Все, что остается

Глава 8

При ярком дневном свете лес не казался нам зловещим до тех пер, пока Марино и я не добрались до небольшой просеки. Отвратительный запах разлагающейся людской плоти стал слегка напоминать о себе. После просеивания земли, собранные лопатой, стояли холмики из опавших листьев и сухих еловых веток. Только достаточно длительный срок и обильные проливные дожди могли навсегда смыть следы этого ужасного убийства.

Марино принес металлоискатель, а я — грабли. Доставая из пачки сигарету, он огляделся вокруг.

— Не вижу смысла начинать поиски с этого места, — сказал он, — здесь уже тысячу раз искали.

— Я думаю, что и тропу не меньше обыскивали, — Оказала я, внимательно рассматривая тропу, по которой мы шли, начиная от расчищенной от леса дороги.

— Совсем не обязательно. Ведь прошлой осенью, когда Дебору и Фреда привезли сюда, тропы здесь вовсе не было.

До меня дошел смысл сказанного. След от лопат, которыми подгребали листья, а также плотно утрамбованная грязь могли быть оставлены полицейскими и другими принимавшими участие в расследовании людьми, которые ходили взад и вперед по расчищенной дороге к месту, где были обнаружены трупы. Осматривая лес, он добавил:

— Проблема заключается в том, что мы, доктор, даже не знаем, в каком месте они остановились. Можно было бы предположить, что молодые люди припарковались рядом с нами и вышли отсюда точно так же, как это сделали сейчас мы. Вот если б знать, действительно ли убийца направлялся сюда.

— Мне кажется, убийца знал, куда они держат путь, — ответила я. — Было бы странно предположить, что он наугад свернул на расчищенную дорогу и завершил свой маршрут именно здесь после долгого и бессмысленного мотания в лесной глуши.

Пожав плечами, Марино включил металлоискатель.

— Особого вреда не будет, можно и попробовать.

Мы начали с участка, где были найдены трупы. Исследуя тропу, расчищая ее от веток подлеска и листьев, мы медленно двигались в сторону дороги. В течение двух часов мы прочесали все попадавшиеся на нашем пути вырубки, которые могли, с нашей точки зрения, гостеприимно привлечь путников под сень своих пушистых веток. Первый раз металлоискатель просигналил, обнаружив пустую банку из-под пива, второй раз — ржавую открывалку. Когда мы были уже на краю леса, раздался третий сигнал — была обнаружена гильза от патрона в пластиковом красном, выцветшем от времени кожухе.

Облокотившись на грабли, в подавленном настроении, я пристально смотрела на тропу и думала. Я размышляла над предположением, которое высказала Хильда относительно существования какого-то другого места, куда преступник потащил Дебору. Мое воображение начинало рисовать просеку и лежавшие рядом трупы. Первое, что мне пришло в голову, было предположение а том, что Дебора могла в какой-то момент и отделаться от преступника, и это могло произойти, когда ее вместе с Фредом вели по темной дороге к просеке. Окинув взглядом густые ветки деревьев, я поняла, что такое вряд ли могло произойти.

— Давай примем как должное предположение о том, что убийца действовал в одиночку, — сказала я Марино.

— Ну хорошо, а что дальше? — спросил он, вытирая рукавом пальто вспотевший лоб.

— Если бы ты был убийцей и совершил нападение сразу на двух человек, заставив их затем, возможно, под дулом пистолета прийти сюда, кого бы ты убил первым?

— С парнем было бы больше хлопот, — машинально ответил Марино. — Я бы сперва убрал парня, а уже потом взялся бы за девчонку.

Все это не укладывалось в моей голове. Когда я пыталась представить себе, как один человек принуждает двух других идти через темный лес, дальше этого мое воображение не шло. Может быть, у убийцы был с собой фонарик? А может, он хорошо знал эту местность, мог с закрытыми глазами найти просеку? Этими сомнениями я и поделилась с Марино.

— У меня возникли такие же вопросы, — ответил он. — Здесь напрашиваются кое-какие выводы. Прежде всего не исключено, что преступник связал ребятам руки сзади. Второе, я бы задержал девчонку, заставив ее двигаться по лесу, приставив к спине пистолет. Увидев такой оборот дела, и парень сразу присмирел бы, как ягненок. Только представь — одно неверное движение, и девчонка будет убита. Ну а что касается фонаря? Конечно, что-то ему помогало ориентироваться на местности.

— А как, скажи на милость, он умудрился держать в одной руке фонарь, в другой пистолет и одновременно держать под прицелом девчонку?

— Очень просто. Хочешь, покажу?

— Ну нет, не надо. — Я отступила назад, когда он направился в мою сторону.

— Давай сюда грабли. Только не суетись.

Он вручил мне металлоискатель, а я ему грабли.

— Представь, что на месте граблей стоит Дебора. Я хватаю ее левой рукой вокруг шеи, продолжая держать фонарь в этой же руке, — говорил Марино, демонстрируя свои объяснения. — А в правой руке у меня находится пистолет, который я держу дулом между ее лопатками. Видишь, все достаточно просто. А Фред в это время следует впереди нас по освещенному фонарем пути. — Немного подумав, Марино пристально посмотрел на тропу. — Очевидно, при таком раскладе они не могли быстро продвигаться вперед.

— Особенно если были разуты, — подчеркнула я. — Ноги он не стал связывать, намереваясь вывести ребят в другое место. Заставив их снять обувь, преступник понимал, что босиком они будут двигаться медленнее, а убежать и вовсе не смогут. Может, прикончив Дебору и Фреда, он оставил их обувь себе на память.

— Может быть, и так, — сказала я, не переставая думать о найденной сумочке Деборы.

— Но если предположить, что руки у Деборы были связаны сзади, то как здесь оказалась ее сумка? У сумки не было ремешка, поэтому она не могла нести ее, перекинув через плечо или держа в руке. И, поскольку на Деборе не было никакого ремня, сумочку вряд ли к нему пристегивали. Кроме всего прочего, если тебя ведут на расстрел, зачем брать с собой сумку?

— Понятия не имею. Эта мысль беспокоила меня с самого начала.

— Давай сделаем еще одну попытку, — предложила я.

— У, черт!

К тому времени, когда мы снова выбрались к просеке, солнце скрылось за облаками, и стало довольно ветрено. Казалось, что температура понизилась сразу на десять градусов. Я напряженно работала граблями, и руки мои тряслись от усталости. Мне вдруг стало холодно. Двигаясь к находившемуся далеко от тропы участку земли, я стала изучать территорию, впереди которой простиралась такая малопривлекательная полоска леса, что меня вдруг охватило сомнение, наведывались ли туда когда-либо охотники. Полицейские вскапывали и просеивали землю на протяжении десяти футов, пока не достигли участка величиной более акра, зараженного метастазами растения-паразита кудзу. Покрытые чешуйками деревья, подобно доисторическим динозаврам, стояли по краям затвердевшего зеленого моря. Пораженная болезнью, здесь медленно погибала вся живая растительность: кусты, деревья.

— Господи Боже мой, — пролепетал Марино, увидев, как я начала орудовать граблями в этом месте. — Шутишь ты, что ли?

— Мы не будем заходить слишком далеко. Но нам и не пришлось этого делать. Металлоискатель отреагировал сразу. Сигналы его становились все громче и громче. Марино установил сканер над поверхностью земли, откуда пустил свои корни кудзу, на расстоянии менее пятнадцати футов от того места, где были найдены трупы. Я поняла, что разгребать землю на пораженном кудзу участке земли было еще хуже, чем копаться в спутанных волосах. Разбирая листья в хирургических перчатках, вскоре я нащупала среди корней деревьев какой-то холодный и твердый предмет, который, как мне показалось, вряд ли был объектом наших поисков.

— Пригодится для проезда, — удрученно сказала я, бросив Марино грязную мелкую монетку.

Когда мы отошли на несколько футов в сторону, металлоискатель снова засигналил. На этот раз мои поиски на локтях и коленях увенчались успехом. Нащупав руками предмет, который безошибочно можно было охарактеризовать как цилиндрический, я, мягко раздвинув щупальца кудзу, увидела все еще сверкавшую серебряным металлическим блеском патронную гильзу. Осторожно вытаскивая, я старалась как можно меньше касаться ее поверхности. Наклонившись, Марино приоткрыл пластмассовый кожух.

— «Девять миллиметров, ФБР», — прочел он сделанный на головке гильзы оттиск. — Чтоб мне провалиться на этом месте!

— Вот именно здесь он стоял, когда стрелял в нее, — пробормотал он. По телу моему пробежали мурашки, когда я вспомнила слова Хильды: «Дебора находилась на месте, где было полно каких-то цеплявшихся предметов». Это и было растение-паразит кудзу.

— Если он стрелял в Дебору на близком расстоянии, — сказал Марино, — она должна была упасть где-то здесь, недалеко.

Я пробиралась вперед, а Марино, держа в руках металлоискатель, следовал за мной.

— Как он мог стрелять в нее ночью, Марино? Что он мог видеть в кромешной тьме?

— Может быть, светила луна?

— Луна тогда только народилась.

Даже при небольшом лунном свете все-таки светлее.

Спустя несколько месяцев была проверена сводка погоды, которая наблюдалась в пятницу вечером, тридцать первого августа, когда исчезли Фред и Дебора. Было выше шестидесяти градусов по Фаренгейту, небо ясное, луна еле заметна. До моего сознания все равно не доходило, как он мог ночью выверти сюда двух до смерти напуганных заложников. Мне казалось, что бедные ребята только и делали, что беспорядочно и суетливо топтались на месте.

Почему он не захотел убить их на расчищенной дороге и, оттащив на несколько шагов в глубь леса, уехать? Зачем понадобилось гнать их сюда?

Схема этого убийства во многом напоминала предыдущие, когда тела также находили в отдаленной, подобно этой, лесной глуши.

Окидывая взором заросли кудзу, Марино недовольно произнес:

— Хорошо хоть погода такая, что не видно змей.

— Прекрасное наблюдение, — раздраженно ответила я.

— Ты хочешь продолжать работу? — спросил он тоном, который сам за себя говорил о его диком нежелании сделать хотя бы шаг в сторону варварской пустоши.

— Думаю, что на сегодня мы и так неплохо потрудились, — сказала я, замирая от страха, стараясь как можно быстрее выбраться из зарослей. Упоминание о змеях доконало меня. Мне казалось, я была на грани нервного срыва.

Было почти пять часов вечера, когда мы, пробираясь через чащу уныло раскинувшихся ветвей деревьев, наконец добрались до машины. Каждый раз, когда какая-нибудь веточка цеплялась за ногу Марино, сердце мое замирало от страха. Лишь карабкающиеся по стволам деревьев белки да неожиданно вспархивающие с веток кустов птицы нарушали мрачную тишину леса.

— Утром я первым делом отнесу эту гильзу в лабораторию, — сказал Марино. — Затем надо зайти в суд. Немало дел предстоит на завтра.

— Насчет какого дела ты пойдешь в суд?

— Насчет того, как Буба, убитый своим другом по имени Буба, оставил одного лишь свидетеля по имени Буба, которого затем утопил.

— Ну а если серьезно?

— Знаешь, — сказал Марино, открывая дверцы машины, — я серьезен, как никогда. — Включив зажигание, он пробормотал: — Доктор, я начинаю ненавидеть свою работу. Клянусь, я не вру.

— В данный момент ты ненавидишь весь мир, Марино.

— Нет, ты не права, — усмехнувшись, ответил он. — Вот тебя, например, я очень люблю.

В последний день января утренняя почта доставила официальное послание от Пэт Харви. Лаконично и четко она уведомила о том, что, если копии отчетов о вскрытии тела ее дочери, а также экспертизы на наличие ядовитых веществ в организме не будут получены к концу следующей недели, она обратится в суд. Копия этого уведомления была отослана моему непосредственному начальству, уполномоченному по делам медицины и гуманитарной службы. Уже через час после получения уведомления я была приглашена в его офис.

Хотя внизу меня ожидали привезенные для вскрытия тела, я, покинув здание, прошлась по улице Франклина до улицы Мэйн, где находилась территория главного вокзала. В течение нескольких лет она пустовала, а затем, временно занятая под торговые ряды, перешла в собственность государства. Это историческое здание с башенными часами и черепичной крышей снова стало железнодорожным вокзалом, временным пристанищем для государственных служащих, вынужденных останавливаться здесь, поскольку здание вокзала на Мэдисон-авеню реставрировалось. Два года назад губернатор штата назначил доктора Пола Сешенза управляющим, и хотя личные встречи с новым боссом случались не часто, проходили они в довольно приятной атмосфере. Но сегодня у меня возникло предчувствие, что на этот раз обстановка будет совершенно иной. Его секретарша говорила со мной по телефону извинительным тоном, так, как будто заранее знала, что меня вызвали, чтобы наказать. Офис управляющего находился на втором этаже, и пройти к нему можно было, поднявшись по старой мраморной лестнице, по которой вверх-вниз спешили посетители. Кабинет, который занимал управляющий, служил раньше складом спортивных товаров и маленьким магазинчиком, торгующим цветными бумажными змеями и флюгерами. Стены кабинета были обшиты панелями, стеклянные оконные полоски обрамлены кирпичом, пол устлан ковровым покрытием и заставлен изысканной мебелью. Доктор Сешенз пригласил меня войти.

Это был энергичный человек в очках, с редеющими темно-каштановыми волосами и узким лицом. Он как бы всем своим видом говорил, что бег на марафонские дистанции не является уделом человеческого существа. Его грудная клетка была цилиндрической формы, а тело настолько заплыло жиром, что он не снимал пиджака даже летом, когда вполне подошла бы рубашка с длинным рукавом, поскольку доктор Сешенз страдал хроническим насморком. Его левая рука все еще была в гипсе: последствия перелома, имевшего место несколько месяцев назад во время забега вокруг Западного побережья, когда запутавшаяся в его ногах вешалка, уклонившись от ног бежавших впереди него участников, буквально прибила его к земле. Он был единственным закончившим дистанцию участником забега, имя которого, однако, стало хорошо известно многим по публичным изданиям.

Усевшись за стол, посреди которого лежало письмо, прижатое пресс-папье, он смотрел на меня необычно суровым взглядом.

— Я полагаю, вы знакомы с содержанием этой бумаги? — постучав по письму указательным пальцем, спросил он.

— Конечно, — ответила я. — Понятно, что Пэт Харви не терпится ознакомиться с результатами произведенной экспертизы.

— Труп Деборы Харви был найден одиннадцать дней назад. Насколько я понял, вам до сих пор не удалось установить причину смерти девушки и Фреда Чини?

— Мне известно орудие убийства, а вот причина мне пока неизвестна.

Озадаченно взглянув на меня, он произнес:

— Доктор Скарпетта, не могли бы вы объяснить мне, почему об этом до сих пор не знают ни Пэт Харви, ни отец Фреда Чини?

— Мой ответ будет предельно прост, — ответила я. — Дело об убитой паре пока не закрыто, оно требует специального изучения. А ФБР мне приказало сохранять все факты, касающиеся этого дела, в глубокой тайне.

— Понимаю, — сказал он, бросив взгляд на стену так, как будто там было окно.

— Если вы позволите, я обнародую свои отчеты, доктор Сешенз. Вы на самом деле намного облегчили бы мою участь, если бы позволили выполнить требование Пэт Харви.

— Почему? — Он прекрасно знал ответ на вопрос, но ему очень хотелось послушать мое мнение.

— Потому что миссис Харви и ее муж имеют полное право знать, что случилось с их дочерью, — ответила я. — А Брюс Чини также имеет право знать о том, удалось ли нам добиться каких-либо результатов при проведении экспертизы тела его погибшего сына. Ожидание для них — настоящая пытка.

— А вы давно разговаривали с миссис Харви?

— Давно.

— И вы не говорили с ней с тех пор, как были найдены трупы, доктор Скарпетта? — спросил он, нервно подергивая повязку.

— Я звонила ей, когда были получены результаты проведенного опознания, но с тех пор я с ней не разговаривала.

— А она пыталась с вами связаться?

— Да.

— И вы не стали с ней разговаривать?

— Я уже вам объяснила, по какой причине я с ней не смогла разговаривать, — ответила я. — Мне кажется, с моей стороны было бы не очень вежливо позвонить ей и сказать, что ФБР не хочет, чтобы я выдала ей имеющуюся у меня информацию.

— О директивах ФБР вы никому не рассказывали?

— Я рассказала об этом вам.

— Я высоко ценю ваше молчание. Но, мне кажется, было бы неуместно упоминать об этом кому-то еще, особенно репортерам.

— Я приложила немало усилий, чтобы избежать репортеров.

— Мне звонили из газеты «Вашингтон пост» сегодня утром.

— Кто именно?

Я с напряжением наблюдала за тем, как он перебирал полученные за день сообщения. Мне с трудом верилось, что Эбби за моей спиной и через мою голову захотела воспользоваться услугами управляющего.

— Кто-то по имени Клиффорд Ринг. — Вскинув на меня глаза, он продолжил: — Вообще-то он уже не первый раз звонил и не только у меня пытался получить информацию. Он донимает своими звонками мою секретаршу и других служащих, включая моего заместителя и секретаря по вопросам труда и занятости. Полагаю, что он вам тоже звонил; после чего, наконец, решил связаться с администрацией — с жалобой на медицинского эксперта.

— Звонили много репортеров, половину имен я просто сейчас не помню.

— Я полагаю, мистер Ринг подозревает, что все детали этого дела искусно скрываются, что существует какая-то конспирация. По тому, как он задавал свои вопросы, было ясно, что он опирался на какие-то факты.

Странно, подумала я. Что-то не похоже, чтобы газета «Пост» не проявляла никакого интереса к расследованию этих случаев убийства, в чем так настойчиво пыталась убедить меня Эбби.

— У него сложилось впечатление, — продолжал управляющий, — что ваш офис преграждает доступ к получению какой-либо информации и поэтому является участником так называемой конспирации.

— Мне кажется, что они абсолютно правы, — ответила я, стараясь подавить раздражение в своем голосе. — Я сейчас нахожусь меж двух огней. Либо я должна пренебречь требованием миссис Харви и Департамента юстиции, либо, при условии предоставленного мне честного выбора, я бы предпочла оказать содействие миссис Харви. В конце концов мне все равно придется держать перед ней ответ. Ведь она мать Деборы. А перед ФБР я не обязана отчитываться.

— У меня тоже нет намерений враждовать с Департаментом юстиции, — ответил доктор Сешенз.

Хотя он не назвал мне причину, я и сама о ней догадалась. Значительная доля департаментского бюджета управляющего обеспечивалась за счет федеральных налогов, некоторая часть которых маленьким ручейком текла в мой офис, чтобы субсидировать сбор информации, необходимой для различных агентов по предупреждению всевозможных травм и безопасности движения. Департамент юстиции знал, каким способом нужно вести жесткую игру. Если вражда с федеральными органами не сократит бесконечно растущие статьи дохода, мы, по крайней мере, могли бы рассчитывать на то, что не умрем с голоду. Последнее, чего хотел управляющий, это — отвечать за каждую канцелярскую принадлежность, купленную на субсидированные средства. Я знала приблизительную схему нашего дальнейшего существования. Все мы, доведенные до нищеты, будем обречены на смерть.

Управляющий здоровой рукой потянулся за письмом, на котором на минутку остановил свой взгляд.

— По существу, единственным ответом, который можно дать миссис Харви, это порекомендовать ей прекратить угрозы.

— Но, если она затеет судебное дело, у меня не будет выбора, и мне придется выслать то, что она требует.

— Я это понимаю. ФБР не сможет держать нас под своим контролем, и в этом наше преимущество. Недостатком же будет, очевидно, отрицательная реакция общественности, — подумал он вслух. — Конечно же, Управление по делам медицины и гуманитарных служб предстанет в не очень красивом свете, если общественность узнает о том, что суд заставил нас выдать Пэт Харви то, что она имела полное право получить по закону. И это в еще большей степени подтвердит подозрения мистера Ринга.

Средний житель даже не подозревал о том, что служба медицинской экспертизы была составной частью Управления по делам медицины и гуманитарных служб. Можно сделать смелый вывод о том, что в результате всех перипетий одна только я буду иметь довольно бледный вид. Управляющему, очевидно, хотелось, чтобы я сама выходила из положения. У него не было намерений портить отношения с Департаментом юстиции.

— Конечно, — продолжал он, — Пэт Харви будет стараться показать себя очень агрессивной, ссылаясь на вышестоящие инстанции. Но это может быть простым запугиванием.

— Я в этом очень сомневаюсь, — лаконично ответила я.

— Поживем — увидим, — ответил он, вставая из-за стола и провожая меня до двери. — А я напишу ответ миссис Харви о том, что мы с вами обсудили вопрос.

«В этом я ни капельки не сомневаюсь», — подумала я.

— Если понадобится моя помощь, сообщите мне, пожалуйста, — улыбнулся он, стараясь не смотреть мне в глаза.

Я только что сказала ему о том, что сильно нуждаюсь в помощи. Но я знаю, он бы и пальцем не пошевелил, чтобы помочь мне.

Как только я добралась до своего офиса, я тут же поинтересовалась, звонил ли какой-нибудь репортер из «Пост». После долгих напряженных раздумий и поисков многочисленных записей было наконец установлено, что репортер по имени Клиффорд Ринг не звонил ни разу. Как же он мог обвинять меня в нежелании придать гласности факт убийства, если он даже ни разу не попытался связаться со мной? Все это вызвало у меня недоумение.

— Между прочим, — добавила Роза, поравнявшись со мной в коридоре, — Линда искала вас, сказала, что хочет немедленно вас видеть.

Линда была экспертом по огнестрельному оружию. «Наверное, Марино успел забросить ей патронную гильзу», — подумала я.

Лаборатория, занимавшаяся определением характеристик различных инструментов и огнестрельного оружия, располагалась на третьем этаже и могла вполне сойти за магазин старого оружия. Револьверы, ружья, дробовики и пистолеты с верхом закрывали полки, а завернутые в пергамент всевозможные являющиеся уликами предметы высокими стопками возвышались на полу. Сначала мне показалось, что все работники лаборатории ушли на завтрак, но вдруг я услышала раздававшиеся за дверью приглушенные оружейные выстрелы. К лаборатории примыкала небольшая комната, которая использовалась для контрольных — испытаний оружия, разряжавшегося в стальную, наполненную водой цистерну.

Через несколько минут появилась Линда, держа в одной руке револьвер 38-го калибра, а в другой — отстрелянные пули и патронные гильзы. Линда была хрупкой и женственной. Длинные каштановые волосы развевались по плечам, а широко открытые карие глаза были изумительно красивы. Лабораторный халат был надет поверх расклешенной черной юбки и ярко-желтой шелковой блузки, застегнутой сверху булавкой. Если б я встретилась с ней на борту самолета, то, сидя рядом и пытаясь разгадать ее специальность, я бы прежде всего подумала, что она дает уроки поэзии или заведует какой-нибудь художественной галереей.

— Плохие новости, Кей, — обратилась она ко мне, выкладывая на стол револьвер с использованными патронами.

— Надеюсь, это не относится к тем патронным гильзам, которые принес тебе Марино, — сказала я.

— Боюсь, что именно о них нам с тобой придется поговорить. Я почти уже приготовилась вытравить на них свои инициалы и поставить лабораторный номер, когда обнаружила маленький сюрприз.

Она придвинула мне стул и, подойдя к микроскопу, произнесла:

— Находка стоит многого.

Усевшись на стул, я устремила свой взгляд в линзы микроскопа. С левой стороны освещенного кружочка находилась патронная гильза из нержавеющей стали.

— Я ничего не понимаю, — пробормотала я, настраивая объектив.

Внутри верхней части патрона я увидела инициалы — «Д. М.».

— Я подумала, что Марино вытравил собственные инициалы специально, чтобы затем передать эту гильзу тебе, — удивленно взглянула я на Линду.

— Да, он передал мне эту гильзу около часа назад, — сказала Линда. — Но когда я спросила его о том, оставлял ли он свои инициалы на гильзе, он ответил, что не делал этого. На самом деле я и не думала, что это были инициалы Марино. Кому-кому, а уж ему лучше знать, что его инициалы «П. М.», а не «Д. М.».

Хотя некоторые следователи имели привычку помечать собственными инициалами патронные гильзы, которые медицинские эксперты извлекали из тел убитых жертв, эксперты из лаборатории огнестрельного оружия напрочь отбили им эту охоту. Оставлять инициалы на металлической поверхности очень рискованно. Всегда существует опасность оцарапать затвор, спусковой крючок, отражатель или другие части оружия, такие как нарезы и желобки, которые играют огромную роль при установлении марки оружия.

Марино об этом очень хорошо знал. Он так же, как и я, всегда подписывал лишь пластмассовый кожух, даже не дотрагиваясь до внутренней части гильзы.

— Ты хочешь сказать, что эти инициалы стояли на патронной гильзе, уже когда Марино принес ее сюда? — спросила я.

— Очевидно, это именно так и есть.

«Д. М.», Джей Морель, подумала я, теряясь в догадках. Почему же оставленная на месте преступления гильза была обозначена его инициалами?

Линда высказала свое предположение:

— Может, шеф полиции, осматривавший местность, положил для какой-то надобности эту штуковину в свой карман, а затем случайно потерял ее, ну, например, через дырку в кармане?

— Что-то мне с трудом в это верится, — ответила я.

— У меня есть одна догадка, но, боюсь, вряд ли она тебе покажется правомерной. Да и мне она тоже кажется неправдоподобной. Патронную гильзу могли перезаряжать.

— А зачем ее пометили инициалами следователя? И зачем, скажи на милость, перезаряжать патронную гильзу, которая является уликой?

— Такое иногда случалось, Кей, только этот разговор между нами, хорошо?

Я внимательно ее слушала.

— Полицейскими собрано и представлено в суд как вещественное доказательство огромное количество оружия, боеприпасов и патронных гильз. Все это стоит огромных денег. Люди становятся очень жадными, даже судьи, которые забирают себе для коллекции или продают дельцам по оружию все эти доставленные им трофеи. Хотя и с трудом, но все-таки можно предположить, что патронная гильза была найдена каким-нибудь полицейским или передана в какой-то момент в суд в качестве вещественного доказательства, а затем была перезаряжена. Получается так, что стрелявший даже понятия не имел о том, какие инициалы были вытравлены внутри гильзы.

— Мы не можем доказать, что это гильза от той самой пули, которую я нашла в позвоночнике Деборы, и мы не сможем доказать это, пока не найдем пистолета, — напомнила я ей. — Мы даже не можем утверждать с уверенностью, что пуля из особого патрона. Мы только знаем, что он девятимиллиметровый фэбээровский.

— Да, точно. Но ведь ФБР имеет патент на выпуск водоотталкивающих патронов с конца восьмидесятых.

— Неужели ФБР продает эти пули для перезарядки? — спросила я.

— Вот в этом-то вся проблема. На деле — не продает. В продаже можно приобрести только патроны. Но ведь это абсолютно не значит, что заинтересованное лицо не сможет приобрести пули каким-то другим способом. Он может украсть их с завода или договориться с тем, кто ворует их. Например, я могла бы запросто достать патроны, если бы работала над каким-либо специальным проектом. — Достав банку диетической кока-колы из своего стола, она добавила: — Ничто меня нынче не удивляет.

— Марино знает о твоей находке?

— Я ему уже звонила.

— Спасибо, Линда, — поблагодарила я и, встав со стула, сформулировала свое, в корне отличное от теории Линды, предположение, которое, к несчастью, было наиболее вероятным. Одна только мысль об этом приводила меня в бешенство. У себя в кабинете я схватила телефон, набрала номер Пита Марино, который ответил мне незамедлительно.

— Вот дурила, — выпалил он.

— Кто? Линда? — спросила я, буквально оторопев.

— Морель, вот кто. Еще хватает наглости врать. Паршивый сукин сын. Только что разговаривал с ним по телефону. Сразу начал прикидываться, будто не понимает, о чем идет речь. Притворялся до тех пор, пока я не обвинил его в краже вещественного доказательства, которое собирался продать снова. А когда я спросил его, не тащит ли он оружие и боеприпасы и пригрозил расследованием с помощью внутренних служб, он запел совсем по-другому.

— Ты считаешь, что он специально оставил свои инициалы на патронной гильзе, Марино?

— Да, конечно. Они нашли настоящую патронную гильзу на прошлой неделе. А когда этот осел оставил ее там, где мы ее обнаружили, он сразу заскулил, что выполнял приказ ФБР.

— Где сейчас находится найденная ими патронная гильза? — спросила я, с трудом преодолевая охватившее меня волнение.

— Она находится в лаборатории ФБР. Мы с тобой целый день провели в лесу в поисках этой проклятой гильзы. Ты можешь себе представить, доктор, что все это время в лесу мы находились под наблюдением. Они выставили дозор, который следил за каждым нашим шагом, даже когда мы отлучались по нужде.

— Ты говорил об этом Бентону?

— Нет уж, дудки. Насколько я понял, Бентон тоже морочит нам голову, — ответил Марино и бросил трубку.