Вперед, мушкетеры!

Причина поражения

На уроках истории учитель объяснял всегда с таким выражением, словно вся его жизнь прошла до нашей эры и теперь он вспоминает молодость.

«Охота на мамонтов была опасной… Потом все изменилось… С севера наступал лед… Стало холодно… Пришлось надеть звериную шкуру».

Одинаково легко передвигаясь в толще веков в любых направлениях, учитель как ни в чем не бывало мог сказать: «А теперь давайте вспомним Марафонскую битву», — вызывая этим вопросом всеобщее беспокойство…

Или сегодня, например:

— Восстание Спартака!.. Отвечать пойдет… Зонтиков!..

Зонтиков поднимается и застывает в глубокой печали.

— Неужели ты не помнишь, как проходило восстание? — искренне поражается учитель.

— Не помню, — качает головой Зонтиков.

Видно, что он и сам удивлен неожиданным провалом в памяти.

Удивление кончается двойкой.

— А ты учил? — усаживаясь, спрашивает Зонтиков своего соседа.

Бабкин молчит. Человеку, имеющему девять двоек за четверть, глупо задавать подобный вопрос.

Лениво прищурившись, Бабкин раскрывает учебник и оглядывает заголовок «Восстание Спартака».

«Опять восстание! — раздраженно думает он. — То в Сицилии, то в Риме… И каждый раз поражение… И двойки… двойки…»

— О причинах поражения восстания расскажет…

Перед лицом надвигающейся катастрофы Бабкин сохраняет полное спокойствие. Он не знает страха — он слишком много пережил.

— Бабкин!

Весь в рубцах, ветеран Бабкин выходит к доске.

— Н-ну? — повторяет Павел Сергеевич. — Каковы же причины поражения? — И тут же добавляет: — Почему рабы потерпели поражение?

Бабкин долго и мрачно молчит. Потом тяжело поднимает лохматую голову.

— Рабы потерпели поражение, — говорит он, — потому, что не знали его причин…

После чего получает двойку и возвращается на родную теплую парту.

— Чаша моего терпения переполнена, — зло шепчет он, — больше на историю не приду!..

— Я тоже, — цедит Зонтиков, — у меня тоже переполнена…

Так было задумано восстание во главе с Бабкиным.

Первое столкновение произошло на следующий день при выходе из школы.

— Зонтиков, — сказал директор, — ты знаешь, где живет Павел Сергеевич?.. Вот и отлично! Отнеси ему этот конверт… Да смотри не задерживайся, дома-то беспокоиться будут!..

Всю дорогу Бабкин и Зонтиков шли молча.

Зонтиков, часто семеня, то и дело беспокойно оглядывался. Бабкин же после бесплодных попыток разглядеть содержимое конверта на свет предался грустным воспоминаниям.

…По лестнице поднимались медленно. Перед дверью остановились обессиленные.

Зонтиков сказал:

— У меня дома уже беспокоятся…

Бабкин дал ему подзатыльник:

— Звони!

Страх вселил в Зонтикова отвагу.

— Сам звони!..

Внезапно дверь распахнулась, и упирающийся в нее Бабкин пулей влетел в коридор и свалился у книжного шкафа.

Позади слышался удаляющийся топот. Это Зонтиков катился вниз по лестнице.

— Здравствуйте, — сказал Бабкин.

— Здравствуй! — Павел Сергеевич закрыл дверь.

— Директор сказал: «Побыстрей», — объяснил Бабкин. — Он письмо передал…

— А-а… — Учитель взял конверт. — Ну, спасибо… Проходи, проходи, что же ты стоишь?

Впервые за весь разговор Бабкин поднял голову. То, что он увидел, ошеломило его.

Учитель был в рубашке, без пиджака.

— Раздевайся, раздевайся, — улыбался учитель.

Плохо соображая, что делает, Бабкин разделся и машинально проследовал в комнату.

— Садись, раз в гости пришел. Будем чай пить.

Окончательно потеряв дар речи, Бабкин уселся за стол и ничего не понимающим взглядом уперся в колбасу.

Учитель отхлебнул из стакана. Бабкин тоже отхлебнул.

И снова замер: никто еще не видел, как учитель ест.

Вот он взял вилку, неторопливо положил колбасу в рот.

«Проглотил», — изумился Бабкин.

Внезапно он почувствовал, как подозрительно тихо в комнате, и выжидающе вскинул глаза. Ему показалось, что вот сейчас учитель поставит стакан и скажет:

«Природа Древней Греции, Бабкин, была пышная… климат морской, теплый…»

Но учитель не торопился.

— Ты почему сахар не берешь? — начал он издалека. — Не стесняйся…

— Мне и так сладко, — вздохнул Бабкин и, чтобы скрыть неловкость, стал озираться по сторонам.

В правом углу он неожиданно наткнулся на карту: «Римская империя в I веке нашей эры».

В глазах учителя что-то блеснуло.

— Узнаешь?

— Да… — вяло протянул Бабкин, — узнаю…

«После чая спрашивать будет, — решил он. — Еще бы не узнать! Два месяца долбим эту империю… скорей бы до развала дойти…»

Нашествия варваров Бабкин ждал, как праздника: после него империя распалась…

Отхлебнув чай, он вздохнул: впереди еще было «ослабление». Империя слабела веками… Это могло свести с ума.

Бабкин снова подозрительно взглянул на учителя.

«Размешает сейчас чай да и скажет: „А ну-ка, Бабкин, покажи путь Ксеркса в Грецию“».

С этим вопросом Бабкин столкнулся еще в прошлом году. Тогда, по его мнению, флотилия персидского царя Ксеркса прошла мимо берегов Греции…

Да мало ли о чем можно спросить! Бабкин даже заерзал.

Карта у вас, Павел Сергеевич, какая-то… — начал он неуверенно. — У нас в школе вроде другая… Меня спросить, так я ничего и не покажу…

— Карта та же, — успокоил учитель, — ты приглядись повнимательней.

«Ну и влип», — думал Бабкин, напряженно приглядываясь. На узком Апеннинском полуострове ясно чернел кружок Рима.

— Вон Рим, Павел Сергеевич! — показал вдруг пальцем Бабкин, словно столкнулся с приятной неожиданностью.

— Да! — приветливо откликнулся Павел Сергеевич. — Рим отсюда хорошо виден. Вот Дамаск — тот совсем почти незаметен.

— Да… — промямлил Бабкин, бороздя глазами карту вдоль и поперек, — еле-еле…

— Узнал, значит, школьную карту, — прищурился учитель.

— Да… — опять затянул Бабкин и, внезапно оборвав себя, быстро встал. — Я домой пойду, — хрипло сказал он, — там у меня пример по арифметике, никак разделить не могу… остаток получается…

…На следующий день перед самым звонком Зонтиков поймал Бабкина в коридоре.

— Наконец-то! — зашептал он оглядываясь. — Я тебя все утро ищу. Сейчас история будет. Куда побежим?

Бабкин нахмурился.

— Знаешь что, — он помялся, — я передумал…

— То есть как? — разинул рот Зонтиков.

Бабкин молчал.

— То есть как?! — В голосе Зонтикова появилась злость. — Что ж ты вчера болтал! «Не пойдем… не пойдем»! — передразнил он.

— Как дам! — замахнулся Бабкин.

Зонтиков отшатнулся.

— Но почему? Почему ты не хочешь? — уже упавшим голосом продолжал он. — Почему?..

Прозвенел звонок, и они вошли в класс. Через минуту появился Павел Сергеевич. Он повесил карту «Римская империя в I веке нашей эры», взглянул на Бабкина и лукаво улыбнулся. Бабкин покраснел и, наклонившись к Зонтикову, тихо прошептал:

— Мы вчера с ним вместе колбасу ели…