Всадники

Митос задумчиво смотрел на три простых надгробья и пытался найти нужные слова, не зная, есть ли слова для того, что ему хочется сказать.

— Я так и знал, что найду тебя здесь.

Чуть повернув голову, бессмертный, не глядя, ответил:

— Уходи.

— Я бы предпочел остаться и послушать твою версию. Мне кажется, Мак кое-что упустил.

— Он не понимает, — Митос снова повернулся к могилам — к тем троим, кто только и мог понять, но никогда уже не сможет — и вздохнул. — Никто не понимает.

— Я могу попробовать, — заметил Джо.

Вместо ответа Митос посмотрел на него с нескрываемым недоверием.

Доусон пожал плечами:

— Это Маклауда все считают чем-то вроде реинкарнации Галахада. А я простой парень.

Услышав, как Джо вывернул его же слова, Митос не сдержал улыбки. Но стоило его взгляду упасть на свежую грязь могил, она тут же померкла.

— Они тоже не поняли.

Едва сказав это, он ощутил, будто что-то внутри него сломалось, какая-то преграда, что сдерживала горе, жуткое ощущение свободы и облегчение, о котором он запретил себе думать в первые же мгновения после боя. Колени подогнулись, Митос стремительно опустился на траву — холодная роса тут же промочила брюки — и склонил голову. Позади раздался шорох и ему на плечо легла рука Джо. Бессмертный почувствовал ее тепло даже через плащ, и понял, что еще не все позади.

— Я убил человека, которого любил, как брата, против которого клялся никогда не поднимать меч. Ради того, кто теперь ненавидит меня. Я рухнул с пьедестала, на который меня возвел Маклауд, не понимая даже, как туда попал, — слова вырвались сами собой и Митос мысленно выругал себя за несдержанность.

А в ответ — тишина.

«Черт, он ждет, что я скажу что-то еще. И будет стоять тут, пока я не заговорю. Плевать. Мне пять тысяч лет. Ты долго можешь ждать, Джо?»

— Ты правда хочешь знать? — голос Джо звучал мягко, отвечая на вопрос, который Митос просто-напросто не мог произнести вслух. Или мог?..

«Совсем ты спятил, старик», — сказал он себе. Поднял голову и удивленно взглянул на Доусона.

— Что?

— Насчет Мака. Ты действительно хочешь знать, в чем дело?

Митос раздраженно и с облегчением вздохнул, и отвел взгляд.

— Он злится, потому что я солгал ему о моем прошлом, — он закрыл глаза, — о том, кем я был.

«Ну, может, не совсем еще спятил. Все в порядке. Все просто замечательно. Черт!»

— Это не ответ, — в голосе его собеседника послышалась озабоченность.

— Что ты об этом знаешь, Джо? — раздраженно хмыкнул бессмертный.

— Митос, я наблюдаю за Маком всю жизнь. Я прочел и изучил все, что только можно о его четырехсотлетней истории, — Доусон помедлил и глаза его весело блеснули. — В нем несложно разобраться.

Митос невольно усмехнулся.

— Ну, просвети меня, мудрый ты наш, — он поднялся и отряхнул колени. — Только не здесь. Думаю, тут я все закончил. Давай пройдемся.

Они зашагали по застеленному туманом кладбищу. Отойдя подальше, Митос засунул руки в карманы и спросил:

— И какую же великую правду о Маклауде ты хочешь мне поведать?

— Ты смертен.

«И он так просто об этом говорит…»

Митос нетерпеливо покачал головой:

— Будь так, я давно был бы мертв.

Джо остановился и тяжело оперся о трость.

— Не в этом смысле смертен. Но ты можешь умереть. И Мак не может это принять.

Митос немного удивленно посмотрел на Джо:

— Он всегда знал, что я могу умереть.

— Возможно, он понимал это умом, — наблюдатель медленно пошел вперед — вкрадчивый туманный холодок пробирал до костей. — Но сердцем он знал, что по крайней мере за тебя можно не беспокоиться.

Митос цинично усмехнулся.

— Ему бы о себе побеспокоиться. А уж остальной мир как-нибудь выживет.

— Просто послушай, — отмахнулся Джо. — За последние несколько лет Мак потерял почти всех, кто был ему дорог. Тессу убил наркоман, Дария прикончили охотники, Фицкерна — Калас, а дюжину старых друзей — его собственные понятия о чести, будь она неладна. Смерть Тессы подкосила Мака не на шутку, но он всегда знал, что когда-нибудь потеряет ее. Гибель Дария сказалась очень тяжело — ведь он и представить не мог, что кто-то, живущий на святой земле, может пострадать. Мак часто навещал Дария, когда ему был нужен совет или просто хотелось поговорить. Фиц был ему приятелем, с которым хорошо выпивать, искать приключений, дебоширить. Фиц не искал убежища на святой земле, но был слишком добродушным, чтобы много драться. Он мог просто-напросто заболтать вызвавшего, или напоить его до беспамятства и смыться.

— Но потом вдруг Фиц погиб тоже — погиб из-за Мака. А потом Мак нашел тебя. А ты сначала предложил ему пиво, а потом — свою голову. Что, к чертям собачьим, ты думал, он сделает?

Митос недоуменно наморщил лоб.

— Джо, за кого он меня принимает? Никто не совершенен. Я такой же человек, как все остальные, просто… — он беспомощно пожал плечами, — …старше.

Джо усмехнулся.

— Я-то это знаю. Я помню, как ты обчистил меня в покер, когда я встретил тебя в первый раз, у Дона. Но когда Мак увидел тебя, прожившего дольше, чем кто бы то ни было, тебе удалось просочиться в опустевшее после гибели Дария и Фица место в его сердце. Ты угощаешь его пивом, таскаешь его собственное, даешь ему советы и заставляешь внимательнее на все смотреть. И за пять тысяч лет ты умудрился не потерять головы. Он решил, что за тебя может не волноваться. А потом началась эта заварушка с Кроносом, и он вдруг понял, что ты не всегда был таким. Он увидел, что ты тоже боишься. И осознал, что ты просто человек. А если ты человек, значит, ты можешь умереть. И тогда Мак накрутил себя до праведного гнева, чтобы было не так больно, если Кронос тебя убьет. И праведный гнев, как всегда, помог ему выжить.

Митос остановился и покачал головой. В словах Джо, определенно, был смысл, но Старейший слишком давно перестал смотреть так на жизнь. Сейчас от одной лишь попытки у него почему-то заболело сердце.

— Спасибо за разъяснения, Джо, — сказал он, помолчав, — но он все еще сердится. И всегда будет сердиться.

— Да, — пожал плечами тот. — На что-нибудь — непременно. Но не всегда на тебя. Ты обо всем позаботился, Кронос не убил тебя. Мак понимает, что гнев уже не нужен, но не знает пока, куда его девать. Но он справится. Ты его друг и он дорожит тобой. Он уже слишком многих потерял. И, судя по тому, что творится, потеряет еще немало.

Отвернувшись, Митос задумчиво посмотрел на очертания надгробий в тумане. Чуть погодя он мрачно заметил:

— Ты хотел услышать мою версию.

Расслышав в его голосе напряжение, Джо умиротворяюще ответил:

— Только если ты хочешь рассказать.

Митос коротко кивнул. Джо мог разглядеть лишь одну сторону его побледневшего лица.

— Кронос… я был мелким полевым командиром, когда встретил Кроноса. Он был сильным, сказал, что видит во мне что-то… Сказал, что может сделать меня великим… — он запнулся и со свистом втянул воздух. — То была паршивая тысяча лет. Что я только ни творил, и почти все было… малоприятным. Я видел, кто он, и в чем его сила. Он мог заставить кого угодно сделать что угодно. И я присоединился к нему. Не по принуждению или из страха. Я сделал это добровольно.

Помолчав несколько минут, Митос обернулся проверить, не ушел ли Джо. Он боялся, что ушел. Но тот стоял неподалеку и терпеливо слушал.

— Ты у наблюдателей выучился слушать, Джо? Все эти столетние истории о далеких временах… Полезный навык для бармена.

Джо невозмутимо повел плечами:

— Это природный талант.

На губах Митоса появилась едва заметная улыбка и Доусон ухмыльнулся. Но передышка оказалась короткой. Слова просились наружу, и Митос подчинился их зову:

— Жизнь важна. Она драгоценна и, одновременно, ничего не стоит. Было легко предпочесть мою жизнь жизням остальных. Со временем мне это даже стало нравиться. А когда появился Кронос… — он пожал плечами и невесело усмехнулся. — Власть над телом дается легко — человек или подчиняется, или умирает. Но мы получали власть и над разумом тех, кто трепетал перед нами. Мы забавлялись, играя их душами. И это — настоящая власть. Быть кошмаром во плоти… — услышав в собственном голосе жажду, желание, вкрадчивый, притаившийся в глубине сознания и, казалось, навеки позабытый голод, Митос остановился.

Когда он заговорил снова — сухо и нарочито небрежно — голод был обуздан и смирен.

— Вот от чего мне, в конце концов, пришлось отказаться. И это было едва ли не самым трудным, что мне когда-либо приходилось делать.

Он помялся, провел рукой по коротко стриженым волосам и продолжил:

— Я не оправдываю себя. Я сделал то, что сделал, и сожалею об этом. Но однажды нужно поставить точку. Наступает момент, когда смертям пора прекратиться… а потом — когда пора прекратить расплачиваться за содеянное. Люди меняются. А если не могут измениться, то погибают, — он пожал плечами. — А я хочу жить.

Джо смотрел на него молча, и Митос уже готов был закричать, лишь бы не слушать эту тишину, но вдруг тот ухмыльнулся и тягостное напряжение исчезло, словно его и не было.

— Идем. Я угощу тебя пивом.

Митос улыбнулся, а потом вдруг замер и огляделся. Сквозь клубящийся туман неподалеку проступил знакомый силуэт. Митос вздохнул.

— В другой раз, Джо. Я зайду попозже. А сейчас нужно с этим покончить, — и направился к Маклауду.

— Митос?

Тот обернулся:

— Что?

— Будь с ним помягче.

Митос снова улыбнулся невеселой, полной горькой иронии улыбкой висельника.

Оставшийся позади Джо покачал головой, глядя на уходящего друга.

— И с самим собой тоже, приятель, — пробормотал он.

Приблизившись к Маклауду, Митос постарался взять себя в руки и не казаться слишком уязвимым.

— Я думал, тебя уже нет в городе.

— Ты похоронил их, — невпопад отозвался горец.

«Да, и можно было не надеяться, что ты поймешь».

— Может, я не доверяю даже мертвому Кроносу.

Маклауд ничего не ответил. Молчание затянулось и, наконец, Митос решил подтолкнуть разговор:

— Ты пришел только чтобы это сказать?

— На твоем месте я бы не стал рассказывать об этом Кассандре. Думаю, она предпочла бы оставить их тела на растерзание собакам, — натянуто произнес Маклауд.

Митос плотнее запахнул плащ.

— Я не планирую с ней встречаться, — и принялся ждать, когда же горец заговорит о том, ради чего явился.

Но тот молчал, скользя взглядом по окружающим памятникам и не глядя на собеседника.

Митос подождал еще.

Наконец он мягко произнес:

— Дункан.

Тот немедленно обернулся — Митос очень редко называл его по имени.

— Просто скажи то, что собирался сказать.

— Как я могу теперь тебе доверять? — вырвался у того отчаянный вопрос.

— Иными словами, ты хочешь услышать от меня, что я не виноват, — Митос вздохнул — вопреки происходящему, он словно разочаровался в чем-то. — У меня нет для тебя объяснений, Маклауд. Ты или доверяешь мне, или нет, — он бессильно развел руками. — Я не тот, кем был раньше.

Горец отвернулся, а когда заговорил, голос его прозвучал глухо и напряженно.

— Ты вернулся к ним.

— Чтобы выжить. Я очень давно понял, что сделаю почти что угодно, лишь бы остаться в живых.

Маклауд по-прежнему смотрел куда-то в туман.

— А если бы Кронос победил?

— Я бы продолжал выживать, — пожал плечами Митос.

— Даже если бы тебе пришлось стать тем, кем ты был раньше, — это был не вопрос, но где-то в глубине все еще таилось отчаянье, не заметить которое было невозможно.

Митос помедлил.

— Так вот в чем дело, — он еще плотнее запахнул плащ — чертов туман пробирал до костей. — Ты хочешь знать, заплатил бы я душой за возможность выжить.

Они замолчали, и молчали до тех пор, пока оба не испугались, что тишина не закончится никогда, что вот-вот они задохнутся под тяжестью всего, что не могли высказать.

Маклауд первым стряхнул наваждение.

— Туман рассеивается, — заметил он.

Так оно и было — белесая пелена поднималась, превращая небо в безликое серо-белое поле, а Митос даже не заметил.

— Я не знаю, Маклауд, — сказал он после долгой паузы. — Я не знаю, какую цену мне пришлось бы заплатить на этот раз. Не знаю, пришлось бы мне жить без души, — худощавое плечо под тонкой тканью плаща едва заметно дернулось. — Однажды пришлось.

— Но раз ты не знаешь, как я могу узнать? — в неуверенном, хриплом голосе Маклауда послышалась боль.

Митос устало улыбнулся — разговор вернулся к тому, с чего начался.

— Тебе придется просто поверить мне.

— Поверить тебе, — горько усмехнулся горец.

Митос вдруг понял, что устал постоянно защищаться, оправдываться, взывать к прежней дружбе, и злиться на себя за то, что спустя пять тысяч лет ему не все равно.

— Не всем из нас дано пройти по дороге в Дамаск, Маклауд. Некоторым приходится прокладывать свой путь, ползти к свету шаг за шагом.

Горец побледнел и вздрогнул, словно его ударили.

— О чем ты?

— О Дарии.

У Маклауда на лице мелькнула боль, сменилась облегчением, и тут же превратилась в гнев. Но Митос зашел слишком далеко, чтобы оставлять недосказанности.

— Ты никогда не сомневался в Дарии, никогда не раскаивался, что доверяешь ему. Неужели ты думаешь, что во время его походов не гибли невинные? Что он никогда не насиловал женщину?

Маклауд начал заливаться краской. Сердитый румянец медленно поднимался по шее.

— Но ему повезло — ему было дано откровение. И когда шоры пали с его глаз, он стал другим человеком. Новым. Переродился, — продолжал Митос. — И почему-то оттого, что свет снизошел на него в мгновение ока, ты никогда в нем не сомневался.

Маклауд хотел что-то сказать, но Митос шагнул вперед и, оказавшись почти нос к носу с ним, договорил:

— Но некоторым из нас приходится делать все самим. Когда я стал Всадником, я сделал это добровольно, никто не принуждал меня. Я мог одолеть Кроноса. Когда я оставил Всадников позади и пополз обратно к человечности, я тоже сделал это сам, — каждое слово сопровождалось тычком пальцем в грудь горца. — Я выбирался, как мог, подбирая самого себя за шкирку, иногда поскальзывался, иногда падал, а иногда меня толкали, но я все равно выбрался. Я сам. Не на каждого снисходит чудесный свет, Маклауд. Некоторым откровения не дается никогда.

Гнев внезапно оставил его и слов тоже не осталось. Он отвернулся и отошел, а потом позволил себе обернуться и посмотреть на горца.

Зря. В глазах Маклауда бушевали растерянность, возмущение и ярость. Не выдержав, Митос отвел взгляд, ругая себя: «Я осквернил память Дария. Этого он не простит. Черт, о чем я думал?!»

Не желая дождаться, когда Маклауд смирит свой праведный гнев, он отвернулся и пошел прочь. «Боже мой, он совсем как Кронос — переделывает мир под себя, делает таким, каким он хочет его видеть, одной только силой воли и страсти, и никому не устоять перед его напором. Если бы Кронос использовал эту силу во благо… — он иронично усмехнулся. — Ну да. А еще я всегда хотел пони».

Он успел отойти довольно далеко, и едва расслышал, как Маклауд спросил:

— Ты ушел сам?

Митос остановился, и, не оборачиваясь, ответил:

— Да. Вроде того, — его плечи поникли и он постарался объяснить то, что Маклауд все равно не смог бы понять: — Мы не все время были вместе. Годами мы жили порознь, а потом встречались снова, — он обернулся и увидел, что Маклауд подошел ближе. — И однажды я не стал возвращаться.

— Но ты должен был знать, что когда-нибудь Кронос найдет тебя.

Митос снова повел плечом:

— Я старался не думать об этом.

— Ты мог убить его. Почему ты этого не сделал?

— Я хотел, — признался Митос. Он хотел убить Кроноса, хотел тысячу лет, но не мог. И, глядя на Маклауда, понял, что должен объяснить, почему. — Мы были братьями — по оружию, по крови, братьями во всем, кроме рождения. И если бы я счел его достойным смерти, тогда себя я должен был бы судить так же.

Маклауд молчал, и в его молчании ясно читалось желание понять, почему Митос не сделал этого. У того не было иного ответа, кроме самого простого:

— А я хотел жить. И все еще хочу, — он повернулся и пошел прочь, лишь бы не видеть этот взгляд.

— Кронос был прав. Ты специально все это подстроил. Так ведь?

Митос сделал еще несколько шагов, остановился и спросил:

— О чем ты?

— Ты знал, что он последует за Кассандрой. И ты позволил ему, потому что знал, что я тоже пойду за ней. Ты не мог убить его сам, и надеялся, что я смогу.

— Может быть, — и Митос снова двинулся вперед. Маклауд нагнал его.

— Может быть? — повторил он. Митос не мог заставить себя посмотреть на него.

— Митос…

Тот остановился.

— А как же Кассандра?

Все, что можно было сказать, уже было сказано, или не могло быть сказано никогда.

— Одна из тысячи ошибок, Маклауд, — ответил он и зашагал снова. — Одна из тысячи.