Время льда и огня

5

Генерал Крамер сидел передо мной в обычной вальяжной позе, и на смуглой его физиономии угадывалось обычное: что, молодой человек, не надоело еще запираться? Мы молчали уже минут пять. Моя фраза перед этим была:

— Генерал, посудите сами, к чему мне хранить тайны полувековой давности, на них уже давно нет спроса, разве что у историков, если где такие сохранились. Вы знаете в этой области куда больше моего. Произошла ошибка, сбой, вы схватили не того человека… Бывает даже с большими профессионалами. Давайте расстанемся друзьями и забудем этот досадный инцидент. А я, со своей стороны, обещаю не затевать против вас процесс.

Вот какова была моя мирная, голубиная прямо-таки тирада, однако Крамер продолжал все так же непроницаемо, молча меня рассматривать. За это время ему успели принести пакет с корреспонденцией (он пробежал ее бегло) и рюмочку ликера с половинкой яблока. «Яблоко-то небось из наших краев», — мелькнуло у меня. Он сделал последний, крохотный глоток — ну совсем как воробышек — и произнес наконец:

— Что ж, Ковальски, возможно, вы и не врете… Невероятная фраза! Тогда зачем же все эти экзекуции?

— Я рад, что до вас это стало доходить, мой генерал.

— …но не врете вы в малом, исключительно в малом. В большом вы тщательно стараетесь не проговориться. А вы знаете, что есть такие психотропные штучки, которые и саму Мата Хари заставили бы расколоться?

Я знал. Единственное, что меня смущало, — а почему они их не применили ко мне до сих пор? Может, запасы вышли или нет своего производства… Во всяком случае, моральных тормозов у них ожидать не приходилось. Крамер продолжал:

— В случае с Мэем вы могли и в самом деле не все знать. — Он снова раскрыл мою папочку. — А вот не потрудитесь ли вы сообщить нам кое-что о другой исторической фигуре?

— Смотря какой. Что касается Карла Великого или же Наполеона…

— Хватит паясничать! — взревел он. За эти несколько допросов я уже достаточно изучил Крамера и пришел к заключению, что его ярость, как и приветливость, — грубо, в сущности, сделанные маски, из глазниц которых все время глядит подлинный Крамер, человек холодный и прекрасный профессионал. — Вы прекрасно знаете, о ком я буду говорить!

— Небось о моем приемном отце?

— Мания величия у вас или у него… Нашлась историческая фигура, как же!

— Ну, в свое время он вам немало крови попортил, сознайтесь.

— Это к делу не относится, вообще не о нем речь…

Он опять закурил и пыхнул мне в лицо дымом — интересный запах, в самом деле не лишенный приятности.

— А о докторе Бюлове.

Я даже поперхнулся.

— Генерал, это становится однообразным, вы требуете от меня новых сведений насчет лиц, биография которых уже тщательно исследована специалистами. О Бюлове я знаю, само собой, куда больше, чем о Мэе, но это знания рядового человека.

— Не будем все начинать сначала. Нас опять же интересует не столько личность, сколько его разработки.

— Помилуйте, генерал, результат его разработок налицо, вот он. Мы все по уши в этих результатах. И вообще, есть целые вороха книг и филь мов про Бюлова, отчего вдруг опять свет клином сошелся на мне?

— Сейчас я вам объясню, Ковальски… И если Мэя мы вам как-то можем спустить с рук, то здесь пощады не ждите. — Он помолчал. — Некоторые вещи могут быть известны лишь очень близким людям…

Ага, вот куда он гнет!

— Понятно, экселленц. Я даже знаю, что вас интересует, — ваши агенты, закрашенные под репортеров, уже пытались дознаться об этом у тетушки Эммы!

— Так. И что же они хотели узнать?

— Место захоронения доктора.

Крамер удивленно откинулся на спинку кресла. Беседа пошла в открытую, к этому он был не вполне готов.

— Ну и?…

— Уважаемый, с этим вопросом к тетушке подплывают вот уже четверть века, и каждый раз она отвечает одно и то же: не знаю или не хочу говорить на эту тему. Очень может быть, что она говорит неправду, скрывает, — но это уже не моя проблема…

— Вот как?

— …а ваша с тетушкой Эммой. Что же это те головорезы не сподобились похитить саму тетушку, ведь проще допытываться у первоисточника!

— Не ваше дело, — хмуро ответствовал Крамер. — Надо думать, решили, что она не перенесет поездки в багажнике по барханам со связанными руками-ногами… У нее что, больное сердце?

— Да… На удивление гуманна ваша служба.

— Старушка вообще недолго протянет. При всем том мы и мысли не допускаем, что она уйдет в мир иной и никому, даже самым близким, не откроет свой маленький секрет…

— Секрет в самом деле небольшой, и я не понимаю, почему вокруг этого такой ажиотаж. Право старушки унести с собой свою маленькую тайну…

— Ладно, Ковальски, опять вы начали темнить, это вам не идет. Тайна не маленькая и не личная, а огромная. И потому очередная задача — что вам известно о захоронении останков близкого друга вашей названой тетушки? Не спешите отвечать какой-либо вздор или отмалчиваться, на этот раз пощады не ждите. Сроку вам день. В письменном виде. Вы, как я убедился, умеете толково и грамотно сочинять письма… Все понятно?

В самом деле, многое прояснилось. Генерал позвонил:

— Начальник конвоя? Увести!

Мы вышли, как обычно, — четверка конвойных и я — на ту же фешенебельную улицу-пассаж и без особой спешки зашагали к платформе. Опять было людно, даже, пожалуй, погуще, чем прошлый раз. И пока мы шли, я соображал. Я соображал напряженно, как никогда в жизни. Когда мы остановились на платформе, все было решено.

Капсула выметнулась с легким шипеньем из своего овального проема и гостеприимно раздвинула двери, осветившись при этом. Я сделал вид, что оступился, и на самом входе изо всех сил двинул старшему локтем по печени, одновременно лягнув ногой в крестец конвойного рядом (он с воплем повалился внутрь капсулы, увлекая за собой остальных), и снаружи нажал пуск на панельке. Едва успел выдернуть руку, как дверцы сомкнулись, и капсула столь же бесшумно юркнула в свой тоннель.

Это заняло доли секунды. Я обернулся. На платформе смотрели в мою сторону, один плечистый мужчина продвигался ко мне, какие-то люди бежали, видимо за стражами порядка… Нельзя было терять времени.

Я метнулся обратно, вдоль улицы, и тут же свернул в первую нишу-вход. Как я и предполагал, там был лифт. Нажал вызов и спрятался за шкаф стенного гидранта.

Только я успел это сделать — в арке входа мелькнула физиономия плечистого и скрылась. Я перевел дух и вскочил в появившуюся кабину. Лифт, словно перышко, заскользил вниз и, проскочив пару ярусов, остановился. Вошла пара с ребенком. Не дав им толком себя разглядеть, я выскочил и бегом — не панически, а скорей спортивной трусцой — пересек этот пассаж, как две капли воды похожий на верхний, и вбежал в лифтовый холл на противоположной стороне. Здесь в переполненной кабинке одолел еще с десяток ярусов, пока снова не оказался один. Как только лифт двинулся, я сдернул с плеч куртку и вывернул ее наружу желтой подкладкой, надел снова, затем подвернул штаны до колен — и на следующем ярусе вошедшие в лифт южане уже могли наблюдать эксцентричного плейбоя, мало ассоциирующегося с беглым арестантом.

На ярусе, где я вышел, приятно запахло съестным. Проулок здесь был узкий, но разветвленный — я каким-то образом, видимо, попал с черного хода в подсобки огромного ресторана. Прислуга косилась на меня, но никто ничего не сказал. Я шел вдоль длинного конвейера, перегонявшего куда-то целый отряд жареных каплунов на серебряных подносах. Признаюсь, одного из них я похитил и съел, сознавая, что вряд ли еще скоро выпадет такая удача. Пока жевал каплуна, стройные звуки музыки вдруг донеслись до меня из вентиляционных решеток. Подошел к ним и заглянул.

Оказывается, я был почти на уровне потолка огромного зала, заставленного столиками не сплошь, а с широким продольным проходом между ними, и вот в этом самом проходе шевелилась, двигалась танцующая масса, тогда как посетители сидели за столиками и пировали. Ничего подобного я в жизни не видывал и теперь стоял разинув рот — ну точно сельский зевака, — пока не вспомнил, что есть заботы поважнее.

Двинулся дальше, не имея пока особого плана. Пункт первый — убежать — был вроде бы выполнен; неясно, правда, надолго ли… Наверное, существовала возможность перепрятываться в технических этажах, среди всяких там бойлеров и кабелей, но ведь это не навечно… Можно бы подумать и о возвращении — да-да, именно о возвращении домой, ведь между южанами и Терминатором шла оживленная торговля, и можно было — теоретически! — спрятаться в каком-либо трейлере с товарами. Но все это пока предстояло отодвинуть на потом, ибо главное сейчас — найти убежище, затаиться, залечь на время. Я сознавал, что теперь шеф разведчиков уж наверняка не даст мне ни малейшей оттяжки. Тем более что и узник-то я, так сказать, неполноценный, неофициальный, с такими удобнее не морочиться.

Навстречу мне чернокожий медленно катил тележку с полуфабрикатами, на меня он и не взглянул. Я подумал, что для всех эпох и народоустройств всегда есть типичный образ — негр с тачкой барахла.

Я шел, по сути, без определенного направления, стараясь не привлекать ничьего внимания, осторожно ступая по рифленому металлическому полу — если не приглядываться, обычной рабочей кухни, из третьеразрядных. За соседней стенкой плескалась вода, сквозь матовое стекло проглядывали нагие женские силуэты — никогда не думал, что может быть столько голых женщин сразу. Но это спровоцировало меня на другой подвиг: раз при кухне имеется женская душевая, значит, где-то неподалеку есть и мужская, следовательно, есть возможность поменять свой гардероб! Едва обнаружив таковую (надо сказать, не столь полную, как женская), я вошел туда и спешно разделся у свободного шкафчика, после чего с огромным удовольствием залез в душевую кабинку. В соседних кабинках тоже вовсю мылись усталые люди, никому ни до кого дела не было. Я вылез, оделся, стал под фен и весьма долго сушил волосы, пока намеченная мной жертва — парень примерно моего роста и сложения — не скрылся в душевой кабинке в дальнем углу. Тогда я, оглянувшись туда-сюда, деловито подошел к его шкафчику, сложил его одежду в его же сумку и столь же деловито вышел. Переоделся я в первом же удобном закоулке. Все оказалось впору, более или менее, лишь обувь не подошла. Я завернул слишком маленькие ботинки в свое старое барахло — оно и в самом деле имело весьма засаленный вид после всех моих мытарств — и зашвырнул небольшой тючок в люк для отходов — они мне там часто попадались. Как потом оказалось, это была ошибка.

Я продвигался дальше, в места все более утилитарные. Здесь уже не шла речь о ресторанах и музыке; на ярусах и в лифтах (а я еще несколько раз прошвырнулся вверх-вниз) было все больше пролетарской публики — какие-то строители в касках, сварщики; женщины почти не встречались; и здесь я опять стал выделяться своей (чужой!) одеждой среди однообразно облаченного рабочего класса. Видимо, мой парень был чрезмерно фатоват, что не редкость среди официантов. Тогда я постарался ретироваться из этих мест, однако вышел из лифта на совершенно безлюдном ярусе, где лишь гудел, содрогаясь, огромный хобот воздуховода да торчали округлые туши газгольдеров. Во всем этом чувствовалась чудовищная мертвая мощь.

Как ни странно, это полное безлюдье и даже отсутствие признаков опасности смутило меня больше всего. Я опять двинул по диаметру и вниз, примерно в те районы, откуда дал тягу. И почти обрадовался, оказавшись снова на таких же великолепных пассажах, как тот, что был путем на допрос. Там уже встречалось мало прохожих, видать, наступало время сна. Взойдя по лестнице марша на два, я обнаружил то, что искал, — крохотную каморку уборщика с пылесосом и прочим инвентарем. Такая, говорил мне Полковник, должна быть при каждой входной нише.

Но главное — это топчан, прекрасный топчан с залоснившейся обивкой, который был (пока, во всяком случае) целиком и полностью в моем распоряжении. Предварительно заперев дверь, я растянулся на нем и почти немедленно заснул.

Часа через три (по моим внутренним часам) я проснулся — совершенно бодрый и освеженный, будто спал не в тесной каморке со швабрами, а в лоджии пансионата на морском курорте — существовали когда-то такие заведения. Я встал и осторожно выглянул наружу — все спокойно, ни настороженных патрулей, ни лающих собак… То ли Крамер не спешил с моей поимкой, то ли был уверен, что в тесном и насквозь просматриваемом пространстве южан я рано или поздно сам найдусь, — так или иначе, все спокойно спало в этом пристойном секторе, где жили привилегированные горожане. Я решил двинуть к подземке, хотя риск, что там меня обнаружат, был максимальным. И все же…

Дело в том, что сеть подземки, точнее, пневмометро южан оказалась настолько разветвленной, что контролировать ее мог разве что контингент полиции, сопоставимый по численности с количеством станций, — а ничем подобным Крамер не располагал, я в этом был уверен. И в самой толще мегаполиса я мог циркулировать в капсуле сколько угодно, не вызывая ни у кого никаких подозрений. Режим, возможно, менялся лишь на подходе к границам с Терминатором. Так я считал тогда и, как оказалось, ошибался.

Я вызвал капсулу, и она тут же, глухо ухнув, вынырнула и распахнулась передо мной. Вошел, набрал какой-то совершенно произвольный маршрут и уселся на откидном сиденье. Теперь, без конвойных, я мог спокойно рассмотреть капсулу изнутри. Это была довольно вместительная, человек на шесть, каютка округлых очертаний с откидными сиденьями по стенкам (когда они были убраны, могло поместиться человек десять) и небольшим маршрутным дисплеем с панелькой — у самого входа. Все было затянуто в серенький велюр. Богато живут южане, отметил я.

Капсула уже пролетела несколько пустых станций. Время от времени на дисплей выбрасывалась схемка ее движения, где капсула отображалась еле ползущей искоркой. Я присмотрелся к схеме и перенабрал маршрут. Мне хотелось подобраться поближе к узлу коммуникаций, где были все признаки транзита в Рассветную зону, даже какой-то пунктир пересекал коричневую полосу кордона. Каютка моя мчала по мегаполису, только свист стоял. Я все изучал схему.

Перед выходом станции на Широкую спираль — так назывался предстоящий транспортный отрезок — я решил покинуть мое передвижное убежище и, образно выражаясь, поменять лошадей. Если люди Крамера сидели сейчас у центрального пульта подземки, то могли обратить внимание на десятиминутный безостановочный проезд по направлению к границе. Я вышел на платформу, столь же пустую, как и предыдущая, и хотел устроить небольшую паузу в своем стремительном пролете, чтобы сбить с толку погоню, если таковая велась… Но не тут-то было.

Едва я вошел в прилегавший к платформе пассаж (так было меньше риска, что меня заметит и опознает потом случайный пассажир из пролетавшей мимо капсулы), я буквально спиной почувствовал чье-то враждебное внимание. Оно было вовсе не сродни ощущению, сопровождающему слежку контрразведки: враждебность там отсутствует, все происходит на обычном, безэмоциональном, я бы сказал, профессиональном фоне, — нет, это было внимание затаившейся за камнем змеи. Я внутренне отметил это качество и продолжал идти, изображая позднего гуляку, — слегка вразвалку, руки в карманах… Вот именно — кроме кулаков, у меня в карманах ничего не было. Продолжая насвистывать, я оглянулся, как бы рассеянно. Под аркой ниши стоял какой-то человек. Увидев, что я его заметил, он сделал приглашающий жест. Я махнул ему, словно бы приветствуя, и зашагал поскорее.

— Эй, приятель!

Я все шел, не оборачиваясь.

— Друг, подойди на минутку, дело есть.

Я еще раз махнул ему рукой, мол, отвяжись, и тут из арки впереди вышли еще двое. Эх, и надо ж так неудачно сойти, чтобы угодить именно на ночных стервятников! Эти двое были совсем молодые люди, лет по двадцать, не больше, тот, у входа, кажется, постарше. Я шел навстречу юношам, как бы не соображая толком, что к чему.

— Постой-ка на момент, — сказал тот, что повыше, а в руках у его друга что-то блеснуло.

— Ребята, в чем дело? — спросил я, как бы только сейчас стряхивая флегму и хмель. — Я вас, кажется, не знаю…

— С акцентом! — еще успел удивиться коротышка, прежде чем, отключившись, сполз у стенки. Я резко, без замаха ударил его ногой в причинное место — пусть, быть может, я рисковал испортить его будущность, зато вырубил наверняка, — а приятелю его предназначался хук в челюсть, но тот увернулся и отбежал. Сзади уже слышны были мягкие прыжки вожака.

— Стой!

Он рявкнул громко, и, возможно, многие в пассаже-улице проснулись. Ах, до чего же нелепо так засветиться! Я отшвырнул с дороги длинного юнца, вбежал во входную нишу и помчался вниз по лестнице — на лифт в таких обстоятельствах мало надежды. Сверху за мной уже топотал один — судя по звуку, — а второй, скорее всего, оседлал лифт, чтобы обогнать меня и взять в клещи снизу. Спасаюсь от уличных грабителей, когда меня ищет вся контрразведка южан! Попасться на этом — да мне Полковник в жизни не простит! И засмеют…

На первом же ярусе я бегом промчался в конец длиннющего коридора и рванул на себя первую попавшуюся дверь — она вылетела с одной попытки. Вбежал в полутемное помещение, освещенное лишь ночничками, — это было жилье, квартира, спальня. Два бледных лица пожилых супругов безмолвно поворачивались вслед за мной, пока я возился у внешней стены, обрывая шторы и выламывая оконную панель, — и, уже вспрыгнув на подоконник, заметил краем глаза, что муж все так же сидит в постели с отвисшей челюстью, а его благоверная давно в обмороке.

Я повис на подоконнике (квартира оказалась на третьем ярусе относительно улицы) и разжал руки. Постарался приземлиться на четыре конечности — так, говорил Полковник, безопаснее всего прыгать со значительной высоты, — перебежал пассаж и вскочил в открытый лифт. У меня уже в глазах рябило от этих капсул и лифтов, все они оказались ловушками. Пустил кабину вверх в скоростном режиме — идя ва-банк, нечего особо маскироваться. За две остановки до верхнего уровня я выскочил.

Здесь уже не было и следа элегантности центральных помещений — лес металлических колонн окружал меня, откуда-то доносилось мерное буханье и лязг, рифленый пол ощутимо вибрировал и вздрагивал. Я прошел дальше и остановился у ограждения.

Внизу, метрах в двадцати подо мной, простирался огромный цех. Ухало, ахало и лязгало именно отсюда. В пролетах ползали мощные мостовые краны, по полу вертко сновали погрузчики. Сперва мне показалось, что здесь работают автоматы, но, приглядевшись, я заметил и людей, немногочисленных в ночную смену. Стояла дикая жара, и я немедленно взмок. Рабочим внизу было проще, все они носили термические робы и неторопливо возились на стапелях, где лежали, словно давние морские чудовища, — нет, я не ошибся — длинные туловища ракет, ну точно как на старинных снимках. Увидев такое, я даже бросил переживать о нескладухе с ворами-налетчиками, за эти сведения Полковник простит любой промах…

— Стоять! Руки на голову!

Я повернулся на голос. Стражник с автоматом наготове, в такой же, как и у работяг, термической одежде с интересом рассматривал меня.

— К стенке!

Я было подумал, что вот тут он меня и порешит. Оказалось — у стенки располагался такой специальный закуток для задержанных, где часовой мог без труда держать под прицелом человек пять, пока не придет подмога.

— По ошибке заехал сюда. Мне нужен был сорок четвертый ярус, а я нажал шестьдесят четвертый… От девушки иду, понимаешь?

— Вот так она тебя измотала! — ухмыльнулся страж. Видно было, что ни одному слову моему он не верит. Он еще раз мотнул автоматом — мол, стань-таки, где приказано.

— Случайно заехал. Слушай, парень, не надо шума, отпусти меня по-мирному.

Стражник был ладно скроен и, видимо, знал свое дело. Я стал у стенки. Он вынул переговорную трубку и, не спуская с меня взгляда, вполголоса начал докладывать кому-то:

— …утверждает, что случайно… Описание сходится. Так, ладно… Сейчас придут! — сообщил он мне, будто желая обрадовать.

Простой малый, хороший служака. На месте Крамера я бы дал ему чин повыше и забрал в контрразведку, а в заводской охране он многого не достигнет. А также на месте Крамера я бы окончательно устранил меня, особенно после всего мною увиденного…

Вон, уже идут! Появились, — показал я стражнику, — сейчас разберутся.

— Где? — повернулся тот. И в этот момент я подпрыгнул что было силы, уцепился за верх стенки, подтянувшись, выжался и перевалил свое тело на ту сторону, так что выстрелы хлестнули уже по пустому месту. Я лихорадочно огляделся, задыхаясь от только что произведенного усилия: слева виднелась прикрытая стенкой крутая чуть ли не стремянка — лестничка наверх. В моем положении нечего было выбирать.

Я взлетел по ней и сразу будто бы оказался в раю для беглецов, правда, испепеляюще жарком и душном. Это был еле освещенный технический этаж, занятый сплошь вентиляционными коробами, спрятаться здесь не смог бы разве что слон… Но жара!

Надо было пробраться вглубь, как можно дальше. И испечься там, мелькнула мысль, — но я уже бежал, прячась за коробами, все дальше убегал от люка со стремянкой. На бегу чуть не провалился в вентиляционный проем в потолке, забранный жиденькой перфорированной жестью. То-то было бы после всех этих мытарств грохнуться с потолка на остов ракеты! Мимоходом глянул сквозь перфорацию в цех — там все так же неторопливо двигались краны и тельферы, работала ночная смена, в то время как по подвесному потолку грохотал подошвами агент Терминатора! Никакой тревоги не было и в помине.

И, лишь надежно укрывшись, с трудом переводя дух (если его вообще можно было перевести в этой парильне), я уяснил себе, что побег от южан возможен и в самом деле лишь теоретически. Прав мой тюремный знакомый рецидивист. Действительно, никем не охраняемый путь наверх был свободен — беги на солнечную сторону, это уже совсем близко, чувствуется… Беги по трехсотградусной жаре! Или же к любой из пограничных штолен, плотно прикрытых людьми Крамера. Это тебе не пробежки в мегаполисе, не увеселительные поездки в пневмометро, не безобидные инциденты с местными хулиганами да заводской охраной — это состязание с профессионалами, вот так-то…

Весь огромный мегаполис южан был одной безотказной ловушкой, и потому я спустя полчаса уже опять оказался в своей камере центральной тюрьмы радиуса А, со всеми признаками теплового удара и помраченного сознания, которые я не так уж и симулировал.