Возвращение в джунгли

XXV В ДЕВСТВЕННОМ ЛЕСУ

Несколько мучительных мгновений Тарзан чувствовал, как скользит вниз веревка, на которой он висит, как царапает каменная плита о каменную стену вверху.

Потом вдруг веревка остановилась: камень зацепился у самого края стены. Осторожно лез человек-обезьяна по непрочной веревке. Минута – и голова его показалась в отверстии шахты. Во дворе никого не было. Все жители Опара собрались на жертвоприношение. Тарзан слышал голос Лэ, доносившийся из близлежащего двора жертвоприношений. Танец уже прекратился. Нож уже опускается. С этими мыслями Тарзан быстро бежал на голос верховной жрицы.

Судьба привела его прямо к дверям большой комнаты без потолка. Его отделял от алтаря длинный ряд жрецов и жриц, ожидающих с золотыми чашами в руках, чтобы пролилась теплая кровь жертвы.

Рука Лэ медленно опускалась к груди хрупкой неподвижной фигурки, лежащей на жестком камне. У Тарзана вырвался не то вздох, не то рыдание, когда он узнал любимую девушку. И опять шрам на лбу побагровел, перед глазами поплыл красный туман, и со страшным ревом взбесившегося обезьяньего самца он, как огромный лев, прыгнул в толпу верных.

Вырвав из рук ближайшего жреца дубинку, он как демон пробивал себе дорогу к алтарю. Рука Лэ задержалась, как только раздался шум. Когда она увидела, кто вызвал перерыв, она вся побледнела. Она никак не могла понять тайны исчезновения белого человека из башни, в которую она его заперла.

Она вовсе не думала выпускать его из Опара, потому что смотрела на этого красивого гиганта глазами не жрицы, а женщины.

Умная и сообразительная, она приготовила целый рассказ об откровении, которое она получила от пламенеющего бога, приказавшего принять этого белого человека как своего вестника к своему народу. Люди Опара этим удовлетворились бы, она это знала. А человек тоже предпочел бы, она была в том уверена, стать ее мужем, чем вернуться «а жертвенный алтарь.

Но когда она направилась к нему, чтобы объяснить ему свой план, она не нашла его, он исчез, хотя дверь была заперта снаружи. И вот он вернулся, материализованный из воздуха, и убивает ее жрецов, как овечек. На мгновение она забыла о своей жертве и не успела еще овладеть собой, как огромный белый человек уже стоял возле нее, держа в руках женщину, которая только что лежала на алтаре.

– В сторону, Лэ, – крикнул он. – Ты спасла мне однажды жизнь, и я не могу причинить тебе зла, но не задерживай меня и не преследуй, а то мне придется убить и тебя.

И с этими словами он шагнул мимо нее ко входу в подземелье.

– Кто она? – спросила верховная жрица, указывая на женщину в обмороке.

– Она моя, – отвечал Тарзан от обезьян.

На миг девушка из Опара широко раскрыла глаза. Потом в них появилось выражение безнадежного отчаяния, и она со слезами опустилась на пол, а в это время свора отвратительных мужчин ринулась мимо нее вслед за человеком-обезьяной.

Но внизу они не нашли Тарзана от обезьян. Легкими прыжками он исчез в проходе к нижним подземельям. Но они только посмеялись, совершенно спокойные, ведь они знали, что из подземелий нет другого выхода, кроме того, каким они пришли, и что ему все равно придется вернуться сюда, – они подождут.

И вот почему Тарзан от обезьян с Джэн Портер на руках, все еще не приходящей в сознание, прошел подземелья Опара под храмом пламенеющему богу, никем не преследуемый. Но когда люди Опара обсудили дело получше, они вспомнили, что этот самый человек уже однажды ушел из их подземелья, хотя они точно также сторожили у выхода, и что сегодня он вбежал снаружи. Они решили опять послать в долину пятьдесят человек, чтобы они поймали и привели обратно этого святотатца.

Когда Тарзан добрался до колодца по ту сторону разобранной стены, он настолько был уверен в счастливом исходе своего бегства, что задержался и собрал опять стену, чтобы местные жители не узнали тайны забытого хода и не добрались бы сами до сокровищницы. Он думал еще раз вернуться в Опар и забрать состояние еще больше того, что зарыто уже в амфитеатре обезьян.

Так шел он туннелями, через первую дверь и комнату сокровищ, через вторую дверь и длинный прямой туннель, ведущий к потайному выходу из города. Джэн Портер все еще не приходила в себя.

На вершине громадного валуна он приостановился и оглянулся на город. Через равнину продвигалась шайка отвратительных мужчин Опара. На минуту он заколебался. Спуститься ли вниз и пробовать добежать до скал в конце долины? Или же спрятаться до ночи? Одного взгляда на бледное лицо девушки было достаточно, чтобы решиться. Он не может оставлять ее здесь, не может допустить, чтобы враги лишили их свободы. Почем знать, не нашли ли они все-таки прохода? Тогда враг будет у него и спереди, и сзади, и уйти будет почти немыслимо, тем более, что он не может силой прокладывать себе путь с девушкой в обмороке на руках.

Спуститься с отвесного валуна с Джэн Портер было нелегко, но он привязал ее себе на плечи своей веревкой и спустился все-таки в долину раньше, чем опариане поравнялись со скалой. Так как спускался он со стороны, противоположной городу, погоня ничего не видела и не подозревала, что добыча так близко от нее.

Стараясь держаться под прикрытием валунов, Тарзан пробежал около мили, прежде чем преследователи, обогнув часовых, увидели впереди беглеца. С громкими криками дикого восторга они пустились бегом, не сомневаясь, очевидно, что быстро догонят отягченного ношей человека. Но они недооценили силы человека-обезьяны и переоценили возможности собственных коротких, кривых ножек.

Без особого напряжения Тарзан удерживал их все время на одном и том же расстоянии. Порой он наклонялся к головке, лежащей у него на груди. Если бы не слабое биение сердца у самого его сердца, он не знал бы, жива ли она, так осунулось и побледнело бедное, измученное личико.

Так добрались они до горы со срезанной верхушкой и до скалистого барьера. Последнюю часть пути Тарзан бежал во всю, как быстроногий олень, чтобы выгадать время и спуститься с горы раньше, чем опариане взберутся наверх, откуда они могут сбрасывать камни ему вослед. И он спустился уже вниз на полмили, по крайней мере, когда маленькие свирепые люди показались на верху горы.

С криками ярости и разочарования они выстроились на вершине, потрясая своими дубинками и прыгая на месте от злости. Но на этот раз они не решились преследовать беглецов за пределами собственной страны. Потому ли, что они не забыли недавние поиски, долгие и утомительные, потому ли, что, убедившись, с какой легкостью мчится человек-обезьяна, и какую, судя по последнему концу, он может развить скорость, решили, что преследование бесполезно.

Во всяком случае, Тарзан не успел еще добежать до опушки леса, начинающегося у подножия холмов, как люди Опара повернули обратно.

У самой опушки леса, откуда можно было наблюдать за скалистым барьером, Тарзан опустил свою ношу на землю и, принеся из ближнего ручья воды, омыл ей лицо и руки. Но когда и это не привело девушку в себя, он снова поднял ее своими сильными руками и поспешил с ней на запад.

Солнце уже садилось, когда сознание начало возвращаться к Джэн Портер. Она не сразу раскрыла глаза, стараясь сначала припомнить последние сцены, какие видела. Да… алтарь, страшная жрица, опускающийся нож. Она чуть вздрогнула и подумала, умерла ли она уже? Или же нож вонзился в сердце и у нее предсмертный бред?

Потом, собравшись с мужеством, она все-таки раскрыла глаза, но то, что она увидела, только подтвердило ее догадки: она увидела, что ее несет в своих объятиях зеленым раем любимый, который умер раньше нее.

– Если это смерть, – шепнула она, – благодарение богу, что я умерла.

– Вы говорите, Джэн, – воскликнул Тарзан. – Вы пришли в себя!

– Да, Тарзан, – отвечала она, и после долгих месяцев в первый раз лицо у нее осветилось улыбкой счастья и покоя.

– Слава богу! – воскликнул человек-обезьяна, спускаясь на маленькую густо заросшую травой полянку, по которой протекал ручей. – Я все-таки пришел вовремя.

– Вовремя? Что вы хотите сказать? – спросила она.

– Вовремя, чтобы спасти вас от смерти на алтаре, дорогая. Вы разве не помните?

– Спасти меня от смерти? – удивленным тоном переспросила она. – Но разве мы оба не умерли, Тарзан?

Он уже опустил ее на траву, прислонив спиной к стволу громадного дерева. При ее словах он отступил немного, всматриваясь ей в лицо.

– Умерли? – повторил он и захохотал. – Вы не умерли, Джэн. И если вы вернетесь в город Опар и спросите его жителей, они ответят вам, что я не был мертв несколько часов тому назад. Нет, дорогая моя, мы оба совсем-совсем живые.

– Но и Газель, и мсье Тюран говорили мне, что вы упали в океан за много миль от берега, – настаивала она, словно убеждая его в том, что он на самом деле умер. – Они говорили, что не было ни малейшего сомнения в том, что это были вы, а тем более в том, что вы не могли остаться в живых и что вас не могли подобрать.

– Как мне убедить вас, что я не дух? – спросил он, смеясь. – Действительно меня столкнул за борт прелестный мсье Тюран, но я не утонул, – потом я все вам расскажу, – и сейчас я почти совсем такой же дикарь, каким вы узнали меня в первый раз, Джэн.

Девушка медленно поднялась на ноги и подошла к нему.

– Мне еще не верится, – прошептала она. – Не может быть, чтобы пришло такое счастье после всего того страшного и гадкого, что я пережила за эти ужасные месяцы после крушения «Леди Алисы».

Она еще ближе подошла к нему и положила ему на руку свою дрожащую, нежную ручку.

– Это сон, наверное, и я проснусь и увижу страшный нож, направленный в сердце, – поцелуй меня, дорогой, один раз поцелуй, пока я не проснулась.

Тарзан не заставил себя просить. Он обнял любимую девушку своими сильными руками и поцеловал ее не раз, а сотни раз, пока она не замерла, трепещущая в его объятиях; когда он отпустил ее, она сама обвила руками его шею и, притянув его к себе, прижалась губами к его губам.

– Ну, что же? – спросил он. – Сон ли я? Или живой, реальный человек?

– Если ты не живой человек, муж мой, – отвечала она, – то я молю бога, чтобы он послал мне смерть раньше, чем я проснусь для ужасной действительности.

Несколько минут они молча смотрели друг другу в глаза; каждый как будто задавался вопросом, реально ли изумительное счастье, которое послала им судьба. Забыто было прошлое, с его разочарованиями и ужасами; будущее не принадлежало им, но настоящее – никто не мог отнять его у них. Первая прервала молчание девушка:

– Куда мы идем, дорогой? – спросила она. – Что мы будем делать?

– Куда вы хотите идти? – отвечал он вопросом. – Что вы хотите делать?

– Идти – куда идешь ты, муж мой; делать то, что захочешь ты, – отвечала она.

– А Клейтон? – спросил он. На мгновение он как будто забыл, что есть кто-нибудь на земле, кроме их двоих. – Мы забыли о вашем муже.

– Я не замужем, Тарзан, – крикнула она. – Я даже не помолвлена. Накануне того дня, когда эти чудовища похитили меня, я сказала м-ру Клейтону, что люблю вас, и он понял, что я не могу сдержать слова, которое я дала ему, что это было бы дурно с моей стороны. Это случилось после того, как мы чудесным образом были спасены от когтей льва. – Она вдруг остановилась и вопросительно посмотрела на него. – Тарзан! – воскликнула она, – это сделали вы? Только вы один и могли это сделать.

Он опустил глаза, ему было стыдно.

– Как вы могли уйти и оставить меня одну? – упрекнула она его.

– Не надо, Джэн, – просил он. – Не надо, прошу вас! Вы не можете себе представить, как я страдал с тех пор, как упрекал себя за этот жестокий поступок, но вы не можете себе представить и того, как я страдал тогда, сначала от бешеной ревности, потом от обиды на судьбу, которая послала мне незаслуженное горе. После этого я опять вернулся к обезьянам, Джэн, с тем, чтобы никогда больше не видеть человеческого существа.

Он рассказал ей затем о своей жизни в джунглях со времени возвращения, о том, как он падал все ниже и ниже, как гиря, увлекаемая собственной тяжестью: от культурного парижанина до дикого воина Вазири, и от Вазири – до зверя, одного из тех зверей, среди которых он вырос.

Она задавала ему много вопросов и, наконец, самый страшный – о той женщине в Париже, о которой ей говорил Тюран. Тарзан рассказал ей подробно всю историю своей цивилизованной жизни, не упустив ни одной детали, – ему нечего было скрывать, сердцем он всегда оставался верен ей. Когда он закончил, он посмотрел на нее, словно ожидая приговора.

– Я знала, что он лжет, – сказала она. – О, что за отвратительное создание!

– Так вы не сердитесь на меня?

И ответ ее, хотя не вполне логичный, звучал совсем по-женски:

– А Ольга де Куд очень красива? – спросила она. И Тарзан, засмеявшись, снова поцеловал ее:

– В десять раз менее красива, чем вы, дорогая.

Она довольно вздохнула и опустила голову к нему на плечо. Он понял, что прощен.

В этот вечер Тарзан построил уютную маленькую хижину высоко среди качающихся ветвей исполинского дерева, и там уснула усталая девушка, а человек-обезьяна поместился в развилине дерева, возле нее, даже во сне готовый защищать.

Много дней шли они к берегу. Когда дорога была легкая, они шли рука об руку под зелеными сводами могучего леса, как ходили, должно быть, в давно прошедшие времена их первобытные предки. Когда внизу чаща заплеталась, он брал ее на руки и легко переносил с дерева на дерево. И все дни казались такими короткими – они были счастливы. Они готовы были продлить этот путь до бесконечности, если бы не беспокойство о Клейтоне и желание помочь ему.

В последний день, когда они уже подходили к берегу, Тарзан услышал запах людей – черных. Он предупредил девушку, чтобы она молчала.

– В джунглях мало друзей, – сухо сказал он.

Через полчаса они осторожно приблизились к маленькой группе черных воинов, направлявшихся на запад. Увидев их, Тарзан радостно вскрикнул. Это был отряд его Вазири. Был тут Бузули и многие другие из тех, что ходили с ним в Опар. При виде его они начали плясать и кричать в восторге. Они ищут его уже целые недели, говорили они.

Черные проявили большое удивление, видя, что с ним белая девушка, а когда они узнали, что она будет его женой, один перед другим старались как можно сильней выразить ей свое почитание. Окруженные счастливыми Вазири, смеющимися и пляшущими, они подошли к шалашу на берегу.

Не было никаких признаков жизни. Никто не отзывался. Тарзан быстро взобрался в хижину из древесных ветвей и сейчас же выглянул оттуда с пустой кружкой в руках.

Бросив ее Бузули, он просил его принести воды, а Джэн предложил подняться наверх.

Они вместе нагнулись над исхудавшим существом, которое было некогда английским лордом. Слезы навернулись у девушки на глаза при виде несчастных запавших щек, провалившихся глаз и печати страдания на недавно еще молодом и красивом лице.

– Он еще жив, – сказал Тарзан. – Мы сделаем все, что возможно, но, боюсь, мы пришли слишком поздно.

Когда Бузули принес воду, Тарзан влил несколько капель между потрескавшимися, распухшими губами, помочит горячий лоб, освежил исхудавшие члены.

Клейтон раскрыл глаза. Слабый отблеск улыбки осветил его лицо, когда он узнал склонившуюся над ним девушку. При виде Тарзана на лице у него выразилось изумление.

– Все в порядке, старый друг, – сказал человек-обезьяна. – Мы вовремя нашли вас. Теперь все будет хорошо, и вы сами не заметите, как будете на ногах.

Англичанин слабо качнул головой:

– Слишком поздно, – прошептал он. – Но так лучше. Я хочу умереть.

– Где мсье Тюран? – спросила девушка.

– Он бросил меня, когда болезнь разыгралась. Он дьявол. Когда я просил у него воды, потому что был слишком слаб, чтобы сходить за ней, он напился, стоя возле меня, вылил остатки наземь и рассмеялся мне в лицо. – И словно мысль об этом человеке вернула ему силы, он приподнялся на локтях. – Да, – почти прокричал он. – Я хочу жить. Я хочу жить, чтобы разыскать и убить это чудовище! – Но от сделанного усилия он еще больше ослабел и откинулся назад на траву, которая когда-то, вместе со старым плащом, служила постелью Джэн Портер.

– Не волнуйтесь из-за Тюрана, – сказал Тарзан, и успокаивающим движением положил руку на голову Клейтона. – Он принадлежит мне, и я, в конце концов, разделаюсь с ним.

Долгое время Клейтон лежал неподвижно. Тарзан несколько раз прикладывал ухо к запавшей груди, стараясь уловить слабое биение отработавшего сердца. Перед вечером Клейтон опять слегка приподнялся.

– Джэн, – шепнул он. Девушка ниже наклонила голову, чтобы не пропустить ни одного слова. – Я виноват перед вами и перед ним, – он кивнул в сторону человека-обезьяны. – Я так сильно любил вас, – это, конечно, слабое оправдание. Но я не мог примириться с мыслью, что потеряю вас. Я не прошу у вас прощения. Я только хочу сделать сейчас то, что должен был сделать год назад.

Он порылся в кармане плаща, лежавшего возле него, и вытащил оттуда то, что нашел там недавно, между двумя приступами лихорадки, – маленький измятый кусочек желтой бумаги. Он протянул его девушке, и когда она взяла его, рука Клейтона упала безжизненно к ней на грудь, голова откинулась, и с легким вздохом он вытянулся и затих. Тогда Тарзан от обезьян концом плаща закрыл ему лицо.

Несколько минут они простояли на коленях, девушка читала про себя молитву. Потом они поднялись по обе стороны уже успокоившегося навеки Клейтона. На глаза человека-обезьяны навернулись слезы: собственные страдания научили его состраданию к другим.

Сквозь слезы девушка прочла то, что было написано на желтой бумажке, и глаза у нее широко раскрылись. Дважды прочла она поразившие ее слова, прежде чем поняла их значение.

Она протянула бумажку Тарзану.

– И он знал это все время? – проговорила она, – и не сказал нам?

– Я узнал об этом первый, Джэн, – возразил тот, – не знаю, каким образом телеграмма попала к нему. Должно быть, я обронил ее в зале ожидания. Я там получил ее.

– И после того вы сказали нам, что матерью вашей была обезьяна и что вы никогда не знали своего отца? – недоверчиво спросила она.

– На что мне были титул и поместья без вас, моя дорогая? А если бы я отнял их у него, – я ограбил бы женщину, которую люблю, – понимаете, Джэн? – Казалось, что он оправдывается перед ней.

Она взяла его руки в свои.

– А я чуть было не отказалась от такой любви! – шепнула она.