Все десять пальцев

– Здорово, Шнееман, – Константин привстал на вахтенном кресле, чтобы пожать руку полусонному, совершенно разбитому Кирюхе. Обычно он просто кивал, не вставая. – Ну, как экзамен?

– Так себе... Долго мурыжили, еле-еле поставили «хор». В хор пойду петь.

– Тебя Олег Иваныч хотел видеть. Сказал: «Как вернется – сразу ко мне».

Охранник смотрел на Кирюху с откровенным уважением.

Под лестницей находился вход в узкий коридор, который упирался в белую деревянную дверь. Еще несколько дверей – металлических – было в стенах коридора. За одной из них, вроде бы, находился вход в бомбоубежище (такое здание, как «Титаник», просто не могло быть построено без бомбоубежища – учитывая, в какую эпоху шла стройка). Вот спрятать бы туда Юкки... и запереть, а еще лучше заварить дверь намертво, чтобы это оружие массового поражения никогда не вылезло наружу!

Где-то здесь же должна находиться и личная опочивальня коменданта. Эту печальную историю знала вся общага: несколько месяцев назад Олег Иванович развелся с женой. В суде бывшая супруга смогла доказать свои права на квартиру, после этого Олегу Ивановичу пришлось совместить место работы с местом проживания – превратить одно из складских помещений в жилую комнату.

Шагая по коридору, Кирюха обдумывал стратегию предстоящего разговора. Наверняка будет много лишних вопросов, а он слишком устал и измотан, чтобы изворачиваться... Хотя именно на усталости и можно сыграть! Изобразить спящего на ходу «тормоза», который в каждую фразу въезжает по пять минут и все равно ничего не понимает. Глаза красные, под ними – здоровенные «кофейные» мешки – все необходимые атрибуты налицо.

Постучал в дверь кабинета, из-за которой доносились синтетические компьютерные звуки, похожие на громкий кашель. Вошел, не дожидаясь приглашения.

Олег Иванович возился с компьютером, он пытался как можно быстрее убрать с экрана игру – ту же самую стрелялку, в которую резался Антошкин «сокамерник» Эдик. Компьютер сопротивлялся как мог, с назойливой вежливостью спрашивая: «Сохранить текущую игру?» и «Вы уверены, что хотите выйти из игры?» Комендант сердился и яростно орудовал мышью, промахиваясь курсором мимо пиктограмм.

Кирюха даже не улыбнулся. Ни один нормальный человек (тем более мужчина) не станет использовать свой рабочий компьютер сугубо для работы.

Наконец Олегу Ивановичу удалось отключить игру. Он развернулся во вращающемся кресле в сторону Кирюхи и не слишком дружелюбно произнес быстрым сбивчивым голосом рассеянного, вечно недовольного жизнью человека:

– Зравствуй, здравствуй, товарищ герой. Присаживайся...

Кирюха уселся на стул, почмокал губами и заговорил – медленно, стараясь не переиграть:

– Олег Иванович... Простите... Не выспался... Очень плохо спал... Сегодня экзамен сдавал...

Комендант почесал короткую бороду, нервно поправил очки, провел пальцами по серому галстуку:

– По тебе видно, Шнееман. Знаю я про твои злоключения – попробуй тут выспись, когда на руках пацан чуть не умер. Завидую твоему образу мышления, Кирилл: оживлять человека электрошокером! Я бы не додумался.

Парень скромно пожал плечами.

– А знаешь почему, Кирилл? Потому что это невозможно. Если сердце остановилось, шокером его не оживишь. Это даже я знаю, хоть и не медик.

– А как же реанимация?

– Сравнил! В реанимации применяется разряд в шесть тысяч вольт, а карманный шокер может дать максимум двести двадцать или чуть побольше. Я сегодня говорил с врачами, они только пальцами у виска крутили: мол, невозможно, и все тут!

– Раз в год и палка стреляет...

– Да. Факты – вещь упрямая. Дамир остался в живых. Если бы он помер – было бы ЧП. Такая бы неприятность была, что мы с тобой не расхлебали бы.

«Говори за себя!» – подумал Кирюха.

– Во французском языке есть такое выражение: «сладкая смерть». Так говорят, когда мужчина умирает на своей женщине в момент оргазма. Допустим, сердце не выдержало. Бывает такое.

Кирюха кивал, всем видом давая понять, что шевелить языком не в состоянии.

– Я тут поговорил с ребятами... Дамир Бейбутов на балконе с какой-то девкой шустрил. Так шустрил, что сердце не выдержало. Классический пример «сладкой смерти».

Студент Шнееман приподнял брови: мол, а я при чем?

– Я уже не говорю, что этот случай сам по себе безобразен. Важно другое: перед тем, как его на «скорой» увезли, Дамир звал какую-то Юльку. Свою девку. Я проверил по документам: никакой Юльки в этом году у нас нет. Сколько девиц – хоть бы одна Юлия или Юлианна! Ни одной!

«Начинается...» – понял Кирюха.

Комендант потер ладонью лист плексигласа на столе и сердито затараторил, проглатывая окончания слов:

– Начинается все с того, что МНЕ звонит какой-то бандит и угрожает МНЕ. Якобы в МОЕМ общежитии Я прячу постороннюю девчонку. Можешь себе представить?

– Могу, – спокойно сказал его собеседник.

Олег Иванович закручинился.

– Я искал ее три дня. Но сомневался до самого последнего момента. Не верил. Что за девчонка? Как проникла сюда? Где скрывается? Абсурд! Нонсенс! И что же выяснилось прошлой ночью? Эта дрянь даже не скрывается! Она ночью сношается на балконе с наркоманом!

Парень сочувственно кивал.

– Кстати, как ты там оказался?

Этого вопроса Кирюха ждал давно.

– Мне нужно было увидеть Дамира...

– В час ночи? – саркастически скривился комендант.

– Я готовился к экзамену... – Кирюха продолжал изображать лунатика. – Спать хотелось зверски. А Дамир мне говорил, что у него где-то были кофеиновые таблетки... Я пошел, хотел стрельнуть...

– Кофеиновые таблетки? Это опасная игрушка, Шнееман. Не зря в цивилизованных странах их запрещают. Можешь закончить как Дамир.

– От одной таблеточки – вряд ли...

– Ты поднялся на шестой этаж и увидел своего друга с чужой девкой?

– Нет. Я увидел, что дверь на балкон открыта и что там кто-то лежит. Подбежал, смотрю: Дамир. Я сразу понял, что у него опять сердце отключилось...

– То есть прецеденты были?

– Да. Дамир – сердечник.

– Меня это не удивляет. А девку ты не видел?

– Нет, еще раз говорю...

– Куда же она делась?

– Слушайте, когда они там сношались, меня поблизости не было. И никакую Юльку я не знаю! Я думаю, все было так: Дамир кончил – от остроты ощущений сердце отказало – девка испугалась и убежала. Когда я пришел, он валялся с закаченным глазами, как настоящий труп! Чудо, что он выжил!

Эту тираду (в которой не было ни единого слова неправды!) Кирюха произнес громким раздраженным голосом. Очень хотел добавить: «Оставьте меня в покое», но сдержался. Испортить отношения с комендантом никогда не поздно.

– Верите вы мне или нет – ваше дело, – сказал парень. – Других свидетелей все равно не найдете.

– Да, да, это все верно... – грустно покачал головой Олег Иванович. – Ведь мы с тобой доверяем друг другу?

Кивок.

– А зачем ты сбросил на мою машину пивную бутылку?

– Мы с вами давно уже обговорили эту проблему, Олег Иванович. Это вышло случайно.

– Ну а все-таки, зачем ты это сделал? Покуражиться захотелось?

– Я вообще ни о чем не думал! Машинально допил, машинально швырнул...

– Вот, – по лицу коменданта было видно, насколько сильно он огорчился. – Как раз то, о чем я только что сказал. Шнееман, я же прекрасно знаю, что бутылку сбросила Анастасия Мордякина. И ты прекрасно знаешь, что я прекрасно знаю. Но продолжаешь меня обманывать, сам на себя наговариваешь. Зачем?

– Вас там не было. Вы не можете знать, кто кинул бутылку. Это мог быть любой из нас троих.

– Предположим, я провел собственное маленькое расследование.

– И что? – спросил Кирюха с вызовом.

– И то, что если ты с такой легкостью идешь на обман, то как я могу тебе верить?

– Не сочтите за наглость, Олег Иванович: мне представляется, что вы неверно употребляете слово «обман». Обманывают всегда ради какой-то выгоды. А в чем моя выгода? – Кирюха понемногу расходился, забывая роль сонного страдальца.

– Вот и я не знаю, Кирилл, в чем твоя выгода. По-моему, ты просто в Робин Гуда играешь. Глупо!

Он откинулся в кресле, заложил руки за голову: в районе подмышек его голубая рубашка была темной от пота.

– Я звонил в больницу. Дамир Бейбутов будет жить. Благодаря тебе. Не знаю, конечно, как тебе это удалось, но если бы не твоя находка с электрошокером, мы бы сейчас думали, как помягче сообщить его родителям о смерти сына.

– Я лично сомневаюсь, что он долго протянет.

– Ему нужен курс лечения от наркотической зависимости. Я предложил направить его в центр реабилитации. А там... как знать! Я оптимист!

– А я реалист! – Кирюха спародировал пафосную интонацию коменданта, не пожалев нахальства.

Олег Иванович поморщился и заговорил в своей обычной манере – быстро и сердито:

– Шнееман, мы с тобой оба знаем, что пацан плохо кончит. Пусть он это сделает в любом притоне или прямо на улице – только не на МОЕЙ территории. Я действительно благодарен тебе за то, что ты не позволил ему осквернить наше общежитие трупом. Я умею благодарить. Много у вас осталось работы в актовом зале?

– Так... Обои доклеить, двери покрасить, пару досок прибить... Сегодня закончим.

– Заканчивайте и можете считать себя свободными. Я собирался нагрузить вас на месяц вперед – забудьте об этом. Долгов у тебя больше нет, Кирилл. Ты рад?

– Рад, – согласился тот. Ему показалось, что Олега Ивановича просто-таки распирает от гордости за собственное великодушие. (Того и гляди пернет.)

– Жаль, что я не могу побеседовать с Дамиром про ту девку. Боюсь, мы с тобой еще не скоро его увидим. Держи ухо востро. Приказ ясен?

– Так точно, – безо всякого энтузиазма ответил Кирюха.

– Свободен.

Едва Кирюха вышел, в кабинете вновь закашляла стрельба.

На обратном пути он дернул за ручку каждую дверь в узком коридоре.

Распахнулась только одна. Ее никто не запер – видимо, за ней не было ничего ценного.

Ступеньки вели вниз и обрывались в темноте. Кирюха щелкнул выключателем. Лестница была короткой. На кирпичной стене белела нарисованная краской стрела, над ней – надпись:

УБЕЖИЩЕ НА 500 ЧЕЛОВЕК

«Пока есть возможность, надо исследовать», – решил Кирюха.

Глухая кирпичная коробка освещалась одной-единственной лампочкой, спускавшейся с потолка на длинном проводе. Никаких скамеек, сидений или какой-то другой мебели – совершенно пустое помещение. Напротив входа – невысокий дверной проем, над ним жирная надпись: М/Ж. Справа от него из стены на высоте метра выпирает ржавый кран. Под краном в полу решетка, чтобы вода стекала в канализацию.

«Ну-ка, ну-ка...» – у Кирюхи родилась идея. Он направился в уборную. Так и есть: ничего похожего на унитаз. Простая, безо всяких наворотов, дыра в полу.

Из дыры доносились журчание быстро текущей воды и вонь.

Кирюха пожалел о том, что, как и все некурящие люди, не носит при себе ни спичек, ни зажигалки. Сейчас бы посветить и посмотреть, что там внизу... Хотя и так можно догадаться: канализационный тоннель, который несет свои фекальные воды куда-то за город. Достаточно широкий, чтобы сквозь него мог пройти человек. Жаль, что дыра, куда справляют нужду, совсем маленькая. Не то что Кирюха – худющая Юкки не протиснется.

Он вышел из туалетной каморки, приблизился к торчавшему из стены крану, наклонился к решетке в полу. Взялся за ее прутья обеими руками, потянул – тяжелая решетка приподнялась, открыв широкое прямоугольное отверстие.

Вот и безопасный выход, подумал Кирюха. Он был очень зол на Юкки. Спустить дрянную бабенку в канализацию, пока она окончательно не изуродовала жизнь ему самому и его друзьям! Она, конечно, поднимет вой: мол, купайтесь в дерьме сами... А ее никто спрашивать не будет! Поставить перед выбором: или покидаешь общагу через фекальное подземелье, или придется тебя заложить. Да, так он и скажет. А если понадобится – спустится в тоннель вместе с ней и проводит до самого выхода из канализации. Лишь бы она исчезла и его жизнь снова стала бы спокойной. Ради такого можно рискнуть. В последний раз.

Жестокая улыбка, что вылезла на лицо парня, исчезла. Он стиснул кулаки. Напрягся. Медленно выпрямился.

Кто-то стоял за его спиной. Бесшумный. Неподвижный.

Развернувшись одним рывком, Кирюха увидел Соломоныча.

Лицо этого человека без возраста, порезанное редкими, но глубокими морщинами, как обычно не выражало ничего. Здесь, в полутемном бомбоубежище, оно казалось жутким, хотя по рассказам обитателей общаги Кирюха знал Соломоныча безобиднейшим человеком.

Впервые в жизни он столкнулся с ключником лицом к лицу. Прежде видел его издалека и очень редко. Соломоныч старался не показываться людям на глаза без особой нужды. Столкнувшись с кем-нибудь случайно, торопился уйти, на приветствия отвечал негромко, не оборачиваясь.

– Денис? – спросил Соломоныч. – Денис Пролетарский?

Кирюха мотнул головой:

– Кирилл Шнееман.

– Шнееман... – ключник пожевал губами. – Ах, да! Одногруппник Пашки Маргулина!

– Нет. Я такого не знаю.

– А как там Аля Грумова? Сдала историю КПСС? Алька – девчонка смышленая, творческая... Ей зубрить все эти съезды, которые ничем друг от друга не отличались, знаешь как тошно! А Васек Углов как поживает? Что-то давненько его не видно...

Несложно было догадаться, что странный дядька называет имена тех, с кем когда-то учился.

– Никого из этих людей я не знаю, – совершенно честно признался Кирюха.

– Странно... – Соломоныч, похоже, слегка удивился, хотя по нему было не очень заметно. – И Олежку Коркина, друга моего?

– Олежку Коркина... – парень хотел было мотнуть головой, но вдруг понял с изумлением, что последняя фамилия ему знакома. – Олег Коркин – ведь это комендант!

– Комендант... – недоверчиво произнес ключник. – Хм... Какой теперь год?

Кирюха сообщил. Соломоныч горестно вздохнул:

– Да-да... Опять забыл.

– А вы вместе с Олегом Иванычем учились?

Вместо ответа последовал такой монолог:

– Вова Изумрудов... Он умер здесь, в убежище. Можно сказать, в обстановке, приближенной к боевой. В то время другой комендант был, Павел Ильич Ланской, он решил учения провести. В мире тогда черт-те что творилось: Рейган назвал нас империей зла и развернул свою программу «звездных войн». Павел Ильич постара-а-ался... ой, постарался! В три часа ночи врубил пожарный ревун. Студенты выскакивали из комнат и бежали вниз, ничего не соображая. Внизу их встречал Павел Ильич с охранниками. Каждому вручал противогаз и говорил: без паники, только что началась третья мировая. Через полчаса авиация стран НАТО начнет утюжить город, так что все мы организованно, сохраняя спокойствие, спустимся сейчас в бомбоубежище... Конечно, не всем это понравилось. Кто-то хотел вырваться наружу, но охранники не выпускали. А Вовка Изумрудов, он всегда боялся замкнутых пространств...

– Клаустрофобией страдал, – подсказал Кирюха.

Соломоныч пожевал губами – слово явно было ему незнакомо:

– Здесь, внизу, ему стало плохо. Шутка ли: темно, окон нет, противогаз давит, душно в резиновом наморднике. Его стошнило. Пока противогаз с Вовки снимали, он уже умер. Захлебнулся Вова.

«Вот удивился бы Рейган, когда бы узнал, что его сверхнавороченные военные спутники стоили жизни ни в чем не повинного советского студента... – подумал Кирюха. – Впрочем, сейчас он все равно ничего не помнит».

– Коменданту было что-нибудь? – спросил юноша.

– Сняли его. Назначили – знаешь кого? Меня назначили. Мне подработка нужна была, предложил себя. «А справишься? – спрашивают. – Должность серьезная». Справлюсь, отвечаю я. Каким я комендантом был, Дениска!

– Я Кирюха.

Ключник сбился с мысли – замолчал и пристально посмотрел юноше в глаза. Трудно было вынести этот неподвижный змеиный взгляд стеклянных глаз.

– Пойду я, – буркнул Кирюха и отшагнул в сторону.

Странный человек в потертом пиджаке продолжал смотреть туда, где только что стоял его собеседник.

Кирюха поднялся на восьмой этаж и вбежал в актовый зал.

– Сдал? – спросил Антон.

– Сдал-то сдал... Где маленькая дрянь?

– В каморке прячется. Выходить не хочет, говорит, ты ее убьешь.

– Надо бы... – пробормотал Кирюха.

– Так что там случилось ночью, Кирюша? – спросила Настя – Мне тут рассказали какую-то совершенно нелепую сказку...

– Какую?

– Ну, что якобы Дамир Бейбутов из 605-й комнаты драл на балконе какую-то Юльку, которую никто не знает, там у него отказало сердце, он чуть не умер, и тут прибежал ты с электрошокером и оживил его. Потом его увезли на «санитарке».

– Будешь смеяться, все было именно так. Та Юлька – наша Юкки. И перед тем, как перепихнуться, они здорово обкурились.

– Какая сука! – зло выплюнула Настя.

Кирюха постучался в дверь каморки:

– Гражданка, к вам можно?

Не дождавшись ответа, распахнул дверь.

Бродяжка сидела на полу, обхватив ноги руками и уткнув лицо в коленки. Кирюха сперва вздрогнул – он до сих пор не смог привыкнуть к черной окраске ее волос.

– Ну, привет, Юкки... – неприветливо произнес он. – Или Юлька... Не знаю, как правильно...

– Как больше нравится, – мрачно сказала девчонка, не поднимая головы. – Бить будешь?

– Ты даже этого не заслуживаешь. Доставай рюкзак.

– Зачем?

– Рюкзак! – рявкнул Кирюха, пнув ногой стену.

Малолетка медленно встала, перевернула стопку плакатов, которая рассыпалась, как огромная колода карт. Под плакатами обнаружился изрядно расплющенный розовый кролик-рюкзак.

Кирюха взял плюшевую зверюгу за горло и заговорил голосом инквизитора, читающего приговор ведьме:

– Ты очень плохо поступила со мной прошлой ночью. За это я возьму из твоего рюкзака все, что мне понравится.

– Бери... – согласилась Юкки, равнодушно глядя на своего карателя.

Кирюха распахнул рюкзак. Не глядя, запустил руку и вынул мягкую игрушку – оранжево-черного тигренка.

– Его зовут Валера, – невозмутимо сообщила малолетка.

Валера полетел на пол, вслед за ним – пачка мятых журналов для девочек. Один из них ненадолго задержался в руках Кирюхи. В нем были статьи о моде, фотографии эстрадных «мальчиков», душераздирающие письма малолетних читательниц («Я впервые поцеловалась с парнем. Неужели я беременна?!»), глупенький рассказ о любви... Впрочем, на содержание ерундового журнала Кирюхе было плевать – он перелистывал страницы, надеясь найти спрятанные между ними купюры.

Выбросил из рюкзака косметичку. Вынул тряпичный комок, при детальном изучении оказавшийся кучкой грязного женского белья. Кирюхе вдруг стало стыдно, он почувствовал жалость к Юкки: ей даже негде постирать свое барахлишко! Да что там постирать – у нее и в душ сходить возможности нет!

Нашлись в рюкзаке и цветные карандаши в смешном пенале с крокодильчиками, и толстая тетрадь. Кирюха открыл ее наугад и прочел вслух:

«Сначала одна туфелька отправлена была в изгнание под кровать, потом и другая... Именно в этот момент – когда добровольно девушка ложится на кровать, молча снимает хоть что-то из одежды – в этот момент она теряет контроль над всем последующим действом и не слышит (точнее, не хочет слышать) орущую во все горло, привставшую на цыпочки гордость, скромность... называйте, как хотите...[1] »

– Твое творчество, что ли? – спросил Кирюха почти с уважением, но Юкки послышалось презрение.

– Давай-давай, глумись... – негромко проговорила она, отвернувшись.

На самом дне рюкзака оказался плейер и куча кассет с эстрадной дребеденью.

– Он сломанный... – сообщила Юкки.

– А деньги где? – полюбопытствовал Антон, с большим интересом наблюдавший за разграблением девичьей котомки.

– В боковом кармане. Кирюша знает.

Кирюха вывернул карман наизнанку. Две сторублевки и чуть-чуть мелких монет – вот и вся его добыча.

– Это все? – спросил он, не скрывая разочарования.

– А ты чего хотел? Думал, у меня волшебный рюкзак, сам собой деньги рожает?

Кирюха отвернулся от Слепня, который пытался испепелить его взглядом.

– Тебе наплели, что у меня в рюкзаке немерено «бабок»? – сухо и зло усмехнулась Юкки. – Я так и подумала.

Она отняла у Кирюхи розового кролика и принялась заталкивать пожитки обратно.

– Ты так и не будешь рассказывать, кто же за тобой охотится?

Юкки отрицательно мотнула головой.

– У меня к тебе серьезное предложение. Я нашел на первом этаже вход в канализацию. В туннель. Ты сможешь выбраться из общаги.

Малолетка посмотрела на него со смесью интереса и иронии на мордашке:

– И что из этого?

– Как – что... Спускаешься, ищешь выход на поверхность, вылезаешь – и ты свободна!

– Не я свободна, а вы свободны. От меня, – поправила Юкки. – У тебя все слишком просто, Кирюша. Я выберусь отсюда – и что потом? Вот у тебя, Кирюша, есть дом, родители, есть комната в общаге, есть Антошка, Настюшка и еще целая толпа друзей. А у меня нет никого, и бежать мне некуда. Вот если бы ты увез меня отсюда в свой Морошинск...

– Вечно ты так. Сначала выкинешь номер, потом сопли пускаешь...

– Кирюша, ну я же дурочка! Меня надо прощать.

– Прощать? – Кирюха вновь озлился. – За то, как ты...

– Как я – что? Меня же никто не поймал – это раз. Ты спас Дамиру жизнь, это полезно для твоей репутации – это два.

– Насчет репутации... – вспомнил Кирюха. – Антошка, Настя, поздравляю! Закончим актовый зал – и все. Гуляем. Иваныч с нас барщину снял от доброты своей.

– Почему? – изумился Антон. – На него не похоже!

– В честь моего подвига, – с шутливой гордостью сообщил Кирюха. – Хотя этому пню насрать на Дамира, как и на нас на всех – он просто рад, что чистеньким остался. Вот, решил подарок сделать.

– Видишь, как все удачно вышло? – грустно улыбнулась Юкки. – А тебе наука. Не оставляй меня одну. Никогда. Мне нужны зоркий глаз и сильная рука. Я уйду из общаги при одном условии – если ты будешь со мной. Если нет – я останусь здесь хоть до Нового года. Могу уйти от тебя к кому-нибудь другому, хоть сейчас...

– Пока останься, – приказал Кирюха.

– Как твой экзамен, милый?

– Еле вытянул на четверку. Точнее, «англичанка» меня вытянула. Очень сокрушалась: что с тобой, Сайрил, не заболел ли? Ведь можешь намного лучше! Я уж не стал рассказывать, чья тут вина.

Юкки улыбнулась – уже не грустно, а лукаво – и развела руками: сам виноват. Знай, с кем связываешься!

Около шести вечера, когда работа давно была закончена, пришел Константин. Его щеки отвисали ниже, чем всегда, и были не розовыми, как обычно, даже не красными, а темно-бордовыми.

«И когда успел?» – удивился Кирюха.

– Ай, молодца! – с пьяной восторженностью протянул охранник, озираясь. От него исходил едкий до сблева запах, который Кирюха ни с чем бы не перепутал (благодаря соседу Вовке) – запах «Янтаря».

– Об... об-бъявляю благодарность, б-бойцы! – с трудом проговорил он, вытянулся и пристроил ладонь к непокрытой голове, позабыв один из важнейших армейских постулатов. Настя решилась его напомнить:

– К пустой голове руку не прикладывают.

– Она НЕ пустая! – строго ответил Константин и постучал пальцем по виску. – Не пустая, – повторил он, фамильярно обнял Кирюху и забормотал ему прямо в ухо: – Я думал, ты с говнецом человек, фашист, совсем как твой дедушка, а ты... – он засмеялся, повизгивая. – Ты прикольный пацан! Смелый! Э-э-э, морда немецкая! Ты, Кирюха, знай: если какие уроды тебе в жизни встретятся – ты их выше!

– Спасибо, брат, – Кирюха сделал вид, что польщен. – Как там крыса поживает? Поймали?

– Завтра ловить будем... Она у кого-то в комнате прячется... Иваныч целую операцию разработал... Завтра всех наших пацанов, кто в охране работает в разные смены, он собирает, делит на группы по два человека на этаж... Один ходит по комнатам, все обшаривает, второй стоит в коридоре, смотрит, чтобы крыса не выскочила... У, шлюха потная!.. Не уйдешь!..Только тш-ш-ш! Это секретная операция... Главное – чтобы врасплох... Смотри, Шнееман, языком не трепи!

Они вышли из актового зала. Константин катастрофически не мог попасть в замочную скважину, Кирюхе пришлось отобрать ключ и запереть дверь самому.

– Завтра сюда ребята придут с аппаратурой... – сообщил Константин. – Цветомузыка всякая, комп, гирлянды-хуянды...

– Завтра?!

– Завтра, – подтвердил вислощекий. – Им же надо эл... элеп... лепстри... – он громко икнул, – леп-пестричество провести, все подключить, звук протестировать... Ну а кончится сессия у вас – дискотека будет! Баб будем зажимать... – он согнул в локтях обе руки, изобразив лыжника.

Расставшись с пьяным Константином, Кирюха и его друзья спустились в комнату Антона. Компьютерный маньяк Эдик по-прежнему сидел в наушниках, уткнувшись в монитор, и не обращал внимания на гостей.

– Завидую ему... – усмехнулся Слепень. – Завидую всем, кто умеет уходить из реальности без допинговых средств – алкоголя, наркоты и прочего... Я так не умею. Но мечтаю научиться.

– А чем тебе здесь плохо? – поинтересовался Кирюха.

– Всем. Реальность мертва.

– Что это значит?

– То и значит. Это название одной песенки... ну да неважно. Помнишь, мы с тобой и с Настюхой говорили про зомби?

– Да. Ты еще спросил: «Может, мы все уже умерли, только не знаем об этом?»

– Да-да. Я потом много думал об этом и понял одну простую вещь: мы не умираем – мы изначально мертвы. Мертво все, что нас окружает. Настоящая жизнь – только здесь. – Антон ткнул пальцем себе в лоб. – Внутри черепа. Понимаешь... Меня всю жизнь убеждали в том, что я ущербный урод. Все, кого я знал и знаю сейчас. Почему же я не повесился с горя? – он хищно улыбнулся. – Не мечтайте. Что бы ни случилось там, у вас, внутри меня всегда будет царить полная гармония. Вот что бы ты сделал, Кирюха, если бы вдруг получил сколько-нибудь крупную сумму денег... ну, хотя бы тридцать три тысячи триста тридцать три рубля тридцать три копейки? Положил бы в банк? Отложил на машину? Закопал бы в литровой банке у себя на огороде? Вот я бы их потратил на всякую чухню – пиво, орешки, чипсы, мороженое... Сидел бы на солнышке с Настей и с тобой, или один, жевал чего-нибудь, пил пиво... и мне было бы хорошо.

Он схватил Кирюху за запястье, будто собирался проверить его пульс:

– Брат, давай отдадим эту шлюху тем, кто ее ищет! Свяжем ее, выволочем на улицу, позвоним, получим наши денежки. Поделим на три части, поровну...

– А чего уж делить? – иронически произнес Кирюха. – Загреб бы все под себя.

– Оскорбляешь? – окрысился Антон.

– Чего – «оскорбляешь»? Знаешь что, братишка, я никогда не посягаю на свободу другого человека. Если хочешь заложить Юкки – закладывай ее сам. И деньги забирай себе. Они тебе нужны? Забирай и меня в долю не принимай.

В разговор вмешалась Настя:

– Да что ты так трясешься, Антошка? Тоже мне – вознаграждение! Сто тысяч рублей! Это для них как табачку понюхать, если они и правда такие крутые. Я одного пацана знаю, он в месяц двести штук зарабатывает. Правда, все в казино спускает до последнего рубля. Или в слотс. Едет по городу, видит – игровой автомат стоит. Слезает и режется, пока все не спустит...

– Ты это к чему? – не понял Антон.

– А к тому, что я за Кирюху.

– И я за Кирюху! За него душа болит! Эта сучка его доконает рано или поздно!

Кирюха, которому не нравилось, когда о нем говорят в третьем лице, ударил по столу:

– Слушайте, вы! Давайте так договоримся: Юкки – язва, но она моя язва, а не ваша. Если я погорю – я погорю сам, вас втягивать не буду. А вы делайте, что хотите.

– Завтра же и погоришь, – пообещал Антон. – Смотри сам: в комнатах будет обыск, а в актовом зале ребята будут проводку делать. Куда денешь свою красотку?

– Пока не знаю... И пусть это тебя не волнует. Возьми себе на пиво, – Кирюха протянул Антону одну из двух сторублевок, конфискованных у Юкки.

– Оскорбляешь... – прошипел жестокий очкарик, но деньги взял.

– Пойду куплю ей чего-нибудь пожрать. Она же целые сутки ничего не ела.

– Эту ночь с ней проведешь? – спросил Антон. – В зале?

– Придется... – сказал Кирюха и ушел, не прощаясь. Едва дверь закрылась, Настя внимательно посмотрела в стеклянные глаза Слепня и залепила ему звонкую, будто удар хлыста, пощечину.

Темнело. Кирюха сидел у окна в маленькой каморке с плакатами и читал учебник, Юкки сидела у противоположной стены и алчно поглощала песочное печенье, щедро осыпая себя крошками. Запив последнюю печенюшку лимонадом, встала с пола, отряхнулась и деловито подошла к Кирюхе:

– Что читаем?

– История философии. Самый сложный экзамен.

– Ты сюда книжечки читать пришел?

– Нет, – раздраженно ответил он. – Пришел тебя караулить, чтобы ты опять чего не натворила.

– Кирюша... – Юкки уселась рядом с ним и положила руку парню на плечо. – Вот, ты изображаешь из себя рыцаря. Героический вид делаешь. Будто хочешь мне показать: «Ах, я такой благородный, такой терпеливый, столько всего для тебя делаю, а ты не ценишь...»

– Не понимаю, к чему клонишь... – он невозмутимо перелистнул страницу.

– К тому, что на самом деле ты все это делаешь только ради себя. Для тебя это игра на выживание. Тебе нравится нервишки себе щекотать, адреналинчиком баловаться.

Он не стал возражать:

– Вполне возможно. Тебе-то какая разница?

– Никакой, – она помолчала и спросила: – Поцеловать меня не хочешь?

– Не-а... – мотнул головой Кирюха.

– Почему-у-у? – капризно протянула она.

– Тебе же все равно с кем целоваться! Со мной, с Антошкой, с Настюхой, с Дамиром...

– А если я скажу, что ты мне нравишься больше всех?

Он презрительно ухмыльнулся:

– Твоим слова цена – от дохлого осла уши.

– А если я прямо сейчас возьму и разденусь?

– Приступай.

– А если я захочу прямо сейчас сделать тебе приятно? Откажешься?

– Нет. Было бы глупо, согласись, – спокойно сказал он.

– А если не захочу?

Он кивнул:

– Приемлемы оба варианта.

– То есть тебе все равно?

Кирюха промолчал.

– Я хочу, чтобы ты меня хотел. Всегда. Я люблю, чтобы меня хотели. Я люблю, когда парень готов все отдать, чтобы быть со мной. Когда он меня умоляет. Мне нравится, когда ко мне пристают.

– Дамир к тебе, наверно, ой как приставал!

– Да. Он хотел меня. А ты меня бросил.

– А то, что мне к экзамену надо было готовиться, – это тебя не волнует?

– Кирюша, ведь все эти экзамены – это такая ерунда! Ты же все равно все сдашь! Ну, получишь вместо четверки тройку или сдашь со второго раза – что от этого изменится? Ничего! Ты от этого глупее станешь? Или постареешь? Или облысеешь? Нет! Нельзя, нельзя уродовать себе жизнь из-за учебы. Тебе для чего дана молодость? Чтобы ЖИТЬ!

– По-твоему, «жить» и «трахаться» – это синонимы?

– Дурак ты... Ты хоть раз в жизни встречал девчонку, которая готова любое твое желание без вопросов выполнить? Вот она, перед тобой. Используй меня, как хочешь – я все сделаю.

– Ты и остальным то же самое предлагаешь?

Юкки отползла от него и заплакала.

– Ведь так не бывает! – всхлипывала она. – Нормальный парень всегда хочет! Ты должен меня хотеть!

– Ты этого не заслужила, – спокойно ответил Кирюха, втайне упивавшийся собственным злорадством. Он вспомнил яркое сравнение, употребленное Олей, и сделал его еще более красочным: – Ты мне напоминаешь одноразовый стакан, из которого пили двадцать бомжей. Ты бы стала пить из такого стакана? Я – нет. И девчонку я всегда смогу найти. Не такую, как ты, а такую, как мне нравится.

– И где она? – сквозь слезы прозвучала ехидца. – Почему ты не с ней?

– Потому что хочу как следует подготовиться к экзамену. Очень сложному экзамену. Я английский-то из-за тебя еле-еле сдал, а история философии по сравнению с ним – убийство!

– Я прямо сейчас уйду! – девчонка вскочила. – Соблазню вашего коменданта! Или охранников! Должен же здесь быть хоть один настоящий мужчина!

Кирюха с силой захлопнул книгу.

Прошло около минуты. Обнаженная Юкки лежала на разбросанных по полу плакатах, ее руки были скручены поясом от халата и привязаны к батарее. Кирюха сидел рядом и задумчиво смотрел на нее.

– И что ты собираешься делать? – оторопелым голоском спросила Юкки.

– Ты мне надоела, кисуня, – очень сурово произнес он, снимая футболку. – Я буду тебя пытать.

– Я тебя не понимаю... Я буду кричать!

– Вот именно, – согласился Кирюха. – Ты будешь кричать. Я обещаю.

Он положил обе ладони девчушке на шею и нежно поцеловал в плотно сжатые губы, затем в носик, снова в губы. Юкки не отвечала на поцелуи, ее словно сковало вечной мерзлотой.

– Оставь меня в покое, – проговорила она, не разжимая губ. – Я тебя ненавижу.

Он прошептал:

– Оля, моя «бывшая», меня кое-чему научила... Называется «крылышко колибри».

Язык его осторожно прикоснулся к левой груди Юкки и мелко-мелко задрожал – точь-в-точь как крыло миниатюрной экзотической птички. Обе ладони Кирюхи, не дотрагиваясь до выпуклостей бюста девчушки, мягко скользили вокруг них, почти не касались кожи. Слегка приоткрыв рот, Кирюха взял сосок губами и вновь заработал языком. Продолжая оглаживать подножия Юккиных аккуратных холмиков, отпустил сосок, прикоснулся языком ко второму и проделал ту же процедуру.

Бросив быстрый взгляд на лицо Юкки, Кирюха заметил, что его узница слегка приоткрыла губы. Он взял соски Юкки тремя пальцами каждый и принялся аккуратно их разминать, прохаживаясь языком по ложбинке меж грудей девушки, затем прижался к Юкки всем телом и стал медленно двигаться вперед-назад – при этом груди и живот девушки мягко терлись о его пушистую грудь.

Через некоторое время он вновь припал к губам пленницы: на сей раз они были податливыми и нежными. Целуя, Кирюха не переставал ласкать грудь Юкки.

– Руки... Отпусти руки... – прошептала она срывающимся голосом. Кирюха почувствовал, как сильно хочется девчонке обнять его обеими руками, вжаться в него, впиться губами...

– Успеем, – ответил он, дотронулся пальцем до девичьей промежности, погрузил его внутрь, неторопливо зашевелил. Жертва раздвинула ноги, чтобы мучителю было удобнее, и принялась негромко постанывать.

Указательный и средний палец Кирюхи ездили во влагалище Юкки, большой палец массировал клитор. Юкки возилась, колыхая невысокой грудью, стонала, иногда умолкала секунд на десять, задержав дыхание, после чего громко вскрикивала. Ей хотелось большего, но лямка, сжимавшая ее запястья, и не думала отпускать пленницу.

Внезапно пальцы вышли из нее.

– Эй!.. – запротестовала Юкки. В ответ на это Кирюха звонко ударил ее по щеке ладонью. Девушка взвизгнула, больше от неожиданности, чем от боли.

– Это чтобы тебе жизнь медом не казалась, – усмехнулся он.

Бил поочередно правой и левой рукой:

– Хочешь, чтобы тебя хотели, дрянь?

Пощечина. Взвизг.

– Любишь, чтобы парни тебя умоляли, дрянь?

Пощечина. Вскрик.

– Нравится, когда к тебе пристают, дрянь?

Пощечина. Вопль.

– Ори сколько хочешь. В коридоре не слышно.

Пощечина. Всхлип.

– Прошмандовка!

Пощечина. Плач вперемешку с безумным хохотом.

– На балконе с наркоманом сношаешься? – Кирюха стаскивал с себя брюки. – С уродом, у которого еле-еле стоит? Дрянь! Ты забудешь всех своих наркоманов раз и навсегда! Я тебе покажу, как трахаются берсерки!

Он схватил Юкки за ножки, рывком раздернул их в стороны до отказа, будто жареную курицу пополам разломил.

Воткнулся. Задвигался.

Привязанная к батарее Юкки ездила по полу взад-вперед, шурша спиной о картон, стукалась макушкой о стену, обливалась слезами и смеялась, как сумасшедшая.

– ...Думаешь, это все? – зло спросил Кирюха, отдуваясь после первого оргазма. – Ты меня еще не знаешь... Ты у меня посинеешь!

Мучил долго. Мастерски доводил до умопомрачения, снова и снова заставлял плакать и бешено хохотать, унижаться, просить прощения, бил, ласкал, переворачивал, катал по полу, как кот пойманную мышь...

Юкки проснулась очень рано – за окном еще не рассвело. Проснулась потому, что приказала себе проснуться.

Ныли распухшие от поцелуев губы, исцарапанные щетиной и избитые стальными ладонями щеки, синяки на руках и ногах, следы от лямки на запястьях. Потянулась – заплакало все тело. Она глубоко вздохнула, затаила дыхание и потянулась еще раз, наслаждаясь сладостной болью.

Кирюха спал рядом на собственной одежде. Юкки неосязаемо поцеловала его в переносицу.

Самым трудным было встать. Она перекатилась на живот, уперлась руками в пол, приподнялась на четвереньки, выпрямилась, встала с колен – ножки при этом чуть не подломились. Подобрала халат, накинула. Босиком вышла из каморки.

Прошагала через пустой актовый зал, который показался ей бесконечно огромным, подошла к двери. Прислушалась: снаружи тишина.

Вынула из кармана халата изогнутый гвоздик. Отперла дверь. Выглянула.

На цыпочках побежала по безлюдному коридору, подпрыгивая, будто мышь-воровка. Выскочила на лестницу, побежала вниз по ступенькам – холодный бетон ожег ей ступни, заставив окончательно проснуться.

Добравшись до пятого этажа остановилась, услышав шаги.

Навстречу ей поднимался охранник – сонный и злой, как медведь-шатун. Выполняя приказ коменданта, он всю ночь бродил по общаге. Заходил без стука в комнаты, из которых доносились какие-то звуки. Присматривался к тем, кто выходил покурить на балкон. Время от времени заглядывал в туалеты. Поначалу эта игра в охотника его забавляла, но к четырем утра, когда вся общага погрузилась в сон, он уже еле плел ногами.

«Последний раз вверх-вниз – и на боковую», – решил охранник.

На площадке каждого этажа он останавливался и выглядывал в коридор: четвертый этаж – пусто... пятый – пусто... шестой – пусто...

Спрятавшись в туалете, Юкки слушала, как становятся тише удары ботинок о ступени.

Через двадцать минут она вернулась в каморку. Целовала Кирюху до тех пор, пока ему не стало трудно дышать. Тогда он проснулся.

– Вставать пора, мой сладкий, – нежно прошептала она.

– А?.. Сколько времени?

За окном потихоньку брезжил рассвет. Кирюха уже мог разглядеть лицо своей подружки.

– Не важно, сладкий. Отсюда надо уходить, пока все спят. Одевайся.

– Угу...

Пока он, сидя на полу, вертел в руках брюки и не мог сообразить, с какой стороны их надевать, Юкки стояла рядом с покорностью рабыни на лице.

Кирюха бросил на нее мутный взгляд:

– Как самочувствие?..

– А как бы ТЫ себя чувствовал после камнедробильной машины? – улыбнулась она. – Ты меня чуть не искалечил!

– Я боец, запомни это. Со мной нельзя поступать так, как ты поступила.

– Больше не буду, – пообещала она, сделав лисью мордочку.

Ему наконец удалось застегнуть брюки. Кирюха отыскал недопитую бутылку с лимонадом, сделал добрый глоток и только сейчас заметил пачку денег, валявшуюся на полу прямо перед ним.

Нерешительно протянул руку, поднял: так и есть, толстая пачка сторублевых купюр, перетянутая резиночкой.

– Что это?

– Денежки, – с готовностью сообщила Юкки.

– Какие? Отк-куда? – от неожиданности Кирюха заикнулся.

– Мои личные.

– Ты сказала, у тебя нет денег!

– Мало ли, что я сказала! Мама моя, нашел кого слушать! Я не нищая, мой сладкий. Мои денежки со мной, только припрятаны в надежном месте. Здесь очень небольшая часть – тысяч двадцать, что ли...

«Совсем как кошка, которая из любви к хозяину приносит ему в кровать мертвую крысу», – подумал Кирюха.

– Это хорошо, кисуня... Но зачем сразу так много?..

– Как – зачем? Тебе же нужно меня кормить, поить, развлекать?

– А что, я тебя мало развлек?

– Да-а-а уж... – протянула Юкки. – Как жива осталась – сама не понимаю... – она схватила руку Кирюхи, лизнула ее и сказала: – Спасибо.

Одевшись, он спрятал пачку денег у себя на животе. До половины воткнул ее в брюки, сверху накрыл футболкой:

– Пойдем отсюда.

Спустились на пятый этаж. Пока шли, Кирюха говорил:

– В актовом зале тебе оставаться нельзя – в течение дня, по крайней мере. В комнате спрятать тебя я пока не могу – сегодня будет грандиозный обыск. Выход только один. На нашем этаже есть мужской туалет. Увидишь там пять кабинок. Четыре из них – самые обычные, пятая заперта, к ней замок подвесной присобачен. В этой кабинке швабры всякие лежат, ведра. Ее техничка отпирает раз в сутки, в самом конце дня. Пролезешь туда через верх и будешь сидеть, пока я за тобой не вернусь.

– Сидеть там, как в конуре собачьей?

– Да, как в конуре собачьей. И сидеть будешь тише воды, ниже травы. Ни единого звука. Другого варианта я не вижу. Ясно?

– Так точно, мой генерал. Но когда я вылезу, с тебя королевский ужин.

– Королевский – так королевский. Сделаем.

Он остановился возле двери собственной комнаты. Юкки двинулась дальше по пустому коридору, прижимая к животу розового кролика.

– Кисуня!

Она обернулась:

– Что, сладкий?

Он подошел к ней и поцеловал, сунув учебник по истории философии под мышку.

На том и расстались.