Возможно, их зовут иначе…

3. ПОД ЗВУКИ ПИККОЛО

Антонио бросил монету в отверстие пикколо — раскрашенного механического органчика, — и сразу зазвенели, запели внутри ящика чуть хрипловатые механические голоса:

Антонио огляделся. Снаружи цветной фонарь качался от ветра, как пьяный, и тени от него тоже казались, пробегая вдоль окон. Дождь косыми струями бил в стекла. Зато здесь, в этой полутемной комнате с низко нависающими балками потолка, было тепло и дымно, пахло кислым вином, кофе и табаком от дешевых сигар и рыбацких трубок.

У самой двери на гвоздях, вбитых в стену, топорщились насквозь промокшие куртки и плащи посетителей, и большая лужа с них натекла к порогу. Ближе к стойке висел толстый бурдюк с вином. Он был повешен за шею и при неярком свете казался живым бараном. Немного вина из него пролилось на земляной пол. За дубовыми столами тесно сгрудились люди, тянули из маленьких чашечек крепчайший, черный, как деготь, кофе, пили терпкое вино, курили. Вечером полухарчевня, полукофейня тетки Марии была всегда полна: в селении некуда было больше пойти. В одном углу четверо рыбаков громко спорили о чем-то и с треском стучали по столу крепкими кулаками. В другом сидела компания более сдержанная. Здесь были люди хорошо знакомые Антонио: Франсиско Лопес — отец Карлотты и Педро, старый Карвальо и несколько рыбаков в соломенных шляпах и пестрых шарфах. За тем же столом сидела и местная интеллигенция: аптекарь Гато — маленький и чернявый и парикмахер Арриди — высокий, тощий и растрепанный, он торчал над всеми столами, как матросская швабра. За стойкой перемывала посуду сама тетка Мария — еще нестарая темноволосая толстуха с могучим голосом и руками борца. Антонио покосился на нее, и она понимающе кивнула.

— Карлотта придет, как только подаст ужин коменданту, — сказала она, стараясь изо всех сил говорить шепотом.

К счастью, пикколо в эту минуту рассыпался аккордами и заглушил ее слова.

— Поговори пока с остальными, — посоветовала она.

Антонио подошел к приятелям. Его встретили напряженным молчанием. Люди молча смотрели, как он наливал из оплетенной соломой бутылки мутноватое вино, как пил это вино медленными глотками, как вытирал рукой губы.

— Ну, что нового, парень? — не выдержал, наконец, Франсиско. — Что ты нам привез?

Антонио засмеялся.

— Разве ты не видел товар в «Прилежной кошке»? — спросил он, явно поддразнивая. — Привез резиновые сапоги, брезентовые куртки, сети, бритвы… Чего тебе еще нужно, дядя Франсиско?

— О-о-о, он еще пошучивает, — проворчал Карвальо. — Люди ждут не дождутся его и его вестей, а он, видите ли, еще издевается над нами…

Антонио сразу отбросил свой беспечный вид.

— Газеты успели прочитать? — спросил он, понизив голос.

Рыбаки и аптекарь кивнули.

— Ну, значит, наши новости знаете. Э, да что там рассказывать! — махнул рукой Антонио. — Лучшие люди — в тюрьмах. Деньги правители ухлопали на войну. А дети наши даже грамоты не знают. Ни школ, ни учителей! Слыхали, что сказал правитель о просвещении?

— Нет, не знаем! Не слыхали! — прервал Антонио рыбак Каркальон.

— Правитель сказал: простым людям у нас в стране достаточно знать только грамоту, а университеты надо спасти от нашествия черни. Вот что он сказал! — забыв об осторожности, почти выкрикнул Антонио.

Карвальо своей огромной лапищей прикрыл ему рот.

— Ты что, парень, рехнулся?! Сам же рассказывал, что теперь хватают всякого за одно только слово против властей. Если уж не жалеешь себя, то пожалей нас. И вспомни, какое дело тебе поручили!

Антонио смущенно отвел его руку.

— Твоя правда, Карвальо. Да уж очень меня доняли наши хозяева.

Он посмотрел на присутствующих:

— А теперь ваша очередь, друзья. Рассказывайте, что кому удалось сделать.

Аптекарь Гато кашлянул:

— Я бы хотел тебе кое-что сказать, Антонио. Ну-ка, выйди из-за стола на минутку.

Антонио послушно отошел к стойке. Гато полез во внутренний карман своего пестрого пиджака, долго рылся там и, наконец, вытащил крохотную, сложенную чуть не вдесятеро бумажку.

— Вот, держи, — протянул он ее Антонио.

— Что это?

— То, что просили товарищи, — аптекарь опасливо оглядел кофейню. — На прошлой неделе я носил в тюремный госпиталь лекарства и постарался запомнить, как расположены в Форталезе здания и где стоят часовые. Только помни: все по памяти и на глазок. А память у меня неважная, и рисовать я совсем не умею. Предупреди своих: пусть на меня не обижаются. Я сделал, как мог.

— Гато, ты просто молодчина! — с восторгом сказал Антонио. — Вы все здесь отличные люди. Знаешь, как это может пригодиться!

Вместе с очень довольным аптекарем он вернулся к столу.

— Удалось кому-нибудь из вас узнать, как здоровье, ну, вы знаете кого? — спросил он тихо.

— В госпитале его нет. Я уверен, — ответил Гато. — Это все, что мне удалось узнать.

— Он здоров! Я знаю наверное, — вмешался Аррида. — В последний раз, когда я ходил брить коменданта, сеньора Торральва, он был в отвратительном настроении. Все время брюзжал и жаловался, что его заслали в это богом проклятое место караулить проклятых бунтовщиков. «Чести, говорит, — никакой, а ответственность огромная. В тюрьме находится самый главный их вожак, и правительство приказало стеречь его пуще глаза. Вот и приходится недосыпать и недоедать, следить за всеми подчиненными, потому что у этих коммунистов дар — склонять на свою сторону людей. Еще уговорят кого-нибудь из стражи — и сбегут или подымут в самой тюрьме восстание и всех заставят им помогать…»

Аррида тихонько засмеялся, и все за столом невольно заулыбались.

— А что же комендант говорил о нем? — нетерпеливо напомнил Антонио.

Аррида выпил глоток вина.

— Я, конечно, решил воспользоваться таким настроением, — продолжал он. — Взял да и спросил сеньора Торральва будто невзначай: «Что ж он, этот главный их вожак, очень страшен? Верно, даже опасно заходить к нему в камеру? Ведь он того и гляди кинется на человека, как дикий зверь?»

А сеньор Торральва смеется:

«Пожалуй, он покультурнее и повежливее нас с тобой, Аррида. Окончил университет. Воспитанный, как принц какой-нибудь, говорит со всеми приветливо. И все время учится, учится даже здесь, в тюрьме. Хочет, видишь ли, изучить иностранные языки, каких еще не знает».

Ну я, будто впервые слышу, разинул от удивления рот. «Что же он учит, — спрашиваю, — какие языки?»

А комендант и говорит: «Он потребовал, чтобы ему выдали учебники арабского, китайского и какого-нибудь славянского языка. Я запросил начальство, а начальство отвечает: „Пусть учится хоть китайскому, хоть русскому, это не опасно. Все равно ни китайцев, ни русских он никогда и в глаза не увидит и с ними, значит, не споется. Пусть забавляется, благо все равно сидеть ему в тюрьме до самой смерти“».

Вот из этого разговора я и понял, что наш Большой Себастьян, да благословит его святая мадонна, жив, и здоров, и бодр духом, — прибавил Аррида.

За столом на него сердито зашикали:

— Тс… Тс… сумасшедший! Не знаешь, что ли, что нельзя даже шепотом упоминать это имя?!

— Э, да тут все свои, — махнул рукой Аррида.

— Значит, изучает еще три языка, — повторил, запоминая, Антонио. — Изучает русский… Вот удивятся товарищи, когда узнают!

Дверь хлопнула, будто выстрелила. Вздрогнула и бросила на стойку стакан Мария:

— Фу, сумасшедший мальчишка! Зачем ты так хлопаешь дверью?! И что тебе здесь нужно?

Это был Педро, запыхавшийся, вымокший. Не отвечая Марии, он подбежал к Антонио.

— Карлотта велела тебе передать, что вряд ли сможет прийти. Жена коменданта затеяла купать ребенка, и она ей помогает.

Антонио насупился. Увидеть Карлотту было необходимо. Про себя он решил, что не уедет, не повидавшись с девушкой. Впрочем, и оставаться здесь слишком долго было рискованно. Он обратился к Карвальо:

— Говорил ты со своими?

Рыбак кивнул. Его седые кудрявые волосы точно дымились на голове.

— Как только получим знак, лодки выйдут в море, — отвечал он.

— Уж чуть не год мы ждем этого знака, — с укоризной сказал Франсиско Лопес — широкоплечий и коренастый, с обветренным лицом оливкового оттенка. — Подумай, и те, кто заперт там, тоже ждут не дождутся! А сейчас зима, ночи темные, время самое подходящее…

— Да, да! Когда же это будет? — подхватил Педро, который стоял, жадно прислушиваясь. — Надо, чтоб это было поскорей!

— А ты что здесь делаешь? — сурово обратился к нему отец. — Не вмешивайся, когда говорят старшие. И вообще отправляйся домой.

— Пускай послушает. Он у тебя умный парень, Франсиско, и все понимает, — вступился за мальчика Антонио. Он ласково потрепал Педро по темным волосам. — Видишь ли, мне тоже хотелось бы, чтоб это было поскорее, — сказал он. — Но это решаю не я. Решают товарищи. Дело ведь идет о жизни…

Антонио замолчал. Открылась дверь, и снова сумасшедший ветер ворвался в кофейню. И вместе с ветром вошел жандарм Ромеро.

Маленький, грузный, с далеко вперед выпяченной грудью, Ромеро на первый взгляд казался добряком и простодушным малым. Но люди в селении знали, что верить Ромеро нельзя, что он зол, хитер и лжив. Фашистское начальство доверило жандарму надзор над жителями, и он совал свой нос буквально во все дома. Ему казалось, что он знает даже, какая у кого варится в кастрюле похлебка, не говоря уже о делах и мыслях людей. Но — ах, если бы знал Ромеро, чем заняты мысли народа, он, наверное, умер бы от злости!

Люди боялись Ромеро. Еще бы! По одному слову жандарма власти могли арестовать и заточить в тюрьму любого человека. Вот почему, когда Ромеро вошел в кофейню тетки Марии, все, включая и хозяйку, сразу насторожились и затихли.

— Эге! Я вижу, вы здесь уютно устроились! — сказал жандарм, помахав рукой тетке Марии. — Ты что-то зачастил к нам, приятель, — обратился он прямо к Антонио. — А я и не знал, что у нас имеются такие денежные клиенты. — Не спрашивая разрешения, он уселся за стол Антонио и уставился подозрительными глазами на своих соседей. — Что ж, много у тебя накупили, «Прилежная кошка»?

— Об этом может вам сказать только сама кошка, — смеясь, отвечал Антонио.

Остальные молча ерзали под взглядом жандарма.

— Да, часто, часто ты стал нас баловать своими приездами, — продолжал Ромеро. — Скажи-ка, парень, что же тебя так привлекает в нашем местечке?

Антонио собирался ответить, но в эту минуту тетка Мария закашлялась и стала подавать ему какие-то таинственные знаки. Она то подымала руки, то подмигивала и делала это так неловко, что жандарм тотчас обратил внимание на ее сигнализацию.

— Что это происходит с нашей почтенной хозяйкой? — сказал он насмешливо. — Вон как она тебя подманивает, Антонио. И что у тебя за дела с этой толстухой?

Как бы в ответ на этот вопрос позади стойки, за спиной толстой Марии, вдруг мелькнуло личико девушки и край ярко-желтой шали.

— Карлотта! — воскликнул Педро. — Так, значит, ей все-таки удалось!

Ромеро внезапно ухмыльнулся.

— Ага! Теперь мне все понятно, — заявил он во всеуслышание. — твои частые приезды, Антонио, и сигнализация тетки Марии. Что ж ты краснеешь, парень?! Нечего скрываться. На твоем месте все стали бы ездить сюда каждый день, только чтобы повидать красотку Карлотту. Только боюсь, Антонио, что ты напрасно теряешь время.

Однако Антонио уже не слушал жандарма. Он устремился за стойку, откуда низенькая дверца вела во внутреннее помещение кофейни.

Карлотта, розовая, стройная, обрызганная дождем, была похожа на гвоздику в капельках росы. Она так бежала, что еще минуту, наверное, не могла выговорить ни слова. Антонио взял ее за руку.

— Я на секунду, — зашептала она. — Жена коменданта не хотела меня отпускать. Еле вырвалась…

— Новости есть? — прямо спросил Антонио.

Карлотта кивнула.

— Часовые… Два солдата… Один уже, кажется, совсем согласен. Другой еще боится, сомневается… Их имена я тебе скажу. Нужно только условиться о дне и часе. Чтоб это пришлось на дежурство хотя бы одного из них… Я передам, когда уговорю окончательно.

А в это время Ромеро за столом пил вино и говорил своим соседям:

— Ах, все мы были молоды и все бегали за девушками…

И он запел под аккомпанемент пикколо: