Время полной луны

Глава шестая

Взмахнув крыльями, Фан сделал круг над головами замерших на узкой площадке людей и устремился в пронзительную синеву, навстречу ласковым солнечным лучам. Почти мгновенно он поднялся так высоко, что стал почти не виден, потом серым пятном метнулся к скалам и пропал.

Из-за высокой, сложенной из огромных глыб черного гранита стены не доносилось ни звука. В воздухе висела мертвая тишина. Весь день за зловещими стенами Черной Крепости длилась кровавая церемония Последнего Дня, но на сей раз без барабанного боя. Лишь чей-то демонический хохот да душераздирающие крики безымянных жертв, от которых кровь стыла в жилах, доносились из-за стены.

Все это происходило днем. К вечеру все стихло. Солнце начало клониться к закату, даря людям свое последнее тепло. Скоро взойдет луна, и настанет время церемонии Пробуждения. Какое именно время выберет Рогаза, Мэгил не знал, а потому предпочел поторопиться.

Желание его в точности совпало с намерениями Конана, которого мало волновала сама церемония, ему было важно освободить обеих девушек, и Миллу, и Сурию. Умом он понимал, что злобная колдунья заслужила смерть, однако не хотел оставлять ее на растерзание Рогазе.

Осторожно выглянув из-за угла, киммериец пошел вперед. За ним, держа оружие наготове, двигались зуагиры. Добравшись до места, находившегося как раз напротив середины цитадели, киммериец поднял руку, и отряд мгновенно остановился.

— Быстро!— едва слышно прошептал киммериец и жестом указал, что нужно делать.

Двое воинов Бруна, которые несли на плечах длинный и плоский деревянный ящик шириной в пару локтей, опустили его на землю. Отработанными движениями северянин распустил ременные петли и откинул крышку. Когр поднял голову и зашипел, но не злобно, а, скорее, приветливо: они с Конаном были старыми друзьями. Его черный раздвоенный язык заметался взад-вперед, ловя чужие запахи. Ему не нравилось сидеть в ящике, и теперь огромный ящер, которого зуагиры называли варханом, волновался, но, увидев киммерийца, замер, успокаиваясь.

— Спокойно, Когр,— ласково проговорил молодой варвар.— Спокойно, мальчик.

Конан погладил вархана по мощной пупырчатой лапе с острыми когтями и, быстро накинув на него специальный широкий кожаный пояс с укрепленным на нем канатом, принялся завязывать многочисленные тесемки. Покончив с этим делом, он дружески потрепал ящера по голове.

— Ну, парень, давай!— прошептал киммериец.— Видишь, какая кладка? Мне здесь не за что уцепиться.

Умное животное обернулось, посмотрев на северянина одним глазом, и, с тихим хрустом вонзая острые когти в гладкую поверхность, полезло по отвесной стене, камни которой были так плотно пригнаны друг к другу, что порой даже стыков было не различить. Конан теперь смотрел только вверх, потихоньку вытравливая тонкий, но крепкий канат, укрепленный на поясе зверя. С противным скрежетом, от которого озноб непрерывно пробегал по телу, острые когти ящера впивались в черный камень. Двигаясь медленно, он поднялся уже настолько, что лишь кончиком хвоста касался земли, и теперь морда его находилась на одном уровне с лицом киммерийца. Он повернулся к северянину и на миг застыл, сделавшись похожим на каменное изваяние. Некоторое время зверь и человек, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза, словно соревнуясь в выдержке, потом черный язык ткнулся в нос киммерийца, и зверь полез дальше.

Постепенно вархан взбирался все выше и выше, и вскоре его крапчатое, покрытое волдырями и бородавками тело поднялось уже до середины стены, настолько слившись с ней, что стало казаться простым наростом на камне. Скрип когтей тоже затих, и только каменная крошка, временами сыпавшаяся сверху, подсказывала, что там, наверху, что-то происходит.

Наконец ящер достиг верхнего края стены и скрылся за парапетом. Киммериец прислушался: ни звука не доносилось сверху. Тогда он осторожно потянул за канат и почувствовал упругое сопротивление. Повис на канате своим немалым весом — то же самое. Значит, все нормально. Осторожно, но быстро Конан полез вверх. Он уже ухватился рукой за кромку стены и начал подтягиваться, чтобы выглянуть наружу, когда услышал голоса.

— Скоро начнется,— сказал первый голос, низкий и сипловатый,— теперь уже скоро.

— Это хорошо,— ответил второй, еще более низкий и совершенно осипший,— надоело торчать на этой стене. Скорее бы вниз, на равнину, а еще лучше в город, где много еды, много вина…

— И девок!— подхватил его напарник и довольно расхохотался.— Ничего, осталась всего одна ночь! Скоро всего этого у нас будет в избытке!

— Скорей бы уж,— проворчал первый,— а то засиделись на месте.

— А ты пойди, разомнись.— Второй, видно, понял слова приятеля буквально.

— И то верно,— согласился, тем не менее, первый.

Конан услышал, как кто-то тяжело оттолкнулся от стены и направился вдоль парапета. Звук шагов нарастал, идущий приближался.

— Эй, Борк,— стражник, направлявшийся в сторону киммерийца, впервые обратился к приятелю по имени,— ты погляди-ка, что за тварь. Похожа на ящерицу, но уж больно здоровая.

— Проткни ее мечом, и дело с концом,— равнодушно ответил Борк.

Киммериец понимал, что нужно перебраться через парапет и напасть первым, однако при всем желании проделать это достаточно быстро не мог. Он прекрасно знал, что произойдет дальше. Как только Борк увидит его, он тут же поднимет тревогу, и тогда придется вступать в бой, а его люди даже не начали еще подниматься! Кром! Сейчас любопытный стражник обнаружит его, обрежет веревку и поднимет тревогу, а это значит, что, если он всерьез хочет остаться в живых, нужно выбираться наверх, но делать этого нельзя! Однако и болтаться здесь больше нельзя: скоро руки устанут, и он вообще не сможет драться.

Кром! Киммериец снова выругался и, нагнувшись, быстро обмотал левую ступню несколькими витками веревки, на которой висел. После этого прижал ее свободный конец носком правой ноги и осторожно отпустил руку.

Теперь ему нужно было лишь придерживаться за канат, чтобы не потерять равновесия. Он быстро посмотрел вниз и сделал зуагирам знак, что не может пока выбраться и нужно подождать.

Шаги тем временем вновь начали приближаться: видимо, более молодой стражник решил все-таки выяснить, в чем тут дело. Конан напрягся, сжимая в правой руке несколько колец каната, на котором висел сам, с наспех связанной петлей на конце. Он готовился к решающему броску.

— На нем какой-то кожаный пояс,— услышал киммериец хриплый голос молодого, в котором на этот раз, кроме вполне естественного удивления, послышалась настороженность.

— Значит, это зверь Рогазы.— И не подумав сдвинуться с места, все так же равнодушно отозвался Борк.— Оставь его в покое, приятель, если, конечно, не желаешь спуститься со стены, но не на ту равнину, где много вина и девочек, а на Серую.

Он хрипло расхохотался, весьма довольный своей шуткой, но молодой не обратил на его слова никакого внимания. Что-то, видно, не давало ему покоя, и он двинулся вперед, желая получить на свои вопросы немедленные ответы.

Конан прижался к стене, вытравил свободный конец веревки и отвел руку для броска. Наконец шаги замерли, но по их звуку киммериец понял, что охранник не дошел пары шагов до хвоста вархана. «Значит, веревку он не видит»,— подумал северянин и присел на своей зыбкой опоре. Что ж, если любопытный сейчас решит выглянуть за кромку стены, Конан знал, что ему делать…

В тот миг, когда голова в бронзовом шлеме показалась над краем парапета, киммериец резко выпрямился и, накинув петлю на шею стражника, повис на ней.

Петля мгновенно затянулась, здоровенный детина навалился грудью на камень, и лицо его свесилось над краем стены. Выпученными, быстро наливающимися кровью глазами он, словно чему-то, удивляясь, уставился в лицо варвара. Впрочем, Борку со стороны тоже показалось, что его молодой напарник увидел внизу нечто интересное.

— Эй, парень! Ты что там увидел?! — услышал киммериец голос Борка, а вслед за тем раздались тяжелые шаги.

Борк оказался осторожнее, а может быть, просто опытнее своего товарища. Впрочем, это и неудивительно: уж больно долго и слишком сосредоточенно напарник его рассматривал происходящее внизу. Правда, на взгляд Борка, вообще не надо было подходить к огромному ящеру, который наверняка сбежал из подвалов Рогазы. Именно поэтому он не спешил поднимать тревогу, справедливо рассудив, что парень сам напросился на неприятности.

Сам он, хоть и прожил более долгую, чем напарник, жизнь, на тот свет не торопился. На Серых Равнинах ждать его было некому, а потому он осторожно, держась поодаль, обогнул ящера и зашел спереди. Тварь не проявляла признаков жизни, и Борк уже всерьез задумался, а не шутка ли это? От скуки и безделья молодые идиоты порой устраивают в казармах и не такое. И как он с самого начала не догадался! Парень-то как раз один из шутников! Подложили на парапет чучело, хитрый мальчишка сговорился с приятелями, прикинулся мертвеньким, и теперь дружки его затаились неподалеку и ждут, когда он, опытный воин, начнет метаться, как новобранец-первогодка, и звать на помощь. Ну, нет! Стражник усмехнулся. Он не доставит соплякам такого удовольствия!

— Эй, Борк! Что это вы там затеяли?!— услышал он голос за спиной и резко обернулся.

Приятель недоумка, дежуривший неподалеку, уже почти дошел до угла и теперь смотрел на Борка, силясь понять, что же там происходит. «Ага! Вот и второй!— усмехнулся про себя стражник.— Шутники!»

— А-ну, проваливай отсюда!— рыкнул он и для убедительности добавил:— Кал вороний!

Он грозно свел брови, и парень не стал спорить, а пожал плечами, спокойно развернулся и пошел прочь. «Вот так-то лучшее?— подумал Борк. Отчего-то он рассердился и подумал, что неплохо было бы подхватить шутника за ноги да кувырнуть его вниз, чтобы знал! Но, пожалев молокососа, он решил рассмотреть чучело и нагнулся к самой его морде.

— Что скажешь, приятель? — с ухмылкой поинтересовался он.

Ящер, естественно, продолжал молчать. Тогда Борк посмотрел на напарника, собираясь задать ему трепку, и тут только заметил веревку на шее парня. Глаза стражника округлились от удивления, и у него впервые мелькнуло страшное подозрение, так и неуспевшее оформиться в осознанную мысль о том, что все это вовсе не шутка… Голова ящера вдруг резко дернулась вперед, пасть с мощными роговыми пластинами челюстей распахнулась, и острые зубы впились в горло Борка. Когр резко тряхнул головой, и труп незадачливого охранника повалился на камень.

Конан быстро закрепил три абордажные кошки в паре шагов одна от другой и, оттащив тела убитых в сторону, освободил от веревки Когра. Вархан тут же спустился с парапета и замер у ног Конана, словно сторожевой пес, готовый по команде хозяина без раздумий броситься на врага. Затем варвар надел на себя шлем задушенного стражника и накинул его плащ. Теперь, пока на стену не заберутся остальные, он, случайно попавшись на глаза страже, не возбудит ничьих подозрений.

Голова Мэгила первой появилась над краем стены. За ним взобрался Зул, третьим — Тарган. Зуагир первым делом положил на тетиву причудливо изогнутого лука стрелу и замер, готовый мгновенно выстрелить. Конан тут же сбросил ставшее ненужным облачение храмового стражника и принялся наблюдать, как зуагиры поднимаются наверх. Их уже собралось больше десятка, а это значило, что можно идти вперед: вряд ли стража на стенах была многочисленной. Конан потихоньку пошел вдоль внутреннего парапета, и, едва лишь он сделал первый шаг, Когр двинулся рядом, видимо, намереваясь ни на локоть не отставать от своего двуногого товарища.

Киммериец пошел вправо и уже почти поравнялся с башней, что вздымалась выше остальных, как вдруг упал лицом вниз и, мгновенно развернувшись, показал друзьям знаками, чтобы они затаились и приготовились к стрельбе. Сам же он быстро и бесшумно пополз вперед. В несколько мгновений добрался он до угла и замер, подготовив веревочную удавку, но, как оказалось, напрасно. Едва из-за поворота показалась фигура стражника, стрела кого-то из зуагиров, коротко пропев погребальную песню, вошла парню в горло. Проклиная все на свете, варвар втащил убитого за угол.

Осторожно приподнявшись над внутренним парапетом, гораздо более низким, чем наружный, Конан увидел, что напарник убитого стражника неспешно бредет в их сторону и скоро появится из-за угла. Киммериец выругался сквозь зубы и принялся напяливать на себя одежду покойника. К счастью, это ему удалось сделать достаточно быстро. Он даже успел проползти на несколько шагов за угол и улечься там, прикидываясь хладным трупом. Вархан благоразумно не тронулся со своего места.

Шаркающие неторопливые шаги резко сменились тяжелым топотом: стражник заметил «покойника». Киммериец замер, приготовившись к рывку, и вдруг услышал знакомый уже тонкий свист. Вскочив на ноги, он увидел, как стражник захрипел, схватился за пронзенное стрелой горло и тяжело повалился на пыльные камни. Снова просвистела стрела. Раз, другой, третий… С проклятиями бросился он назад. Он столько сил положил на то, чтобы хоть одного из обитателей Черного Замка взять живьем, а эти мстительные олухи, похоже, перестреляли всех, кто находился наверху.

Когда Конан подбежал к Таргану, глаза его метали молнии. Он открыл, было, рот, чтобы высказать зуагиру все, что думает о нем и его людях, но не успел. Что-то остановило его. Быть может, взволнованный вид Мэгила, который стоял рядом, нервно кусая губы, а быть может, посеревшее от ярости лицо Зула. И вместо гневной тирады, что он приготовил для своих друзей, с губ северянина сорвалось лишь взволнованное:

— Что случилось?

— Они уже начали, Конан,— сказал Тарган.— Мы никак не могли сообщить тебе об этом, но посчитали необходимым, как можно быстрее занять крепостную стену.

— Правильно,— тут же согласился киммериец и, не сказав больше ни слова, быстрым шагом направился назад, туда, где поджидал его Когр. Северянин поднял голову и увидел бледный диск ночного светила, которое уже появилось в небе, хотя солнце еще не зашло. Кром! Конан быстро пошел дальше, слыша позади шаги вархана. Проскочив мимо крайней башни цитадели, он увидел пирамиду и девушек, прикованных к ней на двух последних площадках. Но если Сурия в облике Мелии была необходима Рогазе, то зачем старой карге понадобилась Милла, Конан понять не мог. Однако обе девушки находились там, и обе почти одновременно увидели киммерийца.

Лицо Сурии озарилось гордостью и торжеством, и было в ее взгляде еще что-то весьма похожее на злобную радость от сознания того, что Конан пришел расправиться с ее обидчиками. Киммериец взглянул на Миллу, лицо которой мгновенно запылало от возродившейся надежды. И столько было в этом взгляде любви и нежности, что Конан подивился про себя силе ее чувства, а еще больше кротости. Как могла она, находясь всего лишь на шаг от смерти, не испытывать и тени той жажды мщения, которой светились глаза колдуньи?

Конан тряхнул головой, сбрасывая с себя это наваждение, и, глядя на обеих, приложил палец к губам. Обе отчаянно закивали, и он отвернулся, так и не увидев, как сначала удивленно поднялись брови Сурии, заметившей, как зачем-то кивает и стоявшая на нижней ступени девушка, а потом жемчужные зубки молодой ведьмы закусили пухлую губу и прекрасные глаза недобро прищурились.

Киммериец осторожно выглянул из-за края парапета и посмотрел вниз. У подножия пирамиды собрались толпы жрецов, а вот стражников в сверкающих доспехах было совсем мало. Конан обвел взглядом стену: его люди стояли с луками наизготовку, и большинство из них старательно пряталось, прижимаясь к наружному парапету. Он зашагал вперед. Зул с Тарганом шли рядом с киммерийцем, сзади поспешал Мэгил, Когр плелся следом. Вот, наконец, показался и спуск вниз — просто каменные ступени, ведущие в темноту зияющей в полу дыры. После яркого света еще не завершившегося дня в этой темноте легко было напороться на меч.

Конан остановился на миг, и вархан, обогнав его, скользнул по ступеням и скрылся в темноте. Киммериец бросился следом, на ходу выхватывая из ножен меч, но успел услышать лишь сдавленное шипение и краем глаза увидеть рухнувшее ему под ноги тело. Вархан пополз дальше, и Конан поспешил за ним.

Впереди неярко светилось пятно двери, и Когр замер у выхода. В этот миг киммериец поверил в то, что рассказы о варханах, которые по сообразительности не уступают собакам, были правдой. Прежде у него не было возможности проверить это, но теперь киммериец видел, что зверь затаился и ждет хозяина, чтобы узнать, что делать дальше. В несколько шагов Конан оказался рядом. Нагнувшись, он потрепал вархана по голове, а затем осторожно выглянул в проем двери. Посмотреть было на что. Два невысоких золотых алтаря стояли посреди открытого пространства, а на них…

— Око Затха,— услышал киммериец голос за спиной и, обернувшись, увидел Мэгила.— Око Затха и Талисман Силы,— повторил жрец.

— Знаю,— коротко бросил Конан.— Ты лучше расскажи мне, что это за птицы.

Он указал на две исполинские фигуры, которые расположились у подножия пирамиды, словно охраняя расставленные между ними алтари. Мэгил посмотрел вправо, влево и зрачки его расширились.

— Не может быть…— прошептал он побелевшими губами.

— Что не может быть? — резко спросил киммериец и требовательно посмотрел на друга, чувствуя, как растут его тревога и растерянность.

Две огромные птицы, не менее чем в два роста киммерийца каждая, стояли друг напротив друга в десяти шагах от того места, где начинались открывшиеся в пирамиде ступени, ведущие к ее вершине. На самом верху восседал Спящий, глаза которого, пока еще незрячие, были устремлены на предназначенных ему в жертву девушек. Птицы, словно два могучих стража, застывшие у подножия пирамиды, выглядели гигантами даже возле высившейся рядом с ними зловещей громады. Они были совершенно разными, эти два исполина, настолько разными, что каждый из них словно бы исключал саму возможность существования другого. Они были как день и ночь, как лед и пламя, как любовь и ненависть, как Добро и Зло…

Рядом с Оком Затха, опираясь на мощные кривые лапы с загнутыми, как туранские клинки, когтями, стояла омерзительного вида тварь, тело которой покрывали грязно-черные взъерошенные, неопрятные перья. Ее огромные крылья грозно топорщились, небольшая голова со страшным клювом нелепо торчала на голой, похожей на змею, бледно-синюшной шее и с ненавистью взирала единственным глазом на расположившегося у другого угла пирамиды соперника. Словно добавляя последний штрих к произведенному впечатлению, Конану ударил в нос характерный трупный запах, который налетевший порыв ветра тут же унес прочь. Этого, тем не менее, оказалось вполне достаточно, чтобы даже не отличавшийся чрезмерной брезгливостью Конан почувствовал приступ тошноты, и очумело затряс головой.

Вторая птица, не уступавшая по размерам первой, имела хотя и грозный, но вполне обычный вид. Это был исполинский орел, величественно укутавшийся в роскошное белое оперение, со спокойной уверенностью встречавший взгляд своего злобного врага.

— Благородный Кэрдакс,— с благоговением произнес жрец за спиной киммерийца,— и его извечный противник — падальщик Глор, который не гнушается и живой человечиной.

— Мне плевать на их имена! — резко бросил северянин.— Скажи лучше, кто они и чего от них ждать?

— Древние божества то ли атлантов, то ли их потомков,— ответил Мэгил,— олицетворяющие собой Жизнь и Смерть, Любовь и Ненависть, Свет и…

— Я понял тебя,— не очень-то учтиво оборвал друга киммериец.— Я спрашиваю, чего от них ждать?

— Праздный вопрос,— в тон ему ответил жрец.

— Я не об этом.— Обернувшись, киммериец досадливо поморщился.— Они живые, или могут ожить, или…

— Думаю, это статуи, каменные изваяния древних божеств, необходимые для обряда, чтобы ни силы Добра, ни силы Зла, ни древние, ни ныне существующие, не смогли вмешаться в него.

— Брось,— оборвал его киммериец,— камень так не воняет.

— Тогда не знаю,— развел руками жрец.— Пусть не камень, а нечто иное,— сказал он, прекрасно понимая, что слова его ничего не объясняют.— Во всяком случае, я думаю, что это не настоящие Кэрдакс и Глор. Это было бы уж слишком. Они наверняка сгинули в незапамятные времена. Я даже имена-то эти вспомнил с трудом, а об остальном мне и вовсе ничего не известно.

Конан пожал плечами и отвернулся.

— Наконец-то настал день, — затянула тем временем старуха своим скрипучим голосом,— когда суждено исполниться древнему пророчеству и Спящий проснется! Время Полной Луны пришло, а значит, пришло время начать обряд Пробуждения!

Она подняла свой уродливый посох, нацелив его в ночное светило, висящее над головой.

— Зухана ака!

Она выкрикнула всего два слова, но киммерийцу показалось вдруг, что черепок крысы, венчавший ее посох, злобно ухмыльнулся безгубой пастью, а два рубина, вправленные в его пустые глазницы, вспыхнули злым торжеством и тут же потухли. В тот же миг Конану почудилось, что Кэрдакс в гневе отпрянул, а вонючий Глор победно посмотрел на извечного врага. Киммериец зажмурился и потряс головой, а когда открыл глаза, то увидел, что обе фигуры спокойно стоят в прежних позах.

Испустив последний предзакатный луч, солнце скрылось за вершинами Карпашских гор, и тьма пала на мир. Полная луна вдруг вспыхнула голубоватым, призрачным светом, удесятерив свое сияние. Подчиняясь злой воле колдуньи, взор Ока Ночи упал вниз, мгновенно достигнув двух горящих ненавистью крысиных глаз, которые принялись жадно впитывать силу ночного светила. Потоки краденой мощи заструились по позвонкам посоха, заставляя их вспыхивать один за другим, и тогда старуха подняла посох еще выше и, разразившись демоническим хохотом, ударила в Око Затха.

Едва истекающее холодным синим пламенем копытце, вросшее в нижний конец посоха, лягнуло талисман, раздался оглушительный звон, словно весь хрусталь мира раскололся разом в одном месте. Однако звук этот, длившийся, как показалось киммерийцу, нескончаемо долго, не казался праздничным, воздушным перезвоном. Он не успокаивал, а тревожил. Погребальными колоколами прозвучал он для замерших в оцепенении людей, тревожным, зовущим в бой набатом — для Конана.

В тот же миг, словно исчерпав все свои силы, свет луны погас, сама она превратилась в тусклый диск, однако каким-то образом люди продолжали видеть окружающее.

Киммериец услышал истошный девичий визг и, быстро посмотрев наверх, увидел искаженное страхом лицо Миллы и не меньше ее напуганную Сурию. Сброшенное кем-то чучело Затха полетело вниз, но Конан сразу понял, что вовсе не оно напугало девушек. Обепленницы повернулись, насколько им позволяли цепи, и в ужасе смотрели, как шевелится бесформенная масса на вершине пирамиды, как вытягивается она вверх, словно Некто, погребенный под бесчисленными покрывалами, теперь сбрасывает их, чтобы освободиться и предстать миру, увидеть его после столь долгого перерыва…

Наконец последние покровы спали, и зловещая фигура встала в полный рост. Однако очертания ее оказались смазанными, словно она все еще находилась под покровом, напоминающим кожу со странными выпуклыми бороздами. Но вот кожаные полотнища медленно зашевелились, раздвигаясь, освобождая то, что находилось внутри.

— Великий Эрлик,— услышал он за спиной,— да кто же это?

Больше всего существо походило на вставшего на задние лапы Когра. По крайней мере, у него было такое же пупырчатое зеленовато-серое тело и такая же пасть, только чуть короче, два глаза и странная дыра во лбу. На миг он повернулся, словно специально для того, чтобы все увидели шипастый гребень, начинавшийся надо лбом и тянувшийся дальше вдоль всего позвоночника. Две пары невероятно мощных рук находились по бокам бочкообразного тела, а то, что поначалу казалось странной кожаной накидкой, было парой сильных крыльев. Мощные кривые ноги заканчивались копытами.

Монстр стоял, покачиваясь, видимо еще не придя в себя после долгого беспамятства, и медленным взглядом обводил собравшихся внизу людей, пока, наконец, взгляд его не остановился на Сурии. В тот же миг пасть его приоткрылась, и ярко-красный язык медленно облизал рот, покрывая губы липкой, тягучей слюной. Он был голоден, он был страшно голоден и совсем рядом увидел еду. Ужас, охвативший молодую колдунью, оказался столь велик, что переборол силу заклятия, и девушка пронзительно завизжала, едва не лишившись чувств.

— Сожри ее! Сожри! — восторженно взвыла колдунья.

Конан взглянул вниз и увидел, как, извиваясь от восторга, беснуется у подножия пирамиды мерзкая старуха, бездну лет назад породившая гнусного монстра.

Рогаза знала, что сын ее еще не пробудился окончательно. Око Затха — его магический глаз, его сердце — лежит тут, внизу. Лишь когда он займет свое место во лбу возрождающегося полубога, Затх обретет часть прежней мощи. Тогда дух его, Незримый, сможет беспрепятственно вернуться в свою обитель — вновь занять так давно и так неосмотрительно покинутое тело.

— Сожри обеих! — размахивая руками, визжала старая карга, и Конан бросился вперед, проклиная себя за то, что потерял столько времени.

Его друзья поняли это как сигнал к началу действий и рванулись следом. Лучники на стенах вовсю заработали, наполнив воздух тучей стрел, каждая из которых находила свою цель. Два отряда бросились к воротам. Остальные устремились за киммерийцем. Стража, не ожидавшая такого поворота, не успела даже сообразить, что случилось, как вся полегла под стрелами зуагиров, да и жрецы совсем ненамного пережили их. Лишь несколько человек успели прошмыгнуть в цитадель и укрыться за ее надежными стенами.

Киммериец добежал лишь до подножия пирамиды, а весь внутренний двор уже был усеян трупами. В живых оставалась лишь бесноватая старуха, ошеломленная столь внезапным нападением и теперь молча обводившая невесть откуда взявшихся врагов ненавидящим взглядом. То ли стрелы зуагиров не брали колдунью, то ли была она настолько омерзительна, что воины Таргана избегали даже смотреть на нее, предоставляя почетное право убить старую ведьму кому-то из своих товарищей, но была она жива, и это не предвещало ничего хорошего.

— Тарган! Останься с Мэгилом! — прокричал киммериец, взбегая по ступеням пирамиды.

Он буквально взлетел наверх и бросился к Милле, до которой было ближе. В это время Затх склонился над краем срезанной вершины, пытаясь схватить Сурию огромной трехпалой рукой, но движения его были неуклюжими, к тому же он явно не дотягивался. Тогда он выпрямился и испустил чудовищное по силе рычание.

Ключом, с помощью которого он снял оковы с Мелии, северянин отомкнул замки на руках Миллы и резко обернулся: по ступеням медленно поднимался Когр. Вархан задрал голову и зашипел на рычащую тварь. Словно принимая вызов ящера, Затх пригнулся и прыгнул вниз, прямо на площадку, на которой стояли киммериец с девушкой.

— Убей!— завизжала внизу старуха.— Убей их всех!

Затх спрыгнул и оказался в пяти шагах впереди, спиной к северянину, но тот не стал дожидаться, когда противник обернется, а, собрав всю силу, обрушился на врага. Тяжелый двуручный меч вонзился в самое сердце твари, и оглушающий, полный боли рев вырвался из омерзительной глотки. Киммериец уперся ногой в грудь монстра и, отбросив его резким толчком, освободил клинок. Ломая крылья, поверженный гигант кубарем покатился по склону пирамиды.

Конан вытер меч, бросил его в ножны за спиной, а плащ, вымазанный поганой кровью монстра, скинул вниз. Милла смотрела на него округлившимися от изумления глазами, не в силах вымолвить ни слова, но киммериец даже не взглянул на нее. Он понимал, что сейчас старуха опомнится, и тогда… Кто знает, что еще имеется у нее в запасе? Пора освобождать Сурию и сматываться.

— Охраняй ee!— показав на Миллу, крикнул он Когру и бросился наверх.

Сурия встретила его таким взглядом, что сердце молодого варвара бешено забилось в могучей груди. Он бросился к молодой ведьме, но едва успел отомкнуть один из замков, как донесшиеся снизу крики заставили его остановиться. Он взглянул вниз и обомлел. Затх, только что насквозь пронзенный его мечом, как ни в чем не бывало стоял перед колдуньей, которая взяла с одного из алтарей фиолетовый кристалл удлиненной формы, похожий на сильно вытянутый конус и одновременно на клинок ритуального ножа без рукояти. В мертвой тишине Рогаза подняла кристалл и вставила его в дыру во лбу Затха. В тот же миг луна погасла, словно на нее набросили густую вуаль, и странный призрачный свет озарил все вокруг, заставив предметы отбрасывать неестественные тени, напоминавшие живые существа из вещего сна Конана.

Киммериец молча отдал Сурии ключ и, так и не взглянув на девушку, бросился вниз, в то время как Милла в оцепенении провожала его растерянным, полным отчаяния взглядом. Все дальнейшее для нее происходило как в тумане. Она видела, как сражается с проклятой тварью ее Конан. Она видела, как Мэгил и Рогаза застыли с двух сторон золотого алтаря, на котором что-то стремительно разгоралось, набирало силу, а зуагиры на стенах и во дворе замерли, не в силах помочь сновавшим по двору товарищам, потому что стрелы их отскакивали от толстой шкуры монстра. В старуху же они просто не попадали. А потом случилось то, о чем она совсем забыла, но чего подсознательно ждала все это время: из замка начали появляться Мертвые, и в этот миг…

— Я убью тебя, тварь! — вздрогнув, услышала она прозвучавший над самым ухом голос Сурии.

В то время как Конан устремился наверх, Мэгил, позабыв обо всем, отчаянно бился, стараясь уложить как можно больше стражников, чтобы в самый ответственный момент никто не смог помешать ему совершить задуманное. Но вдруг он остановился. Да что же он делает?! Вокруг полно воинов, и даже сейчас, когда бой в самом разгаре, младенцу ясно, что зуагиры одерживают верх. Так зачем же здесь он? И Мэгил бросился к Талисману, но почти сразу вновь остановился.

Страшный рев донесся откуда-то сверху. Жрец поднял глаза и оторопел, увидев, что монстр спрыгнул к киммерийцу, явно намереваясь покончить с ним. Но киммериец, как всегда, оказался на высоте. Конечно, Мэгил знал, что Конан — великий воин, но то, что увидел, жрец не ожидал. Как зачарованный смотрел он на падающее тело, мгновение назад казавшееся ему несокрушимым, и не мог поверить в случившееся.

Колдунья отвратительно заверещала, и звук ее голоса заставил слугу Митры очнуться. Все его друзья сражаются, приближая желанный миг победы, а он, сильнее прочих рвавшийся сюда, наблюдает за ними со стороны! А ведь он единственный, кто может хотя бы попробовать совладать с колдуньей, отвлечь ее на себя, пока она не оправилась от потрясения и не взялась за дело по-настоящему. И как знать, на что способна старая карга, веками копившая злобу и оттачивавшая свое колдовское искусством! Во всяком случае, ясно одно: пока Рогаза пребывает в растерянности, он должен завладеть Талисманом Силы!

Жрец бросился вперед, к алтарям, отсвечивавшим темным золотом в потоках странного, призрачного света, который исходил от пирамиды. И вдруг он вновь остановился, увидев, как убитый Конаном Затх зашевелился и начал медленно вставать на ноги. Проклятый монстр пришел в себя, хотя клинок неминуемо должен был пробить сердце чудовища! Несколько мгновений он стоял, глухо рыча и держась одной парой рук за грудь, а второй за голову, страдая, как видно, от невыносимой боли, потом тело его начало медленно раскачиваться, и слюна закапала из раскрытой пасти. Наконец Затх неспешно выпрямился, увидел колдунью и шагнул к ней, сперва неуверенно, потом быстрее, будто от этого зависела его жизнь.

— Они дорого заплатят!— злобно прошипела старуха и, взяв фиолетовый кристалл, вложила его в отверстие на лбу чудовища.

Мэгил с ужасом увидел, как над двумя налитыми кровью глазами монстра зловещим фиолетовым свечением начинает наливаться третий.

В это время Зул, подкравшись, бросился на монстра сзади, но тот, непостижимым образом угадав появление нового врага, резко и не глядя, словно ненароком, ударил его наотмашь тыльной стороной трехпалой ладони, угодив человеку в висок. Тело могучего негра, силой не уступавшего Конану, отлетело на несколько шагов и тряпичной куклой безвольно рухнуло к когтистым лапам Кэрдакса.

— Убей их! — торжествующе воскликнула колдунья.— Убей их всех!

И тогда монстр взлетел…

Мэгил вновь проклял себя: опять, вместо того чтобы помогать друзьям, он стоит и наблюдает. Он бросился вперед. Талисман Силы! Именно он должен опрокинуть планы колдуньи! Мэгил верил в это, не мог не верить. Неужели столько усилий было потрачено, чтобы добыть никому не нужную вещь? Ему оставалось пробежать всего десять шагов, когда колдунья обернулась, и, увидев Мэгила, резко вытянула вперед костлявые руки. Жрец почувствовал вдруг, что натолкнулся на невидимую преграду, совершенно прозрачную, но непреодолимую, и не может сделать вперед ни шага.

Впервые за долгие годы он не сдержался и позволил злости овладеть им. Он знал, что Слуга Митры не должен злиться, но ничего поделать с собой не смог. Быть может, именно закипевшая в душе ярость подсказала ему, что делать: если он сам не может добраться до камня, значит, камень должен дойти к нему! Он сосредоточился и поднял руки почти так же, как это сделала колдунья, но его ладони нацелились в камень, который лежал на ближайшем к Кэрдаксу алтаре.

Жрец мгновенно отрешился от происходящего вокруг и попытался вызвать знакомое ощущение сопричастности всему живому, существующему на земле. Он успокоил дыхание, прислушался к ощущениям и в тот же миг почувствовал свое родство с каждой травинкой и каждым человеком, Вместе с этим чувством пришло и ощущение величия мира, а также неповторимость и могущество любой его частицы. Он почувствовал себя крошечной песчинкой и тогда ощутил родство даже с камнем окружавших его rop. А когда, наконец, уверовал всем своим естеством, что это действительно так, испросил помощи у окружающего мира. Почти сразу, намного быстрее, чем подобное происходило с ним прежде, он услышал отклик и ощутил, как насыщается льющейся откуда-то сверху силой его тело, проясняются мысли и уходит гнев…

Жрец потянулся к камню и мгновенно почувствовал его упругое прикосновение, но не смог удержать его. Закусив губу, Мэгил вобрал в себя новую порцию Силы, вновь потянулся к Талисману, и на этот раз все удалось, но камень оказался чересчур тяжелым. Мэгил набрал еще Силы. «Вверх! Вверх! Поднимайся!»— беззвучно приказывал он и, когда представил, что это происходит на самом деле, вдруг увидел, что Талисман воспарил над своей опорой и, покачиваясь, повис в локте над поверхностью алтаря. Жрец потянул камень к себе, и тот откликнулся, но в тот же миг злая воля колдуньи вмешалась, мощной преградой встав на пути камня. Мэгил потянул сильнее, вплотную приблизившись к опасному пределу, но камень так и не сдвинулся с места.

«Откуда у нее столько сил?» — подумал жрец. Ему, имевшему доступ к Светлой Силе Митры, эта мысль не давала покоя. Он не мог знать, что Сет обещал Рогазе свою поддержку, и именно черная мощь Повелителя Ночи встала сейчас на его пути. Мэгил побоялся еще увеличить изливавшийся через него поток, чтобы не сгореть в нем, и решил ждать, надеясь измотать проклятую ведьму.

Рискуя свернуть себе шею, Конан несся вниз огромными прыжками.

— Тарган! Мост! — взревел он, перекрывая шум боя, и почти мгновенно услышал, как заработал подъемный механизм, опуская тяжелые, каменные крылья.

Как бы-ни обернулось дело, киммериец не желал оказаться запертым здесь. Милла на свободе, Сурия, наверное, тоже уже отомкнула второй замок и освободилась, а больше его ничто здесь не держит. Что бы там ни говорил Мэгил о высоких материях и высших интересах, а жизнь у человека одна и отдавать ее за просто так, пытаясь убить тварь, которую, быть может, и убить-то нельзя, он не собирался. Тем более во имя Митры, который, хотя и числился Светлым Богом, похоже, не очень-то заботился о своих слугах, посылая их на верную смерть.

Конан уже спустился вниз и начал пробивать себе дорогу, сокрушая всех и каждого, кто вставал у него на пути. Однако очень скоро киммериец заметил, что кое-кто из убитых вдруг встает и снова бросается в бой.

— Это Мертвые! — заорал Конан.— По глазам бейте! По глазам! Даже трупам нужно видеть!

Бой вспыхнул с новой силой.

Сурия открыла второй замок и с отвращением сбросила кандалы на землю. Следующим движением она сорвала с груди фигурку ненавистной Иштар и, кинув ее вниз, мгновенно обрела свой прежний облик. Она лишь мельком взглянула на бой, кипевший внизу: что там происходит, у нее еще будет время разобраться. Но это после. Сейчас ее заботило другое. Эта девка, Милла, неожиданно из рабыни превратившаяся в опасную соперницу! Чем она приворожила киммерийца? Какого зелья подлила в питье?

Молодая колдунья потянулась к доходившим почти до колена изящно переплетенным ремешкам, удерживавшим сандалии, где был искусно спрятан узкий стилет — великолепное оружие, способное насквозь проткнуть мерзавку. Затем Сурия посмотрела вниз. Милла, прижав к груди стиснутые кулачки и затаив дыхание, следила за разворачивающимся внизу сражением. Сурия злобно ухмыльнулась, села на край площадки и начала осторожно спускаться.

Милла была настолько поглощена увиденным, что не услышала, как ревнивица возникла у нее за спиной, и лишь громкий крик: «Я убью тебя, тварь!»— вернул ее к действительности. Она вздрогнула и резко обернулась.

— Умри, сука!— прошипела Сурия и бросилась на соперницу, но чуть-чуть опоздала.

Отчаянно вскрикнув, Милла успела перехватить занесенную для удара руку, но не устояла на ногах, и, судорожно вцепившись друг в друга, обе повалились на площадку. Соперницы, как дикие кошки, визжа, царапаясь и кусаясь, катались по площадке, не отпуская друг друга. Наконец, Милле каким-то чудом удалось отпихнуть Сурию и вскочить на ноги. Но до спасения было еще далеко. Милла увидела, что стоит на самом краю площадки, а Сурия застыла напротив с зажатым в руке ножом. Как только колдунья поняла, что никуда ее соперница бежать не может, она зло усмехнулась. Лицо ее в странном светящемся полумраке исказилось и стало похожим на злую карнавальную маску. Сурия занесла над головой руку с кинжалом и злобно рассмеялась. Милле даже почудилось, что глаза ее светятся злобным зеленым огнем, и от ужаса, мгновенно охватившего ее, девушка вскрикнула и закрыла лицо руками, не в силах даже защищаться.

Она не услышала раздавшиеся рядом странные скребущие звуки, и лишь слабый вскрик заставил девушку отнять руки от лица. Сурия, беспорядочно размахивая правой рукой с зажатым в ней стилетом, тщетно пыталась оттолкнуть вцепившегося ей в горло Когра. Того самого вархана, которому Конан наказал стеречь ее перед уходом и которого она так боялась! Острая сталь вонзилась в мягкое подбрюшье зверя. Раз, другой, третий… Но и тогда ящер не разжал челюстей, а наоборот, зашипев, сжал их еще крепче и, вырвав гортань жертвы, упал на камни.

Сурия была еще жива. Она еще попыталась сжать в руке кинжал и броситься на Миллу, но силы покинули ее. Колдунья откинулась на стену пирамиды, схватившись рукой за изуродованное горло, и с ненавистью посмотрела на свою живую соперницу. Еще череез мгновение руки ее безвольно опустились вдоль тела, и она повалилась вниз по ступеням.

Внезапно раздавшийся топот копыт заставил Конана насторожиться. Он быстро разделался с очередным противником, отскочил в сторону, чтобы ненароком не угодить под случайныи клинок, и, быстро оглянувшись, всмотрелся в темноту. Звук был таким, словно отряд кавалерии галопом мчался из Сура-Зуда в Черный Замок, но, когда первые всадники показались в освещенном призрачным светом внутреннем дворе, он вздохнул с облегчением. Акаяма с десятком остававшихся в его распоряжении зуагиров привел полторы сотни коней — всех, что оставались в конюшне.

Киммериец посмотрел на вершину пирамиды, но никого там не увидел и удовлетворенно кивнул: значит, обе девушки успели уже спуститься вниз. Что ж, оно и к лучшему. Теперь надо уговорить Мэгила плюнуть на его безумную затею, и тогда утреннюю зарю они встречали бы в лагере зуагиров, далеко от этого проклятого всеми богами места. Взгляд его продолжал шарить вокруг. Наконец он увидел своего друга и похолодел…

Бывший жрец неподвижным изваянием застыл в десяти шагах от алтаря с покоящимся на нём Талисманом. Напротив него на таком же расстоянии от алтаря и точно в такой же позе стояла Рогаза. Талисман, находившийся между ними точно посредине, парил над алтарем и постепенно наливался жаром, все больше раскаляясь. Он уже походил на маленькое подобие дневного светила и начал освещать все вокруг, но не тем мертвенным, призрачным светом, что исходил от пирамиды, а согревающим все живое светом Солнца. Кэрдакс и Глор мрачно взирали на противников, и на краткий миг Конану показалось, что каждый из них помогает одной из сторон, но он тут же отбросил эту абсурдную мысль.

— Что это? — оторопело прошептал Акаяма.

Конан резко поднял голову, прослеживая за взглядом друга, и когда увидел то, что вызвало его недоумение, невольно оторопел.

— Спящий проснулся,— еле прошептал он и тут же взревел:— Кро-ом!

Акаяма продолжал ошалело смотреть вверх, туда, где летал Проснувшийся. Так хорошо до сих пор исполнявшие свое дело стрелки-зуагиры, словно гонимые смертельным страхом зверьки, метались по крепостной стене, пытаясь, кто укрыться, а кто подстрелить тварь, что парила: над ними и, настигнув, одного за другим подхватывала и бросала вниз. Двор, только что усеянный трупами стражников, теперь наполнялся телами вольных сынов бескрайних степей Заморы. «Если так пойдет и дальше,— подумал Акаяма,— то скоро на стенах не останется ни одного живого человека. Да что же, они остатки ума потеряли от страха!»

— Вниз! Вниз уходите! — закричал он и, перехватив за середину древко копья, рванулся следом за киммерийцем.

Конан на бегу подобрал второй меч.

— О-о-о-а-а! — услышал он позади себя знакомый клич Акаямы. Зуагиры умело маневрировали, избегая близкого боя с врагами, выбирали момент, выпускали стрелу и начинали искать новую позицию для следующего выстрела. Сам Конан без устали работал обоими клинками и хоть медленно, но неотвратимо шел вперед, на помощь другу, застывшему в смертельном поединке.

Этого было бы достаточно для того, чтобы справиться с любым противником, будь он человеком, но их противники не были людьми, они уже были Мертвыми, а у лишенного жизни нечего отобрать… Зуагиры помнили, сколько забот причинила им троица Мертвых у входа в пещеру, а теперь их было больше трех десятков, и все-таки они дрались. Дрались с яростью обреченных, которые не могут уйти, хотя путь на волю открыт.

Тарган с огромным луком в руках защищал киммерийца сзади, но в один из моментов обернулся, привлеченный криком падающего со стены зуагира, выругавшись, вскинул огромный лук и прицелился в парящего над стенами монстра.

— Брось!— не оборачиваясь, крикнул киммериец.— Лишь зря потратишь стрелы!

Но Тарган уже отпустил тетиву. Конан невольно остановился и проводил стрелу взглядом. Сколько уже таких стрел, выпущенных людьми Таргана, не менее верно нацеленных, затупило каленые наконечники либо просто отскочило от дубовой шкуры монстра! Однако на этот раз получилось иначе. То ли стрела была особой, то ли зуагир вспомнил какой-то секрет и все точно рассчитал, или это была простая удача, но стрела угодила точно в подкрылье и, пробив тонкую в этом месте шкуру, ушла глубоко в тело.

Дикий, исполненный боли вопль заставил вздрогнуть и живых, и Мертвых. Все одновременно обернулись и, задрав головы, начали наблюдать, как медленно, неуклюже взмахивая одним крылом, планировал Затх. Потеряв скорость и высоту, он вдруг камнем упал на землю, но тут же вскочил и, глухо рыча, направился к Талисману Силы, расшвыривая встававших на его пути зуагиров, как котят. Конан понял, что не успевает. Всего несколько десятков шагов оставалось ему до Рогазы, Талисмана, Мэгила, а он, Конан, при всей своей неистовой силе, не мог так же легко расчистить себе путь.

Мэгил почувствовал, что киммериец пробивается к нему.

— Конан!— закричал он, ни на мгновение не позволяя себе расслабиться.— Если можешь, сделай что-нибудь! Или спасай себя — я гибну!

— Кро-о-о-ом! — взревел киммериец и, словно превратившись в дикого зверя, ринулся на помощь другу.

Обширны и удобны были чертоги, в незапамятные времена воздвигнутые на вершине горы Бен Морг. Такой и подобает быть обители грозного бога, чье имя — Кром — свято почиталось племенем живущих среди далеких северных гор киммерийцев, дальних потомков исчезнувшего в незапамятные времена с лика земли племени атлантов. Однако ни строгость убранства, ни суровый облик самого хозяина этого места не мешали бесконечно длившемуся пиру. Огромный, уставленный не слишком разнообразными, но обильными яствами и великолепным набором хмельного стол уходил в темноту, а вдоль него, разместились пирующие.

Некоторые из собравшихся здесь, были могучи и статны, как молодые дубы, их ясные лица светились задором и отвагой. Однако было их немного. Примерно столько же сидело тут крепких и рослых воинов, чьи головы уже припорошила седина, но которых язык не повернулся бы назвать стариками: в силе и выносливости они, пожалуй, могли бы поспорить и с гораздо более молодыми сотоварищами. Самую же многочисленную группу представляли люди среднего возраста, которых никак уже нельзя было причислить к первым, но в то же время и до вторых им было еще очень далеко. Это были полные сил воины, кому стремились подражать юноши, кого ставили в пример старики и кому старались не уступать в доблести друзья.

Пирующие дружно выкрикивали бесчисленные здравицы в честь своего хозяина, который счел их жизни достойными иного конца, нежели бездумное блуждание в холодном полумраке Серых Равнин. Он поселил их здесь, дабы в бесконечном пиршестве и воспоминаниях о былых подвигах проводили они время, и это хоть в какой-то мере скрасило бы их безвременную кончину.

Сам же Повелитель Могильных Курганов и глава этого шумного застолья сидел, как и полагается, во главе стола и мирно подремывал под веселые тосты и смех сотрапезников. Однако всякий раз, когда произносилось имя его и звучала очередная здравица в его честь, он, не открывая глаз, благосклонно кивал, но тут же вновь замирал, словно прислушиваясь к чему-то. Дремота его длилась уже несколько дней и началась сразу после того, как суровый бог киммерийцев почувствовал вдруг безотчетную тревогу и понял, что скоро должно произойти что-то важное. Такое, хоть и нечасто, случалось с ним и прежде, и он помнил, что это предчувствие еще ни разу не обмануло его. Ведали об этом и сотрапезники грозного бога и теперь с интересом гадали, что произойдет на этот раз?

Впервые сон Крома был потревожен, когда Конан вырывался из ловушки, в которую угодил, придя выручить своих друзей, и северный бог с удовольствием наблюдал, как человек пробивается сквозь плотный строй себе подобных. Он досмотрел, чем кончится дело, и удовлетворенно хмыкнул. Что ж, неплохо, весьма неплохо! Столько было в действиях парня энергии и уверенности в победе, что у Крома даже сомнения не возникло в том, что он выберется из передряги. Так оно и вышло. Не зря, значит, пару десятков зим назад вдохнул он жизнь в тело этого мальчишки, уже тогда предвидя, что быть ему могучим воином и будущим его сотрапезником!

И во второй раз клич молодого киммерийца, разбудивший Крома, не был призывом о помощи, и лишь взглянув на происходящее краем глаза, суровый бог сказал себе: «Он справится!». Не был призывом и третий клич, но на этот раз Кром понял: парню не уйти от своей участи. Конечно, он может спастись, но, следуя законам воинской чести, никогда не сделает этого, не предаст друзей, которые рассчитывают лишь на него, Конана! Слишком уж много нечисти сразу выступило против него!

И тогда Кром вдруг встрепенулся и резко встал, словно не мирно дремал все это время во главе пиршественного стола, а лишь ждал важного известия. Рука его привычно легла на тяжелый боевой молот, и мгновенная тишина повисла под мрачными сводами его чертогов.

Замер смех и умолкли голоса, а напряженные и заинтересованные лица обратились к нему. Кром поднял левую руку, призывая к вниманию, хотя все и так приготовились ловить каждое произнесенное им слово.

— Один из наших будущих сотрапезников в большой беде,— обратился он к пирующим, обводя их долгим взглядом,— но всемогущий Рок, который одинаково правит судьбами и людей, и богов, нашептывает мне, что время его еще не приспело… И потому я спрашиваю вас: а не размяться ли нам?

— Хэ-эй! — взревели пирующие, и каждый потряс тем оружием, которое особенно любил при жизни.

— Мне понадобится тридцать мечников.

Едва Повелитель Могильных Курганов успел произнести эти слова, как по правую руку от него вырос отряд в тридцать человек, молодец к молодцу — те, кто успел раньше других занять желанное место.

— Смотри, Монур, не подкачай! — напутствовал кто-то.

— Не беспокойся, Ринаг! — отвечали из строя.

— Рихон! — крикнул один из молодых весельчаков.— Если дашь себя убить, назад не возвращайся!

Конан рвался вперед, но видел, что не успевает. Затху осталось всего два шага до Мэгила, а жрец даже на мгновение не мог отвлечься, чтобы спастись! Внезапно киммериец увидел, как врагов стало вдвое больше. На миг он опешил, но лишь на краткий миг, и уже готов был рвануться вперед, но его остановили.

— А ну-ка, парень, погоди,— услышал он грозный

Огромного роста, на голову выше самого Конана, воин с усмешкой посмотрел на него и легко и бережно, словно пушинку, опустил чудовищный боевой молот. Его длинные черные, как ак вороново крыло, волосы, прихваченные на уровне лба узким стальным ободом, свободно падали на плечи. Крупный нос с горбинкой придавал скуластому лицу суровое выражение, но в холодных, как лед, глазах киммерийцу почудились сдерживаемые искорки озорной веселости.

— Кто ты? — настороженно спросил киммериец.

— Разве ты уже забыл, кого только что призывал в пылу боя? — сдержанно улыбнулся здоровяк.

— Кром…— изумленно выдохнул Конан, не в силах поверить собственным ушам.

— То-то же,— снисходительно кивнул грозный бог.

— Но я никогда не просил тебя о помощи,— произнес киммериец,— хотя имя твое поминал часто.

Как ни удивительно было случившееся, Конан сразу и безоговорочно поверил в то, что это правда.

— Знаю, парень,— кивнул Кром,— но я приглядываю за теми, кто не забывает своего бога.

— А кто это?

Северянин обвел взглядом внутренний двор. Он видел, что друзья его замерли неподвижными изваяниями и лишь воины Крома продолжали сражаться с Мертвыми, да Проснувшийся медленно отступал, хотя во взгляде его и не было страха.

— Все они славные воины,— ответил бог,— расставшиеся с жизнью до срока, но доблестью своей заслужившие жизнь после смерти.

Пока он говорил это, киммериец быстрым взглядом окинул поле боя. Он увидел, как теснили воины Крома Мертвых, как падали те под их ударами, и больше уже не вставали, пока, наконец, не пали все. И тогда к ним подошел рослый молодой парень, чем-то похожий на него самого, и, с интересом окинув киммерийца взглядом, обратился к своему грозному вожаку:

— С тварями покончено, повелитель! Остались старуха и тот, с крыльями, но эти двое не для нас.

— Знаю,— кивнул Кром.— Возвращайтесь.

Воин шагнул прочь, но обернулся к Конану.

— Держись друг.— Он ободряюще улыбнулся.— Не могу пожелать тебе скорейшей встречи с нами, но надеюсь, что она состоится.

— Ты уходишь, повелитель? — спросил киммериец;

— Да,— коротко ответил тот.

Конан ничего не сказал, лишь тяжело вздохнул, и Кром улыбнулся прекрасной улыбкой сурового, но умного и справедливого человека,

— Я мог бы ответить на все твои вопросы,— сказал он,— но не имею права подарить тебе даже память о нашей встрече, иначе ты неизбежно погибнешь, надеясь в будущем на мою помощь.

Прежде чем Конан успел возразить, он понял, что Кром прав: в каждом деле следует рассчитывать только на себя, да еще, пожалуй, на помощь верного друга.

— Я сделал все,— вновь заговорил он,— что мог сделать, не нарушая уклада, которому должны подчиняться даже боги. Осталось последнее.

Он шагнул к продолжавшему наливаться ослепительным золотым сиянием Талисману, и в тот же миг тьма перед ним сгустилась и приняла очертания человеческой фигуры с головой шакала, которая шагнула навстречу грозному Крому:

— Ты не посмеешь сделать это!

— Я смею всё, чего мне хочется, и не тебе, шакал, указывать мне! — прорычал Кром, не замедляя шага.

Сет начал медленно пятиться и остановился лишь тогда, когда справа от него оказался Талисман Силы. Глор грозно вытянул шею и, распространяя трупный запах, хрипло закричал, забил крыльями, единственным своим глазом злобно уставившись в лицо Крому.

— Если ты попытаешься сделать это, мы враги!— воскликнул Сет.

— Мы никогда не были друзьями, пес,— спокойно ответил Кром, продолжая шагать вперед, и в тот же миг яркая вспышка озарила все вокруг, и Митра возник по другую от Сета сторону Талисмана, и Кэрдакс вдруг вздохнул свободно, заклекотал и забил крыльями.

— Не смей трогать его! — воскликнул Солнцеликий.

— Ага, и почитатель Добра здесь,— усмехнулся Кром, не замедляя шага,— как странно совпали ваши стремления!

— Ты все равно не сможешь уничтожить его, упрямец! — в отчаянии воскликнул Митра.

Кром остановился в паре шагов от алтаря.

— Тогда тебе не о чем беспокоиться,— спокойно заметил он.

Он подбросил на руке свой молот, коротко размахнулся и опустил на алтарь, как на наковальню. Митра довольно расхохотался, наблюдая за его напрасными усилиями, а Сет, похоже, в последний миг догадался, что задумал суровый северянин, но было уже поздно. Он в отчаянии схватился за голову и завыл от тоски.

Крохотное пылающее солнце, словно выпущенный из пращи камень, вырвалось из-под молота и, пробив бок пирамиды, глубоко вонзилось в нее. Темное нутро пирамиды тут же вспенилось и забурлило, будто накопленная им злая мощь набросилась на светлую силу Талисмана, пытаясь подчинить ее себе, поглотить. В тот же миг словно оборвалась какая-то невидимая нить, за которую тянули с двух сторон Рогаза и Мэгил, и слуга Митры и колдунья повалились навзничь.

С тяжелым, полным отчаяния стоном фигура Владыки Света растаяла в сгустившейся темноте, теперь вновь освещаемой лишь призрачным светом пирамиды. Темный Бог, одарив Крома мрачным взглядом, молча последовал примеру Подателя Жизни и растворился во тьме, которая на прощание исторгла из себя:

— Ты-ы пожалееш-шь об этом-м…

Повелитель Могильных Курганов в ответ на эту угрозу громко расхохотался и, в последний раз ободрив киммерийца взглядом, шагнул в ночь, оставив после себя лишь искрящийся силуэт, который быстро рассеялся во тьме.

Бой, однако, на этом не закончился, и, оставшись в одиночестве, Конан тревожно оглянулся, но тут его внимание невольно привлекла пирамида. Огромная рваная дыра на ее теле быстро затягивалась. Оголенная плоть угрожающе бурлила и клокотала, словно закипая, и неожиданно начала исходить клубами грязно-серого дыма. Облако быстро увеличивалось в размерах и вдруг бешено закружилось. Оно вращалось, всё набирая обороты, а потом начало белеть в отдалении и собираться в центре непроглядной тьмой. Как только это случилось, вращение, от которого уже начало рябить в глазах, замедлилось.

Белая часть облака сползла с поверхности клубящегося шара и начала собираться воедино. В то же время тьма пыталась помешать ей сделать это, стремясь перемешаться с ней. Отчаянно сопротивляясь, белый сгусток, пройдя сквозь череду изменений и превращений, принял, наконец, форму прекрасного девичьего тела. Как только это произошло, ослепительно яркий белый луч вырвался из середины еще не затянувшейся на боку пирамиды раны, и видение, резко взмахнув рукой, отбросило липнущий к ней поганый сгусток черноты.

Черная тварь тут же прилепилась к ране на боку пирамиды, словно стремясь быстрее напитаться ее черной кровью, и Конан перестал обращать на нее внимание. Тем временем душа девушки медленно пошла к Кэрдаксу, даже не глядя на угрожавшую ей колдунью. Они оказались примерно одного роста — благородный Кэрдакс и слабо мерцающий девичий силуэт, в котором Конан без труда узнал Зиту. Она подошла к величественному орлу и погладила его гладкие белые перья. В тот же миг освободившаяся, наконец, душа начала таять, призрачное, волшебное сияние померкло, и видение пропало.

— Так оставайся же в нем навсегда! — услышал вдруг киммериец голос друга за спиной и, резко обернувшись, увидел, как Мэгил отскочил от Глора, а тот гнусно заверещал.

Стервятник попытался сойти со своего пьедестала, чтобы растерзать человека, который осмелился навсегда спаять его плоть с Незримым. Дух Затха вовсе не собирался надолго занимать тело древнего божества. Если бы его собственное, только что пробужденное тело могло справиться с Кэрдаксом! Он без раздумий вернулся бы в него, но четырехрукому верзиле с крыльями вампира не по зубам был вдвое превосходивший его силой орел. Зато на это способен был Глор! Но оставаться в нем навсегда…

Теперь же Затх оказался навечно заключенным в тело стервятника, и ему оставалась только месть. Точно обезумев, он рвался с места, стремясь как можно скорее утолить свою ненависть, но ноги его словно вросли в камень, на котором стояли. То же самое происходило и с Кэрдаксом, но в отличие от своего бесновавшегося противника гордый орел терпеливо ждал, когда силы вернутся к нему настолько, что он сумеет сойти с удерживающего его пьедестала.

Холодный, липкий ужас объял тело киммерийца, предвещая нечто ужасное и непоправимое. Не понимая, что он делает и зачем, Конан бросился вперед, на стоящего в десяти шагах от ведьмы Проснувшегося, которому уже никогда не стать Затхом. Уже подбегая, он увидел вдруг, как невесть откуда взявшийся Зул напал на монстра сзади, но тот схватил его друга за плечо и ударил о стену. Северянин с ужасом увидел, как от чудовищного удара о камень раскололась голова могучего негра, и белый мозг брызнул на черные стены.

— Кро-ом! — взревел киммериец, не в силах сдержать ярости и сжигавшей его душевной боли, и, вложив в удар всю свою силу и накопившуюся в душе злость, опустил могучий кулак на голову монстра.

Огромное неуклюжее тело откинулось навзничь, уродливые копыта оторвались от земли, чудовище отлетело на пять локтей, упало на каменные плиты и осталось лежать без движения. Конан, однако, знал уже, что продлится это недолго. Он окинул лежащего ненавидящим взглядом и увидел, как пульсирует в такт ударам сердца третий глаз Проснувшегося. Неясная догадка шевельнулась в мозгу северянина, и он медленно достал из ножен кинжал.

— Не-ет! — выронив от ужаса посох, завизжала колдунья и бросилась на киммерийца, подсказав ему тем самым, что его догадка верна.

Стоявший у моста Акаяма с разбега метнул копье.

Одновременно с этим Конан, не обращая внимания на несущуюся к нему Рогазу, вонзил кинжал в глаз чудовища и, налегая на него, как на рычаг, выдрал кристалл. Проснувшийся начал яростно отбиваться, но потеря глаза лишила его почти всей силы.

— Ты не там носишь сердце, тварь! — воскликнул киммериец и с размаху вбил острие кристалла в грудь чудовища, в то место, куда один раз уже вонзил клинок из стали.

Видя, что не успевает, ведьма остановилась, угрожающе вскидывая руку, но тут же осознала, что посоха в руках нет. Она в ужасе схватилась за голову, и в этот миг копье, пущенное рукой Акаямы, пронзило ее тело.

Старая ведьма вскрикнула, успев лишь подумать, что случилось невозможное и она умирает, и медленно повалилась под ноги Глора, не отрывая взгляда от его единственного глаза.

— Убей их,— прошептали губы колдуньи, и она испустила дух.

В новом приступе бешенства Глор заметался, но по-прежнему не мог сойти со своего места.

— Уходите! Уходите все!— махнул рукой киммериец.— Немедленно!

— Конан!— откуда-то сверху донесся девичий голосок.

— Кром!— увидев ее, выругался киммериец.

— А ты?!— вскричал Акаяма.— Неужели ты мог подумать, что мы бросим тебя?!

— Уходите!— стараясь выглядеть спокойным, повторил северянин, хотя внутри у него все клокотало.— Я не останусь надолго, лишь заберу Миллу и сразу догоню вас. Мне никто для этого не нужен.— Он увидел сомнение в глазах друга и мягко толкнул его в необъятную грудь.— Езжай спокойно. Со мной все будет хорошо.— И, считая обсуждение законченным, обернулся и крикнул:— Тарган, уводи людей! Я заберу девушку и догоню вас!

Не сказав больше ни слова, Конан бросился вперед, к пирамиде, которая теперь не просто светилась, а тревожно пульсировала, и одним махом взлетел почти на самый верх. Снизу донеслось ржание коней и топот грохотавших по мосту копыт, гулко отдававшийся в ночной темноте, но он даже не обернулся.

Милла подняла на него страдальческий взгляд, и Конан невольно замер, глядя на плачущую девушку, которая держала на коленях страшную голову вархана.

— Сурия пыталась убить меня…— прошептала она сквозь слезы.— Я его так боялась, а он бросился меня защищать и погиб сам,— пролепетала она и вновь разревелась.— Он умирал у меня на руках и плакал, как ребенок,— причитала она, гладя морду Корга.

— Идем, идем, милая.— Конан мягко поднял девушку и повел за собой.— Ему уже ничем не поможешь, а нам нельзя здесь оставаться. Чувствуешь, как все дрожит под ногами?

Они быстро побежали вниз.

— Скорее! — яростно заорал киммериец.— Разве вы не видите, что творится?

Мэгил гарцевал на коне, держа на поводу еще двух. Северянин подсадил девушку, одним махом влетел в седло сам, и они понеслись догонять друзей.

— Акаяма забрал тело Зула! — прокричал жрец.

— Знаю,— кивнул Конан,— иначе просто так не ушел бы отсюда.

Три всадника вихрем пронеслись по мосту и ворвались в город как раз в тот миг, когда над укрытыми снегом вершинами гор ослепительно брызнуло солнце. Вихрем промчались они по центральной площади, попетляли по узким улочкам, ведущим к северным воротам, и, выехав, наконец, из ненавистного города, свернули налево, к спуску.

Они мчались по хорошо знакомой дороге, но не могли оторвать взглядов от Черного Замка, маячившего впереди и слева, откуда теперь доносился грозный гул. Земля вдруг затряслась, как в лихорадке, а кони занервничали и, предчувствя беду, заартачились, не желая нести всадников дальше. Укрощая стремительный бег скакуна, Конан натянул поводья, и в это мгновение ослепительно-белый луч света ударил в небо, словно светлая сила Талисмана вырвалась, наконец, на свободу. Тяжело взмахивая крыльями и теряя оперение, Глор взлетел и принялся медленно набирать высоту, а замок со страшным грохотом начал разваливаться на куски и рушиться в пропасть.

— Мы не успели!— прокричал Мэгил.— Замок разваливается, обломки его неизбежно завалят проход! И проклятая тварь! — Он указал рукой на Глора, который тоже заметил их и устремился к людям.— Стервятник остался жив!

Девушка испуганно озиралась, с надеждой глядя на своих спутников. Конан мрачно кивнул и, развернув коня, пустил его вскачь. Жрец и Милла поскакали следом, не понимая, что у него на уме.

— Куда ты?! — кричал вслед киммерийцу Мэгил.

— В лес! — коротко бросил тот.

— Но ведь там…— начал, было, жрец, но взмахом руки Конан оборвал его.— Там река!— прокричал он, пересиливая шум ветра.— Она ведет куда-то, скорее всего, в Коринфию! И там лес! А Глор, сдается мне, решил поохотиться! В лесу это будет для него несколько труднее!

Они погоняли коней, и Конан поминутно оглядывался, каждый миг, ожидая нападения, но его все не было. Глор догонял их, но медленнее, чем того можно было ожидать. Они успели ворваться в лес и скрылись в чаще. Только тогда мрачное божество, направляемое черной волей Незримого, сумело миновать городские стены.

— Куда теперь-то?

Мэгил придержал коня и обернулся к киммерийцу. Конан натянул поводья, и следом за ним остановилась Милла. Кони храпели, отфыркивались и неспокойно перебирали копытами.

— Помнишь то место у реки, где мы останавливались вчера? — спросил Конан.— Там был небольшой плот — он наш единственный шанс.

— Ты уверен? — Мэгил забеспокоился. На его взгляд, спуск по этой реке на утлом плотике был верным самоубийством.— Быть может, замок не обрушился?

Сзади донесся грохот камнепада. Сердце киммерийца успело отсчитать не менее двух десятков ударов, прежде чем почва у них под ногами перестала содрогаться от чудовищного удара.

— Теперь уже все,— мрачно произнес он.

— Да, теперь все,— обреченно согласился жрец.

Над головами у них зависла огромная тень и унеслась вперед.

— Что это было?— затравленно озираясь, прошептала Милла.

— Спокойно, девочка,— Конан сжал ее руку,— это Глор решил полакомиться человечинкой,— мрачно пошутил киммериец.— Я думаю, что дальше нам лучше двигаться пешком.

Он спрыгнул с коня и помог спуститься девушке. Когда он обернулся, Мэгил уже стоял рядом и держал гнедого под уздцы.

— Быть может, оставить их здесь, Конан? — спросил он.

— Нет,— киммериец упрямо мотнул головой,— если Глор не уберется, они отвлекут его на первое время. Это нам сильно поможет. Если повезет, этого времени хватит, чтобы спуститься по течению на безопасное расстояние.

Плот они нашли на том самом месте, где видели его вчера. Четыре накрепко связанных бревна и рулевое весло. Видно, у кого-то из жителей этой крошечной страны тоже появилась мысль о бегстве, но так и осталась неосуществленной. «С другой стороны,— подумал киммериец,— ничто иное просто не сможет проплыть по этой узкой и быстрой реке». Конан принялся спихивать плот, но это оказалось нелегким делом даже для него. Ему пришлось действовать в одиночку, в то время как Мэгил внимательно следил за небом, а Милла пряталась под ветвями деревьев. Впрочем, от девушки в любом случае было бы мало проку. Падавшая с гор ледяная вода обжигала, превращая тело в бесчувственную деревянную колоду, но киммериец не сдавался, и плот понемногу уступал.

— Все,— киммериец устало сел на поваленное дерево.— Как только Глор пролетит, гони коней вверх по течению. Надеюсь, эта тварь не сразу заметит, что кони без седоков.

Ждать пришлось недолго. Большая тень промелькнула над головами, и уродливое тело зависло над поляной, выслеживая беглецов. Голая шея стервятника выгнулась вниз, отвратительная одноглазая голова упорно искала Конана. Огромные крылья подняли настоящий ураган, заставив заколыхаться кроны деревьев, отвратительный трупный запах ударил в нос. Так ничего и не увидев, монстр развернулся и полетел прочь. Жрец тотчас погнал коней. Услышав глухой перестук копыт, тварь тут же вернулась и полетела над лесом, гоня перед собой перепуганных животных, которых еще не видела, но зато прекрасно слышала. Люди кинулись к плоту. Как только жрец с девушкой всталн на нос плота, он сам собой снялся с отмели, и киммериец, приготовившийся толкать, едва успел вскочить на него.

Их тут же подхватило стремительным потоком и понесло вперед, так, что Конану почти не приходилось править веслом, и он не выпускал его из рук лишь ради страховки. В одно мгновение они пронеслись на несколько сот шагов вперед и ворвались в узкое ущелье. Здесь плот начало нещадно болтать из стороны в сторону. Теперь уже киммерийцу приходилось работать вовсю, чтобы их жалкую посудину не разбило и не развернуло поперек потока, заклинив между стенами. Вдобавок ко всему Глор уже увидел, что попался на нехитрую уловку, и в ярости бросился в погоню. Единственным, что теперь спасало беглецов от неминуемой смерти, было то, что ущелье оказалось слишком узким для стервятника, который не мог лететь здесь, не рискуя сломать крылья. Он лишь изредка пикировал, пытаясь прихватить клювом кого-нибудь из троих людей, заставляя Миллу отчаянно визжать. Раз за разом повторяя эти попытки, он тут же уносился ввысь. Киммерийцу уже начало казаться, что так и будет продолжаться до тех пор, пока они не спустятся на равнину по ту сторону rop, когда грозный гул впереди заставил его насторожиться.

Водопад! И без того бурная река резко пошла под уклон и превратилась в бешено ревущий поток, и киммериец бросил ставшее бесполезным весло. Глор пикировал в последний раз, пытаясь подхватить хоть одного из беглецов, но, видимо, на этот раз решил не рисковать и пролетел слишком высоко. Конан прижал к себе девушку: водопад водопадом, но пока они живы, есть шанс уцелеть.

Неожиданно упавшая сверху тень заставила его резко обернуться. Он вырвал рулевое весло и приготовился обрушить его на голову стервятника, но, оглянувшись, тут же выбросил его в воду и как сумасшедший заорал Мэгилу в ухо:

— Это Кэрдакс! Хватайся за него!

Они стремительно приближались к перегибу, за которым поток низвергался отвесно вниз. Однако Кэрдакс, сложивший крылья и камнем падавший сверху, двигался еще быстрее, хотя и был дальше.

— Он не успеет! Не успеет, Конан! — в ужасе простонала Милла.

— Успеет! — отрезал киммериец.

Едва Конан оттолкнулся от плота, рассыпавшиеся бревна ухнули вниз, в ревущую водяную бездну, обдав его на прощание ледяными брызгами. Варвар устремился вверх, вцепившись правой рукой в лапу Кэрдакса, а левой прижимая к себе насмерть перепуганную девушку. На второй лапе птицы висел Мэгил.

— Конан! Он не отстает! — Милла судорожно цеплялась за киммерийца, а округлившимися от ужаса глазами глядела на стремительно приближавшуюся зловещую фигуру.

Глор резко спикировал и, вцепившись в спину орла когтями, принялся рвать ее. Кэрдакс резко вскинул голову, и его мощный клюв сомкнулся на ноге монстра. Глор отвратительно заклекотал и, отпустив жертву, взмыл в высоту. Но рана, нанесенная орлу, была слишком велика. С трудом взмахивая крыльями, Кэрдакс резко пошел вниз. Он почти падал, когда Глор вновь ринулся в атаку, целясь когтями в развороченную спину своего врага.

Конан видел, как стремительно надвигается земля, но было еще слишком высоко. Если атака окажется удачной, они разобьются о камни. Огромная тень, словно саван, накрыла их. Милла опустила голову, чтобы не видеть этого ужаса, и закусила губу, чтобы не закричать. Из последних сил Кэрдакс рванулся в сторону, и Глор промахнулся. Пролетев на десяток локтей вниз, он расправил крылья и, задрав уродливую голову, раскрыл чудовищный клюв. Гнусный падальщик победно заклекотал и попытался схватить девушку, обдав ее смрадной волной, но с первого раза сделать это не сумел. От страха Милла завизжала, ибо увидела во взгляде единственного устремленного на нее злобно горящего глаза свою смерть.

Что-то камнем упало с высоты. Фан, о котором все и думать позабыли, стремительно ринулся вниз, и когти его вцепились в единственный глаз урода. Глор забил крыльями и, зависнув на одном месте, замотал головой, пытаясь сбросить сокола, но, потеряв ориентацию, рухнул вниз. Фан попытался оставить свой кровавый насест, но его острые когти слишком глубоко впились в кость монстра.

Кэрдакс несся следом, с трудом планируя, и только у самой земли, когда смерть казалась уже неминуемой, собрав последние силы, сумел чуть выровняться. Конан спрыгнул, когда до земли оставалось полтора его роста. Им сильно повезло, что на пути не попалось камней. Они прокатились по поляне, и высокая трава смягчила их падение.

Конан сразу вскочил на ноги, тревожно озираясь. Он увидел, как, очумело тряся головой, девушка села, осматриваясь, боясь поверить в то, что все уже кончилось. Он увидел с трудом поднимавшегося Мэгила и Кэрдакса. Огромная гора белых перьев слабо пошевелилась, повернув к ним голову, и, обессиленно распластавшись, посмотрела на людей затуманенным взором. Увидев, что все целы, орел слабо заклекотал, забил крыльями и затих. И как только это произошло, искрящийся в лучах солнца туманный силуэт отделился от птицы, и душа прекрасной Зиты предстала перед ними. Она шагнула к киммерийцу, встала на цыпочки и, дотянувшись до его губ, подарила невесомый поцелуй.

— Мог бы и нагнуться.— Она смешливо прищурилась, но тут же посерьезнела.— Когда-то, хоть и не по своей воле, я едва не отобрала у тебя жизнь, теперь возвращаю свой долг. Жаль, что так все обернулось. Прощай!— Она улыбнулась и, подняв руку, помахала ею.

— Постой!

Конан шагнул к ней, но силуэт таял и отдалялся, пока не пропал вовсе. Киммериец опустил голову и некоторое время молчал. Он и сам уже не знал, что хотел сказать ей. Наверное, безотчетная грусть толкнула его вперед.

Милла шагнула к нему сзади и, сузив глаза, больно ущипнула в спину. От неожиданности киммериец отскочил в сторону.

— Ты что?!— удивленно воскликнул он, потирая больное место.

— Запомни,— она мстительно сжала кулачки,— еще одна прозрачная девка, и я ей,— тут она осеклась, сообразив, что угроза ее по отношению к бесплотному призраку должна выглядеть достаточно нелепо,— и я тебе глаза выцарапаю!

Конан опешил:

— Да что ж я без глаз делать стану?

— Мне ты и такой сгодишься,— нашлась она,— зато на других пялиться не будешь!

Глор отыскался неподалеку. Его неестественно выгнутая шея все еще держала на себе уродливую голову с размозженным черепом. Единственный глаз вытек, и на песке возле открытого клюва алела лужица крови.

— Он мертв? — спокойно спросил Конан.

— Он мертв,— так же спокойно ответил Мэгил.

Трупик Фана, обнаружившийся тут же, казался крошечным по сравнению с телом уничтоженного им гиганта. Они решили похоронить его здесь же, прямо на месте гибели.

— Как странно,— задумчиво произнес киммериец, укладывая на могилу последний слой дерна,— он был законченным трусом, скисающим при первой же опасности, когда был человеком, и лишь теперь оказался способным на поступок.

— Так эта птица… — удивленно протянула Милла, да так и не закончила фразы.

— Да,— кивнул киммериец,— в ней жила человеческая душа.

— Что ж,— Мэгил устало вздохнул,— смерть достаточно серьезная встряска.— Зачастую лишь она помогает понять человеку, что жил он не так. К сожалению, в большинстве случаев это происходит слишком поздно, когда поправить уже ничего нельзя.— Он помолчал.— В каком-то смысле Фабиану повезло: ему позволили заглянуть в чертоги Смерти, дали время на раздумье и предоставили шанс. Он ведь не сразу постиг смысл происшедшего с ним, но Рамсис своей жестокостью избавил его от последних колебаний, и он смог, пусть в облике птицы, стать, наконец, человеком. Слишком многим из людей этого так и не удается сделать.

Ночь опустилась на степь и черным бархатным пологом, усыпанным бриллиантовой россыпью звезд, укрыла небо. Трое сидели у костра, на котором жарилась туша добытой Конаном лани. Сок капал в огонь, распространяя нежный аромат почти готового яства.

— Как странно устроена жизнь,— прервал наконец тишину Мэгил,— слабый человек нашел-таки способ отомстить за себя могучему демону.

— Э, нет, жрец,— Конан упрямо помотал головой,— никакая месть не заставит человека расстаться с жизнью. Только любовь.

— Что ты хочешь сказать? — не понял жрец.

Он удивленно уставился на варвара, никак не ожидая от него подобных рассуждений.

— А между тем все очень просто,— усмехнулся киммериец, подбрасывая дров в костер.— Я хочу сказать, что он запоздало, но все-таки почувствовал, что такое любовь,— сказал Конан и, видя недоумевающее лицо жреца, добавил: — Ты просто не знаешь, но именно Зита привела его в ту ночь в дом, но, одурманенные влиянием Незримого, они убили друг друга…

— Что ж, быть может, ты и прав.

Конан подошел к устроенному между камнями подобию очага и, отрезав ломоть сочного мяса, попробовал его и остался доволен. Тогда он снял с огня деревянный вертел с насаженной на него тушей лани, перенес его на пару воткнутых в землю рогатин и принялся нарезать куски ароматного жаркого.

— Так ты был знаком с ней? — неожиданно спросила девушка, все это время молча прислушивавшаяся к их разговору.

От неожиданности киммериец вздрогнул и едва не уронил на землю уже отрезанный кусок.

— Ну конечно,— удивленно ответил он,— я ведь уже говорил.

Он бросил Мэгилу ломоть мяса, и тот ловко поймал его.

— И как…— Милла закусила пухлую губку,— как близко ты был знаком с ней? — вкрадчиво спросила она и встала, подбоченившись.

— Да никак,— киммериец расхохотался,— она ведь была подружкой Фабиана.

— Не лги мне, киммериец!— продолжала миниатюрная девушка, угрожающе наступая на гиганта-варвара.— Чего бы ради тогда она стала тыкаться в тебя своим полупрозрачным рыльцем?

— Да послушай же, девочка!

Конан подхватил Миллу на руки, и она заколотила маленькими кулачками по его могучим плечам. Тогда он, смеясь, прижал ее к себе, да не рассчитал, и оба повалились в траву. Некоторое время Мэгил слышал шум борьбы, который постепенно становился все тише. И тогда он подумал об обете безбрачия, который добровольно брали на себя все, кто решался посвятить свою жизнь служению Митре, хотя такой обет и не запрещал человеку иметь подругу… Или подруг. В этом не было беды… До определенного времени. Опасность заключалась в том, что всякие отношения накладывают на человека обязанности, и как только личная жизнь вступает в конфликт с долгом, жди беды!

— Никому не отдам!— словно в подтверждение его мыслей, раздалось из темноты.

Нет, такая любовь нам не нужна! Жрец покачал головой и вновь погрузился в размышления.

Глор и Кэрдакс… Стражи Врат Вечности… Как ни старался, но ничего, кроме туманных легенд и смутных преданий, Мэгил припомнить так и не смог. Конечно, вернувшись в Шадизар, он постарается разузнать все, что только сможет, о Вратах Вечности и грозных Стражах, а пока остается лишь удивляться, что всё это оказалось не бабушкиными сказками. С другой стороны, он не мог поручиться за то, что это действительно были Глор и Кэрдакс. Правда, он сам своим магическим зрением видел, как Сет вдохнул жизнь в Глора, а появившемуся чуть позже Митре не оставалось ничего иного, как то же самое проделать с Кэрдаксом, но кто знает… Боги способны оживить и чучела. На то они и боги!

Жрец посмотрел на полную луну, освещавшую землю мягким серебряным светом, и вдруг вспомнил свой поединок с колдуньей и то, сколько сил он ему стоил. Было просто поразительно, как лихо она все предусмотрела, в то время как сам он во многом ошибался… И обряд, длившийся семь дней, был действительно рассчитан на запугивание, но вовсе не Мелии, как они считали вначале, а оболваненной толпы упившихся придурков на площади, чтобы легче было выкачать из них силы, порожденные жестокостью, страхом, гневом и ненавистью… Злые силы.

Мэгил задумался. Пока все сходилось. По крайней мере, ничто не говорило о том, что он где-то ошибся. Все очень походило на правду. Непонятно лишь, зачем Рогазе понадобился Талисман Силы? Жрец попытался заново все оценить, и ему показалось, что он все понял. Он знал, что когда-то Незримый так сильно досадил всем, что, облекись он теперь в плоть, его наверняка вновь попытались бы сковать. Зато, имея в запасе огромный запас мощи, он мог бы чувствовать себя в относительной безопасности. Недаром даже сам Митра сказал Крому, что тот ничего не сможет поделать с Талисманом. Суровый бог Киммерии нашел, быть может, единственно возможное решение: вогнав Талисман в пирамиду, столкнуть две силы, чтобы они сами уничтожили друг друга. Мэгил видел, к чему это привело. Большая часть огненного столба ушла в небо. Остальное разрушило Черный Замок, наверняка часть Сура-Зуда, и неизвестно, что еще там творится под грудой обломков!

Жрец подумал о том, успели ли уйти их друзья, и вдруг его осенило: а ведь колдунья оказалась права! В конечном счете, в их отряде нашелся-таки предатель, пусть и невольный! Тефилус погубил не меньше сотни людей и еще полторы сотни обрек на мучительную смерть! И только Конан каким-то чудом умудрился спасти их!

— О, Конан! — простонала Милла где-то по другую сторону костра.

Жрец усмехнулся и подбросил в костер сухих сучьев. Мясо давно было готово, но голода он не испытывал. Этим же двоим, похоже, было не до еды. Теперь мысли его перекинулись на другое. Ему припомнились слова киммерийца о том, что Митра, которому Мэгил служит, не очень-то спешит на помощь своим слугам. Он знал, что это не так, не могло быть так, и все-таки не мог убедить себя в обратном. Что-то оставалось недосказанным.

До вчерашнего дня он вообще не задумывался об этом. Однако вчера ночью, когда грозный Кром, который, как это принято считать, лишь дважды в жизни удостаивает человека взглядом — при рождении и в момент кончины — вдруг явился и спас всех, и верящих, и не верящих в него, от смерти, червячок сомнения впервые закрался Мэгилу в душу. Правда, суровый бог лишил всех памяти об этом событии. Лишь он, слуга Митры, оказался слишком силен в тот миг и не расстался с этим знанием, и теперь оно глодало его.

— О, Конан мой, Конан! — донеслось из темноты, и Мэгил вздохнул.

Похоже, киммерийца мало волнуют такие тонкости.

Как он там говорил «Если мне нужно пройти по мосту…» Ну, и так далее… Быть может, и нужно жить так? Появился враг — достал меч и руби! А главное — делать это все ради себя и своих друзей, а не ради кого-то или чего-то. Жрец задумался и обнял колени руками. Правда, именно благодаря Митре он тянул уже третий жизненный срок, но принесло ли это ему счастьем. Едва ли… И почему-то в голову ему пришло именно это слово — тянул…

Он откинулся в траву и посмотрел на звездное небо. Оно уже не казалось ему таким черным и бездонным. Значит, скоро рассвет. Утром придут кочевники, которых они встретили днем, приведут коней, и они с Конаном разъедутся в разные стороны и, быть может, никогда в жизни больше не увидятся. На душе от этой мысли стало гадко и тоскливо. Опять он останется один. Мэгил зябко поежился, сел и поворошил палкой догорающий костер, но тут же поймал себя на том, что ему вовсе не холодно… Быть может, плюнуть на все и отправиться с киммерийцем? Пить вино, любить женщин и внимательно следить, не перекрестится ли его путь с той дорожкой, что приведет его к тихой гавани, где всегда будут ему рады и ждать будут лишь его одного?

— Ко-она-ан! — устало простонала Милла, и Мэгил беззвучно и радостно рассмеялся.

Нет, это не для него. Случись с ним такое лет сто назад, быть может, но только не сейчас. За истекшие года он многое успел понять и переоценить. Было все-таки что-то притягательное и в его судьбе одинокого скитальца, правда, понял он это только теперь и был за это благодарен Конану. В конце концов, не ради Митры делал он свое дело. Его увлекал сам поиск, который был сродни охоте на смертельно опасного зверя, а радость победы невозможно сравнить ни с чем! Так что каждому свое.

Он вдохнул полной грудью свежий воздух. Край неба на востоке начал алеть, и небо, отряхнув с себя избыток бриллиантов, из непроницаемо-черного стало густо-синим. Скоро взойдет солнце, и не будет больше никакого кошмара. Он отправится вперед. Туда, куда позовет его неугомонное сердце. Нет, сначала, конечно, в Шадизар, чтобы разузнать все о Глоре и Кэрдаксе, а потом дальше. Нужно же выяснить, на кого оставлены Врата Вечности!

Из посеревшей темноты показались две фигуры — огромная мужская и маленькая девичья.

— Что-то я устал сегодня.— Конан присел рядом с давно остывшим мясом и начал нарезать его огромными ломтями. Ни Мэгил, ни Милла не отказались от своей доли.— И проголодался,— добавил он, подумав, и, прожевав огромный кусок, спокойно закончил: — Да и спать давно пора. Припозднились мы что-то.

— Это верно,— усмехнулся жрец каким-то своим мыслям, а девушка отчего-то зарделась, а может, просто отсвет зари заалел на ее хорошеньких щечках.

Эпилог

Три всадника остановились посреди зеленого разнотравья, и кони их, привыкшие к быстрому бегу в вольных коринфийских степях, недовольно отфыркиваясь, нетерпеливо переступали копытами. Два всадника, Конан и Милла, остановились рядом, третий же, Мэгил, заставил скакуна развернуться и встал напротив. Затем все спешились.

— Ну, куда ты теперь?— спросил киммериец.

— Обратно, в Шадизар,— пожал плечами жрец, стараясь выглядеть спокойным.— Нужно порыться в бумагах и разузнать кое-что.

— Увидишь Акаяму,— наказал северянин,— передай, чтобы позаботился о Лисенке.

— Быть может, что-нибудь передать Мелии?— прищурился жрец.

Черноволосый гигант помрачнел, а девушка мгновенно вспыхнула, но сдержалась.

— Нет,— наконец сказал он.— Просто расскажи ей все, как было, но соври, что мы потеряли друг друга при бегстве.

— Как хочешь,— едва слышно ответил его товарищ.— Ну, а ты куда? — поинтересовался он, переводя разговор на другую тему.

— Быть может, в Зингару…— пожал плечами киммериец.— Ты бывал в Кордаве? — внезапно спросил он.

Жрец молча кивнул.

— Ну и как?— поинтересовался молодой гигант.

— Кордава — грязный город,— поморщился Мэгил.— Нечего там делать.

— Да? — Конан задумчиво посмотрел на друга.— Тогда, может, податься в Туран? — Он вопросительно посмотрел на Миллу.— Кром! Опять перебираться через горы! Нет! Пока поеду на запад! — Он махнул рукой в сторону заходящего солнца и добавил: — Вот только ее пристрою,— кивнул он на девушку,— и решу окончательно1

— Я тебе пристрою! — Девчонка зашипела, как дикая кошка, и гневно сверкнула глазами.— Я тебе такое устрою!

— Да пойми ты,— в который уже раз принялся повторять он,— я в наемники собрался, а наемнику не полагается таскать за собой вздорных девчонок! Вот найдем тебе хорошего парня…

— Не хочу хорошего! — закричала она.— Хочу тебя!

Киммериец устало вздохнул и покачал головой с таким обреченным видом, что Мэгил не выдержал и расхохотался, а окрыленная этой временной победой девица бросилась на варвара. Оба повалились на землю, и жрец понял, что дальше смотреть на происходящее не имеет права. Он покачал головой, потом опять расхохотался, уверенный, что эти двое уже не слышат его, вскочил в седло и поехал прочь, думая о том, что, похоже, не скоро его молодой друг доберется до Зингары.

Небо темнело. Конь медленно ступал по высокой траве, и еще долго в вечерней тишине тихий ветерок доносил из-за спины:

— О, Конан мой, Конан!

На этом заканчивается трилогия

Мориса Делеза «Слуги паука»