Впереди Авангарда

Глава четвёртая

Веселее всего храмы и церквушки малые рушили не атеисты, а партийно – советская олигархия. Самая первая, революционная, одуревшая от куража и безграничной возможности поломать всё, построенное прежней подлой властью. И стереть его, проклятое, до трухи могильной, до основанья! А затем, если получится, всё то же самое, замечательное, попробовать построить точно так же. Не получилось, конечно. Но налепили всего без разбора как попало. Зато много. А вот более поздняя братва из сороковых- шестидесятых годов, без красных косынок, гвоздик в петлицах и маузеров под кожаной курткой была психически маленько полегче. Интеллигентная вполне образовалась шобла, потому, что научилась на рабфаках читать буквы и с этим богатейшим багажом легко помудрела на идеях Маркса с Лениным в Высших партийных школах. Бойцы за торжество социализма выпрыгивали на волю из школ этих чтобы править, возглавлять и повелевать.

А потому, набравшись идеологической мудрости под руководством ЦК КПСС, они прониклись общей идеологией, которая была нужна, чтобы чётко разделить всех без разбора на друзей и врагов. Господь бог в друзья не вписался. Но и злодеем и врагом народа его тоже больше не называли. Просто- нет такого, и всё! А на нет- суда нет. Даже храмы не рушили уже, а использовали в нуждах социалистического хозяйства. Добротные были строения. Стоять на земле могли веками. Чего им впустую землю давить? В них очень надёжно хранилась под надзором ликов святых картошка, морковка, капуста и даже огурцы с помидорами. В церквях уютно было ЗАГСам, комитетам комсомола, вытрезвителям, промтоварным магазинам и государственным нотариусам. Даже милицию заселяли сдуру в храм, но от жуткого мата сержантов и младших офицеров, да от предсмертных стонов подозреваемых на допросах, лики святых стали с перепугу и непривычки так мироточить слезами кровавыми, что напрочь забрызгивали протоколы допросов, кители с фуражками и табельное оружие. А психиатрический диспансер, где лечили душу как и в храме, почему- то оказался единственным на всю республику. После подсказки властелину Червонному – Золотову спившимся, но не поглупевшим ссыльным профессором географии.

– Ванятка, ай, Ванятка!– прервал вот эти воспоминания зарайских знатоков прошлого знакомый с люльки женский голос. Он стал летать эхом по храму, метался под сводами уцелевшего купола, бился о стены и улетал снова вверх, а потому расположение мамани установить Ванятка сразу не смог.

– Да вот он я, Ванятка твой! Возле клироса. Ты ж молилась раньше. лбом билась. Помнишь- где он отгорожен от алтаря?– Стал стучать Иван о перила клироса

Тут и объявилась мать, но не одна. С батянькой и братовьями. Мужики держали на горбах мешки. Маманя катила перед собой тачку с прикрытыми простынёй копчёностями.

– Это, сынок, на первое время тебе. Колбаски, карбонаты, сушеные чужуки, вяленая жая и казы на первое время. Колбасы тут все сырокопчёные, в миру неизвестные.

– Ты и сам жри. У вас в дурдоме одна баланда, небось, да от картохи кожура.– Посоветовал батяня.– А что самому уже не полезет- раздай главврачу и санитарам. Тогда, может, задобришь их и они из тебя, дурака, сделают под хорошее настроение нормального психа. Кретина, к слову, или идиота. Всё полегче жить станет. Вообще ничего не надо тебе будет. Даже коммунизма.

– Вы подурели совсем? Меня догоняете?– Иван замахал всем, чем можно было размахивать.– Давайте бегом отсюда с этой взяткой в извращенной форме Гляньте – святые на стенках, и те сморщились…Ворованное же всё. А тут хоть и «дурка», но в первую очередь храм. Господь покарает. Не даст братовьям мотоциклетными колясками тырить деликатесы. И помрёте все от лука, картошки и черного хлеба с водой. Да и едкий запах сала копчёного весь храм занял до купола. Неделю не вытравится. И психи ещё одной болезнью захворают – отравлением нюха. А это болячка не лечится. Спросят- кто эту отраву припёр? Так я ж врать не умею. Дурак ведь я. И по червонцу вам на нос строгого режима, родственники.

Испугались папаня с маманей и смылись первыми. А братовья пахнущие карбонатом и одеколоном «русский лес» подзадержались на минутку.

–Вот не будь ты, Ванька, готовым дураком, – сказал брат Вова грозно.– Я бы тебя так огрел по башке костью конской от «казы», что ты бы мгновенно ума лишился.

– Но раз у тебя его и так нет, то переделывайся тут в психа и строй свой коммунизм. А нам и так – лафа. – Добавил брат Миха. – Я вон на улице глянул – так к вам в дурдом очередь куда как подлиннее мается – ожидает, чем за чешским хрусталём и вазами из Богемии в универмаге. Знатная, видать, у вас «дурка». Лежи, дурей до предела. Хотя предела дури не выявили пока учёные.

Ушли и они, а Ваня в первые задумался глубоко о том, что Зарайск очень выгодно выделялся среди всех заведений горздрава. В связи с этой исключительностью народ с разных сторон самовольно едет ложиться в психушку. И остановить его невозможно. Потому как дошла молва до населения, что ни икон со стен активисты не сорвали и фрески с ликами святейшими суриком не замазали. Даже алтарь остался с клиросом, жертвенник, канон, иконостас, престол и ризница за царскими вратами, и даже амвон. Таинство Евхаристии на престоле, конечно, не творили даже пятеро дияконов и аж целый протоиерей- ровня минимум секретарю горкома по чину гражданскому. Бежать после замены храма на психушку им было некуда. В зарайской области под склады овощей и запчастей для грузовиков приспособили даже церкви районные и мелкие часовенки. Поэтому народ прикидывался сумасшедшим и ехал в «храм- дурдом» не лечиться, а молиться и быть к Господу поближе. Психиатра в Зарайске никогда и не было, поэтому протоиерея Афанасия коммунистический правитель области лично назначил Главным врачом, а диаконов докторами первой категории и по совместительству – санитарами. Ещё один мужик врачом напросился сам после списания по психическому нездоровью с мурманской подводной лодки. Звали его – капитан третьего ранга доктор Василь Дмитрич Маслоедов. И хорошо им было там всем. Священникам – по привычке, Дмитричу тем, что внутри храм ничем не напоминал подводную лодку. Там, главное, не было перископа и торпедных отсеков. А трём медсёстрам нравилась больница потому, что все сто тридцать шесть пациентов стационара были куда спокойнее и здоровее мозгами, чем председатель их колхоза «Ни свет, ни заря». Который, кстати, в деревенской церкви открыл пивную, предварительно спилив кресты с куполов, а все иконы развесил на берёзах в ближайшем лесу. Колхоз через год после активного потребления «святого»церковного пива поголовно всем населением, кроме детишек неразумных, разорился до неприличия и пошел по миру. Стал у всех соседей всё выпрашивать, потому как пропил народ именно всё. Даже последние вилы «толкнули» на трассе проезжим. Но никто председателю ничего не давал. Не уважительной была причина. И вскоре трудящиеся разбежались все, кроме председателя. У него была зарплата побольше и на пиво пока хватало.

–Эй, врачи!– как можно вежливее заорал Иван через час ожидания.– Я скоро уже начну в бога верить. Сижу тут промеж святых и его личного портрета. Давайте уже вяжите меня или укол всадите. Чего я торчу тут возле столика с подсвечниками? Жуткий мертвецкий запах. Удавиться тянет. Или я тогда обратно пошел. Мне вообще- то к Микояну надо лететь. К Анастасу Ивановичу. Наверное, посоветоваться насчёт выдачи народу зарплаты проездными билетами, пропусками на секретные объекты и конфетами «золотой ключик».

– Не убегай Иван!– пролился глас бархатный от купола. Обед у персонала. Скоро дожуют.

– Так десять утра пока.– Удивился Ванька.– А завтрак когда?

– В десять вечера.– Сказал тот же голос строго.– Это же «дурдом». Тут всё иначе, чем в ненормальном мире за нашими пределами. Вон главный врач идёт уже.

–А ты кто?– Иван вознёс взор под купол.

–Я – твой бред. Маниакально депрессивный психоз. Я всегда с тобой. Просто сейчас из души вылетел к свежему воздуху. Купол снесли, а под ним маленькие окошки остались. Дышу, сил набираюсь. Мне тебя ещё в бараний рог надо скрутить. Чтобы ты всю жизнь лечился.

–И что, здоровым помру?– Обрадовался Ванька.

– Не…– Голос солидно откашлялся – Я неизлечимый. Потому лечись просто из любопытства. Помрёшь всё одно психом.

Грохнули толстенные дубовые притворы, главные двери храма и психдиспансера. Веселые оптимистические голоса женские и мужицкие стали порхать в пределах толстых кирпичных стен, которые были скреплены мастерами буржуя Садчикова раствором, замешанным на куриных желтках.

Мгновенно создалась обстановка живущей здесь постоянно радости, доброты и благих дел.

О!– Увидел Ивана главный врач, протоиерей Симеон, в миру Афанасий Ильич Ухтомский, человек сочень витиеватой судьбой. – Подожди. Я схожу за твоей историей болезни и мы приступим к знакомству и лечению.

Ванька уже много про него знал. А вот откуда знания появились- так и не смог он догадаться. Афанасий был из князей, отец в Белой гвардии воевал полковником с красными в Туркмении и там от местных заимел титул «курбаши» за воинские подвиги. И потому приравнивался к командирам басмачей, которых красные не любили крепче, чем белых. Ну, отловили его, раненного, ребята со звёздами на башлыках и размазали его по стенке сотней пуль из наганов и трёхлинеек. Как злостного врага Советской власти. А семью из шести человек назначили «врагами народа» и дали каждому по десятке. Да закинули за Урал. В Копейск и Зарайск. Там же после отсидки и закрепили на поселение до конца жизни. Афанасий помыкался по двум маленьким в сороковые годы железорудным карьерам, потом случайно попал в Омскую духовную семинарию, которую в период грандиозных строек и победных лозунгов «Даёшь!!!» просто забыли закрыть. Потом дослужился в Зарайске до высокого сана. Ну а с шестьдесят второго храм прихлопнули и стал он врачевать нездоровых духом, что мало отличалось от труда священнослужителя. Через пять минут он сидел рядом и держал на коленях тетрадку с автобиографией Ивана.

– Вон там на стене лик Господа нашего, спасителя.– Сказал доктор протоиерей Симеон.– Мне ври сколько рот выговорит. А вот ему – правду и только правду. Лучше, конечно, вообще истину. Слукавишь – разверзнется земля и канешь ты в запах серы, ниже которой адское пламя и муки вечные. Ну?

–Годится, доктор.– Кивнул Ванька. Дурак же. Мог бы и ответить культурно.

Мол, мамой клянусь, в тетрадке ни одной буквы художественного вымысла. Гольная, мол, правда.

– Кто тебе предложил коммунизм строить в одиночку и раньше срока? – Симеон- Афанасий глядел на него в упор, но нежно и ласково.

– Ну, это самое…Как написано. Королева Англии Лиза вторая и сэр Джон Александр Синклер, генерал британской армии. Он возглавляет Секретную разведывательную службу. SIS – по нашему. Потом ещё Папа прилетал Римский. На мою свадьбу. Ну, тоже намекнул прямо. «Ты, сказал, Ваня, построишь коммунизм за год. А мы его потом лет за пять раскрошим как булочку птичкам поклевать»

– Сестра Зинаида, галоперидол у нас есть ещё?– Спросил доктор румяную девку- медсестрицу из колхоза пропащего « Ни свет, ни заря»

– А как же! – встрепенулась Зина. Весь склад им забит.Больше ничего нам и не прислали из Москвы.

– Ну, там психов больше. Им видней.– Священник поправил на себе как бы привычную рясу. А в натуре- белый халат, на котором хоть и был крест, но красный. – Хорошо. После беседы воткни Ивану две порции. Болезнь у него запущенная.

– Не, ну если вы при Боге на стенке не чуете, что земля разверзлась и видите, что в серу адскую я не нырнул. То, стало быть, моя правда!– Засмеялся Иван как положено – дурацким смехом.

Ну так пойдём через Царские ворота, хоть тебе и не положено в них входить, к престолу. На нём телефон. Позвони Папе Римскому или Елизавете Второй. Есть их номера?

– А то!– хрюкнул от глупого вопроса Ванёк.– Пошли. Иван долго слушал гудок и наконец оба услышали голос королевы, знакомый по телевизору.

– It's you, dear Ivan- Johnny! Greetings. Why do you call so rarely? Why don't you come. We miss you. So, have you started our assignment yet? Are you building communism yet? Your aunt Lisa the Second. See you!

– Да нет, все нормально, Элизабет! Через неделю врубаюсь плотно созидать коммунизм. Найду вот пару помощников и начну. А через месяц приеду посоветоваться да глинтвейена глотнуть с герцогом. Целую, тётя Лиза Вторая. Ждите!

Сзади него послышался, усиленный храмовым пространством, звук одновременного падения трёх тел. Иван обернулся.

– Ну, это пустяки. Это просто обморок. Все живы, главное.

И он, используя паузу в беседе, неторопливо посетил нужник, который как и во всех приличных домах, находился не в доме. Зато на свежем воздухе, где пели птички и шелестела под ногами муравушка- трава.