океане. Покорный ветру, он выдумал себе покровительницу-Розу, лишь бы не оставаться наедине со страшным признанием — он сам не больше чем покорная рыбешка в этом мире, подчиненная общим законам, просто более смышленая, чем прочие. Капризы ветров, помноженные на расстояния, стали его бичом, мы лишь приучились не замечать обжигающей боли от ударов. Как, позвольте спросить, можно строить высокоцивилизованное государство, если его части развеяны в небесном океане на площади в миллионы миль? Как можно говорить об оперативном и слаженном управлении, если депеше, чтоб пройти от одного конца страны до другого, может понадобится и день и неделя? Как развивать торговое, научное и промышленное сотрудничество, если наши планы приходится сообразовывать с хаотичными воздушными потоками, лишь самые постоянные из которых удается наносить на карты?..

— Что он несет? — прогудел Дядюшка Крунч, теряя терпение, — Ринриетта, если не хочешь, я сам о нем позабочусь и…

— Покорность ветру — вот самая большая из человеческих бед, — голос мистера Роузберри дрогнул, отчего мелодичное женственное сопрано на миг обернулось спотыкающимся мужским тенором, — Лишь окончательно сломав ее, мы войдем в новый век, век, который позволит человеческому разуму воссиять на небосводе, создавая ослепительные созвездия во всех мыслимых сферах?..

— Вы немного опоздали, — сухо бросила Алая Шельма, — Корабли давно уже движутся против ветра благодаря машинам.

— Вот именно! Машины! Но что дает энергию машинам?

— Пар?

— Пар! — мистер Роузберри просиял, — Разумеется, я говорю о паре. Величайшем из всех человеческих изобретений, паровом двигателе, который непрестанно совершенствуется изо дня в день. Бьюсь об заклад, вы даже не представляете, сколь велик его вклад в мировую цивилизацию. А ведь он не только наше спасение от дремучих предрассудков, он — предвестник! Глашатай! Путеводная звезда новой эпохи, которая, хочется вам того или нет, уже распростерла над нами свои крылья!

— Кончайте паясничать, — Алая Шельма нетерпеливо дернула стволом пистолета, — Вы пляшете на ветру, как пьяный пескарь, но зря думаете, что…

Кажется, мистер Роузберри не услышал ее. Он хаотично двигался по залу, обходя столы и подметая юбками пол. Иногда Дядюшка Крунч слышал едва слышный хруст, с которым его подошвы растирали в пыл осколки стеклянных фигурок.

— Магия дарует человечеству истинные чудеса! — провозгласил управляющий распорядитель вдохновенно, не замечая этого хруста, — Неограниченную скорость! Возможность связи между самыми удаленными островами! Чудеса молекулярной трансформации, наконец! Магия — вот тот инструмент, благодаря которому мы наконец отнимем поводья у слепой Розы!

Не надо было давать ему открывать рот, мрачно подумал Дядюшка Крунч. Загипнотизированный собственным голосом, мистер Роузберри порхал по залу, точно потерявшая ориентацию в небесном океане медуза, и сходство это усиливалось его многочисленными юбками. Ядовитая медуза, поправил сам себя Дядюшка Крунч, стараясь не выпускать безумца из поля зрения. И пусть в кружевном подоле мистера Роузберри не было видно стрекательных клеток, ему отчего-то казалось, что он ощущает аромат растворенного в зале яда — тяжелый затхлый запах, отдающий вонью Марева…

— На прошлой неделе в Лайоне проводили испытания паровых машин высокого давления. Они позволяют кораблю выдавать сорок узлов! Впрягите хоть дюжину ветров в паруса, вам все равно не удастся достичь такой скорости! Дальность связи гомункулов по магическому эфиру развивается в арифметической прогрессии, через год вы сможете болтать с подругой, которая находится на другом острове в пяти сотнях миль от вас! Магические декокты избавят вас от любой болезни, будь это простуда или цинга! Все обитаемые острова, сколько бы их ни было в небесном океане, окажутся тесно связаны. Разрозненное станет единым! Множественное — целым! Острова, лишь формально связанные властью Унии, сделаются общим пространством. Капитал начнет объединяться, биржевое дело переживет новый рассвет, промышленность увеличит обороты самое малое втрое!

— Может, ветра и непостоянны, только и магия не подарок, — проскрежетал Дядюшка Крунч, не в силах больше сдерживаться и не понимая, отчего медлит Алая Шельма, — Она могущественна, но ненадежна!

Мистер Роузберри снисходительно взглянул на голема, но поспешно отвел взгляд, словно Дядюшка Крунч был чем-то вроде дряхлого старомодного шкафа в окружении со вкусом подобранной мебели и оттого резал ему глаз.

— Любое научное достижение проходит пору становления и взросления. Едва ли первые корабли, только оторвавшиеся от твердой земли, были безопасны или хороши собой. Что же до магии… Она будет оставаться непредсказуемой и опасной только лишь до тех пор, пока остается в монопольном владении этих ярмарочных фокусниц!

— Вы про ведьм? — осторожно уточнил Габерон.

— Совершенно верно, мой милый, — мистер Роузберри проворковал это с таким выражением, что канонира передернуло, точно от вида рыбьих потрохов, — Мы уже научились добывать энергию из рассеянных в небесном океане чар, но никогда не добьемся успеха, пока позволяем исполнять роль ведущего двигателя не науке, а кучке зашоренных особ в средневековых балахонах. Черные коты, закрытые чародейские школы, древние ритуалы… Какая ерунда! Магия — это энергия, энергия удивительных свойств, которую можно использовать для созидания или разрушения. И, как всякая другая энергия, она должна быть поставлена на службу человечеству!

Дядюшка Крунч ощутил, как стонут изношенные торсионы, силясь удержать тело в вертикальном положении. Но сейчас виновато было не правое колено, скрежещущее при каждом неосторожном движении, а что-то другое. Словно все узлы и детали корпуса вдруг прихватило налетом ржавчины, сковывающим движения и путающим управление. Быть может, сказался воздух «Восьмого Неба», пропитанный затхлым канцелярским смрадом и бумажной пылью, но Дядюшка Крунч знал, что дело в другом. Чуткую балансировку его механизмов нарушало ощущение неправильности происходящего, как работу флюгера может нарушить ветер, дующий со всех сторон сразу. И ощущение это с каждой минутой лишь усиливалось, крепло.

Мистер Роузберри не проявлял страха. Единственный безоружный человек в зале, окруженный готовыми к бою пиратами, он не был похож на застигнутый врасплох торговый барк, он продолжал чертить странный прерывистый курс, сбивавший абордажного голема с толку, словно оплетая всю Паточную Банду невидимой паутиной. Шут в женском обличье, коварный манипулятор, паясничающий безумец с раскрашенным лицом — кем бы мистер Роузберри не был на самом деле, он явно получал удовольствие от этого безумного спектакля, в котором сам же играл ведущую роль. Это было сродни скрадыванию чужого ветра в ожесточенной гонке или парусной регате. Он как-то незаметно перехватил инициативу, сделавшись хозяином положения, и теперь уже все в зале слушали его, замерев в приступе какого-то болезненного любопытства, словно подчиненные Музыкой Марева.

— Пар и магия сделают то, перед чем бессильна Роза Ветров с ее непредсказуемыми сквозняками! — торжественно провозгласил он, гримасничая, — Они уничтожат расстояния. Превратят разрозненные клочки суши в единые экономические конгломераты! Это станет началом новой эры для логистики, управления, торговли! Однако есть одно небольшое препятствие…

— Какое? — спросила Алая Шельма настороженно.

Она не опускала оружия, тлетворная магия мистера Роузберри еще не подчинила ее, но Дядюшка Крунч видел, что воля капитанессы слабеет. Сбитая с толку новыми неучтенными ветрами, она неумолимо проигрывала, теряя инициативу, как корабль теряет воду из бортовых цистерн.

Дядюшка Крунч ощутил, как скрипят суставы его захватов, в которых был сжат лишь воздух. Будь здесь Восточный Хуракан, он не позволил бы этому выродку и пикнуть. Живо бы укоротил пару пальцев, заставив выкладывать то, что его интересует, а не трепыхаться, как угорь. Но Ринриетта… Она не просто слушала главаря «Восьмого Неба», она пыталась понять сказанное. Чертовы университеты оставляют на людях свой отпечаток, схожий с офицерской выправкой военных небоходов, мрачно подумал он, страдая от бездействия.

— Несмотря на всю потенциальную мощь магии, цивилизации нипочем не сделать следующего шага, пока ее судьбу решают ленивые, осоловевшие от собственной власти, островные царьки, — мистер Роузберри вздохнул, уронив со своей сложной прически облачко пудры, — Нынешний прогресс стал возможен только потому, что ни один из коронованных болванов не представляет его истинную мощь. Для них это всего лишь возможность быстрее двигать свои громоздкие дредноуты и посылать депеши. Но будьте уверены, как только они поймут, что магия лишит их единственного источника власти — власти над расстояниями — магию возьмут тисками за горло. Если мы хотим, чтоб мир получил свободу и вздохнул полной грудью, Уния должна быть уничтожена.

— Вы анархист? — с неуместным любопытством спросил вдруг Габерон.

Мистер Роузберри кокетливо хихикнул.

— Я пламенная сторонница прогресса.

— И путь прогресса ведет через разрушение Унии?

— Увы, мой милый, увы. Уния — самый прочный узел в сети, опутывающей мир, такие не развязываются сами по себе. А значит, его необходимо подрубить в определенных местах. Остальные развяжутся сами собой.

— Остальные? — с нехорошим чувством спросил Дядюшка Крунч.

— Ну, с ними будет куда проще — мистер Роузберри рассмеялся, прижав ко рту платок, — Нихонкоку, Латиния, Рутэния, Чжунхуа, Бурундезия, Иберия… Всего лишь рыбешки-прилипалы, слишком слабые сами по себе, чтоб определять воздушное течение. Лишившись патроната Унии, они едва ли смогут представлять собой серьезное препятствие, не так ли?

Им потребовалось много времени, чтоб осознать сказанное. Внутренний метроном Дядюшки Крунча успел отсчитать по меньшей мере десять секунд, прежде чем Габерон, первый оправившийся из Паточной Банды, смог произнести:

— Вы надеетесь уничтожить… государства?

Мистер Роузберри улыбнулся. Но в этот раз это не была мягкая улыбка дамы. В ней, несмотря на толстый слой губной помады, ощущалось что-то твердое, острое, неприятно холодящее.

— Именно так, мой милый. Государство — рудимент, отмерший продукт, балласт, который мы слепо тащим за собой сквозь эпохи. А ведь это нелепо, как нелепо было бы щеголять рыбьим хвостом! Когда-то, когда человек был беспомощен перед стихией и слаб, государство было его защитником и покровителем. Но малек, проклюнувшийся из икринки, выскальзывает из ее плотной оболочки. Останься он в ней, поддавшись чувству ложной безопасности, он просто погибнет, так и не превратившись в рыбу. Век государств, этих древних чудовищ, окончен. Они — атавизм, тянущий нас назад и закрепляющий диктат Розы. Вспомните, сколько хлопот и проблем породили их разноцветные тряпки! Бесконечная вражда и утомительное союзничество, нелепые пакты и унизительные репарации, назойливые дипломаты и самовлюбленные правители… Сколько тысяч жизней осели пеплом в угоду государственным интересам! Сколько сотен остров навеки кануло в Марево! И ради чего?

— Черт вас подери… — начал было Габерон, но не смог закончить, потому что мистер Роузберри легко перебил его.

— Вам пытаются навязать гордость ради куска висящего в воздухе камня, нарочно для того, чтобы, ослепленные этой никчемной гордостью, вы не видели ничего другого. Неужели глоток воды на Эмдене слаще, чем на Жан-Баре? Неужели у жителей Ринауна больше рук или ног, чем у жителей Фузо? Может, золото Кирсаджа сверкает ярче, чем золото Онеги? Нет. Новый мир, который рождается прямо сейчас, не будет скручен этими ржавыми оковами!

Он говорил проникновенно, страстно, так, что в какой-то миг напудренное лицо Леди Икс стало тем, чем оно было на самом деле — маскировкой, сквозь которую проглядывало его истинное лицо — мужчины лет сорока, жестких и острых черт, не скрытых слоем пудры и грима. Темно-карие глаза искрились под выщипанными в ниточку бровями, и искрились отнюдь не смехом. На их дне угадывалось что-то тяжелое, хищное, жуткое. Что-то такое, из-за чего Дядюшка Крунч ощутил желание загородить Ринриетту бронированной грудью.

Безумец, понял вдруг Дядюшка Крунч. Видно, не обязательно слушать Музыку Марева, чтоб выжить из ума. Все мгновенно сделалось понятным. Но Алая Шельма то ли не замечала этого, то ли не хотела замечать.

— Значит, не будет ни королей, ни губернаторов? — желчно спросила она, глядя на мистера Роузберри через стол, — Тогда кто будет править?

— Править!.. — мистер Роузберри жеманно скривился, точно одно только это слово на вкус отдавало несвежими сардинами, — Что есть правление, если выбросить из него вековые государственные амбиции и капризы? Всего лишь перераспределение ресурсов, управление фондами, логистика. Словом, то, чем занимается любая компания, вне зависимости от того, что она делает, торгует планктоном или продает акции. Вот ответ на ваш вопрос, милочка. Власть перестанет быть осененной короной монополией. Отныне она будет опираться на целесообразность и здравый смысл, на эффективность и здоровую конкуренцию, на свободный рынок и…

В оконное стекло со звучным шлепком врезался кальмар. Упругий, с треугольным наконечником головы, напоминающий щеголя-офицера в красном парадном мундире, он недоуменно принялся ощупывать раму извивающимися щупальцами, не сразу сообразив, что за прозрачная преграда преграждает ему путь.

Командорский кальмар, машинально определил Дядюшка Крунч. Должно быть, сбился с ветра и оказался на непривычной ему высоте, вот и беспокоится. Пытаясь попасть в тепло, кальмар беспомощно елозил гибкими щупальцами по стеклу, издавая противный скоблящий звук, от которого мистер Роузберри вынужден был замолчать.

Тоже продукт своей эпохи, отстраненно подумал Дядюшка Крунч, наблюдая за недогадливым моллюском. Его предки родились в те времена, когда стекол еще не было, вот он и бьется, силясь понять, что за странности происходят в его родном небесном океане. Наверно, в представлении мистера Роузберри они все сейчас были сродни кальмару. Шарят щупальцами по стеклу, не в силах понять, сообразить, оценить… Разве кальмар в силах понять, что такое окно? Разве кальмару известно что-то о преломлении солнечных лучей?..

Мистер Роузберри брезгливо постучал костяшками пальцев в перчатке по оконному стеклу, командорский кальмар проворно отклеился и унесся куда-то прочь, полоща на ветру щупальцами.

— Свободный рынок и здоровая конкуренция?.. — на лице Алой Шельмы, затмив гримасу отвращения, воцарилось недоверие, — Кажется, я понимаю, что вы задумали. Вы хотите свергнуть всякую власть на обитаемых островах и отдать их в щупальца корпоративного спрута.

Мистер Роузберри вздохнул, нарочито женственным жестом прикрыв ладонью лицо.

— Я и не надеялась, что вы поймете истинную суть вещей. В конце концов, это так же непросто, как дикарю понять устройство парового котла. Мы ведь говорим об освобождении людей от огромного государственного аппарата, который веками подчинял их, разобщал и унижал. Только подумайте, как это изменит привычный вам небесный океан. Океан, управляемый отныне не амбициями коронованных болванов, а соображениями равноправия и коммерческой выгоды! Отныне никаких сеньоров и вассалов, лишь партнеры, равные в своих правах и обязанностях!

Алая Шельма сплюнула на пол. Это выглядело грубо, мистер Роузберри вздрогнул, как от пощечины, но Дядюшка Крунч издал мысленный одобрительный возглас.

— Если и есть что-то более отвратительное, чем огромный левиафан Унии или голодные акулы-государства, то это хищные пронырливые корпоративные щуки вроде вас. Которые в миг отхватят палец, стоит зазеваться. Передать под покровительство дельцов и банкиров весь обитаемый мир? Да лучше бы он достался Мареву!

Мистер Роузберри просеменил ближе к капитанессе, которая инстинктивно отступила назад, несмотря на выставленный вперед ствол тромблона.

— Ах, милочка, мир устроен так, что именно дельцы и банкиры лучше всех чувствуют, куда дуют ветра. Капитал — это огромный корабль, который мчит вперед, обгоняя все прочие. Он набирает в свою команду самых прогрессивных и самых одаренных людей своего времени — лучших аналитиков и администраторов, самых дерзновенных командиров и дотошных наблюдателей. Капитал не может остановиться, он всегда устремлен вперед, он — вектор развития, пущенная в будущее стрела! Потому что если Капитал останавливается хоть на миг, он погибает, стагнирует, оттого его всегда несут вперед паруса видовой эволюции!

— А еще на этом корабле, кажется, принято швырять за борт все, что недостаточно эффективно, с целью оптимизировать расходы, — зло бросила Алая Шельма, — Жажда наживы, а не эволюция — вот что ведет вас вперед! Что вы можете дать миру, жадные дельцы и жестокие манипуляторы?

Мистер Роузберри вновь расплылся в улыбке, которая понравилась Дядюшке Крунчу еще меньше предыдущих.

— Давайте сперва посмотрим, что мы можем у мира забрать. Как на счет войн? Их не станет, милочка, они уйдут в прошлое. Никаких кровопролитий — к чему снаряжать броненосные эскадры, если война начинается и заканчивается на бирже за считанные часы, а победитель определяется переменой нескольких цифр? Война — ужасно неэффективный способ перераспределения ресурсов, вы же знаете об этом?

— Я…

— А как на счет социального неравенства? Те, кто живет на высоте в пять тысяч футов, больше не будут презирать тех, кто живет на триста футов ниже, ведь исчезнут все социальные касты. Отныне и те и другие будут равноправными акционерами своего острова, и равенство им обеспечит Капитал, а не Роза Ветров!

— Но…

— А национальная вражда! В новой эпохе она исчезнет на корню, и тоже благодаря нам. Акции «Валейнтайн и сыновья» будут раскрашены в один цвет для жителей Дедало и Эрина, а не в разные, как их флаги. Кредит от «Юнион Трежерс» объединит людей сильнее, чем самый проникновенный гимн. В трактирах уставшие небоходы будут судачить о падении курсов «Радужной Форели» на каледонийской бирже, а не о том, чем закончилась последняя война. Свободный рынок станет новым воздушным океаном, равно открытым для всех!

Дядюшка Крунч ощущал, как болезненно ноют на своих местах заклепки. Тирада мистера Роузберри, без сомнения, произвела эффекта. Она была внушительна, как полный бортовой залп, и, судя по лицу Алой Шельмы, этот залп не прошел мимо цели. Но выбрасывать белый флаг капитанесса не спешила.

— Свободный рынок!.. — процедила она с едва сдерживаемым отвращением, — Как по мне, ваш свободный рынок — это идол сродни тем каменным истуканам, что сооружают островитяне южных широт. Вы денно и нощно возносите ему молитвы, не обращая внимания на россыпи костей у его подножья. Вы расписываете свободный рынок так, словно это небесный океан, свободный от бурь и ветров, где все рыбы, большие и маленькие, сосуществуют в трогательном единстве, однако…

— Однако, что? — пришел через мистера Роузберри прийти в замешательство. И пусть замешательство это было недолгим, Дядюшка Крунч мысленно заскрежетал от удовольствия.

— Однако это миф, — жестко произнесла Алая Шельма, пристально глядя в лицо хозяину острова, — Попробуйте собрать кучу рыб на одной высоте и одном ветру, и глазом не успеете моргнуть, как крупные сожрут мелких, а потом передерутся между собой! Нет, я не напрасно получила свой университетский диплом. Свободный рынок сродни чистому небу, которое лишь кажется безмятежным, но которое наполнено тысячами невидимых ветров. Выживают те, кто умеет эти ветра найти и использовать. Но если в небесном океане ветра направляет Роза, то кто будет делать это в вашем мире, в вашей новой эпохе? Уж не «Восьмое Небо» ли?

Мистер Роузберри смиренно сложил на груди руки.

— Ах, милочка, нельзя же всю жизнь заниматься рыбьим кормом! «Восьмое Небо» войдет в ассоциацию деловых компаний с тем, чтоб взвалить на себя часть нового бремени. Мы не отказываемся от своей ответственности, лишь настаиваем на том, чтоб правила были одинаковы и честны для всех игроков.

— А проще говоря, сдавите весь мир в такой хватке, что времена Унии будут вспоминаться с тоской! — глаза Алой Шельмы полыхнули так, что Дядюшке Крунчу показалось, будто от этого жара сейчас вспыхнет порох в пистолете, — Стиснете его финансовыми щупальцами и начнете медленно поглощать, переваривая, как Марево переваривает рухнувший корабль. Только вам не понадобятся гвардейцы в мундирах и дредноуты, верно? У вас же есть банки, консорциумы, долговые обязательства, векселя… Вы будете пить соки, используя куда более сложные механизмы, бесконечно манипулируя, обманывая и устрашая, превращая людей в корм для своего грохочущего финансового чудовища. Видит Роза, я ненавижу Унию так же, как ненавидел мой дед, но по сравнению с вами она куда меньшее из зол!

Мистер Роузберри снисходительно улыбнулся. В его мягких пальцах вдруг возникла стеклянная фигурка, спасенная им со стола. Теперь Дядюшка Крунч мог ее рассмотреть — это был изящный Кракен с растопыренными щупальцами, кажущийся не грозном, но забавным в своей миниатюрности. Обтянутые шелком пальцы мистера Роузберри беззвучно заскользили по стеклу, словно лаская его.

— Унию вам не спасти, милочка, она обречена, как обречены все доисторические организмы, слишком громоздкие, чтоб выжить. Ей предстоит мучительная смерть, хотите вы того или нет.

— «Восьмое Небо» многое для этого сделало, не так ли?

— Ах, знали бы вы, каким трудом нам это далось! Пять лет напряженной работы, тончайшей, как плетение паутины, филигранной, тайной… Пять лет мы рубили швартовы между членами Унии, распуская их по волокну. Пускали ядовитые слухи и разрушали торговые связи, насаждали недоверие и преумножали подозрения… Напряжение внутри Унии росло день ото дня, но запас прочности был слишком велик. Нужен был последний аккорд, чтобы напряжение превысило критическую отметку.

— И этим аккордом стал Дюпле?

— Ну разумеется, — мистер Роузберри рассмеялся, но смех получился не женским, а мужским, тонким и неестественным, — Последний штрих, последний стежок…

Дядюшка Крунч вспомнил заваленную неподвижными телами палубу канонерки. Он видел ее с большой высоты, отчего фигуры казались крошечными, вырезанными из дерева, куклами в форменных мундирах. Ринриетта видела их куда ближе — от слов управляющего она покачнулась.

— Использовали голема собственной разработки, чтоб перебить команду и свалить все на готландцев? И смеете еще рассуждать о жестокости Унии?

— Не перегибайте палку, моя милая. Эти люди должны были погибнуть, чтобы спасти прочих. Знаете, как в финансовом деле — иногда медный грош может сберечь полновесную золотую монету… Между прочим, как случилось, что вы оказались там до формандцев?

— Случайность, — это слово Алая Шельма отчего-то выплюнула с отвращением, — Еще одна шутка Розы Ветров. Мы собирались захватить канонерку, когда мои люди обнаружили в топке вашего стального убийцу.

Мистер Роузберри удивился. И по-мужски и по-женски одновременно.

— Вот как? В топке? Поразительно. Кто бы мог подумать! Что ж, это многое объясняет, включая и ваш неожиданный визит. Эти големы ни к черту не годятся, даже самые совершенные. Все равно что механические болванчики. Им было поручено сделать одно небольшое дело, и вот пожалуйста! В топке!

— Что вы имеете в виду?

— Мы высадили на «Барракуду» пять големов, — мистер Роузберри мило улыбнулся, — У них были инструкции, перебить весь экипаж и спрыгнуть в Марево. Должно быть, один из них случайно упал в топку и не смог выполнить приказ. Ох уж эти големы…

Лицо Габерона, прежде напряженно слушавшего, потемнело от ярости.

— Побоялись сами взять оружие в руки? Отправили големов?

Мистер Роузберри капризно скривил ярко-алые напомаженные губы.

— Простая работа для простого механизма. Между прочим, что сталось с уцелевшим големом? Насколько я могу судить, он не попал в руки Унии, иначе нам бы стало об этом известно.

— Мой бортинженер разобрал его на запчасти, — произнесла Алая Шельма негромко, — Формандцы так о нем и не узнали.

— Так вот кого мы должны благодарить за услугу, — мистер Роузберри грациозно сделал книксен, — Премного обязана, мисс Уайлдбриз!

Алую Шельму передернуло от отвращения.

— По крайней мере, втянуть в войну Каледонию вам не удалось!

— Даже самые лучшие планы подчас не удается реализовать надлежащим образом, — философски заметил управляющий, оглаживая кружевной воротник, сдавливающий толстую мужскую шею, — Внучка Каледонийского Гунча оказалась необычайно прытка.

— Ее вы убивать не собирались?

— Если бы собиралась — послала бы за ней големов. Нет, каледонийская принцесса требовалась нам живой.

— Чтобы шантажировать Каледонию и втянуть ее в войну?

Мистер Роузберри легкомысленно кивнул.

— Все выглядело бы так, словно юную леди похитили формандцы с целью вынудить Каледонию вступить в войну на их стороне. Мы хорошо изучили нрав Каледонийского Гунча. Узнав о подобном вероломстве, он с вероятностью в восемьдесят семь процентов вступил бы в войну — но против Формандии. Впрочем, — управляющий легкомысленно усмехнулся, — Это уже ничего не меняет. Каледония вступит в войну, рано или поздно. Ее флот полностью отмобилизован и тоже разводит пары.

— Это значит…

— Это значит — Унии конец.

На глазах у Дядюшки Крунча руки мистера Роузберри в шелковых перчатках сдавили стеклянного Кракена. Его пальцы обладали отнюдь не женской силой, все в зале услышали, как тревожно звенит ломающееся стекло. Мистер Роузберри спокойно вытряхнул на пол бесформенные стеклянные осколки некогда грозного чудовища, которые смешались с прочими.

— Посеявший ветер, пожнет бурю, мисс Уайлдбриз. И мы уже выпустили зерно из рук. Все остальное случится само собой, с помощью «Восьмого Неба» или без. Это словно адская машинка, часовой механизм которой уже взведен. Уния сожрет сама себя, как акула, почуявшая запах из собственных рассеченных потрохов. Формандия и Готланд разорвут друг друга на части, а уцелевшего сожрет Каледония.

— Хотел бы я посмотреть, как вы справитесь с Каледонией, — фыркнул Габерон, — Одного старого фрегата хватит, чтоб превратить ваш Эребус вместе с дерзкими помыслами о захвате мира в горсть раскаленного песка!

Мистер Роузберри метнул в его сторону острый взгляд, не смягченный густыми ресницами.

— Пусть это вас не заботит, мой милый. Уверяю вас, у «Восьмого Неба» найдется козырь нужной масти. Но не все карты снимают с руки в самом начале партии, если вы понимаете, что я имею в виду… И уж подавно я не собираюсь открывать их перед вами.

— «Аргест»? — напрямик спросила Алая Шельма, — Это ваша карта?

Дядюшка Крунч ожидал, что управляющего выдаст удивление. Что подведенные тушью глаза расширятся. Но мистер Роузберри лишь недоуменно приподнял выщипанную бровь.

— И вновь вы упоминаете незнакомое мне слово, милочка.

Дядюшка Крунч подумал, что Ринриетта сейчас выстрелит. Молча без слов поднимет тромблон — и жалкая пародия на человека по имени Роузберри шлепнется на пол, непоправимо заляпав кровью белоснежные кружева. Управляющий никогда не имел дела с пиратами и тем более с Алой Шельмой, оттого не замечал, как на смену лихорадочному румянцу приходит зловещая бледность, а на дне глаз скапливается что-то, цветом напоминающее даже не старую бронзу, а само Марево.

Но выстрела не было. Алая Шельма подняла руку и уперла раструб пистолета в подбородок мистера Роузберри. Должно быть, она действовала не очень мягко, так как управляющий по-женски тонко вскрикнул.

— «Аргест». Ты скажешь мне, где он — и тогда доживешь до того момента, когда окажешься на каторге Унии. Только советую тебе сперва смыть макияж.

Губы мистера Роузберри задрожали, как у испуганной женщины.

— У вас отвратительные манеры, — пробормотал он, отстраняясь, — Я счастлива, что в будущем подобных вам можно будет увидеть лишь на гравюрах.

— «Аргест», — терпеливо повторила Алая Шельма, — Верни его — и я проявлю милосердие, хотя, видит Роза, мне понадобятся для этого все силы.

— Я всего лишь управляющий, — жалобно прощебетал мистер Роузберри, — Даже не руководитель! Все прогнозы осуществляются отделом стратегического планирования, риски оценивают юристы, планы утверждаются канцелярией! В совете директоров почти сорок человек!

— Значит, мне понадобится еще сорок пуль, — бросила капитанесса, — И я надеюсь, ваша компания компенсирует мне затраты на свинец!

— Дай его мне, Ринриетта, — Дядюшка Крунч поднял свои грузовые клешни и лязгнул ими, — Через минуту у тебя будет не один, а целая дюжина управляющих распорядителей, хотя бы один из них ответит на все вопросы… Габби, закрой двери. Крики могут отвлечь служащих от важной работы.

Они обступили мистера Роузберри со всех сторон. Сейчас с него слетит фальшивый лоск вместе с пудрой, мрачно подумал Дядюшка Крунч. Можно долго разглядывать рыбешку, но суть ее поймешь только лишь после того, как снимешь чешую.

— Прелестная капитанесса, могу я заняться здешним гомункулом?

Голос «Малефакса» прозвучал слабее, чем на палубе «Воблы», сказывалось расстояние, но предвкушение схватки в нем прямо-таки звенело.

Судя по всему, он рвался в бой, чтоб расквитаться с магическим хозяином острова за свое недавнее унижение, и Дядюшка Крунч отлично его понимал.

Алая Шельма звучно щелкнула пальцами:

— Действуй, «Малефакс»! Перекрой ему ветер! Отключи всю связь, блокируй двери, парализуй причалы и портовые службы. Я хочу, чтоб за минуту этот остров превратился в кусок мертвого камня.

— Мне не понадобится много времени, — зловеще пообещал «Малефакс».

Мистер Роузберри испуганно попятился, теребя изящный дамский зонтик, который вновь оказался у него в руках. Но если он надеялся, что тонкий слой прозрачной кисеи станет надежной защитой от заточенной стали, его ожидало большое разочарование.

— Ах, как это грубо, — пробормотал он беспомощно, — Как по-пиратски…

Где-то в мире невидимых чар «Малефакс» сейчас устремился в бой, развернув свои магические паруса и выверив прицелы пушек, об истинной силе которых знало не так много людей во всем воздушном океане. Как бы ни был хорош гомункул «Восьмого Неба», через несколько секунд хозяин Эребуса превратится в россыпь тлеющих обломков, устремившуюся к Мареву.

Но за секундой проходила секунда, а «Малефакс» все не отзывался. Тишина делалась все более напряженной, возможно, из-за блуждающей улыбки мистера Роузберри, которая все больше и больше раздражала Дядюшку Крунча. Если сперва она выглядела неуверенной и беспомощной, то сейчас уже не казалась таковой. В ней опять сверкнуло что-то неприятное, что-то, что Дядюшка Крунч прежде уже замечал в напудренном лице мистера Роузберри. Что-то, чему он, старый абордажный голем, плохо разбиравшийся в людях, не мог дать ни названия, ни обозначения.

Его внутренний хронометр отмерил девяносто три секунды, когда Ринриетта потеряла терпение.

— «Малефакс»?

— Еще… немного, — голос гомункула сделался тише, точно он сам стремительно терял высоту, отдаляясь от острова, — Я… Пытаюсь обойти его линии защиты, но… Возможно… Возможно, он не так безнадежен, как я сперва полагал. У него очень… очень странная конфигурация активных контуров. Совершенно нестандартный узор, должно быть, какая-то внутренняя разработка… Я…

— Ты не можешь его расколоть?

— Могу, разумеется, просто… Просто мне может потребоваться больше времени, чем я предполагал… Очень странная конфигурация, меня прямо морозным ветром пробирает… Подобного я не видел даже на военных кораблях Унии… Словно его собирали не ведьмы, а какая-то безглазая рыба…

Мистер Роузберри вежливо слушал, склонив голову набок. Несмотря на слой пудры и помады, улыбка на его лице, казалось, делалась все более яркой.

— Варварские методы, — вздохнул он с нарочитым смирением, не вяжущимся с этой цветущей улыбкой, — Вы все еще считаете, что чем грубее, тем надежнее. Что ж, пришло время оценить новую эпоху на вкус. «Барбатос», активная фаза.

Он произнес это негромко, но Дядюшке Крунчу показалось, что воздух в зале на мгновенье вскипел, как вода в забытом на огне котелке.

А секундой позже «Малефакс» закричал.

Дядюшка Крунч никогда прежде не слышал, как кричат гибнущие гомункулы. В грохоте ядер и скрежете лопающихся мачт голоса невидимых существ сложно было различить. Но «Малефакс» кричал оглушительно громко, отчаянно, так, словно сплетенные из чар веревки разрывали его на части.

— «Малефакс»! «Малефакс!» — Алая Шельма запрокинула голову, словно надеялась под высокими сводами зала разглядеть мятущуюся магическую тень своего помощника, — Что с тобой? Докладывай!

«Малефакс» заскрежетал зубами, то ли от бессилия, то ли от боли.

— Он… Оно… Оно застало меня врасплох. Мои входные контуры парализованы. Оно пробивается все выше… Оно перехватывает мои команды. Я не успеваю перебрасывать ресурсы… Великая Роза, в каких глубинах Марева создали это чудовище? Это вообще не гомункул, это…

Мистер Роузберри зааплодировал, по-дамски, кончиками пальцев.

— «Барбатос», полное подавление. Пока что воздержись от необратимых повреждений, лишь отключи все, что можно — связь, управление, ну и… вообще все. А еще запечатай орудийные порты и отдай якоря. Позже мне понадобится все, что он знает, тогда сможешь выжать его до капли.

Дядюшке Крунчу показалось, что в зале что-то едва слышно прошелестело — словно под потолком пронеслась какая-то узкая скользкая рыба, скользя на огромных кожистых плавниках.

— Капитанесса, он пытается перекрыть мои магистральные связи… Он…

Голос «Малефакса» внезапно стих. Где-то в зале едва слышно вскрикнула Шму.

— Порядок, — мистер Роузберри демонстративно отряхнул руки в дамских перчатках от мелких стеклянных осколков, — Теперь ваш корабль не опаснее скорлупы от ореха. И нет, на вашем месте я бы не рассчитывал на тех двоих, которых вы оставили на борту, милочка. Прийти вам на помощь они не смогут.

Этого он мог и не говорить, мрачно подумал Дядюшка Крунч. Будь на палубе он сам и Габерон, еще можно было бы управиться с парусами. Но Тренч и Корди… Эти двое ничего не смыслят в устройстве корабля.

— Прикажи своему ублюдку прекратить! — крикнула Ринриетта в ярости, ткнув стволом тромблона в лицо мистера Роузберри, — Клянусь, мне не понадобятся корабельные пушки, чтоб размазать твои мозги по стене!

Дядюшка Крунч увидел, как тает улыбка на лице управляющего. Он давно ждал этого момента, но зрелище отчего-то не принесло ему удовольствия. Потому что на смену безумной улыбке мистера Роузберри пришел не страх, как он рассчитывал. Пришло что-то другое, чего абордажный голем не мог разобрать, поскольку никогда прежде не видел. И лишь в темных глазах мистера Роузберри оно мелькнуло двумя холодными, как полярное сияние на больших высотах, искорками.

— Ах, это варварская непосредственность!.. Пожалуй, мне будет даже не доставать ее, когда вы и вам подобные окончательно отойдут в прошлое, — голос управляющего опустился до вкрадчивого шепота, сделавшись похожим на шелест рыбьей чешуи, — Вы так самоуверены, что предпочитаете до последней секунды не замечать очевидного. Я приказал блокировать ваш корабль не потому, что боюсь его пушек.

— Тогда почему? — Алая Шельма с трудом сдерживалась, чтоб не привести свою угрозу в исполнение, палец дрожал на спусковом крючке, — Почему?!

Мистер Роузберри улыбнулся. От прикосновения ствола помада на его губах смазалась, превратившись в грязно-алый отпечаток на неестественно-бледной коже, но он, кажется, не заметил этого.

— Мне просто не хотелось оставлять вам путь для побега.

Пистолет само собой отлетел в сторону, точно подхваченный чарами, Дядюшка Крунч услышал, как вскрикнула Ринриетта — не от боли, от неожиданности. И сам с удивлением уставился на мистера Роузберри, невозмутимо встряхнувшего ладонь. Когда он успел выбить оружие? Его руки в перчатках были на виду и все еще сжимали зонтик, они никак не могли успеть, но…

— Благословение всем ветрам, что мы живем в прогрессивные времена, — управляющий томно подмигнул им подведенным глазом, — Когда уже дамы могут приглашать кавалеров на танец!

Дядюшка Крунч все-таки успел заметить, как из изящного дамского зонтика выскальзывает узкая полоса полированной стали.

Рапира.

Глупо, подумал он отстраненно. Рапира — оружие не для новичка, фехтовать ею не проще, чем управлять узким пинасом в потоках нахлестывающих косых ветров. Для нее мало твердой руки, нужен превосходный глазомер и реакция голодной мурены. Если это разодетое чучело считает, что продержится хотя бы две секунды…

Но эта мысль распалась сама собой, еще прежде, чем он успел сообразить, что происходит. Потому что мистер Роузберри, подхватив юбки, устремился в атаку.

Первым же выпадом он чуть не насадил Габерона на острие рапиры, точно толстого карася, канонира спасла Жульетта, которой он рефлекторно прикрылся. Второй, последовавший так быстро за первым, что казался его продолжением, заставил лопнуть несколько ремней, перехватывающих грудь Шму — и ассассин, испуганно выдохнув, отскочила назад. Третий снес с головы замершей Ринриетты алую треуголку. Четвертый… Пятый… Шестой…

— Руби его! — крикнула Алая Шельма и первой вытащила саблю.

Габерон и Шму, быстро переглянувшись, вытащили свое оружие, Габерон — длинную шпагу, Шму — два граненых кортика. Дядюшка Крунч, заревев от ярости, загрохотал грузовыми захватами. Пора показать зарвавшейся кабинетной крысе, как сражаются в абордажной схватке реликты ушедших эпох, которые он успел списать в музейный запас!

Они набросились на него с четырех сторон, осыпая ударами, каждый на свой манер. Шму жалила обоими клинками одновременно, рисуя завораживающий узор, не имеющий ничего общего с симметрией. Габерон хладнокровно разил короткими прямыми выпадами, каждый из которых мог пронзить паяца в платье насквозь — классическая формандская школа. Сабля Ринриетты даже не свистела — зловеще шипела, вспарывая ткань воздушного океана, и каждый ее выпад должен был закончиться хрипом умирающего. Дядюшка Крунч, не уповая на скорость захватов, молотил управляющего своими лапами, компенсируя недостаток проворности чудовищной силой.

Бой должен был закончиться к исходу второй секунды, коротко и жестоко, как и заканчиваются обыкновенно все неравные и яростные схватки. Но вторая секунда миновала, а в воздухе все еще звенела сталь. Третья, пятая… К исходу десятой платье мистера Роузберри все еще оставалось белоснежным, не испачканным ни единым алым пятном. Именно тогда Дядюшка Крунч впервые задумался о том, что где-то допустил ошибку. К исходу первой минуты он уже знал, в чем она заключалась.

В самом мистере Роузберри.

В старые времена про хороших фехтовальщиков говорили, что они танцуют на ветру. Мистер Роузберри определенно не был хорошим фехтовальщиком, в его движениях совершенно отсутствовала та грациозная легкость, которая составляет неотъемлемую часть фехтовального искусства. Мистер Роузберри фехтовал в совершенно иной, никогда никем прежде не виданной манере.

Он двигался так, словно постоянно находился на пересечении ветров, рвущих его в разные стороны. Его движения были порывистыми и несдержанными, а выпады казались хаотично направленными, как у новичка, но, наблюдая за тем, как бессильно пятятся под этими выпадами члены Паточной Банды, Дядюшка Крунч понял, что первое впечатление было неверным. В тот момент он еще не догадывался, насколько, силясь уверить себя в том, что дело лишь в невероятной удачливости противника и напоре.

Мистер Роузберри не оставался на месте ни секунды. Он словно переносился из стороны в сторону, шурша юбками и оставляя за собой размытый хвост кружевной мантильи. Каждый направленный в его сторону выпад или проваливался в пустоту или встречался с лезвием рапиры, отбрасывающим сотни вспышек, словно сошедший с ума гелиограф. Проклятый управляющий двигался как заколдованный, и на мгновенье Дядюшка Крунч подумал, а реален ли он вообще. Быть может, это что-то вроде магической проекции, реалистичная картинка, нарисованная вражеским гомункулом?.. Но мгновенно гаснущие снопы голубоватых искр, возникающие при соприкосновении стали со сталью, говорили об обратном. Мистер Роузберри был отвратителен, но более чем реален.

Его манера драться была совершенно лишена элегантности. Выпады сыпались без связок и переходов, удары не переходили в контрудары, острие рапиры, казалось, устремлено во все стороны сразу. Ни одна фехтовальная школа из известных Дядюшке Крунчу, включая чуждые изящности приемы абордажного боя, не предполагала ничего подобного. Но если это были находки новичка, то — с этим пришлось смириться — дьявольски талантливого. Или даже противоестественно талантливого.

Мистеру Роузберри не мешали ни пышные юбки, ни оборки, он порхал из стороны в стороны почти бесшумно, если не считать шелеста накрахмаленной ткани, и каждое его движение оборачивалось ударом, столь отточенным и ловким, что даже Дядюшке Крунчу стоило неимоверного труда определить заранее его траекторию.

— Вот о чем я говорила, милочка, — управляющий распорядитель «Восьмого Неба» хихикнул, как ни в чем не бывало, перехватывая широкий выпад Габерона и одновременно уходя от тычка Шму в спину, — Ваше мироощущение слишком примитивно для того, чтоб работать в координатах чуть более сложных, чем курс в небесном океане. Встретив преграду, вы не способны осмыслить ее, лишь прете вперед, надеясь сокрушить ее слепым упорством. Но это не вызывает уважения. Это вызывает жалость.

Яростно выдохнув, Алая Шельма обрушила на него удар сабли. Достигни этот удар цели, разрубил бы управляющего распорядителя «Восьмого Неба» от макушки до корсета. Но тот, присев в отвратительной пародии на реверанс, вдруг уклонился, с такой легкостью, словно капитанесса орудовала не клинком, а тяжелой кочергой.

— В другое время я могла бы вас пощадить, — заметил мистер Роузберри, коротким гран-плие[148] уходя от следующего удара, — Но если что-то в этом мире не заслуживает жалости, так это глупость. Вы даже не в состоянии понять, что ваш враг — не я или «Восьмое Небо». Ваш враг — время. Враг, который уничтожил вас еще до того, как вы успели расставить фигуры…

Дядюшка Крунч заревел и обрушил на него сразу обе руки. От нагрузки заскрежетали суставы, в правом локте что-то щелкнуло. Но удар достиг цели. Большой письменный стол, за которым прятался управляющий, мгновенно превратился в гору бесформенных деревянных обломков. Мистер Роузберри мгновенно перешел в контратаку и, прежде чем Дядюшка Крунч успел опомниться, обрушил на него целую россыпь ударов. Они не причиняли боли, но оставляли на броне отчетливые борозды и, что еще хуже, лишали голема возможности ориентироваться в бою. Он словно вел корабль сквозь тысячи хлещущих с разных сторон ветров.

— Вам когда-нибудь приходилось видеть, как кета идет на нерест? — мистер Роузберри принял на эфес злой быстрый выпад Алой Шельмы и непринужденно ответил тремя собственными, один из которых распорол ей рукав кителя, — Жуткое зрелище, моя милая! Жуткое! Сотни тысяч рыб в последние дни своей жизни поднимаются в верхние слои атмосферы, чтоб отложить драгоценную икру. Икра кеты капризна, ей надо много солнца, в нижних слоях ей просто не уцелеть. И кета идет вверх. Пять тысяч футов, шесть тысяч футов, семь тысяч футов… Ее жабры не способны дышать разряженным воздухом, она быстро теряет силы, но все равно поднимается. Никто не знает наверняка, о чем думает кета в эти последние минуты. Быть может, она тоже думает, что ее враг — небо. Что высота, убивающая ее — это смертельный противник. Но нет. Ее убивает не небо, ее убивают собственные инстинкты, слепо ведущие ее все выше и выше. Инстинкты, которые не знают, когда надо остановиться. В этом вы с ней сходны.

Габерон сделал молниеносный финт и попытался достать мистера Роузберри на отходе, коварным, как шип ската-хвостокола, обратным выпадом. И выругался сквозь зубы, когда дрожащая струна рапиры чиркнула его по предплечью, едва не отхватив пару пальцев.

— Всего лишь рыба. Глупая самоуверенная рыба.

— Иногда рыба утягивает в небо излишне самоуверенного рыбака, — процедила Алая Шельма, перехватывая саблю, — Я еще не успела разогреться…

Дядюшка Крунч разобрал в ее дыхании опасную прерывистость. Еще не настоящую одышку, но грозный признак того, что запас человеческих сил отнюдь не бесконечен. Даже короткая схватка способна опустошить его подчистую, Ринриетта же рубилась с обжигающей яростью, вкладывая в каждый удар куда больше энергии, чем было необходимо. И хоть схватка длилась не больше двух или трех минут, ее яростный накал не мог пройти бесследно.

Она опять схватила не тот ветер, подумал Дядюшка Крунч, пытаясь встать так, чтоб принять на себя наибольшее количество вражеских ударов и прикрыть капитанессу. В этом ее беда. Сделав ошибку, она теряет осмотрительность, пытаясь напором компенсировать отсутствие гибкости. Она вкладывает все новые и новые силы в удары, не обращая внимания, что эти удары уходят в пустоту.

В том, что ошибка была сделана, Дядюшка Крунч уже почти не сомневался. Лишь корил себя за то, что не успел вовремя понять, куда дует ветер Алой Шельмы, чтоб переменить паруса. Попытка тягаться с «Восьмым Небом» уже была ошибкой. Они высадились на Эребусе, повинуясь ее увлекающему напору, позабыв о том, что осмотрительный небоход, ища признаки бури, всегда первым делом изучает горизонт, а не просто измеряет ветер.

Никто из них не возразил ей. Никто не заставил передумать.

Кета. Просто глупая кета, прущая вверх.

Следующий удар Габерона едва не достиг цели. Сделав очередной ложный замах, он стремительным полушагом оказался почти в упор к мистеру Роузберри и, прежде чем тот, успел спохватиться, саданул его локтем в живот. Трюк был грязным, но пираты не гнушаются и такими. Дядюшка Крунч торжествующе зарычал, увидев, как управляющий тонко вскрикнул и упал на пол, выронив рапиру.

На обращенном вверх напудренном лице мистера Роузберри появилось выражение нестерпимой муки, из подведенного глаза, оставляя грязно-черный след туши на щеке, скользнула слезинка.

— Даму? — всхлипнул он, глядя расширенными глазами на канонира, — Вы ударили даму?

Габерон замешкался. Не более, чем на половину секунды, но хватило и этого. Формандская кровь помешала ему опустить уже занесенную для удара шпагу. А когда половина секунды прошла, было уже поздно, потому что мистер Роузберри взвился вверх подобно пружине и крутанулся как волчок. Из-под шелестящих юбок возник начищенный дамский ботинок, коротко пнувший канонира в бедро. Удар не выглядел сильным, но Дядюшка Крунч услышал треск — жутковатый треск, похожий на звук ломающейся реи.

Габерон, с лица которого мгновенно ушла вся кровь, даже не успел закричать боли, почти мгновенно повалившись на палубу с нелепо подогнутой ногой. Дядюшка Крунч не знал, что такое боль, но сейчас, глядя на широко открытые глаза Габерона и открытый в беззвучном крике рот, понял — канонир уже вышел из боя.

— Критическая высота превышена, — произнес мистер Роузберри, улыбаясь. Его голос звучал зловеще и жутко, может, оттого, что он впервые не кривлялся, пытаясь говорить как женщина, — Начинаю обратный отсчет для глупой рыбы. Три.

У Шму была хорошая позиция для удара. Возможно, она бы взяла свое, если бы выждала еще немного. Но, увидев, как падает Габерон, она закричала от ужаса и бросилась в слепую атаку, полосуя воздух кортиками — атаку столь же безрассудную, сколь и запоздалую.

Будь она быстра и смертоносна, как прежде, один из ее ударов мог достичь цели. Но с потерей Пустоты ассассин потеряла и многое другое. Она все еще была стремительна и ловка — но лишь человеческим меркам.

А мистер Роузберри не был человеком.

Он коротко повернулся на носках туфель, отчего юбки хлопнули парусом, невооруженная левая рука поплыла вверх и вперед. И хоть кулак мистера Роузберри казался совсем небольшим, а удар — мягким, почти невесомым, Шму отшвырнуло с такой силой, точно ее ударила исполинским хвостом огромная касатка. Маленькая фигурка в обтягивающей форме упала на пол, разметав руки, и осталась лежать неподвижно.

— Два, — спокойно заметил мистер Роузберри, поворачиваясь к Дядюшке Крунчу и Алой Шельме, — Но вы так ничего и не поняли. Кета не умеет считать.

Привалившийся к стене Габерон застонал. Он выглядел как человек, едва удерживающийся в сознании — лоб бледный, покрытый испариной, глаза потускнели, как предрассветные звезды.

— Ринни… Убирайся отсюда. Я не знаю, какие… кх-кх… какие фокусы оно использует, но ты с ним не сладишь. «Вобла». Возвращайся на корабль. Ржавый старик, хоть ты понимаешь…

Дядюшка Крунч понимал. Ринриетта должна уцелеть. Растопырив лапы и щелкая захватами, он пошел на мистера Роузберри, стараясь производить побольше шума и разрушений. Он безжалостно давил и калечил дорогую мебель, проламывал стены, заставляя сотрясаться перекрытия, рычал так, что звенело уцелевшее стекло. Поршни в его ногах осекались, отчего его вело в сторону, как рыбу с оторванным плавником, но пока он мог сохранять равновесие, он должен был попытаться.

«Беги! — мысленно взмолился он, глядя на Ринриетту, — Беги же, чтоб тебя!»

Нечего было и думать попасть тяжелой неуклюжей лапой по мистеру Роузберри — тот танцевал вокруг неповоротливого голема, хихикая и карикатурно отставив руку с оружием — точно участвовал в танце с неуклюжим партнером. Дядюшка Крунч несколько раз чуть не задел его, но, в отличие от Ринриетты, был достаточно хладнокровен, чтоб понять — его заслуги в этом не было.

Он знал, что у него почти нет шансов даже зацепить противника, но сейчас он и не думал об этом. Главное — прикрыть телом Алую Шельму, дать ей крошечную передышку. И если Роза направит ей ветер благоразумия, капитанесса воспользуется этой передышкой, чтоб бежать…

Мистер Роузберри зевнул, изящно прикрыв рот накрахмаленным платком.

— Немного однообразно, — пожаловался он, столь свежим голосом, словно последние несколько минут не размахивал рапирой, а пил чай, сидя на кушетке, — А однообразие обладает свойством утомлять. Надеюсь, господа, вы не станете меня упрекать, если я отброшу объедки и сразу возьмусь за десерт?.. «Барбатос», он твой.

Дядюшка Крунч занес для удара правую руку. Но Мистер Роузберри в этот раз почему-то не стал отступать. Даже не поднял оружие. Просто стоял и насмешливо улыбался, не делая попытки отстраниться. Дядюшка Крунч знал, что другого шанса ему не представится. Заревев от ярости, он попытался ударить, но уже занесенная рука не шевельнулась. Грузовой захват на ней висел мертвым грузом. Неужели перебита силовая передача?.. Дядюшка Крунч хотел было отступить, но обнаружил, что и ноги его не слушаются.

Он чувствовал себя кораблем, внутрь которого прорвалась вражеская абордажная команда, принявшаяся молниеносно рубить канаты, связывающие паникующее сознание с телом. Они начали с мелких механизмов, отвечающих за управление равновесием и захватами, но в считанные секунды подчинили себе все, так, что Дядюшка Крунч не успел даже вскрикнуть. У него больше не было тела. У него не было голоса. Он превратился в неподвижную статую, которая никогда не сможет опустить поднятую для удара руку.

Но еще хуже страшного ощущения беспомощности было ощущение того, что его сознание больше не было одиноко в стальном теле. Что-то прикоснулось к нему. Что-то постороннее, пришедшее извне, просочившееся в щели и теперь сворачивающееся внутри, облепляющее изнутри липкой серой паутиной. Дядюшка Крунч хотел заблуждаться, но слишком хорошо знал, что это.

«Барбатос», невидимый хранитель Эребуса. Убийца «Малефакса». Послушный слуга и палач «Восьмого Неба».

Дядюшке Крунчу было чуждо отвращение. Не наделенный ни плотью, ни воображением, он не понимал, что ужасного находят люди в несвежей пище или зрелище мертвеца. Теперь же он осознал это в полной мере.

То, что затапливало его изнутри, было не просто сгущенной магией. Это было чьей-то чужой волей, сладострастной, ненавидящей и отвратительной одновременно. Она захватила тело голема не просто подчиняясь приказу, она испытывала при этом сладострастное удовлетворение, наблюдая за тем, как отчаянно он пытается сопротивляться и упиваясь его страхом. И если это был «Барбатос», то Дядюшка Крунч готов был поклясться, что ничего более омерзительного ему встречать не приходилось.

От того, что вторглось в его тело, разило скверной, разложением, чем-то гибельным и больным. Если бы Дядюшка Крунч не знал, что это гомункул, он принял бы его за бесплотное, выползшее из Марева, чудовище. Чудовище, которое, урча от наслаждения, принялось поедать его изнутри.

Мистер Роузберри отвесил ему шутовской реверанс. Уже не опасаясь тяжелых лап абордажного голема, он приблизился и фамильярно похлопал его по броне.

— Иногда я завидую магическим существам, — прощебетал он, наблюдая за корчащимся в борьбе за собственное тело големом, похожим на сломанную заводную куклу, — Они неподвластны законам физики, они сильнее нас, они — жители иного мира, бесконечно более сложного и богатого. Но есть в этом и определенные недостатки, неправда ли?..

Дядюшка Крунч все еще сражался за собственное тело, хоть и чувствовал всю тщетность этого последнего боя. Это не было похоже на схватку посреди объятой пламенем палубы, сила, с которой он сражался, была настолько несопоставимо сильнее его, что даже не рассматривала голема как противника. Он попытался занести руку для удара, удара, который должен был разнести вдребезги голову мистера Роузберри, но поздно. Тело уже не принадлежало ему.

Дядюшка Крунч слышал сдавленный визг собственных торсионов — его собственное тело стало мертвой многотонной массой, клонившейся вниз, массой, которой он больше не мог ничего противопоставить. И он упал, с грохотом и гулом, как падают все большие механизмы, упал так, что во всем зале подскочила мебель, а на дорогом паркете образовалась безобразная вмятина.

— Он еще жив, — мистер Роузберри быстро потерял интерес к поверженному противнику, беспечно повернувшись к Дядюшке Крунчу спиной, — А ведь «Барбатос» мог сжечь его в мгновение ока. Превратить его сознание в тлеющие угли. Возможно, я и прикажу ему это сделать, но позже. Один, госпожа Уайлдбриз! Предельная высота! Если вы не кета, лучше повернуть назад…

Алая Шельма зло усмехнулась, поднимая саблю. Подаренный ей перерыв она использовала не для того, чтоб сбежать, а для того, чтоб восстановить силы. И сейчас, несмотря ни на что, собиралась броситься в бой. Зная, что он станет последним боем в ее не очень-то долгой жизни.

— Зря, — мистер Роузберри с противоестественной легкостью перехватил первый же удар, который должен был отделить его голову от торса, — Я снижу оценку за вашу непроходимую глупость, но все же накину полбалла за упорство. Оно и в самом деле впечатляет.

Алая Шельма не позволила втянуть себя в разговор. Она вновь насела на мистера Роузберри, надеясь найти уязвимость в его дьявольской защите. Абордажная сабля пыталась достать его сбоку, снизу, наискосок, но ни разу даже не зацепила струящегося белого шелка.

Выпад, выпад, выпад! Иногда Дядюшке Крунчу казалось, что лезвие сабли вот-вот нащупает пляшущего противника, раз и навсегда оборвав фальшиво звенящий смех. И каждый раз до этого не хватало четвертинки дюйма. С какой бы стороны Ринриетта ни нанесла удар, проворное лезвие рапиры изящно парировало его, отбрасывая в сторону или заставляя соскальзывать в пустоту.

Слишком быстро, Ринриетта, мысленно застонал он. Нельзя столь безоглядно расходовать свои силы, особенно когда противник нарочно выжимает тебя.

— Один на один, мисс Уайлдбриз, — фамильярно подмигнул мистер Роузберри, — Старое против нового. Традиции против новаторства. Надеюсь, вы простите мне невинную страсть к символизму? Ну же, давайте! Покажите мне, чего вы стоите! Деритесь — во имя всего, что вам дорого! Покажите, чего вы, пираты, стоите на самом деле!

Алая Шельма закусила губу и удвоила натиск. Некоторое время мистер Роузберри пятился от нее, позволяя вести, но Дядюшка Крунч уже научился читать его дьявольскую манеру боя и понимал, что это вовсе не признак усталости и не пассивность, а очередная издевка.

Мистер Роузберри полностью контролировал поединок, словно учитель фехтования, сражающийся против мальчишки, впервые взявшего в руки тренировочный клинок. Лезвие абордажной сабли крушило в щепки мебель и дорогую отделку, сметало со столов изящные подсвечники и безжалостно раскраивало висящие на стенах панно, превращая пейзажи сюрреалистичных цветов в свисающие лохмотья. Однако задеть дьявольского хозяина «Восьмого Неба» оно было не в силах.

«Не спеши! — мысленно взмолился Дядюшка Крунч, — Он нарочно выматывает тебя, ждет, когда выбьешься из сил!»

Алая Шельма то ли прочитала его мысли, то ли действительно выдохлась, не в силах больше поддерживать яростный темп. Она перешла к более экономным выпадам, заложив свободную руку за спину, в ее движениях появилась танцующая элегантная грациозность фехтовальщика, пришедшая на смену агрессивной развязности пирата. Но мистера Роузберри нелегко было провести новой тактикой. От выпадов капитанессы он уклонялся с прежней легкостью насмешливого ветерка.

— Недурно, — снисходительно заметил он, легко перехватывая низкий выпад Алой Шельмы изящным батманом[149], - Кажется, вы приспособили классический стиль для работы с абордажной саблей? Смело, но не очень-то эффективно, совсем другой баланс… О да, узнаю старомодную школу Аретьюзы. Признайтесь, у вас была высшая отметка по фехтованию?

Алая Шельма резко отскочила в сторону, попытавшись провести молниеносный ремиз[150], но сама чуть не лишилась уха — лезвие рапиры отбросило от ее лица прядь волос. Мистеру Роузберри надоело отступать. Он перехватил инициативу и непринужденно стал теснить Ринриетту в противоположную сторону. Дядюшка Крунч с болью в скрежещущих потрохах понял, что она ничего не может поделать. Еще минуту назад яростно атакующая, сейчас она едва успевала парировать сыплющиеся на нее удары.

Дядюшка Крунч знал, что умирает. «Барбатос» сдавливал его внутренности, заставляя тонкую сталь пронзительно скрипеть, и натиск этот должен был сокрушить его тело изнутри. Дядюшка Крунч охотно раздробил бы собственную голову о стену — если бы гомункул мистера Роузберри позволил ему шевельнуть хоть пальцем. Вместо этого он медленно опустошал его, наполняя липкой черной жижей, сладко нашептывая что-то неразборчивое на ухо…

В отчаянной контратаке Алая Шельма попыталась пробиться к ведущей вниз лестнице, но мистер Роузберри, легко разгадав ее замысел в зачатке, решительно перечеркнул его, оттеснив ее вглубь зала, далеко от пути к спасению. Стиснув зубы, пятясь и отчаянно парируя, Алая Шельма приближалась к дальней стене, откуда оставалась лишь одна лестница — наверх. Дядюшка Крунч вспомнил здание «Восьмого Неба» сверху — плоская крыша с террасой, возвышающаяся футов на семьдесят от поверхности острова. Если мистер Роузберри загонит туда Ринриетту, выхода у нее не останется — только рыбам позволительно удерживаться в воздухе без помощи чар…

Это уже не было боем. Это было избиением, расчетливым, хладнокровным. И явным настолько, что это начала понимать даже сама капитанесса. Мистер Роузберри не просто громил ее, он наслаждался ее беспомощностью, уже не скрывая этого. Каждый свист его рапиры возвещал об очередном унижении, которое Ринриетта вынуждена была сносить, неумолимо пятясь. На ее лице уже красовалось не меньше полудюжины глубоких царапин, один рукав кителя висел, наполовину отпоротый, еще множество прорех зияло на предплечьях и полах. Очередной небрежный взмах рапиры отсек несколько прядей с ее лба, заставив Алую Шельму вскрикнуть и споткнуться. Но добивать ее мистер Роузберри не стал. Терпеливо ждал, пока она поднимется и возьмет в руки саблю.

— Быстрее! — скомандовал он, при этом из его голоса почти пропали женские нотки, а вот женская презрительность осталась, — И ты смеешь называть себя пиратом? Алой Шельмой? Как по мне, ты такое же недоразумение, как и твой дед!

Ринриетта бросилась в атаку, слепо размахивая саблей. И мгновенно поплатилась за это еще одной глубокой царапиной, легшей в трех четвертях дюйма от глаза. Ей удалось отступить, но следующий же контрвыпад противника едва не обрезал ей мочку уха. Если бы Дядюшка Крунч мог управлять своим телом, он заревел бы так, чтоб во всем здании «Восьмого Неба» обрушилась крыша. Но он оставался лишь бессильным зрителем, вынужденным наблюдать за величайшим позором Алой Шельмы.

Легко погибнуть в благородном бою от руки противника, который оказался сильнее тебя. Всякий пират рано или поздно этим и кончает. Но именно боя мистер Роузберри ей и не предлагал. Он откровенно насмехался над ней, демонстрируя ее беспомощность ей же самой. Даже в его ударах, молниеносных и отточенных с нечеловеческим расчетом, было презрение. Каждый его выпад был не столько ударом, сколько очередным доказательством ее слабости. И он не собирался давать ей милосердной смерти, понял Дядюшка Крунч с ужасом, он собирался закончить свою игру до конца. Сломать Ринриетту, раздробив то, что его в ней раздражало с самого начала — ее архаичную пиратскую самоуверенность, ее нелепую гордость, ее капитанское достоинство. И он добился своего. Темная медь ее глаз посветлела, но виной этому была не смена освещения, а выступившие слезы. Смешиваясь с кровью, предательская влага стекала вниз, образуя на лице грязно-алые разводы.

Она поняла свою участь.

Очередной удар мистера Роузберри выбил у нее из руки оружие, заставив саблю беспомощно задребезжать по полу. Но в этот раз Алая Шельма не нагнулась, чтоб ее поднять. Вздрогнув, она осталась стоять на месте, судорожно дыша и тщетно пытаясь вытереть лицо обрывком рукава.

— Хватит, — сказала она твердым, но дрогнувшим голосом, — Если хотите меня убить, так убейте. Становиться посмешищем я не желаю.

Мистер Роузберри скорбно вздохнул. Должно быть, он предвкушал еще несколько минут представления.

— Вы уже превратились в посмешище, милочка, — заметил он, опуская рапиру, — В тот самый миг, когда решили стать пиратом. Я лишь показал вам ваше место. Ну так что вы такое по сравнению с «Восьмым Небом»? Что такое ваши ветра по сравнению с тем, что может погасить все ветра, дующие в небе, с поступью цивилизации?

Алая Шельма уронила голову на грудь. Нет, понял Дядюшка Крунч, это уже не Алая Шельма. Это Ринриетта Уайлдбриз, девчонка в пиратской треуголке, хотевшая стать грозой небесного океана. Только треуголки у нее на голове уже не было.

— Закончим, — тихо попросила она.

В ее глазах больше не было потемневшей бронзы. Они казались пустыми, как две бреши в корабельной броне.

Мистер Роузберри улыбнулся и вновь поднял рапиру.

Дядюшка Крунч почти видел, как лезвие рапиры беззвучно входит в грудь Ринриетты, как на изрезанной алой ткани появляется крохотное влажное пятно. Но удара все не было. Мистер Роузберри занес рапиру для удара, но отчего-то остановился, словно что-то невидимое сдержало его руку. Еще одно издевательство перед смертью? Еще одна насмешка?

Но управляющий распорядитель не улыбался. Напротив, на его лице впервые за все время появилось выражение сосредоточенности.

— Что это значит? — спросил он в пустоту, — Ах, вот как… А почему ты позволил им отшвартоваться, «Барбатос»? Я думал, управление в твоих руках! Ах, вручную… Говоришь, какая-то девчонка превратила швартовочные концы в спагетти?

Гаснущий рассудок Дядюшки Крунча, который все плотнее охватывало тьмой, испытал удовлетворение. Молодец, корюшка. Не растерялась. Да только что толку…

— Ерунда, — мистер Роузберри, забыв про ошеломленную и сломленную Алую Шельму, ждущую последнего удара, тщательно поправил парик, — Неужели ты настолько слаб, что тебя могут переиграть два человека и полумертвый гомункул? Перехвати управление этой «Воблой» и… Пожалуй, утопи ее в Мареве. Наилучший способ разом скрыть все следы, а эта посудина, видит небо, наследила уже предостаточно… Что? Странный магический фон? Никогда такого не видел? Великий тунец, «Барбатос», ты что, вообразил себя исследователем? Мне плевать на необычный узор чар, слышишь! Вниз ее!

Дядюшка Крунч не видел его собеседника, но отчетливо ощущал его присутствие, как прежде ощущал присутствие «Малефакса». Но если гомункул «Воблы» походил на озорной ветерок, существо по имени «Барбатос» казалось ему пластом удушливого отработанного пара, окутавшим весь зал и самого мистера Роузберри. Быть может, из-за этого ему казалось, что в зале быстро темнеет, но подсознательно он понимал, что это отказывает его собственное зрение…

— Слишком много хлопот в последнее время, мисс Уайлдбриз, — мистер Роузберри капризно надул губы, поигрывая рапирой, — Кажется, ваши люди еще не поняли того, в чем убедились вы лично. Вы обречены не потому, что бросили вызов «Восьмому Небу». Вы обречены потому, что слишком архаичны и слепы. И слишком… Что еще?!

Он вновь застыл, вперив пристальный взгляд в потолок.

— «Барбатос», мне плевать, какой курс берет это корыто. По всей видимости, оно просто намеревается смыться и… Как это понимать? Набирает высоту? Уж не хочешь ли ты сказать, что оно намеревается бомбардировать остров? Впрочем, плевать. Эребус устоит, даже если они скинут нам на голову тонну пороха.

Дядюшка Крунч с трудом сконцентрировал взгляд на окне, в которое еще недавно бился незадачливый кальмар, и вдруг понял, отчего в зале сделалось темнее. Не потому, что линзы отказывались ему служить.

Просто что-то большое заслонило окна зала. Что-то достаточно большое, чтоб его тень за несколько секунд погрузила всю резиденцию «Восьмого Неба» в полумрак, мгновенно отрезав ее от солнечного света. Грузный силуэт показался Дядюшке Крунчу знакомым, но мысль неумолимо замедлялась в гибнущем теле, оттого неизвестность тянулась мучительно долго. Огромный кашалот или…

Конечно же, это была «Вобла». Невозмутимая, как все большие существа небесного океана, грузная, она карабкалась в небо тяжело и медленно, и скрип ее киля напоминал старческое кряхтение. И все же она поднималась. Дядюшка Крунч был не в силах оторваться от этого зрелища. В нескольких футах перед окном скользила ее обшивка из старых досок, покрытая бесчисленными шрамами прожитых лет и раковинами намертво въевшихся моллюсков.

«Вобла» поднималась вверх, неспешно и спокойно, выполняя какой-то только ей ведомый маневр. Дядюшка Крунч едва не застонал от невозможности прикоснуться напоследок к ее шершавой шкуре. Сейчас ее вела чужая воля и, кажется, вела уверенно…

«Неужели таран? — отрешенно подумал он, — наблюдая за тем, как баркентина поднимается все выше и выше, — Нет, Тренч не настолько глуп… Но что тогда?..»

«Вобла» не намеревалась останавливаться вровень с резиденцией, она поднималась все выше, до тех пор, пока не скрылась из виду, мелькнув напоследок ободранным килем. В зале вновь стало светло, однако лицо мистера Роузберри словно осталось погружено в полумрак, на нем лежала тень невысказанных опасений.

— Что они задумали? — спросил он резко, отнюдь не женским голосом, — Какого черта карабкаются еще выше? Дай мне изображения! Да, болван, прямо сюда!

Дядюшке Крунчу не раз приходилось видеть, как «Малефакс» сплетает картинку из разноцветных нитей. И хоть он обычно презрительно фыркал, объявляя это ярмарочными фокусами, до которых настоящие пираты никогда не опустились бы, внутренне всегда испытывал затаенное благоговение, видя как в пустоте сами собой возникают светящиеся контуры островов или кораблей.

«Барбатос» выполнил приказ быстрее, чем порожденное им эхо затихло в разгромленном зале. Среди изувеченных остатков мебели и разбитого стекла стали возникать цветные линии, сплетающиеся друг с другом удивительно быстро — точно работал невидимый и бесшумный ткацкий станок. На то, чтоб воспроизвести в деталях весь корпус баркентины, включая верхние оконечности мачт, у него ушло не более нескольких секунд. Паруса фок-мачты оставались стянуты на гитовах, видимо, у Тренча и Корди не хватило сноровки их поднять, зато косые паруса раздувались на глазах, превращаясь в огромные треугольные акульи плавники. Магическое изображение «Воблы» медленно поднималось над полом, делаясь все детальнее и четче. И в какой-то миг стало реалистичным настолько, что Дядюшка Крунч разглядел на его борту две крошечные фигурки, каждая с ноготь размером. На одной была несуразно большая шляпа, другая выглядела тощей и высокой.

— Девяносто футов над островом? — переспросил мистер Роузберри невидимого собеседника, — Зачем они забрались туда? Почему они не бегут прочь? Это же пираты, простейшие рыбы из всех, существующих в небесном океане. Они или нападают или бегут прочь, поджав хвост! Жалкая кета!..

В этот момент та фигурка, что походила на Тренча, коротко взмахнула крошечной, со спичку, рукой, и вниз полетела, крутясь, какая-то точка, слишком мелкая для того, чтоб линзы Дядюшки Крунча могли разобрать детали.

— Что это? — мистер Роузберри прищурился, отчего его ресницы едва не слиплись, — Бомба? Послание? Что?.. Что значит — механизм? Какой еще механизм? Что ты несешь, «Барбатос»? Они что, просто швырнули в нас старым ржавым будильником?..

Дядюшка Крунч ощутил в недрах своего умирающего тела какую-то легкую вибрацию. Должно быть, разрушались не знавшие много лет отдыха пружины. Сейчас это ощущение уже не казалось ему зловещим, напротив, он надеялся, что оно станет предвестником близящейся смерти. Дядюшка Крунч ощутил привкус кислой, отдающей медью, усмешки. Едва ли Роза Ветров пускает големов на Восьмое Небо, слишком уж тонки там облака, чтоб по ним могли разгуливать образины вроде него, да и черт с ним, с этим небом…

Дрожь внутри быстро росла, скоро он уже чувствовал, как тихонько дребезжат тяжелые пласты брони. Это хорошо, подумал он. Значит, осталось недолго. Единственное, что отравляло ему последние минуты существования — мысль о том, что он подвел свою капитанессу.

Не сдержал слова, данного Восточному Хуракану.

«Ржавый дурак, — мысли тоже дребезжали в такт умирающему телу, — Поделом тебе. Нечего было лгать Ринриетте с самого начала…»

— Что это? — мистер Роузберри, беспокойно озираясь, — Ты чувствуешь это, «Барбатос»? Да смотри же!

Забыв про рапиру, управляющий «Восьмого Неба» указал пальцем на чудом уцелевший хрустальный графин на столе. Дядюшка Крунч не сразу понял, отчего тот привлек внимание управляющего. Потребовалось предельное напряжение фокусировочных механизмов, чтоб уловить очевидное — графин мелко подрагивал, словно стоял не на прочном столе, а на каком-то работающем на полных оборотах механизме. И дрожь эта, судя по всему, не стихала, а возрастала. Только тогда Дядюшка Крунч сообразил, что вибрация в его собственных внутренностях является отзвуком той же, что сотрясает зал.

Дребезжание графина, поначалу едва слышное, становилось все громче. Ему начали вторить уцелевшие оконные стекла из числа тех, что еще остались в рамах. Это выглядело нелепо, почти как магический выброс «Воблы», один из ее невинных и бесполезных фокусов. Но дребезжание нарастало, очень быстро его подхватили чернильницы и пресс-папье, тихонько заворчала на своих местах мебель. В этот хор вливались все новые и новые голоса, отчего он набирал силу, креп, возвышался, до тех пор, пока не превратился в зловещий, заполнивший все помещение, гул. На глазах у Дядюшки Крунча писчие принадлежности стали двигаться на столах, на пол посыпались с серебристым звоном осколки. Мистер Роузберри зачарованно наблюдал за этим, пока прямо над его головой не раскрылась трещина, осыпав управляющего распорядителя облаком похожей на пудру побелки.

— Что это за дьявольщина, «Барбатос»? — недоуменно поинтересовался он, хлопая ресницами с застрявшими в них комочками туши, — Что происходит?

Дядюшка Крунч не слышал голоса гомункула «Восьмого Неба», но отчетливо видел, как темнеет даже под густым слоем грима лицо мистера Роузберри.

— Низкочастотная вибрация в породах острова? Нарастает? Так прекрати ее! Что? Ты же не хочешь сказать, что… Великая Роза!

Подхватив обеими руками юбки, мистер Роузберри вдруг бросился к ведущей вниз лестнице, даже не обернувшись в сторону едва державшейся на ногах Ринриетты. На ходу он бормотал ругательства себе под нос, иногда мужским голосом, иногда женским, и воздух, пропитанный злым могуществом «Барбатоса», едва не искрил вокруг него.

С лестницы послышался частый перестук каблуков. Управляющий распорядитель так спешил, что мог бы дать фору матросу, спускающемуся по трапу. Сбитая с толку Алая Шельма молча смотрела ему вслед. Она выглядела сбитой с толку, оглушенной, и Дядюшка Крунч мог ее понять. В тот миг, когда она уже приготовилась к смерти, смерть вдруг обманула ее, выкинула какой-то нелепый трюк, обернула все фарсом. Это было похоже на очередную насмешку Розы.

Охватившая зал вибрация уже не казалась причудливым магическим фокусом, она быстро превращалась в утробный гул, от которого стулья сами собой подпрыгивали на ножках, а груды мусора дребезжали по углам. С отвратительным хрустом по оконным стеклами зазмеилась изломанная трещина. Одно, второе, третье… Штаб-квартира «Восьмого Неба» все больше напоминала внутренности попавшего в зону турбулентности корабля. Только здесь не было ни тяжелой мебели, ни привинченных к полу столов, ни протянутых внутри отсеков штормовых креплений…

— Что за чертовщина? — пробормотала Алая Шельма, беспомощно озираясь, — Что происходит?

— Н-н-ннет времени объяснять, прелессс-с-ссстная капитанес-с-сса. Поверьте мне на слово, вам не стоит бб-б-б-быть свидетелем того, что здесь сейчас п-п-пппроизойдет.

Голос гомункула звучал так, словно он действительно побывал на всамделишном Восьмом Небе — и вернулся обратно. Едва слышимый, дрожащий, заикающийся, он, тем не менее, звучал немногим громче треска оконных стекол, и этого было довольно.

— «Малефакс»! — капитанесса едва не вскрикнула от неожиданности, — Ты жив!

— Едддд-два ли это м-м-ммоя з-ззаслуга, — выдавил бесплотный гомункул неразборчиво, — П-ппросто у «Б-б-ббарбатоса» внезапно возникло много п-п-ппроблем на острове. Ему ппп-ппришлось снять контроль с м-ммммоих структур и я этт-ттим вв-ввоспользовался. Д-даю ссс-ссвязь с К-корди. Врем-ммени совсем н-нет.

Дядюшка Крунч вдруг осознал, что может двигаться. Что черная жижа, затопившая было его изнутри, стремительно рассасывается, а вместе с ней исчезает и стойкий запах гнили, окружавший «Барбатоса». Он неуверенно попытался пошевелиться — и правая рука, неохотно скрипнув, подчинилась. Постепенно все его члены обретали чувствительность, недостаточную, чтоб ощущать их в полной мере, но достаточную для того, чтоб хоть частично восстановить контроль. Старые, изношенные, реагирующие с опозданием, части его тела, кряхтя от взваленной на них нагрузки, пытались не рассыпаться, поднимая грузное тело на ноги. Под броневыми пластинами что-то отчаянно скрежетало, но он справился, не обращая внимания на то, что правая нога тянется по полу, а из-под левого плеча извилистой струйкой течет масло.

Хвала Розе, он мог двигаться. А значит, еще не полностью выработал свой ресурс.

— Ринни! Ринни! Ты меня слышишь? Ринни!

Голос ведьмы был едва слышен в сотрясаемой вибрацией зале, но, едва услышав его, Дядюшка Крунч испытал невыразимое облегчение — словно прохладный ветерок вторгся в грохочущую обжигающую бурю.

— Слышу, Корди! — капитанесса оглянулась, словно ожидала увидеть в разгромленном зале саму Сырную Ведьму, — Что… Что происходит? Это вы натворили?

— Нет времени! Уходите!

— Что?

— Прочь! Выбирайтесь из здания!

— Почему?

— Оно сейчас рухнет!

— Погоди, не так быстро, нам надо спуститься…

— Нет!.. — голос Сырной Ведьмы на несколько секунд смолк, перекрытый клокочущими в магическом эфире помехами, — Не вниз! Остров сейчас развалится!

Дядюшка Крунч глухо застонал.

— Что вы натворили?! Нельзя было оставлять вас двоих без присмотра!

— Это все Тренч… Неважно, просто выбирайтесь из здания! Не вниз — вверх!

— Какого дьявола нам делать на крыше дома, который вот-вот развалится? — рявкнул Дядюшка Крунч, и подавил желание треснуть себя грузовым захватом по лбу, — Ах дьявол, «Вобла» же над нами!.. Вы сможете удержать корабль на месте, мальки?

— Да! Вверх!

Не теряя времени, Алая Шельма бросилась к распростертому у стены Габерону и залепила канониру оглушительную пощечину. Тот застонал и медленно открыл глаза. Нога его была согнута под неестественным углом, причиняя, должно быть, ужасную боль. Дядюшка Крунч знал, что человеческая плоть необычайно слаба. А еще он знал, что человеческая плоть необычайно упряма. Настолько, что иной раз даст фору закаленной стали.

— Подъем! — крикнул он, осторожно приподнимая грузовой клешней канонира за ворот камзола, — Нет времени! Вверх!

Ринриетта тем временем привела в себя Шму. Та не сразу поняла, где находится, а когда поняла, первым делом метнулась с испуганным возгласом к Габерону.

— Ты ранен, Габби?

— Полный порядок, — Габерону приходилось говорить сквозь зубы, сдерживая дыхание, — Но, кажется, мне понадобится деревянная нога. Как думаешь, красное дерево еще не вышло из моды?..

— Нога на месте, — буркнул Дядюшка Крунч беззлобно, помогая канониру подняться, — Обычный перелом. Но танцевать на ней ты будешь не скоро… А ну вверх! На крышу! Шму, тащи этого балабола! Ну!

Ассассин была ниже Габерона на две головы, а уж по комплекции и вовсе терялась на его фоне, но каким-то образом сумела поддержать канонира под руку.

— Держись за меня. Я вытащу.

— Благодарю покорно, госпожа баронесса, — Габерон заскрипел зубами от боли, — Но ваша настойчивость меня смущает. Неужели все готландцы столь чужды тактичности?..

Ассассин внезапно выпрямилась, так, что ее лицо оказалось почти вровень с согнувшимся канониром, а глаза их вдруг и вовсе оказались совсем близко. И в этот раз она не отвела взгляд. Напротив, впилась в его лицо так, словно хотела, чтоб оно было последним, что она видит.

— Габби… Габби, заткнись!

Шму потащила Габерона в сторону лестницы. И хоть она заметно пошатывалась под его весом, Дядюшка Крунч решил, что свое слово она сдержит. Быть может, Пустота больше и не давала ей сил, зато ее собственных, заключенных в тощем угловатом теле, вполне хватало на двоих…

Здание уже ходило ходуном, да так, словно его за все углы трепали огромные киты. Со зловещим хрустом лопался паркет, обнажая содрогающиеся в конвульсиях перекрытия, с потолка падала пластами штукатурка, лестница раскачивалась из стороны в сторону, будто веревочный трап в шторм…

— Ринриетта! Ринриетта!

С жалобным звоном на пол попадали изящные бронзовые карнизы. Из-за алебастровой пыли, облаками висящей в воздухе и облепившей линзы Дядюшки Крунча, он едва видел контуры окружающих предметов. Но лестница на крышу все еще была на месте, хоть и жутковато пошатывалась, скрипя всеми ступенями. Наконец он увидел Ринриетту и облегченно вздохнул — она уже была на лестнице. Он хотел было двинуться вслед за ней, но замешкался на несколько секунд — под ногами обнаружилось нечто важное, нечто, что он не хотел бы оставлять здесь.

Подъем по лестнице оказался серьезным испытанием для его старого изношенного тела. Оно и в лучшие времена с трудом переносило подъем по крутому корабельному трапу, сейчас же готово было развалиться по всем швам. У каждого устройства, будь то корабль или что-то другое, есть заложенный при создании запас прочности… Дядюшка Крунч отгонял эту мысль, но она вилась вокруг, словно голодная рыбина, норовя цапнуть исподтишка.

Они не успевали. Лестница разрушалась на глазах, превращаясь в нагромождение расползающихся брусьев, ступени норовили уплыть из-под ног, в глаза сыпалась деревянная труха и чешуйки краски. Все здание уже ходило ходуном, и Дядюшка Крунч не хотел даже думать, на что похож остров. Он просто вслепую брел вперед, с трудом разбирая в страшном скрежещущем и скрипящем водовороте алый отсвет капитанского кителя.

Габерон, кажется, чувствовал себя не лучше. Каждая ступень для него была сродни непреодолимой стене, на которую он карабкался, рыча от боли и злости. Шму отчаянно тащила его вверх, но она сама была не в лучшем положении, ее ноги то и дело соскальзывали с разъезжающихся ступеней, а облака оседающей штукатурки заставляли надрывно кашлять.

— Быстрее, Габби! Ну пожалуйста, быстрее! — Шму чуть не плакала от бессилия, вновь и вновь пытаясь приподнять его, чтоб преодолеть очередную ступень, — Еще чуточку!

— Вперед, баронесса! — удивительно, но даже оскал боли на лице Габерона походил на ухмылку, — Вытащите меня из этой переделки и, клянусь, я отдам вам все, что у меня есть!

— У тебя ничего нет, — Шму всхлипнула, то ли от тяжести, то ли от страха, — Мне не нужны твои расчески и шампуни…

— Ах так… Тогда как на счет моих руки и сердца?

— Заткнись, Габби, заткнись!

— Я вполне серьезен, уфф-ф-ф… Кроме того, всегда хотел сделаться бароном. Карьера пирата в последнее время делается чересчур обременительна… Ох!

Дядюшка Крунч представил, какой хаос сейчас творится внизу. Как кричат в панике клерки, позабыв про свои сложные счетные машины и котировки серебряных акций, как мечется из стороны в сторону мистер Роузберри в своем нелепом платье с турнюром, неудавшийся хозяин новой эпохи, заламывая руки, крича о помощи — и ему на какой-то миг стало легче.

Когда они вывалились на крышу, отплевываясь от густой пыли и древесной трухи, та уже выглядела как проломленная ядрами палуба корабля, готовая развалиться от малейшего порыва ветра. Аккуратная ухоженная терраса на глазах превращалась в беспорядочное месиво, обломки черепицы водопадами ссыпались вниз, вдоль готовых ввалиться стен. Но Дядюшка Крунч почти не заметил этого — потому что над островом, заслоняя солнце и играя ветром в парусах, висела «Вобла».

Баркентина возвышалась над Эребусом, невозмутимая, огромная, как царственная мифическая рыбина. Дядюшка Крунч испытал прилив нежности к этому глупому и старому, как он сам, сооружению.

— Концы! — крикнула Алая Шельма, — Хватайтесь за концы!

Корди и Тренч не теряли времени даром, с облегчением понял он. С палубы баркентины уже опускались тросы с петлями. Узлы явно вязались наспех, но Дядюшке Крунчу было не до того. Убедившись, что Шму уже привязала раненого Габерона, Алая Шельма проворно стала опутывать веревкой его самого.

— Потерпи еще немного, дядюшка. Еще страховочный… И еще тут.

— Ты опять вяжешь буйрепный узел вместо выбленочного, — проскрипел он укоризненно, — Когда вернемся, сядешь за Кодекс и будешь читать его неделю подряд.

— Извини, дядюшка. Но я научусь. Обязательно научусь.

— У твоего старика тоже не всегда выходило с узлами, — снисходительно проскрипел Дядюшка Крунч, — Однажды он попытался завязать двойной топовый, а случайно связал новый свитер…

Алая Шельма лишь усмехнулась, обвязывая себя страховочной петлей. Ее лицо было залито кровью из многочисленных царапин, оставленных рапирой мистера Роузберри, перепачкано, покрыто штукатуркой и мелким древесным сором, но Дядюшка Крунч все же разглядел эту усмешку, и враз почувствовал себя легче.

— Ты кое-что забыла там, внизу, Ринриетта, — он поднял едва повиновавшуюся лапу и водрузил ей на голову алую треуголку. Помятая и грязная не меньше, чем ее хозяйка, та легко заняла полагающееся ей место, — Не дело капитану разбрасываться своими вещами, а?

От него не укрылось, с каким облегчением она вздохнула. Пусть это был всего лишь кусок алой ткани, к тому же прилично потрепанный ветрами и невзгодами, он все еще значил для нее и, судя по всему, значил немало.

Крыша походила на верхушку осыпающейся горы с оползнями из черепицы и каскадами из кирпича. Дядюшка Крунч видел, как разъезжались, обнажая балки, перекрытия, как бесшумно лопались лестницы, превращаясь в бесформенное месиво из дерева и камня, как, дрогнув, заваливаются несущие стены…

— Вверх! — крикнула Алая Шельма во все горло, — «Малефакс», тащи нас!

— Ходу! — крикнула капитанесса, едва лишь затянув на себе петлю, — Вверх, «Малефакс»! На всех парах!

«Малефаксу» не требовалось повторять дважды. Над баркентиной разлился магический дым, лениво шлепающие по воздуху колеса пошли все быстрее и быстрее, черпая воздух вперемешку с клочьями облаков. Дядюшка Крунч ощутил, как тряхнуло корпус судна от резкого подъема, а потом обнаружил, что его ноги больше не упираются в крышу. Что он летит в веревочной петле, точно кусок хлеба на леске сорванца, вздумавшего потягать с чердака плотву самодельной удочкой…

Под ними, быстро уменьшаясь в размерах, плыл Эребус. Но он больше не был островом. Он окутался клубами земляной пыли, сделавшись из веретенообразного бесформенным, какая-то сила сотрясала его так, что слышались глухие хлопки — это где-то в его недрах лопались, как обычные галеты, огромные литосферные плиты. Дядюшка Крунч видел, как по всей длине острова вскрываются трещины, огромные и глубокие, как раны от абордажного тесака. Как лопаются, выворачиваясь, земляные пузыри, как в Марево летят сотни и тысячи фунтов земли и песка. Даже рыбы бросились врассыпную, спасаясь от гнева неизвестной стихии.

— Селедка под майонезом! — Алая Шельма не сдержалась, она тоже заворожено смотрела вниз, в бурлящую и рассыпающуюся клоаку, бывшую когда-то небесной твердью, — Никогда не видела ничего подобного… Кто-нибудь видит этого мерзавца?

Капитанессе не потребовалось уточнять, кого она имеет в виду.

— От Эребуса не отходил ни один корабль, — пропыхтел Дядюшка Крунч, наблюдая за тем, как складывается внутрь себя резиденция «Восьмого Неба», похожая с высоты на изувеченный игрушечный домик, — Ему крышка. Роза мне свидетель, по сравнению с ним даже ядовитая медуза покажется сущим агнцем, только не пожелал бы я ему такой смерти…

— Он мог уцелеть в завале, — неуверенно предположила Алая Шельма, пристально вглядываясь вниз, — Чем отвратительнее рыба, тем она живучее…

«Малефакс» осторожно кашлянул. Его голос все еще был слаб, но быстро обретал привычные интонации, в которых чуткому уху Дядюшки Крунча всегда чудился сарказм.

— Едва ли это ему поможет, прелестная капитанесса. Если верить колебаниям воздуха, остров находится на той стадии разрушения, когда процесс становится необратимым. Вибрации раскололи его изнутри, высвободив содержащиеся в породе чары, так что теперь он не более чем груда мусора на высоте в четыре тысячи футов. Не знаю, как Тренч это сделал, но испытываю искреннее восхищение.

— Тренч?

— О да. Он швырнул что-то из своей сумки. Ну, знаете, той, что вечно таскает с собой.

— В таком случае у него еще меньше причин попадаться каледонийским властям, чем у нас, — пробормотал Габерон, опасливо потирая шею, — Если мне не изменяет память, во всем пространстве Унии за разрушение острова полагается петля.

— Не изменяет, — Алая Шельма придержала треуголку, чтоб ее не снесло порывом ветра, — И я сомневаюсь, что веревка палача в Ройал-Оук окажется нежнее веревки его коллеги из Шарнхорста.

— Пожалуй, нам стоит побыстрее убираться из воздушного пространства Каледонии, капитанесса, сэр. Здешние адмиралы, конечно, слепы как камбалы, но исчезновение целого острова могут и заметить…

— Убираемся прочь, — согласилась Алая Шельма, — Эй, на борту! Вытягивайте нас и разводите поры! «Вобла» возвращается в свободное небо!

— Придется немного подождать, — хмыкнул «Малефакс», — Подъем займет несколько минут. Я еще не вполне оправился, а Тренч и Корди неважно управляются с брашпилем…

Дядюшка Крунч хотел было поторопить его, но смолчал. К чему теперь спешка? Он зачарованно наблюдал за тем, как тем, как гибнет остров. Это зрелище могло заворожить даже абордажного голема — было в нем что-то жуткое и величественное одновременно, даже по спине проходил холодок, словно сама Роза небрежно дунула в затылок…

— Извини, Ринриетта, — только и сказал он.

— За что? — спокойно спросила она, зачарованно наблюдая за тем, как Эребус превращается в пыль.

— Клад твоего деда. Едва ли мы найдем его теперь.

Алая Шельма усмехнулась, пытаясь прикрыть ладонью лицо от ветра.

— Пожалуй, что так. Если кто-то во всем небесном океане и знал, где находится «Аргест», так это мистер Роузберри. Но он, кажется, уже получил выходное пособие. Иного следа у нас нет.

— Извини, — повторил он глухо, — Это моя вина. Я должен был…

— Нет, дядюшка. Если кто в этом и виноват, то только я. Я опять схватилась за первый попавшийся ветер. Кроме того… — Алая Шельма вдруг отвела взгляд, — Кроме того, я не думаю, что все кончилось так уж плохо.

— Разве ты…

— Наверно, мой дед поторопился с подарком. Такие подарки дарят только взрослым девочкам.

Некоторое время они молча парили над умирающим островом, наблюдая за тем, как он растворяется в небе, точно комок сливок в горячем чае.

— Сегодня ты стала взрослее, Ринриетта, — пробормотал Дядюшка Крунч, — Знаешь, я не думаю, что тебе нужен «Аргест» для того, чтоб стать грозой небесного океана, как твоему деду.

Ответить она не успела — где-то высоко над ними заскрежетал брашпиль, и Алую Шельму мягко потянуло вверх, к покачивающемуся среди облаков корпусу «Воблы». В считанные секунды она скрылась из виду, превратившись в барахтающийся на ветру алый лоскуток. Габерона и Шму вытащили еще раньше, теперь Дядюшка Крунч болтался в небесном океане в полном одиночестве. Это не тяготило его, он давно заметил, что на небо можно смотреть бесконечно, и неважно, в какой его точке ты при этом находишься. Полупрозрачные вуали облаков склеивались друг с другом или пролетали насквозь, иные разбухали на глазах, напитываясь влагой или, напротив, рассеивались без следа. Вечное движение, вечная жизнь, бесконечно чуждая и все же такая знакомая. Мудра эта жизнь или бессмысленна? Сурова или справедлива? Дядюшка Крунч не знал этого. Сейчас, оставшись с небом наедине, он жалел лишь о том, что совершенно лишен человеческого воображения, оттого бессилен разглядеть в причудливых контурах облаков фигуры животных и рыб. Захватывающее, должно быть, зрелище…

— Господин старший помощник…

— Чего тебе, «Малефакс»?

— Если у вас найдется время, не могли бы вы взглянуть вниз? — за нарочитой чопорностью гомункула Дядюшке Крунчу померещилось скрываемое напряжение, — Многие мои контуры еще немного барахлят, поэтому я не всегда уверен в том, что вижу.

— Чертов остров рассыпается на части. Будь уверен, я вижу это достаточно хорошо. Можешь уже вычеркнуть Эребус со всех своих навигационных карт.

— Я тоже регистрирую разрушение внешних слоев, но почему-то…

— Говори короче, — приказал Дядюшка Крунч, досадуя, что гомункул нарушает его умиротворенное состояние, — Что там?

— Возможно, это какое-то нарушение моих структур, но… Мне кажется, там внизу есть мощный источник магической энергии.

— Вот уж удивительно! Остров разлетелся в труху, так что все чары из него хлынули наружу, как вода из лопнувшей бутылки.

— Нехарактерный узор рассеивания, — «Малефакс» кашлянул, — Вместо того, чтоб рассредоточиваться в воздухе, чары Эребуса сгустились в одном месте. Очень нехарактерная картина. Кроме того, в узоре этих чар мне чудится что-то знакомое.

Неразборчиво ругаясь под нос, Дядюшка Крунч извернулся в петле так, чтоб смотреть себе под ноги. Умирающий Эребус походил на огромное пылевое облако оранжево-серого цвета, медленно оседающее вниз. Сперва он не увидел в его очертаниях ничего странного, точно такое же облако можно увидеть, если раздавить в руке ком высохшей глины. Спустя несколько минут от этого облака останутся лишь отдельные клубы пыли, а часом позже даже самой мощной подзорной трубы на свете будет недостаточно, чтоб определить, где находился Эребус. Дядюшка Крунч уже собирался было дать гомункулу строгую отповедь, но вдруг замер, выставив фокусировку линз на максимальное расстояние. Ему показалось, что среди клубов пыли он разглядел то, чего там точно не могло быть — блеск металла.

«Ерунда, — сердито подумал он, вглядываясь в руины Эребуса, — Откуда там металл? Ну разве что фундамент или там трубопровод, и только…»

Но чем дольше он разглядывал остров, тем сильнее кололо изнутри чувство какой-то неправильности, причем неправильности смутной и необъяснимой. Остров растворялся в небе неравномерно. Вместо того, чтоб превратиться в бесформенное облако, он сохранял вытянутую веретенообразную форму, и с каждой минутой эта форма все меньше нравилась Дядюшке Крунчу. Слишком уж она напоминала…

— Это ведь не то, что я думаю, верно? — хрипло спросил он.

— Хотел бы я заверить вас в этом, — удрученно ответил «Малефакс», — Но не уверен, смогу ли. В расколотых недрах Эребуса я явственно вижу сооружение искусственного происхождения. И оно…

Он явно искал подходящее слово, но Дядюшка Крунч знал, какое будет уместнее всего.

— Огромно.

— Да. Это я и хотел сказать.

Наблюдая за тем, как тонны земли и камня ссыпаются в Марево, высвобождая какую-то сложную металлическую конструкцию, Дядюшка Крунч почему-то вспомнил удильщика. Эта бесформенная, похожая на опустошенный бурдюк рыбина, прозванная также небесным чертом, предпочитала обитать в нижних слоях кучевых облаков, выставляя наружу длинный гибкий ус, неотличимый от извивающегося в струях воздуха пучка водорослей. Но стоило какой-то беспечной рыбешке цапнуть приманку, как коварный хищник проворно бросался на нее из облака, всасывая добычу одним огромным глотком.

Эребус походил на удильщика, которому пришлось сбросить маскировку. За каскадами каменных пород, ссыпавшихся с его боков, блестел металл, цветом больше похожий на обожженную броневую сталь. И чем больше металла обнажалось, тем сильнее ныли механические потроха старого абордажного голема.

Он видел, как под осколками камня обнажаются искаженные очертания надстройки и верхней палубы. Как передняя часть острова обращается хищно заостренным носом с похожим на бесформенную стальную бородавку бульбом. Как тянутся вверх сокрытые в земле трубы, неровные, торчащие в разные стороны, словно иглы из спины ежа…

— Поднимай! — заорал он исступленно, дергая за канат, — Эй, на палубе! Разводите пары немедля! Полный ход! «Малефакс», Корди, швыряйте в топку хоть свои обмотки, но дайте все, что может выдать это корыто!

— В чем дело, дядюшка? — окликнула его сверху Ринриетта. Ее уже вытянули на палубу и теперь она перегибалась через борт, отчего он видел лишь ее перепачканное лицо под алой треуголкой, — От кого бежим? Опасности больше нет, Эребусу конец…

Дядюшке Крунчу стало ее жаль. Не из-за того, что она перенесла, скорее, из-за того, что он должен был ей сказать.

— Мне кажется, клад твоего деда не пропал, — очень тихо произнес он, чувствуя, как ворочаются в животе острые шестерни, — Только ты едва ли будешь этому рада…

Он был огромен. Это первое, что пришло на ум Дядюшке Крунчу, когда он наблюдал за тем, как неизвестный корабль выбирается из руин острова, стряхивая с себя каменную крошку и обломки кирпичной кладки. Настолько огромен, что огромные валуны, перекатывающиеся по его стальной спине, отсюда, сверху, походили на горошины.

«И какая верфь могла породить этакое чудище? — подумал Дядюшка Крунч, ощущая, что невольно исполняется благоговения перед подобной мощью, пока еще неподвижной, спящей, но внушающей уважение одним лишь своим размером.

Ответа на этот вопрос не требовалось, он и без того знал, что ни одна верфь Унии не могла бы создать ничего подобного. Сталь, сталь, сотни и тысячи кубических футов стали, изогнутой под самыми невероятными углами. Разум Дядюшки Крунча запротестовал, пытаясь представить, сколько магических чар нужно, чтоб удержать эту махину размером с остров в воздухе.

— Впечатляет, не так ли? — осведомился «Малефакс», тоже явно потрясенный открывающейся сверху картиной, но старающийся не подать виду.

— Сносная посудина, — сдержанно отозвался Дядюшка Крунч.

Он так пристально наблюдал за странным кораблем, явившимся из расколотого, осыпающегося в бездну, Эребуса, что даже не заметил, как на палубе «Воблы» вновь заскрипел брашпиль, медленно подтягивая его к кораблю.

— Сносный? — «Малефакс» издал отрывистый возглас, — Эта груда стали длиной в половину мили[151], по сравнению с ней самый большой дредноут Унии все равно что рыбацкая шаланда!

— Должно быть, жрет чертову кучу зелья.

— В таком случае, вам повезло, что вы не видите в магическом спектре. Воздух вокруг него заряжен чарами настолько, что едва не звенит. Жуткая картина. Будь я обладателем шляпы, определенно снял бы ее в эту минуту. Это самый большой корабль из всех, что когда-либо выходили в небесный океан.

— И самый уродливый.

— Не стану с вами спорить.

Последнее стало несомненным, как только неизвестный корабль сбросил с себя большую часть каменной маскировки. Впрочем, подумалось Дядюшке Крунчу, это было не самое подходящее слово. Этот корабль выглядел столь противоестественно, что даже уродливым его назвать было сложно, поскольку это слово не отображало близко его сути, как суть рыбы невозможно отобразить словом «чешуйчатая».

В обводах корабля не было холодной строгости боевых кораблей или спокойной деловитости грузовых шхун. Как не было беспечной ветрености яхт или смешной неуклюжести водовозов. Скорее, в нем было что-то от изуродованных Маревом рыб, которых иногда находят рыбаки в нижних слоях небесного океана — без глаз или с тремя хвостами или с когтями вместо плавников…

Борта корабля вздулись, словно их распирало изнутри чудовищным давлением, к тому же, несимметрично. Массивная надстройка выдавалась подобием огромной металлической опухоли, выросшей из корпуса и съехавшей набок, отверстия в ней скорее напоминали едва зажившие раны, чем окна или иллюминаторы. Корабельные трубы торчали в разные стороны, точно ощетинившиеся иголки, все разного размера и формы.

Десятки тысяч тонн изогнутого, перекрученного, застывшего в невозможных и противоестественных формах металла, который каким-то образом остался висеть в воздухе, освободившись от каменной кожуры — словно вызревший внутри острова страшный уродливый плод. Сравнение это казалось еще более уместным из-за окраски странного корабля — неравномерной, багряно-черной, хорошо видимой даже сквозь густую каледонийскую облачность.

Дядюшка Крунч безотчетно сложил грузовые захваты в подобие символа Розы.

Спасительница и покровительница всех небоходов, владетельница бескрайнего небесного океана, только на тебя уповаем, в гневе или радости, на сверхвысоких или сверхнизких…

Однако молитва затихла сама собой. На палубе «Воблы» тоже заметили страшного незнакомца.

— Святые сардинки! — выдохнула где-то наверху Корди. Канат, тащивший голема наверх, сразу сбавил скорость, — Это еще что такое? Ринни! Габерон! Посмотрите на это! Ну и страшило! Это что, корабль дауни?

— Нет, корюшка, это не дауни, — Габерон утратил интерес к шуткам, дурной знак, — Даже дауни не строят ничего столь уродливого. Я не знаю, что это. Если на то пошло, я вообще не знаю, как эта штука держится в воздухе.

— Хватит молоть языками! — рассердился Дядюшка Крунч, все еще болтавшийся в петле, — Втяните меня на корабль! И заводите пары немедля!

Ему не пришлось долго ждать — сосредоточенными усилиями его втянули на корабль, хоть и не без труда. Барахтаясь у борта и тщетно пытаясь зацепить планшир непослушными захватами, Дядюшка Крунч успел трижды проклясть все ветра до единого. Старое тело противилось, после встряски на острове и поспешного бегства его внутренности звенели, словно содержимое котомки Тренча, а броневые пластины покрылись свежими вмятинами. Правая нога вновь подвела. Дядюшка Крунч не ступил на палубу баркентины с достоинством, как полагается небесному волку, а скорее рухнул бесформенной грудой.

Впрочем, этот конфуз никто не заметил. Вся Паточная Банда, собравшаяся на верхней палубе, приникла к планширу, разглядывая явившееся из обломком Эребуса стальное чудовище. Даже Габерон, к сломанной ноге которого Шму заканчивала привязывать самодельные лубки, не смог побороть искушения.

— Нет, это не дауни, — пробормотал он, — Это вообще ни на что не похоже. Словно его построили дикари с южных широт…

— Дикари летают на деревянных пирогах, а не стальных кораблях! — презрительно заметил Дядюшка Крунч, поднимаясь на ноги, но внутренне согласился с канониром.

Было в стальном чудовище, висящем в двухстах футах под ними, что-то такое, что наводило на мысли о дикарях-каннибалах, ритуальных плясках и страшных, изрезанных ножами, идолах. Возможно, презрение к чистым формам, которое было заложено создателем… Что-то первобытно-дикое, кровожадное, бессмысленное, что-то, что царило в мире еще до того, как зажглись первые звезды…

— Ты сказал, клад моего деда не пропал, — медленно произнесла Ринриетта, — Что ты имел в виду, дядюшка?

Капитанесса не успела снять с себя лохмотья, в которые превратился щегольской алый китель. Она стояла на ногах только потому, что держалась за леер, а лицо было густо покрыто сочащимися кровью отметинами, но ее глаза были глазами Алой Шельмы, а значит, у него не было права ей лгать.

Он лишь пропустил воздух через вентиляционные решетки шлема, чтобы изобразить что-то похожее на тяжелый человеческий вздох.

— Я думаю… Я думаю, это он и есть.

— Это?.. — капитанесса перевела взгляд на огромное железное чудище, — Постой, ты ведь не хочешь…

— Это он, — безжалостно произнес он, чувствуя, как плавятся внутренности от отвращения к самому себе, — Я думаю, это и есть «Аргест».

Ринриетта отшатнулась от него с ужасом в глазах.

— Нет! Это не мой «Аргест»!

Она должна была знать правду. Обязанность первого помощника — докладывать обо всем капитану. И от этой обязанности у него нет права отстраниться, как у прочих членов команды. Дядюшка Крунч знал, что взгляд его линз невыразителен, но все равно сфокусировался на глазах Алой Шельмы, посветлевших от ужаса, как предрассветное небо.

— Он уже перестал быть твоим, Ринриетта. Его хозяином стало «Восьмое Небо». И судя по тому, что я вижу, семь лет они потратили не впустую.

— Нет! — Ринриетта топнула ногой по палубе, — «Малефакс!»

— Тут, преле…

— Что ты видишь?

Дядюшка Крунч чувствовал его смущение, растворенное в воздухе.

— Вполне допускаю, что первый помощник прав. К сожалению, никто из вас не видит в магическом спектре, иначе вы ужаснулись бы еще сильнее.

— В нем… много магии?

— Много магии? — с неприятным смешком переспросил «Малефакс», — В нем больше магии, чем рассеяно во всем небесном пространстве Каледонии. Он… Это словно гигантская грозовая туча, собравшая в себе разряд чудовищной мощи. Мне сложно описать это в доступных вам терминах. Сверхбольшая сила, стянутая в сверхмалую форму. Этот корабль прямо пышет энергией, излучая ее в окружающее пространство.

Алая Шельма застонала.

— Почему ты не заметил этого раньше? Ты мог почувствовать! Ты мог…

— Виноват, капитанесса, — смиренно ответил гомункул, — Но на подлете к Эребусу я не ощущал ничего подобного. Скорее всего, оно… он спал. Гибель острова разбудила его. И теперь он медленно просыпается, наполняясь силой.

Дядюшка Крунч и сам это чувствовал, несмотря на то, что не обладал тончайшей чувствительностью гомункула к возмущениям в магическом эфире. Вокруг чудовищного багряно-черного корабля воздух казался более плотным, насыщенным невидимыми разрядами, как вокруг мистера Роузберри.

— Полный ход, «Малефакс»! — приказал он, — Я не хочу, чтобы «Вобла» была рядом, когда эта штука окончательно проснется!

— Делаю все, что могу, — покорно отозвался тот, — Набираем высоту и берем новый курс, но на это надо некоторое время.

Он был прав, чудовищный корабль мало-помалу делался меньше, укрываясь легкой дымкой облаков. Но облегчения Дядюшка Крунч от этого не испытывал. То же самое, что укрывать тонким кисейным платком лежащий рядом с тобой пистолет.

«Вобла» оживала, расправляя паруса. Кливера на носу надувались, вбирая в себя трепещущую силу ветра, на гроте и бизани медленно опускались стакселя. Корди и Шму сновали по рангоуту, помогая парусам — «Малефакс» еще был слишком слаб, чтоб в полной мере управлять всей оснасткой. Мистер Хнумр, принимая это за веселую игру, карабкался следом за ними, испуская тревожные щелчки всякий раз, когда его забывали подождать.

Алая Шельма провожала взглядом медленно удаляющийся корабль. Под слоем крови и грязи выражение на ее лице было сложно разобрать. Быть может, там и не было никакого выражения.

— Значит, вот как выглядит дедушкин подарок… Это чудовище?

Дядюшка Крунч не знал, что сказать. Люди странно реагируют на самые обычные слова, ну а с Ринриеттой и подавно приходилось взвешивать каждое из них. На его счастье, на выручку пришел «Малефакс».

— Не совсем верная формулировка, — сдержанно заметил он, — «Аргест» — это не чудовище и не корабль. «Аргест» — это сила, вектор. В какую форму эту силу отлить решает лишь его хозяин.

— И, кажется, его новые хозяева вполне доходчивы в своих желаниях.

— Пожалуй, что так, — вынужден был согласиться «Малефакс», — Однако…

— Не могу их за это корить. Разве я сама не собиралась использовать «Аргест» для того, чтоб сокрушить Унию? «Восьмое Небо» попросту опередило меня. Все те семь лет, что я сновала по небесному океану, оно ковало оружие.

Габерон попытался самостоятельно сделать несколько шагов вдоль борта, используя изготовленный Шму костыль из весла, но вынужден был остановиться, не пройдя и трех футов.

— В другой момент я бы с удовольствием насладился сценой твоего душевного самобичевания, Ринни, а то и продал бы пару билетов в партере, но вынужден отвлечь тебя соображениями другого рода. Если эта штука действительно связана с «Аргестом», я бы держался от нее подальше. Одной Розе известно, что творится у нее внутри.

— Ничего хорошего, — мрачно заверил «Малефакс», — Я не могу вообразить и десятой доли силы «Аргеста», но судя по магическому возмущению вокруг корабля, там внутри заперта невероятная мощь. И если «Восьмому Небу» захочется спустить ее с поводка, едва ли против нее устоит хоть один хваленый дредноут Унии.

— Они сделали из «Аргеста» чудовище, — обронила Алая Шельма, ни на кого не глядя, — Что ж, не нам, пиратам, становиться у них на пути. Мы уходим в свободный небесный океан, и пусть Уния сама разбирается со своими проблемами. Видит Роза, проблем у нее теперь будет более чем довольно. Если править балом будет мистер Роузберри…

— «Барбатос»… — вдруг пробормотал «Малефакс».

— Что?

— Я узнаю знакомые магические контуры этого корабля. «Барбатос».

— Я думала, это гомункул Эребуса.

— Совершенно верно. Но он не погиб вместе с островом, теперь я чувствую это отчетливо. Он стал… сильнее. Гораздо сильнее. Насколько я могу судить, он сделался гомункулом «Аргеста».

— Недурное назначение, — проскрипел Дядюшка Крунч, — Пожалуй, это можно считать повышением?

«Малефакс» был слишком потрясен, чтоб разделить шутку.

— Это дает ему огромную власть над магическим эфиром. Если представить «Аргест» ружьем, то «Барбатос» — это его ствол. То, что направляет и концентрирует энергию.

— Кажется, вы с ним не ровня, а? Не так давно он задал тебе славную трепку.

«Малефакс» прошуршал над планширом. Звук получился не озорным, как обычно, а сдержанным, сухим, похожим на старческое покашливание.

— В моих руках лишь малая толика сил. Наша «Вобла» и в лучшие времена не вмещала в себе много чар, а ее нестабильное поле еще больше ограничивает мои возможности. «Барбатос» же черпает силы в «Аргесте» и силы эти меня по-настоящему пугают…

— Но при этом он остается всего лишь гомункулом? — резко спросила Алая Шельма, — О. Извини, «Малефакс».

— Всего лишь гомункулом, — подтвердил он, не выказав тоном обиды, — Послушным магическим слугой своего капитана. А значит, слугой «Восьмого Неба». Как и я, он привязан к своему капитану невидимыми магическими канатами, которые невозможно перерубить. А значит…

— Значит, «Восьмое Небо» контролирует «Аргест» так же надежно, как рыба — свои плавники, — буркнул Дядюшка Крунч, не скрывая досады, — И нам лучше не делить с ним один ветер. Пусть выясняют отношения с Унией, пусть бьются с ней насмерть, Паточная Банда обождет в сторонке…

— Не уверен, что это возможно, — Дядюшке Крунчу показалось, что голос «Малефакса» сделался еще более сухим и холодным.

— Что ты имеешь в виду?

— Капитанесса, вызов по магическому лучу.

Алая Шельма напряглась, Дядюшка Крунч видел, как на щеках затвердели желваки. Ей не требовалось спрашивать, кто вызывает «Воблу». И пусть чудовищный корабль «Восьмого Неба» давно скрылся внизу, в плотной облачной дымке, его присутствие все еще угадывалось, словно кто-то выплеснул в небесный океан отраву, пропитавшую его вплоть до последнего ветерка, едва угадываемым смрадом.

— Это он? — спокойно спросила она?

— Да, — покорно ответил «Малефакс», — Это «Аргест».

— Он может нам навредить?

«Малефакс» колебался несколько секунд, прежде чем ответить.

— Магическим путем — нет. «Барбатос» очень силен, но я чувствую, что он еще не освоился со своей новой должностью. Ему потребуется время для того, чтоб овладеть всей силой «Аргеста».

Его ответ успокоил капитанессу.

— Что ж, значит мы еще потягаемся, — усмехнулась она, надвигая треуголку на лоб, — Может, по сравнению с «Аргестом» мы и песчинка, но в чистом небе еще можем потягаться. Роза Ветров на нашей стороне. Давай связь, «Малефакс».

Алая Шельма поправила воротник сорочки, выглядывающий из-под изорванного кителя. Непринужденно, словно речь шла об обычной связи по магическому лучу. Изможденная, окровавленная, в зияющем прорехами алом кителе и с потрепанной треуголкой на голове, она все еще оставалась капитанессой, и Дядюшка Крунч не мог не восхищаться ею. Она походила на корабль, вырвавшийся из бури — с разорванными парусами и сломанными мачтами, едва удерживающийся в воздухе, но все же двигающийся точно по заложенному курсу. Мистер Роузберри надломил ее волю, но сломить полностью так и не смог. Она все еще держалась своего ветра, непредсказуемого, бездумно меняющего высоту и направление, обжигающего, страстного…

«Барбатос» действительно не успел освоиться в полной мере со своей новой силой — сперва над палубой возникло светящееся облако, потом из него начала вытекать человеческая фигура в натуральную величину, на глазах приобретая глубину и цвет. Преображение завершилось в каких-нибудь несколько секунд, так стремительно, что Дядюшка Крунч едва не отпрянул, когда на палубе «Воблы» появился мистер Роузберри во плоти — жеманно улыбающийся и грызущий кончик перчатки. Если бы изображение не казалось немного размытым и подрагивающим, иллюзия была бы полной. Но и без того эффект был достаточный — Алая Шельма вздрогнула.

— Мое почтение, мисс Уайлдбриз, — мистер Роузберри изящно помахал пальцами в перчатке, — Приношу извинения за то, что покинула вас по срочной деловой надобности, не успев даже толком попрощаться.

Поспешное бегство из канцелярии, как со злорадством отметил Дядюшка Крунч, не прошло для него даром. Элегантное белоснежное платье во многих местах покрылось грязью, а кое-где и вовсе было распорото — признак того, что господин уполномоченный управляющий покидал свою резиденцию в немалой спешке. Турнюр превратился в скособоченный горб, а тонкая вышивка была непоправимо испорчена. Еще большее впечатление производило его лицо. Помада поплыла, превратив рот в безобразную алую кляксу, пудра местами осыпалась, открывая дряблую кожу, однако глаза даже сквозь обожженные и покрытые копотью вперемешку с тушью ресницы взирали внимательно и остро.

— У вас еще будет возможность попрощаться, — холодно ответила Ринриетта, закладывая руки за спину, — Но я бы советовала вам сменить обувь на что-то с менее высоким каблуком. В Ройал-Оук, насколько мне известно, ступени к эшафоту отчаянно круты.

Мистер Роузберри рассмеялся, вызвав у Дядюшки Крунча спазм грузовых захватов. Звук был отвратительный, словно кто-то скоблил чешую тупым ножом.

— Эшафот? Как старомодно! И кто же, позвольте спросить, отправит меня на эшафот.

— Уния, — твердо ответила Алая Шельма, взирая на мистера Роузберри с явственным отвращением, — После того, как узнает, какими делами занималось «Восьмое Небо». На вашем месте я бы уже готовила ликвидационную комиссию и составляла список активов — ваша компания движется к банкротству.

— Уния!.. — мистер Роузберри широко улыбнулся, — Унии больше нет, милочка. Уния — старинная расписная тарелка, которую держат на верхней полке буфета подальше от детей, но которая оказалась на полу. Дзынь! Остались лишь острые кусочки, которые надо поскорее смести на совок и выкинуть в ведро. Ее многолетнему диктату пришел конец.

Корди, впервые увидевшая мистера Роузберри, выпучила глаза. Но больше всего изумился Мистер Хнумр, с важным видом прогуливавшийся по палубе. Он попятился, недоуменно сопя, пока не споткнулся о ноги Сырной Ведьмы, и успокоился только после того, как вцепился в ее юбку обеими лапами.

— Не рядитесь в революционеры, — презрительно бросила Алая Шельма, — Диктат Унии вы собираетесь заменить диктатом капитала, разве не так? Тиранией акций и властью векселей. Кабалой договоров и каторгой имущественных обязательств.

Мистер Роузберри прошелся по палубе «Воблы». Даже в своем призрачном обличье он внушал отвращение — все собравшиеся на палубе члены Паточной Банды безотчетно попятились от него. Сейчас он был не просто чем-то враждебным вроде облака пагубных магических чар, он был чем-то бесконечно чужим. Одно его присутствие заставляло воздух горчить, и Дядюшка Крунч тоже это ощущал.

— Ваши взгляды — столь же устаревшая конструкция, как и… эшафот. Вам ли не знать, что власть, заключенная в одних руках, неизбежно делается тиранией? И неважно, милочка, будут эти руки королевскими, адмиральскими или сенаторскими.

— Хотите отдать весь мир во власть компаний?

Мистер Роузберри поднял палец.

— Только лишь в управление. Рациональное, разумное, взвешенное управление. Если в небесном океане и существует ветер, способный оживить нашу промышленность и помочь человеку стать ближе к звездам, так это конкуренция и эффективное управление. Власть в привычном вам виде слишком громоздка, слишком развращена, слишком тяготится своими нелепыми атрибутами с фамильной позолотой… Пора поднять ее на новую высоту. Влить свежую кровь в старые жилы. Позволить людям двигаться все выше и выше, наперекор всем ветрам!

Глаза его горели уже знакомым пламенем, схожим на свечение Святого Эразма. Гибельное, тягучее пламя. Алая Шельма задумчиво поправила треуголку на голове. Дядюшка Крунч заметил, что капитанесса то и дело машинально касается ее, словно проверяя, на месте ли та. Как будто сомневается, осталась ли она хозяином этого корабля и предводителем собравшихся вокруг людей, ждущих ее слова.

— Свергать одного хищника, чтоб присягнуть другому? Менять королевский герб на корпоративный символ? Если компании вроде «Восьмого Неба» получат власть, в высокородных тиранах не будет необходимости. Тираном сможет стать каждый. Опутать своих близких финансовыми щупальцами, высосать их досуха, уничтожить… Вместо одной литой цепи острова опутают миллионы куда более тонких, но при этом и более прочных.

— Какая милая биологическая ограниченность, — процедил мистер Роузберри с нескрываемым отвращением, — Впрочем, с моей стороны было бы глупо ожидать, что ограниченные создания вроде вас или вашего деда способны видеть дальше своего носа. Вы совершенно не разбираетесь в механизмах, которые управляют миром.

— Я всего лишь кета, — кажется, Алая Шельма смотрела сквозь управляющего в небо, — Что кета может смыслить в сложных механизмах? Я просто рвусь вверх.

Мистер Роузберри упер руки в бока — совсем не женская поза. В его звенящем от злости голосе тоже оставалось мало женственного:

— Вот именно! Рыба! А значит, получите то, что полагается рыбе! «Барбатос», огонь!

Дядюшка Крунч услышал тяжелый надсадный гул — словно кто-то вворачивал в само небо огромный упирающийся болт. Корди присела, придерживая на голове свою шляпу. Шму рефлекторно вцепилась в мачту подобно испуганному Мистеру Хнумру. Один лишь Габерон безошибочно распознал этот звук.

— Ложись! — крикнул он, — Руками голову прикрыть!..

В следующий миг Дядюшке Крунчу показалось, будто у бизань-мачты «Воблы» лопнула шаровая молния, с такой силой, что содрогнулась вся мачта. Но шаровые молнии не оставляют после себя ничего кроме оглушительного хлопка и щекочущего ноздри запаха озона. Эта оставила плывущее над палубой грязное облако, из которого прорастали и растворялись сотни истончающихся серых хвостов. Когда оно окончательно растаяло, превратившись в серую взвесь, стало видно, что крюйс-брам-стаксель превратился в полощущую по ветру тлеющую тряпку, а крюйс-бом-брам-стаксель усеян рваными дырами с ладонь толщиной[152].

Дядюшка Крунч был единственным, кто остался стоять на ногах. Не к лицу старому абордажному голему падать при виде опасности. К тому же у него были серьезные основания полагать, что если он опустится, подняться уже будет не под силу — привод правой ноги почти полностью вышел из строя.

— «Малефакс», галсы!

— Уже выполнено, — гомункул остался хладнокровен, — Иду рваным курсом с перепадом высоты.

— Их артиллеристы недаром получают свой ром, — уважительно пробормотал Габерон, разглядывая потрепанный парус, — Накрытие первым же залпом по высоко идущей цели, да еще и сквозь облака…

— Гони, «Малефакс»! — приказал Дядюшка Крунч, потрясая захватом, — Несись так, словно за тобой гонится само Марево!

— Держим одиннадцать узлов и получим еще пять, если успеем оседлать нужный ветер… — отрапортовал гомункул, — Но я чувствую, что машины «Аргеста» приходят в движение. Он двигается!

— Как интересно, — Алая Шельма повернулась к призраку мистера Роузберри, небрежно отряхивая китель, — Кажется, капитал не так уж беспристрастен, как вы пытались нас убедить. Иногда он действует вполне по-человечески, не так ли? Например, когда руководствуется обычной мстительностью.

Мистер Роузберри оскалился. Потекший грим превратил его лицо в страшную бледно-багровую маску с черными потеками туши и призрачное мерцание его плоти почти не могло этого скрыть.

— Назовем это ликвидацией проблемных активов, — процедил он сквозь зубы.

Второй разрыв вспух в тридцати футах за кормой «Воблы», разорвав в клочья большое кучевое облако. Третий и четвертый грянули где-то высоко вверху, до смерти перепугав большой косяк форели.

— Разговор затянулся, — пробормотала Алая Шельма, машинально втянув голову в плечи и наблюдая за тем, как по небу расползаются серые пороховые кляксы, — «Малефакс», отбой!

Призрак мистера Роузберри мгновенно пропал без следа — словно сдуло ветром. И хоть Дядюшка Крунч знал, что это была всего лишь иллюзия, он ощутил безотчетное облегчение и даже воздух на капитанском мостике «Воблы» вдруг словно сделался чище.

— Умеете вы заводить приятелей, капитанесса, сэр, — Габерон, явно бравируя, разглядывал разрывы в небе, словно это были безобидные дождевые тучи, — Сперва Зебастьян Урко, теперь это…

Алая Шельма не удостоила его ответом.

— Паточная Банда! — крикнула она, задрав голову, так громко, словно хотела, чтоб ее услышали по всему кораблю, — Слушай мой приказ!

Не обращая внимания на дребезжащее тело, Дядюшка Крунч вытянулся, как мог, приняв подобие строевой стойки. Шму и Корди встали рядом. Габерон, кряхтя от боли, примостился у борта. Шеренга получилась короткая, неровная и потрепанная, не вызывающая никакого уважения, но Ринриетта, увидев их, почему-то улыбнулась.

— Все зелье в котел! Все паруса на полную! Дуйте в них, если придется! Пора нашей «Вобле» вспомнить юность. Помчимся так, как еще никогда прежде не мчались!

— В шести милях к югу берет начало Беспечный Бормотун, — Дядюшка Крунч провел стальным пальцем короткую линию по карте, — Если мы сможем сесть ему на хвост, то выиграем добрых два узла…

— Я бы не стал доверять ему в это время года, — возразил «Малефакс», — Беспечный Бормотун делается все капризнее, иногда его исток на добрых три тысячи футов выше. Решившись на резкий подъем, мы потеряем в скорости, а значит, лишимся того небольшого выигрыша, который получили за всю ночь.

Абордажный голем тяжело засопел. Ему нелегко было это признавать, но в навигационном деле корабельный гомункул разбирался куда лучше него. Он помнил великое множество ветров и, кроме того, обладал способностью просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед со скоростью, которая ему самому была недоступна.

— Ладно, надеяться на Бормотуна опасно, может подвести. А если так? — стальной палец вновь медленно пополз по карте, — Если примем четырнадцать миль к осту, пересечемся с Пьяной Вдовой. Поток опасный, но мощный, даст не менее трех с половиной узлов ходу.

«Малефаксу» потребовалось всего несколько секунд, чтоб оценить этот вариант. Оценить — и решительно отбросить.

— Не выйдет, — с сожалением произнес он, — Как раз в этой точке Пьяная Вдова пересекает путь Осеннего Воздыхателя, это ослабляет ее почти вдвое. Нам не получить от нее и четвертинки узла.

Дядюшка Крунч чувствовал такую усталость, что даже несколько дюймов, прочерченные по карте воображаемой линией, казались ему долгим и изматывающим путем.

— Может, попробуем столковаться с Гремучником?

— Слишком извилист и, даже если удержимся на нем, в конце концов, окажемся в открытом небе. Нам же лучше держаться поближе к островам Унии.

— Легкомысленный Храпун?

— Не советовал бы. Он начал увядать еще три года назад, если свяжемся с ним, можем прогадать больше, чем выиграть.

В этом вся суть ветров, тоскливо подумал Дядюшка Крунч, устало отворачиваясь от карты. У каждого из них есть свой нрав и характер, но все они ветрены и ненадежны, норовят подвести именно в тот момент, когда тебе нужна их помощь. «Аргесту» куда проще, он прет напрямик, не обращая внимания на воздушные течения, точно пуля, выпущенная из ружья. И хоть всю ночь Роза Ветров благоволила «Вобле», подкидывая попутные ветра, он знал, что разрыв неуклонно сокращается.

Фокусировочные механизмы линз тихо скрипели, утомленные однообразной работой. Чтоб дать им отдых, Дядюшка Крунч вперил взгляд в небо. Рассветное, промозглое, серое, оно походило на сырую тряпку, растянутую над кораблем, тряпку, с которой на палубу постоянно капало. Надо запасаться китовым жиром, иначе скоро ржавчина сожрет его целиком…

— Сколько? — спросил он глухо.

«Малефаксу» не надо было уточнять, о чем он.

— Двенадцать миль.

— Часом раньше было тринадцать?

— А еще раньше пятнадцать, — безжалостно заметил «Малефакс», — Расстояние сокращается, я уже докладывал об этом. Учитывая текущую тенденцию и рисунок ветров… Я бы сказал, у нас в запасе не больше восьми-десяти часов.

— Жульен из медузы! Он что, наращивает скорость с каждым часом?

— Боюсь, что да.

— Как ему это удается?

— «Барбатос», в сущности, еще очень молод, — произнес «Малефакс», почему-то извиняющимся тоном, — Он прежде ни разу не управлял кораблем. Но он учится. Очень быстро учится.

— Значит, нам надо найти способ сбросить его с хвоста! — отрезал Дядюшка Крунч, — Благодарение облакам, нам пока удавалось уходить из-под обстрела, но как только он приблизится миль на пять, не спасут и они! Нам нужен ветер. Найди мне его!

От тяжкой задумчивости Дядюшку Крунча оторвал Тренч. Нахохлившийся, пропитанный холодной рассветной сыростью, мрачный сверх обычного, он поднялся на капитанский мостик, оставляя на палубе мокрые следы. Ночная погоня вымотала и его, настолько, что казалось, будто под плащом не осталось ни щепотки плоти, а мокрый брезент висит исключительно на его упрямстве, как на вешалке. Половину ночи он провел в машинном отделении «Воблы», устраняя течь в паровых магистралях и меняя старые патрубки, а с полуночи торчал на марсе, сменив Корди в качестве дозорного.

— Вал правого колеса сбоит, — хрипло произнес он вместо приветствия, — Синхронизировать пока не удалось.

— Это не самая большая наша проблема, — вздохнул «Малефакс», — Пока что я корректирую курс на пять градусов каждую четверть часа.

— Это может стать самой большой проблемой, если колесо встанет, — пробормотал Тренч, тщетно пытаясь согреть озябшие ладони дыханием.

С этим Дядюшка Крунч был согласен. «Вобла» при всех ее достоинствах была кораблем в почтенном возрасте, многочасовая погоня на предельных парах быстро утомила ее и машина начала капризничать. От серьезной поломки ее уберегало лишь благословение Розы Ветров и терпение Тренча, но едва ли удача будет им сопутствовать постоянно.

— Иди вниз, рыба-инженер, — буркнул Дядюшка Крунч нарочно грубовато, — Пусть Корди сварганит тебе что-то съестное.

На капитанский мостик «Воблы» стекло, точно кисель, большое густое облако, мгновенно превратившее сырой плащ Тренча в совершенно мокрый. Бортинженер чихнул.

— Я могу постоять на штурвале, — сообщил он, вытирая лицо рукавом, — Сменить вас на пару часов.

Дядюшка Крунч решительно повернул штурвал, хотя особенной необходимости в этом не было. Просто ему захотелось услышать привычный скрип, отзвук голоса самой «Воблы».

— Меня не нужно менять.

— Но вы уже почти сутки…

— Меня не нужно менять, — резко и внушительно произнес Дядюшка Крунч, — Металл не устает.

Это было неправдой, и он это знал.

«Послушай капитанессу, — шепнул ему «Малефакс» на ухо, — Вслух я этого не скажу, но мы оба знаем, что тебе не помешает отдых».

«Я еще могу вести корабль!»

«А еще можешь развалиться на части, если подует резкий ветер. И я не хочу объяснять нашей прелестной капитанессе, отчего это произошло. Хочешь изображать несгибаемого героя — пусть, дело твое. Но знай меру. Ты уже немолод».

Дядюшка Крунч медленно принял штурвал в другую сторону, огибая тяжелое дождевое облако, ползущее навстречу темно-серой глыбой. Нелегко скрыть собственную немощь от существа, для которого сложные узоры чар — что схема ветров на лоцманской карте.

«Дай мне еще час, — попросил он мысленно, — Может, я смогу перехитрить его на боковых ветрах…»

«Ничего не выйдет. Ты знаешь это. У «Аргеста» достаточно сил, чтоб преодолеть любой ветер, и с каждым часом эти силы все растут. Нам не уйти, если мы не выкинем какой-нибудь пиратский фокус».

Пиратский фокус. Дядюшка Крунч едва не рассмеялся.

«Из тех, которыми славился Восточный Хуракан?»

Ему показалось, что в стылом рассветном воздухе скользнула улыбка «Малефакса» — гомункул оценил иронию момента.

«Мы с тобой знаем цену историям о Восточном Хуракане, верно?»

«Да. Знаем. Но Ринриетта узнать не должна».

«Я помню наш уговор, господин первый помощник».

«Вот и хорошо. А то я…»

Их мысленный диалог прервал испуганный вскрик Тренча. Бортинженер глядел назад, туда, где в серых липких облаках тянулся след «Воблы» — зыбкая тающая черта. Дядюшка Крунч знал, что он там увидел, за прошедшую ночь он сам слишком часто оглядывался назад.

— Не голоси, — буркнул он хладнокровно, — Да, это оно. Наше проклятое сокровище. Держится как привязанное, чтоб его…

«Аргест» шел за ними как призрак, призрак из обожженной искореженной стали, то и дело скрывающийся между облаков. Дядюшка Крунч уже научился читать его траекторию, как знакомый след рыбы. Только это была страшная рыба, не чета даже самым бездушным чудовищам небесного океана. Жуткий корабль мистера Роузберри под управлением «Барбатоса» двигался с неумолимой целеустремленностью, всегда безошибочно находя «Воблу» даже в самой густой облачной пелене. Напрасно Дядюшка Крунч всю ночь напролет то делал резкие маневры, надеясь сбить преследователя со следа, то менял высоту, заставляя старушку «Воблу» негодующе скрипеть.

«Аргест» даже шел не так, как идут обычные корабли из железа и дерева. Он двигался рывками, словно у него был не в порядке рулевое управление, но Дядюшка Крунч отчего-то знал, что причиной странной траектории была не поломка. Он помнил сладострастное шипение «Барбатоса», расправлявшегося со своими жертвами, теперь ему казалось, что он вновь слышит его — в шипении раздираемых носом «Аргеста» облаков. Он не просто шел по следу, как сторожевой корабль или дерзкий рейдер, он чуял свою добычу и предвкушение трапезы заставляло его нервничать, как заставляет акулу нетерпеливо стегать хвостом.

— Как Габерон? — спросил Дядюшка Крунч вслух, чтобы отвлечься от этих мыслей.

Тренч шмыгнул заложенным носом.

— Уже лучше. Корди напоила его своими зельями, а Шму уложила в койку. Жар пропал, но ходить он толком еще не может, даже на костылях.

— Не думаю, что он очень удручен этим беспомощным положением, — голос «Малефакса» стал похож на мурлыканье кота, — Шму встала на бессменную вахту возле его ложа и, если бы не Ринриетта, проводила бы там все свободное время. Ей не хватает только опахала.

— Беспечный карась! — выругался Дядюшка Крунч в сердцах, — Совсем вскружил нашей баронессе голову! Раненый герой! Кто будет командовать на гандеке, когда дело дойдет до пальбы?

— В таком случае его совесть и подавно может быть спокойна. Если дело дойдет до пальбы, как вы выразились, господин старший помощник, я бы не поставил на «Воблу» даже хвостика от тюльки против золотого.

Эти слова неприятно уязвили Дядюшку Крунча, хоть он и сам, безо всяких гомункулов, прекрасно знал о состоянии своего корабля.

— А ну брось, — сердито приказал он, — Может, наша рыбка и не так дерзка, как в свои юные годы, но и списывать ее со счетов я не позволю! У «Воблы» еще остались зубы!

— Я уже просчитал все варианты, — безжалостно возразил «Малефакс», — Если случится бой, он не продлится более трех-четырех минут. В этот раз нам противостоит не водовоз и даже не фрегат. «Аргест» попросту сожрет нас, как сом — зазевавшегося малька.

— Быть может, у нас найдется что-то, что испортит ему аппетит… Слышь, рыба-инженер, что за штуку ты использовал на Эребусе?

Тренч напрягся, вжимая голову в плечи.

— Да так… Попалось кое-что.

— Кое-что? — Дядюшка Крунч громогласно хохотнул, — Это кое-что превратило целый остров в каменную крошку! Давай, выкладывай. Даже если окажемся в лапах законников, больше одного смертного приговора ты не получишь.

Тренч мрачно потеребил болтающуюся пуговицу своего плаща.

— Землетряс, — неохотно пояснил он, — Ну, то есть я так его назвал.

— Из твоих, значит, игрушек?

— Из моих, — кивнул бортинженер, — Еще на Рейнланде собрал. Случайно.

— Рейнланд… Погоди-ка, кажется, я начинаю догадываться, отчего в нашу первую встречу ты щеголял кандалами. Уже и на Рейнланде развлекался, а?

Тренч неопределенно пошевелил пальцами. Отвечать на вопросы о своем прошлом он не любил и Дядюшка Крунч обычно уважал его право хранить воспоминания в личном рундуке, но сейчас была особенная ситуация.

— Так что же ты там натворил? Чуть не разгромил родной остров?

— Вроде того. Собрал, сам не зная, что, включил, а оно как начнет… Насилу выключить успел. Ну а потом разобрал и спрятал в котомке. Чтоб его…

Дядюшка Крунч сдержанно кашлянул.

— Занятная вещица. А еще одной…

— Нет, — твердо ответил Тренч, — Еще одной нет. И собрать не могу.

— Возможно, парочка таких землетрясов нам бы сейчас пригодилась, — пробормотал Дядюшка Крунч, — С великим облегчением сбросил бы их на палубу «Аргеста»…

Он не закончил. И дураку понятно, что Тренч не оставляет чертежей, и даже будь у него чертеж — ни одна живая душа не смогла бы с помощью него хоть что-то создать.

— Мы можем получить еще не меньше двух узлов, — произнес он вслух, — Если сольем балластную воду. У «Воблы» в брюхе двадцать тонн никчемной воды!

— Я уже дважды предлагал капитанессе открыть кингстоны, — «Малефакс» вздохнул с укоризной, — Но оба раза получал отказ. Не знаю, зачем мы тащим лишний балласт, но спорить с капитанессой не в моих силах.

— Значит, нам остается нестись вперед на всех парах, наблюдая за тем, как «Аргест» медленно вырывает милю за милей?

— И еще молиться Розе Ветров, — серьезным тоном добавил гомункул, — Молиться так, как никогда не молились прежде.

«Вобла» стала сдавать к полудню. Дядюшка Крунч чувствовал это без всяких измерений, с безжалостной отчетливостью. Погоня из воздушной гонки превратилась в травлю — и в этот раз Роза была всецело на стороне хищника.

Беспрерывно работающая машина все чаще осекалась, гребные колеса дребезжали, а магический дым, вырывающийся из труб, приобрел тревожный багряный отлив. Машина была старой, надежной, но даже старые и надежные вещи нельзя безоглядно использовать на пределе прочности годами напролет. Дядюшка Крунч знал это, потому что сам был старой и надежной машиной.

— Нужен перерыв, — буркнул Тренч, выбравшийся из машинного отделения и жадно глотающий свежий воздух, — Переходные кольца повело, форсунки едва не спеклись, парораспределитель вот-вот сдохнет.

— Перерыв! — возмущенно прогудел Дядюшка Крунч, тыча лапой в сторону кормы, -

Ему про перерыв скажи!

— Котел выдает две трети мощности. Но к вечеру уже будет не больше трети.

Тренч не любил сложных предложений и метафор, говорил он всегда прямо и по сути. Сейчас эта привычка бортинженера показалась Дядюшке Крунчу раздражающей.

— А если подбавить зелья?

— Опасно. Котлы могут не выдержать.

Разговаривая, они оба смотрели вперед, туда, где за парусами «Воблы» виднелся похожий на узкое лезвие шпаги бушприт, бесшумно протыкающий облака. Никакой необходимости пристально следить за курсом не было, но они оба старались смотреть только вперед, чтобы не оборачиваться лишний раз. Они оба слишком хорошо знали, что увидят позади.

«Аргест» больше не был призраком, сливающимся с дождевыми тучами, он обрел плоть и теперь совершенно отчетливо выделялся на фоне небесного океана — огромная зазубренная щепка, неумолимо тянущаяся вслед за «Воблой». Для того, чтоб заметить, насколько сократилось расстояние, не требовались сложные навигационные приборы. Даже без помощи подзорной трубы Дядюшка Крунч видел детали, которые предпочел бы не замечать — бесформенные провалы иллюминаторов, перекошенные палубы, искореженные, идущие внахлест, бронеплиты.

Дядюшка Крунч беззвучно выругался. Ему приходилось видеть самые разнообразные корабли, от элегантных каледонийских крейсеров, казавшихся воплощением военной мощи Унии, до грузных барж дауни, собранных, казалось, из случайных деталей и оснастки. Но ни разу прежде ему не приходилось видеть что-то столь же уродливое как «Аргест». Казалось, этот корабль нарочно был создан таким образом, чтоб каждой своей чертой царапать человеческий глаз. Его пропорции были искажены, черты перекошены, он сам по себе выглядел насмешкой над всеми кораблями воздушного океана. Чудовище сродни нему не смогло бы даже двигаться по прямой, однако же оно двигалось и Дядюшка Крунч всякий раз ощущал кислую, отдающую ржавчиной, изжогу, когда отмечал, как сокращается расстояние.

— Капитан на мостике!

Услышав окрик гомункула, Дядюшка Крунч выпустил штурвал и торжественно развернулся в сторону трапа. Одна из глупых старых традиций парусного флота, которые скоро, судя по всему, канут в Марево — вместе с самим парусным флотом. Но Дядюшка Крунч не собирался из-за этого от них отказываться.

Ринриетта поднялась на мостик «Воблы» так спокойно, как делала это сотни раз прежде. Дядюшка Крунч ожидал, что она сменит привычный алый китель на что-нибудь более пристойное, но ошибся — судя по всему, капитанессу не смущали многочисленные прорехи и оторванные пуговицы, следы их позорного бегства с Эребуса. На голове ее, как и прежде, красовалась заломленная треуголка, и Дядюшка Крунч отчего-то испытал облегчение, увидев ее. Это был не просто жест, понял он, уступая дорогу капитанессе, это был символ, не менее значимый, чем пиратский флаг, развевающийся на грот-мачте. Символ того, что Алая Шельма, гроза небесного океана, не намерена сдаваться.

Она успела смыть с лица грязь и кровь, на бледной коже алели многочисленные царапины, оставленные рапирой мистера Роузберри, но сейчас, занимая свое место возле штурвала, Ринриетта несла их, словно награды, высоко подняв голову.

Дядюшка Крунч знал, насколько тяжело ей это дается, но знал и то, что не имеет права это заметить. Там, на Эребусе, Алая Шельма показала свою слабость. Не подняла оружия, осознав бесполезность сопротивления. Отдалась на волю ветра, быть может, впервые за свою не очень долгую жизнь. Это тяготило ее сильнее, чем самый страшный шквальный ветер, выпивало силы, отравляло кровь. И все же она не была окончательно сломлена. Напротив, в холодной торжественности ее лица Дядюшке Крунчу показалось что-то успокаивающее.

Ступив на капитанский мостик, Алая Шельма даже не посмотрела в сторону «Аргеста» — еще один признак душевной выдержки.

— Господин старший помощник, доложите ситуацию.

Поддержать ее игру оказалось не так-то просто.

— Дела как у жареного карася, — буркнул он невольно, — Машина сдает.

— «Малефакс» уже докладывал. Надолго ее хватит?

— Тренч говорит, к вечеру будет выдавать не больше трети мощности.

— Если не взорвется… — тихо пробормотал Тренч, но капитанесса предпочла сделать вид, что не услышала его.

— Что ветер?

— Не балует. До рассвета нам везло, мы пересеклись с Пронырой, хотя считается, что в здешней части океана он не дует. Выиграли немного, даже смогли оторваться на четырнадцать миль, но потом…

— Ветер стух, — мрачно констатировал «Малефакс», — И никакой замены мы пока не нашли. Сейчас мы делаем всего тринадцать узлов. Этого мало.

— А… он?

Гомункулу не требовалось уточнять, кого имеет в виду капитанесса.

— Он делает полных шестнадцать. И расстояние между нами последние три часа сокращается с пугающей скоростью.

— Расчеты? — с пугающим спокойствием спросила Алая Шельма.

— Три часа с небольшим, — голос гомункула показался Дядюшке Крунчу безжизненным, незнакомым, — Может, четыре. Я пробую маневрировать на боковых ветрах, но от этого мало толку.

Алая Шельма задумалась.

— Что на счет резкой смены курса? Он весит как целый остров, а значит, обладает огромной инерцией. Мы можем взять свое на разворотах.

— Уже пробовали, — с сожалением ответил гомункул, — «Аргест» разгадывает наш маневр еще до того, как мы меняем паруса.

— Может, дадим ему бой?

— Наихудший вариант, прелестная капитанесса.

— Согласна, — Алая Шельма досадливо дернула подбородком, — Осталось убедить в этом Габерона. Он уговорил Шму оттащить его на гандек и с утра возится со своими пушками. Думаю, он и сам понимает глупость этой затеи, просто ему льстит погибнуть под грохот фейерверков. Ох уж эта формандская спесь…

Тренч опасливо поднял руку.

— Мы можем сбежать на шлюпках…

— Смеешься? Кто сможет сделать на шлюпке шестнадцать узлов?

— Я не это имел в виду, — бортинженер смущенно кашлянул, — Мы можем спустить на ветер сразу все шлюпки, что есть. И — в разные стороны! Облака здесь как рутэнийская похлебка, ничего не стоит спрятаться.

«Малефакс» взвесил это предложение быстрее, чем треска вильнула бы хвостом.

— Не годится. Будь между нами и «Аргестом» миль семь-восемь… Тогда, пожалуй, еще был бы шанс. Шлюпки оставляют в магическом эфире весьма зыбкий след, «Барбатос» мог бы и проглядеть. Но сейчас…

— Никаких шлюпок, — отрубила Алая Шельма, — Я не собираюсь лишаться своего корабля.

Ее тон не понравился Дядюшке Крунчу. Кроме мрачной торжественности в нем было что-то еще. И сейчас он отчаянно пытался понять, что именно.

— Ринриетта, я скорее своими руками разберу себя на запчасти, чем покину «Воблу», — пробормотал он, — Но ты должна понимать, что жизнь дороже… Что я скажу твоему старику на Восьмом Небе, если встречу его? Что сохранил корабль, но сгубил его внучку?

— Исключено. Мы не покинем «Воблу». Это слово Алой Шельмы.

— Копченый тунец! Опять ты за свое? — пробормотал Дядюшка Крунч, — Впору спасать не капитанскую гордость, а шкуру, Ринриетта!

— Будь уверен, мы спасем и то и другое, — она отбросила волосы и лица и решительно шагнула к штурвалу, — Паточная Банда, слушай мою команду. Начать набор высоты!

— Что ты имеешь в виду, Ринриетта?

— Вверх, — она ткнула большим пальцем в сторону солнца, — Мы поднимаемся, дядюшка. Со всей скоростью, на которую способны.

Это звучало так нелепо, что Дядюшка Крунч впервые в жизни замешкался с ответом.

— Но Ринриетта…

— Поясните свой приказ, прелестная капитанесса, — невидимый «Малефакс» тоже напрягся, — Я не вполне понимаю, что именно выиграет «Вобла», если поднимется на тысячу-другую футов.

— Мы поднимемся выше, чем на тысячу-другую футов.

— Соблаговолите уточнить, насколько выше, прелестная капитанесса.

— Думаю, двадцать пять тысяч будет достаточно.

На капитанском мостике воцарилось молчание. Теперь Дядюшка Крунч был бессилен нарушить его скрипом штурвала — на его рукоятях лежали расцарапанные пальцы Алой Шельмы.

— Ринриетта, мы идем на пяти тысячах.

— Вот именно, господин старший помощник. Значит, надо набрать еще двадцать.

Дядюшка Крунч глухо застонал. Получилось похоже на отзвук ветра, забравшегося в пустую металлическую бочку. Видит Роза, многие идеи Ринриетты были самоуверенны, нелепы или наивны. Эта же отдавала откровенным самоубийством.

— В этом нет никакого смысла! — бухнул он, — Мы потеряем ветер, на котором идем!

Она даже не взглянула на карту.

— Да, вероятно, потеряем.

— Я тоже не вижу никаких преимуществ этого маневра, — осторожно произнес гомункул, — Резкий набор высоты снизит нашу скорость до… семи-восьми узлов. Мы лишимся даже тех крох, что пока сохраняем!

— Ничего не поделать, законы Розы.

— Но это… Это бессмысленно! «Аргесту» не нужны паруса, его машина несравненно мощнее нашей. Даже если мы рванем в верхние слои атмосферы, он легко последует за нами и затратит на это куда меньше времени! Он сократит и так небольшой разрыв!

— Совершенно верно, я тоже так предположила.

Дядюшка Крунч беспомощно огляделся, но с высоты капитанского мостика не заметил ничего, кроме тающих облаков и зловещего силуэта «Аргеста» за кормой. Ни в том, ни в другом подсказки он не увидел. Должно быть, все дело в человеческой фантазии. Только люди умеют видеть в облаках контуры животных или рыб. Наверно, это что-то должно объяснять…

— Но наверху все будет стократ хуже! Там разряженный воздух и почти нет ветров! А наша машина окончательно захлебнется! Мы превратимся в кусок болтающегося дерева!

— Капитанесса, напоминаю вам, что «Вобла» дважды за последние семь лет поднималась до отметки в двадцать пять тысяч футов, — вторил ему «Малефакс», — и оба раза нам едва удавалось избежать катастрофы. Ваши легкие не предназначены для дыхания на такой высоте, а температура крайне низка…

— У меня нет времени на объяснения. Немедленно начать подъем.

«Она не в себе, — шепнул «Малефакс» с отчаяньем, — Что мне делать?»

«В своем уме она или нет, она все еще капитан на этом корабле. Выполняй команду».

На фок-мачте «Воблы» стали медленно надуваться дополнительные паруса, заставляя баркентину неуверенно задрать нос. Казалось, старый почтенный корабль с трудом понимал, чего от него хотят. Даже без людей и гомункулов он знал предел своих возможностей.

— Начинаем лавировку[153], - бесстрастно объявил гомункул по общей магической связи, — Будем идти вертикальными галсами.

— Никакой лавировки, — мгновенно отреагировала Ринриетта, — Взять постоянный угол в двадцать градусов и подниматься на фордевинде!

«Малефакс» отчетливо застонал.

— Двадцать градусов!.. Это же экстренный набор высоты! А что если корпус не выдержит? Или паруса?

— Держать угол. Приказ капитана.

Закряхтев всем корпусом, «Вобла» устремилась вверх. Дядюшка Крунч вполне понимал ее муки. Даже современным кораблям с их машинами и острыми треугольными парусами непросто карабкаться в небо под таким углом. Потоки набегающего ветра создают огромную нагрузку на паруса, бимсы, шпангоуты и стрингера. Если дерево где-то прохудилось, утратило чары или прочность, такой подъем мгновенно обернется катастрофой — корабль раздавит в атмосфере как орех, вывернув его наизнанку и обрушив дождем в терпеливо ждущее Марево.

Даже в самые отчаянные моменты «Вобла» не взбиралась в верхние слои на таких углах. Но сейчас, натужно скрипя рангоутом, она послушно поднималась, время от времени кренясь под воздействием боковых порывов — чем больше становилась высота, тем сложнее гомункулу было учесть все поправки.

— Разрешите хотя бы слить воду! — взмолился «Малефакс», — Мы все еще тащим полные цистерны балластной воды!

— Не разрешаю, — холодно отозвалась капитанесса, — Кингстоны держать закрытыми.

— Но это двадцать тонн мертвого веса!

— Продолжать подъем.

Дядюшка Крунч подошел к ней и неуверенно остановился рядом.

— Ринриетта, объясни, что ты задумала, — попросил он, — Я не могу смотреть, как ты губишь себя и свой корабль.

Возможно, это не было безотчетным приказом. Возможно, это было чем-то большим. Дядюшка Крунч ощутил, как ужас, сгустившись, заползает в щели его доспеха. Возможно, Ринриетта действительно решила отправиться на верную гибель — как отправлялись отважные пиратские капитаны прошлого. С высоко поднятой головой и саблей в руке.

Дядюшка Крунч чуть не взвыл. Никакого плана спасения не было. То, что он принял за план спасения, было просчитанным планом гибели. «Вобла» не достанется «Аргесту» и «Восьмому Небу». «Вобла» не достанется никому. В темных глазах Ринриетты, переставших отражать свет, Дядюшка Крунч вдруг увидел все ответы на так и не заданные вопросы.

— Ты поклялся служить своему капитану, — медленно и отчетливо произнесла Алая Шельма, не снимая рук со штурвала, — Так имей смелость верить ему, как верил моему деду. Что, снова хочешь рассказать какую-нибудь историю из его прошлого?

Дядюшка Крунч некоторое время молча смотрел на нее, потом отвернулся.

— Нет.

От холода щеки Корди порозовели, изо рта вместе со словами рвались клубы белого пара.

— Ох и красота, Дядюшка Крунч! Никогда раньше не видела таких облаков. Словно кто-то высыпал горсть манки на стол… Ух, даже на вид они холодные!

Дядюшка Крунч равнодушно сфокусировал свои линзы, не обращая внимания на похрустывающие кристаллики льда в глазницах. Если подъем продолжится с прежней скоростью, скоро начнет застывать смазка — а это уже куда серьезнее. Холода он не чувствовал, лишь ощущал, как внутри с натугой работают механические передачи и поршни — тронутый холодом металл делался все менее упругим. Слишком большая встряска для старого механизма…

— Это высокослоистые облака, корюшка. Облака больших высот.

В другой ситуации он сам охотно бы поглазел на них. Здесь, на большой высоте, не было пуховых громад обычных облаков или грязных серых дождевых туч, уныло бредущих вдоль горизонта. Тут водились уже совершенно другие существа, созданные, казалось, Розой из совсем других материалов. Высокослоистые облака походили на клочья легкой белой пряжи, которые кто-то растянул на многие мили, причудливо перекрутив и едва не связав узлами. В них не было воздушной легкости, эти облака состояли изо льда, но Корди смотрела на них зачарованно, как на елочные игрушки.

Поверх своей обычной клетчатой юбки и рубахи она натянула истертую и засаленную пуховую куртку, но шляпу не сменила.

— Я раньше никогда не была на сверхбольших, — затараторила ведьма, — Я три раза была на девяти тысячах, но там было совсем иначе, и там было не так холодно… Как думаешь, Мистер Хнумр не испугается? Коты не любят большие высоты, говорят… А мы увидим гало[154]? В таких облаках должно быть гало! Смотри, совсем нет рыбы, да? Наверно, рыбе здесь холодно?

Речь была сбивчивой, глаза блестели, но Дядюшка Крунч знал, что это не из-за холода. Сырная Ведьма выглядела так, словно украдкой от капитанессы неплохо приложилась к винной бутыли. «Небесный ром» — так это называется среди старых небоходов. На больших высотах сам воздух иной раз пьянит, да так, что человек едва передвигается по палубе. Это не страшно, проходит через некоторое время. Но Дядюшка Крунч знал, что не только Марево приберегает для своих гостей суровые испытания. Воздух на высоте не только холоден и сух, он делается едким, негодным для дыхания. Иные небоходы не в силах выдержать и часа на высоте сверх девяти тысяч футов…

Он взглянул на альтиметр, хотя мог этого и не делать — за последний час он почти не отрывал от него взгляда и мог предсказать движения стрелки. Пятнадцать тысяч[155]. Не предельный порог для «Воблы», но чем выше поднимается корабль, тем отчетливее понимаешь — ты находишься по другую сторону невидимой черты, которую когда-то провела по небесному океану Роза, отделив царство людей от запретных пределов, куда человеку путь заказан.

Если бы люди еще не рвались так настойчиво вверх, как проклятая кета…

Палуба баркентины казалась облита жидким стеклом. Ее сплошь, от одного борта до другого, покрывал иней и тонкий слой прозрачного льда, который беззвучно лопался от тяжелых шагов абордажного голема. Алая Шельма не обращала на это никакого внимания. Как и прежде, она стояла за штурвалом, не позволяя ему сместиться ни на дюйм, и смотрела в распахнутое морозное небо над головой.

— Фиксирую перебои в машинном отсеке, — доложил «Малефакс», — Недостаточно кислорода для стабильного горения…

— Плевать. Дойдем на попутных ветрах.

Дядюшка Крунч почти физически ощутил, как поморщился гомункул. На больших высотах ветра непредсказуемы настолько, что редко кто осмелится нанести их на карту. Они постоянно тухнут, сменяют друг друга или без предупреждения уходят на другие высоты. Идти под парусом на высоте в пятнадцать тысяч — безрассудство.

Дядюшка Крунч согласен был вечно смотреть вперед, разглядывая облака, но он знал, что рано или поздно придется оглянуться, и малодушно откладывал это мгновенье. Он чувствовал, что когда оглянется в следующий раз, неумолимо висящий на их хвосте «Аргест» сделается еще ближе. Корабль «Восьмого Неба» сокращал дистанцию настойчиво и неумолимо, и чем отчаяннее «Вобла» карабкалась вверх, тем быстрее он настигал ее.

Между кораблями было едва ли две мили — на таком расстоянии даже слепой канонир не промажет по мишени размером с баркентину. Но «Аргест» не стрелял. Может, он и вовсе не станет стрелять, просто навалится стальным килем на корпус «Воблы», расколов его, как огромный топор… Явственная, зримая картина величия нового мира, которую не худо будет запечатлеть в литографии, чтоб выставить в новой штаб-квартире «Восьмого Неба»…

На смену высокослоистым облакам пришли перисто-кучевые. Они выглядели наброшенным на небо белесым покровом из мелких хлопьев или ряби. Совсем бесплотные, невесомые, тончайшие, они плыли куда-то по одним им ведомыми ветрам, безразличные ко всему вокруг.

— Восемнадцать тысяч[156], - доложил гомункул, — Капитанесса, не советую продолжать подъем. Корпус местами сильно обледенел, паруса тоже. Управление делается все хуже, нас сносит боковым ветром.

— Удерживать курс.

Дядюшка Крунч никогда не боялся высоты, но сейчас даже ему делалось не по себе, когда он смотрел за борт. Там, внизу, не было видно даже Марева, лишь непроглядная голубая бездна с белой опушкой. Он видел, как ползет стрелка альтиметра, медленно, но неуклонно. Восемнадцать с половиной. Девятнадцать. Девятнадцать с половиной.

Корди больше не болтала. Она с натугой дышала, широко открывая рот, глаза потускнели, губы приобрели серый оттенок. Во внутренних отсеках корабля было легче, там «Малефакс» еще некоторое время мог поддерживать обычное давление и содержание кислорода, но Корди не собиралась пропускать самое волнующее зрелище в своей жизни. Мистер Хнумр, прежде безразлично свисавший с ее плеча подобием палантина, стал тревожно повизгивать, переминаясь с одной лапы на другую. Даже защищенный теплым мехом «магический кот» ощущал явную тревогу.

— Приближаемся к отметке в двадцать тысяч[157], - из-за иной плотности воздуха голос «Малефакса» звучал непривычно, — Я все еще предлагаю прекратить подъем.

Алая Шельма сама должна была заметить, как тяжело идет «Вобла». Каждый взятый фут давался ей с огромным трудом, скрежещущим напряжением корпуса и такелажа. Обросшие зазубренным льдом паруса выглядели неестественно и жутко. Мачты скрипели так, словно огромный краб пытался разрезать их своей исполинской клешней. Благословение Розы, что баркентина смогла забраться на такую высоту, но если воля капитана поведет ее еще выше, не спасет никакой запас прочности.

«Аргест» двигался с прежней жутковатой грациозностью, напоминая величественно летящий остров, только остров, состоящий из обожженной и перекрученной стали. По какой-то причине он не покрывался наледью, сохраняя свой первозданный багряно-черный цвет. Ему оставалось не более двух миль.

— Кто-нибудь даст мне трут? — спросил по магической связи Габерон, — Кажется, настало время для последней прогулки в крюйт-камеру… Если бы не нога, я бы уже прикуривал свою самую большую сигару…

— Заткнись, Габбс, — коротко отрезала Алая Шельма и внезапно повернулась к ведьме, — Корди, спускайся вниз!

Сырная Ведьма от навалившейся слабости едва держалась на ногах. Судя по беспомощно щурящимся глазам, ее зрение было расфокусировано — еще одно испытание небесной болезнью.

— Куда вниз? — пробормотала она слабым голосом, — В трюм? Ну Ринни! Что я сделала в этот раз?

— Не в трюм. Ниже. Спускайся к балластным цистернам и жди моей команды. Попытайся сосредоточиться. Когда я подам знак, ты должна быть выплеснуть столько магии, сколько сможешь.

— Но что ты хочешь, чтоб я сделала?

— Скажу позже. Иди.

— Я… Понятно, Ринни. Я… сейчас.

Потрусив головой, словно для того, чтоб вымести из нее звенящие ледяные звезды, Корди неуклюже бросилась к трапу, поскальзываясь на обледеневшей палубе. Дядюшка Крунч проводил ее взглядом. Он сам собирался оставаться на капитанском мостике до последнего. И, судя по тому, как жалобно трещали выдерживающие огромную нагрузку бимсы, ждать оставалось не так и долго.

— Что ты задумала, Ринриетта? — тихо спросил он.

Сейчас, когда они с Ринриеттой были единственными фигурами на капитанском мостике, единственными живыми существами в мире, состоящем из обжигающе холодного воздуха, усеянного мелкой ледяной крупой, ему показалось, что она даст ответ. Но капитанесса лишь мотнула головой.

— У меня есть один план. Извини, не могла им поделиться — даже с тобой, — она попыталась дыханием отогреть посиневшую ладонь, после чего вновь мертвой хваткой вцепилась в штурвал, — «Барбатос» в прошлый раз слишком легко взломал «Малефакса» и выудил у него всю информацию. Я не могла рисковать. Впрочем, сейчас ты сам все увидишь. Нет, точнее, услышишь. «Малефакс», дай мне связь.

— Общую по кораблю? Связь с «Аргестом»?

— Нет, — Алой Шельме пришлось закатать себе сильную оплеуху, чтоб зубы перестали лязгать, — Дай мне связь полным спектром по магическому эфиру. Мне нужно, чтоб ты крикнул на весь небесный океан, насколько хватит силы. Сможешь?

— Миль на восемьдесят, — заколебался гомункул, — Может, девяносто… Но я не вижу в этом радиусе ни одного корабля, кроме «Воблы» и «Аргеста». Нам не у кого просить помощи.

— Ничего. Главное — крикни погромче. Пусть само небо зазвенит!

— Готов к передаче. Вам слово, прелестная капитанесса.

Алая Шельма набрала побольше отравленного воздуха в грудь.

— Господин Зебастьян Урко! — крикнула она, обращаясь к распахнутому небу и вытянутым ледяным узорам из облаков, — На тот случай, если вы меня слышите, сообщаю — вы глупы, как старая высушенная таранька! Ваши драгоценные водоросли я самолично распорядилась утопить в Мареве! И если вы вздумаете меня преследовать, я возьму копченого ерша и собственноручно засуну его в вашу бледную тощую задницу!..

Алая Шельма закашлялась, едва не рухнув на палубу. Дядюшка Крунч мгновенно оказался рядом, но, опершись по привычке на него, капитанесса зашипела от боли — броня голема была ледяной наощупь.

— Не могу поверить, что слышал это, — до них донесся слабый голос Габерона, — Это или самый ловкий ход, что я видел, или самое большое безумие. Но почему ты уверена, что господин Урко услышит тебя?

Из-за истончившихся белых губ улыбка капитанессы походила на ледяной скол.

— Мы на высоте двадцать тысяч футов, Габби, в краю апперов. Он меня услышит, даже если находится на другом краю небесного океана.

— И явится вытребовать долг?

— Надеюсь на это.

— Какие еще будут приказания, прелестная капитанесса?

— Никаких. Продолжайте подъем.

Они поднимались бесконечно долго. Казалось, в этом краю обмороженного неба даже время теряет обычную прозрачность, замерзает, как вода. Дядюшка Крунч попытался сосредоточиться на подъеме, впиться в штурвал «Воблы» так, чтоб чувствовать каждую доску баркентины, однако даже он время от времени заворожено оглядывался.

«Вобла» вступала в чертоги, где нечасто появляются созданные людьми корабли, где не существовало обитаемых островов и не дули знакомые ему ветра. Здесь все было другое, вроде бы и знакомое, но несущее на себе отпечаток чуждости. Небо казалось прозрачным до того, что напоминало перевернутую чашу головокружительного синего цвета. Казалось, можно поскоблить по нему пальцем — и оно отзовется тревожным стеклянным гулом.

— Опасные высоты, — пробормотал внезапно «Малефакс», тоже очарованный этим ледяным царством, — Опасные, но какие восхитительные… Должно быть, это потому, что здесь нет людей. Ни рыбацких лодок, ни фабричного дыма…

— И никогда не будет, — проскрипел в ответ Дядюшка Крунч, — Докладывай, чтоб тебя!

— Небо пусто на всем обозримом расстоянии, — сообщил «Малефакс», — Прошло полчаса. Они не придут.

Дядюшка Крунч со скрежетом сбил с груди гроздь льда, стеклянными осколками разлетевшуюся по палубе. Подобными гроздями капитанский мостик «Воблы» был увешан всплошную, палуба давно скрылась под покровом из непрозрачной наледи.

— Нас могли не услышать, — проскрежетал он. Смазка в глотке смерзлась, так что каждое слово давалось ценой неимоверного напряжения, металл обшивки отдавал грозной синевой, — Или услышать, но не явиться.

— Апперы никогда не прощают оскорблений, — возразил «Малефакс», — Я думаю, они не услышали передачи. Хотя я повторяю ее каждую минуту. Но даже у апперов есть предел могущества.

— Они явятся, — хмуро заверил его абордажный голем, — Эти севрюжьи дети никогда не упускают возможность утереть другим нос. И еще не прощают оскорблений. Как только они явятся, «Аргест» покажется нам детской игрушкой, вот что я скажу…

— Я использовала тот шанс, что у меня был, — огрызнулась Алая Шельма, — Теперь нам остается ждать, уповая на каждую минуту.

У нее больше не стучали зубы, но кожа сделалась бледной, как у мертвеца, с темно-синими пятнами под глазами, вокруг ноздрей застыл крошечными бусинами лед, а волосы слиплись сосульками.

— Безумный прожект, — пожаловался Дядюшка Крунч, зная, что с ним никто не станет спорить — капитанесса берегла дыхание, а гомункул был слишком поглощен прослушиванием магического эфира, — Даже если апперы соизволят отозваться, они нипочем не станут лезть в драку с «Восьмым Небом». Может, они и самовлюбленные ублюдки, но не дураки, это уж точно…

— Возможно, нам представится шанс это проверить… — голос «Малефакса» стал озабоченным, — Только что я заметил быстро приближающиеся объекты.

— Объекты? — Алая Шельма предусмотрительно не стала прикладывать подзорную трубу к глазнице, лишь прищурилась, — Какие?

— Не знаю, прелестная капитанесса. Судя по их скорости, это снаряды. Но судя по курсу и размеру… Кажется, их пять или шесть, а может, даже больше… Я не рассчитан на работу с такими скоростями. Они будут здесь за считанные минуты.

— Тогда им лучше поторопиться, — проворчал Дядюшка Крунч, рефлекторно оглядываясь назад, — Потому что минуты у нас наперечет…

«Аргест» не просто был рядом, его форштевень был так близко, что можно было увидеть усеявшие обшивку стальные язвы и уродливые, похожие на шипастых моллюсков, якоря. Огромное, слепое, пышущее яростью, животное. От его близости даже у Дядюшки Крунча перехватывало дух, Ринриетта же слабела на глазах. А может, дело было в отсутствии кислорода — если верить почти замерзшему альтиметру, «Вобла» должна была вот-вот миновать рубеж двадцати четырех тысяч футов[158]…

А потом в дневном небе над «Воблой» вспыхнули звезды.

Это было целое созвездие, ослепительное и пульсирующее, похожее на нечеловеческий узор, выложенный осколками солнца по небесной глади. Дядюшка Крунч машинально прикрыл линзы, чтоб их не выжгло ярким светом, Ринриетта зажмурилась. По палубе «Воблы» поплыли, переливаясь, солнечные блики — точно кто-то распустил ярчайшее солнечное гало на гибкие ленты и теперь играл ими, заставляя переплетаться между собой. Жаль, Корди внизу, подумалось Дядюшке Крунчу, где еще такое увидишь…

Корабли апперов опускались беззвучно, как облака. Сперва они казались просто ослепительно горящими звездами, но стоило им сбросить несколько сотен футов, как Дядюшка Крунч уже мог разглядеть детали.

Они не были похожи на корабли. Они вообще не были похожи на что-то, созданное человеческими руками. Но если «Аргест» был нечеловечески уродлив, воздушные суда апперов были нечеловечески изящны. Они казались игрушками, слишком утонченными и легкими, чтоб выдержать столкновение с обычным облаком. Но Дядюшка Крунч знал, что эта изящность обманчива и иллюзорна, как и все в царстве апперов. За тонкими линиями и мягкими изгибами скрывалась сила, несопоставимая со всеми пушками баркентины.

Вытянутые корпуса апперовских кораблей походили на бутоны цветов, которые он как-то видел на Кортенаре, где все обитатели носят деревянные башмаки и курят какой-то особенно вонючий сорт водорослей. Каждый из них был едва с восьмушку от «Воблы», но при этом их едва ли можно было назвать миниатюрными. А еще они умели внушать уважение одним лишь только своим внешним видом, возможно, из-за той легкости, с которой они парили в небесном океане, не пачкая неба дымом и не сотрясая его грохотом машин. Дядюшка Крунч уставился на пришельцев, надеясь разобрать хотя бы общее устройство, но уже через полминуты почувствовал головокружение — хоть корабли апперов и были совсем рядом, рассмотреть их в деталях оказалось невозможно, как невозможно разобраться в переплетении ветров запутанного воздушного фронта.

Корпуса их были сделаны из какого-то особенного сорта древесины с тончайшими прожилками и постоянно меняли цвет, от светло-коричневого до всех оттенков осеннего солнца. По глазам то и дело били блики — во многих местах днища апперовских кораблей покрывали узоры из слюдяных пластинок, зеленых, алых и синих, но были ли они тактическими обозначениями их эскадры, личными вымпелами или какими-то сложными наблюдательными приборами, не смог бы сказать ни один из ныне живущих людей. Попытавшись разобраться в устройстве их рангоута, Дядюшка Крунч и подавно запутался. Над палубами апперовских кораблей можно было различить ажурные конструкции из тонки переплетающихся ветвей сродни виноградной лозе. Между ними трепетали лоскуты, сотканные, казалось, из солнечного света, но можно ли было считать это парусами? Или апперы настолько глубоко познали природу Розы, что не нуждались в столь грубых помощниках, как ветер?..

— Фиксирую короткий магический обмен сообщениями между апперами и «Аргестом», — озабоченно доложил «Малефакс», — Канал хорошо защищен, мне не по зубам.

— Скорее всего, господин Урко заявил свои собственные претензии на приз, — пробормотала Алая Шельма, пытаясь растереть обмороженные уши.

— Паршивое чувство, — проскрипел Дядюшка Крунч, неуклюже задирая голову, — Словно над нами висят две акулы, договариваясь, кто откусит первым.

— Скорее они вцепятся друг в дружку.

— Хищники — хитрые твари, — возразил Дядюшка Крунч, — Они часто охотятся стаями. Эти две вполне могут сговориться.

Алая Шельма убежденно покачала головой. Оттого, что воротник ее кителя был покрыт густой изморозью, а щеки побелели от крупинок льда, Дядюшка Крунч ожидал услышать скрип вроде того, что производили его собственные шарниры.

— Только не эти. Зебастьян Урко никогда не найдет общего языка с мистером Роузберри. Для «Восьмого Неба» апперы, как и мы все — пережитки прошлого. Болезненные, никчемные атавизмы. Сейчас, когда у него есть мощь, превышающая самые смелые желания апперов, оно и подавно не станет церемониться с ними.

— Еще сообщения, — прервал их «Малефакс», — Код вскрыть не могу, но обмен идет довольно активно с обеих сторон. Кажется, акулы решили сесть за стол переговоров и уже повязывают салфетки…

Одна из орудийных башен «Аргеста» внезапно пришла в движение, раздирая небо скрежещущим утробным лязгом. Для конструкции, которая должна была весить десятки, если не сотни, тонн, двигалась она удивительно быстро, задирая вверх зловещие стволы орудий, похожие на узловатые стальные пальцы.

Дядюшка Крунч знал о том, как стреляют орудия. Как выплевывают тяжеленые ядра, окутываясь грязной рваной пеленой, старомодные бомбарды. Как выдыхают дымные узкие языки карронады. Как хрипло, по-животному, лязгают каледонийские нарезные стволы. Этот выстрел не был похож на все, виденные им прежде. Он даже не был похож на выстрел. Из дула на двадцатифутовую высоту вырвался змеистый серый язык, на миг раскроив небо на две части. Звук пришел позже — оглушительный грохот непривычной частоты, басовитый и вместе с тем как будто вкручивающийся в голову. Словно многотонное стальное чудовище издало громогласный рык.

Высоко в небе что-то вспыхнуло и обратилось каскадом золотых и серебряных осколков, посыпавшихся вниз, словно части лопнувшей хрустальной игрушки.

— Минус один, — бесстрастно сообщил «Малефакс», — Акулы не договорились.

Все началось даже быстрее, чем он успел закончить. Корабли апперов устремились в атаку, беззвучно и слаженно, как подхваченные вихрем пылинки. Им не было нужды собираться в атакующую формацию или выписывать фигуры высшего пилотажа, если у них и было какое-то представление о тактическом искусстве, оно столь сильно отличалось от общепринятого человеческого, что его можно было принять за хаотичные маневры.

Разыгравшийся в высоте бой с палубы «Воблы» выглядел причудливым танцем сказочных воздушных созданий, тем более, что он не сопровождался ни грохотом выстрелов, ни пороховыми разрывами. Дядюшке Крунчу поначалу казалось, что единственным звуком, доносящимся до них, был едва слышимый шелест ветра под гибкими крыльями. Но это был не танец и не феерия бесплотных магических образов. Это было сражение двух исполинских сил, яростное и скоротечное.

Апперы набросились на неуклюжую махину «Аргеста» с разных сторон, как стая голодных катранов, поливая его потоками ослепительного переливающегося света. В каждом крошечном корабле словно был установлен прожектор невероятной мощности, но Дядюшка Крунч ни за что б не встал на пути у этого света, слишком уж хорошо он видел, как шипел черный металл в тех местах, где его касались лучи апперов, превращаясь в пузыри и стекая по корпусу.

— Тепловое оружие! — выдохнула Алая Шельма, заворожено наблюдая за беззвучным сражением, наполнившим небо разноцветными вспышками, — Я думала, это все выдумки…

Ей никто не ответил — все следили за небом.

Сразу два или три корабля апперов, проскользнув тенями под килем «Аргеста», обрушили свои лучи на надстройку — в точке их соприкосновения с корпусом металл побелел и стал медленно скручиваться тягучими белыми струпьями. Еще двое прошлись вдоль правого борта, осыпая броню крохотными световыми импульсами, похожими на россыпи серебряных стрел. Их касание со стороны казалось почти незаметным, но датчики Дядюшки Крунча еще недостаточно замерли, чтобы не чувствовать вспышки исходящего от корабля жара. Самый дерзкий аппер завис прямо над палубой «Аргеста» — самоуверенная стеклянная рыбешка в вызывающей золотистой окраске — точно нарочно вызывал мистера Роузберри на бой.

Апперы двигались с умопомрачительной скоростью, то зависая и жаля «Аргест» в уязвимое брюхо, то уносясь прочь, с такой легкостью, словно не ощущали ни сопротивления воздуха, ни силы тяжести. Рисунок их боя завораживал, как завораживают движения профессионального фехтовальщика, только сейчас полем боя был не очерченный круг и не фехтовальный зал, а бездонный небесный океан.

— Апперы, пожалуй, возьмут верх, — решил «Малефакс», тоже сосредоточенно наблюдавший за боем, — На их стороне численное превосходство, я фиксирую как минимум двенадцать целей. «Аргесту» нечем отвечать. Мало иметь потенциальную мощь, надо уметь превратить ее в силу. Прелестная капитанесса, не пора ли нам бежать? Или вы решили досмотреть акт до конца, раз уж заплатили за билет?

Алая Шельма сморгнула — сейчас она тоже зачарованно смотрела вверх.

— Смена курса! — приказала она, — Десять градусов влево и резкое снижение! Если мы не до конца выхлебали благосклонность Розы, она пошлет нам кучевые облака на низких высотах. Тогда у нас будет шанс вырваться, пока апперы обгладывают «Аргест».

Покорная штурвалу «Вобла», отчаянно скрипя, принялась отрываться от окутанного разноцветными вспышками «Аргеста», одновременно теряя высоту. Она снижалась медленно, едва заметно, но Дядюшка Крунч не собирался торопить ее — он знал, как часто корпуса кораблей раскалываются от перегрузки при небрежном спуске.

Они не успели отойти и на два кабельтова, когда демон «Аргеста» проснулся.

Сперва Дядюшке Крунчу показалось, что его линзы покрылись изморозью изнутри — то, что происходило в небе, никак не могло происходить на самом деле. И только когда «Малефакс» неразборчиво выругался на незнакомой голему смеси небоходов южного полушария, он взял в лапу подзорную трубу.

«Аргест» менялся. Это было невозможно, но теперь Дядюшка Крунч видел это отчетливо, хоть и сквозь пласты тончайших ледяных облаков. Развороченный попаданиями апперов багряно-черный металл тек, меняя форму, но с каждой секундой форма эта становилась все более и более зловещей. Из палубы и бортов вырастали стальные зазубренные шипы, каждый размером больше бушприта «Воблы». Это было похоже на семя, из которого, высвобождаясь, стремительно выпрастывается растение с острыми корнями и зазубренными ветвями.

Форштевень корабля задрожал, и вдруг пополз вверх, отчего посреди носа распахнулась металлическая рана футов двадцати в высоту. Это не было следом апперского энергетического луча, это была пасть — огромная, обрамленная бронепластинами пасть с уродливыми, торчащими в разные стороны, зубами из оплавленного металла. В этой пасти что-то ворочалось, шипело, выплескиваясь в воздух струями темной клокочущей жижи, похожей на раскаленное масло.

Корпус раздавался во все стороны сразу, словно внутри «Аргеста» взорвался котел невероятной мощи, но эта деформация не была агонией — она была прелюдией. Моментом перерождения. Надстройка разрасталась в стороны, пуская многочисленные побеги, пока не превратилась в подобие жутко искаженной крепостной башни, усеянной шипами и отростками. Прежде ровная палуба вздыбилась рыбьей чешуей, в провалах между броневыми плитами возникло что-то полужидкое, похожее на китовый жир. Киль раздался в ширину, превращаясь в огромное бронированное брюхо, тоже ощетинившееся шипами.

— Эй, что у вас там? — нетерпеливо спросила Корди, сидящая где-то в ледяной темноте, над балластными цистернами, — Почему все замолчали? Я чувствую в воздухе столько магии, что аж кожу жжет!

— Лучше тебе этого не знать, корюшка, — медленно ответил ей Дядюшка Крунч, — Обхвати своего кота посильнее и не смей высовываться.

Алая Шельма с неприкрытым ужасом на обмороженном лице наблюдала за рождением истинного «Аргеста». Но услышав голос ведьмы, нашла в себе силы сказать:

— Сиди там, Корди. Мне нужна будет твоя помощь. Возможно, очень-очень скоро…

Апперы, стремительно порхающие в небе, замерли, обратившись флюоресцирующими рыбешками. Возможно, их тоже заворожило зрелище чудовищной трансформации. Только они были еще ближе, почти в самом ее эпицентре, и оттого оказались парализованы этим жутким необъяснимым видом. Возможно, они и рады были бы убраться оттуда, но теперь другая воля — чужая, злая, кипящая от ярости — вступила в бой. Воля, которую выковывали семь долгих лет, превращая ее в самое страшное оружие разрушения во всем небесном океане.

«Аргест» принял бой.

Первый аппер — тот самый, что дерзко висел над самой палубой — просто исчез. Превратился в россыпь крошечных осколков, словно кто-то сдул с ладони горсть мелкой медной стружки. Это было даже не убийство, не разрушение. Это было прекращение существования, превращение чего-то живого и сложного во что-то никчемное и бесполезное…

— Он словно раздавил золотую рыбку… — завороженно прошептала Шму.

Она тоже стояла на верхней палубе — любопытство оказалось сильнее страха. Изо рта ассассина пар вырывался не облаками, а крохотными струйками — должно быть, от страха, она почти забыла, как дышать.

— Вниз! — рявкнул на нее Дядюшка Крунч, — Это бой, а не ярмарочное представление! Передай Тренчу, чтоб следил за машиной. Если котел лопнет от нагрузки, нам всем конец!

Шму неумело козырнула и нырнула на нижние палубы. Ни Дядюшка Крунч, ни Алая Шельма не проводили ее взглядом — над «Воблой» разыгрывалось нечто столь жуткое и захватывающее дух, что глаза, казалось, сами примерзали к небу.

Корабли апперов отпрянули в стороны от пробудившегося стального демона и заметались вокруг него, полосуя воздух разноцветными лучами. Гибель товарища потрясла экипажи апперов, но, судя по всему, не настолько, чтоб отказаться от привычной тактики. Во вторгшемся в небо чудовище они все еще видели вражеский корабль — быть может, более опасный, странный и непривычный, чем прочие корабли обитателей средних высот, но всего лишь корабль.

Это стало самой большой их ошибкой.

Пушки «Аргеста» захлопали друг за другом. Они били не тщательно выверенными залпами, по каледонийской методе, с корректировкой после каждого выстрела, они извергали дым и пламя вразнобой, порождая вместо упорядоченного марша войны сотрясающую небо какофонию из сотен демонических голосов. Били они не всегда точно, но огромная разрушительная мощь вкупе с непредсказуемостью траекторий мгновенно лишила маленькую эскадру апперов боевой инициативы. Сразу два невесомых корабля разлетелись хрустальной пылью, пытаясь атаковать «Аргест» с подветренного борта — кем бы ни были канониры мистера Роузберри и существовали ли они вообще, ошибок они не допускали. Еще один отвесно спикировал сверху, хладнокровно расстреливая пустую палубу, но получил прямое попадание, разворотившее его корпус, и понесся неуправляемо вниз, оставляя за собой хвост из пара и стеклянного крошева.

Другой отчаянный одиночка попытался атаковать «Аргест» с тыла — и успел сделать два или три захода, прежде чем внезапно замер в воздухе, подрагивая, словно попался в невидимые рыбацкие сети. Дядюшка Крунч видел, как беспомощно рвется аппер, но что-то держало его на мертвой привязи долгих полминуты, прежде чем уничтожить — тончайшие ажурные конструкции корабля вдруг стали складываться сами собой, переламываясь друг о друга — точно ребенок неумело пытался разобрать вытащенную из бутыли модель парусника. Хрустальным дождем посыпалось вниз стекло — корабль апперов превратился в бесформенный ком с торчащими из него кусками силового набора. Дядюшка Крунч не хотел даже думать о том, что сталось с его экипажем…

— Чары, — коротко бросил «Малефакс», — Во имя всех колючек Розы, от него разит чарами так, словно внутри пляшут все ведьмы мира!

— Сам вижу, — проворчал Дядюшка Крунч.

Он и в самом деле видел. Как еще один кораблик апперов, замерший прямо во время отчаянного виража, вдруг разлетелся облаком осколков, хотя в его сторону не смотрело ни одно орудие. Как ринувшийся следом за ним ведомый вдруг окрасился алым цветом, точно залитый закатным свечением, и стал медленно растворяться в воздухе, до тех пор, пока от него не осталось лишь зыбкое облако.

— Невероятная мощь… — прошептал «Малефакс» по общей связи, забывшись, — Он не просто меняет молекулярную структуру, это под силу и опытной ведьме. Он буквально рвет дыры в пространстве!

— Тогда почему он еще не превратил «Воблу» в большую тыкву, а нас всех в плотву? — буркнул Дядюшка Крунч, пытаясь скрыть за напускной сердитостью одолевавшую его тревогу, — Или не заставил нас остановиться?

— Не знаю, — подумав, ответил гомункул, — Быть может, «Вобла» сбивает его своей необычностью, фонтанируя магией во все стороны. Ему нужно время, чтоб подобрать ключ. Что ж, немного времени мы выиграли. Но лишь немного. Даже если мы будем спускаться на предельной скорости, через несколько минут «Аргест» покончит с апперами и возьмется за нас…

Апперы не собирались выходить из боя. Даже потеряв добрую половину своего флота, они пытались заклевать «Аргест», словно отказываясь понимать, что бой давно вышел за пределы привычных им тактических схем. Он больше не был боем, он превратился в размеренное уничтожение. На глазах у Дядюшки Крунча сразу два изящных корабля вдруг начали чернеть на лету, словно обугливались от жара. Они не успели выйти на курс атаки — порыв бокового ветра превратил их в плывущие в небе облачка темного праха…

— Тревога, — вдруг объявил «Малефакс» незнакомым голосом, — К нам идет один из кораблей апперов.

— Возможно, ищет укрытия или помощи, — предположил Дядюшка Крунч.

— Нет, его курс слишком… Берегитесь! Он идет в атаку!

Несмотря на то, что облаков вокруг «Воблы» не было, корабль апперов возник неожиданно, точно его на бескрайнем небесном холсте мгновенно нарисовала чья-то шаловливая рука, уронив на голубой фон каплю золотистой краски. Он шел со стороны кормы с превышением футов в сто, но шел так быстро, что должен был настичь баркентину самое малое через четверть минуты.

— Сейчас я дам ему торжественный салют, — мрачно пообещал Габерон, — Пусть поищет себе рыбку повкуснее…

— Ты на гандеке? — воскликнула Алая Шельма с удивлением, — Что ты там делаешь?

— Я канонир, капитанесса, сэр, — Дядюшка Крунч представил, как Габерон в этот момент залихватски отдает честь, — Превращать корабли в обломки — моя работа. Тренч, запальник!

— Ты не попадешь!

— Так же говорила одна моя знакомая, когда… Ух!

Ретирадные орудийные порты гандека располагались футов на пятнадцать ниже квартердека, оттого Дядюшка Крунч не увидел вспышки пламени, лишь длинный закручивающийся язык сгоревшего пороха. Выстрел прозвучал сухо, как отсыревшая хлопушка — на больших высотах многое звучит непривычно…

Аппер уклонился так легко, словно в него швырнули яблоком. Размытая тень его корабля в первый миг настигла «Воблу», а во второй — невесомо скользнула на уровне топ-мачты, расчертив небо лучом, цветом похожим на расплавленное серебро. Он не выглядел ни опасным, ни раскаленным, но Дядюшка Крунч понял, что произойдет, еще до того, как этот луч коснулся баркентины.

Все произошло так быстро, что Дядюшка Крунч успел лишь схватиться за поручни мостика, опасаясь толчка. Но толчка не было. Опаленная небесным лучом у основания бизань-мачта вдруг покосилась и стала заваливаться на бок, точно исполинское дерево, которое подрубили топором. Резко запахло горелым деревом, потом парусиной, потом чем-то едким, непривычным…

Дядюшка Крунч обмер, не в силах поверить в то, что видит. Бизань-мачта накренилась и стала медленно заваливаться на подветренный борт, двигаясь так неестественно медленно, словно он видел магическое изображение, созданное гомункулом, но пущенное в замедленной скорости.

Мачта рухнула как подкошенная, разрывая густую сеть опутывающих ее талей и канатов, на лету превращаясь в беспорядочные обломки рангоута, в которых запутались огромные бьющиеся дымные бабочки — клочья горящих парусов.

Обломки рухнули на верхнюю палубу, окатив капитанский мостик волной жара и облаком мелкой сажи. Многие из них горели и цвет пламени казался неестественно ярким, почти вишневым, в окружающей «Воблу» морозной стуже. Где-то наверху трещали тлеющие обрывки канатов. Дядюшка Крунч не шевельнулся даже когда за штурвалом хрипло закашлялась от дыма Алая Шельма.

То, что он увидел, было не просто дьявольским чудом или святотатством. В одно мгновенье, которого обычному человеку не хватило бы даже для того, чтоб набрать воздуха в грудь, «Вобла» превратилась из уверенно идущей вперед баркентины в дрожащий на ветру факел. Это было похоже на удар рапиры мистера Роузберри, только в этот раз он пронзил абордажного голема насквозь, через броневую сталь. Ему показалось, что «Вобла» закричала от боли, но это, должно быть, был лишь треск обожженного дерева. Ход ее сразу сделался рваным, неуверенным, уцелевшие мачты заскрипели от напряжения.

— Потеряли бизань, — доложил «Малефакс» с бесстрастностью, от которой Дядюшку Крунча замутило, — Задымление на верхней палубе. Надеюсь, огонь не перекинется на…

— Где он?! — закричал, срывая голос, по общей связи Габерон, — Где он? Ринни, дай мне навестись!

Алая Шельма прижалась к штурвалу, с ужасом глядя на пляшущие сполохи, окутанные тлеющим саваном парусов. Ей было тяжело совладать с голосом и выглядела она так, словно пучок небесного цвета отсек ей собственную руку. Но ей удалось взять себя под контроль.

— Прошел над нами, — сквозь зубы произнесла она, резко дергая штурвал, — Не вижу его за дымом. Но он сейчас развернется и пойдет на второй заход от носа. Я дам двадцать градусов вправо, будь готов встретить его левым бортом!

— Забудь по пушки! — Дядюшка Крунч едва не вцепился ей в плечо, — Нам не сбить аппера! Надо уходить!

— Он не позволит нам уйти, — с пугающим ледяным спокойствием произнесла Алая Шельма, впившаяся в штурвал так, что он почти слышал треск ее сухожилий, — Он сожжет нас, пока мы будем спускаться. Возможно, не сразу. Это доставляет ему удовольствие. Дьявол, «Малефакс»! Где он? Я ничего не вижу из-за дыма!

— Его нелегко поймать. В буйстве «Аргеста» и нашего собственного магического следа он почти теряется… — безэмоциональный голос гомункула внезапно задрожал от напряжения, — Есть! Вижу отметку! Заходит на атаку от левого борта! Угол триста десять! Высота плюс сорок!

Если бы Дядюшка Крунч не сообразил, куда посмотреть, он бы пропустил второй заход. В обожженном морозной синевой небе корабль аппера несся беззвучной каплей, стремительно заходя на курс атаки. Движения его были небрежны, точно он не держался воздушных потоков, а легкомысленно порхал среди них.

— Три секунды! Две!..

— Не успею, — прорычал где-то на гандеке Габерон, — Чертова нога… Мне бы только добраться до пушки!..

Он не успел. Корабль апперов скользнул в сорока футах над верхней палубой, рассыпая за собой струящиеся вниз серебристые молнии. Они текли завораживающее медленно, как расплавленная ртуть, но Дядюшка Крунч знал, что это еще один обман старых линз — на самом деле снаряды неслись к палубе корабля с невероятной стремительностью. Он даже успел просчитать их траекторию до того, как они соприкоснулись с деревом — в том месте, где из корпуса «Воблы» росли нагромождения пристроек, галерей, башенок, эркеров, арок, мезонинов, флигелей, балконов…

Корабль содрогнулся так, что голема швырнуло о фальшборт. На верхней палубе «Воблы», от фок-мачты до шкотов, разверзся настоящий ад — шипящий, стреляющий, полыхающий оранжевым пламенем, гудящий… Дядюшка Крунч, тщетно силясь восстановить равновесие, видел то немногое, что не было сокрыто в удушающем непроглядном дыму — рушащиеся подобно башням мачты с осколками рей и стеньг, тлеющие обрывки парусины, распластанные по ветру, месиво горящих деревянных обломков, устремившееся с обоих бортов «Воблы» в непроглядную пучину неба.

Окутанная дымом «Вобла» беспомощно завиляла, не в силах выдерживать курс, Алая Шельма вскрикнула от боли — вырвавшийся из рук штурвал едва не переломал ей предплечья. Забыв про все — про изуродованный корабль, про пожар, про несущегося где-то аппера, Дядюшка Крунч бросился ей на помощь, не обращая внимания на то, что удары его ног вышибают доски из палубы. Успел. Перехватил штурвал, навалился на него всем своим весом, не дал «Вобле» завалиться на правый борт. Ледяной ветер разочарованного свистнул над их головами. Он не хотел упускать добычу, даже такую, искалеченную, истекающую дымом и обреченную.

— Повреждения по всей длине корпуса, — «Малефакс» уже не пытался придать своему голосу человеческие интонации, не до того, сейчас это был холодный монотонный голос автомата, — Пробоины по левому борту, черпаем много ветра, корабль неустойчив. Пытаюсь потушить самые большие очаги пожара… Фок-мачта уничтожена, паруса полностью потеряны. Грот-мачта повреждена на… тридцать процентов. Сохраняем остаточную маневренность… Сквозные повреждения верхних трех палуб…

Дядюшка Крунч видел, как замерзают слезы Алой Шельмы, превращаясь в колючие прозрачные льдинки на искаженном от боли лице. Она понимала, что это значит. «Вобле» только что нанесли смертельный удар. И если она еще держалась в воздухе, то только лишь из врожденного упрямства, которое отличает все большие и старые корабли…

Где-то высоко над «Воблой» сияло зарево — в разрывах облаков было видно, как «Аргест» ведет бой, озаряясь разноцветными вспышками и окутываясь пепельным туманом. Он бился с озлобленностью большого хищника, с удовольствием разрывая на части хрупкие кораблики апперов и был поглощен этим настолько, что совершенно забыл про раненую «Воблу», стремительно теряющую высоту. К тому моменту, когда он про нее вспомнит, будет уже поздно, отстраненно подумал Дядюшка Крунч.

— Где он? — Габерон зашелся тяжелым кашлем. Судя по всему, гандек тоже был затянут дымом, — Ни черта не вижу! Куда прикажете целиться?

— Я тоже не вижу, — губы капитанессы обледенели настолько, что при соприкосновении должны были производить звон, но она не собиралась бросать штурвал, — Но он вернется, чтобы добить нас. Думаю, он зайдет с левого борта.

— Понял, — отрывисто произнес канонир, — Но ради всех нас, я надеюсь, что ты угадала. Со сломанной ногой я не успею зарядить вторую пушку. А еще вам придется набрать высоту.

— Мы не можем подняться, Габби, — спокойно сказала она. Таким тоном, каким прежде спорила с ним, вооружившись хладнокровием капитанессы и пытаясь не обращать внимания на его выпады, — У нас тлеющая тряпка вместо парусов и дюжина пробоин, которыми мы черпаем воздух.

— Я не смогу навести пушку, если он будет порхать выше мачт!

— У нас больше нет мачт.

— Дайте мне хотя бы двадцать футов высоты!

Алая Шельма на несколько секунд прикрыла глаза — непозволительная роскошь, когда падаешь в пропасть на горящем корабле, ежесекундно ожидая, что тебя испепелит серебряная молния. Но Дядюшка Крунч не стал ей мешать.

— Мы не можем дать тебе высоты, Габби, — сказала она, открыв глаза, — Но мы можем помочь тебе подняться. Противооткатные тали в порядке?

— Еще бы!

— Хорошо, — она повернулась к Дядюшке Крунчу, помогавшему ей удерживать штурвал, — По моей команде заваливай «Воблу» на правый борт.

— Что? — вырвалось у него невольно.

— На. Правый. Борт. Штурвал до упора. Но лишь на несколько секунд, потом нам надо вернуть нашу рыбку в прежнее положение.

— Шипы Розы! — выругался он, — У нас пробоина в левом борту, в нее хлещет ветер и того гляди опрокинет нас, как кабацкого пьяницу! Мы и так едва удерживаем равновесие, а ты хочешь крен на правый борт! Мы не сможем выпрямиться!

Он был прав и знал это, как знала сама «Вобла», знакомая ему до последней доски. Крен с дырой в боку на высоте в двадцать с лишним тысяч — самоубийство. Для корабля, который падает вниз, объятый пламенем и почти лишившийся парусов — самоубийство вдвойне. Об этом говорили все книги по аэродинамике, кораблеустройсту и навигации, что он знал. Об этом говорили законы Розы Ветров.

Дядюшка Крунч замер, не выпуская из рук штурвал. Его силы было достаточно, чтоб заставить его оставаться неподвижным, несмотря на все усилия Ринриетты.

— Дядюшка! — закричала она, — Вправо!

— Ты погубишь себя и корабль!

Он не станет этого делать. Она опять не в себе, опять горячая кровь деда туманит ее разум… Все предыдущие разы, когда он слушал ее, заканчивались катастрофой. И вот она решила перешагнуть черту.

— Идет! Идет!

Дядюшка Крунч не сразу понял, кто кричит. А потом увидел размахивающую руками Шму, стоящую на обрубке бизань-мачты. Она указывала куда-то по левому борту, где не было ничего кроме размытых облачных хвостов и зловеще гудящего ветра. Но он сразу понял, что ассассин имеет в виду. Золотистая капля апперовского корабля вновь неслась наперерез, то исчезая в дымчатой кромке, то появляясь вновь. Не достать, мгновенно понял он. Аппер шел с превышением самое меньшее в пятьдесят футов. Не хотел рисковать даже в мелочах. Ну разумеется. Апперы всегда выше.

— Компост из Розы! — выругался Дядюшка Крунч, — Чтоб тебя!

И налег на штурвал.

«Вобла» начала заваливаться на правый борт, точно рыба, пронзенная гарпуном. Остатки тлеющих парусов, трепещущие где-то над головой, поплыли в сторону, заставляя дым закручиваться спиралью — вслед за уходящим в штопор кораблем. Штопор, из которого «Вобла» уже не выйдет.

Алая Шельма вскрикнула, падая, но Дядюшка Крунч схватил ее одной рукой, другой крепко сжимая штурвал. Палуба кренилась все сильнее, с переворачивающим внутренности треском, где-то в недрах корабля дребезжало содержимое отсеков, срываясь со своих мест. Магическая связь донесла отчаянный визг Корди — где-то сейчас ведьма кувыркалась в темноте, отчаянно сжимая Мистера Хнумра. Палуба стала заваливаться все круче, пока левый борт, поднимающийся все выше и выше, не закрыл солнце. Апперу даже не придется целиться, устало подумал Дядюшка Крунч, держа стонущую от напряжения Алую Шельму. Просто хлестнет вдоль брюха, и вмиг разделает на части…

А потом раздался негромкий хлопок — и в воздухе, смешиваясь с дымом горящего корабля, поплыл клуб угольно-черного дыма, быстро превращаясь в бесформенную кляксу.

— Засахаренная пикша! — взвыл Габерон по внутренней связи, — Готов! Картечью со ста футов… Выравнивайте нас!

Дядюшка Крунч успел мельком увидеть, как над левым бортом вертикально вверх взмывает что-то грязно-желтое, похожее на опаленное пороховой гарью золото, в клочьях дыма и облаков. Но ему быстро пришлось переключиться на другие дела. Пальцы барахлящей руки разжимались сами по себе. Когда-то способные смять дубовую балку, как соломинку, сейчас они едва выдерживали вес Ринриетты, неумолимо сползающей по палубе в распахнутую пасть неба. Второй рукой он держался за штурвал — нечего и думать управлять кораблем.

— «Малефакс»! — рявкнул он изо всех сил, — Выравнивай! Немедля!

— Пытаюсь, — сухо отозвался гомункул, — Держитесь.

Дядюшка Крунч знал, что у него не получится. Даже лучшему рулевому Унии не удалось бы вытащить тяжелую старую баркентину, лишившуюся почти всех парусов, из штопора на таком крене. Где-то изнутри о панцирь заскребла отошедшая деталь.

«Вобла» вдруг дернулась, страшно затрещала всем килем, словно кто-то, вонзая огромный заступ в днище баркентины, пытался разорвать ее вдоль. Но она не разорвалась. Она дернулась еще раз, решительнее, злее, и вдруг стала медленно крениться в обратную сторону — наперекор ветру и уготованной ей Розой судьбе. Корабль выравнивался, очень медленно, но каждый градус Дядюшка Крунч ощущал своим внутренним гироскопом, каждый градус был маленькой победой, вырванной из пасти у самого неба.

Это было невозможно. Ветер, проникая в пробоину по левому борту, должен был уронить баркентину, вне зависимости от того, в какую сторону повернуты рули. Но «Вобла», кряхтя и жалуясь на своих мучителей, медленно выравнивалась. Алая Шельма, впившись в наклоненную палубу, хватала губами воздух — для нее, единственного человеческого существа на капитанском мостике, смертельный маневр дался тяжелее всего. Но она была жива. И, судя по судорожно дергающимся губам, даже пыталась улыбнуться.

— Спасибо, «Малефакс», — едва выдавила она, когда смогла вновь говорить.

— Не стоит благодарности, прелестная капитанесса, — самодовольно ухмыльнулся «Малефакс», — Просто повезло с ветром. Глазом моргнуть не успеете, как встанем на ровный киль…

Гомункул ошибся, ему потребовалось больше минуты, прежде чем «Вобла» неуверенно восстановила равновесие, все еще немного дергаясь на правый борт, словно прихрамывая.

— Мидель все еще в огне, — сообщил гомункул, словно они сами этого не видели, — Я постараюсь провести корабль сквозь самое большое облако. Это не остановит полностью пожар, но прибьет пламя.

— Поняла. Выполняй. Где аппер?

— Не думаю, что он еще способен причинить нам неприятности. Его корабль ощутимо поврежден и пытается набрать высоту. Но, если хотите знать мое мнение, едва ли ему это удастся.

— Отличная смерть для аппера — утонуть в Мареве, — буркнул Дядюшка Крунч злорадно, — А теперь туши огонь! Если будем оставлять за собой такой хвост, все наши уловки карасю под хвост! «Аргест» найдет нас даже в кромешных облаках!

«Вобла» нырнула в очередное облако. Промороженное вечным небесным холодом и похожее больше на парящую в воздухе ледяную крупу, оно все же состояло из влаги. Гудящее пламя, гуляющее по верхней палубе, зашипело. «Малефакс» заложил еще один вираж, меняя ветер, и поредевший дым устремился в другую сторону, открывая с капитанского мостика вид на разгромленную верхнюю палубу.

Дядюшке Крунчу приходилось видеть баркентину в неприглядном виде, но сейчас он, хоть и не будучи корабелом, мгновенно понял — эта рыбка уже отлетала свое. И так осекающиеся поршни в его груди пропустили несколько тактов, наполнив большое тяжелое тело щемящим ощущением безысходности. «Воблы» больше не было. Небесный огонь, обрушившийся с высоты, уничтожил ее, несмотря на то, что она еще слушалась штурвала и чувствовала под собой ветер. Грот и бизань мачты лежали в руинах, превратившись в нагромождение обломков, опутанных тлеющими канатами и клочьями горящей парусины. Уцелевшая фок-мачта покосилась и лишилась половины рей, но волей Розы, устояла на месте. Хуже всего пришлось корпусу. Выпотрошенный и обожженный, он был одной огромной раной, по краям еще курящейся черным дымом. В верхней палубе зияли провалы, в глубине которых можно было увидеть разгромленный гандек с беспорядочно расшвырянными пушками, перебитые бимсы и шпангоуты торчали в стороны сломанными ребрами.

— «Вобла»… — прошептала Алая Шельма. Ужас пронял ее только сейчас, когда стала видна истинная картина разгрома.

Дядюшка Крунч хотел ее утешить, но знал, что это не в его силах.

— Мы еще починим эту малышку, — пробормотал он, надеясь, что скрежет стального горла поможет скрыть ложь, пропитавшую эти слова, — Она еще у нас поднимется выше облаков. Запасемся досками, хорошим лесом, пенькой… Старушка переживала и не такое! Я когда-нибудь рассказывал, как твой старик умудрился поджечь ее, раскуривая трубку?..

Алая Шельма не слушала его — просто смотрела на свой умирающий корабль, машинально держа голема за руку. Ветер зло трепал ее волосы, швырял в лицо ледяную крупу, но она даже не обращала на это внимания.

— Бедная моя «Вобла», — тихо произнесла она, — Хорошо, что дед этого не видит. Что ж, Роза вновь показывает, что мне нечего делать в небе. В который раз. Когда-то я была способной ученицей, мне не требовалось повторений…

— Аппер! — внезапно доложил «Малефакс», — Превышение двести, но быстро снижается.

Карабкавшаяся по остову мачты Шму испуганно задрала голову:

— Еще один?

— Нет, все тот же, которого угостил Габерон. Но не похоже, что он идет за добавкой.

— Что ты имеешь в виду? — требовательно спросила Алая Шельма, щурясь.

— Картечь здорово его потрепала. Скорее всего, он не дотянет до апперских островов. А других в этой округе и нет. Я думаю, он попытается сесть.

— Куда сесть? — не понял Дядюшка Крунч и тут же хлопнул себя тяжелой ладонь по лбу, — Ах ты ж драный палтус!.. Он хочет сесть на «Воблу»? После того, как едва не сжег ее? Пусть спускается, щучий потрох! Мне есть, что ему передать!

Спуск аппера скорее напоминал едва контролируемое падение. В его корабле больше не было изящества и воздушной легкости, он отчаянно коптил и двигался так неуверенно, словно шел вслепую. Пробивая навылет облака, он стремительно снижался, сносимый ветром, и Дядюшке Крунчу в какой-то момент показалось, что тот не успеет остановиться, расшибется о палубу.

Корабль аппера в последний миг успел сбросить скорость, но это не спасло его от жесткой посадки — раззолоченное судно с грохотом врезалось в остатки палубы между бизанью и гротом, подняв в воздух облако сажи и обломков. Сейчас оно выглядело не менее жалко, чем сама «Вобла». Изящный корпус потускнел и оплавился в некоторых местах, а развороченная картечью носовая часть превратилась в бесформенный желвак. Ажурные конструкции, возвышавшиеся над его палубой, были жестко посечены, а золотые паруса висели поблекшими вялыми тряпками. Дядюшка Крунч отчего-то испытал неуместную гордость. Вот тебе и выше всех.

— Какие будут приказы, Ринриетта? — спросил он, напрягаясь, — Будем брать его в плен?

«Малефакс» издал невеселый смешок.

— Не самая удачная ваша шутка, господин первый помощник. Насколько мне известно, во всем небесном океане не найдется ни одного человека, который смог бы похвалиться тем, что пленил аппера.

— Тихо, — Алая Шельма вдруг выпрямилась во весь рост. Ее алый китель являл собой плачевное зрелище — опаленный огнем, зияющий прорехами, он мало чем напоминал капитанскую форму, но Ринриетта держалась так, словно он был по меньшей мере адмиральским мундиром, — Команда, слушай мой приказ. Всем спуститься на нижние палубы. Шму, Дядюшка Крунч.

Он не сразу понял, что она имеет в виду, а когда понял, едва не зарычал от злости.

— Ринриетта! Что за выдумки!

— Это аппер, дядюшка, и, судя по всему, он еще жив. А значит, оставаться здесь опасно.

Корабль апперов, вонзившийся в верхнюю палубу и расколовший ее, словно ядро, больше походил на гору дымящихся обломков, невозможно было и представить, что внутри могло уцелеть живое существо. Но Дядюшка Крунч хорошо помнил россказни об апперах — как и сама капитанесса.

— Не уйду! — рявкнул он, со скрежетом разминая захваты, — Я старший помощник на этом корабле!

Она смерила его взглядом, по сравнению с которым даже ледяной ветер, терзавший ее волосы, казался теплым весенним бризом.

— Уходи, дядюшка. Готовь шлюпки, собирай остальных. Здесь я справлюсь сама.

Ему захотелось схватить ее за ворот кителя и хорошенько тряхнуть. Самоуверенная выскочка с ветром в голове. Гроза небесного океана, чтоб ее…

— Это аппер, задери тебя карась!

— Благодарю, мне это известно. Но место капитана — на мостике его корабля, откуда бы ни грозила опасность.

— Твой корабль сейчас превратится в горстку угля! — в сердцах бросил он и, увидев, как стиснула зубы Алая Шельма, понял, что попал в цель, — Не время показывать характер, Ринриетта!

— Договор с Урко заключала я, — Алая Шельма вернула контроль над своим лицом, вновь надев маску ледяного спокойствия, — Значит, и за неустойку отвечать мне. Уходи. Это капитанский приказ. Если ты не подчинишься ему, то нарушишь Пиратский Кодекс.

Ее сила воли должна была быть сродни развороченному полыхающему корпусу «Воблы». Приняв на себя столько ударов за последний день, она все еще сохраняла необходимый запас прочности — в отличие от его собственного тела. Одно Марево знает, за счет чего она держится, подумал Дядюшка Крунч в отчаянье, не зная, что еще сказать.

— Ринриетта, послушай… — он ощущал себя небоходом, пытающимся рассчитать курс по звездам, но обнаружившим, что все звезды до единой вдруг исчезли с небосвода, оставив лишь непроглядную черную мглу, — Плевать на Кодекс. Аппер — это не игрушки. Шут в платье тебя лишь выпорол, но аппер разорвет на клочки! Послушай меня хоть раз в жизни, уходи!

Презрительная улыбка Алой Шельмы — вот что он получил в ответ.

— Бежать с собственного корабля при виде опасности? — холодно осведомилась она, — Вот что ты мне советуешь, Дядюшка Крунч? А моему деду ты посоветовал бы то же самое?

«Ты — не твой дед!» — хотел было крикнуть он, но вдруг замер, потому что глубоко в груди ощутил отчаянный скрежет. Словно там, под пластами стали, нарушив привычный ход шестерен и тяг, застрял осколок ядра. И чем дольше Дядюшка Крунч глядел в бледное лицо Алой Шельмы, тем больше понимал, откуда он взялся, этот осколок…

«А моему деду ты посоветовал бы то же самое?»

Проклятый ржавый болван. Ты семь лет стоял на одной палубе с Алой Шельмой, но так и не понял, где берет начало тот ветер, который несет ее на своих крыльях — неудержимый ветер, опаляющий всех, кто стоит слишком близко. Ветер, который рано или поздно сожжет саму Ринриетту.

Вот оно, отрешенно подумал он. Вот, чего я не видел, хотя должен был. Все-таки я ни черта не понимаю в людях.

Ветер, что вел ее долгие семь лет, швыряя из одной неприятности в другую, заставлявший безоглядно устремляться в небеса очертя голову. Ветер, заставивший когда-то прилежную студентку Ринриетту Уайлдбриз, без пяти минут дипломированного законника, навсегда распрощаться с земной твердью. Он был порожден не тщеславием, не жаждой сокровищ и не пиратской романтикой, как он считал прежде. Что-то другое… Сейчас он вдруг понял, что именно — и проклятый осколок в груди заскрежетал еще сильнее.

Ее дед. Вот что придавало ей сил все эти семь лет, что заставляло вновь и вновь подниматься, встречая все новые удары судьбы, наперекор Розе Ветров и всему миру. Она просто боялась подвести своего деда, Восточного Хуракана, величайшего пирата небесного океана. Оказаться недостойной, сломаться там, где выстоял он. Опозорить его честь, честь самого легендарного небохода северного полушария.

Он сам укреплял ее в этом, рассказывая бесчисленные истории о Восточном Хуракане, не подозревая, что тем самым лишь усиливает проклятый ветер, тянущий ее навстречу опасности. Выходка с «Барракудой», безоглядный штурм Эребуса, вызов самим небесам и их хозяевам-апперам… Это не было ребяческими выходками, рожденными бурной фантазией и душевной несдержанностью, как он полагал. Это было нечто другое…

«Вот в чем основа ее собственного запаса прочности, — подумал он отрешенно, чувствуя, как саднящий в груди осколок беспокойно крутится на своем месте, — Того, что не дает ей развалиться, как старой образине вроде меня. Все это время я, сам того не замечая, подпитывал его, не понимая, что толкаю Ринриетту на все новые и новые вызовы Розе Ветров. Но вины Восточного Хуракана тут нет. Это я зародил тот самый проклятый ветер и я поддерживал его все это время. Я даже не думал, насколько он силен… Рано или поздно он сокрушит саму Ринриетту — нет паруса, способно бесконечно долго выдерживать чудовищную нагрузку. Может, это случится сегодня, прямо сейчас. Может, завтра, когда меня уже не будет рядом с ней и некому будет прийти на помощь…»

Он должен подавить этот ветер, прежде чем он сожрет саму Алую Шельму. Дядюшка Крунч ощутил, как по всему телу разливается холодная решительность. Пора исправить ошибку, допущенную им давным-давно.

— Извини меня, Ринриетта.

— Что? — прищуренные глаза распахнулись чуть шире. Она ожидала не этого.

— Извини меня, — повторил он глухо, не обращая внимания на скрипящий, едва повинующийся ему голос, — Не стоило мне этого делать. Не стоило лгать тебе. Наверно, мне стоит на досуге подыскать подходящий необитаемый остров, я ведь тоже предатель, только предатель особого рода. Все это время, предавая тебя, я верил, что делаю это во благо…

Смотреть ей в глаза было тяжело, их взгляд норовил опалить, как небесный огонь апперов. Но Дядюшка Крунч смотрел.

— Наверно, сейчас не совсем подходящий момент, но… Позволь, я расскажу тебе еще одну историю о твоем деде.

— Сейчас? — она изумленно уставилась на него, — Ты сошел с ума!

— Это будет последняя история, — пообещал он торжественно, — Может, не такая захватывающая, как предыдущие, но тоже ничего. Однажды, когда твой дед стоял за штурвалом, ведя «Воблу» к Аретьюзе…

Конечно же, он не успел закончить. Знал, что не успеет, но все равно вздрогнул, услышав негромкий скрежет металла. Но издали его не механические внутренности. От корабля аппера откололась прямоугольная плита из опаленного золота, рассыпая крошево разноцветного стекла. Из образовавшегося проема наружу легко выбралась фигура, осторожно ступая по разбитой и тлеющей палубе. У любого человека, совершившего столь тяжелую посадку, были бы расколоты ребра, а то и сломан позвоночник. Но небоход легко лишь небрежно размял пальцы. Дядюшка Крунч понял то, что давно было очевидным — человеком он не был.

Сквозь дым и клокочущий ветер, несущий белые крупинки замерзшей воды аппер легко разглядел и капитанский мостик и возвышающуюся на нем Ринриетту.

— Мое почтение, госпожа капитан! — он изобразил короткий изящный поклон, — Приятно встретить вас в этой части неба.

Алая Шельма сдержанно кивнула.

— Как и вас, господин Урко, — произнесла она спокойно, — Как и вас.

Дядюшка Крунч прежде никогда не видел апперов вживую. На рисунках и литографиях они чаще всего изображались непривычно долговязыми, отчего напоминали подобие рыбы-иглы, отрастившей человеческие конечности. Рисунки лгали — в этом он смог убедиться сразу же.

Господин Зебастьян Урко был высок и строен даже по меркам каледонийских островов, но ничего болезненного в его внешности не наблюдалось. Напротив, в легких движениях, которыми он огибал груды обломков на верхней палубе, приближаясь к капитанскому мостику, кроме нечеловеческого изящества сквозила и сила. Пожалуй, за ним даже приятно было наблюдать — он двигался так легко, словно само его тело было пропитано левитирующими чарами, на каждом шагу норовящими поднять его вверх и неохотно позволяющими коснуться поверхности. Бесцветные волосы господина Урко были зачесаны назад, открывая высокий гладкий лоб и безупречные черты лица, на котором в первую очередь выделялись глаза.

Именно глаза с самого начала не понравились Дядюшке Крунчу. Эти глаза походили на небо — и цветом и безмятежностью. На совершенно безоблачное, навеки застывшее небо, которого не увидеть даже на сверхвысоких, гипнотизирующее своей фальшивой податливостью, но твердое, как горный хрусталь.

— Мои поздравления вашему канониру, — аппер коротко кивнул на ходу, — Недурной выстрел. Подумать только, из столь примитивного орудия!..

Костюм на Зебастьяне Урко тоже был необыкновенный, из переливающейся ткани, которая больше напоминала рыбью чешую, но при этом отличалась мягкостью шелка. Аппер и сам выглядел мягким, как шелк, едва ли не бесплотным. По разбитой и заваленной обломками палубе он двигался с невесомой мягкостью облака, по сравнению с которой самый грациозный из людей показался бы неуклюжим омаром. В его облике не было видно ничего угрожающего, но Дядюшка Крунч ощутил, как внутреннюю поверхность его доспехов покрывает изморозь.

— Вы, кажется, явились на мой корабль без приглашения, господин Урко, — спокойно заметила Алая Шельма, не меняя позы. На аппера она смотрела почти равнодушно, как на досадную помеху. Но Дядюшка Крунч знал, чего ей это стоило.

Аппер развел руками, демонстрируя удивительно тонкие и гибкие пальцы.

— Мера необходимости. Деловые переговоры.

— Между мной и вами больше нет никаких дел. Контракт расторгнут.

— Мы, апперы, выше условностей, — Зебастьян Урко мягко улыбнулся, — В подобной ситуации я бы заставил вас оплатить причиненный мне и моей собственности ущерб. Но вы, госпожа капитан, позволили себе нечто большее. Возможно, мне придется применить более серьезные санкции.

Он еще улыбался, но Дядюшка Крунч почувствовал перемену в его голосе, ту перемену, которое различает лишь чуткое ухо небохода в шуме ветра и которая предвещает грядущую бурю.

— Значит, вы бросили на смерть соплеменников, только бы уладить свои дела? — Алая Шельма приподняла бровь, — Благородный мотив.

Зебастьян Урко машинально взглянул вверх. Между «Воблой» и «Аргестом» пролегло не меньше пятисот футов и много тонких, как фатин, облаков, но с капитанского мостика до сих пор видны были злые алые проблески, перемежающиеся заревом. Дядюшка Крунч не знал, что видят бездонные глаза аппера и сколько оттенков битвы они различают в вышине, но заметил, как они недобро прищурились. Бездонное небо на миг потемнело.

— Пусть вас это не беспокоит. Ни одному кораблю еще не удавалось победить апперов в воздушном бою. Этот немногим более удачлив, чем прочие, но и только. Уверяю, ему осталось недолго.

Алая Шельма поморщилась.

— Вот за что я не люблю апперов, — обронила она, — За вашу проклятую апперскую самонадеянность. Ваша эскадра разгромлена, вы стоите беспомощный на палубе моего корабля, ваши амбиции превратились в дым, но вы все равно смотрите на меня так, будто соизволили снизойти до меня на чертовом облаке.

— Вот как? — несмотря на то, что Алая Шельма стояла на капитанском мостике, возвышаясь над аппером по меньшей мере футов на десять, Зебастьян Урко взглянул на нее так, словно она находилась несоизмеримо ниже него, — Откровенность за откровенность, капитан, на наших высотах терпеть не могут людей. Вы отвратительны и глупы, как дауни, но у тех, по крайней мере, есть одно преимущество. Они знают свое место. Вам же постоянно приходится о нем напоминать.

Прозвучало жестко и небрежно, как хлопок перчаткой по лицу. Судя по тому, как улыбался аппер, в этой обстановке он ощущал себя отнюдь не проигравшей стороной. И у него, черт побери, были основания так считать, нехотя признал Дядюшка Крунч.

— Покиньте мой корабль, господин Урко, — Алая Шельма сделала шаг ему навстречу, — Вы, апперы, гордитесь тем, что выше всего. Так будьте выше ваших мелочных обид. Продемонстрируйте добрую волю. Тогда я позволю внести в наш договор новый пункт. И обязуюсь оставить вас в живых.

Аппер замер у подножья трапа, с интересом глядя на капитанессу.

— Любопытное предложение, — согласился он, — Но у меня есть встречное. Я и сам не рад оставаться на борту этого корыта, которое вы именуете кораблем. Мое собственное судно повреждено, ему не осилить подъем до двадцати шести тысяч футов, поэтому предложение таково. Вы поднимаете меня наверх, а я со своей стороны обязуюсь распорядиться вашими судьбами со всей возможной в данной ситуации мягкостью.

Алая Шельма склонила голову, словно раздумывала.

— Я и забыла, как вы не любите низких высот, господин Урко. Но вынуждена ответить вам отказом. Этот корабль спускается вниз. Там что если вы вздумали угрожать мне, самое время его покинуть. Внизу воздух совсем не тот на вкус.

«Мы спускаемся со всей возможной скоростью, — доложил «Малефакс» своим особенным шепотом, не оставляющим воздушных колебаний, — Но это все равно недостаточно быстро. Четыре фута в секунду, больше «Вобле» не вытянуть. Учитывая, что только что мы прошли отметку в двадцать две тысячи, на спуск уйдет не меньше девяноста минут. Я не уверен, сможем ли мы выиграть такое время…»

— Великая Роза! — Зебастьян Урко возвел глаза вверх, — Еще одна черта, которая меня в вас бесконечно раздражает — ваша проклятая человеческая самоуверенность. Я похож на тупицу, капитан Уайлдбриз? Мне не требуется альтиметр, чтобы определить высоту, я знаю все высоты на вкус. Вы всерьез полагаете, что сможете отвлекать меня разговором достаточно долго, чтоб ваш корабль спустился так низко, чтоб я сделался беспомощным? Святая наивность!

По трапу из двенадцати ступеней аппер поднялся в два шага. Дядюшка Крунч не мог понять, как у него это вышло, несмотря на то, что он пристально наблюдал за гостем.

— Назад, селедочный хвост! — рявкнул он, грозно поднимая лапы, — Иначе скормлю карпам!

Аппер не испугался грохочущего голема. На Дядюшку Крунча он взглянул как на заводную детскую игрушку, которая вдруг обрела жизнь.

— Абордажный голем? Вы всерьез?

Он вытянул руку ладонью вперед и легко толкнул Дядюшку Крунча в массивный литой нагрудник. Движение выглядело легким и небрежным, но приводы голема взвыли, пытаясь скомпенсировать огромную нагрузку и удержать тело на ногах. Это ему удалось, но Дядюшка Крунч против воли отшатнулся на несколько шагов. Более не глядя на него, аппер спокойно прошествовал по капитанскому мостику и остановился перед капитанессой, спокойный, как полуденное летнее небо.

— Прекратите спуск, — отчетливо приказал он, — Мой запас хороших манер значителен, но все же не бесконечен, госпожа капитан. Кроме того, тратить силы на представителей вашего вида кажется мне весьма недальновидным. Скорее можно рассчитывать на успех, читая рыбам статьи по натур-философии. Поэтому я повторяю в последний раз. Прекратите спуск.

— А если я… отклоню ваше предложение?

— Тогда я убью вас и весь экипаж, — Зебастьян Урко склонил голову, — Мне не потребуется для этого много времени. Но тогда мне придется самому возиться с вашими примитивными парусами, а я бы хотел обойтись без этого.

Алая Шельма не отступила. Для того, чтоб смотреть в глаза аппера, ей пришлось задрать голову, но подавленной его силой она не выглядела. Напротив, Дядюшке Крунчу показалось, что в ее глазах он видит спрятанную насмешливую искру. Рожденный Восточным Хураканом ветер все еще нес ее неведомым маршрутом сквозь высоты, течения и грозовые фронты.

— Как иронично, господин Урко. Вы бы могли спастись, но сочли это ниже своего достоинства, уж извините за невольный каламбур. Что ж, это ваш выбор. Нам, презренным обитателям нижних высот, остается лишь уважать его. Корди, ты слышишь меня?

Ответ Сырной Ведьмы прилетел спустя несколько секунд по магическому эфиру:

«Да, Ринни. Что мне делать?»

— Делай то, что ты однажды уже сделала, когда превратила нас в Паточную Банду.

Дядюшка Крунч ощутил смущение Корди, переданное «Малефаксом» не хуже слов.

«Я… Ты хочешь, чтоб…»

— В балластных цистернах под тобой двадцать тонн воды. Она вся твоя.

«Ох, я даже не знаю… Это очень-очень много, я…»

— Действуй, Сырная Ведьма.

«Малефакс» издал предупреждающий возглас:

«Капитанесса, вы уверены в своем решении? Если я правильно высчитал увеличение массы, перегрузки могут превысить порог прочности корпуса. Это не спуск, это падение. «Вобла» не создана для таких нагрузок и скоростей. Мы развалимся в воздухе!..»

— Действуй, — повторила капитанесса, — Давно пора опустить самомнение господина Урко на нижние высоты.

Все это время аппер сохранял вежливое молчание.

— Еще какой-нибудь трюк? — спокойно осведомился он, разглядывая капитанессу с брезгливым любопытством на лице, — И, по всей видимости, не самый удачный.

Он протянул к шее Ринриетты руку, но та не отстранилась. Она словно чего-то ждала. И дождалась.

«Есть! — упоенно закричала Корди, — Есть, Ринни! У меня получилось! Паточная Банда!..»

Она могла этого не говорить — даже стоя на капитанском мостике, Дядюшка Крунч сразу ощутил перемену в поведении корабля. И перемену зловещую, пугающую. Сперва ему показалось, что изменился звук ветра. Из негромкого гула он превратился в тяжелое потрескивающее завывание — словно обломки мачт и рангоута впивались в небесную плоть, разрывая ее на части. Тлеющие клочья парусов встали вертикально над палубой и затрепыхались дымными языками. Но страшнее всего был треск, раздающийся из-под палубы. Дядюшка Крунч достаточно хорошо знал «Воблу», чтоб мгновенно понять его источник — это гудел от напряжения силовой набор баркентины, ее деревянный скелет.

Зебастьян Урко мгновенно понял, что происходит. Быть может, чуткость апперов действительно могла дать фору любому альтиметру.

— Мы падаем! — удивленно воскликнул он, — Ваш корабль падает!

— Предпочитаю называть это быстрым спуском, — Алая Шельма усмехнулась ему в лицо, — На вашем месте я бы запаслась хорошими духами. Говорят, на нижних высотах воздух пахнет просто отвратительно.

Дядюшка Крунч впервые увидел во взгляде аппера растерянность. Почти человеческую — по крайней мере, так ему показалось.

— Какого черта? — осведомился Зебастьян Урко, глядя на то, как дымный хвост над палубой «Воблы» превращается в исполинскую вертикальную черту, — Какой-то из трюков вашей примитивной магии? Чтобы получить подобное ускорение, вам потребовалось бы увеличить массу корабля самое малое в…

— Немножко магии, — согласилась Алая Шельма, наслаждаясь его смятением, — И еще несколько десятков тонн патоки в балластных цистернах. Но едва ли в ваших краях знают, что это такое…

Насмешливый обычно голос «Малефакса» превратился в почти нечленораздельное бормотание:

«Масса возросла до ста восьмидесяти тонн! Произвожу подсчет… Мы падаем со скоростью сто двадцать футов в секунду… Это значит… В зависимости от температуры и плотности воздуха… Мы окажемся в Мареве через две с половиной минуты, если прежде не развалимся на части и не сгорим! Это чудовищная инерция, я могу не успеть нас остановить! Даже если…»

По палубе прокатилась дрожь, капитанский мостик мелко завибрировал — но Дядюшке Крунчу и так не требовалось подтверждения слов гомункула. Ему достаточно было того, с какой скоростью мимо борта проносятся облака, сделавшиеся похожими на излохмаченные белые и серые тряпки, развешанные беспечной хозяйкой.

Сто двадцать футов в секунду! Сохрани, Роза Ветров!.. На такой скорости куда более молодые корабли, бывало, разваливались в щепки, куда уж старушке «Вобле»…

В прозрачных глазах аппера появилось удивление, смешанное с ужасом. И пусть это длилось лишь малую долю секунды, оно стало достаточным вознаграждением для Дядюшки Крунча.

— Зря вы это, капитан… — сдавленно прошептал Зебастьян Урко, — Ох эта человеческая самонадеянность…

Удар, отшвырнувший Алую Шельму на штурвал, был слишком быстр, чтоб линзы Дядюшки Крунча успели его зафиксировать, с тем же успехом он мог бы пытаться рассмотреть течение молнии. Капитанесса рухнула на палубу, беспомощно прижимая руки к животу и корчась от боли. Заревев от ярости, Дядюшка Крунч бросился к ней на помощь. Аппер стоял к нему спиной, но, без сомнения, услышал громыхающие шаги голема.

— Лучше не стоит, — обронил он спокойно, — Вы уже не поможете своему капитану, лишь навредите себе.

Дядюшка Крунч занес для удара руку. И успел увидеть край бледной апперской улыбки.

Удара он не почувствовал, лишь заметил, как взвыли все гироскопы, показывая полный вздор, словно он сам падал, подобно «Вобле», по немыслимой траектории, беспорядочно кувыркаясь. В следующий миг он обнаружил, что лежит у самого трапа. Удар, отбросивший его, был столь силен, что на палубе остались глубокие царапины, а бронепластина с левой стороны заметно выгнулась.

— Не вмешивайтесь, — попросил Зебастьян Урко мягко, — Насколько я понимаю, вы старший помощник этого корабля. Хорошо. Поскольку госпожа капитанесса грубо нарушила условия нашего договора, я заставлю ее пожалеть об этом. Но вы еще сможете мне помочь. Вы ведь тоже можете управлять кораблем?

— Тухлого судака хвост тебе, а не корабль! — проскрипел Дядюшка Крунч, пытаясь встать.

Тело было слишком изношено и старо, оно сопротивлялось, как сопротивляется глупый металл, скрежетало сочленениями и всеми своими механическими внутренностями. Но Дядюшка Крунч сумел подняться на ноги.

«Малефакс», высота?»

«Двадцать тысяч с небольшим».

Абордажному голему никогда не состязаться с гомункулом в умении обращаться с цифрами, но и расчеты были несложны. Дядюшка Крунч потратил на них несколько драгоценных секунд, но результатами остался доволен.

Аппер стоял над Алой Шельмой, наблюдая за тем, как она пытается отползти в сторону.

— Не бойтесь, больно не будет, — пообещал он спокойно, — Я просто сломаю вам шею, как мальку. И возьмусь за вашего помощника. Не сопротивляйтесь. В ваших же интересах, чтоб все закончилось именно так. Или вы хотите напоследок посмотреть, как я расправляюсь с вашим экипажем?..

Он вновь протянул к ее горлу тонкие ухоженные пальцы.

Дядюшка Крунч двинулся к нему со всей скоростью, которую могла позволить заедающая нога. Он не пытался застать аппера врасплох, напротив, впечатывал ноги в трещащую палубу сильнее, чем было необходимо.

— Потолкуй-ка со мной, бледный гельминт! — бросил он, — И я отправлю твою задницу на такие высоты, которых она никогда не нюхала!

Господин Зебастьян Урко удрученно покачал головой.

— Упрямая железяка, — пробормотал он, — Неужели ты действительно стремишься умереть прежде своего капитана? Впрочем, как хочешь.

Он сунул руку в карман своего необыкновенного костюма, а когда вытащил, в ней был пистолет. Серебристый, небольшого размера, выглядящий совершенно неброско по сравнению со зловещим абордажным тромблоном, он скорее походил на затейливое произведение искусства, чем на оружие. Но Дядюшка Крунч сомневался в том, что это просто апперская безделушка.

— Стой! — Алая Шельма закашлялась от боли, с трудом втягивая в себя воздух, — Не надо, дядюшка!

Ринриетта.

Извини, мысленно произнес он, но сейчас твои приказы не имеют силы.

Аппер выстрелил. Даже стрелял его пистолет не страшно — не было ни порохового дыма, ни грохота, ни лязга сплющивающейся пули. Дядюшка Крунч лишь услышал негромкий свист, а вслед за ним почувствовал расходящиеся в стороны волны тепла. Должно быть, Зебастьян Урко промахнулся, с облегчением понял он, пытаясь сделать следующий шаг. И лишь после этого ощутил запах раскаленного металла.

В центре его груди зияла дыра с оплавленными краями размером с человеческую голову. Он увидел оплывшие от жара шестерни, которые слились друг с другом, и вишневый от жара кусок кронштейна. Боли не было — абордажные големы не чувствуют боли. Было лишь удивление и легкая досада. На досках палубы зашипели капли расплавленного металла.

Дядюшка Крунч споткнулся, но не упал. Тело мгновенно налилось слабостью и словно бы стало меньше весить. Но это, скорее всего, было обманом чувств. Оно все еще было достаточно тяжело, чтоб одним ударом превратить аппера в мокрое место. И все еще подчинялось, хоть и неохотно.

— Я думал, хоть стрелять-то ты умеешь, — пробормотал он, — Но вы, апперы, кажется, сильны лишь языком…

— Дядюшка! Стой!

Зебастьян Урко поморщился и выстрелил еще раз. В этот раз Дядюшка Крунч даже не услышал выстрела. Но он уже знал, что аппер не промахнулся. Его вдруг повело вправо, словно отказал один из главных торсионов. Тепловой луч аппера срезал добрую треть его бронированного бока, едва не задев левую ногу и заставив голема рухнуть на палубу, словно сломанная механическая кукла. По доскам зазвенел медный сор — крошечные шестерни, заклепки, обломки тяг и переплетения механизмов, которые Дядюшка Крунч никогда прежде не видел.

Левой силовой тяги больше нет, отметил он почти равнодушно, и многого другого тоже.

«Лежи! — крикнул «Малефакс» отчаянно, — Не поднимайся! Повреждения не критичны, мы еще сможем…»

Не сможем, мысленно ответил ему Дядюшка Крунч. Кажется, я понимаю людей куда лучше, чем думал прежде. И сейчас я сам поднимаюсь, как глупая неразумная кета. Не потому, что мне нужно, а потому, что иначе не могу. Наверно, и у людей так же. Они рвутся вверх не потому, что там есть что-то такое, без чего они не могут, а потому, что иначе не умеют и не могут. Просто так устроены.

«Высота?» — только и смог произнести он, наблюдая за тем, как медленно, с большим опозданием реагируя на приказы, действуют его лапы, пытаясь оттолкнуться от палубы, на которой вишневыми брызгами шипели его расплавленные внутренности.

«Шестнадцать пятьсот».

«Хорошо».

Хорошо, подтвердил ему внутренний голос, порождавший неожиданно гулкое эхо. Значит, сохранил еще достаточный запас прочности. Только что ты подарил Ринриетте полминуты жизни. Но это не все, что ты можешь ей дать.

В этот раз он поднимался куда дольше — тело теряло силы быстрее, чем он думал. Огромные руки дергались, как у контуженного, он почти не чувствовал их. Но все же он поднимался, скрежеща и лязгая, словно доисторический дредноут, побывавший в огненном пекле. Пробитый насквозь корпус пришлось прикрыть ладонью — оттуда высыпались превращенные в труху части. Расплавившиеся подшипники, изогнутые маховики, сплющенные ступицы — все это, почернев от жара, выглядело ему незнакомым хламом, а не частью собственного механизма. На лице Зебастьяна Урко промелькнуло удивление.

— Упорная железная болванка, — пробормотал он с досадой, — У нее даже нет инстинкта самосохранения. Ты что, не успокоишься, пока я не превращу тебя в лужу металла?

— Стой! — отчаянно крикнула капитанесса.

Она тоже попыталась подняться, даже смогла привстать на одном колене, но аппер небрежно хлестнул ее ладонью по лицу — и Алая Шельма, всхлипнув, вновь упала. Дядюшка Крунч попытался подавить клокочущую внутри ярость. Сейчас ему как никогда нужен трезвый ум. Но он ничего не мог с собой поделать — абордажные големы созданы для схватки, для упоения боем, для разрушения. Нельзя слишком долго обманывать свою природу, человек ты или механическая кукла. Единственное, чего он сейчас хотел — смять Зебастьяна Урко в смертоносных объятьях, наблюдая за тем, как с его лица пропадает высокомерная улыбка. Он знал, что Роза едва ли даст ему такой шанс. Но это не значит, что он не сможет помочь Ринриетте.

Перед третьим выстрелом Зебастьян Урко тщательно прицелился. Несмотря на то, что палуба ходила ходуном, а доски дрожали так, словно норовили разойтись в любой миг, рука аппера не отклонилась ни на мил[159]. Дядюшка Крунч понял, что тот целит в голову и попытался прикрыться плечом.

Успел. Выстрел насквозь прожег наплечник, разворотив плечевую тягу и сложные передаточные механизмы, правая рука мгновенно обвисла, не способная даже сомкнуть пальцы. В этот раз Дядюшка Крунч не позволил себе остановиться. Ему хватит и одной руки, чтоб оторвать голову господину Урко, надо лишь дойти… Каким-то образом заставить изувеченное тело двигаться вперед, не обращая внимания на тяжелый запах расплавленного металла и крик Ринриетты.

«Высота?» — спросил он у пустоты. Он шатался из стороны в сторону, едва передвигая ноги. Там, где он прошел, палуба была залита смазкой, сразу несколько черных ручейков бежали, шипя, по его раскаленной обшивке.

«Четырнадцать тысяч, — «Малефакс» заскрежетал зубами, — Хватит! Ты же убьешь себя!»

«Он силен, пока привязан к небу. Если мы хотим его одолеть, придется спустить его пониже. Сильно пониже».

«От этого не будет никакого толку, если «Вобла» развалится в полете! Я уже сейчас чувствую, как трещит каркас! Надо тормозить».

«Дай мне еще минуту, — у Дядюшки Крунча не было легких, но сейчас он задыхался, — Потом начинай торможение….»

Зебастьян Урко торопливо выстрелил еще раз. Хвала Розе, «Воблу» в этот миг мотнуло, из-за чего выстрел прошел в двух футах от голема, превратив кусок палубы в бесформенную выжженную дыру.

Дядюшка Крунч хрипло рассмеялся.

— Я всегда знал, что ваше племя никуда не годится. Хотел бы я знать, как вам удается держать палубу в сухости, когда ходите в гальюн? Помогаете себе ветром?

Аппер выругался сквозь зубы и вновь спустил курок. В этот раз он верно взял прицел — невидимый луч ударил в центр груди, заставив Дядюшку Крунча отшатнуться. Он слышал беспомощное дребезжание шестерен, заклиненных обломками и залитых расплавленным металлом. Видел, как дергаются искрученные обломки валов и смятые цилиндры.

Его тело умирало. Как и все старые механизмы, оно не могло умереть тихо, оно скрипуче жаловалось и стонало механическими голосами. Но Дядюшка Крунч не собирался его жалеть. Абордажные големы не отступают от намеченной цели. Пока последний ветер Розы не отправит его душу на Восьмое Небо, он будет идти.

Дядюшка Крунч захохотал, чувствуя, как лязгают в развороченной груди поршни.

— Стреляй! — крикнул он, шатаясь и вновь занося ногу, — Стреляй, дохлый осетр!

В этот раз аппер целился долго. Показалось Дядюшке Крунчу или нет, но руки Зебастьяна Урко начали едва заметно дрожать, ему пришлось взять пистолет обеими руками, несмотря на то, что между ним и големом было не больше десяти футов. На лбу у него блестели крохотные капли пота, глаза немного покраснели. Дядюшка Крунч не видел альтиметра, но явственно ощущал перемену. Некоторым рыбам не стоит играть на чужих высотах…

Выстрел угодил в левую часть головы. Дядюшка Крунч рухнул навзничь — на какое-то время он полностью потерял контроль над телом. Одна из линз мгновенно потухла, изображение, передаваемое второй, посерело. На миг он испугался, что ослепнет, потом понял, что серость — это всего лишь облака, сквозь которые падает «Вобла». Настоящие каледонийские облака, известные на много миль в округе своим капризным нравом. Кучево-дождевые облака — так они называются в Пиратском Кодексе. Верхняя граница… Где-то в затылке тихо щелкал осекающийся редуктор, мешая думать. Слабость наваливалась на него, но сейчас она казалась даже приятной. Словно его старый проржавевший корпус набили изнутри тяжелыми мягкими облаками.

Верхняя граница — около шести тысяч футов… Значит, осталось совсем немного… Надо только… Он сейчас поднимется, просто надо дать центральному шпинделю отдых, тот сейчас разломится от напряжения… Совсем немного, просто чтоб собраться с мыслями… Чтоб…

— Какое жалкое подобие жизни, — аппер стоял совсем рядом, разглядывая лежащего голема через прицел, — Впрочем, это вполне в вашем вкусе — создать себе столь уродливых и нелепых слуг, чтоб на их фоне выглядеть хоть немногим лучше. Как это… глупо.

Он выстрелил еще трижды. Один из выстрелов оторвал Дядюшке Крунчу правую ногу ниже колена, другой расплавил бок, заставив вывалиться на палубу целую россыпь тусклых металлических кишок, задребезжавших по доскам. Третий, угодив под лопатку, оторвал под корень правую руку.

Аппер стрелял торопливо, было видно, что оружие в его руках ощутимо дрожит. Едва ли это было следствием спешки. Через уцелевшую линзу Дядюшка Крунч видел, что господин Урко пребывает не в лучшем состоянии. Его аристократическая бледность сменилась бледностью болезненной, отдающей желтизной, а кожа казалась влажной и истончившейся, как сырой холст, натянутый на слишком большую раму. Зебастьян Урко тяжело дышал, но воздух, казалось, почти его не насыщает — движения аппера становились все более неуверенными и экономными. Глаза широко раскрылись, заключенное в них прежде безоблачное небо нечеловеческой ледяной синевы превратилось в мутную кашицу, которую часто приносят поздние осенние ветра. Дядюшка Крунч многое бы дал за возможность увидеть, как эти глаза застывают, навеки утрачивая всякое выражение. Возможно, если Роза Ветров будет добра к нему, перед смертью он увидит, как умирает господин Зебастьян Урко…

Наверно, он отключился на какое-то время, потому что в следующий раз, когда он взглянул на аппера, тот вновь стоял над Алой Шельмой, в нескольких футах от распростертого голема.

«Высота?»

«Анальный плавник! — гомункул неестественно рассмеялся, — Я думал, ты уже готов!.. Две семьсот. Я начал торможение еще минуту назад, удалось скинуть скорость до тридцати футов в секунду. Но это все еще слишком много. С такой массой мы просто не успеем остановиться до границ Марева. Влетим в него, как пуля».

«Плевать на Марево. Надо помочь Ринриетте».

«Хоть раз останься лежать! Я сообщил Шму, она уже мчится на помощь».

«Она не успеет».

Дядюшка Крунч попытался подняться, но обнаружил, что не в силах пошевелиться. Его тело больше не было послушным, хоть и старым инструментом, оно сделалось мертвым весом, нагромождением рухляди, над которым он более не был властен. Где-то в его глубине еще шевелились, надсадно скрипя, шестерни, но он знал, что это долго не продлится.

— Останови корабль! — Зебастьян Урко ткнул пистолетным стволом в лицо Алой Шельме, — Иначе я сделаю с тобой то же, что с твоим жестяным помощником! Черт возьми, как же жарко и смрадно на ваших высотах…

Лицо аппера отекло, глаза неестественно выпучились, кожа была усеяна крошечными красными пятнами. Он походил на рыбу, которую варят заживо, и сам едва стоял на ногах. В нем больше не было ничего надменного, ничего загадочного. Но он все еще оставался смертельно опасен.

— Привыкай к запаху Марева, кусок рыбьего гуано, — процедила Алая Шельма, не пытаясь отстраниться от пистолетного ствола, который аппер упер ей в лоб, — Скоро тебе предстоит нырнуть в него с головой…

Аппер усмехнулся. Если раньше его усмешка выглядела величественно и броско, то теперь превратилась в жуткий оскал — между зубами виднелась алая пена, язык распух так, что едва умещался во рту, губы стали похожи на воспаленные рубцы.

— Что ж, давно пора было это закончить, — пробормотал он, взводя курок, — Придется мне обратиться за помощью к кому-нибудь другому. Попутного ветра, госпожа капитан!..

Выстрелить он не успел — подкравшаяся сзади Шму, коротко замахнувшись, ударила его по затылку обломком доски. Будь аппер двадцатью тысячами футов выше, в своей родной стихии, этот удар не достиг бы цели. Но на высоте в неполные две он оказался сокрушительным. Зебастьян Урко зашатался, выронил оружие и сам ничком рухнул на палубу, безвольный, как вяленый угорь.

Дядюшка Крунч наблюдал за тем, как Шму помогает капитанессе подняться. Та сама выглядела не лучше аппера, ей пришлось схватиться за обрывок каната, чтоб удержаться на ногах.

— Дядюшка Крунч! — она стиснула зубы, глаза широко открылись, — Грешный тунец!

Наверно, он выглядел не лучшим образом. Но сейчас были дела поважнее.

— Сэкономлю на полировке… — прохрипел он, — Займись кораблем!

Она кивнула, мгновенно превратившись из перепуганной девушки в капитана. Молодец, мысленно одобрил он. Сперва надо спасти корабль и его экипаж, потом уже заниматься отдельными жизнями. Это первое, чему учит Пиратский Кодекс. Хоть какой-то урок она выучила, удовлетворенно подумал он, и к этой удовлетворенности примешивалась тяжелая влажная усталость. Скоро он отдохнет от службы — он чувствовал это в пении той последней шестерни, что еще крутилась где-то в его недрах. Но силы ее были на исходе, завод слабел. Это значило…

— «Малефакс», высота!

— Т-тысяча девятьсот футов… — забормотал «Малефакс», словно в забытьи, — Не успею… Пятнадцать футов в секунду и снижается, но слишком медленно… Линейное ускорение… Сломано два носовых бимса…

— Дай мне Корди! Корди, ты слышишь меня?

Сырная Ведьма отозвалась не сразу, а когда отозвалась, у Дядюшки Крунча заскребло изнутри — до того слаб был ее голос. Для всякого существа из живой плоти перегрузка сама по себе — серьезное испытание, но переживать ее в одиночку, прилипнув в темноте к трясущейся балластной цистерне…

— Слышу. Что происходит? Все трясется и дрожит, я… Мистер Хнумр упал в обморок, он дышит, но не шевелится… Мне страшно, Ринни!

В днище «Воблы» что-то оглушительно лопнуло, палуба несколько раз судорожно дернулась, словно баркентина билась в предсмертной агонии. Ринриетта едва устояла на ногах.

— Попытайся превратить патоку обратно в воду!

— Я… Я уже пробовала, — в голосе ведьмы появилась виноватая интонация, — У меня не получается. Сил совсем нет…

— Тысяча семьсот, — в голосе «Малефакса» что-то заскрежетало от напряжения, — Через сорок шесть секунд войдем в верхние слои Марева. Не успеть.

— Открыть кингстоны! — приказала Алая Шельма лихорадочно, — Слить балласт!

— Как будто я этого не пробовал! — нетерпеливо отозвался он, — Патока слишком густая, все кингстоны забиты!

Дядюшка Крунч не мог повернуть головы, но он видел, с какой скоростью проносятся над бортом «Воблы» клочья облаков — густые, серые, наполненные тяжелой дождевой влагой. Слишком быстро. Если не найти способ замедлить корабль, он камнем рухнет в Марево. При мысли о том, что сотворит Марево с напичканной чарами баркентиной и ее экипажем, его замутило.

— Сорок одна, сорок, тридцать девять, тридцать восемь…

На какое-то время он ослеп, должно быть, барахлила единственная уцелевшая линза. А когда вновь обрел зрение, Алая Шельма уже стояла над ним. Она успела скинуть свой многострадальный алый китель, оставшись в мокрой до нитки сорочке. «Вобла» неслась сквозь сплошные дождевые облака, оттого ее лицо, исцарапанное и бледное, было тоже залито водой. Она села возле него, протянула руку и провела дрожащими пальцами по расколотой броне.

— Извини, — она говорила так тихо, что он почти не слышал ее за грохотом умирающего корабля, — Но, кажется, в этот раз у нас ничего не выйдет.

— Тридцать два, тридцать одна, тридцать…

Дядюшка Крунч не чувствовал ее прикосновения и с трудом видел лицо. Шестеренка в его груди едва-едва скреблась, стиснутая со всех сторон грудами оплавленной стали и обломков. Маленькая упрямая шестеренка, не понимающая, что нет смысла бороться за живучесть мертвого тела, что все уже решено, что все предначертано Розой Ветров, и все равно продолжавшая работать из последних сил — назло всему миру. Должно быть, у нее был какой-то особый, свой предел прочности, и она не намеревалась замолкать раньше времени.

Наверно, ему надо было что-то сказать напоследок. До того, как их обоих зальет с головой обжигающим багрянцем Марева. Но он не знал, что.

— «Малефакс», общую, — Алая Шельма коротко выдохнула, будто собиралась отдать приказ, — Сейчас мы канем в Марево, так что другой возможности мне, наверно, не представится. Спасибо всем вам. Габби, Корди, Шму, Тренч. Спасибо, Дядюшка Крунч. Спасибо, «Вобла»…

«Малефакс» продолжал свой безжалостный отчет, но Дядюшка Крунч его уже не слышал. Он все глубже падал в собственную пропасть, столь же бездонную, как Марево. Единственное, что он еще мог разбирать сквозь свист ветра — дрожащий голос Ринриетты:

— Я знаю, что я была не лучшим капитаном. Черт побери, я, наверно, худший пиратский капитан из всех, что бороздили воздушный океан. Я знаю это. И виновата в этом только я. Мне надо было сказать деду, что я не гожусь. Я не ровня ему. Но я… я не смогла. Все это время «Воблу» вели не ветра, а мои страхи. Я боялась подвести своего деда, хотя он семь лет, как мертв. Я боялась не оправдать надежд Дядюшки Крунча. И восхищения Корди. Наверно, я слишком много боялась за последнее время. Не так много, как Шму, но… Я шла не под теми ветрами. А сейчас уже слишком поздно менять курс. Я не могу изменить сделанного, как ветер не может подуть в обратную сторону. Но я могу сказать вам спасибо. За то, что все это время шли под моим флагом, невзирая на то, что приходилось терпеть, и ни разу не сказали мне того, что мне надо было понять с самого первого дня — я никогда не стану такой, как дед. Спасибо… Спасибо вам всем. А теперь… капитанесса прощается с вами и желает… приятного… полета…

Голос ее делался все тише, пока не перешел в шепот. Алая Шельма лежала, приникнув к Дядюшке Крунчу. Неподвижная, с плотно закрытыми глазами, она, должно быть, так и хотела уйти в Марево, чтоб до последнего не видеть, как смыкается над головой гибельная розовая пелена.

— Семнадцать, шестнадцать, пятнадцать…

Времени оставалось совсем мало. Всего на несколько слов. У него не было подходящих, но он знал, что именно должен сказать сейчас.

— И ты меня извини, Ринриетта, — пробормотал он, жалея, что не в силах обнять ее в ответ, — Это я во всем виноват.

Капитанесса открыла глаза. В них вперемешку с ужасом плескалось удивление.

— О чем ты, дядюшка?

— Двенадцать, одиннадцать, десять…

— Я… виноват… — с натугой повторил он, — Надо было сказать тебе раньше… Ты бы не начала искать «Аргест», если бы я сказал тебе всю правду. Но я не осмелился. Правда могла поранить тебя… Я испугался. И погубил всех нас.

Она хотела что-то спросить, но знала, что не успеет. Потому что «Малефакс» отчетливо и громко произнес:

— Ноль!

Алая Шельма обхватила его изо всех сил и прижалась, словно это могло ее спасти.

Спасибо, Роза, подумал он устало. Спасибо за то, что позволила унести эту тайну в могилу.

Прошло еще несколько секунд — Марево не спешило перехлестнуть через борт, окутав их смертельным алым коконом. Должно быть, «Малефакс» немного ошибся в своих расчетах, подарил им несколько лишних секунд… Плевать. Дядюшка Крунч чувствовал, как дрожит прижавшаяся к нему Ринриетта, но почти не видел ее саму — над палубой повисло густое липкое облако.

Почему-то не было и запаха Марева, который он узнал бы среди тысяч других. Вместо этого он внезапно ощутил запах свежей карамели. Ну конечно, подумал он безразлично, балластные цистерны залиты патокой. Во время быстрого падения корпус раскалился и начал тлеть, вот и…

Где-то неподалеку раздался скрип, перемежаемый ругательствами. Дядюшка Крунч почему-то ничуть не удивился, увидев, как на верхнюю палубу вывалился Габерон. Опирающийся на пару импровизированных костылей, потрепанный, покрытый свежим пороховым нагаром, он выглядел так, словно им самим не так давно стреляли из пушки.

— Есть кто живой? — крикнул он, — Чертовы облака, ничего не вижу… Шму! Ринни!

Ринриетта с опаской открыла глаза.

— «Малефакс»? — неуверенно спросила она, — Высота?

— Одна тысяча сорок футов, — доложил он, кашлянув, — Немного не дотянули до границы Марева.

— Мы… висим?

— Полагаю, именно так, прелестная капитанесса.

Алая Шельма осторожно встала. Ноги у нее тряслись, но она, кажется, не стыдилась этого.

— Значит, мы успели? Ты все-таки справился?

«Малефакс» заколебался.

— Мне лестно было бы принять все заслуги на свой счет, но… Боюсь, у меня не получилось полностью погасить инерцию.

— Тогда кто остановил корабль?

— Неучтенный фактор, — нехотя произнес «Малефакс», — Объяснить который я пока не могу, надо накопить и изучить данные. Очень похоже на краткий магический всплеск «Воблы», но говорить детально…

Алая Шельма опустилась на колени и ласково провела ладонью по искореженным доскам капитанского мостика.

— Спасибо, — просто сказала она, — Спасибо, «Вобла».

Следом за Габероном на верхнюю палубу выбралась Корди. Она выглядела измученной и где-то потеряла свою ведьминскую шляпу, но все равно улыбалась. Мистер Хнумр, оказавшись в облаке холодной водяной взвеси, несколько раз оглушительно чихнул и с ворчанием спрятал нос в ее подмышке.

— Балластные цистерны полны карамели, — доложила Сырная Ведьма, отдуваясь, — Вы даже не представляете… Ох, Дядюшка Крунч! Что с тобой?

У него было мало времени для того, чтоб подготовить ответ. К тому же, он понятия не имел, что говорить. Людям проще, они разбираются в трогательных словах и интонациях, они могут голосом и лицом выражать владеющие ими чувства. У абордажных големов все немного сложнее.

— Все в порядке, корюшка, — пробормотал он, — У Дядюшки Крунча сегодня был сложный день.

Они столпились вокруг него, молчащие и подавленные. Никто не проронил ни слова — им не нужны были слова. Они лишь обменялись взглядами, и эти взгляды передали больше, чем самая совершенная магическая связь.

— Всем стоять, — каркнул кто-то за их спинами, — Я превращу в пепел первого, кто резко шевельнется!

Это был Зебастьян Урко — страшное шатающееся существо в обрывках дорогой ткани, задыхающееся и хохочущее одновременно. В его выпученных глазах осталось мало человеческого и меньше всего они сейчас походили на безмятежный небесный океан — сосуды в них полопались, окрасив глазные яблоки в жуткий красный цвет. Кожа обвисла на костях черепа, ставших вдруг острыми, покрылась огромным множеством алых точек. И хоть Дядюшка Крунч знал, что это микроразрывы, вызванные резким изменением давления, он не мог отделаться от мысли, что смотрит в лицо вынырнувшей из Марева чудовищной рыбы. Сходство усиливалось зазубренными осколками, выпирающими из его челюсти, больше похожими на рыбьи пластины. Дядюшка Крунч слышал, что резкая перемена давления способна разрушить даже зубы во рту, но никогда не видел этого воочию.

Зебастьян Урко шатался, но пистолет в руке держал твердо.

— Поднимать паруса! — выдавил он, взгляд его жутких выпученных глаз прыгал между капитанессой и членами экипажа, — Вверх на предельной скорости! Вверх!

— Вверх? На чем? — с горечью спросила капитанесса, обводя рукой свисающее с обрубков мачт тряпье парусов, — Господин Урко, этот корабль уже никогда не поднимется вверх, с вами или без.

Аппер осклабился, по подбородку пробежала тонкая струйка крови, слишком бледной и жидкой, как для человека.

— Вверх! — выдохнул он, скрежеща обломками зубов, — Вверх! Немедля! А то всех!.. До последнего!..

Габерон качнулся было в его сторону, примериваясь, судя по всему, ударить его одним из костылей, но в этом не было необходимости. Потому что вверху что-то негромко затрещало, коротко хрустнула древесина — и на то место, где стоял господин Зебастьян Урко, житель неизведанных высот, с грохотом рухнул опутанный тлеющими тросами обломок бизань-мачты. Дядюшка Крунч не услышал даже хруста — правду говорят, кости у апперов не толще рыбьих…

— Это уже твоя работа, «Малефакс»? — сдержанно спросила капитанесса, глядя на то, что осталось от господина Урко.

— В этот раз, не скрою, моя, — в тон ей ответил гомункул, — Апперы настолько привыкли быть выше всех, что иной раз забывают смотреть вверх…

— Где «Аргест»?

— На прежней высоте. Думаю, нам удалось оторваться. В облаках на самом краю Марева ему нас не разглядеть. Да и дыма можно не опасаться — пожар потушили облака.

Алая Шельма повернулась в сторону Дядюшки Крунча. Выражение на ее лице мгновенно стало детским, беспомощным.

— А он…

— Извини, Ринриетта, — Дядюшка Крунч чувствовал, как слабеет его собственный голос. Через минуту, должно быть, превратится в едва слышный шелест. Впрочем, он не был уверен, что она у него есть, эта минута, — Но для меня, как и для «Воблы», это последний рейс.

— Врешь! — вырвалось у капитанессы, — Куда я без тебя? Дед поручил тебе следить за мной! Так-то ты относишься к своим обязанностям? Норовишь смыться при первом удобном случае?

Она схватила его за стальную руку и попыталась поднять на ноги. Но Дядюшка Крунч знал, что у нее ничего не получится. Даже наполовину уничтоженный, выжженный изнутри и развороченный корпус все равно оставался куда тяжелее самой капитанессы. Но она не сдавалась. Тяжело дыша, пыталась оторвать его от палубы, до тех пор, пока от отчаянья и усталости у нее не начали подгибаться ноги.

— Габби! — крикнула она с раздражением, — Тренч! Шму! Помогите же мне! Чего вы стоите?

Они все молчали, даже словоохотливый канонир.

— Корди! Ты же ведьма! Помоги ему!

Корди стиснула зубы, уставившись взглядом в палубу. Судя по тому, как подрагивали ее пальцы, эта палуба в любой момент могла превратиться в огромную галету…

— Ринриетта, хватит, — попросил Дядюшка Крунч. Из-за пережатых патрубков в горле слова клокотали, делались нечеткими, — У меня мало времени. Твой дед… Мне надо успеть рассказать последнюю историю, ты помнишь?

Она рассмеялась. Смех этот прозвучал неестественно, как его собственный. Словно Алая Шельма забыла, как обычно смеются люди и пыталась сымитировать этот сложный звук, толком не понимая его смысла.

— Еще одна история? — пробормотала она, бессмысленно гладя полированную руку голема, — Еще один подходящий к месту случай из его богатой практики? Ну, расскажи мне. Расскажи, что делал Восточный Хуракан, когда его корабль погиб, глядя на то, как умирает его лучший друг. Наверняка у тебя есть и такая история в запасе!

Дядюшка Крунч попытался всмотреться в ее лицо, но не смог — линза окончательно расфокусировалась. Теперь он видел лишь расплывчатый, обрамленный небесной синевой, контур ее лица. Лицо было бледным, а контур — алым, как рассвет.

— У меня есть… другая. Однажды твоего деда одолела такая усталость от всех этих свершений, что он погрузился в жесточайшую меланхолию. После тысяч выигранных битв и сотен уничтоженных кораблей он почувствовал, что теряет вкус к жизни. Даже самые свежие ветра не бодрили его, а бури не заставляли сердце биться быстрее в груди. Тогда он созвал команду и приказал бросить все свои дела и обязанности до тех пор, пока он снова не ощутит желание вести свой корабль вперед. Мы подчинились. Матросы бросили паруса, плотники перестали стучать молотками, канониры законопатили орудийные порты, чтоб не дуло, и разлеглись в койках. «Вобла» погрузилась в сон, из которого ее ничто не могло вырвать, пока в сердце Восточного Хуракана оставалась скука.

Говорить было тяжело, в горле что-то безостановочно хрипело, скрежетало и лязгало, каждое пропущенное им слово бесповоротно разрушало уцелевшие до сих пор узлы и механизмы, но Дядюшка Крунч не останавливался.

— Баркентина превратилась в остров, гоняемый ветрами в любом направлении. Наши паруса истлели на мачтах, а штурвал рассохся. Пираты от безделья погрузились в сон, столь глубокий, что проснуться их не заставила бы даже пальба каледонийского фрегата. Это длилось целый год и я уже думал, что тем все и закончится. Но одним прекрасным утром твой дед вывалился из каюты, стреляя из пистолетов и громогласно хохоча. «Уму непостижимо, сколько еще удивительных вещей скрывает этот мир! — грохотал он в восторге, — Нет, рано мне еще на пенсию!» Оказалось, какой-то юнга от нечего делать обучил его играть в шарады. Тем же днем «Вобла» вновь подняла паруса.

Ринриетта слушала его с непроницаемым лицом.

— Ты придумал эту историю, верно? — спросила она, — Только что.

— Да, — прохрипел он, — Как и все предыдущие. Знала бы ты, как тяжело дается это нам, големам. У нас совсем нет воображения, я до сих пор не могу понять, как вы видите в облаках фигурки людей и рыб…

— Зачем? — только и спросила она.

Одно-единственное слово. Но столь тяжелое, что весило больше тысячи его собственных.

— Чтобы ты нашла Восьмое Небо, Ринриетта.

— Но я же…

— Мы выдумали все подвиги Восточного Хуракана. Я и «Малефакс». Это были хорошие подвиги… — Дядюшка Крунч испустил тяжелый вздох, — Черт возьми, хорошие. Помнишь эту историю, с акулой и столовым ножом? А про полет верхом на кальмаре? А…

— Помню, — Ринриетта вытерла распоротым, свисающим тряпкой рукавом глаза, — Помню, дядюшка.

— Мы нарочно распускали их во всех трактирах всех обитаемых островов. А «Малефакс» еще и подкидывал другим гомункулам. Люди любят истории про пиратов и охотно верят всему, что слышат, надо лишь снабжать их подробностями. И мы снабжали. Ох и славно мы повеселились, да, «Малефакс»?

— Да, старик. Славно.

— Во всем небесном океане говорят про легендарного Восточного Хуракана, но мало кто знает, каким он был на самом деле. — Дядюшка…

Его голос слабел с каждой минутой, но он не позволил себя перебить. Ему предстояло сделать самое сложное и он надеялся, что протянет достаточно времени.

— Слухи путешествуют по ветрам быстрее любого корабля, Ринриетта. Нам понадобилось всего несколько лет, чтоб убедить мир в том, что Восточный Хуракан действительно существовал — бесстрашный пират, повергающий в ужас и смятение все обитаемые острова. Он и в самом деле существовал в некотором роде, но… Узнай ты его получше, ты была бы разочарована. Ты никогда не поверила бы в его сокровище и не отправилась на поиски Восьмого Неба.

Алая Шельма смотрела на него с ужасом — и это было даже страшнее треска горящего дерева и дымных языков за ее спиной, жадно облизывающих небо.

«Извини, — мысленно сказал ей Дядюшка Крунч, — Но этот ветер должен потухнуть. И пусть его погасит тот, кто его и посеял, прежде чем он доведет тебя до погибели. Прав был болтун, тебе нельзя связываться с «Аргестом». Сокровище твоего деда предано и опорочено, я не хочу, чтобы оно погубило тебя. А для этого мне придется уничтожить то, чем ты жила все это время. Выбрать до дна твой запас прочности».

— Время пиратов давно миновало, так что твоему старику достался не самый сладкий кусок хлеба. Он никогда не участвовал в сражениях, не брал штурмом островов, не ходил в абордаж. Его команда жила впроголодь, а «Вобла» годами не знала ремонта. Плата за твое обучение в Аретьюзе съедала почти без остатка все его накопления. Он просто был одной из тысяч неприкаянных душ в небесном океане.

— Нет, — прошептала Алая Шельма, — Он был величайшим пиратом, он…

— Мы сделали его величайшим пиратом. Он был уставшим стариком с выцветшими глазами. Не грозным рубакой, не лихим небоходом, укрощавшим ураганы, не дерзким повесой. Стариком, у которого в жизни не осталось ничего кроме дряхлого корабля, призрачного сокровища и внучки, которой он стыдился показаться на глаза.

Алая Шельма выпрямилась, с трудом сдерживая рвущееся из груди дыхание. Глаза сверкали, алые отметины на лице налились кровью, сделавшись похожими на причудливые рунические письмена дикарей.

— Ты лжешь. Я прикажу…

— Ирония Розы — единственный раз в жизни, когда ему улыбнулась удача, он уже не мог воспользоваться ее плодами, поскольку умирал от лихорадки. Поэтому он передал их тебе. Самое дорогое, что было в его не очень-то счастливой жизни. Мы с «Малефаксом» не хотели, чтоб этот его прощальный дар канул втуне. Поэтому мы создали нового Восточного Хуракана — в том виде, в котором он стал бы для тебя путеводной звездой. И мы справились со своей работой. Мы без устали придумывали все новые и новые истории, которые никогда не происходили, и отпускали их на волю ветра. У вас, людей, память устроена самым примитивным образом, достаточно услышать что-то дважды, и вы уже считаете, что знали это всегда.

— Ты лжешь, — повторила Алая Шельма, так медленно и раздельно, словно произносила сложное заклинание, от правильности артикуляции которого зависел результат.

— Нет, Ринриетта. Спроси «Малефакса», он подтвердит каждое слово. Впрочем, ему пришлось еще сложнее, ему не пришлось увидеть воочию живую легенду. А мне пришлось. Знаешь, мне кажется, старый Уайлдбриз он был славным малым, хоть знакомство наше длилось всего три недели.

Гром не грянул. Алая Шельма уставилась на него, беззвучно шевеля губами. Ей потребовалось время, чтобы голос вернулся.

— Что это значит? Ты ведь годами бороздил ветра с моим дедом! До того, как он стер тебе память!

У Дядюшки Крунча больше не было возможности качать головой. Неудобный и неуклюжий человеческий жест, который и раньше тяжело ему давался — сейчас он бы мог здорово помочь…

— Никто не стирал мою память, Ринриетта. Да и как бы он это сделал? Старик ничего не смыслил в магии. Моя память осталась со мной, память за все время моей долгой, долгой жизни. За все семь с небольшим лет.

Где-то далеко вскрикнула удивленно Корди. Дядюшка Крунч уже не видел ее, все вокруг обкладывало туманом, куда более густым, чем тот, в который погрузилась «Вобла». Он больше не видел ни остатков мачт, ни палубы — только человеческую фигурку, стоящую перед ним.

— Этого не может быть.

Дядюшка Крунч скрипуче рассмеялся, ощутив мимолетнее удовольствие от того, что хоть на это способно его умирающее тело.

— Я не так стар, как ты привыкла считать, Ринриетта, хоть и порядком покрыт ржавчиной. Да, мне семь лет. Не телу — оно куда старше — а тому сознанию, что в нем живет. Видишь ли, я увидел небо здесь, на «Вобле». Я не проснулся, не родился, не был создан, просто в какой-то миг понял, что существую в пространстве, что мое тело состоит из тяжелого железа, что я не знаю, кто я и как здесь очутился. Некоторое время я бродил по нижним палубам, потом выбрался наверх. И встретил там единственного живого человека на всем корабле. Это был седой старик, не достающий мне даже до груди, с алой пиратской треуголкой на макушке. Он выглядел скверно, постоянно кашлял и едва ковылял по палубе, а увидев меня, и вовсе едва не умер на месте от разрыва сердца. Я успокоил его — неуклюже, уж как умел, объяснив, что сам не ведаю, как здесь очутился и кто я. К моему удивлению, он вдруг раскатисто рассмеялся, хоть был слаб настолько, что без посторонней помощи едва передвигал ноги. «Этого следовало ожидать, — пробормотал он, — Значит, уже началось… Что ж, едва ли это единственный сюрприз, который он мне преподнесет». Тогда эти слова показались мне бессмыслицей. Но едва лишь Габерон рассказал об «Аргесте», многое стало понятным.

Алая Шельма смотрела на него то ли с недоверчивостью, то ли с жалостью — линзы уже не разбирали детали.

— Так ты — порождение магии «Аргеста»?

— Да, Ринриетта. Как выразилась бы ведьма, побочный продукт. Излучение проклятого сокровища проникло на все палубы «Воблы», превратив ее в живой парадокс, а меня… в ее невольного пассажира.

— Но ты же… Ты же старый небоход! Ты знал в совершенстве все ветра и течения! Каждую чертову веревку на корабле! Сигналы гелиографа!

Дядюшка Крунч усмехнулся.

— Пиратский Кодекс — вот первая книга, которая попала мне в руки. Но за три недели, пока «Вобла» шла к Аретьюзе, я осилил много других — пиратские романы, до которых твой дед был охоч, старые лоции, газетные подшивки, энциклопедии… Хорошая память здорово облегчает работу, а мои шестерни в те дни еще не были покрыты ржавчиной.

— Но ты знал не только о ветрах и кораблях! Ты знал все старые словечки, все пиратские ругательства, все старые сказки… Разве не ты отчитывал меня, когда я выражалась не по-пиратски?

Дядюшка Крунч подумал о том, что отдал бы половину отпущенного ему времени за возможность улыбнуться. Так, как это делают люди.

— По большей части и это я тоже выдумал. Кое-что подчерпнул из бортжурнала или старых записей, кое-что изменил, кое-что дополнил… И вышло недурно. Мне не хотелось, чтоб ты ударила лицом в грязь перед другими капитанами.

— Поэтому ты обманывал меня.

— Поэтому я хотел сделать из тебя настоящего пиратского капитана. Отчасти мне это даже удалось.

— Значит, на самом деле ты не знал его, — тихо произнесла она.

— Сложно сказать, Ринриетта. Я знал, что он терпеть не может восточный ветер, считая, что он приносит простуду. Он не любил слишком крепкий чай, от него у старика ныла селезенка. Если он удил пескарей, то только с левого борта, поскольку был немного суеверен. Он любил книги про пиратов, даже детские, и с удовольствием их читал после ужина, лежа в своей койке и закутавшись с бородой в одеяло. Он…

— Хватит, — она резко подняла руку, заставляя его замолчать, — Это значит, что и ты предал меня. Все эти годы ты заставил меня уважать человека, которого не существовало на свете, который жил лишь в твоем воображении! Которого ты создал из ничего!

— Я создал не только его. Отчасти я создал и себя, — в глотке что-то проскрежетало, норовя перемолоть слова, но Дядюшка Крунч заставил себя говорить четко, — Мне надо было служить примером для юного капитана, который ничего не знает о небе. Поэтому я стал таким, каким ты меня знала. Ворчливым старикашкой, помешанным на пиратских традициях, со скверным характером, но добродушным внутри. В приключенческих книгах твоего деда это был популярный типаж. Эту роль я исполнял семь лет — и исполнял не без удовольствия. Привык, как корабль привыкает к собственным мачтам…

Алая Шельма смахнула дождевую влагу с алеющего царапинами лица. Дядюшка Крунч увидел вопрос еще до того, как он сорвался с ее губ — увидел в выражении глаз, в напряженных плечах, в сорванном дыхании.

— Во имя Розы, почему? К чему все это?

— Я хотел, чтоб ты нашла клад, — просто ответил он, наслаждаясь возможностью не видеть ничего кроме ее лица, — А ты не стала бы этого делать, если б не верила в своего деда.

— Мне не нужны были дурацкие сказки, чтоб верить в него!

— Нужны были. Если бы узнала, кем был Восточный Хуракан на самом деле, ты бы расстроилась. На следующий же день ты продала бы корабль по цене деревянного лома на ближайшей верфи, а абордажную саблю повесила бы в своем кабинете, на одной стене с королевским дипломом… И уж тем более ты бы не поверила в существование сокровища.

— Не смей так говорить! — Алая Шельма резко сжала кулаки, — Я чтила память своего деда!

— Потому что не знала его, — Дядюшка Крунч издал короткий металлический смешок, — На подходе к Аретьюзе он сжег бортжурнал «Воблы», не подозревая о том, что я успел его прочитать. Но ты бы все равно рано или поздно узнала бы правду. От других капитанов, от гомункулов, еще откуда-нибудь…

Она опустилась на колено, вперив в лежащего голема свой взгляд. Сейчас, когда линза окончательно утеряла прозрачность, Дядюшка Крунч уже не мог сказать, какого цвета ее глаза. Но по голосу понял.

— Кем был мой дед? — Алая Шельма дрожала от напряжения и злости, — Я спрашиваю тебя, дядюшка. Кем был мой дед?

Она роняла слова тяжело, как свежеотлитые пули, и от каждого Дядюшка Крунч внутренне вздрагивал.

Вот где заканчивается твой запас прочности, Ринриетта.

Наверно, эта минута заслуживала какой-то особенной атмосферы, но он так и не научился достаточно разбираться в людях, чтобы понять, что от него требуется. В пиратских романах старые умирающие пираты напоследок часто изрекают что-то трогательное или важное. Но Дядюшка Крунч вдруг понял, что ему нечего больше сказать. Алая Шельма не спешила задать вопрос — она тихо всхлипывала, прижимаясь к его остывающей броне, так, словно эта броня еще могла ее от чего-то защитить. Тогда он стал говорить сам, не обращая внимания на то, что с каждым словом крошечная шестеренка в груди крутится все натужнее и медленнее. Слова уже не могли выходить равномерно, их приходилось выкручивать сквозь шипение и скрежет, как из барахлящей мясорубки:

— Он был из тех, кого Роза наделяет несчастливым беспокойным ветром. Такие не могут жить на твердой земле. Такие бултыхаются в небе просто потому, что любят вкус ветра на губах. Но это не сделало его пиратом. За его голову даже не объявляли вознаграждения — Уния вообще не подозревала о его существовании.

— Он…

— Он ни разу за всю жизнь не был в воздушном бою. Он улепетывал от сторожевых кораблей и то и дело сбивался с курса. Ему никогда не приходилось выбираться из действительно мощного шторма, а абордажную саблю он и вовсе не умел держать в руках. Твой дед был неудачником, вообразившим себя пиратом. Но ради тебя он совершил свой первый и единственный подвиг.

Он больше не видел Алой Шельмы, не видел даже ее силуэта, но вдруг почувствовал на остывающей металлической щеке ее дыхание. Беспокойная шестеренка внутри почти остановилась, он чувствовал ее затихающий ход. Ни один механизм не может работать бесконечно. Но он должен был еще многое сказать. Торопясь, боясь, что опоздает, что не сможет уместить всего в те жалкие слова, что у него остались, Дядюшка Крунч забормотал:

— Откажись от… сокровища. Брось его. Оно… ведет… к гибели. Это… не твой ветер…

— Откажусь, откажусь, откажусь, — забормотала она, прижимаясь к нему, — Я забуду про «Аргест». Дьявол с ним! Только не уходи, дядюшка! Ты обещал деду, что будешь следить за мной! Не уходи, слышишь? Это приказ! Приказ капитана!

Дядюшка Крунч мысленно улыбнулся, чувствуя затухающее дрожание в груди. Латунная шестерня, бередившая его, больше не двигалась. Он думал, это будет страшно, но ничего страшного ровным счетом не произошло. Напротив, его душа стала вдруг наполняться сладкой безмятежностью, словно он, преодолев напряженный воздушный фронт, пронизанный беспокойными и злыми ветрами, вдруг очутился на высоте, где царит полное и абсолютное спокойствие.

На короткий миг обложившее его густое облако вдруг разошлось. И хоть миг этот пролетел быстрее, чем рыба хлопает ртом, он успел все рассмотреть.

Растерянную Шму с полными слез глазами, на плечо которой оперся непривычно серьезный, с потемневшими глазами, Габерон. Плачущую Корди с тревожно вертящимся на плечах Мистером Хнумром — ее держал за руку хмурый, опустивший вниз лицо, Тренч. Ринриетту, отчаянно заглядывающую ему в лицо, словно пытающуюся найти что-то в невыразительном оскале стальной маски…

Дядюшка Крунч выдохнул, ощущая, как окружающий его мир быстро делается призрачным и невесомым, вновь стремительно окутываясь облаком. Суетливый, глупый, странно устроенный мир, в котором Роза никогда не наведет порядка. Он вдруг почувствовал, что его тело начинает опускаться, а может, напротив, окутавшее его облако стремительно возносится вверх. Он решил наблюдать за этим облаком, пока сможет.

Облако летело все быстрее и быстрее, на ходу выпуская пенные шапки и белоснежные перины, летело куда-то в непроглядную высоту, непокорное ни одному из хлещущих ветров, летело и влекло за собой Дядюшку Крунча. А потом вдруг затрепетало, готовясь исчезнуть. Это тоже не было страшно. Это было необходимо, он знал это.

Но все равно улыбался. Потому что в последнюю секунду его существования облако вдруг стало похожим на котенка.