Всемирный следопыт, 1928 № 01

НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ БОЧЕНКИНА И ХВОЩА
_{СЕРИЯ ЮМОРИСТИЧЕСКИХ РАССКАЗОВ В. ВЕТОВА}

Здоровье Семена Семеныча медленно восстанавливалось…

Он не погиб. Погиб лишь «дирижабль» — его знаменитое ружье. Оно было затоптано в ил в момент спасения моего друга.

Без признаков жизни извлекли мы Семена Семеныча со дна Ивлевского озера, где он пролежал под водой не менее пяти минут, накрытый сверху своим изобретением — громадным тазом, в котором он так смело подплывал к гусям…

Более получаса откачивали мы на всевозможные манеры безжизненное тело Семена Семеныча и растирали его самогоном. Когда у нас исчезла последняя надежда на оживление этого закаленного охотника, он неожиданно чавкнул и тем самым подал нам первый признак того, что еще не погиб. Обрадованные, мы с новой энергией принялись качать и растирать закоченевшего охотника и, в гонце концов, докачали-таки его до того, что терпение его лопнуло: обдав нас изо рта целым фонтаном воды, он пустил в нас столь нехорошим словцом, что после этого у многих пропала охота принимать дальнейшее участие в оживлении моего дорогого приятеля.

Что я переживал в эти минуты!.. Впрочем, я думаю излишне распространяться об этом. Оно и так должно быть понятно…

Итак, Семен Семеныч не погиб… Его последняя гусиная охота, его последний мастерской выстрел, уложивший на месте восемь диких гусей, произвел сенсацию во всем городе, и не было такого гражданина, который бы об этом не знал.

Целую неделю ходили городские охотники на квартиру к Боченкину справляться об его здоровьи. Завистливыми глазами смотрели они на моего друга и на восемь диких гусей, убитых одним страшным выстрелом его дирижабля.

Охотники жаждали узнать подробности.

Семен Семеныч, однако, неохотно распространялся о своей катастрофе.

— Случился шок, а вслед за этим экспромт, — коротко пояснял он свою неудачу, которая явилась следствием чересчур крепкого заряда дирижабля. Ружье отдало сильнее обыкновенного, — настолько сильно, что корпус стрелка откачнулся назад, а ноги подбросило кверху, что и повлекло за собою моментальную гибель хитроумного судна. Таз опрокинулся, накрыв собою моего друга. Словом: «случился шок, а вслед за ним экспромт»…

Семен Семеныч как будто и совсем поправился. Однако, после пережитого с ним по временам делалось что-то странное. Он стал молчалив и вроде как бы затосковал. Он жаловался, что у него «в левом боку овца жует»… По временам у него появлялась надоедливая отрыжка «на манер денатуратной», а между тем денатурата он в пищу не употреблял. А то, неизвестно почему, в его животе вдруг появлялось какое-то граммофонное журчание, которое сильно беспокоило его жену по ночам… Короче, затосковал Семен Семеныч.

Отчаявшись в выздоровлении, он захватил для бодрости меня и супругу свою Матрену Андревну и пошел к доктору Никитскому. А доктор Никитский в нашем маленьком городке слыл за очень специального врача.

Опытным взглядом окинул ученый эскулап больного и на все лады забарабанил металлическим молоточком по его животу. Потом он принялся выслушивать через трубочку. Эту трубочку старичок доктор прикладывал буквально ко всем частям тела Семен Семеныча, стараясь уловить опытным слухом что-нибудь подозрительное. С полными слез глазами, затаив дыхание, следили мы за его движениями. Подозрительного, однако, доктор ничего не уловил и объявил, что все органы Семен Семеныча находятся в наилучшем состоянии.

— Просто курьезный случай психоневроза на чисто нервной почве, после пережитого потрясения…

Таков был диагноз доктора Никитского.

— Но чем же, доктор, нам его теперь лечить? — спросили мы в один голос с Матреной Андревной.

— Только режимом! И никаких лекарств. Пациент — нервен. Ему прежде всего нужна смена впечатлений. Ему надо развлечься…

Мы стали придумывать, какое бы такое развлечение устроить Семен Семенычу, чтобы вылечить его недуг. Доктор Никитский предложил:

— Свезите его в Москву! Пусть он осмотрит достопримечательности столицы: новые впечатления рассеют психоневроз, и скоро ваш охотник снова будет таскать нам диких гусей.

— Что вы, доктор! — замахала руками Матрена Андревна. — Да нешто я теперь Сеню когда допущу до воды?!

— Это уж меня не касается, — улыбнулся доктор и, весело хлопнув Семен Семеныча по плечу, направился к умывальнику, приговаривая:

— Курьезнейший случай психоневроза на нервной почве…

Когда мы вышли, Семен Семеныч с грустью посмотрел на меня и спросил:

— Слыхали вы, Владим Сергев, про такую болезнь: «психокурьез» да еще на скверной почве?

— Не психокурьез, а психоневроз, — успокаивал я его, — и вовсе не на скверной, а всего только на нервной почве. Все это пустяки…

— Даешь Москву!.. — вдруг заревел мой друг, сверкнув глазами.

— Берешь… — подмигнул я ему и крепко пожал его честную руку.

Семен Семеныч никогда не бывал в Москве. Дальше Епифани, Ефремова и Ельца он носа еще не казал, а потому вы, конечно, поймете, до чего заинтересовала нас предстоящая поездка моего друга в столицу.

Ввиду того, что мне и раньше приходилось бывать в Москве, Семен Семеныч настоял, чтобы я сопутствовал ему. Я охотно согласился: кстати, у меня там проживали родные.

С неделю ходил Семен Семеныч к портному Свинолупову… И спец же был этот Ванька Свинолупов! Он знал, что строит пиджак не кому-нибудь, а знаменитому охотнику Семен Семенычу Боченкину, который сделался злобой дня всего города, после того как доктор направил его развлекаться в Москву.

Знал Свинолупов, что теперь его работу увидит столица. Вот почему и сработал он такое фасонистое чудо — двубортный клетчатый пиджак зеленого цвета и такие же галифе, поистине дьявольского фасона!..

Портной Свинолупов этим не ограничился. Он откуда-то добыл для Семен Семеныча еще не виданный у нас в городе головной убор зеленого цвета, сделанный не то из тыквы, не то из морских водорослей — что-то вроде каски или котелка из твердой мочалки. Шляпа эта называлась «здрассте — прощайте» и имела два козырька — спереди и сзади.

Теперь прибавьте ко всему этому костюму — невероятных размеров металлический знак Всекохотсоюза, который Семен Семеныч специально заказал местному ювелиру Тетельбауму. Мой друг не хотел ударить лицом в грязь, показав себя в столице…

Судите же сами, какую живописную картину представлял Семен Семеныч, когда, перед отходом поезда, он появился на вокзале, окруженный толпой провожавших его охотников!

При виде расфранченного мужа, в пригнанной на ять пиджачной паре — дрогнуло сердце Матрены Андревны и ревность к москвичкам внезапно обуяла ее.

Поезд отошел под гул самых теплых напутствий провожающих и драматических уверений жены, напомнившей мужу, что измены она не потерпит…

В Москву мы прибыли рано утром и вышли на платформу Курского вокзала, обалделые и смущенные непривычной суетой.

По случаю раннего часа мы решительно не знали, куда себя девать.

Семен Семеныч, наконец, решил отправиться проведать старую тетку, которая проживала в Хамовниках, а я надумал прокатиться на Тверскую, чтобы навестить родных.

Около семи часов утра я посадил своего друга на трамвай линии «Б» и объяснил ему, как проехать в Хамовники. Мы распрощались с тем, чтобы к часу дня встретиться на квартире Семен Семенычевой тетки и после этого вместе итти осматривать Москву.

Был уже второй час, когда я позвонил у подъезда невзрачного домика в одном из переулков в Хамовниках. Тетка Семен Семеныча сама открыла дверь и сильно удивилась моему приходу. Еще более удивилась старуха, когда я сказал ей, что пришел к Семен Семенычу: «Его не было; он и не думал сюда заходить».

Мы с старухой встревожились не на шутку. Прошло более шести часов с того момента, когда фигура Семен Семеныча исчезла из моих глаз, отъезжая от Курского вокзала на трамвае. Мой друг был в Москве в первый раз в своей жизни, и мало ли что могло с ним случиться!

С полчаса толковали мы с теткой о том, как теперь отыскать ее племянника, и, наконец, я решил итти в милицию заявить о пропаже мужчины в зеленом клетчатом пиджаке со шляпой фасона «здрассте — прощайте».

Не успел я, однако, выйти на улицу и сделать несколько шагов по тротуару, как увидал знакомую зеленую фигуру моего друга с его «здрассте — прощайте» на голове. Семен Семеныч был в сильном волнении. Очки на его носу блестели вызывающе.

— Владим Сергев! — издали кричал он мне. — Безобразие! Официальное безобразие! Тут не только от психокурьеза не вылечишься, а, простите за выражение, наоборот: получишь их целых два!

— Да что случилось?

— Скажу вам прямо в глаза: не буква Бе, а грабеж!

— Вас ограбили! Жулик в карман залез? Ах, Семен Семеныч, я же вас просил быть осторожным в трамваях и остерегаться жуликов!..

— Какие там жулики! Добро бы еще, коли в карман залезли — я бы им показал! То-то и оно, что в карманы никто не лазил, а трех с полтиной — как не бывало!

— Кто же вас обчистил?

— Простите за откровенность — контролеры!

— Понимаю, вы билетик затеряли. Но ведь за это штраф только рубль.

— Ничего подобного! Никаких билетов я не терял, а три раза официально штрафовали по рублю, а за что — неизвестно!

— Вот это здорово! Как же это у вас так случилось?

— Очень просто: еду я на этой самой Бе… Купил билетик за одиннадцать копеек, в окошечко поглядываю… Город действительно официальнейший!.. Едем долго — никак приехать не можем. Гляжу: опять Курский вокзал!.. Что за репетиция, думаю?! А тут, откуда ни возьмись, этот самый контролер: «Ваш билетик, и пожалуйте — рубль; билет, мол, ваш давно вышел — бы все кольцо проехали».

«Извиняюсь, — говорю, — никаких колец я не проезжал, а честно и благородно еду к тете в Хамовники»… А он и говорит: «Вы, пожалуйста, не бузите, платите рубль и езжайте в обратную сторону»… Что ты будешь делать? Заплатил я целковый; сажусь теперь на другую Бе и прусь обратно… Ну, думаю, скоро и до Хамовников доеду… Ничего подобного! Гляжу: спять к Курскому вокзалу моя Бе подъезжает, и прется в вагон тот же самый контролер. «Давай, говорит, еще рубль»… Я говорю: «Гражданин, извиняюсь, я уже вам целковый заплатил, вот ваша квитанция, зачем же вы нахальничаете и опять с меня денег требуете? Делаю я, что ли, их?» — «Это, говорит, меня не касается! Платите, а то милицию позову». — «Когда же, говорю, вы меня в Хамовники привезете, и сколько это будет стоить окончательно? Говорите сразу»… «Стоить будет всего четырнадцать копеек»…

Заплатил я ему рубль четырнадцать, получил квитанцию и еду дальше… А на улицах, гляжу, народу!., народу!.. Автомобилей этих понаперло!.. Ну и ну, думаю — там, гляжу — и глазам своим не верю: стоит на площади…

Курский вокзал!.. Да что же это за репетиция, думаю, — конца-краю этому Курскому вокзалу не будет!.. Только это я было захотел слазить — не тут-то было: контролер тут как туф. Серьезный такой; трамвай враз остановил и прямо через всю толпу ко мне суется: «Платите, говорит, еще рубль и сматывайтесь отседа моментально»… А я и говорю: «Простите, гражданин, вот вам ваши две квитанции, а теперь скажите мне: где же ваша совесть? Я человек больной, опять же провинционал, приехал в Москву лечиться от психокурьеза, а вы меня в интересное положение ставите… Не дам вам рубля! Деньги вам уплачены сполна… Прошу вас, доставьте меня за мои деньги в Хамовники — в противном случае, отдайте обратно два рубля двадцать пять копеек… это уж как хотите!»

И бывают же бессовестные люди! Смотрю, останавливает этот самый контролер всю букву Бе и говорит: «Платите рубль и слазьте отседа — вагон дальше не пойдет». Я говорю: «Ничего подобного», а он милиционера кличет… Промуздыкался я с ним полчаса; в милицию уж было поволокли… Пришлось еще целковый отдать!.. Нет, Владим Сергев, как хотите, а в этих самых ваших Бе — сам чорт не поймет ни бе, ни ме! Ну, думаю — довольно; ежели на Бе кататься — никаких средств не хватит, а до тети и в неделю не доедешь…

Пешком пришлось култыхать, и куда проще вышло: иду потихонечку и народ расспрашиваю— так и допер…

Семен Семеныч развернул предо мной три трамвайных билета и три квитанции на общую сумму в три рубля 39 копеек.

Он был голоден и утомлен. Мы направились к его тетке, дабы успокоить старуху…