Война

Часть первая

Сентябрь 2012

Волны накатываются на берег. На полотенце, лицом к морю, сидят Саша и Оля. Она – с дредами, в черном открытом купальнике, он – коротко стриженный, в обрезанных джинсах, без майки, с разноцветными татуировками на руках и плечах. Кроме них, на пляже почти никого, только метрах в ста лежат на покрывале две девушки. Над пляжем летают с криками чайки. Некоторые садятся на песок, на куски бетона, на ржавый металл, оставшийся от грибков и раздевалок.

– Почему ты уехал из сквота? – спрашивает Оля. – Там все было, наверно, круто. Я завидую тебе, когда думаю про это… Ты ведь мог там оставаться еще долго…

– Я однажды проснулся утром, вышел на балкон, поглядел вниз и подумал… нет, не подумал, а почувствовал: надо двигаться дальше, этот кусок жизни закончился. У тебя что, так не бывает?

– Что – не бывает?

– Ну, что вдруг ощущаешь какое-то изменение в себе, в том, что ты хочешь, что тебе нужно…

– Может, не так явно, но я понимаю, о чем ты…

Ночь. У киоска на остановке останавливается черная «девятка» с тонированными стеклами. Выходит Сергей – крепкий, высокий, с короткими волосами, лет тридцати – подходит к киоску, покупает пачку сигарет. Останавливается, оглядывает центральную площадь с памятником Ленину, прогуливающуюся молодежь. Разрывает упаковку, достает сигарету, щелкает зажигалкой. Затянувшись, идет к машине, садится. Включается музыка:

«Девятка» трогается.

На остановке стоит мужик в костюме, с портфелем, машет рукой. «Девятка» тормозит. Мужик открывает переднюю дверь.

– На Пятьдесят Лет Победы за сколько поедем? – спрашивает он слегка нетрезвым голосом.

– Две сотни, – отвечает Сергей.

Мужик садится.

«Девятка» сворачивает с проспекта на едва освещенную улицу.

– Как оно? – спрашивает мужик.

– Как оно – что?

– Ну, все вообще. Жизнь там, работа, семья, что еще?

– Да так вот. Таксую, как видишь. Это, по-твоему, как?

– Кому как.

– Точно. Кому как. Мне нормально. Сам себе хозяин. Когда хочу, тогда работаю. У меня был свой бизнес – доставка товаров, все такое. И неплохо оно все шло, пока не настал момент: или расширяться, или продавать. Мы вдвоем с напарником работали – даже не просто напарником, а корешем. С семи лет знаем друг друга, с первого класса. Короче, друг друга с полуслова понимали. А тут, прикинь, надо брать кого-то на работу, первый раз видишь человека – и хер его знает, что за он. Зарплаты платить, все такое… Подумал я, подумал, и продал, на хер, бизнес.

– А кореш твой что, не обиделся?

– А я ему его и продал. По-дружески, за символическое бабло. Так что он на меня не в обиде. Видимся с ним, по субботам в баню ходим… Все у нас с ним нормально. А ты чем занимаешься?

– Да тоже вот пытаюсь замутить один проект… Курить тут у тебя в машине можно?

Сергей кивает. Мужик достает сигареты, щелкает зажигалкой, затягивается.

– Вот скажи мне, – говорит он, – ты доволен своей жизнью?

– Хороший вопрос. Ну, в целом, она меня устраивает…

– Нет, устраивает – это слово пустое. А вот доволен или нет?

– Ну, как тут можно быть довольным? Столько всякого говна кругом…

– Вот про это я и говорю…

«Девятка» катится по пустым улицам. Мелькают редкие освещенные витрины.

Саша и Оля сидят на террасе кафе с видом на море. За темной полосой песка мелькают белые гребни волн и лунная полоска. На горизонте движется корабль.

Саша берет бутылку вина, наливает в пластиковые стаканы. Они чокаются. За соседним столиком две тетки молча курят, глядя на море.

– Странно, – говорит Оля. – Бывает же такое ощущение: мир в заднице или даже разрушается вообще, а на душе какое-то поразительное спокойствие. Или даже умиротворение…

– Ну да, мир в заднице…

– Но тебе на это не наплевать?

– Не наплевать. Люди слишком много сделали, чтобы уничтожить друг друга и уничтожить природу. Но у каждого есть выбор – делать что-нибудь, четко осознавая при этом, в каком мире мы живем, или просто плыть по течению.

– Ты говоришь о том, чтобы пропагандировать свои идеи, пытаться донести их до людей?

Саша качает головой.

– Пропаганда бессмысленна. И врубающиеся люди давно это поняли. Еще в девятнадцатом веке был такой итальянский республиканский экстремист Карло Писакане. И он писал, что пропаганда идеи – это химера, что идеи появляются из действия, а не наоборот… Конечно, я не совсем с этим согласен. Идеи все равно нужны. Но идеи нужны прежде всего для действия. И действовать гораздо важнее, чем пропагандировать любые идеи. Даже самые крутые…

Саша допивает вино, ставит стакан. Порыв ветра сбрасывает его со стола. Оля держит свой у губ, пьет медленными глотками. По пляжу, у самой воды, медленно идут парень и девушка. В темноте их лиц не видно.

Оля надевает стакан на пустую бутылку.

– Пойдем? – спрашивает Саша.

Оля кивает.

Они встают, проходят по террасе. Саша первый спускается по ступенькам, подает руку Оле. Она, схватившись за нее, спрыгивает на песок, снимает шлепанцы, идет босиком.

Саша останавливается у воды. Подкатывается волна, смочив его кроссовки. Оля утыкается ему в спину, отбрасывает шлепанцы, обнимает его за плечи.

Сквер. На лавке сидят с бутылками пива Иван, Кевин и Вика. Сбоку к скамейке прислонена гитара в чехле.

– Что слышно от Оли? – спрашивает Иван. – Когда они возвращаются?

– Пишет эсэмэски о том, что все отлично, – говорит Вика. Она в коротком джинсовом платье и кедах, темные волосы заколоты на затылке. – Про возвращение не пишет. У них же билеты были в один конец, назад они автостопом решили ехать. Когда захотят, тогда и приедут.

– Почему автостопом? Из-за денег?

– Да нет, просто решили, что так интереснее…

– Нормально. На учебу она не в первый раз забивает…

– Сделает справку, это не проблема…

– А Саша – он где-то работает? – Кевин говорит с заметным акцентом. Он – в рваных джинсах и майке A.R.E. Weapons.

Иван – в шортах, белой майке Propagandhi, с длинными волосами, собранными в хвост, – мотает головой.

– Он дизайнер-фрилансер, работает с осени по весну, а на лето на все забивает. Путешествует. В этом году больше двух месяцев жил в Барселоне, в сквоте…

– А сколько ему лет?

– Точно не скажу. Примерно двадцать пять.

– А как вы с ним встретились?

– В смысле, познакомились? На концерте. Мы играли, потом еще одна группа – «Нойзерс». Он зашел с ними в гримерку, пили пиво, общались…

– Это уже с этой твоей группой? – спрашивает Вика.

– Нет, еще с «Пристрастным солнцем». Панк-фест какой-то. А сейчас мы в панк-фесты уже не вписываемся. Пост-рок…

– Пост-рок – название, которое не имеет смысл, – говорит Кевин. – Про очень много можно говорить – пост-рок.

– Ну да. И все же, нужно как-то определить, что мы играем. Нельзя же сказать просто «музыку»…

– Хотя многие хотели бы… – Вика улыбается.

– Ну, а Оля так и говорила про стиль своей группы – пока не распались. Хотя я считаю, что это чистый такой феминистический анархо-панк.

– Почему феминистический? – спрашивает Вика.

На соседней скамейке – парень и девушка. Парень держит у уха мобильник.

Девушка говорит:

– Она крыса, я не хочу с ней общаться, отдам деньги – и все.

Парень повторяет в трубку:

– Она говорит, что ты крыса, она не хочет с тобой общаться…

Вечереет. Саша и Оля сидят на пляже, на покрывале. В нескольких шагах от них компания алкашей передает друг другу пластиковую бутылку с домашним вином.

– …я подумал про того, мужика, приятеля Жени, – говорит Саша.

– Понимаю, о ком ты. Она меня этой историей удивила вообще – это как бы не совсем в ее стиле: встречаться с мужиком в два раза старше, да еще и с темным прошлым. Она вся такая рациональная…

– Что еще она про него говорила? Где они познакомились?

– Они в соседних домах живут. Как-то случайно пересеклись, не помню уже как. Или она и не рассказывала в деталях. Видимо, чем-то он ей показался интересным, необычным… И когда она в следующий раз его увидела случайно, то сама подошла. По крайней мере, так она говорит. Ну а там уже…

– Как она узнала, что он был в криминале?

– Постепенно, по каким-то деталям вычислила – она девушка наблюдательная. Стала выспрашивать, что-то он ей сказал прямо, на что-то намекнул. Ну, и пистолеты увидела… Скорей всего, так и есть: мужик решил завязать, переехал к нам в город, купил квартиру. Деньги есть, работать не надо…

– Нам как раз такой и нужен.

– Зачем?

– Оружие. Опыт. Мои потенциальные контакты ненадежны, а он – в такой ситуации, что ему нет смысла… Ну, ты понимаешь…

– Ты предполагаешь, что понадобится оружие? Как бы возможны реальные вооруженные акции?

Саша молчит. К ним приближается алкаш из компании.

– Ребята, я вас приветствую, – говорит он. – А че это вы тут одни сидите? Не хотите присоединиться? У нас, это, винища еще полно… А то сидят как не родные…

– Нет, спасибо, нам и так хорошо, – говорит Саша.

– Ну, не хотите, как хотите… Заставлять никого не будем… У нас все добровольно…

Алкаш идет назад к своей компании, неловко садится на песок.

– Надо быть готовыми ко всему, – говорит Саша. – Не факт, что понадобится, но нужно быть к этому готовыми. Понимаешь? Надо определить, как далеко мы можем пойти. Не хочу, чтобы мы себя ограничили сразу: вот, поджигать машины мы можем или там даже напасть с битами, а вот оружие – это уже нет, ни в коем случае. Нужно быть готовыми ко всему, а там будет видно…

– Я в любом случае участвую. Можешь меня отговаривать, можешь говорить, что хочешь. Но я уже сказала: участвую.

– А я не буду тебя отговаривать.

Саша смотрит на Олю.

– Не, ты ни хуя не въехал, – громко говорит один алкаш из компании. – Это мешает развитию личности…

– Что значит – мешает развитию личности? – перебивает его другой. – Развитию моей личности ничего не может помешать…

Из окна квартиры на высоком этаже виден большой кусок города: районы многоэтажек, улицы с машинами, вдалеке – дымящие трубы комбината.

На разложенном диване лежат Стас и Женя. Стас – смуглый, мускулистый, лет сорока – курит. Женя вылезает из-под покрывала, встает, голая подходит к окну, шлепая босыми ногами по половицам. Она невысокого роста, с длинными светлыми волосами и татуировкой-бабочкой у левой лопатки.

Женя смотрит в окно, прилепившись лбом к стеклу, разворачивается, возвращается, садится на диван.

– Слушай, ты мне никогда не ответил конкретно на вопрос: зачем ты уехал? Тебя ищут, ты прячешься?

– Значит, ты хотела бы, чтобы я никогда не приехал сюда и мы никогда бы не встретились?

– Не говори только глупостей, ладно? Я просто хочу побольше узнать про тебя. Что в этом плохого?

– Ничего. Но ты знаешь – есть вещи, о которых я говорить не люблю, а ты теребишь, теребишь их…

– Нет, ты, конечно, не обижайся – но мне правда интересно… Так почему ты уехал? Это действительно было опасно, или ты просто не хотел оставаться там после того, как завязал?

– Можно сказать и так.

– Что так? Что не хотел там оставаться?

Стас кивает, дотягивается до пепельницы, давит в ней сигарету.

– А тебе не скучно сейчас? – Женя смотрит на Стаса.

– Что значит – скучно? Я всегда нахожу, чем заняться…

– Нет, я не про это. В смысле, что у тебя была такая вот неординарная, что ли, жизнь, а теперь этого нет…

– Это все стереотипы из плохих фильмов. Ничего в той жизни интересного не было. Ничего…

– А ты бы мог, например, пойти работать – если бы захотел. Или людей смутило бы, что у тебя нет трудовой книжки…

– У меня она есть. – Стас улыбается. – С документами у меня все в порядке. По трудовой книжке я работал слесарем на комбинате. Двадцать лет.

– Прикольно. Ты как «человек без прошлого». Я помню, фильм такой по телеку смотрела – там мужик приехал в другой город, его ударили по голове, ограбили. А он остался жив, но потерял память – вообще не помнил, кто он такой, что делал, чем занимался. Потом вспомнил случайно, что был вроде сварщиком…

– А при чем тут я?

– Ну, ты тоже уехал из одного города в другой, от своего прошлого…

– Зачем ты все пытаешься с чем-то сравнивать? У нас есть какая-то жизнь, мы в ней живем – и достаточно. Разве нет?

Женя пододвигается к Стасу. Они целуются.

Грузовая «газель» катится по ночному шоссе. За окнами изредка мелькают вывески придорожных кафе, автозаправки.

Спереди, рядом с водителем – Оля и Саша.

– …бизнесом заниматься у нас можно, только если нормальные связи, – говорит водитель, плотный хмурый мужик в кепке, немного за сорок. – Или в ментовке, или в администрации города. Если нет – можешь дергаться сколько угодно, но результат один и тот же: мышиная возня. Я, конечно, не знаю, как там у вас, а у нас здесь все просто: приходит одна проверка, потом другая. Сначала пожарники, потом санэпидстанция, потом налоговая… И все обязательно находят что-нибудь и выписывают штрафы. А почему, спрашивается, находят? Потому что у нас все законы написаны так, что их соблюдать в принципе невозможно. В результате можно, извиняюсь, доебаться до любого. Так все эти козлины, другого слова просто нет, и работают: наехать с проверками, снять штрафы… Если б хотя бы они все по-честному делали – ко всем приходили. А приходят ведь только к тем, на кого их натравят. Как цепные, сука, псы… Мне открытым текстом говорили: надо дать тому-то и тому-то столько-то и столько-то. Причем не бандосы никакие говорили, а менты и всякие начальники. Но если я им столько отслюнявлю, то мне ни на себя, ни на семью ни хера не останется. Какой тогда смысл заниматься бизнесом? У меня сейчас на ИП штрафов висит – немерено. Даже и не представляю, что делать… Закрываться, наверно, придется и опять работать на дядю… – Мужик некоторое время молчит, смотрит на пустое шоссе. – Я вас высажу перед Советским, ладно? А то я потом на Дьяков ухожу…

Саша кивает.

«Газель» останавливается на перекрестке. Оля и Саша, с рюкзаками, выпрыгивают из кабины. Машина уезжает. Они бросают рюкзаки на землю.

Кусок перекрестка освещен оранжевыми фонарями. Продавщица закусочной пьет чай из пластикового стакана. Несколько таксистов-«бомбил» курят у своих машин. Старухи продают варенье в банках и яблоки.

Две цыганки с малолетними детьми едят, сидя на покрывале, расстеленном прямо на обочине. Увидев Олю и Сашу, одна из цыганок говорит что-то детям. Они вскакивают, продолжая жевать, подбегают, выставляют грязные ладони. Оля, порывшись в кармане ветровки, находит несколько монеток, дает им. Дети забирают их, топчутся на месте, убегают.

Чуть дальше, в стороне, за световым пятном от фонаря, припаркованы два «мерседеса» и «БМВ» – черные, с транзитными номерами. Возле них стоят кавказцы в кожаных куртках.

Еще дальше – компания проституток в коротких платьях, туфлях на каблуках. Одна разглядывает Олю и Сашу, затягивается сигаретой, сплевывает. Другая, присев на корточки, протирает салфеткой туфли.

Вечер. «Девятка» Сергея едет по спальному району, за окном проплывают однотипные серые девятиэтажки. Рядом с Сергеем в машине сидит Иван.

– Стоял сегодня возле «Модуса» – ну, торговый центр новый, на проспекте Победы, знаешь? – говорит Сергей. – Мужик один рассказывает: ехал в пять утра по Чапаевскому, видел аварию. Два трупа. «Ауди» восьмидесятый. Прямо серединой – в столб. Три пацана, все – бухие в жопу. Ехали, наверно, за поддачей. Водила вроде еще дышал, а остальные два – трупы. Он потом уже подъехал, а ему пацан знакомый рассказал – при нем все это было. Говорит, «Аудюха» шла километров под сто пятьдесят. Результат: двигатель – в салоне, крышку багажника заклинило, прикинь? Ударился передом. Руля нет, сидений нет, все раскидано. «Аудюху» от столба «КамАЗ» оттягивал. Во, съездили догнаться, да?

Машина выезжает на путепровод над вокзалом. По обе стороны тянутся ряды рельсов, заставленные товарными вагонами. Их освещают прожекторы.

У съезда с путепровода – пробка. Выезжая на привокзальную площадь, машины «толкаются», не пропуская друг друга.

Впереди неуклюже движется, вклинившись между рядов, забрызганная грязью «шестерка». Сергей сигналит. Еще и еще раз. Водитель «шестерки» не реагирует.

Машины в пробке остановились. Сергей сигналит еще раз, выскакивает из машины, подбегает к «шестерке», стучит в стекло водителя. Стекло опускается.

– Ты что, совсем охуел? – начинает орать Сергей. – Ты, бля, не знаешь, как ездить надо? Хули ты едешь между полос?

Сергей просовывает руку в окно, хватает водителя – невысокого дядьку средних лет за воротник.

– Если бы ты не был таким, бля, чмошником, я б тебе здесь ебало разбил, ты понял?

Сергей отпускает водителя, возвращается к своей «девятке». Машины спереди уже продвинулись на несколько метров, ему сигналят. Сергей, показав средний палец, садится в машину, трогается, продвигается до ближайшей машины. «Шестерка» перестроилась в соседний ряд, она сейчас справа от «девятки».

– Прикинь – охуели, бля, пидарасы, – говорит Сергей, кивнув на «шестерку». – Ездить не умеют, а за руль садятся. Руки чесались набить ему морду – пиздец. Только такого мне жалко. Хотя, конечно, это пиздеж, что в кайф только с сильным соперником.

Пробка рассосалась. «Девятка» проезжает привокзальную площадь, сворачивает на широкий проспект.

– Нет, старика, ребенка, бабу, все такое, я не стал бы трогать. Но какой-нибудь здоровый лоб, который не умеет драться – это его проблема. Я больше всего люблю так: серия в корпус – пусть при этом я подставляю свой ебальник, и несколько раз был за это наказан, – потом в ебальник, чтоб он упал, но смог подняться, а потом добить ногой.

– А женщину ты когда-нибудь бил? – спрашивает Иван.

– Нет. Я ж сказал – баб, мелких или стариков я не трогаю. Хотя есть такие бабы, что им было бы полезно… Но все равно я считаю, что они не заслуживают того, чтобы их бить. Как и пидарасы.

– А ты что, пидарасов не любишь?

– Не говори только, что ты их любишь. А то я и тебя отмудохаю…

Сквер у университета. На лавочке сидят Женя и Оля.

– …Автостопом не страшно было? – спрашивает Женя.

– Да нет, нормально в целом. Много интересных людей подвозили нас. Пообщались…

– Нет, я ни за что не поехала бы автостопом. Даже если бы мне заплатили за это… Это как-то – ну, я не знаю…

Мимо проходит компания, кивает девушкам. Они кивают в ответ.

– А мне, ты знаешь, на Мальорке не то чтобы не понравилось, но я скучала по дому… – говорит Женя. – Нет, ты представь себе – там все классно, красиво и так далее, но такое все, что ли, чужое, и поэтому уже после первой недели стало тянуть домой. Вторую неделю уже как-то не очень… Но, опять же, представляешь, домой приехала – один день, второй – и хочу обратно на Мальорку…

– Как у вас со Стасом? – спрашивает Оля.

– Нормально. Разве что однообразно – он выходить из квартиры не любит. Так что, сходить с ним куда-то, развлечься – это нет. Но, с другой стороны, меня он не этим привлекает.

– А чем?

– Ну, как тебе сказать? Ты же знаешь, я общалась с мужчинами его возраста… Обычно ничего серьезного, но хотя бы я про них уже что-то понимаю. Они делятся на две категории. У одних дома семья, они только про это и думают. Часто он жену уже ни во что не ставит, но живет с ней ради детей, все думает про их школу или что там еще… У других – семьи нет или в разводе, и им все по херу, им важно только с какой-нибудь новой девкой потрахаться. Им это повышает самооценку – типа, ему уже сорок или пятьдесят, а он еще может затащить молодую в постель. Хотя, на самом деле, это кто еще кого затаскивает… – Женя улыбается. – А Стас – он не похож на этих мужиков… Но и на пацанов, которым двадцать – двадцать два, он тоже не похож. Когда я с ним, я понимаю, что вот – человек, который много видел, много у него было в жизни, и поэтому он на все смотрит… ну, по-другому, не так, как все… Ну, я, наверно, это не очень точно объяснила, но это все очень сложно вот так рассказать…

– А чем он занимается? Ты говорила, он не работает вообще, живет на проценты…

– Да, у него в банке лежат какие-то деньги, довольно большие, и проценты по ним хорошие – но не то чтобы шиковать. Он, представляешь, очень скромно живет… Книги читает, фильмы качает с инета – в основном всякий артхаус…

– А ты уверена, что он завязал с криминалом?

– Странный вопрос. Конечно, уверена. Человек все бросил, переехал в другой город. Зачем ему в это опять возвращаться?

Группа играет нью-метал. Несколько парней и девушек приплясывают на пятачке между сценой и столиками. Нештукатуреные кирпичные стены клуба покрыты граффити и полусодранными стикерами. Под низким потолком вдоль стен проходят трубы, раскрашенные в яркие цвета.

Вика и Кевин сидят за столиком в углу. Перед каждым – почти полный пластиковый стакан с пивом, рядом на столике – еще несколько пустых. Вика – в черной толстовке с капюшоном, короткой джинсовой юбке, красных колготках и кедах. Кевин – в черных джинсах и майке.

Вика смотрит на сцену, подперев щеку рукой.

– Это была наша последняя песня, – говорит в микрофон вокалист. – После нас встречайте группу «Суперанноун», они отожгут так, что вы все проблюетесь… Правда, это будет уже завтра…

– Ты сегодня в плохом настроении? – спрашивает Кевин.

– В обычном, – говорит Вика.

– Нет, в плохом…

– А ты что, знаешь, в каком я настроении? Ты что, знаешь, какая у меня жизнь? Что ты вообще про меня знаешь?

– Знаю то, что ты о себя расскажешь.

– Так вот, я тебе скажу, что ты вообще ничего про меня не знаешь. Это у тебя благополучная семья, ты в Америке жил… И тебе твой богатенький папочка в любой момент мог отваливать столько бабла, сколько ты попросишь…

– Он не богатенький…

– Ты еще скажи, что он бедный. Думаешь, я дура? Не могу себе представить, за какие деньги он здесь работает? Финансовым директором комбината? Причем не в Москве, не в Питере, а здесь, у нас? Я знаю, сколько ему дали бабла, чтобы он переехал из Америки в российскую провинцию. Так что не надо мне гнать…

– Он не богатый. По Америке он не богатый.

– А здесь не Америка, здесь Россия… Опять же, дело не только в деньгах. Тебя родители, наверно, воспитывали, проводили с тобой время, куда-то возили… А я практически с двенадцати лет живу сама по себе. Родители хорошо если год прожили вместе после того, как я родилась… У мамы потом постоянно новый мужчина… Нет, я не говорю, что я бедствовала, нет. Деньги какие-то она мне давала и тряпки покупала, когда было за что. У нас, в общем, была нормальная семья. Почти нормальная…

Вика делает долгий глоток пива. На сцене настраивается следующая группа. Барабанщик бьет по большому барабану.

Вика говорит:

– Пошли отсюда. Мне здесь надоело…

Она берет бокал, допивает пиво. Кевин молча смотрит на нее.

Кевин и Вика заходят в подъезд сталинского дома. Кевин нажимает кнопку лифта. Вика прислоняется к стене, закрывает глаза.

– Ты пьяная, – говорит Кевин.

– Нет, я не пьяная. Я просто устала.

Двери лифта раздвигаются. Кевин и Вика заходят.

Стены в комнате Кевина заклеены постерами фильмов – Hostel, Hills Have Eyes, Psycho, The Strangers – и групп – Rancid, NOFX, Propagandhi. На полу разбросаны шмотки, книги, тетради. На столе у окна – открытый ноутбук «Мак-Эйр».

Вика садится с ногами на диван, придвигается к стене.

– Рассказать тебе, как я потеряла девственность?

– Потеряла что?

– Ну, как у меня был секс в первый раз?

– Рассказывай. Если хочешь. Мне…

– Мне было пятнадцать лет. Мама была в Москве – она тогда встречалась с одним московским мужиком и часто ездила к нему на выходные. Я пообещала ей, что сделаю уборку в квартире к ее возвращению, а она должна была приехать утром. Ну и, в общем, я гуляла поздно и пришла домой уже в час ночи. А чтобы маму не огорчать, стала делать уборку. И вышла в два часа на улицу выбивать ковер. А там на лавочке сидел мужик – ну, это он тогда казался мужиком. Я б сейчас сказала «парень», ему, может, было лет двадцать семь или двадцать восемь. Я вообще не испугалась – ну сидишь там и сиди, мне-то что за дело. Да, оно конечно, поздно, но ведь это не глухой какой-то закоулок. Ну и я, в общем, выбиваю свой ковер, а он сидит и курит и поглядывает на меня. А потом подходит, говорит: вам помощь не нужна? А я ему: а я уже почти закончила, мол, раньше надо было подойти. А он: я, типа, стеснялся. В общем, мы потом на лавочке сидели. Он хотел пойти ко мне, но я сказала: мама дома спит. Ну и прямо на скамеечке мы это сделали. Только на другой, которая на том конце двора, далеко от нашего подъезда. Причем он меня не принуждал. Нет, конечно, он меня раскручивал на это, но не то чтобы там принуждение или насилие. Я могла бы сказать «нет», взяла ковер бы и пошла домой, но я сама осталась. Я не знаю, почему я это сделала. И я не знаю, кто он, как его зовут. А потом уже много было всего. Я даже с богатыми мужиками встречалась. За деньги. Опять же, не из-за того, что эти деньги были мне нужны. Я просто так хотела. Сама.

Кевин молча смотрит на Вику.

Вика спрашивает:

– И тебя не обламывает все это, что я тебе рассказала? Ты не стал из-за этого хуже ко мне относиться?

– Нет.

В открытую форточку доносится шум машин и трамваев, проезжающих под окнами.

Саша и Иван сидят на бетонном обломке. Позади – гаражи, покрытые граффити, впереди – железная дорога, а за ней – опять гаражи. Дальше – районы однотипных девятиэтажек и деревья c желтеющими листьями.

– …Ты уверен, что он нам нужен? – спрашивает Иван.

Саша кивает. Иван поднимает с земли пивную пробку, подбрасывает, отфутболивает.

– Он может отказаться или согласиться, это его дело, – говорит Саша. – Но инфа от него не уйдет налево.

– Ты думаешь? А если он в контакте с ментами?

– Нереально.

– Что Оля скажет Жене?

– Что просто хотим познакомиться, пообщаться. «Интересный человек».

– Женьке вообще ничего про нас не скажем?

– Нет. Она ничего знать не должна. И никто со стороны не должен. Вика, Кевин…

– Ну, Кевин же такой леворадикал, панк…

– Ну и что? Он живет в чужой стране, у него в голове каша. Во что-то он врубается, во что-то нет…

– То есть ты ему не доверяешь…

– Не то чтобы не доверяю, но для нашего дела – чем меньше людей будут знать, тем лучше. Кевин – нормальный чувак, без понтов, хоть папа и большой босс на комбинате. Но он здесь временный человек, приехал пожить, пока папа работает в России. Его наши дела не касаются…

– Вика… Тусовалась с анархистами, панками…

– Это ничего не значит. Тусовка неэффективная, на уровне болтовни в Интернете…

– Я не про тусовку, я про Вику…

– Нет. Я ее не вижу в этом. Она – человек настроения. Ей все сначала нравится, потом надоедает. Сегодня она в музыкальной левой тусовке, завтра ей все это надоело, и она идет в мажорный ресторан снимать богатых мужиков. Я не говорю, что это плохо. Это – ее дело. И я к ней офигенно отношусь, но нам не нужны те, кто потусуются, а потом отвалят. Нам вообще не нужно много людей… Чем больше народу в курсе, тем больше риск засветки. А этого мы не можем себе позволить…

– Сколько человек, ты считаешь, было бы оптимально? – спрашивает Иван.

– Оптимальной цифры быть не может. Пусть будут конкретные люди, которые нам нужны. А сколько их будет, не важно.

Комната с окном без занавесок. Женя и Стас сидят на диване с бокалами вина. Негромко играет музыка – Front Line Assembly.

– …не верю, – говорит Женя. – Чтобы за столько лет ни с кем не встречаться? Не может быть.

– Зачем мне врать? Все действительно так и было. Я не хотел никому рассказывать про себя.

– А без этого что, нельзя? Ведь есть люди, которые занимаются чем-то, бизнесом каким-то, но не афишируют это.

– Понятно, что можно… Но это – картонные, поверхностные отношения. Вы ничего друг про друга не знаете, вы не открываетесь. Нет, это нормально, если люди, например, встречаются только для секса… Я тоже так делал…

– И как ты знакомился с этими девушками – ну, с которыми только для секса?

– Сначала знакомился в барах, клубах… Но с их стороны это часто было не только для секса.

– Проститутки?

– Нет, их я старался избегать – ну, тех кто занимается этим «профессионально». Но есть же много девушек, которые тусуются в клубах, барах, знакомятся с парнями, парни покупают им коктейли… Потом девушка может пойти с парнем, а может и не пойти… А может пойти, а потом, утром, попросить денег…

– У тебя так было?

– Несколько раз.

– И ты давал деньги?

– Иногда давал, иногда нет. Если просто просила денег, то скорей давал. А если начинала рассказывать историю про то, какая она бедная студентка, как ей не на что даже колготки купить – этого я не любил…

– Почему? Вдруг это была правда? Не у всех родители хорошо зарабатывают, и не все сами работают…

– Я не говорю, что это неправда, мне просто не нравилось. Лучше честно сказать: дай денег.

Музыка закончилась. Стас встает, подходит к ноутбуку, находит папку, выбирает в ней все трэки, нажимает на «play». Звучит Мэрилин Мэнсон, альбом Mechanical Animals.

– …А в последние годы я пользовался анонимным секс-клубом.

– Да? Такое правда существует?

– Думаю, во всех крупных городах. Это не совсем бесплатно. Регистрация на сайте – три тысячи рублей. Чтобы отфутболить всяких шутников. Никаких фото, никаких имен, данные о себе – возраст с шагом три года, рост – шаг пять сантиметров, вес – шаг пять килограммов. Улица проживания и улица работы.

– А это зачем? Ведь все же должно быть анонимно?

– Ну да. Но это не нарушает анонимности. На одной улице могут жить или работать тысячи людей. С другой стороны, это помогает избежать «неожиданных встреч» – с кем-нибудь, например, из твоего подъезда или вообще с твоей же работы.

– А если люди соврут насчет этого?

– Их дело. Сами себе создадут проблемы. У меня подобных проблем быть не могло – я часто менял жилье, всегда жил на съемных… Еще было правило: первая встреча – строго в общественном месте, если люди друг другу не понравятся и из каких-то соображений отказываются иметь секс, это совершенно нормально, и они при случайной встрече в будущем не должны друг друга узнавать.

– А тебе нравились эти девушки? Ну, хоть одна понравилась по-настоящему? Может, ты был влюблен в какую-нибудь из них? Немножко…

– Нет. Они не раскрывались, и я не раскрывался. Все было на чисто физиологическом уровне.

– Но ведь это как-то… Ну, я не знаю, но… Я так понимаю, что, если проводишь с кем-то время, хочется, чтобы это не был просто тупо секс. Хочется, чтобы было какое-то общение, чтобы как-то было интересно…

– Здесь, этого, думаю, никому не хотелось. Все оставались максимально закрытыми.

– Тогда в чем отличие от того, когда с проституткой? Вы видите друг друга один раз, не задаете никаких вопросов друг другу…

– Проституция – это услуга за деньги, а здесь все основано на желании. Людям свойственно иметь сексуальное желание, и они его таким вот образом удовлетворяют. Все честно.

– Получается, что такие клубы могут, ну, я не знаю, вытеснить проституцию?

– Вряд ли. Для многих это слишком сложно. Проще заплатить – и все. Ну и желающих зарабатывать таким образом тоже немало. Спрос на услуги проституток будет всегда, такова природа человека, хотим мы это признавать или нет. Проституцию надо легализовать, бороться не с проститутками, а с криминалом, который их контролирует. Это все равно что бороться с наркоманами, а не с наркоторговцами. Возможно, идеал – это те страны Европы, где проституция легализирована.

Женя допивает вино, ставит бокал рядом с диваном. Он звякает о бутылку.

– Я бы так не смогла, – говорит Женя.

– Как так?

– Ну, анонимно.

Женя придвигается к Стасу, целует его в губы.

«Девятка» останавливается у кинотеатра – старого, пятидесятых годов постройки, с колоннами. Из машины выходят Сергей и Маша – в драных дизайнерских джинсах, кожаной куртке, с короткой стрижкой. Они поднимаются по ступенькам крыльца.

– Я не особо часто хожу в кино, – говорит Сергей. – Фильмов туча, каждую неделю по нескольку новых, не знаешь, что выбрать. Иногда выберу какой-нибудь, схожу, а окажется полный шлак. Пробовал читать рецензии, все такое – ни фига не разберешь…

– Ну, рецензии – это вообще уже не актуально, это вчерашний день. Блоги – да, но если ты точно знаешь, что у вас с кем-то похожие вкусы, тогда оно имеет смысл. Я вообще спокойно к этому отношусь – понравилось, не понравилось. Ну, не понравился мне фильм, зато посмотрела какой-то такой, о котором все говорят, громкий. Жизнь – она одна, если там еще заморачиваться на все это. Надо, как говорится, брать от жизни максимум. Сходил в кино, вместо того чтобы сидеть дома, – это уже что-то. А понравилось, не понравилось – это же что-то такое, нематериальное. Вот одежда там – это да, это надо, чтобы нравилось, потому что одеваешь не один раз. А кино – так, посмотрел и забыл…

Сергей и Маша заходят в фойе. Сергей идет к очереди в кассу. Маша останавливается, мельком оглядывает афиши, достает смартфон, смотрит на экран.

Кинозал почти заполнен, большинство зрителей хрустят попкорном. Сергей и Маша сидят на предпоследнем ряду, рядом с проходом, между ними – ведро попкорна, у каждого – по стакану колы. На экране – фильм «Особо опасны».

Позади – компания тинейджеров.

– …я сразу, когда трейлер посмотрел, понял, что «Мстители» лучше…

– А мне и «Мстители», ты знаешь, не особо…

Маша поворачивается к ним.

– Ребята, а нельзя ли потише? Вы в кино все-таки…

Подростки хмыкают, зачерпывают из ведра попкорн. Маша отворачивается.

– Не надо пиздеть, «Мстители» – это круто, – громко говорит тинейджер.

Сергей поворачивается. Тинейджер смотрит на него, нагло улыбаясь, зачерпывает пригоршню попкорна. Сергей вскакивает, хватает тинейджера за руку, резко дергает на себя. Заламывает руку, тащит в проход. Бросает на пол, начинает молотить кулаками, ногами.

– Что ты делаешь?! – кричит Маша.

Другие зрители поворачиваются, глазеют. Маша встает, бежит к выходу. Сергей, в последний раз ткнув тинейджера в ребра ногой, идет за ней. Под их креслами валяется рассыпанный попкорн.

Сергей догоняет Машу в фойе.

– Подожди, ты куда?

– Ты что, совсем одурел? Устроить драку в кино… Ты – ненормальный, ты – псих…

– Успокойся. Он сам виноват… Ты сама ему делала замечание…

– Ну, сделала и сделала, что с того? Одно дело – замечание, а другое – бросаться на человека…

Сергей и Маша выходят на улицу. Хлопает массивная деревянная дверь.

– Успокойся ты… Пацан получил по заслугам.

Маша останавливается.

– А если бы тебя охрана повязала?

– В этом кино нет охранников.

– Откуда ты знаешь? Что, ты уже не первый раз здесь такое устраиваешь?

– Ладно, забудем. Поехали лучше куда-нибудь поужинаем…

– Ты это серьезно? После такого – поужинаем? Спасибо тебе за прекрасный вечер!

Маша быстрым шагом идет прочь. Сергей останавливается, вынимает сигареты, идет к машине.

«Hyundai i30» едет по городу. Женя – за рулем, Оля – рядом.

– …ну, я не знаю, – говорит Женя. – А если он не захочет знакомиться? Я же говорю тебе: он живет затворником. Почти никуда не выходит. Целыми днями смотрит кино, книги читает. Ему люди вообще не слишком нужны.

– А ты спроси у него. Просто спроси. Если да, то да, если нет, то нет…

– Ну, я не знаю… Мне все это как-то странно. Хотя ладно…

Машина останавливается у светофора напротив церкви. Женя крестится. К ней подбегает десяток чумазых детей, одетых в лохмотья. Они стучат по стеклам. Женя блокирует двери, берет кошелек, начинает рыться в нем. Загорается зеленый. Сзади сигналят. Женя трогается, останавливается за светофором, опускает стекло, бросает беспризорникам несколько монеток. Они бросаются за ними, отталкивая друг друга, дерутся, выскакивают на проезжую часть. Машины сигналят.

– Значит, поговоришь с ним? – спрашивает Оля.

– Поговорю. Но я тебе еще раз говорю: ничего не обещаю.

– Как у тебя с той подругой – ну, про которую ты говорил? – спрашивает Иван. Он и Сергей сидят на кухне. На столе – наполовину пустая бутылка водки, нарезанные огурцы, хлеб, колбаса.

– Ну ее на хер, мандавошку. Пиарщица сраная, а понтов – на полкилометра.

– Мать еще не вернулась с дачи?

– Да нет, слава богу. Пусть хоть до декабря там сидит – меньше мне мозг выносить будет.

– Зачем ты тогда вообще с ней живешь? Снял бы квартиру – ты ж зарабатываешь на это…

– Геморроя слишком много – искать, смотреть варианты, все такое… И с агентствами связываться не хочу.

– Можно ведь и через знакомых найти…

– Можно-то можно, но неохота этим заниматься. Пока. Если бы была подруга, то снял бы, чтобы вместе жить… А с другой стороны, бля, если бы была отдельная хата, то и баб легче снимать… Вернется мамаша – и бабу уже не особо приведешь. Она, ты ж знаешь, будешь во все нос совать…

Сергей берет бутылку, разливает остаток водки по стаканам.

– Ну что, за баб? – спрашивает он. – Как раз, третий…

Иван кивает. Парни выпивают, закусывают.

– Вот как ты считаешь, – говорит Сергей. – Почему Россия проиграла войну?

– Которую?

– Третью мировую. Вторую мы выиграли, а третью проиграли.

– Что ты имеешь в виду, что за третья война?

– Холодная война. Ты еще маленький был. Я сам был не особо большой, но я про это много читал. И у меня есть что сказать про это. Война ведется за деньги, за территорию или за идею. Современная война, холодная война – там все по-другому. Деньги – это то, что ты зарабатываешь, продавая свой товар. Расширяя рынки сбыта, все такое. Территория – это тоже не в прямом смысле твоя территория. Это – сфера влияния. Идея… Ну, Вторую мировую мы условно выиграли. Потому что расширили территорию. А все, что потом, – это поражение. И то, что сейчас, – тоже поражение. Про то, что Россия встала с колен, – все это пиздеж. Где наша сфера влияния? Кому, на хер, нужна наша идея?

– А она у нас есть вообще?

– Хороший вопрос. Очень хороший вопрос. И чтобы на него ответить, надо достать вторую.

– Ты уверен? Может, одной хватит? – спрашивает Иван.

– Уверен. На сто пятьдесят процентов.

Сергей дотягивается до холодильника, достает еще бутылку водки, откручивает пробку, наливает в стаканы.

– Ну, за то, чего нет, – говорит Сергей. – Пока, к сожалению. За национальную идею.

Иван и Сергей чокаются.

Сергей выпивает все, Иван – половину, ставит стакан на стол.

– Э-э-э. – Сергей смотрит на Ивана, кивает на стакан. – Так дело не пойдет. В этой кухне пьют до дна.

Иван берет стакан, допивает, берет кусок хлеба, подбирает вилкой с тарелки огрызок колбасы.

– Ну так вот – мы говорили про национальную идею, правильно? – говорит Сергей. – Вернее, про то, что ее нет. Это, я считаю, очень хуево. Это пиздец как хуево. И пока у России не будет идеи, ничего здесь хорошего не будет. Но, если честно, я не понимаю, откуда она у нас в обозримой перспективе возьмется. Чиновники, бля, на всех уровнях, занимаются одним и тем же: напиздить как можно больше и уебать за границу. Это, бля, наверно, и есть их национальная идея. Менты… Ну, про ментов я и говорить не буду. Это, падла, бля, такие мрази, это самые последние… Я, ты знаешь, пидарасов ненавижу, но ментов я ненавижу еще больше. Менты – они хуже пидарасов… Они – ссули. Прикинь, я видел раз: стопанули менты черный «мерс», с транзитными номерами. Выходит оттуда хер черножопый – и погнал на мента: а ты знаешь, кто я такой, а ты знаешь, что с тобой будет? Явно, на пушку брал. А мент ссыканул и пошел к своей тачке, даже еще извинился перед этой гнидой…

– Ну, это редко бывает… В основном менты свирепствуют. И никто их почему-то не мочит…

– Э, подожди, что ты хочешь сказать? Что надо ментов мочить?

– Возможно, и надо… А возможно, некоторые это делают…

– Стоп, про что это ты говоришь?

– Ни про что, так просто…

– Что значит – так просто?

Квартира Стаса. За окном – серое однообразное небо. Идет дождь.

На диване сидят Саша и Оля. Стас – напротив них, в кресле.

– Надеюсь, вы адекватно воспринимаете мои вопросы, – говорит Стас. – Сам знаешь, что мы здесь не игрушки обсуждаем… Поэтому спрошу конкретно: какая у вас цель? Чего вы хотите этим всем добиться? Только не надо абстрактных размышлений про идеологию и тэ дэ…

– Нас не устраивает ситуация в стране, – говорит Саша. – Политическая, экономическая, криминальная – я имею в виду прежде всего коррупцию. Но мы реально смотрим на вещи и понимаем, что глобально ничего изменить нельзя. Выступления оппозиции за последний год, несмотря на всю массовость, ни к чему не привели. Может, лет семь или десять назад еще можно было бы что-то сделать. Но не сейчас. Поэтому мы хотим действовать на локальном уровне – атаковать ментов в нашем городе, показывать им, что они не такие уж неуязвимые. И мы реально верим, что можем своими действиями повлиять хотя бы на некоторую их часть… И они задумаются, прежде чем прессовать людей, издеваться над ними… В истории было немало примеров того, как насильственные действия приводили к ожидаемым результатам. Взять хотя бы Организацию освобождения Палестины… У нас нет глобальной программы, она нам не нужна. Но у нас есть частная программа, если так можно выразиться – то, что можно сделать прямо сейчас, на нашем уровне…

– Менты – не единственное зло, но оно самое конкретное, понятное, – говорит Оля. – Все ненавидят ментов. Даже соцопросы показывают, что меньше всего люди доверяют ментам. Там цифра доверия ниже даже общего количества ментов – получается, даже они сами не доверяют друг другу. Это – одна из самых гнилых институций, сохранившихся еще с советских времен. Но, начиная с девяностых, она еще больше деградировала…

Стас поднимает руку. Оля останавливается.

– Вопрос. Вот вы говорите – «атаковать». Вы понимаете, о чем вы говорите? Или это – пустые слова? Одно дело – поджечь ментовскую машину, но если вы говорите про оружие, значит, вы не хотите останавливаться на этом…

– Не хотим, – говорит Саша. – Мы допускаем любые методы. Мы живем не в том обществе, где правит закон. Конечно, было бы смешно говорить об открытой вооруженной войне с ментами. Силы слишком не равны. Точно так же, убирать какого-то рядового мента, пусть даже и урода, было бы смешно. Но расправиться с ментовским боссом, который обосрал себя многими преступлениями, включая, возможно, убийства – я не вижу в этом ничего плохого.

– Значит, вы готовы идти до конца?

– Это дурацкая фраза, мы так это не формулируем, – говорит Оля.

– Но смысл правильный?

– В целом.

– Еще вопрос. Вы понимаете, что с точки зрения государства любая атака на ментов – это терроризм? А за такие дела светит двадцать пять лет или пожизненное?

– Понимаем, – отвечает Саша. – Но система слишком тупая. Если действовать разумно, они нас никогда не найдут.

– Возможно, – говорит Стас.

Гаражи у железной дороги. Иван и Саша сидят на бетонном обломке, пьют из бутылок пиво.

– …не нравится мне это, – говорит Саша.

– А что конкретно тебе не нравится? Что будет еще один верный человек?

– Верный – насколько?

– Верный – значит верный. Я тебе говорю… Я его знаю с детства. И он ни разу ни в чем меня не прокинул.

– Расскажи мне про этого своего брата.

– Тридцать два года. Отслужил в армии – предполагаю, что в Чечне или Ингушетии, по некоторым намекам. Но сам про это распространяться не любит. Занимается рукопашным боем, тренируется постоянно. Был свой бизнес по доставке товаров, но он его продал, сейчас «бомбит» и думает, чем бы заняться. Живет со своей матерью – моей тетей.

За железной дорогой, над желтеющими деревьями, торчат серые коробки девятиэтажек. По тропинке идет мужик с пуделем на поводке.

– Ладно, попробуем. Но давай сразу договоримся: если с его стороны происходит какой-нибудь косяк, пусть самый мелкий, – он должен уйти.

– Хорошо, конечно, договорились. Я у тебя хотел про другое спросить. То, что мы будем делать, можно назвать политическим терроризмом?

– В какой-то степени. Если наши требования – чтобы менты перестали свирепствовать – можно назвать политическими, то можно, наверно…

Приближается электричка. Иван поднимает голову, смотрит на пасмурное небо.

– А вообще, где проходит граница между политическим терроризмом и преступлением?

– Такой границы нет. Любому режиму всегда выгодно выставить людей, которые борются за свои идеи, обычными преступниками. Но было уже много случаев, когда с помощью терроризма люди добивались конкретных политических целей, и их потом перестали считать террористами. Возьми того же Ясира Арафата. В любом случае, то, что делаем мы, несколько другое…

Электричка поравнялась. Мелькают зеленые вагоны.

– …да, я согласен, никакой «революционной ситуации» сегодня нет, – говорит Стас. Он сидит в кресле, на диване – Иван, Сергей, Саша и Оля. – Я неплохо помню конец восьмидесятых, перестройку. Ситуация была совершенно другая. Совковую систему ненавидели все, она не устраивала абсолютно всех. Она не устраивала Горбачева и его тусовку, но они хотели слегка подправить ее, кардинально ничего не меняя. И в результате получили далеко не то, чего хотели сами. Система не нравилась партийной номенклатуре, потому что не давала им зарабатывать много денег, вынуждала ездить на «Волгах» вместо «Мерседесов» и отдыхать в Крыму, а не на Канарах. А про обычных людей и говорить не стоит – их «совок» просто задрал. Поэтому все были, можно сказать, сплочены своей ненавистью к «совку»… А нынешняя система прекрасно устраивает власть и «госов», они ее создали «под себя». И многих обычных людей она тоже устраивает, потому что позволяет им зарабатывать деньги… Обыватель, который зарабатывает достаточно денег, покупает в ипотеку квартиру, в кредит – новую иномарку, ездит в Испанию отдыхать – ему что, нужны какие-то перемены?

– Все это правильно, – говорит Саша. – Поэтому мы и не ставим политических задач. Мы выбрали конкретную цель – ментов. Их ненавидят абсолютно все – от алкашей до тех самых обывателей, о которых ты говоришь. Это – конкретное, осязаемое зло, и его признает даже сама система…

– Мы живем в состоянии оккупации, – говорит Сергей. – Власть в стране захватили садисты, жулики и черножопые. С ними надо бороться любым…

– Все это само собой разумеется, – перебивает Саша. – Но у нас конкретная цель: менты. Если ты с нами, то с нами, если нет…

– Ну, с вами, конечно, с вами… Что бы я тогда здесь делал?

– Вопрос, – говорит Стас. – Рассматриваете ли вы контакты с другими организациями с подобной идеологией?

– Нет, – отвечает Саша. – Принцип – автономное действие. Все, что мы будем делать, это отправлять информацию об акциях на «Черный блог».

– У нас в городе вообще есть подобные организации? – спрашивает Стас. – Хотя бы на уровне идеологии. Левые, анархисты и тэ дэ?

Саша качает головой.

– Есть какое-то минимальное количество политических панков – они антифа, левые и анархисты по идеологии, но серьезной деятельностью не занимаются. Все сводится к постам в Интернете и граффити. Контакт с ними нам не нужен. Это лишь повысило бы вероятность утечки.

– Понятно. – Стас окидывает ребят взглядом. – Ну, можно попробовать. Только давайте сразу договоримся: надо минимизировать вероятность «палева». Или, говоря казенным языком, ввести глубочайшую конспирацию. Никто не должен быть друг у друга в друзьях в социальных сетях, в адресных книгах мобильников…

– Но если мы уже есть, – говорит Оля. – Это, наоборот, будет как-то странно…

– Или, допустим, он – мой двоюродный брат. – Сергей кивает на Ивана. – С какой стати мы не будем друг у друга в друзьях?

– Да, правильно. – Стас хмурится. – Но ваш контакт со мной выглядел бы непонятно. Дальше. Каждый заводит отдельный мобильник с незапаленной симкой, меняем ее регулярно. Номера в адресную книгу не заносим, запоминаем. Сразу же убираем из памяти вызовов. Пользуемся ими только в крайнем случае. Здесь, в квартире, не называем друг друга по именам.

– Что, есть вероятность прослушки? – спрашивает Сергей.

– Нет, есть вероятность, что случайно услышат соседи, стены тонкие.

– Ну, это уже как-то чересчур… – говорит Оля.

– Не чересчур. Это нормальная минимальная осторожность. Вообще, телефонные разговоры во всем, что касается наших дел, исключаем. В конце каждой встречи договариваемся о следующей. Встречаемся всегда здесь. Как минимум за час до встречи отключаем мобильники – и основные, и те, которые для дела. Кто-то опаздывает – никаких предупреждений. Все ждут. Если кто-то опаздывает на пятнадцать минут и больше, смысла приходить на встречу нет, она автоматически отменяется и переносится ровно на сутки на то же время…

Стас отворачивается, глядит в окно, потом снова на ребят.

– И вы правда считаете, что им это нужно?

– Кому – им? – спрашивает Саша.

– Людям. Обывателям. Чтобы кто-то вот так вот за них воевал, защищал их права?

– Мы хотим это делать не для обывателя, – говорит Оля. – А в первую очередь для себя.

Ночь. Беззвездное черное небо. Отделение полиции на окраине города освещают несколько фонарей на столбах. Оно огорожено забором из бетонных плит. Плиты установлены на бетонных опорах, между ними и землей – широкие дыры. Забор заканчивается у лесополосы. В дырах под забором видны колеса легковых машин и «уазиков». Из лесополосы выскакивают три фигуры в темных кофтах с капюшонами, вязаных шапках с прорезями для глаз, бегут к забору.

У каждого в руке – по бутылке с тряпичным «фитилем». Остановившись в нескольких метрах от забора, они одновременно поджигают фитили, бросают «коктейли Молотова» через забор и бегут обратно к лесополосе. Бутылки взрываются. Над забором вспыхивает пламя. Слышится лай собак. Несколько дворняг пролезают в дыры под забором, останавливаются, лают.