Глава 14. Shaman's Blues Блюз Шамана


Тур по Среднему Западу, в феврале 1969-го, втиснутый в одну из пауз в записи нашего четвертого альбома, был чистой истерикой. Вприпрыжку из Кливленда в Питтсбург и оттуда в Цинциннати с пятницы по воскресенье, а затем попытки записать все чистенько и с огоньком в студии в понедельник — никому не улучшили настроения. Выступление в Энн Арбор, Мичиган, стало поворотным пунктом. С этого момента всем, кто работал с нами и на нас, стало ясно, что Джим не в состоянии выдержать больше трех-четырех выступлений подряд, не сорвавшись. На концерте в Мичиганском университете он сорвался. В аэропорту я схватил Джулию за руку и быстро увел к багажу, подальше от Джима, который, похоже, начинал психовать. Мы ехали из аэропорта в двух машинах и в каждой осталось по одному месту, когда все погрузились. Джулия уселась в машину с Джимом. Мы доехали до отеля и оформились на поселение. У Джулии было вытянувшееся лицо.

— Теперь я точно знаю что Джим сумасшедший, после этой поездки!

— Что стряслось?

— Он открыл окно, высунулся наполовину наружу, начал орать и не прекращал всю дорогу до гостиницы.

— Замечательно. Вечерок обещает быть интересным, — саркастично отозвался я. Дурные предчувствия охватили меня, все усиливаясь по мере приближения к моменту выхода на сцену.

— Что-то мне не хочется идти на концерт, — сказала Джулия. — Я чувствую себя усталой после перелета.

— Окей. Пожелай мне удачи.


* * *

— Давайте остановимся, купим мороженого, никто не против? — сказал Робби, глядя в окно с откидного сиденья в лимузине.

— Хорошая идея, — быстро согласились мы с Реем.

— Чуваки, вы достали. На хрена останавливаться из за какого-то мор-роожженого? Я на концерт хочу, — проворчал Джим.

— Времени полно, можем и остановиться, — встрял Билл Сиддонс с переднего сиденья.

Джим насупился, когда все проголосовали за остановку.

— Ну, тогда, пока вы будете затариваться вашим эскимо, я сгоняю во-он в тот магазинчик, через дорогу.

О-о. Похоже, мороженое было плохой идеей.

Через несколько минут мы вернулись в машину, каждый со своим товаром, и поехали дальше. Единственными звуками, нарушавшими напряженное молчание, было бульканье Jack Daniel’s, которое Джим прихлебывал из бутылки в коричневом бумажном пакете, и наши причмокивания, когда мы облизывали свои рожки с мороженым.

После прибытия в гимнастический зал колледжа, где должен был состояться концерт, Джим заявил, что хочет выходить на сцену немедленно. Группа на разогреве еще не доиграла.

— Давайте, пошли играть, чуваки, — сказал Джим, не обращаясь ни к кому персонально. — Сейчас. Чёрт возьми, мы ж веселимся. «Love my girl. Yeah, she's looking good»[49].

Приступ язвы у Джонни-боя. Мы шли на сцену, и наш лидер-вокалист на глазах превращался в классического пьяного босяка-раздолбая с Юга. Я стал нервно прохаживаться, как это обычно со мной бывает, проверяя, стоят ли барабаны позади линии колонок, чтобы уберечь уши и вглядываясь в публику, пытаясь понять, что за народ собрался и как настроен. Они смотрелись, как подналитая пивом толпа на школьных танцульках. Я сказал всем, что мы должны начинать как можно скорее, в предчувствии, что дальше будет только хуже.

К середине концерта Джима развезло окончательно. Виски одолел. Он жевал слова, вступал невпопад, ругался в маму и Господа Бога и стебал местное студенчество, долговязых прилизанных парней в галстучках и девушек с завитыми причёсочками. Мое сердце заколотилось как шальное, когда я почувствовал, что сейчас встану и уйду со сцены. И я встал и ушел — прямо посреди песни.

Робби последовал за мной после следующего номера. Я был всей душой благодарен ему за моральную поддержку. Рей подобрал гитару Робби и начал играть единственный блюзовый ход, который знал, а Джим запел нечто про Мэгги МакГилл, что жила на холме. Импровизация иссякла минут через пять, и Рей с Джимом покинули сцену под свист и топот.

До утра я не сомкнул глаз, исходя злостью на Джима. Как обычно, никто не стал распространяться по поводу инцидента и обсуждать, насколько ужасным было наше выступление, но случившееся ело меня изнутри. Все пытались сделать вид, что проблемы Джима не существует. (Осмотрев сыпь у меня на ногах и на спине, мой дерматолог спросил, не приходилось ли мне в последнее время сильно нервничать или переживать стресс. Я ответил: нет. Я тоже надеялся, что все уладится само собой).

Рей пытался существовать в сложившейся ситуации, просто игнорируя дальнейшее ухудшение состояния Джима. Робби, похоже, признал наконец, что с Джимом — беда.

Когда мы вернулись в Лос-Анджелес, моя бывшая подружка Донна Порт, которая работала у Робби экономкой, заметила, что у меня что-то не то с лицом. Следы сильного стресса. Она умоляла Робби стать на мою сторону и на время прекратить гастроли. Мы по-прежнему можем записываться в студии, где у нас есть возможность контроля. А туры надо отложить, пока Джиму не полегчает. Робби согласился. Но на следующей неделе, когда между нами троими, наконец, состоялся разговор, когда Джим вышел во время перерыва в репетиции, я понял, что момент упущен.

— Давайте продолжим еще немного, — принялся уговаривать Рей. — У на расписаны концерты на ближайшие несколько месяцев.

— Робби? — с надеждой спросил я.

— Давай поглядим, как пройдут ближайшие пару туров, неохота отменять.

Мой большой друг Робби опять закрылся в своей ракушке. Или, скорее всего, ему не хотелось отказываться от возможности играть живьем. Как по мне, час на сцене больше не стоил того, чтобы нянчиться и трепать себе нервы в дороге. Когда мы начинали, мы укладывали публику на лопатки в 90 процентах из 100. Теперь мы имели 50 процентов лажи. 10 процентов — по техническим причинам и 40 — из-за Джима. Я не мог спокойно наблюдать, как рушится созданное. Но моя преданность делу удержала меня в строю. Потребовался еще год, прежде чем Робби и Рей последовали моему совету.

Брось гадать да раздумывать

Что ждет тебя там

За депо привокзальным

То ль сума то ль тюрьма

Все ушло, я кричу, что есть сил

Хватит думать, что будет

Со шкурой твоей

Когда гризли сомкнет пасть и

Дойдет до костей

Сколько раз, став, шептал ты

Воскресной волне

Что весь мир есть Спаситель и

Будь доволен, волен, волен, волен

Тем вполне

Ты ведь все помнишь

Так уйми

Так уйми

Эту боль…


* * *

Нам позвонили с «Elektra Records» и сказали, что «Buick» хочет заплатить нам семьдесят пять тысяч долларов за использование “Light My Fire” в рекламном ролике. Джима не было в городе, когда по этому поводу состоялась встреча в офисе звукозаписывающей компании. Рей, Робби и я, в сопровождении нашего менеджера, встретились с Дэвидом Андерле с «Elektra», который произвел впечатление крутого парня. Он сообщил, что Хольцман — за, и мы решили между собой, что Джим тоже будет не против. Мы становились последователями Американской Религии № 1: $ — это Бог. Старые культуры возводили церкви в центре своих городов. Мы сегодня строим свои города вокруг банков. И именно «Доллар Всемогущий» углубил раскол, наметившийся между Джимом и нами. Джима предали трое его ближайших друзей-соратников, с которыми когда-то давно, в Венеции, Калифорния, он заключил договор, к которому ни мир бизнеса, ни его представители не имели никакого отношения.


* * *

…Ты пришел в бешенство, вернувшись, верно, Джим? Казалось бы, с какой стати, ведь не ты, а Робби был автором “Light My Fire”. Все что я могу сказать тебе сейчас, оглядываясь назад — я до глубины души тронут тем, как яростно ты защищал одно из лучших наших произведений, чтобы не дать уценить его до рекламного ролика. Мы не были торгашами, когда сошлись все вместе в Венеции, но мы к этому шли. Я, Рей и Робби — так точно.

Ты не поверишь, что все известные песни шестидесятых были распроданы на рекламу, не говоря уже о тех сделках которые современные «артисты» заключают с «Пепси» и т. д. Рок-н-ролл «incorporated» нынче, и продает джинсы, духи и войну. Мы просто опередили время! Ха-ха. Серьезно, ты тогда преподал мне хороший урок на тему алчности. С тех пор никто и ничто не могло склонить меня к тому, чтобы хоть какая-то из наших песен была использована для рекламы.

Помнится, у тебя не было бумажника. Ты держал водительские права и карточку American Express в обертке из картонки, которую таскал в заднем кармане джинсов! Бунтарь да и только! Помнится, я клялся, что в жизни не заведу кредитной карточки, но мы разбогатели, и папаша Робби сказал однажды, что теперь нам предстоит проводить половину времени в заботах о том, как сберечь деньги, которые мы заработали. Ты слышал эту его фразочку? В итоге помощник Стью Кригера, Боб Грин, стал управлять нашими счетами. Он же раздал нам всем кредитные карточки, чтобы мы могли лучше контролировать свои расходы.

Само собой, разница между успешным и безуспешным артистом определяется и в «финансовом эквиваленте», и каждый из нас это прочувствовал. Чем более коммерчески успешными мы становились, тем больше нам стоило беспокоиться о том, чтобы не утратить первоначальный, чистый творческий импульс. Ты был прав насчет этого, Джим. Благодаря деньгам можно много всякого позволить себе, они дают свободу делать то и это, но они же и совращают. Безошибочный тест на продажность. Глядя на вещи объективно, деньги — это просто некая форма энергии. Можно использовать ее для расширения своей свободы и духовного роста, можно просто на то, чтобы жрать от пуза. Такие дела. Само собой, когда начинаешь зарабатывать эту «энергию» в больших количествах, легко возомнить себя избранником судьбы, это подлинное испытание для сознания, и пользоваться ей нужно очень осознанно.

Ты, конечно, не стал вдаваться в прямое обсуждение этой темы ни с одним из нас. Уважил негласное кредо The Doors — не ругаться между собой. Но свое отношение к нашему поступку ты выразил так, что слова были излишни! Наверное, ты был просто слишком огорчен. К счастью, ролик вскорости издох.


* * *

Джим вошел в репетиционную и заявил, что хочет «кое что поменять». Он хотел уволить наших менеджеров, Сола с Эшем. Рей пошутил насчет того, что Эш последние пару месяцев постоянно жаловался на боль в области макушки. Я тут же подумал, что у меня те же симптомы, только не пару месяцев, а вот уже почти год, и от предложения Джима моя головная боль мгновенно усилилась. Он был неконтролируем; что же будет с нами, если мы останемся без менеджеров?

Джим предложил повысить нашего роуд-менеджера, Билла Сиддонса, до должности менеджера группы. Рею, похоже, идея пришлась по душе. Я лично пришел в ужас. Билл был славный парень, трудяга и вообще наш человек, но Джим занимался саморазрушением и кто, спрашивается, в нашем окружении был способен остановить его? Я полагал, что Сол с Эшем должны быть очень заинтересованы в том, чтобы удержать Джима от окончательного падения, по крайней мере, из финансовых соображений.

Теперь, оглядываясь назад, я вижу инцидент в другом свете. На самом деле, это был благородный жест со стороны Джима по отношению к нам, хотя импульс, его породивший, был вовсе не столь благороден. Сол и Эш завели с Джимом разговор на тему того, не начать ли ему сольную карьеру. Я думаю, их сподвигли к этому жалобы самого Джима, что, мол, Doors больше не живут как единая команда. Джиму было от чего затосковать: мы втроем проводили все больше времени со своими подругами, у него не прекращались серьезные скандалы с Пэм и все, кроме новоиспеченных дружков-собутыльников, избегали его, не в силах наблюдать, как он губит себя и не зная, что-то с этим поделать.

Сол и Эш немедленно сделали стойку и выразили готовность «поддержать звезду». «Не вопрос, мы найдем тебе нового ударника, да хоть целую новую группу, все что пожелаешь, Джим». Они знали, с какой стороны масло у их бутерброда.

У Джима от этой беседы что-то перещелкнуло в душе. Мы в жизни не слыхали от него даже тени намека на то, что он хочет делать сольную карьеру, несмотря на то, что у него не сложилось с его давнишней романтической мечтой о группе побратимов, вместе странствующих по миру, пируя, пьянствуя и играя музыку.

Короче, Джим так и не надумал делать сольную карьеру. А менеджеров наших мы выгнали. Это стоило нам пятьдесят тысяч долларов, которые пришлось выплатить им за досрочный разрыв контракта. Рей подыскал офис под сдачу, и Билл Сиддонс стал отвечать на телефонные звонки.


* * *

В студии Ротшильд постоянно изобретал все новые формы подачи голоса Джима и его поэзии. По части записи вокала Пол был великолепным продюсером. Если Джим был не в голосе, у Пола всегда имелось в запасе несколько дорожек с дублями для подстраховки. Под конец работы над титульным треком, “Soft Parade”, Пол, просто для фана, одновременно включил сразу несколько дорожек с записью вокальных дублей Джима. Вышел славный хаос. Голоса Джима накладывались, перебивали и комментировали друг друга. Один заверял: «Мы встретимся с тобой на перекрестках», другой тут же ехидно возражал: «СЛИШКОМ ПОЗДНО, слишком поздно». Затем возникал третий дубль с позитивной резолюцией: «У нас — все класс! Yeah!» Шизофренический мультитрекинг. Ротшильд и студия действительно стали чем-то вроде пятой «Двери».

Во время работы над четвертым альбомом, Робби дал интервью, в котором пролил немного света на процесс:

Через Джима идет такая энергия, такая силища прёт, что, скажем так, ему просто не управиться с ней в одиночку. Мы создаем музыкальную форму, чтобы поддержать стихи Джима. Есть редкие люди, которым дано пройти по самому краю — и Джим проникает на неведомую территорию. Он исследует хаос — и мы сохраняем добытые им сведения в нетронутом виде, накладывая его слова на аккорды и ритмы.

В концовке “Shaman’s Blues”, во время последнего круга аккордов, мы начали спонтанно включать разные дорожки с вокалом и накладывать на запись импровизированные строчки, которые Джим выдавал во время записи дублей

Он весь в поту, взгляни на него… зримое обещанье… ТЫ БУДЕШЬ МЕРТВЫЙ И В АДУ ЕЩЕ ДО МОЕГО РОЖДЕНЬЯ… ЯСНОЕ дело…

Невеста девственна… выход один — КАК ЭТО, ПРАВО, ЗАБАВНО!

Запись в стиле «ямайский даб», сделанная еще до того, как сам стиль появился.

Джим, однако, находил работу в студии занудной. Запись «Soft Parade» растянулась на месяцы, и Джим приходил лишь в случае крайней необходимости. В итоге его вообще не было на финальном сведении, им занимались мы втроем и Ротшильд. Я обижался, решив, что Джима больше не волнует результат нашей общей работы, но сейчас, задним числом, я полагаю, что его интересовал лишь сам процесс творчества в чистом виде, а все технические детали он предоставлял остальным.


* * *

— Наш президент, Трики Дики[50] — засранец, — сказал я Джулии, проглядывая утренние газеты. — Ты только взгляни на его заявление: «Я слежу за действиями противников войны во Вьетнаме, но они не окажут влияния на мою политическую линию». Никсон, по ходу, подзабыл, что его предшественника Джонсона «ушли» именно из-за антивоенных протестов.

— Его только избрали, а он уже не хочет знать, что думают люди, — отозвалась Джулия.

— Может, Ричарду стоит звякнуть на ранчо Джонсону? — съязвил я.

Джулия удивила меня, резко сменив тему.

— Слушай, а когда мы, наконец, съедемся и начнем жить вместе?

— Э-э-э… я как-то не очень задумывался на этот счет.

— Знаешь… если мы не съедемся с тобой в обозримом будущем, я, наверное, решу что нам стоит разъехаться, если тебе интересно.

Я почесал затылок, призадумавшись над заявлением Джулии и решил, что мне доставляет удовольствие ее общество, и что это удовольствие мне бы хотелось продлить.

После завтрака я порулил по Лукаут Маунтин Драйв в сторону Аппиан Вэй, взглянуть на небольшой домик в стиле Тюдоров, прилепившийся над обрывом с обалденным видом на L.A. Когда мы с Робби квартировали на Лукаут, я частенько прогуливался к этому обрыву, полюбоваться этим видом, тем самым, который вдохновил Джима сочинить “People Are Strange”. Там было витражное окно прямо под козырьком тюдоровской кровли, и мне всегда очень хотелось подкрасться и заглянуть внутрь. Если у меня когда-нибудь заведутся деньжата, фантазировал я, непременно куплю этот дом.

И вот, представьте себе, перед домом красовалась табличка «Продается»! Я перезвонил Бобу Грину, новому бухгалтеру группы, немедля потащил его смотреть дом и мы выяснили, что его продают за сорок тысяч долларов. Дороговато для меня, как по тем временам, особенно если учесть, что мы с Робби снимали в каньоне коттедж с двумя спальнями за сто пятьдесят баксов в месяц, но я не хотел ввязываться в долгие торги с риском упустить этот дом. Или Джулию. Боб изрек, что если с карьерой группы ничего не стрясется, то я потяну. Фраза прозвучала, как форменное пари.

Кстати, так что там у нас с Джимом? УУУУффф. Я решил рискнуть по любому.

Пару дней спустя я пригласил Джулию на прогулку и мы подошли к тому самому дому.

— Ты хотела, чтобы мы поселились где-то вместе?.. Ну вот, это наше!

Она просияла.

Раздумывая теперь о тех днях, Джим, я сам удивляюсь, чего я так заморачивался на тему все контролировать. Было очень приятно иметь менеджером настоящего друга в лице Сиддонса, но я переживал, что он не сможет держать тебя в узде. Зачем я мучил себя, гадая, что вообще есть кто-то, кому это по силам? Тебе было двадцать шесть лет от роду, достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе, но, поскольку мы были в одной группе, все твои залёты отражались и на мне. Каждый раз, когда ты попадал в историю с полицией, пресса выходила с заголовками «Джим Моррисон из группы The Doors», и я ловил на себе любопытствующие взгляды знакомых и потупленные взоры родных.

Я вздохнул с облегчением, когда нам разрешили подгонять лимузины прямо к трапу самолета. Это еще больше углубило нашу изоляцию от публики (и от реального мира), зато исключило для тебя всякую возможность устраивать сцены в публичных местах. Помнишь, что ты учудил в аэропорту Миннеаполиса, когда к тебе подошли за автографом?

— Не могли бы вы сделать это, для Джилл? — сказал фан, указывая на свою засмущавшуюся подружку, спрятавшуюся у него за спиной.

— А не поел бы ты своего говна, для меня лично? — не задумываясь, ляпнул ты в ответ.

Я взглянул на юное и трепетное семнадцатилетнее создание за плечом у парня, и меня кинуло в пот от возмущения. Я нырнул за журнальный стенд и уже там испытал откровенную радость, услыхав бесстрашный ответ юноши:

— Как скажешь, чувак. Чего только не сделаешь, чтобы прорваться сквозь.

Задним числом я могу строить красивые умозаключения, что ты опять исследовал людские рамки или проверял, до каких пределов доходит их слепое обожание твоей персоны. Но в тот момент ты смотрелся, как банальное хамло.

Ты начал ненавидеть свой публичный облик, который сам создавал, сознательно и бессознательно, как ты признал в одном из поздних интервью. Одна из строк в твоем «Celebration of the Lizard» (Праздновании ящерицы), стала отметкой поворотного пункта, когда ты стал верить имиджу, раздуваемому прессой и утрачивать чувство юмора, помогавшего не воспринимать всерьез обожание толпы:

Я КОРОЛЬ ЯЩЕРИЦ… Я МОГУ ВСЕ!

Эти стихи — полная противоположность тому, что написал Джон Леннон, когда в его жизни настало время перемен: «Я был моржом, теперь я Джон».

В чем было дело? В том, что ты вживался в свой миф, или в том, что миф подчинял тебя себе? Покупка костюма из шкуры ящерицы, возможно, таит в себе разгадку. Наши концерты превратились в ритуалоообразные перформансы, с тобой в качестве шамана, ведущего нас всех сквозь некую церемонию. Но когда тебя спросили в одном интервью, являешься ли ты шаманом, ты ответил: «Шамана не слишком интересует, какова его роль в обществе. На самом деле ему просто интересно воплощать свои личные фантазии». Развивая мысль, ты сказал о том, что если личность начинает слишком осознанно относиться к исполнению функции в окружающем мире, это может помешать ее путешествию в глубины себя.

Как жаль, что ты не воспользовался своим собственным советом. С ростом нашей популярности состав публики начал меняться, и вместо пары тысяч людей, пришедших, чтобы раствориться во вводящей с транс музыке, мы получили десятки тысяч зевак, явившихся с настроением «а ну-ка покажи мне». Мы срывали крышу им, они срывали крышу нам. Это стало порочным кругом.

Вот так и вышло, что шаман, чья сила должна храниться в тайне, оказался возведен на пьедестал, окружен толпой завидующих его славе и успеху (не будем забывать, что в Америке это Бог), и, по ходу, стал превращаться в самого что ни на есть разнесчастного и пропащего из людей.

Двадцатитысячные толпы, вопящие и поклоняющиеся четверке молодых людей! Это напоминало мне о Гитлере. Ты, вероятно, думал о том же, когда сымпровизировал несколько новых строк в середине “When the Music’s Over” в Чикаго:

Адольф Гитлер жив и здоров!

(публика кривит рожи и начинает неодобрительно бухтеть и свистеть)

Я переспал с ней прошлой ночью!

(публика одобрительно вопит)

Ты стоишь за жизнь, она стоит за смерть…

А я ни там ни сям, сижу на заборе, себе яйца отдавил!

(публика выражает БОЛЬШОЕ одобрение)

Ну что за артист! В два счета всех напряг, затем расслабил и сбил с умняка, сведя все к шутке. Ирония заключалась в том, что в то время, как само наше появление на сцене сводило всех с ума, изнутри все сильней нарастало чувство изоляции. Я знаю, ты тоже ощущал это. Мне запомнилось, как ты описывал нам свой кислотный трип, тебе пригрезилось, что ты входишь в свой номер в мотеле, а там полно незнакомых людей, у них вечеринка и ты подумал, не ошибся ли дверью.

Помнишь Альберта Гольдмана, писателя, который отправился вместе с нами в тур? Он сочинил довольно едкую книгу об Элвисе, а теперь еще одну, о Джоне Ленноне. В обеих книгах сделан упор на саморазрушении и ничего путного не сказано собственно о музыке, о ее душе. Но он написал кое что и о нас, довольно проницательно, в статье для журнала «Crawdaddy». Этот номер, вроде, к тебе не попал, но ты мог читать статью Майкла Горовица «Неизвестный солдат», там была большая цитата из Гольдмана, не помнишь?

Изначальным видением, однозначно, было видение прорыва. То, что они (The Doors) предложили вам, было иссиня-черным куском каменного угля, внутри которого находилось нестерпимо сияющее нечто. Порой они пробивали стенки уголька и подлинное бешенство вырывалось наружу.

Таков был дух их первого альбома. То, что привело нас всех в восторг. То, что подняло со дна целые затонувшие континенты в душе у каждого, вы понимаете, о чем я.

Они евангелически обратили всех нас. Затем наступил момент истины. Ты привлек мир на свою сторону. А сам-то ты где, бейби? Что ты намерен со всем этим делать? Ты добился своего, девчонка в тебя влюбилась. А теперь, сам-то ты ее любишь? Жениться намерен, или как?

С этого момента они начали углубляться в свою проблему. Обратной стороной прорыва является отчужденность. Там, куда ты прорвался, климат суровый и погода не радует. Бунтарь отрезал сам себе. Христос в саду.

Прикольно излагает этот Гольдман, скажи? Что ж, такими мы и были, с тысячами фанов у нас в руках, разбегаясь каждый в свою сторону после концерта. Рей и Дороти шли отдыхать, мы с Робби отправлялись в какой-нибудь клуб, послушать местных музыкантов, а ты — прямиком в ближайший бар. Натуральный облом, после возбуждения, пережитого на концерте.

Помнится, в начале 69-го, ты как-то сказал мне с Робби, что наша карьера развивается недостаточно быстро. Мы только переглянулись с недоумением.

«Я думаю, у Джима было чувство времени. Вот и Ротшильд говорил о Джиме, что он не собирался так уж долго жить, и должен был успеть сделать все за определенное время», — сказал как-то Робби. У тебя в самом деле было предчувствие на этот счет? Хотел бы я, чтобы ты был со мной пооткровеннее. Все, что я знал, это то, что успех оказался совсем не таким, как его рекламируют. Я был не прочь, чтобы мы сделали пару шагов назад, каким-то образом…

Загрузка...