Войны Роз

Во имя Отца, Сына и Святого Духа, я, Генрих Ланкастерский, принимаю на себя королевство английское и беру под руку свою все владения его и подданных как прямой наследник по крови, идущей от доброго государя нашего короля Генриха III, и по этому праву Бог милостью своей вернул мне корону с помощью семьи моей и друзей моих; существовавшая же доныне власть должна быть упразднена из-за недостатков в управлении и несоблюдения добрых законов.^{35}

И, стремясь еще более отомстить за это[3], наш царственный повелитель буквально разрывает на куски каждого человека в государстве, у кого есть деньги, будь то богач или бедняк, намереваясь снова вернуться во Францию в полной силе. Но горе мне! Это предприятие разорит могущественных людей и сокровища государства. И, по правде говоря, столь непомерные поборы, ведущие к катастрофическому финалу, сопровождаются ропотом и приглушенными проклятиями народа из-за ненависти к такому бремени, и я молю, чтобы мой сиятельный господин избежал меча гнева Господня и не разделил судьбу Юлия Цезаря, Ашшурбанапала, Александра Македонского, Гектора, Кира, Дария и Маккавея!^{36}

…Во-первых, очевидно, что… король не должен завоевывать территории за пределами Нормандии, так же как и использовать тактику осады; в прошлом осады не способствовали его победам, но приводили к многочисленным жертвам как среди лордов, военачальников и рыцарей, так и среди простого люда; наряду с этим были потрачены впустую бесчисленные денежные суммы как в Англии и Франции, так и в Нормандии. Поскольку вряд ли какой-либо король в состоянии завоевать большое государство непрерывными осадами, специально следить за экипировкой и снаряжением, которые обычно используются в современной войне, знанием и опытом врагов в этой области, одновременно наблюдая за своими территориями и территорией противника, а также оказывая должное покровительство своим преданным подданным.

Вот почему… кажется целесообразным для быстрых и успешных побед короля и уничтожения его врагов выбрать двух знатных, осмотрительных и придерживающихся единой стратегии полководцев, при которых будут тщательно отобранные воины числом 750 копий, чтобы они могли постоянно удерживать свои позиции и командовать войсками, продвигаясь единым фронтом на пространстве в 6,8 или 10 лиг[4], или более, или менее, на их усмотрение; и каждый из них должен иметь возможность взаимодействовать или объединяться в случае необходимости.

Таким образом, они ведут военную кампанию непрерывно с первого дня июня по первый день ноября, высаживаясь для начала в Кале или Кротуа, или сначала в Кале, а затем в Кротуа, как покажется более разумным; далее они должны продвигаться через Артуа и Пикардию, затем через Вермандуа, Ланнуа, Шампань и Бургундию, сжигая все земли на своем пути, уничтожая дома, зерно, вина и все плодоносящие деревья, пригодные для людей; весь домашний скот, который невозможно угнать, должен быть забит; а что можно переправить и сохранить для нужд армии, необходимо отослать в Нормандию, в Париж и другие территории, находящиеся в подчинении у короля, и, если все это как следует обдумать, то все получится, поскольку известно, что с предателями и разбойниками должно придерживаться другого стиля ведения войны — более жестокого и беспощадного, чем с обычным и благородным врагом…

…Кроме того, считается… что эта война должна продолжаться с неослабевающим напором, по крайней мере, 3 года, чтобы таким образом довести врагов до крайнего истощения, и начинаться ежегодно в военные сезоны описанным выше способом. Этот способ должен быть применен на тех территориях из предложенных королем и его Советом, которые покажутся наиболее подходящими и особенно там, где существует наибольшая поддержка, как продовольствием, так и финансами. Потому представляется, что король может вести и обеспечивать такую трехлетнюю войну полностью в вышеупомянутые сезоны с оплатой как за год с четвертью, выплачивая за каждый год только пятимесячное жалованье…^{37}

Он был, словно второй Иов, человеком простым и прямодушным, в целом богобоязненным и избегающим греха. Простой, без каких-либо хитрых уловок и лжи, он вел себя со всеми как равный. Он никогда ни с кем не хитрил, никогда не сказал никому слова неправды, и всегда речи его соответствовали истине.

Он одновременно был прямой и справедливый, всегда вершил дела по правде. Никогда он не мог бы преднамеренно поступить с кем-нибудь нечестно. Богу Всемогущему он жертвовал ревностно, стараясь в полном объеме выделять земельные десятины и совершать дары Богу и Церкви; и был он при этом столь искренен и усерден, что, даже облаченный в одеяния монарха, со знаками царского отличия и с короной на голове, он сделал для себя обязательным преклонять колени перед Господом так низко, как это делал какой-нибудь юный монах…

…И то, что король питал благоговейный сыновний страх перед Господом нашим, было видно по многим деяниям его и по его религиозному рвению. Некий преподобный прелат Англии любил рассказывать о том, что в течение 10 лет он держал исповедальню для короля Генриха, и при этом он утверждал, что никогда за столь длительное время ни один смертный грех не запятнал его души…

…Прилежным и искренним почитателем Всевышнего был сей король, более расположенный к Богу и святой молитве, чем к мирским и суетным вещам, будь то бессмысленные спортивные состязания или охота: он презирал их как пустяковые, будучи постоянно занятым либо святой молитвой, либо чтением священных писаний или хроник, откуда он черпал немало мудрых изречений для душевной гармонии своей и других…

…Король Генрих был целомудрен и чист с младых ногтей. Пока он был юн, он сторонился любой распущенности на словах или в поступках; по достижении брачного возраста он женился на самой благородной женщине, леди Маргарите, дочери короля Сицилии, от которой он родил единственного сына, благороднейшего и добродетельного принца Эдуарда; по отношению к ней он хранил брачный обет даже в ее отсутствие; и, несмотря на то, что иногда королева бывала в отъездах довольно длительное время, он никогда не изменил ей ни с одной женщиной. Когда же они жили вместе, он не позволял себе обращаться с нею недостойно, всегда относясь к королеве со всей искренностью и почтением.

…Случилось однажды, что на Рождество некий почтенный лорд, возможно, чтобы испытать его или искусить его молодую натуру, решил показать ему представление, на котором юные девушки должны были танцевать с обнаженной грудью. Однако король не остался слеп к этому, осознал дьявольскую хитрость и с презрением отверг сию затею: гневно отвел взгляд, повернулся к ним спиной и ушел в свою комнату, сказав: «Фу, какой стыд, грех вам».

В другой раз, проезжая через Бат, где находились купальни с теплой водой, в которых, как рассказывают, люди того края освежались и мылись, король, заглянув туда, увидел обнаженных людей, скинувших все свои одежды. Раздосадованный, он стремительно ушел оттуда, считая такую наготу великим грехом, не забывая высказывания Франческо Петрарки, гласящего, что нагота животных неприемлема для человека, но благопристойность одежды создана для скромности^{38}.

Кроме того, он принимал серьезные меры предосторожности для защиты не только своего целомудрия, но и своих подданных. С этой целью, еще до женитьбы, будучи юным приверженцем непорочности, он внимательно следил через потайные окна своей палаты, чтобы ни одна дурная непристойная женщина, вошедшая в его дом, не посеяла семян искушения в головах и не явилась причиной падения кого-либо из его домочадцев…

…Я должен вам поведать, что он был выдающийся человек благодаря своему достоинству смирения. Этот набожный герцог не стыдился прислуживать священнику в церкви во время праздников и отвечать во время мессы «Аминь», «И остави нас» и пр. Он обычно вел себя так же даже на моих, бедного священника, службах. Даже когда он чуть-чуть перекусывал, то (как истинно религиозный человек) всякий раз быстро поднимался из-за стола и в полной тишине проникновенно в молитве благодарил Бога. Также, по свидетельству доктора Тона, он взял за правило, чтобы, когда он закусывал, его слуга, раздающий милостыню, перед любым яством сначала ставил ему на стол некое блюдо, олицетворяющее пять ран Христа, такое же красное, как если бы это была кровь, и, размышляя над этим символом, он истово благодарил Бога с глубоким чувством.

…Более того, его смирение выступало и в манере держаться, и в одежде, в деталях гардероба, в речи и других проявлениях публичного поведения; так, хорошо известно, что с юности он всегда носил стоптанные башмаки с загнутыми носами или сапоги, подобные тем, в которых ходят крестьяне.

Также, явно пренебрегая всеми капризами моды, подобно простому горожанину, обычно он облачался в длинную накидку с круглым капюшоном или просторный плащ ниже колен с черными чулками и обувью. На главные торжества года, особенно в случаях, когда традицией ему было предписано быть в короне, он всегда надевал на голое тело грубую власяницу, дабы укрощать этим свою плоть, или, вернее, чтобы подавлять в себе гордыню и пустое возвеличивание, порождаемое роскошью.^{39}

Генрих, Божьей милостью Король Англии и Франции, Лорд Ирландии. Приветствую Лорда казначея и камергеров Казначейства. Те значительные суммы, которые необходимо послать за море нашему кузену герцогу Йорку для защиты и сохранения нашего правления во Франции и герцогстве Нормандия, одновременно срочно нужны и Нам для удержания в подчинении других территорий. Из-за чего Мы не можем сейчас ничего поставить, без того чтобы не занять у Наших подданных, или продать, или отправить часть Наших драгоценностей. Также та сумма, которую Мы можем одолжить для указанных выше надобностей, в настоящее время не будет достаточной для содержания этой армии на наличные деньги, кои вынуждают Нас заплатить, и единственное, что смогло бы успокоить Нас и Наших истинных подданных, так это если Наша армия с помощью Божьей добьется успеха и использует его на благо и для военной поддержки Нашего государства, герцогства и всех других Наших владений.

Поэтому Мы повелеваем и поручаем именно вам тотчас по прочтении добыть, отчеканить, продать и заложить такие и столько наших драгоценностей, чтобы Нам хватило заплатить жалованье в войсках, согласно вашим расчетам, а также сделать авансовые платежи для поддержания армии; посему соберите этих драгоценностей столько, сколько можно. И эти Наши письма будут служить вам одновременно приказом и распиской. Заверено Нашей личной печатью в Виндзорском замке 2 февраля в 19-й год Нашего правления.^{40}

Генрих, Божьей милостью Король Англии и Франции, Лорд Ирландии. Приветствую казначея и управляющих нашей казной. Мы доводим до вашего сведения, что Мы поняли из мольбы нашего кузена герцога Йорка, что, когда недавно Мы велели вам в нашем письме указом удовлетворить его во всем, согласно положенному по его должности жалованью в 20 000 фунтов за период в 5 лет, который уже закончился в день святого Михаила, все эти деньги ушли на защиту нашего государства Французского и герцогства Нормандского. И, как в основном становится ясно из его бумаг, все обстоит так, как он и говорит, и с ним необходимо рассчитаться согласно срокам упомянутых контрактов; он должен получить за четвертый год из тех пяти 18 666 фунтов 13 шиллингов 5 пенсов и за пятый год целую сумму в 20 000 фунтов, что составляет 38 066 фунтов 13 шиллингов 4 пенсов[6]. И как быть с тем, что он обещал выдать жалованье лордам, командирам и солдатам гарнизонов внутри нашего государства и герцогства, что он не может сделать, пока не получит указанной суммы. Но тем не менее он согласился, учитывая бремя больших расходов, лежащих на Нас, к уступке в 12 666 ф. 13 ш. 4 п. из упомянутых 38 066 ф. 13 ш. 4 п. Таким образом, ему должен быть выплачен монетами или достаточным количеством других ассигнований остаток в сумме 26 000 ф. Закреплено Нашей личной печатью в лондонском Тауэре 2 июня 24-го года Нашего правления.^{41}

Таким образом, после смерти его отца… Карл VII унаследовал французский престол в возрасте приблизительно двадцати двух лет. Во дни его правления из-за непрерывных междоусобиц и войн с иноземцами, из-за нерадивости и праздности тех, кого он поставил вести дела или командовать войсками, а также из-за недостатка военного порядка и дисциплины, как и по причине алчности и бессилия тяжеловооруженных всадников, упомянутое королевство было доведено до чрезвычайного разорения; от Луары до Сены крестьяне были либо убиты, либо обращены в бегство. Большая часть полей в течение долгого времени оставалась не только невспаханной, но и не хватало людей, чтобы вспахать их, не считая нескольких разрозненных клочков земли, которые было невозможно даже хоть немного расширить, иначе пришлось бы возделывать их вдалеке от городов и замков, где вовсю хозяйничали разбойники.

Мы своими глазами видели обширные равнины Шампани, Боса (Beauce), Бри, Гатинэ (Gatinais), Шартра, Дрё, Мена, Перше, Вексена (Vexin), как французского, так и нормандского Бовези (Beauvaisis), Пэи де Ко (Pays de Caux) близ Сены, наряду с Амьеном и Абвилем (Abbeville), сельские районы вокруг Санлиса (Senlis), Суассона и Валуа справа к Лану (Laon) и далее к Эно (Hainault), абсолютно пустынные, невозделанные, заброшенные, безлюдные, заросшие колючим кустарником и ежевикой; и пуще того, большинство отдаленных глухих уголков покрылось непроходимыми чащобами. Становилось страшно, что следы такого опустошения во многих местах могут сохраниться еще надолго, если божественное провидение не обратит свой взор на происходящее в этом мире.

В этих районах возделывать землю можно было только в черте города или замка, или в непосредственной близости от них, чтобы со сторожевой башни дозорный мог увидеть приближение разбойников. Тогда звуком набатного колокола или рога, или любого другого инструмента он подавал сигнал работающим в поле или в виноградниках отойти к укреплениям.

Такие случаи почти всюду были настолько обычным делом, что распряженные из плуга волы и тяжеловозы, наученные длительным опытом, как только слышали сигнал дозорного, без какой-либо команды в панике галопом устремлялись к убежищу, где, как они знали, они будут в безопасности. Даже у овец и свиней это вошло в привычку. Но поскольку в вышеупомянутых областях укрепленные города или селения встречались достаточно редко, да и те большей частью были сожжены, разрушены, разграблены неприятелем или заброшены, то небольшие участки возделанной земли, как будто украдкой окружившие крепостные стены, казались совсем крошечными, почти ничем, по сравнению с обширным пространством абсолютно пустынных полей без единого работающего на них человека.^{42}

Я пишу с целью передать вам то, что англичане рассказывали мне о великолепии английской королевы и об истории ее прибытия в Англию. Я хочу сообщить Вам кое-что и о короле Англии. Прежде всего англичане поведали мне, что король Англии взял ее без какого-либо приданого и даже вернул некоторые земли, захваченные у ее отца[7]. Когда королева сошла на английскую землю, король и герцог Саффолк, переодетые сквайрами, передали ей письмо, написанное, по их словам, королем Англии. Пока королева читала это послание, король внимательно рассматривал ее, говоря, что получить истинное представление о женщине можно, когда она читает письмо. Королева так и не поняла, что пред нею был сам король, поскольку была сильно поглощена чтением и ни разу не взглянула на «сквайра», который все это время оставался коленопреклоненным. После того как король ушел, герцог Саффолк спросил:

— О, светлейшая королева, что Вы думаете о сквайре, который принес это письмо?

— Я не обратила на него внимания, — ответила королева, — поскольку была занята чтением письма, которое тот принес.

— О, светлейшая королева, человек, одетый сквайром, был светлейший король Англии, — ответил герцог.

Королева удалилась, сильно раздосадованная своей оплошностью, поскольку так и не подняла того с колен.^{43}

И в пятницу, в 26-й день мая, мэр Лондона, со старейшинами и шерифами и свободными горожанами отправились к Блэкхиту (Blackheath) в Кенте; и там они, оставаясь верхом, смиренно пребывали в ожидании прибытия королевы. И так они отправились с нею к Лондону, и препроводили ее к лондонскому Тауэру, где она почивала всю ночь. И там король, в знак глубокого уважения к королеве и в честь ее прибытия, посвятил сорок шесть рыцарей в кавалеры ордена Бани. И затем в полдень грядущего дня королева пожаловала из Тауэра в карете, запряженной двумя лошадьми в попонах из белой парчи, расшитых золотом; и такими же были ее одежды, в которые она была облачена; и подушки и вся карета гармонировали друг с другом; и ее распущенные по плечам волосы венчала золотая корона, украшенная богатыми жемчугами и драгоценными камнями; ее сопровождали лорды на лошадях и высокородные леди на колесницах; всего было девятнадцать колесниц, на которых восседали леди и их фрейлины, а представители всех гильдий города Лондона, шествовавшие пешком в своих лучших одеждах, замыкали процессию, двигавшуюся к собору Св. Павла. И вдоль всего пути следования этой процессии повсюду в городе было установлено множество знамен с изображением ангелов и других небесных символов, отовсюду звучали песни и музыка; и стояли бочки с вином, как белым, так и красным, для всех желающих…

И на следующий день, который пришелся на воскресенье, на 30-й день мая, в Вестминстере во дворце короля с подобающей роскошью и величием состоялась церемония коронации и торжественная трапеза.^{44}

…Парламент начал свою работу на десятый день февраля. И 16-го дня этого месяца на северной окраине Бери на Хеноухит (Henow Heath) собралось людей этой местности числом до 40 000.

И на следующий день они показались в юго-восточной части города Бери. И там они разбились на дозорные отряды, и каждый отправился в определенное место: кто за тридцать миль, кто за двадцать миль, за десять миль, за четыре мили, кто дальше, кто ближе, невзирая на пробирающий до костей холод.

И на следующий день, то есть 18 февраля, в воскресенье, на масленой неделе (Shrove-Sunday's Even), прибыл герцог Глостер из Лайнхэма (Lyneham); и не успел он проехать полмили или более, как его встретили сэр Джон Стоуртон, казначей королевской казны, и сэр Томас Стэнли, контролер королевской казны, с посланием от короля (как об этом рассказывали некоторые из свиты вышеназванного герцога). В нем король, обеспокоенный тем, что столь холодная погода должна была утомить герцога Глостера, желал, чтобы тот проследовал к его жилью и отведал его пищи. И действительно, он вступил в Саутгейт, когда на часах было приблизительно одиннадцать до полудня. И его сопровождали всадники, числом около восьмидесяти. Когда эти гонцы получили королевский приказ, они распрощались с герцогом и вернулись к королю.

И вышеупомянутый герцог приехал на конский базар и, повернув налево к Нортгейту, оказался в отвратительном переулке. И затем герцог спросил одного бедного человека, который жил здесь:

— Как называется этот переулок?

— Поистине, мой лорд, он называется Мертвым переулком, — ответил бедный человек.

— На все воля Божья, — вспомнив одно старое пророчество, изрек затем благородный герцог и отправился дальше к Норт Спитал (North Spital) к королевскому столу.

И тотчас после трапезы, по приказу короля, к нему прибыли герцог Бэкингем, маркиз Дорсет, граф Солсбери, виконт Бомонт, лорд Садли. И виконт Бомонт арестовал упомянутого герцога Глостера; и по приказу короля герцога сопровождали два хранителя короны (yeomen of the crown) и вооруженный сержант: Бартоломью Холли (Bartholomew Halley) и Палфорд (Pulford), хранители короны, и Томас Келброс, сержант.

И что в тот же самый день, между восьмью и девятью часами пополудни, были арестованы офицерами короля сэр Роджер Чамберлен и сэр Генри Воэн, рыцари, Томас Герберт, Томас Вериот, Джон Воэн, Хаувил ап Дэвид Томас (Howell ар David Thomas) и многие другие.

И в воскресенье был отдан приказ заключить в тюрьму даже Джона Хобергера.

И во вторник на масленой неделе, в конце праздничной трапезы, в замке были арестованы сэр Роберт Вер, сэр Джон Чейн, рыцари, Джон Бакленд, контролер вышеназванного герцога, Артейс, Томас Уайлд, Ричард Миддлтон, Уаллераун, Бассингтон, сквайры; Ричард Нидхэм, Джон Свефилд, йомены; и другие, числом 28 человек. И они были отправлены по различным тюрьмам: некоторые в лондонский Тауэр, некоторые в Винчестер, некоторые в Ноттингем и некоторые в Нортемптон и в другие места, как пожелали король и его Совет.

И в следующий четверг после своего ареста с третьим ударом колокола пополудни упомянутый герцог Глостер умер в своем собственном замке под названием Сент-Сальваторс (St. Salvator's), близ Нортгейта. Да помилует Господь душу его. Аминь.^{45}

И на 26-й год [его правления] умер герцог Глостер, Хэмфри, сын Генриха IV, брат Генриха V и дядя Генриха VI, во время Парламента в Бери в преддверии празднования дня Св. Апостола Матвея (26 февраля), приблизительно в полночь. Этот герцог был литератор, истинный подвижник образования и веры, преданный церкви и государству. Он пополнял и обогащал Университет Оксфорда драгоценными, красивыми и роскошными книгами по различным наукам и областям знаний; и его имя и память о нем навсегда останутся в сердцах человеческих, и небеса воздадут ему должное.^{46}

О вы, благородные воины! Сколь часто во имя торжества истинного права на французскую корону и для благоденствия короля, и для процветания его обоих царств Англии и Франции, ради сохранения своего права и для достижения славы, вы пускаетесь в великие авантюры, подобно тому, как это было во времена достойных римлян. И поэтому истинно можно сказать, что вы всегда были преданы своему владыке и повиновались ему, не взирая на опасности и не щадя живота своего. Видимо, была воля Божья на то, что в течение всего лишь одного года и четырнадцати недель, с 15 мая 1449 г. от Рождества Христова до 15 августа 1450 г., внезапно и коварно вторгшись из Франции, враги подло захватили Нормандию, Анжу и Мен с герцогствами Гасконь и Гиень, а их укрепленные замки, крепости и города были взяты с боем либо сдались, пойдя на сделку с неприятелем. И если бы там всегда имелись дружины с достаточным числом воинов, хорошо вооруженных, обеспеченных провизией и жалованьем, должным образом положенным и оплаченным, то сие помогло бы им продолжать удерживать оборону этих владений. И подобно бесстрашному и отчаянному льву, они были бы столь же мужественны и непреклонны, как во времена завоевания Нормандии, когда смогли захватить и удерживать те владения в течение полных тридцати пяти лет и семи дней с начала последнего похода, что был на 3-й год правления короля Генриха V; и колесо фортуны не повернулось бы против этой земли, как случилось ныне…

…Но, увы! Мы, несчастные, страдая от невыносимых гонений и бедствий, оттого, что унизили наше достоинство, разорили наши дома, расхитили наше добро, что можем сделать или сказать теперь? Доколе мы будем пребывать в подобной скорби и страданиях, склоняя головы под тяжким бременем? Нет, Бог не допустит того, чтобы подобные вторжения, чудовищная несправедливость и тирания остались безнаказанными, а столь большие разрушения не возродились бы из пепла!^{48}

И в этом году, в пятницу, на 9-й день января, мессир Адам Молейнс (Master Adam Moleyns), епископ Честера и хранитель личной печати короля, был послан королем в Портсмут с целью выплаты жалованья неким солдатам и морякам; и случилось так, что он напустился на них с бранью, чтобы не отдавать им денег, и невоздержанными речами вызвал ссору, в результате чего те набросились на него и безжалостно убили.^{49}

Наш самый благородный и грозный сиятельный лорд, я полагаю, что, к моему глубочайшему прискорбию и горю, до Ваших ушей дошли — и о том Бог ведает — столь низкие и немыслимые слухи, которые разносятся по всем владениям Вашим и на устах почти у каждого простолюдина. Тягчайшие обвинения и гнусная клевета, порочащие меня перед Вашей величественной королевской персоной и Вашей землей, возведены на меня за достойный всяческого осуждения проступок хранителя Вашей личной печати, кому, как говорят, Бог воздал по заслугам в смерти его. И что молва эта ложится на меня непосильным бременем, которое я не могу сносить, поскольку — и тому Всевышний свидетель — совершенно невиновен. Заклинаю Ваше Высочество, чтобы Вы в милости своей вспомнили, как преданно служил господин мой и отец королю — благородной памяти предку Вашему во всех его походах, как морских, так и сухопутных. И позднее, во времена победоносного государя, короля, отца Вашего, на чьей службе он умер в Арфлёре (Harfleur); мой старший брат пал следующим, сражаясь с ним при Азенкуре; два других моих брата также погибли, сражаясь за Вас в Жаржо (Jargeau), в день, когда я был взят в плен, но, как положено рыцарю, доверившись милости Божьей, выплатил 20 000 фунтов выкупа; мой четвертый брат, остававшийся там ради меня в заложниках, также умер от рук Ваших врагов; я сам встал под ружье во дни правления короля, Вашего отца, и в Ваши тридцать четыре зимы, и состоял в ордене Подвязки тридцать лет, и непрерывно в течение всего этого времени сражался там семнадцать лет, ни разу не побывав дома и не видев родной земли[9]; и после моего возвращения домой я пятнадцать лет непрерывно служил Вашей благороднейшей персоне, в которой я нашел столько милосердия и совершенства, сколько когда-либо вассал мог найти в своем господине и покровителе, да вознаградит Бог Ваше Высочество за это на небесах и на земле. И в сем Вашем королевстве, Сиятельный Лорд, я родился, и здесь мои наследные владения, и мне должно, что бы ни случилось с этими землями и что бы ни произошло со мной, служить Вам, Сиятельный Лорд, и нашему благородному государству. И все сие справедливо рассудив, если в каких-либо поступках, совершенных мной, будь то во Франции, или здесь, на этой Вашей земле, Вы усмотрите жажду суетной выгоды или стремление к власти, или деяния мои покажутся криводушными или оскорбительными для Вашего высокого положения, или Вашей земли, коей я плоть от плоти, то не существует такого страшного наказания, которого бы я не заслужил…^{50}

Сначала упомянутый герцог в 20-й день июля, на 25-й год Вашего благословенного правления[10] в Вашем городе Лондоне, в приходе гроба Господня в районе Фаррингдон Инфра (Farringdon Infra), замыслив и намереваясь лицемерно и вероломно лишить жизни Вашу блистательную королевскую персону и уничтожить Ваше названное государство, там и тогда предательски подучивал и подстрекал графа Дюнуа, бастарда из Орлеана, Бертрана лорда Прессинь (Bertrand Lord Pressigny), мессира Уильяма Кансета (Master William Cunyset), Ваших ненавистников, о благородный повелитель, и других Ваших недругов, подданных и послов Карла, называющего себя королем Франции, Вашего самого непримиримого противника и врага, советовать и побуждать того самого Карла прийти в Ваше царство с великою силою, спровоцировать и развязать войну против Вас, Сиятельный Лорд, уничтожить Вашу королевскую персону, и Ваших верных подданных того же самого государства. И злоумышлял сделать Джона, сына того самого герцога, королем Вашего названного царства, и лишить Вас Ваших высоких регалий; тот же самый герцог Саффолк, которому Вы тогда доверили опеку над Маргаритой[11], дочерью и наследницей Джона, последнего герцога Сомерсета, намеревался выдать ее замуж за своего вышеупомянутого сына, представив ее следующей наследницей короны Вашего королевства, поскольку у Вас нет потомства, Сиятельный монарх, для достижения своей вышеназванной изменнической цели и намерения тот самый герцог Саффолк перед своим арестом выдал замуж названную Маргариту за своего сына[12].

…Кроме того, названный герцог Саффолк, будучи Вашим приближенным во время военных кампаний против названного государства французского и герцогства нормандского и являясь там Вашим доверенным лицом и всех советников Ваших, знал обо всех тайнах королевского совета и поставках для Ваших армий, обороне и охране Ваших городов, крепостей и других мест, и о том, когда должны быть сделаны поставки провизии и снаряжения для войск в те же самые места; он, ведая подобными секретами и оставаясь сторонником вашего названного смертельного врага, называющего себя королем Франции, многократно вероломно раскрывал ему, и военачальникам его, и проводникам армии его, всем Вашим врагам доверительные сведения Вашего названного Совета касательно снабжения провизией и снаряжением армии, обороны и защиты городов и крепостей; и благодаря этой его измене и вероломству Ваш названный злостный противник и остальные враги получили множество богатых поместий, городов, замков, крепостей и других мест в пределах Вашего названного царства Франции и герцогства Нормандии, мешая Вам и военачальникам Ваших войск одерживать победы, охранять и поддерживать Ваши законные права владения в тех землях…

…Упомянутый герцог на 16-й год Вашего правления[13], являвшийся тогда ближайшим и самым доверенным из Вашего Совета и управляющим Вашего благородного двора, в течение долгого времени сбивал с толку Ваше Высочество единственно ради собственной наживы. Поскольку тогда, в упомянутый 16-й год, Вы благоденствовали и процветали, и, обладая обширными владениями и неисчислимыми богатствами, он побуждал Вас жаловать многие Ваши земли и названное добро различным людям в Вашем государстве Английском. И оттого Ваша казна сильно оскудела, расходы Вашего благородного двора непомерно выросли, жалованье Вашим нижайшим слугам не платилось, выплаты с Ваших замков и маноров не поступали, и другие Ваши издержки не восполнялись. Его коварные советы, суетные и расточительные деяния на службе Вашей высокой королевской персоне привели к тому, что доходы от поместий и собственности Вашей короны, Вашего герцогства Ланкастерского и других Ваших наследственных поместий были чрезвычайно сокращены, и это настолько тяжко обременило простой люд названного Вашего государства, что привело почти к их полному разорению…

…А также, когда лорд Садли (Lord Sudeley), бывший до недавнего времени казначеем Вашего государства[14], откладывая попечение о своей должности, по добропорядочности и бережливости, ему свойственной, на цели защиты Вашего названного государства и пополнения расходов, необходимых на этот предмет, оставил после себя в Государственной казне наличными и векселями сумму в 60 000 фунтов, полученных с налогов («пятнадцатая» и «десятая» части)[15] и из других источников дохода Вашего государства. Если бы эти деньги были распределены правильно и на те цели, как это предполагалось в Вашем Казначействе, тогда можно было бы отстоять Ваши владения; однако большая часть этих 60 000 фунтов стараниями и средствами упомянутого герцога Саффолка была неправедно роздана и поделена между им самим и друзьями и доброжелателями его; и из-за нехватки денег не удалось ни обеспечить должным образом в необходимые сроки армию, ни наладить соответствующее снабжение и поставки в эти земли.

…Также упомянутый герцог, чувствуя, что вошел к Вам в полное доверие, в течение многих лет позволял себе от имени Вашего Высочества ставить различных людей шерифами многих Ваших округов в Вашем государстве сообразно собственной корысти: некоторых за барыши или какое добро, а некоторых, чтобы служили его выгоде и выполняли его приказы и желания; и назначал таких, которые ему нравились, чтобы возвыситься и иметь безграничные и неподходящие права в Вашем царстве. Посему повелось так, что те, кто не стал искать его покровительства в своих провинциях, были низложены; каждому делу, которое он одобрял, будь оно даже неправедным, оказывалось содействие и продвижение, а правым делам людей, которые не имели его покровительства, чинились препоны, и решения по ним постоянно откладывались. Таким образом, процветало вероломство, многие из Ваших истинных вассалов силой его могущества и с помощью его сторонников были лишены наследства, разорены и лишены самой жизни. И так при помощи лихоимства, вымогательств и душегубства он заполучил бесчисленные богатые владения; убийцы, мятежники и чернь, видя его неограниченную власть и всесилие, стали открыто творить бесчинства. Дурной люд потянулся к нему со всех сторон Вашего государства, нашел там поддержку и защиту от правосудия и попрание Ваших законов на горе истинным подданным Вашего королевства…^{52}

Истинно благородный сэр, я рекомендуюсь Вам и искренне сожалею о том, что мне придется сейчас сказать, так что омойте этот клочок бумаги слезами печали, как только начнете читать его.

Поскольку в понедельник, следующий за Майским днем, до Лондона дошли вести, что в четверг перед тем как герцог Саффолк со своими двумя кораблями и небольшой дозорной лодкой пристал к побережью Кента аккурат около Дувра, он послал эту лодку отвезти некоторые письма к неким доверенным людям в крепость Кале — узнать, на какой прием он может рассчитывать. И лодке повстречался корабль под названием «Николас из Тауэра» с другими судами, ожидавшими его, и от находившихся в лодке капитан «Николаса» узнал о прибытии герцога. И когда он распознал корабли герцога, то выслал вперед свою шлюпку предупредить о себе, и герцог сам говорил с ними и известил, что король приказал ему прибыть в Кале и т. д.

И они заявили, что он должен поговорить с их капитаном. И так он с двумя или тремя из своих людей отправился с ними в их шлюпке к «Николасу»; и когда он прибыл, капитан, по слухам, приветствовал его так: «Добро пожаловать, предатель!»; и далее капитан пожелал узнать, одобряют ли моряки герцога, и те сообщили, что никоим образом не одобряют; и так его оставили на «Николасе» до следующей субботы.

Некоторые говорят, что он много писал королю, но это неизвестно доподлинно. У него был свой исповедник и т. д. И некоторые утверждают, что по местному обычаю его привлекли к суду прямо там на судне и признали виновным и т. д.

Также он спросил название судна, а узнав его, вспомнил предсказание Стейси (Stacy), который сказал, что ему ничто уже не будет угрожать, если он сможет избежать опасности, исходящей из Тауэра: и тут у герцога упало сердце, поскольку он понял, что был обманут, и на глазах его собственных людей его вытащили из корабля в лодку; и там был топор и плаха, и один из самых отъявленных мерзавцев из экипажа приказал ему склонить голову и сказал, что с ним поступят по заслугам, и он умрет под мечом; и взял ржавый меч, и после полудюжины ударов отсек герцогу голову и забрал его обагренное кровью платье и его камзол из бархата с металлическими пластинами, бросив его тело на песках близ Дувра; и некоторые говорят, что его голова установлена была на шесте, и люди герцога Саффолка сошли на берег в великой скорби и с молитвой на устах. И шериф Кента, увидев тело, послал заместителя шерифа к судьям узнать, что надлежит сделать, а также — к королю.^{53}

И после этого горожане Кента встали на борьбу вместе с жителями некоторых других графств, и они выбрали себе вожака, который заставил всех джентри присоединиться к ним. И по окончании заседания Парламента они, числом 46 000 человек, направились с великою силой и могучим войском к Блэкхиту, близ Гринвича; и там они встали лагерем, окружив его рвом и тщательно укрепив столбами, как это делалось во времена войны, и они подчинялись единственно Джеку Робину, подобно как Джону из Ноука (Noke). И поскольку все они были столь же благородны, как ноги свиней, то когда настало время вести переговоры с особами такого положения[16]и к ним были отряжены посыльные, они вручили всю власть человеку, которого назвали капитаном всего их войска. И там несколько дней они ожидали возвращения короля из Парламента в Лестере. И затем король послал к командиру различных лордов, и духовных и светских, узнать, в чем причина этого многочисленного и богопротивного сборища. Капитан их сообщил королю, что они действуют во благо его, нашего Верховного лорда, и всего королевства, ради искоренения предателей, находящихся в его окружении, и других различных несправедливостей, которые они постоянно видят вокруг, и что это должно быть безотлагательно исправлено. На что посланные туда лорды именем короля Англии призвали всех истинных королевских вассалов оставить это поле при Лестере. И следующей ночью все они покинули это место и ушли.

На следующее утро король во всем вооружении отправился из Сент-Джонса мимо Клеркенвэлла к Лондону и с ним многие светские лорды этой земли английской в полном боевом порядке. И за каждым лордом следовала его свита числом до 10 000 человек, снаряженных так, как будто они отправляются сражаться на Святую землю, — с поясами на своих доспехах, чтобы можно было отличить одного рыцаря от другого. И за то, что они стали преследовать войско капитана повстанцев, те убили в Севеноксе в Кенте сэра Хэмфри Стаффорда и Уильяма Стаффорда, сквайра, одного из самых отважных людей всего королевства Англии, и многих других из армии нашего Верховного Лорда, короля Генриха VI. И король той ночью остановился в Гринвиче, и вскоре лорды со своими свитами отправились домой, каждый в свою сторону.

И после этого, в первый день июля, тот же самый командир появился снова, хотя жители Кента утверждали, что это был уже другой, и он приехал в Блэкхит. И на следующий день он пришел с большим войском в Саутворк, и в Уайт Харте (White Hart) он встал лагерем. И на следующий день, в пятницу, они разрубили в куски веревки разводного моста и боролись отчаянно, и многие полегли в этой битве. Имен их я не могу назвать, поскольку там было множество всякого сброда. И затем они вступили в город Лондон как люди, которым недоставало ума; и в этом угаре они, по их словам, ради процветания царства Английского ворвались даже в дом к торговцу по имени Филип Малпас из Лондона. Если действительно они представляли себе последствия своих деяний, то я хочу напомнить изречение — Deus scit et ego поп. Но я хорошо знаю, что всякое дурное дело плохо заканчивается, и, напротив, каждое хорошее начало имеет самое хорошее окончание. Proverbium: Felix principium finem facit esse beaturn. Тот Филип Малпас был олдермен, а они обокрали его до нитки и унесли много денег, серебряных и золотых, очень значительную сумму, и в особенности товаров из олова, вайду, крапп, и марену, и большое количество дорогих тканей, и много драгоценных камней, и другое ценное имущество — перины, постели, покрывала, и множество богатых гобеленов, имеющих большую ценность — nescio.

И вечером они пошли со своим капитаном простого звания в его лагерь; но некоторые из его шайки остались там на всю ночь, полагая, что им хватит умения и мудрости управлять всей Англией. Вскоре благодаря тем перерезанным веревкам Лондонского разводного моста, на месте которых сейчас прочные железные цепи, они рыскали по всему городу. Кроме того, к ним присоединились и жители Лондона, и все вместе они хозяйничали в городе всю ночь.

И наутро этот мятежный капитан со своей свитой заявился снова; это было в субботу, 4 июля, в день Святого Мартина в Винтри. И затем проводились различные допросы в Гильдхолле; и там Роберт Хом, являющийся ольдерменом, был арестован и брошен в Ньюгейт. И в тот же самый день Уильям Кроумер, сквайр, и шериф Кента были казнен в поле недалеко от Элдгейта в Майл Энде около Клаптона. И другой человек, которого называли Джоном Бейлом (Bayle), был обезглавлен в Уайтчепле. И в тот же самый день в полдень был казнен в Чипе (Cheap) перед знаменем сэр Джеймс Файнс (Fiennes), бывший тогда лордом Сэем и главным Казначеем Англии. Его привезли из лондонского Тауэра в Гилдхолл и там допрашивали о различных изменах и о его причастности к смерти этого могущественного и известного принца, герцога Глостера[17]. И затем они привели его к штандарту в Чипе, и там он встретил свою смерть. И затем все три отрубленные в тот день головы были установлены на Лондонском мосту, а две другие головы, что стояли на Лондонском мосту прежде, сняли. И капитан, прибыв в Саутворк, позволил отрубить голову отъявленному мерзавцу, которого звали Хайвардин (Haywardyn). И на следующий день, в воскресенье, во время торжественной мессы он позволил казнить жителя Хамптона, сквайра, который звался Томасом Мейном. И в тот же самый вечер с десятым ударом колокола жители Лондона поднялись против них, и их возглавили старые добрые лорд Скэйлз и Мэтью Гоу (Gough). И до восьмого удара колокола следующего дня все они боролись на Лондонском мосту. И многие люди были убиты и сброшены в Темзу, и в воду летели доспехи, тела и все остальное; и, раздавленные толпой, погибли Мэтью Гоу и олдермен Джон Саттон (Sutton). И в ту же самую ночь, вскоре после полуночи, капитан из Кента обстрелял разводной мост Лондона; а перед тем он ворвался в Суд королевской скамьи и тюрьму Маршальси и освободил всех заключенных, находившихся там. И на следующий день прибыли милорд Кардинал Йоркский и милорд Кэнтерберийский, и епископ Уинчестерский (Джон Кемп, Джон Стаффорд, Уильям Вейнфлет). И они вели переговоры с лордом Скэйлзом и тем капитаном, чтобы прекратить эту кровавую бойню, пообещав капитану вместе с его шайкой общее прощение на имя Джона Мортимера, как он величал себя, чем внесли смятение в умы большинства его товарищей.

И шестью днями позже, вечером в субботу, три головы — лорда Сэя, Кроумера и Бейла — были сняты с Лондонского моста, а две другие головы, установленные на Лондонском мосту прежде, были водружены снова; головы же тех троих были захоронены вместе с их телами в Грэйфраерс (Grey Friars) в Лондоне. И на 12-й день июля, в вышеупомянутый год, на всех углах Лондона, также в Саутворке и многих других местах названного капитана под именем Джон Кэд объявили предателем, и тому, кто сможет доставить королю названного Джона Кэда, живого или мертвого, была обещана тысяча марок. Также королем была назначена награда в пятьсот марок тому, кто приведет любого из его главных советников или сторонников, которые имели какое-либо влияние или власть в войске этого самозваного капитана Джона Кэда. И в тот же день вероломный предатель капитан из Кента был пойман и убит в Вилде (Weald) в графстве Сассекс. И на следующий день его абсолютно голого доставили на телеге в Харт (Hart) в Саутворке, чтобы хозяйка того дома, где он останавливался во времена своего былого величия, смогла опознать, тот ли это человек, кто назывался капитаном из Кента. И затем его отвезли в Суд королевской скамьи, где он лежал с понедельника и до вечера следующего четверга; и там названный капитан был обезглавлен и четвертован. И тогда же телегу с кусками его тела провезли от Суда королевской скамьи через Саутворк, и затем по Лондонскому мосту, и затем через весь Лондон к Ньюгейту, после чего его голова была установлена на Лондонском мосту.^{54}

Ваше превосходительство, соблаговолите узнать, что перед самым моим отъездом на службу в Ваши Ирландские владения меня поджидали сэр Джон Талбот, рыцарь, в замке Холт (Holt), сэр Томас Стэнли, рыцарь, в Чешире, Палфорд (Pulford) в Честере, Элтон в Вустере, Брук (Brooke) в Глостере и Ричард, служащий Гилдхолла, в Бомарисе (Beaumaris), которые приказали, как я знаю, схватить и заточить меня в Вашем замке Конвей, и отрубить голову сэру Уильяму Олдхоллу, рыцарю, и бросить в тюрьму сэра Уильяма Деврё (Devereux), рыцаря, и сэра Эдмунда Малсо (Mulso), рыцаря, содержа это в тайне, пока Ваше Высочество не повелели освободить их.

Также, когда я намеревался прибыть в Бомарис, чтобы предстать пред Вашей благородной персоной и отрекомендоваться Вашим преданным слугой и истинным подданным, как велит мне мой долг, в Северном Уэльсе мне преградили путь Генри Норрис, Томас Норрис, Уильям Бакли, Уильям Груст и Бартоломью Боудд, Ваши офицеры, объявив, что ни я, ни моя свита не должны ни следовать через эти земли, ни запасаться там провизией, ни вставать лагерем, как я уже писал Вашему высочеству; поскольку тот Генри Норрис, представитель управляющего Северного Уэльса, сказал мне, что у него есть приказ ни в коем случае не оказывать мне никакого содействия или помощи в пополнение запасов или в пристанище, будь то для людей, или для лошадей, или в чем другом, что могло бы соответствовать моей знатности или облегчить тяготы дороги. А виноват в том сэр Уильям Сэй, казначей, который, как мне говорили, показывал на меня как на предателя, и что якобы я иду против Вашей воли. И, кроме того, несколько писем было послано в Честер, Шрусбери и в другие места, дабы и там мне так же чинили препятствия.^{55}

…Он выехал из Ирландии с чрезмерным великолепием и отправился к Вам в Вестминстерский дворец в сопровождении множества воинственно настроенных людей в доспехах, шествовавших в боевом порядке, и там они творили бесчинства, крушили и ломали перегородки и стены в Вашей палате, невзирая на Ваше высочайшее присутствие…^{56}

Благороднейший и всем сердцем безмерно любимый брат мой, обращаюсь к Вам со всей искренностью и почтением. Хочу сообщить Вам то, о чем я уже писал королю нашему Высочайшему лорду Его Высочеству, что ирландский враг, то есть Магохигам (Magoghigam), и с ним три или четыре ирландских капитана, объединившись с большой бандой английских мятежников, несмотря на то, что король наш верховный лорд жил с ними в мире, вероломно презрев закон и свой вассальный долг, коварно захватили большой город, относящийся к моим родовым владениям в Мите (Meath) и называемый Ремур (Ramore), и другие близлежащие деревни, и убивали и мужчин, и женщин, и детей без милосердия. Эти злодеи сбивались в шайки в лесах и крепостях, чтобы чинить истинным подданным короля вред и обиду, которые они только могли придумать. Посему я сейчас написал Его Королевскому Высочеству и молил его благоволения поспособствовать скорейшей отправке мне денег, согласно его предписаниям, недавно направленным казначею Англии, дабы я смог повести людей числом достаточным, чтобы дать отпор преступным замыслам тех самых врагов и наказать их в назидание другим, кто вознамерится совершить подобное. Поскольку, несомненно, если я в ближайшее время не получу суммы, необходимой для набора войска, способного защитить и охранять эти земли, то не в моей власти будет сохранить их в подчинении королю; и крайняя нужда заставит меня вернуться в Англию, чтобы влачить там жалкое существование на свои скудные средства. Но Бог милостив, и хроники никогда не опишут такого позора, что Ирландия была потеряна по моей вине: ведь я предпочту умереть, чем стать причиной подобного несчастья. И поэтому я молю Вас, любезный брат мой, скорейшим манером взять это дело в свои руки, дабы я получил деньги вовремя во избежание возможных осложнений. Поскольку, к величайшему сожалению, с другими людьми уже бывали случаи подобного бесчестья, то я хочу доказать свою преданность Его Королевскому Высочеству, как велит мне долг мой. И посему прошу и призываю Вас, дражайший брат мой, представить это мое слово Его высочайшей милости, и надеюсь, Вы будете настолько любезны, что ко времени моего возвращения покажете это письмо Парламенту, чтобы снять с меня все наветы. Прошу Вас не оставить своими милостями подателя сего, Роджера Ро, а равно и других моих слуг, посланных с этим поручением к Его Королевскому Высочеству, и оказать полнейшее доверие к сообщению упомянутого Роджера касательно названного дела. Истинно почитаемый и всем сердцем возлюбленный брат, да благословит Вас Господь Бог, да сохранит Вас во всей славе, благополучии и счастье, и дарует Вам праведную и долгую жизнь. Писано в Дублине в пятнадцатый день июня.

Ваш истинно преданный брат, Ричард Йорк.^{57}

Тот Уильям Асшетон (Assheton), родом из Сохам Комитис (Soham Comitis), Саффолк, рыцарь, Уильям Олдхолл, родом из Хансдона (Hunsdon), Хартс, рыцарь, Эдмунд Фиц Вильям, родом из Флемингемского замка, Саффолк, эсквайр, Карл и Отвел Новеллы (Otwell Nowell) тоже эсквайры… (и другие)… предлагали свергнуть короля и возвести на трон герцога Йорка. Они понимали, что не смогут сделать этого, пока он остается могущественным в окружении своих лордов. Посему, собравшись в Берисент-Эдмундсе 6 марта на 28-й год правления Генриха VI (1450 г.), они замыслили убить короля, отменить его законы и посеять раздор среди его подданных. Они сговорились изготовить в Берисент-Эдмундсе и других местах различные документы и письма в форме стихов и баллад и разместить их на дверях и окнах людей; в них должно было рассказываться, что король, по совету последнего герцога Саффолка, епископов Солсбери и Чичестера, лорда Сэя и других своих приближенных, предал королевства Англии и Франции и намеревался отдать бразды правления английского государства дяде короля Франции. Все это они задумали, чтобы лишить короля любви его подданных и расчистить путь названному герцогу Йорку к короне и королевству Англии.

И они послали письма в различные округа Англии, особенно в Кент и Сассекс, подстрекая к восстанию против короля, по причине которого был убит герцог Саффолк…^{58}

Сэр, я был в доме моего господина Йорка, и я слышал намного больше, чем мой хозяин написал Вам; это было на Флит-стрит. Но, сэр, мой господин был с королем, и он представил дело так, что двор короля пребывает в состоянии сильного страха; и мой названный господин подал королю документ и желал много вещей, которые намного превосходят запросы Палаты общин: чтобы все подчинялось правосудию, и поместить под арест всех обвиняемых, кто не имеет гарантии или основного поручительства, и вести расследования, как предписывает закон; просьб было так много, что в понедельник сэр Уильям Олдхолл пребывал с королем в Вестминстере более двух часов и получил благословение короля. И король велел сэру Уильяму Олдхоллу поговорить с его кузеном Йорком, чтобы тот оказал содействие Джону Пеникоку (Penycock)[18] и сказал, что мой лорд Йорк должен приказать своим крестьянам позволить слугам Пеникока собирать арендную плату за земледельческие хозяйства во владениях названного герцога. И сэр Уильям Олдхолл отвечал королю, умоляя простить моего господина за то, что даже если бы мой лорд и написал им и приложил печать своей рукой, то его арендаторы не стали бы повиноваться этому; даже дошло до того, что, когда сэр Томас Ху встретился с моим лордом Йорком вблизи Сент-Олбенса, люди, родом с запада, напали на него и убили бы его, если бы там не было сэра Уильяма Олдхолла, и поэтому эти люди набросились на названного сэра Уильяма и убили его, так он сказал королю.

Сэр Борл Джонг (Borle Jonge) и Джосс (Josse), состоящие в свите Хейдона (Heydon) и Тадденхэма (Tuddenham)[19], предложили сэру Уильяму Олдхоллу более двух тысяч фунтов, чтобы заполучить его расположение…

…Сэр, мой господин приказал мне написать Вам, чтобы Вы убедили мэра и всех олдерменов (из Норвича взывать к моему господину и требовать правосудия для этих людей, которые были обвинены, и что мой лорд передаст это королю. И, сэр, в разных частях города, где проедет мой лорд, должно заранее собрать толпы простолюдинов, чтобы те просили моего господина учинить справедливый суд для этих людей, выкрикивая их имена, особенно Тадденхэма (Tuddenham), Хейдона (Неуdon), Виндхэма (Wyndham), Прентиса (Prentys). Сэр, я посылаю Вам копию документа, который мой лорд Йорк представил королю; и пусть копии ходят по городу в достаточном количестве во имя любви Господа нашего, который да хранит Вас.^{59}

В вышеупомянутом Парламенте Палата общин просила лорда короля удалить некоторых людей от себя (de familiaritate domini regis) и т. д. Но из этого ничего не вышло. В том же самом Парламенте герцогиня Саффолк была оправдана равными ей по положению, и Джон Сэй и Томас Даниелл и другие клятвопреступники, которые были обвинены в измене во время мятежа. В том же самом Парламенте Томас Йонг (Yonge) из Бристоля, неискушенный в законах, внес предложение о том, что, поскольку у короля нет потомства, ради безопасности королевства необходимо прояснить, кто же будет прямым наследником. И он назвал герцога Йорка. По этой причине тот самый Томас впоследствии был препровожден в лондонский Тауэр.^{60}

…Вероятно, вам известно, что после моего возвращения из Ирландии я, как истинный вассал короля и слуга его до конца дней моих, видел свой долг в том, чтобы, осознавая все те затруднения, о которых я уже сообщал[21], предложить Его Королевскому Высочеству некоторые меры для блага и безопасности как его королевской персоны, так и для спокойствия и защиты всего этого государства. Эти пропозиции, которые представлялись крайне важными, были отложены, и из-за зависти и козней герцога Сомерсета им не был дан ход. Названный герцог, несмотря на мою честность, верность и преданность королю и заботы о процветании и пользе для всего государства, постоянно подговаривал Его Королевское Высочество без всякой на то причины, чему Бог свидетель, уничтожить меня, и истребить род мой, и лишить наследства меня и детей моих, а также расправиться с людьми, окружающими меня. Посему, почтенные друзья, я извещаю вас, что с помощью и поддержкой небес, Бога Всемогущего и Богородицы, намереваюсь восстановить свое доброе имя и огласить свои истинные цели, чтобы всякий знал меня таким, каков я есть. После долгого промедления и попустительства, порожденного нежеланием вызвать недовольство моего верховного лорда, видя, как названный герцог неизменно верховодит и управляет королевской персоной, что, наверное, приведет к разрушению государства, я окончательно решил выступить против него со всей поспешностью при поддержке родственников и друзей моих и таким образом добиться воцарения мира, спокойствия и безопасности на всей этой земле. Находясь ныне в своих владениях, как велит мне долг, я прошу и призываю Вас поддержать меня и оказать мне всяческое содействие и помощь, и всенепременно присоединиться ко мне, или собрать так много подходящих и надежных людей, как только возможно, чтобы осуществить вышеупомянутое намерение. Написанное закреплено моей печатью в моем замке Ладлоу (Ludlow), в 3-й день февраля. Кроме того, прошу Вас, чтобы тем людям, которые примкнут к Вам или будут посланы ко мне по договоренности с Вами, было строго наказано не учинять никаких беспорядков, ни грабежей, ни притеснения людей, ни творить беззакония. Написано, как выше, и т. д. Ваш искренний друг Р. Йорк.^{61}

30-й год правления короля Генриха VI. В этом году в среду, 16-го февраля, король с лордами отправился задержать герцога Йорка, потому что тот поднял людей для захвата герцога Сомерсета; прознав об этом, герцог Йорк поехал к Лондону другим путем. И как только король услышал о том, в День Св. Матвея он послал письма мэру, олдерменам и Палате общин Лондона, чтобы те охраняли город и не допустили туда герцога Йорка; для чего в городе было поставлено много дозорных, о чем рассказали герцогу Йорку, и, свернув с Лондонской дороги, он двинулся к Кингстонскому мосту. И в следующее воскресенье, которое было первым воскресеньем Великого Поста, авангард короля прибыл в Лондон рано утром и расквартировался в Саутворке. И в следующий понедельник утром их перевезли отсюда в Кент. И в полдень в тот же самый день король прибыл в Лондон со своей армией, и также вошел в Саутворк и квартировал в Сент-Мэри-Оверейсе (St. Mary Overeys). И герцог Йорк встал лагерем в Дартфорде с большим войском. И пока король оставался в Сент-Мэри-Оверейсе, епископ (возможно, «епископы». — Примеч. автора) ездил между королем и герцогом Йорком, чтобы установить между ними согласие и мир. Но герцог Йорк сказал, что либо он получит герцога Сомерсета, либо умрет. И в следующую среду (1 марта) король с его войском поехал к Блэкхиту и дальше через Шутерз Хилл (Shooters' Hill) в Веллинг (Welling), и там оставался в тот день и на следующий. И в четверг в полдень через лордов там состоялись переговоры между королем и герцогом Йоркским (при посредничестве епископов Винчестера и Или (Ely), графов Солсбери и Уорика и лордов Бошана (Beauchamp) и Садли (Sudeley)). И на следующий день, в пятницу, перед полуднем король собрал свое войско в Блэкхите; и там ожидал прибытия герцога Йорка после окончания переговоров. И в войске короля насчитывалось 20 000 воинов, и люди говорили, что столько же было и у герцога Йоркского, и много военного снаряжения и артиллерии. И, наконец, приблизительно в полдень герцог Йорк в сопровождении сорока всадников явился к королю и повиновался ему как своему сюзерену, а с ним и граф Девонширский и лорд Кобхэм (Cobham), которые держались одинаковых взглядов с герцогом Йорком и состояли в его войске. И король даровал им свое прощение и прочее.^{62}

В это время король, по совету герцога Сомерсета, разъезжал по различным городкам во владениях герцога Йорка, где жителей в лютый мороз и снег заставили пребывать голыми со сдавливающими горло веревками на шеях. Они могли рассчитывать только на милость короля, поскольку прежде были со своим лордом, чей победный час над герцогом Сомерсетом еще не пробил. И хоть сам король простил их, но герцог Сомерсет определил им быть повешенными.^{63}

В 21-й день ноября (1453 г.) в Вестминстере в Звездной палате (Star Chamber)[22] … герцог Йорк подробно излагал названным лордам, что он, как истинный вассал короля и подданный его, был вызван сюда, в Большой королевский совет, приказом, скрепленным государственной печатью короля, и должен был со всем почтением к его могуществу показать всем им свое истинное стремление к благополучию короля и его подданных, но он не знал об этом, так как тем людям, которые прежде в течение долгого времени были в его counsail[23], было приказано оставить его и не оказывать ему никакой помощи, что привело его к большой беде и явилось причиной того, что он не смог вести дела, которые вменяются ему в обязанность при дворе короля и в других местах. Потому он просит согласия тех лордов из вышеупомянутого совета, чтобы люди, с которыми он дотоле совещался, могли бы и дальше свободно время от времени помогать ему в необходимых вопросах, и чтобы ему в сем деле не чинилось никаких препятствий, и никакие обвинения не затронули этих людей. Все вышеупомянутые лорды снизошли до его просьбы и согласились с нею, поскольку расценили ее как справедливую и разумную, и беспрекословно разрешили тем людям, которых он назвал, свободно и беспрепятственно стать его советниками, и приказали, чтобы это было записано среди постановлений Королевского совета.^{64}

…Когда принца привезли в Виндзор, герцог Бэкингем взял его на руки и представил королю надлежащим образом, моля короля благословить его; но король никак не ответил. Тем не менее герцог, держа принца, покорно стоял перед королем; и когда он так и не смог получить никакого ответа, вошла королева, и взяла принца на руки и представила его так же, как это сделал герцог, желая, чтобы он благословил его; но все их старания были напрасны, и они отбыли оттуда, так и не дождавшись какого-либо ответа или одобрения; лишь единожды король взглянул на принца и снова опустил глаза…

…Также королева чаяла получить одобрение подготовленного ею документа из пяти статей; в первой статье значилось, что она желает иметь полное управление этой землей; во второй — что она может назначать канцлера, казначея, хранителя королевской печати и остальных слуг этого королевства, включая шерифов и всех прочих, кого обычно должен утверждать король; третье — что она может жаловать всем епископствам этой земли и всем другим приходам пожалования от имени короля; четвертый — что она имеет право назначать достаточное содержание для короля, принца и непосредственно для себя. Что же касается пятой статьи, я еще не знаю, что в ней…

…И для того, чтобы организовать своих сторонников, мой господин (т. е. Йорк) отправляет твердые и мудрые послания своим слугам и жителям в Сассексе и в других местах, повелевая быть наготове и ждать его прибытия близ Лондона; но мой лорд должен быть осторожен, чтобы письма не попали к кардиналу[24] и Палате лордов, как уже случилось однажды, когда одно из писем принесло много вреда и бед.

И что касается тех сведений, о которых упоминалось в письме, посланном на родину Джоном Самптермэном (Sumpterman), я до сих пор не слышал ничего противоречащего тому положению дел, что любой из единомышленников герцога Сомерсета старается усилить его влияние насколько возможно. Посему необходимо, чтобы мой лорд был осмотрительным и находился под защитой своей свиты, и не отделялся от нее, поскольку он должен опасаться, чтобы на него не напали. И если случится так, что мой лорд прибудет сюда, как он приезжал раньше, его могут легко обмануть и заманить в ловушку, да убережет его Господь. И поэтому позвольте моему господину дождаться подходящего момента, чтобы быть уверенным в своей безопасности.

Герцог Сомерсет имеет своих людей в доме каждого лорда этой земли: некоторые живут там под видом монахов, некоторые как моряки, подобранные в море, некоторые скрываются под другими личинами; они сообщают ему обо всем, что видели или слышали касательно названного герцога. И поэтому будьте внимательны и остерегайтесь таких шпионов.^{65}

…названные лорды, духовного и мирского звания, предстали перед королем в месте, где он трапезничал; и вскоре после обеда епископ Честерский весьма толково, скорбно и внушительно огласил перечень необходимых вопросов, нисколько не меняя сути полученных инструкций[25], ни убавляя, ни прибавляя, поскольку названный епископ Честерский лучше других умел ясно и обстоятельно представлять доклады. И в этой связи названный епископ Честера, как и советовали ему приехавшие туда лорды, сначала затронул три темы: смиренно представил названных лордов Его Королевскому Высочеству, выразил пожелания доброго здоровья государю и сообщил о ревностных и усердных трудах лордов в этом Парламенте. И затем, поскольку не предполагалось, что король должен был как-то отвечать на это, названный епископ Честера, руководствуясь рекомендациями остальных лордов, поставил перед Его Королевским Высочеством другие вопросы, содержащиеся в названной инструкции; но ни на один из них они не смогли получить ни ответа, ни подписи. Они были сильно разочарованы и смущены тем, что ни просьбы, ни увещевания, ни их глубокое уныние — ничто не затронуло короля. И затем епископ Винчестера сказал, что лорды еще не отобедали, и они явятся к нему снова. И так после обеда они застали короля в том же самом месте; и там они всеми путями и способами, которые только могли придумать, пытались получить от него ответы по вышеупомянутым делам, но так ничего и не услышали. И оттуда они заставили короля перейти в другую палату и так отвели его между двумя людьми в покои; и там в третий раз лорды старались вынудить его ответить на названные вопросы, а также хотели узнать, желает ли король, чтобы они подождали, пока он отдохнет, но так и не смогли добиться какого-нибудь ответа, слова или хотя бы знака…^{66}

…Названный герцог должен стать главой Королевского совета, и поэтому ему дается титул, отличный от титулов других членов совета, однако не звание опекуна, заместителя, правителя, регента или какое другое звание, которое должно подразумевать власть над этой землей, но вышеупомянутая должность протектора и защитника, которая обязывает заботиться об этой земле вплоть до обороны ее, если потребуется, как от внешних врагов, так и от мятежников внутри страны, чего Бог никогда не допустит, во время отдыха короля, и так, чтобы это не нанесло ущерба моему лорду принцу…^{67}

…Да будет благословен Бог, после Рождества король поправился и на День Св. Иоанна приказал своему слуге, раздающему милостыню, отправиться в Кентербери с его пожертвованиями и велел секретарю раздать милостыню в Сент-Эдвардсе.

И в понедельник после полудня королева пришла к нему и принесла с собой моего лорда принца. И он спросил, как зовут принца, и королева ответила, что Эдуард; и затем он воздел руки к небу и поблагодарил Бога. И он рассказал, что, пока он болел, до сего времени не понимал ни что ему говорят, ни что происходит, и не знал, где он находился…

И она поведала ему, что кардинал[26] умер, и король заявил, что он не знал об этом; и он сказал, что умер один из самых мудрых лордов на этой земле.

И мой лорд Винчестер [Уильям Уэйнфлит (William Waynflete), епископ Винчестерский] и мой лорд Сент-Джонс[27] были с ним на следующий день после Крещения, и он говорил с ними как обычно; и когда они вышли от него, то плакали от радости.

И он сказал, что ныне благодушно взирает на весь мир, и желает того же всем лордам…^{68}

Наши вышеназванные кузены, опасаясь замышленных против них козней… (Сомерсетом, Томасом Торпом (Thorpe) и Уильямом Джозефом — теми, на кого сторонники Йорка пытались сложить всю вину за события), отправились в Наше присутствие, дабы объявить себя Нашими истинными вассалами, имея сопровождение больше обычного для гарантий их собственной безопасности и противостояния преступным намерениям, так как они искренне полагали, что существуют замыслы напасть на них по пути к нам и казнить… а равно и по другой причине. И для того, чтобы Мы не удивились неожиданному прибытию Наших вышеназванных кузенов, ни манере этого, и чтобы не вызвать у Нашей персоны какого-либо подозрения или недоверия, 20 мая в Ройстоне они написали письма, где говорилось об их намерениях, и перед тем как отправиться к Нам, они послали их Его высокопреосвященству отцу архиепископу Кентерберийскому, канцлеру Англии, чтобы тот показал их Нам, в подтверждение чего здесь приложены их копии.^{69}

Также мы понимали, что, поскольку наши враги своими лживыми и хитроумными сетями опутали благороднейшую персону нашего названного верховного лорда и окружили его людьми, вооруженными до зубов, нам придется по прибытии в Его высочайшее присутствие иметь при себе достаточно охраны, чтобы защитить себя от коварных замыслов наших названных врагов, которые не оставляют попыток схватить нас…

…Поскольку, как мы знаем, другим лордам этой земли приказом короля было велено прибыть в его совет, недавно тайно созванный в Вестминстере, но в оном приказе наши имена не были упомянуты среди названных лордов, мы видим в этом проявленное к нам недоверие, и по той причине мы намереваемся с Божьей помощью высказаться и показать, каковы мы есть на самом деле, и заявить свою преданность и вассальный долг нашему названному верховному лорду, намереваясь всеми возможностями устранить подозрение и поклеп, которых мы не заслужили. Кроме того, мы слышим, как наши враги распускают кругом клевету и хулят нас за наше недавнее появление. Заклинаем Вас именем Господа преданностью Вашей названному верховному лорду и от нашего собственного имени увещеваем и просим Вас, чтобы Вы, будучи отцом и архиепископом английской Церкви, по нашей просьбе со всем возможным усердием осудили от имени Церкви на распятии в соборе Св. Павла на весь город Лондон и по всей этой земле, в столь строгой и богобоязненной манере, как предписывает Церковь, тех, кто замыслил причинить какой-либо вред, несчастье или ослабление наперекор процветанию и благосостоянию или нашего названного верховного лорда, или его названной земле.

Когда герцог Сомерсет и те, кто держал его сторону и находился тогда в городе Лондоне, услышали о том, что герцог Йорк и с ним многие другие лорды выдвинулись против них с силой пяти тысяч человек, он, принимая во внимание свершенное им против упомянутого герцога Йорка и учитывая свою дурную репутацию среди жителей Лондона, пришел к выводу, что ему не следует оставаться в городе Лондоне из-за опасения, что люди могут напасть на него в момент, когда тот (т. е. герцог Йорк) прибудет. По этой причине он убедил короля внезапно атаковать упомянутого герцога Йорка и других его врагов, их противников, за пределами города и торопливо собрал в упомянутый третий день после трапезы по случаю праздника Вознесения около 3500 людей, и на 2-й день мая утром [они] вышли из Лондона и расположились в двадцати милях от него, в небольшой деревне, где есть аббатство под названием Сент-Олбенс: около той деревни, меньше, чем в половину дня пути, стояли лагерем их враги. Когда те узнали о прибытии короля, то немедленно двинулись к нему; и на 22-й день упомянутого месяца, очень рано, король послал герольда к герцогу Йорку узнать причину, по которой тот прибыл туда с таким большим количеством людей, и сообщить, что это представляется королю чем-то весьма новым, чтобы он, герцог, поднялся против него, короля. Полученный ответ состоял в том, что тот никоим образом не идет против него, всегда был готов повиноваться ему, но намеревается так или иначе получить находящихся рядом с королем предателей, дабы наказать их, и что, если ему не выдадут их по доброй воле и по справедливому согласию, он предполагает в любом случае заполучить их силой. Король же ответил упомянутому герцогу Йорку, что он (т. е. король), не ведает, чтобы рядом с ним были какие-либо предатели, а герцог Йорк сам поднялся против его короны. И даже еще прежде, чем герцог Йорк получил этот ответ, перед деревней началась небольшая схватка одной стороны с другой. И таким образом, когда герцогу доставили вышеупомянутый ответ, сражение стало только еще более ожесточенным, и обе стороны с развернутыми знаменами вступили в смертельную схватку. И сразу люди герцога Йорка подошли к деревне и установили хорошую охрану на всех подступах вокруг нее, и ворвались туда с такой большой силой и натиском, что захватили и блокировали рынок оной деревни, и часть его людей оказалась в центре, и в такой манере они начали сражаться одна сторона против другой. Сражение началось утром с десятым ударом колокола, но, поскольку место было небольшое, немногие из воинов смогли там сражаться, и ситуация стала настолько чрезвычайной, что четыре телохранителя короля в его присутствии были убиты стрелами, и сам король был поражен стрелой в плечо, но она не причинила ему особого вреда. Наконец, после трех часов битвы, люди короля, видя, что дела у них плохи, раскололись на одном крыле и пустились в бегство, и герцог Сомерсет отступил на постоялый двор в надежде спастись и скрыться. Как только это заметили необузданные сторонники упомянутого герцога Йорка, то окружили вышеназванное строение. И там герцог Йорк отдал приказ вывести короля из толпы и поместить его в безопасности в аббатстве, и так это и было сделано. И в этом аббатстве также нашел убежище очень серьезно раненный тремя стрелами герцог Бэкингем. И в своем неистовстве они стали биться с Сомерсетом и его людьми, которые находились там внутри названного постоялого двора и защищались отважно.

И в конце, после того как двери были выломаны, герцог Сомерсет, видя, что у него не осталось никакой другой возможности, держал совет со своими людьми о том, как выбраться оттуда, и в результате такой попытки он и все его воины были окружены людьми герцога Йорка. И после того как некоторые из нападающих были сражены и герцог Сомерсет своей собственной рукой убил четырех, как говорят, он был сражен топором и получил столь серьезные ранения, что там и закончил свою жизнь. И все то время, пока упомянутый Сомерсет защищался в том доме, другие приверженцы, оставшиеся снаружи, продолжали бороться против таковых герцога Йорка; и там пали три лорда со стороны Сомерсета: граф Нортумберлендский, лорд Клиффорд (к великому сожалению, поскольку он был храбрый человек) и сэр Ричард Харрингтон, тоже благородный и отважный рыцарь, и многие другие джентльмены и эсквайры как с одной стороны, так и с другой, так что всего там полегло приблизительно 200 человек или около того[28]. Сражение продолжалось до двух с половиной часов пополудни, после чего люди герцога Йорка отправились к аббатству, чтобы убить герцога Бэкингема и казначея, который звался графом Уилтширским, находившихся там с королем, но упомянутый герцог Йорк не позволил этого. Он послал своего герольда к королю с сообщением, что тот должен выбрать: или передать ему этих двух лордов как пленников, или в его присутствии они будут убиты, и он еще раз подвергнет себя опасности. Поэтому король легко согласился позволить ему арестовать названных двух лордов, и тот захватил в плен герцога Бэкингема. Казначея так и не смогли найти из-за того, что он, переодевшись, бежал в одеждах монаха, и даже ныне, 27 мая, никто не знает, куда он ушел. И когда со всем этим было покончено, герцог Йорк вступил в аббатство и предстал перед королевской персоной и там, преклонив перед ним колени, умолял о прощении за все, чем он мог его оскорбить, и за опасность, которой он подверг его персону, и говорил много других добродетельных и смиренных слов, доказывая ему, что он шел не против него, но против предателей его короны. И под конец, прежде чем герцог Йорк ушел оттуда, король совершенно простил его и проявил к нему милосердие. И в этот день король, герцог Йорк и все другие лорды прибыли в Лондон, где были встречены торжественной процессией с восторгом и ликованием. И ныне никто не посмеет возразить против того, чтобы упомянутый герцог Йорк стал теперь первым после короля и правил всеми. Да благословит его Бог на праведные труды и милосердие к душам грешников. Аминь.^{70}

Герцог Бак (Buk) прибыл и подтвердил под присягой, что он всенепременно будет повиноваться и следовать их линии; и так же поступят братья его, поручительством чего служит залог на значительную сумму. Граф Уилтширский послал в Палату лордов из своего поместья, называемого Петерфилд (Peterfield), письмо, желая узнать, должен ли он прибыть и находиться подле королевской персоны, как это было прежде; и если нет, то не разрешат ли ему отправиться жить в свою ирландскую вотчину и т. д. Но Палата лордов посоветовала ему прежде поступить так же, как это сделал герцог Бак, и не более; а что из этого вышло, пока еще никто не может сообщить.

Барон Дадли (Dudley) находится в Тауэре; что с ним будет дальше, ведает лишь Бог. Граф Дорсет (старший сын Сомерсета) находится в заключении с графом Уориком.

Поговаривали, что Харпер и двое других из королевской палаты сговорились заколоть герцога Йорка в покоях Короля; но этого не случилось, потому что их раскрыли.

…Сразу спешу сообщить, что король, наш верховный лорд, и все его преданные лорды пребывают в полном здравии телесном, но не все в непринужденности сердца, как мы. Что касается других удивительных вещей, то за два дня до написания этого письма в присутствии короля случилась ссора между лордами Уориком и Кромвелем, поскольку лорд Кромвель должен был оправдываться за все беспорядки и действия во время жестокого сражения при Сент-Олбенсе; лорд Уорик, прослышав про эти извинения, поспешно явился к королю и поклялся, что лорд Кромвель сказал неправду, но что именно он и был зачинщиком всего, что привело к той битве у Сент-Олбенса; и так эти два лорда Уорик и Кромвель в этот день озлобились друг на друга, что граф Шрусбери по желанию лорда Кромвеля поселил его в Сент-Джеймсском приюте, близ Мьюза (Mewes), ради его собственной безопасности.

И также все люди милорда Уорика, милорда Йорка и милорда Солсбери ходят в доспехах, вооруженные до зубов, и ежедневно отправляют к Вестминстеру баржи своих лордов, битком набитые оружием. И в день, когда писалось это письмо, судом лорда-канцлера от имени короля было сделано предписание, запрещавшее любому носить оружие или доспехи, и т. д.

Также, за день до написания этого письма, королем и обеими Палатами был выпущен законопроект, возлагавший ответственность за все несчастья на Торпа (Thorpe), Джозефа и милорда Сомерсета, и согласно которому, если в результате этих военных действий кому-либо был причинен ущерб, это необходимо предать забвению, утверждалось, что все произошедшее сделано правильно, и больше об этом упоминать никому не следует. Упомянутый законопроект вызвал сильное неудовольствие многих, однако был принят[29].^{71}

… 13 дня упомянутого месяца ноября герцогу Йорку, лорд-лейтенанту короля в настоящем Парламенте, и лордам, духовным и светским, устами Барли, сопровождаемого значительным числом представителей Палаты общин, от имени всей Палаты общин было сделано представление. Оно гласило, что Его Королевскому Высочеству по определенным причинам было угодно поручить упомянутому герцогу Йорку быть его лорд-лейтенантом в этом существующем Парламенте и вершить делами Парламента… А потому им, пришедшим по поручению общин этой земли, думается, что если по таким же причинам король в будущем не сможет быть опорой и защитой этой земле[30], то он желает получать советы от своего названного лорд-лейтенанта, и Палата лордов должна обязать этого достойного человека заботиться и охранять названное государство, и это нужно сделать так срочно, как только возможно, и им должны сообщить об этом, чтобы они знали, кто будет защитником и протектором этой земли, и к кому они должны обращаться за помощью, чтобы предъявлять иски за причиненный им ущерб. А также западную сторону раздирает смертельная вражда между графом Девонширским и лордом Бонвилем, из-за чего некоторые люди убиты, некоторые ограблены, включая детей и женщин: все ждут, что если сыщется такой защитник и протектор, то подобные бунты и несправедливости будут сразу пресечены, правосудие восторжествует, и все будет по закону, как и должно…^{72}

…В четверг 23 октября 38-го года вашего благородного правления, [сэр Николас Редфорд (Radford)] мирно пребывал в своем собственном имении под названием Аппекот (Uppecote) в городе (т. е. округе) Кедли (Cadley) в том самом графстве (т. е. в Девоншире). В тот самый день и год туда прибыли Томас Кортене (Courtenay) родом из Тивертона (Tiverton), рыцарь в упомянутом графстве, сын Томаса, графа Девонширского, Николас Филипп, иначе называемый Николас Ги (Gye), родом из того же самого города и графства, йомен, Томас Филипп, родом из того же самого города и графства, йомен, Джон Амор, иначе зовущийся Джоном Пеньялом, родом с Экзесских (Ехе) островов, в том же самом графстве портной — (еще перечислены различные другие люди, числом 94) — с другими мятежниками, чьи имена до сих пор неизвестны, в полном вооружении, то есть в доспехах, с луками, стрелами, мечами, щитами, алебардами, длинными кинжалами и другим оружием, и, нарушив спокойствие Вашего королевства, напали и окружили названный дом в полночь того четверга.

Упомянутый Николас, его жена и вся их челядь в то время уже были в своих кроватях. Те же злодеи, как только окружили оное место, стали кричать и подожгли тамошние ворота. И названный Николас Редфорд проснулся и, услышав сильный шум и суматоху вокруг его дома, поднялся и открыл окно своей спальни. И, увидев объятые пламенем ворота, спросил, кто они такие, что там происходит и есть ли среди них кто-нибудь из джентльменов. И упомянутый Николас Филипп ответил: «Вот — сэр Томас Кортене».

И затем этот сэр Томас Кортене, услышав упомянутого Николаса Редфорда, позвал его таким манером: «Спускайся, Редфорд, и поговори со мной». И Николас Редфорд, зная голос названного рыцаря сэра Томаса Кортене, ответил ему так: «Сэр, если Вы дадите мне ваше честное слово, поскольку Вы — истинный рыцарь и джентльмен, что не причините никакого вреда ни мне, ни моему имуществу, я спущусь к Вам». И затем упомянутый рыцарь сэр Томас Кортене снова обратился к упомянутому Николасу Редфорду и сказал ему следующее: «Редфорд, идите ко мне, и я обещаю Вам как истинный рыцарь и джентльмен, что ни Вам, ни Вашему добру ничего не грозит». После чего упомянутый Николас Редфорд, простодушно поверив этому обещанию, вышел из своих палате факелом, открыл ворота и впустил его, а за ним ввалились и остальные. И упомянутый Николас Редфорд, увидев столько людей в своем жилище, сильно испугался и сказал рыцарю сэру Томасу Кортене: «Сэр, что здесь делают все эти люди?» А тот ответил: «Редфорд, вам никто не причинит никакого вреда». И вслед за тем упомянутый сэр Томас Кортене велел упомянутому Николасу Редфорду отвести его в свои покои, и тот повиновался, и там упомянутый сэр Томас К. ел и пил, и оттуда они прошли в зал и там стояли вместе у буфета и пили его вино. И там упомянутый сэр Томас Кортене ловко удерживал упомянутого Николаса Р. разговорами, пока его люди ломали двери в покоях упомянутого Николаса Р. и вскрывали его денежный сундук. И затем названные злодеи, вышеперечисленные и другие вытащили из сундука упомянутого Николаса Редфорда деньги в сумме 300 фунтов или более и похитили другое его имущество и драгоценные камни, постель, платье, меха, книги и церковную утварь ценою в 1000 марок и больше, и все это они погрузили на его собственную лошадь и увезли.

И пока они рыскали по его палатам, наткнулись на жену упомянутого Николаса Редфорда, которая тяжело болела уже более двух лет, и выкатили ее из ее кровати, и забрали простыни, на которых она лежала, и присовокупили их к остальному награбленному имуществу.

И после этого названный сэр Томас Кортене оборвал свой разговор с Николасом Р. и сказал упомянутому Н. Р.: «Давай, Редфорд, ты должен идти со мной к милорду моему отцу». А тот сказал, что готов отправиться с ним, и приготовился было ехать и велел своему слуге седлать лошадь, но слуга ответил ему: «Сэр, Вашу лошадь забрали вместе со всем Вашим добром». И упомянутый Николас Р., услышав это, сказал названному сэру Томасу К.: «Сэр, я стар и не могу идти пешком и поэтому прошу Вас позаботиться о том, чтобы я смог ехать». И упомянутый сэр Томас Кортене ответствовал так: «Немощный Редфорд, ты должен ехать очень быстро, чтобы прибыть вместе со мной». И он отошел от него подальше, тайно переговорил с упомянутым Николасом Филиппом, Томасом П. и Джоном Амором и, пришпорив свою лошадь, поехал своей дорогой со словами: «Прощай, Редфорд». И упомянутые Николас Ф., Томас П., Джон Амор и другие сразу подошли к Николасу Редфорду, и прямо там упомянутый Николас П., выхватив меч, предательским смертельным ударом в лицо сразил этого Николаса Редфорда и поверг его на землю, затем упомянутый Николас Филипп снова ударил его и размозжил ему голову. И затем упомянутый Томас Филипп подло перерезал ножом горло несчастному, и одновременно упомянутый Джон Амор ударил в спину Николаса Редфорда его же длинным кинжалом и пронзил ему сердце. И так упомянутый Николас П., Томас П. и Джон Амор нанесли упомянутому Николасу Редфорду несколько смертельных ран и прямо там вероломно убили его….И сразу после этого ужасного преступления сэр Томас Кортене со всеми названными злодеями отправился в Тивер-тон, что в графстве Девоншир, где сам граф в пятницу после того страшного четверга, зная, что они совершили это черное дело, преступно предоставил кров и поддержку сэру Томасу Кортене и другим вышепоименованным злодеям, равно как и остальным ворам, привезшим с собой награбленное добро.

И затем в понедельник после упомянутого четверга Генрих Кортене, родом из Тивертона, сквайр из графства Девон, брат упомянутого рыцаря сэра Томаса К. и крестник упомянутого Николаса Редфорда с некоторыми из названных злодеев и многими другими прибыл туда, где в часовне его названного места в Кедли (Cadley) лежало тело Николаса Редфорда, и тут же упомянутый Генрих К. взял на себя роль коронера, не имея на это права, и назначил одного из своих подельщиков свидетелем, и тот называл ему имена людей, которые якобы убили упомянутого Николаса Редфорда, кого никто не знал, и никогда люди не слышали, чтобы такие жили в той стране. И эти злодеи, глумливо выслушав имена, которые они сами придумали, вынесли заключение о том, что они сами должны предъявить обвинение упомянутому Николасу Редфорду в его собственной смерти, оказав тем самым большое пренебрежение к Вашим законам и насмеявшись над ними. И вскоре после того упомянутый Генрих со своими приспешниками заставил нескольких слуг этого Николаса Редфорда отнести его тело к церкви… И там эти лиходеи вынули тело из сундука, в котором оно лежало, выкатили его из простыни, куда оно было завернуто, тут же бросили тело абсолютно голым в яму и забросали его камнями, которые Николас Редфорд сам незадолго подготовил для своей могилы, желая, чтобы она располагалась именно там; этим они ужасно изуродовали его останки, имея не больше сострадание и жалости, чем у какого-нибудь еврея или сарацина…^{73}

…Барли, сопровождаемый значительным числом представителей Палаты общин, от имени всех их товарищей, напомнил упомянутому лорд-лейтенанту и всей Палате лордов, что Палата общин несколько раз делала запросы их добрым светлостям, до сих пор оставшиеся без ответа, о том, что они, будучи хорошими помощниками Его Королевскому Высочеству, должны выбрать протектора этой земли. Поскольку, как сообщает один сведущий человек, посланный на запад страны Палатой лордов, в городе Эксетере граф Девонширский в сопровождении многих мятежников, из которых, как говорят, 800 конных и 4000 пеших, творят ужасающие беззакония. Они разграбили церковь Эксетера и похитили оттуда иконы, чтобы использовать их для выкупов, и также чтобы нанимать в той стороне джентльменов, и еще совершили там множество других гнусностей. А потому, для подавления таких бунтов и разбоя, нужно иметь оного защитника и протектора, чтобы, прознав про его могущество и власть и про вмененную ему обязанность урезонить их, эти воры убоялись бы его; иначе такой разгул беззакония приведет к потере той земли, а вслед за тем и к ниспровержению всего этого государства…^{74}

Добившись успеха, герцог Йорк, напоминая свое первое послание, где он указывал, что его возвышение имело целью всеобщее процветание, проявил себя мягким, милосердным и либеральным, был очень далек от жесткого обращения с королем Генрихом и вел себя с ним так же, как когда он благородно сопровождал его к Лондону в качестве победителя на поле брани[31]. Он советовался с обоими Ричардами Невиллами и другими знатными людьми, кого он полагал увидеть на заседании, где решался вопрос о протекторате. Он рассчитывал, что вместе с Ричардом Невиллом, отцом, лордом-канцлером Англии, будет управлять государством, а Ричард Невилл-сын, капитан Кале, станет главным военачальником; и так Генрих оставался бы королем только номинально, а не фактически. Они решили, что будет лучше до поры до времени быть с ним снисходительными, чтобы не настраивать против себя простолюдинов, которые повиновались своему королю, поразительно любили и чтили его за святость его жизни. Далее они намеревались распространить свое влияние на область как внутренних, так и иностранных дел, и в конце концов они смогли бы по их собственному усмотрению лишить короля Генриха либо короны, либо жизни, как они думали, не встречая сопротивления, поскольку собирались оставить его без старых советников, отстраняя их от власти и лишая должностей, заменяя их повсюду своими людьми. Так они задумали, постановили и следовали этому правилу во всех службах королевства.^{75}

Ночью 19 сентября, еще до того как герцог Йорк остановился у епископа Солсбери, головы нескольких убитых собак были насажены на штандарте на Флит-стрит, а из их пастей торчали листки с сочинениями наподобие следующей «баллады»:

На 36-й год правления короля Генриха (1457—1458 гг.) в январе месяце в аббатстве Абингдон был отравлен[33] находившийся там в то время с королевой Маргаритой граф Девонширский…

Тогда в королевстве английском не существовало хорошего управления, как это было в прежние времена, поскольку король был безумен, и им верховодил Королевский совет, наводненный стяжателями; и долгов набралось больше, чем было денег в казне. И долги короля увеличивались ежедневно, но оплаты не производились; все имущество и владения, которые принадлежали короне, король раздал: что-то — лордам, а что-то — безродным людям, так, что у него почти ничего не осталось. И все собранные налоги — такие как талья и королевская десятина, которые тяжким бременем легли на людей — растратили впустую, поскольку король не занимался внутренними делами государства и не вел никакой войны. Из-за такого дурного положения и из-за многого другого сердца людей отвернулись от тех, кто управлял землей, и благословение народа сменилось на проклятия.

Королева со своими прислужниками управляла государством по своему усмотрению, собирая неисчислимые богатства. Чиновники королевства, и особенно граф Уилтширский, казначей Англии, ради собственного обогащения разоряли бедных людей, и лишали наследства законных наследников, и творили много несправедливостей. Королева была опозорена и опорочена, и тот, кого называли принцем, не был ее сыном, но ублюдком, зачатым в прелюбодеянии; из-за чего она, испугавшись, что он не будет наследовать английскую корону своего отца, объединилась со всеми рыцарями и сквайрами Чешира, добиваясь от них благосклонности, и держала открытый двор; и от имени своего сына, называемого принцем, раздавала ливреи членов Ордена Лебедя всем джентльменам страны и многим другим, надеясь с их помощью сделать своего сына королем. Плетя тайные интриги с некоторыми из лордов английских, она хотела вынудить короля оставить корону ее сыну, но не смогла добиться своего.

На 38-й год правления короля Гарри, в сентябре 1459 г. после Рождества Христова, в воскресенье на празднование Св. Матвея, граф Ричард Солсбери, имевший при себе семь тысяч хорошо вооруженных людей, боясь преступных намерений своих врагов и особенно королевы и ее приспешников, которые смертельно ненавидели его, и герцога Йорка, и также графа Уорика, держал свой путь в Лудлоу, где в то время находился упомянутый герцог Йорк, чтобы вместе с ним отправиться к королю в Коулсхилл в Стаффордшире и оправдаться и отвести от себя ложные наветы и несправедливые обвинения в предательстве, злонамеренно возведенные на них их врагами.

Когда король услышал об их прибытии, те, которые были рядом с ним, посоветовали ему выставить против них войско и сказали ему, что якобы они приехали убить его. Тогда находившаяся в Эклсхолле (Eccleshall) королева подбила короля собрать большую силу и назначить лорда Одли (Audley) командовать ими. Названный лорд повел их в область под названием Блор Хит (Blore Heath), где упомянутый герцог Йорк и граф должны были встретиться. И там оба войска сошлись в смертельной схватке. И лорд Одли был убит, и многие из известных рыцарей и сквайров Чешира, которые стали членами Ордена Лебедя; и там были взяты в плен два сына графа Солсбери, Томас и Джон, и сэр Томас Харрингтон, и заключены в тюрьму в замке Честера; но вскоре их освободили.

После этого печального события граф продолжил свой путь к герцогу Ричарду в Лудлоу, и туда из Кале к ним прибыл граф Уорик, и они втроем написали письмо королю Гарри, содержание которого было таким: «Самый истый христианин из всех королей, подлинно благородный и могущественный принц и наш грозный господин, позвольте нижайше обратиться к Вашему высокому превосходительству. В этом письме мы хотим показать Вашему Высочеству наше истинное стремление к Вашему благополучию и процветанию, а также к общему благу этого государства. Подтверждением тому — договор, подписанный нами собственноручно в соборе Вустера, содержащий в себе доказательства того, что служение Вам верой и правдой и свой долг перед Вами мы ставим превыше всего, чему Бог свидетель. Названную бумагу мы послали Вашей милости с приором из упомянутой церкви и другими докторами, среди которых мессир Уильям Линвуд (Lynwode), доктор богословия, который каждого из нас причастил телом Бога нашего Господа Иисуса; после чего мы поклялись честью соблюдать упомянутый договор. И в подтверждение чего все было подробно записано, и также мы присягнули на королевском гербе ордена Подвязки не только Вашему Высочеству, но также и хорошим и достойным лордам, находящимся в Вашем высочайшем присутствии, в нашей преданности и нашем искреннем желании всеми путями доказать это, и избегать различных опасностей, в каких мы оказывались прежде. Вот почему нам приходится сетовать и жаловаться, причина чего известна всем названным достойным лордам и всей этой земле, и возносить мольбы к Вашему Высочеству разрешить нам ради нашей безопасности держать вокруг себя такое товарищество, на что мы имеем законное право. И к тому же мы сдержали себя и избежали пролития христианской крови из благоговейного страха, который мы питаем перед Богом и Вашим Королевским Величеством; и также не посмели приблизиться к Вашей высочайшей персоне из скромного почтения и преклонения, какого отношения к Вам мы не изменим до конца наших дней. И все же мы слышим, что нас всенародно оклеветали и незаконно опорочили наши имена из притворного усердия во имя Ваше, и лишь Бог знает, чем мы заслужили такое; повсюду известно благородное стремление Вашей милости оказывать покровительство Вашим истинным и нижайшим подданным, и такие чинимые нам обиды никак не могут сочетаться с Вашей высочайшей волей или служить Вашим благородным целям. Но тем не менее вопреки всем Вашим праведным законам и в нарушение спокойствия этого королевства, наши владения и жители подвергаются жестокому разграблению, и мы терпим большие потери и убытки. Поэтому мы, как только смеем, молим Вашу милость вернуть нам наши добрые имена, которые мы снискали нашими чистыми помыслами, чему Бог свидетель, и что мы показали в упомянутом договоре. Мы нижайше просим Вас в Вашем великодушии и справедливости, которыми Бог сполна одарил Ваше высокоблагородие, не споспешествовать злобе и раздражению тех людей, которые под тенью Вашего великого могущества замыслили черные дела, противные Богу, стремясь уничтожить нас, чтобы заполучить наши земли, службы и имущество. Но благодаря воле Бога мы не допустили пролития благородной христианской крови этой земли или потери Ваших истинных вассалов, верно служащих защите и процветанию Вашего названного государства, не из страха перед вышеупомянутыми людьми, но только из благоговейного трепета перед Богом и Вашим Высочеством, и мы не будем прибегать к вооруженной защите до того времени, пока нас не заставит необходимость, чему в свидетели мы призываем небеса и землю и делаем о том запись; и так молим Бога быть нашим Судьей и воздать нам по помыслам и делам нашим и по преданности Вашему Высочеству и упомянутому общему благу. Самый праведный из христианских королей, благородный и могущественный принц и самый грозный лорд, мы молим нашего благословляемого Бога сохранить Вашу честь и положение в радости и счастье. Написано в Лудлоу, 10 октября. Р. Йорк, Р. Уорик, Р. Солсбери.

После своих оправданий, содержащихся в этом письме, посланном королю, они отвели войска и пошли в различные стороны вдоль моря для большей собственной безопасности: герцог Йорк прибыл в Ирландию, где ему оказали достойный прием. Графы Марч, Солсбери и Уорик, не без риска, который подстерегал их как на суше, так и на море, отправились в Кале и остались там.^{77}

Вы [Генрих VI], проявив сострадание к Вашим подданным, которых сбил с пути вышеназванный герцог Йорк с графами Уориком и Солсбери, провозгласили высочайшее прощение в Вашем войске всем, находящимся с тем самым герцогом и графами, чтобы эти заблудшие отступились от них; и оповестили тех самых герцога Йорка и графа Уорика, что Вы даруете им прощение и сохраните им жизни, положение и имущество, и не только им, но и всем людям, с ними собравшимся, кроме нескольких человек, показанных виновниками смерти лорда Одли, если они в течение шести дней после объявления упомянутого воззвания смиренно примут Ваше прощение и всем сердцем возжелают этого; для чего по Вашему поручению войсковыми герольдами им было доставлено письмо с Вашим высочайшим приказом, подписанным Вашей рукой. Но те самые герцог и графы пренебрегли им и продолжали стремиться к своей неправедной и изменнической цели. И в пятницу, в канун праздника Преображения святого короля Эдуарда Исповедника, на 38-й год Вашего благороднейшего правления, в окрестностях Лудфорда в графстве Херефорд, те самые упомянутые герцог Ричард Йорк, граф Эдуард Марч, граф Ричард Уорик, граф Ричард Солсбери — [перечислены имена] — с другими рыцарями и людьми, которых они завлекли и ослепили деньгами, обещаниями и иными хитроумными уловками, заставили нескольких людей поклясться перед народом, что Вы умерли во время Мессы, и убеждали всех оставить страх и идти сражаться. Однако после того как Вы самолично появились перед лордами, рыцарями и джентльменами, столь умно, благородно и мужественно, с таким королевским достоинством и уверенностью обратились к своему войску, что всех охватили восторг и воодушевление, их единственным стремлением стало как можно быстрее исполнить Ваше храброе благородное желание, несмотря на сложности пути и водную преграду. Они проявили такую поспешность, что Вы даже не успели занять необходимые позиции, развернуть свои знамена, выстроить Ваши войска в боевой порядок и расположить Ваши палатки. А вышеназванные отступники, будучи уже там, заранее предательски построились в боевой порядок, укрепили выбранное ими место, выстроили свои телеги с оружием перед отрядами и предварительно пристрелялись, чтобы внезапно воспользоваться преимуществом перед Вашим войском. И они в ту самую пятницу в том самом месте намеревались уничтожить Вашу благороднейшую персону, развязать войну против Вас и прямо там застрелить Ваше Высочество, а также Ваших лордов и людей, сопровождавших Вас. Но Бог, в чьих руках жизни королей, сделал так, чтобы стало известно, что те, чьи сердца жестоки, помыслы грязны, а желания корыстны, замыслили совершить самый страшный грех, криводушно прикрывая его одеждами из лицемерной законности: Роберт Радклиф, один из приспешников упомянутого герцога Йорка и графов Уорика и Солсбери, на смертном одре исповедался, что те посягают на корону Англии и герцогство Ланкастерское. Но Всемогущий Бог, который насквозь видит сердца людей и для которого ничто не является тайным, низверг их с высоты их непомерной гордыни и поразил сердца упомянутого герцога Йорка и графов внезапно обуявшим их низким позорным страхом, какой только можно было бы представить, так что тогда же, около полуночи, они сбежали оттуда под предлогом того, что им некоторое время нужно отдохнуть в городе Лудлоу, побросав свои боевые знамена и гербы прямо перед Вашим лагерем; оставив город, они отправились в Уэльс невооруженные в сопровождении немногочисленной свиты. Однако по милости Божией большая часть людей, одурманенная ими, опомнилась; они раскаялись, и покорно отдаются на Вашу милость, которая так присуща Вам…^{78}

…Герцог Йорк, подобно отважному принцу, приказал, чтобы на следующее утро все отправлялись в сторону Лудлоу на выбранное ими поле боя, надеясь застать войско короля в беспорядке. Но они не стали сражаться, поскольку люди короля прибыли в большом количестве и были очень сплочены. Милорд Уорик, построив свои войска в боевой порядок, назначил вести авангард Эндрю Троллопу (Andrew Trollope)[34], потому что доверял ему больше всех. Этот Эндрю тайно получил очень убедительное послание от герцога Сомерсета, который упрекал его в том, что тот за деньги прибыл воевать против короля, своего верховного лорда. В письме говорилось также об указе, который король издал по своему войску, гласящем, что все те, кто был сторонником противной стороны, но возжелал возвратиться для служения королю, будут прощены и получат большое вознаграждение и еще много чего. Тогда упомянутый Эндрю скрытно вернулся в гарнизон Кале и там призвал солдат присоединиться к нему, чтобы они все вместе отправились к графу Уорику заявить о нежелании сражаться против их верховного лорда: они покидают сторонников Йорка и никто не может их остановить.^{79}

Графы Уилтшира и Шрусбери и лорд Бомонт, не удовольствовавшись владениями короля и его добром, подстрекали Его Высочество созвать Парламент в Ковентри, где благодаря их козням против нас — герцога Йорка, его сыновей Марча и Ратленда, и графов Уорика и Солсбери, и сыновей упомянутого графа Солсбери, и многих других рыцарей и эсквайров — был принят акт, ложно и неправедно обвиняющий нас в измене, за что они ответят перед Всемогущим Богом в день Страшного суда. Упомянутые графы Шрусбери и Уилтшира и лорд Бомонт спровоцировали это в надежде уничтожить нас и наших отпрысков, чтобы заиметь наши владения и богатства, поскольку они и раньше открыто грабили места и дома наши, равно как и многих других праведных людей…^{80}

Боготворимый господин и преданный друг, со всем почтением обращаюсь к Вам, и не сомневайтесь, я сейчас сообщу Вам истинную правду, в чем ручаюсь. Недавно я общался с достойным, порядочным и преуспевающим человеком этой страны, который тайно поведал мне, что он слышал, как доктор Алейн говорил после Парламента в Ковентри, что если лорды, бывшие раньше в силе, а ныне изгнанные, оставались бы у власти, то судья Фортескью, доктор Мортон, Джон Хейдон, Торп и он оставили бы все без изменения; а поскольку фортуна отвернулась от них, то их положение и дальше будет ухудшаться; для того и было состряпано это ложное обвинение, являя собой злонамеренный заговор против невинных лордов, рыцарей, джентльменов, простолюдинов и всех их наследников и т. д.^{81}

Разве можно упоминать о милосердии применительно к людям, о которых Вы говорите (памфлет составлен в форме диалога)? Такие рассуждения были бы уместны, если бы это было их первое нарушение, которое произошло из-за невежества или же по какой-либо небрежности. И, возможно, в данном случае правосудие могло бы закрыть глаза. По разве прощают неприкрытые преступные намерения и давно задуманное зло, которое, после того, как уже однажды простили их вину, вернулось в более страшном обличий и коварном преступлении, что тоже сошло с рук. И, не оценив сладости прощения, без тени стыда они в третий раз попытались довести до конца свое черное дело — сможет ли теперь какой-либо порядочный человек приписать это любой другой цели, как не умерщвлению доброго короля и безвозвратному ниспровержению всех его истинных приверженцев?! Есть ли здесь хоть какая-то причина быть милосердными?.. Итак, я заканчиваю. Здесь не было ничего другого, помимо жестокости, и не следует щадить тех, кто столь часто грешил…

…Что касается второго вопроса, где Вы связываете их ниспровержение с разрушением государства (ответ на аргумент, что государство может пострадать от утраты ими былого могущества), то, если бы на то были веские причины, я бы ответил более подробно. Но данное замечание настолько легкомысленно, что я со смехом и негодованием отвергаю его. Вот лучшее сравнение для этого. У меня во рту гнилой зуб, что мучает меня день и ночь. Лучше вырвать его, оставшись со щербиной, которая, о чем я хорошо знаю, не украсит меня, чем от смущения замазывать его, и так уничтожить все другие, которые в конце концов выпадут согласно своей природе, что сделает меня уродливым и больным. Воистину, даже если бы король, кроме них, вообще не имел лордов на этой земле, все же без сомнения было бы лучше отдать их в руки сатане на бесконечную муку, чем примириться с ними, поскольку восстановление их влияния привело бы единственно к подчинению ими короля своей воле для выполнения их низких желаний: как говорил святой Августин, Veternose consuetudinis vis nimis alto radices habet. Они неисправимы, они неизлечимы. И даже если предположить, что у короля не осталось бы ни одного лорда и советника себе в помощь, все равно они не заслуживали бы того, чтобы их положение было восстановлено и не могли находиться среди истинных рыцарей, коих король имеет подле себя. И если нас обвинят в том, что память изменяет нам и мы наговариваем на этих предателей, то остается еще много свидетельств, подтверждающих нашу правоту. В заключение я утверждаю, что для блага государства будет полезнее навечно изгнать и уничтожить их, нежели примириться с ними, как бы то ни было…^{82}