Воздушные разведчики

Над землей Прибалтики

Август 1944 года выдался в Прибалтике жарким, душным. Войска 1-го Прибалтийского фронта вели ожесточенные бои на подступах к Риге, Шяуляю и Каунасу.

Однако и на войне были не одни бои, случались и праздники. 1 августа 11-й отдельный разведывательный авиаполк отмечал двойной праздник: вторую годовщину со дня формирования и присвоение ему наименования «Витебский». Правда, первая половина дня прошла по-фронтовому буднично: экипажи выполняли боевые вылеты на разведку войск противника. После обеда в полку состоялось торжественное построение, на котором присутствовали представители 3-й воздушной армии во главе с начальником штаба генералом Н П. Дагаевым, 1-го Прибалтийского фронта. Построением командовал уже не подполковник В. Л. Дробышев, который убыл к новому месту службы на должность заместителя начальника штаба бомбардировочной дивизии, а бывший начальник разведки полка майор Юрий Михайлович Рязанов. Как только показались знаменосцы со взводом сопровождения, он подал команду:

– Полк, равняйсь! Смирно! Равнение – на Знамя!

Обветренные, мужественные лица воздушных разведчиков и наземных специалистов дружно повернулись в сторону развевавшегося Боевого Знамени. Его нес на вытянутых руках Герой Советского Союза капитан Владимир Свирчевский в сопровождении двух ассистентов с обнаженными клинками. Четко печатая шаг, знаменосцы прошли вдоль строя и остановились у трибуны. Генерал

Дагаев торжественно зачитал приказ Верховного Главнокомандующего о присвоении полку наименования «Витебский», поздравил авиаторов с обоими полковыми праздниками и пожелал новых боевых успехов в разгроме немецко-фашистских захватчиков. Затем он вручил ордена и медали многим летчикам, штурманам, стрелкам-радистам, инженерам, техникам, механикам, штабным работникам, отличившимся при освобождении Белоруссии.

Вечером состоялся большой концерт. Выступали артисты фронтового ансамбля песни и пляски. Струнный оркестр под управлением штурмана старшего лейтенанта С. Ногорожина исполнил русские народные и советские мелодии. Под аккомпанемент этого оркестра пели так, что порой заглушалась музыка. Авиаторы под руководством Мартьянова (и после назначения на должность командира полка он остался на «посту» хормейстера) тоже исполнили несколько песен. Особенно дружно воины аплодировали Дмитрию Лапсину, Якову Орлову и самому Георгию Мартьянову. Они веселились бы до утра. Но командир полка приказал:

– Товарищи, пора отдыхать. Завтра – полеты.

Оперативная обстановка па правом крыле фронта осложнилась: фашистское командование бросало против наших наступавших дивизий на юго-восточных подступах к Риге все новые силы, стремясь не допустить советские войска к этому важному стратегическому пункту. Командующий фронтом генерал армии И. X. Баграмян решил отрезать пути отхода вражеских войск на Курляндский полуостров. Он приказал командиру 3-го механизированного корпуса генералу В. Т. Обухову нанести стремительный удар в направлении Тукумса, выйти к Рижскому заливу и отрезать пути отхода группе армий «Север».

Глубокий прорыв войск 1-го Прибалтийского фронта на шяуляйском направлении нарушил взаимодействие групп армий «Центр» и «Север». Гитлеровское командование стремилось во что бы то ни стало восстановить это взаимодействие. Оно начало спешно перебрасывать на Курляндский полуостров танковые дивизии, снимая их с южных направлений. Перед воздушными разведчиками встала задача повседневно с предельным вниманием следить за дорогами, идущими из Восточной Пруссии.

10 августа экипажи капитана Владимира Свирчевского и старшего лейтенанта Михаила Глебова обнаружили выдвижение танков, орудий и автомашин с территории Восточной Пруссии. Колонны фашистских войск переправились через Неман и выдвигались в северном направлении. Несмотря на то что эти войска прикрывались истребителями, экипажам удалось сфотографировать их. Фотопланшеты срочно доставили в разведотдел штаба фронта. Стало ясно, что противник выдвигал танковую дивизию. Через двое суток радиоразведчики засекли работу радиостанции уже знакомой им гитлеровской танковой дивизии «Великая Германия».

Однако этих данных было недостаточно, чтобы сделать определенные выводы. Требовался «язык». Эту задачу решила – и довольно успешно – разведгруппа, которая действовала в тылу врага. На одной из дорог группа устроила засаду. На нее нарвались два фашистских бронетранспортера. Подпустив их на близкое расстояние, разведчики забросали врага противотанковыми гранатами. Бронетранспортеры загорелись. Гитлеровцы выскочили из них, бросились наутек, но разведчики схватили их. На допросе пленные показали, что они служат в разведотряде танковой дивизии «Великая Германия», которая получила задачу взять город Шяуляй.

На следующий день разведчики, действовавшие в тылу противника, захватили в плен военнослужащих из 5-й и 14-й танковых дивизий гитлеровцев. Радиоразведчики засекли работу радиостанции корпусного типа – она поддерживала постоянную связь со штабами трех танковых дивизий.

Теперь уже не было сомнения, что противник перебросил на это направление танковый корпус с задачей захватить Шяуляй, а затем ударом на Елгаву восстановить взаимодействие групп армий «Центр» и «Север». В этой обстановке воздушные разведчики получили задачу буквально не спускать глаз с шяуляйского направления.

Ранним утром 16 августа загремела артиллерийская канонада. Танки и мотопехота противника при поддержке авиации перешли в наступление. Находившийся в воздухе экипаж Михаила Глебова обнаружил, что танки и автомашины гитлеровцев выдвигаются на Куршенай. Офицеры разведотдела фронта, получив эти данные, сделали вывод, что враг намерен нанести в направлении Шяуляя два удара: один из района Кельмы, другой от Куршеная. Об этом немедленно сообщили в штаб 2-й гвардейской армии, сражавшейся на предполагаемых направлениях ударов противника. Командующий армией усилил их противотанковыми средствами, а командующий фронтом направил на угрожаемые направления две истребительно-противотанковые бригады.

Разгорелись тяжелые бои. Фашисты несли большие потери в танках и живой силе, их наступление вскоре захлебнулось. Однако враг не отказался от своего замысла и продолжал бросать в бой танки числом по 40–50 машин, пытаясь все-таки прорваться в Шяуляй. О подходе этих сил информировал командование армии и фронта находившийся в воздухе на высоте 5000 метров экипаж лейтенанта Николая Георгиевского (штурман лейтенант Николай Тюрин, стрелок-радист старшина Виктор Глотов). Но на «петлякова» напали два «Фокке-Вульфа-190». Экипаж вынужден был принять воздушный бой, продолжая передавать на землю развединформацию. Штурман и стрелок-радист обрушили на стервятников шквал пулеметного огня, сбили оба фашистских истребителя. Они рухнули на землю на глазах у сражавшихся воинов 2-й гвардейской армии, которые тут же сообщили об этом в штаб 3-й воздушной армии. За этот подвиг все члены экипажа лейтенанта Георгиевского награждены орденами.

В середине августа полк майора Г. А. Мартьянова, не прекращая боевой работы, перелетел на аэродром Паневежис. Экипажи видели с воздуха литовскую землю – перелески, зеленые поляны, удивительные зеркальные озера, тихие полноводные реки с небольшими хуторами на берегах. Над всей землей стлался горький дым войны. Видели авиаторы с высоты и хмурые воды Балтийского моря.

В разгар сражения на Курляндском полуострове возвратился из госпиталя старший лейтенант Сергей Мосиенко. Он тут же попросился на задание. Майор Г. А. Мартьянов разрешил, поставив экипажу задачу разведать дороги в тылу противника.

19 августа экипаж старшего лейтенанта Мосиенко обнаружил выдвижение до 100 фашистских танков и 40 орудий от Салдуса к Ауце, а в районе населенного пункта Круоняй – сосредоточение до 60 танков и 30 автомашин с пехотой, по дороге, что тянулась от Тельшяя до Тришкяя – 40 танков и 240 автомашин. Эти данные командир экипажа передал по радио в штаб полка. Встал резонный вопрос: что задумал враг?

Радиоразведчики доложили командованию о перемещении на север радиостанций фашистских танковых дивизий, которые действовали на шяуляйском направлении.

В штабе фронта пришли к выводу: в связи с неудавшимся наступлением в районе Шяуляя гитлеровцы перегруппировали танковые дивизии, которые двинулись к северу, очевидно для нанесения удара в районе Жагаре, Ауце, Добеле.

На следующий день экипаж старшего лейтенанта С. Мосиенко (штурман лейтенант Крутофал, стрелок-радист старший сержант Козлов) вылетел на разведку в район Ауце с задачей сфотографировать этот населенный пункт. До намеченной цели «петляков» дошел благополучно, встал на боевой курс. Когда же лейтенант Крутофал включил фотоаппараты, 10 истребителей «Фокке-Вульф-190» попытались атаковать разведчика. Однако наши «яки» связали фашистов боем. В воздухе завертелась карусель. Полет Пе-2 шел строго по заданному курсу.

Паре «фоккеров» удалось все-таки прорваться к нему и пробить бензобак. «Петляков» загорелся в самом конце боевого курса, когда фотографирование было уже закончено. Сергей Мосиенко бросил машину в скольжение. Пламя исчезло. Но едва командир экипажа перевел «пешку» в горизонтальный полет, прижатый было воздушной струей огонь забушевал снова. Мосиенко еще раз ввел пикировщик в скольжение и увидел, что пламя сбито, не стало и дыма. Летчик взял курс на свою «точку». Тут-то Мосиенко и заметил, что левый мотор вышел из строя. Весь маршрут пришлось тянуть на одном правом. Трудно было летчику. Тем не менее он благополучно довел израненную машину до своего аэродрома и доставил командованию ценную фотопленку.

Основываясь на данных разведки, командующий фронтом И. X. Баграмян своевременно перебросил на угрожаемое направление противотанковые средства.

21 августа танковые и моторизованные войска врага перешли в наступление. Фашисты стремились прорваться к Елгаве. Разведка установила, что на этом направлении действовали части 4, 7, 12-й танковых дивизий и одной танковой бригады СЕ «Гросс». Все они входили в состав гитлеровского 39-го танкового корпуса. Благодаря своевременно принятым командованием 1-го Прибалтийского фронта мерам наступление 39-го танкового корпуса было отражено. Противнику так и не удалось прорваться к Елгаве, восстановить взаимодействие своих групп армий. К концу августа активные боевые действия на Курляндском полуострове прекратились.

Однако на рижском направлении бои по-прежнему не угасали. Фашистское командование перебросило сюда новые силы из состава войск группы армий «Север», чтобы прикрыть юго-восточные подступы к Риге. Одновременно противник нанес удар вдоль южного побережья Рижского залива, начал теснить части 3-го механизированного корпуса к югу. Понимая недолговременность этого успеха и опасаясь окружения, вражеское командование начало отводить войска группы «Север» на Курляндский полуостров. Воздушные разведчики ежедневно отмечали передвижение гитлеровских войск из района Риги через Тукумс к Кулдиге.

Командующий фронтом генерал И. X. Баграмян отдал приказ провести тщательную воздушную разведку районов Сигулда, Цесис, Вамиера, Айнажи, непременно сфотографировать реку Западная Двина на участке Яунелгава – Огре. На выполнение последней задачи вылетели 5 экипажей. Два из них не вернулись, а три не смогли произвести разведку из-за сильного огня зенитной артиллерии.

Командир полка майор Г. А. Мартьянов поставил эту же задачу перед экипажем старшего лейтенанта А. И. Янкова.

После взлета командир экипажа немедля набрал высоту более 7000 метров, и линию фронта ему удалось пересечь незамеченным для противника. При подходе к реке Алексей Янков резко уменьшил высоту полета и увеличил скорость до максимально допустимой. Когда самолет подошел к контрольному ориентиру – началу боевого пути, штурман лейтенант В. Просвиров включил фотоаппараты. Чтобы не было разрывов между кадрами, он установил минимальный интервал перемотки. Начались томительные 6 минут боевого курса. В памяти Янкова всплыли лица товарищей, погибших над этой рекой. «Мы сделаем то, что не удалось вам, ребята!» – подумал Алексей, продолжая четко выдерживать заданный режим полета. А вражеские зенитки, как ни странно, молчали. Видимо, не оповещенные о приближении советского разведчика, гитлеровцы посчитали, что летел свой Ме-110.

Янков даже вздрогнул от неожиданности, когда услышал голос штурмана Просвирова.

– Фотографирование закончено.

Летчик развернул машину в сторону своего аэродрома, снова дал моторам максимальные обороты и со снижением, на большой скорости пересек линию фронта. Стрелок-радист доложил о появлении на горизонте фашистских истребителей, но те уже не смогли догнать воздушного разведчика. Специалисты тотчас же проявили фотопленку и в срочном порядке доставили ее в штаб фронта.

Конец войны был не за горами, но враг ожесточенно сопротивлялся как на земле, так и в воздухе. Радость побед экипажей разведчиков часто еще омрачалась потерями боевых друзей. Особенно тяжелым оказался в полку день 3 сентября 1944 года.

С утра и почти до полудня над аэродромом стоял густой туман. Он начал рассеиваться лишь после 13.00. Вскоре появилось солнце. Экипажи начали готовиться к вылету. В те дни перед полком стояла важная задача – вести наблюдение за работой военно-морской базы Либава и морскими коммуникациями.

В 14.00 на разведку базы ушел экипаж старшего лейтенанта Александра Ракова. Прошло около двух часов, но экипаж не возвращался и не подавал о себе никаких вестей.

Вторым поднялся в небо экипаж старшего лейтенанта Анатолия Шкуто. Задача прежняя: визуальная разведка и фотографирование военно-морской базы Либава с высоты 5000 метров. Однако и этот экипаж не вернулся, как не вернулся и третий – лейтенанта Степановича из 1-й эскадрильи.

А командованию фронта крайне нужны были сведения о Либаве. Это понимали летчики, Штурманы и Стрелки-радисты, но им хотелось хоть что-то узнать о причинах гибели товарищей, чтобы не столько избежать опасности быть сбитым – эта опасность существовала в каждом боевом вылете, сколько добиться выполнения задания. Но о причинах, почему не возвратились экипажи, в полку узнали лишь после войны.

… Экипаж старшего лейтенанта Александра Ракова вышел к Либаве со стороны солнца и с ходу сфотографировал объекты. При выходе с боевого курса «петлякова» атаковали «мессеры». Раков вошел в облака, пробил их в районе города Скрунда Литовской ССР. Пе-2 подходил уже к линии фронта, когда штурман лейтенант Николай Блищавенко обнаружил на опушке леса скопление вражеских танков. Самое верное здесь – передать радиограмму на КП армии и фронта, а самим везти драгоценную фотопленку на аэродром. Но летчик и штурман, вероятно, рассудили иначе: вдруг, мол, фашисты накапливают силы для неожиданного контрудара? И решили фотографировать. Вышли на боевой курс на высоте 1700 метров, под самой кромкой облаков включили фотоаппараты. И тут попали под ураганный огонь зенитной артиллерии. Двумя снарядами самолет был подбит и загорелся. Сбить пламя Ракову не удалось – мало было высоты. Потом машина и вовсе вышла из повиновения, упала в расположении обороны врага. Раков пришел в сознание уже в грузовике и увидел двух гитлеровцев с автоматами. Пистолета, летного планшета и часов у него уже не было – их забрали фашисты. Не было и штурмана со стрелком-радистом, они, видимо, погибли во время падения самолета. В либавском лагере военнопленных, куда доставили летчика, начались допросы. Но ни избиения, ни пытки не дали фашистам ничего – Александр молчал. Через четверо суток его вместе с другими военнопленными отправили в Данциг, потом – в Лекшенштадт, в трудовой лагерь, дали номер 18521. Гоняли на тяжелые работы, кормили баландой, гнилыми овощами.

8 апреля 1945 года Ракова перевели в город Кореосбат, где сформировали колонну из 1800 человек и погнали на юг через города Мариенбат и План. Из последнего города вышли уже в сумерках. Александр Раков и еще один военнопленный – Степан Осташенко совершили побег. Конвоиры открыли огонь из автоматов, но судьба смилостивилась над смельчаками – пули не задели их. С рассветом Раков и Осташенко перешли на территорию Чехословакии и встретились с партизанами. Те отнеслись к ним с большой теплотой. С одним из них Александр Раков по-настоящему сдружился, и долгое время они переписывались. 30 апреля 1945 года чешские партизаны перевели Ракова и Осташенко на территорию, занятую советскими войсками.

Трагически сложилась судьба экипажа старшего лейтенанта Анатолия Шкуто. Его сбили под Либавой. На земле схватили гитлеровцы. Доставили в лагерь, допрашивали, истязали, потом водворили за колючую проволоку. В этом же лагере находился и его штурман капитан Виктор Волков.

Следует заметить, что потеря этих двух разведчиков оказалась для полка ощутимой не только в моральном отношении. Это был сильный, слетанный экипаж с отличной подготовкой. Анатолий Шкуто к тому дню выполнил более 100 вылетов на разведку. Его дважды сбивали, но он снова возвращался в полк. Награжден тремя орденами.

Капитан Виктор Волков был старше Анатолия Шкуто. До прихода в 11-й ОРАП сражался в бомбардировочном авиаполку. И у него на гимнастерке тоже сверкали три ордена. Он был бессменным секретарем партбюро эскадрильи. Немало совершил Виктор Волков боевых вылетов. Расскажем об одном из них.

Было это осенью 1942 года. Самолет, штурманом на котором летел Виктор Волков, оказался в зоне интенсивного огня зенитчиков врага. Осколком снаряда летчика тяжело ранило, он потерял сознание. «Петляков» стал неуправляем. Но и прыгать с парашютом нельзя – внизу территория, занятая противником. Волков не растерялся, взял штурвал в свои руки, вывел машину в горизонтальный полет и взял курс на свою территорию.

На Пе-2 летчик и штурман находились, как известно, в одной кабине. И летчики часто давали возможность штурманам вести «пешку» на свой аэродром после пролета линии фронта: авось, мол, пригодится. Имел такой опыт управления самолетом и Виктор Волков. Поэтому до своей территории довел «пешку» благополучно. А что же дальше? Покинуть самолет? Но летчик-то жив, надо попытаться спасти Пе-2. И Волков решил посадить машину. Стрелку-радисту он дал команду покинуть самолет, но тот отказался.

Решение Волкова было рискованным. Конечно, находясь в одной кабине с летчиком, он видел все тонкости посадки. Но одно дело – видеть, другое – сделать это самому. Тем не менее иного выхода Волков не находил. Отодвинув раненого летчика, он занял его кресло, сообщил по радио на КП о случившемся и своем решении. Руководитель полетов помог ему советами, и Волков благополучно приземлил машину. За этот вылет Виктора Волкова наградили орденом Красного Знамени.

В полете над Либавой он ничем не мог помочь командиру. К порту экипаж подошел с юго-востока на высоте 5500 метров. Внезапно со стороны солнца разведчика атаковала шестерка ФВ-190. В первом заходе они убили стрелка-радиста. Во втором фашисты подошли к Пе-2 поближе и снова открыли огонь. Взорвался центральный бензобак. Шкуто и Волкова выбросило из кабины. Летчик не был даже ранен, а штурман очнулся в большой комнате на топчане. Ощутил боль в правом плече (оно было забинтовано) и правой ноге – она оказалась сломанной, завязанной какой-то тряпкой, под которой была шина. В комнате собралось еще 10 раненых.

– Товарищи, где мы находимся? – спросил Волков. Один из раненых тихо ответил:

– Ты, браток, пока остерегись товарищами нас называть. В плену мы. А здесь, так сказать, госпиталь…

На следующий день утром услышали разрывы бомб – это наносили удар советские бомбардировщики – и стрельбу зениток. Одна бомба взорвалась неподалеку от барака, где находились пленные, – он располагался вблизи железнодорожной станции.

Сосед Волкова так же тихо произнес:

– Эх, летчики! Могли бы ошибиться да по этому вонючему госпиталю врезать. И нашим мучениям был бы конец.

– Бомбы-то фашистам предназначены…

В конце сентября пленных погрузили на баржу и морем отправили в Германию, где разместили в одном из лагерей. Еще на барже Виктор Волков встретился с Анатолием Шкуто, который был весь в кровоподтеках и ссадинах, полученных во время допросов. По прибытии в лагерь Шкуто стал готовиться к побегу. Волков не мог присоединиться к нему – он с трудом передвигался на костылях. Шкуто с группой товарищей бежал. Но через несколько часов их поймали, избили и поместили в барак особого режима. На вечерней перекличке фашисты предупредили, что при следующей попытке побега виновные будут расстреляны. Это не испугало Анатолия Шкуто и его товарищей. Через 10 дней они бежали снова. Поймали их через четыре дня. Фашисты выполнили свою угрозу – расстреляли за побег каждого второго. Анатолию и на этот раз повезло: он остался жив.

Через месяц по лагерю пронесся слух, что бежало три человека. Среди них был и Шкуто. Шли дни. Волков уже начал думать, что товарищу все-таки удалось уйти. Но через неделю всем приказали собраться па построение. На лагерной площади в окружении гитлеровцев стояли два изможденных, избитых до неузнаваемости человека. В одном из них Волков узнал своего командира.

Фашист по-русски зачитал приказ о расстреле. Но прежде чем раздался залп, Анатолий Шкуто успел сказать:

– Товарищи, кто меня знает, прошу передать нашим, что я не стал на колени перед фашистами. Смерть им! Победа будет за нами! Прощайте, товарищи!

Так погиб мужественный летчик, которого однополчане давно считали погибшим над Либавой.

Да, все это стало известно потом. О судьбе же экипажа лейтенанта Степановича узнать не удалось. По всей вероятности, этот экипаж был сбит над морем огнем корабельной зенитной артиллерии, так как заход на Либаву он делал со стороны моря.

А тогда, 3 сентября 1944 года, экипажам 11-го полка предстояло все-таки сфотографировать порт Либава. Летчики, штурманы и стрелки-радисты обсуждали эту задачу. Многие из них неоднократно летали туда, фотографировали и порт с внешним и внутренним рейдом, и железнодорожный узел. По разведчикам стреляли из орудий, их атаковали истребители, но экипажи возвращались. А тут – сразу три остались там. Кто полетит следующий?

– Экипаж капитана Глебова на КП! – объявил посыльный.

Михаил Максимович к тому времени стал уже заместителем командира эскадрильи, ему и штурману Петру Шаповалову присвоено очередное воинское звание капитан.

На командном пункте их ждал майор Г. А. Мартьянов:

– Догадываетесь, зачем вызвал?

– Да, товарищ майор, – ответил Глебов. – Либава?

– Она самая, – вздохнул командир полка, посмотрев на развернутую на столе карту с нанесенной наземной и воздушной обстановкой. – Главная задача вашего экипажа – выяснить воздушную обстановку на подходе к Либаве. Если будет возможность, сфотографируйте внутренний рейд порта и железнодорожный узел. Но главное – выяснить, почему наши экипажи не возвращаются оттуда. Маршрут полета и цели выбирайте сами. Высоту советую набрать максимальную. На крайний случай, если моторы выйдут из строя, хоть планировать будете дольше.

Глебов и Шаповалов решили произвести заход на Либаву со стороны моря. Тем более что склонившееся на запад солнце помешает фашистам своевременно обнаружить разведчика.

Небо было безоблачным, видимость – хорошая. После взлета Глебов установил наиболее оптимальный режим набора высоты. Береговую черту экипаж пересек в 50 километрах южнее Либавы и ушел в сторону моря километров на 20. Затем летчик развернул Пе-2 вправо на 90 градусов и повел его на север вдоль береговой черты, которой, впрочем, уже не было видно. Когда Шаповалов определил, что самолет вышел на траверз Либавы, он дал летчику команду взять курс на восток. Береговая черта и внешний рейд военно-морской базы Либавы начали просматриваться лишь с расстояния 10–12 километров. И тут Шаповалов прямо под собой обнаружил огромную самоходную баржу. Она двигалась в западном направлении. Ее прикрывали торпедные катера. С высоты почти 8000 метров они были видны только по белым бурунам. Стрелок-радист Василий Погорелов передал обо всем увиденном на КП.

В этот момент Глебова осенила идея – он установил разные обороты в работе моторов, и они стали звучать примерно так, как моторы вражеских Ю-88 и Хе-111. Это требовалось для того, чтобы ввести гитлеровских зенитчиков в заблуждение. Возможно, летчику и удалось перехитрить врага. Когда до цели оставалось не более 5 километров, на фоне воды, ниже полета Пе-2, Глебов обнаружил шестерку истребителей ФВ-190. Они барражировали на высоте 6000 метров над внешним рейдом порта. Летчик немедленно предупредил об этом штурмана и стрелка-радиста. Погорелов сообщил о замеченном на КП. Но по маневрам фашистов можно было определить, что они не видят разведчика или же принимают его за своего, а может быть, хотят усыпить бдительность экипажа Пе-2, чтобы дать возможность другой группе атаковать его внезапно. Экипаж усилил внимание. Глебов на глаз определил, что в порту Либава находились не менее 20 кораблей различного класса. Экипажу удалось сфотографировать порт, железнодорожный узел. И тут старшина Погорелов сообщил, что сзади с набором высоты идут «фоккеры». Зенитки не стреляли: то ли гитлеровцы все еще принимали Пе-2 за своего, то ли давали возможность истребителям атаковать разведчика. «Фоккеры» приближались медленно, так как шли с набором высоты, а «пешка» находилась в горизонтальном полете. Скорости почти уравнялись. И Глебов решил не применять маневр ухода от истребителей противника со снижением. Ведь в таком случае преимущество окажется на стороне фашистских истребителей. Они могут догнать разведчика, навязать бой.

Расчет Глебова оправдался. Еще до линии фронта «фоккеры» прекратили преследование, повернули обратно. Экипаж благополучно вернулся домой, полностью выполнив свою задачу.

Примерно через час после приземления экипажа Глебова на аэродроме Паневежис произвели посадку два самолета-торпедоносца, которые наносили удар по самоходной барже врага. Глебов и Шаповалов тут же подошли к экипажам, чтобы узнать, как завершились атаки. Летчики охотно рассказали, что к моменту их прилета в указанный район баржа отошла от берега километров на 15. На ней находились не менее 5000 вражеских солдат и офицеров с боевой техникой. Экипажи «бостонов» решили произвести торпедирование топ-мачтовым способом с бреющего полета. Но на барже было много зениток малого и среднего калибра. Они открыли мощный заградительный огонь. Это помешало сбросить торпеду прицельно, и она прошла впереди баржи.

Неудача не обескуражила летчиков.

Во втором заходе экипажи «бостонов» изменили метод торпедирования. Один из них шел на бреющем полете перпендикулярно курсу движения баржи, второй – на высоте 1500 метров строго над первым и с тем же курсом. Это позволило отвлечь огонь зенитчиков от самолета, шедшего на бреющем полете, экипаж смог прицелиться точнее, и торпеда попала в середину левого борта баржи. Громыхнул мощный взрыв, судно переломилось и через 10–12 минут затонуло.

Вот чего стоил врагу лишь один боевой вылет воздушного разведчика. Если бы он не состоялся или оказался неудачным, фашистские войска и боевая техника были бы доставлены на помощь восточно-прусской группировке. Это, естественно, потребовало бы от советских войск дополнительных усилий для разгрома врага.

Впрочем, для вылета экипажа капитана Глебова 3 сентября это было не главным. На фотоснимках порта Либава обнаружили около 30 кораблей и самоходных барж среднего и большого тоннажа, а на железнодорожном узле – много эшелонов.

На следующий день ранним утром по порту и железнодорожному узлу Либавы бомбардировщики нанесли мощный удар (его-то и слышали Виктор Волков и его товарищи по несчастью). Было уничтожено и выведено из строя большое количество живой силы, военной техники и различных грузов врага.

На фотоснимках четко проглядывалась система зенитной обороны Либавы. Кроме того, экипаж установил: истребители врага постоянно патрулируют в районе Либавы.

По мере приближения советских войск к границе Восточной Пруссии воздушные разведчики полка все чаще вылетали на фотографирование оборонительных рубежей фашистов уже в самой Германии. Немало потрудился экипаж старшего лейтенанта Сергея Мосиенко. К тому времени он произвел 35 боевых вылетов над территорией Германии, разведал районы городов Тильзит, Мемель, Инстербург. Несмотря на интенсивный огонь зенитной артиллерии и встречи с истребителями противника, прикрывавшими подходы к Восточной Пруссии, экипаж успешно выполнял задания. Он вскрыл рубеж обороны фашистских войск, проходивший от Юрбаркаса до Таураге и далее по реке Юра до северной окраины Мемеля, а также рубеж от Юрбаркаса до Гумбиннена. Кроме того, экипаж Мосиенко обнаружил два вновь строившихся оборонительных рубежа на мемельском направлении. При разведке района Инстербург штурман сфотографировал два вражеских аэродрома, причем в Инстербурге были сосредоточены 200 самолетов, большинство из них – бомбардировщики. Позднее выяснилось: это был резерв 6-го воздушного флота. На аэродроме Будветен экипаж обнаружил 150 истребителей, которые действовали против войск 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов.

27 и 28 сентября экипаж старшего лейтенанта Мосиенко по два раза в день вылетал на визуальную разведку и фотографирование оборонительных рубежей противника.

В сентябре 1944 года на 1-м Прибалтийском фронте сложилась трудная обстановка. На Курляндском полуострове и на рижском направлении по-прежнему продолжались ожесточенные бои, не приносившие успеха ни той, ни другой стороне. Удерживая плацдарм юго-восточнее Риги, противник выводил войска группы армий «Север» на Курляндский полуостров. В этой обстановке Ставка Верховного Главнокомандующего предписала командующему 1-м Прибалтийским фронтом произвести перегруппировку войск с правого крыла на левый, создать ударную группировку восточнее Шяуляя, подготовить и провести Мемельскую операцию, в ходе которой выйти к Балтийскому морю и тем самым отрезать пути отхода вражеских войск в Восточную Пруссию. Все силы и средства фронтовой разведки были нацелены на мемельское направление.

Летчикам 11-го полка было далековато летать в тот район. Да и оперативность доставки данных снижалась. Поэтому сразу же после освобождения Шяуляя туда перебросили оперативную группу в составе 7 экипажей: капитанов Владимира Свирчевского, Михаила Глебова, старших лейтенантов Якова Орлова, Алексея Янкова, Василия Паяльникова, Сергея Мосиенко, Николая Георгиевского. До этого воздушные разведчики никогда не располагались так близко от линии фронта, которая проходила в 3–5 километрах западнее Шяуляя.

На земле шли упорные бои. Советские войска стремились быстрее выйти к Балтийскому морю и отрезать курлядскую группировку. Гитлеровцы отчаянно сопротивлялись. На отдельных участках они наносили контрудары. Экипажи, находившиеся на аэродроме в Шяуляе, днем и ночью слышали стрельбу из пушек, минометов и пулеметов. Подчас фронт приближался едва ли не к самому аэродрому.

Однажды танки врага прорвались к городу, гитлеровцы захватили его большую часть. Все экипажи срочно отправили на аэродром Паневежис. В воздухе оставался лишь самолет Глебова, который выполнял разведку в районе Тильзита. Уже грузились в Ли-2 офицеры штаба и наземные специалисты, когда Пе-2 показался на горизонте. Глебов увидел, что над аэродромом идет воздушный бой. На парашюте спускался летчик со сбитого «фоккера». Чтобы не вступать в схватку, командир экипажа заблаговременно перевел машину на бреющий полет, произвел посадку с ходу и только тут заметил: происходит что-то неладное. На аэродроме – ни «пешек», ни истребителей, стоял один лишь Ли-2 с работавшими моторами. К нему бежали офицеры. Один из них (Глебов узнал в нем техника своего самолета Федора Плужникова) начал махать руками. Глебов быстро развернул машину и пошел на взлет. Горючего, правда, было маловато, но до Паневежиса хватило.

К вечеру гитлеровцев из города выбили. Шяуляй был в третий и последний раз освобожден от фашистов, и воздушные разведчики уже окончательно перелетели на этот аэродром.

Непрерывные воздушные бои шли и над самим аэродромом. Его от темна и до темна прикрывала шестерка истребителей Ла-5 из дивизии, которой командовал полковник В. И. Сталин. Тем не менее истребителям врага, которые вылетали на «свободную охоту», иногда удавалось под прикрытием облачности атаковать наши самолеты, заходившие на посадку. Экипаж старшего лейтенанта Якова Орлова в один день был дважды сбит прямо над летным полем. Первый раз это случилось утром. Его атаковала пара «фоккеров», выскочивших из облаков, когда он находился на посадочном курсе с выпущенными шасси на высоте около 100 метров. Самолет загорелся, но Орлов приземлил его. Все члены экипажа успели выскочить из «пешки». Она вскоре взорвалась и сгорела.

После обеда экипаж Орлова отправили на Ли-2 на аэродром Паневежис. Там он получил новый «петляков» и вылетел на выполнение боевого задания в район Риги. Вернулся на аэродром Шяуляй, начал производить заход на посадку. На высоте 400 метров его атаковал вынырнувший из облака ФВ-190. «Пешку» охватило пламя. Экипажу пришлось снова покинуть горевшую машину, но на этот раз уже с парашютами.

Такие наскоки фашисты совершали обычно в тот момент, когда наши самолеты заходили на посадку. Внимание экипажей Пе-2 при этом отвлекалось на выполнение захода, а самолет с выпущенными шасси терял маневренность. Однако в боевом полете даже одиночные «пешки» стали для фашистов, как говорят, не по зубам. Характерен в этом отношении вылет экипажа старшего лейтенанта Алексея Янкова на фотографирование морских портов Либава и Виндава. Он решил подойти к Либаве со стороны моря – все-таки меньше вероятность попадания в зону зенитного огня. Расчет оправдался, экипаж подошел к порту и начал фотографировать его. И тут стрелок-радист Афанасий Мартусов доложил командиру:

– Справа, в восьми – десяти километрах, два истребителя. Идут на сближение!

Велико было желание немедленно прекратить выполнение задания и бросить машину в бреющий полет. Однако Янков дождался, пока штурман доложил:

– Фотоаппараты выключил.

Летчик повел «пешку» со снижением на максимальной скорости на северо-запад, поближе к водам Балтики. Когда пересекали береговую черту, Мартусов сообщил:

– Истребители по-прежнему идут за нами.

Янков взял курс строго на запад, зная, что истребители далеко от берега не уйдут – не хватит горючего. И точно, фашисты отстали. Экипаж вышел на порт Виндава, сфотографировал его.

Высокие боевые качества при фотографировании Паланги, порта Мемель и станции Тельшай проявил экипаж старшего лейтенанта Емелина (штурман лейтенант Коровин, стрелок-радист старшина Лазарев), который прибыл на пополнение из запасного полка вместе с экипажем Янкова. К тому времени он уже имел достаточный опыт – 76 боевых вылетов. После фотографирования Паланги, которое прошло без особых происшествий, Емелин для отвода глаз ушел в сторону моря. На расстоянии 40 километров и высоте 7500 метров летчик развернул машину и подошел к Мемелю с увеличением скорости за счет снижения. На подходе к порту «пешка» оказалась в зоне интенсивного зенитного огня. Емелин уже подумал было, что придется возвращаться. Но огонь прекратился. Это было верным признаком того, что на подходе истребители врага.

– Штурман, включить аппараты! Стрелок, смотреть внимательно, истребители где-то близко! – приказал Емелин.

Сам он увидел 6 «фоккеров», которые шли на встречном курсе, чуть выше «пешки», на удалении около 1000 метров. Емелин с нетерпением ждал доклада Коровина об окончании фотографирования, не выпускал из виду ни «фоккеров», ни спасительных облаков, что тянулись чуть правее по курсу. Гитлеровцы уже изготовились к атаке, когда Коровин сообщил об окончании фотографирования. Емелин энергично бросил машину в облака, стал в круг. Но ведь нужно было сфотографировать еще и станцию Тельшай. Емелин начал набирать высоту. Облака остались внизу, вражеских истребителей не было видно. Высота – 7000 метров.

– Что будем делать, штурман? – спросил Емелин. Коровин, подумав, ответил:

– Пойдем курсом на Тельшай, съемка – с ходу. Так и сделали. Фотоаппараты были уже выключены, когда старшина Лазарев доложил:

– Двести метров сзади – два «фоккера»!

Емелин начал противоистребительный маневр, а Коровин и Лазарев открыли огонь. Во время четвертой атаки один «фоккер» задымил, врезался в землю, а второй вышел из боя.

В сложном положении оказался экипаж старшего лейтенанта Емелина при фотографировании морского побережья от Либавы к югу. Ширина участка – 40 километров, глубина – 30. Для выполнения этой задачи выделили 6 экипажей, которые должны были сделать но два захода (второй – контрольный). Их прикрывали 10 истребителей. Когда разведчики выключили аппараты, истребители прикрытия вступили в бой с «фоккерами». Но связали не всех. Два из них встретили экипаж Емелина в конце первого захода. Они атаковали «пешку» снизу, на встречных курсах. Коровин, занятый фотографированием, заметил их поздно, когда они уже открыли огонь из пушек. Один снаряд попал в редуктор левого винта и разбил его, другой угодил в левую плоскость. Стало не до контрольного захода, пришлось возвращаться на аэродром, как в песне пелось, «на честном слове и на одном крыле».

Очень часто экипажи возвращались с боевых заданий на таких израненных машинах. Наутро им предстояло подниматься в небо. И поднимались. Механики, техники и инженеры полка днем и ночью, в стужу и зной, в дождь и снегопад трудились до тех пор, пока Пе-2 не был готов к полетам. Эти люди не поднимались в небо, но в каждом успешном вылете разведчиков была и их доля труда.

В период подготовки к Мемельской операции в трудное положение попал экипаж старшего лейтенанта Николая Георгиевского: по нему били зенитки, его атаковали истребители. Двигатели вышли из строя, фюзеляж и плоскости были в пробоинах. Тем не менее начальник штаба сказал технику звена Владимиру Ковецкому:

– К утру самолет должен быть отремонтирован. Специалисты трудились всю ночь не разгибая спины: заменили оба двигателя, проверили оборудование, залатали пробоины. Георгиевский придирчиво проверил машину и не обнаружил ни единого изъяна. Экипаж улетел на фотографирование обороны врага на либавском направлении. Техники и механики с нетерпением ждали возвращения «пешки»: как она поведет себя в воздухе после такого ремонта? Когда самолет приземлился, все вздохнули с облегчением. Старший лейтенант Георгиевский доложил начальнику штаба майору Ю. М. Рязанову о выполнении задания. Тот похвалил экипаж, а летчик ответил:

– Техников и механиков надо благодарить.

– Резонно, – согласился Рязанов. – Ковецкий, подготовьте список специалистов, которые участвовали в ремонте самолета. Будем представлять к наградам.

Это лишь один эпизод из весьма нелегкой и ответственной работы инженерно-технического состава полка.

В период подготовки Мемельской операции экипажи 11-го полка добыли массу ценной информации. В сочетании с данными разведки наземных частей она давала довольно четкую картину системы обороны противника. Командование фронта сосредоточило ударную группировку в наиболее уязвимом для фашистов месте – восточнее Шяуляя, и 5 октября после мощной артиллерийской и авиационной подготовки войска генерала И. X. Баграмяна решительно перешли в наступление, прорвали тактическую оборону врага и устремились на запад. На другой день операции в сражение были введены подвижные группы фронта и армий. Вскоре они вышли к Балтийскому морю. Мемельская операция закончилась успешно. Немалая заслуга в этой победе наших войск принадлежала воздушным разведчикам.

Не легче стало экипажам 11-го отдельного разведывательного авиаполка и после завершения этой операции. Пути отхода врага в Восточную Пруссию были отрезаны. Курляндская группировка фашистских войск, насчитывавшая свыше 30 дивизий, была прижата к морю. В этих условиях перед разведчиками встала задача разгадать замыслы вражеского командования об использовании курляндской группировки. Высказывались три точки зрения. Первая заключалась в том, что противник начнет вывозить войска, используя порты Виндава, Либава, Мемель, а затем перебросит их в центральные районы Германии для защиты Берлина. Вторая состояла в том, что фашистское командование намерено сосредоточить ударную группировку в районе Салдуса с тем, чтобы нанести удар в южном направлении и прорваться в Восточную Пруссию.

Большая часть офицеров разведотдела штаба фронта придерживалась третьей точки зрения: враг будет обороняться на Курляндском полуострове. Тем самым он скует советские войска, не допустит их переброски на берлинское направление.

Начальник разведки фронта полковник А. А. Хлебов решил побеседовать с командиром полка Г. А. Мартьяновым. Полевое управление фронта находилось в литовском городке Калвария. Хлебов пригласил туда Мартьянова и спросил:

– Как вы считаете, что намерены делать немцы на Курляндском полуострове?

– Обороняться, – ответил Мартьянов.

– Чем можете обосновать это утверждение?

– Наши экипажи ежедневно отмечают интесивные оборонительные работы и в тактической зоне, и в глубине обороны. Под нашим наблюдением находятся порты Виндава, Либава и Мемель. Ни погрузки войск на транспорты, ни подготовки к ней не замечено. Нет и признаков сосредоточения войск в районе Салдуса. Значит, фашисты готовятся к длительной обороне.

Это же подтвердили и пленные, и перебежчики. Они заявляли, что германские войска в Курляндии будут обороняться до последнего солдата. Следовательно, необходимо было как можно глубже и точнее разведать всю систему обороны курляндской группировки. Большая часть этой задачи возлагалась на экипажи 11-го полка.

В конце октября полк полностью перелетел на аэродром Шяуляй. Здесь же располагалась и дивизия, которой командовал Василий Сталин. Командные пункты полка и дивизии размещались в полуразрушенном двухэтажном здании, которое стояло на границе аэродромного поля. Летчики и штурманы 11-го полка, приходившие сюда для получения задания, часто встречались и разговаривали с Василием Иосифовичем. Небольшого роста, худощавый, чуть рыжеватый, энергичный, он был общителен и приветлив. Люди относились к нему с уважением. По рассказам истребителей, Василий Сталин был смелым воздушным бойцом, но летать на боевые задания ему фактически запрещали. Это нередко выводило его из душевного равновесия. Официального запрета, тем более с согласия отца, разумеется, в этом отношении не было и не могло быть. Но командование ВВС через командующего армией настолько опекало Василия Сталина, что его вылеты на боевые задания практически исключались. Руководствовались при этом самыми благородными побуждениями: дескать, один сын И. В, Сталина – Яков уже погиб, пусть останется в живых другой.

Однако Василий Иосифович использовал любую возможность для вылетов на боевые задания. Воздушные разведчики были свидетелями такого случая. Полковник Сталин со своим ведомым ушел в небо на отработку учебного воздушного боя в районе. Но через несколько минут в зоне их не оказалось. Куда они девались? Может, фашисты сбили их обоих? Они ведь нередко атаковали советские самолеты в районе аэродрома, маскируясь в облаках. О случившемся доложили командующему 3-й воздушной армией генералу Н. Ф. Папивину. Тот приказал поднять в воздух всех свободных летчиков дивизии и найти командира. В. И. Сталина и его ведомого нашли над линией фронта в районе Приекуле – они вели бой с четверкой «фоккеров». Гитлеровцы, конечно, не знали, что удостоились чести вести схватку с сыном И. В. Сталина, иначе умножили бы и свои силы, и старания. Вовремя подоспевшие летчики подожгли три «фоккера». Четвертый задал стрекача, и догнать его не смогли.

Когда Курляндская группировка оказалась отрезанной от основных сил, интенсивность вылетов на разведку еще более возросла. Экипажи 11-го полка фотографировали оборону врага отрезанной группировки и по реке Неман на всю тактическую глубину, постоянно следили за морскими коммуникациями. Все это делалось для того, чтобы своевременно разгадать новые замыслы фашистов. Чувствовалось, что фашистское командование убедилось в невозможности прорваться в Восточную Пруссию. По всей линии обороны развернулись интенсивные инженерные работы. Наши войска готовились к ликвидации вражеской группировки. Необходимо было сфотографировать южный участок ее обороны на всю глубину и протяженностью по фронту более 70 километров. Выполнение этой задачи командир полка поручил экипажам Петра Шинкарева, Сергея Мосиенко и Михаила Глебова. Так как оборона противника состояла из трех полос, каждому экипажу была указана одна из них. Для прикрытия выделили 24 истребителя, по 8 на один Пе-2.

Первым вылетел экипаж Шинкарева. Ему предстояло сфотографировать передний край обороны противника (первую полосу). Заход на боевой курс он производил с запада па восток, то есть со стороны моря. Экипаж Мосиенко фотографировал вторую полосу обороны, но заход на боевой курс производил с востока на запад. Экипаж Глебова фотографировал третью, тыловую, полосу и выполнял заход так же, как и Шинкарев, со стороны моря. Высота полета для всех была единая – 5000 метров, интервал между вылетами – 5 минут.

При выполнении задачи экипажи не видели друг друга. Однако капитан Глебов при выходе на боевой курс обратил внимание на необычную дорожку, находившуюся справа. Она образовалась от разрывов зенитных снарядов, выпущенных по «петлякову» Петра Шинкарева. Ясно было, что такая же участь ждала и остальные два экипажа. Для того, чтобы хоть на первых секундах после начала фотографирования лишить зенитчиков возможности вести прицельный огонь, Глебов набрал несколько большую высоту, что дало возможность выполнить противозенитный маневр. До точки начала фотографирования Пе-2 шел со снижением, и разрывы снарядов оказывались выше и позади машины. Фронтовые летчики знали, что это неопасно, так как осколки снарядов летели вверх. Значительно опаснее, когда разрывы происходили ниже самолета.

Штурман Петр Шаповалов доложил:

– Мы – на боевом курсе. Фотоаппараты включены!

С этого момента возможен маневр лишь по скорости за счет уменьшения или увеличения оборотов моторов. Глебов решил использовать его максимально. Самолет шел как по струнке. Разрывы снарядов стали приближаться к «пешке». Вскоре они появились и справа, и слева, и впереди. К счастью, все еще несколько выше. Потом основная масса разрывов появилась впереди «петлякова», причем на разной высоте. В кабине запахло порохом. Глебов понял, что гитлеровцы поставили заградительную огненную стену, чтобы заставить экипаж свернуть с боевого курса. Но все трое были настроены на одно: выполнить задание во что бы то ни стало.

Глебов резко уменьшил обороты моторов. Это привело к снижению скорости. Следующая серия разрывов несколько удалилась. Летчик до этого вел машину на минимально возможной скорости, идеально выдерживая заданные высоту и курс. Как только огненная стена начала приближаться (зенитчики учли уменьшение скорости полета «петлякова»), Глебов энергично увеличил обороты моторов до максимальных. Пе-2 проскочил сквозь дым от разрывов, и следующая серия снарядов уже взорвалась позади машины.

Так продолжалось около 12 долгих минут полета на боевом курсе. Истребителям прикрытия работы не было. Они отошли в сторону от зоны зенитного огня и набрали высоту побольше. И правильно сделали – истребители должны оградить разведчиков от атак врага.

В конце боевого пути от предельного напряжения Глебов едва не потерял пространственную ориентировку в сплошных разрывах снарядов. Это даже не встревожило его, появилось какое-то безразличие к происходившему вокруг. Из кабины видно было, что в крыльях много пробоин от осколков. Но управление самолетом и двигателями не было повреждено, машина слушалась рулей, моторы работали исправно.

И вот долгожданные слова штурмана:

– Все, командир, аппараты выключены!

Глебов ввел самолет в правый разворот. Вскоре исчезли разрывы зенитных снарядов. «Значит, мы уже над своей территорией», – подумал летчик и осмотрелся: где истребители прикрытия? Четыре Ла-5 уже пристроились к Пе-2. Вторая четверка шла сзади, выше. Все благополучно вернулись на аэродром.

После выхода из кабины Глебов почувствовал такую усталость, что не смог снять парашют. В горле пересохло. Губы распухли – в сложной обстановке воздушного боя летчики нередко кусали их, не замечая этого. С трудом доложил майору Мартьянову о выполнении задания. По выражению его лица Глебов понял: что-то случилось.

– Рано делать выводы, – ответил командир. – Мосиенко пока не вернулся, но это еще ничего не значит.

К ним подошел инженер эскадрильи Григорий Куликов. Он уже осмотрел самолет Глебова, сказал:

– Товарищ майор, посмотрите, на чем экипаж прилетел.

Мартьянов обошел вокруг «пешки», в которой механики насчитали более 100 пробоин. Командир покачал головой:

– Считай, Михаил, что ты в рубашке родился! Несмотря на такие повреждения, к утру «петляков» был готов к вылету. Инженерно-технический состав и на этот раз совершил свой подвиг.

Вскоре в полку стало известно, что экипаж Сергея Мосиенко произвел вынужденную посадку в поле, к счастью на своей территории. Его Пе-2 тоже подвергся мощному зенитному огню, оба мотора вышли из строя. Из-за этого и пришлось садиться на первой же подвернувшейся площадке. Никто из членов экипажа не пострадал.

А вот стрелку-радисту старшине Николаю Антонову из экипажа Петра Шинкарева в самом конце боевого пути осколком снаряда оторвало кисть левой руки.

Задание командования фронта было выполнено полностью и с высоким качеством.

В огне сражений летчики-фронтовики закалились, казалось бы, до предела. Всякий раз, однако, они с болью в сердце воспринимали гибель боевых товарищей. И ничего здесь не поделаешь: на войне, как известно, без жертв не бывает.

Особенно тяжело воспринималась гибель женщин. Права, тысячу раз права Светлана Алексиевич, которая через четыре десятилетия после нашей Победы выразительно нарисовала не женское лицо этой жестокой, кровопролитной войны.

… Осенью 1944 года Михаил Глебов выполнял боевой полет, который даже в деталях своих сохранился в памяти и по сегодняшний день. Задание в общем-то было простое: контрольное фотографирование железнодорожного узла Либава после нанесения но нему удара женским бомбардировочным полком. «Петляков» Глебова шел вслед за тремя девятками таких же Пе-2. В их кабинах находились экипажи женщин. Поскольку Михаил Максимович шел со стороны моря, с превышением километра на полтора, первых двух девяток он четко не видел – одни лишь точки просматривались впереди. Зато третья девятка была перед ним как на ладони, особенно на фоне воды. Пока не стреляли вражеские зенитчики, «пешки» шли в боевом порядке «клин», словно на параде – дистанции и интервалы между самолетами и звеньями выдерживали идеально.

Первой открыла огонь корабельная зенитная артиллерия, когда до берега оставалось еще не менее пяти километров. В небе появились «шапки» – это места разрыва снарядов. Экипажи увеличили дистанции и интервалы между самолетами и звеньями, чтобы снизить эффективность зенитного огня. Но увеличили, пожалуй, больше, чем требовалось. Дело в том, что, когда прекращался зенитный огонь, это означало, что где-то в небе вражеские истребители. Они занимали удобную позицию и начинали свои атаки. Так было и теперь. Бомбардировщикам следовало немедленно собраться в плотный боевой строй, чтобы усилить плотность огня бортового оружия и держать гитлеровских «мессеров» на расстоянии.

А у женщин боевой порядок почему-то расстроился. И как только зенитчики прекратили огонь, на «петляковых» набросились истребители. Времени для восстановления боевого порядка уже не оставалось. Гитлеровцы атаковали со стороны солнца, у них было преимущество в высоте. Они нацеливались на бомбардировщиков и открывали огонь. Один Пе-2 взорвался в воздухе. Два загорелись, еще два, оставляя дымные следы, развернулись и пошли на свою территорию.

Женский бомбардировочный полк все же нанес удар по железнодорожному узлу. В результате возникли большие очаги пожаров. Они четко были видны на снимках, сделанных экипажем Глебова. Но слишком высокой оказалась цена этого урона, нанесенного фашистам. Из 27 самолетов Пе-2, на которых выполнялась задача, многие экипажи не вернулись на свой аэродром.

Сквозь этот шквал огня прошел и экипаж Михаила Глебова. Он выполнил задачу, провел контрольное фотографирование целей. По возвращении на свой аэродром на изрядно продырявленной пулями и осколками снарядов машине Глебов рассказал о трагедии, которая разыгралась у него на глазах. Воздушные разведчики слушали его, не прерывая. Затем начался стихийно возникший митинг. Выступавшие на нем летчики, штурманы, стрелки-радисты клялись не щадить своей крови и самой жизни для окончательного разгрома врага, для достижения Победы. Свое слово они подкрепляли делами в каждом полете.

Приближалась 27-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. В полку – предпраздничное оживление: партийные и комсомольские работники, пропагандисты проводили групповые и индивидуальные беседы, суть которых сводилась к одному: «Не щадить своих сил и самой жизни для защиты завоеваний Великого Октября!» Самодеятельные художники и фотоспециалисты готовили стенные газеты, в которых и о погибших писали так, словно они по-прежнему находились в боевом строю.

Летчики, штурманы, стрелки-радисты, инженеры, техники и механики приводили в порядок обмундирование. Условия для этого были подходящие: летный состав жил в уцелевшем бараке, в котором действовали водопровод и канализация, был электросвет. Готовились к праздничному концерту и участники художественной самодеятельности. Майор Г. А. Мартьянов по-прежнему руководил полковым хором.

Празднование Октября прошло в полку торжественно и волнующе. Уже всем было ясно, что конец войны не за горами. Вместе с тем люди понимали, что враг будет сопротивляться с ожесточением обреченных, а это значит, что без жертв не обойдется.

Когда подполковник С. П. Висягин начал перечислять в своем докладе тех однополчан, которые отдали свою жизнь за дело социалистической революции, все встали, чтобы почтить память погибших. Заключительные слова доклада прозвучали словно клятва:

– Победа не за горами, товарищи, она близка. И мы дойдем до нее, чего бы это нам ни стоило. Враг будет разгромлен. Дело Великого Октября мы защитим!

Авиаторы снова встали и долго хлопали своими натруженными ладонями, ладонями фронтовиков.

С ноября 1944 года в Прибалтике наступило относительное затишье. Обе воюющие стороны перегруппировали свои силы: фашисты намеревались защищаться до конца, ожидая обещанного Гитлером чудо-оружия. Советские же войска готовились к последнему штурму вражеских рубежей. В конце января 1945 года 11-й отдельный разведывательный авиационный Витебский орденов Красного Знамени и Кутузова 3-й степени полк перелетел в Восточную Пруссию, на аэродром Лабиау, и был включен в состав 3-го Белорусского фронта, которым командовал дважды Герой Советского Союза генерал армии И. Д. Черняховский.