Вперед и вниз

V

Жил человек, которого звали Там-Там. Это было его ненастоящее имя, но его звали именно так, потому что его настоящее имя никому было не интересно. Он жил в самом центре самой большой и прекрасной страны мира, но жил здесь недолго, так что любовь к этой стране и населяющим ее прекрасным людям еще не успела глубоко укорениться в его сердце. Возможно, Там-Там попал сюда не в самое лучшее время (а когда здесь бывали хорошие времена?), а возможно, он еще не забыл другую страну в самом сердце тропического континента, где ему довелось появиться на свет и дожить почти до сорокалетнего возраста. Говоря правду, Там-Там жестоко страдал под игом непредсказуемых новорусских сатрапов, но держался он стойко, не плакал, не бился в истерике, каждый день ел лапшу и надеялся вновь стать свободным. По натуре он был оптимистом и как христианин (а Там-Там был крещен) знал, что все его беды не бесконечны, что страдания очищают и за них обязательно воздается, что к нему в нужный час возвратится его настоящее имя и — кто знает? — еще, может, будет начертано на обломках чего-нибудь преходящего. Суета все и тлен: придет время, и новые русские, постарев, перестанут быть новыми, их неумная злоба, коварство и жадность усохнут до размеров простой и беспомощной житейской мудрости, а вдали отсюда могучие воды Нигера будут так же нестись в океан, и на его берегах подрастет племя новых нигерийцев — сильных, умных, красивых и добрых, которые, не поминая прошлые обиды, протянут братскую руку помощи вконец оболванившейся России с ее ржавыми ракетами и несъедобной лапшой…

Чего-чего, а выдержки и силы духа Там-Таму было не занимать. В своей жизни он перенес немало лишений начиная с той давней поры, когда его родная деревня на юго-востоке Нигерии была сожжена, а вся семья расстреляна из «калашниковых» солдатами федеральной армии в ходе гражданской войны конца шестидесятых (его племя тогда воевало на стороне сепаратистской Республики Биафра, задавленной федералами не без помощи длинной руки Москвы). Сироте посчастливилось получить неплохое образование у миссионеров, что в дальнейшем после ряда мытарств помогло ему попасть на госслужбу, а оттуда — в фиктивную лондонскую фирму, где ему отвели роль посредника в надувательском бизнесе, ориентированном большей частью на страны Восточной Европы. Катастрофической глупостью была поездка в Россию вместо встречи на нейтральной почве, но клиент казался достаточно жирным (и, что важно, с рыльцем в пушку), боссы решили, что он созрел, и смело двинули вперед проходную пешку — Там-Тама, — которая, однако, на сей раз не прошла.

Сидя в подвале, Там-Там на досуге обдумал свое теперешнее положение и пришел к выводу, что при любом исходе дела ему не поздоровится. Выкупив его, боссы наверняка заставят отрабатывать потраченные деньги, и он на многие годы попадет в кабалу; если же его бросят в России на произвол судьбы, он, вероятно, сможет подпортить кровь главным мошенникам, но его собственная участь — а также участь его оставшейся в Лондоне семьи — в этом случае окажется весьма незавидной. Снова и снова он приходил к мысли о побеге, но дальше начальной стадии этот замысел не продвигался — куда, собственно, он мог бежать без денег и документов, не зная языка и географии этой необъятной и ненормальной страны?

Он так и не сумел разрешить данный вопрос к тому дню (вернее, к той ночи), когда ему неожиданно представилась возможность для бегства. Осознав, что между его провожатыми и другой компанией русских назревает конфликт, Там-Там предусмотрительно попятился в тень за киоском. Он и тогда еще не собирался в бега — первичное ускорение ему придал знакомый с детства резкий металлический звук, обыкновенно предваряющий стрельбу. Он не видел, кто из бандитов собрался открыть огонь — «свои», «чужие» или все вместе, но высовываться и уточнять эти детали счел совершенно излишним. Отступив от киоска, он спрятался за ближайшее дерево, потом перебежал к следующему, потом еще дальше и под конец, перешагнув низкую дощатую ограду, укрылся в кустах палисадника под окнами многоэтажного дома. Ожидаемой стрельбы не последовало, русские как-то сумели договориться, что опять же было подозрительным — Там-Там не исключал, что примирение этих людей могло произойти за его счет. По опыту жизни в трущобах больших городов он знал, что, если сильные прекращают грызню между собой, от этого всегда страдает слабый, совместное издевательство над которым превращается для сильных в своего рода отдушину, в состязание, где они кичатся друг перед другом своей изуверской лихостью. Впрочем, сейчас он отнюдь не пытался проводить аналогии и строить догадки; просто сработал еще один застарелый рефлекс, и, слыша, как его окликают, он только плотнее вжимался в прикрытую кустами щель между поверхностью земли и балконом нижнего этажа. Русские, громко ругаясь, прошли в нескольких шагах от него, и вскоре их голоса стихли в глубине переулка. Подождав еще несколько минут, Там-Там выбрался из укрытия и пошел в противоположную сторону. Он находился под открытым небом, один среди ночного города, но не чувствовал себя по-настоящему свободным. Изменилась лишь форма, но не суть его заключения: импровизированный тюремный двор, по которому он совершал свою прогулку, вдруг вырос до неимоверных масштабов — теперь его площадь измерялась миллионами квадратных миль, причем любой встречный, будь его воля, мог сыграть применительно к Там-Таму роль надсмотрщика, а то, чего доброго, и палача.

Таковы были первые ощущения беглеца, когда он, свернув с дороги, двигался через дворы в наугад выбранном направлении. Снова начал моросить дождь, от которого он укрылся сперва под деревьями, а потом под старой голубятней, которая одним концом опиралась на крышу сарая, а другим на два врытых в землю столба, тем самым образовывая навес.

Ночь была теплой, но не для уроженца Центральной Африки. Беднягу уже начал бить озноб, когда широко открывшаяся дверь расположенного напротив дома захватила его полосой желтого света, последовал окрик, длинноволосый бородатый человек с мусорным ведром в руке назвал его каким-то чужим именем, но сразу понял свою ошибку и, подойдя ближе, с любопытством уставился на Там-Тама.

— Что ты здесь делаешь, чудо заморское? — спросил человек.

— Sorry?

— Ты кто такой?

— I was just passing by when it started raining. I mean no mischief.*

— Так-так-так, иммигрант? Ангола? Заир? Эфиопия?

— Nigeria, — сказал Там-Там, догадавшись, о чем его спрашивают.

— Найджериа… Найджериа… А, Нигерия! Теперь понял. Есть такая страна. Ну что, раз уж добрел до наших мест, заходи, гостем будешь. Кам ин, как у вас говорят, велкам ту май хауз, приятель. Ты чем занимаешься? Уот из йо трейд? Хотя, ладно, об этом после. У тебя, мне сдается, возникли проблемы…

Он полуобнял Тама-Тама за плечи и подтолкнул его в сторону распахнутой двери. В поведении человека не было агрессивности, и Там-Там даже почувствовал облегчение от того, что нашелся некто, проявивший к нему интерес и взявшийся что-то за него решать. Он поднялся на крыльцо и вошел в коридор, а оттуда, направляемый сзади, еще в одну дверь справа от лестницы.

— Побудь здесь, я вынесу мусор и вернусь, — сказал человек. — Уан моумент.

Там-Там остался стоять на пороге довольно большой комнаты, у дальней стены которой штабелем громоздились тюки с мануфактурой, частично нависавшие над спинкой железной кровати, под окном на электроплитке грелись кастрюля и чайник, а слева за придвинутым к тахте столом восседали два луноликих китайца, одновременно кивнувших Там-Таму с таким видом, словно он был их старым знакомым, после недолгой отлучки вернувшимся к родному очагу. Вновь появился хозяин квартиры.

— Вот нас уже и четверо, — произнес он, поставив пустое ведро в угол и радостно потирая руки. — Можно расписать пульку. В преферанс играешь, Найджерия? Ду ю плей кардз?

— No, I don’t, — сказал Там-Там, воспринявший этот вопрос как простую формальность. В его представлении игра в карты уже успела стать нормой здешней жизни, такой же естественной, как, например, питье водки.

— Что ж ты так? — упрекнул его хозяин. — Я вот очень люблю, да не всякий раз удается собрать компанию. Этих двух обучил, но пока слабоваты.

Китайцы равнодушно улыбнулись, один из них вылез из-за стола, подошел к плите и, сняв крышку с кастрюли, заглянул внутрь.

— Есь готов, Иголь Санысь, — сказал он.

— Будем ужинать, — объявил хозяин, — а после сыграем во что-нибудь простенькое. Было бы что поставить на кон, — он с сомнением взглянул на гостя. — Не знаю, как у тебя с бабками, Найджерия, но костюмчик ничего, вот только химчистка по нему плачет.

Он вышел из комнаты и вскоре вернулся со стопкой тарелок.

— А ты, Ваня, что расселся фон-бароном? Иди за стаканами и вилками.

Второй китаец отправился за указанными предметами — кухня, судя по всему, находилась в конце коридора, — а первый начал раскладывать по тарелкам еду.

— No, thanks, I’m not at all hungry*, — отшатнулся Там-Там, увидев перед собой дымящуюся гору китайской лапши.

— Не голодный? — сообразил хозяин. — Это хорошо. Не голодный, значит, и не бедный. Попей тогда чайку, а мы, с твоего позволения, перекусим.

Он налил стакан чаю и пододвинул его Там-Таму, после чего трое обитателей комнаты приступили к трапезе. Хозяин ел вилкой, а китайцы пластмассовыми палочками, которые как-то сами собой появились у них в руках, — во всяком случае, Там-Там не заметил, чтобы они их откуда-нибудь доставали.

— Значит, так, — говорил с набитым ртом хозяин, — я Игорь Александрович, это Ваня, а это Саня, — он по очереди указал черенком вилки на себя и на каждого из китайцев. — Их имена для удобства сокращены, а меня желательно называть по имени-отчеству, потому что я не люблю панибратства. Ты у нас будешь Найджерией. Вполне красивое имя, правда, немного смахивает на женское. Насколько я понимаю, ты отбился от своей стаи — лост йо комрадз, йес?

— Something of the kind**, — сказал Там-Там.

— Ничего, с нами не пропадешь. Как думаете, ребята, может нам пригодиться негр?

— Плёхо знай, — сказал Ваня. — Он плодавай не мозет, совсем без язык.

— Он мозет плясай, — сказал Саня, и оба китайца зашлись долгим беззвучным смехом. Саня, похоже, был парень с юмором.

— Зря смеетесь, пляска — хорошее дело, — заметил Игорь Александрович. — Ею можно привлечь покупателей. А иногда и отвлечь, если это потребуется.

Китайцы задумались, продолжая работать палочками. Игорь Александрович не отставал от своих товарищей. Три тарелки почти опустели, когда стук пистолетного дула по стеклу окна расстроил уже начавшие было созревать в их головах небезынтересные деловые проекты…

Порыв к свободе вышел Там-Таму боком; в тот день праздник опять был не на его улице. Избитый и накачанный водкой до бесчувственного состояния, он вновь очутился на диване в своей каморке, а наступившее затем утро стало самым тяжелым за весь период его подвального заключения. Потом были другие дни, чье тупое однообразие скрашивалось лишь визитами тюремщиков, с иными из которых у Там-Тама сложились сравнительно неплохие отношения. Высокий блондин обучил его игре в «дурака», а переводчик — нескольким русским словам и выражениям, да и остальные трое его больше не обижали, если не считать за обиду изредка повторявшиеся попытки «водочной русификации». Прогулки были отменены, и в следующий раз он увидел над головой небо уже после окончательного освобождения, которое произошло при обстоятельствах, ставших полной неожиданностью практически для всех участников этой истории.