Всадник, скачущий впереди

В а с и л и й М а л и н и н }

А н а т о л и й Б о б р о в }

Ш у р а Т и м о ф е е в а }

З и н а К а п к о в а }

Д я д я К о с т я — Константин Тимофеевич Шохин } — члены бригады Коммунистического труда судостроительного завода.

А л е к с е й Л а п и н — в прошлом воспитанник исправительно-трудовой колонии.

Л е л я Ч и с т я к о в а — бывшая его одноклассница.

Т е т я Ф е н я — комендант заводского общежития.

С т а р у ш к а в п л а т к е.

О т с т а в н о й в о е н н ы й.

Ж е н щ и н а в п е с т р о м п л а т ь е.

К о с т я — ее сын.

Н ы р к о в.

П е р в ы й п а р е н ь.

В т о р о й п а р е н ь.

К а п и т а н в о й с к М В Д.

П а р е н ь в к у р т к е н а м о л н и и.

В а х т е р.

М о р с к о й с т а р ш и н а.

С е д а я ж е н щ и н а.

К о р р е с п о н д е н т р а д и о.

З в у к о о п е р а т о р.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Загородное шоссе. В зелени придорожной сирени высокая, старинной кладки, стена. У наглухо закрытых ворот, в нише отполированная временем скамья. По ту сторону шоссе видна линия электрички. Конец июня. Только что зашло солнце. У ворот группа людей. Присела на краешек скамьи С т а р у ш к а в т е м н о м п л а т к е, размеренно прохаживается, дымя папиросой, о т с т а в н о й в о е н н ы й в кителе без погон; д в а п а р н я в одинаковых кепках с короткими козырьками, сидя на траве, лениво перебрасываются картами. Из-за стены доносятся звуки духового оркестра.

П е р в ы й п а р е н ь. Активистов премируют. Книжки с картинками дарят!

В т о р о й п а р е н ь (разглядывая карты). Нам картинки ни к чему… Тузика бы… Скоро выскочат?

П е р в ы й п а р е н ь. Шефы речугу толкнут, потом начальник колонии.

В т о р о й п а р е н ь. Тяни себе!

Слышны аплодисменты, туш оркестра.

С т а р у ш к а. Присели бы, гражданин военный. В ногах правды нет. Сына ждете?

В о е н н ы й (не сразу). Сына.

С т а р у ш к а. А чего же на территорию не прошли?

В о е н н ы й (продолжая шагать). Там жена.

С т а р у ш к а. Сколько родителям переживаний! Ведь какое ни на есть дите, а свое. Кровное!

Военный хмурится и, закурив последнюю папиросу, комкает в руке пустую пачку. Появляются А н а т о л и й Б о б р о в, В а с я М а л и н и н и Ш у р а Т и м о ф е е в а. В руках у Шуры букет ромашек.

Ш у р а. Сирень какая! (Кричит.) Зин, иди скорей!

А н а т о л и й. Мы не в лесопарке, между прочим…

Ш у р а. Ну и что же?

А н а т о л и й. Кричишь некультурно.

Ш у р а. Я культурно кричать не умею.

А н а т о л и й. Тогда молчи. Тем более что она коллектив игнорирует.

Ш у р а. А если у человека настроение плохое?

А н а т о л и й. Дома сидеть надо, а не морячков завлекать!

Ш у р а. Запрети!

А н а т о л и й. За моральный облик с меня спросят!..

Появляется З и н а К а п к о в а. Она идет с гордо поднятой головой, помахивая изящной сумочкой.

Ш у р а. Зин, сирени наломаем?

А н а т о л и й. Шура!

Ш у р а. Две веточки! (Парням с картами.) Отвернитесь, ребята.

П е р в ы й п а р е н ь. Мы не милиция, ломай, сколько влезет.

А н а т о л и й. А если не милиция, на все наплевать?

П е р в ы й п а р е н ь. Смотри, какой идейный! Давай топай своей дорогой!

А н а т о л и й. А то что?

П е р в ы й п а р е н ь. Огребешь!

Ш у р а. Брось, Толя, не связывайся.

А н а т о л и й. Вот-вот! Они на голову и садятся.

В т о р о й п а р е н ь. Кому ты нужен? Работяга!

В а с я (подходя). А ты кто? Интурист?

В т о р о й п а р е н ь. Я — человек свободный. Понял? Меня ишачить не заставишь! Понял? И давай отсюда, а то я за себя не отвечаю. У меня справка! Понял?

В а с я. Понял. Дурак ты!

В т о р о й п а р е н ь. Ну, гад! (Потянулся к карману.)

Зина рванулась в его сторону.

В о е н н ы й. Прекратите!

П е р в ы й п а р е н ь. А чего он напрашивается?

В о е н н ы й (жестко). Немедленно прекратите!

Парни нехотя отошли в сторону. Зина отвернулась. Военный, заложив руки за спину, опять зашагал вдоль стены. Шура, опасливо покосившись на парней, потянула за рукав Анатолия.

Ш у р а. Пошли! Электричка скоро.

А н а т о л и й. Успеем. (Васе.) Надо с этими гавриками что-то делать.

В а с я. В милицию их тянуть? Драки не было, в карман не залезли…

А н а т о л и й. Проверят.

В а с я. А чего их проверять? И так видно.

А н а т о л и й. Значит, красивые слова на собрании? А на деле — я не я и лошадь не моя?

В а с я. Не моя. И не твоя, между прочим. Наша! Только им на красивые слова наплевать. Они всякие слова слыхали!

А н а т о л и й. Выходит, проходить мимо?

В а с я. Зачем проходить? Только индюком стоять — тоже без пользы. Сядь.

А н а т о л и й. Да ну тебя! Я серьезно…

В а с я. Я тоже серьезно. Садись на травку, остынь… Дядю Костю подождем.

Ш у р а. А где он?

В а с я. Пивком балуется.

Ш у р а. Один?

В а с я. Почему один? У ларька всегда компания найдется.

Ш у р а. В кои веки всей бригадой за город выбрались, а он у ларьков себе компанию ищет!

В а с я. В горелки ему с тобой играть? Пожилой человек. Жена дома, ребятишки… А мы его как привязанного за собой таскаем! На лекцию, в музей, в театр, за город…

А н а т о л и й. Один за всех и все за одного!

В а с я. Это понятно… Только, может, не в этом суть?

А н а т о л и й. А в чем?

В а с я (задумчиво). Шут его знает!

За стеной снова грянул оркестр. Задремавшая было на скамье старушка вздрогнула, перекрестилась.

Ш у р а. Испугалась, бабушка?

С т а р у ш к а. Задремала чуток. Стенка от солнца теплая, пригрелась тут в уголочке, а они грохнули над самым ухом!

Ш у р а. А что там?

С т а р у ш к а. Колония. Малолетних преступников обучают. Кого на слесаря, кого на токаря. Чтоб, значит, прекратили свою преступную жизнь.

Ш у р а. А музыка зачем?

С т а р у ш к а. На волю провожают. Не всех, конечно, а которые не вовсе отпетые. Пересуд им был, и вышло досрочное освобождение. Начальство приехало, родня…

Ш у р а. Кого же вы ждете? Внука?

С т а р у ш к а. Господь с тобой! У нас в семье отродясь такого не было, чтобы преступлением заниматься. Воскресенье нынче. С утра в церкви была, потом сюда.

А н а т о л и й. Чужие грехи замаливать?

Ш у р а. Толя!..

С т а р у ш к а. До чужих грехов мне касательства нет. Своих хватает. Тут божеское дело: человека к добру приучают!

А н а т о л и й. А у вас вроде запрещено человека переделывать?

С т а р у ш к а. Слыхал ты, парень, звон! Доброе дело никто запретить не может.

В а с я (смеясь). Что, Толик, отбрили тебя?

А н а т о л и й. Языкастая бабка!

С т а р у ш к а. В бабки-то под забором играют.

А н а т о л и й. Прости, бабушка.

С т а р у ш к а. Бог простит.

Появляется м о р с к о й с т а р ш и н а. На нем мичманка в белом чехле, ослепительного глянца ботинки. В руках два вафельных стаканчика с мороженым. Подойдя к Зине, он щелкает каблуками и протягивает ей стаканчик. Зина благодарит его кивком и, лизнув мороженое, направляется к станции. Отставив руку с мороженым подальше от наглаженной форменки, старшина идет за ней.

Ш у р а. Зин, ты куда?

З и н а. Имею я право на личную жизнь или нет? (Уходит.)

А н а т о л и й. Вот тебе и «все за одного»!

Протяжно гудит электричка.

Ш у р а. Электричка ушла… Сходил бы кто-нибудь за дядей Костей. Вроде уже не пивом пахнет.

В а с я. Ну, сложились на пол-литра. Делов-то!

Ш у р а. Что значит «делов-то»? Член нашей бригады водку хлещет!

В а с я. Сразу и «хлещет»! До чего вы, женщины, в этом вопросе преувеличивать любите! Выпил человек полторашку по случаю воскресенья. Ну и что?

А н а т о л и й. На нас люди равняются.

В а с я. Знаю я одного такого. Не пьет, не курит, старшим дорогу уступает, а сволочь каких свет не видел!

А н а т о л и й. Ты это к чему?

В а с я. К тому, что без показухи жить надо!

А н а т о л и й. Точно! Спасибо, что напомнил… Диспут на эту тему надо устроить.

В а с я. Ну вот… Толкуй с тобой!

А н а т о л и й. А что?

В а с я. Лошадей в цирке видел?

А н а т о л и й. Ну?

В а с я. Так и ты. Без музыки шагу не сделаешь!

За стеной раздались звуки марша. Они все громче и громче. Парни собрали карты и отошли в сторону. Военный снял фуражку и вытер платком лоб. Открылась калитка. Вышел п о д р о с т о к в низко надвинутой на лоб кепке, за ним немолодая уже Ж е н щ и н а в п е с т р о м п л а т ь е. Смеясь и плача одновременно, обняв за плечи подростка, она подталкивает его к военному.

Ж е н щ и н а. Ну вот, Костик… Вот Александр Гаврилович. Шур, что же ты?

В о е н н ы й. Здравствуй, Костя.

К о с т я. Здравствуйте.

Ж е н щ и н а. Поцелуй его, Шура… И ты, Костик… Ну поцелуйтесь же, господи!

Военный неловко прикасается губами к щеке подростка.

(Плача). Дайте кто-нибудь платок… Ресницы потекли… Костик, ты попрощался с воспитателем?

К о с т я. Да. Идем. (Вынимает из кармана пачку папирос. Закуривает.)

В о е н н ы й. Дай-ка и мне, что ли… (Прикурив от папиросы Кости.) Ну, как говорится: «Кто старое помянет…» А, Костя?

Ж е н щ и н а. Ну конечно же! Зачем об этом, Шура? Все забыто! Верно, Костик?

К о с т я. Идем, мама… Люди смотрят. (Направляется к станции.)

Женщина догоняет его и, заглядывая в лицо, идет рядом. Ссутулив плечи, медленно шагает за ними военный.

С т а р у ш к а (всхлипнув). Дай-то вам бог…

А н а т о л и й. Пошли, ребята! Неудобно как-то…

Опять открылась калитка. Из нее выскочил юркий паренек. Один из парней с картами негромко свистнул. Паренек закивал им, крикнул в калитку: «Я напишу, Иван Савельич!» — и валкой походочкой подошел к парням. Они размашисто поздоровались и быстро направились к электричке.

В а с я (Анатолию). Видал?

А н а т о л и й. Не слепой.

Из калитки вышли к а п и т а н с погонами войск МВД и наголо остриженный, худощавый, нескладный юноша. Увидев посторонних, он поспешно натянул кепку и отвернулся.

К а п и т а н (смотря вслед ушедшим). Кто Ныркова встречал, Леша?

А л е к с е й. Не знаю. Кореша, наверно.

К а п и т а н. Кто?

А л е к с е й. Кореша, говорю… Ну, дружки. Понимаете ведь, Иван Савельич. Зачем спрашиваете?

К а п и т а н. Чтоб разговаривал по-человечески. А кто они, не знаешь?

А л е к с е й. Нет.

К а п и т а н. К тетке пойдешь?

А л е к с е й. Она же меня выписала.

К а п и т а н. Пропишут.

А л е к с е й. Походишь с этой пропиской…

К а п и т а н. Ты давай сразу в комиссию по трудоустройству. Завтра же!

А л е к с е й. Ладно.

К а п и т а н. Я проверю.

А л е к с е й. Может, конвойного приставите?

К а п и т а н. Обойдешься. Не ершись, Алексей… И покалеченного судьбой не изображай. Жизнь надо делать!

А л е к с е й. Проживу как-нибудь.

К а п и т а н. Как-нибудь ты уже пожил. Хватит! (После паузы.) Закурим на дорожку?

А л е к с е й. Можно…

Молча курят. За стеной включили радиолу и хрипловатый негромкий голос запел:

Потом со стороны станции донесся чей-то крик: «Анатолий! Ребята!»

А н а т о л и й. Дядя Костя шумит. Пошли.

Анатолий и Шура направляются к электричке. Вася по-прежнему сидит на траве, задумчиво слушая песню.

А л е к с е й. Кто это песню такую подобрал?

К а п и т а н. Завклубом, наверно. А что?

А л е к с е й. Да так… Ничего…

К а п и т а н. К старым дружкам подашься?

А л е к с е й. А где у меня новые?

К а п и т а н. Захочешь — найдешь.

А л е к с е й. Объявление в газету дать: «Вышел из заключения, перековался, поддержите мальчика»? Я навязываться не приучен.

К а п и т а н. Знаю… (После паузы.) На электричку?

А л е к с е й. Особо торопиться некуда. Пирогов к встрече не пекли. По шоссе прогуляюсь. Или не разрешается?

К а п и т а н. Брось…

А л е к с е й. До свидания, Иван Савельич.

К а п и т а н (усмехнувшись). «До свидания»… Всего тебе хорошего!

А л е к с е й. Спасибо.

К а п и т а н. Если что затрет, пиши. Слышишь?

А л е к с е й. Ладно. (Сунув под мышку небольшой сверток и натянув на лоб кепку, уходит.)

Капитан долго смотрит ему вслед, потом, придавив окурок сапогом, идет к воротам.

В а с я. Товарищ капитан!

К а п и т а н. Слушаю вас.

В а с я. Как его фамилия… ну… воспитанника этого?

К а п и т а н. А вам зачем?

В а с я. Вы не подумайте, товарищ капитан… Я разговор ваш слышал и… В общем, с завода я.

К а п и т а н. Фамилия его — Лапин, зовут — Алексей. А что, собственно, вы…

Слышен приближающийся гудок электрички.

В а с я. Спасибо, товарищ капитан! (Убегает.)

Капитан пожимает плечами, открывает калитку. В нарастающий грохот колес врываются заключительные слова песни:

З а н а в е с.

Комната в заводском общежитии. Большое, во всю стену, окно. Обе половины его распахнуты, и зеленые ветки разросшегося клена заглядывают в комнату. На стенной полке, среди книг и рулонов чертежей, две теннисные ракетки и потертые боксерские перчатки. На шкафу модель танкера. В комнате беспорядок: сдвинуты стол, стулья. Стоит третья, не застланная еще кровать. Посредине комнаты сидит К о н с т а н т и н Т и м о ф е е в и ч Ш о х и н. На коленях у него аккуратно обернутые мешковиной садовые ножницы и пила-ножовка. Он курит, стряхивая пепел в ладонь, и наблюдает за Ш у р о й, старательно натирающей пол.

Ш у р а. Глядите, дядя Костя, — от кровати какие вмятины на полу!

Д я д я К о с т я. Каждая вещь за свое место держится. Не любит, когда ее тормошат туда-сюда.

Ш у р а. Не любит… Что она, живая?

Д я д я К о с т я. Живая не живая, а характер имеет.

Ш у р а. Вы скажете!

Д я д я К о с т я. Точно говорю. У нас дома буфет стоит важный такой, пузатый. Клавдиного деда еще наследство… Решила Кланька сервант вместо него поставить. По магазинам бегала, в списке каком-то отмечалась, привезла! Модный, низкий, полированный. Так веришь, мы нашего дуба с места сдвинуть не могли. Прирос! А тут еще теща на дыбы: «Не могу на ваш ящик фанерный смотреть! Что, мне каждый раз на колени перед ним становиться?» Пришлось Клаше под туалет его приспособить. А тот городовой как стоял, так и стоит. Вещи, они свою силу имеют!

Ш у р а. Вам видней!

Д я д я К о с т я. Это ты на участок мой намекаешь?

Ш у р а. А чего тут намекать? Не раз говорили!

Д я д я К о с т я. Какие могут быть разговоры?! Сам я эту возню с плодами-ягодами затеял? Навязали участок, ссуду на дом дали, а теперь в капитализме обвиняете?

Ш у р а. Да не в капитализме! А в том, что сморода вам всю жизнь заслонила! Смену отстояли, тяпку в руки и на вокзал!

Д я д я К о с т я. Так ведь хозяйство! То забор тесать, то крышу крыть. Дом поставить — не скворешню сбить.

Ш у р а. Вот-вот! Дом! И слово какое-то… Дом! Гроб!

Д я д я К о с т я. Тьфу!.. Что болтаешь-то? У меня внуки растут. В Сочи-Мацесту их вывозить? Или за каждую путевку в лагерь завкому кланяться?.. Целое лето на траве пасутся. Без всяких там мероприятий. Витамины свои опять же…

Ш у р а. Про витамины и речь. Член бригады Коммунистического труда ягодой на рынке торгует!

Д я д я К о с т я. Я не торгую. Теща возит.

Ш у р а. Все равно!

Д я д я К о с т я. А что же ей гнить, что ли, ягоде-то? Сколько в нее пота вложено!

Ш у р а. Да пусть лучше гниет! На всю бригаду пятно!

Д я д я К о с т я. Пятно?.. Ах ты… Я по шестому разряду работаю, личное клеймо имею, тебя, соплю, уму-разуму учил! Пятно! А первого встречного в бригаду брать не пятно? Полы для него натираете! Кроватку с пружинами приготовили… Отдыхай, миленький! Исстрадался в тюрьме!

Ш у р а. Да вы что, дядя Костя? Вместе ведь решали!

Д я д я К о с т я. Мой голос, видать, не решающий!

Распахивает дверь и сталкивается с входящей в комнату З и н о й. В руках у нее букетик цветов и пачка пельменей.

Оркестр еще вызовите! (Уходит.)

З и н а. Чего это с ним?

Ш у р а. Все то же.

З и н а. Витамины в голову ударили?

Ш у р а. Они самые. А что ты, действительно, цветочки притащила? Народного артиста встречаешь?

З и н а. Для уюта. Сама же полы натираешь!

Ш у р а. Перестановка в комнате, вот и натираю заодно. А пельмени зачем?

З и н а. А может, он голодный?

Ш у р а. Веревочную лестницу в пельмени не запекла?

З и н а. Какую еще лестницу?

Ш у р а. Как в «Пармском монастыре». Помнишь?

З и н а. Это с Жераром Филипом?

Ш у р а. Роман такой есть. У Стендаля. Не читала?

З и н а. Нет еще. Очередь не дошла. А при чем тут Стендаль твой?

Ш у р а. А при том, что ты, наверное, этого парня пострадавшим героем представляешь. А он самый обыкновенный. Так что ты его не придумывай!

З и н а. Я и не придумываю.

В комнату входит А н а т о л и й. Увидев у него в руках пачку пельменей, девушки хохочут.

А н а т о л и й (растерянно). Вы чего?

Ш у р а. Пельмешки принес?

А н а т о л и й. Ну, принес. Дальше что?

Ш у р а. Для него?

А н а т о л и й. А что смешного? Может, человек голодный.

З и н а. Во! В самую точку!

А н а т о л и й. Да вы что, девчата? Вам, наверно, мебель двигать вредно?

Ш у р а (указывая на подоконник). Видишь?

А н а т о л и й (увидев пачку пельменей). Понятно. И Зинка тоже?

З и н а. Не тоже, а первая.

А н а т о л и й. Съедим. Подумаешь, две пачки. Не приходил он?

Ш у р а. Нет еще.

А н а т о л и й. А Василий где?

Ш у р а. На тренировке, наверно.

А н а т о л и й. Свихнется он с этим боксом! Почему кровать не застелили?

Ш у р а. Комендантша белья не дает. Жилец, говорит, не оформленный, ничего не знаю и знать не хочу! А за то, что койку самовольно поставили, — будете отвечать!

А н а т о л и й. Ответим! Я в райкоме комсомола был — обещали всемерно поддержать наш почин.

Ш у р а. Какой почин?

А н а т о л и й. С этим парнем.

Ш у р а. Я думала, к нам живой человек приходит, а оказывается — почин!

А н а т о л и й. Что ты к словам цепляешься? Ну, не почин — инициативу.

Ш у р а. Ты какие-нибудь человеческие слова знаешь?

А н а т о л и й (мрачно). Говорил я их тебе.

Ш у р а. Что ты говорил? Получу комнату, распишемся, все будет нормально. Так?

А н а т о л и й. А тебе как в книжке надо?

Ш у р а. По-человечески мне надо! И умеешь ты такие слова говорить. Я знаю!.. Зинка, куда?

З и н а (уже в дверях). Он тебе сейчас слова эти самые говорить начнет. А я не железная!

Ш у р а. Не начнет. У него одни резолюции в голове.

А н а т о л и й (умоляюще). Шура!

З и н а. Все! Начал!

В а с я (появляясь в дверях). Ты куда, Зин?

З и н а. Я… в библиотеку…

В а с я. За учебником, что ли? Я же сказал, что дам. Тебе какой?

З и н а. Мне… этот… про монастырь!

В а с я. Про какой монастырь?

З и н а. Стендаль мне нужен. Перечитать хочу…

В а с я. В который раз?

З и н а. В третий.

В а с я. А я думал, мы за чертежи сядем. Может, зайдешь потом?

З и н а. Письма будешь читать из Николаева. А у меня дела!

В а с я. Свидание небось?

З и н а (с вызовом). Постирушка! (Уходит.)

Вася проходит к своей кровати. Вынимает из чемоданчика боксерские перчатки, полотенце, потом пачку пельменей. Анатолий и Шура смеются.

В а с я. Разве смешно?

Ш у р а. Конечно! Ты третий с пельменями!

В а с я. А-а! Заботу о человеке проявляете?

А н а т о л и й. А ты?

В а с я. Я для себя. После тренировки есть захотелось, А он так и не приходил?

Ш у р а. Нет.

В а с я. Значит, совсем не придет. С характером парень.

А н а т о л и й. Как это не придет? Я уже всех в известность поставил! В райкоме наш… поступок… одобрили!

В а с я. Уже успел!.. Ох, Анатолий!

А н а т о л и й. Да что вы надо мной охаете, как над припадочным? Должен был я с руководящими товарищами посоветоваться или нет? Не простая все-таки бригада!

В а с я. Ты сколько раз за последние два месяца по радио и телевидению выступал?

А н а т о л и й. А я что, напрашиваюсь? Или про вас забываю? Во всех выступлениях ваши фамилии называю, портреты ваши на доске Почета висят! Пойдите в завком и попросите снять, если вы такие скромные!

Ш у р а. Ты с больной головы не вали!

А н а т о л и й. Да брось ты, действительно!.. Что я, один такой? Приглашают, я и иду! Вас же пропагандирую… Обидно, честное слово! Нашли очковтирателя!.. Колхоз я разорил, рогатое поголовье уничтожил, людей без хлеба оставил? Работаю как ишак, понимаешь!

В а с я. Отчитываешься больше!

А н а т о л и й. У меня должность такая. Я бригадир!

В а с я. А зачем нам бригадир? По две специальности люди имеют. Обязанности твои между всеми распределим, а от бригадирских откажемся. Не обеднеем!

А н а т о л и й. Ты что моими деньгами распоряжаешься? Я что — тунеядец? Спекулянт? Может, из города меня вышлете?

В а с я. Соображай, что говоришь.

А н а т о л и й. Крутишься с утра до ночи, понимаешь!.. Бумажки с тебя всякие требуют… Если хотите знать, вы из-за меня только и работаете спокойно. Без авралов. Я вас обеспечиваю!

В а с я. Заякал! Вставай к станку. Понял? Тебе же добра хотят. Я пельмени пошел варить — раскиснут. (Уходит.)

Ш у р а (после паузы). Что молчишь? Обиделся?

А н а т о л и й. Друг называется.

Ш у р а. Конечно, друг. Он же тебе в глаза говорит.

А н а т о л и й. Когда мы за звание боролись, такого раздрая в бригаде не было. А как присвоили — то не так, это не так!

Ш у р а. Не говори ты этого слова: «Присвоили». Не люблю я его!

А н а т о л и й. Все так говорят. И в газетах пишут.

Ш у р а. Ну и плохо! «Присвоить» — как будто чужое без спроса взять… Писали бы: «Наградить званием»!

А н а т о л и й. Беспокойный ты человек, Шурка.

Ш у р а. Найди себе спокойную и кисни с ней на здоровье!

А н а т о л и й. Да чего уж там… Мне без тебя не жизнь!

Ш у р а. Милый ты мой! Сказал! И слова нашлись человеческие!

А н а т о л и й. Ну, ладно…

Ш у р а. И застеснялся сразу. В цехе иногда такое брякнете — уши вянут! И ничего, не стесняетесь. А хороших слов стыдитесь. Почему, Толя?

А н а т о л и й. Не знаю. Пойдем куда-нибудь?

Ш у р а. А куда?

А н а т о л и й. В хронику можно… Или так просто походим.

Ш у р а. Пошли!

Шура и Анатолий уходят. Некоторое время на сцене никого нет. Слышно, как шумит за окном улица. Затем раздается стук в дверь. Пауза. Стук повторяется, и в комнату входит А л е к с е й. Увидев, что она пуста, поворачивается, чтобы уйти, но в дверях показывается рослая женщина в морском кителе. В руках у нее матрац, одеяло, подушка, простыни. Это т е т я Ф е н я — комендант общежития.

Т е т я Ф е н я. Ты к кому, парень?

А л е к с е й. К Малинину.

Т е т я Ф е н я. На кухне он. Сейчас явится. (Умело застилает постель и, ожесточенно ткнув кулаком в подушку, вынимает пачку папирос.) Спички есть?

А л е к с е й. Есть.

Т е т я Ф е н я (закурив). Видал когда-нибудь такое? Комендант общежития собственными руками непрописанному жильцу постель стелет! Видал?

А л е к с е й. Нет.

Т е т я Ф е н я. И не увидишь! Только у нас такое безобразие может твориться. Ты из татар, что ли?

А л е к с е й. Почему?

Т е т я Ф е н я. Шапку в помещении не снимаешь.

А л е к с е й (потянулся к кепке, но раздумал). На минуту я. Уйду сейчас.

Т е т я Ф е н я. Нет уж, сиди. А то мне твой Малинин опять за нечуткое отношение выговаривать будет. На сознательность бьет, а того не понимает, что за казенные вещи я в ответе! Считай, что шестьдесят три рублика из меня вычтут. В новом исчислении.

А л е к с е й. За что?

Т е т я Ф е н я. Вот за этот комплект. Они ведь что удумали — уголовника к себе в бригаду взять! Я говорю: вроде отошла эта мода с жуликами нянчиться. Смеются: «Парень, мол, симпатичный». Вы, говорю, хоть паспорт у своей симпатии отберите! Обидеть, видишь, боятся! А он ущучит белье и поминай как звали! Может быть такое дело?

А л е к с е й. А чего же? В окно можно передать. На веревке.

Т е т я Ф е н я. Вот! (Закрывает окно.) И шифоньер у них без запоров. Да он и с замком запросто разберется. Так?

А л е к с е й. Это смотря какая квалификация.

Т е т я Ф е н я. Да уж, наверно, высшая. Простого они к себе в бригаду не возьмут.

А л е к с е й. Тогда хана! Никакие замки не помогут.

Т е т я Ф е н я. Вот! А ведь у них вещи хорошие: габардин, «Ударник», часы позолоченные. Потом заахают, да поздно! Так?

А л е к с е й. Пером еще могут пощупать.

Т е т я Ф е н я. Каким таким пером?

А л е к с е й. Финкой. Или бритвой. Если помешают, конечно.

Т е т я Ф е н я. Ну, это ты брось! Неужели они такого кровавого бандюгу перевоспитывать возьмутся? Да и не выпустят такого!

А л е к с е й. Всякое бывает.

Т е т я Ф е н я. Чего же делать?

А л е к с е й. Не знаю. В милицию сообщить.

Т е т я Ф е н я. Нельзя! Строго-настрого запрещено языком трепать.

А л е к с е й. Тогда плохо ваше дело.

Т е т я Ф е н я. Вот и я говорю: шестьдесят три рублика как не бывало!

Входит В а с я с кастрюлей в руках.

В а с я. Про какие рублики речь, тетя Феня?

Т е т я Ф е н я. Да я уж знаю, про какие! Приятель к тебе пришел. Разговариваем мы с ним.

В а с я (увидев Алексея). Пришел все-таки! Ну, молодчина! Знакомьтесь, тетя Феня, — наш новый жилец.

Т е т я Ф е н я. Что?!

В а с я. Товарищ, говорю, наш новый. Алексей Лапин. Непонятно?

Т е т я Ф е н я (пятясь к дверям). Ага… Понятно… Здравствуйте.

А л е к с е й. Здравствуйте.

Т е т я Ф е н я. Располагайтесь, значит… Будьте как дома… (Смотрит на шкаф, на окно и, махнув рукой, уходит.)

В а с я. Чего это с ней?

А л е к с е й. Не знаю.

В а с я. Ладно! Садись к столу, ужинать будем.

А л е к с е й. Я бы лучше спать…

В а с я. Устал?

А л е к с е й. Весь город пешком исколесил.

В а с я. С оформлением канитель?

А л е к с е й. Да нет… оформился быстро. Так просто ходил.

В а с я. Соскучился?

А л е к с е й. Ага. (Вынимает паспорт и кладет на стол.) Вот. Прописки только нет.

В а с я. А зачем он мне?

А л е к с е й. Мало ли. На всякий случай.

В а с я. Чудак ты! (Листает паспорт.) Новенький. А мне уже менять скоро…

Из паспорта падает фотография. Алексей делает движение к столу, но останавливается.

Это кто же такая?

А л е к с е й. Знакомая. В школе вместе учились.

В а с я. Славная. С ней ходил?

А л е к с е й. Не знает она, что я в городе.

В а с я. Написал бы. Или позвонил.

А л е к с е й. Успеется.

В а с я. Тебе видней. Так не будешь есть? А то давай. Целая кастрюля пельменей!

А л е к с е й. Да нет, спасибо. Я — спать.

В а с я. Ну, тогда раздевайся, ложись. (Принимается за еду.)

Алексей снимает кепку и, проведя ладонью по коротко стриженной голове, смотрит на Василия. Тот сосредоточенно ест. Алексей снимает ботинки, брюки и, оставшись в трусах и верхней рубахе, откидывает одеяло.

Ты что рубаху не снимаешь? Замерзнуть боишься?

А л е к с е й. Да нет. Так просто.

В а с я. Снимай, снимай… Спать приятней, и простыни чище будут.

Алексей нерешительно стоит у кровати, потом, рывком стянув через голову рубаху, поворачивается к Василию. На груди у него татуировка.

Вот оно в чем дело! (Читает.) «Нет счастья на земле…» Где же это тебя так разукрасили?

А л е к с е й. В камере.

В а с я. Ну и как? Есть счастье на земле?

А л е к с е й. Лично я пока не разглядел.

В а с я. Понятно… Ну ладно! Давай спи.

Алексей ложится и поворачивается лицом к стене. Василий включает настольную лампу и, сняв с полки рулон с чертежами, гасит верхний свет. Закрепив на столе чертежи, склоняется над ними, задумчиво ероша волосы. В дверях появляется З и н а. Молча смотрит на Василия. Потом негромко кашляет.

В а с я (подняв голову). Зин!.. Ну что, отстиралась?

З и н а. Чего тебе чертить? Я домой возьму.

В а с я. Да брать еще нечего. Иди сюда… Видишь, что получается? Металл зря гробим. Кузнецов мы прижали, а они нам чертежи под нос. Мы в конструкторское, там в амбицию…

З и н а. «Мы ценим вашу инициативу, товарищи, но ваше дело — выполнять, а не рассчитывать!»

В а с я. Точно! В общем, надо свою технологию представить. Вот, смотри… Длина, ширина… диаметр…

З и н а. А у тебя глаза разные!

В а с я. Что?

З и н а Один серый, другой зеленый… Как у кошки! Или это от лампы?

В а с я. Погоди… Ты про что?

З и н а. Душно у вас.

В а с я. Разве? (Подходит к ней. После паузы.) Исаакий светится… Видишь?

З и н а. Ага… Ты в отпуск куда поедешь?

В а с я. Не знаю… А что?

З и н а. Так просто… (Тихонько поет.) «Город Николаев, Французский завод»…

В а с я. Не надо, Зин…

З и н а. Петь нельзя?

В а с я. Почему? Пой.

З и н а (увидев Алексея). Ой, а я не видела! Пришел?

В а с я. Да.

З и н а. Симпатичный?

В а с я. Вроде ничего…

З и н а. А ты не боишься с ним в одной комнате спать?

В а с я. А чего бояться?

З и н а. Ну, мало ли!.. (Негромко поет.)

Присев на кровати, задумчиво смотрит на них Алексей.

З а н а в е с.

Уголок цеха. За стеклянным фонарем виден эллинг с подъемными кранами. Чернеет остов танкера, поднятый на деревянную клеть. Основное рабочее место бригады — в просторном цеховом пролете, который угадывается рядом. Здесь работают подсобники: токари, слесари-инструментальщики. На ящике сидит А л е к с е й и, промывая детали в баке с керосином, прислушивается к возбужденным голосам в соседнем пролете. Вытирая руки ветошью, входит К о н с т а н т и н Т и м о ф е е в и ч Ш о х и н. Он очень мрачен.

Д я д я К о с т я. Шабаш! Хватит в керосине плескаться. Слышишь?

А л е к с е й. Не глухой.

Д я д я К о с т я. Ты чего же станки новые не пошел смотреть?

А л е к с е й. Некогда. Высшую квалификацию осваиваю!

Д я д я К о с т я. Ишь ты какой подковыристый! Ручки керосином испортить боишься?

А л е к с е й. Не для того мне в колонии разряд присваивали, чтобы над этой лоханью сидеть!

Д я д я К о с т я. Скажи пожалуйста! Разряд ему присвоили. Четвертый небось?

А л е к с е й. По-старому. Теперь второй.

Д я д я К о с т я. Написать все можно. Хоть двадцать второй. Перестань, говорю, керосином плескать!

А л е к с е й. Я на стапель схожу.

Д я д я К о с т я. Медом там, что ли, намазано?

А л е к с е й. Морем пахнет.

Д я д я К о с т я. Не замечал. И чего вам, молодым, у станка не стоится? За деньгой гонитесь?

А л е к с е й. Деньги дело двадцатое. Мне интересно корабли строить, а не стружку гонять!

Д я д я К о с т я. Хорош гусь!

А л е к с е й. А что?

Д я д я К о с т я. Объяснил бы я тебе подробно, да матюгаться неохота. На выгодной работенке хвост веером распускать — дело нехитрое. Ты здесь свою умелость докажи. А то — фрр-трр! Растопырился, как павлин…

А л е к с е й. Да погодите, дядя Костя.

Д я д я К о с т я. Нечего мне годить! Стапель ему подавай… А здесь кто останется? Мы, старики, на износ работаем. Годок-другой, и проводят с оркестром на пенсию или куда подальше! А вы от станков нос воротите. Гордиться ты должен своей специальностью, а не плевать на нее!

А л е к с е й. Дядя Костя!

Д я д я К о с т я. Кончен разговор. Иди, дыши… Нюхай море! Только учти, что без нашего брата ни одна коробка со стапеля не сойдет! Понял?

А л е к с е й. А вы не кричите.

Д я д я К о с т я. Я не на тебя. На себя кричу. (После паузы.) Крышка мне! Запью вмертвую или удавлюсь с тоски.

А л е к с е й. Это почему же?

Д я д я К о с т я. Новое оборудование привезли. С программным управлением станочки. А мне, брат, с ними не совладать!

А л е к с е й. Кто бы говорил! Вот как про вас в многотиражке пишут: «Ювелир, золотые руки»!

Д я д я К о с т я. По нынешним временам одних рук мало. Голова требуется… Тьфу ты!

А л е к с е й. Что?

Д я д я К о с т я. Дверцу захлопнули. Умники! Постановили тумбочки без запоров держать, а замков не вынули. И ключа нет.

А л е к с е й. Ну-ка! (Отстраняет дядю Костю и, подняв с пола кусок проволоки, делает неуловимо точное движение рукой. Дверца распахивается.) Пожалуйста.

Д я д я К о с т я. Силен!.. Не зря, видать, разряд присвоили.

А л е к с е й. Если бы за это присваивали, я бы на доске Почета висел.

Входит З и н а. Она в спецовке, мужском берете. В руках рулон чертежей.

З и н а (с пафосом). «Стража подкуплена. Бегите, дель Донго! Я заклинаю вас!»

Д я д я К о с т я. Это что еще за дин-дон такой?

З и н а. Не дин-дон, а дель Донго! Классиков надо читать!

Д я д я К о с т я. Больно много их развелось, классиков-то! Я лично одного уважаю: Пешкова Алексея Максимовича. Слыхала про такого?

З и н а. Однобокий у вас кругозор!

Д я д я К о с т я. Сказанула! Разве может кругозор однобоким быть? Кругом человек смотрит, а не вбок! Повторяешь чужие слова, как попка, а в смысл не вникаешь. Ну, чего глаза вытаращила?

З и н а. На вас хочу походить! (Алексею.) Станочки видел, Фабрицио?

А л е к с е й. Меня Алексеем зовут.

З и н а. Ну и зря! Фабрицио красивей. Шура получку не приносила?

Д я д я К о с т я. Нет еще.

З и н а (мечтательно). Нижнюю юбку пенопластовую хочу купить. Приду в Дом культуры — все ахнут!

Д я д я К о с т я. В нижней юбке придешь — ахнут!

З и н а. Понимаете вы много! Сверху другая надевается, из тафты. Специально для шуршания!

Д я д я К о с т я. Прошуршишь всю получку, а потом зубы на полку?

З и н а. Мне полезно. Я фигуру соблюдаю. Будут спрашивать, я в кузнечный пошла… Революцию устраивать!

Д я д я К о с т я. Какую еще революцию?

З и н а. Техническую. Вот чертежики! (Уходит.)

А л е к с е й. Конструктор она, что ли?

Д я д я К о с т я. Зинка-то? Сварщица…

А л е к с е й. Чокнутая какая-то…

Д я д я К о с т я. Не скажи. В техникуме учится. На третьем курсе уже… (После паузы.) Иди на стапель… Дыши во всю грудь, набирайся силенок — дорога в гору пойдет! Мне на такую не взобраться.

А л е к с е й. Да что вы сегодня, дядя Костя?

Д я д я К о с т я. Ладно, иди…

Алексей уходит. Дядя Костя, взяв из тумбочки мыло и расшитое петухами полотенце, направляется в душевую. Появляются З и н а и Ш у р а. Под мышкой у Шуры туго набитый портфель. Вынув из портфеля пачки денег, столбики разменной монеты, лист ведомости и авторучку, она раскладывает все это на тумбочке.

З и н а. Так и не взяла?

Ш у р а. Нет.

З и н а. Характер у тебя!

Ш у р а. На себя посмотри! Опять всю ночь над чертежами сидела?

З и н а. Ну и что же?

Ш у р а. Думаешь, я не знаю, для кого?

З и н а. Для бригады.

Ш у р а. Брось ты красивыми словами прикрываться. Вижу тебя насквозь.

З и н а. А я и не скрываю.

Ш у р а. Только не вздумай про старшину своего несчастного говорить.

З и н а. Почему это он несчастный? Если хочешь знать, он незаметный герой! Сегодня старшина, завтра — океан на барже переплывет! А чечетку знаешь как бьет! Закачаешься!

Ш у р а. Любишь ты туману напускать.

З и н а. А тебе во всем ясность требуется? У Тольки научилась? Может, заявление вам написать о своих чувствах, а вы резолюцию наложите? Разберетесь за меня, да?

Ш у р а. Да подожди ты…

З и н а. Нечего мне ждать! И забудь про это! Проглоти язык и газировкой запей. Без сиропа!

Ш у р а. Знаешь что…

З и н а. Все! Я в кузнечном, если поинтересуется.

Ш у р а. Кто?

З и н а (дурным голосом). Мой Вася!.. (Уходит.)

Ш у р а (кричит ей вслед). Получку возьми!

А н а т о л и й (входя). Кто это от денег бегает?

Ш у р а. Зинка.

А н а т о л и й. Деньги пока фактор стимулирующий. Тьфу, опять меня занесло! Ты меня за рукав, что ли, дергай.

Ш у р а. Рукавов не напасешься!

А н а т о л и й. Давай в отпуск по Волге махнем! До Саратова и обратно. А, Шур?..

Ш у р а. Дорого…

А н а т о л и й. Из получки откладывать будем. Поехали, Шур!.. В отдельной каюте, сами себе хозяева, луна в окошке!

Ш у р а. В иллюминаторе.

А н а т о л и й. Хоть в трубе! А кругом вода, лес… тихо-тихо… Только встречные пароходы гудят. Здорово! А, Шур?

Ш у р а. Хорошо…

А н а т о л и й (ища свою фамилию в ведомости). Бригадирские я могу свободно на книжку класть… Поедем, как короли. Можно даже люкс взять! Что мы, хуже людей?.. Куда она меня засунула?.. Малинин… Капкова… В люксе, говорят, даже душ свой! Жарко стало — под дождичек. Красота! А, Шур?.. Черт знает что! Живого человека забыли.

Ш у р а. Тебе получку отдельно выписали.

А н а т о л и й. Почему это?

Ш у р а. Без бригадирских..

А н а т о л и й. Кто распорядился?

Ш у р а. Я потребовала.

А н а т о л и й. Ты?!

Ш у р а. Постановили ведь, так что ж тянуть?

А н а т о л и й. Привет с Волги!

Входят В а с и л и й и д я д я К о с т я.

В а с я. Что вы надутые такие?

Ш у р а. Тольке бригадирские опять выписали, а я не взяла.

Д я д я К о с т я (расписываясь в ведомости и отсчитывая деньги). Раз должность бригадирская установлена, не нам этот порядок ломать. Не пристало нам деньгами швыряться… Государство в наших подачках не нуждается. Барство это!

Ш у р а. По-вашему, деньги государству сэкономить — все равно что официанту на чай дать?

Д я д я К о с т я. Ты мои слова наизнанку не выворачивай!

Ш у р а. Так выходит.

Д я д я К о с т я. Вот за эти мозоли мне деньги платят! И кидаться ими не приучен. Не по-рабочему это!

Ш у р а. Сейчас небось по ягоды поедете?

Д я д я К о с т я (зло). По картошку! (Уходит.)

А н а т о л и й (Шуре). И что ты ко всем цепляешься, как репей?

Ш у р а. Тебе про частнособственнические настроения лекцию читали?

А н а т о л и й. А-а! Тогда другое дело… Отобрать участок в общее пользование, и все!

В а с я. Ишь ты! У тебя бригадирские отобрали. Ты как себя чувствуешь?

А н а т о л и й. Вообще-то кисло… А с другой стороны — не в деньгах счастье. А, Шур?..

Ш у р а. Конечно!

А н а т о л и й. Звучит красиво: «Отказался от денег!»

Ш у р а. Ты это в бухгалтерии скажи, а то они крик подняли: баланс мы им портим.

В а с я. Разберемся. Пошли!

А н а т о л и й (с пафосом). «Выдь на Волгу, чей стон раздается?..»

Анатолий, Шура и Вася уходят. Появляется А л е к с е й. Увидев разложенные на тумбочке деньги, замирает на месте. На лине его смятение, обида, гнев. Видно, как борется в нем желание уйти с боязнью оставить деньги без охраны. Наконец не выдержав, он быстро идет к дверям и сталкивается с вошедшим Василием.

В а с я. Ты куда, Леша?

А л е к с е й (передразнивая). Леша! Давай уж по кличке: Лапа!

В а с я. Да ты что?

А л е к с е й. Пусти!

В а с я. Что с тобой, Лешка?

А л е к с е й. Пусти, говорю!..

Василий растерянно смотрит на Алексея, потом видит лежащие на тумбочке деньги.

В а с я. Так… (Жестко.) А ну, иди сюда!

А л е к с е й. Не приказывай. Я не заключенный, ты не конвоир!

В а с я. На любимой струнке играешь? Давай-давай! Рубаху порви, грудь расцарапай!..

А л е к с е й. Запретишь, может?

Входит П а р е н ь в к у р т к е н а м о л н и и.

П а р е н ь в к у р т к е. Слушай, Малинин! Вы бросьте шум поднимать!

В а с я. Какой шум?

П а р е н ь в к у р т к е. Сам знаешь какой. Насчет заготовок.

В а с я. А что, неправильно, скажешь? Стружку на рубли перегоняете!

П а р е н ь в к у р т к е. Не наше дело в расчеты влезать.

В а с я. Мы влезаем.

П а р е н ь в к у р т к е. Ну вот что! Я тебе прямо скажу: не суйте свой нос куда не следует. Нам эта технология удобная!

В а с я. А нам нет!

П а р е н ь в к у р т к е. Перед начальством выслуживаешься?

В а с я (после паузы). А ну, уходи отсюда!

П а р е н ь в к у р т к е. В морду дашь?

В а с я. Уходи, говорю!

П а р е н ь в к у р т к е. В общем, запомни наш разговор! (Уходит.)

В а с я (Алексею). Ну, что смотришь?.. Думаешь, деньги тебе подбросили? Испытывают тебя? У нас без этого дел по горло — успевай поворачиваться. Иди сюда! Видишь ведомость?

А л е к с е й. Ну?

В а с я. Не нукай! Моя фамилия… Зинкина… Вот твоя… Расписывайся, бери деньги, пойдем!

А л е к с е й. Куда?

В а с я. По магазинам потолкаемся. Надо тебе приодеться малость. Жениха из тебя сделаем!

А л е к с е й. Прическа у меня совсем не жениховская.

В а с я. Самая модная: «Назад на каторгу». (После паузы.) Обиделся?

А л е к с е й. Надоело!

В а с я. Что надоело?

А л е к с е й. «Педагогическая поэма» ваша! Ну, чего варежку раскрыл? Макаренко липовый! (Резко повернувшись, уходит.)

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Скверик у заводского Дома культуры. Вспыхивает и гаснет реклама кинотеатра. В мерцающем свете смутно различается неуклюжая фигура, сидящая на скамье. Когда зажигаются фонари, мы видим, что это укрытые с головой одним плащом А н а т о л и й и Ш у р а.

Ш у р а (выглянув из-под плаща). Дождик прошел… Слышишь, Толя?

А н а т о л и й. Слышу. (Увлекает ее обратно.)

Ш у р а. Свет зажгли.

А н а т о л и й. Пусть!

Ш у р а (после паузы). Толька! А про тебя в газете все наврали!

А н а т о л и й. Это почему же?

Ш у р а. Написали, что ты маяк, а ты не светишься!

А н а т о л и й. Дурочка!

Ш у р а. Подожди, Толя… (Сбрасывает плащ, поправляет волосы.) Холодно как стало после дождя!

А н а т о л и й (закуривая). Осень…

Ш у р а (негромко).

А н а т о л и й. Это чье сочинение?

Ш у р а. Блока.

А н а т о л и й. Память у тебя дай боже! Со школы помнишь?

Ш у р а. Недавно выучила.

А н а т о л и й. К ноябрьским, что ли? Не подходит вроде.

Ш у р а. Для себя. (После паузы.) А ты и вправду не светишься.

А н а т о л и й. Что я, по-твоему, святой, чтобы светиться?

Ш у р а (не принимая шутки). В глазах иногда у людей свет бывает. Особенный какой-то. Лучатся глаза. А ты сытый, довольный, важный!

А н а т о л и й. Начинается! Ну, буду голодный ходить. Легче тебе станет?

Ш у р а. Да не про это я говорю! Не хотел ведь ты с бригадиров уходить. Если честно, не хотел?

А н а т о л и й. Ну, не хотел.

Ш у р а. Мы тебя заставили. Верно? А в газете тебя как героя расписали. «Отказался от денег, встал к станку, призывает последовать!»

А н а т о л и й. Что же мне, опровержение надо было написать?

Ш у р а. Пенки снимать не надо! Опять в президиумах сидишь, на слетах выступаешь: «Наш почин, практика, опыт!» Василий бы себе такого не позволил.

А н а т о л и й. Не все же такие железобетонные!

Ш у р а. Здорово ты в людях разбираешься. Железо в нем есть, это точно. А весь бетон у тебя остался.

А н а т о л и й. Спасибо!

Ш у р а. Пожалуйста!

А н а т о л и й (после паузы). Не понимаешь ты, Шурка… Думаешь, карьеру я делаю? А что на виду — так это для нас полезно.

Ш у р а. Что значит «полезно»?

А н а т о л и й. Ну, мало ли… Нам не по шестнадцать лет, чтобы в садиках сидеть.

Ш у р а. Неужели ты из-за этого? Врешь, Толька! Ну, тщеславный, покрасоваться любишь. Но чтоб так? Неужели ты можешь?

А н а т о л и й. Можешь, не можешь! Я человек или плакат нарисованный? Семью я хочу иметь, детей! Разрешает мне это моральный кодекс или нет?

Ш у р а. На здоровье!

А н а т о л и й. А ты?

Ш у р а. Что я?.. Не обо всем же вслух говорить можно…

А н а т о л и й. Дурак я, выходит, что сказал?

Ш у р а. Прямострунный ты.

А н а т о л и й. Это что же такое?

Ш у р а. Рояль такой есть. Звук у него неглубокий…

А н а т о л и й. Ну, знаешь! Сегодня я тебе рояль, завтра барабаном назовешь. Тебе, значит, квартира не нужна? Ты выше этого, да?

Ш у р а. А ты, пока квартиру не получил, горишь на общественной работе, а получишь — гори эта работа огнем!

А н а т о л и й. Я не за квартиру работаю!

Ш у р а. Выходит, что за квартиру. А такой ты мне не нужен!

А н а т о л и й. Погоди, Шура… Послушай!

Ш у р а. Не надо, Толя. Не могу я сейчас с тобой разговаривать. (Уходит.)

Анатолий бежит за ней. Появляется А л е к с е й. Он одет во все новое и от этого чувствует себя очень неловко. Старательно поддернув брюки, садится на скамью. Входят З и н а и м о р с к о й с т а р ш и н а в наглаженной форменке и ослепительных клешах.

С т а р ш и н а. Исключительно трудный был поход!

З и н а. В тропиках плавали?

С т а р ш и н а. Точно! В Бискайке пошвыряло будь здоров! Двух человек за борт смыло. Пришлось личную отвагу проявлять.

З и н а. В воду за ними бросились?

С т а р ш и н а. Не совсем точно. У нас имеются более совершенные средства.

З и н а. Какие же?

С т а р ш и н а. Военная тайна, Зиночка. Присягу давал!

А л е к с е й. Спасательный круг он кинул. А то еще плотики надувные есть.

З и н а (старшине). Правда?

С т а р ш и н а. Гражданин не в курсе. Салага еще!

А л е к с е й. Сам ты салага! Моряк — вся корма в ракушках!

Зина прыскает.

С т а р ш и н а. За такие слова можно и прогуляться!

А л е к с е й. Пошли!

З и н а. Еще чего! (Старшине.) Это Лешка Лапин. Из нашей бригады.

С т а р ш и н а. Тогда — дробь. Но исключительно по вашей просьбе, Зиночка!

А л е к с е й. Давай-давай, отчаливай!

З и н а. Васю не видел?

А л е к с е й. Нет. Я только что пришел. А что?

З и н а. Ничего. Спросить нельзя?

Зина и старшина уходят. Алексей вынимает коробку «Казбека», вскрывает ногтем большого пальца, закуривает, но тут же бросает папиросу, задыхаясь от кашля. К скамье подходит д я д я К о с т я. Он навеселе. Тяжело опустившись рядом с Алексеем, гулко бьет его кулаком по спине.

Д я д я К о с т я. Отпустило?

А л е к с е й (вытирая слезы). Ага…

Д я д я К о с т я. Грудь, что ли, застудил?

А л е к с е й. Папиросы непривычные…

Д я д я К о с т я. «Север» курить надо. На, держи… А ты чего тут сидишь? На танцы иди или в кино. Твое дело молодое!

А л е к с е й. Успею еще.

Д я д я К о с т я. А я себе разрешил. По случаю укороченного рабочего дня и вообще. Заметно?

А л е к с е й. Не очень. По запаху только.

Д я д я К о с т я. А ты не нюхай. Я тебе не цветок. Целая проблема человечества — в субботу водки выпить! В магазинах — один сироп малиновый. Хорошо, у меня банщик знакомый — всегда литровочку держит для друзей.

А л е к с е й. Бесплатно угощает?

Д я д я К о с т я. Что он, убогий какой? Дерет, конечно, сукин сын, с рабочего класса! А с другой стороны, куда податься? Все шалманы на пирожки перевели. Закуски много, а выпить нечего. А у него тепло, радио играет…

А л е к с е й. В ресторан бы пошли.

Д я д я К о с т я. Не любитель я по ресторанам ходить. Мне после выпивки душевный разговор подавай. А там с кем поговоришь? Одни молокососы, под иностранцев переодетые, да интеллигенты с чужими женами.

А л е к с е й. Дома бы выпили.

Д я д я К о с т я. Дома не тот интерес. Раньше, случалось, выпивал. Было такое дело. А теперь не могу. С души воротит. А все почему? Бабы заедают! У них один разговор: деньги, деньги, деньги! За сколько ягода пошла, почем картошка на рынке. И все им мало! Лишнюю сотку земли отхвати, клетушку для поросенка поставь, веранду пристрой! Сказку про рыбака и рыбку слыхал? Я этот рыбак и есть! А рыбка золотая — вот она, руки мои. Я знаешь на работу какой жадный? И плотничать, и малярить, и по садоводству разбираюсь… А они умелость мою в оборот пускают! (После долгой паузы.) А я не противлюсь. Пошумлю-пошумлю, и деньги с ними считать сажусь. Намусоленные, к пальцам липнут… А я все равно считаю, и радость во мне шевелится, что много их. Вот какие дела, парень! Собственными руками достоинство свое рабочее хороню. Думаешь, жадный я? (Лезет в карман.) На десятку!

А л е к с е й. Зачем? Не надо мне.

Д я д я К о с т я. Бери, если дают! Мало тебе? На еще! Да бери, чудак… Двести рублей по-старому. Не валяются!

А л е к с е й. Не возьму.

Д я д я К о с т я. Ну и правильно! Плюй на них, пока плюется! Не в деньгах счастье. Вот… Четушку домой несу. Думаешь, выпить еще охота? Ничего подобного! Тещу позлить хочу. Приду и выставлю на стол. И закуску потребую. Страсть она не любит, когда я на водку трачусь. Брагу дома варит. А я — на тебе!

А л е к с е й. «Казбек» еще мой возьмите. А мне «Севера» штук пяток оставьте.

Д я д я К о с т я. Давай. Ох и взовьется она от «Казбека»! Это ты здорово учудил. Спасибо! Возьми десятку, а?

А л е к с е й. Да у меня свои деньги есть, дядя Костя.

Д я д я К о с т я. Ну и ладно. Ты парень настоящий. Наш парень. Сделал дядя Костя из тебя токаря или нет?

А л е к с е й. Развозит вас на чистом воздухе…

Д я д я К о с т я. Все правильно говоришь! (Шарит по карманам.) Вот! (Вынимает резцы.) Моей работы инструмент! Видал закалочку? При любой подаче крошиться не будут! Владей и пользуйся.

А л е к с е й. Спасибо.

Д я д я К о с т я. Будь здоров, не кашляй… Как я сейчас ей «Казбек» на стол шваркну, вот потеха будет! (Уходит.)

Алексей смотрит на часы, вскакивает, беспокойно оглядывается по сторонам. Вот он кого-то увидел, рванулся в ту сторону, но остановился и медленно вернулся к скамье. В Доме культуры распахнули окна, и тишина вечера наполнилась звуками музыки, шарканьем ног, веселыми голосами. Со ступенек подъезда спустился с т а р ш и н а. Вытер лоб платком. Закурил. За ним появился паренек в берете. Это Н ы р к о в, которого мы видели выходящим из ворот колонии. Увидев Алексея, он остановился и удивленно присвистнул.

Н ы р к о в. Лапа! Ты, что ли?

А л е к с е й. А-а, Нырок! Ты что в наших краях делаешь?

Н ы р к о в. Девуля знакомая на танцы пригласила, а дружинники не пустили. Водкой, говорят, пахнет. Совсем дошли. Ты тут с одним бухариком толковал. Где он?

А л е к с е й. А тебе зачем?

Н ы р к о в. У него денег полные карманы. Сделать его надо.

А л е к с е й. Я тебе сделаю! Наш это. С завода.

Н ы р к о в. Ну и что?

А л е к с е й. А то! (Вынимает резцы.) Видал?

Старшина подходит ближе, слушает.

Н ы р к о в. Уникальный инструмент! Он, что ли, передал?

А л е к с е й. Ага…

Н ы р к о в. На пару, значит, работаете?

А л е к с е й. Ну да! В одной бригаде.

Н ы р к о в. Старик-то ушлый, оказывается! Почем толкаете?

Старшина осторожно уходит.

А л е к с е й. Дурак ты! (Увидев кого-то за спиной Ныркова.) Вали отсюда!

Н ы р к о в. Ты, я смотрю, больно умный стал!

А л е к с е й. Вали, говорю, быстро!

Н ы р к о в. Мы еще повидаемся!

А л е к с е й. Давай-давай!

Нырков уходит. Алексей стоит у скамьи, крепко схватившись за спинку. Видно, что он очень волнуется. Входит Л е л я. На ней широкая пестрая юбка, свитер, туфельки на шпильках. Ей очень идет небрежная прическа и чуть подкрашенные губы.

(С трудом.) Здравствуй, Лель…

Леля молчит, жадно вглядывается в лицо Алексея.

Л е л я. Похудел как…

А л е к с е й. Ничего, поправлюсь.

Л е л я. Когда приехал?

А л е к с е й. Порядочно уже.

Л е л я. И не позвонил?

А л е к с е й. Я думал, ты знаться со мной не захочешь.

Л е л я. Поэтому и на письма не отвечал?

А л е к с е й. А зачем я тебе такой? Меченый. Ты и писала-то так, из жалости. Благородный поступок совершала!

Л е л я. Дурак ты, Лешка! (Отворачивается.)

А л е к с е й. Ты чего, Лель?

Л е л я. Ничего! (После паузы.) А я-то, дура, всем врала, что письма от тебя получаю! Может, ты рисуешься? А, Леша? Мол, вот какой я битый-перебитый, да?

А л е к с е й. Ничего я не рисуюсь. Ты-то как, Лель? В институт вроде хотела?

Л е л я. На всякое хотенье есть терпенье! Кондуктором в автобусе работаю.

А л е к с е й. Пятачки считаешь?

Л е л я. И считаю! А что особенного? Я все перепробовала: почту разносила, камни в Дорстрое ворочала, на пескоструйщицу училась…

А л е к с е й. В автобусе лучше?

Л е л я. Ничего было, а как единый тариф ввели, скучно стало.

А л е к с е й. Это почему же?

Л е л я. Раньше хоть копеечников ловили. Ну, которые лишнюю станцию без доплаты норовили проехать. Такие солидные дядечки попадались! А теперь скучно. В стюардессы бы устроиться, на международную линию!

А л е к с е й. Это в воздушные официантки, что ли?

Л е л я. Скажешь тоже! Они членами экипажа считаются. За режим полета в пассажирском салоне отвечают. И форма у них! Жакетик модный, пилоточка… Знаешь, как мне пойдет! Языком только овладеть надо.

А л е к с е й. Овладеешь?

Л е л я. Иес! Ты-то как, Алешка? Работаешь?

А л е к с е й. Токарем. Норму выполняю.

Л е л я. Одну?

А л е к с е й. Легко, думаешь?

Л е л я. Обиделся? Ну, не сердись, Леша. (Берет его за руку.) А почему у тебя шрамы такие?

А л е к с е й. От стружки… Резался очень первое время. С непривычки.

Молчат.

Л е л я. Ты что на меня смотришь?

А л е к с е й. Красивая ты.

Л е л я. Ничего я не красивая.

А л е к с е й. Очень красивая! Ты мне такой даже не снилась.

Л е л я. А я тебе снилась? Правда, Леш?!

А л е к с е й. Честное слово! Два раза. Только совсем девчонкой. Как в седьмом классе.

Л е л я. А теперь?

А л е к с е й. Ну, теперь!.. (Не может найти подходящих слов и не знает, нужны ли они. Восхищенно смотрит на Лелю и, словно желая убедиться, что это не во сне, осторожно проводит пальцами по ее бровям.)

Леля прижимает его руку щекой к плечу. Потрясенный этой лаской, Алексей застывает в напряженной позе. У скамьи появляются Н ы р к о в и п е р в ы й п а р е н ь — один из тех, кого мы видели у ворот колонии.

Н ы р к о в. Видал дурака? Сидит, слюни распустил.

Алексей вскакивает. Идет на Ныркова. Парень оказывается между ними и отталкивает его.

П а р е н ь. Легче! Зубок тобой интересуется. Спрашивает, когда заявишься?

А л е к с е й. А зачем?

П а р е н ь. Зовет — значит, надо.

А л е к с е й. Не пойду.

П а р е н ь. Не слышу!

А л е к с е й. Не пойду, говорю!

П а р е н ь. Смотри, малый! С Зубком шутки плохие. Он до тебя дотянется.

А л е к с е й. А ты не пугай. Я — пуганый. Где твой Зубок был, когда мне срок давали? Чистеньким вышел. Отмазать себя велел? А теперь по-новой хочет? С меня хватит!

П а р е н ь. Ну, Лапа! На нож встанешь!

А л е к с е й. Плевать я на вас хотел! Так своему Зубку и передай!

П а р е н ь. Ты это попомнишь! (Воровато оглянувшись, медленно идет на Алексея.)

Леля бросается вперед, заслоняет Алексея, сжав кулаки, кричит в лицо парню.

Л е л я. Уходи отсюда! Уходи, шпана проклятая! Что ты к нему привязался?!

П а р е н ь (опешив). Но-но!

Л е л я. Не «нокай», не запряг! Никто тебя не боится!

Парень замахивается на Лелю, но подбежавший В а с я М а л и н и н сжимает его руку в своей.

П а р е н ь (оглянувшись). Пусти, гад!

В а с я. А-а!.. Старый знакомый!

П а р е н ь. Отпусти руку. Больно!

В а с я. Смотри, какой чувствительный! Боксом решил с девушкой подзаняться?

П а р е н ь. Ладно.

В а с я. Что ладно? За такие дела теперь сажают!

П а р е н ь. Не ты ли посадишь?

В а с я. А хотя бы и я!

П а р е н ь. Видали мы таких!

В а с я. Еще посмотри! (После паузы.) Запомнил?

П а р е н ь. Не сомневайся!

В а с я. А теперь давай отсюда! И дорогу забудь!

П а р е н ь. Да тебе-то какое дело? Тебя не трогают и не лезь!

В а с я. Мне до всего дело. Понял?

П а р е н ь. Ладно! Мы тебя укоротим!

Нырков и парень уходят.

А л е к с е й. Спасибо.

В а с я. За что?

А л е к с е й. Вовремя успел. Я бы этого лба на себя принял, да Лелька подскочила. По лицу мог он ее бритвой.

В а с я. Знакомь тогда, раз я ее спаситель.

А л е к с е й. Леля, это…

В а с я. Здравствуйте. Вы на фотографии совсем другая.

Л е л я. На какой фотографии?

В а с я. Алексей показывал.

А л е к с е й. Ничего я ему не показывал. Сам увидел.

В а с я. Ну, счастливо вам.

А л е к с е й. На тренировку?

В а с я. Горят тренировки. Зачеты у меня. Ты все-таки поосторожней, Леша. Прихватят еще где-нибудь.

А л е к с е й. Не прихватят!

В а с я. Смотри! (Уходит.)

Л е л я. Кто это, Леша?

А л е к с е й. Вася Малинин. Из нашей бригады.

Л е л я. Симпатичный. А какие же зачеты у него?

А л е к с е й. В Корабелке он учится, на вечернем. Ну, куда пойдем? Хочешь в кино?

Л е л я (жалобно). Я есть очень хочу. Прямо с работы к тебе примчалась.

А л е к с е й. Ох, Лелька! Ну давай! Пожалуйста! Такси только поймаем… В какой ресторан хочешь?

Л е л я. Не надо в ресторан.

А л е к с е й. Да у меня деньги есть, не беспокойся! От получки еще осталось. Вот!

Л е л я. Все равно, в кафе какое-нибудь пойдем. Только с музыкой!

А л е к с е й. В кафе вроде не играют.

Л е л я. А мы попросим, чтобы пластиночку поставили. Скажем, что у нас день рождения. Похоже ведь, правда?

А л е к с е й. Похоже… Пошли!

Алексей и Леля уходят.

З а н а в е с.

Та же комната заводского общежития, что и в первом акте. В ней почти ничего не изменилось, только прочно обжита третья кровать да ветка клена за окном покрыта пушистым первым снегом. Стоя коленками на стуле, З и н а рисует что-то на большом листе ватмана. По столу рассыпаны цветные карандаши. От их веселой пестроты, от солнечных бликов лицо Зины кажется совсем ребячьим, и почему-то очень хочется, чтобы она запела какую-нибудь дурашливую песенку. И, словно угадав это, Зина поет.

З и н а.

Входит т е т я Ф е н я. В руках у нее несколько тщательно выглаженных ковбоек. Положив их на кровать Алексея, она слушает Зину.

Т е т я Ф е н я. Про любовь поешь, а чтоб холостому парнишке рубашки погладить, это тебе в лоб не влетит!

З и н а. Я про высокую любовь пою, тетя Феня! Как у Фабрицио с Клелией.

Т е т я Ф е н я. Это кто же такие? Из демократов, что ли?

З и н а. Роман такой есть у Стендаля. Не читали?

Т е т я Ф е н я. Я из жизни люблю читать. А что парень сам белье стирает — непорядок! Прачечную надо было указать, номерки пришить. Взялись заботу проявлять — проявляйте!..

З и н а. Мы его морально поддерживаем.

Т е т я Ф е н я. Это разговорами, что ли? Невелика заслуга! Если хочешь знать, морально я его первая поддержала!

З и н а. Это как же?

Т е т я Ф е н я. Указание дала, чего делать не следует.

З и н а. Послушался?

Т е т я Ф е н я. Выходит, послушался, раз все вещи целы. А ты, Зинка, со своей высокой любовью пробросаешься! Вон его какая девочка караулит!

З и н а. Какая девочка?

Т е т я Ф е н я. Славненькая такая. Носишко синий-пресиний…

З и н а. Чего же вы ее на холоде держите?

Т е т я Ф е н я. Не положено посторонних без хозяев пускать.

З и н а. Вы меня какое объявление просили написать?

Т е т я Ф е н я. «Общежитие коммунистического быта». А что?

З и н а. Куда вы его дели?

Т е т я Ф е н я. К стенке приколотила. На вахте.

З и н а. И все?

Т е т я Ф е н я. А чего еще с ним делать?

З и н а. По-вашему, выходит, ничего. Объявление висит, а человек мерзнет!

Т е т я Ф е н я. Так не положено ведь!

З и н а. А мне в мужском общежитии быть положено?

Т е т я Ф е н я. Ты своя.

З и н а. У нас чужих быть не может. Зовите ее сюда!

Т е т я Ф е н я. Ты не больно командуй! Кто ты мне такая есть? Начальство?

З и н а. Человек я! И она человек! И вы!

Т е т я Ф е н я. Это другой разговор. Если по-человечески — пожалуйста. Если по правилам — не положено.

З и н а. Давайте по-человечески.

Т е т я Ф е н я. Сейчас крикну, чтоб пропустили. С форсом девочка. Пальтишко по последней моде скроено, да, видать, на рыбьем меху.

З и н а. С форсом?.. Ведите ее сюда. Посмотрим, что от ее форса останется.

Т е т я Ф е н я. Сейчас! (Уходит.)

Зина продолжает рисовать. Пауза. Затем осторожный стук в дверь.

З и н а. Ага! Валяйте!

Входит Л е л я. Увидев Зину, останавливается у дверей.

Л е л я. Простите. Я, наверное, не туда?

З и н а. Туда, туда. Вам Алексей нужен?

Л е л я. Да.

З и н а. Явится скоро. Садитесь, грейтесь.

Л е л я. Спасибо. Я не замерзла. (После паузы.) Это Лешина кровать?

З и н а. Угу.

Л е л я. Кто это ему белье стирает?

З и н а. Находятся добрые люди.

Л е л я. Понятно. И вы тоже на заводе работаете?

З и н а. Тоже.

Л е л я. Кем?

З и н а. Художником! А вы?

Л е л я. Я? Я вообще-то в кино снимаюсь.

З и н а. А-а! Без грима выступаете?

Л е л я. Как когда. А что это вы рисуете?

З и н а. Памятку бригаде пишу.

Л е л я. Можно посмотреть?

З и н а. Пожалуйста.

Л е л я (подходит к столу, из-за спины Зины читает). «…Работа может быть выгодной и невыгодной, тяжелой и легкой — любая из них нужна и радостна. Сосед отстает — помоги; сам не можешь — обратись к товарищу. Мало трудиться по-коммунистически, надо и жить так же». Красиво.

З и н а. Оформлено красиво?

Л е л я. И оформлено, и вообще… А выполняют они это?

З и н а. Кто «они»?

Л е л я. Ну, бригада… для которой вы пишете… Или это так, напоказ?

З и н а. Напоказ-то просто! Поавралить месяцок перед какой-нибудь конференцией и отчитаться с барабаном! А мы… они, то есть… хотят, чтобы это нормой в жизни было. Ну, каждый день так.

Л е л я. И выходит?

З и н а. Стараются.

Л е л я. Все стараются, стараются! А когда же жить?

З и н а (вскочив). А мы не живем, по-твоему?!.

Л е л я. Я же не про вас… (Отстраняясь от Зины, роняет на пол карандаши.) Ой! Айм сорри!

З и н а. Чего?

Л е л я. Извините, говорю.

З и н а. Это по-какому же?

Л е л я. По-английски.

З и н а. Слушайте, девушка, вас как зовут?

Л е л я. Нелли, а вас?

З и н а (зло). Клелия!

Л е л я. Как?

З и н а. Клелия, говорю. Сокращенно — Кло!

Л е л я (растерянно). Это что же за имя? Французское?

З и н а. Ага! Я ведь в Париже родилась. Папа у меня там в посольстве работал. А вообще-то он граф! И дедушка тоже граф. Из военных. Он сейчас мемуары пишет. «Семьдесят лет на коне». Читали?

Л е л я (после паузы). За дурочку меня считаете? Что я вам сделала? Думаете, если вы художница, то можете…

З и н а. Сварщица я. Самая обыкновенная! Понятно? И ничего вы мне не сделали. За ребят мне обидно. Выходит, вы живете, а мы за вас вкалываем, как придурки? А еще киноартистка! Жизнь изучаете!

Л е л я. Никакая я не артистка!

З и н а. А кто же?

Л е л я. Да никто! (Уронив голову на стол, совсем по-детски, взахлеб, плачет.)

З и н а (опешив). Вот… Да вы что это?.. Ты что?.. А, Нелли?

Л е л я. Меня Лелькой зовут.

З и н а. Ну и хорошо. А меня Зинкой. Ну, брось, Лель! Не плачь. Ты из-за меня, что ли?

Л е л я. Нет…

З и н а. С Лешкой поссорилась? Да плюнь ты! Плакать еще из-за них, дураков! А может, серьезное что? Нашкодил и в кусты? А?

Леля поднимает голову.

(Увидев ее глаза, смущенно бормочет.) Чего-то я не то брякнула, да? Извини, подружка. Я по-простому. Дома плохо?

Л е л я (с трудом). И дома, и на работе.

З и н а. Обойдется! Смотри, носюра какая красная. И распух. Сейчас ребята придут, а ты зареванная. Пудру дать?

Л е л я. А есть?

З и н а. Что мы, не люди? Держи. Помаду хочешь? Ты какую употребляешь, морковную или потемней?

Л е л я. Все равно…

З и н а. Ну вот… Совсем другое дело. Так что с тобой случилось-то?

Л е л я. Долго рассказывать.

З и н а. Ну, как хочешь. Я ведь не набиваюсь.

Л е л я. Вы не сердитесь.

З и н а. А чего мне сердиться? Только ты мне не «выкай», а то на товарищеский суд похоже. (Прислушивается.) Кто-то по коридору топает… Твой, наверно. (Сворачивает бумагу, собирает карандаши.) Пойду, заставлю тетю Феню красный уголок открыть… Музей из него сделала. Без лектора не пускает.

Л е л я. Да вы… ты нам не мешаешь.

З и н а. Ладно. Я как-нибудь не первый год в общежитии живу… (Уходит.)

Слышен ее голос: «Где тебя носит? Гости ждут!» И ответ Алексея: «Знаю». Дверь распахивается. На пороге, с трудом переводя дыхание, стоит А л е к с е й.

А л е к с е й. Здравствуй!

Л е л я. Здравствуй, Леш… Ты что такой? Бежал?

А л е к с е й. Мне как сказали на вахте, что ты здесь, — не помню, как по лестнице маханул. Случилось чего, Лель?

Л е л я. С работы уволили… И мама…

А л е к с е й. Что?!

Л е л я. Плохо очень.

А л е к с е й. Сердце опять?

Л е л я. Сердце… А сегодня врачиха сказала: воспаление легких еще. Я двое суток около нее просидела, а мне на работе прогул записали… Бюллетень я, дура, не взяла… И уволили!

А л е к с е й. Что уволили — плевать! Вон на каждом углу объявления: «Приглашаем, приглашаем…» И работа у тебя неперспективная: скоро без кондуктора ездить будем… Уколы ей делают какие-нибудь?

Л е л я. Все время колют. А она глаза не открывает. И не ест ничего. Бульон куриный, говорят, надо… А какой тут бульон, когда… (Плачет.)

А л е к с е й. Пошли!

Л е л я. Куда?

А л е к с е й. Идем, говорю… Ах, черт! Денег у меня нет… Ладно, иди… Я сейчас.

Л е л я. Да погоди, Леша.

А л е к с е й. Иди, иди!

Почти силой выталкивает Лелю из комнаты. Несколько секунд стоит в нерешительности, потом подбегает к шкафу и один за другим выдвигает ящики. Найдя в одном из них деньги, сует их в карман. Дверь открывается. В комнату входит К о н с т а н т и н Т и м о ф е е в и ч Ш о х и н.

Д я д я К о с т я. Алеха!

А л е к с е й (резко обернувшись). А?!

Д я д я К о с т я. Я это. Ты чего испугался?

А л е к с е й. Показалось вам.

Д я д я К о с т я. За город я хотел тебя прихватить. Снег мне надо со своей хибары покидать. И воздухом бы подышали заодно. Знаешь, какая там сейчас красотища! Снег белый… И тихо! Поедем?

А л е к с е й. Не могу, дядя Костя. Меня человек ожидает.

Д я д я К о с т я. В юбке человек-то?

А л е к с е й. В юбке.

Д я д я К о с т я. Так бы сразу и сказал. Тогда, конечно, не по пути нам. А жаль. Идем, что ли?

А л е к с е й. Пошли…

Алексей и Константин Тимофеевич идут к дверям, в комнату входит Ш у р а, А н а т о л и й и В а с я.

В а с я. На ловца и зверь… Не уходите, разговор есть.

А л е к с е й. Не могу я сейчас.

Д я д я К о с т я. Его человек ждет. Не видели разве?

В а с я. Так это Леля внизу стоит? А я не узнал… Ну, беги тогда.

Алексей уходит.

А ты, Тимофеич, погоди!

Д я д я К о с т я. Электричка у меня…

В а с я. Успеешь.

Д я д я К о с т я. А в чем дело-то?

В а с я. Все в том же. Кузнецов мы прижали, а конструкторы артачатся: «Неинженерно обосновано».

Д я д я К о с т я. Бросьте вы, ребята, крохоборством заниматься. На сто граммов больше стружки, на сто меньше. Не за буфетом стоите.

Ш у р а. Кому бы про крохоборство говорить!

А н а т о л и й. Брось, Шура!

Ш у р а. А что, не так?

Д я д я К о с т я. Так, да не так. А в общем, что нам с тобой толковать: чужая душа потемки! Я тебе, Вася, вот что скажу: мне чертеж дают, я выполняю. На большее мне ума не отпущено. Можешь ты им хвост прижать — доказывай свою силу! (В дверях.) Что касается крохоборства, то в универмаге шапки ондатровые продают. У меня деньги в кубышке, пока откапывать буду, расхватают. А вам близко. Правду говорю. Хорошие шапки! (Уходит.)

В а с я. Как он тебя насчет кубышки! А, Шур?

Ш у р а. Носитесь вы с ним…

В а с я. А ты думала как? Раз-два — и человека слепила? Мы не боги, он не Адам! А шапки купить надо… (Идет к шкафу, открывает ящик. Не найдя денег, медленно задвигает его и отходит к окну.)

А н а т о л и й. Давай деньги! Мы сходим.

В а с я (после паузы). Да ну их к шуту, шапки эти! Опять у всех одинаковые будут. Помнишь, как с плащами?

А н а т о л и й. Точно! Ходим, как в цирке эти… ну, как их?

Ш у р а. Униформа.

А н а т о л и й. Вот-вот! (Помолчав.) Ты никуда вечером не собираешься?

В а с я. Вы, ребята, на меня не обижайтесь, но я сейчас за расчеты сяду. Слушай, Толь, а почему ты заявление на комнату не подаешь?

А н а т о л и й. Не хочу. Принципиально!

В а с я. Смотри, гордый какой! А ты, Шура?

Ш у р а. Успеется. (Анатолию.) Идем?

А н а т о л и й (вздохнув). Идем.

Анатолий и Шура уходят. Василий задумчиво стоит у окна. Потом опять подходит к шкафу. Открывает ящики, задвигает обратно. В комнату входит П а р е н ь в к у р т к е н а м о л н и и.

П а р е н ь. Малинин!

В а с я. Ну?

П а р е н ь. Одолжи денег до получки.

В а с я. Нет у меня.

П а р е н ь. Жмотишься?

В а с я. Говорю — нет.

П а р е н ь. Отдам ведь в получку!

В а с я. Слушай, ты… Тебе русским языком говорят: нет денег! Были и все вышли! Понял?

П а р е н ь. А чего ты заводишься? Жалко тебе, что ли? Шапки ондатровые выбросили!

В а с я. Уйди отсюда! Слышишь? Уходи по-хорошему, пока я тебя не изувечил. Шапка ему понадобилась!.. Я из тебя самого сейчас ондатру сделаю!

П а р е н ь. Да ты что?!

В а с я. Ну?!

Парень скрывается за дверь. Василий закуривает, ложится на кровать. Звучит фортепьянный концерт Рахманинова. Василий слушает. В комнату входит А л е к с е й. Увидев лежащего Василия, убавляет радио.

Не надо… Рихтер это.

А л е к с е й. Что?..

В а с я. Рихтер, говорю, играет.

А л е к с е й. Я думал, ты спишь…

В а с я. Нет. Не сплю…

А л е к с е й (после паузы). Ничего я в этой музыке не понимаю… Джазик — дело другое.

В а с я. Я тоже таким был. Тоня меня в Филармонию привела, а я заснул.

А л е к с е й. Какая Тоня?

В а с я. Практику у нас проходила. Тоже из Кораблестроительного. Только она на дневном была.

А л е к с е й. А сейчас где?

В а с я. В Николаеве работает.

А л е к с е й. А ты здесь?

В а с я. А я здесь…

Молчат. Отзвучали последние аккорды рояля. Диктор объявил: «Вы слушали передачу: «Играет Святослав Рихтер». Перерыв до двадцати часов».

А л е к с е й. Свет зажечь?

В а с я. Не надо.

А л е к с е й (после паузы). Вот… деньги я у тебя взял.

В а с я. Знаю.

А л е к с е й. Для Лельки…

В а с я. Не взяла?

А л е к с е й. Побоялась, что чужие. Мать у нее умирает. А в больницу не берут.

В а с я. Как это не берут?

А л е к с е й. Говорят, тревожить нельзя. А я так думаю, что не хотят себе показатели портить. Они ведь тоже перед начальством отчитываются. Ты понимаешь, Вась, ко мне она пришла, не к кому-нибудь! А я сделать ничего не могу! Плачет она все время…

В а с я (после паузы). Пойдем! (Решительно идет к двери.)

Алексей растерянно стоит посреди комнаты, потом бежит за Василием. Пауза. Затем в комнату входит З и н а. Увидев брошенные на кровать рулон чертежей и боксерские перчатки Василия, горестно вздыхает. Потом натягивает перчатки и принимается избивать подушку. В дверях показывается т е т я Ф е н я.

Т е т я Ф е н я. За что ты его?

З и н а (растерянно). Кого?

Т е т я Ф е н я. Ваську.

З и н а. Здрасьте! Я не его вовсе… Тренируюсь.

Т е т я Ф е н я. Неужели на бокс записалась?

З и н а. Ага!.. (Продолжает «бой».) Слева… Справа… Апперкот… Хук… Крюк… Нокдаун!

Т е т я Ф е н я. Виданное ли дело — девчонке кулаками махать! Да еще в трусах! Тьфу!..

З и н а. Я в дружине состою. Пригодится…

Т е т я Ф е н я. Знаешь, что я тебе скажу: злость любви не помощник.

Зина хочет возразить, но только взмахивает руками в боксерских перчатках и плачет.

Не плачь… Может, и наладится у вас… Откуда ему письма-то приходят?

З и н а. Из Николаева.

Т е т я Ф е н я. Не убивайся ты так…

З и н а. Больно нужно! (Вдруг поет.) «Город Николаев, Французский завод…»

Т е т я Ф е н я (басом). «А мне, мальчишечке, двадцать первый год…»

З а н а в е с.

Проходная завода. Металлические, потемневшие от времени стойки образуют от дверей до дверей коридор. У стены стоит стол, светится лампа под зеленым колпаком. На стене круглые часы и коробка радио. П о ж и л о й в а х т е р в аккуратном полушубке с пистолетной кобурой у пояса сидит за столом, слушая трансляцию хоккейного матча.

Г о л о с к о м м е н т а т о р а. К воротам прорывается Альметов. Бросок! И… Наши радиослушатели не могут видеть светового сигнала, но по восторженному гулу зрителей вы, очевидно, уже догадались, что шайба в воротах! Счет стал пять — четыре. Пять — четыре, товарищи!

Открывается дверь, ведущая на улицу. В проходную заглядывает м о р с к о й с т а р ш и н а, в бушлатике с надраенными пуговицами, в мичманке с лакированным козырьком.

С т а р ш и н а (с трудом шевеля посиневшими от холода губами). Забросили?

В а х т е р (перекрикивая гул стадиона). Что?

С т а р ш и н а. Воткнули шведам, спрашиваю?

В а х т е р. Пять — четыре! Наши ведут!

С т а р ш и н а. Добро! (Трет перчаткой нос, поглядывая на батарею центрального отопления.)

В а х т е р (перехватив его взгляд, бурчит). Не положено посторонним, товарищ старшина!

С т а р ш и н а. Есть! Понятно! (Выходит.)

Г о л о с к о м м е н т а т о р а. Вперед проходит Юхансон! Силовой прием! Еще!.. Точная передача Локтева, но шайба опять у Юхансона! Вот он прорывается вперед и оказывается один на один с Пучковым… Бросок!

Гул стадиона.

С т а р ш и н а (в дверях). Кому?

Вахтер тычет пальцем в грудь, старшина хватается за голову.

Г о л о с к о м м е н т а т о р а. Итак, пять — пять! А главный судья этой интереснейшей международной встречи показывает, что время соревнования истекло! На этом мы заканчиваем трансляцию товарищеской встречи по хоккею с шайбой между…

Вахтер сердито дергает шнур, радио замолкает.

В а х т е р. Дает, вообще-то, этот Юхансон!

Старшина хочет что-то сказать, но губы его не слушаются и он поднимает большой палец.

Здорово ты, видать, закоченел!

С т а р ш и н а (с трудом). …Ак обака!

В а х т е р. Как собака, что ли?

С т а р ш и н а. Точно!

В а х т е р. А нечего форсить! Ишь, бушлатик нацепил, мичманку… Ты кого ждешь-то?

С т а р ш и н а. Зину Капкову. Из девятого цеха. Знаете?

В а х т е р. Я всех знаю. И ты полагаешь, что такая сосулька ей в радость? Садись, грейся. Курить хочешь?

С т а р ш и н а. Можно подымить.

В а х т е р (расстегивая кобуру, достает оттуда пачку папирос). Держи.

С т а р ш и н а. Спасибо, товарищ начальник! (После паузы.) Исключительно высокий уровень жизни у этих шведов.

В а х т е р. Разве?

С т а р ш и н а. Точно установленный статистический факт. Но целиком за счет грабительских военных поставок.

В а х т е р. Лекцию, что ли, слушал?

С т а р ш и н а. Вчера. А откуда вы знаете?

В а х т е р. Говоришь не по-человечески. Сам-то за границу не плавал?

С т а р ш и н а. Не приходилось. Я ведь — ВНОС.

В а х т е р. Кто?

С т а р ш и н а. Воздушное наблюдение и связь. На берегу служу.

В а х т е р. По сухопутью, значит, плаваешь?

С т а р ш и н а. Так выходит. (Спохватывается.) Только вы Зине не говорите!

В а х т е р. Про тропик Рака небось заливал?

С т а р ш и н а. Было такое дело. (После паузы.) Она ведь ничего обыкновенного признавать не хочет. В человеке, говорит, все должно быть прекрасно!

В а х т е р. Скажи на милость!

С т а р ш и н а. Точно! Она, думаете, меня за что отметила? За чечетку! На танцы в матросский клуб пришла, а я на ее глазах приз получил. Ну, чечетку я бью классно! Это общеизвестный факт!

В а х т е р. Да?

С т а р ш и н а. Точно! Познакомились мы с ней. Ну, туда-сюда, пятое-десятое… Полгода я за ней хожу, а она мне душу наизнанку выворачивает! На красоту испытывает! Гагарина, говорит, или Титова Германа узнавать нечего — они всему миру свою красоту доказали. Не в смысле внешности, а в смысле внутреннего содержания.

В а х т е р. Понятно.

С т а р ш и н а. А ты, говорит, для меня еще загадка. Все равно что кроссворд. Какой, говорю я, кроссворд, когда у меня все на виду, что по вертикали, что по горизонтали. Так нет, подвиг ей нужен!

В а х т е р. А ты пожар потуши или кожу свою кому-нибудь пожертвуй.

С т а р ш и н а. Разве что… Вася какой-то покоя ей не дает. Нет-нет да проговорится.

В а х т е р. Может, Анатолий? Есть у них в бригаде орел. В газете его портрет напечатали.

С т а р ш и н а. Да нет… Вроде Вася.

Слышен приглушенный длинный звонок.

В а х т е р. Смена!..

Открывается дверь на улицу. В проходную заглядывает Н ы р к о в.

Н ы р к о в. Привет, папаша! Лапин не выходил?

В а х т е р. Какой-такой Лапин?

Н ы р к о в. Новенький. Из колонии.

В а х т е р. Я к твоему Лапину караульщиком не приставлен! Давай отсюда. Посторонним воспрещается!

Н ы р к о в. Это я вижу. (Закрывает дверь.)

В а х т е р. Шныряют тут всякие…

С т а р ш и н а. Шабашкой тут пахнет! Лапин ему инструмент какой-то передавал.

В а х т е р. Не врешь?

С т а р ш и н а. Собственными глазами видел!

В а х т е р. Как, значит, волка ни корми, он все в лес смотрит!

С т а р ш и н а. Всякая гуманность имеет свою противоположность.

В а х т е р. Скажи пожалуйста!

С т а р ш и н а. Точно!

В а х т е р. Проверим. Давай-ка в сторону, сейчас народ пойдет. (Поправляет пояс с кобурой и, расправив усы, занимает место у дверей.)

Первыми, как обычно, выбегают девушки из заводоуправления. Затем появляется П а р е н ь в к у р т к е н а м о л н и и.

П а р е н ь (сунув вахтеру пропуск, спрашивает). Как со шведами сыграли, дядя Кеша?

В а х т е р. Ничья…

П а р е н ь. Вмазать им надо было! (Уходит.)

В проходную входит А л е к с е й. Показав пропуск, толкает ногой дверь, но вахтер удерживает его.

В а х т е р. В раскрытом виде надо предъявлять.

А л е к с е й. Ну, раскрыл… Пожалуйста!

В а х т е р. Ты мне одолжение не делай. Я на работе!

А л е к с е й. Да некогда мне. В больницу тороплюсь…

В а х т е р. Заболел, что ли?

А л е к с е й. Заболел! (Открывает дверь.)

В а х т е р. Погоди! Что в карманах?

А л е к с е й. Может, обыскивать будешь?

В а х т е р. Надо будет — обыщу!

А л е к с е й. Это за что же мне внимание такое?

В а х т е р. Ты мне зубы не заговаривай! Показывай, что несешь!

А л е к с е й На, смотри! (Вынимает из кармана полупальто большой апельсин.)

В а х т е р. А в другом?

А л е к с е й. Ну, инструмент у меня там… Вот! (Вынимает обернутые промасленной тряпкой резцы.)

В а х т е р (переглянувшись со старшиной). Так… На толкучку тащишь?

А л е к с е й. Что?!

В а х т е р. Что слышишь!

А л е к с е й. Собственный это инструмент!

В а х т е р. А зачем ты его с завода выносишь? Инструмент для работы дается!

А л е к с е й. Мое дело!

В а х т е р. Нет, парень! Это дело уже не твое! Вынос государственного имущества — это, по-твоему, что?

А л е к с е й. Я не вор! Слышишь ты? Не вор я! (Сжав кулаки, наступает на вахтера.)

В а х т е р (пятясь). Ответишь за хулиганство! Предупреждаю! Держи его, старшина!

В проходную заглядывает Н ы р к о в. Видит, как старшина пытается скрутить руки Алексею.

Н ы р к о в. Беги, Лапа! Я его придержу!

С т а р ш и н а. Не выйдет!

В проходную входит З и н а. Увидев Алексея, вырывающегося из рук старшины, кричит:

З и н а. Димка, не смей! Ты что, с ума сошел?

С т а р ш и н а. Не волнуйся, Зинок! Я самбо изучаю!

Алексей, извернувшись, бьет старшину головой в челюсть. Охнув, тот отпускает Алексея. Распахнув дверь, Алексей останавливается на пороге, хочет что-то сказать, но Нырков толкает Алексея в дверь.

В а х т е р свистит.

З и н а. Брось свистульку! (Вырывает свисток.)

В а х т е р. Ты что?

З и н а. А то! Дали вам цацку, так вы, как малые дети, в рот ее тянете! Убил он кого-нибудь? Ограбил?!

С т а р ш и н а (держась за челюсть). Инструмент вынести хотел!

З и н а. Ты бы помолчал! Самбист!.. Какой инструмент? Не может этого быть!

В а х т е р. А это что? Семечки? (Показывает на стол, еде лежат резцы.)

Зина, пораженная, замолкает. В проходную входит В а с и л и й. За ним, в дверях, н е с к о л ь к о р а б о ч и х.

В а с я. Что у тебя за шум, дядя Кеша?

В а х т е р. Кражу обнаружил. Хотел задержать парня, а он сбежал… Никуда не денется. Пропуск у меня.

В а с я. Кто же это отличился?

З и н а. Лапин!

В а с я. Лешка?! Бросьте! Не может этого быть!

З и н а. Я тоже не поверила… Вот! (Указывает на инструмент.)

В а х т е р. Вдвоем работают. Один не наш.

В а с я. Неужели он на инструмент позарился? Да нет! Тут что-то не то!

П е р в ы й р а б о ч и й . Своего выгораживаете?

В т о р о й. Сажать их всех надо, а не нянчиться!..

В проходную входит Ш о х и н.

Д я д я К о с т я. Что это вы тут столпились?

В а х т е р. Вор у вас в бригаде!

В а с я. Полегче насчет воров!

Д я д я К о с т я. Кто?

В а х т е р. Лапин. Вот!.. (Показывает на резцы.)

Д я д я К о с т я (рассматривает резцы). Где он?

В а х т е р. Сбежал!.. Сейчас буду в милицию звонить.

Д я д я К о с т я. Мои это резцы. Подарил я ему.

В а х т е р. Кто же знал! Обнаружен при нем инструмент? Обнаружен!

Д я д я К о с т я (распахнув дверь, вглядывается в уличный сумрак, потом кричит). Алеха! Сынок!.. Вернись!

В а с я. Не кричи, дядя Костя! Горло застудишь…

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Метет поземка. Ветер вырвался из-за высоких новых корпусов и гуляет по пустырю, засыпает снегом кучу щебня, бочки с раствором цемента, стучится в тускло светящееся окно деревянного, доживающего последние дни дома, швыряется колючей крупой в стекла одинокого фонаря. Под ним — В а с и л и й и Л е л я. Сквозь шуршание поземки слабо доносится назойливая слезливая мелодия.

В а с я (взглянув на часы). Полтора часа стоим…

Л е л я. Не может он не прийти! Случилось, наверное, что-нибудь…

В а с я. Что с ним сделается? Пьяный небось в дым! Из-за стола выползти не может.

Л е л я. Зачем вы так?

В а с я. Как?

Л е л я. Человеку ведь плохо!

В а с я. А мне хорошо? Удовольствие, думаешь, тут мерзнуть?

Л е л я. Ну и уходите! Никто вас не заставляет. Я считала, что вы ему друг, а вам наплевать!

В а с я. Это ему наплевать! На меня, на тебя… на всех! Гордость свою показывает! Обидели, так приди к людям, объяснись… А он из себя «живой труп» изображает! (После паузы.) Где записка?

Л е л я. Вот.

В а с я. Читай сама. Я его пьяные каракули не разбираю.

Л е л я. «Приходи часов в девять на пустырь за новыми домами».

В а с я. Так… Ну и что теперь делать?

Л е л я. Не знаю. Вы идите, а я ждать буду.

В а с я. До утра, что ли?

Л е л я. Хоть до утра!

В а с я. В одну палату с матерью лечь хочется? (После паузы.) Как она?

Л е л я. Лучше. Спасибо.

В а с я (прислушиваясь к мелодии). И где они эту пластинку выкопали? Ладно! Подожди меня здесь. Если долго не будет, беги за милицией. Хотя черта лысого их здесь найдешь. Они где посветлей прогуливаются.

Л е л я. Неужели туда пойдете? И не боитесь?

В а с я. Боюсь.

Л е л я. Правда боитесь?

В а с я. Что я, не человек, по-твоему?

Л е л я. А может, не ходить вам?

В а с я. Я не пойду, другой не пойдет… А он, дурак, увязнет по уши. (После паузы.) Ладно! Ушел! (Скрывается в темноте.)

Вытянув шею, напряженно смотрит ему вслед Леля. Медленно гаснет фонарь. Освещается комната в доме. Самая обыкновенная, ничем не напоминающая воровскую «малину». Занавески на окнах. Выцветший абажур над столом, покрытым клеенкой. На кровати под вытертой беличьей, шубой прикорнула с е д о г о л о в а я ж е н щ и н а с усталым лицом. На столе несколько бутылок, скудная еда. За ним сидят А л е к с е й, Н ы р к о в и п а р е н ь, которого мы видели у ворот колонии и в садике у Дома культуры. На нем малиновая шелковая пижама. Алексей в нижней рубашке и ватнике. Он очень пьян, но это заметно только по его глазам, почти стеклянным. Крутится патефонная пластинка, парень в пижаме подпевает ей.

П а р е н ь. «Студенточка — вечерняя заря, студенточка…»

А л е к с е й. Идти мне надо.

П а р е н ь. Рано еще.

А л е к с е й. Сколько?

П а р е н ь (подмигивает Ныркову). Восемь… Разливай, Нырок!

За дверью слышен грохот упавшего ведра. В комнату входит В а с и л и й.

В а с я (после паузы). Здравствуйте!

Все оторопело смотрят на него. Алексей пытается подняться, но Нырков удерживает его за полу ватника. Женщина испуганно вскакивает и замирает у кровати. Первым приходит в себя парень.

П а р е н ь. Садись, гостем будешь… Мать, подкинь-ка жратвы.

Ж е н щ и н а. Нет ничего. Все подчистили.

П а р е н ь. Как то есть нет? В магазин сбегай!

Ж е н щ и н а. Мне на работу надо.

П а р е н ь. В ночную, что ли?

Ж е н щ и н а. Будто не знаешь. Это тебе все гулянки!

П а р е н ь. Иди, не отсвечивай!

Ж е н щ и н а. Постыдился бы при чужом-то человеке! Господи, был бы отец жив.

П а р е н ь. Слыхали!

Ж е н щ и н а. От людей бегала, праздников не замечала, куски от себя отрывала: «Сыночек, сыночек!» Вырастила!..

П а р е н ь. Денег ты от меня не видела? А шубу чью носишь?

Ж е н щ и н а. Кабы знать, чья она…

П а р е н ь (угрожающе). Разговорилась!

Женщина замолкает и, торопливо обмотав голову платком, уходит. Парень наливает стакан до краев и пододвигает его Василию.

Вон студня еще ошметок остался… За что пьем?

В а с я (взглянув на Алексея). За него!

П а р е н ь. За Лапу, значит, желаешь выпить? Нырок, плесни ему.

А л е к с е й (глухо). Не буду я…

П а р е н ь. Неудобно. За тебя пьют… Будь здоров!

Василий, глядя в глаза Алексею, выпивает свой стакан до дна. Алексей, отхлебнув из своего, закашлялся и отставил стакан в сторону.

П а р е н ь. Не в то горло, что ли? (Василию.) А ты, я вижу, употребляешь! Закусывай.

В а с я. Покурю…

П а р е н ь. С чего это тебя к нам занесло?

В а с я. Решил поглядеть, как гуляете.

П а р е н ь. Ну и что, увидел?

В а с я. Не богато.

П а р е н ь. Сегодня не богато, завтра в красном вине ноги мыть будем.

В а с я. Без мыла?

П а р е н ь. Как пожелаем! А ты за кусок мыла восемь часов в день вкалываешь! Или теперь семь?

В а с я. Семь… Только мы на мыло не считаем!

П а р е н ь. Миллион у тебя на книжке?

В а с я. А зачем мне миллион? Как Остапу Бендеру, с ним мучиться?

П а р е н ь. Это какой же чудак с деньгами мучился?

В а с я. Был один такой…

П а р е н ь. Лапоть! Дали бы мне миллион!

В а с я. Ну и что бы ты с ним делал?

П а р е н ь. Жил бы! По потребностям.

В а с я. Разбираешься…

П а р е н ь. А ты как думал?

В а с я. Не выйдет у тебя.

П а р е н ь. Не пустите, значит, в коммунизм?

В а с я. Нет.

П а р е н ь. Пролезем! На вашем горбу!.. А вообще-то я ждать не расположен. Мне в молодые годы охота в свое удовольствие пожить.

В а с я. Разве ты живешь?

П а р е н ь. А что же я делаю? Прозябаю, да?

В а с я. На чужого дядю работаешь. В шестерках ходишь.

П а р е н ь. Я?!

В а с я. И ты, и он… и Алешка! На Зубка работаете. За него и сроки отсиживаете.

П а р е н ь. Ты Зубка не тронь! Он тебе не чета!

В а с я. Это точно! Я с вами за одним столом сижу, а он брезгует.

П а р е н ь. Замолчи, гад! (После паузы.) И лекторий тут не устраивай! Я этих лекций за пять лет вот как наслушался!

В а с я. Где?

П а р е н ь. Тебе не доехать!

В а с я. А я в ту сторону не собираюсь. Мне юг больше нравится.

П а р е н ь. Короче! Зачем явился?

В а с я (указывая на Алексея). За ним!

П а р е н ь. А на что он вам теперь? Замаранный-то! Ну, раньше вы под его марку делишки свои обделывали. Звонили, как балаболки: «Перевоспитываем, доверяем!» А как до дела дошло, так за грудки, руки ломать, в свисток свистеть? Где же ваше товарищество хваленое?

Н ы р к о в. За премию человека продают! У них это просто.

В а с я (парню). В «три листка» играешь? И передернуть толком не умеешь!

П а р е н ь. В чем я соврал? Суд над ним будет?

В а с я. Поговорим. По-товарищески…

П а р е н ь. А это бара-бир! Условно навесите — будет всю дорогу под участковым ходить. А за что? Свой инструмент вынес! Сами в руки сунули, а потом подловили! Это называется — он вам друг, товарищ и брат, да?

В а с я. Да! И горишь ты, как твоя пижама, малиновым пламенем! Судить мы его будем не за то, что он эти резцы вынес, а за то, что сменщику их не оставил!

А л е к с е й. Что?!

П а р е н ь (растерянно). Погоди! Это как так?

В а с я. А вот так! Почему он должен хорошим инструментом работать, а товарищ его плохим?

П а р е н ь. Ну, это ты брось! Такой и статьи нет, чтоб за это судили.

В а с я. А тебя по ней никто судить и не будет. Рылом не вышел. Твои статьи все в уголовном кодексе помещаются!

А л е к с е й (с трудом). Вась… ты почему раньше не приходил? Вась… Я всю подушку зубами изорвал. Вась… (Плачет.)

В а с я. Не надо, Алешка. Не надо при них. Пойдем!

Н ы р к о в (парню). Уйдет ведь… Слышишь!

П а р е н ь (заложив руки за спину, подходит к Василию, тупо бормочет). Не уйдет… Никуда он не уйдет! (Коротко размахнувшись, бьет Василия бутылкой по голове.)

Глухо застонав, обхватив рукам» голову, Василий оседает на пол к ногам парня.

И все! Концы!

Алексей непонимающе смотрит на лежащего Василия, потом медленно поднимает тяжелый табурет и идет на парня. Разбивается и гаснет задетая табуретом лампа.

З а н а в е с.

Комната в заводоуправлении. Стол, покрытый кумачовой скатертью, на стенах плакаты, в углу свернутое знамя. За окном мокрые, словно отлакированные, ветки молодого деревца и по-весеннему прозрачное небо. У стола сидит З и н а и сердито выговаривает кому-то в телефонную трубку.

З и н а. Ты подожди… Это вторая хирургия? Да подожди, слушай! Что ты заладила: в справочное, в справочное… У нас непосредственно с вами контакт установлен. Ты недавно тут, что ли? Из терапии перевели? Оно и видно! Записывай телефонограмму… Больным не передаешь? Слушай, подружка, ты что, обратно в терапию хочешь? Или куда пониже! Из горздрава говорят! Ну, давно бы так! Пиши: восьмая палата, Василию Малинину… Нет такого? Слушай, переводись в психиатрию! Ладно, ладно! Пиши: наша технология пошла! Технология! Слушай, ты в ухе-горле-носе не работала? Тех-но-логия!.. Наконец-то! Слушай, иди в родилку работать. Твое призвание! Ладно, пиши: технология пошла… Куда пошла? Он знает куда! (Вешает трубку.)

Входит К о н с т а н т и н Т и м о ф е е в и ч Ш о х и н. В руках у него банка варенья.

Д я д я К о с т я. Ты сегодня в больницу пойдешь?

З и н а. Шура. У меня занятия вечером. Чего принесли?

Д я д я К о с т я. Черная смородина. Самый витамин!

З и н а. Своя?

Д я д я К о с т я. У нас в доме вся закуска своя. Что к чаю, что к водке. Осуждаешь?

З и н а. С одной стороны — осуждаю, с другой — завидую.

Д я д я К о с т я. Это как же?

З и н а. Приятно, наверно, когда у тебя дом настоящий, гостей позвать можно… А с другой стороны — мещанство это и пережиток!

Д я д я К о с т я. Так ты за или против?

З и н а. Я мыслю диалектически! Понятно?

Д я д я К о с т я. Нет.

З и н а. Формулировать научилась, объяснить еще не могу. В общем, сама с собой борюсь.

Д я д я К о с т я. Теперь понятно. Вроде выпить охота и совесть не велит.

З и н а. Вот-вот!

Смеются. В комнату входят А н а т о л и й, Ш у р а и А л е к с е й. Они в рабочих костюмах. В руках у Анатолия бутылка молока. Он дожевывает бутерброд, время от времени прикладываясь в бутылке.

А н а т о л и й. Давайте, братцы! Скоро обеденный перерыв кончится. Шура, бери бумагу, пиши.

Ш у р а. Не понимаю я! Ну как можно писать: обязуюсь быть добрее, чище, бескорыстнее?

А н а т о л и й. А кто тебя заставляет так писать? Пиши про показатели.

Ш у р а. А если я хочу лучше стать? Человечески! Вот говорят — злая я, гордая, сухарь в юбке… Может быть, мне легче надо к людям относиться?

А н а т о л и й. Не мешало бы.

З и н а. Не про тебя речь, между прочим. Она вообще говорит. Верно, Шура?

Ш у р а. Конечно! Вот как об этом написать?

А н а т о л и й. Так и пиши: обязуюсь улучшить свои производственные показатели, а также отношение к людям.

Ш у р а. До чего мы к словам казенным привыкли!

Д я д я К о с т я. Приучили нас, вот и привыкли. Мы тут с моим напарником помозговали и решили за новые станки встать. Так, Алеха?

А л е к с е й. Так.

А н а т о л и й. Вот это обязательство! Это я понимаю!

З и н а. А у меня, как у Шуры… не запишешь.

А н а т о л и й. Ну вот! От тебя-то я никак не ожидал!

З и н а. А я — как торт «Сюрприз». Меня сразу не угадаешь.

А н а т о л и й. Ладно! Давай записывай, Шура.

З и н а. Жить красиво мечтаю.

А н а т о л и й. Что? Шура, зачеркни!

Ш у р а. Почему?

А н а т о л и й. Ну что это за обязательство? Красиво жить!

З и н а. А что? Я вот свариваю обшивку, а потом в углу плиты электродами расписываюсь. Как художник на картине! Поплывет наш танкер по морям, а на его обшивке две буковки: З. К. — Зина Капкова! Маленькие! Не увидит их никто, а все равно красиво!..

А н а т о л и й. Ну и какое же ты берешь обязательство?

З и н а. Ты что, нарочно?

Ш у р а. Не понял он ничего, Зина!

А н а т о л и й. Все понял! Не такой уж тупой, как ты думаешь. От меня-то бумагу требуют, а как это все запишешь?

Ш у р а. Да не надо записывать! У нее, может быть, в сердце это записано.

З и н а. Вот!.. Точно сформулировано!

А н а т о л и й. Да согласен я!.. Но требуют ведь!..

В комнату входят к о р р е с п о н д е н т р а д и о и з в у к о о п е р а т о р.

К о р р е с п о н д е н т. Разрешите? Здравствуйте! Привет, товарищ Бобров! Опять мы с вами встретились. Что-то вы давно к нам на радио не заглядывали? Как успехи?

А н а т о л и й. Спасибо. Ничего.

К о р р е с п о н д е н т. Скромничаете! Мне сказали, что вы здесь обязательства обсуждаете. Давайте мы быстренько вас запишем. На раз! Вы ведь старый радиоволк… Как у тебя, Юрик?

О п е р а т о р. Порядок.

К о р р е с п о н д е н т. Минуточку тишины, товарищи! (В микрофон.) Мы находимся сейчас в прославленной бригаде, которой руководит Анатолий Бобров…

А н а т о л и й. Я не руковожу.

К о р р е с п о н д е н т. Что? Сотри, Юрик.

А н а т о л и й. Не бригадир я, говорю.

К о р р е с п о н д е н т. А кто?

А н а т о л и й. Старший рабочий…

К о р р е с п о н д е н т. Ага… Понятно… Давай, Юрик! (В микрофон.) Мы беседуем сейчас со старшим рабочим прославленной бригады Анатолием Бобровым. Скажите, пожалуйста, товарищ Бобров, какие обязательства взяла ваша бригада в канун международного праздника трудящихся Первого мая?

А н а т о л и й. Вообще-то это не моя бригада… Но я, в общем и целом, скажу… Значит, так…

К о р р е с п о н д е н т. Сотри, Юрик… Я вам сейчас текстик набросаю, товарищ Бобров.

Ш у р а. Не надо ему ничего набрасывать! Хватит с него текстиков! Что вы из человека магнитофон делаете! Всю жизнь мне с ним по бумажке жить?!

К о р р е с п о н д е н т. Позвольте…

Ш у р а. Не позволю!.. Был парень как парень, а его на витрину, за стекло, как образцово-показательную куклу! Ярлык с ценой еще приклейте на какое-нибудь место!.. Ох, бумажки эти… Не зря, наверно, когда по ней читают, глаза от людей закрыты. А нам стыдиться нечего! Если и не так что — разберемся. Сами себе хозяева! А за бумажку прятаться — человека потом не найдешь. Не будет он ничего говорить! Все! Кончились его речи!..

К о р р е с п о н д е н т. Но позвольте же…

З и н а. Давайте я скажу. Вы не бойтесь, я все слова знаю, какие нужно.

К о р р е с п о н д е н т. Прошу вас! Ваше имя, фамилия?

З и н а. Капкова. Зинаида. Сварщица.

К о р р е с п о н д е н т. Можно, Юрик?

О п е р а т о р. Порядок.

К о р р е с п о н д е н т. Мы попросили сказать несколько слов члена прославленной бригады сварщицу товарищ Капкову. Пожалуйста, товарищ Капкова!

З и н а. С чувством законной гордости и радости, с небывалым трудовым подъемом, принимая эстафету, возрождая славные традиции, плечом к плечу шагают рабочие нашего завода навстречу великому празднику!.. Слушайте! Мы же все разные! Зачем вы говорите о нас такими скучными словами и так одинаково? И обязательства у нас разные! Вот танкер новый на месяц раньше хотим спустить, к Первому мая. Тогда и приходите!.. Стирать будете?

К о р р е с п о н д е н т. Подмонтируем. Пошли, Юрик! Фончик запишем…

Корреспондент и оператор уходят.

В а с я (в дверях). Молодец, Зина!

З и н а. Вася!..

Как обычно бывает в таких случаях, говорят все разом: «Выписали?» — «Сбежал?» — «Похудел как!» — «Поправлюсь!» Василия ласково ощупывают, хлопают по плечам.

В а с я (смеясь). По голове только не хлопайте, ребята. Это у меня пока самое слабое место.

Слышен продолжительный звонок.

А н а т о л и й. Обед кончился! В цех придешь, Вась?

В а с я. А как же! Я уже был, мне ребята сказали, что вы здесь.

Все уходят. Остаются только Алексей и Василий. Алексей молча стоит у стены и влюбленно смотрит на Василия.

В а с я. Что смотришь?

А л е к с е й. Так…

В а с я. Я Лельку твою видел. Бегает по заводу как угорелая. К нам, что ли, оформляется?

А л е к с е й. К нам…

В а с я. А ты что? Говорить разучился?

А л е к с е й. Рад я очень…

В а с я. И я рад, Алешка! Ну, здорово! (Протягивает Алексею руку.)

Алексей стискивает ее обеими руками и неуклюже тычется головой в плечо Василия.

В а с я (отворачиваясь). Нервный ты стал…

А л е к с е й. Ничего я не нервный.

В а с я. И шевелюру отрастил. А у меня вот! (Снимает шапку. Голова его коротко острижена.)

А л е к с е й. Самая мода! «Назад на каторгу».

Смеются.

Похудел ты…

В а с я. А мне все равно вес надо было сбрасывать. В другую категорию перехожу.

А л е к с е й. Опять боксом будешь заниматься?

В а с я. Думаешь, силенок не хватит? (Бьет Алексея кулаком в грудь.)

Алексей охает и зажимает ушибленное место руками.

Ты что? Больно?

Алексей распахивает спецовку. Грудь его перебинтована.

Кто тебя, Лешка? Неужели эти?

А л е к с е й. Сам. Татуировку сводил.

В а с я. Чем?

А л е к с е й. Наждаком.

В а с я. С ума сошел! Мясо, говорят, сырое прикладывать надо. Да, тебе письмо в проходной оставлено. (Передает Алексею конверт.)

Алексей вскрывает его, молча передает Василию.

В а с и л и й (читает). «Если на опознании расколешься, не жить тебе». Ишь ты! А Зубка взяли?

А л е к с е й. Ушел…

В а с я. Ну, и как решаешь?

А л е к с е й. Выходит, не жить.

В а с я. Дудки! Мы еще поживем! Беги в цех, а то прогул запишут.

А л е к с е й. Не запишут… (Уходит.)

Василий провожает его глазами, потом сильным ударом распахивает окно. В комнату врывается звонкий перестук капели. Жадно вдохнув весенний воздух, Василий оборачивается и видит в дверях З и н у.

З и н а. Жарко стало?..

В а с я. Совсем весна на дворе… Здравствуй, Зин…

З и н а. Здоровались уже…

В а с я. А я, может быть, с тобой отдельно хочу.

З и н а. Ну, здравствуй тогда…

Молчат.

В а с я. Ты в Николаев написала?

З и н а. Я…

В а с я. Зачем?

З и н а. Думала, тебе лучше будет, если она приедет. Так и не приехала?

В а с я. Я телеграмму дал, чтобы не приезжала. Мне отпуск дают после болезни.

З и н а. А-а!.. Значит, без тебя танкер спустим? Ну, я пошла. Работать нужно. (Идет к двери.)

В а с я. Подожди. Я с тобой…

З и н а. Мне в другую сторону! (Уходит.)

Василий рванулся было за ней, но остановился в раздумье.

З а н а в е с.

Теплый ветер полощет флаги, укрепленные на заводской стене. Из-за стены доносятся звуки духового оркестра. У калитки проходной стоит А л е к с е й. На нем светлая куртка «непромокайка», легкие брюки. Появляется Ш у р а.

Ш у р а. Толька не проходил?

А л е к с е й. Нет еще…

Ш у р а. Где он болтается? Сейчас митинг начнется.

А л е к с е й. В парикмахерской его видел. Я уходил, ему еще голову мыли. Укладку, наверное, делает.

Ш у р а. Я ему покажу укладку!

А л е к с е й. Смотри!.. Враги твои закадычные!

Входят к о р р е с п о н д е н т и з в у к о о п е р а т о р.

К о р р е с п о н д е н т. Доброе утро!

Ш у р а. Здравствуйте. Фончик пришли записывать?

К о р р е с п о н д е н т (сухо). Спуск корабля.

Ш у р а. А чего там записывать? Вода плещет, народ кричит.

К о р р е с п о н д е н т. А речей разве не будет?

Ш у р а. Вы директору завода текстик подбросьте. Авось что получится!

К о р р е с п о н д е н т. Пошли, Юрик.

Корреспондент и оператор уходят.

А л е к с е й. Не выполняешь ты свое обязательство.

Ш у р а. Это какое?

А л е к с е й. К людям добрее быть.

Ш у р а. Да нет! Кое-какие сдвиги имеются… (Увидев кого-то.) Идет!.. Слушай, он, кажется, и вправду укладку сделал. Ну, все! Горит мое обязательство!

А н а т о л и й (входя). Привет!

Ш у р а. Ну-ка, наклонись!

А н а т о л и й. А в чем дело?

Ш у р а. Укладку делал?

А н а т о л и й. Что ты! Сушил после мытья этим… как его…

Ш у р а. Феном.

А н а т о л и й. Вот-вот!

Ш у р а. А волна?

А н а т о л и й. Какая волна?

Ш у р а. Вот эта?

А н а т о л и й. Откуда я знаю? От чистоты, наверно…

А л е к с е й (великодушно). Бывает так. Правда, Шур.

Ш у р а. Да? А голову зачем одеколоном облил?

А н а т о л и й. Надо же людям план выполнять!

Ш у р а. Только за план и болел?

А н а т о л и й. Фотографировать нас должны…

Ш у р а. Идем! Голову под краном смоешь!

А н а т о л и й. Шура!..

Ш у р а. Идем, идем… (Тащит Анатолия в проходную.)

Слышен голос по радио: «Техническая проба! Раз, два, три, четыре…» Затем появляется с т а р ш и н а в мичманке с белым чехлом.

С т а р ш и н а (козырнув Алексею). Здравия желаю!

А л е к с е й. Привет.

С т а р ш и н а. Слушай, друг… Ты на меня не очень в обиде, а? Я ведь человек военный, на меня приказ, как на павловскую собаку, действует. Условный рефлекс! Не обижаешься?

А л е к с е й. Да нет… У меня ведь тоже кое-какие рефлексы имеются. Так что квиты!

С т а р ш и н а. Это точно! (Уныло.) Зину не видел?

А л е к с е й. Нет. Плохо твое дело?

С т а р ш и н а. Крушение всех надежд. Она ведь с тех пор со мной разговаривать не хочет. Палачом называет! Я говорю: какой же я палач? Я представитель советских военно-морских сил! Это, если хочешь знать, политически неправильно! Пусть, говорит, неправильно, но ты все равно палач! В зародыше! Представляешь, какие слова?

А л е к с е й. Если до зародыша дошло, то полная хана!

С т а р ш и н а. А если я осознал?

А л е к с е й. Все равно. В этом деле на поруки не берут.

С т а р ш и н а. Идет!.. (С душевной мукой.) Красивая какая!

Появляется З и н а. На ней платье из тафты, модная прическа. Постукивая острыми каблучками, она проходит мимо старшины и протягивает Алексею руку в нейлоновой перчатке.

З и н а. С наступающим!

А л е к с е й. Тебя также! (Негромко.) Зин!.. Юбка пенопластовая?

З и н а. Спрашиваешь! (Так и не взглянув на старшину, уходит в проходную.)

С т а р ш и н а. Видал ситуацию?

А л е к с е й. Считай себя в бессрочном отпуске.

С т а р ш и н а. Эх!.. (В отчаянии махнув рукой, направляется прочь от проходной.)

Столкнувшись с В а с и л и е м, отворачивается от него.

В а с я. Чего это он? На губу собрался?

А л е к с е й. Хуже! От ворот поворот получил.

В а с я. Врешь?!

А л е к с е й. Сам видел!

В а с я. Где она?

А л е к с е й. Кто?

В а с я. Зина!

А л е к с е й. В проходную пошла. Отвальную-то устраиваешь?

В а с я. Какую отвальную?

А л е к с е й. Уезжаешь ведь ты… в Николаев…

В а с я. Никуда я не уезжаю! (Убегает в проходную.)

За стеной заиграл духовой оркестр. Появляется д я д я К о с т я с женой.

Д я д я К о с т я. С праздничком.

А л е к с е й. Спасибо. Вас также!

Д я д я К о с т я. Знакомься, Клавдия Васильевна.

Клавдия Васильевна молча кивает.

Ты, Кланя, иди насчет пропуска. Мы перекурим пока…

Клавдия Васильевна уходит.

Слышь, Леш… Ты как все-таки думаешь: есть бог или нет?

А л е к с е й. Нет, конечно, дядя Костя.

Д я д я К о с т я. А шут его знает! Если он там где-нибудь притулился, то крышка мне сегодня. Громом поразит. Или молнией!

А л е к с е й. За что?

Д я д я К о с т я (показывая горлышко бутылки). Видал? Нераспечатанная! В таком виде и с танкером чокнется. А я ни глотка! Разве он такое кощунство простит?

Смеются.

Лельку ждешь?

А л е к с е й. Долго она что-то.

Д я д я К о с т я. Красоту наводит. Приходите к нам на пирог сегодня. Чего у тещи не отнимешь, так это пирогов! Придешь?

А л е к с е й. Не выйдет сегодня, дядя Костя. В театр идем. Давайте после праздников сразу.

Д я д я К о с т я. После праздников! Я если сегодня от божеской кары уцелею, то после праздников наверняка в гробу буду лежать. Задушенный!

А л е к с е й. Кто это вас задушит?

Д я д я К о с т я. Теща с Кланькой.

А л е к с е й. Как же это?

Д я д я К о с т я. А очень даже просто! По технике безопасности: одна на ноги садится, другая на голову. И пока не дрыгнусь в последний раз, не встанут!

А л е к с е й (смеясь). За что же они вас?

Д я д я К о с т я. Мелкокалиберку я купил. Бертолетовой солью стреляет по одному месту. Сад буду охранять!

А л е к с е й. От кого?

Д я д я К о с т я. Как ягода поспеет, всех детишек с поселка созову. Ешь в свое удовольствие. Что останется — наше! Представляешь, как мои бабоньки взовьются? А я их из мелкокалиберки! Не трогай детишек! Десять суток отхвачу, принесешь маленькую?

А л е к с е й. Принесу!

Смеются. За стеной — туш оркестра, аплодисменты.

Д я д я К о с т я. Начали вроде… (Вдруг.) Эх, Алеха! Не любитель я всякие слова говорить, но по случаю такого дня, ладно, скажу. Как родной сын ты мне стал! Как самый близкий человек! Веришь?

Алексей молча кивает головой.

И давай я тебя поцелую! И черт с тобой! (Целует Алексея. Удивленно.) А я ведь тебя первым встречным называл. Это надо же! (Уходит.)

За стеной опять взорвался медью оркестр. Он словно приветствует вбежавшую Л е л ю.

Л е л я. Опоздала я здорово! Да?

А л е к с е й. Ничего…

Л е л я. А ты что такой, Леш?..

А л е к с е й. Какой?

Л е л я. Ну… встрепанный… внутри!

А л е к с е й. Да нет… Все хорошо, Лель!

За стеной вдруг прорвался голос по радио: «И особо отмстить приказом по заводу товарищей Шохина Константина Тимофеевича… (Аплодисменты.) Малинина Василия… (Аплодисменты.) Боброва Анатолия… (Аплодисменты.) Тимофееву Александру… (Аплодисменты.) Капкову Зинаиду… (Аплодисменты.) Лапина Алексея… (Аплодисменты.)»

Л е л я. Лешка! Слышал? Лапина Алексея… Это про тебя, Лешка?!

А л е к с е й. Про меня… Ты мне мяса сырого можешь купить? Граммов триста.

Л е л я. Зачем?

А л е к с е й. Надо. Можешь?

Л е л я. Могу. (Отворачивается.)

А л е к с е й (растерянно). Ты что, Лель? Что с тобой?.. Ты почему плачешь?

Л е л я. Не знаю…

За стеной включили радиолу и знакомый голос запел:

Вытирая слезы, Леля смотрит на Алексея. Он стоит, не замечая ничего вокруг, и губы его беззвучно шевелятся, повторяя за невидимым певцом слова песни.