Врата судьбы

Глава IV ПОСРЕДНИКИ СУДЬБЫ

Капитан Гейнор произвел столь приятное впечатление на помощника министра, что ему в тот же день принесли приглашение от мистера Темплтона отобедать у него в среду. Капитан принял приглашение и использовал представившуюся ему возможность не только для того, чтоб войти в еще большее доверие к помощнику министра, но и завоевать сердце его жены, пухленькой легкомысленной женщины, чья власть над супругом была абсолютной. Гейнор ушел от них в твердой уверенности, что полная подчиненность жене служила мистеру Темплтону школой, где он освоил искусство подчинять себе других.

Ничего, достойного упоминания, во время визита не произошло, разве что капитан Гейнор, как и подобает истинному вигу, на чем свет стоит ругал мятежников: они-де не дают покоя королевству, где всегда царили мир и процветание. Капитан позволил себе сделать комплимент лично мистеру Темплтону за бдительность, проявляемую правительством, и восхитился неусыпностью этой бдительности: все сведения, доставленные им из Рима, включая тот факт, что злонамеренный шпион капитан Дженкин находится на пути в Англию, были уже доподлинно известны всеведущему помощнику министра.

Получив хоть какой-либо намек от мистера Темплтона, капитан Гейнор надеялся предотвратить утечку важных данных, но его постигла неудача, и он не решился проявить излишнее усердие: игра не стоила свеч, ведь, возможно, мистер Темплтон и не располагал подобными сведениями.

Все же капитан решил предупредить об опасности лорда Понсфорта и потому нанес ему визит на следующий день. Их светлость пришел в ужас от новостей.

— Откуда вам это известно? — вскричал он дрожащим голосом, чем очень удивил капитана.

Капитан Гейнор ему все рассказал.

— Видите ли, есть опасение, что среди нас появился предатель, — заключил он свой рассказ, — иначе как же правительство получило сведения о капитане Дженкине?

— А вы уверены, что оно их получило? — хмуро осведомился Понсфорт. — Может быть, вы сами поставили им нужные сведения, а заявление Темплтона, что ему и так все известно, всего лишь притворство? Так он хочет придать себе важности и скрыть, что он ваш должник.

Капитан Гейнор лишь снисходительно усмехнулся:

— Милорд, я вступил в заговор не желторотым птенцом.

— И все же с вашей стороны было глупостью сообщить ему то, что вы сообщили, — стоял на своем милорд. — Чистейшей глупостью!

— Не думаю, милорд, — последовал вежливый ответ. — Целью моей было прощупать, что знает правительство, и в этом я преуспел.

— Пусть будет так, — согласился Понсфорт. — Я же придерживаюсь иного мнения. Клянусь, я бы ночью не сомкнул глаз, если бы рассуждал, как вы. Господи, у меня сердце оборвалось, когда вы рассказали, как завели разговор о предателях.

— Тем не менее предупреждаю вас: будьте осторожны, — трезво рассудил капитан. — Встретимся в гостинице «На краю света» в Челси [12] через неделю, когда продумаем предстоящее. Там будет безопаснее, чем в вашем доме или в каком-либо другом.

— А вы тем временем отправитесь в Монастырскую ограду? — спросил лорд Понсфорт.

— Да, я еду туда. Собственно, я и задержался-то лишь для того, чтобы предупредить вас. Надеюсь, я увижу вас там?

Милорд медлил с ответом. Он вспыхнул, на мгновение смешался, но, оправившись от смущения, сказал:

— Пожалуй, нет. Дела требуют моего присутствия здесь. Надо очень постараться, чтобы распутать весь этот клубок.

— Я счастлив, что он поддается распутыванию.

— Разумеется, благодаря той шутке, которую фортуна сыграла с вами два дня назад. Ей-то я и обязан новыми возможностями.

— Я рад, — приветливо кивнул Гейнор. — Стало быть, дела ваши не так уж и плохи, как вы считали прежде. Я сердечно рад, сэр.

Капитан говорил дружелюбно и искренне. Никто бы не заподозрил, что сам он выступает в данном случае проигравшей стороной. Наконец он собрался уходить, но лорд Понсфорт удержал гостя. Он был явно чем-то обеспокоен.

— В Монастырской ограде вы увидите мисс Холлинстоун. Передайте, пожалуйста, привет от меня ей и сэру Джону. Что касается этой дамы и нашей игры, вы помните, что... что... — лорд Понсфорт тщетно подыскивал слова, способные выразить его мысль в не обидной для собеседника форме.

— Что я проиграл, — жестко произнес капитан. — И потому вы снова вступаете в права, полученные при обручении?

— Вы представляете все слишком плоско и прямолинейно, — посетовал милорд.

— Дело простое. Но ваши опасения напрасны. Они делают мало чести леди и еще меньше мне.

Они распрощались довольно холодно, и капитан Гейнор ушел.

Он нанял слугу, коротышку с проницательным взглядом по фамилии Фишер. Владелец поместья под названием «Джордж» отрекомендовал его как человека верного и честного, и потому капитан отправил с ним свой багаж дилижансом. Сам же он поехал верхом, и через час после визита Понсфорту перед ним открылись навевающие тоску вересковые пустоши Хаунслоу-Хит. Далеко впереди скакал одинокий всадник. Капитан Гейнор присмотрелся бы к нему внимательней, если бы распознал в нем одного из посредников судьбы. Если бы не этот всадник на пустынной дороге, жизнь нашего героя сложилась бы совсем не так, как она описывается в этом романе.

Верстовой столб отбрасывал длинную тень на дорогу, которая лентой обвивала выжженную пустошь. Солнце казалось сверкающим диском. Всадник — черный силуэт на фоне солнца — скрылся вдали. Капитан Гейнор продолжал свой путь, погруженный в думы. Он думал о чем угодно, только не о судьбоносном всаднике. Капитан поднялся на холм, потом спустился в ложбинку, сдерживая коня; дорога была неровная, глиняные борозды окаменели под палящим солнцем. Всадник скрылся из виду, вокруг не было ни одной живой души. Вдруг он снова показался из соснячка, погребально-мрачно черневшего впереди. Капитан видел только его спину, он ни разу не обернулся, очевидно подозревая, что его быстро нагоняют. Это и заставило капитана взглянуть на него внимательнее.

Крепко сбитый мужчина ехал на пегой нескладной лошади. Черные волосы, выбивающиеся из-под широкополой шляпы, развевались на ветру. На нем был черный костюм для верховой езды и грязные лосины. Поравнявшись с ним, капитан увидал хищное лицо со впалыми щеками, грязный шейный платок и еще более грязный зеленый атласный жилет и весьма неопрятные, поблекшие золотистые кружева.

Трудно было повстречать человека с более отталкивающей внешностью, даже изъездив всю Англию вдоль и поперек. Подобная встреча на безлюдной дороге не предвещала ничего доброго.

— Хороший денек, ваша честь, — произнес незнакомец с явным ирландским акцентом.

— Хороший, — холодно кивнул капитан.

Он не сбавил скорости и оставил бы незнакомца далеко позади, но тот пришпорил свою пегую лошаденку и не отставал.

— Ну и глухомань, — сказал он, словно объясняя свое стремление держаться рядом, — страсть как не люблю таких медвежьих углов.

— Не разделяю вашего предубеждения, — возразил капитан.

— Ах, не разделяешь! — возмутился спутник. — Что ж, я, слава Богу, из тех, кто понимает намеки сразу. Так что больше не навязываю тебе свое общество. Но сначала придется сказать тебе два слова. А ну, попридержи коня! Стой, говорю! Стой, или я вышибу из тебя мозги!

Капитан осадил коня. Разбойник навел на него револьвер с длинным блестящим дулом, казавшимся кроваво-красным в лучах заходящего солнца.

— Что тебе надо? — резко спросил капитан.

— Вопрос простой и ответ простой, будь я проклят. — Разбойник усмехнулся. — А нужен мне сущий пустяк — кошелек, вон тот красивый камешек у шеи и часы, если имеются.

Капитан Гейнор бросил на него оценивающий взгляд, словно прикидывая свои шансы на успех. Хищная волчья пасть все еще ухмылялась, в налитых кровью глазах горел голодный огонек. Да, это не случайный искатель приключений, а настоящий разбойник с большой дороги. Такой ограбит и солдата, и старуху, и лишит жизни любого без всяких угрызений совести, стоит ему почуять выгоду, Гейнор криво улыбнулся:

— А ты загнал меня в угол, клянусь честью!

— И я того же мнения. Хорошо, что ты человек разумный, жаль было бы проливать кровь такого красавца из-за какой-то ерунды — горстки гиней да пары блестящих камушков. Мой девиз — живи и давай жить другим, ваша честь.

Капитан вытащил вязаный кошелек из черного шелка. Он был туго набит, сквозь растянутые петли просвечивало золото.

Разбойник подъехал чуть ближе. Не опуская пистолета и не сводя с капитана глаз, он протянул за кошельком левую руку. Пожалуй, капитан чересчур поспешно отпустил кошелек, едва разбойник коснулся его пальцами, и кошелек со звоном упал на землю между ними.

Разбойник непроизвольно проследил глазами за падающим кошельком, совершив тем самым непростительный промах для бывалого в таких делах человека. Удар, выбивший пистолет у него из рук, был очень силен и чуть не сломал ему запястье. Не успел он сообразить, что произошло, и предпринять действия в свою защиту, как на него обрушился второй удар, на сей раз по голове, нанесенный с такой ловкостью, что разбойник покачнулся в седле.

Капитан Гейнор привстал на стременах, заняв более выгодную по сравнению с противником позицию. Используя кнут с тяжелой рукояткой как дубинку, он с быстротой и сноровкой, неожиданной для видавшего виды разбойника, ударил его по затылку. Не успел тот оправиться от страшной боли, как удары посыпались на него градом, выбивая из его одежды целые облака пыли. Потрясенный неожиданной бурной атакой, разбойник был не в силах защищаться. Храбрец при оружии, а без него жалкий трус, он понял, что схватил голой рукой скорпиона. Не испытывая судьбу, он натянул поводья и с яростью вонзил шпоры в бока своей пегой лошаденки. Обезумевшая лошадь встала на дыбы, а потом рванула вперед и понеслась галопом. Но капитан, еще не насладившийся местью, ринулся в погоню, со свистом рассекая воздух кнутом.

Тут рыцарь больших дорог, гнавший лошадь что было мочи, вдруг вспомнил, что у него есть еще один пистолет.

Он вытащил его трясущейся рукой и, обернувшись, выстрелил в преследователя. Разбойнику было трудно попасть в летевшего за ним всадника, к тому же рука плохо слушалась его. Тем не менее выстрел положил конец преследованию: пуля с близкого расстояния угодила коню капитана в грудь. Бедное животное с громким ржанием рухнуло наземь — капитан едва успел выпрыгнуть из седла.

Стоя на дороге, он проклинал разбойника и собственную глупую затею с погоней. Раненый конь бился в агонии, и капитан, выхватив пистолет, прекратил его мучения. Потом он вернулся к месту встречи с разбойником и поднял кошелек. В азарте погони ему было недосуг подумать об этом. Подойдя к убитому коню, капитан задумался. До поместья оставалось добрых девять миль, а уже темнело.

Он все еще стоял в задумчивости на том же месте, когда вдруг вдалеке послышались дребезжание колес и стук копыт. Шум со стороны пустоши нарастал, и вот уже на холме показалась карета. Раскачиваясь и подпрыгивая на ухабах, она съехала вниз.

Кучер и ливрейный лакей на запятках подозрительно косились на капитана, поджидавшего карету на дороге. Когда она приблизилась, Гейнор поднял руку, и карета остановилась. Увидев валявшуюся на дороге лошадь, кучер, упитанный мужчина, понял, что перед ним — путник, попавший в беду.

Раздвинулась кожаная занавеска, и в окошке показалась причудливо причесанная женская голова.

— Что стряслось, Гилберт? — произнес высокий женский голос. — Почему мы остановились?

Заметив капитана, дама вскрикнула и тотчас спряталась. Капитан, сняв шляпу, подошел поближе.

— Не беспокойтесь, прошу вас, — сказал он с улыбкой. — Перед вами проситель, а не разбойник.

— У джентльмена убили лошадь, — сообщил Гилберт. В окошке показалась еще одна женская головка — и прехорошенькая. Девушка, с откровенным любопытством взиравшая на капитана, была голубоглазая, с тонким милым личиком, сиявшим под замысловатым сооружением из золотистых локонов, с изящным подбородком и пухлым маленьким ртом бантиком. Таких девушек любил рисовать Грёз [13], прославлявший милую заурядность.

Капитан почтительно склонил голову.

— Мадам, — сказал он, — меня постигла неудача: подо мной убили коня.

Голубые глаза выразили сочувствие и беспокойство.

— Убили?! — воскликнула она. — О Господи!

Старшая по возрасту дама снова появилась у окошка.

— Вы говорите — убили? — вскричала она. — Кто ее убил, сэр?

— Какой-то негодяй, разбойник с большой дороги, мадам.

— Разбойник! — пронзительно вскрикнула она. — Слышите? Сколько раз я вам об этом говорила и все впустую! Как хотите, но я еду через пустошь в последний раз. Господи, да это чудо, что нас не убили, просто чудо!

— Я еще не добрался до места, мадам, — начал капитан. — Я был бы чрезвычайно признателен, если бы вы позволили мне ехать на козлах рядом с вашим кучером до следующей почтовой станции, где я восполнил бы свою потерю.

Дама сначала потеснила, а потом и вовсе отодвинула девушку, заполнив весь проем окошка. Она с явным подозрением разглядывала просителя.

— Куда вы направляетесь, сэр?

— В Чертси, мадам.

Она еще внимательней посмотрела на молодого человека. В глубине кареты послышался шепот. Дама на мгновение обернулась.

— Возможно, Дамарис, — ответила она. — У него именно такой вид.

«Дамарис», — пронеслось в голове у капитана.

— Позвольте поинтересоваться, сэр, — продолжала дама, — кому я буду иметь честь оказать услугу?

— Я — Гейнор, мадам, капитан Гейнор, ваш покорный слуга.

— Вот как! — воскликнула она и приветливо улыбнулась. — Боже, какая странная встреча. Вы направляетесь в Монастырскую ограду?

Капитан, осененный догадкой, кивнул.

— А вы, стало быть, леди Кинастон? — спросил он. —Да, поистине удивительное стечение обстоятельств.

— Джеймс, деревенщина ты эдакая, — обратилась она к глазевшему на них лакею, и того как ветром сдуло с запяток, — открой дверцу!

Лакей услужливо опустил подножку, ее светлость ступила на землю, опираясь на его плечо. Леди Кинастон была высокого роста, приятной наружности, держалась с горделивой осанкой. Будучи весьма привлекательной дамой, она умела оценить и мужскую привлекательность.

Леди Кинастон сделала легкий реверанс и одарила капитана самой любезной улыбкой.

— Мы почтем за честь для себя оказать вам услугу, сэр, — заявила она и тут же в свойственной ей небрежной манере представила своих спутниц. Обернувшись, она махнула рукой в сторону кареты: — Мисс Холлинстоун моя племянница, и Эвелин, моя дочь. Она у нас единственная, сэр, что весьма огорчает сэра Джона: он мечтал о сыне. Очень жаль, что небо не исполнило его желания, — продолжала она непоследовательно, — но, если взглянуть с другой стороны, растить сыновей в наше смутное время — такое ответственное дело, что порой думаешь: небу и впрямь виднее.

Капитан почти не слушал ее болтовни: он смотрел на девушек, оставшихся в карете, — златокудрую, ту, что беседовала с ним, — капитан решил, что она и есть Дамарис Холлинстоун, — и более высокую, темноволосую девушку, блиставшую красотой совсем иного типа. Гейнор учтиво поклонился, задержав чуть дольше взгляд на той, которую называл про себя мисс Холлинстоун. Странное чувство всколыхнуло его душу при воспоминании об удивительной игре, которую он вел три дня тому назад с милордом Понсфортом.

Капитан заметил, что его пристальный взгляд смутил девушку, и вежливо осведомился у леди Кинастон о сэре Джоне. Она привела длинный перечень истинных и мнимых болезней сэра Джона, из чего, по-видимому, следовало, что ее муж в добром здравии и с удовольствием предвкушает прибытие гостя.

— Уже поздно, мама, — заметила темноволосая девушка, — а капитан Гейнор, конечно, торопится.

— Если путешествие приятно, пусть оно никогда не кончается, — куртуазно ответил капитан.

— Ах, вот как! — Светловолосая Дамарис рассмеялась. — И все же, мама, вы задерживаете капитана.

Вспомнив, что леди Кинастон воспитывает Дамарис как родную дочь, капитан Гейнор решил, что подобное обращение естественно и уважительно.

Тем временем леди Кинастон, несколько язвительно отозвавшись о нынешних нравах и об отсутствии уважения к старшим у молодого поколения, все же вняла советам дочери и племянницы и милостиво позволила капитану проводить ее к карете.

Он последовал за ней и сел рядом. Подножку подняли, дверь затворили, и карета, раскачиваясь, покатила по дороге. Та девушка, что звалась, как полагал капитан, Дамарис, попросила его подробнее рассказать о приключении. Он охотно согласился, но, повествуя о нем, обращался главным образом к леди Кинастон и ее дочери, полагая, что следует поступать именно так. После того, что Произошло между ним и Понсфортом, ему приходилось проявлять величайшую осмотрительность: ведь его могли заподозрить в попытке завоевать симпатию мисс Холлинстоун, обрученной с другим. Она была ставкой в игре, в которую он вступил и которую проиграл. Между ними — невидимая стена, теперь мисс Холлинстоун в большей степени, чем раньше, принадлежит другому, и он уподобится вору, если рискнет ее украсть.

Закончив рассказ, он откинулся на спинку сиденья. Дамы продолжали болтать о разбойниках, об опасности, подстерегающей путников, хвалили его находчивость: мало кто, находясь в столь невыгодном положении, сумел бы победить противника.

Но мысли капитана были далеко. Красивое личико и губки совершенной, как розовый бутон, формы помогли Гейнору, прекрасному психологу, понять характер мисс Холлинстоун. Если в какой-то период своей жизни человек неизбежно задумывается о женитьбе, ему надо жениться на той, что готова не только брать, но и отдавать, думал капитан. А эта Дамарис, видно, из тех, кому нечего отдавать. У нее нет ничего своего, индивидуального. Капитан всегда распознавал по внешним чертам суть человека. Несомненная красота девушки ничуть не тронула его — напротив, вызвала неприятное чувство. На первый взгляд ее красота показалась ему фальшивой, но вскоре капитан понял, что судит чересчур прямолинейно: фальшь предполагает, по крайней мере, какую-то активность, а эта девушка совершенно безжизненна. Она похожа на камелию — то же грациозное совершенство формы, но никакого аромата. Такой цветок вянет от прикосновения.

Эти поспешные выводы, первым результатом которых стала легкая неприязнь, которую отныне вызывала у него светловолосая девушка, естественно заставили его задуматься, как бы он повел себя, окажись он тогда в выигрыше. Потребовал бы он у Понсфорта выполнения условий? Гейнор вспомнил о своем повелителе, терпеливо ждущем решения своей участи в Риме. Король, можно сказать, живет на пожертвования. И капитан признался себе, что, пожалуй, он не отказался бы от богатой наследницы: ради короля он был готов на любые жертвы. Но теперь капитан радовался, что карты не заставили его принести именно эту жертву. Он испытал облегчение: оказавшись в проигрыше, он вполне мог примириться с ним и легко выполнить условия пари.

Итак, ему не придется совершать насилия над собой. Капитан подумал, что и в будущем не должен допускать ничего подобного. Теперь ему было ясно, какую линию поведения следует избрать во время пребывания в Монастырской ограде. Почти все время он продолжал обращаться к леди Кинастон и ее дочери. Невольно он сравнивал ее с мисс Холлинстоун, и сравнение было явно не в пользу последней: бледное задумчивое лицо, карие глаза с поволокой, нежный и грустный взгляд, выразительный рот, благородный лоб... Он поймал себя на мысли: если бы она оказалась Дамарис, ему пришлось бы страдать.

В наступающих сумерках карета прогромыхала по мосту. Река шумным водопадом спадала вниз — впереди темнела запруда. Вскоре изрезанную колеями дорогу сменила булыжная мостовая, по обе стороны которой неясно вырисовывались дома. Они въехали в город Чертси.

Капитан попросил подвезти его к гостинице «Голова великана», где его ждал слуга с багажом. Карета остановилась у гостиницы и простояла там минут пять. Пять минут оказались судьбоносными, как и весь этот день. Они волею судьбы завершили то, что начал ее посредник — разбойник с большой дороги.

Золотоволосая красавица сидела в углу кареты насупившись, недовольно опустив уголки прелестных губ. Если и был у нее в жизни интерес, возбуждавший каждый нерв, каждую клеточку ее существа, то это был успех у мужчин. Главным в натуре этой девушки было желание нравиться сильному полу, и если это ей не удавалось, она злилась. Ущемленное самолюбие наполняло ее душу горечью. Она привыкла к тому, что кузина пользовалась большим успехом, но не желала с этим смириться, объясняя чужой успех причинами, вовсе не умалявшими ее собственного очарования. Но никогда еще она не терпела такого сокрушительного фиаско, как сегодня, никогда еще не встречала мужчины, настолько поглощенного скромницей-кузиной, как этот капитан Гейнор. Никогда еще к ней не относились со столь полным, казалось, даже нарочитым невниманием.

Щеки у Эвелин горели, губы подрагивали, как у наказанного ребенка. Чувствуя себя глубоко несчастной, она молча сидела в своем углу. Дважды она обращалась к капитану, и он едва снисходил до ответа: его занимала только кузина. Эвелин поклялась себе, что больше не потерпит такого отношения. Невыносимый мужлан! И когда капитан отправился в гостиницу, она дала волю своему гневу, излив его не бурно, а с холодным, уязвляющим душу презрением — она умело пользовалось этим приемом.

— Ох-хо-хо! — Эвелин вздохнула. — Как я благодарна судьбе, что привлекаю кавалеров сама, что к этому не причастен мешок с деньгами!

Теперь читателю ясно, какую ошибку совершил капитан Гейнор, приняв дочь за племянницу. Ошибка объяснялась тем обстоятельством, что обе девушки называли леди Кинастон мамой.

Тень пробежала по призрачно-бледному лицу Дамарис.

— Какая ты недобрая, Эвелин! — укорила она кузину. — Неужто тебе не надоело подпускать шпильки? Да, я понимаю: за мной ухаживают, меня добиваются из-за наследства. Тебе ведь давно это ясно, — в голосе Дамарис прозвучала нотка горечи: признание причинило ей боль. — Ты считаешь мое положение завидным, коли постоянно напоминаешь мне о нем?

— Моя милая, — проворковала леди Кинастон, утешая Дамарис, — Эвелин сказала не подумавши, только и всего.

— Было бы милосерднее, если бы она задумывалась над своими словами, — ответила Дамарис.

— Ах, вот как! — Эвелин рассмеялась коротко и зло, — Ты всегда неправильно истолковываешь мои слова. Я имела в виду не лорда Понсфорта, а капитана Гейнора и ему подобных.

— В чем же моя вина? — недоумевала Дамарис.

— Дело не в тебе, моя дорогая Дамарис, а в твоем наследстве. Вот почему я так благодарна судьбе...

— Я всегда говорила, — вмешалась непоследовательная леди Кинастон, — что нам следует благодарить судьбу и за то, что мы знаем, и за то, чего не знаем.

Добродушная глуповатая женщина и не подозревала о назревающей ссоре, ее светлость не воспринимала намеков.

— Эвелин, я не понимаю тебя, — сказала Дамарис. Мисс Кинастон раздраженно передернула плечами и выпрямилась. В свете, падавшем из окошка гостиницы, золотистая головка и миловидное личико обратились в резко очерченную тень на стенке кареты.

— Капитан смотрел только на тебя, — насмешливо бросила Эвелин, не отличавшаяся деликатностью.

— Даже если это правда, в чем я виновата?

Желая примирения, Дамарис протянула кузине руку, но та резко отдернула свою.

— Я и говорю, ты тут ни при чем. Тебе приходится расплачиваться за то, что ты наследница большого состояния.

— Я всегда говорила, что за любой успех в жизни приходится расплачиваться, — благодушно заметила леди Кинастон, не подозревая о дуэли, происходившей на ее глазах.

Раньше Дамарис не ответила бы кузине: она отличалась кротостью нрава, — лишь насмешки Эвелин, ее отказ пожать руку в знак примирения вызвали полемику. Насмешки эти уязвили Дамарис, как может уязвить лишь правда. У нее была возможность не раз убедиться в правоте Эвелин, и ее нежная душа страдала от унижения.

— Что касается капитана Гейнора, — сказала она, — я не уверена, разобрался ли он, кто из нас Дамарис Холлинстоун, а кто Эвелин Кинастон. — Кузина рассмеялась: подобное высказывание показалось ей абсурдным. — Во всяком случае, уверяю тебя, — продолжала Дамарис, — капитан дважды назвал меня мисс Кинастон.

— Неужели? — встрепенулась ее светлость. — Странное заблуждение!

— Поистине странное! — с издевкой подтвердила Эвелин.

Если раньше было задето ее самолюбие, то теперь она испытала подлинную муку. Правда, Эвелин тут же предположила: Дамарис лукавит. Она была очень высокого мнения о себе и не допускала мысли, что при прочих равных условиях кто-то отдаст предпочтение Дамарис. Самодовольство и злость побудили Эвелин сделать кузине коварное предложение:

— Если ты права, если капитан и впрямь не знает, кто из нас богатая наследница Дамарис Холлинстоун, может быть... — она помедлила и закончила не без лукавства: — Может быть, стоит поддержать в нем это заблуждение? Итак, я — Дамарис, а ты — бедная Эвелин Кинастон!

— Дитя мое, что ты говоришь? возмутилась ее мать. — Ты вовсе не бедна, ты...

— Все познается в сравнении, дорогая мама. Я сравниваю себя с Дамарис. Ну, что скажешь, Дамарис?

— Что скажу? — удивленно отозвалась кузина. — Ты с ума сошла, Эвелин!

Эвелин снова презрительно рассмеялась:

— Сдается мне, ты хвастунишка, Дамарис.

— Эвелин! — одернула ее мать.

— Я хвастунишка? — добродушно переспросила Дамарис.

— А кто же еще? Ведь ты не отваживаешься проверить?

— Не отваживаюсь?

Дамарис почувствовала, что ею овладевает гнев. Она была кроткого нрава, однако это не мешало ей требовать к себе должного уважения. Видно, ей придется проучить Эвелин.

— Не отважишься! — подзадоривала ее кузина.

— Но, дорогие мои, вы же устроите грандиозную путаницу, — встревожилась леди Кинастон.

Она была решительно против затеи своей дочери. Дамарис приняла вызов.

— Это продлится всего лишь день-два, — успокоила она тетушку. — А вы, пожалуйста, попросите сэра Джона принять участие в игре. Поверьте, это пойдет на пользу вашей дочери, — жестко добавила она.

— Ты... ты согласна? — взволнованно воскликнула Эвелин.

Теперь, когда дело было решено, она вдруг испугалась, что ее ждет неудача.

— Ты не оставляешь мне выбора. Что ж, отныне будь Дамарис Холлинстоун. Но если твоя недостойная затея не принесет тебе удовлетворения, изволь прекратить свои насмешки, ты мне слишком досаждаешь ими.

Дамарис откинулась на спинку сиденья. Эвелин снова рассмеялась. Мимолетное чувство страха покинуло ее: если к красоте, дарованной ей природой, добавится богатое наследство, ей бояться нечего.

Тут в разговор вступила мать, сообразившая наконец, что задумали девушки и чем может обернуться придуманная ими игра.

— Но, дорогие мои, — вскричала она, — я вовсе не желаю, чтобы капитан Гейнор ухаживал за моей дочерью! Я этого не допущу, Эвелин, по крайней мере, пока не узнаю больше об этом джентльмене. Я совсем не уверена в том, что он может претендовать на твою руку. Он, конечно, смел и красив, такие качества не часто встретишь в наше время, но, на мой взгляд, он солдат удачи.

— Солдат удачи! — воскликнула Эвелин. — И вы хотите, чтобы я... Тише, он уже возвращается. С этого момента я — Дамарис Холлинстоун, запомните это, мама.

Лакей открыл капитану Гейнору дверцу, тот быстро поднялся в карету и принес дамам извинения за вынужденную задержку.