Возможно, их зовут иначе…

8. ШЕСТЬДЕСЯТ МИНУТ

В тюрьме Форталеза политические ждут звонка на ужин. Тихо в тюрьме. Так тихо, что даже сквозь бронированные двери слышны шаги тюремщиков.

Здесь, во внутренней тюрьме, их немного, всего пять человек. Все они будут дежурить в столовой во время ужина заключенных. Командует ими сержант Ламбрино. В мундире с начищенными пуговицами этот образцовый служака проходит по коридору, куда выходят камеры. Если бы сержант заглянул сейчас в глазки, он увидел бы, что большая часть узников быстрыми шагами меряет камеры или просто стоит на одном месте, устремив нетерпеливые глаза на дверь. Нет ни одного, кто сидел бы за чтением или занимался бы, как обычно, перед ужином гимнастикой.

Младший сержант Седас встречает начальника у дверей столовой.

— Во вверенном мне отделении все в порядке, — докладывает он, вытягиваясь перед Ламбрино.

— Хорошо. — Ламбрино смотрит на часы. — Можете давать звонок.

Высокий, резкий звук пронизывает сверху донизу все здание тюрьмы.

Вздрагивают в своих камерах заключенные. Вздрагивает Бранко, ощупывая в кармане пузырек. Выпрямляется Большой Себастьян. Каждый стоит наготове у двери. И, едва поворачивается автоматический замок и распахиваются двери, каждый выскакивает в коридор.

— Тихо! Что за спешка! — кричат тюремщики.

Тюремщики не знают, что у заключенных всего один час в распоряжении. Только шестьдесят минут на дорогу к свободе!

— Стройся! — раздается команда.

Заключенные строятся в ряды. Возле Большого Себастьяна встает Бранко. Беглый взгляд на друга. Как много говорят глаза…

Гулко разносится по зданию топот многих ног. Заключенные идут по коридору мимо своих камер, проходят их, заворачивают за угол. Вот она, дверь столовой, за которой видны длинные столы с нарезанными кучками хлеба и алюминиевыми мисками.

Кастро и Сеабра, которые дежурят нынче на кухне, уже принесли котлы с тюремной похлебкой. Большой Себастьян видит их напряженные лица.

В дверях внезапная толкотня, мгновенное замешательство. Стража оказывается в кольце заключенных.

— Что такое? Что встали?! По местам! — раздраженно кричит Ламбрино.

В следующее мгновение какая-то сладко пахнущая тряпка зажимает его нос и рот. Ламбрино борется, хочет сорвать ее, делает судорожный вдох и тяжело опрокидывается навзничь. Рядом с ним валятся младший сержант Седас и остальные три тюремщика. Запах хлороформа реет над усыпленными.

— Связать. Заткнуть на всякий случай рты, — распоряжается Бранко.

Ламбрино что-то говорит спросонья. Ему дают понюхать еще немного хлороформа и рукавом его собственной рубашки затыкают рот. У пояса сержанта — связка ключей. Вот она уже в руках Бранко.

— Эти два — от наружной двери, — бормочет Бранко. — Я их заметил во время прогулок. А эти — от камер.

— Все здесь? — спрашивает Большой Себастьян.

— Нет, не все! Нет Маскаренаса и Гарсиа, — откликается Сеабра. — Они ведь ужинали раньше нас.

— Тогда быстро за ними.

Бранко бежит за двумя товарищами. «Политических», чья очередь бежать еще не настала, запирают в камерах. Когда начнется следствие, у них будет алиби: беглецы обошлись с ними очень круто, они ничего не видели и не слышали, ни в чем не принимали участия. Все это давно обдумано и решено товарищами на воле.

— Ну? Теперь все? — опять спрашивает Себастьян.

Да, теперь они все здесь, девять его испытанных товарищей: вот молодой, энергичный Коста, вот уже совсем седой Матозо, вот Бранко, бывший моряк, Маскаренас, Гарсиа с перебитой в полиции ногой, молчаливый Кастро, Брага, Диас, Сеабра. Чудесные люди. Сама простота, благородство, чистота, верность.

Все они нужны своему народу! Всех их нужно во что бы то ни стало вывести из тюрьмы, спасти…

Сердце Большого Себастьяна сжимается: какие они бледные, истощенные долгим заключением, ослабевшие… Однако сейчас надежда придает им силы. Быстро и проворно они связывают и оттаскивают в угол спящую крепким сном тюремную стражу. И все-таки надо приглядеть за Гарсиа, Диасом и Матозо — они самые старые, им может понадобиться помощь, тем более что самое трудное впереди.

— Возьми на себя Матозо, а я буду помогать Гарсиа и Диасу, — шепчет Себастьян Бранко.

Тот молча кивает.

Примчались запыхавшиеся Кастро и Сеабра. Они бегали на кухню за спрятанной там заранее веревкой. Впрочем, это вовсе не веревка, а толстый канат, свитый из разорванных и связанных тюремных простыней.

О, это было вовсе не просто — добыть эти простыни! Тюремная прачечная, тюремная кухня, тюремный госпиталь — все-все участвовали в подготовке побега. Где-то на пути между госпиталем и прачечной и исчезли толстые, грубые простыни, из которых свили надежный канат. На узлах канат для прочности намочен и потому тяжел, словно свинцовый. Узники помогают Брага и Коста взвалить его на плечи. Минуты летят с угрожающей быстротой…

Десять заключенных бесшумно пробегают длинный коридор, один за другим скатываются по лестнице в нижний этаж. Дорога всем знакома: здесь их водили на ежедневную получасовую прогулку. Вот и наружные двери. Их две. Первая открывается сразу же мягко и бесшумно. За ней вторая — железная, со сложным запором. Бранко возится с замком. Поворот ключа. Второй… Замок не поддается. Бранко слышит за собой тяжелое дыхание товарищей. Пот выступает у него на лбу. Минуты, драгоценные минуты!

— Давай я попробую, — шепчет Большой Себастьян.

Бранко протягивает товарищу ключ. На висках Бранко надулись синие жилы. О, чудо! В руках Себастьяна ключ входит в замок, как нож в масло, легко поворачивается — и дверь отперта.

Сейчас же за дверью узкая каменистая полоса двора и стена. Полосу двора узники хорошо знают — они изучили, измерили ее собственными ногами в продолжение долгих-долгих лет в тюрьме. Это здесь они прогуливались все годы под наблюдением часовых. Они знают: в наружной охране сорок человек. Восемьдесят глаз. Как они сумеют миновать часовых и пробраться на стену?

— По одному — к северной стене, — говорит Большой Себастьян.

Час заката. В небе торопливая тревога. Облака, вытянувшись длинными полосами, летят с востока к западу и там загораются одно за другим, как будто ураган кидает их в жерло раскаленной печи. Веет дыханье близкой грозы. А здесь, во дворе, разливается серый, как будто дымный свет, смазывает все очертания, все предметы. Только горячо и ярко освещена караулка — там громко говорят между собой солдаты, ожидающие своей смены. Доносится протяжный рев океана — он бушует и рвется к подножию западной стены.

А вдруг кому-нибудь из солдат придет в голову выйти сейчас наружу? А вдруг посмотрит вниз кто-нибудь из часовых, дежурящих на стене? Думать об этом уже поздно. Беглецы один за другим выскальзывают из двери, молнией пересекают двор, прыгают по ступеням, выдолбленным в камне. Большой Себастьян поддерживает тяжело дышащего, хромающего Гарсиа, помогает подыматься Диасу. Бранко тащит за собой Матозо.

Вот она, северная стена. Там на недалеком расстоянии друг от друга неподвижно стоят часовые с автоматами. Бешеный ветер гуляет по стене, раздувает плащи часовых. Большой Себастьян видит над своей головой ноги и край плаща.

— Часовой, — бормочет за его спиной Гарсиа.

Часовой тоже заметил беглецов. Но вместо того чтобы поднять тревогу, он вдруг распахивает свой плащ, как ширму. Плащ широкий, плащ надежно укрывает людей от взоров соседних часовых. И вот беглецы по одному проскальзывают под защитой плаща к той части стены, где они уже не видны солдатам. Один, второй, третий… десятый…

У часового молодое, бледное лицо. Бранко, идущий последним, хватает его за руку.

— Пулидо, ты с нами!

И часовой послушно идет вместе с беглецами. Теперь он тоже беглец и разделит их судьбу. Иначе его ждет расстрел.

За выступом стены, где их не могут увидеть солдаты, Кастро и Сеабра надежно закрепляют канат. Он скользит вниз, как большая белая змея. Стена отвесная, вросшая в скалу. Там, внизу, уже сгустились тени, и в этой тени снуют какие-то фигуры. А может, это только кажется беглецам? Быстро темнеет. Низкое небо как будто опускается еще ниже. Скорее, скорее! Нельзя терять ни секунды!

— Кто пойдет первый? — шепчет часовой. — Вы, сеньор?

Он с благоговением смотрит на Большого Себастьяна. Он узнал его.

— Первым спущусь я. — Бранко решительно оттесняет Себастьяна. — Тобой рисковать нельзя.

Тот собирается что-то возразить, но Бранко уже схватился за канат и исчез за выступом стены. Перегнувшись, остальные смотрят ему вслед.

Однако тень сразу закрывает Бранко. Бесконечными кажутся секунды. Что с ним? Удалось ли ему спуститься? Кто встретил его внизу — свои или стража? Но вот канат несколько раз дергают: это Бранко сигнализирует — все в порядке. Он уже внизу.

— Следующим пойдет Сеабра, — говорит Большой Себастьян. — А за ним — часовой Пулидо.

— Афонзо благодарно смотрит на него, шепчет:

— А может, вы спуститесь за мной, сеньор? Я сильный, я могу вас страховать в случае чего.

— Ну, мальчик, я тоже не из слабых, — чуть усмехается Большой Себастьян.

Еще один беглец спустился. Еще… Внезапно дрогнул канат. Что случилось? Внизу, в скалах, какое-то волнение. Кучка людей сгрудилась у стены. Кто спускался сейчас? Это Матозо. Руки старика не выдержали напряжения, и, когда до земли оставалось только несколько метров, он сорвался. Матозо лежит без сознания, но товарищи уже подымают его, подхватывают на руки.

Спускается десятый. Это Гарсиа — тот, у которого перебита нога. Он с трудом достигает земли.

— А Себастьян? Почему ты не заставил его спуститься раньше? — подскакивает к нему Бранко.

— Он не захотел. Сказал, что спустится последним, — еле выговаривает весь взмокший Гарсиа. — Ты же знаешь: если он что-нибудь решил…

Там, наверху, у края стены, маячит еле различимая фигура. Белеет канат, свитый из тюремных простыней. Он уже выдержал стольких беглецов, этот канат. Лишь бы не оборвался сейчас, когда спускается последний, самый дорогой — Большой Себастьян! Те, кто уже спустился, стоят кучкой. У всех пересохло в горле.

Вот когда пригодилась Большому Себастьяну его сила, его ежедневная гимнастика! Руки его уверенно перебирают канат.

Ага, последний узел…

Высокая гибкая фигура спрыгивает на землю. Товарищи окружают Себастьяна. Кроме узников, он видит еще и других. Его обнимают. Это друзья. Они пришли за беглецами. Позади темнеет берег. Молнии режут небо на части, точно коленкор.

Истекают шестьдесят минут.