Время московское

XXII

Некомат, по словам Осипа, должен был находиться сейчас в Костроме, поэтому всю дорогу гнали день и ночь, не задерживаясь на ямских станциях и приплачивая за содействие станционным смотрителям и за лихость — ямщикам. В великокняжеской столице были ранним воскресным утром, войдя в город сразу же после открытия городских ворот. По улицам плыл густой колокольный звон, сзывая прихожан на заутреню. Хлопали калитки и двери, выпуская на улицу празднично наряженных горожан, целыми семействами направлявшихся в церкви.

Кремлевские ворота распахнулись прямо перед путниками, как бы приглашая их войти, но, как только они приблизились к воротам, дорогу им преградили скрещенные бердыши, опущенные стражниками.

— Слово! — грозно потребовали они.

— Не знаем мы слова, — с досадой ответил Сашка. — Прибыли мы издалека с важным делом к великой княгине.

— Отойди в сторону, не загораживай проход, — потребовал один из стражников.

Из караулки, видя, что у ворот произошла какая-то заминка, вышли еще двое стражников.

— Эй, кмет,[25] — командирским голосом потребовал Адаш, — вызови-ка мне начальника караула.

Начальника караула и вызывать не пришлось, так как он уже вышел из караулки и подходил к своим воинам.

— Что тут происходит? — поинтересовался он.

— Слушай-ка, милейший, — попросил его Сашка, — доложи великой княгине, что прибыл из Колывани Тимофей Вельяминов и просит срочно принять его.

— Не положено нам, — буркнул начальник караула. — Да и на заутрене великая княгиня… — Он тут же вспомнил историю двухлетней давности с арестом и последующим побегом из-под стражи этого самого Тимофея Вельяминова. Вроде он тогда государственный переворот хотел учинить и великую княгиню зарезать. Помнится, великого князя тогда в Кремле не было. А вернулся великий князь, и начальник кремлевской стражи Еремей Тютчев тотчас в опалу попал, места своего лишился. Кто-то поговаривал — за то, что арестовал, а кто-то — что упустил. Начальник караула уже пожил на белом свете и в Кремле служил не первый год, так что видел всякое. Политика ведь дело скользкое; сегодня ты государственный преступник номер один, а завтра — национальный герой и великокняжеский фаворит. — Подождите, милостивые государи, я человека пошлю. А вы отойдите, пожалуйста, в сторонку, пока ответ придет. Не положено в проходе-то… — Он виновато улыбнулся и пожал плечами.

Когда посланный вернулся, начальник караула в душе возликовал: чутье его не подвело. Великая княгиня потребовала срочно сопроводить к ней Тимофея Вельяминова и его спутников.

Великая княгиня приняла Сашку в той же комнате, что и прошлый раз, только теперь вместо Тютчевой с ней были две незнакомых ему боярыни.

— Здравствуй, братец. — Великая княгиня встретила Сашку у самых дверей.

— Здравствуй, сестрица. — Сашка склонил к ней голову и княгиня Евдокия трижды его поцеловала.

— Ты где пропадал два года, Тимоша? У нас тут такие дела творятся…

— Я, сестрица, привез великому князю доказательства измены Некомата. Осип! — позвал Сашка. — Подойди сюда. — Некоматовский управляющий уже за несколько шагов хотел бухнуться ниц, но Сашка не дал ему возможности исполнить в точности церемониальный обряд приветствия лиц царствующего дома. — Да некогда, Осип. Иди ближе. — Осип приблизился, и Сашка представил его: — Это Осип Жидовин, Управляющий колыванской конторы Некомата. Говори, Осип, — приказал Сашка.

— Ваше величество, — с глубочайшим почтением начал тот, — я свидетельствую, что Некомат Сурожанин предоставил безвозмездный кредит Михаилу, императору Царьградскому и Мамаю Вельяминову. Мамаю деньги отправляли мы три раза, о чем свидетельствуют записи в конторских книгах. — Он извлек толстый гроссбух и, раскрыв его, принялся листать. — Вот запись, ваше величество… И вот еще запись…

— Довольно, — остановила его великая княгиня. — Мне все понятно.

— Некомат в Костроме? — спросил у нее Сашка.

— Вчера был в Кремле. Вроде бы никуда уезжать не собирался.

— Так он в Кремле? — обрадовался Сашка. — Сестрица, вели срочно запереть ворота и никого не выпускать.

Но великая княгиня и слова не успела сказать, как с шумом распахнулась дверь, и в комнату вошел в сопровождении бояр Бренка и Боброка князь Дмитрий.

— Авдотьюшка, ты куда так спешно со службы убежала? Кто это у тебя?

Великая княгиня быстро подошла к Дмитрию и, взяв его под руку, отвела в сторону. Несколько минут она что-то тихо, но настойчиво ему говорила, после чего поманила к себе рукой.

— Осип, поди сюда.

Некоматовский управляющий осторожно приблизился к венценосной чете и замер в паре метров от них. Не церемонясь, великий князь ухватил его за рукав и чуть ли не насильно подтащил к себе. Разговор шепотом продолжился, но теперь уже втроем. Все остальные участники этой сцены замерли на месте как каменные изваяния, пытаясь уловить хотя бы обрывки фраз. Но тщетно, из дальнего угла комнаты, где князь с княгиней допрашивали Осипа, не было слышно ни звука. Наконец князь, как бы с досады, резко махнул рукой и, повернувшись к своим свитским, приказал:

— Бренко, срочно закрыть все выходы из Кремля до моего личного повеления! Боброк, схватить Некомата! Если его нет в Кремле, сразу же отправляйся к нему домой!

— Дозволь, великий князь, я с ним! — крикнул уже на бегу Сашка, кинувшийся вслед за Боброком, не дожидаясь великокняжеского разрешения.

В покоях, отведенных Некомату в Кремле, застигнуть его не удалось — ночевал Некомат якобы в городе. Но и в доме, выстроенном Некоматом за кремлевскими стенами, захватить его не получилось. Прислуга, перепуганная нашествием такого количества вооруженных людей, в один голос твердила, что Некомат поднялся еще затемно, быстро собрался и уехал в сопровождении лишь двух доверенных слуг. Сашка аж зубами заскрежетал с досады. Получалось, что либо городская стража пропустила его в неурочное время, либо он отсиживался где-то в городе, дожидаясь, пока откроются ворота.

— Вели их всех повязать и посадить в кремлевский острог, — обратился он к Боброку. — Потом на досуге допросим поподробнее.

— Думаешь, врут? — засомневался Боброк, но, встретив жесткий Сашкин взгляд, тут же отдал соответствующую команду своим людям.

— Я въезжал в город, когда ворота только открылись, — сказал Сашка Боброку. — Никто навстречу мне не попадался. Уж Некомата-то я бы не пропустил. Я вслед за ним пол-Европы объездил.

Боброк тут же принялся распределять своих людей; кому по какой дороге в погоню за Некоматом отправляться, а кому ехать в городовую стражу — поднимать ее на ноги. К городским воротам Боброк с Сашкой отправились самолично — разбираться. Собрали всех стоявших на часах в эту ночь. Но все разрешилось очень быстро, особого дознания и проводить не пришлось. Часовые, не запираясь, признались, что, едва забрезжил рассвет, к воротам подъехали трое конных (самого Некомата, великокняжеского любимца, стражники сразу узнали) с заводными лошадьми в поводу и предъявили охранную грамоту с великокняжеской печатью. Грамота гласила, что ее предъявителю, Некомату Сурожанину, все находящиеся на великокняжеской службе должны оказывать всяческую помощь. В том числе вышеозначенный Некомат имеет право в любое время въезжать и выезжать из города. Получалось, что Некомат оторвался от погони на шесть часов. Бросаться за ним самолично на этот раз Сашка не собирался. Бог весть куда он направился. На юг? На север? На запад? А может быть, на восток?

«Похоже, — решил Сашка, — великий князь на этот раз на моей стороне. Чтобы организовать эффективное преследование, надо находиться в столице, а не мчаться самому неизвестно куда. Боброк уже направил преследователей по всем дорогам, надо теперь вернуться к Дмитрию и с его помощью организовать на каждую дорогу по солидному отряду преследования. Да чтоб у каждого не меньше трех заводных лошадей было. А еще нужен указ, объявляющий Некомата преступником. И огласить его по всем городам. А по близлежащим деревням и лесам отправить сыщиков. На тот случай, если Некомат решит где-нибудь отсидеться. Да! И самое главное! Подобрать быстроходные суда и отправить погоню вверх и вниз по Волге!» Пока ехали обратно в Кремль, Сашка все это высказал Боброку, и тот, едва они въехали в кремлевские ворота, с жаром принялся за организацию погони.

На этот раз стоило Сашке ступить на территорию кремля, как тут же объявился посланец с напоминанием, что великий князь ожидает боярина Тимофея Васильевича.

Дмитрий встретил его один, без свиты. Подошел, пожал руку и, хлопнув по плечу, сказал:

— Здравствуй, брат.

— Здравствуй, великий князь, — ответил Сашка.

— Чего бежал-то два года назад, меня не дождавшись?

— Не очень-то ты мне тогда благоволил, брат. — Сашка пожал плечами. — А меня Тютчев с подачи Некомата обвинил в государственной измене. Да еще утверждал, что у него доказательства имеются.

— Никто тех доказательств так и не видел.

— А если б видел, ты б им поверил?

— Может быть…

— Вот видишь…

— Хорошо, не доверял мне, так обратился б к великой княгине. Она-то ведь поддерживала тебя.

— У беглых государственных преступников, брат, время ограничено. — Сашка усмехнулся. — К тому же я понимал, что корень всех моих личных бед и бед моей страны — Некомат. Вот и пустился за ним в погоню.

— Не поймал? — На этот раз настал черед Дмитрия усмехнуться.

— Не поймал, — с горечью в голосе ответил Сашка.

— А Тютчева ты убил?

— Нет. Он с лестницы сверзился и шею сломал.

— Да-а?… А Ольга Тютчева решила, что ты. Уехала она к себе в имение — вдовствовать. — (Сашка промолчал, не желая обсуждать эту тему.) — Да… А на Некоматову контору кто тебя нагрянуть надоумил?

— Никто. — Сашка скривил губы и вновь пожал плечами. — Сам сообразил.

— Да… — Было похоже, что есть нечто такое, о чем великий князь говорить очень не хочет, но обстоятельства вынуждают его сделать это, поэтому-то он и мнется, и время тянет. — Слушай, Тимофей Васильевич… Я вот все это время думал, о чем ты тогда, два года назад, говорил, с боярами своими советовался, с княгиней Евдокией не раз обсуждал… Конечно, политика — не женского ума дело. Но… Иногда, глядишь, и они могут что-нибудь путное присоветовать.

Сашка не выдержал этих экивоков и задал вопрос, что называется, в лоб:

— Я долгое время провел на чужбине и не имел вестей с родины. Но в последние дни слышал, что война уже началась. Это правда?

— Да. — Дмитрий с облегчением вздохнул, как будто у него с души камень свалился. — В прошлом году ордынцы под командой мурзы Арапши разбили мое войско на реке Пьяне. Брат великой княгини там погиб. Меня там не было. К сожалению… После этого Арапша взял Нижний Новгород и разграбил его, а потом прошелся, грабя и уничтожая все, что на глаза попадется от Нижнего до Рязани. Рязань мало того что взял, но стер с лица земли. Князь Дмитрий Константинович, тесть мой еле спасся, бежав из Нижнего. Так же и Ольг Рязанский. Мордва и булгары приняли сторону ордынцев. Ну… Я немножко поучил их. А ныне, есть сведения, Мамай готовит новый поход на Нижний. А там, глядишь, и на Кострому двинуть орды свои соберется… — Дмитрий сделал паузу, словно давая высказаться своему собеседнику. Но тот молчал. Волей-неволей великому князю вновь пришлось взять слово: — Помнится, два года назад ты говорил о миротворчестве. Обещался поехать к Мамаю, говорить с ним, если я… Я… Я готов со своей стороны выполнять те условия и обычаи, что существовали исстари — платить десятину и половину мыта[26] с ярославского торжища. Но… Но тогда они пусть перестанут обдирать купцов, что через их земли едут! — Великий князь перевел дух. Нелегко ему, видно, дались эти слова. — И сан тысяцкого я верну вашему роду. Пусть Мамай продолжает командовать в Орде. Но… Но пусть он царское звание с себя сложит! Законным царем могу быть только я!

— У тебя был целый год, брат, чтобы объявить себя царем. Ты же не сделал этого… Год прошел с того дня, как умер наш батюшка, Василий Васильевич. Орда начала волноваться. Войско не может существовать без главнокомандующего. Ты молчал… Да еще и обиду нанес нашему роду, лишив родового сана. Вот Мамай и решился. — Теперь настала очередь Сашки взять паузу. Но молчал и Дмитрий. — Вольно тебе, князь, поступать как хочется. Я не в попрек тебе все это сказал. Просто напомнил, как события складывались. А с тех пор, как я миротворцем предлагал стать, прошло два с лишним года. Много воды утекло. Я и дома-то не был и, что матушка моя скажет сейчас, не знаю. А без нее я брата Мамая уговорить не смогу. Да и… Боюсь, поздно уже миротворчеством заниматься.

— Положение это гибельно для всех. И для государства, и для народа, и для войска. Победителей среди нас не будет. Выиграют только наши враги. Уже сейчас холопы наши головы поднимать начали. И Михаил Царьградский, и Александр Литовский… А о том, что яицкое, сибирское и семиреченское казачество отказались повиноваться Мамаю, знаешь?

— Первый раз слышу.

— Они и меня признавать не хотят. — Дмитрий тяжело вздохнул. — Тимофей… — Он полез в стол и извлек оттуда скрученную в тугой свиток грамоту. — Это мой указ о присвоении тебе титула окольничего и назначении тебя великим воеводой. Великому воеводе будут отныне подчиняться все вооруженные силы государства Русского. От княжеских дружин и ополчения до казачьих и татарских орд. С последними, как ты сам понимаешь, еще придется повозиться. Но… Сан этот не будет наследственным, каким был сан тысяцкого. Ты не сможешь передать его по наследству. Отныне великого воеводу будут назначать великие князья. Но во время войны великий воевода, как и прежде, будет главным лицом в государстве.

— Почему ты предлагаешь это мне, а не, скажем, брату моему Николаю?

— Для Мамая это уже слишком мало. Для Микулы — слишком много. Уж больно он любит спокойную домашнюю жизнь. А для тебя — в самый раз. Ты младший в семье. При любом раскладе от отцовского сана тебе ничего не досталось бы. А тут…

— Так я не понял… Ты меня покупаешь, что ли? — Такого откровенного цинизма Сашка не выдержал, мгновенно сменив язык высокой политики на язык московских подворотен.

Но Дмитрий нисколько не смутился этим мальчишеским наскоком.

— Почему сразу «покупаешь»? Просто вы, Вельяминовы, заварили эту кашу, вам ее и расхлебывать. Уговоришь ли ты Мамая или в честном бою одолеешь — какая разница? Был бы результат. У тебя это получится лучше всех. Тебя и матушка твоя поддерживает, и преподобный Сергий на то благословил…

— Не на то меня преподобный благословил… — недовольно буркнул Сашка. — Как ты не понимаешь, Дим… — В сердцах он чуть было не брякнул «Димка», но вовремя спохватился. Подобной панибратской формы имени Дмитрий ему здесь не доводилось слышать, и бог весть, как это было бы воспринято собеседником. — Как ты не понимаешь, Дмитрий, что суть нынешних событий не в семействе Вельяминовых-Воронцовых, не в тебе или Михаиле Тверском, а в самом устройстве нашего государства кроется. Может быть, в характере нашем национальном… А всякие сволочи вроде Некомата пользуются этим. Кстати… — Тут Сашка вспомнил, что его задача — убрать Некомата, а уж со своими проблемами люди четырнадцатого века справятся как-нибудь сами. — О Некомате. Я Дмитрию Михайловичу Боброку предложил от твоего имени кое-какие меры по розыску и поимке Некомата и его людей. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Нет. Еще и добавлю. Все имущество его в моих владениях конфискую, а во владениях моих холопов велю им конфисковать. Людей же Некоматовых всех в железо ковать и слать в Кострому для розыска. Но… — Дмитрий поднял свернутую в рулончик грамоту на уровень Сашкиного лица. — Если б принял ты мое предложение, став великим воеводой, то просто отдал бы сейчас приказ Боброку и разрешения моего не спрашивал.

— Это ты здорово придумал, — проворчал Сашка. — Брат на брата. Классика.

Но князь Дмитрий как будто и не слышал этих слов.

— Так что, Тимофей, какой из вариантов тебе больше по сердцу?

Сашка заерзал на стуле, как будто он внезапно превратился в раскаленную жаровню. И посоветоваться-то не с кем. Был дядька Федор в Костроме, так и тот съехал, опасаясь великокняжеской опалы. И тут его как осенило: «Как это не с кем? А Лобов? Ведь теперь я могу посоветоваться с Лобовым!»

— Дашь денек на размышление?

— Отчего ж не дать? Дам, — охотно согласился Дмитрий. — Но не больше. Времени у нас на раздумья уже нет. Надо новое войско собирать.

На том и закончился разговор двоюродных братьев.

Припоминая тех, с кем можно было бы совет держать по любым, даже самым важным проблемам, Сашка незаслуженно забыл еще одного человека — своего наставника в воинском искусстве Адаша. Остановились они с Адашем в пустующем доме дядьки Федора (от кремлевских апартаментов Сашка отказался), оставленном уехавшими хозяевами под присмотром Самка. Старый казак и пустил путников в дом, с радостью выслушав от них повесть о том, что великокняжеская опала миновала и дядька Федор с семьей уже могут безбоязненно возвращаться в столицу.

О разговоре с великим князем Сашка поведал Адашу самым подробнейшим образом, без каких-либо купюр и изъятий, завершив свой рассказ словами:

— Так что, как видишь, Адаш, он мне предложил выбор — либо я договариваюсь с Мамаем на его, Дмитриевых условиях, либо становлюсь главным противником Мамая и уничтожаю его своими же руками. Это родного брата-то! Третьего варианта он мне не оставляет. Надо полагать, что это будет кремлевский острог.

Адаш пожевал ус, поскреб пальцами бритый затылок и медленно, как бы раздумывая над каждым словом, начал говорить:

— Мамай остановиться уже не может. Это как груженый воз, покатившийся с горки. Даже если и попробует остановить, воз просто переедет его и не заметит. Если Мамай сейчас, когда уже началась война, откажется от царского достоинства, его уберут, а на его место сядет какой-нибудь самозванец, голодранец без роду без племени. Отойти в сторону и смотреть на все со стороны… Ничего ты этим не изменишь, а чистеньким все одно не останешься. Ибо, ежели победит Дмитрий, за Мамая ответит весь ваш род, а распнет Дмитрия Мамай, эта неправда на веки вечные ляжет опять же на ваш род. Так что как ни крути, а война эта — дело семейное и разбираться с Мамаем, хошь не хошь, придется тебе. А ежели примешь Дмитриево предложение и станешь великим воеводой, то, с одной стороны, и достоинство семейное сохранишь, а с другой, в случае чего, и за брата вступиться сможешь.

Еще один совет Сашке предстояло выслушать ночью. Провалившись в сон, он сразу же оказался в клубящемся вокруг него плотном белесом тумане. «Прислушаться, — вспомнил он лобовские наставления, — необходимо прислушаться». И точно. Он тут же услышал слабый лобовский голос, зовущий его: «Са-ша!» Оттолкнувшись, Сашка поплыл на голос, разгребая пресловутый туман энергичным кролем. Вот и портал. Он снял замки и вошел внутрь, после чего заперся изнутри.

— Я здесь, Роман Михайлович.

— Здравствуй, Саша. — Это Лобов. Сашка теперь не только слышит его, но и видит через большое окно, врезанное им в свое время в переднюю стену башни.

— Опять упустил я Рыбаса, Роман Михайлович. Разошлись с ним в несколько часов. Мне тут один человек на него компру дал, так что я наехал на него по полной программе. Князь Дмитрий теперь на моей стороне. Некомат, то есть Рыбас, объявлен государственным преступником, на него открыт розыск. Имущество его будет арестовано, сотрудники схвачены и отправлены в столицу для проведения следственных действий.

— Ого! — Лобов улыбался. — Это ты называешь «упустил»? В наше бы время так их прижать…

— Дело в том, что он, скорее всего, удрал к Мамаю, а там наша юрисдикция не действует. Я, собственно, посоветоваться с вами хотел. Дмитрий мне предлагает должность главнокомандующего. Это в условиях войны если не первый, то, по крайней мере, второй человек в государстве.

— Ого! Ты растешь! — Похоже, Лобов сегодня был настроен на юмористический лад. — Ты был, кажется, старшим сержантом? И сразу в маршалы!

— Гитлер ефрейтором был и завоевал всю Европу, — разозлился Сашка.

— Неудачный пример. — Лобов уже в открытую расхохотался. — Он плохо кончил. Ты молодец, Саша. Ты чертовски близко к нему подобрался. Давай, продолжай действовать в том же духе.

— Так война, понимаете, Роман Михайлович? Рыбас на противоположной стороне, а там мои возможности не то что ограничены — их нет совсем. Вы считаете такое положение перспективным? Мне не нужно возвращаться?

— Я считаю, что ты очень далеко продвинулся. Ничего, что война. Война рано или поздно закончится. К тому же не забывай о том, в чем ты понимаешь больше меня, — о разведывательно-диверсионной деятельности. Может быть, война в этом смысле тебе еще больше возможностей дает. Так что принимай предложение Дмитрия и действуй. Это уникальный шанс, который вряд ли нам предоставится в другой действительности. Да, Саша… По поводу соратников Рыбаса-Некомата. Среди них обнаружить особей одной с Рыбасом физической природы можно по состоянию ауры. Она всегда идеально гладкая и всегда светло-коричневого цвета, ну типа кофе с молоком.

— Я не вижу ауры, Роман Михайлович.

— Это ты-то? С твоими способностями? Ты только захоти. У тебя обязательно получится. И возвращаясь к этим… сущностям. Саша, хорошо бы получить от них побольше информации, прежде чем они прекратят свое земное существование.

Сашка вздохнул.

— Роман Михайлович… Вы полагаете, я справлюсь?

— Иди, солдат. Если не ты, то кто?

Сашка повернулся и вышел из башни, тщательно заперев за собой ворота.

Утро в огромном пустом доме боярина Федора Воронца началось с зычной команды Тимофея Вельяминова:

— Подъем! Форма одежды парадная! Мы едем в Кремль — принимать назначение!