Всемирная прачечная: Террор, преступления и грязные деньги в офшорном мире

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Когда параллельные прямые пересекаются

В то время, когда британцы начинали расследовать деятельность Эндрю Уоррена и Стюарта Крегги, у Джона Москоу были свои проблемы. В середине 1990-х годов, когда рынки сошли с ума, а организованная преступность вовсю пользовалась неразберихой, замешанной на человеческой жадности, окружной прокурор Манхэттена Роберт Моргентау заявил обитателям Уолл-стрит, что не потерпит мошенничеств с микрокапитализированными компаниями, и предупредил мафию, что ее появление на Уолл-стрит не будет приветствоваться. Главной ударной силой Моргентау был Москоу, и дел у того было невпроворот.

Брокерско-дилерская фирма Stratton Oakmont получила 28 млн. долларов прибыли от незаконной продажи акций пяти микрокапитализированных компаний; D.H. Blair прилично заработала на 16 таких сделках. GKN Securities сделала большие деньги на 8 микрокапитализациях, Sterling Foster получила свыше 50 млн. долларов от подписки на акции трех микрокапитализированных компаний.

Манипуляциями на рынке акций занимались и La Jolla Capital, Hibbard Brown, Chatfield Dean и H. J. Meyers. В результате четырехлетнего расследования деятельности мафии на Уолл-стрит за совершение многомиллионных мошеннических операций были осуждены 19 человек, включая шесть членов Коза Ностра и нескольких русских. В деле Globus Group 18 русских были осуждены по 22 пунктам за мошенничество с ценными бумагами и сговор с целью совершения убийства. В это же время Москоу удалось прикрыть A.R. Baron.

A.R. Baron была довольно сомнительной брокерской конторой, претендовавшей на статус законной компании, и управлялась молодым проходимцем по имени Эндрю Брессман. За пять лет деятельности Baron — с июля 1991-го по июль 1996 года — Брессману и его компаньонам удалось прибрать к рукам более 75 млн. долларов, ограбив 8 тыс. инвесторов. В июле 1995 года Национальная ассоциация дилеров ценных бумаг (NASD) оштрафовала Baron на 1,5 млн. долларов за установление чрезмерной наценки на акции. Деньги было приказано вернуть клиентам, а некоторым руководителям, включая Брессмана, дали по рукам, на некоторое время лишив их права заниматься профессиональной деятельностью. Это было, тем не менее, крупнейшей за весь год правоохранительной акцией NASD. Через год Baron столкнулась с серьезными финансовыми трудностями, которые привели к ее ликвидации.

Эта компания позднее описывалась Робертом Моргентау как место, «где использовались все мыслимые формы обмана. Она была создана с одной-единственной целью — набивать карманы своих руководителей и сотрудников за счет ничего не подозревающей публики».

В июле 1997 года Москоу созвал большое жюри, которому было передано 228-страничное обвинение из 174 пунктов против A. R. Baron и 13 ее служащих. Москоу обвинил их в развале компании, хищениях в особо крупных размерах, сговоре с целью совершения мошенничества и других преступлениях. Брессману было предъявлено обвинение в краже 8,5 млн. долларов.

На этот раз SEC потребовала от Брессмана вернуть клиентам 6 038 412 долларов. В ответ тот объявил о банкротстве. Кое-кто считает, что его деньги припрятаны в офшорах. Брессману принадлежало несколько подставных либерийских компаний на острове Джерси, а его незаконная прибыль была укрыта в компании под названием Mid-Ocean Trust, зарегистрированной на затерянном в Тихом океана острове Раротонга (в группе островов Кука).

Столкнувшись с ошеломляющим количеством улик, которые собрал против него Москоу, Брессман признал себя виновным в развале компании и хищении в особо крупных размерах. Поскольку ему реально угрожало 25-летнее тюремное заключение, он согласился сотрудничать с властями при условии отсрочки исполнения приговора.

Пока Москоу расправлялся с A.R. Baron, Гордон Хатчинс, Нил Джинс и Мартин Вудс в Лондоне пытались выстроить обвинение против юристов Эндрю Уоррена и Стюарта Крегги.

Эти трое обнаружили перемещение средств между США и Великобританией и были уверены, что часть этих средств имела незаконное происхождение — в частности, являлась выручкой от мошеннических операций с ценными бумагами. Но, в соответствии с действовавшими тогда английскими законами, для того чтобы обвинить Уоррена и Крегги в отмывании денег, нужно было, чтобы преступление было совершено в Великобритании. А в те дни парламент продолжал утверждать, что отмывание денег может считаться преступлением только в том случае, если оно связано с торговлей наркотиками, терроризмом или крупным мошенничеством.

Пытаясь доказать наличие этой связи, детективы целых три месяца проверяли имена по различным базам данных, надеясь найти хотя бы крошечную улику, которая позволила бы им прищемить хвост этим двум юристам. «Мы были в полном отчаянии, — вспоминает Хатчинс. — Чем дольше мы искали, тем труднее становились поиски».

Совершенно измотанный, Джинс как-то в обед вышел из офиса, чтобы купить себе сэндвич. Подойдя к газетному киоску, он заметил заголовок в газете Evening Standard: 50 инвесторов, включая главу семейной стеклодувной компании сэра Энтони Пилкингтона и покойного Дьюка Атолла, стали жертвами мошеннических операций с ценными бумагами, проводимых в Нью-Йорке компанией A. R. Baron.

Джинсу были знакомы эти имена, и он купил газету. В статье называлось имя Эндрю Брессмана. Джинс знал, что Брессман был клиентом Крегги и тот открыл для него на Джерси несколько либерийских компаний. Он быстро вернулся в офис, и менее чем через час Хатчинс уже разговаривал по телефону со своим знакомым — Кларком Эбрамсом, умным, напористым юристом из SEC.

Хатчинс рассказал Эбрамсу о связи Крегги — Брессман и спросил, не знаком ли он с Джоном Москоу. Эбрамс ответил, что не знаком, но пообещал позвонить Москоу и узнать, не заинтересует ли его дополнительная информация о британских связях Брессмана. Через час после разговора с Эбрамсом Хатчинс уже беседовал с Москоу. А когда Москоу узнал, что хотел рассказать ему Хатчинс, он тут же сказал: «Приезжайте в Нью-Йорк».

Через несколько дней Хатчинс и Джинс вылетели в Нью-Йорк, чтобы изложить там свое дело. «Мы выступили в роли продавцов, а не покупателей», — говорит Хатчинс.

Было очевидно, что дела, расследуемые по разные стороны Атлантики, были параллельными. Но, будучи параллельными, они в то же время были самостоятельными. Теперь Москоу включил в свой список подозреваемых еще и Крегги с Уорреном и подробно расспросил Хатчинса и Джинса о связях юристов с русскими, фигурировавшими в деле по отмыванию денег через Bank of New York.

Одна из компаний, обнаруженных Хатчинсом, Джинсом и Вудсом на Джерси, была связана с другой офшорной компанией, контролировавшейся русскими, проживающими в Великобритании. Эти русские были связаны с теми русскими, которые проходили по делу Bank of New York. Один след вел прямиком в Benex и Becs International. Другой указывал на Семена Могилевича — русского, находившегося в центре скандала YBM Magnex, который и вылился в дело Bank of New York.

За эти три дня в Нью-Йорке параллельные линии еще больше сблизились. Как-то в разговоре с Хатчинсом Москоу совершенно случайно упомянул о том, что набирает сотрудников. Хатчинс предложил кандидатуру своего приятеля Абрамса. Вскоре Москоу перетянул его из SEC.

Хатчинс и Джинс вернулись в Великобританию, но телефонно-факсовая связь с офисом Москоу не прерывалась и была весьма активной. Москоу включил в свое следствие по делу Bank of New York Европу, в частности Нормандские острова. Хатчинс, Джинс и Вудс продолжали заниматься Крегги и Уорреном. Через несколько месяцев они почувствовали, что набрали достаточно улик, чтобы расколоть Крегги и Уоррена, и получили ордера на обыск их офисов.

Юридическая фирма Talbot-Creggy находилась по адресу: 38, Куин-Энн-стрит, в одном квартале к северу от Уитмор-стрит в лондонском Уэст-Энде. Офис Крегги располагался на первом этаже здания, а Уоррена — на втором.

Были выписаны ордера на обыск, разрешающие доступ ко всем материалам, касающимся 20 офшорных компаний, подобных тем, что были открыты на Джерси, и нескольких лиц, включая Брессмана, О’Кэрролла, Уитса и Маццео. Хатчинс передал копию списка Крегги, который, взглянув на него, заявил, что ни одно из этих имен и названий ни о чем ему не говорит. Тогда Хатчинс поднялся наверх и вручил еще одну копию Уоррену, и тот сказал, что знает Маццео. Уоррен также сообщил, что хранил в офисе отдельные документы, относящиеся к некоторым из указанных компаний, и передал сотрудникам полиции 21 досье.

Многие из документов, полученных полицией в тот день, были дубликатами документов, уже найденных на Нормандских островах. Те же, которых они еще не видели, существенно пополнили имевшуюся у них информацию о Соле Маццео и Westfield Financial. Но одно досье было совершенно особенным. Оно содержало копии факсовой переписки с юристом из Монреаля по имени Гарри Дж. Ф. Блумфилд.

Один из этих факсов, датированный 6 апреля 1994 года и адресованный Блумфилду, на фирменном бланке Talbot-Creggy, был, очевидно, возвращен Блумфилдом, потому что в низу его была приписка от руки.

Послание Крегги Блумфилду гласило: «Дорогой Гарри! Нам снова требуются услуги Чарльза. Не мог бы ты прислать нам телефонный номер, по которому с ним можно связаться (в случае необходимости), хотя не думаю, что это потребуется. Но нам неплохо было бы иметь его на всякий случай. Или, может быть, ты хочешь, чтобы его номером считался твой? Пожалуйста, ответь моему партнеру Эндрю Уоррену, если меня не будет».

В приписке Блумфилда говорилось: «Уважаемый старший коллега! Вот номер Уилсона: 630-830-6901. Я сообщил ему о вашем возможном звонке. Шлите доллары, доллары».

«Чарльз» и «Уилсон», о которых шла речь, оказались либерийским дипломатом, прикомандированным к посольству в Оттаве. Это был тот самый человек, который согласился считаться фактическим владельцем 16 подставных компаний Сола Маццео. Именно тех 16 подставных компаний, о которых говорил Маццео, обратившись за помощью к Эндрю Уоррену, когда SEC расследовала деятельность Westfield Financial в связи с мошенничествами Reg-S.

* * *

Гарри Блумфилд вращался в высоких кругах. Он родился в 1944 году и был королевским адвокатом и старшим партнером в монреальской юридической фирме, носившей его имя — Bloomfield Bellemare. Его отец Бернард был известным в Монреале предпринимателем и филантропом. Его дядя Луи Мортимер Блумфилд был юристом, имевшим связи с семьей Бронфман, которой принадлежала компания по производству спиртных напитков Seagram. Во время Второй мировой войны Луи был офицером британских спецслужб, а после нее — председателем в высшей степени подозрительного предприятия под названием Permindex, связанного с темными делами и криминальными операциями в Европе времен «холодной войны», которые велись от имени таинственной шпионской организации. Оттуда тянулись нити, связывающие Permindex и Луи с организованными преступными группировками в Новом Орлеане и, в конечном итоге, с заговором, результатом которого стало убийство Кеннеди.

Различные сообщения позволяли предположить, что Луи через Permindex был замешан в отмывании денег — как предполагалось, опять же для шпионской организации — через Banque International de Credit (BIC), принадлежавший Тибору Розенбауму. В одном неподтвержденном сообщении говорится, что в молодости Гарри Блумфилд некоторое время работал на BIC.

Блумфилд был президентом частной благотворительной организации Eldee Foundation, председателем советов директоров нескольких компаний и принимал участие в канадских парламентских выборах 1980 года, на которых, однако, не добился успеха. Через семь лет после неудачной попытки завоевать депутатское кресло приятель Блумфилда, премьер-министр Канады Брайан Малруни, назначил его в совет директоров Business Development Bank of Canada (BDBC), где он в течение четырех лет занимал должность председателя комитета по аудиту. Он покинул совет директоров BDBC в 1996 году.

Названный одной канадской газетой «человеком, собирающим титулы, как простой смертный собирает почтовые марки», Блумфилд относится к своей карьере как к чему-то вполне естественному. Его отец был почетным генеральным консулом в Северной Корее, а дядя, Луи, имел неофициальный статус советника оппозиционной партии в Британском Гондурасе, ныне Белизе. Гарри также связывали дипломатические отношения с правительством Белиза и, похоже, он носил почетный титул, полученный в Джибути.

Однако реальное значение имел другой титул — кстати, имевшийся и у дяди Луи, — почетного генерального консула в Либерии.

* * *

Сол Маццео общался с гораздо менее утонченными и куда более опасными людьми.

В 1994 году в его офис в деловом центре города вошли два молодых человека, некоторое время проработавшие в Westfield Financial, и один из них приставил к его виску пистолет. Этим человеком был уроженец Франции Альберт Ален Шалем, брокер, сделавший себе имя на накачивании акций микрокапитализированных компаний. Другим человеком был Мэйер Леманн, такой же сомнительный брокер и помощник Шалема. Шалем нервно напомнил Маццео, что тот остался им должен. И поскольку Маццео уже предупреждали, но он не отнесся к этим предупреждениям с достаточной серьезностью, они собирались уладить это дело по-своему.

Маццео все же как-то умудрился их успокоить, убедив Шалема и Леманна не совершать глупостей. В конце концов ему удалось уговорить их уйти. Как только они вышли, Маццео позвонил некоему лицу, которое могло обеспечить ему безопасность. У него было множество таких связей. Однако человек, которого он попросил заняться Шалемом, должен был иметь достаточно большой вес, потому что Шалем был близок к Филу Абрамо, капо криминальной семьи Декавальканте. Они подружились еще во Флориде, работая в A.S. Goldmen, где в числе прочих мошеннических сделок организовали аферу с акциями Osicom Technologies по уже упоминавшейся схеме — с использованием правил Reg-S.

Неизвестно, к какому методу прибег Маццео — напомнил о долгах, воспользовался семейными связями, которые у него определенно имелись, или просто заплатил наличными, — но он сработал. И неприятность с Шалемом была улажена. Но вскоре заявила о себе другая серьезная проблема: полиция заинтересовалась Чарльзом Уилсоном и его заявлением о том, что он является владельцем 16 подставных компаний Маццео. И Джон Москоу не собирался никому ничего спускать.

Прокурор взялся за Маццео и двух его партнеров по Westfield Financial — Джорджа Кархарта и Джеймса Коэна. К тому времени Westfield уже вышла из бизнеса, и Маццео держал маленький магазинчик деликатесов на Лонг-Айленде. Москоу обвинил Маццео в попытке развала компании. В конце октября 1997 года Маццео признал себя виновным в незаконном получении от инвесторов более 17 млн. долларов. В результате его партнеры Картхарт и Коэн были арестованы, и им также были предъявлены обвинения. Но прежде чем кто-либо смог понять, что Маццео согласился на сотрудничество с полицией, Москоу убрал признание Маццео в сейф. Он держал его в тайне почти 9 месяцев, давая сотрудникам британской полиции время на отработку своей части следствия.

В марте 1998 года Хатчинс и Джинс вернулись в Нью-Йорк, чтобы допросить либерийского дипломата Чарльза Уилсона, который в это время находился там в составе делегации своей страны. В результате разговора с Уилсоном параллельные линии почти сошлись.

Двадцать третьего июня Москоу рассекретил признание Маццео. На следующее утро Стюарт Крегги и Эндрю Уоррен были арестованы в Лондоне.

Вынесение приговора Маццео было отложено еще на 10 месяцев. При нормальных обстоятельствах это происходит довольно быстро. Если же случается подобная задержка, это может означать, что прокуроры хотят иметь возможность общаться с подследственным. Причина, как правило, заключается в том, что такому человеку есть что сказать. Маццео оставался на свободе, ожидая приговора, целых 19 месяцев, до того самого июльского дня 1999 года, когда его нашли мертвым.

По официальной версии, его смерть была естественной, он умер во сне у себя дома. Но не все этому верят, потому что обычно люди в возрасте 41 года естественной смертью во сне не умирают. Но, в конце концов, он вращался в таких кругах, где смерть — лишь один из способов решения проблем. Есть даже люди, уверенные, что Маццео вовсе не умер, что он лишь ловко инсценировал свою смерть, а свидетельство о смерти было подписано его родственником. Токсикологическое исследование, проведенное в следственном управлении, была неудовлетворительным. Фотография тела на столе патологоанатома не убедительна: это тело может принадлежать, а может и не принадлежать Маццео. Кремация состоялась прежде, чем управление окружного прокурора было проинформировано о смерти Маццео.

Возможно, это слишком смелые предположения, однако такие вещи случаются с людьми, вращающимися в тех же кругах, что и Сол Маццео.

В ночь на 25 октября 1999 года Альберт Ален Шалем и Мейер Леманн были найдены мертвыми в доме Шалема в Нью-Джерси. В данном случае никаких сомнений в подлинности факта их смерти не возникло. Как и в том, что кто-то очень хотел, чтобы они умерли. Причиной их смерти были множественные огнестрельные ранения в голову.

* * *

Были выданы ордеры на обыск офисов Эндрю Уоррена и Стюарта Крегги, а также одного офиса в Брайтоне, где, как полагала полиция, тоже могли находиться интересующие ее документы. На этот раз Хатчинс, Джинс, Вудс и другие сотрудники Национального управления по расследованию уголовных преступлений действовали вместе с людьми из офиса Москоу в Нью-Йорке, в том числе его главным следователем Эндрю Файнаном. Им оказывали поддержку техническая команда Скотланд-Ярда, занимавшаяся компьютерами, и представители Law Society, потому что обыск и изъятие документов из офисов юристов является делом щекотливым и нельзя было допустить нарушения прав тех клиентов этих адвокатов, которые не были причастны к данному делу. Другая группа полицейских проводила обыски в офисах в Брайтоне.

Но когда Хатчинс и его команда появились в доме № 38 по Куин-Энн-стрит, там их ждал сюрприз. Латунная табличка с названием Talbot-Creggy, украшавшая дверь здания, исчезла, и, по некоторым признакам, кое-что изменилось и внутри помещения. Расспросив обитателей здания, Хатчинс узнал, что компания Talbot-Creggy по этому адресу больше не располагается. Тут же, на тротуаре, было проведено совещание, в ходе которого полицейские пытались решить, что делать дальше.

По счастливой случайности, именно в этот момент к ним подошел сам Эндрю Уоррен. Поэтому следующее, что сделал Хатчинс, — это арестовал его.

Сотрудники полиции завели Уоррена в помещение, предупредили его о его правах и начали упаковывать документы. Вскоре Уоррен сообщил Хатчинсу телефонный номер Крегги. Хатчинс позвонил Крегги и объяснил, что полиция в данный момент проводит обыск на Куин-Энн-стрит, и предложил ему туда явиться. Крегги ответил, что знает об обыске, поскольку ему уже позвонили его люди из Брайтона, но, к сожалению, не сможет при нем присутствовать, так как в этот самый момент едет в аэропорт, чтобы лететь в Штаты.

Хатчинс попросил Крегги дать ему новый адрес его офиса, и тот выполнил его просьбу. Хатчинс и Джинс тут же вскочили в машину и помчались по указанному адресу. Они арестовали Крегги, прежде чем тот успел выехать в аэропорт. Вслед за ними в новый офис Крегги прибыло еще несколько полицейских, и оттуда также были изъяты документы.

«Приступая к первому обыску, — объясняет Хатчинс, — мы считали, что расследуем отмывание денег. Однако полученная в его ходе информация свидетельствовала о том, что перед нами, кроме того, сговор с целью мошенничества».

Перебираясь в свой новый офис, Крегги отправил большую часть документов в гараж, который находился в другой части страны. Узнав об этом, полицейские проникли в гараж и конфисковали эти документы. Всего полиция изъяла у Крегги и Уоррена семь полных грузовых поддонов бумаг, т.е. примерно полмиллиона документов. Им потребовался целый год только на то, чтобы начать осознавать весь объем улик, содержащихся в этих документах, и механизм формирования преступных связей, а также понять, куда вели следы денег.

Значительная часть документов представляла собой переписку Блумфилда с Крегги, в которой обсуждались услуги, оказываемые им Уилсоном в качестве «наемного дипломата». В одном письме, датированном декабрем 1994 года, содержится упоминание о должности почетного консула Либерии, которую в Германии можно было купить за 25 тыс. долларов. В другом, отправленном в сентябре 1995 года, Блумфилд сообщает, что правительство Белиза назначило его своим «уполномоченным иммиграционным консультантом» и он теперь может оказывать содействие в приобретении гражданства этой страны. Он называет и сумму, за которую можно немедленно получить новый паспорт, — 75 тыс. долларов плюс сбор, — и спрашивает Крегги, нет ли у того на примете потенциальных клиентов.

Некоторые из этих документов указали совершенно новые направления расследования. В одной из папок Мартин Вудс обнаружил копию Times Law Reports, где рассматривались некоторые аспекты владения офшорными компаниями в свете дела Эль-Аджу против Dollar Land Holdings, наделавшего большого шума в 1993 году. Крегги послал этот отчет одному из своих клиентов в Канаде, проходившему ответчиком по данному делу. Вудс связался с юристами, представлявшими Эль-Аджу, и узнал, что их клиент потерял на той сделке 12 млн. долларов. Адвокаты Эль-Аджу сообщили Вудсу, что это мошенничество было организовано несколькими канадцами, причем одного из них можно было напрямую связать с Мейером Лански. Они также описали движение денег в этом деле — из Женевы через Гибралтар, затем в Панаму, снова в Женеву и, наконец, в Лондон. Чем больше Вудс узнавал о деле Dollar Land Holdings, тем больше видел в нем очевидных аналогий с делом Крегги и Уоррена. Теперь нужно было изучить еще несколько новых областей.

В другой папке содержались документы, свидетельствовавшие о связи Крегги с одним канадцем, подозреваемым в мошенничестве. Когда Крегги спросили об этом человеке, он ответил, что познакомился с ним в 1993 году. Но документы говорили о том, что они знакомы по меньшей мере с 1989 года. Это заставило полицию повторно изучить некоторые другие связи, наличие которых Крегги отрицал. В результате выяснились новые интересные факты.

Информация, обнаруженная в этих досье, дала возможность задержать в Канаде одного джентльмена, в атташе-кейсе которого было обнаружено 200 тыс. канадских долларов. Когда полицейские спросили, что это за деньги, их владелец объяснил, что снял их со своего счета в швейцарском банке в Монреале, чтобы заплатить за новую кухню. Деньги были конфискованы до выяснения их происхождения. Полицейские опросили сотрудников швейцарского банка, и оказалось, что никто таких денег в нем не снимал. Впоследствии выяснилось, что эти деньги были доставлены в Канаду с Багам.

Полиция предъявила этот факт тому человеку, но он его опроверг. Поэтому канадцы решили оставить деньги у себя, пока человек, которому они принадлежали, не сможет доказать, что они не являются выручкой от преступных операций. Вместо того чтобы предъявлять такие доказательства, данный джентльмен просто бросил двести тысяч баксов и исчез.

Среди бумаг, найденных у Крегги, были также копии поддельных экспортных документов, которыми он снабжал некую канадскую компанию — либо через Блумфилда, либо напрямую, — чтобы она могла требовать возврата налогов и пошлин на товары, которых в действительности не экспортировала. Другие документы привели к оператору одного канадского «подвала»: создан он был в Англии — скорее всего, с помощью Крегги, — а деньги от мошенничеств направлялись на Мальту. Следствие по этому делу продолжается до сих пор.

Попался и один весьма необычный случай. Некой компании Panavest UK, зарегистрированной в Гибралтаре, принадлежало несколько подставных компаний, зарегистрированных на Гернси и в Люксембурге, которые, в свою очередь, владели историческим памятником — церковью Св. Павла и Троицы в Торонто. Но в 1995 году церковь сгорела дотла, и дело это до сих пор числится в полиции как нераскрытый поджог, повлекший убытки в 5 млн. долларов. Panavest UK прибрела эту церковь в 1992 году, чтобы заново застроить участок. Во время следствия пожарный инспектор, изучавший возможность поджога, получал письма с угрозами, к которым в полиции отнеслись достаточно серьезно. Крегги сообщил полиции, что Panavest UK принадлежала двум израильтянам и двум южноафриканцам, имена которых он назвать не пожелал. Сам Крегги одно время являлся управляющим директором Panavest UK. Канадские страховые следователи утверждают, что компания в действительности принадлежала гражданину Канады, а израильтяне и южноафриканцы были лишь прикрытием, организованным Крегги, как и в случае с Уилсоном. Это следствие также еще не закончено.

В Нью-Йорке документы Крегги и Уоррена произвели ошеломляющий эффект. С их помощью Москоу мог связать несколько нитей, ведущих к Маццео, и открыть ряд новых направлений в следствии по делу Bank of New York, а также начать выстраивать обвинение против Крегги, Блумфилда и Уоррена.

В июне 1999 года большое жюри Нью-Йорка предъявило Эндрю Уоррену обвинение по 78 пунктам, включая развал предприятия и представление ложной документации для сокрытия преступной деятельности Westfield Financial в Соединенных Штатах. Уоррен отказался приехать в Нью-Йорк, чтобы ответить на эти обвинения, и в отношении него была начата процедура экстрадиции. Уоррен решил защищаться. Суть его заявлений сводилась к тому, что он слишком подавлен эмоционально, чтобы выдержать судебное заседание. В марте 2003 года британский суд постановил, что решение относительно того, может ли Уоррен перенести судебное разбирательство, находится в компетенции американского суда, и дал разрешение на его экстрадицию в США. Как бы то ни было, следствие против Уоррена до сих пор продолжается и в Великобритании: изучаются подставные компании, связывающие его с Benex, Becs International, а также несколькими русскими и Bank of New York.

Пока Уоррен сопротивлялся экстрадиции, большое жюри Нью-Йорка выдвинуло обвинение в преступном сговоре по 22 пунктам против Блумфилда и Крегги. Блумфилд предстал перед нью-йоркскими властями, но Крегги явиться в Нью-Йорк отказался. Вместо этого он планировал отсидеться в своем кондоминиуме на юге Флориды. Его юрист умолял: «Ради бога, не ездите в Америку», — но Крегги считал, что он неуязвим. Однако люди Джона Москоу убедили его в обратном.

Через 18 месяцев окружной прокурор Манхэттена встретился с Блумфилдом и Крегги в суде. Поскольку Блумфилд и Крегги знали, что в суде присяжных они проиграют, они попросили провести судебное заседание без участия присяжных, и их просьба была удовлетворена. Это означало, что заслушивать показания и решать их участь будет один лишь судья.

С самого начала люди, занимавшиеся этим делом, ощущали неприязнь к Блумфилду и Крегги. Как-то раз, увидев Блумфилда, входящего в зал суда, один из детективов, расследовавших его дело, сказал тому: «Хороший у тебя галстук».

Блумфилд остановился, взглянул на детектива и пообещал: «Когда — не если, а когда — я выиграю это дело, я вернусь в Нью-Йорк и подарю тебе этот галстук». Детектив, видевший горы улик против Блумфилда, покачал головой: «Когда ты проиграешь, я попрошу у тебя еще твои шнурки и ремень».

Москоу принимал участие в работе суда, но большую часть его времени поглощало дело о краже руководителями Tyco 600 млн. долларов, принадлежавших этой корпорации, поэтому повседневной рутиной пришлось заниматься Кларку Абрамсу, Кеннету Шалифуа и Ребекке Руафэ. Эти три помощника окружного прокурора использовали против Блумфилда и Крегги все имевшиеся у них улики и проводили на работе по 18 часов ежедневно, включая выходные.

Суть обвинений, предъявленных Блумфилду и Крегги Абрамсом, Шалифуа и Руафэ при участии Москоу, заключалась в том, что приблизительно с января 1980-го и до середины марта 2001 года они, действуя в сговоре, фальсифицировали документы предприятий и банков и подделывали ценные бумаги для того, чтобы помогать своим клиентам нарушать закон. В частности, Блумфилд и Крегги открывали офшорные компании и офшорные банковские счета, представляя ложную информацию об их владельцах. Уйдя в офшор, заговорщики сознательно стремились предотвратить возможное раскрытие имен истинных владельцев компаний и банковских счетов. В качестве прикрытия они использовали дипломатического работника, рассчитывая на его юридический иммунитет и, соответственно, невозможность для полиции и судебных органов использовать его для дачи показаний.

Согласно одному из эпизодов этого дела, у Блумфилда имелся друг в Канаде, создавший сеть из 9 аптек. За несколько лет этот человек перевел на свой офшорный банковский счет 400 тыс. долларов. Однако, поскольку это было сделано без ведома канадского налогового управления, он не мог ввезти деньги в страну и воспользоваться ими. Действуя по его поручению, Блумфилд и Крегги придумали схему, включавшую подписание декларации о доверительном характере собственности, к участию в которой привлекли двух клиентов Крегги с Кипра. Это произошло в 1995 году. Крегги согласился, что дата подписания бумаг должна совпасть с датой создания офшорного траста, и даже состряпал историю о том, что его клиенты-киприоты познакомились с приятелем Блумфилда в 1979 году, решили, что Канада — замечательное место для вложения денег, и что эти деньги до сих пор, по прошествии стольких лет, находятся в их офшорном трасте.

Блумфилд сказал Крегги, что было бы неплохо, если бы декларация «была подписана в октябре или ноябре 1979 года, как раз накануне открытия счета в начале декабря 1979 года». Он также хотел иметь письмо, написанное киприотами и подтверждающее эти договоренности, а также еще «одно или два письма, отправленных в тот период, с просьбой рассказать об инвестиционных возможностях, которые могут появиться в обозримом будущем».

Через несколько дней были готовы копии паспортов и банковских рекомендаций для киприотов, а также рабочий вариант декларации о доверительном характере собственности, датированный 1 декабря 1979 года. Впоследствии выяснилось, что людям, чьи имена использовал Крегги, не было известно об этой сделке, но в то время Блумфилд и Крегги были уверены, что они о ней вообще никогда ничего не узнают.

Оставалась, однако, проблема, которая серьезно волновала Блумфилда. Она касалась предоставленных Крегги документов. «Эта декларация выглядит так, словно была сделана в текстовом редакторе».

Крегги понял, в чем заключалась его промашка: если этот материал был подготовлен в 1979 году, то для его составления никак не мог использоваться компьютер. Он послал Блумфилду факс: «У нас есть машинка. Она (декларация) была отослана Вам в большой спешке, но мы сейчас же перепечатаем ее на старой пишущей машинке».

Поскольку было необходимо, чтобы даты и места, указанные Крегги, выглядели правдоподобно, Блумфилд напомнил ему, что один из киприотов «ездил в Цюрих в мае 1976 года и останавливался в отеле “Хилтон”. Он также посетил Интерлакен, Женеву и Монтре. Кроме того, в декабре 1979 года он был в Нассау, и я уверен, что он мог встретиться с Вами в Канаде или Флориде и в более поздние годы».

Блумфилд хотел, чтобы у представителей официальных органов, которые заинтересовались бы этой макулатурой, не возникло никаких сомнений в том, что его друг на протяжении последующих лет поддерживал связь с киприотами. «Поэтому я снова предлагаю Вам прочитать мое письмо от 10 октября и использовать его в качестве руководства по составлению корреспонденции, которая будет содержаться в досье. Это может быть письмо, в котором киприоты предлагают (другу Блумфилда) поддерживать связь через Вас, а также еще пара писем, написанных в последующие годы, в которых Вы, например, сообщаете, что, несмотря на то что средства увеличиваются, никакой подходящей возможности для их вложения пока не найдено, или что средства пока еще недостаточно велики и т.д.».

Адрес его друга, который Блумфилд передал Крегги, был адресом того места, где он жил в 1979 году.

В ходе судебного разбирательства обвинение показало, что Блумфилд и Крегги обделывали такие дела для множества людей. Когда у одного пластического хирурга из Нью-Йорка на операционном столе умер пациент, он решил подстраховаться и на всякий случай перебросить свои активы в офшор. Именно Крегги тогда помог этому человеку выполнить все необходимые процедуры. Он же создал офшорную сеть для Испанца — Рэймонда Маркеса, влиятельного в нью-йоркском криминальном мире человека, управлявшего крупнейшей в восточном Гарлеме подпольной лотереей.

Вот еще один пример проворачиваемых им мошеннический операций. У Блумфилда в Нью-Йорке был знакомый, человек по имени Мэтью Снайдер, который скрывал от своих работодателей в Chemical Bank, банковских регулирующих органов и Службы внутренних доходов деньги, получаемые им от одного из клиентов банка. Снайдер попросил Блумфилда помочь ему спрятать эти деньги. Блумфилд обратился к Крегги, который и решил создать либерийскую корпорацию под названием Bloomfield and Bloomfield Investment Management Limited (BBIM). Однако когда Крегги попытался открыть для BBIM банковский счет в Butterfield Bank на Бермудах, его проинформировали, что в соответствии с законами об отмывании денег, действующими на Бермудах, банку необходимы сведения о фактическом владельце BBIM. Блумфилд не хотел, чтобы в связи с этим счетом фигурировало его собственное имя, не хотел этого и Крегги. Имя Снайдера называть было вообще бессмысленно, поэтому Блумфилд попросил у Чарльза Уилсона разрешения использовать его имя. Уилсон согласился и предоставил фотокопии своего дипломатического паспорта. Блумфилд выслал Уилсону 3000 долларов.

Через два месяца Крегги направил бумаги в Bank Butter-field, указав в качестве владельца BBIM Уилсона и напомнив банку, что «данный джентльмен является дипломатом». Однако, следуя бермудским законам, Bank Butterfield настаивал на получении для открытия счета рекомендаций от банка и юриста. Тогда Крегги открыл счет для BBIM в Barclays Bank на Джерси. Для большей надежности документы BBIM, зарегистрированной в Либерии и имеющей банковский счет на Джерси, хранились в Гибралтаре. Деньги Снайдера депонировались на Джерси, а затем суммами по 5994 доллара регулярно переводились на его личный счет в Нью-Йорке с пометкой «гонорар за консультации от BBIM».

Вскоре после этого, в апреле 1994 года, Крегги сообщил Блумфилду, что ему снова нужен Уилсон. На этот раз Уилсона попросили подписать документы, свидетельствующие о том, что он является фактическим владельцем 16 подставных компаний, созданных Уорреном для Маццео и Westfield Financial. Через семь месяцев Крегги зашел к Блумфилду, чтобы получить подпись Уилсона на сертификатах акций фонда Concord Capital Growth: Уилсон уже числился президентом корпорации.

Однако Уилсон проявлял все большее беспокойство в связи с тем, что его просили делать нечто незаконное. Ему нужны были гарантии. Он напомнил Блумфилду, что не желает быть «втянутым в какие-либо противозаконные или преступные операции».

В ноябре 1994 года, когда Блумфилд и Крегги попросили его подписать очередные бумаги, Уилсон вновь выразил свою озабоченность. «Примерно два года назад, когда Вы попросили меня подписать для Вас некоторые бумаги, чтобы Вы могли открыть для себя счет, я выразил озабоченность тем, что в результате могу оказаться втянутым в какие-либо противозаконные и преступные операции. Вы немедленно заверили меня, что у меня нет поводов для беспокойства и что Вы никогда не подведете меня и не заставите делать что-либо противозаконное. Как Вы знаете, я высоко ценю ту помощь, которую Вы мне оказали. Однако я беспокоюсь, что эти документы могут быть, в конечном счете, использованы не по назначению. Вы также знаете, что у меня есть семья, которую я должен поддерживать, и что ей не понравится, если у меня возникнут проблемы. Мне нужны Ваши гарантии, по возможности в письменном виде, прежде чем я соглашусь сделать что-либо еще. Пожалуйста, поймите, что я пытаюсь оградить себя от проблем».

Блумфилд ответил Уилсону: «Крегги уверяет меня, что это обычные деловые счета. Я знаю его и доверяю ему. Будьте спокойны, мы всегда будем предпринимать все усилия к тому, чтобы защитить Ваши интересы».

Когда впервые зашла речь об этой переписке, юристы, работавшие на Крегги и Блумфилда, заявили, что все эти письма — фальшивка. Позднее, когда им была предъявлена корреспонденция, в которой Блумфилд признает, что просил Уилсона назваться фактическим владельцем 16 подставных компаний, юрист Блумфилда допустил, что его клиент мог обратиться с этой просьбой к Уилсону, но при этом продолжал настаивать: «Блумфилд не имеет ничего общего с мошенниками».

В суде адвокаты Блумфилда представили его честным человеком, заявив, что он был обманом вовлечен в мошенническую схему, о которой ничего не знал. Уилсон находился в Канаде, когда в Либерии разразилась гражданская война. Либерийское правительство не могло продолжать платить зарплату своим находившимся за рубежом дипломатам, а Уилсону нужно было кормить семью. Ему нужны были деньги. Блумфилд просто помог Уилсону пережить трудные времена.

Неправда, возразили Абрамс, Шалифуа и Руафэ. Обвиняемый «вначале заимствовал, потом арендовал, а затем по существу крал имя Чарльза Уилсона».

Уилсон, который во время этого разбирательства уже не был дипломатом и, следовательно, не имел дипломатического иммунитета, в своих показаниях нарисовал другую картину событий, отличную от версии Блумфилда и Крегги. Уилсон утверждал, что, когда в 1993 году Блумфилд впервые обратился к нему с просьбой об использовании его имени и подписи на определенных документах, речь шла не о подставных компаниях, а о счете в швейцарском банке, который он хотел открыть для того, чтобы положить туда деньги для своих детей. «Он сказал, что, поскольку я являюсь аккредитованным дипломатом, я не должен платить в Канаде налогов».

После начала гражданской войны, сказал Уилсон, Либерия прекратила выплачивать зарплату сотрудникам дипломатического корпуса, и он оказался в Оттаве без гроша. Ему нечем было кормить пятерых детей, а кроме того, он серьезно заболел. Деньги, полученные от Блумфилда, стали большой помощью. Но Блумфилд, клялся он, заверил его в том, что в этих делах не было ничего незаконного. «Я поверил его утверждениям… Он сказал, что я не нарушал закона». Против Уилсона не было выдвинуто никакого обвинения.

Рассмотрев все материалы дела, судья признал Блумфилда и Крегги виновными по 16 из 22 пунктов обвинения. Москоу, Абрамс, Шалифуа и Руафэ надеялись, что теперь-то справедливость восторжествует и Блумфилд и Крегги получат по паре лет тюремного заключения. Хатчинс, Джинс и Вудс также надеялись на это. Все они проделали огромную работу, и ее результатом стало то, что вина Блумфилда и Крегги была доказана и они были названы преступниками. Отправка же их в тюрьму должна была стать своего рода десертом.

Но у адвокатов Блумфилда и Крегги оставался еще один козырь — здоровье Крегги.

В феврале 2003 года, на слушаниях по вынесению приговора, они сделали страстное заявление о том, что у их клиента, страдающего лейкемией, наступил период ремиссии. Они умоляли судью понять, что тюремное заключение губительно для его здоровья. Москоу тут же напомнил судье, что медицинские условия в тюрьме ничем не хуже, чем вне тюрьмы, и что США могут обеспечить Крегги квалифицированной медицинской помощью. Но судья в конце концов, хоть и неохотно, уступил этому эмоциональному призыву.

Крегги был приговорен к сущей ерунде — пяти годам условного заключения, смешному штрафу в 5 тыс. долларов и 500 часам общественных работ. Блумфилду удалось сохранить свободу только благодаря Крегги. Судья сказал, что, по его мнению, было бы несправедливо отправлять в тюрьму Блумфилда, в то время как Крегги, принимавший не меньшее, а то и большее участие в создании подставных офшорных компаний, оставался на свободе. Поэтому Блумфилд получил те же пять лет условно.

Крегги, на протяжении 21 года занимавшийся отмыванием денег для жуликов, вернулся во Флориду, чтобы продолжить борьбу против депортации в Великобританию, где его ждал ордер на арест. А Блумфилд, вместе со своим галстуком, отправился в Канаду, наслаждаясь свободой, которой он лишь чудом не лишился.