Возвращение пираньи

Глава первая На чужом пиру

– Асиенда Куэстра-дель-Камири, главный управляющий, – раздался голос, определенно исполненный выжидательности.

«Хесус», – вспомнил Мазур. Маленький человечек с лицом крайне печального суслика, которому загулявшие офицеры шутки ради шваркнули в нору гранату, отчего суслик остался и без дома родного, и без душевного спокойствия...

– Это вы, Хесус? – спросил Мазур.

– Да. Прошу прощения...

– Это полковник Савельев, – с барственной небрежностью сказал Мазур. – Из России. На правах старого знакомого хотел бы засвидетельствовать свое почтение донье Эстебании...

На том конце провода, очень похоже, перебирали в памяти всех полковников, каких довелось встречать. Потом Хесус осторожненько начал:

– Прошу прощения, сеньор полковник, но я никак не могу вспомнить, где слышал вашу фамилию...

– Ледовитый океан, – охотно подсказал Мазур. – Теплоход «Федор Достоевский»... – В трубке послышалось нечто, напоминавшее жалобный писк, но Мазур напористо продолжал: – В свое время ваша хозяйка приглашала меня в гости, я проездом оказался в Барралоче и решил воспользоваться любезным приглашением... Надеюсь, сеньора в добром здравии?

– Конечно, сеньор, – машинально ответил Хесус.

Бог весть отчего, но у Мазура возникло впечатление, что печальный суслик, с л и ш к о м хорошо вспомнив, при каких обстоятельствах произошло их знакомство, собрался бросить трубку. Очень уж затянулась пауза. Нет, вновь раздался голос:

– Я очень надеюсь, сеньор полковник, на сей раз ваша поездка... гм, связана с более мирными обстоятельствами?

– Ну разумеется, Хесус, старина, – сказал Мазур. – Я просто-напросто путешествую с друзьями, очаровательными и мирными людьми, так что можете смело обо мне доложить.

Снова пауза, покороче. И наконец:

– Переключаю на сеньору...

– Влад? – жизнерадостно заорала в ухо Мазуру донья Эстебания так, словно они расстались не далее как вчера. – Куда вы запропастились? Вы в России сейчас?

– Не совсем, – сказал Мазур. – В Барралоче.

– В Баче?! Не разыгрываете? Я немедленно высылаю за вами лимузин...

– Боюсь, это разрушит мои планы, – сказал Мазур осторожно. – Я собирался к вам на днях...

– Так-так-так! – воскликнула она. – Кажется, догадываюсь. У ваших «планов» наверняка чудесная фигурка и огромные глазищи? Знаю я вас, моряков, особенно военных... Влад, я умею, хоть для женщины это и считается невозможным, логически мыслить. Сейчас в Баче храмовый праздник, ярмарка, все прочее... В самом деле, идеальное время для прогулок рука об руку... Хвалю, команданте! В таком случае, вы правы, машину за вами посылать не следует... Но, как только кончатся праздники, я вас непременно жду! Вместе с «планами».

– Со мной еще и Мигель... – осторожно сказал Мазур, ободренный ее тоном, – не похоже, чтобы рассчитывала на возобновление т о г д а ш н и х отношений, в голосе ни малейшего разочарования.

– Ну разумеется, прихватите и Мигеля! Нет нужды объяснять вам дорогу, всякий покажет. – Она замялась. – Сеньор полковник, я хочу сразу же познакомить вас с некоторыми новыми... обстоятельствами. На моей асиенде сейчас пребывает в качестве гостя некий кабальеро, и мне не хотелось бы вспоминать кое-что из прошлого, особенно в его присутствии...

– Может быть, мне вообще не нужно приезжать? – спросил Мазур.

– Да что вы! – энергично возопила она. – Только попробуйте уехать из Баче, не завернув ко мне, – выставлю на дорогах вооруженных пеонов, велю им силой привезти и вас, и Мигеля, и вашу неизвестную спутницу! Я не из тех, кто забывает старых друзей, Влад! Просто... у него серьезные намерения, у меня, кажется, тоже, и вряд ли стоит вспоминать об иных безумствах, как бы они ни были приятны... Понимаете?

– Ну конечно, – сказал Мазур. – Донья Эстебания, офицеры российского военного флота не способны скомпрометировать даму, даю вам честное слово!

– Вот и прекрасно! Как только сможете, приезжайте. Я сейчас же предупрежу охрану, они будут знать, а на Хесуса не обращайте внимания, бедняжка всегда был трусоват и до сих пор кричит во сне, вспоминая теплоход... У меня собирается небольшое общество, я устраиваю асадо, очень возможно, завершится все официальной помолвкой, так что вы окажетесь почетными гостями. Дайте слово офицера, что приедете.

– Слово офицера, – сказал Мазур.

– Я буду ждать! Передайте привет Мигелю! До скорого!

– До скорого, – сказал Мазур, все это время державший трубку на некотором отдалении от уха.

Повесил трубку и вышел из высокой застекленной будки. Кивнул Кацубе:

– Тебе большой привет. Готова принять в любое время.

– Вот и прекрасно... Ну, я вам не буду мешать, гуляйте себе, развлекайтесь...

– Опять что-то задумал? – спросил Мазур. – Хвосты будут?

– Честное слово, не знаю, – тихо и серьезно сказал Кацуба. – Я так подозреваю, что будут, нужно же узнать, не сели ли на хвост янки. Пока возле гостиницы не вертелись, но кто знает. В Баче у них наверняка стационар, а Франсуа запропастился куда-то, обормот...

Подошла Ольга, в простеньком на вид зеленом платье, расшитом белыми листьями и алыми цветами, даже на неискушенный взгляд Мазура было ясно, что эта простота стоит немалых денег.

– Михаил с нами?

– У него дела, – сказал Мазур.

– Жаль, – усмехнулась она без всякого сожаления. – Пошли?

Взяла Мазура под руку, и они двинулись к выходу. На плече у нее висела кожаная сумочка в индейском стиле, по размерам подходящая для... Приостановившись, Мазур запустил указательный палец свободной руки под длинный ремешок сумки, приподнял ее, покачал на весу и тут же убедился, что угадал.

– А чего же ты хотел? – пожали плечами Ольга. – В этих местах пошаливает герилья, меры предосторожности вполне разумные... Ты-то свой взял.

– Ты только на улице не устраивай вестерна.

Она прищурилась:

– Между прочим, если бы я не устроила вестерна тогда, на дороге, еще неизвестно, как повернулись бы события... Согласен?

– Согласен, – признал Мазур. – Умолкаю. Кстати, что такое асадо?

– Примерно то же самое, что у гринго именуется «пати», – только у нас это происходит гораздо веселее, с жарким, музыкантами, танцами...

Худой портье в сверкавшей галунами ливрее, но с грязными ногтями распахнул перед ними дверь.

– Нас приглашают на асадо, – сказал Мазур. – К донье Эстебании Сальтильо.

– Ого!

– Ты ее знаешь?

– Парой фраз перебросилась как-то в столице на приеме. Вряд ли она меня помнит, но общих знакомых много. Она из нашего круга, – сообщила Ольга безмятежно, как о самой привычной вещи. – Некоронованная королева здешних мест. Где ты ухитрился с ней познакомиться?

– В России. В туристической поездке.

– Та-ак... – Ольга приостановилась. – Признавайся честно, ты с ней спал? Вулканический темперамент Эстебании – притча во языцех... – Она фыркнула: – Замялся, затоптался, засопел... Значит, спал.

– Я же не спрашиваю...

– Прелесть ты моя... – Ольга приподнялась на цыпочки, мимолетно чмокнула его в щеку. – Я же тебе не сцену ревности устраиваю – какая дура ревнует к прошлому? Просто интересно.

– Ну... – покаянно сказал Мазур.

– Понятно. Хвалю. Я, к сожалению, по молодости лет не могла знать эту старуху в годы ее расцвета, – не удержалась Ольга от исконно женской шпильки, – но наслышана о бешеных романах с пальбой из винтовок по коварно изменившим кавалерам, скачками на полудиких лошадях, дуэлями на опушке... Много там было всякого. Но если она вздумает к тебе лезть... Я ей покажу, что некоторые традиции ее молодости вовсе не умерли с бегом лет...

«А ведь покажет, выпади такой случай», – подумал Мазур с законной гордостью счастливого обладателя сокровища. И поторопился сообщить:

– Вот уж что мне никак не грозит... Она говорила, готовится помолвка, у нее там жених...

– Ну, это другое дело. Наша пресловутая южноамериканская ревность, мой кабальеро, – отнюдь не поэтическое преувеличение. Таковы уж мы, коронадо...

Мазуру, хотя он и успел уже привыкнуть, все же временами приходилось делать над собой некоторое усилие напоминать себе самому, что эта светловолосая красавица с сине-зелеными глазами – здешняя. Что ее родина – вот эта взбалмошная и экзотическая страна, а никакая не Россия. Что ее русский, при всем богатстве, отдает некой искусственностью: неудивительно для правнучки эмигранта – основателя династии.

...Оглушительную музыку он услышал издали – варварскую какофонию тромбонов, дудок, барабанов и литавр. По главной улице валил людской поток, обойти его не было никакой возможности, как и втиснуться в ряды, и они остановились у стены старинного здания, рядом с другими зеваками.

– Немножко опоздали, – прокричала ему на ухо Ольга. – Мадонну уже пронесли в собор, я в прошлом году видела, а тебе было бы интересно... Ничего, еще есть на что посмотреть... Плата Лабрада!

– Что?

– Смотр серебра! Смотри хорошенько!

Посмотреть было на что. Звяканье, лязганье, высокий звон, бренчанье даже заглушало варварскую музыку – и исходило оно от груд серебра, которым шествующие были увешаны от каблуков до пяток.

Больше всего было индейцев, но мелькали и гачупинос, и вполне европейские лица.

Шагали люди в самых настоящих кольчугах, смастеренных из большущих, старинных монет, а мелкие серебрушки унизывали ленты на шляпах, тройными ожерельями пригибали шеи, звякали на сапогах. Шагали люди, увешанные блюдами, мисками, тарелками, жбанами, кувшинами, чайниками, поварешками, щипцами для орехов, вилками, ложками, ножами, лопаточками для тортов, кофемолками и бокалами, чайными ситечками и кастрюльками, кухонной утварью вовсе уж непонятного назначения, – и все это было из серебра, начищенного до немыслимой яркости, рассыпавшего вокруг солнечные зайчики. Даже ослы и лошади, смирно шагавшие в людском потоке, щедро увешаны всевозможнейшим серебром, даже велосипеды, парочка юрких японских мопедов...

«Ни черта себе – угнетенные индей-цы», – растерянно подумал Мазур, пытаясь прикинуть, сколько же здесь «ла плата». По всему выходило, что считать следует центнерами.

– Не похожи они на пролетариев! – крикнул он на ухо Ольге.

– Карахо, какие пролетарии? Торговцы, лавочники, перекупщики, а это все – родовые клады...

Он вздрогнул – слева раздались душераздирающие вопли, визг, вой и гогот.

– Гвоздь программы! – громко пояснила Ольга. – Дьябладас, танец чертей!

Ряженых чертей оказалось немереное количество, они вели себя, как и подобает нечисти: ходили колесом, орали, выкаблучивали невероятные коленца, вертели хвостами, как пропеллерами, тыкали зрителей рогами, бросались на хорошеньких девушек, и те, старательно визжа, шарахались, а рогатые, словно бы невзначай, норовили поддеть подол древком трезубца, а то и огладить мимоходом со всей чертячьей наглостью.

Когда пришла ее очередь, Ольга получила сполна – исправно взвизгнув, попыталась увернуться, но налетевший с неожиданной стороны чертила, весь в ало-желтых матерчатых языках огня, ловко взметнул ей подол выше талии, а второй столь же хватко притиснул на миг к стене, упершись в грудь растопыренными лапами.

Обижаться не полагалось. Мазур видел, что Ольга эти маскарадные вольности приняла как неизбежность, но все равно пожалел, что не догадался под шумок выдернуть у черта хвост, – вон там, справа, какому-то раздосадованному кавалеру это только что удалось...

Она, смеясь, одернула платье:

– Давай выбираться отсюда. Больше не будет ничего интересного. В собор все равно не попасть, да ты и не католик, тебе и незачем... Пойдем на ярмарку?

– Пошли, – согласился он, мстительно оглянулся на чертей. – А вот маски у них фабричные...

Пробираясь за ней следом, он не сразу вспомнил, о чем напомнили эти дикарские пляски. Ах да, противоположный берег Атлантики, Н’Гила, карнавал в честь какого-то старинного праздника, урожая, что ли? Вот у т е х маски были самодельными, разнообразнейшими, под костюмами можно было спрятать базуку. Они лопухнулись, конечно, были моложе, глаза разбежались, – но и Кисулу, битый волк, был хорош, вывернулся из одиннадцати покушений целехоньким, а в тот раз как-то оплошал, разрешил, чтобы его кресло поставили метрах в трех от дороги, по которой шествовали, приплясывая, маски. Ну, и получил – всю обойму в грудь из спрятанного под накидкой-бубу пистолета. Переполох, задние еще ничего не поняли, напирают, Кисулу еще заваливается, Морской Змей чуть ли не в упор высаживает в стрелявшего полмагазина, ближайшие начинают разбегаться, вопли, свист дудок, длинная пулеметная очередь по всем без разбору – это Отанга, черный двухметровый красавец, п л е м я н н и к, слишком многое терявший со смертью дяди-диктатора, лупит от бедра... С тех пор Мазур как-то не особенно жаловал карнавалы и прочие машкерады – сам он успел плюхнуться наземь, а вот Папу-Кукареку, профессионала, мочилу, чертов племянничек срезал, как косой. Хорошо еще, пенсию потом детишкам выбили, а когда подросли, Мазур на пару с Морским Змеем сочинили правдоподобную байку, в которой Папа-Кукареку, естественно, погибал в знойной, жаркой Африке насквозь героически, где-то даже агитационно... Совсем недавно какой-то газетный щелкопер раскопал-таки и эту историю из прошлого, но дети Папы-Кукареку к тому времени сами уже обзавелись детьми, были в летах, так что пережили относительно легко...

Ярмарка... Одно слово – ярмарка. Нищие у базарных ворот, горы фруктов, и привычных, и диковинных, вроде гранадильяс – этаких апельсинов с зеленой студенистой мякотью и особо нежных, что даже теперь, в пору реактивных самолетов, не переносят путешествия через океан, портятся, а потому в Европе совершенно неизвестны. Абсолютно русские груды картошки, на первый взгляд, выкопанной где-то под Шантарском, – тьфу ты, здесь ведь картошкина родина, отсюда она и произошла, так что ничего удивительного...

Индейцы из предгорий в ярких фабричных рубашках – но короткие ворсистые штаны из домотканины. Индейцы с далеких гор – этих, пояснила Ольга, моментально можно узнать по маленьким шляпам-монтерос из черного войлока, украшенных белым вязаным крестом. Гончары, мясники, зеленщики – и тут же чоло в джинсовом костюме, с плейерами последней модели. Десятка два лам, буднично проходящих с тюками овечьей шерсти на спинах. Столь же буднично наваленные грудой мандолины из панциря броненосца. Замысловатые сувениры непонятного на первый взгляд назначения. Масса изделий из серебра – браслеты связками, как бублики, замысловатые серьги кучей, брелоки в виде индейских божков и сверхзвуковых истребителей... И гомон, и толкотня, и следует присматривать за бумажником: если здесь нет дюжины карманников на одном квадратном метре, то Мазур – королева английская...

Он приостановился. Морщинистый индеец, перед которым на куске красного пластика были навалены какие-то овальные, светло-зеленые плоды, уписывал один из них так смачно, что у Мазура поневоле потекли слюнки.

– Хочешь купить? – догадалась Ольга, отчего-то лукаво щурясь.

– А что?

Она бросила на Мазура смеющийся взгляд:

– Будь у меня желание разыграть, тебя ждал бы приятный сюрприз... Ладно, не буду, хотя мы иногда с иностранцами и проделываем, главным образом с нортеамерикано. Милый, это плоды койоловой пальмы... – Она сделала театральную паузу.

– Ну и что? – спросил Мазур, как ему и полагалось по роли невежды-туриста. – Сам-то он лопает...

– А то! – воскликнула Ольга. – Видишь ли, у этих плодов невероятно клейкая кожура, одним-единственным можно перемазаться так, что потом не отмоешься неделю. Поэтому их сначала скармливают коровам. В желудке у коровы переваривается только кожура, а сам плод целехоньким выходит... с другого конца. Тогда его моют и едят. Между прочим, он здорово сладкий...

– Ты серьезно?

– Абсолютно.

– Тогда я воздержусь, – сказал Мазур.

– Эти мне европейцы... Он в самом деле сладкий... а?

– Нет, спасибо, что-то не хочется после коровы...

– Эстет ты у меня... – сказала Ольга свысока. – Так, а вон тому типчику придется плохо, если нагрянет полиция, штраф заплатит, как миленький...

– За что? – спросил Мазур, глядя на вышеупомянутого типчика, ничем не примечательного, стоявшего рядом с груженным горшками осликом.

– Цветы видишь? Гирлянду на упряжи? На белую акацию похожи.

– Ну?

– Это «воровской цветочек», флорифундия. Она же – древовидный дурман. Если поставить большой букет в комнату, минут через десять испарения подействуют, как отличное снотворное. Воры в старые времена любили такие фокусы: высмотрят подходящий богатый дом, в окно – открытое, конечно, из-за жары – забросят букетик, выждут и идут смело, спящий хозяин не проснется... Вряд ли у этого болвана что-то такое на уме, просто приехал из диких мест, где о городских изобретателях не слыхивали, – но все равно, в провинции за флорифундию, окажись она у тебя, моментально оштрафуют. Кто знает, что у тебя на уме... Пошли? – Ольга энергично взяла его за руку и повела мимо флегматичных лам.

– Куда?

– Искать брухо. Колдуна. На всякой уважающей себя ярмарке должен отыскаться хоть один индейский брухо. Что, разве не интересно?

– Да как тебе сказать... – пробормотал Мазур.

Не то чтобы он боялся колдунов, но, немало их повидав в разных экзотических уголках, давно сделал вывод: черт их знает, как это у них получается, но если предсказывают, сволочи, все непременно сбудется рано или поздно, и ты лишь п о т о м поймешь – вот оно, сбылось...

– Ага! – всмотрелась Ольга поверх голов. – Вон он, расселся...

Брухо, как оно и полагается, оказался невидным старичком с морщинистой физиономией, делавшей его похожим на щенка шарпея, – сплошь волнообразные выпуклости, вид прямо-таки марсианский. В одежде ни малейшего влияния городской моды: штаны до колен, домотканая куртка, шапочка-монтерос, на плечах – пестрый женский шерстяной платок с бахромой, Мазур много таких видел на индеанках.

Старый стервец, похоже, знал себе цену, всем видом показывая, что он не какой-то там ярмарочный брадобрей или шорник. Словно и не видел остановившихся перед ним Ольгу с Мазуром, уставясь в неведомые дали.

– А он ничего такого не наглотался? – спросил Мазур, вспомнив самую известную парочку наркоманов – Карлоса Кастаньеду и его пастыря дона Хуана. Кацуба говорил, где-то по этим местам они и болтались со своими галлюциногенными грибами...

– Есть волшебное средство... – сказала Ольга.

Наклонилась и положила рядом со стоптанным ботинком синюю кредитку, свернутую по-здешнему: сначала поперек, пополам, потом так, что получается неправильный треугольник.

И точно, будто за ниточку потянули: старикашка мгновенно вернулся из неведомых астральных миров, денежка исчезла после небрежного мановения руки. Колдун достал мешочек, высыпал перед собой пригоршню крупных камешков, извлек некое подобие блестящей миниатюрной кочерги и выжидательно занес свой серебряный магический жезл – похожий скорее на крючок для снимания обуви – над камешками.

– Тебя предсказания судьбы интересуют? – спросила Ольга, понизив голос.

– Нет. – Поколебавшись, он честно добавил: – А то предскажет что-нибудь такой вот экстрасенс, а оно потом и сбывается в самый неподходящий момент...

– Ага, значит, веришь?

– Кому как и смотря когда, – проворчал Мазур. – Шарлатанов среди них хватает...

– Вот и проверим. Пусть-ка угадает, кто ты такой...

Она что-то сказала старику, и тот принялся своей серебряной кочерыжкой катать камушки по какой-то непонятной системе – будто играл сам с собой во что-то напоминавшее гольф или, подобно Чапаеву, строил военные планы с помощью картошки, кою камушки с успехом заменяли. Мазур наблюдал критическим оком.

Камушки, наконец, образовали некое подобие узора. Старик закачался над ними, безучастно выплевывая непонятные короткие фразы: даже Мазур, не владевший испанским, сообразил на слух, что брухо обильно вкрапливает в свою тираду индейские словеса.

– Ну, так... – сказала Ольга, слегка посерьезнев. – Знаешь, кто ты такой? Соляной человек. Соленое море и соленая кровь – вот что ему в первую очередь камни вещают, все остальное уже детали...

Мазур поджал губы. Что ж, совпадало...

– Совпадает, а? – сделала тот же вывод Ольга. – Как нельзя лучше подходит для военного моряка...

– Если только ты мне правильно переводишь. Вдруг разыграть хочешь?

– Обижусь... Серьезное дело, розыгрыши неуместны...

Старикашка вновь заклекотал, уставясь на Мазура, делая пассы кочерыжкой.

– Так-так... – прислушалась Ольга. – Горный индейский диалект, чтоб ему провалиться, половину по смыслу угадывать приходится, но более-менее ясно... Ага. Он говорит, что ты всегда достигаешь своей цели, конец пути увенчивается победой...

– Это понятно, – кивнул Мазур. – Клиент должен выслушать не один комплимент, та же механика, что и у цыганских гаданий.

– Погоди-погоди... А ты знаешь, все не так просто. Он тебе не комплименты делает. – Ольга произнесла пару фраз, выслушала ответ. – Скорее констатирует факт... и особо подчеркивает, что постоянное... гачилато, гачилато... ага! Постоянное достижение победы, достижение цели еще не означает удачи и счастья, а иногда прямо противоположно таковым... Счастье – это еще не обязательно победа, вовсе не обязательно, потому что... потому что соль горька, а в тебе слишком много соли, победа – это соль, а счастье – золото, вкус золота сладок... дальше пошли дебри первобытной горной философии... Таков приблизительный смысл. Есть в этом толк?

– Ну, похоже... – признал Мазур.

– Как насчет предсказаний? Говорит, самое время к предсказаниям переходить...

– Не стоит, – сказал Мазур решительно. – Не хочется.

– Боишься?

– Не подначивай. Сама лучше попробуй.

– А вот попробую!

Она что-то спросила – и камушки вновь начали выписывать загадочные вензеля под толчками серебряной кочережки. Быстро образовали новый узор. Старикан закачался, задекламировал.

– Bueno, como no?[27] – усмехнулась Ольга, не удосужившись перевести Мазуру свою реплику.

И тут же напряглась, подобралась, как пантера перед прыжком. Выслушав еще пару фраз, подняла ладонь, что-то властно сказала. Колдун с невозмутимым видом развел руками, склонил голову, вернее всего этот жест можно было истолковать как заверение: я, собственно, и ни при чем, камни правду говорят...

Бросив ему еще одну кредитку, Ольга подхватила Мазура под руку и решительно повела прочь.

– Что он такое сказал?

– Глупости, – энергично отмахнулась она. – Философ чертов... Всякая чепуха.

Судя по ее виду, она решительно не собиралась делиться с Мазуром открывшимися откровениями, а настаивать он не стал, прекрасно понимая: проверить ее, если соврет, невозможно...

– Зайдем в парк? – предложил он, когда они покинули ярмарку через вторые ворота. – Тень, прохладно, вон сколько народу...

– А ты присмотрись. Ничего не замечаешь?

Он добросовестно присмотрелся и ничего необычного не заметил – отсюда видно было, что вдоль высокой решетчатой ограды безмятежно гуляют люди, и по дорожкам парка гуляют люди, в приятной прохладе...

– Где твоя наблюдательность, моряк? – хмыкнула Ольга, уже, кажется, забывшая о колдуне. – За оградой гуляют одни молодые. Потому что внутрь им не полагается. Есть старая традиция: в парк могут входить исключительно женатые и пожилые. Лет триста, говорят, обычаю. Мы с тобой не женаты... но, может, ты себя пожилым чувствуешь? Тогда – милости прошу, поброди в тени, а я тут подожду...

– Нет уж, мне туда еще рано, по здравому размышлению...

– Ну, если рано, покажу тебе еще что-то экзотическое...

Они свернули в узкую улочку, сплошь застроенную обветшавшими каменными домами, потом свернули еще раз, на улицу пошире.

– Ага...

– Это и есть очередная экзотика?

– Ну, не та, что я тебе намеревалась показать, однако у вас в России этого ведь давно нет? Хотя при царе было...

Посреди обширного двора стояла круглая проволочная сетка, и внутри этой своеобразной арены яростно дрались два петуха непривычного для Мазура вида: длинные, тощие, без гребешков, зато у каждого к ноге прикреплена сверкающая стальная шпора. Человек двадцать зрителей орали так, словно их тут было две сотни.

– В Баче есть роскошная крытая арена, – пояснила Ольга, перекрикивая гомон. – А это – окраинная бледная копия... но все равно, игра по правилам, с денежными ставками... как тебе?

– Да не привлекает что-то, – честно признался Мазур. – И шпора эта совершенно не к месту, и лысые они какие-то. Лучше уж наши, деревенские – там все честно, без всякого железа, и...

За спиной что есть мочи заорали:

– Cuidado![28]

Кто-то обрушился на них сзади, обеими руками растолкав в стороны, сам же, потеряв равновесие, налетел на сетку, повалил ее на изрядном куске периметра, петухи ничего не заметили, увлекшись дуэлью, а вот зрители негодующе заорали. И тут же хлопнули пистолетные выстрелы, кто-то на противоположной стороне арены заорал, хватаясь за бок с расплывавшимся на белой рубашке багровым пятном...

Крики, сумятица, гам! Мазур одним прыжком оказался рядом с Ольгой, оттолкнул ее к стене, прикрыл собой. Окружающее для него распалось на череду кинокадров: тот, кто их толкнул, развернулся к улице и палит из блестящего револьвера... кто-то бежит прочь, и в него лупит очередями из маленького бразильского автомата «ина» второй штатский... попал, ну и зрелище... зрители разбегаются, кто-то падает, прикрывая голову руками... пальба усиливается... ага, вон там, далеко, улепетывает еще один, по нему и бьют неизвестные... в конце улицы со скрежетом развернулся джип, с него спрыгивают фигуры в форме... автоматная очередь крошит стекла над головой...

Ольга, гибко вывернувшись, схватила его за руку и рванула что есть мочи, указывая вправо. Увидев там узенький проход на соседнюю улицу, Мазур, не колеблясь, припустил во все лопатки. Они промчались по сумрачному проходику, скорее, щели, сверху накрытой сомкнувшимися крышами соседних домов, опрокинули таз с водой, зачем-то стоявший на колченогой табуретке, не обратив внимания на смачный выкрик вслед – определенно ругательство, – выбежали на параллельную улицу. Остановились. Тут все было тихо и спокойно, никто ни за кем не гнался, хотя первые признаки беспокойства проявились и здесь – прохожие останавливались, вертели головами, пытаясь определить, откуда доносится стрельба, и побыстрее покидали опасный район, держась, в общем, спокойно.

– Туда! – показала Ольга. Нервно поправила волосы. – Интересные сюрпризы...

– Что это было?

– Откуда я знаю? – пожала она плечами. – Больше всего похоже на очередную облаву – после налета на полицейский участок здесь занервничали, рвение стали проявлять... Пошли, лучше побыстрее отсюда убраться, а то на соседние улицы перекинется, только под шальную пулю попасть не хватало...

Шли недолго. Ольга остановилась перед старым домишкой, к которому примыкало нечто вроде галереи с покатой крышей, – галерея почти сплошь увита зеленым плющом.

Откуда-то сбоку появился старикашка в заплатанной рубашке и черных штанах, босой и меланхоличный. Ольга без всяких переговоров протянула ему кредитку. Слегка оживившись, старик пошарил за пазухой, извлек большой ключ и отпер, отбросив предварительно упругие ярко-зеленые плети плюща, ведущую на галерею низенькую, полукруглую сверху дверь. Ольга потянула Мазура внутрь. За их спинами, тягуче проскрипев несмазанными петлями, захлопнулась дверца.

Сначала показалось, что здесь стоит непроглядный мрак, но глаза понемногу привыкли. Слева, сквозь прорехи в плюще, этакие бойницы, пробивался скудный солнечный свет, царила приятная прохлада. Справа оказалось с полдюжины узеньких старинных окон, тоже заплетенных плющом почти наглухо, а в дальнем конце, у торцовой стены, лежала огромная куча свежескошенной травы с вкраплениями каких-то ярких, неизвестных цветов. Пол под ногами – из выщербленных каменных плит с узкими, глубокими щелями между ними.

Озираясь, Мазур прошел до кучи травы, вернулся, недоуменно спросил:

– Это что же такое?

– Историческое место, – ответила Ольга, понизив голос, потом, заложив руки за спину, прижалась к стене дома так, что ее полускрыло зеленое переплетение. – Иди сюда, слушай легенду...

Мазур остановился перед ней. Ольга загадочным шепотом начала:

– Здесь очень давно жил лейтенант Сантильяна – если не при Кортесе, то сразу после Кортеса. Пьяница, ценитель женского пола, греховодник невероятный. И вот как-то, когда он за этими самыми окнами принимал прекрасную гостью, на галерее появилась, далеко не такая прекрасная, вторая гостья – сама Смерть. Бог ее знает, почему, но она встала примерно там, где мы сейчас стоим, и принялась звать: «Сантильяна, Сантильяна! Время пришло, я за тобой!» Сантильяна настолько разозлился, что швырнул в нее сапогом из окошка и заорал: «Сеньора Смерть, знал я, что ты – тварь жестокая, но уж не думал, не гадал, что ты полная дура! Тебе сто раз подворачивался случай утащить меня с поля битвы, с кровавой жатвы, а ты выбрала момент, когда кабальеро лежит в постели с красивой женщиной! Ну не дура ли?» Как гласит легенда, Смерть растерялась – ее, понимаешь ли, никто никогда не упрекал в глупости, называли по-всякому, боялись и проклинали, но вот дурой обозвали впервые. От растерянности она убралась восвояси и как-то забыла про лейтенанта, так что он прожил очень долго, хотя, конечно, в конце концов, когда уже был полковником и с кем-то там по своему обыкновению воевал, посреди схватки увидел Костлявую. «И теперь скажешь, что я дура?» – спросила она. Полковник вынужден был сознаться, что в данный момент он так не думает. «Тогда пошли...» – по-деловому распорядилась Смерть. И они пошли... Вот... Это место называется – Галерея Кавалерийского Сапога. – Ольга поднырнула под протянутую к ней руку Мазура, отошла к куче травы, загадочно улыбнулась: – Осталось поверье: если любить друг друга на этом самом месте, проживешь долго. Не все помнят, но мне давно рассказали... Иди сюда. Все равно, пока мы здесь, никто не войдет. Ну?

Мазур осторожно опустил ее в пахучую траву, уже увядающую, – совершенно незнакомый аромат, и н о й, горьковато-полынный, терпкий, платье словно само по себе порхнуло с загорелого тела, рядом упали две невесомых белых тряпочки, белый пиджак, тяжело провалилась до самого камня кобура с револьвером. Ольга тихо стонала, терзая его губы, выгнулась навстречу, приняла и уже знакомо навязала медленный, смакующий ритм, закрыла глаза, когда ее лицо оказалось в узенькой полоске солнечного света. Легонько сомкнув зубы на ее шее, Мазур на миг ощутил прилив морозного холодка – словно за спиной и в самом деле торчала старуха с косой, гадая, то ли ей повременить и уйти, то ли на сей раз не дать промашки. Это тут же прошло, он отогнал все постороннее, чтобы как можно острее чувствовать любимую женщину, другую.

То ли само место настраивало на серьезный лад, то ли просто пришло в голову, что пора поставить перед самим собой кое-какие вопросы... Гораздо позже, когда пришло опустошение и Ольга, закрыв глаза, лежала в его объятиях, Мазур впервые спросил себя: а что потом? Должно же в с е э т о как-то кончиться? Он приехал сюда ненадолго, и после озер кое-какие истины встанут во всей своей наготе, поскольку нагота и есть главная черта истины... Что потом?

Он не мог найти ответа в собственной душе, боялся не то что заикнуться Ольге об этом вслух, но и просто думать про себя. Слишком запутанно и туманно будущее. Впервые должным образом осознал, что они с Ольгой не просто чужеземцы друг для друга – жители разных континентов, антиподы в чисто географическом смысле, сиречь обитатели двух противоположных уголков земного шара...

– Ты о чем думаешь? – лениво поинтересовалась Ольга, не открывая глаз. – Весь напрягся...

– Да так... О нас.

– А что о нас думать? По-моему, рано о нас д у м а т ь... – Она открыла глаза, перевернулась на спину, на ощупь нашла и воткнула в растрепавшиеся волосы бело-розовый незнакомый цветок. – Нам хорошо, кабальеро, этим все и исчерпывается... Лучше посмотри вон туда, видишь? Молва гласит, что это и есть след Смерти, отпечаток костлявой лапы...

Мазур посмотрел. Длинные выбоины можно было принять за что угодно, в том числе и за след самой Смерти...

– Я люблю тебя, – сказал он вдруг.

– М е н я?

– Тебя.

– Приятно слышать, – сказала Ольга тихо. – Любой женщине это всегда приятно слышать. Вот только я не знаю пока, что тебе и ответить, честное слово...

Глава вторая След анаконды

Старинная дверца галереи захлопнулась за ними с этаким д р е в н и м лязгом, старикашка в черных штанах, приподняв в знак почтительного прощания дырявую шляпу, уселся в тенечек, поджидать новых знатоков древнего поверья. Ольга пошла впереди, свежая, невинно и благопристойно выглядевшая, без единой травинки на платье и в волосах. Мазура всегда изумляло это извечное женское искусство выглядеть так, словно ничего и не было. Он шел следом, отстав на полшага, ломая голову над фразой: «Не знаю п о к а, что тебе и ответить», выискивая там смысловые слои, подтексты, толкования. Как частенько бывает в таких случаях, вариантов набралось столько, что голова пухнет...

Из раздумий его бесцеремонно вывел тягучий скрип тормозов. Мазур торопливо поднял голову, решив было, что, зазевавшись, едва не угодил под колеса выскочившего из-за угла лихача.

Перед ними затормозил открытый полугрузовичок черного цвета с лаконичной белой надписью «РОLISIA», и из кузова прямо-таки посыпались люди в табачного цвета форме, загораживая дорогу. Улочка была тихая, неширокая, зевак не оказалось. Мазур оглянулся на Ольгу, ожидая инструкций.

Пятеро деловито их окружили, наставив все те же короткие бразильские «ины», шестой – явно офицер, судя по отсутствовавшим у остальных ярким цацкам на погонах и петлицах, – выступил вперед и небрежно щелкнул пальцами, рявкнул что-то требовательное. Совсем молодой, усики в ниточку.

– Покажи документы, – сказала Ольга, без всякого беспокойства раскрывая сумочку.

Мазур вытащил из бумажника заранее сложенные в пластиковый конвертик все необходимые здесь бумаги: дипломатический паспорт, разрешение на ношение оружия вне административной границы столицы, справки о прививках и прочие бюрократические изыски. Офицерик, поворошив в конвертике двумя пальцами, вдруг сунул его в карман. В свой собственный.

– Эй! – Мазур шагнул вперед.

Ствол автомата уперся ему в грудь, оттеснив на прежнее место, к глухой стене какого-то склада. Он увидел, как второй полицейский проворно выхватил у Ольги сумочку и выудил оттуда «беретту». Она что-то быстро сказала по-испански, но тут же вынуждена была отступить к Мазуру, увидев нацеленный автомат. Офицерик что-то заорал, энергично выдергивая пистолет из большой желтой кобуры.

Ольга, все еще спокойная, заложила руки за голову, сказала Мазуру:

– Делай то же самое. И без резких движений. Ничего не пойму, что за глупости...

– Эти-то настоящие? – спросил он по-русски, медленно поднимая руки к затылку.

– Настоящие, это-то и удивляет. Откуда здесь возьмутся...

Офицерик заорал что-то, Ольга спокойно ответила. Пятерка полицейских рассредоточилась полукругом, автоматы свободно болтались на ремнях, что было хорошим симптомом, да и взгляды у них не злые, скорее любопытные...

Офицер подошел, выдернул из кобуры Мазура револьвер, вмиг переправил себе в карман, отступил на исходную позицию. Чуть подумав, лениво коснулся козырька двумя пальцами левой руки:

– Лейтенант Орьенте, – сказал он на сносном английском. – Стоять не шелохнувшись, на вопросы отвечать моментально. Где раздобыли липовые документы? Я к тебе обращаюсь, длинный...

– Документы настоящие, – сказал Мазур. – Я русский дипломат, и в этом качестве...

Лейтенант что-то бросил солдатам через плечо – видимо, некую шутку, потому что они охотно заржали.

– Рассказывай, – сказал он весело. – А эта шлюха тоже дипломат? Я вас, мразь лесную, за милю чую...

– Давайте съездим к вашему начальству и посмотрим, какой у н е г о нюх, – сказал Мазур.

– Ты меня не учи, законник траханый! – заорал лейтенант. – К начальству попадешь, не сомневайся!

Мазур вдруг вспомнил о Мэгги и Дике – черт, ярко выраженный европейский облик автоматически не спасает от подозрений в связях с герильей, вряд ли та парочка была единственной... По крайней мере, они не спешат, они уверены в себе – значит, не могут сами оказаться переодетыми герильеро. Ольга, в общем, спокойна, ей виднее...

– К начальству ты еще попадешь, – повторил лейтенант со зловещей многозначительностью. – Сначала и обыскать не помешает, начиная с твоей сучки...

Он махнул солдатам. Двое остались на прежнем месте, ухмыляясь во весь рот, трое обступили Ольгу. Она, не меняясь в лице, шевеля одними губами, громко бросила Мазуру по-русски:

– Что бы ни было, стой спокойно!

Это ничуть не походило на обыск, пусть даже непрофессиональный. Тот, что зашел Ольге за спину, ухватил ее за подол с двух сторон и, скатывая платье валиком, поднял его повыше живота. Второй, расстегнув все три пуговицы, распахнул платье на груди и запустил пятерни под белый кружевной бюстгальтер так нахально, что Мазур задохнулся от ярости, третий, даже не притворяясь, что обыскивает, гладил девушку по бедрам, потом оглянулся на Мазура с наглой ухмылкой, оттянул трусики указательным пальцем, заглянул туда, демонстративно вытянув шею, причмокнул.

Мазур скрипнул зубами, плохо веря, что это происходит пусть и на окраине, но все же большого города с населением в сотню тысяч человек, центра департамента, по российским меркам – областного центра. Не могло такого быть наяву, но, увы, продолжалось. Ольга стояла неподвижно, побледнев от гнева, прикусив нижнюю губу, а ей тем временем расстегнули спереди бюстгальтер, приспустили трусики, откровенно разглядывая, пересмеиваясь, гладили и лапали так, что никаким подобием обыска и не пахло. Реплик Мазур не понимал, но видел, что Ольга готова сорваться, у него самого уже дрожали от бешенства сплетенные на затылке пальцы. Смотреть на грубо шарившие ладони и ничего не делать было невыносимо, стыдно, он едва не прыгнул...

Сдержался. Лейтенант стоял, уставясь не на Ольгу, практически обнаженную, а на него, поигрывая пистолетом, глаза были холодные, ж д у щ и е...

В голове у Мазура шла молниеносная работа мысли. Конечно, провинция, захолустные служаки, привыкшие к безнаказанности и хамству, – но все равно чересчур. Чересчур явное презрение к дипломатическому паспорту, без раздумий объявленному липой, чересчур театральна сексуальная озабоченность, чересчур медленны шарящие движения, морды скорее азартные, чем похотливые, пару раз оглянулись на своего орла-командира, словно проверяя, правильно ли выполняют инструкции...

Между прочим, именно в республике Санта-Кроче давно тому назад придумали этакий заменитель смертной казни, именуемый «Lеу fugа». Официально вышки в кодексе не существует, но «при попытке к бегству» перещелкали массу народа. Чего проще – нежелательный иностранец застрелен при нападении на патруль, против него масса свидетелей, а у него ни одного, да и как объяснишься с того света? Очень похоже... Возможно даже, что, наконец, встретилось на пути то, о чем предупреждал дон Себастьяно, – закулисные игры разных министерств, потаенные интриги... черт, как же из этого выпутываться-то?

Сохранять спокойствие пока что, вот и вся премудрость, ждать следующего хода...

Короткая команда на испанском – и Ольге навалились на плечи, поставили на колени, лейтенант подошел вплотную, жестом приказал, чтобы Ольгину голову приподняли за волосы, стал расстегивать брюки – опять-таки косясь на Мазура.

Мазур отвернулся, хотя далось это невероятно тяжело. Текли секунды, а в той стороне не слышалось ни борьбы, ни неминуемой возни, словно кинопленку остановили на середине... Полная тишина. И он начал думать, что рассчитал правильно.

Рядом застучали подошвы по старой брусчатке. Краем глаза Мазур увидел, что лейтенант направляется к машине, Ольгу уже отпустили, и она с пылающими щеками торопливо приводит себя в порядок.

Потом его недвусмысленно подтолкнули прикладом в поясницу, заставили подняться в кузов, толкнули следом Ольгу, попрыгали сами. Машина помчалась к перекрестку.

Ничего особенного больше не происходило – только один из защитничков порядка забавлялся, стволом автомата стягивая с Ольгиного плеча бретельки платья и лифчика, но Ольга смотрела в сторону столь презрительно, что над прытким в конце концов стали посмеиваться свои, и он унялся.

Наручников ни на него, ни на Ольгу так и не надели. Машина, временами включая сирену, вывернула из старого города куда-то в центр. Это не ряженые, окончательно убедился Мазур. Они настоящие. Вот только легче ли от этого?

Вооруженный автоматом часовой распахнул решетчатые ворота, машина, лихо развернувшись, остановилась со скрежетом. Это оказался задний двор четырехэтажного здания, несомненно, имевшего к полиции самое прямое отношение: две овчарки в больших проволочных клетках, заботливо прикрытых тентом, три легковушки в полицейской раскраске, маленький четырехколесный броневичок с пулеметной башенкой, стоявший в глубине двора, вон прошли люди в форме, не обратив ни малейшего внимания...

– Прошу! – с издевательской вежливостью раскланялся лейтенант. – Посидите в камере, пока не появится начальство, – не стану же я из-за вас беспокоить хефе у него дома? А девка тем временем посидит в казарме, нужно же ее обыскать по всем правилам... Пошли, киска, я тебя познакомлю со специалистами по обыску, у тебя столько тайничков, которые следует проверить... – Он положил Ольге руку на плечо, запустил ладонь в вырез платья. – Всего хорошего, дипломат!

Интересно, почему он все это, до последнего слова, произнес по-английски, хотя не мог не знать, что Ольга – здешняя, не мог не видеть ее удостоверения личности?

Не оборачиваясь, Ольга воскликнула:

– Спокойно, и за меня не бойся!

Легко сказать... Мазур двинулся в ту сторону, куда его с веселой бесцеремонностью направили прикладом. Как он ни успокаивал себя – театр, провокация, инсценировка, на душе скребся легион кошек. Рассудок и сердце – вещи сугубо разные...

Он вошел в низкую, обитую железом дверь, а там его опять ткнули прикладом в спину, направляя по лестнице, ведущей ниже уровня земли. Вряд ли трудно было бы их обезоружить, показав, что такое скоротечный контакт на замкнутом пространстве, – но что потом? Если тут и в самом деле закулисная грызня ведомств, провокация может оказаться особо масштабной и изощренной. Поневоле пожалеешь, что следом не топал Кацуба на предмет выявления возможного хвоста. А может, и топал? Но ведь мог и потерять их там, возле арены для петушиных боев, когда все смешалось, возникла жуткая сумятица и они драпанули очертя голову...

Сводчатый коридор откровенно тюремного вида – шеренга тусклых лампочек под потолком, грязь под ногами, черные двери камер с волчками и огромными засовами. Шаги гулко гремели. Воняло качественно.

Перекинувшись непонятными репликами, провожатые свернули к одной двери, со скрипом отодвинули ржавый засов, распахнули завизжавшую дверь и толкнули Мазура внутрь.

Там было жарко, душно, вонюче. Под самым потолком обнаружилось окошечко размером с ладонь – добрую его половину закрывали толстые железные прутья крест-накрест. Вдоль трех стен тянулись деревянные нары, склизкие даже на вид.

Дверь захлопнулась. Оказавшись здесь единственным постояльцем, Мазур обошел камеру по периметру, держась подальше от мятого и ржавого ведра, здешних «удобств», снял пиджак, но по размышлении так и оставил его висеть на руке. Подпрыгнул, пытаясь заглянуть в окошечко, – не дотянулся, конечно. Стены покрыты рисунками и надписями, свеженькими и полустертыми. Смысл надписей непонятен, но рисунки загадки не содержат – женские органы, мужские, болтающемуся на виселице субъекту, чтобы зритель ненароком не ошибся, приданы все внешние признаки полицейского – тщательно вырисованы фуражка, петлицы, френч... А вот второго полицейского поставили раком и имеют его, бедного, куда следует с помощью вовсе уж устрашающего мужского естества... «Вива революсьон!» – это понятно... Ага, английская надпись: «Говорила Билли мамаша – не езжай к латиносам». Батюшки мои, а вот и три честные советские буквы: икс, игрек и еще кое-что из высшей математики...

Заскрипел засов. Мазур проворно обернулся к двери.

Вошел самый обыкновенный человек средних лет, неброский и ничем не примечательный, чем-то удивительно напоминавший дона Херонимо: в сером костюме, темноволосый, но на здешнего уроженца вроде бы не похож...

В руке он держал две легкие раскладные табуретки – брезент на дюралевых трубках, – тут же бросил одну Мазуру, уселся на вторую, подождал, когда закроется дверь (на сей раз снаружи ее не заперли, оставив даже щель), закурил, поморщился:

– Бог ты мой, как воняет... – и на столь же безукоризненном английском продолжал: – Что же, Кирилл Степанович, будем вместе думать, как вам выкарабкиваться из столь паршивой ситуации, да вдобавок вашу девушку вытягивать... Это нелегко.

Чтобы справиться с легкой растерянностью – что греха таить, имевшей место – и выиграть время, Мазур полез за сигаретами. Для того, что с большой натяжкой можно было именовать здешней атмосферой, лишняя порция табачного дыма ничего уже не решала.

– Хорошо держитесь, – сказал незнакомец. – Вы, конечно, не разведчик, но все равно – только слабый новичок начнет в такой ситуации делать глупую рожу и вопить: «Вы меня с кем-то путаете!..»

– Это же не теорема Ферма, – сказал Мазур. – Конечно, где-то на всех нас есть досье...

– ...которые, уж простите, в нынешней обстановке пополнять легче, нежели при Советах, – подхватил незнакомец. – У нас на вас, у вас на нас... Короче, зовите меня Джон Смит, нужно же вам как-то ко мне обращаться, а? Вам объяснить, кого я представляю, или? Боитесь что-то сболтнуть? Ну, смешно... Хорошо, я – конкурирующая фирма.

– Это которая? – спросил Мазур. – У вас их много...

– Господи, какая разница? Это в принципе не важно, а?

Кому-то может показаться странным, но Мазур немного успокоился: Ольге, теперь ясно, ничего не грозит, это не самодеятельность наглых нижних чинов, это фирма...

– Итак, – сказал Смит. – Кирилл Степанович Мазур, капитан первого ранга, «морской дьявол» экстра-класса, et cetera...[29] Что несколько пикантно, награжденный к тому же медалью ФБР за прошлогоднюю операцию «Медведь»... впрочем, ваши ее зашифровали как «Тайга», что, на мой взгляд, столь же примитивно. Отчего это штабные крысы вечно выбирают из всех названий самое дурацкое? Вот и сейчас: вы свой рейд окрестили «Кайман», мы – «Анаконда». Бездна фантазии, а? Как убого...

– Не я же придумал.

– И не я, слава богу, – усмехнулся Смит. – Вы хорошо держитесь. Хотя не можете не отдавать себе отчета в серьезности вашего... и ее положения. Кирилл Степанович, ну какого черта вы вдруг связались с Глаголевым? Пиратствовали бы себе и дальше в теплых и холодных морях... Разведка, безусловно, не ваша стезя, вы же здесь не профи, а переучиваться слишком поздно...

– Хорошо, – сказал Мазур. – Считайте, я рыдаю по своей загубленной известными переменами жизни. На этом лирическое отступление кончится или нет?

– Положительно, вы мне нравитесь.

– Ничем не могу помочь, я гетеросексуален.

– Ах, Кирилл Степанович... Вы же напряжены, вы волнуетесь. Я бы тоже на вашем месте волновался...

«Ситуация, – подумал Мазур. – Вот поди угадай, что нужно делать – тянуть время или совсем наоборот? И подсказать некому... Или все же – тянуть? Или – не тянуть?»

– Итак, побеседуем, как конкуренты...

– Нечестная конкуренция, – сказал Мазур.

– Вот уж нет, для этих игр самая честная... И коли уж вы начали в них играть, придется подчиняться правилам. Ситуация предельно проста: у вас есть приказ добыть нечто, у меня – обеспечить нашей стороне выполнение аналогичного приказа. Вы военный человек, прекрасно понимаете. Ничего личного. Я обязан выполнять приказ, вот ведь в чем сложность-то... Понимаете мое положение? Вижу, понимаете... И вряд ли станете ударяться в ненужную романтику: ругать меня последними словами, гордо становиться в позу... Я ж машина, инструмент, как и вы, дорогой. Война роботов, а? Что молчите?

– А что говорить? – пожал плечами Мазур.

– Верно. Прежде всего – оставьте иллюзии насчет того, что вас выручат, спасут, найдут. Вашего хвоста наши парни стряхнули еще на ярмарке... о, не злитесь, в разведке крайние меры применяются лишь в крайних случаях. Человеку просто стало плохо на жаре, отлежится, пройдет... Эти обезьяны – я имею в виду рядовых копов – искренне верят, что по приказу начальства взяли подозрительную парочку. Черт, да они и не поняли, что ваш паспорт был дипломатическим, простые ребята, не отличат дипломатический картон от медицинского диплома штата Юта...

– А лейтенант, конечно, ваш?

– Ну естественно. Иногда достаточно иметь одного-единственного человечка в ключевой точке. Словом, даже если вас уже и хватились, найдут очень не скоро – это не деревня, достаточно большой город... Я хочу, чтобы вы еще раз все обдумали и сами прониклись простой мыслью: помощи не будет.

– Предположим, проникся?

– Тогда пойдем дальше. Моя задача проста – вы не должны добраться до озера... или оказаться в таком состоянии, что работать под водой заведомо не сможете. И путей для достижения этой незамысловатой цели у меня только три. Не более. Первый – остается труп. Ваш. Совершенно неважно, бесследно ли вы исчезнете или станете жертвой уличных грабителей. При любом раскладе этот вариант чреват излишними сложностями. Труп дипломата – это всегда скандал, шум, статьи в газетах... Мы, откровенно признаюсь, уже не имеем здесь того влияния, каким пользовались в былые годы. К чему лишний шум? Труп не проходит...

– Спасибо, – сказал Мазур.

– Кроме того, в большом городе гораздо труднее свалить все на герилью. Так что живите...

– Еще раз спасибо.

– Да что вы, не стоит, – небрежно отмахнулся Смит. – Нет тут ни капли гуманизма, просто такова игра... Вариант второй. Качественно ломаем вам руку, рациональнее всего – правую, после чего вы никак не сможете нырять... Не проходит. Можно оставить вас в камере на пару дней, напичкав препаратами, можно, вколов какую-нибудь гадость, подбросить на улицу. Опять-таки – шум, огласка, газеты, суета полиции... Отпадает. Руки у вас останутся целы, как и прочие детали организма...

– Спасибо, – поклонился Мазур.

– Не стоит... Что у нас остается? Третий вариант. Самый гуманный. Не стану испытывать вашу сообразительность, изложу сам. Незатейливый вариант под названием «Он выбрал свободу». Сразу скажу, не пытайтесь пообещать и не выполнить. Все уже просчитано. Для начала вы прямо здесь напишете кое-что – достаточно, чтобы обратного пути не было и вы сожгли за собой мосты, потом несколько дней проведете в столице в надежном месте, а там – классическое выступление перед журналистами по весьма нехитрому сценарию...

– Чтобы тем временем ваша группа успела добраться до озер Чукумано?

– Естественно. Ну, само собой, деньги, «кадиллаки» и прочие пошлости – автоматически. Более того, я уполномочен заверить: никто не собирается вас в ы с а с ы в а т ь. В настоящий момент наша задача – не получить очередную пригоршню информации о вашем флоте, а извлечь наше н е ч т о.

– И я должен вам верить?

– А у вас есть выбор, старина? Что-то не вижу... Итак... Как легко догадаться, у меня есть всего два метода – старые добрые пряник и кнут. Ну, с пряником просто – получите деньги, справим вам американский картон, поселитесь где-нибудь на морском побережье, катер купите... Годы уже не молодые, а? И это в любом случае лучше русской офицерской пенсии, вам не кажется? Ну, а кнут... Знаете, давайте сначала обговорим процедуру. Не нужно на меня прыгать, хорошо? Вы ведь оттого и уселись в такой позе, чтобы при необходимости попробовать меня достать... Кирилл Степанович, вы профессионал, но и я – тоже. Иначе бы, поверьте, до своих лет просто не дожил. Вам меня не взять, я успею отразить бросок, в самом лучшем для вас случае завяжется возня, этот орангутанг за дверью должным образом проинструктирован. – Смит оглянулся на приоткрытую дверь камеры. – По-английски он – ни в зуб ногой, но, едва начнется возня, обязан ворваться и дать вам прикладом по голове. После чего, как только вы придете в сознание, игра продолжится на тех же условиях... Не будете дергаться?

– Не буду, – угрюмо сказал Мазур.

– Буду верить... Так вот, окажись вы в одиночестве, у меня было бы гораздо меньше возможностей для нажима. Но в данном случае... Повторяю, я прилежно изучил ваше подробное досье, ваше прошлое... Она очаровательна, правда? Так похожа на вашу покойную жену... Поймите меня правильно, я не садист, не извращенец, у меня приказ... Привяжем вас к стеночке, так, чтобы ни в коем случае не смогли о нее расшибить голову, загоним взвод полицейских, снимут они штаны, и отдадут им сеньориту Ольгу на долгое веселье. Конечно, лейтенанта мы этим спалим – ну да черт с ним, ради успеха операции можно положить сотню таких обезьян... Эти болваны – я о полицейских – и не будут знать сути, им-то скажут, что требуется расколоть бандитов из «Капак Юпанки». После налета на участок они обозлились, потеряв полдюжины своих. Здесь, в провинции, с герильеро не особенно возятся, это в столице еще сохраняют зыбкую видимость законности... Она-то в чем виновата? Совершенно посторонний в наших играх человек, обаяшка-аристократочка, жила себе, не ведая тревог, и вот из-за вас – такой конец... Конец, – повторил он с нажимом. – Ведь, если вы и после этого не согласитесь на нас работать, придется все-таки, не мудрствуя, оставить два трупа... А может, и не два. Один. Выбросим вас пьяного где-нибудь на улице, и, пока вы очухаетесь, ее уже найдут, и на трупе будет столько улик против вас – волосы там, кусок пиджака в руке, отпечатки пальцев, и убита-то она из вашего револьвера, и свидетели-то есть, почтенные граждане, даже лейтенант полиции среди них. Нажрался дипломат местной водки, пристукнул подружку – и не такое бывало. Вы тем более не аккредитованный здесь дипломат, а, по легенде, заезжий турист. Ничего вам местные власти сделать не смогут, но вышлют моментально. Что равносильно провалу возложенной на вас задачи. И вылетите вы дома в отставку, в лучшем-то случае, определят нищенскую пенсию, опять-таки в лучшем случае, и от некоторых жутких воспоминаний вы не отделаетесь до самой смерти, загадочная вы славянская душа... Вот так. Я вам изложил все. Никаких поправок, корректив не будет. Все расписано, как по нотам. Строго определенное число ходов, вариантов, ответов на те или иные ваши действия. Вам нужно время на размышления? Могу дать, хоть и не особенно много, учитывая специфику ситуации. Ну... скажем, полчаса. Больше не могу при всем желании. Что скажете?

«Неожиданный ход, – сказал себе Мазур. – Единственный – черт, ну и зыбкий! – шанс в неожиданном ходе. Сейчас возможен один такой, не более, других просто нет...»

– Приведите Ольгу, – сказал Мазур.

– Что? – впервые за все время в глазах Смита мелькнула легкая растерянность.

– Вы что, не слышали? – грубо сказал Мазур. – Пусть приведут Ольгу.

– Зачем?

– Вы все верно рассчитали, – усмех-нулся Мазур, превозмогая некоторое сопротивление собственной застывшей физиономии. – Кроме одного: в игре нас не двое, а трое. Она, конечно, в наших играх не замешана... но, коли уж речь идет и о ее жизни, имеет право сесть за рулетку рядом с нами. Пусть выслушает. Посмотрим, что она мне скажет.

– Вы серьезно?

– Совершенно, – огрызнулся Мазур грубо. – Никакого времени на размышления мне не нужно. Послушаю, что скажет Ольга... И тогда станет ясно, как мне поступить.

Пару минут стояла тишина. Смит напряженно думал, при этом не сводя с Мазура глаз, не расслабляясь. Бывает, люди от таких пауз седеют...

– Слушайте, Мазур, – отрывисто сказал, наконец, Смит. – До этого я мог довольно легко вас п о н и м а т ь. Сейчас, впервые за все время беседы, я вас н е в п о л н е понимаю. А это опасно. Не люблю я чего-то недопонимать в такой вот ситуации...

«Что тут непонятного, – мысленно сказал себе Мазур. – Единственный шанс красиво сдохнуть. Смит, судя по всему, не знает, что Ольга учена хитрым единоборствам... ее будут вводить в камеру, и появится шанс дернуться... наручников нет, она поймет и подхватит... Это ш а н с. Или-или. Или прорвемся наверх, если не придумает хитрый Смит какой-нибудь каверзы, или горячие латиноамериканские парни сгоряча порежут и меня, и ее из удобных, прикладистых бразильских автоматиков... и лучше уж так, чем пройти через все, что они нам приготовили, лучше уж так...»

– Не понимаю, – повторил Смит.

Собрав всю волю в кулак, Мазур с безразличным видом пожал плечами, ощущая холодную, смертную тоску:

– Что тут непонятного? Она имеет право участвовать в торге – и точка.

– Возможно, вы и правы... – задумчиво протянул Смит.

– Мне плевать, понимаете вы мою логику или нет, – совсем грубо сказал Мазур. – Либо играем втроем, либо... – Он сунул руку во внутренний карман пиджака и извлек тонкую авторучку. – Меня не обыскивали, только оружие забрали... Говорите, вы тоже профи? Посмотрим. Но мне кажется, я успею всадить себе эту штуку в сонную артерию раньше, чем вы до меня доберетесь. И – в с е. Я имею в виду, для меня все кончится. Я не увижу, что вы будете с ней делать, если будете... Я соскочу с поезда, ясно вам? Потому что... с чего вы взяли, милейший Джон Смит, что у меня нет подстраховки? Что я – единственный аквалангист в группе? Вы уверены, что качнули всю информацию о группе?

– Блефуете? – быстро спросил Смит.

Мазур трескуче рассмеялся:

– А у вас есть шанс это моментально определить? Старина, я не разведчик, но я ведь профессиональный убивец, не забыли? Умею драться... А если есть второй аквалангист, с вас снимут шкуру, загонят резидентом в Антарктиду вербовать пингвинов до конца жизни... Нет? Ну что, рискуем? Считайте и дальше, что аквалангист – один... Считайте, что я блефую. Ваше право, в покере карт на стол не выкладывают... Приведете Ольгу?

– Черт бы вас, славян, побрал...

– Просто время другое, – сказал Мазур. – Лет пятнадцать назад вы бы мне пели про свободный мир, как Одиссеева сирена, а я бы в ответ цитировал Ленина... Сейчас другие времена, Джон. Загадочная славянская душа научилась торговаться. Вы же так хотели нас перекроить на свой манер, что же теперь-то стоите, как шведский король, громко пукнувший на официальном приеме? Приведите Ольгу.

– Вашу мать...

– Ольгу ведите. Я ее должен видеть и знать, что с ней ничего не могло...

Дверь оглушительно завизжала. Вошел полицейский с автоматом на плече, и, очень похоже, это был не т о т полицейский, которого Смит оставил за дверью: один-единственный короткий миг на лице американца царило нескрываемое удивление.

А в следующий миг полицейский страшным ударом ноги в солнечное сплетение швырнул американца на пол. Отпрянув к двери – видимо, рожа у Мазура стала соответствующая, – что-то возбужденно затараторил на испанском, помогая себе руками.

Тут же ворвались еще трое – два в форме, один в штатском. Обмундированные живенько подняли бесчувственное тело и вмиг вытащили в коридор. Штатский по-английски сообщил:

– Сеньор полковник, приношу извинения за прискорбное недоразумение. Прошу вас, пройдемте к начальнику...

Мазур, инстинктивно приняв боевую стойку, пытливо в него всматривался, пытаясь угадать, нет ли тут подвоха. Так и не определив, в чем подвох может заключаться, кивнул:

– Идите впереди.

– Разумеется, полковник... Простите, это так прискорбно...

Мазур вышел следом за ним. Коридор пуст. В распахнутую дверь камеры напротив видно, как лежащего на полу американца живенько освобождают от содержимого карманов. Пожалуй, и в самом деле произошли молниеносные изменения... Быстро шагая за провожатым, Мазур д е р ж а л окружающее, был готов, если вдруг откуда-нибудь бросятся, сорвать у штатского с плеча автомат и устроить панихиду с танцами.

Обошлось. Быстрыми шагами пересекши двор, они оказались в длинном коридоре, где царила обычная полицейская суета: кто-то бежал с толстенной папкой, на кого-то орали, волоча за наручники, кто-то качал права, судя по интонации... Следом за штатским Мазур поднялся на второй этаж. Штатский распахнул перед ним высокую дверь, чересчур роскошную для стандартного кабинетика обычного офицера.

В самом деле, просторный кабинет был обставлен не без претензий на начальственную роскошь. У восседавшего за столом сеньора (благородная седина на висках и пронзительный взгляд ищейки) на погонах сверкал рядок золоченых штучек, а весь воротник покрыт шитым золотом плетением.

Кроме него, явно хозяина, здесь были еще трое. Верзила в штатском, в непроницаемых черных очках, сложив руки на груди, прислонился плечом к притолоке, а посреди кабинета, воинственно уперев руку в бок, стояла Ольга – растрепанная, прекрасная, злющая, бурлящая – и орала на лейтенанта-оборотня, имевшего столь бледный вид, словно он вот-вот должен был упасть в обморок.

Принюхавшись, Мазур убедился, что лейтенант вульгарно напустил в штаны, – ширинка мокрая, капает, ничего не скажешь, круто...

Увидев Мазура, она облегченно вздохнула и, не выказывая ни малейшей нежности – вряд ли могла так скоро перестроиться, – сварливо спросила:

– Живой? Цел? Они тебе ничего не сделали?

Он покачал головой. Ольга вновь принялась за лейтенанта, закончила спокойнее, но с нескрываемым злорадством, длинной фразой, от которой он стал крениться набок, – но верзила, проворно его уцапав за локоть, вытащил в коридор.

Потом седой – сеньор бригадный комиссар полиции – долго и цветисто извинялся перед Мазуром, выражая искреннюю надежду, что сеньор дипломат не станет возводить сие прискорбнейшее исключение, из ряда вон выходящий случай, в некую систему. Мазур слушал его не то чтобы благосклонно – попросту устало, желая одного: чтобы заткнулся побыстрее.

Потом им со столь же высокопарными оборотами вернули оружие и документы. Потом приглашали на вечерний ужин, снова заклинали не таить обиды и не терять веры в цивилизованность республики Санта-Кроче вообще и ее полиции в особенности.

Мазур механически кивал, обещая не возводить исключения в систему, не таить обид, не терять веры и даже прийти на ужин в смокинге. Через четверть часа их, слава богу, отпустили восвояси.

– Они тут предлагают довезти до отеля на их машине, – сказала Ольга. – А?

– Пешком дойдем, – сказал Мазур, испытывая отвращение ко всему, связанному с полицией. – Вряд ли молния дважды ударит в одно и то же место...

– Вот и я так думаю. – Ольга взяла его за руку, нежно и заботливо. – Бедный ты мой, обопрись на меня...

– Ты что? – Мазур освободил руку. – Я в порядке...

– А мне показалось – бледный.

– Будешь тут... Что случилось?

– То, чего и следовало ожидать, – фыркнула Ольга. – План у них, откровенно признать, был чистейшей авантюрой. Затащили они меня в какую-то комнатушку, лейтенант стал орать, что изнасилуют на всех четырех этажах, если я тебя не уговорю с ними сотрудничать. Дурак, ему бы меня в подвал какой-нибудь запихнуть, а он – на второй этаж... Я и завизжала, не знаю уж, во сколько децибел. Ну, в конце концов, кто-то сунулся посмотреть, с кого это сдирают шкуру, я начала вопить, что работаю секретарем у иностранного дипломата... короче, дальше все было не так уж сложно... Что от тебя-то хотели?

– Знаешь, дон Себастьяно был прав, – сказал Мазур, тщательно подбирая слова. – Из меня и в самом деле пытались выбить полную информацию об экспедиции. Определенно конкуренты той финансовой группы, которую дон Себастьяно представляет... ведь так оно обстоит, а?

– Ну конечно, – безмятежно сказала Ольга. – Иначе к чему все интриги? Он – член правления «Барридадо Куинес», если контракт достанется им, прибыли будут огромными...

«Вот и ладненько, – подумал Мазур. – Вот все и устроилось, и не надо врать дальше. Вряд ли те, кто теперь раскалывает лейтенанта и Смита, посвятят Ольгу в результаты своих изысканий... Ч-черт, а если Смит начнет всерьез колоться? Вот это так опаньки. Если они вытрясут из него, кто такие на самом деле сеньор Влад и сеньор Мигель... Ну, предположим, какое-то время пройдет, пока эта информация из полиции пропутешествует в контрразведку, бюрократия и здесь скажет свое веское слово, и все равно... Нужно побыстрее убираться отсюда. Из этого гостеприимного города».

– Нужно побыстрее убираться отсюда, мне кажется, – вслух повторила Ольга его невысказанные мысли, так что Мазур вздрогнул.

– Что?

– Пора убираться. Мало ли что конкуренты «Барридадо Куинес» могут еще подстроить. Концерн не бедный, возможности есть... А ты молодец. – Она обняла Мазура прямо посередине тротуара и поцеловала в губы. – Я больше всего боялась, что ты на них кинешься, могли и выстрелить... Сейчас поймаем такси, залягу в ванну, смыть следы от лап... Слушай, а снаряжение вам уже доставили?

– Еще не знаю, – сказал Мазур чистую правду. – Может, пока мы с тобой столь бурно развлекались, и прилетел уже специалист...

И таково уж было везение Мазура, что он, вылезая первым из старенького такси у парадного входа в отель, увидел, как из машины поновее, белого «игуасу», выбирается дон Херонимо, и швейцар уже нацелился на его чемодан.

Разумеется, Мазур соблюл конспирацию и резидента не узнал.

Глава третья Указующий перст полководца

В Латинской Америке, как нигде, любят в обиходе сокращать названия своих городов. Сантьяго-де-Чили – Сантьяго, Буэнос-Айрес – попросту Байрес, Барралоче – Баче. И так далее, любой знаток может пополнять список до бесконечности. Мазуру пришло в голову: если распространить эту традицию и на имена, дон Херонимо будет смотреться весьма даже пикантно – для человека понимающего...

Но внешне он, конечно, своих фривольных мыслей не выказывал. Говорил сухо и четко, как подобает на серьезном военном совете:

– Я не разведчик, но методика здесь примерно та же самая... Американца в полиции, конечно же, начнут немедленно колоть.

– Если только у него нет надежного прикрытия на случай именно таких неожиданностей, – бесцветным голосом уточнил дон Херонимо.

– Меня всегда учили начинать с самых скверных допущений, – сказал Мазур. – Давайте исходить из того, что прикрытия у него нет. Его будут трясти, сдается мне, без лишнего гуманизма, нравы тут, конечно, несколько смягчились после дона Астольфо, но все равно далеки от пасторали...

– Это точно, – с чувством дополнил Кацуба.

– Весь вопрос в том, насколько быстро из него выбьют все о нас, – сказал Мазур. – И насколько быстро эта информация из полиции уйдет в ДНГ...

– Я бы дополнил с учетом личного опыта, – прервал его Кацуба. – Вовсе не обязательно – в ДНГ. Здесь открывается простор для комбинаций – в зависимости от того, на кого ориентируется здешний полицейский босс и чей он человек. Кроме ДНГ, есть еще военная разведка, разведка сухопутных сил, флота, авиации, Управление политической полиции под личным контролем президента, наконец, Стратегический центр...

– Боюсь, хитросплетения, о которых вы намерены повествовать, мне известны лучше, чем вам, – сварливо протянул дон Херонимо. – Подозреваю, я провел здесь больше времени, нежели вы...

– Они просто подводят вас к выводу, что необходимо быстрее взяться за дело, – примирительно сказал Франсуа.

– Можно подумать, я стремлюсь дело затянуть, чтобы получить побольше суточных, – окрысился дон Херонимо. – Можно подумать, мне здесь нравится, в этой дыре... – Он резко развернулся к Мазуру: – Ваши... лирические отношения с очаровательной Ольгой, как я понимаю, давным-давно перешли в самую что ни на есть взрослую стадию? Вы не кривитесь, полковник, вы, в конце концов, на задании...

– Надеюсь, вас не интересуют подробности? – ощетинился Мазур.

– С чего бы, я, да будет вам известно, не вуайерист... И даже не собираюсь читать вам нотации, в конце концов, никто вам не запрещал вести половую жизнь и не запрещал ее вести с какими-то конкретными особами... – Он покривил бледные губы. – Более того, думаю, вам не запрещались даже гомосексуализм и зоофилия – коли уж есть потребность и это не мешает делу, отчего же нет...

Ах, с каким удовольствием Мазур провел бы самый примитивный «кошачий мах»! Плохо, когда к тебе придираются, тебе хамят, но если этим занят твой непосредственный начальник, все еще хуже, а этот бесцветненький субъект сейчас как раз и есть начальник, командир, полководец...

– И все же, – твердо сказал дон Херонимо. – Какова между вами степень доверия?

– Могу вас заверить, – сказал Мазур, тщательно гася злость, – что я ей ни разу не выболтал ни своего настоящего имени, ни воинского звания, ни целей операции. Да она и не интересовалась, кстати. Откуда ей знать, что у меня двойное дно?

– Верю, – совершенно серьезно кивнул дон Херонимо. – Я о другом. Насколько она откровенна с вами? Как она оценивает вашу... нашу миссию? Вот эти подробности будьте любезны изложить подробно.

– Извольте, – сказал Мазур. – В официальную цель – поиски всех этих доадамовых цивилизаций – она не верит совершенно. Авила, такое впечатление, рассказал ей все, что знал... все, что, как ему казалось, он знает. Конкретно, они уверены, что мы с напарником – нечто вроде военных гидрографов. Или военных топографов. Что там, на Ирупане, будет строиться ГЭС – и за участие в этом прибыльном проекте мертвой хваткой сцепились несколько местных финансово-промышленных групп. Авила как раз – крупный акционер и доверенное лицо одной из них. Он это выразил предельно откровенно, и Ольга не скрывает, что, в свою очередь, приставлена к нам как доверенное лицо шефа. Все.

Дон Херонимо слушал его, полузакрыв глаза, даже слегка покачивал зажженной сигаретой с видом наслаждавшегося чудесной музыкой меломана.

– Видите, как прекрасно, – сказал он, когда Мазур замолчал. – Вы ершитесь, потому что вам кажется, будто самая трудная часть работы легла на вас, а? А вот канцелярские крысы вроде меня сидят себе в столицах в полной безопасности...

– Я вовсе не имел в виду...

– Имели, имели... – махнул рукой дон Херонимо. – Вечная история, стандартные трения между боевиками и штабистами... Классические реакции на определенные раздражители... Все сложнее, милейший. Скучные и неприметные людишки вроде меня прилагают массу усилий, чтобы разработать железные легенды, более того – делают все, чтобы в легенды всерьез верили отнюдь не самые доверчивые люди... Вроде Авилы. И тогда вам работается спокойнее...

– Я примерно представляю, какие потребовались труды, – сказал Мазур. – Но все это, простите, дела давно минувших дней. Перед нами совершенно другая сложность: пора, грубо говоря, в темпе сматываться из Барралоче. После известных событий...

– Помилуйте, а кто спорит? – развел руками дон Херонимо. – Разумеется, пора сматываться...

– Прекрасно, – облегченно вздохнул Мазур. – Где снаряжение?

– В моей машине. Она в гараже на восточной окраине Баче.

– Что, и акваланг?

– Вот акваланга там пока что нет... – сказал дон Херонимо. – Господа, я требую... я прямо приказываю вам двоим, – он, миновав Франсуа, широким жестом указал на Мазура с Кацубой, – на время выбросить из головы озера Чукумано, затонувший самолет, нашего невезучего конкурента Смита... и все остальное. Приказ ясен? Отлично. Прошу отнестись предельно серьезно... – Он полез во внутренний карман легкого пиджака, вытащил большой конверт из плотной бумаги. – Материалы нужно изучить быстро и запомнить все качественно. Времени практически нет, ближе к вечеру выезжаем. Все четверо. На операцию.

Мазур склонился над картой, подвинулся, чтобы дать место Кацубе. Карта была подробнейшая, снова чуть ли не двухверстка, но на ней не было ни Ирупаны, ни озер.

Дон Херонимо придвинулся к противоположному концу стола, взял авторучку и ткнул ею, как указкой:

– Барралоче остался за пределами карты, он примерно вот здесь. – Резидент поставил авторучку вертикально на темно-полированную поверхность стола. – Ваша цель – вот эта асиенда под названием Тилькара, но это, собственно, ненужные детали... На асиенде находится вот эта девушка, – бросил он перед ними две одинаковые фотографии. – Запомните хорошенько, она там не единственная особа женского пола, ошибиться не имеете права...

Мазур присмотрелся – довольно смазливое личико в ореоле пышных темных волос, но на местную вроде бы не похожа.

– Учтите, она совсем недавно перекрасилась в блондинку, но новых фотографий нет, – сказал дон Херонимо. – Сделайте мысленно поправки для блондинки...

– А что тут поправки... – сказал Кацуба. Быстренько разорвал бледно-желтую пачку «555», ножничками из швейцарского ножа вырезал некое подобие парика, приложил к фотографии. – Примерно так?

– Надо полагать, – кивнул дон Херонимо. – Я сам ее не видел со светлыми волосами, но, видимо, примерно так и выглядит... Как, запомнили?

Они кивнули. Резидент моментально порвал обе фотографии в клочки, ссыпал их в хрустальную пепельницу и чиркнул зажигалкой. Въедливо дождавшись, когда крохотный чадящий костерчик прогорит, продолжал:

– Девушку удерживают там насильно.

– Кто? – быстро спросил Кацуба.

– Это так важно?

– Вы меня удивляете, – хмыкнул подполковник. – Мы же должны знать, на кого там наткнемся, – антипартизанский спецназ или челядь кокаинового барона...

– Логично... Вернее второе. Настоящих кокаиновых баронов в этих местах нет, вы это должны знать, коли уж неоднократно бывали в Санта-Кроче... Асиенда принадлежит братьям Гарай, коих насчитывается, к моему великому сожалению, аж три экземпляра. Коровушки и сельскохозяйственные культуры приносят означенным братьям примерно тридцать процентов дохода. А остальное добирают за счет причастности к кокаиновой тропе южного направления. Не настоящие бароны, нет – скорее, если пользоваться мирными аналогами, средней руки диспетчеры крупной транспортной фирмы или директоры парочки «Макдональдсов» где-нибудь в Сиднее или Москве... Это, разумеется, отнюдь не означает, что к ним нужно относиться несерьезно. Есть, как вы выражаетесь, челядь, в избытке снабженная автоматическим оружием. Но в принципе это стандартная гангстерская шпана, по подготовке уступающая не только вам, но и тигрерос. Что вам еще необходимо знать? Вот здесь, в полутора километрах от Тилькары, расположена еще одна асиенда – резиденция самого младшего братца. Он не то чтобы в натянутых отношениях с двумя старшими, просто предпочитает обитать и развлекаться на некотором отдалении от них.

– Если я вас правильно понял, – сказал Кацуба, – нам предстоит, повторив подвиг Тарзана, освободить нашу крашеную блондинку?

– Вы можете серьезнее? – прямо-таки взвился дон Херонимо.

«Вот оно что, – подумал Мазур. – Он не хамит и не склочничает – просто-напросто возбужден так, что дальше некуда, нервы у него на пределе. У каждого это проявляется по-своему, у него – вот так, повышенной сварливостью... Учтем и простим».

– Вы удивительно догадливы, – справился с собой дон Херонимо. – Наша задача – нынче же ночью ее освободить и в полнейшей сохранности доставить в Барралоче. Там заботу о ней возьмут на себя другие люди, это нас уже не должно интересовать... Все необходимое оружие и снаряжение у меня в машине. Никто не ограничивает вас в методах. Никакого слюнтяйства. Всех, кто находится на асиенде, можете крошить на кусочки... а обоих братьев вы просто-таки обязаны устранить. Разумеется, все следует проделать без малейшего шума – именно потому, что младший братец обитает всего в полутора километрах, если там услышат стрельбу – всполошатся, могут очень легко перекрыть нам пути отхода вот здесь и здесь... Пожалуй что, и здесь.

– Сколько у них стволов в Тилькаре? – по-деловому спросил Кацуба.

– Десятка полтора. Примерно столько же и у младшего.

– Сигнализация?

– Примитивная. Контрмеры предусмотрены.

– Караулы?

– Насколько мне известно, три-четыре человека ночью постоянно бодрствуют – конкуренты, знаете ли, напряженные отношения с некоторыми соседями, другие сложности... Поскольку вы, – повернулся он к Мазуру, – совершенно справедливо заметили, что начинать надо с самых скверных допущений, не изменяйте этому правилу и теперь. О с о б е н н о теперь. Считайте, что бодрствует с полдюжины – и вовсе не дрыхнут, накрыв лица шляпами...

– А как насчет расстановки постов? – поинтересовался Мазур.

– Неизвестна. У меня было мало времени.

– План здания?

– Извините, взять его было негде, – вымученно усмехнулся дон Херонимо. – Здание построено лет сто назад, никаких планов не осталось, если только они были. А ввести туда своего человека не было времени. Фотографий тоже нет – не любили туда ездить фотографы, знаете ли... Примерные очертания дома таковы... – Он взял бумажную салфетку и изобразил длинный прямоугольник с несколькими примыкающими квадратиками. – Это – бывшие каретные сараи, сейчас – гараж. Здесь держат собак. Ночью их спускают – но это опять-таки учтено. Достоверно сказать можно лишь, что господские покои, то есть апартаменты братьев, расположены на втором этаже, а первый отведен для челяди. Из простого расчета: чтобы добраться до хозяев, нападающим придется сначала разделаться с домочадцами... Итак, господа офицеры, ваши впечатления? По старшинству начнем?

– С одной стороны, вводная не столь уж и сложная, – сказал Мазур, быстренько все прокрутив в голове еще раз. – Полтора десятка провинциальных гангстеров – не сочтите за похвальбу, но лично меня это не приводит в уныние... Другое дело, что нет плана здания, нет полных сведений о их защитных мерах... черт, да иногда достаточно натянуть колючую проволоку в густой траве, чтобы нападающему пришлось скверно. Расположение постов охраны неизвестно... А нам еще предстоит аккуратненько вывести ее из дома... Воля ваша, но я просто обязан предупредить: в т а к и х условиях вполне вероятны накладки.

– То есть?

– Проще говоря, если в доме завяжется схватка – а это вполне возможно, – кто-то обязательно даванет на спуск. Я понимаю, что для нас вы припасли стволы с глушителями, но у них-то не будет никаких демпферов. Словом, стопроцентной тишины гарантировать нельзя. Всегда следует оставлять процент на случайности.

– Вы? – повернулся дон Херонимо к Кацубе.

– В общем, старшой уже все сказал... Хотя... Есть чисто м о и аспекты... Кто она такая, знать не положено?

– Не положено.

– А те, кто останется в живых, будут знать вероятное направление ее бегства? Смогут очень быстро догадаться, что это, скажем, не маршрут, ведущий к южной границе или в департамент Аракай, а Барралоче?

– Я понял. Пожалуй что да. Куда примерно мы потом направимся, они догадаются быстро. Именно потому вам, – он ткнул авторучкой в Мазура, – и поручили возобновить контакт с Эстебанией Сальтильо. Цинично говоря, в случае непредвиденностей сможем отсидеться в Куэстра-дель-Камири. Ваша знакомая, как и большинство по-настоящему старинных здешних родов, братьев Гарай терпеть не может, для «старых сеньоров» братья – этакие приблатненные выскочки, пользуясь отечественными терминами. И вряд ли она станет содействовать возможной погоне. Она гораздо богаче, влиятельнее, а головорезов может выставить столько, что братишкам Гарай и не снилось...

И тут Мазур вспомнил. Еще в Шантарске Франсуа завел разговор о донье Эстебании. «Еще одним аргументом в пользу того, чтобы послать именно вас, стало ваше с ней знакомство», – так он тогда сказал, что-то вроде. Выходит, побочная операция еще в Шантарске планировалась? Одним махом двух зайцев убивахом? Господа офицеры – неплохие специалисты, а потому их можно нагрузить работой выше темечка. Что ж, не впервые в жизни. Интересно, что это за красотка? Этакая радистка Кэт? Провалившаяся агентесса, работавшая против контрабандистов коки?

Но вслух он ничего не спросил – давно вышел из того возраста, когда задаешь начальству ненужные вопросы. Закон прост: меньше знаешь, спокойнее живется....

– Словом, Куэстра-дель-Камири – запасной вариант при каком-либо ином развитии событий, – сказал дон Херонимо. – Скажем, дом не спит, там пирушка с гостями... или, как вы верно подметили, кто-то в ходе акции нажал на спуск и по соседству услышали выстрелы... или есть какой-то неизвестный нам сигнал тревоги, на обеих асиендах по кнопке, я с подобным уже сталкивался, хоть и в другой стране... Да мало ли... – Мазур вдруг понял, что дон Херонимо невероятно устал, хоть и мастерски это скрывает.

– Километров двести отсюда, я так прикидываю? – спросил Кацуба.

– Примерно сто восемьдесят. Нет, карту можете прихватить с собой, в ней нет ничего секретного или компрометирующего... Выезжаем примерно через полчаса. Доберемся аккурат к закату, будет время присмотреться. Ольге преподнесите что-нибудь убедительное. А обо всем остальном поговорим потом, других дел у нас попросту нет...

– Разве что формальности... – безразличным тоном сказал Мазур. – Как старший группы, вынужден...

– Ключ?

– Инструкции требуют...

Поджав губы, дон Херонимо внятно произнес несколько чисел – пятизначных и шестизначных, добавил самое безобидное слово. Мазур привычно произвел в уме подсчеты, сопоставив названные числа с текущим месяцем, датой, кое с чем еще, а слово – с другим, на слух столь же безобидным. Все сходилось тютелька в тютельку. Было подтверждено, что дон Херонимо по-прежнему обладает правом отдавать приказания, которые они с Кацубой должны безукоризненно выполнять. Вот радость-то, господа... И вовсе наш дон Херонимо не сан-маринский шпион, по-прежнему облечен доверием руководства, так что руки по швам...

– Вот что еще запомните, – сказал дон Херонимо. – Все, что вам говорилось дома об акции на озерах, в полной мере относится к предстоящей ночной прогулке. Вы должны ее вытащить и целехонькой доставить в Барралоче, Иных вариантов финала не предусмотрено, а посему – не существует. Если с ней что-то случится, оба можете пустить пулю в лоб... или сбежать в сельву, построить там хижину и зажить Робинзонами. А чтобы вы на меня не дулись, признаюсь по секрету: это ко всем нам относится, ко всем четверым. Считайте, что она – наш билет домой...

...Мазур деликатно постучал в дверь. Как обычно, Ольга откликнулась по-испански, пришлось стучать снова.

– Могла бы уже стук и запомнить... – проворчал он, входя в номер.

– Есть, мой полковник! Вы пришли коварно соблазнить наивную девушку, я полагаю?

– Увы... – сказал Мазур, легонько ее отстраняя. – Идея прекрасная, но есть еще и суровая действительность... Только что пришло снаряжение, и мы едем в пакгауз. Возни будет до вечера, а то и до поздней ночи – этот болван скверно говорит по-английски, но главное я уловил: они там что-то напутали, то ли разбили один ящик, то ли с документами вышла какая-то бюрократическая путаница. В общем, нас любезно предупредили, что это надолго.

– Может, мне с вами поехать?

– А зачем? – пожал он плечами насколько мог беззаботнее. – Михаил по-испански говорит отлично, тебе ж будет скучно торчать там несколько часов.

– Пожалуй...

– Вот видишь. Ты поосторожнее здесь, конкуренты не дремлют, сама убедилась...

– Ну, с этим все в порядке, – заверила Ольга. – Ты не забыл, что сегодня вечером всех нас приглашали на ужин к сеньору бригадному комиссару? Вы уезжаете бороться с бюрократией, придется мне одной отдуваться.

– Что-то он на тебя поглядывал совсем не полицейским взором...

– Мой кабальеро, я же не виновата, что на меня так многие поглядывают, а иные морские офицеры еще и развивают наступление, не ограничившись взглядами... Что ты такой хмурый? Уж не ревнуешь ли часом? Как интересно... Меня ревнует мой бравый любовник, и к кому? К старому полицейскому хрычу... Ай-яй...

Ей было весело, она откровенно развлекалась. Мазур, изо всех сил стараясь изобразить на лице бледное подобие такой же беззаботности, поцеловал ее в щеку, провел кончиками пальцев по тонкой ткани распахнувшегося халатика. Ольга вдруг отстранилась, заглянула в глаза:

– Да что с тобой такое? Ты меня погладил, как... как робот. Случилось что-нибудь?

– С чего бы вдруг? – сказал он спокойно. – Просто после всех сегодняшних передряг нервы подрасшатались. Устал...

– Бедный, а тебе еще с бюрократами разбираться... – Ольга вновь прильнула, кажется, успокоившись. – Ладно, ничего тут не поделаешь, вы, мужчины, сами выбираете для себя игрушки... За мою нравственность можешь не беспокоиться – комиссар человек из общества, а я не вертихвостка. Но, ты уж прости, кокетничать я с ним буду отчаянно, на пределе допустимых светских приличий. Вдруг да удастся что-нибудь выведать о результатах первых допросов, их же, лейтенанта и твоего гринго, не могли не взять в оборот... – Она с наигранной грустью потупилась: – Как-никак, милый, я теперь – нечто вроде промышленного шпиона благодаря дону Себастьяно и его поручению. Карахо, хорошенькая миссия, а?

– Сама напросилась, – проворчал Мазур. – Кто тебя заставлял делать карьеру в министерстве, бизнесвумен?

– Милый, если бы я осталась бездельницей, стандартной светской бабочкой, всю жизнь перепархивающей с приема на прием и с курорта на курорт, мы бы никогда не встретились, verdad?[30]

– Асе ее, квиридас сеньорита[31], – сказал Мазур, в последнее время делавший некоторые успехи в здешней мове.

– К у е р и д а, глупыш... И – а с и е с. Давай поцелую на прощанье...

Глава четвертая Дьябладас – танец чертей

Даже будь у него вдоволь времени, не стал бы всерьез и сколько-нибудь долго ломать голову над потаенным смыслом нового задания – ему приходилось выполнять в сто раз более запутанные, диковинные, на первый взгляд немыслимо идиотские поручения. Раз приказали, значит, кто-то знает потаенный смысл в точности. А во многом знании, как давно подмечено, – многие печали...

Впрочем, времени все равно не было – как не было ничего человеческого. Он вновь перестал быть человеком, превратился в расчетно-наводящую приставку к своему снаряжению.

Опустил ночной бинокль – насмотрелся достаточно. Длинный двухэтажный дом с примыкающими службами, в точности как на примитивном наброске дона Херонимо. Голову можно прозакладывать, то ли архитектор был американцем-южанином, то ли заказчик – стойким американофилом. Особняк ничуть не походил на местные старинные здания – скорее уж крайне смахивал на резиденцию богатенького плантатора, обитавшего во времена детства Авраама Линкольна где-то южнее линии Мейзон-Диксон[32]. Классический портик с колоннадой, веранда, широкое крыльцо... вот только высокая башенка, придававшая особняку асимметрию, портила картину. Быть может, ее пристроили позже.

Вокруг – густейшая живая изгородь, те самые пустившие корни и проросшие колья, какие Мазур во множестве видел здесь. Зато ворота – самые настоящие, чугунные затейливые решетки на высоких каменных столбах.

Он сидел на корточках, прижавшись к толстому стволу, – крайне напоминавший издали обычный куст в своем мешковатом черном комбинезоне, лишенном четких очертаний, усеянном черными лентами-лохмашками. Двух других «кустиков» он не видел, однако хорошо представлял, где они в данный момент находятся. Он уже избавился от всякого недоверия к способностям Франсуа – понял, что негр не врал насчет своей квалификации. По всем прикидкам, волчище из того же разряда, что они с Кацубой, вот только вывеска определенно другая, не военный он, а сосед, однозначно...

Порой за живой изгородью бдительно побрехивали собаки, но учуять троицу не могли, костюмы пропитаны соответствующей химией, кстати, и след не возьмет ни одна тварь, будь она хоть баскервильская...

Ага! Примерно там, где Мазур и прикидывал, между редкими деревьями показались два кустика – если бы не присматривался так зорко, ни за что не заметил бы, даже в эту лунную ночь их умелые перемещения не привлекали внимания лопухов: нечто вроде замедленного танца, ничуть не напоминавшего обычные движения крадущегося человека.

Мазур неподвижно ждал. Кустики, плавно перемещаясь из тени в тень, ловко огибая залитые серебристым лунным светом открытые пространства, добрались до него, присели на корточки.

– Ну? – спросил он тихо.

– Один на веранде с фасада, один на террасе с тыла. Третий сидит то там, то здесь, иногда болтается вокруг дома. Держатся скорее лениво, сразу видно, полагаются на собачек... Собак с полдюжины, доберманы.

– Ага, – сказал Мазур. – Аналогично, у меня то же самое, только собак я насчитал пять... Как в доме?

– Пятеро определенно не спят, временами микрофон фиксирует разговор и перемещения...

– И тут – аналогично...

– Отраву не пробуем? – спросил кустик-Кацуба.

– Не надо рисковать, – сказал Мазур. – Хорошо, если они просто не будут жрать, а если дрессированы, завидев неизвестно откуда взявшуюся жратву, поднимать хай? Нам дали супертехнику, вот и не будем умничать...

Он поднял к глазам бинокль, всмотрелся, но не увидел «хаммера», хоть и знал, что квадратное чудище именно там и спряталось, – дон Херонимо, быть может, и не боевик, но не лопух, загнал в чащобу мастерски.

– Ну что, пора работать? – спросил кустик-Франсуа.

Мазур помедлил, в последний раз прокручивая все, что следовало. Они стояли на рубеже, за которым, продвинься вперед еще на сантиметр, все в з р ы в а е т с я акцией, и переиграть ничего уже нельзя, как невозможно запихнуть чеку назад в шипящую гранату.

– Входить будем через тыл, – сказал он, ощутив знакомый деловой холодок, непонятное профанам ощущение. – Там не заперто, я видел. Всех троих делаем враз, сходимся у тыла. Ровно через минуту после «свистков» делаем охрану... Ты, – он кивнул Франсуа, – держишь лестницу, мы на втором этаже ищем клиентов... Вопросы, возражения? Пошли!

Сюрпризов вроде колючки или примитивных, но чертовски эффективных колышков в густой траве он опасался зря – как выяснилось, ничего подобного не было. Сигнализация и в самом деле, как предупреждал дон Херонимо, оказалась примитивной: емкостная типа «Аргус», усеянный датчиками провод протянут по земле, по периметру ограды. Вообще-то для этих мест смотрится не так уж плохо, незваных визитеров примерно того же пошиба, что и обитатели дома, засечет мгновенно и поднимет тревогу. Однако бессильна против новейшего сканера с электронной глушилкой класса «Паутина», каковую они только что включили...

Непосвященному может показаться диким, но Мазур ощущал нечто вроде наслаждения. Одно удовольствие было работать с таким арсеналом, какой отыскался в «хаммере». Кое о чем он вообще слышал краем уха, читал в засекреченных научно-технических обзорах, но в руках не держал до нынешнего мига: компактная и легкая супераппаратура, к тому же без маркировки страны-изготовителя, в пять минут определила тип сигнализации, управляющей электроники, выявила в особняке ровно восемь исправных сотовых телефонов, один работающий телевизор, высчитала мощность генератора в подвале, доложила, что внутри особняка перемещаются ровным счетом пятеро объектов, по характеристикам сходных со взрослым человеком, а еще семеро пребывают в неподвижности... «Радистка Кэт» должна быть весьма важной птицей, если ради ее вызволения из лап беспутных братьев задействована груда таких вот игрушек...

А уж оружие, господа... Душа поет в тихом восторге.

Отогнав всякую лирику, Мазур скользнул в тень. Через две минуты уже стоял у живой изгороди, сплошной стены спутанных веток и пахнущих свежестью листьев. Осторожненько, сантиметров на пять, погрузил в это переплетение микрофон-карандашик, крутанул крохотный верньер.

Поскрипывание стула, громкое попыхивание – курит, стервец. На долю секунды офицерская душа Мазура возмутилась – курить на посту?! – но тут же вспомнил, что это не часовой, а жалкая пародия, семенная вытяжка. Усиленное чутким микрофоном хакающее дыхание собаки – ага, бродит вдоль ограды, не спится ей...

В наушниках дважды пискнуло. И еще раз. Готовы. Опустив на глаза «Филин», напоминавший толстенные мотоциклетные очки, Мазур стал изучать переплетение ветвей, временами поднимая руку, ощупывая листья и сучки жестами слепого. В инфракрасных лучах все это казалось не зеленым, а бледно-розовым. Замер, как статуя, когда шумное дыхание собаки послышалось совсем близко, по другую сторону ограды, – как ни плавно, как ни бесшумно двигался, а песик почуял, друг человека гребаный, подошел проверить...

Неуверенное повизгивание – громоподобное благодаря микрофону, но на самом-то деле, конечно, тихое, вряд ли способное всполошить охрану...

В конце концов пес, раздвигая носом шелестящие листья, с шумом втянул воздух ноздрями – ну-ну, откуда же, тварюга, возьмутся знакомые тебе запахи? Ага, побрел прочь, то-то...

Мазур нажал кнопку на приборчике, напоминавшем наручные часы. Два коротких писка в ответ. Ну, поехали...

Вынул из кармана на колене овальный плоский предмет, нажал кнопку и осторожненько, носком ботинка просунул его под нижний ряд веток. Буквально через пару секунд за изгородью послышался многоголосый визг, топанье лап – бедные псины, настигнутые неслышимым человеку могучим посвистом ультразвука, в панике бессмысленно носились по двору, вмиг растеряв все охранные рефлексы. Теперь самое трудное...

По ту сторону изгороди лениво прикрикнули – естественно, по-испански. Судя по звукам в наушниках, караульный даже не удосужился встать, и автомат, ручаться можно, так и стоит рядом с ним. Конечно, что подумает в данный момент провинциальный гангстер из рядовых? Что на собак напала непонятная блажь...

Отстегнул на ощупь скобу, выхватил из-за плеча толстый предмет длиною с трость, нажал удобный крючок. Трость с едва слышным щелканьем развернулась в трехметровую узенькую лесенку. Оперев ее на заранее присмотренные ветки, Мазур в три прыжка оказался наверху, над изгородью, ярко-розовая сидящая фигура была как на ладони, он рывком перекинул вперед из-за спины пятьдесят третий «хеклер-кох» с глушителем, привычно перещелкнул предохранитель на одиночный, нажал на спуск.

Автомат тихо кашлянул – следовало бы для надежности сначала плюнуть в глушитель согласно старой солдатской хитрости, тогда звук получается и вовсе тихим, но времени не было, – и сидящий, дернувшись, обвис на низком стуле. Мазур уже был в воздухе, приземлившись на согнутые в коленках ноги, рванул туда, успел увернуться от собаки, ополоумевшей торпедой пронесшейся в миллиметре от него, успел подхватить заваливавшегося вправо покойника, осторожненько опустить его на каменный пол террасы. В три секунды придал позу спящего на боку, прикрыл шляпой затылок с выходным отверстием. Выпрямился.

Слева, из-за угла, бесшумно выкатились, уворачиваясь от собак, две фигуры – нечеткие очертания, глазу сразу и не зацепиться, ни малейшего бряканья, снаряжение прихвачено на совесть растяжками и карабинчиками, ни единого светлого пятнышка, все выкрашено в черный...

Судя по их жестам, все прошло гладко, остальные караульные уже либо тренькали на арфах где-то высоко, либо, что вероятнее, осторожненько пробовали ногой кипящую смолу. В доме пока что не слышалось признаков переполоха.

Мазур задержался на какой-то миг, держа автомат стволом вверх. Прямо-таки физически ощущал вокруг крохотное государство, внутри которого они оказались: примерно пять на пять километров, коровники, плантации, всякие амбары, разбросанные там и сям домишки рабочих, склады, импровизированные караулки. Сюда-то они проехали не привлекая внимания (дон Херонимо не зря взял «хаммер», у братишек в гараже стояли два таких же), а вот обратно... Выбраться иногда бывает труднее, чем ворваться, чем выкосить... Сам он сделал бы все иначе: газовые гранаты, подстраховывающий снайпер в отдалении, где-нибудь в кроне дерева, обесточенный особняк, где ты в очках ночного видения царь и бог, – но кто ж его спрашивал?

Бегом достигнув ограды, он подобрал «свисток». Трое гуськом скользнули в приотворенную дверь, и Мазур выключил ультразвуковую игрушку, пока собаки окончательно не взбесились, не привлекли внимание.

Коридор. Дверь в конце, две справа, одна слева, там горит свет... Кухня. Огромная, старинная. Весьма современные электроплиты, длинный стол, шкафы, какой-то обормот в одиночестве орудует вилкой, сгорбившись над большой тарелкой какого-то местного месива...

Мановением указательного пальца Мазур решил его судьбу – в полосу света, падавшего из распахнутой двери, выдвинулся Кацуба и одним точным выстрелом навсегда излечил полуночника от обжорства. Скользнул туда, успел подхватить и его, и вилку.

Мазур прикинул: судя по планировке, лестница на второй этаж располагается напротив фасада, они же находятся определенно левее, значит – в дверь и направо...

Вереницей переместились к двери, ставя ногу за ногу по старинной методике ниндзя, ощетинясь стволами в три стороны. Осторожненько, двумя пальцами Мазур потянул старинную дверную ручку, длинную и массивную, стоя так, чтобы из-за его плеча Кацуба успел угостить пулей любую живую неожиданность, буде таковая окажется по ту сторону.

Никого не оказалось. Точно, холл, неизвестно уж, как он именуется по-испански... На второй этаж ведет широкая лестница с толстенными перилами, добротно сработана, хоть на легком броневичке по ней въезжай... Камин, на стене по обе стороны – шпаги и сабли веерами. К стене прислонена вполне современная винтовка. Полутьма, тишина, но вверху слышны негромкие голоса, кто-то ходит...

Три черных призрака скользнули к лестнице, поднимались, держась у самых перил, ставя подошвы на самый краешек досок, – чтобы не скрипнула предательски под ногой дряхлая половица.

Мазур ткнул пальцем в грудь Франсуа – по диспозиции тому и надлежало остаться здесь. Франсуа вдруг энергичным жестом внес свои поправки – выходило, он требует, чтобы остался Кацуба. «Будь ты моим подчиненным, я б тебе потом, на «разборе полетов», припомнил, сука...» – подумал Мазур, но не стал заводить долгую дискуссию на пальцах, просто кивнул, и они, оставив Кацубу, двинулись наверх.

Вправо или влево? Он выдернул из гнезда на плече тонкий микрофончик, держа его двумя пальцами, вытянул сначала влево, потом вправо, прижавшись к стене. Слева – тишина, а вот справа доносятся непонятные звуки: размеренная возня, что ли...

Движение пальца, и оба свернули вправо, за угол. Тут же обнаружилось, что в конце коридора поперек ковровой дорожки лежит полоса света. Мазур переправил автомат обратно за спину, прихватил приклад резиновой петлей, выдернул из кобуры тяжелый «браунинг» с глушителем – у него их парочка висела на бедрах, как у киношного ковбоя.

Через несколько секунд оба прижались к стене почти напротив двери, точнее, высокого, сверху закругленного аркой проема – дверь, как таковая, отсутствовала. Отсюда, из тени, прекрасно видели все происходящее в обширной комнате.

Хорошее, мать его, сочетаньице – два увешанных от ботинок до ушей современнейшим снаряжением убивца в коридоре и вульгарная съемка порнофильма в условиях, максимально приближенных к реальности, – это в комнате...

Происходившее никак иначе обозвать было нельзя, поскольку на обширной кровати были скрещены два снопа света от сильных ламп на треножниках, а подальше, в полумраке, алым угольком горел глазок видеокамеры.

Два усатых широкоплечих облома и крашеная блондинка, как в такой ситуации и полагалось, одеждой не обременены, если не считать массивной золотой цепи на шее того, что лежал. Развалился на кровати, стервец, ухитряясь прихлебывать пивко из бутылки, пока блондинка, склонившись над низкой кроватью и упершись в нее руками, без особого воодушевления исполняла номер, известный древним китайцам как «игра на флейте любви». Впрочем, определенное мастерство в исполнении номера сразу чувствовалось. Второй, пристроившись к ней сзади, пользовал без затей – в общем, банальнейший «шведский бутерброд», лишенный и капли фантазии, вряд ли брательников – а это, конечно же, они – можно отнести к числу творческих натур...

Пора на сцену и господам критикам, киноведам, понимаете ли... Обменялись скупыми жестами, разобрали цели, твердо установив – кому кого. И выросли в полосе света как черти из табакерки, вскинули пистолеты. Два кашляющих хлопка, финита...

Какой-то миг трудившаяся без огонька блондинка не ощущала перемен в декорациях и ходе спектакля, но потом, когда стоявший завалился, когда Мазур черной тенью прянул внутрь, подхватывая его за талию, опуская на пол, а вмиг оказавшийся рядом Франсуа цепко ухватил ее за предплечье, недоуменно задрала голову, зажмурилась, раздернув рот...

В последний момент Франсуа загасил ожидавшийся истерический визг, ловко ухватив ее четырьмя пальцами под нижнюю челюсть, указательным прижав губы. Она выкатила глаза, пытаясь осознать происходящее, легонько задергалась.

– Тихо, Лара, тихо, – полушепотом посоветовал Франсуа по-русски, все еще зажимая ей рот. – Скорая помощь, такси до Москвы... Тихо!

Мазур прислушивался. Пока что тишина, ну конечно, вряд ли кто-то будет сейчас шастать по коридору и мешать барам культурно развлекаться, а все непонятные звуки спишут на издержки сексуально-киношного процесса. Так, теперь самое веселое – пора отходить...

– Ну, орать не будешь? – осведомился Франсуа.

Она отчаянно замотала головой.

– Точно, не будешь? А то оставим здесь...

Она мотала головой, пытаясь промычать что-то убедительное.

– Ладно, поверим...

Отняв руку, Франсуа отцепил с пояса черный пластиковый мешок, рывком расстегнул, перевернул над полом. Оттуда бесшумно посыпалась одежда – джинсы, блузка. Стукнули упавшие кроссовки.

– Живо надевай! – прикрикнул негр.

Она часто-часто кивала, но не шевелилась. Церемониться не время – и Мазур, отодвинув Франсуа, залепил девчонке парочку оглушительных пощечин, справа налево, со всем усердием. Что тут поделать, если лучшего средства от женских истерик человечество пока что не придумало...

Народное средство, как и следовало ожидать, тут же подействовало. Лара принялась натягивать джинсы, тихонечко поскуливая, косясь на лежащего навзничь братца – черт его разберет, старший он или младший, какая теперь разница, – который, с точки зрения профессионала, выглядел вполне пристойно – одно правильное входное отверстие в левом виске, гарантирующее моментально-летальный исход, а вот на взгляд девчонки, будем справедливы, мог и смотреться несколько шокирующе, чего уж там...

– Еще съемки были? – быстро спросил Франсуа.

Она покивала:

– Сколько раз...

– Кассеты где?

– Вон там...

Франсуа кинулся туда, не без растерянности постоял возле стеллажа, заставленного доброй полусотней кассет, стоявших, как книжки, помеченных лишь цифрами или одной-единственной буквой.

– Я не знаю, которые... – пожала она плечами, торопливо застегивая блузку и пропуская при этом пуговицы. – Но все должны быть тут, точно...

– Мать твою, – сказал Франсуа тихо. – Ну, ладно... Тащить все это на горбу нет возможности...

Проворно извлек черную коробку размером с книгу, застучал пальцами по клавишам. Прилепил ее на боковину стеллажа. Со своего места Мазур прекрасно рассмотрел, как две из трех красных цифр моментально заплясали: 5.59, 5.58, 5.57...

– Охерел? – вырвалось у него.

Через пять минут рванет, а из дома еще нужно выбраться...

– Пошли! – шепотом прикрикнул Франсуа, щелкнул переключателем под подбородком. – Карету, карету, выходим!

В наушнике у Мазура раздался голос дона Херонимо:

– Карету, понял, уходите...

Мазур выскочил первым. Он передвигался бесшумно и напарник тоже, а вот все еще пребывавшая в легоньком шоке Лара топотала, казалось, как слон. Так только казалось, но все равно нервы плясали трепака...

А потом оглушительная очередь тут же заглушила топанье.

Мазур сбежал на площадку. Кацуба сидел на корточках, вытянув руки с пистолетом, и уже стояла тишина, и виновник переполоха лежал посреди холла, разбросав конечности, но время вспять не повернуть, случилось именно то, чего они боялись...

– Я не при чем, – быстрым шепотом доложил подполковник. – Видимо, видел т е х, палить начал еще в коридоре...

Даже не ушами – всем телом, шестым чувством, волчьим чутьем – Мазур ощущал, как просыпается весь дом, как обитатели вскакивают с постелей, протирают глаза, хватаются за оружие, пытаются что-то наскоро сообразить...

– Ходу! – скомандовал он. – Франсуа! Ты волокешь девку, мы прикрываем!

Кацуба первым выскочил в парадную дверь, пробежал метров десять, обернулся и изготовился к стрельбе. Мазур сделал перебежку, сменил его, напарник перебежал... Франсуа пронесся мимо, таща за руку спотыкавшуюся Лару...

В окне на первом этаже звонко посыпались стекла, выбитые дулом чего-то длинного, солидного. Две короткие, почти бесшумные очереди скрестились на хозяине длинной дуры, и он спиной вперед отлетел от окна, а его оружие упало наружу. Еще очередь – по двум загоревшимся окнам, – чтобы залегли на минутку, не дергались...

Рев могучего мотора. Мазур растерянно обернулся.

Вопреки установленной им же диспозиции дон Херонимо, вместо того, чтобы подвести машину к живой изгороди и оставаться под ее прикрытием, гнал трехтонное чудище прямо на запертые ворота. Ворота, конечно, не выдержали, половинки распахнулись с неописуемым грохотом, и «хаммер» ворвался во двор, понесся к крыльцу...

И словно взорвался изнутри – брызнули стекла облаком тускло сверкнувшего крошева, полетели искры, это рикошетили от короткого капота пули, лопнули передние шины, громадина-вездеход рыскнул, дернулся вправо-влево, уже лишившись всех стекол, продырявленный, замер, косо встав посреди двора, мотор заглох – а по нему продолжал остервенело, нескончаемо лупить откуда-то сверху крупнокалиберный пулемет. «Башенка, – мгновенно вспомнил Мазур. – То ли он там спал, то ли выжидал подходящего момента... Мы все пока что в мертвой зоне, хрен достанет... Но ведь мина вот-вот рванет...»

Кацуба выпустил очередь по очередному окну – там замаячил еще один разбуженный обитатель. Не промахнулся, конечно. Пулемет лупил с башенки, с идиотским упорством превращая внутренность «хаммера» в хлам. Дону Херонимо, конечно, кранты, ничто живое под таким огнем уцелеть не способно...

Пулеметные очереди крест-накрест прошлись по двору, взметая высокие земляные фонтанчики. Раздался ревущий посвист, под крышей дома гулко взорвалась граната, взлетели осколки кирпича.

Мазур обернулся. Франсуа, стоя на коленях, запихивал вторую в немецкий ручной гранатомет, похожий на огромный пистолет.

– Стой! – заорал Мазур. – Все равно не попадешь!

Франсуа захлопнул гранатомет, но стрелять не стал. В доме уже не орали и не носились по комнатам – вряд ли удалось положить всех, просто поняли, что дела хреновые и безопаснее всего полежать носом в пол, присмотреться и прислушаться... Совсем плохо – без машины, на своих двоих, посреди огромного поместья, где совсем скоро начнется общий переполох. На вилле третьего братца уже давно услышали шум здешнего веселья – в ночной тишине грохот пулемета далеко разносится... Где же собаки, интересно? Выбегая на крыльцо, успел вновь включить «свисток», что-то их не видно, должно быть, проломились через изгородь...

Притихший было пулемет опять заработал, поливая двор наобум. Присмотревшись к фонтанчикам, Мазур прыгнул вперед, перекатился, пулемет развернулся было в его сторону, фонтанчики прошли чередой метрах в трех – но он уже лежал под прикрытием «хаммера», за спущенным колесом. Подняв голову, окончательно убедился, что с доном Херонимо все кончено, – издырявленная пулями, вся какая-то смятая фигура на водительском месте, ошибиться невозможно...

Чуть высунулся. Голова и плечи пулеметчика четко виднелись над высокой стенкой открытой со всех сторон башенки. Мазур выпустил длинную очередь, вовсе не стараясь попасть, давя на психику.

Дуло пулемета задралось вверх – ага, спрятался...

– Ко мне! – рявкнул Мазур. – Прикрываю!

Первым подбежал Франсуа, волоча Лару, кинул ее на землю, прикрыл собой. За ним появился Кацуба.

– Ты что заложил? – прокричал Мазур.

– Не ссы, взрыва не будет, но полыхнет знатно. Термит... Очки отключите, сейчас...

Мазур втянул голову за колесо, проворно отключил прибор ночного видения, зажмурился. Вспышка невероятной яркости озарила двор. Когда он осмелился осторожненько выглянуть, весь второй этаж был залит, словно аквариум, ослепительно-алой массой, блещущей всеми оттенками, переливающейся, жаркой. Звонко лопнуло первое окно, языки пламени рванулись наружу, превратив двор в пересеченное чернейшими тенями ослепительное пространство. Пулемет молчал.

Через несколько секунд черная фигурка, перевалившись через кирпичную стенку башенки, загрохотала по крыше, растерянно заметалась. Мазур выручил спасавшегося из затруднительного положения, достав короткой очередью. Тело шумно поползло по крыше, подпрыгивая на волнистых черепицах, какой-то миг казалось, что застрянет в широком водосточном желобе, – нет, тут же, проломив его, полетело вниз.

Слышно было, как на задах дома трещат ветки, – ополоумевшие обитатели, оставшиеся на данный момент в живых, наконец-то сообразили, что черный ход вражескому вторжению пока что не подвергся, – и кинулись спасаться, проламывая телами со всего размаху густейшую живую изгородь. В доме уже вовсю буйствовал пожар – конечно, можно представить, сколько там дерева, за сотню лет просохшего в сущий порох...

Итак? Ни колес, ни документов, все документы остались в Барралоче, в сейфе отеля, дон Херонимо, правда, прихватил с собой какую-то убедительную, как он заверил, ксиву, способную избавить от любого полицейского досмотра, но она наверняка годилась только для него одного... Чуть ли не две сотни километров до Барралоче, а на сцене сейчас появятся новые участники, уже, должно быть, лезут в машины, тут и мертвый проснется...

– Ну? – спросил Франсуа.

– В гараже у них есть машины, – быстро ответил Мазур. – Наш единственный шанс...

Интересно, что делать, если там нет ключей? Нет, в такой глуши, да еще в поместье грозных братцев, вряд ли кто-то всерьез опасается угонщиков. Это шанс, и другого нет...

– Эй, вы там долго будете сидеть? К воротам!

Конечно, это была галлюцинация, потому что Ольге здесь неоткуда взяться, – но почему тогда все остальные обернулись в сторону распахнутых, покосившихся створок?

– К воротам, черепахи беременные! Кому говорю? Или вы тут поселитесь?!

Не рассуждая, Мазур рванул туда. Самое время хорошим ударом вправить собственную нижнюю челюсть на место, а то пребывает где-то в районе живота... Ольга стояла рядом с распахнутой дверцей черного, угловатого мерседесовского джипа старого образца, отчаянно махала ему рукой:

– Карахо, шевели ты задницей! Там огни на дороге!

Отсветы пожара плясали на ее прекрасном и сердитом личике, позволяя убедиться, что это не видение, а самая доподлинная сеньорита Ольга Карреас, любимая женщина каперанга Мазура.

Франсуа достал из необъятного кармана новую термитную мину, торопливо пощелкал клавишами, кинул ее на сиденье развороченного пулями «хаммера». Подбежали остальные. Замыкавший шествие Кацуба приостановился, ударил по пылающему дому длинной очередью, очевидно, усмотрев идиота, попытавшегося все же повоевать. Первой на заднее сиденье Мазур затолкнул Лару, не давая себе труда быть джентльменом. Вовсе уж невежливо, толкая кулаком, запихнул туда же что-то хотевшего сказать Франсуа. Кацуба запрыгнул сам, Мазур тут же плюхнулся на сиденье рядом с Ольгой, она нажала педаль, и джип с ревом прыгнул вперед, задев правым боком воротный столб. Длинный скрежет – обошлось...

Машина развернулась почти на месте. Не зажигая фар, Ольга гнала по узкой дороге, меж бесконечных рядов банановых кустов, свернула вправо, влево, вправо, помчалась по прямой...

– Куда ты? – чуть растерянно спросил Мазур, подпрыгивая на сиденье, цепляясь за поручень двери.

Она огрызнулась по-испански так, что Мазур, вот чудо, понял, куда его послали. Не обиделся – какие тут обиды, на руках носить следует... Тяжелый шлем-сфера с увесистым «Филином» подпрыгивал на голове. Мазур расстегнул ремешок, сорвал каску, сунул под ноги. Только теперь ощутил поток прохладного воздуха, врывавшегося в открытые окна.

По обе стороны в бледном лунном свете мелькали то огромные бахромчатые веера банановых листьев, то редколесье, то какие-то длинные бетонные сооружения – коровники, надо полагать.

– Сама толком не представляю, как отсюда выбираться, – сказала Ольга, отчаянно вертя баранку, – но по той дороге, по которой вы приехали, нельзя, я там огни машин видела...

И резко свернула влево, едва не сшибив бегущие навстречу темные фигуры. Позади хлопнули выстрелы, и Мазур, мгновенно отреагировав, высунул автомат в окно, послал туда очередь. Вряд ли попал, но больше им вслед не стреляли.

– Тормози! – крикнул он.

Ольга с похвальной реакцией выжала педаль, Мазура бросило вперед. Он успел упереться ладонью в ветровое стекло, едва его не высадив. Дорогу, по которой они ехали, впереди, совсем близко, под прямым углом пересекала другая (и по ту ее сторону был густой лес) – и по ней, быстро приближаясь слева, уже плясали отблески дальнего света...

Мазур приготовил автомат. Места хватало. Тем, кто оказался на заднем сиденье, пришлось гораздо хуже – не повернуться толком в двухдверном салоне, тесновато...

Слева направо промчались два джипа, заливая дорогу ослепительным светом фар, в переднем, четко видно, полным-полно народу...

– Погоди, – сказал Мазур.

Распахнул дверцу и спрыгнул, держа автомат на изготовку, пошел к перекрестку. Оказавшись там, посмотрел в обе стороны – ага, в том направлении, куда умчались джипы, виднеется алое зарево, значит, там как раз и полыхает особнячок... Ну, компас есть, карта есть, вокруг пока что тишина... Не самый веселый расклад, но лучше себя чувствуешь, чем там, во дворе...

Он вернулся к машине, достал из кармана карту и, разложив ее на сиденье, посветил фонариком. Показал нагнувшейся от руля Ольге:

– Мы, стало быть, здесь... Рвануть можно сюда либо сюда – это если стремиться в Барралоче...

– И обе дороги они перекроют, – сказал просунувшийся меж передних кресел Франсуа.

– Молчал бы, стратег, – сквозь зубы сказал Мазур. – Видел дураков, но таких, как твой шеф...

– Нервы не выдержали...

– Что это за шеф, у которого вдруг обнаружились нервы? Ладно, замнем пока. В самом деле, я бы на их месте первым делом все заблокировал тут и тут... Эта дорожка будет подлиннее и попетлистее, но все-таки, если верить карте, выводит прямиком на Панамериканское шоссе, а горючего у нас... – Он посмотрел на светящуюся желтым стрелку. – Ну, бывает хуже... Оля, может, я поведу?

– Сиди и стреляй, если что, – отрезала она. – Сам же видел, у меня вроде бы неплохо получается...

– Ладно. – Мазур свернул карту, сунул в карман и прыгнул на сиденье. – Сворачивай влево, и будем искать вот этот хитрый перекресток...

– Да что вы топчетесь? – истерически завопила Лара. – Поехали! Пока они не вернулись!

– Погоди-ка, – сказал Мазур Ольге. Повернулся назад: – Вот что, кукла, давай-ка сразу наладим деловые отношения. Ты сидишь и старательно молчишь, как рыбка окунь. Или рыбка стерлядь, что тебе больше нравится... Ясно? И...

– Да кто ты вообще такой?! – закричала она Мазуру в лицо. – Твой номер вообще десятый, тебе приказали, вот и шевели жопой!

Ухватив ее за ворот блузки, Мазур неторопливо подтянул к себе поближе и помолчал, дожидаясь, когда она окончательно заткнется. В такой позе они просидели с полминуты – как ни покашливал Франсуа, явно выражая живейшее неодобрение стилем обхождения Мазура. Игнорируя его, Мазур сказал:

– Тихо. Понятно? Не дома. Не ори, не дома, и дома не ори... Если будешь орать и дергаться, рано или поздно из-за тебя где-нибудь вляпаемся. Я лучше знаю, что делать, работа такая. Усекла?

Она слабо повозилась, пытаясь высвободиться, сварливо пробурчала:

– Ладно, замнем. Я...

– Понимаю, – сказал Мазур веско, с расстановочкой. – Переживания и нервы. Только выбираться будем спокойненько, без скандалов в благородном семействе... Ну? Молчим и слушаем приказы?

– Угу, – проворчала Лара.

– Поехали, – сказал Ольге Мазур.

– Бог ты мой, вы бы знали, какие скоты... – забубнила сзади Лара. – Я все представляла совершенно по-другому...

Выругавшись про себя, Мазур все же не вмешался – нервное недержание речи, скоро пройдет. Еще несколько минут она тихо бубнила про нешуточные переживания и свою горькую участь. Из этих сумбурных, накипевших жалоб Мазур так и не понял, кто же она, собственно, такая. Однако в его глазах она все меньше походила на «радистку Кэт», создавалось впечатление, что Лара вообще не имеет никакого отношения к играм – вот только каким образом это холеное домашнее дитя (а именно такое мнение у него осталось при недолгом беглом общении) угодило из России в столь экзотические края и почему ее освобождению придают такое значение? Ребус... Ну не может это быть разведчица, не может!

– Ты хоть документы прихватила? – спросил он у Ольги. – А то мы, признаться, без единой бумажонки...

– Будь спокоен, – ответила она почти весело. – И наше магическое «сальвокондукто», и все бумаги, кроме того, всегда можем сослаться на сеньора бригадного комиссара, что на любой патруль подействует не менее магически. Ну а разбираться с д р у г и м и – это уже ваша забота, вон как вы стволами увешаны...

– Но как же...

Ольга фыркнула, не поворачиваясь к нему:

– Милый, мне жутко неудобно, но ты должен понимать всю пикантность и сложность положения промышленной шпионки, приставленной к вам человеком, который не любит шутить и всю мою дальнейшую карьеру способен поломать играючи... Уж прости, но я пресловутым женским чутьем сразу поняла, что с тобой творится нечто неладное, я тебя уже научилась понимать. Что-то произошло – какие там, к черту, перепутанные грузы... Ни на какой прием к комиссару я, конечно, не пошла, а быстренько раздобыла через портье машину, подождала, пока вы выйдете из отеля, и примитивно двинулась следом на приличном расстоянии. Можешь обижаться, можешь злиться, но теперь, когда нет Лопеса, я единственная за вас отвечаю. Наконец, есть еще одна причина, но ты, болван, до нее вряд ли можешь додуматься... В общем, я появилась вовремя, vеrdad? Сказал бы спасибо, а не сидел с глуповатой физиономией...

– Это какая еще причина? – тупо спросил Мазур.

Ольга театрально вздохнула, закатив глаза:

– Послал Господь сокровище... Ладно, у тебя еще мозги не отошли от суровых мужских забав, немного остынешь, догадаешься. А вот вы мне решительно незнакомы, сеньор, – сказала она, не оборачиваясь, и это могло относиться только к Франсуа. – Быть может, утолите ненасытное женское любопытство и расскажете своей спасительнице, чем это вы тут занимались? Не бойтесь, я давняя сообщница сеньора Влада по странствиям и всяким грязным делам, а еще мы с ним любовники, могу вам честно признаться...

– Военным дипломатам иногда приходится заниматься самыми разными проблемами, – осторожно сказал Франсуа, тоже по-русски. – Говоря обтекаемо, девушка попала в большую беду, пришлось вмешаться...

– А неужели вы тоже русский? Простите, не вполне похожи...

– Ну что вы, я из... другой страны, просто-напросто учился в России. Вы ведь наверняка собирались спросить, откуда я так хорошо знаю русский?

«Вывернулся, соратничек», – подумал Мазур чуть разочарованно.

– Военные дипломаты... Я-то полагала, сеньор Михаил – просто дипломат, без звания...

– Так оно и обстоит, – моментально ответил Франсуа. – Употребляя «военные дипломаты» во множественном числе, я вовсе не распространял это на в с е х присутствующих. Я имел в виду только Влада. Ведь если я сейчас скажу вам: «Девушки-коронадо, я вижу, чертовски умны», это еще не будет означать, что здесь находится несколько девушек-коронадо, а? Вы здесь одна, просто таков уж оборот речи...

– Понятно, – сказала Ольга. – Ну что же, рада видеть, что вы умеете так блестяще спасать попавших в беду девушек – там все еще полыхает на полнеба. Будем надеяться, если я попаду в беду, вы все меня спасете столь же блистательно...

Она замолчала, внимательно глядя на дорогу, – кроны деревьев сплелись наверху, стало совсем темно.

– Дай-ка чепчик, – повернулся Мазур, принял от Франсуа тяжелую сферу, попросил Ольгу притормозить и нахлобучил шлем ей на голову, старательно прихватил ремешком под подбородком, включил «Филин».

– Фантастика! – протянула она, сразу увеличив скорость. – Какие у вас великолепные игрушки... Вот только не пора ли от некоторых избавиться? Если мы будем раскатывать по Трассе в таком виде, рано или поздно полиция или тигрерос начнут задавать вопросы. Я имею в виду эти ваши комбинезоны, железки непонятные... Или вы собираетесь освобождать еще какую-то заколдованную принцессу?

– Вы, пожалуй что, правы, мисс Острый Язычок, – подумав, сказал Франсуа. – Кое-что нам больше не нужно. Вот только с оружием вряд ли кто-то захочет расстаться...

– Оружие – это такие пустяки в здешних местах... – хмыкнула Ольга. – Были бы при себе документы, не вызывающие подозрений, а оружием не очень-то станут интересоваться...

– Притормозите в таком случае.

Ольга остановила машину. Они выскочили, в темпе принялись освобождаться от комбинезонов. Оставили себе только оружие и шлемы с «Филинами», а все остальное, собрав в охапку, отнесли метров на двадцать в чащобу, разгребли ногами слежавшиеся прелые листья, свалили туда все и вновь засыпали. Франсуа тщательно опрыскал слой листьев из большого аэрозольного баллона чем-то резко пахнущим. Чуть смущенно сказал:

– Привычка... Вряд ли по следу пустят специально обученных собак... Каперанг, как ты с ней только уживаешься? Язычок, что бритва...

– Это мое дело, – хмуро сказал Мазур. – Вроде бы об этом уже поговорили на совещании... Лучше скажи, что там с м о и м снаряжением?

– С каким?

– Ты что? – уставился на него Мазур. – Я имею в виду акваланг и все прочее.

– А... Извини, башка от этого Мерлезонского балета совсем соображать перестала. Все в порядке, снаряжение на подходе.

– Нюхом чую, конкуренты уже идут к Чукумано, – сказал Мазур. – То, что произошло с нами в городе, нельзя назвать иначе, как нервной суетой...

– Согласен, кто же спорит, – откликнулся Франсуа. – Пошли, а то освобожденная от драконов принцесса н а с т о я щ у ю нервную суету устроит...

Он как в воду смотрел. Едва они появились, Лара обрушилась с попреками, громко сетуя, что они исчезли куда-то на целый час, бросив двух беззащитных девушек, имевших все шансы либо быть съеденными дикими зверями, либо попасть в лапы не менее жуткой погони.

– Тихо! – вдруг шикнула Ольга таким голосом, что Лара тут же заткнулась. – Влад, а что означает, если на горизонте движется розовое пятно? Приближается с той стороны, куда мы едем...

Все трое, не сговариваясь, схватились за автоматы. Надвинув своего «Филина», Мазур щелкнул кнопкой. Розовое пятно могло означать лишь одно – приближалось нечто, активно излучавшее тепло...

– Машина, – сказал он тихо. – В прямой видимости. Свернуть некуда, драпать поздно...

– Господи, господи... – Лару прямо-таки затрясло.

– Подожди, – сказал Франсуа, кривясь. – Не хнычь. Одна машина – это несерьезно... А ну-ка в лес все! Я остаюсь, если что – сами сообразите...

Он сунул пистолет под рубашку, нетерпеливо махнул рукой. Остальные кинулись за толстые стволы. Франсуа, дождавшись момента, когда попал в сноп фар, принялся с озабоченным видом осматривать левое переднее колесо, потом, прикрывая глаза ладонью, шагнул навстречу машине, замахал рукой.

Мазур положил ствол автомата на подходящий сук. Распорядился, не оборачиваясь:

– Оля, если эта плакса начнет орать, зажми рот вовремя, а?

– С удовольствием, – отозвалась Ольга.

– Скоты, – бросила Лара, но послушно умолкла.

«Английский она, во всяком случае, знает неплохо, – отметил Мазур, – мы ж по-английски сейчас говорили, быстро, бегло, не на русском школьном английском – на н а с т о я щ е м...»

Машина остановилась, визгнув тормозами. Хлопнули все четыре дверцы, на дорогу высыпали люди, вооруженные кто «гарандом», кто коротким автоматом. На служителей правопорядка они не походили ничуть.

Громкие вопросы на испанском. Франсуа что-то отвечает без тени смущения, пятеро сгрудились возле него, тычут в грудь стволами...

Кацуба вдруг нажал на спуск, срезав двух крайних. Тут же Франсуа невероятным прыжком ушел из полосы света во мрак, и оттуда полыхнули желтые вспышки. Опомнившись, Мазур тоже стал стрелять. Все кончилось в какие-то секунды. Сзади вновь завелась Лара, похныкивая с надрывом.

– Пора делать ноги... – сказал Кацуба, присмотревшись, опустил автомат. – А, ты ж не понял ни черта... Они хотели, чтобы Франсуа с ними поехал в Тилькару, там, мол, разберутся, что за птица. После чего никаких недомолвок не осталось...

...Примерно через полчаса джип угодил передними колесами в присыпанную густым слоем листьев рытвину так, что передняя подвеска приказала долго жить. Все произошло так неожиданно, что Мазур не успел ничего сообразить, – только что сидел, напряженно глядя вперед, и в следующий миг дорога дернулась перед глазами так, словно кто-то пинком выбил из-под него земной шар, шлем звучно грохнул о крышу, потом бросило вниз, прибор ночного видения пребольно стукнул по носу, из глаз посыпались искры, и Мазур на секунду ослеп. Проморгавшись, он обнаружил, что мотор заглох, машина застыла неподвижно, рядом от боли шипит сквозь зубы Ольга, а дорога перед глазами как-то странно перекосилась. Даже их крашенная под блондинку обуза не успела от неожиданности захныкать.

Распахнув дверцу, он выскочил, рывком поправил шлем, сгоряча повел автоматом вправо-влево – показалось сначала, что в них влепили из гранатомета. Чушь, ни грохота, ни вспышки не было...

Джип прочно угнездился передними колесами в рытвине. Что называется, дуракам везет... Когда через пару минут выяснилось, что без хорошо оборудованной мастерской нечего и думать вернуть вездеход к жизни, Ольга смущенно понурилась.

– Ничего, – великодушно сказал Франсуа, похлопав ее по плечу. – Честное слово, я бы тоже проехал по этим листьям, как по асфальту, кто же мог предположить...

– Да ты понимаешь, дура, что наделала! – взвизгнула Лара.

– Ничего особенного, – хладнокровно сказал Франсуа. – Переходим в пехоту, только и всего. С каждым могло случиться...

Они стояли посреди узкой дороги, в густой тени, высоко над головой сияли крупные звезды, и отовсюду доносились лесные шумы – скрипучие крики ночных птиц, шуршание, хруст, обезьяньи вопли. Лару прямо-таки трясло – впрочем, и Мазур чувствовал себя неуютно, хоть и не показывал этого, конечно.

– Где мы, как полагаешь? – спросил Кацуба.

– Примерно здесь, – сказал Мазур, светя на карту фонариком. – До Панамериканы километров около десяти, а еще в десяти должна быть деревня... Дж... Джа...

– Якораите, – поправила Ольга, заглянув в карту. – Так произносится. Все не так уж и плохо, обычно в каждой деревушке на Трассе останавливаются автобусы местных линий. Деньги у меня есть. Вот только до Барралоче нам придется добираться с несколькими пересадками...

– А Куэстра-дель-Камири? – спросил Мазур. – Что-то я второпях не соображу, как читать ваши названия...

– Вот она. Километров пятьдесят от Якораите.

– Значит, судьба, – сказал Мазур.

– Боже ты мой! – истерически рассмеялась Лара. – Я-то думала, пришлют серьезных людей, профессионалов, а здесь – такая придурошная компания...

Мазур внушил себе, что обижаться на нее не следует, – девчонка, судя по всему, хлебнула горького по самые уши, сама не своя, ожидает, что отважные рыцари в сверкающей броне неким чудом во мгновение ока переправят ее к родным березкам, – и никаких иных вариантов допустить не согласна. Бывает. От нервов и пережитого. Интереснее другое – вот сейчас окончательно можно сказать, что она не имеет ни малейшего отношения к серьезным конторам: в глаза назвать их непрофессионалами мог лишь человек, абсолютно чуждый и г р а м, привыкший судить о «спешиэл форсиз» лишь по голливудским фильмам...

– И много профессионалов вы на своем веку видели? – спросил он спокойно.

– Ни одного не надо видеть, чтобы понять, какие вы растяпы! Сразу видно!

Мазур убедился, что не ошибся: первое впечатление самое верное – посторонняя, балованное дитя...

– Возможно, на профессионалов мы и не тянем, – сказал он, вполуха прислушиваясь к ночным шумам и с радостью отмечая отсутствие среди таковых шума мотора и людских голосов. – Но у меня создалось впечатление, что вам не стоит рассчитывать на что-то лучшее, придется обходиться тем, что есть... Придется пешочком. Если есть лучший вариант, подскажите.

Лучшего варианта у нее, понятно, не нашлось – уставилась на Мазура плаксиво и зло, хлюпает носом. Пожалеть бы дуреху, да некогда утирать сопли...

Ольга взглянула на часы, равнодушно бросила:

– Вообще-то это не женское дело – давать советы мужчинам, но через часок ягуары проснутся, на охоту выйдут. Я бы на вашем месте поспешила к Трассе...

– А ведь верно, – моментально подхватил Кацуба игру. – Ягуаров тут хватает...

– Тогда чего ж мы стоим?! – взвизгнула Лара.

Глава пятая Опрощение, или Хождение в народ

Длинный дощатый дом с выпиленным из фанеры золотым затейливым драконом над входом именовался «чифа» и был самым настоящим китайским рестораном, которым заправлял самый настоящий китаец непонятного возраста в куртке из черного шелка. Официантами работали индейские парнишки, но хозяин время от времени бесшумно возникал в зальчике, поглядывал на пятерку странников загадочными раскосыми глазами, делал умильно-настороженную гримасу и вновь исчезал в кухне, откуда тянуло вкусными, но не поддающимися определению запахами. Однажды он простер гостеприимство до того, что плавно подбежал к их столу, поклонился и что-то деловито защебетал.

– Хао, хао, хэнь хао[33], – сказал ему Мазур, но в ответ на длинную щебечущую тираду вынужден был растерянно пожать плечами – больше он по-китайски почти ничего пригодного сейчас и не знал. Не станешь же спрашивать у благородного старца, где прячутся солдаты, есть ли поблизости танки противника и не минирована ли дорога? И уж тем более нелепо предлагать ресторатору поднять руки, сдать оружие и не запираться...

– Суетится, – сказала Ольга прозаично. – Учитывая, что мы тут единственные посетители и заказали немало, заработал он на нас неплохо. Ресторан, правда, убогий. Настоящие китайские рестораны только в столице, там и супы из акульих плавников и ласточкиных гнезд, и жареные креветки, и гусиные шкварки...

– А птичьего молока в оригинальной упаковке там нет? – фыркнула Лара.

– Вот чего нет, того нет, – с величайшим терпением развела руками Ольга.

По негласному уговору на Ларины взбрыки старались не обращать внимания. Оказавшись в относительно населенных местах, освобожденная узница ничуть не успокоилась – наоборот, впала в состояние устойчивого ступора, готового в любой момент разрядиться нешуточной истерикой.

До деревеньки Якораите добрались без особых хлопот – сначала шли по узенькой лесной дороге, при малейшем подозрительном шуме хватаясь за автоматы, потом десяток километров тащились по обочине Панамериканского шоссе, частенько опять-таки сворачивая в лес, – огромными грузовиками, с гулким свистом проносившимися в обоих направлениях, можно было пренебречь и не усматривать в них угрозу, но вот легковушек следовало остерегаться. И не только потому, что это могла нагрянуть погоня, – Мазур, как и два его спутника, слишком хорошо знал, как бывают напряжены нервы у ночных патрулей в местах, где пошаливают партизаны, и как легко солдатушки-бравы ребятушки палят по всему подозрительному, не утруждаясь вдумчивой проверкой. Резанут сгоряча пулеметной очередью – и жалуйся потом апостолу Петру, если только выпадет случай отрапортовать ему о прибытии...

Однако до деревни добрались без приключений, уже на рассвете, когда, несмотря на ранний час, понемногу оживали «рестораны» и «торговые точки». Первые были бараками вроде китайского заведения, а вторые – хлипкими дощатыми прилавками, а то и попросту подостланными на голую землю кусками пластика. Беглого знакомства с крохотной деревенькой хватило, чтобы понять: живет она исключительно за счет проезжающих. Рестораторы надеялись, что кому-то из путешествующих все же взбредет блажь пообедать именно у них, продавцы фруктов и аляповатых сувениров в виде ярких пончо (пародий на индейские), серебряных безделушек, «старинных» глиняных статуэток и кожаных сумок жили теми же надеждами, невероятно красочный индеец с разукрашенной бантами и бубенчиками ламой меланхолично ждал, когда кто-нибудь соблазнится запечатлеть его на пленку.

За три проведенных здесь часа они поневоле изучили неспешный ход местного бизнеса: больше всего везло двум черноволосым ребятам с крохотной бензоколонки «Шелл», с утра заправившим десяток машин. Индеец с ламой однажды попал-таки в прицел объектива американки с желтого туристского автобуса. Остальные не могли похвастать и этим, движение с рассветом стало довольно оживленным, но деревушка, видимо, мало чем отличалась от пары десятков своих сестер, разбросанных вдоль Трассы, а потому интереса для туристов не представляла. Действительно, для старого китайца они оказались подарком судьбы...

Поскольку неизвестно было, когда придется в следующий раз поесть, заправились основательно: утятина с кусочками ананасов, жареный индюк, копченое мясо со сладкой редькой, рисовые колобки, суп из длиннейшей золотистой лапши с плававшими в нем виноградинами... Четверо уписывали за обе щеки, Лара брезгливо поклевывала, мимоходом обмолвившись:

– Видывала я китайские рестораны и получше...

Когда сидеть дальше, несмотря на щедрый заказ, было как-то и неприлично, отправились под открытое небо. Вряд ли они могли привлечь особое внимание: обычные джинсы, дешевые рубашки и объемистая сумка, в которой покоились автоматы, не выделяли их особенно на общем фоне. Одеты не богато и не бедно, европейский облик еще ни о чем не говорит, а единственный среди них негр возбудить любопытства не может – в Санта-Кроче своих хватает. Рубашки, правда, пришлось носить навыпуск, чтобы скрыть пистолетные кобуры на поясах, – но здесь почти все так ходили. Полицейский патруль, вихрем влетевший на ярмарочную площадь, внимания на них не обратил – из полусотни здесь собравшихся бравые ребятки отчего-то уцепились за единственного субъекта, выглядевшего респектабельным горожанином: белый костюм, галстук, кожаный чемодан, перстень на пальце... У него вдумчиво проверили документы, старательно перерыли содержимое чемодана и укатили – кажется, так и не дав объяснений.

Пока что не появилось никого, напоминавшего бы посланцев объявившего вендетту младшего братца, но опасность оставалась. Единственным слабым звеном, как легко догадаться, была Лара: как выяснилось из деликатных расспросов, самый младшенький Гарай тоже отпробовал импортного угощения, прекрасно знал ее в лицо, как и многочисленная челядь, частью избегнувшая участи двух хозяев...

Поразмыслив, Мазур взял у Ольги денег и купил у ближайшего лоточника женский платок ядовитой расцветки и абстрактного рисунка, способного лет сорок назад довести Никиту-Кукурузника до нервного поноса. Заставил Лару его тут же повязать, скрыв волосы – жалкая попытка замаскироваться, но все же лучше, чем ничего, при беглом взгляде из проезжающей машины не привлечет внимания.

Беда только, что логика Гараева воинства – темный лес. Мазур, как и два его битых жизнью спутника, мог бы до мелочей, подробнейше и со знанием дела расписать, как будет действовать погоня или облава, высланная серьезной к о н т о р о й – с поправками на континент, национальную специфику и ситуацию. Но поди пойми э т и х... Даже Кацуба, чувствовавший себя здесь, как рыба в воде, пребывал в некотором затруднении, честно признавшись, что с подобной шпаной прежде не работал...

– А как ты смотришь на такую идею... – сказал Мазур тихонько. – Если так и не дождемся подходящего автобуса, тормознуть легковушку, предъявить хозяину в качестве единого проездного пару пистолетов и рвануть лихим броском до Куэстра-дель-Камири? Телефонов здесь нет, ты сам выяснял...

– Боюсь, через часок я сам за такой план проголосую, – серьезно сказал Кацуба. – Ситуация – черт те что, а то и больше. Здешние автобусы и расписание – две вещи несовместные...

Лара сидела на некрашеной скамейке, уперев локти в колени, уронив голову на руки. Мазур все чаще поглядывал на нее с беспокойством: доходит девка, по всему видно, вкатить бы ей пару ампулок доброго «усмирителя», но где ж их взять, чертов дон Херонимо набил машину лучшей экипировкой, а вот про хорошую аптечку не подумал. Де мортуис аут бене, аут нихиль[34], конечно, но кое в чем операция была спланирована бездарно, да и финал по-идиотски скомкан, одно слово – «соседи»...

Ольга радостно встрепенулась, подтолкнула Мазура локтем.

– Автобус? – обрадовался он в первый миг.

Нет, не автобус. Пятнистый джип с тяжелым пулеметом в корме и пятеркой тигрерос – маскировочные комбинезоны, круглые каски, знакомая нашивка на рукаве, уверенно-небрежный вид опытных служак. Джип, проехав туда-сюда, примостился на окраине импровизированного базарчика, над ним поднялись дымки сигарет.

– Решение проблемы, а? – спросила Ольга. – Сошлемся на Эчеверрию, попросим подвезти...

– А куда они нас посадят? – пожал плечами Мазур. – Места там, сама посмотри, ровнехонько для них. И рации что-то не вижу.

– Никаких контактов, – непререкаемым тоном заявил Франсуа. – Будем выбираться самостоятельно.

– Влад, он что, имеет право тебе приказывать? – неприязненно покосилась Ольга.

– В данный момент – да, сеньорита, – вежливо пояснил Франсуа. – Когда речь зайдет об экспедиции, порученной сеньору Владу, ему и карты в руки, но сейчас, в этой игре, уж простите, мне предстоит покомандовать...

– Вот только я-то вам не подчиняюсь, не забыли? – ершисто вскинулась она. – Я понимаю, девушку надо было выручить – но, в конце концов, не забывайте, что это вы – в м о е й стране, а не наоборот.

– Я помню, сеньорита.

– В таком случае я иду к солдатам...

– Сеньорита, я бы вас убедительно попросил этого не делать, – столь же вежливо, но непреклонно промолвил Франсуа. – Опасности пока что нет, не стоит суетиться, я вас прошу...

– Для гостя вы удивительно непринужденны. Я...

– Тихо! – сказал Кацуба. – Автобус! Пойду узнаю...

Он вскочил и чуть ли не бегом направился к съехавшему на обочину огромному американскому автобусу с тупорылым капотом – на крыше принайтовано множество мешков, корзин и ящиков, ни в одном окне нет стекла, изнутри струится сигарный дым. Как у него крыша не проломится под таким грузом?

– Ну вот, – сказал Мазур, оборачиваясь к Ларе. – Будет просто замечательно, если это наш, мы вас отвезем в отличное место, где ни одна живая...

Он осекся. Лара смотрела мимо него, округлив глаза в ужасе.

Мазур медленно обернулся. Синий «блейзер» с затемненными окнами неспешно свернул с автострады и вовсе уж по-черепашьи пополз вдоль базарчика. В поле зрения Мазура появились две явно антагонистические картинки: Кацуба, стоя рядом с шофером, обрадованно машет им рукой, а в «блейзере» опустилось правое переднее стекло, и оттуда пялится усатый субъект, чем-то неуловимо похожий на двух покойничков, любителей самодеятельного кинематографа...

Покосившись вправо, он отметил, что Лара прямо-таки оцепенела от ужаса. Бешеным шепотом приказал, уже понимая, что нагрянуло самое худшее:

– Голову опусти! Лицо прикрой, словно дремлешь!

Где там... Она таращилась, как птичка на удава, ее колотила крупная дрожь, это заметил даже ближайший лоточник. Усатый неторопливо, внимательно обшаривал взглядом базарчик.

Франсуа словно бы небрежно положил руку на живот, готовый задрать рубашку и выхватить оба пистолета. У Мазура смятенно пронеслось в голове: «блейзер» со всеми седоками не так уж трудно продырявить со всем рвением... но вот как поведут себя бравые десантнички, чей пулемет, как назло, развернут в сторону базара? Как поступят, когда в пятнадцати метрах от них вдруг начнется пальба? Можно и не успеть им ничего объяснить, сдуру шарахнут...

Ах ты, мать твою! Засек, тварь усатая! Он еще всматривается, еще не исполнилось гаденькой радости узнавания дичи щекастое сытое лицо, но в мозгу пошла работа...

– Зайди сзади, – одними губами промолвил Мазур в сторону Франсуа.

Ну а если разбойнички начнут палить первыми? Один черт, может получиться та еще мясорубочка... Так, он уже вылазит, скалится, определенно узнал...

– Хола, омбре![35]

Мазур обернулся. Окрик сержанта относился не к нему – рослый лоб с тремя шевронами пониже оскаленной ягуарьей морды манил двумя пальцами левой как раз усатого. Тот кинул на Лару быстрый взгляд, но после нового жесткого окрика сделал пару шагов в сторону джипа, завязалась перебранка.

– К автобусу, – тихо сказал Мазур Ларе. – К автобусу, мать твою, вставай и двигай, только не беги...

Прикусив губы от злости, крепко ухватил за рукав блузки, поставил на ноги и прямо-таки принудил сделать первый шаг. Она двинулась к автобусу, как плохо заведенная кукла, деревянно переставляя ноги. Так, еще двое спрыгнули с джипа, сержант, не обращая внимания на эмоциональные выкрики усатого и его размашистые жесты, небрежно оттеснил крикуна к «блейзеру» и, похоже, требовал предъявить документы... еще два шага... нет, не дадут им дергаться, автоматы тех двух нацелены прямехонько на машину... что же она тащится, дура, хоть за задницу щипай... еще три шага... мы им пока что абсолютно неинтересны... черт, как брякают друг о друга автоматы и магазины в сумке... Ольга, молодец, вклинилась между ним и десантниками, шагает беззаботно, с улыбкой, колышет бедрами, отвлекая на себя мужское внимание... еще три шага... нельзя оглядываться...

У самой дверцы, распахнутой, облупившейся, он все-таки оглянулся. Похоже, задушевная беседа меж тигрерос и младшим Гараем только начиналась, вон и четвертый ягуар подключился, судя по жестам, страсти накалены...

Он пропустил в автобус девушек и Франсуа, поднялся следом. Беглого взгляда хватило, чтобы определить: аристократов тут нема. Крепко пахло сигарным дымом, томатным соусом, здоровым потом, фруктами, носками, перегаром. У лобового стекла перед рулем прикреплена иконка с самой настоящей лампадкой, горящей, а с потолка свисают загадочные предметы – детские башмачки, пара подков, мешочки, из которых торчат женские волосы, яркие полоски ткани, связочка утиных лап...

– В хвост, на свободные места! – подтолкнул сзади Кацуба. – Если что, лупани по ним длинными, я перехвачу руль – ничего больше не остается...

Выстрелы!

Мазур едва не выхватил из сумки автомат. Оглянувшись, не стал спешить – оказывается, это сержант палил, он стоял, небрежно держа «кольт» дулом вверх, а «блейзер» осел на обе простреленные передние покрышки. Базарчик, похоже, ничуть не взволнован этой сценой – хорошенькие же методы убеждения строптивых – зато усатый и его спутники из кожи вон вылезти готовы, но в драку не лезут, не такие уж дураки...

Шофер звонко захлопнул дребезжащую дверцу, сел за руль, с невероятным лязгом врубил передачу, и автобус тронулся, звеня всеми сочленениями, однако, выбравшись на автостраду, припустил довольно резво. Лара откинулась на продранную спинку, закрыла глаза, бледная как смерть. «Ну и ладно, – цинично подумал Мазур, – не помрешь, в конце-то концов...»

– Что это там за украшения? – поинтересовался он.

– Амулеты, – сказал Кацуба. – Обожает их здешний народ, спасу нет. Амулеты в комплекте с Мадонной, конечно, диковато выглядят, ну да таковы уж тут нравы. В Аргентине однажды статуэтку Девы Марии особым правительственным указом занесли в список генералов армии – с генеральским окладом, с внесением в поименный список офицеров действительной службы... Серьезно. И было это не сто лет назад, а сорок... – Оглянулся. – Как, тишина?

– Тишина, – сказал Мазур. – Куда ж они денутся, если им обе покрышки продырявили. Знать бы только, что нет у них в машине телефончика, что не звякнут своим... Ты на дорогу-то поглядывай.

– А то я не догадался, – проворчал Кацуба.

Автобус бодро пер посередине шоссе – присмотревшись к манере водителя управлять своей развалиной, Мазур проникся глубоким убеждением, что без икон и амулетов здесь и в самом деле не обойтись, жизненно необходимые вещи... Легковушки – вне зависимости от марки и стоимости – водила отчаянными гудками сгонял в крайний правый ряд, попадавшиеся навстречу траки и такие же автобусы более-менее уважал, но все равно считал своим долгом разъехаться с ними в миллиметре – впрочем, они действовали примерно по такой же методике, делая путешествие исполненным незабываемых мгновений.

Народ, однако, не обращал внимания на лихость драйвера, воспринимая ее как должное. Болтали, курили, небрежно стряхивая пепел в окна так, что его частенько швыряло в физиономию сидящим сзади, толстенная чолита, что-то успокаивающе пробурчав, поставила Кацубе на колени завязанную сверху корзину с торчащей оттуда гусиной шеей, жестами пояснив, что у нее колени и так завалены поклажей, а у него свободны, не барин, может и подмогнуть. Гусь вертел башкой, но никого пока что щипать не порывался. На передних сиденьях беззаботно чистили апельсины, отправляя кожуру за окно, в середине разливали из огромной оплетенной бутыли темно-багровое вино, безбожно обливая при этом колени державших стаканы, что тех не особенно и заботило. Стаканы путешествовали из рук в руки все ближе к задним сиденьям, наконец достигли и Мазура. Перекинувшись парой слов с хозяином бутыли, Кацуба пояснил:

– Со свадьбы едут, теперь, как водится, неделю не просохнут, совершенно по-русски...

– Употребите? – Мазур протянул полнехонький стакан Ларе.

Она брезгливо поморщилась:

– Инфекция на инфекции, надо полагать... – вслед за тем забрала у него стакан и осушила досуха.

Сколько они ни оглядывались, «блейзер» или иная внушавшая бы подозрение машина так и не возникла сзади. Откуда-то снизу, из-под сидений, появилась вторая бутыль, атмосфера становилась все более непринужденной, стаканы по третьему кругу обошли весь автобус. В третий раз Мазур с Кацубой решили отвертеться, но Лара отобрала у них полнехонькие стаканы и хлобыстнула до донышка – вслед за тем поступила так же и с Франсуа. Мазур ей не мешал, решив: лучше иметь дело с вдрызг пьяной девчонкой, которую при необходимости можно взять под мышку или взвалить на плечо, чем терпеть нескончаемое трезвое хныканье...

– А не достаточно ли ей? – с любопытством спросила Ольга, слегка раскрасневшаяся после полутора стаканов. – Молодое вино, да будет вам известно, коварное...

– Я знаю, – кивнул Мазур. – Ничего, облегчит транспортировку...

– Я и не пьяна вовсе, – выговорила Лара довольно трезво. – Как компот...

– Привстаньте-ка, радость моя, – посоветовал ей Мазур.

– Сейчас...

Она бравенько встала – и тут же завалилась вправо, к стенке, приникла в уголке да так там и осталась, посапывая, закрыв глаза.

– Вот и жить стало спокойнее... – сказал Мазур. – Хорошо едем, господа, бывало хуже...

– Да уж, – с чувством сказал немного оттаявший Кацуба. – Баян бы сюда, я бы им изобразил...

Вслед за стаканами от ряда к ряду уже путешествовала гитара, на которой каждый изощрялся в меру своих способностей – даже толстенная соседка Кацубы, колотя по струнам пальцами-сардельками, выдала нечто рифмованное, пытаясь изобразить басистым голосом томную печаль. Франсуа косился на все происходящее чуточку брезгливо, эстет доморощенный, и Мазур исключительно в пику ему перехватил гитару у толстухи: в кои-то веки чувствуешь себя так просто и непринужденно, словно и не на задании вовсе:

Судя по несколько натянутой улыбочке Франсуа, он, не будучи дураком, прекрасно понял не столь уж тонкий намек. Чтобы не осталось никаких недомолвок, Мазур переключился исключительно на него, выплескивая все раздражение навязанным с о с е д о м:

Франсуа смотрел на него исподлобья, усмехаясь одними губами. Мазур старался, насколько позволяла расстроенная гитара:

– Неплохо, – сказал Франсуа, беззвучно похлопав в ладоши. – Экспрессивно, а главное, исполнено глубочайшего смысла. Вы просто талант, полковник...

– А я играть не умею совершенно, – сказала Ольга. – До революции, дедушка рассказывал, гитара считалась вульгарным инструментом приказчиков и разных там лакеев, мне ее и в руки взять не позволяли. Зато на рояле выучили, хотя я его и ненавидела всеми фибрами души...

Автобус останавливался возле деревушек, как две капли воды похожих на Якораите, иногда подбирал кого-то, иногда высаживал – один раз прямо в чистом поле остановились, когда энергично заорала толстуха с гусем. Вокруг не было видно ничего напоминавшего населенный пункт, но она, не теряясь, подхватила свои узлы, корзину с гусем, и направилась к далеким холмам. Видимо, за ними и скрывалась ее деревушка. Порой автобус сворачивал с бетонки, углублялся вправо или влево на пару километров по разбитому проселку, до жути напоминавшему сибирскую глубинку, – там, в деревнях, отличавшихся от Якораите разве что полным отсутствием базара, кого-то снова высаживали или подбирали. В конце концов, шумно прощаясь с попутчиками, вывалилась наружу ехавшая со свадьбы компания – отчего число пассажиров сразу уменьшилось этак на две трети. Часа два они так кружили, то выбираясь на Трассу, то съезжая с нее. Лара безмятежно дрыхла, веселье давно поутихло, хотя бутыль компания благородно оставила тем, кто ехал дальше.

Понемногу пейзаж за окнами стал меняться: вместо диких ландшафтов появились обширные поля банановых кустов, кукурузы и сахарного тростника, геометрически четко распланированные, разделенные узкими дорогами, на которых виднелись рабочие и яркие, маленькие грузовички. Их сменили еще более обширные равнины с тенистыми лужайками. Мазуру они сначала показались господскими парками, но он очень быстро рассмотрел коров. Кацуба тут же подтвердил:

– Коровьи выгоны. А вон там – коровники...

«Ничего себе», – подумал Мазур, глядя на сооружения из стекла и бетона. Российскому человеку воспринять э т о как коровники было с непривычки тяжеловато: чистота идеальная, стены чистые, нигде не видно ни бугристых коровьих лепешек, ни ржавых железяк, ни полусгнивших досок... Английский парк.

– Шофер говорит, мы давненько уже едем по Куэстра-дель-Камири, – сказал Кацуба.

– Так сколько ж это мы едем? Вернее, насколько поместье тянется?

– Далеконько тянется, – кивнул Кацуба. – Ты, по-моему, плохо представлял, что такое настоящие плантации вообще и хозяйство доньи Степаниды в частности. Хуторок какой-нибудь вставал в воображении, а?

– Подумаешь, – небрежно обронила Ольга, глядя в окно без малейшего интереса. – У отца есть парочка плантаций и побольше...

Она это произнесла без малейшего наигрыша, даже равнодушно. До Мазура впервые стало доходить, в к а к о й семье она выросла, ч т о у нее за спиной. Только теперь понимаешь смысл терминов «богатая невеста» и «девушка из общества» – и почему-то от этого на душе еще смутнее, печальнее...

Пройдя к водителю, Кацуба о чем-то принялся с ним оживленно толковать, оба жестикулировали, при этом шофер порой бросал руль на полной скорости, ничего страшного, слава богу, не происходило, но смотреть было жутковато.

– Пора, чудо-богатыри и прекрасные дамы, – сказал подполковник, вернувшись к ним. – Скоро и хозяйский дом покажется, сберегла нас Мадонна... – кивнул он на иконку. – Честное слово, когда-нибудь уйду в монастырь, я здесь уже присмотрел один, маленький такой, в глуши, Сан-Бартоло... Столько раз выворачиваешься из разных поганых хитросплетений, что начинаешь всерьез подозревать: без вышнего промысла не обошлось...

– А почему – подозревать? – всерьез удивилась Ольга.

– Атеисты мы, сеньорита, Фомы неверующие, хотя, когда особенно сильно прижмет, в душе что-то такое и ворохнется... Кто-нибудь, разбудите нашу принцессу.

Лару принялись трясти и тормошить, но привести в ясное сознание никак не могли – не открывая глаз, она бормотала что-то насчет того, что ей, как обычно, необходим гидромассаж, апельсиновый сок и тостик с икрой, а вот машина сегодня вряд ли понадобится. Судя по тону, она обращалась к воображаемой горничной – но в себя никак не приходила.

– Придется тащить так... – в конце концов отступился и Франсуа.

После короткой перепалки между шофером и Кацубой – исход дела решился после вручения радужной бумажки – автобус покатил по широченной аллее, обсаженной эвкалиптами. Аллея упиралась в высокие решетчатые ворота, по обе стороны которых тянулась бесконечная стена. Из-за затейливых чугунных завитушек уже подозрительно таращился чисто одетый субъект с оттопыренной полой белого пиджака.

Они выгрузили свой багаж – бесчувственную Лару и сумку с автоматами. Из окон махали и дружелюбно орали бесхитростные попутчики, ничуть не подавленные роскошью асиенды. Шофер как раз был подавлен, он побыстрее развернулся и припустил прочь, громыхая, лязгая и брякая.

Субъект в белом взирал настороженно, недоверчиво. Его, конечно, можно понять: компания, представшая перед воротами, выглядела, мягко говоря, экстравагантно: бесчувственная девица на руках, торчавшие из-под рубашек кобуры, непрезентабельная одежда.

Выдвинувшись вперед, Кацуба закатил длинную тираду, в которой Мазур разобрал: «сеньора Сальтильо», «коммодор Савельев». Цербера словно подменили: расплывшись в улыбке, распахнул высокую калитку, что-то тараторя, поклонился несколько раз и ловко выдернул из кармана телефон. Протараторил в трубку с невероятной быстротой длиннейшую фразу – на сей раз Мазур, как ни вслушивался, не смог разобрать ни знакомых слов, ни собственной фамилии – и почтительно сообщил что-то Кацубе.

– Хозяйка сию минуту имеет пожаловать к долгожданным гостям, – перевел Кацуба для Мазура.

Мазур откровенно оглядывался. Слева, неподалеку, стоял трехэтажный кирпичный домик, а впереди, над стеной высоких деревьев, вздымались темно-красные черепичные крыши, явно принадлежавшие гораздо более монументальным строениям.

Справа застучали копыта. Из аллеи выскочила всадница, коротким галопом промчалась под величественными эвкалиптами и спрыгнула рядом с отступившим на шаг от горячей лошадки Мазуром. Незабываемая донья Эстебания собственной персоной, в черных бриджах и красном камзоле, ничуть не изменившаяся со времен их последней встречи, энергичная, красивая, как выражался когда-то Кацуба – способная и в горящий вигвам войти, и долларом ударить...

– Пресвятая Дева, Влад! В каком вы виде?!

Эстебания тут же обнялась с ним по-здешнему, похлопав по спине правой, потом левой ладонью, – он уже достаточно освоился в Санта-Кроче, чтобы сообразить: это означает неподдельно дружеские отношения, но не более того. Впрочем, его это как нельзя больше устраивало. Он старательно выполнил свою часть ритуала и искренне сказал:

– Я очень рад вас видеть...

– Господи, и Мигель тут! Добры й день, Мигель! – Кацуба не был удостоен дружеского объятия, правда. – Боже мой, что с девушкой? Она ранена?

Донья Эстебания сорвала с пояса серебряный свисток на цепочке и прошила воздух пронзительной трелью. Из домика поодаль мгновенно выскочили несколько человек и припустили к ним.

– Не совсем, – осторожно сказал Мазур. – Понимаете ли... Девушку пришлось напоить. Нервы у нее совершенно расходились. Бедная девушка попала в лапы к злодеям, ее с большим трудом удалось освободить, мы всю ночь не спали, машина сломалась...

– Понятно, – решительно сказала Эстебания, ничуть не удивляясь, отдала громкие распоряжения.

Подскочившая челядь подхватила Лару и бережно, как хрустальную вазу, понесла к главному зданию.

– Сеньор Франсуа, – сказал Мазур, стараясь быть светским, насколько это у него могло получиться. – Сеньорита Ольга Карреас...

– По-моему, мы с вами где-то... Вы не дочь ли сеньора суперинтенданте Карреаса?

– Именно, – сказала Ольга так, что все светские потуги Мазура показались жалкой пародией.

– Как же, как же... Прошу в дом!

Еще один, в белом пиджаке, подобострастный, вежливенько стал забирать у Мазура сумку. Мазур невольно предупредил:

– Осторожнее!

– Что у вас там? – поинтересовалась хозяйка.

– Автоматы, – признался Мазур.

– Ну-ка, ну-ка... – Донья Эстебания бесцеремонно похлопала его по бокам, безошибочно нащупав обе кобуры. – Влад, вы, право, неисправимы – бегаете с автоматами, как ребенок, оружием увешаны, освобождаете загадочных пленниц... Ох, эти мужчины! Прошу в дом, господа, сеньорита! Мы с коммодором немного приотстанем, нам есть что сказать друг другу после долгой разлуки... Влад, ну-ка выкладывайте, – заявила она, едва остальные отдалились шагов на десять, предводительствуемые услужливым лакеем. – Я мгновенно сопоставила: сегодня ночью Тилькара выгорела дотла, там, по рассказам, была жуткая канонада, и вот появляетесь вы в неописуемом виде, увешанные всякими там аркебузами, с загадочной освобожденной пленницей... Ваша работа?

– Наша, – сказал Мазур покаянно.

– Значит, вы прикончили Гараев?

– Только двух, – сказал он угрюмо. – Младший в данный момент охотится за нашими скальпами. Если мы причиним вам неудобства, готовы немедленно покинуть...

– Что-о?! По-вашему, я способна прогнать старых друзей? Особенно тех, что наконец-то прихлопнули этих мерзких ladrones[36]. Влад, я решительно на вас обижусь... Вам и без того был бы обеспечен самый добрый прием, ну а теперь, когда вы укокошили Рамона с Франсиско... Здешнее общество вам будет рукоплескать.

– Я просто боюсь, что для вас возможны неприятности...

Донья Эстебания горделиво выпрямилась:

– Влад, вы в Куэстра-дель-Камири! В том самом поместье, где дедушка Гараев был кучером... Ясно вам? Эти молодые cabrones[37] были бельмом на глазу у приличных людей, жаль, что вам не удалось разделаться и с Мануэлем... Вот только объясните мне, каким образом во всю эту историю оказалась замешанной милая сеньорита Ольга? Вот на нее это решительно не похоже, сеньор суперинтенданте славится жестким, предельно старомодным воспитанием детей и не признает никаких новомодных веяний. Я слышала, конечно, что она очень самостоятельная юная особа, даже поступила работать в какое-то министерство, отнюдь не секретаршей, но представить ее среди тех, кто расстрелял из пушки дом Гараев, – это все же чересчур... Или эмансипация в столице зашла настолько далеко?

– Я вам постараюсь потом объяснить, – промямлил Мазур. – Очень уж устал...

– Понятно, вы же, бедняги, где-то болтались всю ночь... Ну, расскажете потом. Сейчас вас разместят в гостевых апартаментах, примете ванну, отоспитесь... Я вас познакомлю с Эрнандо. – Она неожиданно, совершенно по-девичьи зарделась. – Как жаль, что вы не сказали заранее, что собираетесь сделать, я бы с вами отпустила Эрнандо, он будет так разочарован... Впрочем, на его долю остается еще Мануэль, так что не все потеряно. Кстати, а пушку вы что, бросили?

– Честно признаться, мы обошлись без пушки... – сказал Мазур.

– Да? Еще лучше, я вами восхищена. Помните, коммодор... Нет, давайте лучше забудем, все, что было в прошлом, следует забыть, Эрнандо как-никак – моя последняя и окончательная любовь... Я, конечно, хочу сказать, что забыть прошлое следует исключительно ч а с т и ч н о – то, что касается нас с вами... а все остальное можно вспоминать, и даже вслух. Эту страшную схватку на русском теплоходе, когда вы меня так героически спасли... Помню, как увидела вас на носилках, окровавленного, сердце едва не взорвалось от горя...

Мазур украдкой вздохнул. На носилках она его видеть не могла – его просто вели, поддерживая, двое погранцов – и уж тем более ни от чего ее не спасал, но с доньей Эстебанией не больно-то поспоришь, если вбила себе что-то в голову, убедив себя и других, что именно так все и было...

– Вы как нельзя более кстати, – трещала Эстебания. – У нас уже началось веселье, днем все отсыпаются, а с темнотой начнется опять. Нужно что-то срочно придумывать, нельзя же предъявить вас обществу в таком виде... С девушками проще, у меня осталась масса платьев той поры, когда я была в их возрасте, отличные платья, никакое не старье, просто я в них давненько уже не в состоянии влезть, между нами, Влад... Этот черный тоже с вами? Я имею в виду, он не какой-то местный кахо – тоже шпион, офицер, дипломат и прочее?

– Именно, – сказал Мазур.

– Это, конечно, меняет дело... Подыщем фраки ему и Мигелю. Что до вас, Влад... О! Придумала! Мой четвертый муж был как раз коммодором военного флота Санта-Кроче... я вам там, в России, рассказывала о моем четвертом муже?

– Кажется, вы на него направляли винчестер? – добросовестно попытался припомнить Мазур.

– Нет, вы все перепутали. Из винчестера – к тому же даже незаряженного – я целилась в третьего, а четвертый муж – отдельная история, он вовсе не заслуживал такого обращения... Словом, в шкафу висит его великолепный мундир из английской шерсти, мы его моментально приведем в надлежащий вид... Вы будете выглядеть настоящим флотским офицером.

– Простите, но я ведь служу не на здешнем флоте...

– Влад, я все прекрасно продумала, – непререкаемым тоном заявила донья Эстебания. – Просто-напросто слуги быстренько спорют с мундира все эмблемы н а ш е г о флота, останутся лишь пуговицы с якорями и шевроны коммодора на рукавах, так что выглядеть это будет вполне приемлемо... И не вздумайте перечить! Я о вас рассказывала часто, слишком многим, вы просто обязаны предстать перед теми, кто заочно вами восхищается, в облике настоящего морского офицера! И не спорьте!

– Я и не пытаюсь, – сказал Мазур, подчиняясь неизбежному. – Вот только все же немного беспокоюсь...

– Что э т и заявятся следом за вами? – пренебрежительно процедила донья Эстебания. – Точнее, что они смогут как-то мне повредить? Какие глупости, Влад! Не сочтите за бахвальство, но эта асиенда за последние сто лет повидала визитеров, которые были не в пример опаснее: гражданская война, переворот Такаро, индейские кампании, восстание гаучо, события тридцатых и многое, многое другое... Будьте уверены, я умею защищаться. Необходимые распоряжения будут вскоре же отданы, а если и мои гости соберут своих людей – этому щенку Мануэлю проще будет повеситься самому...

И Мазур почувствовал, что он – а главное, девушки – в безопасности. Неловкость давно прошла, показалось даже, что он вернулся домой, хотя н а с т о я щ е г о дома у него не было уже два года, после смерти т о й Ольги...

Глава шестая «Малагуэна»

Признать по правде, Мазур не обнаружил какого-то особо искрометного, зажигательного веселья – на его плебейский взгляд, было не скучно и не весело, в плепорцию, как выражались лет двести назад. Хотя, быть может, столичные приемы большого света проходили настолько чопорно, что эта провинциальная вечеринка как раз и казалась буйным карнавалом... Чужому с маху разобраться трудно.

Человек пятьдесят обоего пола степенно перемещались на огромной лужайке, освещенной фонарями и гирляндами цветных лампочек, словно иллюстрируя собой неспешное броуновское движение. Под деревьями, в отдалении, жарко светился квадрат углей, над которым прислуга старательно вертела парочку упитанных тельцов, и любому, кто туда забредал, откраивали выбранный ломоть на серебряную тарелку. Выглядело крайне аппетитно, но Мазур туда не пошел – опасался, что не сможет светски управиться с огромным бифштексом, или на себя накапает, или, что похуже, на соседа. У других это получалось удивительно ловко, но Мазур примерно представлял, какая за этим стоит практика, и мнимой легкостью не обольщался.

Благо можно было подсесть к дюжине столов, расставленных в художественном беспорядке, моментально появлялся официант в белом смокинге и порхал вокруг. Выбрав стол, где не было ни единой живой души – чтобы не выставить себя на посмешище не столь уж утонченными манерами, – Мазур перехватил того-сего и почувствовал себя веселее. По крайней мере, он хотя бы знал, что начинать следует с крайних ножей и вилок.

Увы, одиночество продлилось недолго – к нему подсел нестарый благообразный сеньор, обрадованный случаю покалякать о военном флоте. Изрядно поддавший светский лев, как выяснилось, ни во флоте, ни в армии никогда не служил, но недостаток личного опыта возмещал платонической любовью, выражавшейся в собирании всевозможных коллекций. Держался он столь непринужденно, что Мазур поначалу даже заподозрил собеседника в голубеньких пассивных потугах, но довольно быстро уяснил, что это попросту предельно эксцентричный светский бездельник, должно быть, всех уже измучивший своим хобби и потому воспрянувший духом при появлении свежей жертвы. За каких-то четверть часа на Мазура низверглась целая Ниагара неизвестных доселе фактов, курьезов и подробнейших сведений о забытых ныне военных кораблях: от дрейковской «Золотой лани» и незадачливого фрегата «Ваза» до чилийского броненосца «Бланко Энкалада», более ста лет назад вошедшего в историю исключительно потому, что он оказался первым броненосцем, потопленным в Латинской Америке с помощью торпеды. Он даже подарил Мазуру настоящую пуговицу от военно-морского мундира Германской империи – с кайзеровской короной, лентой и якорем. Сначала это было интересно, но потом стало надоедать, поскольку все более хмелевший собеседник откровенно пытался объять необъятное. В самые сжатые сроки Мазур ускользнул, притворившись, будто кто-то его зовет, быстренько замешался в толпу и пробрался подальше.

Сначала он чувствовал себя немного неловко в черной тужурке с нашивками коммодора и якорями на рукавах, но потом убедился, что ни у кого этот наряд недоумения не вызывает. Если на него и таращились с любопытством, то исключительно из-за того, что донья Эстебания представила его этакой помесью Джеймса Бонда с Рэмбо и, разумеется, не умолчала о его роли в недавнем уничтожении Тиль-кары – изъясняясь недомолвками, конечно, но так, что все было ясно любому мало-мальски сообразительному слушателю. С большим подъемом встретили трудящиеся, как говорится. Братцы Гарай, выскочки и парвеню, ничьей любовью не пользовались – Мазур втихомолку подозревал, что дело тут не в высоком моральном облике и законопослушности окрестных помещиков, а в вульгарной спеси старых родов. Циничный Кацуба мельком заметил, что, очень может быть, кто-то из присутствующих как раз и займет место Гараев в некоем явственно припахивающем бизнесе – разумеется, ведя дела как раз с присущим истинному кабальеро деликатным изяществом, которого выскочки напрочь лишены...

По этой причине – активнейшем участии в наказании нуворишей – Мазура даже пообещал наградить орденом некий седовласый идальго, оказавшийся ни много ни мало приближенным претендента на бразильский престол дона Дуарте Браганца (как с изумлением узнал Мазур – по совместительству председателя Общества российско-португальской дружбы). Даже старательно записал имя и фамилию русского коммодора. Мазур, конечно, не стал говорить благожелательному старичку, что отправленная на эту фамилию в Россию награда никогда не найдет героя...

«Беда с этими иностранными регалиями, право», – подумал он, бочком-бочком отодвигаясь от сеньора, имевшего полное право награждать орденами давным-давно отмененной Бразильской империи. Из тех орденов, что у Мазура были, ровно пять пришлось закинуть подальше в ящик стола, поскольку их отменили новые правительства разных экзотических стран, куда его заносило...

Что хорошо, здесь без труда можно было затеряться в толпе, в крайнем случае попросту бродя с мизантропическим видом на периферии вечеринки. К некоторому удивлению он обнаружил, что проспавшаяся Лара, трудами хозяйки наряженная в черное вечернее платье, чувствует себя здесь как рыба в воде – немного оттаяв, на хорошем английском болтает с новыми знакомыми и при этом ухитряется ничуть не выглядеть инородным телом: полнейшее впечатление, что для нее подобные приемы ничего нового и не представляют. Попозже, правда, она немного перебрала и стала откровенно вешаться на шею какому-то молодому мачо с квадратной челюстью, но и здесь, по сравнению с парочкой столь же молодых гостей, она не выглядела белой вороной. В конце концов она со своим кавалером, стараясь перемещаться понезаметнее, ускользнула в сторону старого особняка (их тут было два, столетней постройки и более современный). Тенью следовавший за ней Франсуа поневоле отстал, оглянувшись на Мазура, сплюнул:

– Девочка в своем репертуаре...

– Слушай, кто она все-таки такая? – тихонько спросил Мазур.

– Наказанье божье, если откровенно. Ты еще не понял?

– Это-то я понял... Ничего мудреного.

Франсуа с простецкой улыбкой развел руками. Ясно было, что просить у него более конкретных сведений – бесполезно. Крайне неприятный тип, но профессионал, этого у него не отнять...

– А ты-то отчего бродишь, как печальная тень отца Гамлета? При наличии такой подруги? – Франсуа посмотрел в ту сторону. – Я бы на твоем месте...

– Прекрасная погода сегодня, не правда ли? – сухо спросил Мазур и отошел к столу с напитками.

Он и оттуда прекрасно видел Ольгу – в вишневом бархатном платье, с обнаженными плечами и руками, золотистым пламенем волос. Чуть ли не с самого начала вечеринки Мазур держался от нее подальше, а ее, что обидно, это словно бы и не особенно задевало, сначала еще искала его глазами, все реже и реже, а потом окончательно, как писали в старинных романах, окунулась в омут светских удовольствий.

Причина отчуждения – возникшего целиком по его инициативе – была банальнейшая. Мазур все явственнее и острее ощущал себя Золушкой, по-местному – Сандреллиной. Никто не смотрел на него свысока, с ним, сразу видно, держались, как с равным – как же, дипломат, полковник, выполняющий некую загадочную миссию, добрый знакомый хозяйки, – но сам-то Мазур чувствовал себя лакеем, напялившим господскую одежку и пробравшимся на бал в дом, где его никто не знает, а значит, не сможет и разоблачить.

Он был н е о т с ю д а. Чужой. А вот Ольга – своя. Это можно определить моментально, даже если бы не знал ее прежде, а впервые увидел только что. Она была здесь так же на месте, как бриллиант в маршальской звезде. Дело даже не в спокойной, светской непринужденности, с какой она двигалась, беседовала, знакомилась. Каждый жест, посадка головы, привычное движение пальцев, подбирающих подол платья, бокал шампанского, взятый у лакея так, словно не существовало ни лакея, ни подноса, а бокал сам прыгнул в руку, небрежно приподнятая бровь, улыбка и кивок, когда приглашали на танец, рука на плече партнера, кокетливая гримаска после непонятного Мазуру комплимента и многое, многое другое – все это делало ее чужой, незнакомой, прежде Мазуру с этой стороны решительно неизвестной. Дочь загадочного суперинтенданте, наследница поместий – теперь-то понимаешь, как они выглядят, – богатейшая невеста, оказавшаяся среди своих. И рядом, изволите ли видеть, засекреченный каперанг, бедный, как церковная мышь, хотя и потомок дворян, блестящих морских офицеров империи, но бесповоротно растерявший то, что они здесь сохранили... М-да. Вот теперь понятно, как они выглядели не в скороспелом дешевом фильме, а в реальности – юные барышни из хороших семей (в том числе и Мазурова прабабушка), легко выпархивавшие из карет на брусчатку Петербурга, выезжавшие, дававшие согласие на мазурку, принятые в свете, без тени неловкости и неуклюжести общавшиеся с генерал-адъютантами, камергерами, тайными советниками, великими князьями и Его величеством... Именно так они и выглядели.

Он осушил бокал чересчур уж по-русски – хорошо еще, никто не смотрел. Музыканты на помосте старались, говоря местным языком, во всю хуановскую – три скрипки, четыре гитары, страстно рыдающий корнет, восемь необычайно колоритных парней в ярко расшитых куртках, галстуках в красную полоску, широкополых шляпах. Добрая половина песен, даже не знающему языка понятно, самого что ни на есть душещипательного содержания – томная печаль, вселенская скорбь: на смертном одре должен тебе открыть, сын мой, что ты не сын мой, а дочь моя...

Сейчас, правда, они играли нечто веселое, и двойная цепочка танцующих двигалась навстречу друг другу, приплясывая, хлопая в ладоши, цепочки порой переплетались в сложных фигурах, кавалеры, припадая на одно колено, вертелись волчком в этой позе, не сводя глаз с круживших вокруг дам, потом цепочки превращались в круги, снова вытягивались – и Ольга эти замысловатые фигуры исполняла без малейшей ошибки, прекрасная, разрумянившаяся, золотистые волосы стелились облаком, глаза сияли, представить ее вне действа было уже невозможно, как невозможно вырезать ножницами фигурку из знаменитой картины, все, что меж ними до этой поры происходило, стало понемногу представляться Мазуру сном. Нечего ему здесь было делать, если откровенно, лучше всего будет тихонечко вернуться в свою роскошную комнату, подавляющую размерами и обстановкой, и, не мудрствуя лукаво, прикончить бутылочку, благо замаскированный резной панелью холодильник-бар предоставляет для этого поразительные возможности...

– Влад, вы что, скучаете?

Он обернулся. Донья Эстебания опиралась на руку своего Эрнандо, взиравшего на Мазура вполне благожелательно, – лет на пятнадцать моложе и невесты, и Мазура, восходящая футбольная звезда, как выяснилось, мотогонщик и пилот-любитель, вроде бы даже и удачливый бизнесмен, чересчур уверенный в себе и довольный собой, чтобы испытывать к кому-то хоть подобие зависти и неприязни. Ну и дай им бог, она в принципе неплохая баба, а если этот мачо сделает что-то не то, навыки Эстебании в крутом обращении с разонравившимися мужьями общеизвестны, тут вам и пальба навскидку от крутого бедра, и прочие схожие прелести...

– Ну что вы, – сказал он торопливо. – Остановился вот выпить...

Пожалуй что, она все же перехватила его тоскливый взгляд, не отрывавшийся от Ольги, кружившей в объятиях усатого фрачника, на ревнивый взгляд Мазура, чересчур вольных.

– Это наша история, – пояснила хозяйка. – Вот этот танец, токамо. Однажды, лет сто тридцать назад, светские люди вдруг с великим неудовольствием обнаружили, что прислуга и прочий народ низких сословий, оказывается, танцует те же самые танцы, что и сеньоры – или, по крайней мере, их подобия. Некий асиендадо, ведущий род чуть ли не от Альмагро, ужасно этим оскорбился, выписал из Европы какого-то знаменитого балетмейстера, щедро ему заплатил и велел выдумать новый танец: такой, чтобы его и танцевать было интересно, и чтобы он нисколько не походил на все прежние. Композитор постарался на совесть, танец вошел в моду – правда, через несколько лет он опять-таки был подхвачен низшими слоями, но времена изменились, никого это уже особенно не заботило, а там грянули индейские войны, все немножко перемешалось, в аристократию влилось сразу много народа... Токамо, конечно, для неумелого – крепкий орешек. Но, позвольте, за это время исполнялась куча более простых – а я ни разу не видела, чтобы вы с ней танцевали... Влад, вы меня разочаровываете. Я помню, на теплоходе вы неплохо со мной танцевали незатейливое танго... – Она повернулась к жениху. – Если бы ты видел финал – корабль пылает, бегают автоматчики, переполох, все с ума сходят от страха, пальба, вопли, одним словом, в точности наши первые свободные выборы после вынужденного отъезда дона Астольфо. И посреди этого апокалипсиса коммодор храбро полосует кого-то из пулемета...

Мазур мысленно вздохнул: не было у него на «Достоевском» пулемета, и не было там никакого пожара, но нашу донью не переделаешь...

Она бросила что-то по-испански, и Эрнандо послушно ушел к ближайшей кучке беседующих.

– Влад, вы что, с ней поссорились? – серьезно спросила донья Эстебания. – Будьте уверены, я мгновенно разобралась, какие у вас отношения, думаете, вам апартаменты случайно отвели напротив ее комнаты? Неужели поссорились?

– Да что вы, – сказал Мазур. – Просто... Я себя здесь чувствую немножко не на месте...

– Какой вздор! Вы мой старинный друг...

– Все равно. Мне, знаете ли, практически не приходилось бывать на таких... приемах, – честно признался Мазур. – Вот и не хочу ей мешать, по-моему, ей весело и без моей персоны.

Донья Эстебания покрутила головой с видом полнейшего неодобрения и вдруг цепко взяла за рукав с таким видом, словно собиралась немедленно куда-то поволочь:

– Влад, а почему бы вам на ней не жениться?

– Мне?

– Пресвятая Дева Сантакрочийская, ну не Эрнандо же! Отчего вы так изумились? Я вижу, как вы на нее смотрите. Видела, как она смотрит на вас. Вы уже не беззаботный юноша, а Ольга – не романтичная девчонка, только что выпорхнувшая из монастырской школы. Простите за вульгарность, но вы наверняка успели изучить друг друга во всех необходимых смыслах... Так в чем же дело? Надеюсь, у вас в России нет печально ждущей супруги с выводком ребятни? Вот видите. Она – прекрасная партия.

– Вот только я голодранец.

– Ну, не прибедняйтесь. То, что у вас нет состояния или недвижимости, еще ничего не значит. В конце концов, вы – полковник военного флота, следовательно, занимаете определенное положение в обществе, вас никак нельзя посчитать юным жиголо или нищим студентом...

Бесполезно ей что-либо объяснять. Дело даже не в том, что полузабытая, заросшая паутиной питерская квартирка Мазура раза в три поменьше, чем кирпичная сторожка у ворот асиенды. Есть еще масса нюансов, которые иностранка понять не в состоянии. Для нее-то каперанг военного флота – фигура с весом, и не объяснишь, что есть страны, где все с точностью до наоборот. Ничего не объяснишь. У них были свои инфляции-девальвации, кризисы-провалы – но вот з д е с ь с Егоркой Гайдаром за нечто, подобное раскулачиванию всей страны (сиречь превращение вкладов в пыль), поступили бы решительно. Есть все-таки свои прелести жизни в этой стране, где существует стойкая и давняя традиция – при нужде министрами, генералами, а то и президентом без особого почтения украшают фонарные столбы главной авениды столицы. Им не понять нас, потому что нормальный человек, узнав о нашей жизни подробнее, непременно решит, что его разыгрывают... З д е с ь есть вещи, за которые министров и президентов прямо-таки автоматически вешают, а вот нам до столь райских денечков вряд ли дожить...

– Наконец, я иностранец... – промямлил он.

– Тем более – глупости. Я знаю одного испанского капитана, он вышел в отставку у себя на родине, принял наше гражданство и давно уже получил военный фрегат... Хорошие специалисты везде пригодятся. Что тут думать? Хотите, я с ней поговорю? Я на своем веку с полдюжины нерешительных парочек поженила, клянусь Мадонной...

– Нет, не нужно, – сказал Мазур в некотором расстройстве чувств. – Я сам... я... В общем, я подумаю и как-нибудь справлюсь сам...

– Ну, смотрите. Ловлю на слове, и попробуйте только потом пойти на попятный... – Донья Эстебания погрозила ему пальцем и направилась к своему очередному избраннику.

Мазур остался у стола, благо запасов спиртного хватало. Он все сильнее чувствовал себя Золушкой – стрелка уже почти доплелась до роковой цифры, скоро начнут бить часы, и пышное платье обернется мешковиной, карета – тыквой, шмыгнет в темный угол вновь ставший крысой кучер, и никакая фея на помощь не придет...

– А где труп?

Он обернулся. Ольга рассматривала его с наигранным ужасом:

– Нет, на первый взгляд жив и даже пытается пить спиртное...

– А почему это мне следует быть мертвым? – спросил Мазур, изо всех сил стараясь не ляпнуть какую-нибудь грубость, Ольга-то ни в чем не виновата...

– Подошла донья Эстебания, – безмятежно сказала Ольга, – и с ходу заявила, что я, по ее мнению, веду себя, как бесчувственная кукла – пляшу с посторонними, кокетничаю... в то время как человек, который давно и безнадежно от меня без ума, впал в самую черную меланхолию, вот-вот застрелится прямо на публике, и я, бессердечная, буду во всем виновата... Примерно так. – Она подошла ближе и пытливо заглянула в глаза: – Влад, я, правда, не могла и подумать... Я решила, ты здесь опять решаешь какие-то дипломатическо-шпионские дела, и добросовестно пыталась не навязываться... Правда. Ты на меня сердишься?

Не мог Мазур на нее сердиться – на себя следовало сердиться в первую очередь, на свою нескладную жизнь...

– Глупости, – сказал он решительно. – Наша энергичная хозяйка привыкла вмешиваться решительно во все, королевой себя чувствует... А уж думать и решать за других...

– Ну, вообще-то, она славная... с т а р у ш к а, – прищурясь, протянула Ольга. – Пойдем танцевать? После такой выволочки я от тебя и не отойду. Надо было сразу сказать, что ты сегодня не р а б о т а е ш ь... Кто вас поймет, шпионов? Я тоже шпионка, промышленная, как ты помнишь, но это же совсем другое...

– Да какой из меня шпион? – в сердцах сказал Мазур.

– Действительно. Сколько тебя знаю, ни одного военного объекта не попытался сфотографировать, и зажигалка у тебя самая обыкновенная, без ножа или бомбы, даже скучно... Пошли?

И решительно ухватила его под руку. В опасной близости возник пошатывавшийся фанат военно-морской истории, и Мазур побыстрее ретировался, подхватив Ольгу, поближе к круглой эстраде. На сей раз музыка гораздо более походила на то самое незатейливое танго, восемь смуглых ребят оглашали окрестности нескончаемым гимном вселенской печали, рыдающей тоски. Казалось, от этой песни все вокруг должны были упасть на колени и зарыдать. У Мазура, человека непривычного, временами морозец пробегал по коже, но остальные держались не в пример спокойнее, правда, у танцевавшего рядом сеньора повисла на седых усах хрустальная слеза, но он выпил столько, что удивляться тут нечему...

Ольга, прижавшись и закинув руки ему на шею, неотрывно смотрела в лицо.

«Рехнусь, – подумал Мазур, каждой клеточкой ощущая под тончайшим бархатом гибкое, сильное тело. – Точно, рехнусь. Это неправильно, так нельзя, наше дело незамысловатое: пришел-прикончил-отступил, вынырнул-взорвал-уплыл, всю жизнь мы занимались только этим, и не гожусь я для т а к и х декораций и т а к и х сложностей, совершенно не мое, что ж теперь делать-то?»

– Como el candor de una rosa... – промурлыкала Ольга ему на ухо, покачиваясь в его объятиях с расслабленной покорностью. – Это «Малагуэна». Душещипательное признание отчаянно влюбленного юноши, он хотел бы вечно глядеть в глаза своей волшебнице, прекрасной, как невинная роза... – И тихонько фыркнула: – Милый, ты можешь мне объяснить разницу меж невинной и беспутной розой? Как ни стараюсь, не получается... Можешь?

– Нет, – сказал он, тяжело переводя дыхание.

– А ты попытайся. Пойдем, вдруг да тебе удастся объяснить мне разницу... – Ольга отстранилась, взяла его за руку и решительно повела к особняку. – Мне это, с позволения сказать, веселье уже успело наскучить, ничего особенного. Да вдобавок тот, с которым я танцевала токамо, стал распространяться на лошадиные темы – мол, у него есть три друга, которые прекрасно ездят верхом и будут только рады проехать вблизи нашего поместья...

– Ну и что?

– Ничего-то ты не знаешь... – Ольга на ходу чмокнула его возле уха. – Так сватаются в юго-восточных провинциях, понимаешь? Три всадника вплетают коням в гривы красные ленты, длинные такие, скачут к дому, где живет нареченная их друга, и во всю глотку орут: «Фуэго!» «Огонь!» Подразумевается, что у того, кто их послал, в сердце пылает неугасимый огонь. Все зависит от того, как отреагирует сама девушка, а в старые патриархальные времена ее отец: если появится с пучком соломы, значит, есть пища для огня, а вот если выйдет с ведром воды... Эй, не вздумай возвращаться! Он держался в рамках, как истый кабальеро...

– Я и не собирался...

– Ну вот, ты меня разочаровал. Так хотелось, чтобы из-за меня стрелялись благородные идальго... Как в старые добрые времена.

– В старые времена ты, я подозреваю, сидела бы дома, не мечтая ни об учебе в Англии, ни о министерстве...

– Тоже верно... Нет, подожди. – Ольга развернула его в другую сторону. – К тебе в комнату я не пойду. Мы как-никак находимся в доме с вековыми традициями. Незамужняя девушка не должна навещать комнату холостого идальго, в особенности офицера... Офицеры как-никак – главная опасность для благонравных девиц из хороших семей...

– А к тебе, значит, можно? – хмыкнул Мазур, до кончиков пальцев исполненный нетерпеливого биения крови.

– Ко мне – можно, – шепотом ответила Ольга, распахнув дверь и вталкивая его внутрь. – В конце концов, бравый идальго в спальне незамужней девицы, пусть и благородной, – это совсем другое, это освящено многовековой литературной традицией: романсеро, плутовские романы, классические трагедии...

– Комедии...

– Ну никакой в тебе романтики, один голый практицизм... – Она гибко увернулась, мимоходом зажгла лампу под розовым абажуром на столике у постели. Вытянулась на темно-синем покрывале, одним движением сбросила туфельки и блаженно прикрыла глаза. – Ни диких зарослей, ни пыльных улиц, благодать... Иди сюда, полежим тихонечко...

Мазур прилег рядом на необозримой постели, осторожно просунул руку Ольге под шею. Она не шевелилась, словно спала. Комната ничуть не уступала апартаментам Мазура и подавляла точно так же: высоченные потолки с лепниной, какие он видел только в генштабе, тяжеленная мебель из темного, несомненно, дорогого дерева – постель как танкодром, шкафы как бастионы, вычурные стулья, круглые столики на витых ножках, дубовые панели стен, монструозное величие люстры и бра, огромная картина, изображающая море при слабом волнении: три балла по шкале Бофорта, не больше, наметанным глазом определил Мазур, взглянув на паруса шхуны в правом углу. Поспорить можно, комнату обставляли лет сто назад – и с тех пор мало что в ней меняли...

– Апартаменты... – пробормотал он.

– А что? – Ольга приоткрыла глаза. – Комната как комната... Не беспокойся, никто не войдет, прислуга вышколенная, сразу видно... – ощупью нашла его руку и положила туда, где под тонким бархатом постукивало сердце. – Послушай, ты в самом деле собрался делать мне предложение? Эстебания что-то такое с загадочным видом изрекала...

Мазур застыл от жуткой неловкости, он совершенно не видел выхода. Пожил на этом чертовом свете достаточно, чтобы понимать: коли уж говоришь женщине, что любишь ее, будь готов после этого заводить разговор об общем будущем, иначе не мужик ты, а последняя дешевка. Но какое у них может быть будущее – у нищего каперанга и наследницы поместий? Вот тут как раз и подвело сходство с т о й, показалось, э т у тоже можно как ни в чем не бывало привести в заброшенную двухкомнатную квартирку, единственное достоинство которой в том, что расположена в доме, мимо коего не единожды проходил Пушкин... Что ей, по большому счету, и Пушкин, и Питер?

– Вот и правильно, что молчишь, – сказала Ольга, поудобнее примащиваясь под его руку. – Мне уже столько раз делали предложение, что эта процедура ничего, кроме тоски, не вызывает. Эчеверриа даже напялил парадный мундир со шпагой, который носят раз в три года, на большом президентском смотру...

– Ты с ним спала?

– А вот не скажу. Помучайся. Ну ладно, ладно, не спала, честное слово, мы были такие юные и благовоспитанные... Новоиспеченный лейтенант и юная особа с дипломом школы святой Терезы...

Мазур хорошо помнил, она говорила, что капитан делал предложение дважды, но допрашивать не стал, смешно, в конце концов, да и права никакого нет...

– И насчет остальных не надо допрашивать, ладно? Сам понимаешь, что были, не могла же я спрыгнуть со старинной гравюры, а? Невинной розой... – Ольга фыркнула ему в ухо. – В чем-то я довольно беспутная роза, милый... Но с тобой, ты поверь, мне удивительно хорошо. У тебя с н е й все было отлично?

– Ага, – с трудом выдавил Мазур.

– Вот и гадай тут. Должна признаться, особа я довольно своенравная и независимая... О н а на меня в этом походила?

– Нет. Была гораздо мягче.

– Ну, тогда я ничего не понимаю. Ты слышал, что близнецы во многом схожи так, что просто удивительно? Даже если живут с раннего детства в разных концах страны, женятся на схожих по внешности и характеру женщинах, собакам дают одни и те же клички, машины покупают одной марки... Мы с н е й в какой-то мере близнецы, верно? Однако характеры совершенно разные, сдается мне. И все равно, странно, что моя испанская доля крови что-то на сей раз не проявляет себя. Как ни прискорбно выговорить, но впервые почувствовала, что меня укротили, и пришел хозяин...

– Это плохо?

– Это непривычно, – призналась Ольга. – Пытаюсь по-прежнему взять поводья, как встарь, – и не получается. Можешь гордиться, Влад, ты меня укротил... только, я тебя очень прошу, не пытайся этим пользоваться, ладно? Если ты что-то, пусть по нечаянности, сломаешь, я опять пантерой обернусь, и это же насовсем... Ты почему молчишь?

– Да потому... Не знаю, что сказать. Я двадцать лет убиваю людей, понимаешь? Я привык шлепать по горло в болоте и жрать змей, я всегда заранее знал: когда меня п о ш л ю т, там, куда послали, никто не будет меня любить, никто не будет со мной дружить. И не надо, я не за этим иду, так что плакать не стану... Но я не думал, что когда-нибудь буду беззаботно торчать во фраке, спокойно гулять с девушкой по ч у ж о м у городу, что в п р о м е ж у т к а х буду жить, как все нормальные люди. Я и не хотел тебя укрощать, я просто попал в пьесу, которая не для меня написана, она для кого-то более мирного, белого, пушистого... ладно, не обязательно мирного, но уж никак не для меня... А ты говоришь – воспользоваться... С собой-то не знаешь, что делать, где уж тут с тобой властным хозяином быть... И я просто не понимаю, какое тут может быть будущее...

Он выпалил все это и зажмурился от жгучего стыда – хорош мачо...

Тут же сработал мощный рефлекс, внутренний тормоз, но, в темпе прокрутив только что прозвучавшие слова, он не нашел, в чем себя можно упрекнуть: никаких тайн не выдал, ни в чем не раскрылся, даже круглая дура на ее месте, и та давно поняла бы, что «коммодор Савельев» отнюдь не паркетный шаркун, а опытный убивец, да и дружки у него соответствующие. Так что ничего страшного не произошло, вот разве что расслабился до полной непозволительности, но делу, и г р е это ни в чем не помешает...

– Ты просто чудо, – сказала Ольга. – По-моему, я тебя люблю как раз за неповторимость ситуации: всегда мечтала, как любая женщина, чтобы у ее ног оказался такой, т а к о й мужчина... И чтобы он при этом, будучи настоящим мужчиной и твоим хозяином, все же оставался у твоих ног... Чушь несу, а?

– Нет.

– Если ты меня понимаешь, совсем прекрасно. Пресвятая Дева, неужели сбываются мечты? Супермен, душа у тебя то ли израненная, то ли просто-напросто совершенно непривычная к н о р м а л ь н о м у течению жизни. Впрочем, и я – не подарок, так, кажется, у в а с говорится? Надо же, от каких пустяков зависят любовь и откровенность – просто выпить однажды больше положен-ного, досыта наслушаться «Малагуэны»... Что?

– Я не хочу, чтобы ты шла с нами до Чукумано. Там может быть по-настоящему опасно.

– Ну вот, а кто только что обещал не проявлять хозяйских замашек? Милый, есть вещи, которых я даже от тебя слушать не стану, уж прости. Ты обязан, я обязана... Хватит. Сейчас ты с меня снимешь это дурацкое платье, и я тебя буду любить, как самая беспутная роза. Должны же мы, наконец, понять, в чем разница между невинной и беспутной розой? Нет, медленнее, милый...

Глава седьмая Кавалерия из-за холмов

Поздним утром Мазур осторожненько ретировался из покоев спящей Ольги – чтобы соблюдать видимость светских приличий и не компрометировать. Как частенько бывает, жизнь с утра казалась особенно унылой и безнадежной, но долго рассуждать об этом не пришлось – едва он взялся за ручку своей двери, начищенного медного кошмара, напоминавшего то ли секстан, то ли старинный маршальский жезл, из-за угла, с верхней площадки лестницы, бесшумно выдвинулся человек в неизбежном белом костюме. Руки он держал за спиной, и весьма предусмотрительно – от неожиданности Мазур едва не провел защитный прием.

– Сеньор коммодор? Вы позволите отнять у вас немного времени?

– Бога ради, – сказал Мазур. Он здорово не выспался и мечтал о кофе или парочке часов сна, но, с другой стороны, простой лакей ни за что не стал бы навязываться, вообще открывать рот, они скользили тенями и в полном соответствии с версальскими нравами никогда не заговаривали первыми...

– Меня зовут Хименес, сеньор. Имею честь заведовать охраной – не только этой асиенды, всего, принадлежащего сеньоре...

– Очень приятно, – вяло сказал Мазур.

– Мне крайне неловко беспокоить сеньора коммодора, но не могли бы мы пройти в канцелярию и поговорить? Я не осмелился бы беспокоить сеньора коммодора по пустякам...

– Бога ради, – повторил Мазур, от усталости не стараясь каждый раз подыскивать новые реплики. – Пойдемте. Сдается мне, вы хороший начальник охраны, потому что я ни разу не видел в пределах досягаемости никого, напоминавшего по виду охранника...

– Сеньор так любезен...

Шагая с ним рядом, Мазур откровенно разглядывал нежданного спутника – за пятьдесят, плечи бывшего борца, мощный затылок в складках, обширная лысина, густые черные усы, что-то неуловимо знакомое в осанке и повадках...

– Что-нибудь случилось?

– К счастью, пока нет, сеньор...

– Служили в полиции?

– В общем, да, сеньор...

Секундная заминка и некая уклончивость фразы позволили Мазуру быстро сделать вывод. Нет, конечно, не полиция – вероятнее всего, при доне Астольфо трудился в ДСТ (эта аббревиатура ничего конкретного не означала, дон Астольфо попросту вспомнил Муссолини с его ОВРА – название тайной полиции само по себе должно быть загадочным, добавляя мучительной неопределенности). Очень возможно, по натуре не садист, махал плеточкой и подключал электроды к чувствительным местам исключительно оттого, что так велело начальство, за нерадивость в сих трудах журили, а за усердие полагались медали и лычки. Ну, а с приходом демократии такие вот шестерки-шестеренки как раз и оказались крайними, на них и выспались – это генералы, большей частью широкой общественности вовсе не известные ни по именам, ни в лицо, без малейших неприятностей соскочили с поезда и пересели в новые кресла. Это мы уже проходили, омбре Хименес, и не так давно...

Они вышли с парадного крыльца и направились к трехэтажному дому для прислуги – мало чем, впрочем, уступавшему иной дачке на Рублевском шоссе. Мазур сразу же заметил двух субъектов в штатском, занявших позиции по обе стороны от ворот, у стены, так, чтобы их не видно было снаружи. Оба были вооружены австрийскими «штейрами» с выдвинутыми прикладами, цивильные пиджаки крест-накрест опоясаны подсумками.

На площадке третьего этажа обнаружился пулемет на треноге – испанский «сетме-амели» с прищелкнутым коробом на двести патронов. Рядом выжидательно торчал еще один штатский. Мазур невольно остановился, подошел вплотную к окну и оценил грамотно выбранную позицию: отсюда можно надежно прикрыть подступы к воротам и долго не подпускать нападающих, а чтобы прорваться внутрь, не обойтись без гранатометов или легких пушек – по расчетам, впрочем, не дадут подойти близко...

– В противоположном конце здания – еще один пулемет, а? – спросил Мазур.

– Сразу видно профессионала, сеньор. Конечно, там второй. Сюрпризов для незваных гостей у нас хватает, увы, это не всегда снимает остроту проблемы... Можно предложить вам кофе?

– С полным удовольствием, – обрадовался Мазур, проходя в спартански обставленный кабинет.

– Я заранее распорядился приготовить... Прошу. – Хименес уселся напротив, терпеливо подождал, пока Мазур опустошит чашку, тут же налил ему вторую. – Сеньор коммодор, я оказался в щекотливейшем положении, можно сказать, я себя полностью предоставляю вашему благорасположению...

С минуту поломав голову над самым предпочтительным стилем разговора, Мазур выбрал тот, к какому его собеседник должен быть привычен с давних пор, – холодно посмотрел на усатого и сказал чеканно, почти грубо:

– Любезный Хименес, я как-никак не воспитанница школы святой Терезы. Через месяц будет двадцать семь лет, как надел погоны... Бросьте дипломатические обороты и говорите прямо: как, кто, почему и где. Ясно?

– Ясно, сеньор! – с некоторым облегчением воскликнул Хименес. – Еще раз простите, мне впервые приходится вести с гостем, старым знакомым хозяйки, т а к о й разговор... Короче говоря, не стану читать вам лекцию о нашей системе безопасности, скажу лишь, что налажена она неплохо. Времена все еще сложные, и до полного покоя далеко... Поэтому чем только ни приходится заниматься...

– Короче, – сказал Мазур.

– У меня здесь хорошая аппаратура, позволяющая в том числе и прослушивать разговоры с мобильных телефонов гостей... боже упаси, не подумайте, что я рискнул бы подслушивать их в апартаментах, но вот о чем они говорят с внешним миром, я считаю необходимым знать. Бывали прецеденты, лишь укрепляющие меня в мысли, что поступаю правильно. Сегодня, примерно в семь часов сорок минут утра, один из гостей сделал довольно странный, по моему мнению, звонок, носивший скорее характер д о к л а д а. Звонивший сообщил, что «те, кто вас интересует», внезапно объявились в Куэстра-дель-Камири – правда, с ними еще некий чернокожий и некая блондинка. «Довольно недвусмысленно было заявлено всем присутствующим, что именно эти люди прошедшей ночью напали на Тилькару». Своего собеседника звонивший один раз назвал по имени – Пабло, – на что тот крайне раздраженно напомнил о прошлых наставлениях и необходимости соблюдать крайнюю осторожность. Сказал, что это очень интересно, что он примет нужные меры, и велел смотреть в оба. Я дал бы вам послушать запись, но уже знаю, что испанским вы не владеете... Это вас интересует, сеньор коммодор?

– Весьма, – медленно сказал Мазур. – Что еще?

– Все. Я вам сделал исчерпывающее изложение разговора...

– Ну а ваши соображения? Я их с удовольствием выслушаю.

– Извольте, коммодор... Во-первых, номер телефона, с которого говорили, моими людьми не идентифицирован – следовательно, телефон принадлежит кому-то приезжему, привезен с собой кем-то из гостей. Именно гостей – практически никого из гостей не сопровождала прислуга, а шоферы поселены здесь же, в этом доме, меж тем как пользователь телефона находился в старом особняке. Во-вторых, звонивший, судя по оборотам речи и манере изъясняться, – несомненно, образованный человек из общества. Кстати, точно такое же мнение у меня сложилось о неведомом Пабло. В-третьих, из сорока семи гостей одиннадцать – молодые люди, это нам не позволяет с маху определить звонившего, но дает неплохой материал для умозаключений. Молодой сеньор из общества, Пабло... Вы слышали что-нибудь о Пабло Эскамилья? Нет? Это один из трех основных предводителей «Капак Юпанки», происходит из очень хорошей семьи, получил отличное образование.

– А, слышал, – сказал Мазур. – Только не знал его фамилии...

– Отлично. Лично я отчаялся понять иных молодых людей из хорошего общества, коммодор, но факт остается фактом – меж герильеро, городских леваков и сочувствующих немало юнцов с голубой кровью. И посему я ничуть не удивляюсь, что один из таких оказался среди гостей, – не все высказывают свои убеждения вслух, далеко не все... Я не берусь утверждать, что этот Пабло и есть Пабло Эскамилья, но, во-первых, о его пребывании в нашем департаменте есть точная информация, а во-вторых, сам разговор не допускает двойного толкования, вы согласны? О вас кто-то сообщил людям, мягко говоря, сомнительным и подозрительным с точки зрения безопасности. Насколько мне известно, и н ы е правительственные учреждения вы никак не можете интересовать – государство оказывает вашей миссии всяческое содействие, у вас есть солидные рекомендательные письма, с вами сеньорита из министерства... Быть может, вы считаете, что я напрасно всполошился?

– Ничуть, – сказал Мазур, подумав, что собеседник, пожалуй что, кое о чем умолчал, как и положено старому шпику. Сказал правду, но не всю, есть что-то еще, придающее ему уверенности, но это, в конце концов, не важно...

– Я рад, коммодор, что потревожил вас не зря...

– Все правильно, – сказал Мазур. – Спасибо. У нас есть свои... данные, дополняющие вашу версию. Здесь, правда, никто не знал точно, в какой день мы приедем...

– Конечно. Он просто был п о с в я щ е н в некие секреты. Знал, кто именно интересует Пабло, – и поторопился донести. Сеньор коммодор, нам придется перейти к самой неприятной части разговора... Я вас просто-таки умоляю понять меня правильно... Мое положение, еще раз повторяю, щекотливейшее... Как вы сами думаете, чего от н и х ждать?

– Чего-то незамысловатого, – сказал Мазур. – Они нас уже пару раз пытались захватить...

– Вот видите. Сеньор коммодор, как ни печально, но я все же вынужден осмелиться говорить прямо...

– Да не виляйте вы! – раздраженно рявкнул Мазур.

– Так точно, коммодор... Мы с вами практически сошлись во мнении – следует ожидать каких-то акций, направленных против вас, попытки захватить... Сеньора – женщина большой души... Предположим, вы или я расскажем ей об этом прискорбном звонке и поделимся своими соображениями о его возможных последствиях... Ее реакция будет однозначной: донья Эстебания распорядится поставить на ноги всю охрану и воевать до последнего патрона, если только поблизости появятся герильеро... Это в высшей степени благородно с ее стороны, но мы-то с вами опытные, пожившие мужчины, вы должны понимать... Вы, тысячу раз извините, всего-навсего едете куда-то по своим делам, вы проезжий... А я обязан думать о сохранности имущества хозяйки – это не самое богатое и лучшее ее поместье, но все равно... Видите ли, герильеро – это фактор, который следует у ч и т ы в а т ь. Их невозможно ликвидировать полностью, как невозможно полностью извести грозы, торнадо и циклоны. И потому, образно говоря, нужно позаботиться о громоотводах. Давно сложились неписаные и своеобразные правила игры. Речь идет не о сотрудничестве с ними – о попытках четко очертить пределы, выход за которые может их разозлить. Не надо наступать на хвост спящему ягуару – ведь это правило вовсе не означает сотрудничества с ягуаром или капитуляции перед ним, vеrdad? Ну вот, вы согласны... Если они решат уничтожить какую-то недвижимость – плантации, коровники, от этого может спасти разве что расквартированная в окрестностях дивизия, чего никто из асиендадо не может себе позволить. Я бы не хотел, чтобы те или иные непродуманные действия втянули нас в затяжную вендетту с «Капаком». Подобное уже случалось в других местах, ни к чему хорошему это не привело... Поймите меня правильно... Вы мне представляетесь достаточно решительным и благородным человеком, который ни за что не станет подвергать хорошую знакомую серьезным и тягостным неприятностям...

– Я понимаю, – сказал Мазур.

– Более того – я всерьез опасаюсь, что ваше участие в затронувших Тилькару событиях может представлять дополнительные сложности. И для вас, и для нас. Нельзя утверждать со стопроцентной уверенностью, но мы с вами не в суде, и потому можно д о п у с к а т ь... Не удивлюсь, если братья Гарай как-то связаны с «Капаком». О, не по идейным соображениям. Кое-кто в «Капаке» приторговывает наркотиками – оружие и услуги не достаются даром, нужны деньги, и немалые. В общем, ничего нового, леваки и партизаны частенько имеют свои интересы в наркобизнесе... Не только на нашем континенте...

– Знаю, сталкивался, – кивнул Мазур. – Что ж, я вас понимаю, вы по-своему правы, Хименес... Я и сам не собираюсь задерживаться, мы спешим... Надеюсь, вы не собираетесь вульгарно выставить нас за ворота?

– Сеньор коммодор! – Хименес прижал к груди широченные лапищи. – Я искренне надеюсь, что это шутка, что вы никоим образом не всерьез! За кого вы меня принимаете? В конце концов, я бы попросту не осмелился! Хозяйка снимет с меня голову, как тот монстр из фильма ужасов... За ворота? Да что вы! Мы просто придумаем вместе что-нибудь убедительное – скажем, вы звонили в Барралоче и узнали, что некие дела требуют вашего срочного приезда, вы ни в коем случае не можете здесь более оставаться, извиняетесь, но вынуждены уехать... Разумеется, я предоставлю вам охрану. У нас надежные ребята, видывали виды, пользоваться оружием умеют...

– Прекрасно, – сказал Мазур. – Я немедленно оповещу своих. Все пройдет гладко.

– Рад слышать, коммодор, вы сняли камень с моей души, я чувствовал себя прескверно...

– Сколько километров до Барралоче, сто тридцать?

– Примерно так, – кивнул Хименес. – Если бы еще точно предсказать и х действия... Будут они выставлять засады на дорогах или придумают что-то другое? Зависит от того, насколько вы им нужны... о, я не расспрашиваю о деталях, коммодор! В с е дороги им перекрыть вряд ли по силам... На Панамерикану могут и не сунуться... О! – Он буквальным образом просиял. – Как я не подумал раньше?! Можно немедленно послать шифровку в Баче. У сеньоры там есть представитель – а в Барралоче большой аэродром с парком воздушных такси. Я попрошу нашего человека немедленно заказать спецрейс, там, дальше, за особняками, у нас есть взлетная полоса, может принять любой легкий самолет... Излишне уточнять, что все расходы я беру на себя... Или вы все же предпочитаете машину?

– Что безопаснее, на ваш взгляд? Со мной женщины.

– Дайте подумать... Ходят слухи, что у герильеро появились зенитные ракеты типа «Красного глаза», но это пока что не подтверждено. Можно договориться с пилотом, чтобы он выполнил несколько хитрых маневров, – для многих районов самолет служит единственным средством передвижения, местные пилоты изрядные сорвиголовы и летают в любых условиях, между нами говоря, иногда выполняют... гм, нестандартные заказы, а потому привыкли ко всему и умеют держать язык за зубами. Конечно, легкомоторный самолет можно при удаче и зацепить из обыкновенного ручного пулемета... Однако и машина может попасть в засаду... Честно вам признаюсь, коммодор, я бы не смог сделать выбор. В обоих случаях риск примерно одинаков. Все зависит от того, что им нужно: ваши скальпы или заложники.

– Признаюсь вам столь же честно, не знаю, – проворчал Мазур. – Давайте все же выберем самолет, вряд ли асиенду смогут взять в классическую блокаду по всем правилам. Рядом Панамерикана, по ту ее сторону – открытые пространства, через них и будем уходить, и если...

Влетел белопиджачный молодец, косая сажень в плечах. От двери что-то затараторил.

– Поздно! – рявкнул Хименес. – Ребра Сант-Яго, печенка святой Терезы... Пойдемте!

Мазур выскочил следом. Пулеметчик уже разворачивал свое орудие производства в сторону ворот, сноровисто крутя барашки. Хименес потянул Мазура к соседнему окну.

Прямо напротив ворот стояли четыре разноцветных джипа – в том числе и синий «блейзер». Поскольку радом с ним в раскованно-настороженной позе стоял не кто иной, как младший Гарай, сомнений не оставалось. Вокруг него собралось человек десять, никто из них не держал в руках оружия, ни винтовок, ни автоматов не видно, но в машинах достаточно стволов, можно не сомневаться.

– Черт, – сказал Мазур. – Ну не рассчитывают же они взять поместье штурмом?

– Да уж конечно. Даже этот щенок должен понимать, что любая попытка штурма была бы даже не идиотством – самоубийством... Возьмите бинокль, посмотрите вон на того, слева от Гарая. В зеленой куртке, с бородкой. Интересная личность, а?

Мазур взял с широкого подоконника один из трех стоявших там биноклей, покрутил колесико. Действительно, молодой парень не особенно вписывался в компанию: в отличие от всех остальных лицо все же отмечено печатью интеллекта, бородка подстрижена совершенно по-городскому, надень ему очки и дай под мышку какой-нибудь ученый труд, получится классический студент престижного столичного университета...

– Думаете... – сказал Мазур.

– А почему бы и нет? Не похож этот парень на гараевых орангутангов... Повидал я таких, когда... – Он осекся. – Повидал, коммодор. Штудируют умные науки и языки, а в свободное время листовочками стены пачкают и бомбы мастерят... – Лицо у него на миг стало хищно-тоскливым, и Мазур окончательно уверился, что был прав насчет его прошлого, иные рефлексы на всю жизнь вгоняются в подсознание...

Внизу зашевелились. Гарай подошел вплотную к высоким чугунным воротам – литые завитушки толщиной в руку не смог бы прошибить даже лобешник Анпилова, сработано на совесть, – и тут же с другой стороны появился привратник, руки у него были пусты, но под пиджаком наверняка таилось что-нибудь убедительное. Минуты две разговаривали – Гарай все повышал голос, а его собеседник с безучастной миной вышколенного дворецкого что-то отвечал коротко и веско. В конце концов вынул из кармана телефон – и тут же в кармане у Хименеса запищало. Мазур молча слушал непонятный ему разговор, прикидывая шансы сторон.

Собственно, всю эту шоблу можно в три секунды перемолоть парой длинных, прицельных очередей... а что потом?

– Ну, так... – сказал Хименес, отключая телефон. – Сеньор Гарай категорически желает поговорить с хозяйкой.

– Нужно, наверное, сказать, что хозяйка еще не встала, не принимает...

– Примерно так Пачеко ему и сказал. Гарай на это заявил, что не может ждать, пока сеньора проснется. Дело у него, изволите ли видеть, невероятно важное. В поместье сеньоры, он говорит, скрываются убийцы его братьев: высокий, светловолосый мужчина, второй пониже, щуплый, с усиками, третий – негр, с ними две женщины, обе блондинки... Он, конечно, благородно готов поверить, что сеньора не подозревает, каких бандитов приютила под своим кровом...

– Вот теперь не осталось никаких недомолвок, – сказал Мазур. – Понимаете ли, Хименес, нас, четырех из пяти, они ни за что не могли видеть в лицо – ни Гарай, ни кто-либо из Тилькары...

Хименес задумчиво сказал:

– Вообще-то у меня есть снайперские винтовки, хорошие, немецкие. Можно в два счета срезать отсюда и Гарая, и того городского... вот только их дальнейшие ходы предсказывать не берусь...

– А что там предсказывать, – сказал Мазур. – Начнется та самая война, которой вы так опасаетесь, – в чем, между прочим, правы. И я не хочу доставлять хозяйке хлопоты... Найдутся какие-нибудь дороги, по которым можно выскользнуть из поместья незаметно?

– Целых три. Но я все же рекомендовал бы вариант с самолетом – теперь это гораздо предпочтительнее.

– Сколько времени потребуется?

– Давайте прикинем. Шифровку передадим немедленно, Энрике с ней справится минут за пять, переговоры с аэропортом отнимут... ну, скажем, полчаса. Самолет сюда будет лететь минут сорок... прибавляем на случайности и промедление... Давайте считать, что «птичка» здесь приземлится через полтора-два часа.

– Долго, – сказал Мазур. – Эти обормоты так и будут торчать у ворот.

– Ничего. Начнем переговоры, затянем время. На штурм они ни за что не пойдут, здесь у меня два десятка ребят, да столько же можно стянуть со всех концов асиенды...

Он выглянул в окно. Гарай снова спорил с невозмутимым привратником, его головорезы поддерживали хозяина негромким, но энергичным ропотом, только тот, с городской бородкой, стоял в сторонке.

– Смотрите! – сказал Мазур.

Впервые на сцене появилось то пресловутое заряженное ружье, которое согласно строгим канонам непременно должно в финале выстрелить: один из Гараевых ребят головой вперед нырнул в распахнутую дверцу машины, покопался там, показался с винтовкой наперевес. Демонстративно держа ее на виду, встал рядом с главарем.

Выслушав очередной доклад, Хименес покрутил головой:

– Это что-то новое. Пачеко говорит, они недвусмысленно нарываются. Грозят, что попытаются прорваться к хозяйке, если им и дальше будет преграждать дорогу какой-то... бедняге Пачеко придется собрать в кулак всю выдержку. За то оскорбление, что ему только что нанесли, в нашей глуши настоящий мужчина сразу всаживает оскорбителю нож в бок... Извините, коммодор, я отдам распоряжения. Не нравится мне такая наглость, неспроста это, не должны бы они так...

Он быстрыми шагами удалился на третий этаж. Пулеметчик покуривал с равнодушным видом, глядя поверх ствола, нацеленного точнехонько на Гарая и его оруженосца. По обе стороны стены с внутренней стороны парка короткими перебежками передвигались еще несколько человек в штатском с автоматами, спешивших на усиление поста у ворот. «Дело поставлено неплохо, – отметил Мазур, – совершенно не к чему придраться. Но как-то нужно из этого выбираться, не ставя под удар хозяйку...»

Появился Хименес, досадливо выругался:

– Сообщают часовые по периметру – на юге и востоке неподалеку от стены, в лесу, замечены группки вооруженных людей, стволов по полдюжины в каждой... Скверно...

– Так, – сказал Мазур. – Ну а если плюнуть на мужское самолюбие и обратиться по радио к силам правопорядка? У вас наверняка есть такая возможность.

– Коммодор, не всегда имеет смысл впутывать... Слезы Христовы! Колдун вы, что ли?!

Как в голливудском фильме: заливисто трубит медный рожок, из-за холмов на полном галопе азартно вылетает доблестная кавалерия Армии Ю-Эс-Эй, гнусные отрицательные индейцы с воплями разбегаются кто куда...

«Индейцы» и не думали пускаться прочь – но изумлены были, сразу видно, до глубины своей поганой души, сбились в кучу у джипов, ошарашенно таращась на дорогу.

Прямехонько к ним приближалась внушающая уважение колонна – впереди пятнистый бронетранспортер, трехосный «оркас» чилийского производства, башенка с двадцатимиллиметровой пушкой градусов на двадцать повернута влево, как раз в сторону гараевой компании. Темно-зеленый «хаммер» с брезентовым верхом, еще один «хаммер», за ним открытый грузовик, набитый тигрерос, – и замыкает кавалькаду еще один «оркас» с несколькими парашютистами на броне. Рев дизелей, густые сизые выхлопы... А если проедут мимо? Откуда им знать?!

Нет, если уж кавалерия появляется, то ошибок не делает... Мазур прижал бинокль к глазам. Передний «оркас» проехал метров на двадцать дальше крайнего джипа, остановился, за ним, строго соблюдая интервал, затормозили все остальные. Из «хаммера» неторопливо выбрался офицер... Мазур и не предполагал, что когда-нибудь вознесется на седьмое небо от радости при виде капитана Эчеверрии, к которому, вдобавок по всему, еще и втихомолочку ревновал Ольгу...

Эчеверриа, собственной персоной, неторопливо стянул черные кожаные перчатки, огляделся с наигранным безразличием, твердо ставя ноги, направился к воротам, словно бы и не замечая примолкших провинциальных гангстеров.

Черный джип стоял прямо у него на пути. Чуть приостановившись, Эчеверриа небрежно махнул перчаткой, приказывая очистить дорогу. Никто и не почесался. С той же непроницаемой физиономией капитан поднял левую руку, махнул указательным пальцем.

Раскатисто пролаял пулемет броневика. Метрах в трех левее, прямо меж двумя джипами, земля так и брызнула от ударов крупнокалиберных пуль. Вот теперь ребятишек проняло, кто-то опрометью кинулся к машине, завел, задним ходом рванул с места так, что едва разъехался с синим «блейзером».

Удовлетворенно кивнув, капитан глянул на часы и бросил несколько коротких фраз. Мазур видел в бинокль его выжидательно приподнятую бровь. Из кузова выпрыгнул сержант в лихо сбитой на затылок каске, прошелся вдоль колонны с видом обученного волкодава, готового по первому свистку хозяина перехватить указанную глотку.

Гараевские молодчики, толкаясь и тесня друг друга, кинулись по машинам. Одна за другой они выворачивали на дорогу, на полной скорости уносясь в ту сторону, откуда колонна приехала.

Привратник распахнул калитку – очень возможно, без команды. Глядя в спину капитану, потянулся к телефону.

– Пойдемте, – сказал Хименес, выслушав рапорт.

Они спустились как раз вовремя, чтобы встретиться с капитаном у нижней ступеньки. Эчеверриа – как и в прошлый раз, выбритый до синевы, с тем же значком на лацкане – небрежно бросил ладонь к козырьку пятнистого кепи:

– Что-то вы вспотели, Хименес... Добрый день, сеньор коммодор. Надеюсь, вся ваша экспедиция в добром здравии?

Мазур чуть растерянно кивнул.

– Подумать только, какие тернии встречаются на дороге у господ естествоиспытателей... – протянул Эчеверриа невозмутимо. – Никак им не дают нормально работать, вырывать у природы тайны доадамовой истории... Хименес, это не вас ли зовут из дома? Вас-вас, вы просто не расслышали...

Помявшись, Хименес ушел в дом. Эчеверриа, глядя сквозь Мазура, небрежно сказал:

– Идите и в темпе собирайтесь – я о всех... Поедете с колонной в Барралоче. Если сеньора Сальтильо еще спит, что ж, придется вам попрощаться с нею через прислугу. Не тот случай, чтобы скрупулезно соблюдать этикет... Ну, что вы стоите?

Мазур, чересчур обрадованный, чтобы обижаться на приказной тон, повернулся и заторопился к особняку.

Глава восьмая Пять минус два – три или ноль?

Взлетная полоса – вполне современная, залитая бетоном без малейших трещинок – примыкала к самому бедняцкому району Барралоче. Широкий пояс лачуг и хибар тянулся далеко, до самых холмов, плавными темно-синими изгибами вздымавшихся вдали. Правда, на взгляд Мазура, выглядел этот пояс нищеты несколько странно: практиче-ски над каждой неописуемой хижиной, окруженной грудами мусора, худыми собаками и голыми ребятишками, торчала телеантенна-тарелка.

– Из цикла «парадоксы и гримасы», – пояснил Кацуба, поймав его недоуменный взгляд. – Единственное окно в мир – народец-то поголовно неграмотный, ящик им все на свете заменяет...

– В Бразилии то же самое, я видела, когда была на карнавале, – сказала Лара.

Она стояла между Франсуа и Кацубой, прямо-таки приплясывая на месте от нетерпения и волнения. Трудами Франсуа и его, судя по всему, безразмерного кошелька Лара выглядела теперь, как модель с обложки престижного журнала, и эти недешевые шмотки носила, сразу видно, с привычной небрежностью. Смотрелась она ослепительно, что уж там, с трудом верилось, что совсем недавно уныло блистала на съемках домашнего порнофильма, а потом получала от благородных спасителей смачные пощечины и словесные выволочки. Отнюдь не Золушка, скорее принцесса из какой-то другой сказки, выставленная злой мачехой в темные леса, но в конце концов согласно сказочным законам полностью восстановленная в правах. Сегодня с утра она даже держалась совсем иначе, перестала язвить, хныкать и хамить, так что Мазур давненько уже взирал на нее без раздражения.

– Ага! – сказал Кацуба. – Вона-вона чешет... Этот?

Лара встрепенулась.

– Он, – сказал Франсуа, всмотревшись.

Белый самолетик, заходящий со стороны солнца, коснулся бетонки в дальнем конце полосы, пронесся по ней, сбрасывая скорость, с мощным свистящим лопотаньем подрулил и остановился метрах в двадцати от них. Небольшой «фалькон», рассчитанный на десяток пассажиров, дорогостоящая игрушечка серьезных дядей. «Деньгами пахнет, – оценил Мазур. – Большими...»

Кусок выпуклого белого борта – Мазур обратил внимание, что на самолете не было никаких опознавательных знаков, если не считать логотипа фирмы-изготовителя – распался на две половины, откинувшиеся вверх и вниз, нижняя превратилась в короткий трап. По нему тут же сыпанули четверо молодцов в безукоризненных костюмах, модных галстуках и темных очках, рассредоточились в темпе, перекрывая подступы. Торопясь значительно менее, по трапу спустился пятый, в отличие от бодигардов выглядевший представительнее.

– Семеныч! – Лара кинулась вперед с такой прытью, что едва не поломала каблуки об асфальт, повисла у него на шее.

Мазур до этого лишь в романах читал, как взрослые люди в и з ж а т от восторга. Лара как раз визжала, тормоша прилетевшего, что-то бормоча.

Сохраняя непроницаемое выражение лица, Франсуа шепотом прокомментировал:

– А в обычных условиях в упор не видела, будто мебель... – и тут же замолчал.

Загадочный Семеныч, выглядевший несколько смущенно, легонько отстранил Лару и направился к трем мушкетерам. С первого взгляда его можно было принять за большого босса в области финансов, политики либо какой-нибудь газовой трубы, но Мазур, обладавший нюхом на людей определенной профессии, опознал в нем обычного, похоже, охранничка, разве что в немалых чинах.

– Неплохо, ребятки, – сказал Семеныч с той покровительственной развальцой, что всегда вызывала у Мазура лютую неприязнь, от кого бы ни исходила. – Нормально поработали. Можете не сомневаться, все будет путем, как обещано...

И протянул руку всем троим, по очереди, с таким видом, словно объявлял об окончании монаршей аудиенции. Мазур пару раз тряхнул широкую сильную ладонь и тут же выпустил.

– Спасибо, ребята, – сказала Лара, сияя, искрясь, светясь изнутри и благоухая. – Извините, если что не так, я была сама не своя. Будете в столице, заглядывайте...

И, отвернувшись, припустила к самолету, уже не сдерживая себя. Семеныч ухитрился ее опередить – точно, хранитель барского тела, укрепился в первоначальной догадке Мазур, – подхватил под локоток, помог подняться в салон: в проеме виднелся белый низкий столик, диванчики вокруг него. Следом с видом и манерами нерассуждающих роботов кинулись четверо охранников, трап моментально подняли, оба выпуклых куска сомкнулись так, что едва была заметна линия шва, тут же засвистели запускаемые турбины, «фалькон» развернулся и покатил на взлет.

– Вот и все, ребята, – сказал Франсуа, сияя, как начищенное серебро (если только так можно выразиться о негре). – Дальше уже не наша забота, можно возвращаться в отель и обговорить грядущую раздачу слонов...

Он сел за руль синего «форда», который им помог взять в прокате портье. Свернул вправо, проехал метров двести и плавно притормозил у огромного ангара из рифленого железа. Там, возле желтенького биплана, стояла Ольга в светло-синем деловом костюмчике (вот только юбка носила характер чисто символический).

Вокруг плотным кольцом сомкнулось с полдюжины субъектов мужского пола в штатском, но в лихо заломленных пилотских фуражках – господа авиаторы, как и следовало ожидать, распускали хвосты подобно птице павлину, соперничая за внимание очаровательной сеньориты.

Франсуа посигналил. Ольга обернулась, подошла к машине с его стороны, наклонилась:

– Езжайте без меня, я буду через полчасика, тут возникли кое-какие дела по заповеднику...

Негр кивнул и тронул машину. Метров через пятьдесят повернулся к Мазуру:

– Смотри, уведут, вон они какие белозубые и решительные, как на подбор...

– Не твоя забота, – сказал Мазур беззлобно, ничуть не напуганный столь жуткой перспективой, поскольку в силу некоторых неизвестных посторонним обстоятельств был уверен в себе и испытывал приятные чувства единственного обладателя сокровища.

У парадного крыльца отеля прохаживались двое полицейских – это уже была любезность со стороны очарованного Ольгой и озабоченного престижем здешней полиции сеньора бригадного комиссара. В номере Франсуа тут же развил бурную деятельность: вытащил целых четыре детектора, выглядевших шикарно и дорого, принялся изучать обе комнаты, ванную, туалет. Он возился долго, выдвигая загадочные шарики на телескопических штырях, следя за пляской разноцветных значков, забрался даже на стол. Мазур с Кацубой, время от времени обменивавшиеся заинтригованными взглядами, успели за это время выкурить по паре сигарет и прикончить по стаканчику виски.

– Черт знает что вы хлещете, господа офицеры. – Франсуа убрал свои игрушки обратно в чемодан, достал из холодильника бутылку шампанского, три широких бокала, вмиг разделался с пробкой так мастерски, что ни капли пены не пролилось наружу. – Ну, выпьем же, друзья мои, за успешное завершение операции, за ваши генеральские звезды...

– Не рановато ли? – спросил Кацуба...

– Наоборот, – серьезно сказал Франсуа. – Самое время. Все кончено, ребята. Я имею в виду пресловутую операцию «Кайман», потому что порученное нам дело мы только что успешно и завершили. И заниматься нам здесь больше нечем... – он покосился на Мазура, – разве что прощальной романтикой – при условии, конечно, что посторонние не будут знать о нашем скором и преждевременном отъезде...

– Загадками изъясняетесь, сударь, – сказал Мазур, отчего-то ощутив тягостное беспокойство. – Извольте яснее.

– Как вам будет угодно, ваше высокоблагородие, – раскланялся Франсуа, держась так, словно боролся с переполнявшей его радостью. – Имеете право-с... Ну вот что, ребята. Кто-то тут давеча исполнял эмоциональную песню из репертуара, если мне память не изменяет, Юлиана. – Он посмотрел на Мазура, фальшиво пропел: – Из разных мы конюшен, господа... Должен разочаровать: мы все трое как раз и оказались в одной конюшне. Вас это не должно особо занимать, у вас впереди столько приятных и заслуженных наград... Короче, в обморок никто из вас не упадет, надеюсь. Люди взрослые, видавшие виды... – Он сделал паузу. – Мои друзья, суровая действительность выглядит так: ни в одном из озер Чукуманского каскада нет никакого утонувшего самолета, а если что-то такое на дне и ржавеет, то нас оно интересовать не должно. Нет никакого чемоданчика, который вы якобы должны были сыскать и представить по начальству любой ценой. То, что нам так отчаянно пытались помешать конкуренты, сейчас, вне всякого сомнения, пустившиеся к озерам, свидетельствует лишь о профессионализме тех, кто разработал и блестяще провел в жизнь операцию прикрытия, дымовую завесу. Ставки были невероятно высоки... Оправдывали любые затраты и издержки. Постараюсь кратко, но исчерпывающе. Ларка – дочь... – Он написал на листке блокнота фамилию, продемонстрировал его двум друзьям, потом поджег в пепельнице. – Должны были слышать, а?

Еще бы они не слышали... Из тех, кого с чьей-то легкой руки окрестили олигархами, быть может, и справедливо. Фигура...

– Есть одна серьезная сложность, беда, от которой ничуть не застрахованы люди вроде... – Франсуа ткнул пальцем в сторону крохотной кучки черного пепла. – Любимые и балованные детки частенько попадают то в дурную компанию, то в нешуточные неприятности, только непосвященному кажется, что любящий родитель может легко все это погасить. На самом деле сплошь и рядом его грандиозные возможности оказываются бессильны. Ларка щебечет на трех языках, училась в Англии, девка весьма даже неглупая, но, как вы уже успели понять, разбалованная, совершенно безалаберная, доверчивая и самую малость нимфоманистая. Со старшим Гараем они познакомились на «Достоевском», в том самом достопамятном круизе, где вы оба столь активно повоевали. Ну, естественно, моментально завалились на белые простыни, Ларку в этом плане не приходится долго уговаривать, если объект ей придется по вкусу. Потом эта дура полетела в Санта-Кроче – и ухитрилась выйти из-под контроля охраны. У нее, как вы, быть может, догадываетесь, в голове бурлил коктейль из «Просто Марии» и прочих «Антонелл» – влюбленный плантатор, африканские страсти, ананасы в шампанском... Меж тем ее избранник – мелкий подонок, дешевый наркоделец, любитель самодеятельного видео. Увы, слишком поздно спохватились, сопоставили – и ужаснулись. Во-первых, она могла, когда надоест всем трем брательникам, вульгарно исчезнуть в тамошних болотах – по моим данным, это с полудюжиной подобных дурочек уже случилось: закон – сельва, прокурор – ягуар... Во-вторых, существовала даже более худшая вероятность: она останется в живых, но о ней узнают те, кому никак не следует знать. Я не буду вдаваться в детали глобальных экономических боев, бизнес-ристалищ – вам это вряд ли будет интересно. Скажу одно: чем выше, тем более зверские нравы царят. Карла Марла нагородил немало чепухи, но кое в чем был прав: я имею в виду его крылатую фразу о том, что нет такого преступления, на которое не пошел бы крупный капитал ради процентов трехсот прибыли. Так оно и обстоит, можете поверить на слово, я давно уже кручусь в этой системе, рассказов было б дотемна, как поется в детской песенке... Думаю, вы сами представляете, в какое положение попал бы папа, зацапай кто-нибудь его любимое чадо, мя-аконько воздействуя... Простите, но вы просто не представляете себе масштаба игр и масштаба капиталов, мужики... Никому из нас в т а к и е игры играть не придется – оно и слава богу, с другой стороны... Лично я кое с кем из больших боссов не поменялся бы.

– А что, предлагали? – угрюмо спросил Мазур.

– Ценю хорошую шутку, мысленно аплодирую... Вернемся к нашим баранам, точнее, к бедной доверчивой козочке. Были по тревоге подняты на ноги серьезнейшие силы, все ниточки, за которые только можно было потянуть, гудели от напряжения. Ну, вы себе представляете папины возможности – газеты читаете иногда, а там и половины не пишут... Ее след отыскался довольно быстро. Нужно было срочно вытаскивать. Но, повторяю, вытаскивать так, чтобы никто из возможных конкурентов и просто людей, с превеликой охотой заполучивших бы идеальное средство воздействия на нашего Икса Игрековича, ничего не узнал бы. Знаете, когда я думаю о тех, кто в сжатые сроки разрабатывал и осуществлял операцию прикрытия, готов встать перед ними навытяжку – а я чертовски не люблю этого делать, к тому же повидал, быть может, поболее вашего, вы-то зациклены на «плаще и кинжале», а я чем только ни занимался... Это профи. В кратчайшие сроки разработали убойнейшую дезу и внедрили ее всем, кого следовало опасаться. Кто такая Лара? Где такая Тилькара? Никто не слышал ни о чем подобном, два супермена отправились извлекать из озера некий чемоданчик, приказание исходит непосредственно от Большого Папы... Ну а по дороге, когда ни одна душа не заподозрит неладного, супермены свернут с прямого пути и в темпе прокрутят ма-ахонький пустячок... И никто не поймет, – и ведь не поняли, козлы! – что это и б ы л а операция «Кайман»! – Он порывисто разлил шампанское, расплескивая на стол. – Помните милейшую Кончиту? Эта сучонка работает на всех, кто только оказывался в пределах досягаемости ее хищных ручонок: и на ДНГ, и на американцев, и на черта с рогами. Девочке хотца денег, и много. Иногда те, кто балуется многостаночной работой, либо бесследно пропадают, либо оказываются на дне ближайшей речки в модных бетонных штиблетиках. Но почему-то мне кажется, что сучка Кончита вывернется, сумеет вовремя соскочить с поезда, откроет где-нибудь в Байресе или Рио респектабельное заведение... Когда дон Херонимо в «Голубке» давал вам инструкции, мы все – кроме вас, конечно – прекрасно знали, что, несмотря на все проверки, там тем не менее есть аппаратура. Американские клопики, клопики ДНГ, чьи-то там еще, нет ни смысла, ни желания составлять полный список... Трудненько было изобразить нашу раззявость, но сыграли так, что слухачи ничего не заподозрили, посмеялись, наверняка, над русскими лопухами, которые не способны выявить все микрофоны. Впрочем, Кончита после всех наших проверок с невинным выражением лица рассовывала в паре мест вовсе уж микроскопические устройства, вы о таких не могли не слышать... Параллельно еще по нескольким каналам в г о н я л а с ь та же самая деза – так, чтобы это выглядело исходящим из нескольких, абсолютно не связанных между собой источников. Все устроилось как нельзя лучше. Кто-то поверил в предстоящее строительство гидростанции – вроде дона Себастьяно – и жаждал урвать свой кусок от грядущего жирного контракта. Кто-то рвался заполучить некую секретнейшую информацию, из-за которой русские стоят на ушах, – я про янкесов. Сила нашей дезы – в ее полнейшей жизненности и правдоподобности, десятки разведок до сих пор играют в эти игры до посинения и будут играть еще долго... Главное было – исключить всякую вероятность, что кто-нибудь наткнется на н а с т о я щ и й мотив. Как все присутствующие могли убедиться полчаса назад на аэродроме, никто и не наткнулся. А посему готовьтесь получать законное вознаграждение. П а п а н я, надо отдать ему должное, честно расплачивается по счетам. Лично я, признаться, предпочитаю примитивные единички с большим количеством нулей, согласен и на любые другие цифры, лишь бы ноликов хватало, но с пониманием отношусь к слабостям других. Вы военные люди, у вас своя система ценностей, господа генерал и адмирал... Не выпучивайте глаза, я не шучу. Вам ведь обещали, помните? Кстати, вы какую степень «Заслуг перед Отечеством» предпочитаете? Четвертая – несолидно, первая полагается одному Большому Папе... Я бы рекомендовал вторую: крест с мечами, звезда в нагрузку – шарман. Или Андрюшку Первозванного? Вы не стесняйтесь, п а п а н я устроит, Андрюшку, правда, придется ждать на недельку дольше, но проблем не будет... Сделает. Вы ведь хорошо потрудились... Заслужили. Вот только нужно будет сейчас же сесть и подумать, какую сказочку мы преподнесем нашей милой Ольге. Нужно немедленно возвращаться в столицу, а оттуда – нах хаузе. Нам здесь больше делать нечего, вокруг нас чересчур много ненужного, опасного даже копошения, самое глупое в этой жизни – рисковать н а п р а с н о... – Он повернулся к Мазуру. – Понимаю ваши чувства, девочка – прелесть, но нельзя же затягивать до бесконечности. Будем думать, как красиво уйти...

Мазур, честно признаться, ни о чем особенном не думал. Как-то отстраненно констатировал, что эта история и в самом деле чрезвычайно походит на правду. Подобное м о г л о случиться – из чего еще не вытекало автоматически, что с л у ч и л о с ь...

Он повернулся к напарнику. У Кацубы было жесткое, застывшее, нехорошее лицо, выражавшее скорее злость, чем разочарование.

– Это интересно, – сказал подполковник. – Крайне завлекательно, весьма походит на правду. Пытаюсь отыскать логические изъяны, но получается плохо...

– Естественно, – хмыкнул Франсуа. – В правде, знаете ли, не бывает изъянов. Горькое бывает, ошеломляющее, приятное, удручающее, но вот чего нет, так это изъянов.

Кацуба задумчиво сказал:

– Среди того, чем мне на службе забивали голову, были и азы психиатрии. Помню высказывание корифея, вот только фамилию забыл... Понимаете, какая штука – сумасшедшие как раз и отличаются порой безукоризненной логикой. Превосходящей даже логику нормального человека. Одна ма-аленькая оговорочка: чтобы построить непробиваемую, суперлогичнейшую систему, наш шизофреник делает одно-единственное д о п у щ е н и е... и вот как раз оно-то насквозь ложно, нереально – вроде марсиан, из-за стены облучающих загадочными волнами. Что, как легко можно догадаться, автоматически обесценивает всю логику, всю систему, построенную на неверном допущении...

Франсуа слегка растерялся:

– Не хотите же вы сказать, что у меня поехала крыша и я все это придумал?

– Ну что вы, отнюдь,– с милой улыбкой сказал Кацуба. – Я другое имею в виду: в о с н о в е вашей безукоризненно логичной, чертовски похожей на правду истории может лежать качественно и н о е допущение. И н а я исходная точка. Иные мотивы и иные побуждения... Мне прояснить свою мысль?

До Мазура уже дошло. Он подобрался, рука потихонечку стала двигаться к кобуре под полой легкого белого пиджака...

– Сидеть! – В руке у Франсуа появился блестящий пистолетик, скорее всего, упавший в ладонь из рукава. – Мужики, вы это что? Вы м е н я подозреваете? Только без дурацких прыжков, лады? Вы уж не дергайтесь... И ручки бы на стол, а? Нервный у нас нынче офицер пошел...

Положив руки на стол, Кацуба спокойно сказал:

– А почему бы и нет? Коли уж вы, милейший, настойчиво и часто подчеркиваете, что повидали всякого, должны понять: есть теоретическая вероятность, что вы, хороший мой, не более чем казачок засланный, пытающийся нам помешать...

– Да что за вздор! К вам меня привел Глаголев...

– Не доказательство, – процедил Кацуба.

– Дон Херонимо безошибочно давал вам коды, подтверждающие его полномочия...

– Но это ведь о н давал, а не вы, – сказал Мазур, тоже сидевший с руками на столе. – Никто не предупредил, что вы вдруг начнете давать указания о свертывании... впрочем, это еще ничего не значит. Если вы будете так любезны и дадите соответствующий код, я готов подчиняться...

– Вашу мать! – прямо-таки взвыл Франсуа.– У меня-то он откуда? Кто мог предвидеть, что у Херонимо настолько расшалятся нервы, и он от нетерпения сунется сдуру под пулемет? Ну вы же сами освобождали Ларку, видели, как за ней прилетели...

– Это, увы, не доказательство, – сказал Мазур. – Мало ли как все это можно объяснить...

– Ну так объясни! – рявкнул Франсуа.

– Мне это не нужно, – сказал Мазур. —У меня есть четкие, не допускающие двойных толкований инструкции, есть приказ, задание. Есть процедуры, опять-таки не допускающие двойных толкований. Я готов верить всему, если мне предъявят предусмотренные правилами доказательства...

– Присоединяюсь к предыдущему оратору, – сказал Кацуба, сделав едва заметное движение.

– Сидеть! – прикрикнул Франсуа.– Добром предупреждаю: если кто-то из вас дернется, всажу пулю. У меня тоже есть инструкции и приказы, а еще мне очень хочется вернуться домой живым. Вы, умоляю, глупостей не делайте, я успею шмальнуть первым и не буду маяться угрызениями совести... Мужики! Ну что вы, как дети малые? Вы представляете свое положение? Я сейчас уйду, и вы останетесь здесь одни. Никакого снаряжения не будет, оно сюда не придет, поскольку никто и не собирался сюда забрасывать никаких аквалангов. Быть может, в родном Отечестве вас и решат выдернуть отсюда – тогда пошлют человека с должными кодами. Только за это время вас, во-первых, могут запросто пристукнуть, а во-вторых, еще не факт, что вас будут спасать. Была бы честь предложена, а от убытка бог избавил... Да чтоб вас черти... Ну что мне такое сделать, чтобы поверили? На иконе клясться? Или на этом графине? Все к о н ч е н о, ясно вам? Не будет никаких аквалангов, не будет! Нет никакого самолета в озере! Нет там никаких трупов и чемоданчиков! Все деза, дымовая завеса, ложь, отвлекающий маневр! Что так смотрите? Какого вам еще рожна?

– Не рожна, а кода, – спокойно сказал Мазур, прикидывая: если стянуть под столом незашнурованную туфлю и отбросить ногой в сторону, отвлечется негр на шум или нет? Черт, ничего больше не предпринять...

– Ну вот что, – сказал Франсуа, очевидно, приняв какое-то решение. – Эту бодягу нельзя тянуть до бесконечности, надоели вы мне... Последний раз говорю: я ухожу, и вы остаетесь совершенно одни. Ну?

Мазур молчал. В другой обстановке он непременно попытался бы опрокинуть стол, рискнуть с броском – но знал, что с хорошим профессионалом такие штучки не проходят. Державший его под прицелом человек был не новичком, а потому в его руке была всерьез опасна даже игрушечка на 6,35. Нет шансов...

– Черт с вами, дуралеи, – сказал Франсуа словно бы даже с некоторым разочарованием на лице. – Могу вас заверить: лично я буду стоять за то, чтобы вас отсюда все же вытащить, послать человека с кодом, но меня могут и не послушать... Адиос, амигос!

Он плавно передвинулся вдоль стены, держа их под прицелом, достиг двери, на ощупь ее открыл, проскользнул бочком – и в замке скрежетнул ключ.

Оба моментально взмыли из-за стола, по въевшейся привычке хватаясь за оружие. Кацуба остановился у двери чуть растерянно. Высокая дверь, добротно сработанная годах в тридцатых, являла собой серьезную преграду. Конечно, будь они в а к ц и и, не церемонилась бы с ней и довольно быстро одолели даже без вульгарных штучек вроде стрельбы по замку (говоря по совести, чертовски неэффективный прием, получается лишь у киношных суперменов, а в жизни крайне легко заполучить рикошетом так, что мало не покажется). Да и бессмысленно выносить безвинную дверь, подняв шум на весь отель: если профессионал отходит, он непременно продумал все заранее, тех секунд десяти, что им потребуется на дверь, беглецу как раз хватит, чтобы ускользнуть, не привлекши внимания...

Кацуба бросился в другую комнату, загремел там чем-то, появился с унылым видом:

– Ни следа его вещичек. Все предусмотрел, заранее готовился.

– Но если он заранее все предусмотрел, значит, не собирался нам вредить – на это-то времени хватало...

– Ты что – ему веришь?

– А ты?

– Не знаю, – честно признался Кацуба. – То, что он тут наплел, чрезвычайно похоже на правду, но я в жизни насмотрелся на массу вещей, неотличимых от правды, однако не имевших с ней ничего общего... В конце-то концов, полковник, наше дело – не верить, а скрупулезно следовать приказам. Приказы и инструкции так специально и сформулированы, чтобы исполнитель проявлял инициативу лишь в п р е д у с м о т р е н н ы х случаях.

– Он еще будет меня учить науке приказа... – проворчал Мазур. – Слушай, надо же что-то делать...

– А... – Кацуба схватил телефонную трубку. Убедившись, что провод не перерезан, набрал две цифры и быстро что-то протараторил по-испански. – Сейчас придет портье с дубликатом ключа, наплетем что-нибудь... Меня другое волнует. Сказать?

– Не надо, – мотнул головой Мазур.

Он все прекрасно понимал и сам: после таких сюрпризов внутри группы следует немедленно уходить. Менять место дислокации, запутывать след, свернуть с маршрута, о котором знал б е г л е ц. Это азбука, аксиома. Уходить туда, где на их появление просто не рассчитывают и не смогут вычислить новое логово – по крайней мере, с маху. Невозможно изменить одно: конечную точку маршрута, но тут уж ничего не поделаешь, что ж, бывали в похожих ситуациях, выкрутимся...

Буквально через полминуты в двери скрипнул ключ – явился почтительный портье, вмиг освободил пленников, получил свои чаевые, раскланялся и долго объяснял что-то в ответ на расспросы Кацубы.

Когда они оказались в коридоре и портье удалился, Кацуба объяснил:

– «Неро сеньор», черный сеньор, оказывается, еще сегодня утром расплатился за номер, унес вещички, однако предупредил, что номер должен оставаться за ним до тех пор, пока он не обсудит в нем свои дела с друзьями. У крыльца его ждала машина, никто, конечно, не запоминал марку и номер, да и ничего это нам не дало бы...

– Вот и я. Какие у нас нынче планы?

Не теряя времени, Мазур подхватил Ольгу за локоть и почти потащил на широкий балкон в торце коридора. Она ошарашенно подчинилась. Балкон выходил на тихую улочку, на нем никого не было, так что можно поговорить без лишних ушей...

– Нужно уходить, – сказал Мазур, не обращая внимания на отчаянный взгляд Кацубы, прямо-таки умолявший не пороть горячку. «Тоже мне, ментор, я и сам знаю, что следует делать...»

– Куда? – удивленно воззрилась Ольга.

– Вот это нам сейчас и нужно в темпе обговорить, – тихонько сказал Мазур. – Я не буду вдаваться в подробности, некогда, одно скажу: те самые конкуренты, которых ты, как выяснилось, не зря опасалась, протянули щупальца ближе, чем нам казалось...

– Франсуа? – догадалась она с похвальной быстротой.

Мазур кивнул:

– Увы... Только что последовало бурное объяснение, он не рискнул предпринимать какие-то решительные меры прямо в отеле, да и мы не дети, но недомолвок не осталось. Не увидим мы его больше...

– Вы что... – расширились глаза у Ольги. – А труп куда дели? Неужели в шкаф?

– Хорошего же ты о нас мнения...

– За работой видела.

– Нет, он просто-напросто смылся... Но и нам нужно побыстрее убираться. Благорасположение сеньора бригадного комиссара – вещь хорошая, но есть разные способы нам напакостить, сама убедилась...

– Что он хотел? Не стану представляться провидицей, но вот с самого начала не нравился он мне... Тоже охотится за аппаратурой?

– За какой еще аппаратурой? – вполне натурально удивился Мазур.

– Ой, только не надо... – досадливо поморщилась Ольга. – Которая утонула в озере. Извини, милый, но я и этот секрет знаю – я тебе не раз говорила, что дон Себастьяно человек серьезный. Те, кто был на Ирупане до вас, то ли нечаянно утопили, то ли умышленно сбросили в озеро какую-то аппаратуру, и вам в первую очередь нужно ее достать... Убедился, что я знаю все?

«Ага, – подумал Мазур, ожидавший худшего. – Очередная порция дезинформации, неведомыми путями достигшей дона Себастьяно. Ну, это к лучшему, меньше недомолвок, пусть считает, что и в самом деле знает в с е...»

– Убедился, – сказал он, довольно натурально сыграв смущение и неудовольствие. – Ну, не мог я тебе этого говорить... Тем лучше. Раз сама знаешь все, понимаешь, что нужно побыстрее искать надежное укрытие. Такое, чтобы нас долго не смогли вычислить. Ты же здесь бывала, тебе и карты в руки...

Ольга думала меньше минуты:

– Так... Насколько я поняла, нужно подобрать укромное местечко, где никто не станет искать девушку из хорошего общества, путешествующую в компании двух иностранных дипломатов? Или, по крайней мере, доберется до этого места не раньше, чем прочешет весь город?

– За что я тебя люблю, так это за светлый ум, – сказал Мазур.

– Есть такое место, – сообщила Ольга. – Лично меня э т о т вариант вовсе не воодушевляет, наоборот, но делать нечего...

Глава девятая Высоко в небеса

Два высоких окна были плотно задернуты собранными в красивые складочки бледно-розовыми занавесками, но в комнате стояла приятная прохлада: кондиционер работал исправно. Обстановка была прямо-таки семейной, исполненной домашнего уюта: сеньорита Ольга Карреас, облаченная лишь в просторную футболку с красно-синей эмблемой какой-то латиноамериканской сборной, валялась на постели в исполненной неумышленной эротики позе и увлеченно читала толстенный роман на испанском. Сеньор с последней фамилией Савельев, восседая за столом, склонился над газетой, на которой лежал разобранный на части браунинг «Хай Пауэр», и еще два пистолета ждали своей очереди.

– Свой могла бы и сама почистить, – проворчал он в конце концов, продевая тоненький ударник в соответствующую пружинку и стараясь обтекать взглядом постель, чтобы не наводила на несвоевременные мысли. Любой военный человек со стажем согласится: если в одном помещении оказались требующие ласки женщина и оружие, предпочтение нужно отдать отнюдь не женщине. Учитывая, что от состояния оружия зависит еще и жизнь этой самой женщины...

– Успеется, – буркнула Ольга, не отрываясь от книги, где на яркой глянцевой обложке юный кабальеро в классическом наряде то ли музыканта, то ли тореадора обожающе таращился на столь же юную сеньориту, разодетую по моде столетней давности.

– А дома тебе кто чистит? Дворецкий?

– Сама. Дочитаю и почищу. Самая волнующая сцена – когда он, к своему ужасу, обнаруживает, что она его сестра. Это, конечно, неправда, но узнает он об этом только через сто страниц...

– Очередная мыльная опера?

– Не опошляйте, коммодор. Это «Аромат жакардиньи», классика нашей литературы, написано сто десять лет назад. Все равно, как у вас «Война и мир». В школе я за нее получала исключительно плохие отметки, а тут вдруг обнаружила – вполне приемлемое чтение... По крайней мере, в э т о м заведении только и стоит читать классиков, чтобы не поддаваться разлагающему влиянию...

И, демонстративно заткнув пальцами уши, уткнулась в книгу. Вздохнув, Мазур закончил с «браунингом» и взялся за второй.

Как давно продекларировано, умный человек прячет лист в лесу. А сеньориту из общества и двух заграничных дипломатов, о чем не знал Честертон, надежнее всего спрятать в дорогом тихом борделе. Мало кто догадается с ходу, что именно в этом месте спрячутся в с е т р о е. Мужчина, еще куда ни шло, будь он хоть иностранный атташе, но надо обладать особенно вывихнутым мышлением, чтобы предположить, будто данный субъект потащит с собой в это заведение приличную девушку, а она согласится.

Учитывая, что за двое с половиной суток их здесь так и не побеспокоили шпики, линия поведения была выбрана верно. Правда, Ольга предосторожности ради предварительно разорилась на черный парик и очки с дымчатыми стеклами, всерьез сетуя на свою горькую участь: опасалась попасться на глаза кому-то из многочисленных знакомых, ибо случайности порой сталкивают людей совершенно непредсказуемо...

Впрочем, принятые ею предосторожности были для этого заведения, притаившегося посреди тенистого садика, вполне рутинной практикой. Мазур вынужден был признать, что до приезда в Санта-Кроче совершенно не понимал разницы между простым борделем и очень дорогим. Черт его знает, как там обстояло с первой разновидностью, не бывал, но вот вторая походила скорее на Академию наук: никто не брякал на рояле пошлые куплетики, не было ни толкотни, ни шума, по коридорам не шмыгали порочные девицы неглиже. Жизнь здесь шла оживленная, но в коридорах стояла такая тишина, а клиенты и персонал сталкивались друг с другом вне соответствующих комнат так редко, что здание порой казалось вымершим. Особенно это касалось того крыла, где они заняли пару небольших квартирок: предназначались они для гостей обоего пола, жаждавших телесных отдохновений на пару дней или недель, а вот огласки не жаждавших совершенно по причине высокого положения в обществе, ревнивых половин, а то и весьма специфического характера развлечений. Деньги здесь драли солидные, зато честно обеспечивали конфиденциальность и анонимность, этого у них не отнимешь.

Управившись со вторым «браунингом», Мазур промолвил в пространство:

– Одно меня смущает: откуда бы это приличным сеньоритам из высшего общества знать о существовании таких вот местечек?

– Все-таки ты безнадежно старомоден, – вздохнула Ольга, не отрываясь от романа. – На дворе, позволь напомнить, двадцатый век, собственно, уже почти что двадцать первый, к тому же, смею тебя заверить, барышни из общества и сто лет назад были прекрасно информированы насчет вещей, о которых в обществе не говорят. Надо бы тебе прочитать записки графини Сильвитуш – была такая фрейлина при дворе последнего бразильского императора... Просто считалось, что юные сеньориты предельно наивны и закоснели в непорочном невежестве, – вот они и не старались никого разубеждать... А вообще ты роковым образом действуешь на мою нравственность. Отец, увидев меня в таком вот местечке, собственноручно пристрелил бы, а о дедушке я и думать боюсь...

– Наоборот, следует гордиться, – сказал Мазур.

– Это чем это?

– Да тем, что ты здесь – единственная особа, которой утром не суют под подушку деньги...

– Вот еще! Проститутки тоже, надо полагать, влюблялись и не всегда брали деньги...

– Это ты из романов вычитала?

– Ну, вообще-то да... – призналась Ольга. Отложила роман, перевернулась на спину и приняла позу, исполненную на сей раз уже умышленной эротики. – Гордиться следует другим: я, наверное, самая неискушенная из тех, что ублажали мужчин на этой вековой постели... Как думаешь? По сравнению с профессионалками...

Она смотрела невиннейшим взглядом, но парой небрежных, якобы случайных движений привела футболку в такое состояние, что скудная одежка частью обтягивала, а частью не скрывала. Мазур, поняв это совершенно правильно, встал из-за стола.

И выругался про себя вовсе уж вульгарно, услышав тройной стук Кацубы. Ольга живехонько приняла вполне пристойную позу, Мазур, все еще ругаясь, поплелся открывать.

Подполковник распространял флюиды удрученности на десять метров вокруг, даже не стоило спрашивать об исходе его вылазки. Он прошел к столу, осторожно отставил двумя пальцами жестяночку с ружейным маслом, положил свою шляпу подальше, чтобы не испачкать. Глядя в стол, пожал плечами:

– Ничего. Отыскал шустрого парнишку, дал ему денег и послал справиться, нет ли груза на имя коммодора Савельева или мое. Шустрик вернулся ни с чем. Никто и не слышал о таких грузах. Хорошо еще, за ним не следили на обратном пути, уж в этом-то можно быть уверенным...

– Ну, давайте откроем военный совет, – предложила Ольга, спрыгивая с постели. – Мне накинуть что-нибудь более благопристойное, или вас такое зрелище не смущает?

– Ничуть, – вяло сказал Кацуба. – Вот уж что мне не свойственно, так это пуританство, и вообще, как выразился в схожей ситуации товарищ Сталин, тут остается только завидовать... – У него был голос смертельно уставшего человека. – Но без всяких комплексов, так что можете даже ногу на ногу положить, а не сидеть, как школьница в классе, мне все равно...

Ольга незамедлительно положила ногу на ногу и поинтересовалась не без скрытой подначки:

– А вы, часом, Михаил, не... как бы это...

– Да нормальный я, нормальный, – тем же бесцветным голосом отозвался Кацуба. – Просто, во-первых, лишен глупой привычки облизываться на чужое, а во-вторых, у каждого свой стиль, я лично предпочитаю, чтобы мои нехитрые удовольствия были покрыты мраком... Это, конечно, вам не в упрек... А так – нормальный.

– Господи, да я же шутила!

– Я понял, Ольга...

Пожалуй, т а к и м Мазур напарника еще не видел.

– Итак... – сказала Ольга. – Давайте я сначала выскажу свои дилетантские, женские соображения, а потом вы, как полагается, поправите глупую девчонку... Конечная цель экспедиции вам была известна заранее, с этим никаких сложностей и забот. Деньги? У меня их еще много, а у вас?

– Тоже, – сказал Мазур.

– Значит, и это – не проблема. Оружие? Его у нас столько, что можно открывать оружейную лавочку. – Она кивнула в сторону высокого шкафа, куда спрятали объемистую тяжеленную сумку. – Преследования со стороны властей – это не про нас, с этой стороны все гладко. Нас заботит лишь возможное нелегальное преследование со стороны конкурентов, признаков коего мы пока что не выявили. И еще – отсутствие снаряжения. В чем конкретно загвоздка? Нужны акваланги?

– Собственно, один акваланг, – сказал Мазур. – Надежный, с заряженными баллонами.

– И все? И только? Влад, я от тебя без ума, но вот сейчас такое впечатление, что мыслительные способности ты на время спрятал в шкаф вместе с оружием, уж извини... В Барралоче можно достать многое. В том числе, уверена, и акваланги.

– Да думал я об этом, – сказал Мазур. – Видишь ли, мы люди военные и привыкли жить по регламенту. Ждали груза, пока была надежда.

– А сейчас ее не осталось?

– Не знаю, – сказал он. – Можно подождать еще.

– Послушайте, сеньоры военные, а может, хватит вам полагаться на регламенты? Конкуренты, я уверена, не дремлют. Да не сидите вы с такими загадочными физиономиями! Как дети... Коли уж я знаю, что вам необходимо извлечь из озера какую-то аппаратуру – детали мне неинтересны, не мое дело, – логично будет сделать следующий ход и предположить, что к тому же самому могут стремиться конкуренты. Я права?

Мазур нехотя кивнул: в самом деле, не было смысла играть, ничего страшного, что она знает п о ч т и все, главное, не подозревает о с у т и. Самое смешное в данной ситуации – мы ей, собственно говоря, нисколечко не врем. Как там у Сименона? Судья не солгал, ибо судьи не смеют лгать, но он не сказал всей правды... Так и мы – мы ей попросту не все сказали, а это облегчает душу от греха лицедейства, думается...

– Ну вот... – сказала Ольга. – Как вы думаете, конкуренты уже могли т у д а отправиться?

– Возможно, – сказал Кацуба.

– Кто они? Местные? Иностранцы?

– А собственно, какая разница? Или я не прав?

– Ну что вы, Михаил, – заверила Ольга. – Вы, безусловно, правы. В нашей экспедиции я представляю интересы своего шефа, а потому мне безразлично, кто именно играет против... Все одинаково отвратны. Поставим вопрос несколько иначе: если вы там столкнетесь, на озерах, к чему это приведет?

– К хорошей драке, – помолчав, признался Мазур. – Именно потому тебе и нельзя с нами на Ирупану. Вряд ли они будут настолько галантны, что не станут резать девушке глотку...

– Ну, между прочим, ты уже имел случай убедиться, как эта девушка умеет стрелять, вообще вести себя в экстремальных ситуациях... Поэтому вопрос, иду ли я с вами, не дискутируется и не голосуется. Иду. И очень тебя прошу, не вздумай возвращаться к дискуссии... У меня категорическое поручение, и я обязана его выполнить. Любые возражения не принимаются. Ну, сняли этот нюанс с повестки дня? Отлично... Поскольку наш противник пока что не дает о себе знать, остается одна проблема – акваланг. Можно сидеть здесь в относительном комфорте, ожидая вашего груза. Но не пора ли самим взяться за дело?

– Эк тебя разбирает жажда деятельности... – проворчал Мазур.

– Прагматизм, – сказала Ольга весело. – Повышение, которое мне обещано в случае успешного выполнения задания, – моя давняя девичья мечта, так что не удивляйтесь неженскому зуду нетерпения. Впрочем, почему – неженскому? Женщина имеет полное право мечтать о карьере. В общем, думается мне, гораздо рациональнее будет проехаться по Барралоче и поискать акваланг. Вряд ли ими торгуют на каждом углу, товар довольно специфический, но попробовать стоит. Согласны? Пойдем дальше. Вы вообще думали, каким образом собираетесь добраться до Ирупаны? Отсюда до наших заветных озер – километров триста по довольно-таки диким местам с редкими деревеньками...

– Вариантов было два, – сказал Кацуба. – Либо нанять какое-то суденышко и отправляться по реке, либо нанимать самолет. Судя по карте и рассказам тех, кто нас сюда направил, там найдутся места, где можно без труда посадить легкомоторную птичку...

– Все правильно, – кивнула Ольга. – Сама не раз бывала в тех местах, могу авторитетно заверить – только эти два варианта и следует всерьез принимать в расчет. Не пускаться же в путь пешком или на индейской долбленке, как кабальеро в старину... Одно немаловажное уточнение. Суденышком есть смысл пользоваться только в том случае, когда особенно спешить и некуда. Но вот если по пятам идут – а то и опережают – конкуренты, лучше всего воспользоваться самолетом. Практика отработанная: забросит нас туда и вернется через день-другой, в зависимости от того, какие мы дадим распоряжения. Я сама так не раз летала. Кстати, некоторым, – она с намеком покосилась на Мазура, – вовсе не было нужды кидать там, на аэродроме, столь уж ревнивые взгляды. Чуть ли не всех этих парней я давно знаю, с двумя летала. Парни как парни, полагаться можно, если аккуратно платите деньги. Ну, авантюристы, конечно, но это в этих местах – обычное явление... Хотите, сейчас же позвоню на аэродром и договорюсь?

– Только не отсюда, – поторопился уточнить Кацуба. – Там, на углу, есть телефон-автомат...

– Отлично. Подождите, я на минуточку...

Она вынула из шкафа платье и удалилась переодеваться в крохотную гостиную. Кацуба тихонько сказал:

– Ну, девка... Завидую я тебе... или, наоборот, рад, что не мне досталась...

– Тебе не кажется, что ее уверенность в «аппаратуре» облегчает задачу? – шепотом спросил Мазур. – Нам даже не придется ей ничего врать. Вынем чемоданчик, скажем с честными рожами, что это и есть те самые приборы, – и все... Удачно складывается...

– Не дергайся, – усмехнулся Кацуба. – Можно подумать, я ее собирался утопить в том же озере.

– Кто тебя знает... – сказал Мазур серьезно.

– Да успокойся, в целости и сохранности была бы твоя Джульетта при любом раскладе. В крайнем случае, подсунул бы ей таблеточку, поспала бы, пока ты доставал со дна...

Вернулась Ольга, в очках и смоляного цвета парике, и они все трое спустились по особой лестнице прямо в сад, не спеша прошли к воротам, возле которых отирался широкоплечий тип, притворяясь, что трудолюбиво обстригает секатором разросшийся куст, неведомый Мазуру по названию. Показали ему монеты, старинные серебряные песо с особыми зарубочками – здешний своеобразный пропуск на вход и выход. Плечистый, старательно глядя мимо них, вежливо распахнул высокую ажурную калитку – хорошо смазанную, бесшумно вертевшуюся на петлях.

Калитка выводила в тихий переулочек, застроенный такими же домами посреди густых садов. Район был респектабельный, нигде не видно ни мусора, ни праздношатающихся представителей низших классов – за чем, надо полагать, присматривала должным образом прикормленная полиция.

Надо полагать, по той же причине – недреманно бдящее за этим районом полицейское око – избежал тесного общения с вандалами телефон-автомат на углу. По наблюдениям Мазура, здесь курочили телефоны-автоматы с той же частотой и мастерством, что и на просторах многострадального отечества, проявляя при этом прямо-таки русское упорство и трудолюбие: здешние телефоны представляли собою вовсе уж устрашающе прочные металлические ящики, но все равно с ними расправлялись в два счета. Ох, не зря именно здесь осело столько русских – крайне схож менталитет, в этой стране русскому человеку приходится менять гораздо меньше родных привычек, чем где-либо еще...

Они с Кацубой расположились по обеим сторонам будки, метрах в пяти, бдительно озирая окрестности. Пока Ольга оживленно болтала, то переходя временами на откровенно кокетливый щебет, то сухо что-то обсуждая, не появилось ни единой подозрительной личности. Прошли двое полицейских, профессионально глядя с к в о з ь, и скрылись за углом. К задней калитке, в которую они недавно вышли, подъехало такси, пассажир в темных очках тут же юркнул в сад, успев бросить вокруг опасливый взгляд, – этого не стоило и подозревать, он сам боялся посторонних глаз...

Ольга аккуратно повесила трубку на металлический рычаг. Преспокойно сообщила:

– Ну вот, дождались у моря погоды... Знаете, что мне только что сообщили? Вчера днем на аэродроме появилась компания – четыре человека, все мужчины, типичнейшие гринго, – нимало не торгуясь, заказали самолет и сегодня утром улетели на Ирупану, на озера Чукумано. Пилота, который их возил, сейчас нет, но мой собеседник обычно ставит свою «птичку» рядом, и видел утром, как они грузились. Багажа не особенно много, но был он весьма специфическим. Надувная резиновая лодка, довольно вместительная, баллоны для акваланга, еще парочка каких-то небольших ящиков, с которыми обращались, как с фарфором... Как вам новости? Конечно, возможны совпадения, это может оказаться очередная компания простаков, позарившаяся на мифический клад Бенитеса...

– Случайность – это хорошо организованная необходимость, – хмуро сказал Мазур. – Не верю я что-то в столь многозначительные совпадения...

– Я, признаться, тоже, – кивнула Ольга.

– Они что, уже на Чукумано? – спросил Кацуба.

– Вы удивительно догадливы, Михаил, – сделала книксен Ольга. – Улетели, повторяю, вчера утром, пилот вернулся после обеда... Должен вылететь за ними через три дня. Что интересно, они просили высадить их километрах в трех от Чукумано, за горами, – но он-то парень сообразительный, как все его коллеги, тут и не нужно было особенно ломать голову, г д е могут понадобиться акваланг и лодка.

– Ага, – сказал Кацуба. – Опасались, что на озере можем уже сидеть мы, решили высадиться подальше, осмотреться...

– Вот и я так думаю. Ну что, сеньоры? Не кажется ли вам, что вместо долгих поисков акваланга следует поступить проще – лететь туда, затаиться поблизости и попросту отобрать у них добычу, когда извлекут со дна? Гораздо рациональнее...

– Для девушки из общества у тебя насквозь криминальный склад мышления, – проворчал Мазур.

– Жизнь заставляет. Но идея-то неплоха?

– Весьма, – сказал Кацуба. – Они, правда, добром не отдадут, но это поправимо, попытаемся убедить подходящими к случаю методами.

– А если это все же мирные кладоискатели? – вслух подумал Мазур. – Нужно и такую возможность допускать.

Ольга, видимо, насквозь проникшаяся воинственным духом, выпалила без малейшей запинки:

– Если это мирные кладоискатели, мы у них попросту на время реквизируем акваланг и лодку... применяя, как выражается Михаил, подходящие к случаю методы убеждения. Потом вернем, дадим в виде компенсации денег... когда развяжем... Как? Быстренько проедемся по магазинам, купим пару палаток, консервов – с этим значительно проще, чем с аквалангом.

– А самолет?

– Тот парень, с которым я говорила, лететь готов хоть сейчас. Мы тоже приземлимся где-нибудь за горной грядой, тихонечко выйдем к озеру, осмотримся и решим остальное на месте...

– А потом этот самый пилот будет болтать на каждом перекрестке о нас, о месте высадки... Кто-нибудь обязательно вспомнит о первой группе, собравшейся по тому же маршруту, станет потом сопоставлять. Мало ли что, могут остаться трупы...

– Глупости, – уверенно сказала Ольги. – Эти парни умеют держать язык за зубами.

– Да? – с сомнением покачал головой Кацуба. – Судя по тому, как они вам все быстренько выложили о той четверке, с яркими подробностями... это и называется держать язык за зубами?

– Михаил, вы порой удивительно непонятливы, – вздохнула Ольга. – Видимо, постоянно ставите себя на мое место, а это, простите, вздор. Вы, даже размахивая пачкой банкнот или пистолетом, ни за что не получите той информации, которую может получить милая сеньорита в коротенькой юбчонке и полупрозрачной блузке, в особенности если она, не выходя из рамок приличия, все же ведет себя так, что у собеседника начинают играть в крови насквозь беспочвенные надежды... Ясно? Кстати. – Она повернулась к Мазуру. – Я тебя умоляю, не выказывай ни малейшей ревности и вообще держись так, словно я для тебя – пустое место. Я намерена сделать все, чтобы милейший Луис – тот пилот – понял, что его надежды беспочвенны насквозь, не раньше, чем мы вернемся в Барралоче...

– Асе ес, – угрюмо сказал Мазур.

...Крохотный, однако ж двухмоторный самолетик был начисто лишен солидности и смотрелся крайне легкомысленно. Больше всего он напоминал средних размеров автомобиль, над которым произвели нехитрые манипуляции умельцы из автосервиса, что-то отрезав, что-то скруглив, а потом приклепали крылья, хвост и три колеса. Он и внутри чрезвычайно походил на автомобиль – два кресла впереди, широкий диванчик сзади, в хвосте место для багажа – разве только приборов имелось побольше, да вместо баранки штурвал.

Кацуба, выражавший свои чувства еще более неприкрыто, нажал на крыло сверху, отчего аэропланчик ощутимо качнулся, похлопал по левому мотору, попинал черную шину:

– И давно э т о летает?

– Пять лет, сеньор, – тоном уязвленной гордости заявил Луис, жгучий красавчик в синей фуражке с загадочной эмблемой. – Совершенно надежная машина, облетала три департамента, и никогда ничего не случалось. Приземлиться способна на любой пятачок, пробег короткий.

Вообще-то он не врал. Мазур никогда не рискнул бы сесть за рычаги истребителя или штурвал аэробуса, но подобных небесных блох его в свое время обучили пилотировать. Асом летного дела не стоит себя именовать, но кое-как попасть из точки А в точку Б он сумел бы и на вертолете, и на легкомоторном самолетике. Вот только сейчас не стоит об этом и заикаться – пилотского свидетельства у него нет, потому что учился там, где их не выдают, ограничиваясь записью в засекреченном личном деле... Хотя учат на совесть, поскольку, не боясь упреков в низкопоклонстве перед Западом, давным-давно приняли на вооружение американскую методику – еще в самые что ни на есть советские времена.

Дело в том, что по советской традиции будущего летчика несколько лет мучили, вколачивая ему в голову устройство винтокрылой машины или легкого самолета, заставляя сдавать массу зачетов по знанию материальной части. Американцы поступали проще и рациональнее: давным-давно поняли, что с несерьезными поломками машина и так дотянет до базы, а серьезный военный пилот починить все равно не сможет, оказавшись в экстремальной ситуации типа вьетнамской войны, где нет ни складов запчастей, ни инструментов, ни времени, где чуть ли не из-за каждого куста торчит дуло, и гораздо проще спасаться на своих двоих, чем лихорадочно ковыряться в моторе под перекрестным огнем. Янки сажали на вертолеты восемнадцатилетних пацанов, абсолютно не затрудняя их изучением материальной части, и те месяца за три выучивались гонять на вертушках так, как гоняли в гражданской жизни на «харлеях». Примерно так учили и Мазура с сослуживцами – выходило гораздо практичнее и полезнее.

Так что Мазур немного разбирался в подобных стрекозах. При ясной погоде и в самом деле способны неплохо себя показать, приземляясь на пятачки и взлетая с них после короткого пробега. Хрупкость, конечно, мнимая. Корни глубинного недовольства в другом: сев в самолет, ты попадаешь в ситуацию, когда от тебя абсолютно ничего не зависит и значишь ты не больше, чем вон то кресло, да и возможности твои примерно те же. Одним словом, типично морское недоверие ко всему летающему – моряк в небесах, если откровенно, бессилен и жалок, как любой, попавший в чужую стихию.

– Я вас должен предупредить, сеньоры, – сказал Луис с самым серьезным видом. – Метеорологи говорят, что обстановка не опасная, однако по курсу возможны грозовые фронты. На носу – сезон дождей, кое-где уже зафиксированы обширные грозы...

– Это опасно? – мрачно спросил Кацуба.

– Как вам сказать... Скорее способно при невезении стать причиной задержки. Может случиться, что грозовой фронт не удастся обойти, тогда машину придется сажать. Хорошо, если попадется достаточно твердый участок земли... Бывает, что дожди зарядят надолго, земля тогда размокает, и приходится несколько дней ждать, когда установится погода... В это время года такое редко случается, но нужно учитывать возможную задержку...

– Словом, рулетка? – спросил Мазур.

– Иногда так и бывает, сеньор. Рановато, конечно, для н а с т о я щ и х ливней, но мой принцип – ничего от клиентов не скрывать... Сложности возможны, но не обязательны.

Он отошел с независимым видом, изо всех сил давая понять, что является истинным кабальеро, а не жадиной, только и озабоченным, как бы содрать с богатеньких иностранцев побольше.

Они переглянулись.

– Ну, командир? – спросил Кацуба.

– Что тут думать, – сказал Мазур. – Коли уж сложности возможны, но не обязательны. Янкесы добрались благополучно, авось и нам повезет.

– Правильно, – поддержала Ольга. – Возможный грозовой фронт – это вам не зенитки...

Они уставились в чистейшее голубое небо, кое-где украшенное белыми мазочками облаков. Небо как раз внушало повышенный оптимизм.

– Прорвемся, – кивнул и Кацуба. – Лично мне придает уверенности другое обстоятельство. Численность противника. В схожей ситуации, помнится, старина д’Артаньян с хищной такой улыбочкой обратился к Портосу: «Ты слышишь, барон? Их только четверо».

– А в самом деле... – сказал Мазур. – Классику я уважаю. – Он обернулся и крикнул пилоту: – Луис! Мы летим!

– Как скажете, сеньор...

Погрузка длилась недолго. Кроме двух сумок с тщательно завернутыми в тряпки автоматами и винтовками они брали еще две крохотные палатки, только что купленные в городе, немного консервов, аптечки, дюжину баллонов с питьевой водой и прочую мелочь вроде биноклей, мачете и складных спиннингов. К вящему удовольствию Мазура, объемистая сумка с Ольгиными нарядами осталась в камере хранения, потому что брать их на Ирупану было бы форменным идиотством. Парочки запасных маек вполне достаточно.

Самолетик оторвался от земли довольно лихо. Мелькнули лачуги с телеантеннами-тарелками и глазевшая на самолет оборванная детвора, секунд через десять под крылом пронеслись округлые высокие холмы, и двухмоторная кроха, задрав нос, полезла выше. Далее простирались леса, казавшиеся сверху сплошным ковром косматой зеленой ваты, кое-где рассеченной просеками и узкими коричневыми дорогами. Слева показалась Панамерикана, но они тут же потеряли ее из виду.

Они с Кацубой сидели сзади, а Ольга – на почетном месте, в персональном кресле рядом с пилотом. Мазур не мог разобрать ни слова в его скороговорке, но не требовалось знания языка, чтобы понять: павлин распускает хвост так, что бедные перья скрипят от натуги, а дама подыгрывает, не выходя из тех же рамок приличий. Жаль, совершенно непонятна жестикуляция: у них тут своя система. Торговка на рынке лупит правым кулаком по левому локтю, что означает: «За грош готов удавиться, жмот!» Нажимаешь большим пальцем на нос, остальными шевелишь у левой щеки, и собеседник знает, что ты только что заверил: «После дождичка в четверг!» Прижимаешь большим пальцем мизинец другой руки к ладони: «Клянусь родной мамой, так все и обстоит!» И, наконец, ни в коем случае не нужно показывать кому бы то ни было два пальца, растопыренные в виде латинского V – любимый жест Черчилля здесь означает вовсе не «викторию», а примерно то же самое, как если бы вора в законе в глаза назвали «Машкой».

Пейзаж под крылом был удручающе однообразным, если не речки, то лес, если не лес, то невысокие горы, редко-редко мелькнет асиенда или деревушка. Маяться ревностью не следовало, и Мазур понемногу стал подремывать, привалившись в углу, – на сей раз без особенных кошмаров.

– ...Коммодор!

Он вздрогнул, открыл глаза. Ольга смотрела на него с некоторой тревогой, а Луис, держась за штурвал одной рукой, левой плотнее прижимал к уху толстый светло-серый наушник.

– Что такое? – спросил Мазур.

– Метеослужба, сеньор, – обернулся к нему Луис, не выказывавший особенного беспокойства. – Над ними вечно смеются, но иногда они и попадают в яблочко... Практически по курсу – грозовой фронт. Чересчур широкий, чтобы обходить – слишком много горючего спалим, мне может не хватить на обратную дорогу... Правда, из Эль-Кальварио передают, что в глубину он не особенно и велик, пройдет быстро...

Мазур посмотрел вперед, по бокам. Ничего пугающего с первого взгляда заметить не удалось, небо впереди выглядело столь же безмятежно-лазурным, как и при старте, но всегда следует верить профессионалам, не вступая с ними в бесполезные дискуссии.

– Ваши действия? – спросил Мазур.

Луис ненадолго задумался:

– Лучше всего приземлиться и переждать несколько часов. Иначе угодим, словно бабочка в ветродуй... Есть два варианта: либо садиться на ближайшую грунтовку, либо тянуть в Эль-Кальварио.

– Это город?

– Полузаброшенный аэродром, – сказал Луис. – Когда-то там была военно-воздушная база гринго, но ее лет двадцать как забросили, когда дон Астольфо поссорился с их тогдашним президентом. Большей частью все поросло травой и развалилось без присмотра, но две полосы до сих пор в рабочем состоянии. Один оборотистый тип выкупил у правительства часть базы, устроил частный аэродром, кое-как зарабатывает.

Ольга поддержала:

– Мы там однажды садились, в прошлом году. Вот только компания порой бывает самая неподходящая. Всякие... мягко скажем, непонятные рейсы непонятных самолетиков.

– Сеньорита, там же давно выработан своеобразный кодекс чести, – сказал Луис. – Не суй нос в чужие дела – и тебя никто не станет трогать. Честно признаться, могу на собственном опыте подтвердить, что кодекс всегда соблюдается. Очень уж мне не хочется искать грунтовку посреди леса... Могу заверить, что уж вас-то, сеньорита, я никому в обиду не дам... и, разумеется, ваших спутников тоже, поручусь, что вы приличные люди и в чужие секреты носа не суете...

Он оглянулся на Мазура и выжидательно замолчал. Мимолетно коснувшись пистолета под курткой, Мазур думал недолго:

– Поворачивайте на Эль-Кальварио.

– Слушаюсь, коммодор! – оживился Луис, повернул штурвал, и самолетик стал круто заваливаться вправо.

Глава десятая Ой, держите меня семеро...

Самолетик достаточно мягко коснулся серой бетонной полосы – кое-где в щели меж плитами вылезла сочная зеленая трава, – пробежал метров двести, гася скорость, потом поехал вовсе уж медленно, выруливая к низкому серому зданию слева, увенчанному высокой башней. Справа стояло несколько «Сейбров», еще в курсантскую пору Мазура снятых с вооружения американских ВВС. Собственно, это были бренные останки с вынутым нутром, давно спущенными колесами. Крайняя развалина сплошь усеяна пулевыми пробоинами, словно на ней вдумчиво оттачивали мастерство стрельбы несколько поколений. Еще когда они подлетали и Луис сделал круг, Мазур рассмотрел, что база некогда была весьма обширной, и никакого демонтажа тут так и не провели, бросили все, как было: ангары, цистерны, прожекторные вышки, площадки для зенитных орудий, склады – и это немаленькое хозяйство два десятка лет помаленьку рассыпалось, ржавело, гнило, порастало буйной травой, ветшало, пока не превратилось в декорации к очередному блокбастеру о ядерной войне или попросту вымершем без военных затей человечестве. Зрелище было не то чтобы отталкивающее, но насквозь унылое – необозримая иллюстрация к любимому кацубину Екклезиасту, напоминание о тщете всех и всяческих усилий.

– Представляю, как ребятки здесь тихо сатанели, – сказал Мазур. – Городов поблизости нет, ни девочек, ни баров...

– Уж это точно, сеньор, – поддакнул Луис охотно. – Я сам того времени не застал, был совсем маленький, но теперь-то думается: когда дон Астольфо их выгнал, одни стратеги в высоких кабинетах сокрушались, а рядовые наверняка отсюда сматывались с радостными воплями. Как я бы на их месте...

– Ну, и где же тут приметы цивилизации?

– А мы туда и катим, сеньор коммодор, – ткнул он пальцем в здание с башенкой. – Корриган, тот парень-гринго, что купил часть базы, привел в порядок пару комнаток на первом этаже – а больше и не надо. Горючка вон в тех баках, радиостанция есть, подручных у него только двое. – Он покосился на Ольгу. – Если что понадобится, ребята привезут... – Судя по его вильнувшему взгляду, речь шла исключительно о тех «надобностях», что ходят в юбках и свою сговорчивость оценивают в приемлемые суммы. – Ах ты, черт, что-то тут уже готовится, мы, похоже, не единственные клиенты...

Он показал в дальний угол асфальтированной площадки перед зданием бывшей диспетчерской, где стояли грузовик с брезентовым верхом и забрызганный грязью «лендровер».

Людей нигде не было видно, стояла жаркая тишина. Мазур сложил руки на животе так, чтобы правая оказалась в непосредственной близости от кобуры с «таурусом». «Браунинг» у него, в правом внутреннем кармане куртки, лежал глушителем вверх, чтобы легче было выхватить при нужде. Следовало бы держать под рукой хоть один автомат в готовом к работе состоянии, но не хотелось в Барралоче давать пилоту лишнюю пищу для раздумий – судя по Ольгиным расспросам, там, в аэропорту, американцы из «Анаконды» оружия на виду не держали, никто у них ничего подобного не усмотрел...

– Что-то привезли? – кивнул Мазур на грузовик.

– Похоже. Это не корригановская тачка, он свою держит вон в том ангаре, да и нет у него грузовика, одна легковушка... Ничего, сеньор, главное – соблюдать неписаные приличия. Мы в чужие дела не лезем, в наши тоже никто лезть не будет...

Он выключил двигатели, защелкал тумблерами на приборной доске и над головой. Несмотря на уверенные речи, он все же немного нервничал, сразу видно.

– Герильеро здесь бывают? – напрямую спросил Мазур.

– Если и бывают, сеньор, то исключительно в таком облике, что их занятие у них на лбу не написано. Смысла им нет тут пакостить, мало ли какая нужда у самих возникнет... А в основном случаются серьезные люди, которые за лишний шум и любой герилье ноги повыдергивают...

«Прекрасно, – подумал Мазур. – Очень мило будет выглядеть, если там, в грузовике, преизрядный запас ждущего воздушной переброски кокаина. Мало ли что может прийти в голову «дурмановым баронам»».

– Не беспокойтесь, коммодор, – прямо-таки угадав его мысли, сказал Луис. – Вовсе не обязательно наркотики – все почему-то на них зациклились, а меж тем есть еще «Виагра» для Бразилии, беспошлинная электроника, сигареты... Совершенно мирные товары, разве что возят их... не вполне официально...

Точно, нервничает, стал болтлив, даже за Ольгой ухлестывать забыл...

– И что дальше? – спросил Мазур.

– Будем сидеть и ждать, сеньор. Согласно правилам хорошего тона. Если что-то мы не так сделали, нам на это вежливо укажут, а если от нас потребуется соблюдать какие-то к о н к р е т н ы е правила этикета, опять-таки скажут...

Он распахнул дверцу со своей стороны и закурил. «Подрагивают пальчики-то», – подумал Мазур, обменялся многозначительным взглядом с Кацубой – тоже, нет сомнений, готовым угостить свинцом любую неприятную неожиданность на двух ногах. Ладно, никто, по крайней мере, не собирается пока что открывать военных действий – иначе давно выпустил бы по «птичке» полный магазин автомата откуда-нибудь сверху, вон сколько там разбитых окон, даже стекло выносить стволом нет нужды...

В здании диспетчерской тягуче заскрипела дверь. Поддев большим пальцем ремешок кобуры, Мазур его вмиг отстегнул, положил ладонь на рубчатую прикладистую рукоятку.

Из двери появился высокий худой субъект в клетчатой рубахе, грязноватом зеленом комбинезоне и захватанной перепачканными в машинном масле пальцами белой кепочке с двумя красными буквами, аббревиатурой Нью-Йорка. Заложив обе руки за клапан комбинезона, покатал по рту окурок коричневой сигары, развинченной походочкой направился прямо к самолету. Втянул голову в плечи, разглядывая всех четырех, – давненько не бритый, настороженный то ли от природы и специфики занятий, то ли с тягостного похмелья (запах тяжелого перегара сразу проник в самолетик).

– Привет, Корри, – сказал Луис, натянуто улыбаясь.

– Кому Корри, а кому и мистер Корриган, дергунчик ты этакий, – пробурчал владелец парочки-другой квадратных километров запустелых развалин. – Куда двигаем и кого везем?

– На Ирупану. Ребята из столицы, они там...

– А мне чихать, что они там, – столь же неприязненно бурчал Корриган. – В чужие дела не лезу, и своих перед посторонними не вытряхаю... Мое почтение, мисс, – соизволил он заметить Ольгу. – Вы вот что, парни – топайте-ка в здание и посидите там часок.

– Корриган, тут гроза по курсу...

– А я что, тебя в шею выпихиваю, омбре? Говорю, посидите внутри с часок. Прилетит самолет, потом улетит – и можете развлекаться, как вам будет угодно, хоть летите дальше, хоть благотворительный банкет устраивайте, мне без разницы. Если нужно спиртное, завсегда по приемлемой цене, вот насчет девок хуже... извините, мисс, коль что не так болтнул... Ну, чего сидите? Эй, и вещички с собой несите, чтоб я за них потом не отвечал. Пакито поможет... Пакито, ты где там, черепаха на сносях? – взревел он пропитым басом.

Из здания не спеша вышел бородатый парнишка в таком же, разве что чуть почище, комбинезоне, поплелся к самолету, ничуть не воодушевленный перспективой что-то таскать.

Мазур вылез первым, выбросил тюки с палатками, кивнул на них бородатому:

– Оба, оба! Мы заплатим!

Тот с гримасой ухватился за веревки, оторвал тюки от грязного асфальта и поволок в здание не оглядываясь. Широко улыбнувшись Кацубе, Мазур с самым безразличным выражением лица бросил по-русски:

– Абзац, старина, приплыли...

И подхватив сумку с оружием, держал ее в правой руке, старательно скособочившись – чтобы кобура, выглянувшая из-под куртки, оказалась на виду, а вот «браунинг» в правом кармане, наоборот, был бы незаметен. Кацуба, надо отдать ему должное, вмиг ухватил суть – вот только неизвестно, поняла ли Ольга, что они, похоже, снова нарвались...

Впрочем, и Кацуба представления не имел, отчего вдруг Мазур подал сигнал тревоги. Дело даже не в нервничавшем Луисе, не в быстром, опасливом, напряженном взгляде, будто бы невзначай брошенном Корриганом через плечо на здание (тоже нервишки не железные, он ведь определенно не в и г р е, пришли, сунули ствол под нос, поинтересовались, хочет ли жить...).

Быть может, бородатого помощничка Корригана и в самом деле звали Пакито. Не в том суть. Именно его Мазур видел тогда в бинокль у ворот Куэстра-дель-Камири – городской студентик, единственная мало-мальски интеллигентная рожа среди гараевых мордоворотов... Значит, Гарай? А хватит ли у Гарая терпения и ума, чтобы терпеливо дожидаться, когда мышеловка захлопнется? Скорее уж в его стиле – не дотерпев, вылететь всей оравой со стволами наголо, окружить самолет и темпераментно орать, что всем тут пришел конец, всех он порвет незамедлительно на сто пятнадцать кусков... Тогда? Этот интеллигентный хмырь и не подозревает, что Мазур тогда рассмотрел его физиономию во всех деталях и узнал, это дает некоторую фору. Что же у них за план? Ну, только не примитивно перестрелять...

И нет ни времени, ни возможности предупредить Ольгу – чертов Корриган поторапливает, а сверху наверняка впились и д р у г и е глаза...

Широкий длинный коридор. Пыли значительно меньше, чем можно было ожидать, – видимо, на первом этаже поддерживается относительный порядок. Дверей-то сколько...

– Сюда вот, – буркнул Корриган, указывая на дверь, где уже скрылся Пакито с тюками.

Дверь открывается внутрь, справа налево. В обширной комнате вроде бы никого... газ они в помещении применять не будут, самим несладко придется... следует ждать наведенного ствола или же... Пакито подозрительно долго копается, согнулся, повернулся спиной, укладывая тюки, вовсе не требующие столь скрупулезной заботы... самая удобная поза для того, чтобы рвануть из-под комбеза пушку и обернуться... темновато тут, окна сто лет не мыли... ага!

Опасность могла прийти только слева – и потому Мазур краем глаза наблюдал за широкой дверью. Едва уловив быстрое движение, увидев что-то длинное и неширокое, падавшее прямо на него – то ли рука, наносящая рубящий удар, то ли приклад – собрал все свое мастерство, чтобы сыграть безукоризненно, рухнул лицом вперед за долю секунды до отключающего удара, ощутил кожей шеи резкое к а с а н и е. Но сознания не потерял, конечно, нелепо на вид, но продуманно на деле завалился на правый бок, выпуская сумку, скрючиваясь, вроде бы неуклюже вывернув правую руку (а сам попросту придержал ладонью тяжелый «браунинг», чтобы не выдал стуком), замер на полу в раскоряченной позе, способной удовлетворить любого ударившего, левая рука откинула полу куртки, являя на обозрение кобуру с «таурусом»... Закрыл глаза. Все это заняло какую-то пару секунд.

Над ним, в дверном проеме – звук глухого удара, ожесточенная возня, возбужденные возгласы на испанском, что-то упало, кем-то со всего размаху шваркнули об стену, вопль боли – голос мужской, – снова возня, помаленьку утихающая, кого-то выволакивают, потом с шумом захлопнули дверь...

Он лежал, выдыхая шумно, беспорядочно. Почувствовал, как дернули из кобуры револьвер – и легонько пнули под ребра наверняка исключительно из врожденной пакостности. Голос Луиса, срывающийся, подхалимский:

– Вот видите, я все честно, как говорили...

В ответ буркнул Корриган:

– Что ты мне-то подмахиваешь, падло, я сам тут в позе бляди... Перед ним вот отчитывайся...

Луис перешел на испанский – снова что-то подхалимски скулил, ему ответили резко и властно, видимо, велели захлопнуть пасть и убираться, потому что дверь тут же приоткрылась – не вольно распахнулась, а именно, судя по звуку, чуточку приоткрылась, ровно настолько, чтобы шестерка могла выскользнуть. Так, в комнате, кроме Корригана, определенно двое. Не больше. Судя по голосам и шагам – двое...

Неизвестно, что с Кацубой, но вот присутствия Ольги что-то не чувствуется, может, это ее и выволокли... Вновь, не в первый раз, Мазуру почудилась какая-то н е п р а в и л ь н о с т ь. Он не мог бы сказать, где она таится и в чем заключается, но подсознание битого волка с многолетним опытом четко фиксировало эту неправильность, пусть и не могло облечь ее в слова...

Корриган что-то бурчит на испанском, ему ответили столь же резко и неприязненно – точно, со с в о и м и, с сообщниками так не разговаривают, однако дверь на сей раз не открылась. Судя по звукам, потрошат сумку с оружием... ну, так что же лежать-то в пошлом бездействии?

Он взмыл в классической стойке – и в неописуемо малую долю секунды тело успело доложить, что суставы уже не те, связки уже не те, легкие не те, укатали сивку крутые горки...

Некогда было отзываться на безмолвное хныканье тела. Мазур без затей ударил одного из склонившихся над сумкой носком туфли под колено, и, когда тот стал заваливаться, даже не пискнув от неожиданности, левой рукой вырвал «браунинг» из кармана, вмиг перекинул в правую, нанес страшный короткий удар утяжеленным кулаком по переносице. В последний миг успел подумать, что язык не помешает, – и бородатый Пакито получил гораздо более мягкую плюху, вырубившую его минут на несколько, но непоправимого ущерба организму не нанесшую.

Развернулся. Корриган влип в стену, боясь пикнуть, обеими поднятыми перед лицом руками маяча в том смысле, что сам он тут вовсе и ни при чем: принудили, заставили, базукой в харю тыкали... Вероятнее всего, так и было, но Мазур не мог на сломленного хозяина аэропорта полагаться, и без затей отправил его в долгий нокаут.

Прислушался, держа пистолет стволом вверх. В коридоре тишина. Откуда-то издалека доносятся возбужденные, громкие голоса. Тот, кому прилетело первому, лежит смирнехонько и уже, надо полагать, потихоньку остывает, как и положено субъекту, чьи носовые кости после профессионально отточенного удара сломались и ушли в мозг. Неподалеку распростерся Кацуба – этот, похоже, собирается оживать, уже нога дернулась, послышался стон...

Действовать нужно быстро, пока не нагрянула какая-нибудь морда с проверкой или просто поглазеть на пленных «дипломатов», – не будем валять ваньку перед самим собой, они должны были знать, кого взяли, это заранее спланировано...

Он снял у трупа с пояса металлические ножны с мачете, нацепил на себя – пригодится. Кацуба не дитя, оживет вполне самостоятельно... А вот бородатый уже оживает, и гораздо активнее подполковника...

Толчком ноги Мазур перевернул мнимого носильщика на спину, рванул лямки, обрывая пуговицы, в два счета спустил портки до щиколоток, краем глаза все время держа дверь в поле зрения, положив рядом пистолет. Когда бородатый очнулся окончательно, узрел картину, способную привести в уныние и более крутого человека: Мазур брезгливо, двумя пальцами держал его мужское достоинство за крайнюю периферию, а широкое лезвие мачете уже располагалось так, что достаточно одного быстрого движения – и получайте готовенького евнуха...

– Тихо, сука! – шепотом приказал Мазур. – По-английски понимаешь?

Тот кивнул, боясь сделать даже намек на резкое движение.

– Говорить тихонечко, – распорядился Мазур. – Ни слова лишнего. Заорешь – снесу под корень... Ясно?

Бородатый отчаянно заморгал.

– А лучше всего – кивай, – распорядился Мазур. – «Капак Юпанки»? (Кивок.) Засаду устроили? (Кивок.) На нас конкретно? (Кивок.) И сколько вас всего? Одним словом отвечай!

Судя по закатившимся глазам, бородатый отчаянно пытался сосчитать подельников, от волнения забыв точное число.

– Ч-четырнадцать...

«Скверновато, – подумал Мазур. – Осталось ровно дюжина, но все равно...»

– Дислокация? Не притворяйся, сука, будто таких слов не понимаешь!

– Трое были в грузовике... с пулеметом... на случай, если этот бурро передумает, испугается, пойдет на взлет... один в джипе... остальные на втором этаже...

Восемь. Не легче. Бородатый издал хрюкающий звук – Мазур чуть ослабил внимание, и широкое лезвие коснулось кожи. Чуть отведя острую кромку от рабочей поверхности, Мазур оглянулся на Кацубу, поторопил:

– Шевелись, мать твою, разлегся... Не в филармонии.

Кацуба, упираясь руками в грязный пол, мотая головой, пытался в темпе оклематься. В общем, получалось.

– Автоматы приготовь, – приказал Мазур, повернулся к кандидату в евнухи. – Кто командует?

– Там сама Виктория... и Пабло.

– Барриос? Эскамилья?

Целых четыре кивка. «Ни хрена не понимаю, – растерянно подумал Мазур. – Чем мы их так допекли, что двое из трех главарей самолично возглавили засаду? Или... Смита съели, а зубы остались? Игры в догонялки продолжаются?»

Тем временем Кацуба, двигаясь в хорошем темпе, вставил магазины в автоматы, передернул затворы: хорошо еще, не стали ни снимать глушители, ни устраивать частичную разборку...

– Знаешь, где они там устроились? (Кивок.) Вот и покажешь...

Мазур не знал, до каких пределов простирается моральная стойкость герильеро в той ситуации, когда мачете уже не пребывает в опасной близости от гениталий. Может заорать, сукин кот, переполошит всю банду до времени...

Руки у него, предположим, будут заняты спадающим комбинезоном, а вот кляп... Ага!

Запыленной настольной лампе с оборванным шнуром, долгие годы простоявшей на подоконнике, вмиг нашлось применение – сторожа пленного взглядом и наставленным мачете, Мазур сделал два шага в сторону, со скрипом выкрутил перегоревшую лампочку, по размерам вполне подходившую. Двумя пальцами сжал пухлые щеки бородатого, заставил раскрыть рот и осторожненько пропихнул туда лампочку. Бородач застыл, выпучив глаза – порядок, разбить ее у себя в пасти побоится, конечно, а извлечь ее так просто не удастся, тут нужен врач, придется челюсть аккуратненько вывихивать и снова потом вправлять...

– Так, – сказал Мазур, приняв у Кацубы автомат, закидывая на плечо подсумок. – Ты озаботишься теми, что в машинах, как только я начну...

– Подожди, – тихонько сказал Кацуба, подойдя вплотную. – Ты что, собрался ее освобождать?

– А что?

– Нужно уходить. Ты сейчас не человек – инструмент. Приставка к аквалангу. Любая рана или вывих... не говоря уж... Берем машину – и в джунгли. Они не успеют сообразить... У нас задание, ты не забыл?

– Считай, я не слышал, – сказал Мазур.

– Мать твою, мы обязаны...

– Заткнись.

– Полковник...

– Заткнись, мать твою! – бешеным шепотом прикрикнул Мазур. Видя, как у Кацубы рука невольно стиснула приклад, усмехнулся уголком рта: – Ну, не дури, я и под дулом не уйду, ты ж не станешь с т р у м е н т портить, а? Пошел!

Дверь приоткрылась... и Кацуба нос к носу столкнулся с типом в пятнистом комбинезоне, очевидно, решившим-таки проверить, как обстоят дела. В следующий миг тип головой вперед полетел в комнату, торец приклада опустился ему прямехонько на основание черепа, отправив в непознаваемые дали. Выглянув в коридор, Кацуба махнул рукой. Мазур подтолкнул перед собой бородатого, обеими руками державшего комбинезон у талии, задравшего голову и как можно шире разинувшего рот, из коего торчал цоколь лампочки.

– Ну, показывай пальчиком... – распорядился Мазур. – И шагай на цыпочках, а то...

Процессия двинулась в конец коридора. Широкая лестница. Тишина. Площадка. Жестом Мазур велел Кацубе оставаться здесь – самая подходящая позиция для стрельбы по грузовику. И повел пленного дальше. Тот вдруг притормозил, тыча пальцем вперед и вправо. В сплошной стене виднелось горизонтальное узкое окошко. Ага... Заглянув туда краем глаза, Мазур мгновенно оценил ситуацию – и, полуобернувшись, без замаха, нанес удар, вырубив бесполезного отныне языка. Тот сполз по стене – лампочка, вот чудо, не разбилась. Лады...

Снова заглянул. Никаких сомнений, здесь в старые времена и располагался командный пункт: обширный зал, одна стена сплошь стеклянная, вдоль остальных протянулись накрытые чехлами пульты, на чехлах наросла многолетняя пылища, с палец толщиной... Два, три, шестеро...

Сразу можно было определить, что собравшиеся в зале не ждут неожиданностей со стороны, искренне полагая, что контролируют ситуацию. Ни у кого нет оружия в руках, пистолеты в кобурах, автоматы за спиной, к тому же с автоматами только двое...

Четверо старательно трудились, пытаясь привязать распятую на широком столе Ольгу так, чтобы не могла пошевелиться. Она не сопротивлялась – во рту торчит смятая тряпка, глаза закрыты, но работа все равно шла не особенно удачно, стол отнюдь не приспособлен для таких игрищ, обычный конторский стол какого-то начальника...

Двое, как и положено главарям, трудом себя не утруждали – Виктория Барриос, черноволосая красотка, вживе еще очаровательнее, чем на полицейских плакатах, сидела на низком подоконнике, положив ногу на ногу, безмятежно и умело выпуская дым. Пабло Эскамилья, моментально опознанный Мазуром по тем же плакатам, стоял рядом, держа обеими руками охапку сверкающих, жутких приспособлений, определенно смахивавших на инструменты дантиста. Что ж, не лишено смысла – зачем изобретать что-то и придумывать подручные средства, если достаточно обшмонать зубоврачебный кабинет? Чему-то подобному и нас учили, ребята, если откровенно. Но нас еще и многому другому учили, а вот вы, сразу видно, в жизни не видели хорошего инструктора, любители вы, сявки неуклюжие...

Он сгруппировался. Предстояло превзойти самого себя – в то время как тело похныкивало и паникерски напоминало, что он уже не молод, он не прежний, не сможет вертеться, как черт с раскаленным шампуром в заднице, как бы не сплоховать...

Нельзя сплоховать. Никак нельзя.

Ольгу наконец привязали, она дернула головой, открыла глаза, послышался чей-то хохоток. Виктория встала с подоконника, потушила о него сигарету, подошла и, чуть наклонившись к Ольге, произнесла несколько длинных фраз – Мазур, разумеется, не понял ни словечка – не глядя, протянула руку назад. Пабло торопливо вложил ей в руку изогнутые под прямым углом никелированные щипцы, Виктория медленно провела ими над лицом Ольги, что-то сказала, уже короче. Общий хохот.

Пора. Мазур со своего места видел в противоположной стене двойную дверь – высокую, застекленную. Мысленно представил зал под другим ракурсом, прикинул, как он будет выглядеть от двери. И на цыпочках побежал в ту сторону. Ничто так не ошеломляет противника, как смерть командира – в особенности внезапная, грянувшая, как гром с ясного неба. Если бы еще кто прикрыл спину... Но не стоит выпрашивать у Всевышнего вовсе уж тепличных условий для работы.

Какой-то миг он стоял по другую сторону стеклянной двери, не замеченный никем – последний раз примерялся к местности, усилием воли заставил заткнуться тело, нывшее что-то заигранное о проклятом возрасте...

И нажал на спуск. Второй раз. Третий.

Пробитое его пулями стекло еще оседало потоком осколков с оглушительным звенящим грохотом, еще заваливалась с пробитой головой Виктория, еще никак не мог упасть согнувшийся пополам Пабло, а он уже ворвался в зал. Расчетно-наводящая приставка к тяжелому «браунингу» работала хватко, как встарь, тявкающе хлопал глушитель, разбрасывая смерть, в нелепых позах дергались немые фигуры, Мазур ушел вправо, разжал пальцы, выпустив разряженный пистолет, рывком перебросил из-за плеча автомат и прошелся двумя короткими очередями, внося последнюю правку. Новый стеклянный грохот – это, рассыпаясь на длинные куски, рухнула стеклянная стена.

Тухло, нестерпимо душно воняла пороховая гарь, кровь тяжко колотилась в висках, не сразу и удалось подавить нестерпимую тягу убивать, убивать, убивать, внушить себе – некого, некого, некого...

Снаружи затарахтел пулемет, вылетели стекла где-то правее. Конечно, видели, как разлетелась стеклянная стена диспетчерской, всполошились... Вырвав мачете из ножен, Мазур четырьмя точными ударами перерубил веревки, рывком поднял Ольгу со стола и вовсе уж бесцеремонно вырвал изо рта тряпку.

Она мотала головой, что-то пискнула, закатила глаза. Без раздумий Мазур угостил ее двумя оглушительными оплеухами, сдернул со стола и поставил на ноги. Еще раз окинул взглядом распластанные тела – нет, никто не дергается, не готовится из последних сил пальнуть в спину...

– Ну? – рявкнул он нетерпеливо. – Ты как?

Ольга помотала головой – щеки горели от качественных пощечин, волосы растрепались:

– Н-нормально... – и кинулась куда-то в угол.

– Некогда блевать! – рявкнул Мазур, косясь в коридор, откуда мог появиться последний остававшийся в здании партизан. Черт, кто бы сказал лет пятнадцать назад, что придется класть штабелями левых партизан, – Л е в ы х! П а р т и з а н! Борцов с империализмом! – принял бы того за шизофреника...

Нет, она вовсе не собиралась блевать – схватила с запыленного стола кобуру со своей «береттой», принялась продевать кончик ремня в широкие петли пятнистых брюк. Ну, тем лучше, без соплей обошлись...

Снаружи захлебывался пулемет, его поддержала парочка автоматов – подполковник воюет вовсю, надо помочь...

– Это засада! – выпалила Ольга. – Луис... – и отпустила несколько понятных без перевода словечек.

– Вот именно, – сказал Мазур. – Пошли!

Он повернул влево. Отыскав подходящее окно, откуда и джип, и грузовик были как на ладони, прижался к стене и выпустил длинную очередь по зеленому брезенту, слегка провисавшему на стойках. Не оборачиваясь, крикнул Ольге:

– Спину мне держи! – прикинул, где примерно могут располагаться стрелявшие, прошил брезент еще одной аккуратной строчкой.

Подействовало, да и Кацуба поддавал жару – огонь из кузова прекратился. Брезент дрогнул, взметнулся, но отнюдь не от ударов пуль: между капотом и углом диспетчерской мелькнула сгорбленная фигурка бегущего. Короткая очередь Мазура опоздала. Он опустил автомат, смахнул со лба пот: оказалось, чело мокрехонько, волосы слиплись, соленые струйки заползали в глаза. «Стареем», – пришла беспощадная мысль.

Ольга смотрела на него с непонятным выражением – то ли смеяться собралась, то ли в обморок падать. Внезапно без единого слова повернулась и пошла назад, в коридор, где уже слабо ворочался тип с лампочкой во рту. Мимоходом добавив ему еще – для очередной четверти часа доброго беспамятства, – Мазур кинулся за девушкой. Она, упершись подошвой тяжелого солдатского ботинка, перевернула тело Виктории на спину – открывшееся зрелище уже мало напоминало холеное личико немало почудившей доченьки миллионера.

– Пресвятая Дева, – сказала Ольга тихо. – Полтора года эту суку искала вся полиция, спецназ, а ты ее – так просто... – Ее голос сорвался. – Сука...

Мазур обхватил ее сзади, на миг прижал к себе и тут же отпустил – некогда было утешать мягко и нежно.

– Пошли, – распорядился он решительно. – Еще парочка где-то поблизости бродит, не стоит испытывать судьбу...

Из-за угла выскочил Кацуба, опустил автомат, осклабился:

– Ну, выстрелов я не слышал, а потому и не беспокоился... Господа, вам не кажется, что пора покинуть эти руины? Небо, что характерно, чистое, никакой грозы...

– Подожди, – сказала Ольга с застывшим лицом. – Я еще отыщу этого подонка...

Мазур прекрасно понял, о ком шла речь – и подонок, на свое несчастье, сам объявился, с оглядочкой вышел из комнаты рядом с той, где на них напали. Бедняга Луис, пребывая в полнейшей растерянности, никак не мог подобрать нужный тон: с широкой, заискивающей улыбочкой бросился было к ним, отпрянув, стал слезливо что-то толковать: понятно без перевода, насмотрелись и наслушались – злые люди тыкали пистолетами в ухо, запугали до полной покорности, а дома семеро по лавкам мал-мала меньше...

Сам Мазур, пожалуй, ничего не стал бы предпринимать – разве что вдоволь повозил бы смазливой рожей по растрескавшемуся бетону. Однако, когда Ольга, сжав губы в ниточку, с бледным и решительным лицом подняла «беретту», он даже не пытался вмешаться, ее право, в конце-то концов, ничего хорошего ей не готовили, да и им с Кацубой наверняка пришлось бы туговато...

Выстрел. Красавчика швырнуло к стене, и он медленно сполз на пол. Ольга спрятала пистолет в кобуру, пальцы у нее почти не дрожали.

– Забирайте сумки, и бегом к самолету!

– А кто за штурвал-то сядет? – осведомился Мазур.

– Я, конечно, – отрезала она. – У меня летная карточка класса «Омега».

– Ну уж нет, – сказал Мазур, не удивившись и не пытаясь узнать, что собой представляет эта загадочная «Омега». – У меня это лучше получится...

– Ладно, ладно, – сговорчиво махнула она рукой. – Только давай побыстрее. Тех двух типов все равно не найдешь с ходу, а они могут в любой момент пальнуть в спину...

Пинком распахнув дверь, Мазур узрел сидящего в углу, рядом с распотрошенными сумками, Корригана. Тот примостился на корточках, прижимая к животу бутылку виски – судя по уровню жидкости, успел изрядно подлечить расстроенные нервы. Завидев Мазура с автоматом наперевес, съежился, втянул голову в плечи и, вихляя взглядом, пробурчал:

– Я не извиняюсь. Когда приходят и стволом в затылок тычут...

Злость у Мазура уже перегорела: рассуждая трезво, э т о т их в ловушку не заманивал. Сами сунулись. Но попадись он на глаза Ольге – шлепнет сгоряча... Глаза у нее до сих пор бешеные. После краткого раздумья Мазур ограничился тем, что поймал левой рукой Корригана за широкую лямку грязного комбинезона, рывком вздернул на ноги, от всей души смазал по физиономии и толкнул за дверь:

– Притаись, вонючка, я за друзей не ручаюсь...

Одну за другой выкинул в коридор сумки и тюки, погрозил Корригану пальцем и тщательно притворил за собой дверь. Кацуба первым побежал к выходу, волоча оба тюка, вскинув на плечи обе сумки и пыхтя:

– Дотащу, главное, прикрывайте...

Мазур и Ольга с автоматом Кацубы выскочили первыми, уставя стволы в разные стороны. Безмятежно пекло солнце, стояла тишина. Мазур не без опаски косился на две огромных цистерны с горючим, стоявшие всего-то метрах в пятидесяти, – кинут гранату из укрытия, и получатся три порции жаркого...

Ох, лопухи! Он едва не взвыл от злости на себя самого – простейшие вещи из головы выскочили... Едва дождавшись, когда Кацуба торопливо свалит вещички в самолет, побежал к грузовику. Следовало раньше проверить, как там клиенты, это азбука боя – кончил дело, осмотри жмуриков, сколько было случаев, когда жмурик оказывался мнимым и палил в спину. Ну, предположим, их сто раз могли срезать очередью из кузова, окажись там кто живой, но, коли уж начал, доводи до конца...

Заглянул в разбитое окно джипа – так, с этим кончено... В кузове грузовика коробом вверх валяется ручной пулемет, ЗИГовская «двойка», тут же трупы... один в осмотре не нуждается, входные отверстия говорят сами за себя, а второго мы без всякой интеллигентской брезгливости пошевелим... совсем мальчишки, черт... готов... Ну а это мы приберем.

Он хозяйственно отцепил с кожаного ремня две гранаты со вставленными запалами, сунул в карман куртки – сработал рефлекс куркуля-спецназовца, артиллерия, пусть и карманная, в таком походе лишней не бывает...

Бегом вернулся назад к самолету. Бросил спутникам:

– Посматривайте, мы сейчас, как черепаха на спине...

И решительно опустился в расхлябанное пилотское кресло. Пару минут изучал приборы, трогал тумблеры, наконец, решив, что, без ложной скромности, справится, повернул пару рычажков, нажал кнопку стартера, моторы чихнули, застреляли... теперь кран бензопитания, ага... где у него триммер? вот он, триммер, над головой рычажок, в удобном гнездышке...

Взвыли пропеллеры, превратившись в сверкающие круги, самолетик задрожал в знакомой готовности. Выполнив еще несколько манипуляций, Мазур легонько повернул штурвал и снял машину с тормозов. Ольга, наблюдавшая за ним настороженно, прямо-таки критически, кивнула:

– Не хвастаешь, получается...

– Следи по сторонам, – сухо бросил он, трогая машину с места. – И пристегнулась бы, а то я не профессионал все же...

Сосредоточился на штурвале и педалях, превратившись в комок нервов – года два уже не водил самолета, да и вообще, связавшись с глаголевской конторой, запустил с е р ь е з н ы е тренировки. Чуть не разразился ликующим воплем, когда двухмоторная кроха оторвалась от бетонки и сердце на миг ухнуло вниз.

Ольга вдруг распахнула дверцу – в кабину ворвался тугой ветер – перевесилась наружу, и ее узкая спина задергалась в ритме выстрелов. Кацуба прямо-таки заметался на заднем сиденье – у него положение куда хуже, нет ни единой щелочки, куда можно высунуть ствол.

– Держи же, а то еще ремень расстегнется! – крикнул Мазур, круто бросая машину влево, ниже, так что под самыми крыльями неслись косматые зеленые кроны.

Кацуба просунулся между передними сиденьями, придерживая Ольгу за плечи. Ветер бил Мазуру в правую щеку, выдавливая слезы.

– Ну, все, все! – подполковник втянул Ольгу внутрь, захлопнул дверцу. – Точно, решили на прощанье нахамить... двое, я видел вспышки. Вроде не задело, а?

– Вроде, – сказал Мазур, вы равнивая машину и поднимая ее выше – впереди появились холмы. – Дайте-ка мне карту кто-нибудь.

– Какую? – спросил Кацуба.

– Полетную! – крикнул Мазур в мимолетном приступе раздражения. – Когда мы сюда летели, между передними сиденьями лежала?..

Ольга растерянно принялась осматривать все, до чего могла дотянуться. Кацуба шуровал сзади.

– Хватит, – сказал Мазур, время от времени косившийся на них, первым сообразивший, что все старания тщетны. – Планшетку он взял с собой, когда выходили, только-то и делов...

– У нас же есть своя карта, – сказала Ольга. – Ничего, не огорчайся, я бы тоже не подумала... Не возвращаться же?

– Это точно, – проворчал Мазур. – Скажу вам честно: я не самый великий навигатор, с полетной картой еще кое-как мог бы выйти на цель, а с обычной, с нашей, боюсь, можем и дать кругаля...

– Что дать? – не поняла Ольга.

– Блуждать и рыскать будем, – пояснил Мазур. – Может, у тебя обстоит с навигацией получше?

Она смущенно призналась:

– Боюсь, точно так же. Летать я умею, но...

– В тепличных условиях, с отлаженной радиосвязью? – беззлобно усмехнулся Мазур.

– Ага... Барралоче вызывать бесполезно – они нам будут давать сугубо профессиональные инструкции, которых ни ты, ни я попросту не поймем. Да и как им объяснить? Шум поднимется... Начнут настаивать, чтобы мы возвращались, полиция подключится, выйдет переполох до небес...

– Короче, – сказал Кацуба. – Я согласен, что вы оба – великие авиаторы. Не объясните ли сжато и конкретно, каковы наши ближайшие перспективы?

– П р и м е р н о я представляю, куда лететь, – сказал Мазур. – Есть обычная карта, есть компас. Но непременно станем блуждать и рыскать, я, откровенно говоря, плохо представляю, где мы сейчас находимся... Где на нашей карте Эль-Кальварио?

– Примерно вот здесь, – показала Ольга торопливо.

– Слышал? – хмыкнул Мазур. – Примерно...

– Ладно, погода самая что ни на есть ясная, лететь я с грехом пополам лечу, знаю направление, куда следует держать... – доложила Ольга.

– Тогда отклонимся к западу, – сказал Мазур. – У нас есть одно преимущество: Луису нужно было беречь горючее на обратный путь, а нам это в принципе не нужно, долететь бы вовремя, а там уж как-нибудь выберемся. Горючего для экспериментов по ориентированию достаточно, так что наберитесь терпения, и, я вас умоляю, не критиканствуйте...

Глава одиннадцатая Чудище с зелеными глазами

Давно уже стало ясно, что Мазур самоуверенно взвалил на себя неподъемную задачу. Попал в положение человека, который прекрасно умеет водить машину, но оказался в дикой глухомани, который час колесит по переплетениям проселочных дорог, где нет ни указателей, ни прохожих...

Он добросовестно держал курс на северо-запад, но под крылом самолетика уныло простиралось зеленое море здешней тайги, время от времени, должно быть, разнообразия ради, перемежавшееся невысокими горами. Рек, речек и речушек внизу посверкивало несказанное количество, и эту паутину никак не удавалось привязать к их карте, пусть и подробной. В тридцатые годы летчики в подобных случаях снижались настолько, чтобы прочитать вывески на железнодорожных станциях, однако эта хитрость бесполезна там, где железных дорог мало. На исходе первого часа Мазур увидел внизу железную дорогу, но это ничуть не облегчило задачу, наоборот, моментально помогло понять, что он отклонился на полсотни километров восточнее. Садиться возле какой-нибудь из трех попавшихся на пути деревушек он не решился – неизвестно было, удастся ли потом взлететь, к тому же деревушки располагались в изрядном отдалении от рек, так что лодок там заведомо не достать...

Никто его не упрекал. Ольга без напускного сочувствия, вполне искренне поведала, что не всякий опытный пилот сумеет тут ориентироваться. Кацуба помалкивал вообще – самолет водить он не умел, а потому не считал себя обязанным лезть в критики.

Вечерело, тени внизу стали гораздо длиннее, темнее, гуще, стрелка указателя горючего все откровеннее льнула к нулевой отметке, как шлюха к денежному клиенту. Мазур прекрасно помнил, как молниеносно заходит здесь солнце...

– Ну вот что, – сказал он, ни на кого не глядя. – Пора что-то делать. В темноте я тут не летун...

– Пора, – безразличным тоном сказала Ольга, давая понять, что перечить командору пробега не осмеливается, однако самое время искать какой-то выход...

– Идей, откровенно говоря, мало, – сказал Мазур. – Либо сажусь в первой же попавшейся деревне, какая только встретится за... – он покосился на стрелку и горящую рядом с ней алую лампочку, – за следующие пять минут, либо выбираем подходящую прогалину и садимся в глуши. Плюнем на все сложности, свяжемся по радио с Барралоче, вернемся, наймем еще один самолет... Думаю, с нашими бумагами, при теплых отношениях с сеньором бригадным комиссаром, за решетку не упрячут, поверят, что все именно так и было, как мы... Ага! Везет дуракам...

Он заложил вираж, и самолетик завалился вправо. Сбросив скорость, снизившись метров до трехсот, Мазур принялся описывать широкие круги вокруг деревни. Снизился еще метров на сто. Окруженные невысокими валиками геометрически четкие участки земли, стоявшие россыпью домики, невысокая церковь, путаница тропинок, табунок каких-то животных, испуганно кинувшихся в сторону... Небольшая толпа на окраине...

– Садимся, – решительно сказал Мазур. – Держитесь за воздух...

И повел самолетик вниз, прошел над широкой прогалиной, вроде бы подходящей, развернулся, выпустил закрылки, сжал штурвал. Серо-коричневая земля приближалась с неприятной быстротой, справа, вздымая пыль, шарахнулся табунок тех самых высоких, бесхвостых животных, мелькнули невысокие стожки, чахлый плетень, к а с а н и е, легонький удар, зубы так и лязгнули...

Со всех сторон поднялась густая легчайшая пыль, Мазур, уже ничего не видя вокруг, выключил моторы и дал тормоза, ощущая собственной задницей, как швыряет самолетик на рытвинах и буграх.

Потом все кончилось, очень быстро осела пыль. Отдуваясь, Мазур расстегнул ремень, окинул спутников беглым взглядом и с радостью убедился, что никто даже язык не прикусил. Огляделся.

Справа протянулось кладбище, где между густых пучков жесткой травы стояли странные сооруженьица – глинобитные надгробия чуть ли не в рост человека, похожие на буханку хлеба, косо срезанную с обеих сторон на высоте примерно половины. Венчавшие их четырехконечные католические кресты кое-где покосились.

Слева – крохотные поля, обнесенные невысокими каменными стенками. У ближайшей оградки стояло, сбившись в кучу, десятка два высоких, стройных лам – они настороженно таращились на свалившийся с неба странный предмет, стригли ушами, украшенными яркими красно-желтыми кисточками. Видно было, что готовы рвануть подальше при первом подозрительном звуке или движении. Дальше, за полями, раскинулась деревня.

– Предусмотрительный ты человек, – проворчал Кацуба. – Прямо к самому кладбищу подрулил, чтобы в случае чего не было лишних хлопот, и нести нас было совсем даже недалеко...

Мазур промолчал, прикрыв глаза и облегченно вздыхая, зато Ольга не вытерпела:

– А некоторым лучше бы помолчать, легко с пассажирского места наводить критику...

– Да это я от радости язвлю, – сказал Кацуба. – Коммодор – великий человек, я это всегда подозревал, а теперь знаю точно... Ну что, пойдем в деревню? Надеюсь, здесь скальпов не снимают и к столбу пыток не привязывают?

– Какие скальпы? – возмутилась Ольга. – Несчастные люди, бедняки, перебиваются кое-как...

– Олечка, у вас определенно что-то случилось с чувством юмора, – сокрушенно сообщил Кацуба.

– Устала, – отрезала она. – Не каждый день к столу привязывают и собираются тянуть жилы... Пойдемте. Для старосты такой вот деревеньки мы, с нашими авторитетными столичными бумагами, будем выглядеть прямо-таки высшими существами...

– А герильеро здесь водятся? – серьезно спросил Мазур.

– Вполне возможно, – столь же серьезно сказала она. – Куда только ни забредают, так что возьмите автоматы и распакуйте мой «гаранд»...

Чем ближе они подходили к деревне, тем сильнее убеждались, что там происходит нечто неладное. Конечно, не стоит мерить чужой провинциальный быт на свой аршин, но долетавшие с окраины возбужденные крики что-то не походили ни на общую пьянку после успешного сбора урожая, ни на неизвестный народный обряд...

Предосторожности ради решили приблизиться к орущей толпе с тыла – в глуши, пояснила Ольга, как нельзя лучше проходят самые дешевые эффекты вроде неожиданного появления. Они должны быть чем-то весьма увлечены, раз не отвлеклись даже на прибытие самолета, – штуки в здешних местах, конечно же, редкой и предельно экзотической, вроде спускаемого аппарата космического корабля...

Сделали небольшой крюк, шагая меж домов. Попадались особо престижные по здешним меркам строения из адобес – необожженного кирпича, – крытые неоцинкованной жестью, а парочка даже набившей оскомину рифленкой. Но большинство – простые лачуги, слепленные из глины пополам с сухой травой. Правда, чуть ли не над каждой торчала телеантенна-тарелка.

Очень похоже, хваленая индейская невозмутимость – а уже ясно, что деревня индейская, – была присуща лишь куперовским героям. Здешние «индиос» вопили и махали руками, словно бразильские футбольные болельщики или отечественные пьющие люди, ломившиеся в магазин в ужасные времена полусухого закона. Женщин почти не было, в основном мужчины в ворсистых штанах по колено, войлочных шляпах, с красными и синими пончо через плечо (попадались, правда, индивидуумы, экипированные с дешевым городским шиком – джинсы при домотканой рубашке, костюм из магазина готового платья, но с пиджаком, надетым на голое тело).

Средоточием шума была хижина с одним-единственным окном и дверным проемом без двери. Вот сидевший на глиняном порожке человек как раз и был воплощением классической невозмутимости героев Купера: зажав меж колен высокое дряхлое ружьецо, он курил дешевую черную сигару, время от времени похлопывая левой рукой по рукояти всаженного в землю мачете. Орущая толпа особенно не напирала, держа некое, словно бы строго оговоренное расстояние. Время от времени кто-то выскакивал вперед, но тут же, пару раз взмахнув кулаком, нырял назад, в плотно сбитую толпу односельчан. Чуть в стороне помещался старик в черной рясе, с тусклым крестом на груди, порой он пытался, такое впечатление, навести порядок, но его почти не слушали.

Кацуба вразвалочку двинулся прямо на толпу, мурлыкая:

Удержав его за локоть, Ольга плавным движением выдернула «беретту» из кобуры и дважды выстрелила в воздух.

Эффект получился поразительный – толпа вмиг шарахнулась, распадаясь надвое так, словно на нее пер танк. Моментально настала томительная тишина. Сидевший продолжал невозмутимо пускать вонючий дым.

Решив ковать железо, пока горячо, Ольга шагнула вперед и, перебросив пистолет в левую руку, правой помахала пресловутым сальвокондукто – даже после всех свертываний-разворачиваний и пребывания в кармане бумага с печатями выглядела внушительно. Мазур зорко поглядывал, не решит ли кто-нибудь повести себя некорректно. Священник подошел к Ольге, она, к некоторому удивлению Мазура, присела, согнув правое колено – а это и называется подойти под благословение, – выпрямилась и громко бросила в пространство несколько фраз с неподражаемой барственной интонацией, в ее устах вовсе не казавшейся актерством.

К ней опасливо подошел толстый индеец – тот самый, в городском пиджаке на голое тело, с увесистым серебряным крестом на груди. Кто-то из толпы попытался было вклиниться со своими объяснениями, но теперь уже индеец рявкнул на него так, что сразу стало ясно: он и есть местная власть. Как это у них называется? Ага, сеньор алькальд.

Священник и алькальд что-то возбужденно объясняли Ольге. Она слушала, спрятав пистолет и страшную городскую бумагу. Народ безмолвствовал в полном соответствии со строками пушкинской трагедии. Сидевший докурил сигару и отшвырнул дымящийся бычок, едва не угодив на чью-то босую ступню. Хозяин ступни молча шарахнулся, его подтолкнули локтем, призывая к тишине и спокойствию.

– Н-да, Шекспир в мягком бумажном переплете... – покрутил головой Кацуба. – В таких местах иногда самые натуральные шекспировские страсти случаются, дело-то не в декорациях, а в бурлении и накале эмоций...

– Да что такое? – жадно спросил Мазур.

– Чудище с зелеными глазами, сиречь ревность. Вон тот обормот, на которого они все напирают, – местный охотник. Надо полагать, особенной любовью односельчан не пользуется, как оно и бывает на всех широтах: они все нищие, но прикованы к своим клочкам земли, охотник ничуть не богаче, но как бы свободнее – шляется себе по лесам целыми днями, пока другие в поле горбатятся... Вон как вызверились... Другому бы, глядишь, с рук и сошло...

– Что сошло? Да объясни ты!

Кацуба повесил автомат на плечо, почесал в затылке:

– Говорю тебе – Шекспир. К женушке повадился какой-то хваткий парень... я не понял, кто такой, какое-то местное слово... ага, ясно, нечто вроде караванщика, караваны лам на базар гоняет, а это, по здешним меркам, фигура – и денежки в кармане звенят, и городское обхождение знает... Короче, вернулся охотничек раньше срока и застукал парочку «ин флагранте»[38]. Кавалер успел рвануть в неизвестность, не утруждая себя надеванием порток, а вот неверная женушка доигралась... Мачете видишь? Все в пятнах?

– Он ее, что...

– Ага. Рубанул пару раз – и ни печали тебе, ни воздыхания... А местные, да будет тебе известно, гомонят отнюдь не из ярого законопочитания. Мотивы тут сугубо житейские: полиция наедет, следствие будет вести, пока всех кур не слопает и все вино не выжрет, да вдобавок у покойницы в соседнем селении – весьма богатая по здешним меркам и влиятельная родова, с них станется нагрянуть в гости с ружьями и бензинчиком... Бывали, говорят, прецеденты, деревни в таких случаях дотла выгорают. Закон в этих местах – понятие относительное... Погоди!

Он подошел к троице и вступил в разговор. Мазур остался в одиночестве, торчал с автоматом на плече, как болван, посреди пыльной улочки. Две худые собаки, подойдя совсем близко, с любопытством к нему принюхивались. Толпа кидала искоса боязливо-любопытные взгляды. В первом ряду Мазур заметил молодую индеанку, которая в городском платье и с хорошей косметикой смотрелась бы не хуже иных манекенщиц, и подумал, что ревность и прочие страсти здесь выглядят, в общем, столь же естественными, как и в более цивилизованных местах. Где красота, там и все сопутствующее...

Кацуба вдруг подошел к сидевшему на крыльце – тот, не меняясь в лице, что-то коротко сказал в ответ на вопрос и подвинулся, – а толстый алькальд, надсаживаясь, принялся орать на односельчан. Те, поворчав немного, принялись понуро расходиться, кое-кто с любопытством оглядывался. Вслед за ними, повинуясь решительному Ольгиному жесту, поплелся и сам алькальд, что-то ворча под нос. Проходя мимо Мазура, почтительно раскланялся – и украдкой поддал кулаком индейской красавице, через плечо пославшей Мазуру совершенно недвусмысленный взгляд.

Потом подошел священник, лицо у него было крайне усталое, печальное. Не зная, как себя держать, Мазур коротко покло-нился.

– Меня зовут отец Гальвес, – сказал старик. – Сеньорита спрашивала про герильеро – их здесь нет, не беспокойтесь. Давненько не бывало – разве что п р е ж н и е, еще при доне Астольфо... Не скажу, что ваше предложение мне по душе, но, может быть, так и лучше... Проведя столько лет в глуши, начинаешь на многое смотреть иначе...

Ничего не понимая, Мазур на всякий случай кивал с умным видом. Старик печально улыбнулся:

– Когда я был молодым, все казалось простым, ясным и заранее разложенным по полочкам. И только с годами начинаешь понимать, что иногда высшая мудрость – в том, чтобы н е б ы т ь судьей, как Спаситель и учил... – Он поднял руку и осенил Мазура крестным знамением. – Думаю, до утра ничего т а к о г о не случится, но с рассветом все же постарайтесь уехать побыстрее... Если не погнушаетесь скромным гостеприимством – милости прошу на ужин...

Кивнул и пошел прочь, подметая подолом рясы сухую серо-коричневую землю. Так ничего и не поняв, Мазур направился к хижине, спросил издали:

– Объяснит мне кто-нибудь, до чего вы тут договорились?

– Все очень удачно складывается, – сказала Ольга. – У него, – она показала на невозмутимого охотника, отрешенно беседовавшего с Кацубой, – есть лодка, дряхленькая, но с мотором. До Чукумано, если водой, – километров восемьдесят, ты не так уж и заблудился, просто забрал в сторону... На рассвете отплываем. Он согласен быть проводником – за ружье. Ну, сам понимаешь, ружье с запасом патронов ему скоро понадобится, собирается уходить в лес, к барбарос, потому что иначе либо полиция его прихватит, либо родственники жены, что гораздо вероятнее, отправят к праотцам без всякой лишней экзотики вроде столба пыток или снятия скальпа...

– И что, удастся ему спрятаться? – с любопытством спросил Мазур.

– Наверняка. Сбежавший любовничек не из той деревни, где живут родственники жены, так что, пока там узнают, он уже будет далеко. В лесах кого только нет...

– Погоди, – сказал Мазур, понизив голос. – О н а, значит, там? – Он кивнул на дверной проем.

– Где же ей быть? Хоронить неверную супругу он отказался категорически, завтра старухи займутся... Алькальду я сказала, что мы из полиции и сами его увезем в город. По-моему, он не до конца поверил, продувная бестия, однако для него главное – избежать лишних неприятностей. Да и падре, пусть и без особого воодушевления, нашу идею поддержал, вот алькальд и обрадовался случаю спихнуть с себя всякую ответственность, избежав при этом тягостного постоя полиции. П о т о м, конечно, некоторый шум все же поднимется, когда прознают родственники, но хлопот будет не в пример меньше... – И по неисповедимой женской логике вдруг с интересом спросила: – А ты мог бы меня вот так вот убить?

– Изменишь – узнаешь, – мрачно сообщил Мазур.

– С кем? – Она тоскливо огляделась. – Одни «индиос», и все мои платья – в Барралоче... Алькальда, что ли, совратить?

– Вот тогда я тебя точно зарежу, девушка из общества, – сказал Мазур.

На крыльце, похоже, обо всем договорились. Кацуба похлопал индейца по плечу, что тот перенес с брезгливой невозмутимостью, подошел к ним:

– Порядок. На рассвете уплываем. Оружия у нас столько, что одного «винчестера» можно безболезненно лишиться.

– А что ты ему сказал? – спросил Мазур.

– Да чистую правду, – ухмыльнулся Кацуба. – Не всю, разумеется... Сказал, что там, на Чукумано, – наши враги, которых мы, не исключено, будем резать. Иначе нас могут зарезать первыми. Наш новый друг сеньор Бокаси это воспринял абсолютно спокойно: прекрасно вписывается в его мировоззрение и систему философских взглядов. Врагов, понятное дело, надо резать, пока они тебя первыми не зарезали. Одно уточнение: резать вместе с нами наших врагов он не собирается – это мол, наше личное дело. Но, я думаю, и без него обойдемся, а? Главное, проведет к самым озерам... Пошли за вещами? Я так прикидываю, нужно разбить палатки поблизости от данного домика: чтобы народец видел Бокаси под охраной слуг правопорядка и не решился бы на самодеятельность, а то без проводника оставят, черти...

...Ночи в этих местах стояли прохладные, но в их крохотной палатке было тепло, холода они не чувствовали, расслабленно прильнув друг к другу, обнаженные, опустошенные. Скомканное легкое одеяло валялось в углу, сквозь проемы, затянутые тончайшей москитной сеткой, просачивались непривычные для Мазура запахи здешней деревенской ночи: пахнет травой, землей, животными, но как-то и н а ч е, незнакомо...

Голова Ольги лежала у него на груди, и он вдруг ощутил хотя и мгновенный, как выстрел, но жуткий, парализующий, неодолимый страх – снова показалось, что все это ему чудится. В с е.

Виноват был земляк, черт его подери, питерский поэт Шефнер. Мазуру как-то попалось на глаза его стихотворение, короткое, быть может, не являвшее собою творческую вершину, но по сути своей жуткое. Шефнер однажды задался вопросом: а не причудились ли ему последние десятилетия жизни, не есть ли это на самом деле молниеносный предсмертный бред умирающего на Второй мировой солдата?

Когда Мазуру было тридцать, вирш этот он бегло прочитал и забыл. В сорок – вспомнил, перечитал и содрогнулся. Стареющие мужики подвержены всевозможным иррациональным страхам. Доктор Лымарь как-то заявил, что такую вот, с позволения сказать, поэзию следует безжалостно изничтожать, поскольку с его, Лымаря, профессиональной точки зрения это не что иное, как учебное пособие для начинающего шизофреника, создающее почву для заскока, который попросту невозможно опровергнуть какими бы то ни было логическими, рассудочными аргументами. Он даже в очередной из своих запоев собрался было разыскать поэта Шефнера и поговорить по душам, но потом как-то рассосалось...

Словом, иногда, крайне редко, в минуту особенной тоски и усталости, прошивал этот пронзительный, щемящий страх. Конечно, всерьез он во все это не верил и, безусловно, далек был от любых проявлений сумасшествия, но как быть, если однажды тебя бросает в пот от мысли: а что, если погоня все-таки догнала, и на самом деле ты валяешься сейчас где-нибудь в саванне, глаза тускнеют, холодеет тело, поисковая группа еще осторожничает, приближаются не спеша, держа наготове автоматы, удерживая рвущихся с поводков овчарок, но передний видит, что с тобой все кончено, и подает остальным ободряющий знак? Только угасающий мозг еще работает с невероятной быстротой, и в доли секунды тебе снятся д е с я т к и лет жизни, со всеми деталями и подробностями, с запахами, звуками и ощущениями, с новыми встречами и расставаниями, достижениями и провалами...

Ольга пошевелилась, примостилась уютнее.

– Слушай, – сказал Мазур. – Что, собственно, они от тебя хотели? Виктория и компания? Не было времени подумать, а сейчас вот вспоминаю п о к а д р о в о... Они на нас сразу махнули рукой, за тебя взялись со всем старанием...

– Да пустяки, – сказала Ольга, не поднимая головы. – Эти идиоты, знаешь ли, заодно с доном Себастьяно вынесли смертный приговор и мне. По поводу все того же ультиматума. Я тогда тоже была в телестудии, вместе комментировали эпохальное послание, да вдобавок я с их точки зрения распоследняя империалистка, потому что отказываюсь передать свое состояние на нужды революции... У меня дома тоже где-то валяется такая же писулька, однотипная той, что Авила держит в рамочке на стене.

– Так, значит, это за т о б о й охотились, а не за нами? – вырвалось у Мазура.

– Очень похоже, – безмятежно сказала Ольга. – Вы-то их интересуете постольку-поскольку... Еще один козырь для торга, только и всего. Уж прости, если это чем-то задевает твое мужское самолюбие, милый... А на меня они и в самом деле охотились весьма целеустремленно...

– И ты с нами поехала?!

– А чихала я на этих придурков, – сердито сказала Ольга. – Чтобы в собственной стране нужно было жить с оглядкой на этих?!

– Знал бы я раньше...

– Ну, и что бы ты сделал? А? – тихонько рассмеялась она. – Влад, меня можно было остановить одним-единственным способом – ногу сломать. Или руку. Или шею. Но ты вряд ли когда-нибудь на такое решишься, verdad? Не переживай. Не так страшен дьявол, как его рисуют...

– Малюют.

– Вот именно, малюют. Ты заметил, что всякий раз вы их легко бьете даже при численном превосходстве с их стороны? Нынешняя герилья пока что не особенно опасна. Эчеверриа мне как-то подробно объяснял... Понимаешь, любые партизаны делятся на «терминаторов» и «истериков». «Терминаторы» проходят серьезную подготовку, часто опираясь на другие страны, вот они в с е р ь е з опасны. «Истерики» же – начинающие, любители. Есть оружие, этот их революционный порыв, фанатизм и злоба – но нет должной подготовки и натасканности. Обстрелять поезд, подложить бомбу, напасть скопом на окраинный полицейский участок, листовочки расклеить, в спину кому-нибудь пальнуть на улице – это они умеют. Но любой человек с соответствующей подготовкой кладет их в штабеля...

– Вообще да, – сказал Мазур. – Примерно так и можно сформулировать.

– Они пытались кое-что сделать, но единственный по-настоящему серьезный тренировочный лагерь тигрерос разгромили почти сразу же, сцапали почти всех нанятых инструкторов, а потом уже не давали развернуть чего-то даже отдаленно похожего, обрубили выходы за рубеж... Впрочем, даже с опытными людьми случаются самые позорные промахи. Взять Че Гевару – казалось бы, профи, теоретик и практик, прямо причастный к победе герильи на Кубе. Но потом, в Боливии, он вел себя, как вырвавшийся поиграть в индейцев мальчишка, их моментально ликвидировали...

– Бог ты мой, – сказал Мазур. – Как мы когда-то в юности любили этого Че... «Прошел неясный разговор, как по стеклу радара, что где-то там погиб майор Эрнесто Че Гевара...»

– Это что, ты написал?

– Где там. Настоящий поэт, известный...

– Это понятно, – сказала Ольга. – Мы тоже лет в четырнадцать – я про монастырскую школу – держали его портретики под подушкой, мы все тогда были ужасно левые, барышни из лучших семей... За портретики нас однажды выпороли, что нам только прибавило левизны. Вообще, я думаю, он мог бы стать хорошим поэтом. Ты не читал его письмо из Боливии лидеру аргентинских повстанцев? Нет? Слушай: «Сквозь пыль из-под копыт Росинанта, с копьем, нацеленным на преследующих меня великанов, я спешу передать вам это почти телепатическое послание, поздравить с Новым годом и крепко вас обнять. Свои пожелания я доверил мимолетной звезде, повстречавшейся мне на пути по воле Волшебного короля...» – Она коротко, зло вздохнула. – Вот только, когда взрослеешь, начинаешь понимать, что эти левые поэтические натуры, дай им волю, кровью все зальют, до горизонта. – Ее тонкие пальцы сжали плечи Мазура почти до боли. – И надо их стрелять, стрелять, если нельзя иначе... – И вновь расслабилась, тихонько рассмеялась. – Знаешь, а за эту сучку и в самом деле орден полагается. Министр внутренних дел поклялся честным словом кабальеро, что в течение часа добьется от президента ордена для любого, кто прикончит Викторию, Пабло или Эстанислао... Будь этот герой хоть распоследним висельником из бандитских кварталов столицы... Серьезно. «Санта-Роса», с мечами, красивая штука, носится на правой стороне груди, дает определенные привилегии... Когда вернемся, я скажу дону Себастьяно, а тот позвонит министру...

– Вот уж спасибо, – сказал Мазур. – Только не стоит. Я как-никак дипломат...

– Да какой ты дипломат, милый? Терминатор ты у меня...

– Все равно. Как-то не к лицу мне получать ордена за местных террористок.

– Сложная ты душа. Ладно, вместо ордена... только без рук, я сама...

Глава двенадцатая Как кабальеро в старину

Отплывали даже не на рассвете – в тот странный и зыбкий час, когда полумрак еще окончательно не разделился на свет и четкие тени. Над рекой стоял молочно-сизый туман, насыщенный странными лопочущими шорохами, деревянными постукиваньями и резкими вскриками гигантских мохноногих лягушек, неизвестно за каким чертом бодрствовавших в эту рань.

Мазура с Ольгой разбудил Кацуба, просто-напросто принявшийся потряхивать снаружи палатку, пока они не вскинулись. Одевшись, вылезши и по-простецки справив за хижиной неотложные дела, в темпе осушили по баночке саморазогревающегося кофе, как истые аристократы. Появился Бокаси со своим дряхлым ружьецом и небольшим узлом в другой руке. От кофе он тоже не отказался. И покинул свою хижину навсегда, не оглядываясь, упруго шагая впереди словно бы даже с облегчением.

Прошли с полкилометра между хижинами – там еще царила тишина, даже собаки не брехали, укрывшись неведомо где. Вышли к реке, окутанной понемногу таявшим туманом. С дюжину разнокалиберных лодок было привязано к вбитым в берег покосившимся колышкам. На большом плоском камне восседал сеньор алькальд, поеживаясь от утренней прохлады, прикладываясь к большой бутылке без всякой этикетки, где плескалось что-то мутно-зеленоватое, судя по запаху, ядреное. Слегка опухший, в растянутом полосатом свитерке под пиджаком, алькальд крайне напоминал родного отечественного бомжа, Мазур едва не спросил его по-русски, как дела.

Бокаси стал проворно отвязывать большую тупоносую лодку из почерневших досок, в которой Мазур опытным взглядом моментально опознал штатную спасательную шлюпку класса «Скат» образца 1915-го, некогда украшавшую собою военные корабли испанского флота. Примерно того же возраста, на первый взгляд, был и подвесной мотор – должно быть, именно такие стояли на первых аэропланах Блерио или, учитывая здешнюю специфику, Сантос-Дюмона. Веры в него не было ничуточки.

Алькальд, отведя Ольгу в сторонку, что-то долго и несколько униженно толковал. Просияв после ее ответа, энергично принялся помогать – зацепил багром лодку, едва не пробив ветхий борт насквозь, развернул ее параллельно берегу, чтобы странники не замочили ноги. Кое-как они разместились, разложили багаж. Алькальд помахал вполне дружески, что-то бормоча. Стоявший на корме Бокаси упер в дно длинный шест, оттолкнул лодку от берега – и деревенька сразу же скрылась в тумане.

– Что он там чирикал? – спросил Мазур.

– Почтительно интересовался, как ему теперь быть с нашим самолетом. Я подумала-подумала, да и подарила ему самолет – ну, не ему персонально, всей деревне. Они его за пару дней утилизируют так, что абсолютно все пойдет в дело... По-моему, правильно поступила.

– Абсолютно, – кивнул Мазур, поеживаясь от промозглой прохлады.

– Сейчас я вас буду лечить, – заявил Кацуба, полез в свой нетолстый рюкзак и извлек литровую бутылку из-под виски, до винтовой пробки наполненную чем-то светло-зеленым, мутноватым. – Еще вчера вечером выменял на крючки с леской...

Он первым налил себе в пластиковый стаканчик граммов сорок и махнул одним глотком. С приятностью передернулся, выдохнул воздух, потер тыльной стороной ладони заслезившиеся глаза. Мазур ощутил благородный запашок неразбавленного спирта. Но не спешил взять протянутый стаканчик:

– Это еще что?

– Полезнейшая штука, – заверил Кацуба. – Настоечка на листьях коки. Никакой не наркотик, привыкания не вызывает, зато граммов после ста такого бальзама по лесу переть будешь, как молодой лось, от рассвета до заката... Давай, жри. Тонизирует прекрасно, да и согреешься.

Мазур подумал и выпил. Жидкий огонь растекся по жилочкам, ударил в виски – в самом деле, ничуть не похоже на обычный спирт, моментально согрелся, и голова стала ясной...

– Грапа гранде? – удивилась Ольга.

– Она самая. – Кацуба протянул ей стаканчик. – Выдохните-ка воздух, красавица, и – залпом...

Она приложила отчаянные усилия, чтобы не раскашляться, отерла слезы:

– Но ведь считалось, что рецепт утрачен лет сорок назад...

– Эх вы, городские... – хмыкнул Кацуба, передавая стаканчик стоявшему на корме индейцу. – В глуши многое из «утраченного» прекрасно сохранилось, нужно только найти нужного человечка и произвести на него впечатление. Тут уж, извините, короткая юбочка и полупрозрачная блузка ничуть не помогут, наоборот. Отчего-то моя честная и открытая физиономия сразу вызывает доверие – простоват-с, располагаю к себе таких же плебеев...

Бокаси энергично и ловко работал шестом. Туман почти совсем растаял, проступили четкие очертания ветвей. Речушка в этом месте была не шире двадцати метров, и здесь, похоже, совсем мелко...

– А это я за дюжину патронов к «винчестеру» расстарался. – Кацуба вынул уже виденную прежде Мазуром на ярмарке мандолину из панциря броненосца, поудобнее расположился на носу и браво ударил по струнам, заорал чуть ли не во всю глотку:

– Менестрель... – беззлобно проворчал Мазур.

– Прошу прощения! – живо отозвался Кацуба. – Данное песенное действо исполнено глубокого подтекста. Вы, друзья мои, вчера занимались сплошными глупостями, зато я пошатался по деревне и нанес визит вежливости отцу Гальвесу. Полезный разговор получился. Падре и надоумил. Видишь ли, пути вендетты неисповедимы, как и здешние пути распространения информации. Родственнички покойной могли и устроить засаду. Если они услышат могучие вокальные упражнения на незнакомом языке, ни за что не станут палить по лодке с бухты-барахты, обязательно сначала присмотрятся – и много шансов за то, что решат не связываться с белыми людьми городского облика, подождут более удобного случая...

– Резонно, – одобрительно сказала Ольга.

– Рад слышать, сеньорита... – И он снова заорал со всей экспрессией:

– Странно, – призналась Ольга, раскрасневшаяся после дозы грапа гранде. – Каждое слово по отдельности понимаю, а смысл темен...

– Не удивительно, – серьезно сказал Кацуба. – Чтобы смысл был кристально ясен, нужно родиться в удивительной стране под названием Россия и прожить там всю сознательную жизнь...

Река стала гораздо шире, но Бокаси так и не включал мотора – от берега до берега протянулись заросли саргассов, каких Мазур еще не видел: ярко-зеленые крупные листья не лежали на воде подобно кувшинкам, а вздымались над нею на высоту сантиметров десяти на толстых стеблях. Лодка прямо-таки прорубалась сквозь них, запахло травяным соком.

Через пару километров река очистилась. Справа зеленела стена непролазного леса, слева тянулись довольно высокие холмы, здорово напоминавшие сибирские сопки. В лесу орала проснувшаяся живность, обезьяны и птицы старались перещеголять друг друга. Появилась кусачая мошкара, Кацуба старательно обрызгивал все вокруг остро пахнущим репеллентом, и эту процедуру приходилось повторять частенько.

Адская настоечка действовала – зрение у Мазура обострилось, он подмечал в лесу оттенки и детали, которых прежде ни за что не увидел бы на таком расстоянии. То же самое происходило и со звуками, из ушей словно вынули пробки. Полезная вещь, ни в чем не уступает иным засекреченным пилюлям...

Он, держа на коленях автомат, зорко наблюдал за стеной леса – родственнички и в самом деле могли выйти на тропу войны. Бокаси, наконец, после долгих усилий завел дряхленький мотор, грохотавший не хуже двигателя гоночной машины. Наверняка в радиусе пары-тройки километров по обоим берегам было слышно. Кацуба поневоле замолчал – ни один певец не выдержал бы конкуренции с тарахтящим движком.

Коряг, гнуснопамятных по Уакалере, тут не было – видимо, эта речушка не имела связи с теми, что брали начало в горах, и потому плавучего мусора почти не встречалось. Если бы не кровососущий гнус, прорывавшийся сквозь любые заслоны репеллента, плавание выглядело бы чуть ли не пикником – а так пришлось снова кутаться в накомарники.

Бокаси, сидевший возле мотора, перекрикивая его треск, о чем-то принялся расспрашивать. Кацуба фыркнул, Ольга слегка порозовела.

– О чем это он? – спросил Мазур.

– Индейские глупости... – отмахну-лась она.

– Почему же глупости? – осклабился Кацуба. – Вполне дельные уточнения. Наш друг интересуется насущными подробностями того, как у городских белых принято мстить. Цивилизованный индеец, видишь ли, если ему в походе сопутствует его женщина, после того, как добросовестно и педантично перережет глотки всем врагам, со всем старанием принимается любить означенную женщину прямо на месте схватки. Пролитие крови, видишь ли, должно непременно сопровождаться пролитием животворящего семени – круговорот жизни и смерти в природе... ну, дальше сплошная философия. Словом, он как раз и интересуется насчет вас – что там у белых на сей счет принято...

Ольга не особенно сердито, но все же не без суровости произнесла несколько длинных фраз. Кацуба шепотом перевел Мазуру:

– Ехидно спрашивает, как смотрит индейская философия на тот факт, что женщина в данном случае не уступает своему спутнику в умении и желании разделаться с врагами, а следовательно, тоже является воином.

– А он? – спросил Мазур, когда Бокаси, закатив глаза, откликнулся длиннейшей тирадой.

– Сокрушается, что в мире становится все меньше порядка и древнего благолепия, – коли уж женщины не только ходят в мужских штанах, но и на равных участвуют в благородной мужской вендетте. Очень его возмущает упадок нравов.

– Интересно, как это совмещается со вчерашним инцидентом?

– Да так и совмещается – без сучка без задоринки. Изменила – получи мачете по темечку, в этом как раз кроется порядок и древнее благолепие.

– Вообще-то смысл есть... – мечтательно сказал Мазур. – В этом их древнем благолепии...

– Ну конечно! – возмутилась Ольга. – Я не сторонница феминисток, однако...

Бокаси, решительно хлопнув ее по плечу, заставил замолчать. Проворно дернул какой-то шарик на кожаном ремешке, и мотор смолк. Двумя тычками шеста индеец направил лодку к правому берегу, к чащобе.

Мазур с Кацубой схватились за автоматы.

Труп лежал ничком, наполовину в воде, над которой виднелся только затылок с завитками иссиня-черных волос. Руки вытянуты, загорелый, худой и почти голый – из одежды лишь ветхие джинсы, грубо обкромсанные выше колен. Судя по ороговевшим подошвам, человек всю свою сознательную жизнь проходил, не обременяя себя обувью.

Бокаси, обронив пару фраз, переступил через борт – на нем были домотканые штаны до колен, крайне удобные для того, чтобы бродить босиком по мелководью. Навалившись на шест, Кацуба вытолкнул лодку подальше от берега и удерживал на месте.

Проводник с невозмутимым лицом перевернул труп на спину. Стоя в воде, присел над ним на корточки, потрогал. Державший лес под прицелом Мазур без труда рассмотрел, что горло у покойника прямо-таки перехвачено до шейных позвонков – очень похоже, мастерским ударом мачете. Вся кровь уже успела стечь в реку, жуткая бледная рана походила на сюрреалистическую улыбку.

Повинуясь жесту проводника, Кацуба подогнал лодку, индеец ловко запрыгнул в нее, почти на качнув, забрал шест у Кацубы и выгреб на середину. Лицо у него, хотя и невозмутимое, не было вовсе уж деревянно-куперовским, и Мазур легко определил: проводник не на шутку встревожен...

Хуже нет быть свидетелем разговора, в котором не понимаешь ни слова, особенно в такую минуту. Вот уж действительно, плывем, как кабальеро в старину: именно так все и выглядело во времена Кортеса, надо полагать, когда трупы с перерезанными глотками были привычной деталью пейзажа...

Трое тихонько переговаривались, Мазур ежился от нетерпения, поводя толстым из-за глушителя стволом автомата.

Глава тринадцатая Сатрап местного значения

И наконец уловил хоть что-то понятное – явственно прозвучавшее слово «барбарос».

– Лесной индеец? – спросил он.

Ольга кивнула:

– Типичный. Где-то поблизости, Бокаси уверяет, селение.

– Что, очередная жертва незаконной любви и ревности? – попытался пошутить Мазур.

Не вышло шутки – спутники смотрели на него скорее досадливо, как на несмышленыша, не понимающего очевидных вещей.

– У лесных несколько иные традиции, – сказал Кацуба. – Может показаться смешным, но нравы нашего проводника – как раз продукт несколько более цивилизованной, оседлой жизни. Лесных мало, если начнут из-за подобных вещей резаться, вымрут. Там свои обычаи, исключающие смертоубийства внутри коллектива...

– Тогда?

– Спроси здешнюю уроженку, – не без некоторого ехидства сказал Кацуба.

– А ведь дымом несет... – протянул Мазур. – Явственно... Оля, что это может быть?

Отвечать ей было неприятно, он моментально понял. Сердито отвернулась, бро-сила:

– Случается такое в глуши. Если племя не хочет уходить с земли, которая кому-то приглянулась...

– Ага, – тут же сообразил Мазур, что-то о подобном слышавший. – Захолустные магнаты, полезные ископаемые, драгоценные породы дерева?

Она неохотно покивала:

– Конечно, есть департамент по делам лесных индейцев, есть законы и строгие правила, только вот не всегда есть возможность укоротить руки окраинным «барончикам». Это не вчера началось и не сегодня, уж как ни бился дон Астольфо, а с корнем выжечь даже у него не получилось...

– Так, – сказал Мазур. – Это что же, есть риск попасть в самые что ни на есть нежелательные свидетели?

– Боюсь, что так, – поджала губы Ольга. – Тут никакое «сальвокондукто» не поможет. Только... – и выразительно похлопала по кобуре своей «беретты».

– Очень мило. А как-нибудь объехать стороной нельзя?

– Не получится. Бокаси говорит, нет тут таких притоков... Если что, будем драться. Лишь бы не попасть под огонь из засады.

Лодка вновь двинулась вперед – индеец не включал мотора, орудуя шестом. Дымом несло все сильнее, за поворотом они увидели источник гари – черные клубы лениво выплывали к реке между покрытыми серыми лишаями мха стволами. Бокаси остановил лодку, они долго, старательно прислушивались, но не услышали никаких звуков, говоривших бы о присутствии человека, ни выстрелов, ни криков, ни беготни. Лодка вильнула вправо – проводник уверенно повел ее к берегу, что-то коротко сказал.

– В этом селении он и собирался прятаться, – перевел Кацуба. – Он со многими в лесу знаком, но к этим собирался в первую очередь. Черт, и не остановишь его теперь...

Он перехватил шест у проводника. После недолгих колебаний сунул ему Мазуров «гаранд». Умело держа карабин, Бокаси прыгнул на берег и бесшумно заскользил меж стволов.

Его не было минут десять. Вокруг стояла тягостная тишина – не орали обезьяны, молчали птицы. Судя по реакции живности, еще сторожко помалкивавшей, с о б ы т и я развернулись не так уж и давно.

– Если начнется, бейте на поражение, – резко бросила Ольга.

Кацуба осторожно поинтересовался:

– А это не будет, некоторым образом, вмешательством во внутренние дела? Мы как-никак дипломаты... по бумагам. Что ни говори, иностранцы.

– Вы помогаете мне, – отрезала Ольга. – А я им сейчас оформлю, если попадутся, девяносто третью «б» – гражданский арест, то есть задержание преступника, которое вправе осуществить любой законопослушный гражданин при отсутствии поблизости полиции. Что вы так смотрите? Работа такая, приходится знать и уголовное право...

– А если они не подчинятся порывам гражданского долга?

Лицо у нее было белым от злости:

– Ну, тогда пусть сообщают через спиритическое блюдечко, что у меня не было никаких прав стрелять... Прикройте автоматы чем-нибудь. Чтобы не было видно. Куртки запахните, в случае чего работать будем пистолетами, – распоряжалась она четко и властно. – Улик, собственно, никаких, мы даже не знаем, кто это сделал...

Мазур торопливо навел автомат на мелькнувшую меж стволов фигуру. Опустил, узнав проводника. Через пару секунд тот что-то кратко говорил Ольге.

– Все селение... – протянула она. – Никто, похоже, не успел уйти, их окружили на рассвете и начали... Там еще подробности, но я их пересказывать просто не хочу... – и что-то приказала индейцу.

Он покосился на Ольгу словно бы с недоверием, но, вздохнув, все же завел мотор. Снова заревело на два километра вокруг, лодка помчалась вперед, взметывая стоячую воду.

– Прикройте автоматы, – настойчиво повторила Ольга. – Один «гаранд» оставьте, в здешних местах он никого не насторожит... Да просто сдерните чехол с палатки... – Она достала запасной магазин и сунула его донцем вверх в нагрудный карман куртки.

– Может, не будем нарываться? – спросил ее Мазур, перекрикивая рокот мотора.

– Это моя страна, и мне виднее! – прямо-таки рыкнула она. Ветер от быстрого движения разметал ей волосы, сделав похожей на носовую фигуру старинного парусника: отважная охотница с копьем наперевес...

Понемногу Мазур увлекся азартом погони, не зная, правда, существует ли дичь или они тянут пустышку. На лице у Кацубы он читал величайшее неодобрение, но, слава богу, при Ольге напарник не мог пуститься в прежние разглагольствования о необходимости беречь струмент...

Старенький мотор работал без сбоев, бивший в лицо ветер давно разметал кусачую мошкару. Ольга радостно вскрикнула, показывая вперед.

Теперь и Мазур видел широкую синюю корму большого катера – преследуемый пока вроде бы спокойно шел по середине реки, но над высоким фальшбортом маячили фигуры, неотрывно таращившиеся из-под руки на догоняющих. Ольга, не глядя, протянула назад руку ладонью вверх. Бокаси положил ей на ладонь пригоршню гильз.

– Улавливаешь ход мыслей? – спросила она, перехватив взгляд Мазура. Тщательно ссыпала гильзы в боковой карман и застегнула его на пуговицу.

– Чего ж тут не уловить... – пожал он плечами. – Только вот что... Давай я сначала попробую взять их аккуратно и чистенько, а уж потом ты начнешь психологические этюды в духе Шерлока Холмса, гильзы будешь сличать... Я ж чувствую, ты готова героически кинуться на абордаж... Ну, я тебя прошу.

– Ладно, – кивнула она после короткой внутренней борьбы. – Только п о т о м мне не мешай. Понял?

– Ох, отчаянные вы мои... – поморщился Кацуба.

Катер был чуть ли не впятеро больше лодки, широкий, на две трети закрытый сверху надстройкой с иллюминаторами. Вряд ли он имел превосходство в скорости, а вот в численности настигаемые превосходили: на корме, под открытым небом, толпилось человек восемь. Парочка из них положила на борт карабины – стволы, правда, пока что смотрят не на догоняющую лодку...

Ольга замахала руками, перекрещивая их и разводя, что-то крикнула. Проводник сбросил газ, лодка теперь шла вровень с кормой катера. Сверху на них хмуро поглядывали и заросшие, и чисто выбритые физиономии, которым, безусловно, не следовало доверять свой кошелек или репутацию непорочной девицы. Особой свирепости или злости на рожах не было – уверены в себе, надо полагать.

Стоявший в середине, пузатый, с роскошными усами, что-то закричал в ответ, рассерженно и недоуменно, как человек, не привыкший выполнять приказы наглых незнакомцев. Стоявший с ним рядом уже недвусмысленно похлопал ладонью по затвору карабина.

– Предлагает катиться к той самой матери, – быстренько перевел Кацуба. – Пока целы.

Жестом показав проводнику, чтобы прижал лодку к борту катера почти вплотную, Мазур выругался про себя и подбросил тело вверх. Ухватился обеими руками за широкую доску фальшборта – ободрав кожу от рывка и разницы в скоростях – подтянулся, перемахнул на корму катера, сшибив кого-то ногами, приземлился на корточки и тут же выпрямился.

В грудь ему моментально уперся ствол карабина – в виде дружеского приветствия, надо полагать. На корме было тесновато, и он стоял чуть ли не лицом к лицу с усатым. Дуло карабина воняло тухлой гарью – конечно же, из него недавно стреляли, и долго... Мазур покосился через плечо – так, видна спина стоящего за штурвалом, он там один, все остальные столпились вокруг незваного гостя, даже на лодку не смотрят, усатый тоже это заметил, что-то рявкнул, и один его головорез нехотя отвернулся к борту...

Надвигаясь на Мазура пузом, усатый что-то завопил, брызгая слюной, – конечно, любопытно ему, с чего бы это сей незнакомец очертя голову прыгнул на катер, без перевода понятно. Голову можно прозакладывать, интересуется, не сошел ли Мазур с ума – иначе зачем полез волку в пасть?

Стоявший слева бесцеремонно охлопал Мазура по талии, вмиг нащупал кобуру, разинул рот. Коротко двинув его локтем под вздох, Мазур ударом ноги подсек второго, прижался спиной к борту, обеспечив себе надежный тыл. С усмешечкой вытащил из внутреннего кармана гранату, выдернул чеку, не глядя, через плечо выкинул ее за борт, поднял руку с гранатой к лицу усатого, медленно стал отгибать пальцы: указательный, средний...

Он умел так фокусничать, удержал бы чеку и оставшимися двумя пальцами, но усатый знать этого никак не мог. Как многие на его месте, живо, в красках представил последствия, бледнея на глазах, шарахнулся к борту. Мазур легонько повернул руку с гранатой – так, чтобы показалось в первый миг, будто он разогнул еще один палец...

Вряд ли эти ребятки испугались бы доброй перестрелки. Но то, что им устроил Мазур, моментально выбило из колеи, поскольку видели они такое впервые в жизни, не надо быть провидцем, чтобы это определить.... Они совершенно правильно поняли его немудрящие жесты – те, что были с карабинами, разжали пальцы, и оружие глухо брякнулось на палубу. Наверняка растерянности прибавляло еще и то, что он молчал...

Двое рядом с усатым вдруг отпрянули друг от друга, как сбитые шаром кегли – это через борт перемахнул Кацуба, вмиг оценив обстановку, заорал что-то на испанском – и стоявшие, прикрывая головы руками, попадали друг на друга. Рулевой ошалело таращился через плечо, и бросить штурвал боялся, и, сразу видно, плохо представлял, что можно предпринять в такой вот пиковой ситуации. После короткого приказа Кацубы закивал, повернул к берегу, катер ткнулся носом в песок, под килем заскрипело, и мотор умолк.

Дальнейшее было рутинной процедурой – Кацуба поочередно поднимал за шиворот лежащих, в темпе обыскивал, толкал к корме, где они тесно сбивались в вонявшую кислым испуганным потом кучку. Мазур даже не заметил, когда рядом появилась Ольга – пальцы на чеке свело от напряжения. Присоединив к компании рулевого, Кацуба тряхнул Мазура за плечо:

– Все, швыряй...

Как следует размахнувшись, Мазур запустил гранату далеко за борт, в сторону от лодки. Вскоре грохнуло, взлетел пенный столб, взметнулся какой-то непонятный мусор – темные спутанные комки, длинные стебли. Люди на корме присели, закрывая головы.

– Ну, и что дальше? – спросил Мазур чуть растерянно, держа гоп-компанию под пистолетом.

Ольга прошла под надстройку, выволокла целую охапку карабинов и помповушек. Перенюхала все дула, удовлетворенно кивнула. Выстрелила вверх из четырех, сноровисто работая затворами, выбросила стреляные гильзы – все это у нее получалось удивительно быстро и ловко. Сравнила с теми, что лежали у нее в кармане, продемонстрировала парочку Мазуру:

– Видишь?

– Что тут непонятного... – проворчал он. – Вот эта парочка – из одного ствола, и эта… Дальше можно не проверять, и так ясно...

Усатый, старательно сцепив на затылке руки, что-то громко забурчал, с каждой новой фразой повышая голос.

– Клиент малость оклемался, – прокомментировал Кацуба. – Начал вспоминать о гарантированных конституцией демократических свободах – адвокатах, ордерах на арест, уликах... Стволы эти он на берегу нашел, плыл себе, а они кучей лежали...

Ольга заговорила – чеканя слова, с легкой брезгливостью, усатый сразу притих, обмяк.

– Ага, – шептал Кацуба. – Уверяет, что наш индейский следопыт прекрасно запомнил следы тех, кто жег селеньице, сейчас мы его позовем, и он вмиг опознает подошвы... На пушку берет девочка, но, похоже, угодила в точку, вон как поникли... Так, теперь он говорит, что в конце-то концов белые люди всегда смогут договориться, не стоит так сердиться из-за каких-то барбарос, которые и не люди вовсе, опять про адвоката затянул...

Не похоже было, чтобы Ольга раздумывала. Она крикнула что-то, перегнувшись через борт, – и на катер перебрался Бокаси, с ходу уставившийся на пленных так, что они сбились потеснее.

Ольга заговорила – с расстановкой, почти весело, Бокаси вдруг осклабился, взял «гаранд» на изготовку.

– Ничего себе дела... – шепнул Кацуба. – Она им дает выбор – будет считать до двадцати, и только потом наш Чингачгук откроет пальбу. Кто успеет доплыть до того берега и смыться в чащу – пусть считает, что ему повезло.

Мазур дернулся, хотел схватить ее за рукав, что-то сказать – и остался на месте. Вспомнил покойника, бледные края жуткой раны. Подумал, что в селении, конечно же, были женщины и дети. Б ы л и.

И остался стоять, сжав зубы. Жалость и слабые проблески гуманизма куда-то моментально улетучились. В душе остался мерзкий осадок, но препятствовать, вмешиваться, что-то доказывать он попросту не мог. Может и открутиться усатый – адвокаты, связи, денежки, казуистика судебного процесса... Да и нет у них ни времени, ни возможностей, ни желания волочь эту банду вкупе с орудиями преступления до ближайшего полицейского участка, который располагается где-то в паре сотен километров...

– Уно! – звонко крикнула Ольга, подняв указательный палец.

Череда шумных всплесков – это негодяи, опережая друг друга, прямо-таки посыпались за борт, отчаянно загребая, вспенивая воду, кинулись к противоположному берегу. Бокаси стоял, как статуя, скосив глаза на Ольгу.

– Фуэго!

Ствол «гаранда» описал короткую дугу. Сухо застучали выстрелы, карабин работал размеренно, как швейная машинка. Над медленной коричневатой водой не плеснуло ни одного фонтанчика – все до одной пули попадали в цель, головы и плечи поочередно исчезали под водой. Крики, вопли, хриплый рев...

Мазур стоял, уткнувшись взглядом в кривую сосну на том берегу. Понемногу стихли крики, прекратились всплески, стукнул последний выстрел, и наступила тишина.

Ольга отошла, уронив руки, остановилась у борта. Почувствовав тычок локтем под бок, Мазур подошел к ней, обнял и прижал спиной к себе.

– Доведись все переиграть, я бы то же самое сделала, – сказала она тихо. – Закон – отличная вещь, только он частенько опаздывает или дает сбой...

Страшненькой эта философия выглядела бы лишь в глазах мирного обывателя, который не умел снимать часовых без единого звука и в жизни не нажимал на спуск, когда ствол направлен на противника. Мазур не собирался ни морализировать, ни лезть со своим уставом в чужой монастырь – он эту шалую девчонку попросту любил. И обязан был помнить, что они в двух шагах от цели – а у всякой операции, как известно, есть к о н е ц...

То, что он боялся облечь в четкие формулировки, наполняло душу опустошающим холодом.

Ольга пошевелилась, высвободилась:

– Нужно убираться. – Подошла к борту, внимательно прислушалась.

Ни плеска. Вряд ли кто-то сохранил самообладание настолько, чтобы задержать дыхание, проплыть подальше под водой и спастись.

Кацуба, сваливавший в кучу трофейное оружие, продекламировал:

– Стоит могила, незнамо чья, но очень мило, что не моя...

Глава четырнадцатая Вдоль анаконды

Как и следовало ожидать, озеро было не таким уж обширным, очертаниями в точности повторявшее спутниковые фотографии. До настоящего паводка, неминуемо исказившего бы контуры, вздувшего воду до деревьев, еще далеко. С того места, где они засели, ровное зеркало спокойной воды казалось грязно-серым – приблизительно такого же цвета была и большая надувная лодка, пухло-овальная, привязанная к короткому металлическому штырю. Лес подступал к тому месту почти вплотную. Люди могут замаскироваться в чаще искусно и незаметно, можно спрятать палатку, даже блиндаж – но вот спущенную на воду лодку укрыть невозможно, нет краски, сделавшей бы ее с о в е р ш е н н о невидимой...

– Буек, – сказал Кацуба. – Во-он, видишь? – передал Мазуру бинокль. – Приблизительно на двенадцать двадцать пять от лодки...

– Ага, – кивнул Мазур.

Шар размером с футбольный мяч, того же грязно-серого цвета, лежал на воде почти неподвижно.

– Магнитометры?

– Ну а что же еще? – сказал Мазур. – Аппаратура нынче отличная, сама вычертит и рельеф дна, и контуры утонувшего предмета. Мне доводилось работать с приборами, которые сквозь толстый слой ила не просто фиксировали каждую отдельную монетку – давали ее размеры, массу и состав металла. Вряд ли у них приборы хуже. Раз поставили буи, значит, уже нашли. И если он еще плавает, значит, не ныряли...

Они прятались за деревьями на вершине то ли высокого холма, то ли невысокой горушки – озеро располагалось в тесном кольце подобных, напоминая тусклую монету на дне неглубокой чашки.

– Будем прикидывать, – сказал Мазур. – Пока мы видели только двоих. Как ты на их месте распределил бы людей?

– Стандартно, – сказал Кацуба. – В данных условиях не место любой творческой фантазии. В лодке, конечно, будут двое – аквалангист и его подстраховка. Один затаился на верхотуре, чтобы держать под контролем как можно больший сектор пространства – примерно во-он там, левее от вершины, где проплешина и кривая сосна. С хорошей снайперской винтовочкой и прочими игрушками. Второй где-то пониже, на плоскости, чтобы при нужде прикрыть лодку огнем.

– Садись, пять, – хмыкнул Мазур. – Действительно, когда у тебя не взвод, а всего-то навсего четыре лба, другой диспозиции и ожидать не стоит. Вряд ли у них есть какие-то датчики, выявляющие человека на расстоянии. Маленькой группе такие игрушки ни к чему, в нападении – еще куда ни шло, но в обороне... Из-за первой попавшейся дикой свиньи, подошедшей близко, начнется полнейшая неразбериха, не будешь знать, то ли затаиться, то ли бежать навстречу опасности, окружать... У крохотной группы своя специфика поведения.

– Послушайте, господа теоретики, – вмешалась Ольга. – Это все очень дельно и познавательно, но не кажется ли вам, что пора и просчитывать действия? Будем мы их благородно вызывать на дуэль или нападем без излишнего благородства? Признаться, мне первый вариант чертовски не по нутру...

– Мне тоже, – сказал Кацуба. – У профессионала есть дурная привычка моментально падать и отвечать огнем на вопли типа «Руки вверх! Бросай оружие!». А выдавать себя за батальон – очень уж чревато...

– Кто-нибудь еще считает, что это – мирные авантюристы?

Кацуба покрутил головой. Мазур сказал:

– Чересчур много совпадений пришлось бы допустить.

– Тогда вперед? Сколько можно здесь торчать? Они вынесли к лодке акваланг, значит, вскоре собираются отчалить. Я бы напала немедленно – если начнем, когда лодка будет на середине, можем ее повредить, а она нам еще пригодится...

– Уговорила, – усмехнулся Мазур уголком рта. – Я иду...

– Стоп, – решительно прервал Кацуба. – Давай-ка так: я иду на вершину и буду искать того, кто там прячется, не может его там не оказаться... Вы двое крадетесь берегом, примерно во-он там, от седловины. Укрываетесь в кустах, так, чтобы держать их в прямой видимости. И начинаете после двух моих выстрелов или в том случае, если они как-то задергаются. Тебе, коммодор, нужно себя поберечь по максимуму – иначе кто полезет в воду? Есть возражения по диспозиции? Нет? Ну, с богом...

...Он давно уже убедился, что Ольга умеет бесшумно красться в чащобе, не многим уступая любому индейцу. Первое время, пока двигались от седловины, Мазур то и дело на нее косился, оценивая и контролируя, но вскоре оставил это бесполезное занятие. Все человеческое, как водится, куда-то отступило, остались только зрение и слух, да еще напряженные мышцы, готовые в любой миг развернуть оружие на цель. Кажется, вокруг пронзительно орали птицы – он не вслушивался. Перемещался, осторожно разводя коленями сочные высоченные папоротники, порой лицо попадало в невидимо-липкую паутину, совершенно как дома, в тайге. Правее двигалась Ольга, без малейшего шелеста раздвигая разлапистые папоротники, гибко уклоняясь вправо-влево, чтобы не задевать ветки деревьев, лицо у нее было отрешенно-яростное. Должно быть, он и сам именно так выглядел, такими лица и делаются, когда крадешься к противнику, ежесекундно ожидая нападения, – стандарт, рутина...

Ольга замерла, держа левую ногу на весу, чуть приподняла руку, указала пальцем. Он кивнул в знак того, что понял, крайне медленно переместился поближе.

Теперь и он видел впереди, меж ветвей, неподвижно лежащую на воде лодку и трех человек рядом – в такой же маскировочной одежонке, с автоматами «скорпион», снабженными глушителями. Что ж, вполне грамотно: во-первых, эти трещотки неплохи в обороне, а во-вторых, явно маскируют национальную принадлежность данных кладоискателей, для нападения на Тилькару выбрали как раз немецкое и бельгийское оружие – с той же целью...

За спинами тех трех, метрах в двадцати глубже в лес, виднеется... точно, боковина палатки, удачно вписанной в заросли высокого кустарника, покрытой неплохой пластиковой имитацией веточек, – точно, это не случайные ловцы удачи, последние сомнения пропали, экипированы и вооружены как профи.

Вот только и профи не застрахованы от внезапного нападения извне. Действуя крохотной группой, всегда рискуешь нарваться на подобный сюрприз – в особенности если по условиям игры нельзя использовать в е с ь комплекс предосторожностей...

Жестами показав Ольге, кого он берет на себя, а кого оставляет ей, Мазур бесшумно переместился левее, отыскал подходящий проемчик в листве. Палец на спусковом крючке закостенел от напряжения, Мазур высвободил его из скобы, пару раз согнул и разогнул, возвращая гибкость.

Секунды ползли, как улитки.

Ага! Донесся тонкий, явственно различимый посреди теплой тишины электронный писк – настойчивый, прерывистый. Тот, что стоял дальше всех от берега, выхватил из нагрудного кармана черную длинную коробочку с куцей антенной – и Мазур, уперев в плечо удобный приклад, выпустил очередь, еще ничего толком не понимая, но чувствуя чутьем, что медлить нельзя.

Рядом раздалась череда кашляющих хлопков – заработал Ольгин шмайсеровский внучек. Вылетавшие по дуге гильзы громко шуршали в густом папоротнике, но это уже не имело значения, ничего уже нельзя было остановить, переиграть, изменить, пошла махаловка...

Выпустив три очереди и видя, что все получилось как нельзя лучше, Мазур мгновенно переменил позицию, отскочил левее, чуть назад, залег – на случай, если там остался кто-то еще. Ольга перекатилась вправо, замерла.

В этом и заключается профессионализм: не портить дело мнимыми красивостями, картинно перемещаясь на поле боя и беспрестанно паля из всех мыслимых положений, а подкрасться незаметно для врага, такого же волка, и парой-тройкой скупых очередей вмиг п о л о ж и т ь. Так же скучно для описания, как мастерский удар н а с т о я щ е г о каратэ, который профану просто будет незаметен...

Теперь начиналось едва ли не самое трудное – смирнехонько выжидать. Обратиться в камень. В конце-то концов, уже здесь, на озерах, «Анаконду» могла ждать неизвестная по численности группа поддержки, и где-то в чащобе вполне мог сейчас затаиться некто неизвестный, но смертельно опасный, точно так же полусогнув палец в миллиметре от спускового крючка, высматривая шевеление. У кого в такой ситуации крепче нервы, тот и выиграл...

Трое, срезанные очередями, лежали неподвижно. Маленькая черная коробочка в откинутой руке, в полуразжавшихся пальцах больше не пищала.

Где-то наверху, на гребне, раздались два револьверных выстрела, но Мазур не шевелился, выжидая. Медленно отсчитав про себя до тридцати, свободной рукой вынул «таурус» и, переместившись еще метра на полтора, дважды выстрелил в ответ. Вновь зигзаг меж деревьев – и еще два выстрела, чтобы немного сбить с толку возможного противника. Ольга вопросительно покосилась на него, достав «беретту». Мазур кивнул. Девушка четыре раза выпалила навскидку, по стволу дерева рядом с палаткой. Брызнула щепа. Тишина. Никакого движения.

Уже совсем рядом, метрах в двадцати, раздался негромкий свист. Сунув два пальца в рот, Мазур отозвался тройным посвистом.

Через минуту они сошлись на берегу, встали так, чтобы при нужде тут же открыть ответный огонь по лесу. Секунды-улитки припустили чуточку быстрее, и постепенно Мазур пришел к выводу, что никакой подстраховки не было. Правда, это еще не повод расслабляться: наклоняясь над трупами, он держал автомат наготове – конечно, не для э т и х, для возможного с т о р о н н е г о...

Незнакомые, ничем не примечательные лица – не молодые и не старые, средних лет, малость помоложе их с Кацубой. Никаким сантиментам не было места – ребятки знали, на что шли, это была их работа, при необходимости они точно так же, без всяких эмоций, несуетливо и хватко прикончили бы Мазура с Кацубой, да наверняка и Ольгу. Ничего личного. Правила игры. А если что не так, не наше дело, как говорится, Родина велела...

Он выпрямился. Перехватив его спокойный взгляд, Кацуба левой рукой оттянул борт своей пятнистой куртки и показал круглую дырочку посреди воротника, ближе к его закругленному уголку:

– Чуть не достал, первым заметил...

– Стареем, – хмуро констатировал Мазур очевидную вещь, про которую следовало думать как можно меньше. – Посмотри в палатке...

Как порой случается, он чувствовал нечто вроде легкого разочарования – достигнута вершина, вес взят, порвана грудью финишная ленточка, и человек замирает в глупом бездействии, не сразу и понимая, что же теперь делать...

Кацуба вернулся, мотнул головой:

– Никого, конечно...

– Ценное наблюдение, – сквозь зубы сказал Мазур.

– Там шмотки и аппаратура. Будем смотреть?

– Погоди... Ты с в о е г о куда дел?

– А куда его девать? Пристроил в папоротники. Он себе там на ветках, в развилке, оборудовал неплохой насеет...

– Отвернись-ка и погуляй пару минут, – сказал Мазур Ольге. – За лесом понаблюдай, на карауле, в общем...

Минут через пять они все закончили, проделав неаппетитные, но неизбежные манипуляции, после которых утопший труп мертвого человека уже ни за что не всплывет на поверхность, – нехитрая мясницкая работенка, с которой примиряет лишь осознание того факта, что эти ребятки без малейших метаний души проделали бы то же самое с тобой и твоими друзьями, точнее, с т е м, что от вас осталось бы.

Три шумных всплеска – вот вам и финал. Ничего личного. И никаких прочувствованных прощаний, разумеется...

Мазур заглянул в лодку. Конечно же, там лежал акваланг с двумя баллонами – некая модификация VB-4, неплохая модель. Поднял почти невесомый черный гидрокостюм, примерил на себя, приложив к груди, словно женщина – платье. А вот с этим похуже, не тот размерчик, бесполезно и натягивать, будет сковывать движения, словно смирительная рубашка. Ничего, вода не столь уж и ледяная, они не так уж и высоко над уровнем моря, солнце на совесть прогрело верхние слои. На дне, конечно, будет прохладно, ну да тряхнем стариной, благо рыскать не придется, покойнички, джентльмены этакие, предусмотрительно обозначили место погружения, вверх-вниз, всего и делов...

Как следует убаюкав себя всеми этими оптимистическими раздумьями, направился в палатку. Ребята были истыми спартанцами, как все профи – ничего лишнего, боеприпасы, аптечки и тому подобные мелочи... виски... вот это мы приберем... магнитометр, как и следовало ожидать, еще парочка приборов аналогичного назначения, водонепроницаемый зонд на гибком черном кабеле... никакой маркировки... так, мазь на капсаициновой основе, в иных ситуациях вещь незаменимая, это мы тоже приберем... кто-то один был непозволительным романтиком, дурень ты этакий, кто же в такой поход берет фотографию девки... мы ее и смотреть не будем, чтобы в душе не оставалось тонюсеньких заноз, засунем под рюкзак... ага!

Он содрогнулся от тихой ненависти и бессильной злобы, адресовавшихся Франсуа. Лидер поганый. Гнида хренова. Тварь черномазая...

Мазур держал в руках длинные листы подробных компьютерных распечаток – покойнички протралили озеро на совесть, проделав всю необходимую работу, так что оставалось, собственно, протянуть руку и взять. Координатная сетка, глубины, привязка к сторонам света... и четкий контур самолета, вычерченный тонюсеньким пером электрографа. Сразу видно – носовая часть разбита ударом о воду, левое крыло отвалилось, валяется отдельно, а вот фюзеляж практически не пострадал, видимо, посадочная скорость была невелика, да и затонул он на глубине... если перевести фатомы[39], футы и дюймы в метрическую систему, получим десять метров и двадцать сантиметров, а миллиметры нас не интересуют вовсе, впрочем, сантиметры тоже...

Врал, скотина! Есть самолет на дне!

Глава пятнадцатая De profundis[40]

Говоря откровенно, это предприятие попахивало авантюрой – и не слегка, а изрядно.

Он шел в воду без всякой страховки – Ольгу с Кацубой оставил на берегу, чтобы прикрывали подступы на случай визита кого-то непредвиденного. В противном случае получилась бы игра в волка, козу и капусту, которых предстоит с известными предосторожностями переправлять на тот берег в лодочке. Возьми в лодку Кацубу – Ольга на берегу может одна не справиться. Возьми в лодку Ольгу – при всех ее достоинствах остается молодой женщиной, не обладающей мускулами Шварценеггера, и вряд ли вытянет со дна на тросе, если, не дай бог, что-то там пойдет наперекосяк...

Быть может, и не авантюра – просто-напросто нарушение всех и всяческих предписаний, заранее обговоренных для данного случая. Но кто же мог знать, что не будет нанятых помощников, что путешествие обернется такой вот эпопеей? Предусматривалось, конечно, что в полном соответствии с известной пословицей насчет бумаги и оврагов что-то пойдет не так, непредсказуемо, но все равно, следовало бы взять в лодку Кацубу. И не позволять брать над собой верх эмоциям – он б о я л с я за Ольгу, Кацуба скорее е е страховал, оставшись на берегу. Наедине с самим собой можно признать, что допустил вопиющую безответственность: условия игры запрещали бояться за кого бы то ни было, проявлять ненужную симпатию к кому бы то ни было. Сорок шестой годочек. Может свести судорогой ногу, может прихватить сердце, да мало ли...

Ладно, замнем для ясности. Отцов-командиров здесь нет, он сам себе отец-командир... и где же тут безответственность, если человек твердо решил сделать все возможное и невозможное, чтобы выполнить все на него возложенное? Никакой тут нет безответственности, одна здоровая уверенность в себе, что бы там ни зудел в уголке мозга вечный оппонент, здравый смысл...

Туго накачанный борт лодки коснулся буйка, и тот качнулся на спокойной воде, уже прогретой солнцем, конечно же, отнюдь не ледяной... «Хватит», – сказал себе Мазур, выбрасывая за борт якорь на тонком тросе, увесистый стальной брусок обтекаемой формы. Якорь булькнул и моментально утонул в полном согласии с законами природы, трос разматывался секунд десять, потом ослаб, и Мазур быстренько зафиксировал остаток специальной защелкой: ребятки все предусмотрели, оснащены были на совесть...

Поправил на себе ремни – пояс с грузилами сразу же подогнал под свой вес, предшествующий хозяин акваланга был полегче на десяток килограммов. Оглянулся на берег – там, конечно, никого уже не было, спутники заняли позицию в лесу. Подрыгал ногами, проверяя крепление черных ластов, в последний раз мысленно поежился – и, чтобы разом со всем покончить, спиной вперед вывалился за борт.

Мгновение – и лопнула неощутимая пленка, отделяющая воду от воздуха, за стеклом маски что-то неуловимо и з м е н и л о сь, он был в д р у г о м мире, и, как всегда, описать словесами это знакомое чувство было решительно невозможно. Да и некогда. Да и ни к чему.

Придерживая левой рукой чуть заметно колышущийся трос, Мазур привычно пошел вниз, на глубину, невесомый, собранный. Ощущал, как вокруг понемногу становится холоднее, – а вот сумрак не особенно густой, солнце стоит в зените, вода, еще не насыщенная паводковым мусором, довольно чистая, прозрачная, пожалуй что, фонарь не придется включать до самого дна...

Вертлявая рыбья мелочь вилась вокруг, порой пощипывая голое тело осторожными касаниями, это было не особенно приятно, но Мазур не тратил время на то, чтобы разгонять мелюзгу: все равно приплывут новые, как комары. А это еще кто... что-то большое, типа судака... а не пойти бы тебе... ага, не понравилось, резко вильнув, отвалил в глубину... Есть! Знобящий холод понемногу просачивается под кожу, нужно побыстрее...

Навстречу ему брызнула стайка плоских, широких рыбешек. Отогнав их скупым взмахом ласта, Мазур, все еще держась за трос, встал на твердую землю рядом с покореженным, словно бы грубо скомканным хвостовым оперением. Поодаль лежало крыло, больше всего напоминавшее формой гигантскую школьную линейку, – длинное, прямоугольное. Было почти светло, он хорошо видел крупные детали.

Небольшой моноплан типа «парасоль» – крыло крепилось над фюзеляжем. Судя по всему, он погружался почти вертикально, при соприкосновении с дном разбитому ударом о воду носу еще больше досталось, мотор сплющило, никаких следов винта... потом затонувший аэроплан довольно аккуратно лег на брюхо, две высокие стойки колес, конечно же, подломились к черту, вот она, левая, на дне, как лапка раздавленного таракана... лобовое стекло разлетелось, но один боковой иллюминатор уцелел... что за черт? Это неправильно!

Колыхаясь вверх-вниз, что твоя водоросль, Мазур снял с пояса мощный фонарь, посветил. Старательно обшаривал конусом белого света фюзеляж, крыло, хвост...

Это было неправильно. Самолет, пролежавший на дне всего-то несколько д н е й, выглядит совершенно иначе. Он, несмотря на любые повреждения и разрушения, просто-напросто н е у с п е в а е т прийти в такое вот состояние...

Вынув из ножен широкий кинжал, Мазур постучал по фюзеляжу там и сям, посветил, ковырнул борт.

Не было никаких сомнений: самолет был п р о р ж а в е в ш и й. Чтобы так д о з р е т ь, он должен был валяться на дне не неделю, не месяц – многие годы... никакой ошибки, все ясно при самом беглом осмотре...

Он отогнал все и всяческие мысли, не позволяя себе расслабляться и тратить время на бесплодное умствование – становится все холоднее, пора пошевеливаться... Но ведь нет на дне д р у г о г о самолета! Вряд ли компьютерные распечатки служили для коварной дезинформации...

Примерившись, отвалил справа налево погнутую дверцу, очень похожую на автомобильную, – тягучий скрип, из проема брызнули рыбешки. До половины просунувшись внутрь, Мазур посветил вокруг – и, убедившись, что не рискует напороться на какой-нибудь острый обломок или запутаться в чем-то, пролез в салон.

Передние кресла сорвало ударом. Осторожненько попробуем их отодвинуть, выкинем одно, потом другое... вот так... Сразу стало просторнее. Та-ак...

Груда костей на полу. Два черепа, две грудные клетки... точно, их было только двое. Пресная вода не так разъедает, как соленая, кости сохраняются дольше... череп пробит, видимо, при ударе швырнуло головой на что-то твердое, угловатое... а этому поломало руки-ноги... может, и обоим поломало, кости так перепутались, что их не разделишь при беглом осмотре на двух индивидуумов... Много времени прошло, разложились, потом в дело вступили рыбешки, работающие не хуже грифов-стервятников...

Остатки одежды? Похоже. Секунду поразмыслив, движимый скорее рефлексами, Мазур принялся осторожно выгребать из салона всякий хлам – кости, проржавевшую винтовку, какие-то деревяшки – и бросать в сторону. Ржавое мачете, часы – ремешок, конечно, сгнил и исчез бесследно – распахнутый чемодан, пластиковый, потому и уцелел в воде... Стоп!

Он поворочался в полностью опустевшем салоне, шаря вокруг снопом света, внимательно осматривая все уголки. Если что-то и напоминает пресловутый «дипломат» – так это небольшой, очень тяжелый чемоданчик, скорее футляр, никелированный, к ручке прикреплен браслет полицейских наручников – а другой браслет, вероятнее всего, был защелкнут на запястье одного из тех двух.

Мазур добросовестно попробовал его открыть – не поддался. Ну и черт с ним, не стоит терять время... Еще раз огляделся – нет, больше ничего не видно, вычистил салон на совесть...

Со всеми предосторожностями выбрался наружу. Отталкиваясь ластами от дна, перемещаясь большими лягушачьими прыжками, обошел самолет вокруг, тщательно светя во все ямки, на каждый подозрительный бугорок. Расширил круг. Вскоре понял, что это бесполезно – в одиночку нечего и думать о скрупулезных поисках. Никелированный трофей – единственное, что внушает надежду... но как быть с в о з р а с т о м самолета? Ну, в конце концов, на милой Родине могли и не сказать всего – очередные недомолвки, это будет продолжаться, пока стоит мир... Нет, но это ведь не вяжется с очень и очень многим...

Решившись, он погасил фонарь, поднял левой рукой тяжеленную добычу, оглянулся и, узрев на фоне зеленоватого полумрака тонкую вертикальную полоску троса, поплыл к ней...

Опа! Правую ногу свело-таки судорогой. Встав на грунт, выхватив нож, Мазур ткнул кончиком в икру, содрогнулся от укола. Не похоже, чтобы особенно уж помогло, нога так и подсекалась, клоня тело вправо. Это уже не судороги – онемение ног, явственная дрожь в мышцах, резкий озноб. Третья стадия переохлаждения, пора уходить... до поверхности секунд десять... ну, восемь, тогда никакой кессонки...

Свободной рукой Мазур расстегнул пояс с грузилами, сбросил. И пошел вверх, стараясь не обгонять собственные пузырьки воздуха, непрерывно выдыхая: воздух уже начал понемногу распирать легкие, как всегда бывает при свободном всплытии... главное, подавить инстинктивное желание вдохнуть... обойдется, прорвемся... тело немеет, черт, мышцы так и дергает, кажется, что вместо кожи на тебя натянули чехол из гибкого льда...

Рывком выпрыгнул из воды по пояс. Перевалил чемоданчик в лодку, обеими руками ухватился на протянутый вдоль резинового борта трос, выплюнул загубник и пару секунд висел в такой позе, прислушиваясь к собственному телу. Ноги захолодели, но нет ни икоты, ни непрестанной зевоты... Мазур выкрикнул что-то нечленораздельное, с обжигающей радостью услышал собственный голос – ну вот, не достигло охлаждение по-настоящему о п а с н о й черты, вовремя убрался из воды...

Подтянувшись на руках, перевалился в лодку и долго лежал, придавленный тяжестью акваланга, упершись левой щекой в свой трофей, казавшийся куском антарктического льда. На ощупь расстегнул пряжки, сбросил акваланг с плеч, отодвинулся от загадочного чемоданчика и лежал еще несколько минут, содрогаясь в ознобе, но тем не менее охваченный откровенно звериной радостью: выбрался, выжил, остальное чепуха...

Дрожа, постукивая зубами, дотянулся до коротких весел с овальными широкими лопастями. Тьфу, якорь... Не тратя времени, дернул свободный конец троса, развязал узел, выкинул трос за борт и неуклюже погреб к берегу. Вокруг, казалось, стоит ледяная сибирская зима. Любое дуновение ветерка обдавало промозглым холодом, зубы клацали, свидетелей не было, и Мазур позволил себе чуть-чуть поохать:

– А-вва-вва-вввааа....

Сразу стало чуточку легче.

Когда лодка с хрустом придавила днищем мелкие камешки на берегу, к нему бросились Ольга с Кацубой – подполковник держал наготове бутыль с индейским эликсиром, Ольга торопливо протянула огромное одеяло, красное в черную клетку – Мазур видел его в палатке, нет сомнений, оно как раз и было предназначено для...

Без малейшей брезгливости Мазур накрылся одеялом, стянул мокрые насквозь плавки и принялся растираться, жахнув предварительно полный стаканчик зеленоватой жидкости. Во всем теле еще ощущалось некоторое онемение, но это довольно быстро прошло – все-таки не арктические воды, выскочил вовремя...

– Эй, эй! – прикрикнул он, заметив, что Ольга, повертев в руках тяжелый никелированный футляр, пытается справиться с замком. – По-моему, сеньорита, вы превышаете свои полномочия...

– Уверен? – спросил Кацуба с каким-то чрезвычайно кислым видом.

– Что там за самолет? – спросила Ольга, послушно отставив чемоданчик.

Тут только до Мазура дошло.

– С а м о л е т? – повторил он медленно. – А откуда ты вообще знаешь...

Кацуба тоскливо вздохнул, присел на камень и спросил Ольгу:

– Мы как, будем устраивать дешевое кино с дикими выкриками и потрясанием оружием?

– Зачем? – спросила она, избегая взгляда Мазура. – Мы достаточно цивилизованные люди...

До Мазура продолжало д о х о д и т ь – помаленьку, сквозь некую пелену. Все он понимал, но боялся самому себе признаться, что так оно и есть.

– Ладно, – сказал Кацуба, тоже не глядя на него. – Валяйте, сеньорита, вытаскивайте, что там у вас... Ведь есть?

Она кивнула, полуотвернувшись, с хрустом рванула тонкую подкладку пятнистой куртки, вскинула глаза, со странной смесью бесшабашного вызова и смущения протянула руку с большой овальной бляхой. Настороженно глянула на Кацубу:

– Вы, я думаю, достаточно опытный человек, чтобы держать себя в рамках...

Выпростав руку из-под необъятного одеяла, Мазур взял у нее тяжелую бляху. Эмалевый многоцветный герб Санта-Кроче. Крылатая шпага во всю длину бляхи. Надпись двумя полукругами: «депто де насьональ гуардиа», номер, еще какие-то значки, наконец, между полудугами надписей две черные эмалевые буквы. Е и М. «Эскадрон смерти», который приличия ради прячется за аббревиатуру «ескадрон моторизадо»...

– Я знаю, что о нас пишут и болтают за границей, – сказала Ольга, глядя на него с той же смесью лихого вызова и смущения. – Ну а мы – вот такие...

– Ого, – сказал Кацуба, глянув на те самые непонятные Мазуру значки. – Везет вам, сеньорита, я майора получил, будучи старше вас годочков на десять...

– Ничего тут нет от везения, – отрезала она. Вдруг шагнула к Мазуру, ухватила его за торчащие складки одеяла и выпалила с нешуточной яростью: – Но если ты посмеешь подумать, что я в интересах дела была способна... Только посмей!

– Да не смею я, не смею, – сказал Мазур устало. – Честное слово, и в мыслях нет...

Он не был потрясен. И удивлен не был. Ничего не было, кроме тоскливой отрешенности. Ручаться можно, профессиональное подсознание давно произвело все необходимые умозаключения и все расставило по полочкам, но нечто д р у г о е мешало облечь эти жестокие истины в слова. Чего-то в этом роде он и ожидал. Очень уж все было хорошо...

Где-то на периферии сознания тем временем неутомимо щелкала холодная логическая машинка, приводя в систему все то, что прежде казалось несообразностями, случайностями, совпадениями и пустяками. Вот почему она так хорошо умела стрелять и прекрасно владела рукопашным боем. Вот почему на их пути то и дело как нельзя более кстати возникали спецназовцы капитана Эчеверриа – ее, конечно же, берегли и подстраховывали со всем рвением. Вот почему им так легко удалось вырваться из лап продажного лейтенанта в Санта-Кроче. Вот почему лейтенант форменным образом описался в кабинете шефа – перед ним стояла не просто столичная штучка с кучей серьезных рекомендательных писем, а майор «эскадрона смерти»: действительно, описаешься... Вот почему она обошлась с теми подонками на катере так безжалостно: школа «эскадрона», та еще выучка... Все укладывалось в стройную систему.

Ольга так и стояла перед ним, пытаясь улыбаться независимо и спокойно, – но получалось плохо, губы чуть подрагивали. И все же, несмотря ни на что, Мазур ее любил.

– Успокойся, – сказал он потерянно. – Верю я тебе, вполне, ты слишком гордая, чтобы с кем-то спать в интересах дела... Но ты актриса, а?

– А ты? – сказала она чуточку спокойнее. – Я по крайней мере звалась своим настоящим именем, милый Влад, он же Кирилл...

Он и не подумал удивляться: конечно же, их люди в Барралоче моментально взяли в оборот беднягу Смита... Интересно, жив он еще?

– И вообще, – сказала Ольга. – Если бы вы в России вдруг узнали, что на вашей территории играют в какие-то шпионские игры... скажем, Санта-Кроче и Франция? Вы что, взирали бы с беспечными улыбками, как они играют в догонялки по вашим лесам?

– Вряд ли, – вынужден был признать Мазур. – Интересно, а все остальное – биография, родословная – это легенда или нет?

– Ой, не считаешь же ты себя персоной, равной какому-нибудь Аллену Даллесу? Не было необходимости затевать по-настоящему грандиозную мистификацию. Все правда. Не ожидал, что девушка из хорошей семьи способна податься в «эскадрон смерти»? Это для тебя «эскадрон» – стая кровожадных вампиров, а многие смотрят на дело иначе... Мы не гестапо, мы боремся с террором и хаосом, вот и все, нравится тебе это или нет. Это моя страна. И я хочу, чтобы в ней жилось спокойнее, чтобы ни одна левая сволочь...

– Так, – сказал Мазур. – Значит, герильеро знали, кто ты?

Она фыркнула совершенно по-детски:

– Самое смешное, нет. Искренне полагали юной карьеристкой из министерства природных ресурсов. Именно в этом качестве я и заработала смертный приговор, а не за реальные достижения в том самом разгроме их тренировочного лагеря... Если бы ты знал, как мне хотелось своими руками пристрелить эту суку Викторию...

– Знаете что? – голос Кацубы прозвучал откуда-то снизу. – Тут ведь есть надпись...

Они обернулись. Кацуба сидел на корточках, вытирая рукавом куртки никелированный бок чемоданчика. Мазнув еще пару раз, громко прочитал вслух:

– Фабрика медицинских инструментов Орчито, тысяча девятьсот семьдесят шестой год...

– Открывай, – жестко сказал Мазур.

– Ты что?

– Открывай, – повторил он. – Тот самолет, на дне, валяется под водой лет двадцать. Не меньше. Может, больше. Проржавел до состояния решета, там два чистеньких скелета и куча хлама того же возраста... Это н е т о т самолет, и я теперь не уверен, что есть д р у г о й...

– Нет другого, – сказала Ольга. – Только этот. Мы посылали сюда самолет электронной разведки... что удивляешься? У нас они тоже есть. Ни в одном озере Чукуманского каскада нет д р у г о г о самолета. Только этот. Мы не стали рисковать аквалангистами – кто вас знает, там и мина могла оказаться... Серьезно, он старый?

– Сбей замок! – рявкнул Мазур, встав над напарником.

– Но не может же этот гад оказаться прав...

– Замок сбей!

– В самом деле, Михаил... – примирительно протянула Ольга.

Кацуба решился, сходил в лодку за ножом Мазура, вогнал лезвие под широкий никелированный замок, нажал как следует. Замок не поддался. Взмыв на ноги, рявкнув что-то нечленораздельное, Кацуба что есть силы ударил по рукоятке ножа тяжелой подошвой ботинка.

Кончик лезвия отлетел – вместе с замком. Кацуба вмиг опустился на корточки, стал вытаскивать ослизлые на вид кожаные мешочки, бросил парочку на песок, потом взял чемоданчик обеими руками и вывернул содержимое наземь.

Одни мешочки – черные, сморщившиеся, липкие. Полоснув по первому попавшемуся сломанным ножом, Кацуба вытряхнул себе на ладонь пригоршню черных бесформенных камешков.

– Опалы, – разочарованно сказала Ольга. Присела, без брезгливости распутала ногтями тесемки другого мешочка. – Алмазы. Необработанные. А в том?

– Опалы, – сказал Кацуба, демонстрируя на ладони. Какое-то время казалось, что он заплачет. Мазур не мог ошибиться, именно это выражение и держалось на лице подполковника секунды три...

– И у меня, – отозвалась Ольга, старательно поддевая ногтями скользкие тесемки. – Опалы... алмазы... Помните, в Поселке опалов ходила байка, что какой-то удачливый старатель лет двадцать назад пытался контрабандой вывезти на самолете немаленькую добычу? Все сходится: самолету, ты говоришь, лет двадцать, километрах в двухстах северо-западнее – граница... Он не первый, кому в голову приходила такая идея – иным и в самом деле удавалось миновать границу по воздуху... Должно быть, попали в грозу, если дело происходило в сезон дождей...

Мазур боялся встретиться взглядом с Кацубой. Неисповедимы тропинки тайной войны, иные ее игры насквозь безумны, хотя и происходят в самой что ни на есть доподлинной реальности, – но их не могли отправить сюда за э т и м... Весь прошлый опыт, вся жизнь протестуют против такого предположения. Франсуа оказался прав и ничуть их не обманывал. Они и в самом деле выполнили в с е, ради чего их послали, – несколько дней назад, сами о том не подозревая...

– Пресвятая Дева! – воскликнула Ольга, добавляя соли на рану. – Значит, настоящей целью операции и в самом деле была Тилькара?

Она присела рядом с Мазуром на обширный камень и залилась звонким хохотом – не столь уж и веселым, правда. Смех становился все деланнее, наконец она замолчала, печально покривила губы:

– Господа офицеры, мы все трое – полные идиоты, verdad? Утешает одно: вместе с нами в этом приятном состоянии находится масса людей в парочке стран, чинуш, у которых в десять раз больше золота на погонах, чем у нас...

– Это, в самом деле, утешает, – мертвым голосом отозвался Кацуба, все еще сидя на корточках над грудой опалов и алмазов, высыпанных из доброй половины мешочков. Отвернулся и продолжал с тупым усердием робота вспарывать новые и новые. Пытался ненадолго отсрочить окончательное признание истины.

– Давай, давай, – сказал Мазур уныло. – Авось где-нибудь там отыщется шифровка или ключ от Форт-Нокса...

Кацуба зло фыркнул, но не перестал трудиться. В конце концов слева от него образовалась кучка опустошенных мешочков, а справа – тускло посверкивающая груда стекляшек, и черных, и похожих на осколки битых бутылок. У подполковника хватило выдержки не исследовать вдумчиво пустые мешочки.

– Михаил, не вздумайте дать этой куче хорошего пинка, – серьезно сказала Ольга. – Разлетится, потом придется долго собирать... Это же ваше. Статья сорок седьмая «а»: найденный клад или имущество, по истечении срока давности утратившее собственника. Налог – сорок процентов, остальное – ваше...

– Спасибо, – столь же серьезно сказал Кацуба, открутил пробку с найденной в палатке бутылки виски и присосался к горлышку. – Самое удивительное, что хоть какой-то самолет обнаружился...

– Ничего удивительного, – поразмыслив, сказала Ольга. – Видимо, кто-то из ваших краем уха слышал про эту побасенку с самолетом и, когда с т а в и л и дезу, использовал сюжет, сам не представляя, что угодит в десятку.

Мазур молчал. Он добросовестно пытался сосчитать, сколько людей погибло как раз из-за того, что поверили в эту дезу, или помогали ее с т а в и т ь, или попросту подвернулись под горячую руку тем, кто в эту дезу поверил. Или соприкоснулись с ней и увидели свой интерес в том, что им казалось правдой. Бог ты мой, какой штабель...

– Провались оно все! – в сердцах сказала Ольга. – Перед вами не стыдно приоткрыть душу, вы сами в таком же положении, не вам надо мной смеяться. Я-то думала, подвернулась честолюбивой девчонке операция века...

– Это все от молодости, – сказал Мазур. – С годами такие мысли напрочь из головы вылетают...

– Ты меня возненавидел?

– Вздор. Так бывает только в романах – с р а з у...

– Злишься?

– Ты знаешь, ни капельки, – сказал он понуро. – Не судите и не судимы будете, сам хорош, тоже умеренно лицедействовал в меру своих скромных возможностей... Где уж было догадаться... – Он глянул на Кацубу: – А кое-кто догадался, а?

– Не сразу, – сказал Кацуба. – Были прокольчики, да простит меня сеньорита майор. К примеру, Ольга несколько раз назвала нас офицерами во множественном числе, хотя в тот момент никак не могла знать, что мы о б а при чинах, в роли офицера выступал ты один. Ну, потом начал сопоставлять и анализировать... долго рассказывать, да и незачем. Главное, я не был влюблен по уши, как некоторые. И могу повторить вслед за Шерлоком Холмсом: самая красивая женщина, какую я видел... ну, это жутковатая и неаппетитная история. – Он печально улыбнулся. – Знаете что, ребята? Не сидите, как на собственных похоронах, а идите-ка вы в палатку, задерните полог и, простите на грубом слове, трахнитесь как следует. Во всей этой идиотской ситуации – единственное осмысленное и полезное действие. Я не сентиментален, просто вижу, что между вами до сих пор так и проскакивают искры, да и времени у нас теперь много, поскольку делать больше нечего. Когда выберемся отсюда, один Бог ведает, – когда-то еще Бокаси пригонит катер к устью... Валяйте, право. Заодно и помиритесь.

– Идея хорошая, – медленно сказала Ольга. – Ужасно мне нравится. Ему, думаю, тоже. Только времени нет. Возможно, я в чем-то и прокололась, Михаил, но я все же профессионал...

– Ах, вон что... – ничуть не удивился Кацуба. – Рацию я бы заметил обязательно, некуда ее было спрятать... Радиомаячок, а?

– Угадали. – Она достала из кармана блестящую коробочку с короткой антеннкой. – Они уже вылетели...

Глава шестнадцатая Крокодильи сапоги

– Эчеверриа?

– Ага.

– Тогда, по-моему, самое время потребовать консула? – спросил Кацуба спокойно.

– Ох, да не устраивайте вы комедию, – устало отмахнулась она. – Никто вам ничего не сделает, в Латинской Америке уважают дипломатические паспорта...

– Хочу только уточнить, что вербовке я поддаюсь плохо.

Ольга вздохнула:

– Мне очень неловко... Михаил, а не пошли бы вы в задницу с вашими плоскими шуточками?

– Какие тут шуточки, – сказал Кацуба без улыбки. – Вполне уместные уточнения.

– Боюсь вас разочаровать, но н а м вы не нужны. И без вас есть отличные каналы. Между прочим, мы неплохо умеем качать информацию из крупных держав. Мы в более выигрышном положении – потому что сверхдержавы непременно вынуждены пускать в оборот добытые данные, а мы их используем в ы б о р о ч н о, для сугубо конкретных проблем, далеко не все. Что уменьшает вероятность провала источников – и дает к о м б и н а ц и и. Ваш Джон Смит был очень словоохотлив, и потому я столько о вас знаю, что вы, наверное, удивитесь. Кстати, со Смитом все в порядке – уже есть полицейские протоколы, уже задержали двоих головорезов, которые его коварно зарезали ради бумажника, и своих показаний они ни за что не изменят, за Смита им сидеть втрое меньше, чем за ту контрабанду, которой они на самом деле занимались... – Ольга покосилась на Мазура с тем же смущенным вызовом. – Я чудовище, а?

– Не надо себе льстить, – сказал он спокойно. – Я уже столько играю в эти игры, что чудовищами мне кажутся нормальные люди... Интересно, что ты в Англии заканчивала?

– О, весьма интересное заведение. Первая девушка из Латинской Америки, которая туда поступила и успешно закончила...

Они долго молчали, сидя рядком на большом теплом камне, и Мазур не чувствовал себя побежденным – здесь попросту не было победителей, победители пребывали очень далеко отсюда, за Атлантикой, за тридевять земель...

Потом он встал и, повернувшись к Ольге спиной, принялся одеваться – неловко как-то встречать группу захвата голым, должен соблюдаться некий этикет...

Свистящее лопотанье винтов раздалось внезапно. Вертолеты, сделав «горку», неожиданно вывалились из-за вершины горы на том берегу, разомкнулись и пошли прямо к ним умело выстроенной «лесенкой»: три «Ирокеза» на разной высоте, правее и выше – ощетинившаяся пушками и реактивными снарядами «Барракуда» огневой поддержки. Судя по всему, капитан Эчеверриа опасался нехороших сюрпризов: передний «Ирокез» развернулся правым бортом, зависнув над водой у самого берега, в квадратном проеме торчало дуло пулемета, настороженно вглядывались из-под круглых касок автоматчики, блеснули линзы бинокля.

Секунд через двадцать строй рассыпался, три вертолета пошли влево, на широкую косу – потому что приземлиться возле того места, где уныло сидела на камне троица, было решительно невозможно. Четвертый «Ирокез» – как это иногда бывает, казавшийся из-за осмысленности маневров живым существом – в конце концов повис над едва прикрытой водой россыпью гальки, погнал по воде морщинистую рябь, в лицо им ударил тугой ветер.

Капитан с высоты примерно метра спрыгнул на гальку. Хрустя по ней подошвами сапог, направился к ним. Вертолет тут же взмыл и полетел к остальным.

Эчеверриа приближался неторопливо, вышагивая почти парадным шагом, словно не по щиколотку в воде ступал, а чеканил шаг перед президентом на большом смотру. Он ничуточки не изменился – все так же чисто выбритый, невозмутимый, с белым профилем Сталина на отвороте пятнистого комбинезона. Небрежно отдал честь и усмехнулся:

– Признаться, не ожидал обнаружить столь идиллическую картину. Зная взрывной темперамент сеньориты Карреас и ваши ухватки...

Ольга прямо-таки стегнула его взглядом, и он, вот чудо, на миг стушевался, улыбнулся чуть растерянно. Мазур вспомнил, что тигрерос подчиняются ДНГ, и невольно посочувствовал мужику: оказаться под командой женщины, старшей по званию, да еще бывшей монастырской школьницы, к которой когда-то сватался... Ситуация несколько пикантная.

– Можно посмотреть на ваш загадочный клад? – спросил капитан у Мазура. – Боже упаси, я не собираюсь немедленно у вас его отнимать, мы вместе поищем пути разумного компромисса...

– Рамон, здесь сидят два идиота и одна идиотка, – сказала Ольга с грустной улыбкой. – Могу тебя обрадовать: ты только что попал на вакантное место четвертого... достаточно народу, чтобы открыть клуб шпионов-идиотов, а?

Капитан великолепно держал удар – пусть в данном случае и словесный. Не моргнув глазом, он присел рядом с Мазуром, вынул из нагрудного кармана сигару в белом жестяном футляре и преспокойно спросил:

– Значит, мальчишка был прав?

– Полностью, – сказала Ольга. – Нужно теперь что-то для него сделать, взять назад...

Капитан спокойно сообщил Мазуру:

– Понимаете ли, коммодор, когда операция по вашей встрече и достойному приему еще только разрабатывалась, один молодой аналитик с пеной у рта принялся доказывать, что мы имеем дело с грандиозным блефом. Что вся история с затонувшим самолетом, из-за которого готовы схватиться русские и гринго, – не более чем искусное прикрытие для какой-то совершенно другой операции. Увы, мальчишке не повезло. Во-первых, начальство не любит слов «мне представляется», «у меня впечатление», а каких-либо конкретных данных у него не было, лишь подозрения и ощущение грандиозного обмана. Во-вторых, он не соблюл меры, держался чересчур вызывающе – и генерал Чунчо его тут же вышиб из департамента... – Он встал, осмотрел кучу драгоценных стекляшек, вернулся и разжег сигару. – Значит, блондинка из Тилькары и была той, из-за кого заварилась каша? Можете не отвечать, мне и так ясно – д р у г о й какой-либо акции вы просто не проводили. Реконструировать все нетрудно, конечно, мелкие детали знаете только вы, но это неважно... В самом деле, идиотизм. Поскольку сеньорита Карреас внесла и вас в число идиотов, надо полагать, вы и сами понятия не имели, в чем соль? Что ж, в столь представительной компании как-то не обидно показаться идиотом... Тем более что почетным председателем нашего клуба будет сам генерал Чунчо... Живая легенда, живой пример. Акела промахнулся... – И он повторил с нескрываемым удовольствием: – Акела промахнулся... Ольга мне говорила, есть какая-то русская пословица насчет вьющегося каната... У которого обязательно есть конец. Генерал Чунчо, самое пикантное, лично благословил вас на путешествие...

– Простите? – непонимающе спросил Мазур.

– Господи... – ощерился Эчеверриа. – А вы не догадались? Дон Себастьяно Авила – это и есть генерал Чунчо, легендарная фигура в истории наших секретных служб... Умело работать старшее поколение, не правда ли? Эти придурки-герильеро понятия не имели, кого приговорили к смерти...

Мазуру стало несколько не по себе – да и Кацуба помрачнел. Капитан, без сомнений, только что выдал им одну из наиболее охранявшихся государственных тайн – или секретов спецслужб, что в данном случае без разницы. Профессионалы так откровенничают в одном-единственном случае – когда уверены, что собеседник уже никому и ничего не расскажет...

– Что это вы напряглись, друзья? – безмятежно осведомился капитан Эчеверриа. – Неужели испугались, что я могу вас обидеть? Бросьте, ничего с вами не случится, наоборот, обладание п р о т у х ш и м и государственными тайнами еще никого на сгубило. Я могу дать слово офицера, что вас не только не обидят – в ближайшие же дни какой-нибудь надутый павлин из президентского дворца вручит вам ордена, причитающиеся за ликвидацию двух из трех главарей «Юпанки». Знаете, как выглядит торжественная церемония? Конечно, в таких вот случаях она происходит вдали от посторонних глаз, но обставляется торжественно: взвод конных драгун в мундирах времен войны за независимость, сабли наголо, павлин в нагрудной ленте цветов национального флага, оркестр...

– Я... – заикнулся было Мазур.

– Вы б у д е т е в этой церемонии участвовать, друг мой, – сказал капитан непреклонным тоном. – Будете. Не столь уж высокая плата за возможность выехать из страны беспрепятственно, без лишних задержек и каких бы то ни было вопросов. Не правда ли? Я знаю ваши настоящие имена, так что у вас не будет проблем с ношением... И драгуны отсалютуют вам саблями. Боюсь только, генерал Чунчо не сможет эту церемонию лицезреть...

Ольга фыркнула. Глядя, как переглядываются эти двое – с веселым, хищным азартом молодых волков, – Мазур очередным озарением сообразил, в чем тут дело. Неудача для Ольги и капитана будет как раз их козырем в какой-то собственной игре. Акела промахнулся. Молодые волки наверняка сожрут генерала Чунчо быстро и качественно – ну, не они сами, наверняка есть какой-то моложавый полковник, а то и честолюбивый бригадный генерал, есть начавшаяся не вчера интрига, есть ярое желание спихнуть с дороги оплошавшего вожака... Для кого поражение, а для кого и триумф. Ничего нового. Мы в их возрасте были точно такими – с поправкой на время и страну, конечно, нам и в голову бы не пришло плести интриги против Папы-Кукареку или Железного Дровосека, но потаенно каждый думал примерно то же самое: что наши каперанги отяжелели, что время их, честно говоря, прошло, что пора им на заслуженный пенсион, чтобы не притормаживали молодых, не тыкали в нос устаревшим опытом былых лет... И когда Папа-Кукареку нарвался в Африке на ту пулеметную очередь, при всей непритворной боли утраты где-то в закоулочке сознания сидели чувства, имевшие с горем мало общего, и были они сродни злорадству: лопухнулся старик, реакция уже не та, надо было уйти вовремя, пока не завизжали за спиной: «Акела промахнулся, Акела промахнулся...» Перед самим собой не стоит лукавить, молодые волки везде одинаковы. Вот только м ы уже понимаем, что рано или поздно сами услышим азартное молодое повизгивание за спиной, а эта парочка такими тревогами не задается, ибо пока что возмутительно молода. Но обязательно кто-то начнет наступать им на пятки лет этак через пятнадцать, дыша в загривок жарко, молодо...

Из леса вереницей вышли тигрерос, окинули их любопытными взглядами и, повинуясь жесту капитана, направились к палатке.

– У нас будет время кое-что обговорить, – сказал капитан. – Нужно за вами все как следует подчистить, чтобы ни у кого потом не возникало ненужных вопросов. Благо на герильеро можно свалить если не все, то очень многое... извините, я вас ненадолго оставлю.

Он поднялся, взял за локоток Ольгу, и оба отошли метров на пятьдесят, так что невозможно было расслышать, о чем они там говорят. Между деревьями показались новые солдаты, двое несли акваланги и черные гидрокостюмы. Вышколенно не обращая внимания на Мазура с Кацубой, они под командой энергичного сержанта стали разоблачаться. Сержант, подойдя, махнул двумя пальцами у козырька пятнистого кепи и вежливо осведомился:

– Простите, сеньор коммодор, можно спросить, куда вы дели... сеньоров из палатки?

Мазур молча показал на воду в нужном месте. Кивнув, сержант вернулся к аквалангистам и принялся им что-то растолковывать. Кацуба, не вставая, нагнулся, поднял бутылку виски и глотнул из горлышка.

– Дай хлебнуть, – хмуро сказал Мазур.

Все внутри бунтовало. Ситуация была дикая, противоестественная – никогда в жизни, настигнутый погоней, он не оказывался в столь мирной обстановке. Если его когда-то и преследовали, то всегда исключительно ради того, чтобы убить или, в крайнем случае, взять живым для допроса, который хуже смерти. Нынешнее положение было насквозь непривычно. Кацуба, надо полагать, испытывал те же чувства. Их игры всегда проходили по одним и тем же правилам, не менявшимся исстари. Никто и подумать не мог, что начнутся д р у г и е игры, что будет Тилькара...

– Как думаешь, не врет насчет драгун? – спросил Кацуба.

– Что, жаждешь триумфа?

– Интересно просто. В жизни со мной не случалось...

– Случится, – сказал Мазур. – Они ж обязательно стрескают Чунчо без хлеба и кетчупа, вон как глазенки горят предвкушением доброй охоты... А вот нам после карнавала с ряжеными драгунами придется дома год отписываться. И это – последний из рассказов о Маугли... Верю, что мы доберемся домой благополучно, но вот не верю нисколечко, что Родина щедро напоит нас березовым соком: не вылететь бы без пенсии...

– За что это?

Мазур хмыкнул, показав на вертолеты вдали:

– За сотрудничество со спецслужбами страны пребывания...

– Брось, – сказал Кацуба без особой убежденности. – Времена все-таки не те.

– Времена всегда разные, а вот люди – те же самые...

Вернулся капитан Эчеверриа, вежливо сказал Мазуру:

– Прошу вас на два слова, коммодор...

Они отошли к деревьям. Поискав глазами Ольгу, Мазур увидел, что она стоит не так уж и далеко, сунув руки в карманы куртки, выпрямившись, неотрывно глядя, как входят в воду аквалангисты – неуклюже переступая, высоко задирая ноги в широких черных ластах, шлепая по мелководью. Поза девушки показалась ему напряженной. Он вопросительно оглянулся на капитана.

– Знаете, – вполголоса сказал Эчеверриа, – мы с сеньоритой Карреас довольно давно работаем вместе. У меня есть и личные причины озаботиться ее судьбой...

– Я знаю, – осторожно сказал Мазур. – Она мне говорила.

– Я тогда был очень молод и очень глуп... а быть может, и нет. Тогда просто невозможно было предсказать, что она станет... Вы знаете, она всерьез намеревается стать первой в Латинской Америке женщиной, которая возглавит секретную службу.

– Не удивлюсь, если это когда-нибудь случится...

– Я тоже. Не беспокойтесь, коммодор. Прошлое... перегорело. И мне сейчас не о чем жалеть. Вовремя понял, что я – не ее половинка. Ей нужен человек, в котором идеально сочетался бы и властелин, и покоренный женщиной мужчина. Это вовсе не столь уж фантастическое, как может кому-то показаться, сочетание. На мой взгляд, оно как раз вам и свойственно. Короче говоря, есть вещи, о которых даже в конце двадцатого века, при всей эмансипации молодая женщина из общества не может говорить с мужчиной. Пришлось на правах д р у г а взять эту миссию на себя. – Он усмехнулся. – Правда, у меня нет красного платка, это у нас обычай...

– Я знаю, – тусклым голосом сказал Мазур. – Всадники на конях с красными лентами в гривах скачут к дому девушки и кричат: «Фуэго!»

– Вот именно. Я готов подойти к ней и сказать: «Фуэго!»

Настал момент, когда недомолвок не осталось, глупо было думать, что он не настанет... Глядя в землю, Мазур вовсе уж севшим голосом произнес:

– Вам нет нужды себя утруждать.

– Вы меня правильно поняли, коммодор?

– Совершенно, – сказал Мазур. – Вы великолепно говорите по-английски, а я прекрасно его понимаю...

– Но я, простите, вас не понимаю. Вы на нее разозлились?

– Нет. Ничуточки. Я не гожусь в мужья блистательной наследнице поместий и плантаций, капитан. Только-то и всего. У меня нет ничего, кроме пригоршни орденов. И квартирки, при одном взгляде на которую ее швейцар – есть же у нее какой-то швейцар? – умрет от смеха.

– Такой ход рассуждений делает вам честь, – сказал Эчеверриа. – Однако позвольте вам напомнить, что менталитет здешнего общества во многом отличается от свойственного вашей родине. Могу вас заверить честным словом офицера, что подобный брак в глазах здешнего общества не будет чем-то необычным и не вызовет ровным счетом никаких суждений, которых вы могли бы стыдиться.

– Все равно.

– Есть и другой вариант, – сказал Эчеверриа. – То, о чем я вам сейчас скажу, санкционировано вышестоящим командованием... Не хотите быть безденежным эмигрантом – будьте респектабельным морским офицером. Мы – нация эмигрантов, коммодор, для нас всякий приезжий, владеющий нужной для страны профессией, желанный и уважаемый человек. Я вытряхнул из Смита все, что касалось вас. Просто морских офицеров у нас достаточно, но вот профессионалов подводной войны с вашим опытом и выучкой почти нет. На границе неспокойно, чочо наглеют, новые военные действия не исключены... Я вам гарантирую офицерское звание нашего военного флота, аналогичное тому, что у вас было в России, – и весьма неплохие перспективы служебного роста. У вас просто не будет конкурентов. Наши воздушно-десантные войска когда-то ставил англичанин, а зенитную артиллерию – поляк. Они умерли в высоких чинах, кавалерами всех мыслимых орденов... Мы коронадо – сплав всех наций Европы. Вас просто не в чем будет упрекнуть.

– Понимаете, вот какая штука... – сказал Мазур. – С тех самых пор, как существуют н а ш и подразделения, не было ни одного предателя. Ни единого.

– При чем тут предательство? Мы что, воюем, я имею в виду наши страны? Вы что, чему-то изменяете? Я запросил в разведке кое-какие подробности о ваших армейских порядках... Вы хоть завтра можете законнейшим образом выйти в отставку. И совершенно официально обратиться в наше посольство. Более того... Никоим образом не хочу вас уязвить, но я знаю, в пересчете на доллары, какую пенсию вам будут платить... Простите, в такие цифры не поверит ни один здравомыслящий человек, но ребята из внешней разведки уверяют, будто так и в самом деле обстоит... Если бы со мной так обошлась моя страна после двадцати с лишним лет службы, то, при всей моей любви к ней...

– Матерей не выбирают, – сказал Мазур.

– А если мать – неблагодарна, если она предает? Если, наконец, вы и так сделали для нее все, что только в человеческих силах, и теперь имеете право жить д л я с е б я? Страна не имеет права предавать своих офицеров, которые служили ей верно, на пределе сил. Если она это делает, не заслуживает права именоваться родиной. Я вас не понимаю, коммодор. Бывают ситуации, когда хранить верность – глупо. Простите, но так оно и есть.

– Возможно, – сказал Мазур. – Только... Я не могу. Есть вещи, через которые я просто не могу переступить. Вот и все, если без высоких слов, я их просто не умею говорить...

– Коммодор...

– Все, – сказал Мазур. – Простите, но не стоит дальше...

– Хорошо подумали?

Мазур кивнул – он просто не мог говорить.

Ольга смотрела в их сторону. Эчеверриа удрученно пожал плечами, разведя руками, вид у него был удрученный и беспомощный.

Нескончаемо долгий миг Мазур и Ольга смотрели друг другу в глаза – золотоволосая фигурка на фоне леса, пронизанного косыми яркими лучами заходящего солнца, была прямой, как туго натянутая тетива. Слишком многое уходило с ней из его жизни, он понимал, что никогда больше ее не увидит, и не знал, как теперь жить с болью в сердце, но иначе поступить не мог. Не мог переступить через то, что не определяется словами. Вряд ли есть такие слова. Их не бывает...

Немой разговор взглядами длился то ли век, то ли миг. Ольга резко повернулась – волосы вспыхнули золотистым пламенем, попав в солнечный луч, – и скрылась меж деревьев, быстро пошла, почти побежала в ту сторону, где стояли вертолеты. Мазур понимал, что никогда больше ее не увидит, – любимую, э т у. Такой пустоты в жизни не ощущал. Все было зря – и он сам тоже.

Капитан Эчеверриа произнес негромко:

– Знаете, сначала я отнесся к вам несколько свысока, вы, должно быть, заметили. Вы мне отчего-то показались вяловатым и никчемным, стандартным шпиончиком с дипломатическим прикрытием. Теперь я отношусь к вам с нешуточным уважением, я видел, на что вы способны... но, простите, вы полный и законченный идиот.

– Я знаю, – сказал Мазур, чувствуя, как перехватывает горло, а в сердце по-прежнему сидит ледяная заноза, от которой никогда уже не избавиться. – Но на свете столько идиотов, что я нисколько не бросаюсь в глаза...

И отвернулся, чтобы собеседник не видел его лица.

«ОТЕЧЕСТВО И СВОБОДА!

ДВОРЕЦ РЕМЕДИЛЬОС

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГЕРБ

Выступая от имени народа Санта-Кроче, доверившего мне представлять свои интересы на высшем посту в стране, памятуя о том, что зло должно караться, а смелость вознаграждаться, стоя на страже демократических завоеваний, завещанных нашими Отцами-основателями, я, президент Республики Санта-Кроче, настоящим объявляю: в соответствии с делегированными мне народом правами награждаю орденом «Санта-Роса» с мечами на Военной ленте подданного Российской Федерации Кирилла Степановича Мазура – за заслуги перед народом и Республикой, не требующие подробных пояснений, но безусловно заслуживающие такой награды. Привилегии, проистекающие из статуса кавалера данного ордена, распространяются на награжденного в полной мере, как если бы он был гражданином Республики Санта-Кроче.

Президент Республики (подпись)

Суперинтенданте Государственной канцелярии

(подпись)

БОЛЬШАЯ ГЕРБОВАЯ ПЕЧАТЬ

ПЕЧАТЬ КАНЦЕЛЯРИИ»

...И когда павлин при трехцветной ленте через плечо с хорошо скрываемой скукой закоренелого бюрократа продекламировал сей шедевр канцеляризма, конный офицер в старомодном мундире, с золотыми эполетами, что-то громко скомандовал по-испански, взметнул шпагу перед лицом в положении «подвысь» – и строй драгун повторил это, а небольшой оркестр рявкнул туш.

Мазур стоял, как мертвый. Потому что удостоенная того же ордена женщина, поименованная как «сеньорита Ольга-Анхелита Карреас», так и не появилась на обширном дворе Государственной канцелярии, замкнутом со всех четырех сторон высокими домами старинной постройки. Только теперь он в полной мере осознал, что не увидит ее никогда.