Время колокольчиков

Наш ответ Питеру

С середины 70-х в Москве работала акустическая, но любимая рокерами (а также дошкольниками, пенсионерами и всеми остальными) группа ПОСЛЕДНИЙ ШАНС. Она на очень высоком профессиональном уровне совмещала традиционный детский репертуар (два года выступлений в кинотеатре «Баррикады» перед мультиками, сопровождение к радиопередаче «КОАПП» етс) с лирикой Есенина и Гумилева. Группа, тем не менее, оставалась независимой и выступала на неофициальных концертах. Ее лидер Владимир Щукин, помимо ШАНСА всерьез увлеченный церковной музыкой, предпочитал писать песни на слова известных поэтов. Что не устраивало его соратника Сергея Рыженко, уже знакомого читателям по «химическому» концерту — скрипача с двумя незаконченными высшими образованиями. Знаменитое соло «Маленький кузнечик на скрипице играл» — это его скрипка. Не прекращая работать с ШАНСОМ, многостаночник Рыженко в 1982 г. одновременно устраивается на заработки в росконцертовскую МАШИНУ и организует собственную электрическую панк-шоу-группу ФУТБОЛ. Обратите внимание на «бытовой» реализм в названиях: КИНО, ЗООПАРК, ДК — где красивые имена 70-х?

Если бы Рыженко в своем панк-театре просто копировал «братьев по классу» из-за кордона, результат получился бы аккурат обратный желаемому: вместо демократизма — изощренное эстетство. Но его ФУТБОЛИСТЫ на сцене — обычные ребята с рабочей окраины РСФСР, bxedxhe «погулять и выпить пива». Кстати, в перерывах жена лидера группы Валя Кашпурова натурально разносила по залу пиво и колбасу. Видимо, из-за таких экстраординарных расходов творческий путь группы оказался недолог.

Студенты 3-го Мединститута, основавшие бесшабашную команду ЗЕБРА, балансировали между хардом, панком и собственного изобретения стилем «бунт-рок». В день смерти Брежнева бунтовщики забаррикадировались в Спорткульткомплексе на ул. Вучетича и, открыв окно, выходящее на винный магазин, веселили народ танцевальными мелодиями, пока официальные товарищи ломали двери. На допросе в деканате вокалист Олег Ухов с невинным видом объяснял, что они «репетировали с утра и ничего не знали о народном горе».

А хулиганство группы МУХОМОР приобрело международный резонанс. Впрочем, никакого отношения к року эта группа не имела — она объединяла пятерых московских авангардных художников и происходила из недр того самого анархо-комунистического клуба «Антарес», к которому принадлежали Лелик и ваш покорный слуга (1978 г.). МУХОМОРЫ называли себя никому не понятным словом «концептуалисты», но не успели еще приобрести самовлюбленной серьезности нынешних упакованных валютой авангардистов, и народ их любил просто как «веселых шалопаев» (воспользуюсь еще раз формулировкой их ленинградского коллеги и собутыльника).

Хэппенинги МУХОМОРОВ, к примеру, происходили так: вывозили публику, как на маевку, за город, в лесную чащу, а там из-за кустов выходили бравые ребята в хаки с ружьями и оглашали приговор: «Сейчас один из вас будет расстрелян!» С француженкой, которая не поняла русского концептуального юмора, случилась истерика… Когда началась война за Фолкленды, МУХОМОРЫ отправили письма М. Тетчер и аргентинскому президенту Галтиери, где на фоне матерных выражений требовалось: «немедленно очистить Фолклендские — тире — Мальвинские — тире — Мухоморские острова», их исконную территорию. Как ни странно, у МУХОМОРОВ еще оставалось время писать картины, которые выставлялись то в лесу, прибитые к деревьям, то у Лелика в «Салуне», то в клубе «Рокуэлл Кент» (где каждый из членов группы представил изображения четырех других в одеяниях монархов разных стран и эпох). Но что всемирно-исторического могли принести упражнения «мухомора» Алексиса Каменского с магнитофоном «Комета», на который он вознамерился записать звуковой коллаж из популярных мелодий и вокальных опытов своих коллег, если им медведь немного оттоптал уши? Несмотря на саморекламу этого «Золотого диска» («Отцы новой волны в СССР!») вряд ли кто-то ожидал от их вторжения в музыку большего эффекта, чем от вторжения в мировую политику. Но в тот вечер, когда по Би-би-си на музыку А. Пахмутовой навалился бодрый голос еще одного «мухомора» Свена Гундлаха: «Молодой солдат стройбата, весь от горечи шатаясь, вдруг ворвался в инкубатор, грязно, матерно ругаясь!», изменилась судьба не только авторов «Золотого диска» (из столичного инкубатора крамолы как раз в стройбат), но и советской рок-музыки. То, что они придумали, потом называли по-разному: и по-научному «неоконформизмом», и на жаргоне — «стебом». В общем, веселое отпевание официальной культуры и идеологии в ее собственных ритмах. Эту эстетику позже разовьют ДК, ОБЛАЧНЫЙ КРАЙ и еще позже загубят десятки бездарных эпигонов.

С легкой руки Новгородцева страна настолько поверит в «рок-группу МУХОМОР», что ее имя попадет в ругательные статьи «специалистов», окажется рядом с ПРИМУСОМ и ЗООПАРКОМ, а художника-«мухомора» Костю Звездочетова всерьез будут просить спеть что-нибудь на вечере в камчатском стройбате (куда сошлют Костю в 84-ом).

У руля группы ДК весной 1983 года стали музыканты с многолетним стажем — Евгений Морозов «со товарищи». С самого начала они удивили рокеров своим парадоксальным кредо. Вся отечественная «волна», по их мнению, базируется на более или менее сознательном отождествлении исполнителей с персонажами — то есть на романтизме: что бы ни говорили про себя М. Науменко или Свинья, они все равно рассчитывают на наше сочувствие и даже восхищение. Позируют.

ДКовцы решили создать новый тип рок-группы, руководствуясь беспристрастным и рациональным подходом к художественному образу.

«Пьянь, рвань и грязь…» — так комментировал их творчество В. Голованов в статье с характерным названием «Немузыкальная история»[24]. Действительно, это целая галерея портретов «типичных представителей», от приверженца назревающей «Памяти» («Красивый прохожий мне в урну плюет») до лощеного завсегдатая «Березок» («Любовь дипломата»). Здесь же и «музыкальный критик», сделавший себе карьеру на погромных. статьях против рока («Мичела»), и несчастные женщины с мешками, заполняющие каждый день столичные магазины («Москва колбасная»), и многие другие. Концерты группы проходили по понятным причинам очень редко и, как правило, далеко за городом. Сценический облик ее тоже был достаточно своеобразен.

Мечущийся по сцене с микрофоном Морозов (в основательно поеденном молью джемпере и тренировочных штанах)надрывает в крике профессионально поставленный голос:

…А отрешенные лица остальных музыкантов показывают, что переживания героя песни вызывают у них сочувствия не больше, чем у биолога поведение амебы под микроскопом. Нехожеными путями пришли к нам ИСКУССТВЕННЫЕ ДЕТИ известного поэта Алексея Дидурова и барда Владимира Алексеева. Вообще в 83-м году рафинированная интеллигенция начинает проявлять интерес к року: на сэйшенах появляются писатели В. Славкин, А. Житинский, Л. Петрушевская, музыковед Ю. Дружкин. Режиссер А. Васильев, работавший тогда на Таганке, приглашает Гребенщикова и ЗЕБР для работы над спектаклем «Серсо» (В общем, ничего путного из этого не получилось: рокеры нового поколения не вписывались в театральное производство). Всякое наведение мостов с другими жанрами нас радовало. Как писал автор этих строк в те годы, «свободным обитателям рок-архипелага недостает общей культуры». И ДЕТИ стали как бы олицетворением мечты. К сожалению, им так и не удалось отыскать для поэзии Дидурова и В. Коркия соответствующего музыкального, тем более визуального решения. Впрочем, какое там визуальное решение с такими текстами:

По иронии судьбы московские группы подоспели как раз — проводить в последний путь клуб «Рокуэлл Кент». Вынос тела президента клуба Сгаса Воронина состоялся на парткоме института, где ему был предъявлен четвертый номер «Зеркала» с публикацией Кости Звездочетова:

— Это что, коммунистическое воспитание? Ссылки на то, что автор, по-видимому, выражает негодование по поводу разложения Запада, действия не возымели. С закрытием клуба наши «семинары» перебазировались на квартиры и приобрели менее официальный характер. Журнал переименовался в «Ухо» и наконец расстался с реальными фамилиями под статьями: их сменили имена известных политобозревателей или новообразования типа «Шизомуил Устинович Параноев».