- Аня похожа на вас. Только для нашего государства она слишком независимая космополитка , - он улыбнулся и знаком предложил мне сесть.
- Спасибо, - я выдавила слово, как залежавшуюся пасту из тюбика. Если бы я знала, что все это будет так тяжело... Почему то хотелось плакать. Вот что значит, с утра не выполнять обязательные водные процедуры.
- Давайте сразу о деле. Что от меня требуется? И кому? Знаете, когда я начал вас искать, все так оживились... Так что давайте сразу о деле.
- Долгосрочный кредит и встреча в ресторане, - созналась я.
- В ресторане? Тоже, стало быть, кредит. Скажите, что я согласен обсудить условия, поскольку нахожусь здесь с неофициальным визитом, то не уполномочен что-то решать. Вот так...
Вот так... А знаете, я ведь действительно приехал за головой.
Мне ничего не оставалось, как нервно дернуться и прикрыться руками. Если бы я знала, что и в гостиницу "Дружба" добрались наши кафедральные противники с СГД, то вела бы себя более сдержанно, но ножки кресла неожиданно подломились, и я, полная русалочьего обаяния, оказалась лежащей на местами потертом ковролине. Чаплинский неуклюже подобрался к месту моего падения и осторожно, но крепко поддерживая меня за плечи, поставил на ноги.
Теперь я оказалась в его власти, в его объятиях, в его руках. Это хорошее начало для любовного романа меня несколько покоробило. Мне не приходилось встречать мужчин, которые могли достойно выйти из столь близкого незнакомого стояния. Мне не было страшно, мы были с ним одного роста, и меткого удара моей коленки хватило бы для того, чтобы он на веки вечные забыл о безболезненном пользовании своим детородным органом.
Но он меня поцеловал. Спокойно, но не методично. Потом отодвинул от себя и снова поцеловал. Ему, кажется, нужна была женщина. Старая гвардия в этом вопросе ещё очень и очень сильна. Но он снова поцеловал меня, и мысли как-то глупо разлетелись по всему свету. Маленькие короткие пальцы оказались сильными, а темные глаза требовали иного пространственного обрамления.
- Не надо, - попросила я, пытаясь вписаться в сценарий. А он прижал меня к груди, как дорогую игрушку, и аккуратно погладил по волосам.
Так не ищут любви. Так не соблазняют женщину. Так спасаются. Бегством или стоя, так спасаются от жизни, от одиночества, от несделанного. В этом объятии не было сексуального трепета, эротического напряжения, прочитанная мною "Камасутра" помогала мало. Так не любят. Так плачут. Чужим людям в вагоне поезда. Или на лавочке в парке, или на пляже за преферансом. Я была всего лишь партнером. Но не статистом. А потому разрыдалась бурно, с выходом, взахлеб.
Через полчаса мы были квиты и все ещё стояли, вытирая друг о друга свои пограничные слезы. "Дети разных народов, мы мечтою о мире живем". Лично я бы постояла так еще... Но из приличий отстранилась.
- Незваный гость хуже татарина, - улыбнулась я, чтобы снять неловкость.
- Ну почему? - он все ещё стоял рядом, упорно глядя куда-то сквозь, мимо, и для какого черта я столько просидела в парикмахерской. Мне, право слово, надоело играть в спектакль "Люди и манекены". Я притянула его за уши и поцеловала сама. Все судьи поставили бы мне шесть - ноль за технику и где-то четыре с половиной за артистизм. Мы явно толкли воду в ступе, надеясь на рождение гомункула.
И ещё - он мне нравился. Причем так, как давно и никто. Исходя их моих новых карьерных увлечений я придумала для него фразу - он был экзистенциальный. Между нервозностью и надежностью нельзя строить дом, но можно перекинуть мост.
- А давайте продолжим беседу в ресторане, куда нам там приглашали, сказал он.
- И это вы называете беседой? - я не хотела, чтобы он увиливал и делал вид, что ничего не происходит, даже если это было для него и не важно. Я и сама так умна.
Он засмеялся и показал здоровые, наверное фарфоровые, зубы. Они были большие и белые как у пони. Ими запросто можно было откусить голову или перегрызть шею. Оставалось надеяться, что не мою.
- Дайте мне свою фотографию, - самым что ни на есть деловым голосом попросила я.
А он обиделся - знай наших. Ни в канавах, ни в пентхаусах мы не дадим врагам ни одного шанса.
Из номера мы вышли вместе. Под одобрительные взгляды охраняющей публики, сопровождаемые звонками в места отдаленные и не очень. Надеюсь, что эту ночь Сливятин будет спать с чувством выполненного долга. А там посмотрим. Я с растущим профессиональным интересом разглядывала молчаливого человека, который едва-едва не стал моим любовником. Но все впереди. А может, и позади. Это не имело значения. Просто сегодня что-то треснуло и совпало. А хорошее интервью с Наумом Чаплинским можно продать даже в Нью Йорк таймс.
- Может быть, перейдем на "ты"? - спросил он у меня уже в машине.
- Нет, ни за что, - я покачала головой. На "ты" - это слишком слишком близко .Так близко, что скучно и бесперспективно. Раз в жизни выдалась возможность поиграть во что-то значительно. И неужели я её упущу?...
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
А всю дорогу мы молчали. Мне лично не нравился водитель-телохранитель, он же киллер - профессионал по имени Максим. И это чувство было на редкость взаимным. Я мешала ему отдыхать и тихонько исполнять свои несупружеские обязанности. Вообще, жизнь вторых лиц при королях - незавидная штука. Не пить, не курить, не принимать наркотики и не смотреть на тех женщин, которые по возрасту и прочим человеческим показателям совершенно не подходят шефу, но зато как подходят несчастливому сопровождающему.
Из-за напряженного молчания аура вечера и невзятого интервью разрушилась, потому что нельзя сидеть сразу на всех стульях и быть хорошим специалистом! Так, пожалуй, к концу жизни я чему-то дельному и научусь. Вот была бы я настоящим репортером, то уже сейчас знала бы какого цвета трусы носит министерский израильский
чиновник...
- Завтра увидимся, - констатировал мое окончательное поражение Чаплинский, когда машина тряхнулась и остановилась у моего подъезда.
- Назначайте время, - согласилась я. Ну не приглашать же их вдвоем на чашечку кофе, от которого меня лично воротит.
- Я в десять часов буду на вашем празднике. С речью и поздравлениями.
Ах, ну да. Как я могла забыть? Реклама - двигатель торговли и успешной продажи мозгов третьего-четвертого сорта, а также некондиционных материалов. Я не удивлюсь. если после этого выступления часть наших оболтусов поедет поднимать экономику Израиля. Вот тогда-то и исполнится заветная мечта всех черносотенцев: "Бей жидов, спасай Россию". Короче говоря, на месте Чаплинского я б не относилась к предстоящему докладу с такой легкой степенью безразличия.
- Вы знакомы? - мне просто стало интересно, на какой добрососедской основе было принято такое благородное решение и кого посылали к Науму, чтобы он стал посговорчивее.
- В этом городе все со всеми знакомы. Вы разве не знаете, - Наум Чаплинский, видный политический деятель и представитель другой страны, пошло положил мне на колено руку. И вместо искреннего возмущения я почувствовала что-то похожее на благодарность. Полагаю, что номер в отеле весь был пропитан какими-то сильнодействующими наркотиками.
- Ну, пока, - дернулась я и увидела, как облегченно и радостно вздохнул Максим. - Наум Леонидович, пока ещё ничего не случилось, я хотела бы знать, кто в вашем сценарии сыграл роль Альфреда Илла? Надо же успеть взять интервью и у него? Пока не поздно...
- Мишигинэ, - сказал Чаплинский, что в переводе с идиш и с яшиных слов означает "сумасшедшая" . - До завтра, думаю, этот человек доживет. И дай ему Бог здоровья на долгие годы. Поехали отсюда.
Меня, как обычно, оставляли в одиночестве. Я в качестве здорового чувства мести позвонила Тошкину и сообщила, что в городе готовится преступление, которое сумею предотвратить я и только я. На его помощь никто не рассчитывал, а номер телефона Интерпола я попробую узнать в справочнике. В каком-нибудь справочнике. А Тошкин позволил себя грубо бросить трубку, звук её полета сопровождался комментарием "дура". Правильно, я давно предлагала купить ему аппарат поприличнее.
К девяти часам утра следующего дня, следуя славной пушкинской традиции, "гости съезжались на бал" и их очень трудно было высадить в ряды по ранжиру Вот, например, кто главнее-мэр города или чиновник из Министерства образования, главный прокурор области или эстрадный певец-авторитет. Епископ отец Дмитрий или раввин Соломон. Жизнь устроена так, что для всех первых лиц не всегда хватает первых мест. А юбилей - не круглый стол короля Артура, потому что надо ведь задуматься и о статистах. Обо мне - в голубом сарафане от Василисы Прекрасной. Я натянула его уже внутри, в туалете на втором этаже прямо на одежду - в случае чего, например, если молчащая целый день кафедра передумает, его можно было легко снять и подарить на память жене именинника, тем более, что размерчик был как раз её.
Чтобы не чувствовать себя круглой идиоткой, я решила затуманить мозги никотином. Вскоре к этому туалетно - сигаретному процессу присоединились две женщины-практикантки с кафедры общего менеджмента, одна - японская гейша - профессор - маркетолог и три лаборантки из подразделения иностранных языков - кроме трусов бикини на них ещё были шкуры лысых плешивых медведей. Оставалось только радостно отметить, что в таком обществе я, как всегды, была лучше всех. Все же остальное, кажется, шло не по Пушкину, а по Фредди Меркури - шоу должно продолжаться.
А не начиналось оно от того, что именинник запаздывал. Неужели в парикмахерской и для таких граждан бывает очередь? Мэр нервно ковырялся в носу, прокурор протирал очки засаленным платочком, а красавец Аслан (воспитанный же вроде человеком) так благоухал Пако Рабанном, что вызвал аллергию у сидящей рядом жены ныне покойного Усатого. Или Полосатого - ну какой-то жены-наследницы точно.
Вдруг... зал замер, свет погас, и в тишине и сиянии одинокого софита на сцену взбежал шестидесятилетний красавец, совсем не похожий на осколок советской империи и в целом очень даже приятный человек(особенно в спящем виде), мой супершеф и наш, судя по размаху празднества, единственный деятель высшего образования. Зал встал и разразился овацией. Кое-кто начал скандировать: "Да здравствует наш Карабас удалой", кое-кто шипел: "Чтоб ты сдох". В общем, все как на приличном партийном съезде. Правда, "Интернационал" заменили цыганским хором с песней "К нам приехал наш любимый". Одна из цыганок оказалась моей бывшей одноклассницей, за которой я раньше ничего такого, в смысле национального не замечала. Впрочем, и я раньше не расхаживала по городу в нарядах от фольклорных коллективов.
Вдруг кто-то сильно сжал мой локоть. А поскольку я стояла уже не в демократически прокуренном туалете, а у черного входа в банкетный зал и была зажата тремя десятками "готовых к выходу" сослуживцев, то резко обернуться и дать обидчику промеж глаз не было крайне затруднительно. Локоть, во всяком случае, какая-то его деталь уже грозился упасть на плиточный пол, и я тихонько заныла. Из массового переплетения рук, голов и тел на меня недовольно цыкнули, но руку не отпустили.
- Не поворачивай головы, - услышала я премерзкий шепот над самым ухом. - Зарежу.
Так, это все-таки по-простому, по-нашему: "зарежу" и все. Что-то неприятно ткнуло меня в бок и я поверила. А чтобы немного успокоиться, стала судорожно припоминать, сколько человек погибло в давке на похоронах Сталина. В голове вертелось слово "множество". И никто не заметил! И на меня, со всех сторон зажатую желающую поздравить ректора, но уже мертвую, тоже вряд ли кто-нибудь обратит свое пристальное внимание. Так и буду стоять... Мне стало себя жалко и я покорно кивнула.
- Не поворачивай головы. И слушай - нельзя быть такой шлюхой! Нельзя быть такой извращенкой. Это кончится для тебя плохо, - в подтверждение последней фразы то самое что-то прошло сквозь сарафан и, наверное, сделало дырку в моем старом любимом парадном костюмчике. Я снова кивнула.. - Очень плохо. Ты умрешь! Но я даю тебе ещё один шанс. Не будь такой шлюхой! Не поворачивай головы.
Странное дело - складывалось ощущение, что в мозгах моего убийцы слишком демократичное поведение женщины каким-то образом замкнуло на вращающихся возможностях шеи. Я прикинула, каким образом буду теперь краситься, смотреть телевизор и отвечать на отклики знакомых. Не поворачивая головы это будет делать очень трудно. Но жизнь, наверное, этого стоит. Буду говорить людям, что у меня хрустальная шейка.
- Не поворачивай головы ещё пять минут, - прошептал любитель острых предметов, создал волну человеческих тел и недовольных возгласов, оставил меня в недоумении и, видимо, скрылся.
В течении пяти минут я честно развивала свои дедуктивные способности. И хорошо еще, что здесь не было яблоку упасть - плечо товарища очень пригодилось мне как средство от подкашивания ног. Хотя... Хотя на месте шантажиста - угрожателя я бы не исчезала сейчас из толпы. Дабы не привлекать внимания и не быть узнанным. Я стояла бы спокойно и улыбалась мне в лицо. А еще, на всякий случай, я считала до трехсот пятидесяти. В триста пятьдесят первый момент покорности я сделала легкое поворотное движение и оглядела собратьев по концерту. Оп-па....
- Надежда Викторовна, мы уже и не чаяли вас увидеть, - проквакал Мишин, которого я узнала исключительно по лысине, потому что во всех других местах он был казак.
- Боялись, что вы сорвете нам все мероприятие. Вы должны будете прочесть стихи - любые. Наш выход - через пять кафедр. Вот потренируйтесь с Татьяной Ивановной...
Мишин сделал мастерское движение плечами в стиле Ивана Поддубного, разрывающего Мухамеда Али, и из-за его спины выглянул сплоченный коллектив нашей кафедры. Сине-белая Татьяна Ивановна, красный, как маринованный, Виталий и взлохмаченная Инна Константиновна. Неприятный холодок пробежал у меня по спине. Я давно разучилась верить во всякие человеческие совпадения. А на кафедре меня явно невзлюбили... Но это ведь не повод, чтобы портить казенное имущество, угрожать и колоть в бок.
- А где Танечка? - мужественно спросила я, выдерживая пристальный полковничий взгляд из-под густых бровей.
- Приболела. Собирается лечь в больницу. Нервный срыв у нее, - жестко ответил Мишин. - Будем навещать...
- Без меня? - догадалась я, профессиональный астролог-прорицатель. - А на сцену к ректору, значит, не боитесь? А может у меня граната с вырванной чекой?...
- На входе стоят мальчики для обыска.
- Симпатичные? - пискнула лаборантка в трусах и шубе.
Тем временем со сцены неслись поздравления и подарки. Я узнала много новых подробностей из жизни шефа суперакадемии. Кроме обычных заявлений о правильно пройденном трудовом пути, выяснилось, что ректор был ещё большим другом религии, особенно, когда возглавлял отдел атеизма в обкоме партии, пожил в одном браке
сорок лет и не дал ни повода, ни сомнения ( об этом поведала плачущая от счастья супруга), но самое интересное, что он уже дал согласие сниматься в супербоевике Френсиса Фор да Копполы "Родной отец", но из-за служебного рвения и патриотизма так и не доехал до Голливуда, зато теперь написал книгу "Как стать миллионером за пять лет" и книга эта, разумеется, стала бестселлером, но на Западе продается в разделах юмористической литературы. Вот идиоты, велкам к нам, дорогие капиталисты! Еще ректора признали почетным членом только что сформированной академии почетных членов и занесли в английский Оксфордский ежегодник "Ху из ху" всего лишь за двести семьдесят шесть долларов.
Наум выступал сразу после Аслана, и по их легким понимающим улыбкам я поняла, что хотя бы одно мое вчерашнее задание все-таки было выполнено.
- Я знал юбиляра давно, - начал Чаплинский, и в зале установилась такая тишина, в которой на землю обычно падают ракеты, метеориты и памятники. - Я знал его порядочным человеком, порядочным молодым человеком... И шоб ты был здоровый, - Наум широко улыбнулся и по-детски развел руками.
Ректор вдруг поднялся с трона, который ему подарили от имени губернатора, и бросился в объятия к Чаплинскому. Да, на старости лет хочется слыть порядочным и быть здоровым. Зал дружно непонимающе зааплодировал.
Наша репетиция не состоялась. Мы вышли на сцену, взялись за руки и, стараясь не укусить друг друга, пропели имениннику здравицу-колядушку, подарили скромную бутылку водки и выглядели бедными нищими беспризорниками из приюта для олигофренов. Нас было жалко. А в конце выступления, когда я вот-вот должна была прочитать свои непридуманные стихи, Мишин вдруг оттянул меня от юбиляра, выхватил микрофон и сказал:
- Просим прощения, у нас тут ещё похороны. Вот поэтому мы и коротко.
"Мы играем на похоронах и танцах", - вспомнились мне слова из песни Макаревича. А вся наша жизнь - это дружная агитбригада, где кто-то умирает, кто-то убивает, а кто-то наслажденно остается на свободе.
- Прошу почтить память нашей коллеги минутой молчания, - сказал ректор, о котором я обычно думала хуже. Публика неуклюже покинула нагретые места и недоуменно уставилась на наши карнавальные костюмы.
- Желающих ждет автобус, - прощально выкрикнул Мишин, тоже, оказывается, способный на поступки. Татьяна Ивановна грохнулась в обморок, Виталий Николаевич стал похож на задыхающуюся рыбу, а Инна Константиновна покрутила пальцем у виска и пожала плечами. Если бы все это происходило не на сцене, нас ещё можно было бы считать нормальными... Впрочем, мы, кажется, и не претендовали.
Толпа торжественно расступилась, пропуская нас к выходу. Не опошлить бы песню комсомольцы - добровольцы, но что-то гражданско-испанское в этом все-таки было. Вслед раздались возгласы, грозившие перерасти в большую дискуссию. Выступившие коллеги справедливо рассудили, что на банкет с сильными мира сего их не пригласят, а есть очень хочется. Похороны хороший способ продолжить день рождения. В результате демократического голосования приличная масса народа присоединила к нам свои спины и плечи.
- Не поворачивай головы, - вдруг снова послышался знакомый бесполый шепот. Да как же! Лишенная сарафана, вновь обретшая свободу телодвижения, я резко оглянулась в поисках обидчика.
- Не поворачивай голову, у тебя прямо над воротником засос, - говорила одна лаборантка другой. - Мы же на кладбище едем, а ты сияешь. Это неприлично.
Я вздохнула полной грудью и задумалась. Может мне тогда послышалось от духоты? И что такого я успела натворить в этот раз, чтобы прослыть шлюхой? Ну шлюхой ладно - много ума не надо. А вот извращенкой? Может быть очередные шуточки моих родственников сектантов? С другой стороны благодетель давал мне ещё один шанс. Надо бегом бежать в ЗАГС и подавать заявления. Где-то я вычитала мудренную фразу: "Счастлив тот, чьи грехи сокрыты."
- Надежда, - окликнули меня, когда я почти полностью погрузилась в большой чистый автобус. - Подождите...
Мишин, сидевший на первом ряду посмотрел на меня неодобрительно, всем своим видом обещая ещё разобраться. Я вернула тело улице и с удовольствием констатировала присутствие Чаплинского, который, кажется, был готов разделить с нами скорбный поход.
- Вы с нами? - спросила я.
- Я не знал вашу коллегу, но подвезти могу. И что вы делаете вечером?
- Не знали? Странно... Вы же сами говорили... И она... Подождите.., пробормотала я и, всунув голову в автобус, крикнула зычно, по - пионерски. - Татьяна Ивановна, можно вас на минутку? Тут товарищ...
А товарищ, как говорится, спал с лица, резко повернулся на каблуках и бросился в сторону парадного крыльца.
- А как же подвезти? - крикнула я в спину вражескому шпиону. - Куда это вы? Извините, Татьяна Ивановна, тут был Чаплинский, я думала, вы знакомы. Были знакомы, хотела тут...
Татьяна Ивановна взяла меня за локоть. Тот самый, многострадальный, и по вновь сформированной традиции больно сжала что есть сил.
- Больно, - сообщила ей я. - Больно же. - Татьяна Ивановна никак не реагировала, только смотрела немигающим взглядом куда-то вглубь своих воспоминаний, и все белела и белела лицом. А потом стала тихонько закатывать глаза. Мишин вскочил с сиденья и рыцарским жестом подхватил падающую женщину, мне же он сказал:
- Если умрет и это, пеняйте на себя. Пощады не будет.
- Никто не виноват, - прошептала Татьяна Ивановна, решившая, что её обморок не должен быть долгим и глубоким. - Не надо никого наказывать...
Вот сколько благородства скопилось на одной единственной автобусной площадке. Оставалось прослезиться, хотя эту жидкость стоило и поберечь для более решительного применения.
Судьба любит разгуливать вокруг личности кольцами, каждое следующее меньше по диаметру, чем предыдущее, так они, эти кольца сжимаются, сжимаются и в какой-то момент у человека не остается выбора. Меня лично такая ситуация устраивает. А философствовала я, потому что на горизонте, на том же пресловутом парадном крыльце рядом с застывшей фигурой спринтера Чаплинского возник мой друг и жених Дима Тошкин. Встречаться на похоронах стало нашей доброй традицией. Или не доброй. Да, скорее всего - не доброй. Хмурое лицо Дмитрия Савельевича означало для меня, по меньшей мере, две вещи - подписку о невыезде, или разрыв всяких бесперспективных межполовых отношений.
- Добрый день, - Дмитрий Савельевич резко выдернул из-за спины руку и протянул её моему Мишину, который, в свою очередь, по старой памяти мог бы схватиться за наган. Только наган остался дома... - Старший следователь городской прокуратуры Тошкин.
- Мишин, заведующий кафедрой. Чем могу быть полезен?
- Я по поводу вашей сотрудницы Крыловой, - начал Дима, стараясь не глядеть в мою сторону, - мне нужно с ней поговорить...Вы позволите?
Простая формула вежливости, выстроенная Тошкиным, покатила ситуацию с горы и ко всем чертям.
- Не позволю! - четко отрапортовал Мишин. - Не позволю третировать моих подчиненных Сейчас вам не тридцать седьмой. Не сметь!!! - обозначая восклицательный знак, Владимир Сергеевич даже взвизгнул и обрызгал рядом стоящих слюной.
Ну надо же! Только что он обещал меня убить. И за это право первой крови Мишин готов был войти в конфликт с представителями власти. То есть в нашем пятилетнем ВУЗе что-то от помещичьей Руси. Культ личности царя-батюшки, произвол лаборантки и, главное, нежное желание заколоть своих крепостных собственноручно. Такие уж
мы люди - к концу двадцатого века наконец-то полностью усваиваем соборное уложение Алексея Михайловича, а это означает, что демократия в своем конституционном объеме будет правильно прочитана и понята примерно через три столетия. Может и хорошо, что
многие не доживут.
- Но.., - начал было Дмитрий Савельевич, А Мишин загородил меня своим телом. Мне не оставалось ничего другого, как высунуть длинный, утром очищенный, язык и скорчить Диме рожу. Но тут на помощь представителю власти пришла Инна Константиновна?
- Вы не знаете, кого защищаете! Из-за неё одни неприятности. Прошлым летом она обвинялась в серийных убийствах. И ещё неизвестно, каким образом, - Инна Константиновна
многозначительно посмотрела на мои ноги, грудь и тронутые "ланкомом" щеки, - неизвестно, каким образом ей удалось избежать заслуженного наказания.
- Да, - сказал Дима, явно готовый к гнусному предательству. - Да, на имя прокурора города пришла анонимная посылка: шприц и флакон. Отпечатки пальцев, верхние отпечатки, принадлежат Крыловой. Концентрация раствора во флаконе значительно выше той, что была назначена погибшей Анне Семеновне. Вот такие дела.
- Она шла выбрасывать, - твердо заявил Мишин.
- И кто это может подтвердить? - спросил Дима, поставивший на моих моральных и человеческих качествах жирный крест.
- Танечка - лаборантка, - выскочила я из-за спины шефа. - Танечка все видела своими глазами. Сейчас она болеет.
- И мы никак не можем с ней связаться. Это не кажется вам подозрительным?
- Арестуйте её, пока не поздно изолируйте её от общества, - объявила Инна Константиновна и вернулась в автобус, считая свою миссию и гражданский долг абсолютно выполненными. Дима, кажется, ещё сомневался, а, скорее всего, просто не имел при себе бумажки - писульки от начальника. Я смотрела на него с презрением разбитых надежд, впрочем - он мог жениться на мне уже сейчас и тем самым разделить участь семей декабристов.
А Чаплинский все стоял на крыльце, а Татьяна Ивановна все не занимала места в автобусе. Они были так автономны, так независимы друг от друга, так случайны в своем обыкновенном стоянии, что хотелось спеть "я прошу тебя, хоть ненадолго, боль моя, ты покинь меня". И если это была не встреча Штирлица с женой, то грош цена моим аналитическим способностям. Музыка все играла в моей голове, и я с сожалением замечала, как разглаживаются морщины на его толстом умном лице, и как осторожно неуверенно поправляет волосы, трогает завиток на шее наша Татьяна Ивановна. Воображение мое разгулялось я представила их маленькими, юными, молодыми...
- Сейчас так не любят, - говорит мой папа, ограждая меня от очередного неумного мужчины. Согласна - так чтоб до драки, до обмирания, до памяти навсегда и пожизненного ожидания - сейчас так не любят. У нас другие задачи - выжить, поесть и не потеряться. Именно потому, что раньше любили так сильно и безнадежно, отдавая этому мероприятию все силы - именно поэтому мы так живем. Без хлеба и воды и прочих человеческих перспектив. Нашим предкам было некогда работать, они любили, нашим детям, надеюсь, тоже будет некогда. Через поколение... Способность любить передается через поколение...
- Я велел не отвечать на звонки, - сообщил Мишин, врываясь своим адвокатским поведением в мои приятные светлые мысли. - Мы с ней свяжемся, и она все подтвердит. Сделаем это сегодня - можете мне перезвонить - я дам команду.
Тошкин удивленно вскинул брови и почесал затылок. Сейчас к нему придет понимание... Ну, например, такого факта: этой Крыловой удалось совратить старого партизана. И как он ошибется! Государственные учреждения все же отбивают у людей способность мыслить красиво и неординарно... Государственные учреждения вообще отбивают охоту мыслить. Трудно критиковать руку, которая тебя кормит, и сохранять при этом ясную погоду в мозгах. Вот, например, у нас ректор... Это же ректор! Царь всех ректоров, начальник всех умывальников и в целом очень приятный человек. Даже автобус выделил.
- Спасибо, - сказала я Мишину, когда автобус тронулся. И мы вместе с ним. Или мы раньше, хотя для Инны Константиновны все это не имело значения.
- Танечка сегодня подойдет на кладбище. Поговорите с ней, - процедил Владимир Сергеевич сквозь зубы. - Если вы придете к консенсусу, то лучше зафиксировать это письменно. А если нет... не обессудьте, но за убийство придется отвечать по всей строгости нашего времени.
Судя по речевым оборотам, которые так эффектно использовал мой заведующий, он испытал в жизни два настоящих политических потрясения революцию и революцию продолжается. Мэйд ин Горбачев. Впрочем, он был не так прост. Не так наивен. И все происходящее стало сильно напоминать абсурдный заговор. Только непонятно, против кого.
Церемония прощания прошла быстро и скорбно. Мне было противно - народ стремительно складывал цветы, подготовленные для юбилея и отходил в сторонку, чтобы обсудить, как выглядит покойница и почему так убивается её муж. На кладбище было солнечно и тихо. Умиротворенно, только у самого въезда были обозначены приметы времени. На сторожке красным, издали похожим на кровь со смолой составом было написано: "Сливятин, я жду тебя здесь. Не задерживайся. Твой Усатый. Это вам не прокуратура, приговор обжалованию не подлежал и давал мне основания думать, что спор о квартире и сливятинские поручения в скором времени отпадут сами собой. И откуда у меня столько цинизма и неуважения перед смертью, угрозами и прочими неприятностями? Снова скидку на общество? Или все неча на зеркало пенять? Но к мужу Анны я все же не подошла, хотя видела и понимала: тот, кто возможно покусился на его жену - больше не жилец. А что, если он сам ее...Он сам, чтобы что..? Чем таким страшным и ужасным грозила им дальнейшая совместная жизнь?
А если он сам, то пусть заплатит за молчание и доказательства его вины, которые я достану из-под земли.
Танечка - лаборантка приехала на кладбище и стояла чуть поодаль от массы проголодавшихся коллег. Наткнувшись на меня взглядом, она слабо улыбнулась и жестом позвала к себе. Мы - люди не гордые, увязая каблуками в сырой земле, я героически достигла редута,
который мог бы подтвердить мою полную непричастность.
- Это я послала в прокуратуру шприц, - прошептала она.
- Очень умно. И очень своевременно, - согласилась я, облегченно вздыхая. Борьба с тенью неизвестного соперника слишком утомительное занятие для начинающего
детектива.
- А зачем, Таня? Кто тебя научил?
- Нет, - она томно закатила глаза, демонстрируя мне склонность к истерии, - Но я точно знаю, что она не хотела умирать. Не собиралась. Она мне сказала, что ей надо обязательно вмешаться.., - Танечка запнулась и замолчала. На всех парусах к нам мчалась Инна Константиновна, выбравшая объектом ненависти меня:
- Не вздумайте идти у неё на поводу. Она не сможет нас запугать. Таня, я выступлю свидетелем!
- Да - да, - закивала Танечка. - Это даже лучше. Анна Семеновна сама сделала себе инъекцию. Надежда Викторовна - не причем.
- Так во что же вмешаться? - спросила я, понимая, что ускользает самое главное.
- Во что? Вспомните все, что было сказано. А лучше - запишите, а?
- Да, правильно. Я запишу. Я подумаю. Давайте встретимся завтра? Вечером? Или послезавтра? Я вам сама позвоню. Хорошо? - глаза Танечки забегали, перебирая меня, Инну Константиновну, толпу празднопровожающих людей. Она кого-то искала? Или нашла!
- Хорошо, только пусть все будет точным, - согласилась я и победоносно посмотрела на Инну Константиновну . - А вам пора сдавать желчь в медицинских целях. Чтоб столько добра не пропадало...
- Не смейте на меня орать, - возмутилась Инна.
Странно, когда человек глухой, ему кажется, что говорят тихо. А когда суперслышаший - значит, громко. Кажется, это качество приобретается при преодолении очередной ступеньки служебной лестницы. Пригодится ли мне это наблюдение в последующем расследовании событий?
- Таня, а вы не могли бы позвонить в прокуратуру и сказать, что вы доброжелатель. А то - все шишки на меня.
Таня непонимающе уставилась на меня, потом быстро-быстро заморгала и качнула головой: "Нет, извините. Я не затем это сделала. Но, извините. Мне пора. Меня ждут. У меня процедуры. Мне плохо". Она пошла, потом побежала, и быстро скрылась за воротами, мелькнув у сторожки с предвыборной платформой депутата Сливятина...
День быстро скатился к вечеру, не оставив ничего главного и значительного. Впрочем, мое честное имя было, кажется, восстановлено. Но ведь в этом и не сомневалась. А значит, и не ценила то, что далось мне легко и без борьбы. После похорон были поминки, частичное возвращение в академию - кто-то, то есть я, восстановленная в правах, должен был забрать государственную собственность в виде костюмов бредового фольклорного выступления...
Потом я брела по городу, безжалостно уничтожая шпильками асфальт - я проваливалась в дырки, с мясом раздирала каблук и радовалась возможности купить новые туфли. Только радость была какой-то грустной.
У подъезда стоял Чаплинский. В руках у него был букет голландских пахнущих воском роз. Отставший от жизни, он не знал, что к нашим женщинам следует ходить с бутылкой и килограммом сосисок.
- Надежда, вы же должны взять у меня интервью, - он протянул букет и осторожно поцеловал мою руку.
- Пойдемте, - сказала я, радуясь, что в нашем доме все досужие соседки выселены за сто первый километр - в парк с лавочками и качелями . - И кофе будем пить, - открывая дверь, вдруг разозлилась.
- Нет, на ночь вредно, - он не разуваясь по мерзкой европейской привычке прошел в комнату с классическим названием "зала". - Хорошая квартира, большая...
- А почему вы приехали поездом? Времени не жалко?
- Боюсь высоты! - усмехнулся Чаплинский, которому от меня что-то было надо. И это оказалось таким очевидным, что мне стало противно. Надоело быть единственным полезным ископаемым этого забытого Богом городишки...
- Может быть, вы вовсе и не Чаплинский? - устало догадалась я, поражаясь своей способности видеть то, что у других сокрыто.
- То есть как? А кто тогда я?
- Но это мы выясним, не беспокойтесь. Пошлем запрос в Тель-Авив на предмет истинного местонахождения Наума Леонидовича, а там видно будет. Только я не понимаю, что вам от меня нужно - подтверждение ваших полномочий в прессе? Пожалуйста, диктуйте. Пистолет можете не вынимать...
Он посмотрел на меня внимательно и спокойно. Таким долгим протяжным взглядом, который обычно предшествует поцелую с последующим слиянием в экстазе. Ах да, СПИД гуляет по планете вместе с сопутствующими товарищами. Так почему бы не воспользоваться относительно безопасным сексом в моем лице?..
- Если это изнасилование, предлагаю воспользоваться презервативом. Человек без имени, знаете ли...
Псевдонаум рассмеялся. Ах, если бы я не была воспитана в таких строгих правилах. Но что тут поделаешь - было в нем Это. Харизма, обаяние, страсть... Можно чуточку пригубить, попробовать и чем черт не шутит: лет через десять я тоже как-нибудь с улыбкой скажу: "Сейчас так не любят". Только на переезд в Израиль я не согласна...
- А вы женаты? - спросила я, разом прекратив наркотически идиотические видения.
- Конечно! - Наум пожал плечами, удивляясь, видимо, моей наивности.
- И дети, конечно, есть? - моему презрению уже не было никаких пределов.
- Должно быть так, - он помолчал, а потом решительно добавил. - Я хочу, чтобы вы мне помогли. Я вам верю, потому что таких нахалок не видел никогда в жизни.
- Каких таких?
- Бескорыстных.
Он мне надоел. Хотя и любопытно, но есть дела и поважнее. Мне нужно подготовиться к ряду важных встреч, задать умные вопросы, провести стрелочки от возможных подозреваемым к возможным исполнителям. И арестовать (убить?) виновных.
- А давайте завтра? Прямо с утра и начнем? И сколько вы мне заплатите?
- У меня - таки есть дикое желание... Я хочу поносить вас на руках. И постарайтесь, чтобы ваши крики не разбудили кого-то не здесь, - с этими словами он легко оторвал меня от пола(хорошо, хоть не успела пустить корни), и закружил по "зале".
- Идиот, - сообщила ему я сверху и поцеловала в побеждающую лысину. За советы и консультации для мошенников существуют особые расценки в долларах.
- Интересно, ты годишься мне в дочки? - спросил он, демонстрируя не только возможности Клары Цеханасян, но и явно выраженный комплекс Гумберта.
- Еще раз и на "Вы", папаша.
Я бы сказала что-нибудь еще, но мое проданное когда-то, как пуленепробиваемое, окно вдруг разлетелось на достаточно крупные кусочки и под ноги еврейскому шпиону упал красивый отечественный кирпич.
- Что это? - спросил он, осторожно спуская меня с рук, чтобы не привыкала.
- Это протест, - смело сказала я, невзирая на крупную неприятную дрожь, которая заполнила все мое тело.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Пауза, кирпич и разбитое окно требовали тишины. Тем более, что Наум не спешил ставить меня на место (это вообще мало кому удавалось). Я осторожно сжала его плечо и покорно, в пределах своих возможностей разумеется, улыбнулась. Дело было за малым - предложение руки и сердца и назначение срока свадьбы. Но Наум молчал, зато за окном бешено сигналил бешеный Макс. Он испортил очарование вечера и не дал Чаплинскому совершить подвиг. Через три минуты в дверь звонили, а для убедительности ещё и колотили. Хорошо жить без соседей. Я ловко спрыгнула с рук застывшего Наума и помчалась открывать.
- Живой? - вскрикнул Максим, направляя на меня дуло пистолета.
И поди разберись, какие движения он собирался совершить далее? Скажу живой, начнет стрелять и убирать свидетеля, скажу - мертвый, очистит квартиру от предполагаемого убийцы, то есть - от меня.
- Максим, а зачем ты камни в окна кидаешь? Это нехорошо, некрасиво даже! И этот дядя тебе даже не дядя. И уж тем более не отец родной. Чего так кипятиться?
- Значит живой, - выдохнул Максим и почесал своим дулом за своим же ухом.
- Тогда я жду внизу. Или остаться здесь? - он посмотрел на меня вызывающе.
- А мне все равно...
Честное слово - абсолютно. Потому что даже такой совершенный механизм как я иногда устает и нуждается хотя бы в профилактическом ремонте. Громко тикали часы, капала вода в ванной, сквозняком раскачивало люстру. Все было глупо и обыденно. Я оказалась просто близорукой романтической идиоткой, которой не хватало, всегда не хватало чего-то настоящего. Лучше бы подалась в археологи, чем стала копаться в человеческой старине. Нашла себе тоже гарантии от тоски...Наум Чаплинский - умереть можно. Со смеху или рядом с ним. И как это меня так угораздило? С первого взгляда, что ли? В нашей стране у всех нормальных людей столетиями воспитывали ксенофобию. У меня, в знак протеста, выросла филия. Ксенофилия... Низкопоклонство перед западом, космополитизм. Надо повесить портрет Сталина и думать о хорошем.
Например, о том, что когда выйдут на пенсию последние партаппаратчики, их места займут постаревшие Асланчики, а потом их дети и внуки. А я принципиально перестану ходить на выборы и уеду в деревню. К тетке, в глушь, в Саратов. Но я и сейчас это делаю. А ведь ни Максиму, ни Тошкину никому из нынешних не придет в голову поносить меня на руках.
- Когда в Израиле уходят на пенсию? - крикнула я, чтобы Максим убедился в живучести клиента.
- В шестьдесят пять - семьдесят.
- У нас ещё есть время, - сообщила гостям я.
- Да, дней несколько. Я собираюсь ещё немного задержаться. Поехали, Максим. Давайте, попробуем встретиться с утра.
- Тем более, что с утра я меньше вешу, - он улыбнулся, а моя пропащая душа ушла гулять, заявив, что больше не может выполнять пионерское поручение по сохранению чистоты и невинности моего тела. Ну что, где наша не пропадала - броситься на шею и повиснуть на ней камнем?...
Была не была. Он очень удобно расположился у двери и наверное бы не упал, выстоял, но тут дедушка Чуковский все испортил, потому что у нас зазвонил телефон.
- Пока, - быстро сказала я, захлопнула дверь без поцелуя и резко дернула трубку на себя. Вместе с голосом Тошкина в ней верещали гудки, обозначавшие помехи на линии.
- Ты одна? Надя, я спрашиваю, ты одна? - голос прокурора дрожал от ненависти и напрасных ожиданий.
- Одна, успокойся. Ложусь спать. У меня завтра много дел...
Еще бы - кампания по ликвидации безграмотности. Я запланировала её на лекцию по культуре античности. Я подготовила словарную работу - даже правила подчитала, что с большой буквы, а что с маленькой. Однако меня мучили сомнения - весь ли алфавит удалось выучить моим будущим академикам... Ну, а кроме того...
- Тошкин, не мешай мне жить. Ты - предатель. Прощай.
- У тебя был Чаплинский? - спросил он сдавленно.
- Его уже тоже убили? - страшным шепотом прохрипела я.
- Пока нет. Но... Ты могла бы приехать ко мне? Я на работе. Нам надо
поговорить. В неофициальной обстановке.
Ай да Тошкин, ай да Пушкин. Моя квартира уже стала для него казармой, где нужно было четко и без сомнений выполнять устав и правила техники безопасности при работе с огнеопасными предметами. Что же - посеешь ветер, найдешь дырку от бублика.
- Тогда присылай за мной трамвай, - ответила я и бросила трубку. Вот так всегда - в квартире могут быть воры, зато хозяйка должна быть в прокуратуре. И что мне теперь делать с этим окном, из которого дуло, правда, не так сильно, как из максимкиного пистолета. Я устало опустилась на пуфик - эдакое мещанское новообразование-перед трюмо и нехотя накрасила губы. Поцелуи и прочие жизненно важные шалости на сегодня отменялись по причине плохой погоды. И все-таки, почему Чаплинский не прилетел самолетом? Странно...
Через полчаса я входила в хмурое, обветшалое здание городской прокуратуры. И почему у некоторых это заведение вызывает такой трепет? Я точно знаю, что раньше здесь был детский сад. Теперь получились ясли. особенно если учитывать неуемную веру в справедливость некоторых служителей закона.
Тошкин спускался по лестнице, отчаявшись увидеть меня в своем гнездышке.
- Если гора не идет к Магомету, значит у неё отказало чувство мусульманской солидарности, - предположила я, не желая ссориться, а уж тем более - выяснять отношения.
- Он плохо на тебя подействовал. Ты стала разделять его насмешки над арабскими святынями. А ведь он не прост, - Тошкин взял меня за руку и слегка сжал мою ладонь. - И скорее всего, он опасен!
Глаза Дмитрия Савельевича горели нехорошим охотничьим огнем. Ему бы сейчас ружье или команду, и на ужин мы бы ели дикую, собравшуюся на юг утку.
Я промолчала и позволила проводить себя в пыльный плохо отремонтированный кабинет, единственным украшением которого был огромный антикварный телефон, доставшийся детскому саду от старого чекиста, друга младенцев. Тошкин усадил меня на стул и подошел к окну. Если и сюда залетит кирпич, то это будет уже слишком!
- В гостинице "Дружба" работает спецслужба.
- Ты начал писать стихи? Поздравляю. Очень риторическое получилось начало. Помочь продолжить? В гостинице "Дружба" работает спецслужба, а в гостинце "Турист" поселился онанист.
- Очень грубо. И неумно. Группу возглавляет мой сокурсник Коля, поморщившись от моей наглости сообщил Тошкин. - Я даже сначала не понял.
- И решил, что он продался империалистической разведке новых русских. Тошкин, да ты настоящий предатель. Ты веришь только в плохое.
- Да! Только в плохое. Потому что твой Чаплинский был хорошо знаком с Анной Семеновной. Очень хорошо знаком. Они должны были встретиться. Она написала ему записку. Хочешь посмотреть! У меня есть копия. Коля ещё тогда вспомнил почерк. Он, видишь ли, был в неё влюблен...
Так может это ревность? Муж знал, что Анна... Нет, не годится. Помешанный на шпионских страстях, Коля зациклился на своей юношеской любви. Мужа он ещё мог перенести, но измену Родине - никогда. И уничтожил женщину, спася тем самым её честь и невыполненный долг перед Родиной. Хорошая версия между прочим, и душещипательная, и правдоподобная.
- Его надо задержать, - пробормотала я.
- У него неприкосновенность. Он - гражданин другой страны.
Ну и как тут не выкрикнуть - сраные демократы, до чего государство довели. Уже и в спецслужбах разрешают иностранцам подвизаться. А...
- А, так он из Интерпола? - догадалась я.
- Он тебе это сказал? - встрепенулся и даже обрадовался Тошкин.
- Кто? Коля? Это же твой знакомый! Лечиться тебе, Тошкин, пора, вот что...
- Мне?!! - о, сколько изумления, недоверия и презрения было в этих глазах, которые когда-то смотрели на меня совсем по-другому. Я давно заметила, что мужчины и женщины говорят на разных языках, даже тогда, когда используют одинаковые синтаксические и морфологические конструкции. На вопрос "ты меня любишь" они отвечают "что тебе купить", на заявление "я не могу с тобой больше жить" они почему-то вообще не отвечают, а громко хлопнув дверью "уходят из дома". И ещё считают, что их выгнали! Наглость и придушенный эгоизм Тошкина не были для меня новинкой. Но в такую минуту думать о том, что твоя бывшая невеста заводит шашни... Это просто преступление перед отечеством. И так мелко использовать свою должность. Так низко оболгать хорошего человека, борца и настоящий кошелек. Нет, для этого действительно надо быть мужчиной, отягощенным прокурорским званием образованием. Дмитрий Савельевич рванул на себя ящик стола и из груды бумаг выхватил небольшой листок финской бумаги: "Вот, смотри. Это - записка. И почерк твоей покойной сотрудницы."
Да, я узнала. И не так почерк, как водяные знаки, которые хорошо отснял ксерокс.
- Это её листок, вернее - листок из её блокнота. Ни как вы посмели?
- Они знакомы. Тебе это ясно? Они вместе учились. На разных факультетах, но вместе. Общались, встречались.
- У нас все со всеми знакомы. Даже если твой Коля...
- Не смей трогать святое. Она назначила ему свидание. Ну, не совсем свидание. А дальше мы не знаем! Потому что, возможно, оно произошло. Ты сама-то веришь, что к нам можно приехать отдохнуть и навестить могилку отца? Это бред! Миф! Выдумка! Он встретился с ней. Накануне её смерти. Я чувствую. А теперь думай, с какой целью он подбивает клинья к тебе! Подумай, у тебя же когда-то были мозги. Ты могла быть умной. Нобелевской лауреаткой.
- Не собиралась. Тошкин, путать Нобелевскую премию с книгой рекордов Гинесса - это пошло. А чтобы попасть в эту книгу, мозгов лучше совсем не иметь. Это я так, из собственного опыта, - я дернула головой, чтобы волосы аккуратно взлетели и легли мне на плечи. Жест почти автоматический, но в критические дни у мужчин вызывал нужную реакцию.
- Надя, а что, если он встретился с ней и сделал...это? - Тошкин смотрел на меня виновато и, кажется, готов был к извинениям, которые лично я принимала только от зарвавшихся начальников.
- Мне не нужно готовить материал в газету. Можно я воспользуюсь твоими данными. Ты ведь хочешь сенсации? - если бы я не была такой нежной, то сейчас бы его придушила и оторвала кусочек уха себе на память. Этот самоуверенный прокурор считает, что там, в Израиле, партия "Ба-алия" все знают о болезнях Анны Семеновны! Впрочем, Израиль тоже страна маленькая.
- Максимум, что он мог с ней сделать - это довести её до такого шага. И это - максимум, - я гордо встала со стула и довольная тем, что здесь сгэдэшники не подпилили стул, двинулась к двери.
- Тебе не страшно? - спросил Дмитрий Савельевич.
- Я не болею диабетом! - кстати, говорят, что в Москве сейчас можно сдавать анализы. Просто так - проверки ради, не от болезни, а для профилактики. Такая мода сродни увлечению парашютным спортом - раз прыгнул, живым остался, уже праздник. Полгода отметил - пошел на второй круг...На третий, на пятый .Там, глядишь, и старость. А ты к ней готов. Не корысти ради, а от любопытства, может, сходить в больницу? Но ведь знаю я - знает свинья. И Наум Чаплинский. - Нет, я не болею диабетом!
- Для тебя из Израиля он привезет что-нибудь покруче, - торжественно заявил Тошкин, в котором я раньше совершенно не замечала склонности к еврейским погромам.
- Что же для неё он покруче ничего не привез? Чтобы не оставалось, разлагалось и никто никогда не догадался. Кстати, о поэзии - дарю: стиль-ретро. Старые песни о главном "чтоб не прослыть антисемитом, зови жида космополитом". И запомни, Тошкин...
Но что ему сказать? И стоит ли! Не люблю я таких, как он. Делить людей по национальному признаку - это все равно что хвастаться регулярностью менструального цикла. Только, боюсь такой сложной логической конструкции шовинисту Тошкину, увы, не понять.
- Тогда я ничем не смогу тебе помочь, - процедил Тошкин очень тихо и очень грозно.
- А ты думаешь, что уже надо? А, кстати, Анна Семеновна была очень взбудоражена.
И вела себя странновато. И знаешь, она все повторяла "должок, должок"... А у меня были случаи, когда убивали весьма банально и по очень банальной причине - из-за денег.
Я хлопнула дверью так, что вся вечерняя невидимая уже пыль взлетела вверх и создала мощный вихревой поток. Если завтра в сводке погоды сообщат о разрушениях и жертвах, то прошу взять меня в комиссию по ликвидации последствий. Потому что автору всегда виднее, где собака зарыта. А в роли собаки пусть будет Тошкин. Я просто настаиваю на этом как продюсер проекта.
А что мне теперь делать? Хорошие стройные версии требовали немедленного пересмотра. Плохо только, что идти по улице мне придется в гордом одиночестве. Идти и думать, опираясь на палку и вновь открывшиеся обстоятельства. Две остановки на трамвае... Какая пошлость! Я поймала такси и поехала в гостиницу "Дружба". В холле было тихо, безлюдно и прохладно. До пяти звезд этому заведению не хватало бассейна, ремонта, двух приличных ресторанов и публики. В провинции как в провинции.
- Вы Коля? - обратилась я к хмурому представителю обслуги, который вяло стоял за стойкой.
- А я Надя. Надежда Крылова, - сказала я, чтобы что-то сделать.
- Знаю, проверяли. Шумная вы дама, - он улыбнулся и сделался милым. Хорошая ночь. Тургеневская, навевающая первобытные настроения с поясками у костра. Я и Коля на пожаре.
- Мне нужно к Чаплинскому. После двадцати трех даю подписку о выезде из отеля.
- А его нет, - сказал Коля с начальственным вызовом. - Нету. Как утром поехали, так и нет. Будете ждать? Или позвонить Тошкину, пусть вас заберет?
В его устах это звучало "пусть черт вас заберет". Обидно!
- Тогда знаете что; берите листочек, бумагу, я буду диктовать. Чтобы вы сразу ознакомились с содержанием.
Глаза Коли превратились в две щелки, в которых метался убийственный огонь. Недаром я вспомнила о пожаре.
- Я знала Анну Семеновну, - плохой прием, запрещенный, но надо же обезопасить себя от возможной напалмовой ямы. - И мне не безразлично. Он встречался с ней?
- Что небезразлично: он или она, - Коля хмыкнул и отвернулся. Я безжалостная баба. Но в старинные сказки о вечной любви не верю. Для себя не верю. А для таких тупоголовых как Коля - очень может быть.
- Не знаю. Но в районе её дома был. Это точно. Проверено. И можете написать об этом нарушении прав человека. Мы немножечко за ним проследили.
Ну, наконец-то. Наконец-то мне стало страшно. Близкий моему сердцу образ маньяка диссидента так реально встал передо мной, что лист перед травой и прочие сивые бурки потребовали немедленного возвращения домой. Тем более народный мститель Коля шутить со мной не собирался.
- Вызовите мне такси, - осторожно попросила я, рассчитывая на финансовую помощь постаревшего ректора.
Коля хмыкнул и потянулся к телефону. В его взгляде читалось одно единственное слово "презираю". Ну и пусть. Потому что согласно системе Чехова и Станиславского в дверях гостиницы образовался лысый комок нервов Наум Чаплинский.
- Здравствуйте, Надя, - он расплылся в улыбке и стал похожим на колобка.
- Да, - сказала я, понимая, что вот сейчас все можно узнать. А потом испортить или исправить. Я зажмурилась, представляя, как нежно прошепчу ему на ухо какую-нибудь глупость, после которой перестану себя уважать. Ему нужно стать волшебником, чтобы понять, как со мной надо себя вести. Я так давно не пробовала вырвать из жизни ночи... Однако - готова рискнуть.
- Снова интервью? - спросил он устало.
- Какое классное название, - засмеялся Коля и ехидно спросил. - Такси на утро?
- На сейчас! - рявкнула я, подавляя в себе желание съездить сразу всем по мордасам. Для успешного проведения акции не хватало лишней пары рук.
- Убийца, - прошептала я, чтобы почувствовать себя хоть чуточку отомщенной. Инородец смотрел на меня обиженно - обманули и запутали в самых лучших чувствах. Коля готовился к прыжку, А Максим меланхолично вычеркивал круги носком своей туфли. Сборище блатных и шайка нищих. Мне надоело быть метрессой. Я в который уже раз за этот день громко хлопнула дверью.
День-ночь - сутки прочь, как говорила моя мама, намекая на час Быка генеральную уборку в доме. В этом был свой резон - проснуться в убранной квартире и не увидеть пыли... Золотые воспоминания заставили меня вылить на ковры ведро воды, чтобы почувствовать себя уверенной Золушкой на чужом балу. Не спалось не мне одной. Зловеще тренькнувший телефон сообщил совершенно утробным голосом:
- Это было последнее предупреждение. Жди...
Проходили - знаем, недавно побежденный злостью, ворвался во всей свой красе. Не так прост этот Чаплинский, мой верный рыцарь закона и бумажки Тошкин оказался прав. А ковры высохнут сами... Я свернулась калачиком на диване и, немного подумав о том, какой молодой и глупой была когда-то, попыталась заснуть.
Так и не поборов темное грязное небо, ночной осенний холод с запахом жженых листьев и любви, я встретила рассвет дремой, ощущением тяжести в голове и устойчивым желанием смыться отсюда куда подальше. Поэтому свой первый утренний визит я нанесла мужу Анны Семеновны. Не знаю, видели ли вы плачущего большевика, но вид поникшего бизнесмена расстроил меня куда больше.
- Я - Надя. Я хочу вам помочь, - мои слова прозвучали как-то неубедительно, но он впустил меня в квартиру, наверное, втайне надеясь, что кашу его горя не испортишь таким дешевым маслом как я.
- Кофе, чай? Или может выпьем, - глаза его блеснули.
- Выпьем, - быстро согласилась я. Надо было раньше вспомнить об этом замечательном средстве от бессонницы и для сближения...
- Царство ей небесное, - сказал муж, опрокидывая в себя полстакана водки. Я смело последовала его примеру.
- На кого она меня покинула? - спросил муж, которого я рискнула бы назвать просто по имени. - На кого? - он не стонал, не всхлипывал, он, казалось, уточнял свои перспективы. Очень обиженно и демонстративно тер лоб, чесал нос, и от глубоких раздумий чесал в ухе. - Как вы думаете?
- Я думаю, что её убили.
- Да? А вы знаете - я тоже. Может, конкуренты? Или вот - я тут придумал письмо счастья - не потревожил ли я каких потусторонних сил? А? Я ведь его не переписывал, а так - отксерил, отправил. Может, я волшебник?
Так! Не слишком ли много сумасшедших встречается мне на пути? Или неча на зеркало пенять, коли рожа крива? Я кивнула и подумала, что лучше бежать - прямо сейчас и без разговора или аккуратно под водочку, тихонько продвигаясь в сторону коридора?...
- Хотите покажу ? - оживился Андрей и бросился вон их кухни. - Вы тут пока пейте, не стесняйтесь.
Да уж, чего уж... Не постесняюсь - жить-то хочется, а пьяных и глупых Бог бережет. Для усиления эффекта я планировала попасть сразу в две категории. Андрей вернулся с кипой красивых иссиня - белых листочков.
- Номер Т-452-8/2..., - начала читать я. - Это что, камера хранения?
- Нет, код счастья. А, кстати, вы правы - номер можно разыгрывать в лотерею. Лотерея надежнее письма счастья. Надо разрывать контракт с почтой, вы не находите? Стоп! - вдруг заявил он. - Что это я несу? Вы думаете, убили? Не я? Не я случайно? Вы из милиции? - он засуетился и стал поправлять несуществующий галстук. - Она говорила - ты меня вгонишь в гроб. Но так все говорят. Вы тоже?! А?! Ее убили.. , - он положил голову на стол и заплакал. Очень тихо и прилично.
Люди разные, а я - черствая корка с претензиями на теплую Паску. Когда последний раз мои бывшие родственники-сектанты подожгли дверь квартиры, я тоже плакала. И ни в ком не находила ни сочувствия, ни понимания. Дверь была железной, и ничего с ней не сталось, но сам факт. Сам факт.
- Я хочу вам помочь, - извиняющимся шепотом мои предложения звучали убедительнее.
- Она давно болела?
- Да, все время как мы жили - она уже болела. И лечилась. Я хотел ей штучку к ноге купить, чтоб не нервничать, да как-то... Не вышло. Вот - не вышло. Но я не убивал.
- А где у вас аптечка? - спросила я очень миролюбиво.
- А где у вас ордер на обыск, - ответил он безмятежно улыбаясь. А ещё говорят, что женщины истерички, и настроение у них меняется по сто раз на день. Посмотрите на эту мерзкую рожу - только что жить не хотел, а тут тебе - обыск, ордер, прочая юридическая грамотность.
- Я - частным образом. Я - Надя Крылова.
- Можно подумать, что ваше имя открывает все замки. В ванной аптечка. И цианистого калия там нет, - он стукнул кулаком по столу, стаканы, не отягощенные напитком прыгнули и зазвенели.
- А что есть? - мягко спросила я, подталкивая подозрительного мужа к признанию.
- Деньги, бриллианты, документы. Вот!
- В ванной?
- Именно! Вы бы не стали там искать? И я не стал бы. Но психологию вора нужно учитывать, - он весело поднял вверх наманикюренный палец, в нашем городе считавшийся признаком гомосексуальных наклонностей. Интересно. А может быть Коля Гребенщиков - того? И это сговор? Я все больше и больше начинала понимать товарища Сталина. Человека гораздо легче обвинить в преступлении, чем поверить, что он светел и чист. Многое сходится в такие причудливые мозаики, что половину трупов на кладбище можно было бы эксгумировать для повторных анализов.
- Пойдемте. - он встал из-за стола и потащил меня в темный, опасный коридор, сочетавший в себе угрозу и свободу. - Пойдемте - покажу!
Аптечка была устроена как маленький сейф, своей главной частью уходивший под плиточную область. Коробка с надписью "Инсулин" стояла на средней полке, никем не тронутая и не проверенная.
- Можно я возьму? - рука непроизвольно потянулась к спрятанному богатству, муж Андрей нехорошо хмыкнул и хлопнул меня по ладошке.
- А когда придет милиция? Что я скажу? Приходила Надя и взяла? Давайте по очереди. Все что останется - ваше.
- Думаете - придет?
- Ее убили, девушка. Словом или делом, но убили. И я этого так не оставлю, - теперь он смотрел на меня совершенно осмысленно и спокойно. От безумного кролика - идиота не осталось и следа. - А если хотите помочь, поговорите с Таней, с Татьяной Ивановной - похоже она что-то знает! Хотите письмо счастья? - спросил он, подталкивая меня к двери. - Хотите? Нет? Я принесу! Совершенно бесплатно!!!
Я быстро раскрутила замок и вылетела в коридор. Платить за помощь мне никто не собирался. Дикая страна - все надеются на чудо в виде милицейской формы и свистка-фуражки. Фуражки и бронежилеты завораживают, а о коррупции в милиции мы и знать ничего не желаем.
- Продано там все! Продано! - крикнула я с безопасного расстояния. Кто для них дороже: вы или Сливятин? Подумайте хорошо. А я ещё приду!!!
Дверь тихонько захлопнулась, разделив наши мысли и чувства серьезным барьером. Я поплелась в академию, раздумывая о том, где этот муж Андрей мог сделать такой приличный маникюр. И не заразили ли его СПИДом... В голове сложилась картинка - ВИЧ инфицированные пишут письмо турецкому султану, начинают и выигрывают. Первый шаг большой войны. Но через водку, кажется, не передается.
Мне не хватало Тошкинской трезвости, зато интеллектуальная атака происходила со значительным перевесом моих умственных способностей. На сей самый момент у меня было уже пять-шесть приличных версий происшедшего, которые надо было отрабатывать.
- Итак, первый вопрос, - сказала я, едва переступив порог аудитории. Где в этом городе существует приличный гей - клуб?
В следующий раз, когда мне понадобится мертвая тишина, я спрошу, какой материал лучше использовать для порочной плетки. Мозги студентов наконец-то начали производить некое подобие работы: натужно заскрипели и стали выражаться не вполне внятными предложениями.
- Может на телевидении? Там, говорят, все такие.
- На радио, дурак, ты голосок диджея Слава помнишь? Типаж, Надежда Викторовна.
- Или вам розовых? - издевательски протянула девица с первой парты.
- Синих, - отрезала я. - Только синих. Что-то приличное для среднего возраста.
- А есть, знаю. - сказал Джагоев и все разочарованно вздохнули. Такое тело, такие мозги и пожалуйте на здоровье. Он усмехнулся и заявил. - Не переживайте, девчонки, не из личного опыта. Я - весь ваш. Называется "Василиса Прекрасная".
- Что? Как? Где? - язык у меня порядком заплетался. От водки, пережитого и подтверждения, казалось бы, самой невероятной версии.
- И-и-иго-го-го, - сымитировали мне призывный сигнал из передачи Ворошилова и предложили поправить название. - Что? Где? Когда? Но вы не переживайте, если Джагоев сказал "нет", значит "нет".
- Василиса Прекрасная? - еще раз уточнила я, и отчетливо вспомнила предсмертный бред Анны Семеновны, тогда показавшийся мне связанным с моим нелепым внешним видом. Она знала, что умирает не просто так! Она давала мне адрес!
И своды небесные померкли у меня перед глазами, и время побежало медленно и спасительно, красиво отрежиссированный обморок должен был дать всем понять, как чувствительна моя натура, но тут раздался голос, оповещавший продолжение апокалипсиса моей едва начавшейся карьеры.
- Мне все ясно! Марш на кафедру, - Мишин вскочил с последнего ряда как черт из табакерки и решительно направился к трибуне, за которой пыталась спрятаться я. Аудитория в единой порыве дружно зааплодировала, окончательно втаптывая мой авторитет в грязь и пыль. - Я пришел к вам с проверкой. А вы... Разврат! Мерзость! Разложение! Содом! Таким не место в приличном обществе.
Мужественный Джагоев и сотоварищи, нервно поблескивая кинжалами, загородили проход, предлагая Владимиру Сергеевичу взять нас всех силой.
- Послюшай, - сказал короткий раскосый блондин. - Мы здесь деньги платим. Хотим ум получить. Не мешай, а, дорогой? - в подтверждение сказанному он, как заправский Джеймс Бонд, выплюнул жвачку прямо под ноги растерявшемуся заведующему. - Может, у нас тема такая, а? Греция - дело тонкое. Иди себе.
- Вы доведете меня до инфаркта, - отчужденно, глухо проговорил Мишин, явно не желая сдаваться. - Продолжайте, Надежда Викторовна, я посижу, посмотрю.
И что мне оставалось делать? Вместо того, чтобы лихорадочно думать о приличном гей - клубе, я стала лихорадочно объяснять своим защитникам, что греческие комедии произошли от фаллистических песен и были посвящены всякому виду плодородия. Когда сложный термин был записан на доске, Мишин схватился за сердце и положил под язык валидол. Когда классификация греческих философов была проведена по принципу их сексуальной ориентации, он встал во весь рост и размашисто зашагал к двери.
- Я всегда знал, что Платон - идеалистическое дерьмо. Но чтобы так!.. После звонка жду вас на кафедре...
А потом мы писали словарный диктант - как и было задумано. Театр, акрополь, басня, софизм. Все чин чинарем. И ничего, что мои студенты в слове "театр" делают две ошибки "тиадр". Когда - нибудь будет лучше...
А приличный гей - клуб находился на окраине города - среди дач-новостроек и, скорее всего, был частным. И, значит, очень дорогим.
- Никогда и никто не сможет понять мятущуюся душу художника? - вещал Виталий Николаевич, взобравшись на стул. - Никто не станет кувыркаться после заката. Есть в этом черном силуэте звон. И пусть когда-то радость киснет. И белым заревом могильным нас господина дразнит ищущий враг. Это, кажется, были стихи. Что-то из области вселенского бреда, который ныне стал элитарной литературой для посвященных. Виталию Николаевичу внимали Татьяна Ивановна и Инна Константиновна. В центре праздника стояла трехлитровая бутылка водки, созданная по принципу сифона. Общество было пьяным. И безголовым - Мишин в борделе участия не принимал.
- Наденька, - Виталий Николаевич бросился вниз со стула и приветственно вручил мне небольшую рюмку. - Присоединяйтесь. Поминаем.
- Вы тоже делаете маникюр, - спросила я, отягощенная своими думами.
- Быть можно дельным человеком и думать о красе ногтей. Конечно, делаю...
Этот сговор мог быть и менее масштабным. Впрочем, ржавчина не выбирает себе приятелей - она вербует только сообщников. Я лихо опрокинула в себя водку и пристально посмотрела в глаза Татьяне Ивановне, а потом все же спросила, скорее устало и сочувственно, нежели агрессивно. Потому что слишком многое уже стало совершенно понятным.
- Зачем Анна Семеновна хотела поговорить с Чаплинским?
Татьяна вздрогнула и сжалась в комок: "Мы вместе учились" , - едва выдавила она.
- А вы не хотели? Больные воспоминания? - а что, я тоже женщина, почему и не посплетничать прежде, чем взорвать притон вурдалаков.
- А я не хотела! - тихо сказала она и быстро добавила. - Я виновата.
- Что? Простите, - я отвлекалась на миражи, представляя, как будут пылать щеки моего редактора, когда я откажусь продавать бомбу за мизерную зарплату. - Что? А может быть Наум...
Татьяна Ивановна полупрофессионально закатила глаза. На пороге кафедры застыл карающий меч командора Мишина, за его спиной маячили две счастливые физиономии: Игорька и девицы приятной наружности.
- Моя племянница, - сухо отрекомендовала Инна Константиновна.
- О чем это вы тут? - спросил Игорек, целуя маму в щечку.
- О тете Ане, - сказала она сухими сжатыми губами и посмотрела на Мишина умоляюще "спасите наши души".
- За мной, Крылова, - гаркнул шеф по-молодецки, и развернувшись на каблуках, покинул импровизированные поминки.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.
В нос ударил неприятный запах туалета. Оказывается, я была пьяненькой покорной сомнамбулой и потащилась за шефом в его кабинет. Не ожидала от себя такой покорности.
- Проходите, - недовольно буркнул Мишин, пропуская меня вперед, чтобы отрезать пути к отступлению и позорному бегству. - Садитесь, сразу садитесь. Спокойно, без шума, - предупредил он трагическим голосом. Предстоящий разговор, видимо, был не по нраву нам обоим. Меня он лишил возможности проверить версию, а его..?
Я села и осмотрелась. Ничего хорошего - в лучших общежитских традициях. На окне сероватые кружевные занавески, цветочный горшок с завявшим фантиком от конфеты, на стене - Майкл Джексон, вырезанный мишинскими предшественниками из иллюстрированного журнала, и товарищ Ленин в скромной деревянной рамке. Слава Богу, национализмом в этом кабинете не пахло.
- Будем разговаривать под протокол? - спросил Владимир Сергеевич, доставая чистый пугающий лист финской бумаги, которую в этом учебном заведении брали в качестве благодарности за троечку на экзамене.
- А что, Танечке уже полегче, - встрепенулась я, надеясь увидеть важного свидетеля.
- Нет, она дома. Не сбивайте меня с толку, - вдруг взвизгнул предынфарктный заведующий, и его белесые глаза налились кровью.
Пришлось послушно взмахнуть руками и пролепетать неуместные извинения. Время, траченное даром, продолжало свой бесполезный бег. Оставалось только залихватски спросить: "Ну?" Но я удержалась, вдруг подумав о том, что мощнейший словарный запас изрядно подпорчен тюремной, блатной и прочей дворовой лексикой. Иногда мне просто не хватает умных слов, чтобы точно описать свое состояние. Например, понты. Коротко и ясно. Вот они самые меня и охватили. Или пришли? Или наступили? Что-то очень много вещей последнее время я стала делать непрофессионально.
- С вашим приходом на кафедру, - начал Мишин, и я сочла возможным его перебить, помочу что вдруг почувствовала острую необходимость в союзнике. Как ни странно, но Мишину я почему-то доверяла.
- Да, я знаю. На кафедре начались неприятности. Взрывы, смерти, срывы концертной программы и глубокие запойные обмороки сотрудников, - Владимир Ильич Ленин смотрел на меня хитро и укоризненно. Как на меньшевика Мартова, который был слишком демократом, чтобы точно знать, чего хотеть. - Но я тут не причем! Подумайте сами - какой смысл? Только прийти и все испортить? Прослыть на весь город сумасшедшей маньячкой и остаться без куска хлеба? Где логика?
- Да, - согласился Мишин . - Но... кафедра СГД...
Я впала в состояние транса. Изредка мои мозговые оболочки принимали сигналы типа "диверсия" ,"оплата", "профессиональная деструкция", "кто-то должен это делать". Мишин бредил, я абстрагировалась. У каждого свой конек, кто-то покоряет горные вершины, кто-то собирает шариковые ручки. Мишин воюет с кафедрой СГД. В сущности, он счастливый человек - образ врага прорисован до мельчайших деталей. Это очень важно - точно знать, кто виноват и что делать. Ленин снова посмотрел на меня укоризненно. Я подмигнула портрету, давая понять, что не собираюсь претендовать на его место в истории. А Мишин удивленно замолчал.
- Прослушивающее устройство? - безнадежно спросил он.
- Нет, что вы. Вспоминаю работу "Партийное образование и партийная литература". Знаете, мне всегда казалось, что она - основа моего филологического образования.
- Да, "колесиком и винтиком", "колесиком и винтиком", - Владимир Сергеевич закатил глаза и в экстатическом порыве причмокнул губами. Переговоры по открытию второго фронта можно было считать начатыми.
- Ну, а как вы можете это объяснить? В целом и коротко? - взгляд начальника потеплел и покрылся значительными маслянистыми вкраплениями. Вот этого нам как раз не надо!
- Да никак. А с Анной Семеновной - не все так ясно, как хотелось бы. Вы знаете, что Виталий Николаевич делает маникюр? - зловещим шепотом спросила я.
- Что? - Мишин снова побагровел и привстал со своего скрипящего стула. - Что?
- И муж Анны Семеновны тоже!
По поводу Коли Гребенщикова, Димы Тошкина, Наума Чаплинского я пока промолчала. У меня не было веских доказательств их связи с инфицированными и стерильными парикмахерскими щипчиками.
- Позор! - еле выдохнул Мишин и, отчаянно плюясь ядом, прокричал. - Им не место среди людей!!! необходимо принимать срочные меры.
Как я люблю, когда меня понимают с полуслова! Как это здорово, что в мишинском сознании всякие косметические излишества плотно завязаны на гомосексуальные наклонности. Впрочем, глядя на него не скажешь, что страсть к щегольству отсутствует в его характере напрочь. Пестрый сине-желтоватый галстук времен московского международного фестиваля молодежи и студентов выдавал в Мишине тщательно замаскированного пижона.
- Вы думаете, между ними есть связь? - проникновенно глядя в глаза шефу спросила я.
- А как же! Конечно. Это же отщепенцы! Выродки. Только так и не иначе. Нужно немедленно их арестовывать и пытать самым серьезным образом. Я звоню!
А у Тошкина, между прочим, от икоты долго болит желудок. И хоть за последнее время он не сделал мне ничего хорошего, но за прошлые заслуги... Я представила, как этот нахальный городской законник будет смеяться над пожилым ветераном и приложила палец к губам.
- Тихо! Пока надо присмотреться. Может быть - там банда?
- Докладывайте по порядку! - Мишин приосанился и сделался молодым и серьезным.
- Мною обнаружено место обитания противника. Из оперативных данных, полученных от студентов, таковым является гей-клуб "Василиса Прекрасная". Разрешите начать операцию по внедрению?
Мишин посмотрел на меня скептически. Согласна, на голубого я походила мало. Но если приложить усилия... А третий размер груди можно дорастить до пивного животика - получится очень органично. Я даже готова приклеить усики.
- Будем действовать в команде! - подытожил шеф, нервно потирая покрытую пушком лысину.
- А если я ошибаюсь? - мне просто необходимо было подстраховаться, потому что я - гражданка продвинутая и ничего, кроме уважения к чужим личным проблемам по-настоящему не испытываю. Каждый устраивается в меру своих желаний и возможностей. Правда, у нас как всегда - провинциальные перегибы.
- Оргвыводы сделаем после операции. Я ещё понимаю - после драки махнуть кулаком, но перед..? Надежда Викторовна, несолидно.. - Мишин покачал головой и хитро сощурился. - Давайте на всякий случай сегодня уже не расставаться.
Если бы он жестом фокусника достал из-под стола наручники, я удивилась бы меньше, потому что шеф сказал:
- Милости прошу к нашему шалашу. В гости ко мне поедем. А оттуда, подкрепившись...
Дело оставалось за малым - получить пригласительный билет в закрытый клуб. Все-таки мой государственный шеф жил ещё старыми понятиями - он, видимо, полагал, что его воинского звания с лихвой хватит, чтобы открыть любую дверь ногой или выстрелом в дежурного швейцара. Да, диверсия вырисовывалась хиленькая - муж Анны, чтобы скрыть (!) свою дружбу с Виталиком (или все-таки с Колей) убивает жену, которая по идее и так должна была все это знать и терпеть...
- Ну что же вы, - бравый солдат Владимир Сергеевич уже дернул меня за локоток, весьма деликатно, по - джентельменски. - Пойдемте. Не задерживайте процесс.
- А может вам стоит немного позаигрывать с Виталием Николаевичем? тихо спросила я.
- То есть как это? - Мишин отпрянул от меня к белозубому Майклу Джексону.
- Ну погладить его, скажем, ниже спины, в щечку поцеловать. Проявить внимание, иначе же мы туда не...
Договорить мне не пришлось. Владимир Сергеевич громко стукнул по столу, быстро и четко определил границы своего неуважения ко мне, к Виталию, к гей - клубу, и всей этой жизни. Уже из коридора донеслись его более цензурные вопли: "Меня сейчас вырвет, стошнит. Ой, ой, прямо сейчас!!!" Думаю, что для любимого преподавателя студентки потеснятся в местах не столь отдаленных от его кабинета. А мне, как всегда, ничего не оставалось, как продолжать совершать житейские усилия в гордом одиночестве. Я вернулась на кафедру, поцеловала замок и решила сосредоточиться где-нибудь в тихом месте - скажем, в прокуратуре.
Тошкин был не в духе. Во всяком случае посетитель, пулей вылетевший из его кабинета, был похож на изрядно потрепанную промокашку. Я осторожно заглянула внутрь.
- Можно?
- Заходите! - отличный повод для обратного перехода на "вы". Когда моя вторая свекровь сектантка - двоеперстка Полина Игнатьевна достала меня окончательно и бесповоротно, я потребовала от неё соблюдения формальной любезности, считая этот факт справедливым. "Будьте любезны, - отчеканила я. - Обращайтесь ко мне по имени-отчеству. Теперь - мы чужие люди, так что..." Полина Игнатьевна мелко перекрестилась и троекратно плюнула мне под ноги:" Не дождешься, - заявила она. - Я с Богом на "ты", а выше его нет никого!" "А вровень?" - ласково спросила я, и к счастью успела увернуться от удара тяжелой авоськой, наполненной ворованным с полей картофелем.
В свободное от проповедей время Полина Игнатьевна промышляла на бывших колхозных полях, чтобы донести до посетителей рынка новый смысл Ветхого завета. Каждый проданный ею корнеплод был завернут в листочек скурпулезно переписанными цитатами из Библии и её собственными комментариями. Для пущей убедительности она предлагала своим покупателям проверить наличие гиенны огненной приложением к телу раскаленного утюга. Учитывая сводки криминальных новостей, у милой старушки в свое время нашлась целая куча добровольных последователей. А на "вы" она со мной так и не перешла.
- Господин Тошкин, - уныло сказала я, - у вас ус отклеился. Дмитрий Савельевич нервно провел пальцем над губой. Усов у него никогда не было и в помине И чего тогда так волноваться? Стала бы нормальная женщина искать стрелку на колготках, если бы точно знала, что вышла из дому с голыми ногами? Хорошо, что у нас есть хотя бы женская логика, потому что у мужчин, похоже, нет никакой!
- Все развлекаетесь! - подытожил свое поражение Тошкин. - Надежда Викторовна, постарайтесь впредь бороться со свое скукой какими-нибудь более законными и грамотными методами. И не беспокойте наших сотрудников при исполнении служебных обязанностей.
- Коля стукнул? - сыпанулся из меня вышеозначенный жаргон.
- Почему стукнул? Заявление написал. Жалобу. Все как положено. Так что впереди у вас одни сплошные неприятности. Предупреждаю официально.
- Но Анну Семеновну убили, - обиженно прошептала я.
- Дошло, наконец, а в больнице погибла её соседка-алкоголичка! Странное совпадение, правда?
- А в 1963 году убили Кеннеди, вы не находите, что это тоже подозрительно. А как погибла?
- Не ваще дело, Надежда Викторовна, - огрызнулся Тошкин и потянулся к сигарете, чтобы показать мне, как я его, бедного, довела. Ничего страшного, чтобы по-настоящему отравиться никотином, некоторым особям необходимо лет восемьдесят. Так что - на здоровье. - И хватит! - сказал он, глубоко затянувшись. - Хватит развлекаться за счет
чужих смертей. Нечего совать нос в... Стыдно же, Надя, - он смотрел на меня грустно и укоризненно. И, кажется, правда считал, что я греюсь возле кремационых печей.
Обидно. Впрочем, не всем так везет, как Тошкину - быть человеком одной идеи, знать, что она никогда не воплотится в жизнь, но все равно пробираться к цели... Я пробовала, мечта у меня точно поскромнее - никакой официальной справедливости и законности - я просто хотела прославить наш город и лично себя брачными рекордами
для книги Гиннеса. Как говорят в американских фильмах, а другого, по-настоящему ценного желания для себя я как-то не запасла.
Неужели Тошкин не знает, что к середине четвертого десятилетия эмоции изнашиваются, как детские сандалии, что все люди превращаются в типажи под девизом "я вас уже где-то видел", а все светлые чувства - это только не всегда удачное повторение пройденного. И может быть, он прав - так жить нельзя? Безнравственно, грубо... Но Анна Семеновна почему-то выбрала мои колени, и теперь я у неё в долгу.
- Тошкин, вам пора найти женщину и начать морочить ей мозги. Вы пропадаете зазря.
- Моя мама тоже так считает, - нахально улыбаясь, ответил он.
Все правильно: забирай свои игрушки и не писай в мой горшок. Я, кажется, первая начала это мерзкое противостояние, но из джентльменских побуждений мог бы и простить мне маленькую женскую слабость. Я подняла руку и сложила ладонь в кулак.
- Но пасаран, - вырвалось у меня на прощанье.
- Это точно, - согласился Дмитрий Савельевич.
Дурацкий город - парик купить можно, а бороду - только по спецзаказам и в театральном магазине. Пришлось обойтись серым фломастером, которым и были нанесены мелкие точки на подбородке. Зеркало свидетельствовало, что мною был создан не приличный монстр Франкенштейн, а какой-то недооперированный транссексуал. Что же - чем хуже, тем лучше. Это главный принцип нашей жизни и действует он куда эффективнее валериановых капель. Грудь я запеленала папиным шарфом, которым раньше лечилась от ангины, а диванную подушку засунула под свитер. Причины не доведенной до конца операции стали ясны - мой транссексуал оказался немного беременным...
Клуб "Василиса Прекрасная" таксистам был известен - секрет Полишинеля, тайна, известная всем. Вот это - по нашему. По-бразильски. Трехэтажный особняк был обнесен высоким узорчатым забором, в саду виднелись бывшие обкомовские елочки и ностальгические березки. Дом напоминал партийную дачу чиновника городского масштаба. Я отпустила машину и остановилась у ворот в раздумье. Мне нравились низкие желтые парковые фонари и скромный дизайн бегущей строки над дверью здания. Просто, изысканно, со вкусом. Вдруг где-то за спиной раздалось подозрительное шипение. Я не знаю, нужно ли бояться змей, если на земле живут такие люди, но стало как-то не по себе. Шипение повторилось и усилилось шепотом: "Надежда Викторовна, Надежда Викторовна!" Я медленно оглянулась. Кусты напротив забора подозрительно зашевелились, из них проглядывал металлический каркас автомобиля "Запорожец" и лысая голова Мишина.
- Как вы меня узнали? - обиженно прошептала я.
- По запаху. Идите сюда, обсудим план дальнейших действий, - Мишин вынырнул из убежища и начальственно дернул меня за руку. Когда дверь "запорожца" захлопнулась, я поняла, что худшее уже случилось. Я стала йогом и вряд ли теперь найдется человек, способный разогнуть меня обратно.
- У входа в заведение мне придется вас обнять, - прошептал Мишин. - Мы сделаем вид, что приехали из области по обмену опытом. Пойдет? Диктофон с собой? Очень хорошо, - констатировал он, когда я сделала вид, что кивнула. Мы, индийцы запорожского происхождения, вообще предпочитаем ограниченные жесты. - А я взял фотоаппарат. Ну,
ни пуха, ни пера...
Я с глубокой благодарностью за предоставленную возможность послала своего шефа к черту!
Узорчатые двери загородного клуба были снабжены фотоэлементами: они, как в приличной сказке, самостоятельно отворились без всякого щучьего веления. Мишин настороженно засопел, но фотографировать это чудо враждебной техники решительно
отказался. Мы прошли по мощенной плитками дорожке и оказались внутри здания. В маленьком темном коридоре сидел печальный уставший сержант, снабженный дубинкой, пистолетом и огнетушителем. Нехотя оторвавшись от супернорвежского кроссворда, он поднял мутные глаза и спросил:
- Вы к кому?
Ну, не я ли говорила, что наши гей - клубы - самые гей - клубы в мире?! Здесь тоже нужно записываться на прием! Чувствовалась во всем этом рука мастера, нечто фундаментальное, государственное - на века. Я вопросительно посмотрела на Мишина в надежде, что по крайней мере сейчас он не станет вытаскивать из-за пазухи свое народное оружие системы наган.
- Мы - по обмену опытом! - важно ответил Владимир Сергеевич и предъявил бумажку, на которой четырнадцатым шрифтом было выведено "Все вокруг стало голубым и зеленым", а подателям сего необходимо получить дополнительную информацию о способах сексуального воздействия на душу ближнего своего.
- Это как же? - искренне удивился окончательно проснувшийся сержант. Как?
- Да через жопу же, - прошептал Мишин, одновременно устыдившийся моих ушей и разгорячившись от присутствия настоящего.., ну - сами понимаете. Там нам направо или налево?
- Все дороги ведут в зал, - почему-то успокоившись заявил охранник. Черт вас разберет. Оставляйте оружие и отправляйтесь, если так надо.
- Но.., - попытался возразить Владимир Сергеевич.
- Как хотите, - сержант пожал плечами. - Оно, то есть ваш спутник, может идти прямо, а вы - думайте.
Мишин нехотя выложил игрушку и поддерживая меня за локоток, прошептал: "Заранее извиняюсь за ненормативную лексику, хотя в других её не терплю, и никому сего безобразия не прощаю".
Зал был оформлен, как ночной клуб средней руки. В центре помещалась площадка для танцев, стриптиза и митингов, рядом с ценной музыкальной аппаратурой размещалась массивная трибуна, сделанная из красного дерева. Столики были отделены друг от друга формальными и очень искусственными зарослями арабских цветов, тихо работал кондиционер, магнитофон, холодильник, установленный прямо на выходе в кухню, в обыденные звуки врывался первый фортепианный концерт Чайковского, исполняемый на разбитом белом рояле. Посетителей было много - практически за всеми столиками сидели парочки странного вида, которые изредка переговаривались с соседями по залу, используя мобильную и цифровую связь. Для того, чтобы отдохнуть в такой обстановке, нужно было запастись звуконепроницаемым шлемом. Но, к счастью, мы пришли сюда работать.
- Только платить за все это буду я, ладно, милый, - пользуясь случаем, я погладила начинающего гомосексуалиста Мишина по гладко выбритому подбородку. Он даже слишком охотно поддержал игру и, мило скалясь, ущипнул меня за щечку. В зале воцарилась подозрительная тишина. Что-то явно мы делали не так. Мишин, кажется, тоже это понял и нахмурился:
- Ладно, давайте займемся делом! Есть тут кто-то из наших знакомых? Проверить лично! Считайте это своим первым кафедральным поручением.
Я хотела было возмутиться и напомнить шефу собственное скандальное появление в костюме вакхической славянской Венеры и позор, связанный с ним, как вдруг натолкнулась на тяжелый жесткий взгляд, который буравил меня по линии нос-живот.
- Есть, - вскрикнула-шепнула я. - Есть! Попали. Вон там, быстро, не поворачивайтесь, сидит Андрей - муж Анны Семеновны...
- Что будете заказывать? - раздался откуда-то сверху подозрительный веселый голос официанта. - Для дамы можно мартини, шоколад, тортики, есть икорочка, водка.
Так как?
- А кто здесь дама? - возмутился Мишин.
- Ну, это вам уж, как говорится, виднее! - разулыбался официант, следующий моде носить золотые вставные зубы, именуемые фиксами. - А письмо счастья уже входит в счет. Вот, - он положил на столик небольшую бумажку с уже известным мне содержанием. - Если хотите, можем сразу же отксерить сто вариантов. Если нет - переписывайте на здоровье.
- Мартини, водку и шоколадку, - быстро согласилась я, вчитываясь в обещание непременного улучшения моей жизни, если я не поступлю, как глупый Конан Дойль, не придавший значения писульке и лишившийся из-за этого обеих рук. Правда потом, когда он одумался, говорилось в письме... Я не успела дочитать, отрасли ли у Конан Дойля руки, потому что Мишин больно пнул меня ногой. Из его уст вылетело
нечто вроде команды "ложись". Я на всякий случай пригнулась и с готовностью скомкала бумажку с тем, чтобы в случае пожара отправить её в желудок. Все же лучше не рисковать.
- По тылу, - шепнул насмерть перепуганный Мишин, увидевший, судя по реакции, что-то вроде фантома Жукова в столь неприличном месте. - По тылу.
Я осторожненько так повернула голову и обрадовалась. Все наши были тут - группу вновь прибывших возглавлял очень большой человек - депутат Сливятин. Среди сопровождавших его лиц я узнала нескольких коллег своего последнего, самого неудачного мужа. Все присутствующие в зале кивками, вставаниями и улыбками выражали свое бурное восхищение власти. В дальнем углу ринга я увидела, а, скорее, почувствовала ещё одно родное лицо Виталий Николаевич пытался слиться с бордовыми стенами, чтобы не быть узнанным шефом. Виталий Николаевич, видимо, не верил в переподготовку старых гетеросексуальных кадров.
- Ну что, ребятки, - прогрохотал прямо над ухом Сливятин, - в зале, судя по всему, бабец. Надеюсь, что он хотя бы не лесбиянка. А?
Из кухни вылетел взъерошенный и неприятно удивленный старичок, исполнявший в этом заведении роль метрдотеля. Он едва дотягивал до плеча Сливятина, а поэтому, дважды подпрыгнув,
что-то быстро шепнул дорогому гостю в ухо.
- Ой, да ладно, - вновь загремел Сливятин, опробовавший повадки генерала Лебедя. И то правильно - когда из государственного деятеля на получается Столыпин, лучше сразу начать карьеру Иосифа Виссарионовича. Наш Сливятин всегда на шаг впереди всех. - Не надо. Не стоит. Баба есть, - он все больше форсировал басовые ноты, раннее считавшиеся признаком мужественности. - Духи слышу. У моей - такие
же. Бабец точно есть.
Остается только вспомнить свою стычку со Сливятинской супругой, которая считалась грозой и молнией всех модных частных магазинов. Особенно сильно от набегов царственной особы старшего бальзаковского возраста страдали магазин "Тарас", названный так в честь знаменитого поэта, бутик "Ришелье", проименованный по велению французов - партнеров, которые ещё кое-что помнили из собственной истории, и парфюмерная лавка "Лунный ветер", своим названием намекающая, что сегодня как бы есть, а завтра уже может и не быть. Ясное дело, низший государственный служащий Сливятин был немного учредителем этой психической атаки на женское население города, а потому его мадам Галина Августовна открывала дорогие двери преимущественно изящным жестом крупной, похожей на ножку белого рассыпавшегося рояля, нижней конечностью. Ее любимым занятием была покупка вещей в кредит: "Мой с вами расплатится" или вызов очередной подчиненной жертвы с деньгами для дорогой душечки. По подсчетам обиженных продавщиц "Тараса" наша "девочка" отоваривалась на тридцать тысяч долларов ежемесячно. И надо же было однажды нам так яростно сцепиться из-за захудалого французского парфюма, которого в "Лунном ветре" оказалась только одна скляночка. Вот что значит провинция! Я присматривала его в течение двух месяцев. И не потому что была стеснена материально, просто мне казалось, что запах несколько старушечий и к нему необходимо было поменять гардероб. Исходя из желания жить, как все люди, я сначала принялась за покупку достойных для парфюма вещей. Когда эта нелегкая, поверьте, задача, была решена, я, наконец, выхватила у продавщицы последнюю банку, быстро расставшись с деньгами и надеждами как-то улучшить свой вкус. Но тут в магазин ворвалась Галина Августовна, чуть повела напудренным аккуратно подшитым носиком т громогласно заявила: "Хочу!". Все - стекла, прилавки, баночки и продавщицы - дрогнули. И только я, маленькая героиня большого города, продолжала упаковывать свою новую сумку своими же новыми духами.
- Вы что, не слышали, - протянула Галина Августовна, по-детски капризная. Когда-то, лет сорок назад, мужики, наверное, млели от такой манер разговора. Так что на сегодняшний день я даже где-то начинала понимать изменившуюся ориентацию Сливятина.
- Я повторяю. Мне - такие же, как этой, - Галина вытянула собранный из американских пластмасс ноготок и ткнула им в воздух, направляя оный в мою сторону. - Сейчас же.
- Кончилась, - уныло сообщила продавщица, в уме подыскивая новые варианты трудоустройства.
- Да? - Сливятина подняла густо намазанную бровку и улыбнулась. - Так пусть она отдаст.
Интересно, была ли она когда - нибудь умной? И если да, то сколько длилось такое счастье? Деньги, конечно, развращают - читали, знаем. Но вот, чтобы от них ещё и глупели? Наверное, я просто никогда не была до такой степени богатой. И теперь уже не хочу.
- Ну, я же жду. И такое ожидание меня компроментирует.
- Без "н", - сообщила я.
- Мне все равно, как они называются. А вам, милочка, закажут точно такой же и привезут. Когда тут бывает поступление? Доставайте же. Не будем же мы драться из - за такого пустяка.
Наверное, не будем. Потому что последний раз меня побила моя
одноклассница из-за того, что я не хотела совершить письменный отказ от нашего с ней общего ухажера Филиппа Соколовского, который теперь, наконец, решил жениться, чтобы все-таки разрешить наш с ней давний спор. Жениться - не на мне, а уж тем более - не на ней. А чтобы не быть битой, я целый год прозанималась в секции при Дворце пионеров. Я и тогда, и теперь знала: бить физиономию - занятия не коммунистическое, но христианского смирения для подставления собственного личика под удар я не набралась и по сей день. Помимо своей воли, прямо у прилавка в "Лунном ветре" я заняла боевую стойку. Галина Августовна отшатнулась и покрутила пальцем у виска. Очень обидный жест заставил меня забыть все выученный позиции и по-простому вцепиться в волосы, которые оказались ультра модным тогда париком. Разнимать нас пришел сливятинский водитель. Я пострадала меньше, а потому от щедрости душевной плеснула немного духов в лицо зарвавшейся государственной жены. И мне за это ничего не было! Может и правда, хватит бояться?..
- Так пусть бабец покажется нам. Или начнем щупать, - развеселился Сливятин. Меня лично честь облапанных геев трогала мало. Но Владимира Сергеевича стало жалко. Он может не вынести такого позора. Я нервно заерзала на стуле.
- Ну что, мальчики, пообнимаемся, - сверкая глазами, предложил Сливятин.
Посетители смущенно опустили глаза. Я где-то читала, что геи - люди исключительно деликатные и всякие быдловские замашки просто не выносят. Все же, всякое правило имеет исключения... И я люблю, когда по моему поводу страдает конкретный избранный мужчина, а не весь вынужденно здоровый коллектив.
- Привет Галине Августовне, - сказала я, поднимаясь со стула. - На пенсии вам можно будет подрабатывать кинологом. Будете обучать собак правильно дышать.
- Ну, чего ты разошлась, - Мишин укоризненно дернул меня за штанину.
А что такое? Да после этого клуба наш избранник должен вообще быстро и с позором искать себе другую профессию. А я ему уже и предложила...
- Боже, мужики, кого я вижу? - мой оппонент-депутат сделал паузу, за которой скрывалось явное неузнавание. Боюсь, что и мне когда - нибудь придется работать гримером.
- Господин Сливятин, но кто бы мог подумать? Вы - гомик. А я по-прежнему Надя. И этот человек шантажировал меня выселением!!!
- Ну ты даешь, - восхищенно присвистнул Сливятин и, вежливо спросив разрешения, присел за наш столик. Мишин пытался неуклюже извиниться за меня и мои вольности. Но это, опять же, смотря с чем сравнивать. Первая часть моей спины продолжала гореть под взглядом Андрея, а душа пылала от праведного гнева. Штирлиц как-то говорил, что разведчику выпадает только один шанс. Нашей бригаде он пока не выпадал. Поэтому, карты на стол, господа.
- И давно это с вами? - спросила я участливо.
- Да года два. Только теперь опять придется менять место дислокации, улыбаясь сообщил он.
- Да я - могила. Точно.
- Женщина всегда является братской могилой. Всего, - тут, конечно, ему виднее, но я бы на месте Галины Августовны обиделась бы, если бы меня сравнивали с кладбищем.
- Всего, всего. В том числе и информации. Так что не принимайте на свой счет, дорогая Надежда Викторовна. Будем снова переезжать.
- А ваш предудыщий клуб случайно не назывался "Должок"? - вдруг осенило меня блестящей связующей все идеей.
- Нет, ну что вы, - Сливятин охладил мой пыл и сразу забил в мой интеллект ржавый от правды гвоздь. - Видите ли, это вообще не то, о чем вы подумали. Мы собираемся здесь без женщин. Без всяких. И решаем деловые вопросы. Вот так. Считайте, боимся феминизма и его последствий. Но в принципе - кому охота приключений на голову? Вы, кстати, заметили, что у нас отстреливают только мужчин. Женщин и детей никто не трогает. Киднепинга - нет. Так что добились кое-каких договоренностей. А теперь вот вы...
- А кто был в прошлый раз, - все-таки мысль о приключениях любопытного Буратино в лице Анны Семеновны не покидала меня. Кроме того, не хотелось повторить её скорбный путь.
- В прошлый раз забрались староверы, - устало выдохнул он.
- И что, никто ни-ни? - изумленно спросила я.
- У нас нет. Никаких гомосексуальных контактов. Сколько можно?
Да, картинка прорисовывалась - хуже некуда. Если даже гомосексуалисты стали импотентами, то кто спасет нацию от неминуемой демографической катастрофы? Хорошая страна, в которой много денег и нет людей. Какая-то разновидность нейтронной бомбы все-таки стукнула нас по носу... Кто-то тронул меня за плечо потной рукой, такой потной, что свитер на мне замокрел.
- Владимир Сергеевич, вы не подумайте плохого, я тут первый раз. Я за деньгами на искусство. За спонсором. Я ещё не...
Сливятин заразительно засмеялся и хлопнул подкравшегося Виталия Николаевича ниже спины.
- Нет, он просто замахал меня своими трубадурами в постели с собаками. Да дам я тебе денег. Не ходи ты сюда. И ко мне не ходи.
И стоило человеку тратить столько денег на маникюр, чтобы показаться в клубе ,где никого своих-то и не было. На лице Виталия Николаевича проглядывало острое разочарование. На моем - тоже. Наша с Мишиным миссия позорно провалилась. И мысль о том, что отрицательный результат - это тоже результат не успокаивала меня абсолютно.
- Нам пора, - сказал Мишин, гневно сверкая на меня глазами. Я молча кивнула Сливятину и Виталию Николаевичу и уныло поплелась за шефом.
- Подождите, - окликнули нас уже в коридоре. - Подождите. - муж Анны Семеновны сердито сопел и немного задыхался.
- Я тут тоже по делу.
- Нам это не интересно, - отчеканил Мишин.
- А интересно, что в коробке для инсулина не было ни одного флакона? Ни единого? Вообще! А интересно, что Аня всегда сообщала об этом заранее? Она очень педантичная женщина. Но - не было ни одного. И этот факт занесли в протокол.
- Значит, осталась только тот, который я держала в руках?
- Ну почему? А может быть и те, которые вы украли из моего дома?
- Андрей, но я ...
- Здесь очень душно, - вмешался Мишин. - Давайте выйдем на воздух.
В саду мерцали желтые фонари. Я считала убийцей Андрея. Он меня. У нас состоялось тяжелое человеческое противостояние, при котором слова были не нужны.
- Я сейчас же сделаю заявление и потребую вашего задержания, угрожающе прошипел носитель счастья Андрей и схватил меня за руку.
- Да сейчас же, - заявил Мишин и отправил свой военный кулак в ухо вдовцу.
Андрей мягко упал на траву. А ты с шефом в полном молчании оседлали "запорожец" и злые, но примирившиеся с поражением отправились домой.
Интересно, подпишет ли Тошкин санкцию на мой арест?
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.
Анна - очень педантичная женщина. Она всегда сообщает об этом заранее... Мне необходимо принести наманикюренному Андрею свои извинения, потому что все мои подозрения оказались напраслиной, нелепицей, игрой безжалостного, хронически больного воображения. Андрей не убивал свою жену. Он говорил о ней, как о живой, а значит, не принял смерть как данность и уж, тем более, не подготовился к ней заранее. Я, как известный душегуб, об этой практике знаю много. Чтобы перевести любимую боль в разряд прожитого о ней нужно говорить только в прошедшем времени. Слово не воробей, но, вылетев и описав круг, оно по-настоящему засасывает существующее в обозначенный им же смысл. Когда я бываю умной, то очень дорожу сказанным... Жаль только, что умной я бываю редко.
- Вас проводить? - жестко спросил Мишин.
- Нет, у нас тут не страшно, - я жалко улыбнулась, ужасно сожалея о позорно проведенном внедрении. - Мне завтра во сколько на ковер?
- Да ладно, - Владимир Сергеевич устало махнул рукой. - Отдыхайте. Думайте, - он помолчал и добавил. - А с вами не скучно...
Я радостно вдохнула выхлопы "запорожца" и мысленно показала язык Тошкину. Приятно все-таки знать, что ты не являешься единственной идиоткой, тоскующей по настоящей жизни. Мишин, оказывается, тоже наш человек. И это при молодой сорокасемилетней
жене и таком же, ну почти таком же по возрасту сыне от первого брака...
В подъезде было светло. Силами охранного агентства, состоящего из подрабатывающих в ночное время младших милицейских чинов, в нашем доме сохранялось электричество, мусорные контейнеры, лавочки и даже коврики с внешней стороны квартир. Когда подлого Диму Тошкина выгонят с работы, я замолвлю за него словечко в жилищно-эксплуатационной конторе нашего дома. А в сущности, наше жилище - небольшая модель общества будущего, где каждый государственный служащий будет лично отвечать за вверенную ему лампочку Ильича и коврик кота Васьки. Подымаясь на второй этаж, я набросала в уме некоторые контуры спасения страны от энергетического кризиса, сексуальной революции и профанации нравственных ценностей. Лишь бы милиционеров хватило, а уж общее руководство я как-нибудь обеспечу.
На моей площадке почему-то было темно. Впрочем, каждое исключение подтверждает правило, обидно только, что эксперименты всегда проводятся только на мне. В неясном отсвете откушенной луны метнулись две тени.
- Буду стрелять, - предупредила я, аккуратно выговаривая слова, чтобы скрыть дребезжание собственных зубов. - Выходите по одному! Окружай! Пожар! Ноль один! Стреляю!!!
Если бы я упала в обморок, то с удовольствием бы не услышала противного звонкого смеха своих посетителей. Но, помимо страха, мне пришлось вынести очередное унижение.
- Уберите оружие, чтобы мне не пришлось бить вас по руке. Здесь Чаплинский. Наум Леонидович, - громко сказал Максим, оказавшийся плохим охранником. Гнать его в три шеи, если он фигу от нагана отличать ещё не научился, то какой с него будет толк.
Я открыла свою небольшую дамскую сумочку, в которой при хорошей погоде помещалась туристическая палатка, набор для раскраски лица, щипцы для завивки, конспекты лекций, групповые журналы, вырезки из кулинарной книги, ключи от всего, складная пепельница, несколько пачек сигарет, упаковка жвачек, сменная обувь,
колготки, шариковый дезодорант, магазинные чеки, трамвайные билеты (в нашем городе по ним играли в лотерею) , контрольные работы, два, извините за подробность, презерватива, и фонарик, который, собственно, сейчас я и искала.
- Не подходите, - тихо, но злобно предупредила я, ощутив в руке знакомую пластмассу с батарейкой ближнего обзора. Когда мощная струя света разрезала темноту, Наум Чаплинский прикрыл самое дорогое, что у него было лысину.
- Добрый вечер, - нелепо щурясь, проговорил он. - Мы звонили, но вы игнорировали наши звонки.
- А теперь вы хотите, чтобы я игнорировала вас лично? Или будет осуществляться захват заложницы? Нет, чем дольше я с вами общаюсь, тем лучше понимаю арабских террористов. Довели! - мы продолжали стоять на площадке, потому что на этот раз я искала ключ от второй двери, который закатился среди губных помад, был испачкан ими и не давался в руки.
- Максим, а что в вашей стране принято встречать гостей на лестничной клетке? - усмехаясь спросил Наум.
Нет, и что это за манера - по чистым коврам, да в обуви? И где, главное, набрались этих протокольно - разыскных европейских манер. Лазишь целыми днями ( раз в месяц с тряпкой ), моешь - моешь, убираешь - убираешь, заявляется посольская морда и гадит не хуже бродячей собаки.
- Тапочки, - истошно завопила я, увидев, какие следы оставляют альпинистские ботинки Максима.
- Да нет, я внизу подожду, в машине, - кажется обиделся он.
- Я пришлю вам моющие средства - за себя и за того парня, - заявил Чаплинский, удобно располагаясь возле моего любимого друга телевизора. - А поесть у нас нечего?
Наглость этого ряженого сиониста явно зашкаливала. То поесть, то Голландские высоты, уже бы сразу предъявили список всех претензий миру, не мучали бы человечество исторически не сложившимися угрызениями совести.
- Нечего, - рявкнула я, решительно умывая руки. - И выпить тоже.
- Хорошо, что прихватили. Максим, занеси сумку и пару часов можешь быть свободен.
Судя по всему, Науму Чаплинскому не нравился пятизвездочный отель "Дружба", и он решил последние дни своей командировки провести у меня. Может быть, я, конечно, и мало похожа на святого Варфоломея, но кое-что из ночных деяний в его честь устроить ещё могу.
С другой стороны, увидев груду упакованных, а значит, лишенных витаминов продуктов, я поняла, как проголодалась. С паршивой овцы, как известно, хоть шерсти клок, решила я, набивая рот копченой, вредной для печени колбасой.
- Я хотел с вами поговорить, - сказал Чаплинский, когда дверь за Максимом сама собой закрылась. - В конце концов, интервью - это же ваша просьба?...
"Не мигают, слезятся от ветра безнадежные карие вишни..." Когда-то эта песня приводила меня в жуткий душевный трепет, а мужики попадались все больше светлоглазые. То есть я только теоретически знала, каким магическим и всепроникающим может быть взгляд темных, почти черных... "Любил я очи голубые, теперь я люблю я черные, те были милые такие, а эти непокорные..."
- Я играю на балалайке. Окончила музыкальную школу. Очень жалко было учительницу - к ней, на народные никто не записывался...
Чтобы изменить цвет глаз влюбленного в вас мужчины, достаточно сморозить что-нибудь о своем прошлом, в котором не присутствовал он, и эффект осветления всех частей тела, в том числе и глаз, достигается мгновенно. В крайнем случае, можно плеснуть кислоты... Наум Леонидович недоуменно моргнул и явил миру бежевый
окрас своей раннее глубоко черной радужной оболочки.
- Мне записывать? - спросил он очень серьезно.
- Как хотите...
Мне надо было прожевать и запить, потому что на самом деле мне снова стало страшно. "Для тебя из Израиля он привезет что-нибудь получше". Тошкин каркнул и забыл, а я теперь должна была давиться этими отравленными бутербродами и делать вид, что моим любимым блюдом является мелко порубленный и поджаренный в масле цианистый калий. А если... А если он действительно встретился с Анной?
Наум подошел ко мне и, проникновенно глядя в глаза, протянул стакан, наполненный жидкостью из бутылки с надписью "Мартини".
- Надо выпить, - констатировал он.
- Ой, - заверещала я. - Ой, а мне же позвонить надо! Отчитаться! Ой!
Не так давно я поняла, что не стыдно быть дурой, стыдно потом оказаться ею. Дурацкое поведение - самый надежный способ выхода из дурацких ситуаций. А потому мы таки живем. Судорожно сглотнув свою пока ещё не отравленную слюну, я схватила телефонную радиотрубку и поняла, что звонить то мне по большому счету и некому - Яша был в Израиле и отменялся, Иван страдал аллергией на мой голос, Тошкин считался наказанным и даже если следствием этого наказания будет мой хладный труп, то пусть ему станет хуже. Тревожить родителей вялыми подозрениями в покушении на мою жизнь просто неэтично. Оставался Владимир Игнатьевич, который в отношении моей зарплаты совершенно не считался с курсом доллара, и, значит, заслуживал ночной побудки.
- Это я, Надя Крылова, - голос почти не дрожал, но не прожеванные крошки неприятно стояли в горле вместе со страхом и тревогой. - Выполняю ваше задание и беру интервью у Чаплинского на дому.
В трубке хмыкнули и раскатисто засмеялись.
- Так хорошо дает, что ты решила разбудить весь город? - оказывается, определенное чувство юмора прорезалось у моего Лойолы после полуночи. А в целом, он продолжал страдать хронической манией величия.
- Нет, я просто жду ваших дальнейших указаний? - красиво пропела я, решив, в конце концов, умирать, так с музыкой. Слово "указания" звучало так отчаянно и непривычно, что до Владимира Игнатьевича, наконец дошел смысл моего внедрения в его частную ночную жизнь.
- Что-то случилось? Так бросай ты это все к чертовой матери... Дадим перепечатку как всегда. Слышишь?
Я сглотнула невидимую Науму слезу и поразилась шефской способности быть благородным, если это ему ничего не стоило.
- Постараюсь, спасибо. Сейчас поговорим, - я посмотрела на Чаплинского с большим значением, - а если не получится...
- Ладно. Отбой, - телефон коротко, но настойчиво объявил конец беседы.
- Выпьем, - браво согласилась я и махнула, не глядя целый стакан малоалкогольной для такого случая дряни. - И поговорим...
...Он вытер мне рот ладошкой и жадно поцеловал. Я успела испугаться, насладиться толкнуть его кулаком в грудь. Быть изнасилованной, в общем-то, лучше, чем мертвой, но может быть у него просто такой подход к процессу?
- В тебе очень много жизни. Невозможно пройти мимо! - тихо сказал Наум.
Нахал! Подлец! Мерзавец! 0казывается, он так пил со мной на брудершафт. Пусть подберет свои волшебные слюнки и успокоится! Что он знает о солнце, если никогда не был в шахте. Много жизни... Много жизни... Почему-то брызнули слезы, я стала всхлипывать и перестала себя узнавать.
- А во мне очень много смерти, - добавил, тронув меня за руку. Только смерть, - он вздохнул и по моей маленькой двадцатиметровой кухне разнесся устойчивый запах бурного сорокаградусного возлияния. Я втянула носом воздух и поняла, что ошибки быть не может. Пожалуй, я составлю Мишину компанию в его кинологическом будущем.
- Пьяный? - грозно спросила я. Он кивнул и мягко добавил: "Пьяный и мертвый".
- А диктофон, между прочим, включен, - сообщила я понимая, что теперь смогу продать свой материал в какое-нибудь более приличное издание, чем наш областной сборник столичных сплетен.
- Так выключи его, - вишни снова стали черными и как угольки прожигали толстую ткань папиного свитера. Кстати, о папе. Он был категорическим противником внебрачных связей. И нарушить его запрет я решилась всего с двумя мужчинами. Любит ли израильский Бог Троицу?
Наум Чаплинский, известный диссидент, почти министр, глава какой-то партии кинулся на меня аки лев и сумбурно, но крепок сжал в объятиях.
- Жизнь половым путем не передается, - мне все ещё было смешно, а в таком состоянии меня легче убить, чем склонить к сожительству.
- Ничего, - он погладил меня по волосам, еще, и еще, и еще. Стоял себе и гладил, надеясь на мою сознательность и сексуальность. А я вспомнила академию, студента Джагоева, сон, в который приходил Михаил Сергеевич Горбачев, цены на рынке и щемящую нежность, которую я когда-то испытывала уже не помню к кому.
- Ничего, - согласилась я.
Тихо крякали часы, шумел холодильник, капала вода, Медленно проходила ночь. Я устала быть деревом и хотела стать женщиной. Я размякла и, наконец, опьянела, мысли стали тупыми и длинными, наворачивались одна на другую и таяли. Теплая ладонь Наума проникла под мой свитер одновременно с фразой, вдруг остановившейся в моем размякшем мозгу: "во мне очень много смерти".
- Нет! - вскрикнула я и метнулась к печке. - Нет!
Он вдруг закрыл лицо рукой, сильно, до красноты потер лоб и тихо произнес:
- Извините, Надя. Забылся. Давайте работать!
- Работать! - выкрикнула я. - А что? Может, тогда расскажите о записке Анны Семеновны, о том, как встречались с ней и как... убили? Где инсулин! Где, я вас спрашиваю?!!
Для женщины, которая чуть не упала прямо на ковре собственной кухни, я вела себя ещё не очень агрессивно.
- В аптеке, наверное? - растерянно сообщил он.
- Что в аптеке? Встречались? Когда? Зачем?
- Погодите, а откуда вы знаете о записке? Что, за мной тут до сих ведется наблюдение? Это нарушение прав человека, вы не находите? - он смотрел на меня серьезно и спокойно, как мистер Хайд на доктора Джекила. Умеют же мужики притворятся паиньками.
- А на маньяков не распространяется конвенция? Потому что они звери и хищники. В Израиле, выходит, уже наохотились. Тоже мне - полосатый рейс.
- И много людей читали Анину записку? - просил он, глядя в пол.
- Так, значит, вы все же были знакомы? И так близко? - что-то вроде ревности кольнуло меня в сердце.
- Да. Только очень давно. Еще до всего на свете.
Любят же евреи кичиться своим библейским происхождением. Этот вообще без ложной скромности возомнил себя Ноевым ковчегом.
- И что же она была вам должна? - быстро сориентировавшись в очередном смысле сказанного Анной Семеновной, спросила я.
- О, женщины, - выдохнул Чаплинский и загадочно улыбнулся. - И много вас, таких осведомленных?
- А много. Я, например, наша лаборантка Танечка и...
Оказалось, что осведомленных в денежных делах Анны Семеновны было не так уж много, как хотелось бы лично мне, "во мне очень много смерти".
- Значит, теперь и меня тоже - того? - поинтересовалась я своим ближайшим будущим.
Наум напрягся, набычился даже и хрустнул короткими толстыми пальцами. Ночь, обещавшая столько неожиданностей, заканчивалась серым нерадостным рассветом. Но видит Бог, я больше не могу спать с убийцами. Просто - не могу.
- Интервью опять не получилось, - ласково улыбнулся он. - Но спасибо.
- Было бы за что, - вежливо ответила я, понимая, что до образа журналистки, проведшей ночь с маньякам мне осталось буквально полшага и каких-то два часа. И что интересно, делает этот охранник Максим? В доле он, что ли?
- Выпьем? - предложил Наум, и мысль эта поразила своей блистательной новизной.
Сложилось, вообще-то суровое подозрение, что кто-то подбросил на мою жилплощадь дико заговоренного мака - отношение с мужчинами дальше дружеской попойки почему-то не заходили. Молчание, нагнетаемое Чаплинским, становилось каким-то ненатуральным и ничего хорошего не предвещало. Однако ряд позиционных преимуществ был все же на моей стороне: во-первых, страховка газетой, во-вторых, нож, который можно было всадить гостю в глаз и, наконец, ванная, где пару лет назад был поставлен убийственно сложный замок, позволяющий считать оную местом достаточно безопасным.
Почувствовав в себе интеллектуальные силы, равные лишь Чезаре Ломброзо, я мысленно рисовала картины, доведшие Наума до яростного желания безнаказанно убивать. Ясное дело, что ни один суд в мире не признает применение яда как действие, совершенное в состояние аффекта. Хотя для граждан нашей страны я потребовала бы снисхождения - мы немного погорячилась в начале века и все не можем наладить выпуск транквилизаторов, чтобы перестать агрессивно воспринимать окружающий нас мир... Аффект, растянутый на столетие - грандиозно, но не для предателя Чаплинского. Опущенные вниз уголки полных губ, прижившиеся на лбу глубокие морщины, глаза, отягощенные мечтой мешочника, все это вместе взятое свидетельствовало - Неме в детстве не додали ласки. Я, конечно, не волшебник, но на небольшой положительный опыт по сохранению собственной жизни все же способна.
- А давайте я вам помогу? Честно? А?
Он внимательно проследил за походом моих рук - я бережно прихватила стакан, отхлебнула, поставила на место, поправила волосы и вооружилась маленькой серебряной вилкой, чтобы закусить и ощущать небольшой перевес сил. Первая попытка увенчалась неудачей, потому что была сделана совершенно не в моем стиле.
- И было такое, чтобы я подвела какого-нибудь еврея, кроме Яши и то, потому, что он сам не зная, где тот стул, который выдержит его шило в одном месте...
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги