Все собаки

Военная собака

В бою собака сопровождала человека всегда. Дикарь, дравшийся дубиной и каменным копьем, имел при себе собаку. Там, где в глубине земли находят череп древнего человека, окруженный оружием, там всегда выкапывают и череп его огромной собаки.

Во времена к нам более близкие собаки также участвовали в самом сражении, в рукопашных схватках, при воинах были особые боевые собаки. С усовершенствованием огнестрельного оружия исчезла надобность в четвероногих бойцах, их зубы и когти оказались слишком слабым оружием перед пулей, убивающей за версту. Чудовищные бомбы, машины, рассеивающие целые потоки свинцового дождя, все ужасы современной военной техники, все это должно бы, казалось, окончательно уничтожить собаку в армии. И вдруг значение ее, собаки, возрастает чрезвычайно. Человек применил к военному делу не зубы и когти собаки — какое ничтожество — а те дивные силы, что вложены в собаку природой: ее чутье, остроту слуха и зрения, ее самоотверженную преданность.

Лет сорок назад германский полевой устав военной службы признал, что в войсках должны быть особые команды собак. Конечно, и до тех пор во всякой роте была своя собака, она шла в поход и на войне, случалось, оказывала крупные услуги, но все это кое-как, вразброд. Бегут собачонки за ротными повозками, вертятся около полковых кухонь — хорошо, а нет их — ну, и не надо. В сторожевых цепях, охраняющих подступы к лагерю или крепости, часовые на постах, конечно, давным-давно оценили помощь чуткой собаки и пользовались ею, по существование военной собаки все-таки не было обязательным и военному делу собак почти не учили.

После германского устава 1886 г. положение резко изменилось. При войсковых частях образованы были школы для учителей военных собак. Германия, вступая в неслыханную бойню 1914–1918 гг., имела 10 000 четвероногих разведчиков и часовых. Наши военнопленные и разведчики испытали всю тяжесть отличной работы немецких военных собак.

Сторожа — человека можно подкупить, напоить пьяным, обманом или хитростью увести с поста, наконец, тихонько подкравшись, убить. Хорошо обученную собаку не соблазнить ничем: она не возьмет подброшенного ей лакомства. Она чутка, недоверчива, деньги, очевидно, ей не нужны, а подобраться к себе она не даст.

При движении войсковой части впереди ее идет секрет. Как бы он ни смотрел, как бы он ни слушал, не может он догадаться о присутствии за сто шагов перед ним в лесу десятка неподвижно лежащих в кустах людей. А собака о том скажет: поставит сторожко уши и тихонько заворчит.

В три минуты километр собака пробегает без труда и очень хорошо знает, кому отдать записку, вложенную в ее ошейник. Угодно — она может с запиской же вернуться. И попробуйте ее поймать или застрелить, когда она несется с донесением! Собака вполне сознательно прокладывает телефонный кабель, т. е. не то, чтобы она понимала, какой системы, как и почему будет звонить телефон, — нет, довольно того, что она внимательно следит, правильно ли разматывается проволока с катушки, укрепленной на ее вьюке. Надо видеть, как, смущенно повизгивая, собака зовет сапера в случае какой-либо неисправности в размотке.

Однако кабель может быть оборван, что почти всегда случается в то время, как в передовой цепи замолчал пулемет или стрелки с бешенством отчаяния смотрят на свои винтовки: нет патронов. И тут в кисейном халатике защитного цвета является, помахивая хвостом, друг — принес вьючок, в нем пулеметная лента или 250 патронов. Немного, конечно, но ведь можно вернуться, сбегать хоть десять раз все с тем же радостным видом и все в тот же счет…

Единственно чего не любит военная собака, это пинка, которым так часто без всякой вины угощает своего друга человек. И ругать военную собаку зря нельзя. Потрудитесь быть всегда, товарищ, ровны, точны в ваших приказаниях, наказывать только за неповиновение, непременно ласкать и хвалить за исполненное дело, — тогда за вас в огонь и в воду, и под пулемет, и под прицельную стрельбу.

В случае же ругани или побоев, собака немедленно «сбивается»: не то чтобы она отказывалась от службы, нет, это не в натуре собаки, но собственно военной собаки уже более нет, и раз работа ее значительно сбилась, это уже только обычная полковая собака, Шарик, Жучка, Барбос.

К раненому военно-санитарная собака идет часто еще под огнем, несет простейшую перевязку, несколько капель питья, — жажда прежде всего мучит тех, кого повалила пуля. После боя, когда человек уже обыскал поле смерти, подобрал, как казалось, всех раненых, работа собаки особенно важна: четвероногий брат милосердия отыскивает тех, кто незамеченные лежат без сознания или не могут дать о себе знать. Собака-санитар в таком случае берет в рот бринзель (лоскут, прикрепленный к ошейнику) и во все четыре ноги несется на медпункт, там знают, что это значит, а собака покажет дорогу.

Прежде собаки-санитары брали у раненого фуражку. А если она потеряна в бою, если на голове металлический шлем? Тогда явился бринзель. Беспорядочно бегая по полю, даже лучшая собака могла невольно пропустить раненого. Теперь одна собака идет зигзагом, а другая ей навстречу: ни пяди земли не остается необысканной.

Для службы на войне за сорок лет успели уже выработаться особые породы собак. Немецкие овчарки, очевидно, лучше всех: кто первый вышел, тот дальше всех ушел.

Заплатив кровью за отсутствие собачьих команд в войне 1914 года, французы бросились устраивать питомники военных собак, заводить школы дрессировщиков и многое сделали: через два года французские собаки уже действовали.

Об английских военных собаках никаких сведений нет. Это не значит, что англичане такое дело просмотрели и оно у них поставлено плохо, — нет, скорей наоборот.

Из русских пород хороших военных собак дадут кавказская овчарка, неукротимо свирепая, замечательно чуткая, и сибирская остроухая лайка, та бодрая, веселая умница, что смело идет на медведя и так хитро выслеживает соболя.