Врата войны

ВОЙНА Глава 21

Утро в крепости начиналось ударом колокола.

«Ба-а-м», — гудело высоко в башне. Многим казалось, что в этот миг становилось светлее. Ночь в крепости серая. День молочно-мутный. Ночь означала отдых и раздумья. День — обилие трудов.

Ба-ам... Вновь ударил колокол. И крепость проснулась. Затопили печь на кухне, загремело ведро опускаясь в колодец... Символично. Колодец, ворот, ведро. На самом деле в крепости водопровод. Насос (механическая примитивная машинка) исправно качает воду в бани, умывальню и туалеты. Но утром стражи крепости обливаются у колодца и пьют воду, от которой стынут зубы, и говорят, каждый глоток прибавляет по году жизни.

«Стоит сделать утром несколько глотков, — неведомо, сколько сил отберет мортал», — напомнил себе Виктор.

Одни не боятся молчаливых лесов, потому что не ведают, какая опасность таится под кронами древесных великанов, другие — боятся и теряют голову. И те и другие погибают быстро. «Ты чувствуешь мортал», — сказал Виктору Бурлаков. Вот почему он здесь и приближен к хозяину. Или не поэтому? Виктор чуял подвох, но пока не мог разгадать, в чем он.

Хьюго мортал не чувствует... Кто сказал об этом Виктору? Кажется, Том. После того как Хьюго чуть не сгинул в мортале, он туда ни ногой. Боится панически.

Ба-ам... Колокол гремел, пробуждая самых ленивых. В это утро Ланьер, Терри и те, кто должен был вместе с ними везти раненых в мортал, завтракали в первую очередь. Хьюго на кухне не появлялся. Зато пришел Бурлаков. Виктор и его спутники ели картофельные оладьи, слушали последние наставления Григория Ивановича.

— Зима всегда отнимает много сил. Эта зима сулит особые испытания, — говорил Бурлаков. — В лесу не отходите от Виктора Павловича далеко, иначе можете попасть в ловушку. Проще всего время отмерять по «Дольфину». «Дольфин» наполнился — восемь часов в реальности прошло.

Хозяин лично открыл уезжавшим ворота. Там, за частоколом, клубился молоком туман, плотный, непроглядный.

— Туман — это хорошо, — пояснил Бурлаков. — Если за крепостью наблюдают, вас никто не увидит. Ну, счастливо. Вечером жду всех здоровыми.

Два вездехода с тяжелоранеными выехали из крепости. Три часа в мортальном лесу должны всех недужных поставить на ноги. Терри поместилась в кузове с подопечными. На водительское место уселся Рузгин. Виктор — рядом. На броне в качестве охраны — Димаш с капитаном Каланжо. Пока они числились легкоранеными. Обратно вернутся здоровыми. Новоприбывшие про себя называли постоянных обитателей замка «бессмертниками». Если вглядеться, они напоминали эти цветы, что распускаются на стеблях уже засохшими: бледная кожа, бескровные губы. И взгляд остановившийся — направленный внутрь себя. Бурлаков не походил на них. Но он во всем был иной.

Бессмертники провожали вездеход только до границы черного круга.

— Далеко от дороги не уходите, — предупредил один из них на прощанье. — Дорога проложена по хронопостоянной линии. Отойдешь на сто шагов и можешь угодить совсем в другой пояс. У нас тут два часа пройдет. А у тебя — десять лет. Выйдешь и загнешься. Не от старости, так от истощения. Как Вера Найт.

В мортале излечиться проще простого: заезжаешь в лес и ждешь, пока раны затянутся. Вместо клепсидры — «Дольфины». После чего надлежит спешно возвращаться.

— «Жди беды, и она придет», — напевал Рузгин.

— Накаркаешь! — покачал головой Ланьер.

— Напротив, предсказанная беда не случается.

И в самом деле — ничего не случилось, пока ехали в лес. Без приключений добрались, поставили машины в указанной зоне.

Удобная поляна в двух шагах от дороги. Из крупных камней сложено подобие стола. Рядом камни поменьше, служащие стульями.

Терри проверила, у всех ли раненых есть вода и манжеты с физраствором. Ей за ранеными следить, Виктору — слушать мортал. Так объяснил Бурлаков.

Мортал. Здесь каждый шаг опасен. Деревья невозможно обхватить руками. Хвоя пружинит под ногами. Туман клубится. Тишина.

— Сказка, не правда ли? — Виктор повернулся к Терри. — Не боитесь постареть?

— Только об этом и мечтаю, — огрызнулась медичка.

— Я тут пожрать прихватил малость, консервы, сухари. Овощи брать не стал, они в этом лесу гниют мгновенно. Вина захватил. — Димаш принялся обустраиваться. — Говорят, бокал хорошего красного вина — и никакой мортал не страшен.

На каменном столе разложил еду, расставил стаканчики, банки с консервами.

— В этом лесу жрать жутко хочется. Так, Виктор Павлович? У меня с первой минуты под ложечкой сосет. Каланжо! Давай к нам! — крикнул он сидящему на броне капитану. — А то с голодухи в обморок грохнешься.

— Кто-то должен стоять на часах, рядовой, пока вы брюхо набиваете, — отозвался Каланжо.

— Да ладно, врата закрыты. Нет больше ни рядовых, ни капитанов. Только хозяин крепости и мы, подданные его. — Похоже, такая ситуация Димашу была по душе.

— Опасная точка зрения, — заметил Каланжо, но с вездехода не слез.

— А вы как думаете? — повернулся Димаш к Виктору.

— Мы в крепости — гости. Год пройдет, вернемся в наш мир. Так что надо жить, как живут бессмертники. Они здесь были до нас и после нас останутся, не нам их обычаи нарушать, — отозвался Виктор. И добавил: — Даже если нам что-то не нравится.

— Капитан, давайте я покараулю. Вы перекусите, потом меня смените, — предложил Рузгин.

— Знаете, как бессмертники именуют Бурлакова? — спросил Димаш. Расхохотался: — Мой генерал. Иногда — Бонапарт. В профиль он действительно похож на Наполеона. Только ростом выше.

— Говорят, в мортале можно встретить Льва Толстого, — сказал Ланьер.

— Да ну вас! Опять шутите! — махнул рукой Димаш.

— Нисколько. Я вполне серьезен. Лев Николаевич ходит по лесу точь-в-точь такой, каким мы его на фотографии видели: бородатый, в косоворотке, крестьянских портках и босиком. Ходит по тропинке или сидит на валуне, опершись на клюку. Если заговоришь с ним — ничего не ответит. Только сплюнет. И уйдет.

— А если ответит? — спросил Димаш.

— Тогда ворота закроются, — предположил Рузгин.

Все засмеялись. Смех в мортале звучал странно. Как уханье филина.

— «Дольфин» полный, — сказала Терри, следившая все это время за бутылкой, стоявшей на камне. — Пойду раненых проверю.

— Да ладно вам, минут пятнадцать прошло...

— Восемь часов, — Виктор повертел в пальцах начавший плесневеть сухарь.

— Вера Найт — это кто такая? — спросил Димаш. — Что там бессмертник о ней болтал?

— Кинозвезда, — пояснил Виктор. — Когда ворота только окрылись, через несколько лет заметили, что тут, в реликтовых лесах, фактически существуют зоны бессмертия. Многие красотки возомнили, что могут жить за вратами и не стариться. Голливуд устроил здесь что-то вроде дачного поселка. Но потом Вера Найт с любовником после вечеринки решили погулять в мортальном лесу. Их друзья видели, как парочка под утро возвращалась из мортала. На другой день нашли в постели два трупа, похожих на скелеты. Умерли оба от истощения.

Димаш затравленно оглянулся:

— И мы можем вот так же?

— Вполне.

— Да вы шутите, как обычно. Да?

— У меня сыну два года, — задумчиво сказал Каланжо. — Я вернусь — а он уже вырос...

— ...приложи ухо к земле... — услышал Виктор за спиной голос Эдика Арутяна. — Приложи — и услышишь конский топот...

— Тревога! — крикнул Ланьер.

Туман еще больше сгустился. Дорога была будто залита молоком. И в это молоко Рузгин дал очередь наугад. В ответ зацокали пули — по стволам, камням. Неведомо — кто и откуда стрелял. Все кинулись на усыпанную хвоей влажную землю, пытаясь укрыться за плоским камнем, который служил им столом. Виктор отполз в сторону, вытащил «беретту». Он ничего не видел — белая пелена висела между деревьями. «Белая тьма» — вдруг вспомнил он название секретной программы. Рен Сироткин был против ее внедрения, доказывал, что она развяжет руки эсбистам.

Белая пелена лопнула, из леса вырвались всадники на черных конях. Черные доспехи из феррокерамики, на конях лунным блеском сияла причудливая сбруя. Скачущий впереди выстрелил из винтовки. Рузгин скатился с брони.

— Борька! — завопил Димаш.

Виктор прицелился в лошадь. Жалко конягу! Но бить надо наверняка. Нажал на спусковой крючок. Но раздался лишь сухой щелчок. Похоже, патрон заклинило. Проклятый лес! Здесь оружие надо чистить каждый час...

И тут из-за деревьев, из тумана вылетел наперерез черным белый всадник. Был он сед как лунь, борода его летела прядями по ветру, и белые одежды, выцветшие и истлевшие, напоминали клочья тумана. И конь под ним был мосласт и бел. Старик поднял руку, замахнулся мечом... Но черный оказался проворнее, выстрелил старику в грудь почти в упор. Белый всадник вместе с конем рухнул на землю. Тут Каланжо вскочил, заорал «Гады!» и принялся поливать огнем из автомата черного всадника. У коня будто подрезало передние ноги. Он грохнулся, попытался встать, потом повалился окончательно, подминая под себя седока.

Убийцы! Сволочи! Виктор ощутил бешеную ярость. Рванулся вперед. И тут это случилось с ним впервые. Внутри вдруг сделалось легко и пусто. Ни с чем не сравнимое чувство. Будто невидимая, но сильная рука сжала внутренности в комок и рванула... Свет погас на долю секунды, на кратчайший миг, потом вспыхнул ослепительно ярко, Виктор очутился рядом с поверженным всадником. Схватил его винтовку, выстрелил в скачущего на него черного рыцаря. Пуля срикошетила от феррокерамики. Еще выстрел! Пуля угодила в шею. Виктор видел, как брызнула кровь. Человек в черных доспехах рухнул на землю.

Остальные всадники развернулись и исчезли в тумане. Будто и не было их вовсе. Растаяли.

Рузгин поднялся, дал очередь вслед. Но вряд ли в кого-нибудь попал.

Виктор, все еще сжимая трофейную винтовку, побежал к человеку в белом. Белый конь поднялся и теперь стоял, обмахиваясь тощим хвостом. Темные печальные глаза покорно смотрели на хозяина. Тот умирал. На груди, на лохмотьях белой его одежды расплывалось алое пятно.

Захрустела хвоя. Виктор обернулся. Терри, смешно переваливаясь, трусила к ним.

— Как он?

— По-моему, плохо.

Терри наклонилась над умирающим. Лицо его было измождено, кожа бледна и прозрачна. Он приоткрыл рот, силясь что-то сказать, на губах запузырилась алая пена.

— Ничего не выйдет, парень с закрытия врат блуждает в мортальном лесу. У него дистрофия. А тут еще ранение...

Она вновь сокрушенно покачала головой. Их спаситель понял этот жест. Собрал все силы, чуть-чуть приподнялся. Он не хотел умирать, он боролся... В тот день, когда закрылись врата, ему исполнилось двадцать. Но это последнее движение отняло силы. Ладони заскользили по влажной хвое, раненый тяжело стукнулся спиной о землю, голова запрокинулась. Человек в белом умер. Терри наклонилась и закрыла ему глаза.

Конь переступил с ноги на ногу, звякнул сбруей, заржал. Возможно, он ускакал бы в лес и там погиб. Но Димаш не позволил, подбежал, ухватил за повод.

— Я выведу его из леса. Ладно, Виктор Павлович?

— Напоить его надо. И накормить, — сказала Терри.

— Это я мигом. — Димаш поднес скакуну сухарик на раскрытой ладони.

Тот взял мягкими губами. Схрупал... вздохнул...

— Ну вот и ладненько... вот мы теперь с тобой и друзья... — приговаривал Димаш, хлопая коня по шее.

Потом взял под уздцы и повел.

— Димаш, стой! — закричал Виктор. — Стой, коку говорят! Не ходи один!

Димаш обернулся:

— Да что ж такого?

— Не ходи! — повторил Виктор. — Вместе выйдем, с вездеходом, с ранеными. Один не ходи.

— Да тут всего-то до круга километра два. Что такого может случиться?

— Не знаю... Накорми коня, отдай ему все сухари. Напои, воды из «Дольфинов» собери. Только мне кажется, что одному по этому лесу ходить нельзя. Вспомни, что говорил Бурлаков.

Димаш поверил. Лицо его, и без того казавшееся сероватым в неверном свете мрачного леса, утратило всякую окраску.

— Ты что, из виндексов? — спросил он. — Те, говорят, могут будущее зреть.

— Я чувствую мортал. Значит, чувствую опасность. Мой приказ: один не пойдешь.

Каланжо тем временем осмотрел лежащих на земле черных всадников.

— Мертвы? — спросил Виктор.

— Оба.

Каланжо снял с одного ремень с кинжалом в ножнах. Рукоять украшало изображение серебряного орла.

— Чей это знак? Прежде я ни у кого такого не видел, — сказал капитан, рассматривая трофей. — Похоже на значки «милитари». Но у «милитари» другие. У них фоном служит земной шар.

«Думаю, что это знак Валгаллы», — мог бы ответить Виктор. Но лишь пожал плечами.

— Ты видел, сколько налетело всадников?

— Похоже, шестеро.

— Бурлаков говорил, что сами всадники обычно не нападают. Если так, то почему они появились? Хотели перебить наших раненых? Бредовая мысль. Если они, разумеется, не садисты.

— Ответить честно?

— Разумеется.

— Я не знаю.

Вечером крепость огласилась детскими голосами. Мальчишки и девчонки носились по двору, по первому этажу (только в госпиталь их не пускали), забирались в башни и на стены. Рвались на смотровую площадку, где был установлен прожектор. Укротить их казалось невозможным: дети помнили зимовку прошлого года. Теперь она начиналась куда раньше. Крепость! Они бредили ею все лето и осень, и вот они снова здесь. Можно забраться на самый верх башни, под крышу, и оглядеть окрестности. Видно оттуда здорово — и круг пустой земли, и мортальные леса, всегда окутанные туманом. В хорошую погоду видны отроги Лысых гор и — совсем игрушечный — герцогский замок.

Еще можно спуститься в подвал, где в прохладе и во мраке выстроились рядами огромные дубовые бочки с вином. Здесь гостей встречает толстый Ганс в потертой кожаной куртке, со связкой медных ключей на поясе — будто сошедший со старой немецкой гравюры.

— Цыц, малышня! — ревет он громко, но совсем не страшно, и они с воплем бегут назад, к лестнице, где висит на крюке фонарь. Изредка под ноги выскакивает узкий длинный горностай, сверкает бусинками глаз, исчезает меж бочек.

Можно отправиться в мастерские, где стеклодувы делают такие красивые бокалы из фиолетового стекла. И еще мастер выдувает огромные прозрачные шары и украшает их белым снегом. Шары для елки, которую скоро поставят в большом зале. Или забежать в кузню — посмотреть, как кусок красного металла превращается в подкову. К башмачнику, где тачают сапожки и ботиночки из кожи двувременных козлят. Их то в мортале держат, то в хронопостоянной зоне, и кожа у них становится на удивление прочная и эластичная, башмакам из кожи таких козлят сносу не будет. Или можно отправиться в библиотеку, где переплетчик переплетает в кожаные переплеты бумажные книги. В углу стоит книгопечатный пресс, и масло поблескивает на темном винте.

— Новый год! Новый год! Скоро Новый год! — вопит малышня на все голоса, ураганом проносясь по коридорам. — Рождество...

Новый год, Рождество и крепость слились в их сознании навсегда.

После обеда Виктор и Бурлаков уселись у камина в зале. Светлана принесла им кувшин глинтвейна. Виктор блаженствовал.

— После нескольких часов в мортальном лесу все тело кажется промороженным, — заметил Бурлаков, подливая глинтвейн в чашу своего помощника.

— Откуда в Диком мире столько детей? — спросил Ланьер. — Ведь через врата детям проход запрещен.

— Они родились здесь. Знаешь, дети имеют тенденцию рождаться.

— Но почему их не вернуть на ту сторону, где им и место? Разве вечный мир создан не для них? Не ради них? А?

— Боюсь, им уже не вернуться. Да и кому они там нужны? Они — дети этого мира. Тот мир от нас отвернулся.

— Нет, погоди. Здесь только война, а там...

— Мир, — подсказал Бурлаков и насмешливо скривил губы. — Все не так, Здесь целый мир, в котором постоянно идет война. И мы здесь живем.

— Значит, все, что на той стороне знают о здешнем мире, — вранье? — Виктор пожал плечами. — Я почти не удивляюсь.

— Я здесь с самого начала, — сказал Бурлаков. — С того года, как открылись врата. Это был Дикий мир, воистину дикий, не тронутый человеком. О таком я мечтал всю жизнь. Искал на той стороне и не находил. Там идешь по лесу, кажется — ну вот, здесь точно никто не бывал. Никогда. Ты — первый. А потом — глянь, бутылки битые валяются, рядом след от костра и дерево топором срублено. А здесь шагаешь по лесу и знаешь — никого вокруг, ни единой души. Твой мир, созданный только для тебя. Потом все стало меняться. Сначала сюда хлынули отверженные, кому было плохо на той стороне. «Отыщем рай!» — кричали они. Искали рай, как ищут грибы, — прочесывали лес и за каждым кустом ожидали увидеть ангела. Почти все искатели рая погибли. Я умел в Диком мире выживать — они не умели. Пока мир был на моей стороне. Пока. Но очень скоро явились другие. Те, кто прознал, что этот мир подчинен другим законам. Слух о том, что Дикий мир дарует бессмертие, просочился за врата. Фантазеры гонялись за бессмертием, практичные люди захватывали пустующие земли, строили поместья. Но весной все эти недостроенные особняки с провалами окон без рам и голыми ребрами стропил зачастую лишались своих обитателей, пришельцы слишком привыкли к супермаркетам, удобным дорогам и опеке виндексов. Выживали единицы. «Этот мир не пригоден для жизни», — заявили на той стороне. И стали возить сюда контейнеры с отходами. Вся восточная зона на многие километры завалена гниющим дерьмом. Потом кто-то придумал сбросить сюда сотню повстанцев из Африки. Пусть повоюют туточки, заодно немного охладятся. Повстанцы тоже все погибли к весне. Заблудились в мортале. На другой год явились тысячи добровольцев. Они стреляли, уничтожали, крушили. Дикий мир по-прежнему оставался диким, но он перестал быть первозданным, чистым, нетронутым. Знаешь, в детстве у меня была такая игра: я выходил на улицу, расставлял руки и шел. Мне хотелось, чтобы вокруг меня оставалось достаточно пустого пространства. Многие расступались. Но в конце концов, меня кто-то непременно бил по рукам. Так устроено человечество. Оно все время пытается создать круг, внутри которого покой. Сначала замок, город, страна, попытка вытолкнуть войну за границу круга. Потом континент. Безопасность достигнута! Но нет, война упорно прорывается внутрь. А потом появились врата. И мы спрятали войну в мешок, вывезли из чистенького мира и вытряхнули его здесь. Думаю, в первые годы политики были счастливы.

— Врата очищают, — улыбнулся Виктор. — Злоба и ненависть выплескиваются, как помои. Все подростки проходят тест на агрессивность. Есть такие, кого в принудительном порядке отправляют сюда. Есть такие, кому рекомендовано здесь побывать. Но большинство получает на тестировании отрицательный результат.

— И какой результат тестирования был у тебя?

— Мне было рекомендовано не проходить врата.

— Вот как? Неужели?

— Дело в том, что я переиначил все ответы. Там, где я хотел ответить «да», я говорил «нет». И наоборот. — Бурлаков не мог понять, шутит Виктор или говорит серьезно.

— Разве в этом случае не применяют детектор лжи?

— Детектор показывал, что я — правдивый мальчик.

— Такое бывает? — недоверчиво хмыкнул хозяин.

— Мой отец — виндекс. Я унаследовал все его способности.

— Ваш отец — виндекс? Как интересно, — проговорил мягкий голос у него за спиной.

Ланьер обернулся. Хьюго стоял подле. Как он подошел и когда, Виктор не заметил. И, похоже, Бурлаков не заметил тоже.

— Ваш отец — виндекс, но вы не слышали, как я подошел? — в наигранном изумлении поднял брови Хьюго. — Как же так?

Виктор почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Но портальщик быстро взял себя в руки.

— В споре с вами я всегда проиграю, Хьюго! — Ланьер улыбнулся. — Если скажу: не могу убивать, это преступно, это грех, вы ответите: чего еще можно ждать от жалкого портальщика? Если скажу, что убил человека, если поведаю, что видел смерть и пытки и не дрогнул, вы презрительно фыркнете, а потом заявите, что я — бесчувственный мерзавец, не ведающий, что такое добро и зло. Вопрос даже не в том, верите вы мне или нет. В любой ситуации вы будете стремиться доказать, что я лгу. Одно только вас чрезвычайно задело — что про атаку на крепость я узнал первым.

В глазах Хьюго вспыхнула неприкрытая злоба.

«Удар под дых, — подумал Ланьер. — Он мне этого никогда не простит».

Но в удовольствии уязвить Хьюго он себе отказать не мог.

— Присядьте, выпейте с нами, — предложил Григорий Иванович начальнику охраны.

— Ну что вы, я жалкий охранник, как я могу мешать вашему важному разговору?

И прежде чем хозяин успел что-то ответить, Хьюго удалился.