Часть 1. Турандот

С ума сойти, сколько звезд разом! Сколько их слетелось тут на погоны, верно, и в небе загорается не всякую ночь. Столько отцов, дядьев и старших братьев явились сегодня тешить родительскую и иную родственную гордость.

Девушка стояла в тени арки, а вокруг плескался, вскипал, бурлил выпускной императорский бал. Будто море, бросался к ее ногам и норовил утянуть на глубину. И какая-то часть ее сознания, несомненно, стремилась туда. Так бывает всегда, когда кажется, будто вся жизнь сосредоточена в другом месте, а ты только стоишь, беспомощная, среди скал, как в видеодраме.

Рассудок подсказывал «среди скал» и остаться. Тут, по крайности, хоть твердая почва под ногами, а там — бездонные глубины и коварные мели, и бури, что могут вознести, но скорее — измочалят и бросят. Как благоразумный человек, Натали отнюдь не спешила в воду.

Но даже тяга войти по колено казалась опасной. Пытаясь справиться с ней, девушка и притормозила тут, внешне невозмутимая, как всегда, когда ей бывало страшно. А страшно было всю дорогу. Даже когда она всего лишь выбирала в прокате это платье, переливчато-стальное — для профессионального торжества военного космофлота самое, что называется, оно! — и когда выпрашивала у Никс ее босоножки на сумасшедшей шпильке… Никс нипочем бы не одолжила, если бы знала — куда. Но до сих пор все казалось не всерьез. Или же это рассудок протестовал против перемен. Против таких перемен, ибо жизнь отучила от веры в скорое и дармовое счастье. Внутри у Натали был такой кусок льда, что руки до плеч покрылись мурашками.

Можно было приехать вместе со всеми, с щебечущей стайкой других стюардесс, аэробусом от самого общежития, смешавшись с ними подобно веселому, легковесному пузырьку в шампанском. Позволить себе парить на тех же белых крыльях — ах! — единственного Шанса обворожить юного энсина или, если повезет, даже лейтенанта, что намного серьезней, поскольку эти, в принципе, морально созрели для брака. Не единственного, если рассуждать здраво. Украшать собою выпускной бал Академии стюардесс Компании приглашали из года в год, и каждая надеялась подцепить тут принца. Аристократа, на худой конец, поскольку с принцами наблюдался явный напряг: молодой Император не мог жениться на всех сразу. К слову, он и вовсе жениться пока и не собирался. Нет, Натали зачем-то потратилась на такси. Подругам-сослуживицам не нужно знать, что она тоже тут. Не сейчас, когда она даже не в состоянии правдоподобно наврать.

«Я могу истолковать прикосновение вашей руки, как диктует мне сердце?»

«О, да, лейтенант, но только если вы имеете в виду именно этот орган».

Смех. Они засмеялись оба.

Сбоку от нее высилась панель Славы с лазерной гравировкой по стали. Сотни имен геройски павших. Вероятно, на всей Зиглинде не было более исторического места. Этих ежегодных балов Натали перевидала десяток по головидео и увидит еще больше. В живую она была тут впервые. Стоять ожидая, у стены, как на витрине, в ряду других таких же, ожидая внимания: она не умела делать это весело. А от стюардессы что надо? Как раз чтобы весело и было. Ярмарка благородных невест проводится в другом месте. Юнцы сновали мимо: группами и по одному, с новенькими кортиками, с необмятыми погонами, выбритые в шелк, в тугих накрахмаленных воротничках и галстуках, которые они сорвут и попрячут по карманам не раньше, чем отъедут по домам их исполненные гордости родители. Судя по значительности взглядов, запоминали избранное ею место. Отмечали, что она стоит там одна. Оставляли на попозже, когда Император, в таком же новеньком кителе на плечах, такой же молодой и гордый, пригубит шампанское, чем избавит их от тягостной обязанности утолять жажду минеральной водой. Возможно, не стоило морочить себе голову, а разыграть общий, стандартный для стюардессы сценарий. Взять тепленьким первого попавшегося юного офицерика, и радоваться — повезло. Даже это было больше цены, которую Натали следовало за себя просить.

Это как земля под ногами. Надобно знать свое место, потому что все равно ведь рано или поздно укажут.

Другое дело — она пришла сюда не торговать и не сдаваться внаем.

Попытка приподняться на цыпочки и глянуть поверх всех этих голов была совершенно нелепой, поскольку пальцы ног и так едва касались земли. Натали прекратила эти потуги с улыбкой, какую сама она назвала бы нервной, а другие — те, кто ее не знал, а только мимо проходил — посчитали за беглую.

Никто не знал ее достаточно хорошо. Считалось, она холодна, как рыба.

Потом она их увидела.

Красивая пара: полковник ВКС средних лет и моложавая дама в неброских жемчугах. Уверенность и благожелательное спокойствие «тех самых» Эстергази. То, как стояла эта женщина… в самом центре Империи, если смотреть отвлеченно… именно это, напомнила себе Натали, называется у них аристократизмом. Это не просто дорогого стоит. Это — не продается. Да Эстергази, в общем, и есть центр Империи.

Пожилой джентльмен в парадном френче с регалиями расположился у колонны рядом с блистательной парой. Привилегии возраста и заслуг позволяли ему уже приступить к шампанскому, и лакей в белом смокинге стоял подле него недаром. Судя по репликам, которыми старик обменивался с офицером и дамой, да и по выражению лиц пары, он им не просто знакомец. Семья. Отец его или ее. Да, Эстергази — это семья. А семья — это стена.

Взгляд Рубена полоснул зал крест-накрест, но, ясное дело, заметить ее непросто. Слишком много народу сновало меж ними. А вот Натали, напротив, видела его хорошо. Такого роста в этом зале были только императорские телохранители. Рубену повезло, лет пять назад этим метру девяносто едва ли было комфортно в кабине истребителя. Впрочем, иронично поправила себя Натали, кабы один из Эстергази оказался слишком велик для истребителя, на вооружение поставили бы новую, усовершенствованную модель. Не может быть, чтобы Эстергази не дали летать, даже если он к этому делу не годен. А Рубен — годен, видит Бог. В этой семейке, щенка, если он не жрамши, не спамши и будучи пьян, не прокрутит «мертвых петель» штук …дцать, просто утопят — так говорили флотские сплетни. Курсанты, возбужденные и радостные — все хороши. Форма украшает. А Рубен Эстергази украшает саму форму. Поистине: здорового дерева — здоровый побег.

Улыбнись. Мне больше ничего не нужно.

Но Рубен не улыбался, озираясь по сторонам. Мать тронула его за запястье и что-то сказала. Наблюдать за ними со стороны оказалось забавно, но несколько мучительно. Глаза… и улыбка. Почему это называется — Эстергази?

Спокойно, подруга. Ты должна твердо усвоить, что не можешь позволить себе это. А если не прислушаешься к голосу разума, потеряешь намного больше. Все, что наскребла ценой таких самоограничений и трудов. Речь, само собой, не о босоножках и платье. Более всего Натали опасалась утратить чувство цели и ясность взгляда. Любовь нам ни к чему. Эстергази не женятся на стюардессах внутренних рейсов. И вообще… Рассуждая логически, если ободрать с великолепного Рубена упаковку — лоск, внешность, происхождение, деньги — там останется самая обычная волосатая задница. Не надо было вовсе сюда приходить.

Толпа выпускников в ее салоне, назойливых, как щенки, и таких галантных, что сердиться на них было просто невозможно. Готовых даже кофе за нее развезти, лишь бы подольше удержать в своей компании стюардессу, красавицу, женщину! Отделываясь набором банальных шуток, Натали перехватила и вернула взгляд офицеру, чья улыбка буквально приподняла ее над палубой. Серый пластиковый квадратик с золотым обрезом и магнитной полосой возник в ее руке… сам собой? Дата, время… императорский выпускной бал?!

Объявили посадку, ее лейтенант потянулся за кителем и фуражкой. Натали скользнула глазами по фамилии, отстроченной на нагрудном кармане. Уже тогда она решила, что не пойдет.

Ну, сероглазый, улыбнись, и я тихо исчезну.

Сморгнув, Натали обнаружила, что сероглазый смотрит прямо на нее. Ах да. Ты обучен командовать эскадрильей. Тактик, и где-то даже стратег. Никто не обсуждает твои приказы, когда для них приходит время. Ты едва ли представляешь, что можно оспорить твою выжидающе приподнятую бровь. Момент для безнаказанного побега упущен, если только Натали не хочет потерять лицо. А этого допустить нельзя.

Собственные ноги показались ей деревянными. Однако ей удалось выработать в себе в высшей степени полезное свойство, когда тебя остерегаются задевать даже в густой толпе. Сейчас это было то, что доктор прописал. Натали прошла сквозь праздничную толчею по прямой, как нож сквозь масло. Возможно, на нее глазели. Возможно — уступали дорогу. Если она не хлопнется в обморок под благожелательно выжидающим взглядом этой дамы, может быть уверена — выстоит, коли понадобится, и под вражеским огнем.

— Это Натали, — Рубен ненавязчиво завладел ее локтем.

Родители. Мы не договаривались насчет родителей! Мы вообще… не договаривались. Ну, почти.

— Ах, вот кого он выцеливал, — ладонь матери оказалась сухой и крепкой, а рукопожатие — отработанным. — У вас обоих хороший вкус. Я имею в виду избранное вами платье, разумеется, а не моего сына, разгильдяя и охламона…

— Моя матушка Адретт.

— …охламона, как выяснилось, с прекрасным вкусом, — добавил отец, в свою очередь стискивая протянутую Натали руку. — Харальд Эстергази.

Мимолетный взгляд, каким они обменялись с сыном, был теплым, одобрительным и очень товарищеским.

— И дед Олаф, которого они зовут с собой, когда хотят произвести впечатление, — старик не глядя отставил бокал, и, заложив руку за спину, картинно приложился губами к ручке. И глазом не моргнул, когда за спиной его стеклянно тренькнуло.

Она бы умерла на месте, приведись ей разбить что-нибудь на императорском балу, а вот из Эстергази ни один и бровью не повел. Все четверо — и Натали поневоле вместе с ними — только сделали шаг в сторону, чтобы дать место лакею с дроидом-уборщиком на тележке. Агрегат живо всосал в вакуумное нутро осколки и капли разлитой жидкости. Уборщик мог двигаться и сам, офисная его модификация была полностью автономна, но наличие при нем человека придавало процедуре антикварный шик. Сейчас Эстергази представлялись ей не менее сказочными, чем, скажем, альфы.

— Когда мы выбирали флайер, — доверительно сказала Адретт, не понижая голоса, чтобы семья слышала, — нашему прохвосту было шесть, и мы, не подумав, взяли его с собой. Старый мы… — она выразительно покосилась в сторону невозмутимого супруга, — совсем разбили. И пока мы наперебой объясняли менеджеру, как именно представляем себе новое семейное транспортное средство, малец заявил: «Эта!», забрался в кабину «Саламандры», и никакие уговоры и пряники не помогли нам извлечь его оттуда, покуда машина не стала наглей. А это было немного сверх того, что мы тогда могли себе позволить.

— Да уж, — произнес в воздух Харальд. Глаза его смеялись.

— Эта байка к тому, — поднял палец дед, — что Эстергази с младых ногтей всегда выбирают самое лучшее!

— В том случае это оказалось еще и самое дорогое, — шутливо вздохнула леди Адретт, будто цена до сих пор повергала ее в ужас.

Не поняла… ты им ничего не сказал? За что ты пытаешься меня выдать?

Рубен сделал вид, будто не понял.

Дорогое. Что ж, у меня есть шанс вас разочаровать. Натали прекрасно представляла, какова их пища для первых впечатлений. Высокая худощавая штучка, тонкая в кости, то, что в модных журналах зовется словечком «стильная». Короткая стрижка на черных волосах выгодно акцентирует точеные линии челюстей и скул, большие глаза и крупный рот. Кому здесь в голову придет, что ее элегантная аристократическая бледность на самом деле всего лишь дешевая бледность фабричного квартала? Помни, это враги улыбаются тебе. Все, кроме Рубена… который один знает, где он ее подцепил, молча себе ухмыляется и едва ли забивает голову чем-то лишним. Сегодня же. Пропади оно пропадом. Ей нужна ступенька наверх, но эта — обледенела.

Некоторое время все было довольно просто: стой себе, окруженная Эстергази, как каменной стеной, улыбайся и кивай, да исподволь учись у Адретт делать выражение лица. Это только кажется, что на него натянута неизменная благожелательная маска. Совсем скоро выяснилось, что для каждого, кто подходил засвидетельствовать почтение, у нее находится свое выражение глаз. Приветливое, вежливое или пренебрежительное, истолковываемое безошибочно и характеризующее совершенно точно: этих рады видеть в любое время, с этими — отыграют по всем правилам императорского приема, с этими — не сядут за один стол. Обязательная дипломатия высокопоставленной дамы, для которой мужчины семьи служат непременным и несомненно выигрышным фоном. Мужчины Эстергази это умели. Во всяком случае, было видно, что всем троим вполне комфортно, когда Адретт говорит вместо них. Дело светское. Для дел служебных — иное время.

Но это выражение Адретт прежде не использовала. Спина ее стала еще прямее — минуту назад Натали поклялась бы, что это невозможно! — плечи офицеров точно таким же манером развернулись и одеревенели. Рубен из всех своих выглядел сейчас наиболее живым, но и его глаза стали чуть более напряжены и внимательны. Она и сама превратилась в соляную статую, когда смекнула, откуда ей знакомы черты невысокого юноши, на которого сделала равнение вся их сиятельная компания.

Волосы — коротко стриженный пепельный ежик, форменный китель наброшен на плечи, глаза чуть помутневшие, но шаг твердый. Она заметила, Рубен как будто спросил подходящего глазами: «Официоз-то кончился?» Свежеиспеченный лейтенант, как и сам Эстергази, но обращаться к нему будут иначе.

Движением ладони остановив Харальдово «Примите поздравления, Ваше Вели…» и чуть задрав голову, юноша спросил:

— Почему у Эстергази всегда все самое лучшее? Пилоты… девушки…

Взгляд его определенно задержался на Натали. И тем неоформленным чувством, что заставляет лучших из женщин понимать и жалеть мужчин, а мужчин — искать в их любви отголосок материнской, и с которым, к слову сказать, во всей полноте Адретт была явно знакома, Натали угадала в нем муку совершенно одинокого существа. Все нити стянулись к нему, к функции, но что в том было для молодого человека? Что ему оставили, кроме как тянуться на цыпочках: как-то оно там, на воле? И против которого — одного! — стояла шеренга рослых, крепких, красивых, полных жизни Эстергази, воплощения всего, чем самому ему быть не позволено. И даже летавших лучше. Синий значок на лацкане Рубена недвусмысленно сообщал, кто тут лучший пилот выпуска. Император, сообразила Натали, прицепился бы к любой девушке, лишь бы та стояла рядом с Рубеном Эстергази. Ее собственное лицо он завтра даже не вспомнит. Неужели она, обдирая ногти, вскарабкалась на эту ступеньку, чтобы увидеть перед собой еще одну, высокую — до неба, тоже ледяную — и с кольями, вбитыми у подножия?

— Пилоты Эстергази — ваши, сир, — мягко улыбнулась Адретт, как будто не впервые приходилось ей стелить вокруг них гимнастические маты. — И даже мои — только во вторую очередь.

Во всяком случае, оно сработало. Все острое, что торчало из Императора, сгладилось, шипы, обращенные наружу, втянулись, взгляд прояснился.

— Для вас — Кирилл, леди Адретт. Всегда. Помните об этом.

— Трудный выдался денек? — спросила та, кладя руку на сгиб императорского локтя и чуть разворачивая того в сторону — для разговора. — Мальчикам не терпится танцевать, и они испытывают сильную жажду…

— Да если бы только это! — Император вымученно улыбнулся. — Я бы напился со всем выпуском вместе, и ни о чем не думал, и был бы счастлив похмелью.

Это ты мало знаешь о похмелье, подумала Натали из благоразумного отдаления, но, разумеется, сдержалась.

— …дипломатический инцидент в двадцать седьмом секторе… чужой корабль в нашей части космоса… — обрывки, звучавшие тревожно, касались настороженного слуха. — …осознанной провокации… даже связной формулировки причин… переводят стрелки, как обычно… страшно подумать, если это действительно Чужие… предстоит объясняться, а я ищу виноватых… снова врать в камеру с искренним выражением лица…

Лицо Адретт оставалось спокойным и мягким.

— В любом случае, всему этому найдется время завтра.

— Хм… — Император ухмыльнулся, оглядываясь. — Иной раз от женщин Эстергази проку не меньше. Возможно, их стоит привлекать на государственную службу, хотя бы ради удовольствия слышать это замечательное «мы — ваши, сир».

— Перехочешь, — хмыкнул Рубен. — Крылья — ваши, невесты — наши. Такие были правила, когда мы садились играть.

— Знаете, леди, — обратился Император к Натали, — какой у него самый чудовищный недостаток? Вот именно — у него их нет. За одно это его можно искренне возненавидеть.

Самое время вспомнить, что в каждой шутке есть доля шутки. Даже Кирилл это понимал, потому что, улыбнувшись уголком рта, добавил:

— А хуже всего, что этого лося и ненавидеть-то невозможно. Настолько он, понимаете, обезоруживает. Восемь лет наши койки стояли рядом. И его всегда была застлана лучше.

Харальд немедленно дал сыну шутливый подзатыльник:

— Как ты смеешь обезоруживать сюзерена?

— А что с ним делать? Не стрелять же… — оправдывался Рубен, прижав ладонью шлепнутое место. — Не завидуй моей школе муштры, Кир! Она и дома продолжается.

— Кир, — вмешалась Адретт с убежденностью, что мужчины, стоит им открыть рот, немедленно все портят, — расскажи лучше, как дела с той твоей любимой игрушкой?

Император сморщил нос. Так он выглядел даже симпатичным.

— Вы «Врата Валгаллы» имеете в виду? Ну, не то, чтобы любимая… Да и не игрушка это, поверьте.

— Нет, это ты поверь мне, мой мальчик, — вмешался Олаф, — яйцеголовые всего-навсего тянут деньги из бюджета. Как всегда.

— Вы про беспилотные истребители? — это сказал Харальд, никто из Эстергази не остался в стороне, когда тема повернула на профессиональные рельсы.

— Не такие уж они беспилотные, — возразил Кирилл. — Мы просто пока в точности не знаем, насколько они будут нуждаться в живом пилоте. Несомненным плюсом можно считать уже одно только снижение требований к профессиональным качествам того, кто сидит в кабине.

— Умненькая машинка, — пробормотала Адретт.

— Любая домохозяйка сможет управлять боевой машиной? И это означает, что Эстергази пора вступать в профсоюз и начинать откладывать на черный день?

— До паники вам еще далеко, — засмеялся Император. — Пока они демонстрируют мне мышей и обещают вскорости перейти к шимпанзе. В любом случае, едва ли мы представляем себе, как это будет на самом деле. Приходится согласиться, что из любого научного открытия человек прежде всего сделает бомбу.

— О чем они? — шепотом рискнула спросить Натали.

— «Врата Валгаллы», — ответили ей на ухо, — самая сумасшедшая черная дыра из всех, куда когда-либо уходили налоги. Экономика, видишь ли, полагает катастрофическим положение, когда пять-восемь лет учебки уничтожаются одним прямым попаданием лазера. Якобы душа, сознание, fea, словом то, что делает живым восемьдесят килограммов мышц и костей, высвобождаемая в момент гибели или смерти, как-то интерпретируется комбинацией электромагнитных полей и может быть записана на материальный носитель, при условии, что он так же самодостаточен и совершенен, как человеческое тело. Кир неосторожно вбросил идею использовать в качестве материального носителя боевую машину. Казалось бы, что может быть совершеннее, а?

Обнаружилось, что прочие их внимательно слушают.

— Я всего лишь о страшной силе резонанса императорского слова, — вывернулся рассказчик. — Короче, буквально сам собой образовался и расцвел проект под высочайшим покровительством. Перезагрузка, так сказать, павших героев. Летающие гробы на страже мирного неба. Но, — Рубен улыбнулся наконец так, как она ждала, жар коснулся ее виска, — это не моя тема.

— Извини, Руб, но это очень заметно, — ввернул его царственный однокашник.

— К тому же, на мой взгляд, у этого проекта есть один существенный недостаток. Каким образом они рассчитывают перейти к опытам на людях? Где они сейчас найдут необходимое количество… эээ… кончающихся пилотов, владеющих, — Рубен подчеркнул это слово, — современной техникой? Едва ли среди нас найдутся добровольцы.

— И нечего на меня смотреть, — сказал дед, хотя никто и не думал. — Да, моя очередь первая. Но если вы проделаете со мной что-нибудь этакое… противоестественное… я буду по ночам кружить над вашим домом и гундеть, что все вы делаете неправильно и что мы в ваши годы…

— Не смешно, милорд адмирал, — резко оборвал его Кирилл, развернулся через левое плечо и ушел, раздраженно печатая каждый шаг.

— Ты и так гундишь, — запоздало отозвался Харальд, провожая глазами спину Императора. — А хотел бы я знать, что ему показали…

— Начали за здравие, кончили за упокой, — проворчал Рубен. — Тут становится скучно. Не хочешь пойти покататься? Тысячу лет не видел ночных огней Рейна… Па, потанцуете тут вместо нас?

* * *

Глаза Рубена озорно блеснули в свете огней, когда в общем ряду посадочной площадки он опознал старенькую, заслуженную уже, плоскую серебристую «Вампу». Сенсорный замок беспрекословно откликнулся на прикосновение его ладони, и это обстоятельство развеселило его, как школьника.

— Мои умеют сделать праздник, — признался он, открывая дверь для Натали. — Я летал на ней в старших классах, до Академии. Пахнет домом.

Натали молча села боком, втянула в салон длинные ноги. На открытой площадке, напоминавшей ладонь, простертую к небу, было прохладно, выходя, она накинула на плечи форменный плащ. Другого у нее все равно не было. Отправляясь сюда, она и не думала, что придется изображать леди. Да и вообще, выясняется, все мероприятие продумано было из рук вон. Никуда, в общем.

Так и села, подавляя невольную дрожь. Рубен, напротив, прежде чем умоститься на водительском месте, бросил китель на полку под заднее стекло, ловко отделался от запонок с эмблемой Академии, завернул манжеты и привычным, несколько вороватым движением сунул в карман галстук. Дверная панель бесшумно закрылась, в салоне включился приглушенный свет.

— Я выпрашивал у предков скоростной одноместный флайер, — сказал Рубен, вызывая на монитор директорию с музыкальными файлами и задумчиво перебирая плэйлисты. — Но, должен признать, сейчас это — то, что надо. Ха… и фонотеку не потерли! При плановом ТО, знаешь ли, обычное дело: недоглядишь — и… Кое-какие из этих записей и в Сети не сыщешь.

Да. Наконец это стало… предсказуемым. Спинка чуть пружинит, верно — откидывается. Скорее всего — прямо здесь. Едва ли следует делать вид, будто впервой.

Тоненький посвист турбин передал салону легкую вибрацию, «Вампа» приподнялась над парковкой и лениво, чуть накренясь, перевалилась за край. Земля, похожая отсюда на чашу с высокими краями, полную мерцающих огней и поделенную на квадраты магистралями, как ручейками лавы, чуть повернулась, повинуясь движению рычагов.

Если Натали сперва опасалась оказаться в машине беспомощной жертвой красующегося лихача, да еще под звуки цинковой урны, пинаемой пьяным «быком», ее душа могла быть спокойна. Русский тенор двадцать первого века молил вернуться в Сорренто, голос его способен был наполнить высохшее русло, а Эстергази действительно поставляли на службу Империи лучших на Зиглинде пилотов. Пальцы Рубена порхали над панелью, лицо, освещенное огоньками приборной подсветки, выглядело сосредоточенным и отстраненным. Флайер скользил по спирали вниз, наматывая плоские витки вокруг башни Академии, словно увядший осенний лист.

— Я настроил автопилот, — сказал Рубен, чуть расслабляясь. — Звякнет, когда спустимся до пятисот метров. Поговорим?

Чаша, полная огня, чуть покачивалась за окнами машины. Не стекла — поляризованный пластик. На горизонте вставало сплошное зарево заводских кварталов. Натали решительно отвела от них взгляд. Можно обманывать всех некоторое время, а некоторых — все время, но с чего она взяла, будто ей удалось обмануть Адретт? Матушка устраивала любимому сыну праздник, включающий его флайер, его музыкальную коллекцию, и к чему бы ей возражать против красивой стюардессы, в которую он ткнул пальцем и сказал: «Эта». Учебка — монастырь. Вырываясь оттуда в состоянии сильного возбуждения и легкого спермотоксикоза, юные энсины глядят на женщин весьма оживленно. Лейтенантов это тоже касается.

— Как у вас, в Академии, вправду небо в клеточку?

Рубен, подстраивавший кондиционер, поглядел на нее лукаво.

— На последнем курсе грузят так, чтоб даже мысли отвлекающей не родилось. После первых пяти лет об адъюнктуре даже думать было страшно. Но… мы — ребята покрепче, нежели полагает командный состав.

— В твоей семье и леди летают?

Рубен засмеялся.

— Ни в коем случае. Матушка — наш самый драгоценный груз.

Какой приятный согревающий смех. И запах… Натали поймала себя на том, что непроизвольно тянется за этим ненавязчивым шлейфом, и полуотвернулась, позволив себе улыбку. Это запах денег, подруга.

— Я водила некоторые виды летающих корыт, — неожиданно призналась она. — Когда всеобщую воинскую проходила.

— Вот как. Коллеги, значит?

— Ну, коллеги… Издеваешься? Я пилотировала грузовик, и у меня были чудовищные проблемы с посадочной ногой.

— Садилась на пузо?

— Ффу! Скажешь тоже. Нет, я при взлете забывала ее убрать.

Снова смех, к которому она с удовольствием присоединилась. Ну почему ей так легко с Эстергази?

— Осторожненько, медленно, следуя отведенной магистралью нижнего уровня, вцепившись в ручку, как обезьяна, и вытаращив глаза от напряжения и страха кого-нибудь задеть. Бегемот на цыпочках…

— Нуу… — протянул Рубен. — Водить грузовик на самом деле не шутка! Габариты, масса, инерция. Это тебе не флайер-игрушечка… на котором можно вот как… и вот так… — легкая машинка, повинуясь незаметному нажатию на джойстик, ухнула правым бортом вниз, потом левым, так изящно и быстро, что Натали еще только набирала воздух для визга, когда «Вампа» уже выровнялась, практически на месте выполнив разворот на три вальсовых такта, и снова вспыхнул индикатор автопилота.

— Ты в самом деле таков, каким выглядишь?

— Я? Ну, я простой парень, делаю то, что люблю в жизни больше всего, и от того счастлив, как камень, нагретый солнцем.

— Это? — Натали подбородком указала на пульт, где спокойно, и в то же время в полной готовности, лежали крупные, красивые, безукоризненно точные руки.

— А вот о тебе того же самого не скажешь, — заметил Рубен, умолкнув, когда хор из динамиков выдохнул приглушенное «Nossun Dorma»… Оно раскатилось, как камнепад, а после те же слова повторил одинокий мужской голос, уверенный, глубокий и страстный. Музыка вспухла, как взрыв в вакууме, и столь же нестерпимо сияющая, испугав Натали, поскольку неожиданно оказалась слишком велика для крохотной кабины. Восхитительная непреодолимая тяжесть навалилась на уши. Девушка раскрыла для вопроса рот, но не осмелилась шагнуть в поток, которым пилот, кажется, унесен был весь. Сама она на словах: «О принчипесса!» вовсе забыла дышать.

И — молчание, будто кто-то недрогнувшей рукой стер следующую запись, чтобы в полной мере насладиться послевкусием этой. Можно даже догадаться — кто.

— Это «Турандот». Смотрю и вижу женщину, ожидающую разгадки. И боящуюся ее. Разгадаю — будет мне хорошо. Нет… — Рубен пожал плечами. — Сам, значит, виноват. Твоя манера ходить, говорить, поворачивать голову… вкупе с очень небрежно намазанной легендой. Красивая, молчаливая, интригующая… Ты мало говоришь, и я не привык вести разговор, хотя, кажется, должен бы унаследовать эти гены от мамочки. Обычно я не говорю так много. Итак, двое молчальников в одной кабине. Я должен делать выводы из одного ярлыка «стюардесса»?

— Следовало ожидать, — вздохнула она. — Летали, знаем. В понятие «хорошая стюардесса» Компания включает исполнительность, образованность, воспитанность… Гувернантка для грудных младенцев, сиделка для глухих стариков, пускающих слюни и скорая психологическая помощь для уродов, полагающих, будто в стоимость их билета входят сексуальные услуги. После того, как успокоишь первых, устроишь вторых и отобьешься от третьих, разносишь кофе. Расхожие анекдоты о стюардессах предполагают, что после кофе, но перед обедом твоим особым вниманием пользуются командир, второй пилот и бортинженер. Это твой экипаж, ты с ними летаешь. Ты в некотором роде их собственность. Ты не можешь попросить заменить пилота. Пилот тебя заменит запросто, твое досье это не украсит и непосредственно повлияет на премию. А плохая стюардесса Компании не нужна.

— Хорошенькая сказочка, жаль — страшная.

— Что в ней не так?

— Все. Хороший командир знает, что пока он держит штурвал, его стюардесса держит в руках салон. Всех дурных мамаш, визгливых стариков и всех уродов, которые лучше тебя знают, как им долететь до места назначения, и теоретически могли бы посадить лайнер мягче, чем пилот с восемью годами Академии и двадцатью — летного опыта. А то и с ножом, с лучевиком или бомбой. Всех, кто ломится решать свои проблемы прямо в кабину, первой встретит стюардесса. А плохой пилот Компании не нужен.

В ответ Натали промолчала, глядя в темное стекло. Глупо препираться с идеалистом.

— Бывало, да? — услышала слева.

— Ты на гражданские линии не собираешься? А то взял бы меня к себе. Я в грязь лицом не ударю, честное слово.

Рубен засмеялся.

— Если ближний космос будут сторожить Летучие Голландцы, может, Эстергази вправду придется искать работу по найму. Представляю.

— Нет. Не представляешь.

— Ладно, не представляю, — покладисто согласился он.

— Мое досье есть в Компании. Оно, разумеется, закрыто для праздного интереса, но ведь не для тех, кому правила не писаны?

— Ты не поняла. Меня вполне устраивает все, что я перед собой вижу. В остальном я согласен положиться на твое слово. Каковое слово готов сейчас услышать. Итак?

Зуммер автопилота спас Натали. Полкилометра.

Кивнув не то автопилоту, не то своим мыслям, Рубен вернулся к приборам. Не глядя коснулся кнопки автопилота. Уверенные, точные, скупые движения. Натали даже слегка развернулась в кресле, наблюдая. «Вампа» вошла в вертикальную магистраль, золотую от света прожекторов, и в несколько секунд прогуливающаяся пара оказалась в скоростном потоке на самом верхнем уровне. Ускорение вжало Натали в спинку сиденья. Машин тут было намного меньше — лишь те, что по техническим характеристикам могли позволить себе эту трассу. «Вампа» скользила меж ними, обгоняя конкурентов без малейшего признака показного лихачества, но тем не менее с легкостью оставляя позади каждого, кто осмеливался дразнить ее задними габаритными огнями.

Зиглинда, кислородная планета с недрами, под завязку набитыми ценнейшими полезными ископаемыми, в том числе редкоземельными металлами, вращалась вокруг звезды, перерождавшейся в красный карлик, и была в своем секторе самой богатой. Освоенная и заселенная за считанные столетия, проросшая технологиями, как корнями, практически вся она представляла собой огромную фабрику, где был целиком сосредоточен производственный цикл: от добычи руды до изготовления лучшего в Галактике вооружения для собственных нужд и на продажу. Компактный, самодостаточный, жестко управляемый мир, который мог позволить себе любые технологии из тех, что можно купить за деньги. Территориальная экспансия Зиглинды была ограниченной и затормозилась в пределах собственной системы. Оружие же и транспорт ее славились во всех обитаемых мирах. Полуторакилометровые башни городов в красноватом свете карлика, сотни гектаров почти безлюдных заводских площадей, система тоннелей и шахт, пронизывающих кору. Внутриэкономическая же стратегия была такова, что рядовой гражданин не мог позволить себе не работать.

Доходы под контролем военно-аристократической верхушки распределялись в основном на развитие производства и науку, что позволяло поддерживать темпы опережения конкурентов и содержать профессиональную армию. Благодаря чему маленькой, но гордой Империи удавалось высоко держать голову и умело сохранять независимость в сфере пересекающихся интересов двух таких монстров, как Земли Обетованные и Конфедерация Новой Надежды, в каждую из которых входило более полутора сотен систем. На Зиглинде практически не было животного мира, разве что в заповедниках курортных зон. Да и там это были импортированные земные виды: их генетические образцы Империя приобрела, когда пустила тут корни. Местная фауна не сумела адаптироваться к изменениям в биосфере, последовавшим благодаря внедрению интенсивных технологий.

И вся Зиглинда заключена в многоэтажную сетку магистралей. Владелец комфортабельного флайера может совершить и кругосветное турне, для отдыха останавливаясь в мотелях. Правда, удовольствие это дорогое.

Внизу полыхали багровым плавильни-автоматы. Безлюдная зона, куда техники спускались обычно в скафандрах высокой защиты. Вертикальных магистралей здесь не было вовсе, но вот по вечерам это место явно пользовалось популярностью среди прогуливающихся зевак. Так же, вероятно, щекотала бы нервы экскурсия к жерлу вулкана. Во всяком случае, флайеров в этот час тут крутилось достаточно. Больше двухместных, с затемненными стеклами, пристанищ романтически настроенных парочек, но попадались и дешевые четырех-пятиместные, и за то время, пока Рубен и Натали наслаждались пляской огня и синими молниями разрядов между двумя конденсаторными башнями, своей дорогой проследовали несколько многопалубных экскурсионных катеров. Огненные стены заставляли Натали чувствовать себя саламандрой. К тому же Рубен, хитрец, незаметно наколдовал что-то с проигрывателем, нарастающие удары молота задавали ей теперь ритм сердечных ударов, и в какой-то момент это стало нестерпимым. Файл назывался — она подсмотрела — «Болеро».

Никогда еще ее не соблазняли посредством музыки. Никогда еще ее глубинное "я" не давало столь полного согласия быть соблазненной. В первый раз она занималась сексом от любопытства, потом — от скуки, из чувства, что «других не хуже». Иной раз просто некуда было деваться. Ничего. Пережила. В принципе, всегда оставались какие-то запертые двери и тайные комнаты, куда был запрещен доступ незваному гостю. Там отсиживались ирония, снисходительность, иногда — цинизм. Все, что оставляло нетронутой ее внутреннюю цельность и возможность прекратить эмоциональную связь, когда ей того захочется. В первый раз она готова была предоставить мужчине, полулежащему в кресле рядом, столько власти. И сейчас в первый раз страх потерять независимость покинул ее. Почти. Сейчас ее внутренняя свобода казалась не слишком большой ценой за его тепло… а прикрытые глаза и расстегнутая пуговица на вороте так недвусмысленно все это ей обещали. Рычаги отпущены, «Вампа» неподвижно зависла над морем огня. Разве, садясь с ним в один флайер, Натали предполагала, что все кончится иначе?

Сильнейший толчок швырнул плоскую «Вампу» через крыло набок и пустил кувырком, мир опрокинулся, Натали, неловко выбросив руки вперед, перелетела салон — хотя, казалось бы, куда там лететь! — и пребольно ушибла локоть. В первое мгновение трудно было сказать, хрустнуло что-нибудь или обошлось, и, будучи опытной стюардессой, она успела сообразить, что выяснить это прямо сейчас не столь важно, как разобраться, куда и с какой скоростью валится флайер.

Красный свет сменился вспышкой синего, кабина наполнилась запахом озона, по корпусу, как град, пробежались сухие щелчки, «Вампа» дернулась так резко, что Натали снова приподняло и отпустило.

— Леди, машину я выровнял и от вольтовой дуги увернулся буквально чудом, — от суховатого смешка в голосе Рубена к ней начало возвращаться ощущение собственного тела. — Едва ли мне в будущем удастся отдать концы так быстро и с такой приятностью, но если вы соблаговолите вернуться в свое кресло, я даже смогу оглядеться.

Так — в правой руке скомкан ворот его рубашки, разжимаем правую руку. Медленно. Быстрее не получается. Правой рукой теперь можно оттолкнуться. От чего мы отталкиваемся? От груди? Что мешает? Ах, вот незадача, левая рука все еще держится за его шею. Хорошая шея, крепкая, век бы ее не отпускать. И лицо… как оторвать щеку от щеки, когда они так пылают? Стыдно, жуть! Да еще и ползти назад приходится ощупью, путаясь в подоле и преодолевая вектора всех действующих сил, включая, кажется, даже кориолисову.

«Вампа» дрогнула и прянула вперед. Рубен выстрелил дальним светом, прорезав для флайера коридор в кромешной ночи. Стены тьмы встали вокруг, и путь им был теперь только по яркому лучу.

— Пристегнись сию секунду!

Трясущимися руками нашаривая ремень безопасности, Натали беззвучно бранила себя. В те прошлые разы, когда она сиживала во флайерах на пассажирском месте, кавалеров страшно обижали ее поползновения воспользоваться пристяжным ремнем — ее сомнение в их пилотском мастерстве приравнивалось чуть ли не к оскорблению мужской силы… хотя едва ли кто из них обладал и сотой долей мастерства Эстергази.

— Там, на подголовнике — ремень для фиксации головы, — Рубен командовал, уже не глядя в ее сторону. — Надень его тоже, чтобы не повредить позвонки шеи. Будем дергаться.

Натали послушно натянула на лоб широкий ремень, прижавший ее затылок к пружинящему подголовнику. Сам Рубен им не воспользовался, хищно наклонясь к панели. Сильная шея, и не такие видывала перегрузки.

«Вампа» рыскала меж башнями, описывая «восьмерки», задирая нос, пикируя к земле, кренясь то в одну сторону, то в другую и неожиданно тормозя, и возвращаясь собственным следом, и лихо становясь на крыло, когда коридор становился для нее слишком узок. Что же, она думала, до того они летели быстро? Желудок Натали свободно бултыхался внутри, она старалась дышать глубоко, чтобы подавить позывы к рвоте и, вероятнее всего, не могла бы сейчас похвастать цветом лица. В свете приборов и фар было видно, что над бровями Рубена выступила влага, но его глаза сверкали ярко, а обе руки, независимо друг от друга, трудились, заставляя «Вампу» танцевать! Натали чувствовала себя в их вальсе явно лишней. Но — да — завораживало.

— Что ты делаешь?

— Ищу их. И, кстати, полицию. Следует загнать дичь для копов.

— Мы над фабричными кварталами, Рубен. — Натали помедлила, потом выговорила четко: — Это в аристократическом центре полиция приезжает через минуту. Здесь они, чаще всего, успевают только запаять пластиковые мешки.

— Что ж, тогда мы не только загоним ее, но и подстрелим… и даже вытащим из болота. Ага, вижу цель!

Впереди, на скорости, явно превышающей максимально допустимую для этой модели, вихлялся флайер-четырехместка. Пристроившись за ним следом, Рубен с каверзным выражением лица щелкнул неприметной кнопкой, притаившейся под динамиком, включая — как с запозданием сообразила Натали — полицейскую волну, инициирующую между двумя машинами двустороннюю связь. Однако — сюрприз.

— Водитель D-14, все ли с вами в порядке? Вам нужна медицинская помощь? Ответьте.

Флайер впереди продолжал скакать, словно рука, державшая джойстик, была недостаточно тверда.

— Водитель, вы не трезвы? Ответьте, в противном случае я посажу вас силой. Вы представляете общественную опасность.

Шебуршание и хихиканье стали ему ответом, словно на другой стороне кто-то толкался и дышал в микрофон.

— Я, я отвечу. Ну дай, я скажу! Что, «кошелек», зацепило так, что эрекцию потерял?

Рубен перемигнул дальним светом, и флайер впереди мотнуло так, что мама не горюй.

— Слепишь, гад! — взвизгнул динамик. — Сваливай лучше сам, да свой летающий блинчик не забудь проветрить!

— Кто говорит на служебной волне?! — вклинился в их диалог посторонний голос. — Покиньте немедленно полицейский канал!

— Спокойно, офицер, — бросил Рубен. — Я везу вам подарок. Увидимся — познакомимся.

— Слышь, это… влипли! Щас копы подвалят… — Это разговор там, внутри D-14.

— Неее… Он, типа, крутой!

— Они под кайфом, — вполголоса заметила Натали. — «Быки». С девчонками.

— Я слышу. D-14, вы немедленно сядете в ближайшем полицейском участке. Я провожу.

Связь взорвалась остервенелой щенячьей бранью, в том смысле, в основном, чтобы дать Рубену попробовать, но только потом он будет сам виноват. Лучший пилот выпуска молча ухмылялся. Получен формальный повод. Аристократ охотится. Еще одно истинно мужское удовольствие. Даже получше секса.

— Ну «фабрика», считайте: нарвались.

Внезапно чувства Натали стали смешанными. Между прочим, еще лет пять назад с вероятностью в девяносто девять процентов она сидела бы не в этом флайере, а в том, где вопросом удали и делом чести считалось порвать бок «кошельку», а пуще того — поломать ему романтический вечер. В тесноте, из рук в руки передавая початые банки с пивом, обливаясь им и давясь. А вот на хрен бы такую ностальгию!

— Не связывайся, — эти слова заранее обречены не быть услышанными, но попытаться стоило. — Даже, допустим, посадишь ты их. Фабричные таскают с собой разные самоделки. Конструкторская мысль во дворах и гаражах работает. А что у тебя, кроме кортика?

— Есть кое-что, — рассеянно буркнул Рубен. — Офицер безоружным не ходит. В последний раз предлагаю сдаться полиции добровольно. В противном случае гарантирую все то же самое плюс очень неприятные ощущения.

Голос его был просто ионизирован смехом.

— Ты, мотылек, лети давай! Гляди только, в вольтову дугу не попади! А че он сделает?! Ну поболтается вокруг, еще вмятин ему наставим. Мы тяжелее… а у него в машине телка, зуб даю… телку стращать забоится.

«Вампа» прыгнула вперед, как хищный зверь из засады. Натали видела таких по головидео, восхитительно прорисованных в замедленной съемке. Зеленая рамка на мониторе мигнула, разбилась на квадраты, сделалась красной, сузилась втрое. Корпус флайера дрогнул, мгновение кости Натали представлялись ей совершенно полыми — чувство оказалось более чем неприятным. Оппонентам пришлось похуже. Рубен влепил импульс электромагнитной пушки в аккурат между дюзами D-14, обмотка генератора тут же сгорела, все системы парализовало, и тот закувыркался вниз, оглашая воплями эфир. Ударом ладони Рубен отключил связь.

— Ты… с ума?… Она ж ему откусит… ухо, например!

— Ухо, говоришь?! — ухмыльнулся пилот. — Ухо бы, пожалуй, стоило…

«Вампа» нырнула скопой, как когти, выпуская магнитные захваты, причем желудок Натали явно следом не успевал. Она уже, кажется, готова была согласиться, что-бы те падали, куда им предназначено судьбой в лице вектора гравитации, но захваты впились в жертву, как в кролика, нарочито, как ей показалось небрежно, чтобы попричудливее сложить и перемешать «начинку» — это выглядело где-то даже мстительно. Двигатели надсадно взвыли, Рубен закусил губу и что было сил дернул на себя джойстик управления. Несколько секунд «Вампа» продолжала валиться вместе с добычей.

— А вытянешь?

— Должен… Ммать… Ббезззз!… движок у нас мощнее… даже… чем надо!

Завывая, «Вампа» поволокла свою жертву по горизонтали: Рубен не стал даже пытаться сколько-нибудь вернуть высоту, а только вызвал на монитор маршрут до ближайшего участка. Вибрация прокатывалась по костям, пронзая нервы и призывая зубы расстаться с челюстью. Единственным желанием Натали было, чтобы это кончилось. Как угодно, лишь бы скорее.

* * *

Посадочные площадки полицейских участков выложены стандартной стеклоплитой, и в темноте, когда в ней отражаются неоновые огни, впечатление такое, будто опускаешься в море плазмы. А если стоять, будешь в нем по колено, не меньше.

Когда «Вампа» приземлилась, Натали не сделала даже движения размять ноги. Только нашарила кнопку, опускающую окно, чтобы впустить в салон сомнительный уличный воздух. Полицейские суетились, извлекая хулиганов из флайера там, где Рубен удосужился его свалить. Никто из тех не вышел на своих ногах. Сержант, составлявший протокол, только присвистывал, когда из дверей на руки его ребят, сгибаясь в мучительной рвоте, выпадал очередной «постоялец». Тут же их охлопывали по карманам и складывали прямо на покрытие парковки. В четырехместной кабине оказались набиты семеро, и когда сержанту вздумалось проверить с фонариком, не осталось ли там еще кого без чувств, обратно он выскочил поспешно и — зажимая нос.

Рубен стоял, облокотившись о крышу «Вампы», кинжальная складка его отутюженных брюк выглядела просто оскорбительно. Даже белую форменную рубашку он ухитрился измять элегантно — в том месте, где спина соприкасалась со спинкой сиденья, излом ткани был острым и голубоватым в тени.

И выглядел, подлец, красующимся и довольным.

А чего бы ему довольным не быть? Из раздвижных стеклянных дверей живехонько выскочил начальник участка и первым козырнул молодцеватому лейтенанту. Едва ли Рубена можно было в этом упрекнуть: он исправно потянулся двумя пальцами к фуражке, но при этом оказался совсем чуть-чуть медленнее.

— Ваша машина зарегистрирована на имя… Вы из штата, или член семьи?

Вместо ответа Рубен нырнул в нутро «Вампы», подмигнул Натали, встретившись с нею глазами, взял китель, достал удостоверение из кармана, и, пока коп утверждался в своих догадках, неспешно оделся: на площадке гулял холодный ветер. Затем оба офицера развернулись к водителю D-14, распятому на собственном капоте лицом вверх. Расторопный сержант как раз проверял индикаторным пластырем наличие в его крови наркотических веществ, и пластырь при этом синел весьма показательно.

— Управление транспортным средством в нетрезвом виде, — сержант вздохнул, словно собственные несовершеннолетние отпрыски держали его под тем же самым дамокловым мечом, — нарушение норм эксплуатации транспортного средства. Незаконное ношение предметов, квалифицируемых как холодное оружие.

— И вон там еще царапина со стороны пассажира! — вреднющим голосом вмешался Эстергази.

Сержант и его начальник скорым шагом отправились освидетельствовать ущерб, нанесенный «Вампе».

— Ить болван! — в сердцах высказался младший по званию. — За этакую машину ведь на шахты пойдет.

«D—14» от своего капота сверлил их взглядом, исполненным ненависти потомственного плебея.

— Застрахованы, — засмеялся Рубен. — Не первый шрам на шкуре. Капитан, я надеюсь, имя в отчеты… не попадет? Мать убьет меня, если узнает.

— Не беспокойтесь, — словно извиняясь за забывчивость, начальник участка вернул пилоту его документы. — И полицейское оборудование на вашем флайере я тоже… хммм… не заметил. Признателен.

— Взаимно.

Офицеры обменялись прощальным салютом, Рубен обошел флайер, чтобы сесть со своей стороны. Полисмен наклонился к окошку Натали.

— Прошу прощения, леди, за то, что вашему спутнику пришлось выполнять нашу работу.

— Ничего, — выговорила она, усилием воли подавляя зубовную дробь. — Зато сколько удовольствия!

Рубен рядом не то хмыкнул, не то подавился.

— Счастливого пути.

«Вампа» приподнялась на репульсорах, дала задний ход и, вывинтившись с тесной полицейской парковки, вновь оказалась в потоке.

— Извини. В самом деле, мать за такие вещи спустила бы с меня шкуру.

Натали плотнее завернулась в плащ.

— Мы еще будем сегодня патрулировать ночное небо? Или все-таки…

Рубен, набычившись, глядел прямо вперед, но сил любоваться им у нее уже не осталось.

— Не вытолкни я машину из-под дуги, — сказан он, — полиции достались бы наши обугленные тела в обломках догорающего флайера. Если сегодня им сойдет с рук хулиганство, завтра это может быть уже предумышленным убийством. В любом случае следовало их отрезвить. Если понадобится — силой. К тому же не секрет, что военные и полиция, мягко говоря, недолюбливают друг дружку. Жест доброй воли… способствует ломке стереотипов. Хотя при желании, вероятно, его тоже можно истолковать как тонкое оскорбление.

Он философски пожал плечами.

— Все равно это было безумно опасно, — возразила Натали, так устало, что даже равнодушно. — «Вампа» слишком мала. Полиция сажает нарушителей силами двух-трех флайеров, я тоже новости смотрю. Я же слышала, как ты насиловал двигатель. И это пике за ними… Оно и само-то по себе началось недопустимо низко, а вышел ты у самой земли.

— Я вышел на две сотни метров выше, чем это действительно было бы необратимо. А двигун у нас и не то еще потянет. Я ничем, — он подчеркнул голосом, — серьезно не рисковал. Думаешь, — он покосился на нее хитро и весело, как мальчишка, — мне впервой вгонять здравый смысл им в дюзу? Впервые я участвовал в этом, сидя на твоем месте, а на моем был па. Страшная семейная тайна, Лига, — засмеялся, — Святого Бэтмена. Может, тут не все устроено так здорово и правильно, как могло бы… Но меняться это будет только с моего доброго согласия! Место Эстергази в обществе и все такое… Космического истребителя можно бортануть… в глазах красивой девушки… и он это так оставит?

Более чем охотно Натали предоставила ему право последнего слова. Совершенно измотанная и разбитая, больше всего она хотела ощутить себя драгоценным грузом. Пусть даже неодушевленным. Нервы в зубах все еще взвизгивали остаточной болью. Интересно, испытала бы она закономерное удовлетворение пресловутым «я же говорила!», если бы этого чрезмерно энергичного молодца раздавило, скажем, крушением идеального взгляда на жизнь? Почему тот же парень, если он благополучен, доволен собой и сыт, вызывает в ней нарастающее раздражение? В конце концов, кто обязал ее испытывать правильные чувства? По счастью, решила она, летать, таким образом кувыркаясь — не ее работа.

* * *

Ночная тьма еще не рассеялась, когда полет их наконец завершился. Флайер бесшумно опустился на дорожку, почти не освещенную — будь Натали чуть в лучшем состоянии, она сообразила бы, что это уже не город. Гравий — вещь совершенно смертоносная для высоких каблуков — заставлял ее оступаться на каждом шагу, и Рубену пришлось почти тащить ее на себе. Потом ей смутно помнились какие-то кусты и ветви, нависшие над головой, запах влаги и горьких цветочных духов.

Здесь, верно, и живые птицы есть.

Затем поднялись на две ступеньки, и стеклянная дверь, за которой было темно, откатилась в сторону. Включился электрический свет. Рубен выпустил ее локоть, и, пошатнувшись, Натали прислонилась к косяку.

Ничего общего с ее теперешней ячейкой в блоке для одиноких молодых девиц, где стены из дешевого композита облицованы стандартным пластиком, а откидная койка, видео, душевая кабинка и кухонный отсек в два метра площадью занимали все полезное пространство. Готовить Натали не любила, когда можно — предпочитая кафе.

Тут были деревянные стены. При первом взгляде это поразило ее даже больше, чем огромная двуспальная кровать, на которую впору «Вампу» сажать. Хотя, если Рубен раскинется, оставит ей вовсе небольшой кусочек. Была бы Натали в состоянии сделать хоть шаг, она непременно потрогала бы руками поверхность настоящего дерева. Сейчас же, опустившись совершенно без сил на краешек пружинящего матраса, она непроизвольно погладила материал покрывала. Настоящий лен. В ногах, сложенные, лежали пушистые пледы. Плетеные кресла с подушками. Изысканный туалетный столик с цветами на нем. На полу — циновки, в глубине комнаты дверка в ванную. Нигде ни следа пластика или полиэстера. Видео нет, но принесут, достаточно позвонить. Пилот и стюардесса в мотеле — картинка та еще. Только шампанского не хватает.

— Хочешь в душ?

Натали помотала головой.

— Тут есть во что переодеться, — еще одна попытка, разбившаяся о стену.

Сюда, похоже, можно приехать совсем без вещей, с одной только кредитной карточкой. Вот она, карточка, угу. А счастье где?

Решетка, увитая цветами, отделяла вполне современную кухоньку, где немедленно скрылся Рубен. Отсюда видно было, как он решительно тычет в кнопки комбайна. Натали нагнулась, чтобы расстегнуть ремешки босоножек.

— Ух ты, страх какой!

Она вздрогнула и уронила туфлю. Рубен, присев на корточки, поднял ее, большим и указательным пальцами промерил длину шпильки. Натали, смутившись до смерти, поспешно втянула под подол босую ступню, выглядевшую так безнадежно беспомощно с розовыми следами от ремешков.

— И я еще выпендриваюсь со своей координацией. Вот выпей-ка.

Натали решительно замотала головой. Если внутрь нее попадет хоть глоток, эту прелестную комнатку неминуемо постигнет участь D-14.

— Пей давай!

Она отползла, упершись спиной в спинку кровати и не сводя с него затравленного взгляда.

— Господи, да это всего лишь чай.

Зажмурившись, она хлебнула горячего, сладкого и очень крепкого травяного напитка. Жар прокатился изнутри до самого желудка, и подействовал успокаивающе. Все, что было в ней напряженного, расслабилось, и тем не менее лицо, обращенное к Рубену, было одной умоляющей маской. Кто-нибудь тут еще хочет любви?

— Худо мне… не могу.

— Да откуда у тебя такие… дремучие представления о мужиках?

Невзирая на слабое неорганизованное сопротивление, Рубен вытряхнул ее из плаща и завернул в плед. Воспоминание о тихом смехе провожало ее, когда она падала в сон. Ты еще и добрый, черт бы тебя побрал.


* * *

Натали проснулась резко, словно кто всадил ей локоть в ребра, с полной памятью обо всем, что было вчера. Не открывая глаз, мысленно оценила свое самочувствие. Не тошнило — со всей определенностью. Тело лежало на боку, колени подтянуты под самый подбородок, руки переплетены на груди. Осторожно отвела от лица плед: спала, оказывается, закутавшись с головой. Серый утренний свет просачивался под увитый лианами козырек террасы: утро было мягким.

Осторожно села, спустив на пол босые ноги, несмело обернулась. Утром всегда все выглядит иначе. Минуту или около того таращилась на широкую, обтянутую форменной рубашкой спину. Голову Рубен подвернул, словно прикрыв ее плечом. Поза под кодовым названием «меня вообще тут нет». Адекватный ответ на ее «не тронь меня». Не храпит. Это хорошо.

Чего хорошего? Разве ты ждешь ночей, когда это станет иметь значение?

Как крепко спит. Когда отрастет короткий курсантский ежик, черные волосы естественным образом лягут назад: открытое лицо. А вот депилятора на эти щеки уйдет немало. Ничего не поделаешь — тестостерон. Натали удержала ладонь — погладить. Насколько было бы проще, если бы она могла думать о нем плохо. Скажет тоже… Турандот!

Подобрав подол, чтобы не наступить на него ненароком и не наделать шуму, Натали проскользнула в ванную. Состояние вчерашней косметики на лице подтвердило самые худшие опасения, но… здесь была настоящая вода, хочешь — горячая, хочешь — прохладная! Не стандартный общежитский ионный душ, удаляющий грязь исключительно механически. Тут тебе и расслабление, и массаж, и утренний тонус.

Натали провела в ванной достаточно времени, чтобы укрепиться в своем решении. Нельзя брать то, чего хочется так сильно, потому что всегда платишь дороже. Кармический закон. Столько, сколько придется отдать за этого парня, у нее просто нет. Она сама отпирала для него все свои тайные комнаты. Когда он уйдет, она останется одна посреди пустого и гулкого пространства. И с ней не будет ни цинизма, ни снисходительности, ни спасительно дурных мыслей.

Где-нибудь в зарослях наверняка притаился корпус администрации, откуда можно вызвать такси. Не может быть, чтобы отсюда нельзя было выбраться.

А вот вползать обратно в открытое вечернее платье оказалось неприятно. Не то потому, что после ночи спанья в нем оно было, мягко говоря, несвежим, не то потому, что с утра его тонкие лямки, декольте и подол до самого полу выглядели не более уместными, чем она сама — в этом обустроенном гнездышке. Прикосновение шелка к телу, возбуждающее вчера, сегодня казалось склизким и напоминало… да все о том же: о схеме «пилот — стюардесса — мотель».

На цыпочках, стараясь не шуршать шелком, взяв туфли в руки, а в охапку — плащ, Натали выбралась из ванной. Кожу покалывало возбуждением и страхом. Особенно губы. Плащ, босоножки, сумочка на шнурке, на запястье. Кажется, все…

— Убегаешь?

Кровь хлынула ей в лицо. Ничего не может быть унизительнее, чем если тебя застигнут на цыпочках, с охапкой барахла, и ты при этом отскакиваешь к стене, выкладывая свои постыдные комплексы как на ладони. И глаза таращишь.

Рубен сел, молча потер ладонями лицо, поморщился. Вид утомленный и помятый, как всегда от спанья в одежде. И недовольный, ясен пень.

— Я что-то не так сделал?

— Нет, — выговорить это было трудно, а еще унизительнее было сознавать, что сейчас она начнет бессвязно блеять, что-де дело не в нем…

— Думала, ты вчера еще догадался. Я не белая кость. Я в стюардессы-то выбралась, обдирая локти и пузо. Из фабричного квартала, с приземных этажей. Не низший-средний класс, но низший-низший. Прннчипесс нету тут. Мне с тобой вровень не встать. Ходить, говорить, поворачивать голову, небрежно употреблять это клятое «отнюдь» — я училась стиснув зубы. У меня отец — пьяница, а о матери вообще лучше не вспоминать. Моим первым парнем был «бык». Ты… ты можешь дать очень много, но в результате оставишь меня совершенно ни с чем. Я… после тебя… долгонько не смогу с интересом по сторонам поглядывать.

Она замолчала, с отвращением сознавая, что все сказанное нельзя воспринимать иначе как чистое вымогательство, предполагающее, что в ответ распаленный юноша наобещает ей златые горы, законный брак и все звезды с неба. Какими словами докажешь, что все не так?

— Сколько отдавать сердца — человек сам решает, я не могу схватить тебя за руку со словами «достаточно». Я только мог предложить решить это обменом, не глядя: все на все.

Он не недоволен, кольнуло мозг. Он расстроен. Глаза в пол, пальцы — на висках. Почему у парней с утра такой похмельный вид?

— Я видела твою уважаемую мать. Мне не проглотить такой кусок пирога, Рубен.

— Тогда иди.

Он снова потер ладонями лицо, словно таким образом надеялся стереть с себя дурной сон. Натали нерешительно переступила босыми ногами. Опыта у нее было достаточно, чтобы сообразить, как она с ним поступает. Здоровый, красивый, покончивший с монастырским Уставом Учебки, казалось бы, навсегда и разлетевшийся не только заниматься любовью, но и любить. Строго говоря, тут вот девчонки их и берут — горячими. Натали ведь поощряла его, не так ли?

— Иди, — повторил Рубен хмуро, упершись локтями в колени. Что-то в его позе ударило ее, словно под-дых. Сколько еще он так просидит, когда за ней прошелестит, закрываясь, стеклянная дверь? Чем это кончится? Можно сказать наверняка: холодным душем, а после — несколькими сутками видео. Подряд, без разбора — фильмы, новости, викторины, а в промежутках — едой в постели, не глядя, без аппетита. Сожаления осыпались, увядая, как листья в сквере. В совершенной растерянности Натали сгрузила все, что занимало ей руки, в ближайшее кресло: босоножка упала на пол, от громкого звука вздрогнули оба. Сбежать, спасаясь от душевной боли — одно дело. Но лучше быть дурой, чем свиньей.

Села рядом, чуть прикоснувшись плечом. Растерянно пошевелила пальцами ног. Полжизни за обычное домашнее платье-свитер! Тихонько ткнулась лбом Рубену в плечо.

— Не надо.

Взято слишком высоко, чтобы быть правдой. Примитивная тактика — самая верная, главное — ошеломить. «Милый, ты меня любишь?» тут не сгодится. Мы напортили столько, что дело спасет только самое тяжелое вооружение.

— Я… эээ… слишком тощая, верно?

Рубен отвел наконец руку от лица, в чем была явная тактическая ошибка — ее надо было куда-то девать, не в воздухе же ей висеть. Женская талия… чем тебе не подходящее место? Ага, сам догадался.

— Ну… Я бы сказал, у тебя хорошие… аэродинамические характеристики.

Натали подняла лицо, с удивлением обнаружив на ткани рубашки мокрое пятно. Откуда? Загадку разрешил Рубен, пальцем сняв слезу с ее щеки. От сто плеча шел жар: температура тела у Эстергази явно на градус-пол-тора выше.

Вот теперь, сероглазый, только не отпускай!

Это было, как ложкой зачерпнуть мед, как выровнять пикирующий флайер у самой земли, как вынырнуть с глубины, хватая воздух… Сладко, трепетно, нежно… Милая, любимая, хорошая моя… Нетерпеливо, напористо, сильно. Слишком много, чтобы, как казалось, это можно было вынести… Слишком мало, чтобы на этом остановиться.

Холодное молоко из высоких стаканов, которое они пили на террасе, забросив ноги на табурет: он — только в шортах, она — в его рубашке. Сок груши на подбородке. Душ, рушащийся с потолка сразу на обоих. Огонь свечи сквозь вино в хрустале. Мокрые цветы.

Смех.

* * *

Улетать или остаться -

не тебе решать, не мне бы, -

серый ветер разберется,

кто ему назначен в долю.

Башня Рован

Проклятый комм надрывался где-то у самого уха, но найти его на ощупь, не поднимая головы, а только хлопая ладонью по тумбочке, оказалось задачей немыслимой. Натали натянула на голову подушку, Рубен, отчаявшись, сел. На тумбочке браслета не оказалось. Под подушкой — логично было предположить, что именно туда он сунул комм, когда торопился сдернуть его с руки — тоже пусто. Последовал краткий лихорадочный обыск с насильственным переворачиванием рядом лежащего тела, сопутствующим делу умоляющим мычанием, сдавленным смехом и вынужденной задержкой, и наконец браслет обнаружился в складках простыней.

— Это может быть только па, остальные заблокированы — пояснил он, садясь и поднося комм к уху. Экранчик-циферблат светился в темноте голубым, обводя тонкой линией профиль Рубена и часть его плеча. Прием он включил на полный, видимо, из деликатности. Глубокий громкий голос, создав эффект третьего в комнате, заставил Натали сесть, прижимая к груди скомканную простыню.

— Малыш, ты в Тавире?

— Да.

Харальд запнулся на секунду. Рубен терпеливо ждал.

— Новости, ясное дело, не смотришь?

— Ясное дело.

Пауза.

— Что?…

— Вылетай, — выдохнул отец. — Прямо сейчас.

Рубен коротко ругнулся.

— Вам там, в министерстве, совсем делать нечего? Объявлять общевойсковую сразу… Эээ, па… число какое? Мать Безумия!…

— Позднее, — судя по голосу, Харальд Эстергази позволил себе мимолетно улыбнуться. — Я не могу сказать тебе больше. Шпарь домой, ты нужен.

Из темного угла Натали в оцепенении наблюдала, как разнеженного сибарита рядом с ней, романтичного ленивого баловня сметает коротким ледяным шквалом до самой базальтовой основы — офицера Космических Сил. Где он только прятался эти два… три?… дня. Что-то менялось в лице, в манере держать голову, в складке между бровей. Озноб ударил ее, как плеть.

— И еще, — добавил Харальд. — Лишних полчаса у тебя нет.

Рубен рывком встал. Щелчок, с которым отключился комм, еще висел, не растаяв в воздухе, а выпускник Академии уже скрылся за дверью ванной, откуда донесся плеск воды и жужжание электрической щетки. Кажется, прошла всего минута, и он появился: бравый, подтянутый, блестящий.

— Ты можешь остаться здесь, — сказал он, наклоняясь к Натали. Девушка вздрогнула — ей почему-то казалось, что Рубен, подхваченный вихрем, забыл про нее. — Мы не выбрали лимит, ты можешь еще поспать и уехать аэробусом. У меня времени — только саквояж схватить.

— Я поеду с тобой.

* * *

А моя судьба ломка и легка,

как прозрачная труха-шелуха -

не смотри на меня — по осенним ветрам

я сама себе не своя.

Башня Рован

Лишний час вместе. А разве она не знала, что будет именно так? Любовь в чистом виде оказалась обжигающе болезненной, как концентрированная кислота. Извернувшись под пристяжным ремнем, Натали сидела боком, молча, бездумно наблюдая, как Рубен гонит машину в редком утреннем потоке. Оставляя его в сердце вплоть до малейшего движения бровей, до мимолетного взгляда в свою сторону. Напоминая себе, что кроме этого, здесь ей не принадлежит ничего.

Менялось давление, над поверхностью Зиглинды несся циклон, влекший за собой смог и мусор. Как всякий ярко выраженный гипотоник, Натали чувствовала себя совершенно обессиленной и больной.

На ней было яркое платье счастливой расцветки, заказанное по каталогу, и бежевый вязаный жакет. Ну да, само собой, с княжеской кредитки, но надо же что-то надеть! Вечерний шелковый наряд, вызывавший почему-то неприятные ассоциации нечистоты, она отослала в пакете в первый же день. И эти вещи, навсегда связанные в сознании с тем, что казалось счастливым сном уже сейчас… нет, она, конечно, от них не избавится. Но — жить им обернутыми в пластик, на полке шкафа, до лучших времен… которые, может, вовсе не придут. Как засушенные цветы… как воспоминания, иголочки на сердце, вонзающиеся в нежную, пронизанную нервами плоть, когда оно начинает сокращаться слишком резво. Ибо спетая песня — прощай. Пилоты Эстергази не принадлежат своим женщинам… даже если бы у нее хватило смелости так назваться. Они и себе-то не принадлежат. Пилоты Эстергази причислены к драгоценностям короны. Уже сейчас видя и ощущая его рядом с собой, Натали знала, что он ушел.

«Вампа» ринулась на посадку носом вниз, Натали ощутила внутри себя неприятно знакомое перемещение внутренностей. У Рубена, судя по выражению лица, внутренностей не было вовсе.

Наземный паркинг, облицованный стеклоплитой, был пуст, если не считать цилиндрического лимузина-монстра с темными стеклами. Заложив вираж, да такой, что ветер ударил по редким прохожим, Рубен приземлился рядом, дверь в дверь.

— Ну… — лицо у него было скорее озабоченное, чем потерянное. Они поцеловались, неуклюже обнявшись, в честной попытке компенсировать обоюдную неловкость продолжительностью поцелуя. Потом вылезли из флайера одновременно с разных сторон. Ветер схватил Натали за волосы и приставил нож к горлу, она прикрыла ладонью глаза — от пыли.

Рубен, не оглядываясь, перебежал к лимузину, ожидающему с открытой дверью, придерживая рукой фуражку нырнул на сиденье рядом с водительским. Последнее, что отложилось в жадной до подробностей памяти Натали, была рука с краешком манжеты, захлопнувшая за собою дверь.

* * *

Транспортники ждали, выстроившись в линию вдоль взлетного поля, аппарели были опущены, что сделало грузовики похожими на ехидно ухмыляющихся бегемотов. Государственный флаг с золотым диском и молотом трепетал на ветру. Пилоты в походной форме стояли длинным рядом, идеальным черным пунктиром, пересекающим поле из конца в конец. Крылья Империи. Из динамика гремел хор из Nabucco Верди, и пыль неслась клубами, не сдерживаемая ничем.


Ты прекрасна, о Родина наша,

Необъятны твои просторы…


Медитативная сосредоточенность охватила строй, который на глазах серел, покрываемый прахом Зиглинды, и который, тем не менее, угрюмо противостоял разбивавшимся о него ветрам.


Мать-Отчизна, твои сыновья

За тебя жизнь готовы отдать…


Тишина, лишь подчеркнутая шумом двигателей, доносившихся с периферии. Военные психологи отлично знали, что несколько секунд после исполнения гимна ноги не в состоянии оторваться от земли. Врастают в землю, и какое-то время нервная система практически парализована.

Вице-адмирал, отправлявший партию, поднял руку. Строй затаил дыхание. Офицер-заместитель, держа в ладони комм-усилитель, сделал шаг вперед.

— Авиакрыло!… Напра-аво!

Шорох ног, воспринимаемый как слитный шум.

— Полки!… Отсеки — по эскадрильям…

Пронзительный вой флайера, заходящего на посадку в оцепленную зону, прервал команду, которую все равно теперь было не разобрать. Три черные машины сопровождения шли следом, явно отставая: из осторожности, согласно Уставу. Вице-адмирал, беззвучно шевельнув губами, махнул рукой. Несанкционированное явление вышестоящего начальства вышибает почву из-под ног. Всегда.

— Отставить! — продублировал зам. — Нале-во! Смирна! Равнение на середину!

Сотни глаз придирчиво оценили посадку — немного резкую, но, в общем, академически правильную. А как же, все здесь специалисты. Сопровождение еще только опускалось, заключая объект в треугольник, прикрытый со всех сторон, а Кирилл уже откинул колпак и спрыгнул наземь. Сотни глаз отметили на нем черную походную форму и погоны лейтенанта. Волосы были взъерошены, воротничок — расстегнут.

— Я успел? Черные Шельмы… здесь еще?

Командующий указал направление, где между Молниями и Банши стояла эскадрилья, но Император разглядел и сам. Размашисто, почти бегом, будто его могли не подождать, или поторопить, подошел к комэску.

— Руб…

— Ваше Величество?

— Заткнись.

— Понял. Кир?

Пауза между ними была короткой и неловкой. Потом Император, приподнявшись на цыпочки и нервно шмыгнув носом, обнял Рубена Эстергази.

— Руб, ты лучшее, что у меня есть.

Отступил на шаг, окинул взглядом строй, пожиравший его глазами, начальство, вытянувшееся так, что аж прогнулось вперед. Голос, еще совсем мальчишеский, зазвенел на весь плац:

— Я жду вас всех — обратно! Слышите?!

Загрузка...