Война кланов. «Черный фронт» против НСДАП

Глава 1 Политическое становление Отто Штрассера

Отто Штрассер родился 10 сентября 1897 года в баварском городе Винденхайме. В семье Штрассеров было пятеро детей: Грегор, старше Отто на пять лет, Пауль, Ольга и рожденный много позже Антон. Родители Отто происходили из чиновничьих семей, никогда не отличавшихся особым достатком. Глава семейства Петер Штрассер работал в канцелярии местного суда. Как и во всех семьях немецких чиновников, он уделял большое внимание культурному и духовному самообразованию детей. В своей биографии один из братьев, Пауль, описывает, с какой тщательностью отец занимался их воспитанием: «Каждый вечер после многотрудного рабочего дня начинались общие семейные уроки, которые для нас, детей, заканчивались в 9 часов вечера, а для родителей в 11 часов. Это было время строжайшего запрета на разговоры.

Но всегда существовало искушение рассказать, что ты прочитал в интересной книге». К любимым авторам Штрассера-старшего относились именитые экономисты: Адам Смит, Адольф Вагнер. Однако больше всего он ценил Фридриха Листа.

«Наша мама, — писал Пауль Штрассер, — всю жизнь была не просто очень набожной, но интересовалась всеми духовными и политическими событиями. Еще было важно, что наш отец не только по своей профессии, но и по своей сути являлся политическим человеком». Ему доставляло удовольствие в свободное время заниматься изучением экономики и истории, что нашло отражение в многочисленных книгах, которые в конце XIX века он публиковал под псевдонимом Пауль Ветер. Большинство его работ вышли в книжной серии «Новая суть». Именно в этих книжицах можно найти корни политических и идеологических убеждений братьев Штрассер. Их отец проповедовал национальный, христианский социализм, который тогда многим казался панацеей от всех болезней капиталистического общества.

Штрассер-старший видел «новый путь» в стремлении к социальной справедливости и улучшении условий жизни всех слоев. Отто и Грегор впитали эти взгляды, что называется, с молоком матери.

Закончив гимназию в Бургхаузе, Грегор решил изучать фармацию в Мюнхенском университете. Это решение он, кажется, принял по финансовым соображениям. Учеба на фармацевта была не столь долгой и разорительной, чтобы стать непосильным бременем для семьи. Профессии же аптекаря или фармацевта могли очень быстро принести прибыль и окупить финансовые затраты на учебу. Отто предпочел избрать другую стезю. После окончания реальной школы в Меггендорфе и старшей реальной школы в Мюнхене он стал изучать правоведение и экономику.

Когда началась Первая мировая война, Отто бросил учебу, вслед за Грегором ушел добровольцем на фронт и был зачислен в 4-й Баварский полк легкой артиллерии, став самым молодым добровольцем из Баварии. Он прошел всю войну. В армии оказался 2 августа 1914 года, а демобилизовался 30 июня 1919 года. Первые три года службы был простым солдатом. Затем получил чин унтер-офицера, закончил войну в погонах обер-лейтенанта. За храбрость в боях получил Железные кресты первого и второго класса, а за исключительную доблесть был представлен к ордену Макса-Йозефа. Этот орден был не просто высшей баварской наградой, его обладателя сразу зачисляли в дворянское сословие. Поражение Германии в Первой мировой войне помешало Отто получить эту награду. Как и миллионы фронтовиков, молодой баварец противопоставлял свои военные переживания бессмысленному существованию в условиях мирной жизни. Он был растерян и не мог должным образом сориентироваться.

Накануне мобилизации Отто вместе с братом Грегором участвовали в ликвидации Баварской Советской республики. Находясь в рядах созданного Риттером фон Эппом добровольческого корпуса, весной 1919 года они вели ожесточенные бои против «красной армии». В июле 1919 года Грегор и Отто вернулись к мирной жизни. С этого момента их пути разошлись.

Грегор, ставший аптекарем, осел в Ландсхуте, где тотчас начал активно участвовать в деятельности националистических кружков. Еще до расправы с Советской республикой в Баварии он был назначен председателем «Союза национально ориентированных солдат». Вместе с соратниками в мае 1919 года проводил многочисленные пропагандистские мероприятия. Их цель сводилась к созданию военизированных формирований — шутцбундов, которые были призваны спасти страну от коммунистической заразы. Предполагалось, что возрождение Германии начнется с этих нелегальных организаций. Грегору Штрассеру достаточно быстро удалось собрать хорошо вооруженную группу, которая в основном состояла из бывших офицеров. Примечательно, что в этой организации, носившей название «Штурмовой батальон Нижняя Бавария», числился некий Генрих Гиммлер, который позже стал рейхсфюрером СС. Именно тогда Грегор, имевший многочисленные связи с националистическими и милитаристскими организациями, впервые встретился с Адольфом Гитлером. Грегор Штрассер, преклонявшийся перед фельдмаршалом Людендорфом, был просто околдован Гитлером. Штрассер, не стесняясь, восхищался его качествами будущего фюрера. Именно Грегор Штрассер со своими людьми создал первое гау нацистской партии, став организационным руководителем НСДАП в Нижней Баварии.

В отличие от брата Отто не сразу нашел свое политическое призвание. В ранней юности он склонялся к христианскому социализму. Но боевой опыт высветлял несколько иные контуры будущего общества. Он не признавал ни большевизм, ни реваншистский национализм. Оголтелых антисемитов откровенно презирал. В начале 20-х годов окончательно определился с отношением к королевской династии, считал фатальной ошибкой ее руководство страной во время войны.

Решив продолжить в 1919 году учебу, Отто стал зарабатывать на жизнь, устроившись стенографистом в берлинский рейхстаг. В университете он отличался бурным нравом, устраивал беспорядки, а в 1920 году даже создал «Академический союз ветеранов войны», который существовал как дочерняя организация Социал-демократической партии Германии. Это объединение ставило основной целью поддержку солидарности «окопного братства» и постоянное напоминание о страданиях фронтовиков в годы войны. Именно в этом студент берлинского университета видел предпосылку предстоящего духовного и экономического обновления страны. В «Академическом союзе» Отто Штрассер руководил хозяйственным отделом. Политическая известность пришла к нему как к социалисту, который был даже избран в так называемый студенческий парламент. Там его заметил один из лидеров берлинских социал-демократов доктор Зонненштайн. Молодого человека пригласили в состав «социалистического бюро». В этой организации уже числился молодой Генрих Брюнинг, будущий канцлер Германии, который тогда занимался размещением студентов. Сам же Штрассер ведал вопросами социальной помощи бывшим фронтовикам. Именно тогда он пришел к выводу, что для осуществления реформ нужна ясная и четкая антикапиталистическая программа. Об этом он написал в социалистическую газету «Форвартс!» («Вперед!»). Вскоре из редакции пришел ответ, в котором сообщалось, что издание весьма заинтересовано в статьях об условиях жизни и быта студентов.

Вступление Отто Штрассера в Социал-демократическую партию Германии было продиктовано исключительно идеологическими, а отнюдь не карьерными соображениями. Это подтвердило его поведение во время капповского путча. Хотя Отто Штрассер и разделял отдельные националистические лозунги, присущие многим фронтовикам, но к мятежникам не примкнул. Его смутило требование восстановления монархии. Именно это обстоятельство предопределило данную им оценку путча как контрреволюционного мятежа. Почти сразу же после назначения вице-президентом «Республиканского союза руководителей» Штрассеру пришлось вести борьбу против «белого», монархического фрайкора. Он, как демобилизованный обер-лейтенант, руководил действиями трех «пролетарских сотен», которые вели бои против мятежников в центре Берлина. По иронии судьбы в те дни ему пришлось сражаться против морской бригады капитана Эрхардта, той организации, с которой он позже поддерживал тесные политические связи.

По всей видимости, его сотни не очень усердно подавляли мятеж, так как вскоре Эрхардт передал власть в стране Каппу и генералу Лютвицу. Но вскоре победившие мятежники потеряли контроль над столицей Германии. На многих предприятиях Берлина социал-демократам удалось поднять рабочих на политическую забастовку. Капп и «белые» не смогли удержаться у власти.

Радость от этой победы была омрачена борьбой за Рур, происходившей в марте — апреле 1920 года. Когда 14 марта стало известно о поражении мятежников, рабочие группы овладели Эссеном, Дортмундом и Дуйсбургом. Им удалось выбить оттуда части рейхсвера и фрайкоровцев. Переговоры с восставшими рабочими должен был вести Зеверинг[1], который был возведен правительством в ранг имперского комиссара. 25 марта он подписал в городке Билефельде соглашение с восставшими, которое предусматривало в обмен на разоружение народной милиции наказание мятежных контрреволюционеров и предоставление рабочим контроля над Рурской областью. Более того, предполагалась чистка государственного аппарата и частичная национализация промышленных предприятий.

Многих рабочих эти обещания ввели в заблуждение, и они сложили оружие. Рейхсвер же использовал полученную передышку, чтобы собрать воедино все воинские части под командование генерала Ватера.

2 апреля 180 тысяч человек во главе с Ватером вторглись в Рур. Первым делом он начал «наказывать» коммунистов. Акции возмездия вылились в кровавую бойню. За несколько дней рурское восстание было подавлено.

Под давлением фрайкоров и рейхсвера социал-демократическое правительство решило отменить Билефельдское соглашение. В качестве формального предлога использовались обвинения в адрес Зеверинга в том, что он не имел полномочий для заключения подобных пактов.

Все это произвело удручающее впечатление на Отто Штрассера, который был последовательным сторонником массовой национализации. Пораженный подобным предательством, он заявил о своем выходе из Социал-демократической партии. За подобное поведение Штрассер позже не раз назывался социал-демократами «неистовым». «Очевидно, что присущие ему методы, подражание коммунистической фразеологии могли составить заметную конкуренцию крайне левым. Ведь он был не только социал-демократом и сотрудником газеты „Форвартс!“, но и членом правления „Республиканского союза руководителей“», — писалось в одной из газет тех дней. Отто Штрассер вызвал немалое удивление, когда в качестве члена правления союза призывал к любым вооруженным акциям. Высказывалось мнение, что он либо сумасшедший, либо провокатор. Но оба обвинения вряд ли можно было отнести к его политической фигуре. «Отто Штрассер был той натурой, которая не могла получить полное удовлетворение от политики, если таковая не была связана с кровожадностью и кровавыми призывами», — писалось в одной из газет СДПГ.

Отто Штрассер, окончательно запутавшийся в политических играх, решил покинуть Берлин. Теперь он испытывал к ним отвращение. «Я был разочарован происходящим в Германии и чувствовал себя как корабль без рулевого», — писал он в своих мемуарах.

Полностью деморализованный, Отто вернулся в Баварию. В это время он переживал чувство политической опустошенности, не зная, что делать. Он не верил больше отцу. «У родителей жизнь текла так, как и во времена моего детства. Отец все так же служил в городском суде, каждое воскресенье он ходил в церковь на мессу, а на обратном пути дискутировал о политике. Мать старела. Пауль стал монахом-бенедиктинцем, а младший брат Антон еще учился в школе. Грегор, который был старше меня на пять лет, женился. Семьей обзавелась и моя сестра».

Единственным человеком, который пытался понять Отто, был Грегор. Он пригласил младшего брата на встречу с Гитлером и Людендорфом. Естественно, Грегор надеялся, что Отто примкнет к национал-социалистам. Отто, тронутый заботой брата, решил сходить на встречу только для того, чтобы не обижать его.

Судьбоносная встреча состоялась в октябре 1920 года в аптеке г. Ландсхута, которая принадлежала Грегору. Как следовало из заметок Отто, встреча чуть было не закончилась скандалом из-за значительных разногласий между ним и Гитлером. На Отто Штрассера куда большее влияние оказал генерал Людендорф. «Людендорф тут же произвел на меня впечатление; его массивное лицо дополнял волевой подбородок с ямочкой. Тяжелый взгляд из-под мохнатых бровей подействовал так, что я снял шляпу. Он был в штатском, но до кончиков ногтей оставался генералом. Чувствовалось, что от него исходила исполинская воля».

Гитлера Штрассер описал совершенно по-другому. В голубом костюме он показался ему весьма сомнительным типом, который «словно терялся в тени величественного героя нашей армии». В Гитлере Отто Штрассер увидел 31-летнего человечка, который часто дышал, он был бы таким же, как и многие другие, если бы не искаженное гримасой ненависти лицо. «Бледный цвет лица говорил о недостатке физических упражнений и малом пребывании на свежем воздухе». В Гитлере Штрассер не нашел ничего привлекательного, напротив, его внешность отталкивала Отто.

Застольный разговор в основном шел об итогах войны и военных подвигах Отто. Конфликт с Гитлером произошел после обеда, когда началось обсуждение капповского путча. Гитлер заявил: «Я не понимаю, герр Штрассер, как бывший офицер с такими заслугами и с таким понятием о чести мог во время мятежа Каппа командовать красными сотнями». Штрассер вспоминал, что обстановка стала накаляться на глазах. «Если бы я оказался с Гитлером один на один, то мог бы отвечать без какой-либо сдержанности. Но здесь находился генерал Людендорф, чья роль в провалившемся путче мне была не ясна. В тот час, когда бригада Эрхардта победоносно вступила в Берлин, генерал находился на Унтер-ден-Линден[2]. Был ли он там как невольный наблюдатель? Или как тайный пособник? Я этого никогда не узнал». Отто не решился открыто высказать собственное мнение, так как не хотел настроить против себя бывшего генерала кайзеровского Генерального штаба, которого очень уважал.

В то время как Гитлер яростно защищал мятежников, которые выступили против версальского правительства, Штрассер осуждал их как реакционеров, «связанных с Тирпицем, прусской реакцией, с юнкерами, с тяжелой промышленностью, с Тиссеном и Круппом». К великому неудовольствию Гитлера, Людендорф тоже оказался недоволен путчем, ибо путч не получил поддержки со стороны населения. «Надо поначалу было склонить на свою сторону народ, а лишь затем применять силу», — заявил генерал.

Слегка смутившись, Гитлер тут же сменил тему разговора и стал рассуждать о своей партии, используя хорошо знакомые тезисы. Он провозглашал, что «жаждет воспламенить народ идеей реванша», что это необходимо для победы в грядущей войне. Более осторожный Отто заговорил о необходимости реорганизации Германии, о неизбежности социальных реформ, которые надо было проводить как можно быстрее. Грегор поддержал брата, подчеркнув, что у правых надо взять национализм, а у левых — социализм. При этом необходимо было выхолостить эти понятия, избавив их от реакционного содержания, с одной стороны, и катастрофической ориентации на интернационализм — с другой.

В привычной шутливой манере Отто Штрассер сделал замечание относительно того, что показалось ему наиболее существенным в самой идее национал-социализма. «Главный упор в этом сочетании надо сделать на слово „социализм“. Вы ведь называете свою программу национал-социалистической, в одно слово, не так ли, герр Гитлер? Немецкой грамматикой установлено, что при таком словосочетании первая часть — это эпитет, определение второй, основной части».

Гитлер вежливо уклонился от ответа, сославшись на бессмысленную софистику, к которой прибегал Штрассер. Из тактических соображений будущий фюрер отказался от дальнейшего развития данной темы, так как вообще предпочитал никогда не попадать в затруднительные положения. Он закончил беседу длинным антисемитским монологом, после чего гости разошлись. Когда братья остались одни, Грегор поинтересовался впечатлениями брата. «Мне понравился Людендорф. Он не гений, но настоящий мужчина. Что касается Гитлера, то он был слишком раболепным перед генералом, слишком лукавым в дискуссиях и в искусстве изоляции противника. Он не имеет политических убеждений, у него лишь красноречие оратора», — ответил Отто.

На вопрос Грегора, присоединится ли он к Национал-социалистической партии, Отто ответил однозначным отказом, мотивировав это своим участием в съезде Независимой социал-демократической партии. За несколько дней до этой встречи (12 октября 1920 года) Отто Штрассер присутствовал на съезде как представитель голландской и швейцарской прессы. Именно там Г. Зиновьев произнес свою знаменитую семичасовую речь. После конгресса Отто взял интервью у известного большевика. Даже в написанной 14 лет спустя Штрассером книге «Моя борьба» (просьба не путать с гитлеровским произведением) чувствовалось, какое восхищение испытывал молодой студент перед революционером и оратором. Эта встреча околдовала Отто Штрассера. Зиновьев рассказал ему о большевистской России, о Ленине, о необходимости вести в Германии борьбу за социализм. Зиновьев всячески пытался убедить молодого журналиста в неизбежности сближения России и Германии.

В конце октября 1920 года Отто Штрассер просто разрывался между различными политическими идеями: революционным социализмом, национализмом, христианством, антисемитизмом и новым просоветским мировоззрением. Однако не находил у себя в стране ни одной группы, которая могла бы творчески переработать и собрать воедино столь противоречивые понятия. Он даже хотел письменно изложить свое понимание большевизма. После возвращения в Берлин Отто публикует в издаваемом Мёллером ван ден Бруком и Генрихом Гляйхеном[3] журнале «Совесть» большую статью, в которой рассказывает о встрече с Зиновьевым. Мёллера ван ден Брука заинтересовал материал, и он изъявил желание познакомиться с его автором. После первой встречи Отто и Мёллер ван ден Брук часто встречались и бурно обсуждали различные политические проблемы, в том числе и идею национал-социализма. Отто Штрассер стал одним из первых, прочитавших книгу Мёллера ван ден Брука «Третий рейх», над которой он работал в начале 20-х годов.

Но пока политика не привлекала Отто Штрассера. Он решил углубиться в науку. В декабре 1920 года Отто завершил написание научной работы, которую защитил в Вюрцбургском университете Юлиуса-Максимилиана. Тема диссертации не имела ничего общего с политикой, так как была посвящена селекции сахарной свеклы в Германии. Почти сразу же после защиты Отто Штрассер получил выгодное предложение из Имперского министерства продовольственного снабжения. Ему предлагали занять вакантное место референта. Но опыт общения с немецкой бюрократией отбил у Отто любое желание работать в правительственных структурах. Его уже не устраивала веймарская демократия, «в которой царило внутреннее беспокойство и бесконечная рутина, а чиновники были обречены на прозябание».

В начале 1923 года Отто Штрассер встретился с бароном фон Хертлингом, племянником бывшего рейхсканцлера, который в годы войны командовал его взводом. Хертлинг в то время был директором крупнейшего спиртпроизводящего концерна «Хюнлих-Винкельхаузен». Бывший командир предложил Отто не поступать на должность в министерство, а поработать на одном из его предприятий. После небольшой практики Штрассера сначала назначили директором филиала концерна в Саксонии, затем он стал правой рукой барона в Берлине. Отто был полностью поглощен работой и, казалось, потерял всякий интерес к политике. Штрассера, как и многих немцев, потрясла новость о «пивном путче», организованном Гитлером в Мюнхене. Больше всего молодого человека поразило то, что среди арестованных участников переворота оказался его брат.

Первая половина 20-х годов была для Отто Штрассера временем осознания собственных позиций и углубленной теоретической подготовки. Он пытался познакомиться со многими известными политиками, найти идеологическую опору для своего мира, в котором воедино переплелись и консервативные взгляды, и социалистические убеждения юности. Он разработал свою систему ценностей, на которой очень сильно отразилось его тогдашнее мировоззрение торговца, кстати, профессия ему очень пригодилась во время эмиграции в Канаде. Свои умозаключения он упростил до предела, считая, что является последовательным сторонником Освальда Шпенглера и Мёллера ван ден Брука. О влиянии этих личностей мы расскажем в дальнейшем, но пока лишь отметим, что решающее влияние на политические взгляды Штрассера оказал все-таки ван ден Брук. Для Штрассера этот идеолог всегда оставался «пророком Немецкой революции и блистательным провидцем Третьего рейха».

Тем временем в стране разразился очередной экономический кризис, который ударил прежде всего по средней и мелкой буржуазии. Штрассеру были хорошо известны настроения и надежды этих слоев. Во многом он разделял их страхи. В 1923 году Отто окончательно убедился в правильности своих социалистических и националистических установок. Немецкому народу угрожали версальская система, парламентская демократия и капитализм, которые не просто вызвали экономический кризис, но и морально разложили немцев. Он полагал, что во имя спасения Германии надо было объединить рабочих, крестьян и солдат, которые бы сражались под знаменем «консервативной революции». Под этим политическим течением Штрассер понимал идеологию, которая бы базировалась на принципах христианского революционного национал-социализма.

Глава 2 Вступление Отто Штрассера в возрожденную НСДАП

После неудачного путча и ареста Адольфа Гитлера многие немцы наивно полагали, что больше никогда не услышат о нацистах. Действительно, в Баварии бывшие члены НСДАП растворились в многочисленных националистических и парамилитаристских организациях. На севере Германии сторонники Гитлера создали вместе с Немецкой народной партией свободы Великогерманское национал-социалистическое освободительное движение.

Немецкая народная партия свободы, северогерманской аналог нацистского движения, была создана 16 декабря 1922 года. Это было объединение мелких националистических «фёлькише»[4] — группировок. Учредителями новой организации выступили фон Грефе, В. Хенинг, Эрест Граф Равентлов, Артур Динтер и другие интеллектуалы-антисемиты. Эта партия фактически не имела программы. Ее заменяли несколько лозунгов, направленных против версальской системы, «младенческого парламентаризма», «еврейского господства и ростовщического капитализма». Члены этой организации требовали ликвидации любой эксплуатации трудящихся, освобождения немцев от идей марксизма, большевизма, классовой борьбы и сословного мышления.

В 1923 году Рейнхардт Вулле пытался более четко определить политические цели Немецкой народной партии свободы. За основу он взял мысль о народной диктатуре, которая должна была заменить Веймарскую республику Германской Федерацией. Это должно было быть не просто новое государство, но по сути новая страна — Германия, освобожденная от прусского духа. Парламент должен был заменить сенат, сословно-профессиональную структуру. Социальные реформы сводились к реорганизации народного просвещения, защите семьи, брака и вытеснению евреев из общественной жизни.

В 1922–1923 годах Немецкая народная партия свободы была крупнейшей фашистской группировкой на севере Германии. Благодаря активной пропаганде ей удалось присоединить к себе такие крупные организации, как «Немецкий свободный союз» (Брокхузен), Великогерманская рабочая партия (Линденхофен) и Немецко-социальный союз (Мош). Очень скоро местные организации Немецкой народной партии свободы появились в Мекленбурге, Померании, Восточной Пруссии, Силезии, Тюрингии, Саксонии и Бадене. Мощная финансовая поддержка со стороны Великогерманского союза и революционная патетика привлекали к этой партии все новых и новых сторонников. В 1923 году был взят курс на захват власти: с негласного одобрения рейхсвера партия начала вооружение и обучение боевых групп. Курс на вооруженную борьбу сблизил Немецкую народную партию свободы и НСДАП. Было решено слить обе структуры. Так нацисты появились на севере страны.

Этот процесс слияния ускорился, когда 23 марта 1923 года немецкое правительство запретило деятельность Немецкой народной партии свободы. Теперь члены запрещенной партии охотно переходили под руководство Гитлера. К этому моменту вся страна оказалась покрытой сетью вооруженных национал-социалистических групп. 9 ноября во время мюнхенского путча в рядах марширующих мятежников рядом с Гитлером оказался Альбрехт фон Грефе, лидер исчезнувшей партии.

В начале 1924 года, после запрета НСДАП, оставшиеся на свободе сторонники Гитлера и фон Грефе решили участвовать в выборах в рейхстаг, выдвинув единый список Национал-социалистической партии свободы. Гитлер, заключенный в крепость Ландсберг, не мог контролировать процесс создания новой партийной структуры. Тем временем в мае 1924 года Национал-социалистическая партия свободы получила на выборах 1 918 000 голосов (6,5 %), заняв в парламенте 32 депутатских кресла.

16 августа 1924 года прошел съезд новой национал-социалистической партии. Ее руководителями были выбраны фон Грефе, Грегор Штрассер и Людендорф. Последним пришлось перебраться из Баварии в Северную Германию, где базировались основные силы партии. Но стабилизация экономической ситуации нанесла мощный удар по только что начавшему набирать силы национал-социалистическому движению. Выйдя на выборы в рейхстаг в декабре 1924 года как Национал-социалистическое освободительное движение, оно получило лишь 907 тысяч голосов (3 %) и 14 депутатских мандатов.

Движение раскололось, когда из тюрьмы был освобожден Гитлер. 12 февраля 1925 года Грегор Штрассер вышел из руководства «Национал-социалистического освободительного движения». Если забежать вперед, можно сказать, что эта группировка продолжила свое существование вплоть до 1933 года, хотя и перестала играть какую-либо роль в политической жизни Веймарской республики.

Находясь в тюрьме, Гитлер скептически относился к деятельности Грегора Штрассера на севере Германии. Он даже рассорился с Людендорфом, так как отказался поддержать реорганизованное движение. Зная ораторские и организационные способности Грегора, Гитлер всерьез опасался, что тот составит ему конкуренцию. Опасения усиливались по той причине, что Штрассер как депутат рейхстага пользовался не только депутатской неприкосновенностью, но и мог бесплатно разъезжать по всей стране. Не желая упустить драгоценное время, Гитлер организовал 24 февраля 1925 года конференцию, на которой планировалось воссоздать Национал-социалистическую рабочую партию Германии.

Как и следовало ожидать, Грегор Штрассер не поддержал это начинание. Он не только отказался повторно вступить в НСДАП, но и сделал все возможное, чтобы его имя не упоминалось в связи с предстоящей конференцией. Гитлеру, которому было запрещено выступать на севере Германии, пришлось уговаривать упрямого Штрассера — в противном случае деятельность НСДАП была бы ограничена только Баварией. Штрассер согласился пойти на компромисс лишь при одном условии: национал-социалистическое движение на севере страны должно сохранить свою политическую независимость от Баварии. Гитлеру ничего не оставалось, как дать такую гарантию. Сразу же после этой сделки Г. Штрассер начал создавать новые группы НСДАП, в которые потянулись националисты из северогерманских земель.

Уже во время избирательной кампании 1924 года Грегор увидел, насколько сложно адаптировать националистические лозунги к условиям Северной Германии. Наспех сформированная в 1920 году программа НСДАД, более известная как «25 пунктов», мало подходила для того, чтобы привлечь средние слои и рабочих. Сам Штрассер был хорошим организатором, но отнюдь не идеологом. Именно по этой причине он обратился к своему брату с просьбой создать обновленную и переработанную национал-социалистическую идеологию.

Отто Штрассер с воодушевлением принял предложение заняться политическими разработками, так как за время своего сотрудничества с Мёллером ван ден Бруком убедился: обновление страны может вызвать только национал-социалистическая идея. Он, не колеблясь, присоединился к брату, когда Гитлер предоставил Грегору права самостоятельно принимать политические решения в северных землях Германии. Для Отто это условие было принципиальным, поскольку ему была омерзительна сама мысль стать зависимым от Гитлера, представляя его интересы.

Братья сразу же распределили между собой сферу деятельности. Отто стал «северогерманским идеологом». Он писал статьи и готовил речи для брата, иными словами, играл роль «серого кардинала», а потому не претендовал на какие-либо официальные посты в партии. Как рядовой член НСДАП, в то время он не был никому известен, к тому же его влияние ограничивалось северными землями.

В своих выступлениях Грегор развивал мысли, высказанные его братом. Для того чтобы активизировать подконтрольные ему группы, Грегор реализовывал идеи, которые очень сильно отличались от введенного Гитлером в Баварии «фюрер-принципа». Старших функционеров партии (гауляйтеров, крайсляйтеров) назначал не Гитлер, а сам Штрассер. Руководителей местных групп назначали по согласованию с советом гауляйтеров после того, как они были рекомендованы рядовыми членами партии. Этот «демократизм» был бельмом на глазу Гитлера, вполне справедливо полагавшего, что это подрыв его авторитета, а также угроза единству партии.

10 сентября 1925 года Г. Штрассер созвал в вестфальском городке Хагене партийное собрание, которое должно было выработать политическую линию для «северной» НСДАП. Она должна была учитывать особые социально-экономические условия северных земель и быть независимой от «мюнхенской» программы. Специфика севера страны должна была найти свое отражение в пропаганде и агитации. После создания «Рабочего сообщества северных и западных гау НСДАП» Штрассер фактически заявил о праве на самостоятельный путь развития.

С самого начала споры на собрании в Хагене шли вокруг проблемы социализма. Исследование этого политического явления было поручено специальному комитету, которым руководил молодой функционер Йозеф Геббельс. В то время он был главой нацистской ячейки в г. Эльберфельде на севере Рейнской области.

Йозеф Геббельс впервые столкнулся с национал-социалистами во время предвыборной кампании 1924 года. С ними Геббельса познакомил его друг Карл Кауфман, который состоял в местной партийной ячейке НСДАП. В свое время Карл сражался в рядах бригады Эрхардта, а затем вслед за своим командиром перешел в Немецко-народный шутцбунд и организацию «Консул» — объединения, ответственные не только за антисемитские беспорядки, но и убийство Ратенау[5]. Именно Кауфман содействовал установлению в гау Эльберфельд коллегиального правления. В этот орган кроме него самого и Геббельса вошел будущий глава штурмовых отрядов Виктор Лютце. Когда в сентябре 1925 года из гау Северный Рейн была выделено гау Вестфалия, Геббельс тут же был назначен главой новой партийной структуры. Среди северогерманских функционеров в то время он был самым бескомпромиссным сторонником социализма и просоветской внешней политики. Позже Грегор Штрассер, ставший делопроизводителем и редактором газеты «Национал-социалистические письма», активно боролся с подобными настроениями, называя их «максималистскими требованиями национального социализма».

Подобные настроения в середине 20-х годов получили название «эльберфельдской линии», по сути став первой основой для левого национал-социализма. Несколько позже эту линию дополнили опубликованные в «Национал-социалистическом вестнике» тезисы Отто Штрассера. Тезисы были разосланы по всей Северной Германии, дабы способствовать усилению идеологической работы и укреплению северогерманского партийного блока. Сами тезисы вышли небольшим тиражом и предназначались лишь для руководящего состава НСДАП.

Небольшой тираж штрассеровской газеты был предопределен тем, что братья хотели создать интеллектуально взыскательный печатный орган, которыйбы принципиально отличался от мюнхенских газет. В октябре 1925 года Грегор Штрассер так охарактеризовал цели своей газеты: «Дать платформу для использования боевой силы молодого движения, которое является носителем нового мировоззрения. Дать для нижнего партийного звена руководителей и ораторов средства обучения и агитации, дать средства борьбы».

К октябрю 1925 года лидерами левого крыла северогерманской НСДАП стали О. Штрассер и Й. Геббельс, которые ориентировали гауляйтеров «рабочего сообщества» на разрыв отношений с Мюнхеном. Еще бы немного, и это вылилось в открытое столкновение левых национал-социалистов и гитлеровцев из Баварии. Гитлер был прекрасно информирован о попытках левого крыла выработать собственную идеологию и создать организацию, независимую от него. Но в условиях политической изоляции, когда он мог выступать только в Баварии, Гитлер решил проявить сдержанность и дипломатическую гибкость. Тем временем на партийном собрании, которое проходило в ноябре 1925 года в Ганновере, левое крыло решило перейти в наступление.

Глава 3 Ганноверское собрание и Бамбергский слет руководителей НСДАП

Встреча в Ганновере проходила в доме местного гауляйтера Бернхардта Руста. На ней присутствовало 24 человека. Большая часть из них была настроена враждебно по отношению к Мюнхену и Гитлеру. Кроме Штрассеров, Геббельса и Кауфмана откровенно левые позиции занимали также Руст, Хильдебранд и Керр[6].

Единственным последовательным сторонником Гитлера был Роберт Лей, позже ставший главой «Немецкого трудового фронта». Именно он пригласил на собрание Готфрида Фезера, наблюдателя из Мюнхена. Поводом для собрания стал вопрос о возвращении княжеских земель их бывшим владельцам. Гитлер очень рассчитывал на Лея, который должен был уговорить левое крыло поддержать его намерение.

Незадолго до этого депутаты рейхстага от коммунистической и социал-демократической партий вышли с предложением обсудить народную инициативу о безвозмездной экспроприации имущества королевского и княжеских домов, которое должно было быть передано республике. Эту инициативу поддержали не только левые организации, традиционно негативно относившиеся к аристократии, но и широкие круги средних слоев, которые с возмущением смотрели, как князья получали компенсацию, в то время как Веймарское правительство отказывалось помочь мелким рантье, финансировавшим военные займы.

В те дни Штрассер писал, что левые национал-социалисты считают аморальной идею того, что «князья, ответственные за войну и ее последствия, получили бы назад свои замки, земли и чуть ли не все сотни миллионов золотом». Штрассер и Геббельс не раз призывали общественность Северной Германии выступить против подобной поддержки знати.

Когда до севера страны дошли слухи, что Гитлер заигрывает с аристократией, в частности поддерживает тесные связи с герцогиней Саксен-Анхальтской, требования Штрассеров стали еще более радикальными. Действительно, по тактическим соображениям Гитлер решил сблизиться с консервативными и монархическими кругами Баварии. Он одобрял идею компенсации аристократическим домам. Это решение Гитлера дало левому крылу НСДАП долгожданный повод для окончательного отделения от Мюнхена. «Северяне» решили отстранить Гитлера от руководства партией и перенести центр тяжести партийной работы на север страны.

После горячей дискуссии, в ходе которой Геббельс обозвал Фезера шпионом, решение так и не было принято. Большинство участников совещания решило, что необходимо поддержать проект экспроприации владений знати. Перед тем как вынести этот вопрос на голосование, Лей заявил, что подобный проект решения неправомочен, так как не согласован с Гитлером — «единственным фюрером партии».

Пытаясь уйти от обсуждения основного вопроса собрания, Лей попал в ловушку, подготовленную Геббельсом. После небольшого сообщения, сделанного Отто Штрассером, Геббельс дрожащим от волнения голосом потребовал «исключить из национал-социалистической партии мелкого буржуа Адольфа Гитлера». Недостаток политического чутья у Лея позволил перерасти неясной оппозиции левого крыла в открытое сопротивление гитлеровскому авторитету. Грегор Штрассер, больше других функционеров связанный с Гитлером, отказался поставить это предложение на голосование. Данный вопрос должен был рассмотреть некий гипотетический партийный съезд, которому надлежало решить судьбу «папы из Мюнхена».

Несмотря ни на что, Геббельсу и Отто Штрассеру удалось одержать победу, так как левые национал-социалисты выразили солидарность с марксистами по вопросу экспроприации княжеского имущества.

Левоориентированные интеллектуалы решили закрепить успех и продолжили наступление. Незадолго до собрания, в октябре 1925 года, они разработали собственный проект партийной программы, которая содержала основные направления деятельности «Рабочего сообщества северных и западных гау НСДАП» в сфере экономики, управления и внешней политики. Это был первый документ, ясно оформивший политические представления левых национал-социалистов. Доктрина, по сути, просуществовала в неизмененном виде до 1934 года. Основное развитие она получила в созданном Отто Штрассером в 1930 году собственном движении.

Вместе с тем левое крыло НСДАП признавало «25 пунктов», принятых еще в 1920 году. Но в официальной нацистской программе ставило на первое место экономические вопросы, которые Гитлер осторожно обходил стороной.

Отто Штрассер высказывался за аграрную реформу, предусматривавшую не только ограничение частного землевладения и перераспределение земель, но и выдачу крестьянам ссуд и объединение их в товарищества. В индустриальном секторе он ориентировался на национализацию важнейших предприятий страны и передачу их под контроль некоего «народного сообщества». Трудящиеся должны были не просто владеть предприятием, но и участвовать в его управлении. Таким образом Штрассер хотел решить проблему национальной интеграции пролетариата. Национал-социалистическое государство, выражая коллективную волю, должно было заменить профессиональные палаты комплексной системой советов. Экономические и политические реформы следовало дополнить культурной программой. В этом направлении Отто ориентировался на замену материалистической философии «народным идеализмом» с религиозным уклоном. В сфере внешней политики Штрассер соединил идеи Геббельса и высказывания Гитлера в «Майн кампф». Кроме отмены Версальского и Сен-Жерменского договоров Штрассер требовал восстановления Германии в границах 1914 года. К новому рейху примкнули бы Австрия, Судетская область и даже Южный Тироль. Новая «среднеевропейская» империя начала бы сближение с Советской Россией, предпочтительным союзником Германии. На пару эти страны должны были развязать освободительную войну против западных держав.

В Ганновере программа, подготовленная Штрассером, не получила безоговорочной поддержки. Многие из ее пунктов подверглись острой критике. Одни из гауляйтеров считали ее внутриполитическую часть чересчур либеральной. Другие не соглашались с мыслью о союзе с Советской Россией. В целом же этот документ сосредоточился на разработке специфического понятия социализма, которое должно было гармонично дополнить гитлеровские «25 пунктов». Штрассер вспоминал о том, какую волю к преобразованиям демонстрировала НСДАП в 1920–1921 годах. Он настаивал на продолжении подобной революционной политики. Но в этом порыве его стесняла фигура Гитлера, — который своим пониманием партийной программы все яснее демонстрировал желание сблизиться с национально ориентированными правыми силами. В то время Гитлер был «реформистом», который всеми силами хотел вновь заполучить легальный политический статус. Он не собирался мириться с активностью левого крыла, которое угрожало порождению его самого и его партии. Агрессивность «северян» могла вновь загнать его в «политическое гетто». К тому же левые национал-социалисты напрочь отрицали мысль, что фюрер являлся залогом прочности партии. Они отказывались соблюдать дисциплину и подчиняться Гитлеру.

Гитлер очень быстро понял: необходимо что-то предпринять, дабы предотвратить раскол и вновь вырваться. вперед. Развал партии мог поставить крест на его политической карьере. В итоге он призвал провести 14 февраля 1926 года в Бамберге общее собрание руководства партии. Чисто теоретически в нем должны были принять участие все руководящие кадры НСДАП. Но на этом мероприятии оказалось большинство сторонников Гитлера. Их предусмотрительно доставили в Бамберг, дабы создать на собрании благоприятную для фюрера атмосферу. «Южные» национал-социалисты поддерживали Гитлера хотя бы потому, что делами партии они занимались на освобожденной основе, в то время как «северяне» должны были сами зарабатывать себе на хлеб. Именно по этой причине очень многие гауляйтеры из левого крыла так и не смогли приехать в Бамберг. Они делегировали туда Грегора Штрассера и Йозефа Геббельса. Эти двое прибыли на собрание, твердо уверенные, что им удастся отстоять свои тезисы. Их уверенность была опрометчивой — сделать это оказалось очень трудно. 6 февраля Геббельс записал в своем дневнике: «Мы будем в Бамберге неотразимы и заманим Гитлера на наше поле».

Гитлеру уже рассказали о позиции Геббельса и его активности, порекомендовав нейтрализовать столь «опасного агитатора». Вопреки всякой логике Гитлер решил привлечь его на свою сторону. Таким способом он хотел разрушить идеологическое единство «северян». Гитлер обеспечил впечатляющий прием, продемонстрировав наигранно дружеское отношение баварских функционеров. В ходе беседы фюрер как бы ненароком дал понять, что предпочел бы видеть Геббельса в своем лагере. Геббельс был поражен до глубины души, но все-таки отказался от поспешного решения.

На слете в Бамберге центральным был доклад Гитлера о политических принципах партии. Некоторые из пунктов Геббельс очень жестко критиковал. В дневнике он записал вечером того же дня: «Говорил Гитлер. Два часа. Я был разбит. Кто он такой? Реакционер? Потрясающе неприличен и ненадежен. Русский вопрос: абсолютно мимо. Италия и Англия — естественные союзники. Ужасно! Наша задача — разгром большевизма. Большевизм — это еврейская уловка! Возмещение князьям! Оно должно оставаться в силе. Не затрагивал вопрос о частной собственности. Чудовищно!!!»

Речь Гитлера была ответом на ганноверскую программу, которую так и не обсудили. Это мероприятие показало, что Геббельс с большим трудом мог свести воедино нередко противоречивые пункты своего рода политической программы, разработанной Отто Штрассером. Он так и не смог ясно понять две составляющие национал-социализма.

Бамберг оказался неудачей для обеих фракций национал-социалистов. Левые не смогли закрепить своих позиций и направить партию по собственному пути, Гитлер же не сумел добиться своего признания как полноправного вождя. Геббельс оценивал этот эпизод как крушение национал-социализма. «Надо быть сильным. Мюнхенцы одержали пиррову победу. Работать, быть сильнее, а затем бороться за социализм!» — писал он с своих дневниках.

Но решительность Геббельса все-таки пошатнулась. Гитлер заметил это и в марте 1926 года пригласил его на свое выступление в Мюнхен. Геббельс прибыл в Баварию 7 апреля. Ему сразу же поступило предложение провести партийное собрание в пивной «Бюргербройкеллер», «исторической родине» национал-социализма. Агитатора с севера ожидал триумф. Сам Гитлер аплодировал ему, назвав одним из важнейших членов партии.

После этого Геббельс принял участие в массовой манифестации, в ходе которой Гитлер убедительно продемонстрировал ораторские способности. Геббельс, окончательно изменивший отношение к фюреру, сделал заметку в дневниковых записях: «Он [Гитлер] блестяще говорил. Я преклоняюсь перед величием его политического гения». В конце апреля, вернувшись в Вестфалию, Геббельс заявил о безоговорочной поддержке курса Гитлера. Единство левого крыла было разбито. Позиции «северян» оказались ослабленными. Гитлер же, напротив, укрепил свое положение в партии, контроль над которой чуть было не потерял. Геббельс и Лей в течение месяца собирали информацию о состоянии дел в партии на севере страны. Они не обращали внимания на недовольство гауляйтеров, которые называли Геббельса изменником.

Теперь Гитлер был готов нанести удар по братьям Штрассер. 22 мая 1926 года он заявил, что «25 пунктов» являются неизменными и не могло быть и речи о том, чтобы выработать новую или дополнить старую партийную программу. Гитлер долго раздумывал, как бы устранить Г. Штрассера, который никак не мог согласиться с его полновластием в НСДАП. Настало время провести ряд организационных мероприятий, предназначенных для навязывания всей партии пресловутого «фюрер-принципа». Только так Гитлер мог сконцентрировать в своих руках все полномочия. Теперь общее руководство партией было возложено на мюнхенский централ и его функционеров. И без того гипотетические собрания и съезды национал-социалистов, имевшие право принимать какие-либо решения, прекратили свое существование. Те, кто собирался сопротивляться приказам из Мюнхена, автоматически исключались из партии. Чтобы организовать на местах преданные партийные структуры, Гитлер распорядился создать «Согласительный совет», который должен был решать спорные вопросы, а на севере страны играть роль проводника идей Гитлера.

Позиции Гитлера усиливались прямо на глазах. В этих условиях левые национал-социалисты стали чувствовать себя весьма неуютно. 23 мая Г. Штрассер встретился с фюрером. Тот предложил ему продать аптеку, перебраться в Мюнхен и стать партийным функционером на освобожденной основе. Штрассер наотрез отказался от подобной перспективы. Он хотел и далее посвятить себя укреплению левого («северного») крыла НСДАП и выпуску «Национал-социалистических писем», в которых планировал и впредь печатать статьи своего брата. Не прошло и года, как братьям дали понять, что позиция, которую они излагали в своей газете, являлась всего лишь их частным мнением.

Наличие собственной газеты могло помочь «северянам» в борьбе против «баварцев», но покупка Штрассерами собственного издательского дома поставила их в очень затруднительное положение. Грегор был вынужден продать аптеку, а Отто стал зарабатывать себе на жизнь журналистским трудом. Но они полагали: игра стоила свеч. Новое издательство получило название «Кампф-Ферлаг» («Боевое издательство»).

Для Берлина братья решили издавать «Берлинскую рабочую газету», еженедельник, общим тиражом 5 тысяч экземпляров. В Саксонии выходил «Саксонский обозреватель». У него был более значительный тираж — 50 тысяч. Но самой известной и авторитетной газетой «северян» был «Национальный социалист», имевший пять больших региональных вкладок. Издательский проект левого крыла НСДАП дополнял теоретический журнал «Фаус» («Кулак»), который печатался приблизительно таким же тиражом, что и «Берлинская рабочая газета». Это был значительный прогресс, так как вначале «Национал-социалистические письма», ориентированные на северные гау нацистской партии, никогда на выходили за рамки тысячи экземпляров.

Сейчас очень сложно установить, какое влияние имело «Кампф-Ферлаг» на партию в целом. Но так или иначе в первые годы после «пивного путча», когда Гитлер был мало известен в Германии, газеты именно этого издательства стали важнейшим средством для распространения идей левого национал-социализма в среде членов НСДАП. На организационном уровне «Кампф-Ферлар» никак официально не вписывалось в структуру НСДАП. Это был частный проект братьев Штрассер (или, как любил называть их Гитлер, «клика Штрассеров»), сотрудники которого были объединены общими левонационалистическими идеями. Да и само левое крыло НСДАП после 1925 года больше напоминало обыкновенный политический кружок, который пытался отстоять собственную независимость. В своих указаниях Гитлер любил изобразить его сплоченной организацией, которая ставила цель развалить партию. Здесь он либо перегибал палку, либо обращался к наиболее распространенному образу врага, специально завышая его потенциал. Кто же входил в этот «кружок»? Там мы могли увидеть Кауфмана, Коха, Штёра, Шапке, Гроха, д-ра Кребса, гауляйтера Силезии Розиката, Графа Ревентлова и (как ни парадоксально это звучит) Генриха Гиммлера. Все они очень известные национал-социалисты. Но насколько разнородным было левое крыло, говорит хотя бы такой факт — многие из перечисленных позже не только присоединились к Гитлеру, но и сделали неплохую карьеру в годы его правления. Возьмем хотя бы того же Гиммлера.

Несмотря на тактические успехи, Гитлер все еще не имел возможности избавиться от Грегора Штрассера. К тому же он боялся, что вслед за ним уйдут многие активные и решительные члены партии. После того как «Кампф-Ферлаг» стало успешно развиваться и набирать обороты, Гитлер предпринял еще одну попытку сблизиться с Грегором. Чтобы нейтрализовать старого противника, он предложил для начала Штрассеру возглавить имперское руководство пропагандой, а затем стать организационным руководителем партии.

Грегор принял это предложение в надежде, что сможет более свободно пропагандировать социалистические идеи, а сам Гитлер осознает ошибки и сменит свое окружение. Он верил, что постоянные контакты с Гитлером смогут изменить его мировоззрение. Но все было напрасно — НСДАП все больше и больше ассоциировалась не с социалистическими идеями, а с реакционной прокапиталистической политикой. И все-таки Грегор согласился выполнять приказы Гитлера, хотя Отто предупреждал брата: причина конфликта между «северянами» и «баварцами» кроется с различном понимании природы национал-социализма. Грегор был непреклонен. Он вновь решил довериться Гитлеру, как это уже было в начале 20-х годов.

Глава 4 Очередное перепутье: сотрудничество или конфронтация с властями?

К началу 1927 года стало очевидно, что нацистская партия не была единым целым. Гитлер контролировал партийный аппарат, а братья Штрассер руководили собственным издательством, выпуская множество газет, через которые привлекали людей, симпатизировавших левым взглядам.

Стычки между представителями этих двух идеологических направлений сначала разыгрывались на чисто теоретическом уровне. Но со временем споры по вопросам социализма, просоветской ориентации, антисемитизма, антиимпериализма и революционной линии стали приобретать более ожесточенный характер. Все это выливалось в газетные перепалки. Гитлер, клеймивший левых как «клику Штрассеров», в определенный момент понял, что их невозможно ни изолировать, ни дискредитировать. У него имелась одна альтернатива: либо переубедить левых национал-социалистов, либо изгнать их из партии.

И вот пришел звездный час Йозефа Геббельса. Зная о его прошлой популярности в левых кругах, Гитлер решил использовать этого маленького человечка в борьбе с Отто Штрассером.

Сигналом к активным действиям против братьев Штрассер стало назначение Геббельса на пост гауляйтера Берлина. Геббельс подчинялся непосредственно Гитлеру, потому в его распоряжении находился весь партийный аппарат НСДАП. Главная задача — блокировать работу «Кампф-Ферлага». Отто Штрассер прекрасно понимал, какую опасность представлял Геббельс и какую роль в Берлине ему отводил Гитлер: «Он был волен по своему усмотрению срывать наши планы. К тому же в его распоряжении были СА, которые отныне получали значительную поддержку от Гитлера и полностью финансировались им на северо-западе страны». После того как Геббельс усилил СА, ему удалось в мгновение ока создать в Берлине еще не так давно отсутствовавший филиал, партии. Теперь он начал активную клеветническую кампанию, в ходе которой представлял братьев Штрассер как «ландскнехтов капитализма, продавшихся евреям». Но эта тактика оказалась неудачной: подобные высказывания, едва ли заслуживавшие доверия, подняли в партии изрядный переполох.

В итоге Геббельс решил действовать более тонко. Он стал издавать собственную газету, которая должна была составить конкуренцию штрассеровской «Берлинской рабочей газете». Новое издание, выходившее на мюнхенские деньги, получило название «Ангриф» («Атака»). Почти все деньги, отпускавшиеся на берлинский филиал, шли на его издание. Официально «Ангриф» был частным изданием, в то время как «Берлинская рабочая газета» оставалась официальным печатным органом НСДАП. Но Геббельс очень хитро использовал поддержку Гитлера и свой пост гауляйтера. Именно в «Ангрифе» он публиковал всю официальную партийную информацию: даты и места проведения собраний и митингов, новости о партийных буднях. С редакцией «Берлинской рабочей газеты» Геббельс наотрез отказался сотрудничать и предоставлять ей какую-либо информацию.

Подобный маневр привел к тому, что тираж штрассеровского издания вскоре упал. Постепенно «Берлинская рабочая газета» из официального органа превратилась в полемичный фракционный листок. Но этого Геббельсу показалось мало. Чтобы снизить уличную продажу изданий «Кампф-Ферлага», он приказал штурмовикам нападать на уличных торговцев, списывая эти выходки на проделки коммунистов.

Но успех в борьбе с газетами Штрассеров вовсе не означал победы над ними самими. Чтобы оттянуть от них национал-социалистов, Геббельс продолжал развивать собственные социалистические воззрения. На деле они ничем не отличались от тезисов Штрассера, за тем исключением, что Геббельс подчинялся Гитлеру. Еще в Эльберфельде он поставил задачу — привлечь на сторону партии рабочий класс. Теперь решил ее осуществить. Первым шагом стало создание Национал-социалистических производственных ячеек (НСБО). Руководство новым партийным проектом он поручил выходцу из левого крыла Райнхольду Мухову.

Палки в колеса Штрассерам вставлял не только Геббельс. Обвинения в их адрес посыпались уже на Веймарском партийном съезде, который проходил 3 августа 1926 года. Там было принято решение о том, что «северные» социалистические издания должны проверяться цензурой на предмет соответствия официальной партийной линии. Все это снизило активность «Кампф-Ферлага». В противовес «Национал-социалистическим письмам» была учреждена «Национал-социалистическая корреспонденция», которая доводила до гауляйтеров и местных партийных организаций приказы и директивы Гитлера. После этого фюрер решил заняться неудобными функционерами. В кратчайший срок он снял с постов гауляйтеров Силезии (Розикат), Померании (Фален), Саксонии (фон Мюке), заменив их преданными людьми. Вслед за ними последовали гауляйтеры Кауфман и Кох.

К началу 1927 года левые национал-социалисты перешли в глухую оборону. Теперь Отто Штрассер отстаивал свои взгляды с особым упорством, яростно нападая на политику сближения Гитлера с консервативными кругами. Он уже видел, в каком направлении вел партию фюрер. Когда началось сближение национал-социалистов с представителями Немецкой народно-национальной партии, Штрассер на всех углах громогласно заявлял, что Гитлер предал идеалы социализма, переметнувшись к реакционерам. Главный идеолог левого национал-социализма видел путь создания Третьего рейха только в союзе с марксистами, которые осознали бессмысленность классовой борьбы и пролетарского интернационализма. Окончательный разрыв межу Отто Штрассером и Гитлером произошел, когда в 1929 году был поставлен вопрос о возможности участия НСДАП в буржуазном коалиционном правительстве. Гитлер же решил использовать сближение с консервативными кругами в борьбе против левого крыла, которое мешало ему в борьбе за власть.

Мировой экономический кризис 1929 года грянул, когда Германия еще не оправилась от шока, вызванного инфляцией 1923. года. Кризис привел к тому, что политические предпочтения средних слоев очень сильно изменились. Почти все партии, видя растущую безработицу, обещали возвращение порядка, спокойствия и прошлого благополучия. Структурный кризис, совершенно непостижимый для многих, требовал простых и незамысловатых объяснений. Гитлер, которому Штрассер дал точную характеристику — «сейсмограф душ», наконец-то получил прекрасный шанс воспользоваться последствиями экономической катастрофы. Теперь он решил выступить на политических подмостках Веймарской республики как серьезный партнер, с которым можно было создавать правительственную коалицию. В первый раз новую тактику Гитлер применил на выборах в ландтаг Саксонии, которые проходили 12 мая 1929 года. НСДАП получила на них пять мест в ландтаге (до этого нацисты имели лишь два депутатских мандата). Теперь гитлеровская партия могла создать коалиционное земельное правительство в Саксонии.

Гитлер решил настоять на коалиции с правыми националистами. За эту идею издаваемый «Кампф-Ферлагом» «Саксонский обозреватель» назвал его «предателем идеи революционного движения». Надо заметить, что среди местных национал-социалистов газета пользовалась большой популярностью.

Местный гауляйтер фон Мюке, возглавлявший фракцию НСДАП в ландтаге, не разделял идею буржуазной коалиции. Он предполагал создать правительственный союз с коммунистами и социалистами. Но рабочие партии, не очень-то ладившие между собой, отвергли это Предложение. Более того, они довели до сведения широкой общественности затею фон Мюке. Тем самым подсказали Гитлеру очень удобный предлог для избавления от левого руководства партии в Саксонии. Одновременно на место фон Мюке можно было поставить «паладина» из Мюнхена.

Но все-таки Гитлер решил отказаться от союза с консерваторами, который мог стать залогом формирования земельного правительства в Саксонии. Этот шаг вовсе не означал тактической победы левых национал-социалистов, так как Гитлер решил заключить пакт с так называемыми пангерманскими националистами. Левое крыло потеряло в Саксонии практически все позиции, и Штрассер теперь не мог контролировать ситуацию в этой немецкой земле. Когда стало известно, что марксистские партии ни по отдельности, ни вместе не собирались создавать единый фронт с левыми из НСДАП, горечь от идеологического поражения штрассерианцев[7] еще более усилилась. Левые национал-социалисты оказались между молотом и наковальней, между двумя враждебно относящимися к ним силами. С одной стороны находились коммунисты и социал-демократы, с другой — консерваторы, сплотившиеся в единый националистический фронт.

После этого поражения О. Штрассер потерял всех потенциальных союзников, у него больше не было политической альтернативы. Он не хотел сдавать своих позиций, однако ему ничего не оставалось, как ждать и упражняться в бессмысленной критике в адрес Гитлера. Буквально за несколько дней он второй раз умудрился капитально поссориться с фюрером. Поводом для разногласий опять же послужила тактика сближения НСДАП с правыми партиями.

8 декабря 1929 года на выборах в ландтаг Тюрингии нацистов ждал определенный успех: они получили 11 % голосов, то есть вдвое больше, чем на прошлых выборах. Заняв 6 из 53 возможных депутатских мест, национал-социалисты вновь стали незаменимыми партнерами для создания правительственной коалиции. С этого момента НСДАП стала играть в Тюрингии важную, если не сказать ключевую политическую роль. Левое крыло было представлено всего лишь несколькими людьми, а потому никто не мог помешать созданию буржуазной коалиции. Нацист В. Фрик занял в тюрингском земельном правительстве пост министра внутренних дел. Гитлер увидел, что новая тактика стала приносить свои плоды — союз с консерваторами и монархистами был ему пока на руку. Когда О. Штрассер начал критиковать данное решение, это было расценено как мятеж. Левый мятежник обобщил свои аргументы в статье «В глубь государства». Она была опубликована впервые в июле 1930 года, так как в декабре 1929 года О. Штрассер, подчинившись партийной дисциплине, дал клятвенное обещание не выступать против коалиционного правительства в Тюрингии. После того как Гитлер прочитал «В глубь государства», он сказал: «Штрассер является неистовым полемистом, но от него необходимо избавиться». Критика Штрассера была опасна тем, что после союза с консерваторами у рядовых членов могло сложиться впечатление, будто НСДАП поддерживает Веймарскую республику, а сама «героическая партия обновления» стала перерождаться.

«Итак, пока будет существовать и функционировать нынешняя система, в обозримом будущем будет сохраняться нынешнее плачевное состояние страны! Результаты может принести только национал-социализм, который ориентирован на полное и решительное изменение системы. Но такое основательное и коренное изменение возможно лишь под лозунгами национальной революции и окончательного отказа от участия в правительствах… Мы должны корректировать политику нашей партии исключительно в одном направлении: как приблизить крах нынешней системы и сделать так, чтобы эта катастрофа не задерживалась», — писал О. Штрассер в этой статье. Именно она стала первым толчком к штрассерианской тактике отказа от участия в любых выборах. Провозгласив лозунги «политики катастроф» и «Немецкой революции», Штрассер стал проводить политику, совершенно оторванную от реальности. Гитлер тем временем околдовывал массы.

Из событий, произошедших в Саксонии и Тюрингии, О. Штрассер и его сторонники вынесли только один урок — Гитлер будет и впредь бороться против их «революционной платформы». Не оформив свои политические представления достаточно ясно, они изрядно рисковали. Впрочем, Штрассер понимал, что «для борьбы против капитализма и его приспешников» требовалась поддержка широких слоев населения. А потому при любых производственных конфликтах левые национал-социалисты вставали на сторону профсоюзов. Они полагали, что любая стачка, любая забастовка наносила удар по Веймарской республике. Сам же Штрассер был убежден: революционный потенциал сохранился только у левых партий, а потому они были просто незаменимы для осуществления «национальной революции».

Когда в апреле 1930 года рабочие тяжелой индустрии в Саксонии начали забастовку, то и Штрассер, и его пресса активно поддержали их. Эту акцию они собирались направить против республики. Провозглашая «революционную забастовку способом национал-социалистической борьбы», левое крыло надеялось помешать поправению НСДАП и лишить Гитлера поддержки со стороны индустриальных магнатов.

Штрассер надеялся, что после поддержки бастующих рабочих промышленники должны разорвать любые отношения с Гитлером.

Действительно, Гитлер не сразу занял четкую позицию в отношении этой забастовки. Дело в том, что среди саксонских нацистов было очень большое количество рабочих, которые либо сами участвовали в ней, либо протягивали руку помощи бастующим. Если верить мемуарам Штрассера, Гитлер почти сразу же получил ультиматум от представителей промышленных кругов: «До тех пор пока национал-социалистическая партия и ее газеты, прежде всего „Саксонский обозреватель“, не начнут борьбу с забастовочным движением, Имперский союз немецких промышленников отказывается от финансовой поддержки НСДАП». Скорее всего этот ультиматум был порождением бурной фантазии Отто Штрассера, но его содержание и механизмы воздействия на Гитлера кажутся весьма правдоподобными.

Так или иначе, но Гитлер отдал приказ гауляйтеру Саксонии Мучману, чтобы члены НСДАП прекратили забастовку. В то же время О. Штрассер настаивал на ее продолжении. Ни Гитлер, ни Штрассер не хотели отступать. Гитлер поневоле должен был заставить замолчать строптивого соперника. В противном случае он рисковал лишиться богатой финансовой помощи, которая в основном шла на нацистскую пропаганду. Но Штрассер не мог отказаться от своей позиции, в противном случае он предстал бы в глазах своих многочисленных сторонников трусливым и малодушным политиком. Разрыв между двумя политиками произошел уже давно. Они стояли на грани политической войны.

Глава 5 Последняя беседа Гитлера и О. Штрассера

Последняя встреча между Гитлером и Отто Штрассером состоялась в мае 1930 года. Организована она была мюнхенской партийной канцелярией. Гитлеровцы надеялись, что смогут купить «Кампф-Ферлаг». Отто так описал эту непредвиденную встречу: «Среди методов, к которым любил прибегать Гитлер, особую роль играл элемент неожиданности. Без четверти два 21 мая 1930 года, когда я уже намеревался отправиться в Ораниенбург, где располагалась наша типография, зазвонил телефон: „Алло! Это Рудольф Гесс. Герр Гитлер просит вас приехать в отель „Сансусси“ для неотлагательной беседы“. Приезд Гитлера в Берлин проходил в обстановке предельной секретности. Он не хотел застигнуть меня врасплох в офисе, а потому пригласил меня, чтобы урегулировать возникшие противоречия». Несмотря на некоторые различия в описаниях этой встречи, изложенных в многочисленных мемуарах и брошюрах Отто Штрассера, в основном они совпадают. Штрассер в течение двух дней делал стенографические заметки, которые затем переработал вместе в Г. Бланком. То что Мюнхен не оспаривал факта этой встречи, говорит скорее о правильном изложении хода беседы[8].

Штрассер, казалось, был изумлен временем, выбранным для встречи. Но сам факт назначенной аудиенции нисколько его не смутил. Он уже получал многочисленные намеки на подобную возможность. Прежде всего на такую мысль его натолкнули статьи из геббельсовского «Ангрифа». За период с марта по май 1930 года в этой газете появились четыре крупные статьи[9], которые фактически готовили почву для появления Гитлера в немецкой столице. Все они формулировали обвинения в адрес Штрассера, которые были позже озвучены фюрером. Эти передовицы, содержание которых постепенно от политической критики переходило к откровенным оскорблениям, ставили целью обезвредить берлинских «диссидентов».

Геббельс развязал травлю неугодных Гитлеру деятелей для того, чтобы они добровольно покинули партию. В своих статьях он не просто критиковал Отто Штрассера, а поливал его грязью. Он называл лидера левых национал-социалистов «литератором, находящимся в вечном поиске объекта, на котором он жаждет сорвать свой фельетонный гнев». Кроме того, ему даже было отказано в понимании самой природы революции. «Этому жалкому неудачнику, — говорилось в статье „Радикализм литераторов“, — нетрудно быть радикальным, так как его группа никогда и нигде не несла ответственности за свой радикализм. И революция для него не переходная стадия, не средство для достижения цели, а самоцель. Он выдумывает ее, сидя за письменным столом, оторванный от реальных возможностей». Для Геббельса революционная деятельность Штрассера была «гипперрадикальным буйством», которое только компрометировало «доброе революционное имя НСДАП». В итоге Геббельс призывал партию начать борьбу против «объективных предателей», которая должна была закончиться изгнанием всех сторонников «подобной провокационной линии».

После прочтения этих пасквилей у Штрассера не осталось сомнений: они были санкционированы из Мюнхена. По всей видимости, Гитлер прибыл в Берлин, чтобы самому на месте «ликвидировать» левую оппозицию. Сейчас можно задаться вопросом, так ли уж был готов Штрассер к разрыву отношений с фюрером? Тот факт, что это решение не принималось в течение многих лет, свидетельствует: Гитлер не решался пойти на подобные действенные меры. С другой стороны медлил и сам Штрассер, который явно переоценивал свое положение в партии. Он сомневался в решимости Гитлера, на которого стали давить банковские и промышленные круги.

Во время встречи Гитлер придерживался своей традиционной тактики. Он пытался ликвидировать «Кампф-Ферлаг», не обостряя отношений со Штрассером. Открытый конфликт мог испортить внутрипартийную атмосферу. У Гитлера оставался только один путь — купить Отто.

«Аман подготовил мне очень восторженный доклад о вашем издательстве. Я готов купить его. Грегор, вы и Хинкель получите по 60 тысяч марок. Кроме этого вы и Хинкель станете депутатами рейхстага», — сразу же заявил Гитлер[10].

Согласись Штрассер с этим предложением, он тут же попал бы в зависимость от Мюнхена. Он был бы вынужден соблюдать партийную дисциплину и как функционер НСДАП, и как депутат рейхстага. Грегор уже оказался в подобной ситуации, когда продал свою аптеку и стал подчиняться директивам из Мюнхена.

Отто отверг предложение о продаже своего издательства, дав понять Гитлеру, что он и его друзья отказываются поддерживать политику фюрера. Реакция Гитлера была недвусмысленной: «Позиция ваших газет — это публичный позор. Ваши статьи нарушают элементарные законы дисциплины. Это оскорбление партийной программы! Мое терпение лопнуло. „Кампф-Ферлаг“ с вашего согласия должно быть ликвидировано. Если мы не придем к согласию, я буду вынужден бороться против вас всеми доступными средствами».

Разрыв между Гитлером и штрассерианцами стал очевидным в первые полчаса беседы. Дальнейший семичасовой разговор и его продолжение на следующий день только наглядно продемонстрировали отсутствие какого-либо взаимопонимания у договаривающихся сторон. Оживленный спор начался с бурной критики Гитлера, которую он обрушил на статью Винфрида Вендланда «Новое мещанство». Эта публикация вышла 15 апреля 1930 года в «Национал-социалистических письмах». Она была направлена против назначения В. Фрика министром внутренних дел и народного просвещения в тюрингском земельном правительстве. Эти перестановки привели к тому, что на должность директора Высшей школы искусств в Веймаре был приглашен Шультце-Наумбург.

Шультце-Наумбург, 60-летний профессор искусств, в прошлом проектировал усадьбы и особняки. Он пользовался большим авторитетом в националистических и национал-социалистических кругах, так как призывал к возрождению немецкого национализма в сфере искусства. Его взгляды на художественное творчество были некой смесью ренессанса и неоклассицизма. В противовес ему Вендланд заявлял, что на его творчество оказали влияние культура средних веков, барокко и «экспрессионистская революция». Вторя ему, Штрассер писал о новом директоре Высшей школы искусств: «Шультце-Наумбург был экстравагантным человеком, носившим длинную кудрявую бороду. Один из тех тяжеловесных и праисторичных германцев, в которых Гитлер видел воплощение души нашего народа».

Так что же раздражало Гитлера в этой статье? Дело в том, что Вендланд назвал Шультце-Наумбурга «реакционером». Для фюрера этот выпад был не просто вопросом об искусстве, а прямым нарушением партийной дисциплины. Фюрер не только не чаял души в Шультце-Наумбурге, но и был полностью солидарен с его взглядами на культуру, которые не собирался ни обсуждать, ни ставить под сомнение. Для него Шультце-Наумбург бы истинно немецким творцом, который тонко чувствовал взаимосвязь между искусством и арийской расой.

Гитлер говорил: «Статья, опубликованная в „Национал-социалистических письмах“, была предательским ударом в спину В. Фрику, нашему первому национал-социалистическому министру. Приглашение Шультце-Наумбурга — грандиозное культурное событие. Кто хоть мало-мальски разбирается в искусстве, понимает, что этот человек будет учить истинно немецкому искусству лучше, чем кто-либо другой, приглашенный на эту должность. Вы же, герр Штрассер, не имеете ни малейшего понятия об искусстве… В действительности существует только вечное греко-нордическое искусство. В искусстве не бывает революций. Нет ни итальянского, ни голландского, ни немецкого искусства; это даже нелепо — говорить о готическом искусстве. Все, что вообще может претендовать на имя искусства, бывает только греко-нордическим».

Штрассер в ответ возразил, что культура возникает в органическом единстве взаимодействия различных народов. Он приводил в пример египетскую и китайскую культуры, которые стали выражением души народа. Гитлер тут же перевел дискуссию на свою «территорию». «Египетского или китайского искусства не существует. Ни китайцы, ни египтяне не были единой народностью. Основная масса их принадлежала к низших расам, в то время как верхушка была нордической. Именно она занималась созданием шедевров», — парировал Гитлер.

Дебаты об искусстве закончились после того, как Штрассер отказался обсуждать расовую теорию. Что касается этого принципиального момента, то оба национал-социалистических идеолога имели совершенно различные воззрения на расовый вопрос. Штрассер отказывался признавать расовую теорию как единственный мировоззренческий компонент, который бы определял официальную партийную идеологию. Но в данной беседе этот момент был всего лишь прелюдией для перехода к основному вопросу. Оба протагониста хотели этого с самого начала встречи. Необходимо было обсудить роль вождя в национал-социалистическом движении.

Незадолго до этой исторической встречи один из ближайших сподвижников Штрассера Герберт Бланк написал статью о преданности вождю. В ней он говорил о почтении к вождю, который должен был олицетворять собой определенную идею. Но ему должны были доверять не больше, чем воплощенной в нем идее, так как преданность личности должна превратиться в верность принципам. Этот тезис Бланка Гитлер воспринял как личное оскорбление: «Его воззрения на верность, которые различают вождя и идею, прямо-таки толкают членов партии к неповиновению».

Штрассер ответил на этот упрек: «Здесь и речи не шло о подрыве Вашего престижа. Но все-таки я всегда считал характерной чертой немецкого человека, протестанта по своей натуре, превалирующее значение идеи. Вождь может заболеть, может стремиться отойти от идеи, в которой постоянными остаются исходная точка, цель и внутренние установки, а потому вождь и его окружение лишь слуги идеи. Идея божественна по своей природе, а мы, люди, только сосуд, тело, в которые вложены слова». Штрассер придерживался индивидуалистической оценки правоты вождя, которая базировалась на понятии совести. Для Гитлера существование критической оценки своей деятельности было равнозначно отсутствию какой-либо дисциплины. Для него это было неприемлемо, так как противоречило самой сути партии, базирующейся на власти харизматического вождя, который должен был повелевать не только делами, но и мыслями членов своей партии: «То, что вы говорите, может привести к развалу нашей организации, которая основывается на строгой дисциплине. Я вовсе не горю желанием, чтобы какой-то обезумевший литератор разрушил это строение. Вы же бывший офицер, вы же видите, что ваш брат подчиняется моей дисциплине, даже когда не согласен со мной».

Почти сразу же Гитлер поставил ультиматум:

— «„Кампф-Ферлаг“ будет объявлено предприятием, враждебным нашей партии. Я запрещу каждому члену партии сотрудничать с вашими газетами, а вас и вашу группу исключу из НСДАП».

Ситуация накалилась. Штрассеру ничего не оставалось, как атаковать Гитлера по главному вопросу — пониманию социализма. Ответ Гитлера должен был стать для него «последним доказательством предательства духа национал-социализма».

«Причины, по которым вы собираетесь уничтожить „Кампф-Ферлаг“, мне кажутся всего лишь предлогом. Истинный мотив ваших действий — это желание удушить наш революционный социализм в интересах получения партией легального статуса и дальнейшего сотрудничества с буржуазными правыми партиями, что вы, впрочем, отрицаете», — подлил масла в огонь Штрассер.

Гитлер уклонился от прямого ответа на прозвучавшую критику и заговорил о расовом содержании национал-социализма: «Массам ничего не нужно, кроме хлеба и зрелищ. Они ничего не понимают в каких-то идеалах. Мы никогда не увидим, как массы проникнутся ими. Мы нуждаемся только в отборе: людям, из которых будут формировать новый слой господ, не присущи в отличие от вас мораль и сострадание. Этот правящий слой должен знать, что он повелевает по праву, хотя бы потому, что принадлежит к высшей власти. Он должен решительно и безжалостно отстаивать это право. Только нордическая раса имеет право властвовать в мире, и это должно стать краеугольным принципом нашей внешней политики».

Кроме того, Гитлер осуждал провозглашенную в «Национал-социалистических письмах» политику сближения с СССР: «Любой союз с Россией невозможен, так как там славяно-татарским телом правит еврейская голова».

Дискуссия продолжилась на следующий день. Но 22 мая беседа уже шла не тет-а-тет, а в присутствии нескольких лиц. Среди них оказались Рудольф Гесс, редактор «Фёлькише беобахтера» («Народного обозревателя») Аман, начавший придерживаться гитлеровских позиций издатель «Национал-социалистических писем» Хинкель и Грегор Штрассер, сыгравший безмолвную роль в этой трагедии.

Тактика Отто Штрассера ограничивалась тем, что он хотел доказать: Гитлер не являлся социалистом. Он дал понять, что гитлеровские максимы противоречат революционному национал-социализму: «Хорошо, герр Гитлер, вопросы, которые я хотел бы задать вам, звучат следующим образом. Убеждены ли вы, как и я, что наша революция в сфере политики, экономики, культуры должна носить тотальный характер? Планируете ли вы революцию, которая с одинаковой силой будет бороться с интернациональным марксизмом и буржуазным капитализмом? Хотите ли вы во имя установления немецкого социализма, чтобы наша пропаганда нападала на одних так же, как и на других?»

Затем Отто изложил содержание собственной программы так, как она была сформулирована в Ганновере. Ответ Гитлера поставил крест на последних надеждах Штрассера, что Гитлер являлся социалистом. Он воскликнул: «Это же чистой воды марксизм! Это почти большевизм! Вы хотите распространить демократические принципы на сферу экономики. Демократия уже ответственна за те руины, в которых мы вынуждены жить». Гитлер стал бросать Штрассеру в лицо отрывистые фразы о том, что капиталистической системы вообще не существует, что автаркия — истинное безумие, что нордическая раса организует торговлю в Европе на основе товарообмена, что национализация и социализация являются дилетантизмом, если не сказать большевизмом.

На вопрос Штрассера: «Допустим, герр Гитлер, завтра вы придете к власти. Что вы сделаете с Круппом? Оставите ли вы его предприятия неприкосновенными?» Гитлер дал вполне однозначный ответ: «Само собой разумеется, да. Вы считаете меня настолько ненормальным, чтобы я разрушил тяжелую немецкую промышленность? Наше национал-социалистическое государство, как и фашистское, будет защищать интересы и трудящихся, и работодателей, выступая при необходимости в качестве арбитра, регулируя конфликты. В экономической сфере существует только одна система: ответственность наверху, авторитет внизу… Это тот пункт, по которому наши взгляды диаметрально расходятся. Участие трудящихся в прибылях и в управлении предприятием — постулат марксизма. Я же считаю, что это влияние могут оказывать только высшие слои, руководящие государством».

С этими словами Гитлер прервал дискуссию, сославшись на то, что у него запланированы и другие встречи. И хотя вечером 22 мая конфликт так и не был исчерпан, но во взаимоотношения этих политиков была внесена предельная ясность. Гитлер хотел как можно быстрее отделаться от младшего Штрассера. Эту миссию он возложил на Геббельса, который всячески мешал деятельности «Кампф-Ферлага» в Берлине.

Отто Штрассер остался один. Его поддерживали лишь несколько соратников. Грегор Штрассер и Ганс Хинкель, первоначально входившие в левое крыло, не решались поддержать Отто. Впрочем, они не разделяли идей Гитлера, которые он высказал во время майской беседы. Между 22 мая и 4 июля, днем, когда произошел окончательный разрыв отношений между Штрассером и Гитлером, фюрёр передал часть своих неограниченных полномочий Геббельсу, дабы тот легальным способом выдавил «большевистского литератора» из партии и положил конец оппозиции, существовавшей уже пять лет.

Глава 6 Уход Отто Штрассера из НСДАП

Гитлер по совету Геббельса не сразу разорвал отношения с лидером левых национал-социалистов. Но его молчание, длившееся почти полтора месяца, не было признаком нерешительности. Разобраться со штрассерианцами он собирался после выборов в ландтаг Саксонии. Гитлер боялся, что пресса могла пронюхать о принципиальных разногласиях внутри НСДАП. Это могло привести к тому, что идеи штрассеровского большевизма подорвали бы потенциал буржуазного блока, а левые национал-революционные кадры заняли бы ключевые позиции в саксонских СА. Штрассер не смог разгадать такой комбинации и бессмысленно потратил время на создание новой организации, в основном состоявшей из людей, покинувших НСДАП. Он так же ожесточенно продолжал полемику с Мюнхеном. В «Национал-социалистических письмах» Штрассер перепечатал статью, которая стала ответом на нападки Геббельса. Она называлась «Литераторы» и была первоначально опубликована в национал-социалистической газете «Грядущее». В ней соратник Штрассера Вольф Ларсен анализировал причины презрительного отношения к литераторам, которое нередко встречалось у нацистских бонз. Он полагал странным, что «утонченным, воодушевленным людям громогласно отдавались сухие приказы», «увлеченные литераторы видели заблуждения тех, кто понимал „Немецкую революцию“ как задачу, обязанность и конкретное событие. Ведь давно установлено, что всегда, когда мировая история готовила переворот, литераторы за полвека до этого излагали динамику времени на бумаге. Французская революция разразилась, когда идеи энциклопедистов подорвали старое общество, а буржуазия прониклась новыми требованиями времени. Руссо и Вольтер стали отцами Робеспьера и Дантона. Отцы русской революции не только бросоли бомбы, но почти десятилетиями спорили в швейцарской эмиграции и рожали листовку за листовкой. Случайность ли, что русскую революцию, равно как и фашистскую, возглавили публицисты Ленин и Муссолини? Немецкая революция как духовный переворот нашего столетия взывает к работам Артура Мёллера ван ден Брука, Освальда Шпенглера, Вининга, Эрнста Юнгера и многих других, в том числе мучеников, Мюнхена и Берлина».

Приняв правила игры, навязанные Гитлером, «Национал-социалистические письма» в период с 15 по 30 июня были озадачены только тем, как бы своевременно прореагировать на выпады Геббельса. Для того чтобы наглядно продемонстрировать различия между двумя партийными фракциями, Штрассер выбрал следующие темы: социализм, форсированное продолжение революции, понятие Европы и органическое представление о народе и, конечно, учение Освальда Шпенглера, которого левые национал-социалисты почитали за пророка Немецкой революции.

Сосредоточившись на этих сюжетах, Штрассер хотел показать всей партии, что «Кампф-Ферлаг» не собирается соблюдать дисциплину и безропотно выполнять приказы Гитлера. 22 июня 1930 года, в день выборов саксонского ландтага, Геббельс так оправдывал решение Гитлера пойти на выборы в союзе с консервативно-националистическими партиями: «Что дает компромисс? Я скажу: другой путь, который приведет нас к власти. Но я не говорю, что крушение системы неизбежно, а нам надо только сидеть и ждать, когда оно произойдет. Во-первых, эта система в конце концов находила выход из прежних кризисов; во-вторых, само время тоже меняется, ставя крест на стезе, которая предложена заумным бумагомаракой, выдумавшим ее за письменным столом; в-третьих, законы общественного развития пока, по меньшей мере, не настолько убедительны, как математические формулы; в-четвертых, последние резервы сопротивления, на которые делает ставку партийная оппозиция, к моменту решающей битвы захиреют и истощатся; в-пятых, противник, сражение с которым является нашей первоочередной задачей, только один — большевизм. Либо власть завоюет национал-социализм, либо наше будущее предрешено. В этих условиях только глупые литераторы готовы пойти на попятную».

22 июня в Саксонии НСДАП ждал политический триумф — гитлеровская партия набрала втрое больше голосов, нежели на выборах 1929 года. Эта победа укрепила Гитлера в мысли, что к власти надо приходить легальным путем. Но подобный путь предполагал конец оппозиционной деятельности нацистов.

30 июня Гитлер сообщил об этом Геббельсу в письме. В нем он потребовал «провести беспощадную чистку партии». «Дорогой доктор Геббельс, — говорилось в нем, — год назад я поставил вас на сложнейший участок, в надежде, что ваша деятельность и ваша энергия позволят создать единую, сплоченную организацию. Вы заслуживаете высочайших похвал, так как блестяще справились с этой задачей… Я дал распоряжение имперской просветительной комиссии всячески помогать вам на этом фронте работ… В ваше распоряжение предоставляются все структурные подразделения нашего движения, весь персональный штаб фюрера, все силы СА и СС, все члены партии. Эти силы должны быть брошены против дюжины профессиональных кляузников и литераторов».

Когда это письмо появилось на страницах газет, кампания против сторонников Штрассера пошла полным ходом. Ее первой жертвой пал Ойген Моссаковский, учредитель и издатель одной из нацистских газет, специалист по «русскому вопросу», один из старейших сотрудников «Кампф-Ферлага». Дело в том, что в июне 1930 года было закончено рассмотрение уголовного дела об оскорблении имперского президента Гинденбурга. Это судебное разбирательство сделало Моссаковского личным врагом Геббельса. В свое время Геббельс неосторожно заявил, что до 1925 года верил Гинденбургу и даже являлся его поклонником. В подтверждение этого он рассказал совершенно невероятную историю. В 1923 году, во время рурского кризиса, когда франко-бельгийские войска заняли эту немецкую область, он, Геббельс, якобы был арестован бельгийцами. Во время заключения подвергался истязаниям и был исхлестан плетью. Причиной для ареста и пыток якобы послужил призыв будущего берлинского гауляйтера обратиться к Гинденбургу.

На суде Геббельс также добавил, что в 1925 году попал в лагерь противников Гинденбурга, так как рейхспрезидент признал себя ответственным за принятие Веймарской конституции. Эту откровенную ложь Геббельса в рядах националистов восприняли очень болезненно. По их мнению, она запятнала светлые имена действительных героев антифранцузского сопротивления. К таковым они относили в первую очередь расстрелянного оккупантами Лео Шлягетера.

В конце июня 1930 года Моссаковский на собрании руководства партийной организации Берлина и Бранденбурга обрушился на Геббельса с острой критикой за его безответственные выдумки. Он решил извлечь на свет несколько старых малоизвестных историй, чтобы оперировать фактами, показать, насколько заврался Геббельс. В одной из таких историй Геббельс переделал дату своего вступления в НСДАП на более раннюю. Таким образом он хотел попасть в ряды «старой партийной гвардии». На самом деле в НСДАП он оказался не в начале 20-х годов, а лишь в 1926-м. Геббельс тут же понял, какая опасность ему грозит. Окажись эти факты вынесенными на рассмотрение дисциплинарной комиссии, его публично бы уличили во лжи. В свою очередь это могло подорвать доверие к нему в рядах берлинских СА. Среди штурмовиков берлинский гауляйтер слыл «твердым как сталь бойцом».

Гитлер распорядился не проводить расследования по фактам, которые смог обнаружить Моссаковский. Его самого без объяснения каких-либо причин исключили из НСДАП «за антипартийную деятельность». Перед «судом чести» Моссаковский пытался объяснить, что выступал вовсе не против Гитлера или идей национал-социализма, а лишь против завравшегося берлинского гауляйтера и некоторых его подручных. Но все члены суда были единодушны — их уже проинструктировали Гитлер и Геббельс. Моссаковскому в качестве исключения дали возможность самому покинуть ряды партии. По этому поводу в партийной газете «Фёлькише беобахтер» написали лишь, что политическая партия не должна превращаться в дискуссионный клуб. «Главная задача каждого члена НСДАП состоит в том, чтобы следовать ясной линии национал-социалистического движения».

В середине июня 1930 года конфликт между Гитлером и штрассеровской фракцией перестал быть уделом верхушки партии. Теперь он коснулся простых партийцев из Берлина. Дисциплинарная комиссия строго-настрого запретила местным группам НСДАП получать информационный бюллетень «национальных социалистов». Запрет касался даже простого общения с распространителями штрассерианских газет.

В июне Гитлер мог записать в свой актив еще одну победу: ему удалось исключить из партии редактора «Саксонского обозревателя» Рихарда Шапке. Поводом для этого послужила статья, опубликованная 23 июня 1930 года. В ней Шапке критиковал антимарксистскую правительственную коалицию в Саксонии и призывал народ к революции против реакционно-консервативных сил: «Если консервативные партии открыто признают себя ответственными за политику осуществления плана Юнга, который поверг народ в нищету, бедность и безработицу, то немцам пришло время понять, кто их враг. Пришло время свести с ними счеты!»

Через два дня после этой публикации, 25 июня 1930 года, в редакции «Саксонского обозревателя» раздался телефонный звонок. С Шапке хотел поговорить доктор Беннеке, депутат, избранный от Дрездена и известный своими симпатиями к левому крылу. Беннеке, узнавший о предстоящем «судилище», потребовал, чтобы Шапке заявил, мол, автором статьи является сам Беннеке. Газета напечатала ее, так как тот являлся депутатом, избранным по партийному списку. Но Шапке понимал, что этот ход не сможет разрешить конфликта, который сложился в НСДАП. В тот же день он предстал перед берлинской дисциплинарной комиссией, дабы быть исключенным из партии. Комиссия даже не совещалась, прежде чем принять решение: «Проступок идентифицирован как мероприятие „национальных социалистов“ и Отто Штрассера, которые заявляли, что приглашение доктора Фрика в Тюрингское правительство — „неудачный эксперимент“. Относительно политического анализа прошедших в Саксонии выборов обвиняемый заявил, что, несмотря на то, что он не принадлежит к „национальным социалистам“, его статья „И что отныне?“, опубликованная в „Саксонском обозревателе“, поддерживает их воззрения и по форме и по содержанию». Вердикт был предсказуем — «антипартийная деятельность».

Вслед за Шапке по такой же «статье» из партии были исключены еще четыре сторонника Огто Штрассера: Фритц Герман, Хорст Вафер, Альфред Решке и Вильгельм Корн. Примечательно, что все они вступили в НСДАП в 1928–1929 годах, то есть фактически накануне своего «изгнания». Вслед за ними пришла очередь самого Отто Штрассера.

Чтобы расправиться с неугодными, Геббельс решил организовать общее собрание членов Берлинской партийной организации. На нем планировалось выступление наиболее видных членов дисциплинарной комиссии: Германа Геринга, Ганса Хинкеля и генерала фон Эппа. Отто Штрассер вместе с майором Бухрукером и Вильгельмом Корном решили использовать это мероприятие в своих целях. Представители левого крыла решили изложить свою политическую позицию. Когда они пришли в берлинский Дворец спорта, то были выдворены оттуда штурмовиками. Проход на собрание им было строго-настрого запрещен, так как они не числились в берлинской партийной организации (Штрассер и большинство его сторонников состояли в гау Бранденбург).

В зале Геббельс обрушил на «литераторов» изощренный поток ругани. Им надлежало «размозжить голову железным молотом дисциплины». После того как было зачитано пресловутое письмо Гитлера, в котором он призывал к «безжалостной чистке партии», Геббельс призвал всех несогласных с этим встать и покинуть зал. Позже «Ангриф» упомянул о трех из пяти тысяч участников, которые вышли на улицу. Число сторонников было явно занижено, так как на тот момент в Берлине насчитывалось около 400 революционных национал-социалистов.

1 июля 1930 года в Берлине было распространено радиообращение Имперского руководства пропаганды, в котором говорилось, что в ближайшее время предстоит изгнание из партии «незначительного числа саботажников». Отто Штрассер и его сторонники не знали, как прореагировать на подобный выпад. К этому моменту Грегор Штрассер вывел из «Кампф-Ферлага» своих людей, а саксонская организация была очищена от левых кадров. В этих условиях Отто Штрассер не мог рассчитывать ни на помощь Графа Ревентлова, ни на поддержку гауляйтеров Коха и Хильдебранда.

1 июля уже изгнанный из НСДАП Вильгельм Корн написал в одной из газет Штрассера, «Национальный социалист», что собирается бороться против «преследования социалистов и фашистского насилия людей Геббельса». В том же номере газеты была опубликована заметка Р. Шапке, в которой он обрушился с критикой на Геббельса, «который использовал свое влияние, чтобы преследовать истинных социалистов». С согласия редакции газеты Шапке в своем материале вновь вернулся к статье, которая, собственно, и привела к исключению его из партии. В ней он, как и большинство штрассерианцев, безжалостно критиковал союз НСДАП с консервативными военизированными группами: «„Стальной шлем“ ведет одностороннюю борьбу против интернационального марксизма. Он объединился с реакцией и крупной буржуазией. Именно поэтому „Стальной шлем“ никогда не сможет стать подлинно национал-социалистическим боевым товариществом».

Но и Штрассер, и Шапке, и Корн, продолжая придерживаться своих радикальных воззрений, нападали не на Гитлера, а только на Геббельса. Фраза о том, что публикация письма Гитлера весьма изумила революционных национал-социалистов, показывает намерение Штрассера помириться с Мюнхеном. Он приписывал Гитлеру роль высшей инстанции, которая должна была открыть молодому политику двери, доселе закрытые перед ним.

Чтобы положить конец затянувшемуся конфликту, 2 июля Геббельс созвал общее собрание функционеров. В мемуарах «Гитлер и я» Штрассер писал, что именно он выступил инициатором этого собрания. Подобное утверждение кажется не просто маловероятным, а совсем фантастическим. Штрассер так описал события того дня: «Однако когда вечером 2 июля я собирался войти в здание, где проходила эта встреча, офицер СС, за спиной которого стояло еще 5 человек, сообщил мне, что я не могу пройти в зал, так как не проживаю в Берлине. Формально он был прав, подобного рода собрания могли посещать только жители определенного гау партии. Я между тем продолжал настаивать на моем присутствии, поскольку встреча была назначена по моей просьбе. Офицер СС оставался непреклонным. Тем временем начались дебаты. Здание было окружено эсэсовцами. Геббельс в своем излюбленном стиле пытался обосновать исключение Шапке из партии. Слово попросил мой лучший друг майор Бухрукер.

„Я сожалею, но не могу предоставить вам слова, так как против вас начато партийное расследование“.

„Против меня? — изумленно воскликнул Бухрукер. — Я об этом ничего не знаю“.

„Бы получите вечером домой письменное уведомление об этом. Оно отправлено с почтой“.

Подобная комедия повторилась, когда пытался заговорить Герберт Бланк. Тут же из присутствовавших тысячи человек 117 поднялись и в знак протеста покинули зал. Я продолжал стоять на улице. Мои друзья в красках рассказали об этом происшествии. Мы тотчас направились к дому Бланка и Бухрукера, но никаких письменных уведомлений там не обнаружили».

Вечером того же дня Отто Штрассер встречался с Грегором. Отто хотел обсудить ситуацию, сложившуюся в НСДАП. Именно там он впервые заговорил о своем возможном выходе из партии: «Грегор, поскольку Гитлер не решается порвать со мной, я сам решил сделать это. Завтра я выйду из партии». «Хорошо, — ответил Грегор, — но я должен остаться».

3 июля Отто Штрассер направил Гитлеру телеграмму, которая по своему стилю больше напоминала ультиматум. «Герр Геббельс выгнал из партии ряд моих товарищей. Вчера под липовым предлогом лишил других моих друзей слова. Если в течение 24 часов подобные выходки не будут прекращены, считайте, что я и мои друзья разорвем отношения с партией».

Штрассер пошел ва-банк. Ответа он так и не получил. Ему не оставалось ничего другого, как окончательно разорвать отношения с Гитлером. 4 июля 1930 года Отто Штрассер вышел из рядов Национал-социалистической рабочей партии Германии.

В этом месте просто необходимо сделать несколько замечаний. Во-первых, от подобного шага Гитлер приобрел куда больше, чем Отто Штрассер. Со времени выборов в Саксонии Гитлер готовил выход Штрассера из партии, который компрометировал его «своими большевистскими идеями». В критический момент всю грязную работу за фюрера выполнил Геббельс. И в итоге вся ответственность за выход из партии была переложена на самого Отто Штрассера.

Во-вторых, нерешительность Отто была только на руку Гитлеру. Фракционер Штрассер играл по сценарию, который был написан в Мюнхене. А потому 4 июля все (!!!) партийные газеты сообщили об уходе Отто Штрассера. Казалось, они только и ждали этого момента. В многочисленных статьях, заметках, сообщениях подчеркивалось, что он, Штрассер, больше не мог рассчитывать на политическую поддержку, лишившись каких-либо перспектив. Действительно, Штрассер мог достигнуть своей цели только находясь в политической обойме Гитлера. Но тот был мастером политической игры. Теперь он мог начать бороться с неугодным политиком уже другими методами.