Тяжелым черным клином врезался в синий Байкал полуостров Святой Нос — пятьдесят пять тысяч гектаров непроходимой тайги, горелых пней, бурелома, скал и серых камней. С трех сторон — водная ширь. Ни жилья, ни признака человека. Черные медведи, рыси, олени, козы, множество белок — единственные постоянные обитатели Святого Носа.
Весна. Вкусно пахнет кедровой хвоей, набухнувшими почками и молодым листом едва закудрявившихся деревьев.
Глубокая ночь. Луна ярко светит над угрюмым полуостровом.
Мой спутник, служащий Баргузинского заповедника, и я притаились у самого берега озера за громадными серыми камнями, чуть поросшими желтым мохом. Позади нас — тайга; впереди — море. Волна тихо накатывается на берег и шумит мелкой галькой. Этот непрекращающийся и размеренный шум не может, однако, заглушить тех глухих стуков камней и тяжелых шлепающих звуков, которые раздаются где-то правее нас, у самой воды. Мы знаем, что это медведь, но мы не видим его.
Сейчас медведь особенно прожорлив. Он все еще никак не может хорошенько наесться после долгого зимнего сна. Муравьиные кучи, которые весною медведь пожирает вместе с муравьями и землей, не удовлетворяют его аппетита, и тощий зверь выходит к Байкалу, где весною частенько попадаются превкусные полусгнившие трупы жирных нерп, подстреленных охотниками в конце зимы и выброшенных волнами на берег.
Не везет сегодня медведю. Байкал не подарил ему нерпы, и вот зверь у самой воды ворочает сейчас тяжелые каменные глыбы, ищет под ними рыбью икру или ловит притаившуюся рыбку-широколобку. Винтовки заряжены. Глаза силятся пронзить темноту, и порою я принимал причудливые громады камней за живого медведя. Так длится долго, невыносимо долго, а скоро рассвет…
— Попробуйте подползти, — чуть, слышно шепчет мне мой спутник. — Осторожно… Малейший шорох испортит все дело.
Медленно-медленно ползу. Гак тихо, что сам не слышу себя.
Дзык!.. — резко звякает о камень стальной ствол винтовки. На минуту полная тишина. Потом я слышу, как медленно удаляется потревоженный зверь.
Охота сорвана!..
Мы ждем до утра и покидаем Святой Нос. Моторная лодка мчит нас на север; мы держимся близ берегов, так как мотор все время капризничает. Наконец через четыре часа хода он вдруг и вовсе отказывается работать. Мы беремся за весла и причаливаем к высокому берегу, где вырос молодой лиственный лес на месте когда-то сгоревшей тайги. Покуда товарищ возится с забастовавшим мотором, я брожу по берегу среди молодых деревьев с высокими, тонкими, прямыми стволами.
Громкий треск сухих сучьев в чаще заставляет меня насторожиться. Что-то грузное и черное мелькает между стволов.
Медведь?.. Два молодых!
Забыв все на свете, я устремляюсь вперед и преследую «мишек». Они поворачивают к озеру. На минуту я теряю их из вида и вдруг замечаю, как вздрагивает и качается высокий тонкий ствол дерева, по которому неуклюже карабкается молодой медведь. Второй медвежонок тоже лезет наверх.
С минуту я любуюсь, а затем снимаю винтовку с плеча. Щелкает затвор, патрон вложен. Мой глаз, прорезь прицела, блестящая мушка и черная лопатка медведя — одно. Промаха быть не может..
— Стой… не бей! — слышу я громкий окрик позади себя. — Здесь заповедник — охота воспрещена!
Товарищ рядом со мною.
— Нельзя! Нельзя! — решительно протестует он- Идемте скорее отсюда. Это — молодые медведи. Где-нибудь поблизости должна быть их мать. Не советую вам ждать, пока старуха явится выручать детей.
Меня осенила мысль:
— Одну минуточку… — отвечаю я, поспешно доставая из футляра фото-аппарат. — Этого-то уж, батенька, вы не можете мне запретить…
Я навожу свой кодак и снимаю молодых хозяев Баргузинской тайги…