Время останавливается для умерших

Часть вторая Человек в болонье

Идя берегом озера, я увидел Броняка, который сидел с удочкой на ободранной коряге. Тут же стоял прислоненный к пню велосипед. Я поздоровался и спросил, можно ли пристроиться рядом. Бронях согласился, хотя и без энтузиазма.

Я собрал удочку; вынутую из чехла, насадил наживку и забросил в озеро. Поплавок покачивался на воде, как маятник.

— Клюет? — спросил я.

— Не очень.

У Броняка было прекрасное импортное удилище. Мне уже приходилось видеть где-то такое же, но где и когда, я так и не вспомнил.

— Вы любите ловить рыбу? — снова обратился я к Броняку.

— Только это и люблю. Может, конечно, еще что-нибудь, но рыбалку больше всего. А вы?

— Тоже люблю. Только мне не везет: всегда, как соберусь поудить, появляется какая-нибудь срочная работа.

— Сегодня вам удалось.

Удалось-то удалось, но только потому, что я очень Удачно провел порученное мне дело женщины, выловленной из Вислы. Все было именно так, как я и предполагал: Цезарь, великолепный образец немецкой овчарки, несколько минут обнюхивал землю возле стога, в котором была обнаружена одежда. Потом привел нас на берег Вислы, где мы нашли следы крови. Здесь он еще раз сунул нос в белье, которое мы взяли с собой, и вернулся к стогу. Оттуда прямо через поле рванулся в сторону старых домов пригородного поселка и остановился перед дверью одноэтажной халупы.

В грязной комнате на засыпанной пеплом постели валялся вдребезги пьяный мужчина. Пес толкнул его мордой, сел перед топчаном и посмотрел на нас. Я разбудил пьяницу и бросил на одеяло белье и платье…

Из задумчивости меня вывел голос Броняка:

— А как с паном Эмилем?

— Так себе, — ответил я. — Нормально.

— Понимаю, — сказал охранник. — Вам нельзя говорить. Служебная тайна.

— Можно, только сегодня я бы хотел отдохнуть от всего этого.

Охранник вытащил из воды крохотную рыбешку. Аккуратно снял ее с крючка и бросил обратно в озеро. Снова наживил удочку.

— А вы ничего нового не заметили на заводе? Такого, что бы касалось смерти Зомбека?

— Нет, — ответил Броняк.

— А вы сами что об этом думаете?

— Жаль, когда умирает хороший человек.

— Мы слишком мало о нем знаем, — сказал я. — Возможно, что у него на совести был какой-то грех.

— У каждого на совести что-нибудь да есть. Однако это не повод для убийства. Я пытался разведать кое-что своими силами. Расспрашивал разных людей, приглядывался. Но в этом деле просто не за что ухватиться. У меня с детства была тяга к раскрытию преступлений, я даже хотел стать детективом. А теперь, когда сам столкнулся с преступлением, понял, как это трудно. Труднее, чем в романах.

— У вас, кажется, есть какое-то образование, правда?

— Я даже ходил в гимназию. Но был очень ленивым, не хотел учиться и не получил аттестата. Я не жалуюсь, мне живется хорошо. У меня небольшие запросы.

Поначалу Броняк был недоверчивым, подозрительным, однако наконец разговорился. Рассказал мне, как несколько ночей подряд не мог спокойно спать, так сильно поразила его смерть Зомбека.

— Я тут узнал, что у пана Эмиля была какая-то баба. Кто знает, может, он из-за нее пропал? Возможно, она хотела, чтобы он украл деньги и убежал вместе с ней, а он не согласился? Вы знаете, все несчастья случаются из-за женщин. Или из-за водки. Я, например, не пью даже пива. Молоко, сыр, много движения, воскресенье на воздухе у воды. И тогда человек чувствует себя хорошо.

— А женщины?

— Я о них не думаю.

— Вы пережили какое-нибудь разочарование?

— Я не люблю об этом рассказывать.

— Вас, должно быть, сильно обидела какая-то женщина…

— Давайте не будем об этом говорить.

Броняк нахохлился. Замолчал и долго не давал снова втянуть себя в разговор. Прошел почти час, прежде чем он опять подал голос:

— Если бы я работал в милиции, то прижал бы как следует эту бабу кассира. Она наверняка что-то знает.

Через майора Птака я передал прокуратуре результаты расследования по делу трупа, выловленного из Вислы. Майор поблагодарил меня и поздравил с удачей. Я ответил, что благодарность и поздравления заслужил не я, а Цезарь. Потом поехал к Фальконовой. Не для того, чтобы «прижать ее», как советовал Броняк, а из все более растущего интереса: кем на самом деле был Эмиль Зомбек?

Эвелина не могла или не хотела отвечать на этот вопрос.

— Можно прожить с человеком годы, поверите ли, и совсем его не знать, — сказала она, — А я с ним виделась только раз в неделю. Он, бывало, смотрит на меня и часами слова не скажет. Книжек не читал. Покупал одни еженедельники, чтобы кроссворды разгадывать.

— Вам, наверное, было скучно…

— Какое там, — усмехнулась она, — дома от моего Марьяна всегда столько шума и крику! Я счастлива была, что Эмиль молчит. Когда он хотел, чтобы я сходила за пивом, то просто давал мне деньги. Я уже знала, что он посылает меня за пивом, а не за цветами.

— Вы говорили, что вас связывало что-то большее.

— Ну да, конечно, я не отказываюсь.

Эвелина заплакала.

— Убить такого человека, — произнесла она сквозь слезы, — такого хорошего человека. Кому он мешал, кому? Звери, а не люди!

Я повторил Фальконовой, что задержание и наказание убийцы зависит только от нее самой. Но она не хочет помочь расследованию, все что-то скрывает. Хвалит Эмиля, жалуется на судьбу, то и дело плачет, однако вместо того, чтобы облегчить нам поиски человека, из-за которого навсегда потеряла своего Эмиля, предпочитает выкручиваться.

— Не говорите так. Когда я вас обманывала? Ну когда? Вы же знаете, что это неправда. Вот вы сами скажите…

— Вы отрицаете, что кто-то приходил к Зомбеку двадцать третьего, за неделю до его смерти.

— Ну что…

— Подождите. Лучше уж совсем молчать, чем лгать. Вы верите в загробную жизнь, так? Вот и представьте себе, что пан Эмиль сейчас смотрит на вас и поражается тому, как мало затронула вас его смерть. Тот мужчина в болонье, что приходил двадцать третьего в полдень, сказал кое-кому, что застал вас у Зомбека. И как вы теперь будете выглядеть в наших глазах?

Фальконова вытерла глаза краем фартука.

— Да, это так… Пришел тогда этот человек, а Эмиль разнервничался еще больше и велел мне пойти погулять. У них были какие-то секреты, поверите ли.

— И вы не слышали, о чем они говорили? Ни слова?

— Нет, ни слова… Памятью покойника клянусь, что не слышала. Знаю только, как выглядит этот, который приходил, я его хорошо видела. Трудно не запомнить, если это единственный человек, который пришел к Эмилю за пять лет.

— И открытка тоже была единственной?

— Единственной, единственной, ей-богу!

— Почему же вы до сих пор не признались?

— Я тогда поклялась Эмилю, что никогда и никому не скажу о человеке, который к нему приходил. Я все боялась, что, вернувшись с прогулки, найду в квартире труп в луже крови… Но Эмиль был живой и здоровый, поверите ли, только какой-то очень нервный и испуганный. Он мне велел встать на колени перед образом Ченстоховской божьей матери и поклясться, что я никому не скажу о том человеке. Эта клятва меня больше всего поразила. После того дня я все ждала, что случится страшное! Но я же поклялась, поэтому и не могла ничего сказать.

— Вы сможете поехать сейчас в управление и описать, как выглядит этот мужчина? У нас есть офицер, который установит черты его лица по вашему рассказу.

— Но вы ведь сказали, что этот человек заявил, будто видел меня у Зомбека. Значит, вы его знаете?

— Я сказал, что он говорил кое-кому, а не нам. Мы его не знаем, зато он знает убийцу. Возможно даже, что это он и убил. Так вы поедете?

Фальконова сбросила фартук, пригладила волосы.

— Поеду. Он сам, наверное, и убил. Точно он…

К контуру, имитирующему овал лица, офицер прикладывает шаблоны с соответственно уложенными волосами, морщинами на лбу, носом, бровями, подбородком, разрезом глаз…

Фальконова сидит рядом и с интересом наблюдает за работой офицера, за его руками, бегающими по ячейкам ящика с шаблонами.

— Не такие, немножко побольше, подлиннее, о, теперь точно, — приговаривает она.

— А лоб? — спрашивает офицер.

— На лбу у него были только две поперечные морщины. Точно, только две. Такие косые складки от бровей до середины лба… О, именно такие! Совсем как настоящие. Но под глазами еще были маленькие морщинки!

Еще несколько минут, и Фальконова подтверждает:

— Это он. Как живой. Прямо как будто фотография. И уши такие же, сверху оттопыривались. И прическа — вроде бы назад, но все же немного набок, с маленьким пробором. Как живой. Но у него еще были…

По ее лицу пробегает тень испуга.

— Очки? — подсказывает офицер.

Фальконова прикрывает глаза.

— Да, действительно, у него были очки! Добавьте такие большие, в роговой оправе. Вот такие. И еще тоненькие усы. Ближе к верхней губе, не под самым носом! Так, так! Он и есть!

В следующее воскресенье у озера я снова встретил Броняка. Он сидел на той же самой коряге, вросшей в траву. Его велосипед был точно так же прислонен к пню.

— Разрешите? — спросил я.

Он кивнул. Я сел рядом и даже не заметил, когда именно начал напевать: «Не говори мне о любви, любовь цветок…» Эта песня преследовала меня с тех пор, как я впервые услышал ее, стоя у кабинета Эмиля Зомбека, когда сварщик резал дверь ацетиленовым пламенем.

— У вас сегодня хорошее настроение, — заметил Броняк. — Лучше, чем в тот раз. Наверное, кое-что проясняется в деле пана Эмиля?

— Немного проясняется.

— Вы прижали ту бабу, как я советовал?

— Не люблю прижимать. Но кое-что все-таки проясняется, это точно.

— Получили какую-нибудь анонимку?

— Нет.

Однако анонимка все же была. Письмо с жалобой на меня. Оно было адресовано майору Птаку и сообщало, будто я «приударяю» за дочкой дворника Галиной, что совершенно не подобает офицеру милиции.

Я сразу догадался, кто приложил руку к этому посланию. Марианна Вятрык. Как говорится, все это было бы просто смешно, если бы не некоторая неловкость перед майором. Он мог подумать, что я действительно флиртую с Галиной…

На коряге лежала книга. Броняк заметил, что я приглядываюсь к ней, и сказал:

— Люблю почитать. Всегда по первым числам покупаю себе пару книжек. У меня уже собралась небольшая библиотека. И никому их не даю — люди не умеют беречь книги. Пачкают, рвут страницы, даже теряют или крадут. Я бы покупал еще больше, но для этого слишком мало получаю.

— У меня тоже есть кое-что из книг, — сказал я. — Мог бы вам дать почитать. Вы-то наверняка не испачкаете и не потеряете… Какая у вас хорошая удочка. Можно посмотреть?

Охранник хмуро взглянул на меня и отодвинулся.

— Вы можете осмотреть все, что у меня есть, — отозвался он через минуту, — и все, что у меня есть, я могу вам одолжить. Деньги, книги, ботинки, рубашку, даже зубную щетку. Но удочку никогда.

— Вы так суеверны?

— Это не суеверие, это правда. Пять лет назад у меня была другая удочка, английская, тоже очень хорошая. Рядом со мной сидела какая-то девушка — это было в доме отдыха на Мазурских озерах. Попросила у меня разрешение немного половить. Ну я и позволил. И знаете что? Потом целый год не мог поймать на эту удочку ни одной рыбы! Даже мелочь не брала. Пришлось нести ее в комиссионный и покупать новую, вот эту. Выторговал ее в Колобжеге у какого-то туриста из Дрездена. Теперь уже больше никому не даю.

— Вы верите в дурной глаз?

— Не верю, я знаю, что так оно и есть. Удочку можно сглазить, лишить удачи или как там еще… Каждый хороший рыбак знает, что нельзя трогать чужие снасти.

Я хотел посмотреть и книжку, но после такой отповеди побоялся, что дотронуться до нее Броняк тоже запретит. Больше часа мы просидели молча.

Уже начало смеркаться, когда охранник снова подал голос:

— А если в деле Зомбека не найдется больше ничего нового, то его могут прикрыть?

Оно уже было прикрыто, но я не хотел говорить об этом, стыдясь своей бездарности.

— Постараюсь что-нибудь найти. Может, и вы разузнаете что-либо на заводе…

— Я там ни с кем особо не общаюсь.

— Я хотел бы иметь в «Протоне» человека, которому можно доверять.

— А с теми рабочими, которые тридцатого вечером привезли трансформаторы, вы разговаривали?

— За которыми вы наблюдали? Да, разговаривал. Общий опрос — это одно из элементарных дел, когда начинается расследование. Они приехали из Вроцлава. Никогда не бывали не только на «Протоне», но и вообще в Варшаве.

Снова наступило молчание, которое прервал охранник:

— Есть у меня на заметке еще кое-что. Как раз сейчас подумал, но это как будто уже не важно.

— Что именно? Все может быть важным.

— Когда вы приказали мне наблюдать за вскрытой дверью, бухгалтер Калета хотела войти в комнату пана Эмиля. Кажется, за конвертами для зарплаты.

— Это действительно уже не имеет значения.

— А чем черт не шутит? На заводе ее называют Марусей, а вы искали человека, чье имя или фамилия начинаются на «Мар». Меня сержант как-то спрашивал, не знаю ли я таких.

— Это интересно. Только у Калеты стопроцентное алиби. Она не могла быть в «Протоне» тем вечером.

— Вот и я так думаю. Однако должен был вам это сказать. Я сейчас еще кое-что выясняю. Но вам сообщу только после того, как все проверю… Пан капитан, если бы я помог вам в этом деле, мне полагалась бы какая-нибудь награда?

— И немалая. Это я вам могу обещать даже сейчас.

— Обещать не надо. Я только хотел узнать.

Воскресенье. Поручик Витек дежурит по управлению. Помощником у него сержант Клос. Поручик по телефону просит его зайти к себе в кабинет.

— Сержант, получено донесение из Колюшек.

— Насчет портрета мужчины, приходившего к Зомбеку?

— Да, мы передали его всем комиссариатам в Колюшках.

— Нашли кого-нибудь?

— Можно было предвидеть, что не найдут. И вообще, откуда это взялось, что человек, который приходил к Зомбеку, живет непременно в Колюшках? Почему не в Поронине?

— Мы хотели только проверить. Открытка, полученная Зомбеком, была выслана именно оттуда. Капитан решил, что этот человек потому и появился у Зомбека, что тот не ответил на его поздравление.

— А, может, он как раз ответил и пригласил его на воскресенье?

— Думаю, что нет.

— С вами с ума сойдешь! Почему нет?

— Потому что Зомбек был удивлен и напуган, когда увидел гостя. Он его совершенно не ждал.

— А вы не подумали, что кто-то может жить, например, в Лодзи или в Катовицах, а открытку бросить в ящик в Колюшках, когда пересаживается с поезда на поезд?

— Может бросить и когда пересаживается, это правда. Но может также и жить в Колюшках.

— Сержант, оставьте эту мысль в покое. Вы только будете посмешищем. По-моему, дело проиграно. Всего хорошего. Чуть не забыл: Фальконова звонила. Хочет увидеть капитана Вуйчика. Говорит, по важному делу.

— Когда звонила?

— Около полудня. Я несколько раз звонил Вуйчику, но его нет дома.

— Он поехал на рыбалку. Хотя уже должен бы вернуться…

— Не вернулся, сержант. Я звонил ему пять минут назад. А Фальконова, — поручик смотрит на часы, — через полчаса будет ждать его в баре «Закуска». Может, вы туда съездите? Капитана нет, а я отказался от этого безнадежного дела. И счастлив, что отказался. Развлекайтесь сами…

— Должен ехать именно я?

— Не могу послать никого другого, так как вы лучше всех знаете суть дела. Возьмите машину, трамваем не успеете.

Я возвращался с озера кратчайшей дорогой.

Уже оставив за собой рощицу, услышал, что сзади идет автомобиль. Обернулся. Урчание мотора приближалось, однако света фар не было видно. Силуэт радиатора вынырнул из-за деревьев неожиданно близко. Я отпрыгнул в сторону и поразился: автомобиль с погашенными фарами шел прямо на меня. Я перебежал на другую сторону дороги и тут меня ослепил свет фар. Еще один прыжок, на правую сторону, — машина повернула за мной. И в тот момент, когда я собрался перескочить широкий кювет, меня — уже в полете — настиг сильный толчок в бедро. Сила удара отбросила меня на несколько метров в сторону. Я перелетел через кювет и упал на кусты можжевельника. Автомобиль резко рванулся вперед, а через секунду уже исчез за деревьями так быстро, что я не успел заметить его номера.

Боль в бедре была сильной, однако прошла довольно быстро. Я встал, отряхнулся от пыли и иголок. Когда искал на дороге брошенную удочку, подъехал Броняк на велосипеде. Я расстался с ним у озера, так как мы никогда не возвращались в город вместе. Он уезжал по главной дороге, я шел напрямик. Причем даже не предполагал, что по ней сможет пройти автомобиль.

— Я услышал, — сказал Броняк, — что за вами поехала какая-то машина. У нее были погашены фары, поэтому я и повернул назад. Что случилось? Вас сильно ударили? Почему вы не стреляли?

Я не стрелял потому, что на рыбалку не брал с собой оружия. По крайней мере в эти часы хотел забыть, что существуют люди, которые могут меня убить и в которых нужно стрелять.

— Может в машине были пьяные или хулиганы? — предположил я.

— Неизвестно, кто там был, — ответил охранник, — К таким вещам надо относиться серьезно.

— Возможно и случайность, — сказал я неуверенно и поднял удочку — она лежала у края кювета.

— А я думаю, что это не случайность. Вы должны сюда кого-нибудь прислать, чтобы исследовали следы шин.

— Пан Броняк, у нас почти все ездят на «лысой» резине. Бережливые. Да на этой пыли и следы разобрать почти невозможно.

— Все равно не пренебрегайте этим. Не исключено, что кто-то из преступников, кого вы поймали, вышел из тюрьмы и теперь мстит.

Мы попрощались. Охранник укатил, а я пошел дальше той же дорогой, прислушиваясь, не приближается ли сзади шум мотора…

Подумал отчего-то о великолепной удочке Броняка и вдруг вспомнил, где мне приходилось видеть точно такую же, — в квартире Эмиля Зомбека. Она была прислонена к стене. Сержант еще играл ею, разговаривая с Галиной.

А не мог ли Броняк выкрасть эту удочку? Он производил, правда, впечатление человека честного и уравновешенного, но как фанатик рыбной ловли вполне мог бы решиться на что-нибудь подобное. Тем более, что Зомбек не оставил после себя наследников.

Пианист играет на расстроенном рояле и поет пропитым голосом:

Клос заказывает сосиски и два пива. Просит официантку выписать счет и прячет его в карман.

— Вам оплатят это угощение? — спрашивает Фальконова.

— У нас никогда ничего заранее неизвестно, — говорит сержант. — Но у вас, кажется, есть для милиции сообщение, за которое стоит понести расходы? Это даже приятно — пригласить на ужин милую и откровенную женщину.

Фальконова вздыхает. Съев только одну сосиску, она отодвигает тарелку.

— Жалко, что пан капитан занят.

— Вы же знаете, что я даже отсюда ему звонил. Он еще не вернулся с рыбалки.

У Фальконовой, несмотря на ее сорок лет, еще довольно молодое лицо, но руки безнадежно испорчены, изъедены мылом и содой, красны от постоянных ожогов. Сержант смотрит на ее руки.

— Капитан вам обо всем рассказал? И о том, что я поклялась покойному, тоже?

— Обо всем. Я знаю жизнь, пани Фальконова. Вы можете говорить со мной так, словно знаете меня с детства. Словно я вам носил воду для стирки…

— Да, вы человек здравый, это видно. Я обещала капитану, что подробно опишу того человека, который приходил к Эмилю.

— Раньше вы рассказывали не так, как было, правда? Я вас понимаю, пани Фальконова. Вы поклялись Эмилю сохранить тайну. А тут появляется милиция и просит вас нарушить эту клятву. Милиция, конечно, хочет как лучше, вы это знаете, но вы хотите остаться честной перед покойным. Я вас понимаю.

— Именно так и было, поверите ли. Только теперь мне стыдно, потому что я…

— Уверен, что стыдно, — тут же подхватывает сержант, — Если бы Эмиль знал, что его убьют, то обязательно попросил бы вас отомстить за его смерть. У нас по вашей милости было много хлопот. Нашим людям пришлось изрядно поработать: ходить, искать, проверять…

— Поверите ли, но у него лицо точно такое, как я рассказала. Только когда я сидела там у вас, вдруг появился у меня перед глазами Эмиль — аж в животе похолодело. И тогда я сказала, что у того человека были еще очки и усы. А он не носил ни очков, ни усов.

— Плохо. Придется нам с вами еще раз проделать эту работу. Выпьете пива? Заказать еще?

— Нет, спасибо, не надо.

— Вы хотите еще что-то сказать, правда? Тяжело человеку, когда он что-нибудь скрывает и не может никому довериться. Я это знаю, пани Фальконова. Тоже кое-что пережил.

— Это верно, на душе тяжело. И боюсь я чего-то. Хотела сегодня сказать всю правду, и все равно боюсь, поверите ли.

— Так скажите, не надо себя мучить.

— Когда я вернулась к Эмилю после прогулки, то сразу спросила что это за человек был и почему он так напуган. «Это тот, из Колюшек», — сказал Эмиль. Тогда я спросила, тот ли, что прислал открытку с поздравлением? «Он, — сказал Эмиль, — только ты сюда не встревай, не твое это дело». А потом толкнул меня на колени и заставил поклясться перед святым образом, что я забуду и об этом человеке, и об открытке. И что никому ничего не скажу, даже если меня станут пытать.

Сержант напряженно смотрит в глаза Фальконовой. Он знает, что женщина говорит правду, поэтому терпеливо ждет, что она скажет еще. Он неподвижен, не дотрагивается даже до кружки с пивом, хотя чувствует страшную сухость в горле.

— Вот и все. А еще кое-что я смогу сказать только пану капитану. Вы его попросите, чтобы он на меня не сердился. Ведь то лицо, что ваш офицер нарисовал, выглядит как на фотографии, словно живое. Только страшно мне стало, вот я и добавила усы и очки. Попросите пана капитана прийти завтра утром. Я до самого обеда буду ждать, никуда не уйду. Но только пусть он приходит не в форме, как в последний раз приходил, а то соседки будут сплетничать…

— Я скажу капитану, он обязательно придет, — говорит сержант. — Вас отвезти домой?

— Спасибо за предложение, мне недалеко. Я не привыкла шиковать на машинах.

Фальконова выходит первой. Сержант задерживается в гардеробе, покупает сигареты и спички. Ждет, не выйдет ли за Фальконовой еще кто-нибудь. Никто не выходит.

Фальконова сворачивает в боковую улочку, проходит первый перекресток. Когда она переходит на другую сторону улицы, из переулка появляется мужчина в плаще из болоньи. В тишине раздаются только шаги Фальконовой. Мужчина идет мягко, бесшумно, словно подкрадывающийся зверь. Расстояние между ними уменьшается.

Фальконова проходит мимо фонаря, ее тень падает на стену дома. Около этого темного движущегося пятна появляется тень идущего за ней мужчины. Фальконова слегка поворачивает голову, замечает карикатурно изломанную тень мужчины, но не слышит его шагов. Она уже знает, что эта тень не ее: по стене скользят контуры двух фигур. Эвелина затягивает под подбородком узел платка… Идет все быстрее. Потом бежит…

Мужчина догоняет ее в несколько прыжков. Он уже не беспокоится, что слышен звук его шагов.

Неожиданно Фальконова останавливается и оборачивается. Прямо перед ее глазами — револьвер с надетым на ствол глушителем.

Женщина открывает рот, хочет крикнуть, позвать на помощь — и тогда раздается тупой, приглушенный хлопок выстрела. Как будто выстрелили где-то в глубоком подвале или в выложенной пробкой комнате. Эвелина падает. Мужчина наклоняется над ней, стреляет еще раз.

Из переулка, который две минуты назад прошла Фальконова, выезжает автомобиль и останавливается на мгновение рядом с женщиной, лежащей на тротуаре. Кто-то открывает переднюю дверцу. Мужчина в болонье быстро садится в машину.

Возвращаясь с озера, я думал не об автомобиле, который за мной охотился. Меня занимало теперь совсем другое, я решил зайти на квартиру Эмиля Зомбека и проверить — на месте ли еще удочка, или ее присвоил Броняк. Удочка, к которой он не разрешил даже прикоснуться.

На остановке я сел не в тот автобус, которым всегда возвращался домой, а в другой, идущий до Мокотовской, и вышел из него на площади Спасителя.

На Мокотовской я зашел в дворницкую за ключом. Макух сидел за столом с каким-то худым малорослым человечком с длинным лицом, покрытым угрями. Перед ними стояли рюмки, рядом лежали смятые банкноты. На середине стола валялись карты и такие же мятые купюры на тарелке, так называемый «банк». Приятели играли в очко.

Я не знал, дома ли Галина, возможно, она была в соседней комнате или на кухне. Мне очень хотелось ее увидеть, но, вспомнив про анонимку, я подавил в себе это желание. Спросил о ключе от квартиры Зомбека. Макух угрюмо посмотрел на меня и показал на вешалку, прибитую к двери. На одном крючке висели ключи, на другом — плащ из болоньи. Оранжевый.

Я пересек двор и поднялся по лестнице. Я точно помнил, что когда выходил отсюда в последний раз, хорошо закрыл дверь, дважды повернув ключ в замке. Однако на этот раз хватило одного оборота. Видимо, Макух уже что-то искал здесь или Броняк забирал удочку.

Открывая дверь, я даже не обернулся, чтобы проверить, следит ли за мной лупоглазая Марианна Вятрык.

Тесную прихожую прошел, не зажигая света. Его предостаточно попадало в комнату от уличных фонарей. Удочка стояла у стены, там же, где и в прошлый раз.

Я притянул к себе стул, уселся перед окном и взял ее в руки. Это действительно была прекрасная вещь, во всем, даже в мелочах, такая же, как у Броняка. Но почему охранник не позволил мне до нее дотронуться?

Я внимательно осмотрел автоматическую катушку с зубчатым колесиком, придерживаемым специальной пружиной, с осью на подшипнике. Потом попытался отвинтить толстую пробковую рукоятку. Наклонившись над ней, я услышал чье-то дыхание и сухой шелест болоньи.

В ту же секунду обтянутая перчаткой рука закрыла мне рот. Я почувствовал сильный удар по черепу, потом еще один — по шее. Это было проделано почти одновременно.