Всемирный следопыт, 1929 № 12

Столица пчел. Рассказ Д. Мак-Муллен.

— Вы говорите о Столице Пчел? Какая ерунда!

— Однако это факт, — возразил Сетон.

— Повторяю, это фантазия, и я не верю ни слову из всей этой истории. Удивляюсь, как вы, ученый человек, можете утверждать такие невероятные вещи. Будто и опиума не курили, а бредите наяву, — с некоторым раздражением сказал Райт.

— Но вспомните пятерых исследователей, которые говорили об этой загадочной Столице Пчел так же, как и я.

— Да, но ведь все их попытки открыть эту столицу окончились неудачей, и их постигла печальная участь.

— Совершенно верно, все пятеро пропали без вести в районе реки Чиндвин. А что из этого следует?

— Почем я знаю!

— То, что они напали на след чего-то необычайного и вместе с тем опасного.

— Открыли Столицу Пчел? — спросил иронически Райт.

— Может быть.

Так разговаривали двое англичан, сидя в городском клубе в Сингапуре. Один из них — Райт — был местный коммерсант, другой — Сетон — натуралист и страстный путешественник.

— Вот уж ни за какие сокровища мира не пошел бы я открывать пчелиную столицу, — сказал Райт. — В детстве меня так часто жалили пчелы, что я стараюсь избегать их соседства. Когда жужжит над головой одна пчела, и то делается жутко, воображаю, какое удовольствие быть в окружении миллионов пчел, да еще диких! Я скорее согласился бы жить среди красных муравьев.

— Красные муравьи… Почему вы упомянули о них? — спросил Сетон, выпрямляясь на стуле, на котором он полулежал.

— Потому что они кусаются так же больно, как и пчелы, если не больнее. А почему это вас так заинтересовало?

— Странная вещь, — сказал Сетон. — Сегодня, думая о пчелах, я вспомнил о красных муравьях. Интересные насекомые. Своего рода аристократия среди муравьев. Так как их челюсти слабы, они не могут прокормить ни самих себя ни своих личинок. Им нужны даровые рабочие руки. Но добровольно в кабалу никто не идет, даже муравьи, поэтому эти насекомые-эксплоататоры устраивают целые организованные военные походы для ловли рабов. Захватив муравьев меньших размеров, они с триумфом возвращаются в свое жилище. Рабы кормят их, ухаживают за ними. Тех из рабов, которые пробуют убежать, они быстро нагоняют и уничтожают. Красные муравьи опасны для многих видов животных. Однако есть животное, которое свободно может жить среди них. Это панголин, или чешуйчатый муравьед… Жаль, что вас не интересует Столица Пчел, — добавил Сетон, уловив зевок Райта. — Мне пора. Всего хорошего.

Сетон вышел из клуба и направился вниз по улице к лавке китайца Лин-Тзи-Сина. Он хотел было поделиться с Райтом своими предположениями и планами будущих путешествий, но теперь был доволен, что промолчал. Райт не понял бы его и пожалуй счел бы его планы больной фантазией. «Ну что же, попытаюсь осуществить мою мечту в одиночку, — размышлял по пути Сетон. — Лин-Тзи-Син поможет мне. Странный человек этот старый Лин. Всех и все знает. Живая энциклопедия. Он никогда ничему не удивляется, по крайней мере до тех пор, пока в его карман льется золото. Отличается своеобразной честностью, но надо держать с ним ухо востро и не спускать с него глаз.»

Лин-Тзи-Син сидел в глубине своей небольшой лавочки и курил манильскую сигару — не совсем обычное занятие для китайца. Это был пожилой человек с довольно темным прошлым, но державшийся с большим достоинством. Много лет назад он приехал в Сингапур из Пекина и открыл небольшую лавочку, в которой торговал слоновой костью, старинным шелком и другими восточными редкостями. Покупатели его — иностранцы — обыкновенно упорно и долго торговались с ним и уходили, довольные, что удалось дешево купить ценную вещь. Но Лин-Тзи-Син был не глуп: уступая покупателям, он всегда оставался в большом барыше.

К Сетону Лин-Тзи-Син относился весьма доброжелательно, встречал его как близкого приятеля и оказывал ему особые знаки внимания: жал руку, усаживал в кресло и угощал душистым китайским чаем. За чаем и сигарой разговаривали о погоде, затем хозяин справлялся о здоровье гостя; Сетон в свою очередь должен был осведомиться о здоровье хозяина. Только после всей этой церемонии и нескольких чашек ароматного чая можно было приступить к деловому разговору.

— Ну, как дела? Узнали? — спросил Сетон.

— Да. Я был у мастера, видел его работу по металлу, показал ему ваш чертеж и рисунки. После недолгого размышления он согласился сделать копию в месячный срок.

— Металл будет легкий, не так ли?

— Наилегчайший — алюминий, — ответил Лин.

Сетон был человек небольшого роста, худой. Темные брови срослись у переносья и придавали лицу угрюмый вид. Черные глаза слегка косили. Несмотря на хрупкое сложение, он был необычайно силен, вынослив и обладал прекрасным здоровьем. К тридцати годам приобрел богатый жизненный опыт. Сетон отличался бодрым и веселым характером. Терпение и настойчивость были его основными чертами.

Услышав от Лин-Тзи-Сина, что заказанная им вещь будет готова только через месяц, Сетон стал терпеливо ждать, так как по опыту знал, что местные мастера не отличаются аккуратностью. И действительно, прошло два месяца, а заказ еще не был готов.

В это время Сетон получил из Мельбурна заказанное им снаряжение для экспедиции. Если бы кто-нибудь увидел эти странные вещи, то недоумевал бы, зачем понадобились они Сетону для путешествия по диким неисследованным областям Бирмы. Так, в числе присланных вещей находились: небольшой стальной баллон для кислорода, толстые резиновые перчатки и такие же наколенники.

Заперев двери и сдвинув мебель на середину комнаты, Сетон надел перчатки и наколенники. Он и не подозревал, что в щелку двери подглядывали его слуги — Лазумкам и Машато.

Лазумкам — высокий худой туземец, вытянувшись на цыпочках, прильнул глазом к дверной щели. Машато — маленький кругленький бирманец — прилег на пол и старательно заглядывал в щель между полом и дверью. Их лица выражали удивление и страх. Тихонько отойдя от двери, они изумленно посмотрели друг на друга.

— Быть может саиб получил солнечный удар и теперь не в себе, — прошептал Лазумкам.

— Или в него вселился злой дух, — добавил Машато.

— Молчи, — зашептал Лазумкам. — Давай еще раз посмотрим. Может нам только показалось.

Зрелище, представившееся их глазам, было настолько странным, что поразило бы и более развитого человека, чем туземцы. В комнате на полу вдоль стен ползал на четвереньках Сетон с резиновыми перчатками на руках и в наколенниках; он старался подражать в ползаньи какому-то животному. Потом он сделал нечто еще более необъяснимое: приблизившись к сваленной в кучу мебели, стал карабкаться на столы и шкафы подобно большой ящерице.

Лазумкам и Машато в ужасе убежали к себе в комнату. Возбужденные, дрожащие, шопотом обсуждали они только что виденное. Если бы Сетон подслушал их разговор, он посмеялся бы от души. Но он и не подозревал, что за ним подглядывали. Окончив лазанье, он расставил мебель по местам, выкупался, переоделся и, взяв шляпу, зашагал к китайскому кварталу — в лавку Лина.

Напившись чаю и поговорив о погоде и о здоровье, Сетон выложил Лин-Тзи-Сину двадцать пять золотых монет.

Обратно он шел в сопровождении кули, который нес на широкой спине довольно внушительный пакет, завернутый в непромокаемую шелковую материю. Дома Сетон бережно положил пакет в чемодан, который старательно запер. С первым же отходящим пароходом он уехал вместе со своими слугами из Сингапура в Рангун, откуда по железной дороге направился в бывшую столицу королевства Бирмы — Мандалай.

Друзьям Сетон говорил, что хочет исследовать бассейн реки Чиндвин, но еще не избрал окончательно маршрут.

Чтобы скрыть истинную цель своего путешествия, он добавлял, что быть может изменит решение и поедет по железной дороге до Тигянга, или посетит Тагунг с целью изучения фресок на старинных пагодах, или же направится в северо-западную часть Бирмы, где обитает дикое племя нангасов.

С Лазумкамом и Машато он был более откровенен: они уже несколько лет служили ему честно и преданно, следовательно на них можно было положиться. В жилах Лазумкама текла кровь нангасов, Машато был родом из Верхней Бирмы. В Мандалае Сетон заявил слугам, что намеревается пересечь местность, лежащую между рекой Чиндвином и границей Ассама. Они вольны выбирать: оставаться ли на месте или следовать за ним. Он не считал нужным скрывать, что экспедиция опасна.

— Мы пойдем с тобой, саиб, — не задумываясь, ответил Лазумкам за себя и за Машато.

Сетон решил, что для начала трех человек вполне достаточно. Если же потребуются носильщики, их всегда можно будет найти в пути. Он хотел сохранить экспедицию в тайне, так как по опыту знал, что на Востоке не следует распространяться о своих намерениях. Нередко экспедиции, о которых широко оповещалось население — случайно или нет — кончались неудачей. Сетон вовсе не желал последовать примеру пропавших без вести исследователей Столицы Пчел и принял все меры предосторожности.

Спустившись по реке из Мандалая в Пакоку, он взял лодку и поплыл со своими слугами по Чиндвину. В Канни он нанял шесть человек носильщиков-туземцев и направился на юго-запад, к невысоким холмам, служившим водоразделом рек Чиндвина и Маитны. Путь был весьма тяжел. Приходилось пробираться через густые заросли магнолий и рощи хлебных и каучуковых деревьев. В лесах жили дикие звери. Надо было быть настороже.

Наконец вдали показались очертания хребта Чин. Они вступили в область равнин, изрезанных глубокими оврагами и покрытых лесистыми холмами, которые издали казались красивыми темносиними шатрами. Солнце клонилось к западу, и в воздухе чувствовалась вечерняя прохлада. Взойдя на ближайший холм, Сетон увидел, что он близок к цели: вдали, возвышаясь над горизонтом, в зареве заходящего солнца купалась огненно-красная верхушка скалы, которая должна была послужить ему ориентировочным пунктом для разыскания Столицы Пчел.

Разбив лагерь и оставив в нем носильщиков, он в сопровождении Лазумкама и Машато отправился дальше, держа направление на вершину красной скалы. Продвинулись еще на двадцать километров. Был разбит второй лагерь. Целый день Сетон знакомился с местностью, осматривая ее в полевой бинокль и стараясь угадать хотя бы приблизительно местоположение таинственного и заброшенного города, который легенда назвала Столицей Пчел.

Когда наступила ночь и яркое пламя костра оранжевыми языками взвилось вверх, к Сетону подошли Лазумкам и Машато.

— Саиб, — начал Лазумкам, — мы идем по этой сумрачной местности целые сутки, а лес остается все таким же мертвым. Только деревья и высокая трава тихо шуршат, колеблемые ветром. Мы не видим ни птиц, ни зверей, ни насекомых. Даже наш господин тав-син[1] избегает этой страны.

— Потому что это Страна Мохок[2], Страна Смерти, — коротко вставил Машато.

Лазумкам показал рукой на запад, где над верхушкой красной скалы ярко сияла большая звезда. Он говорил нараспев, уверенным голосом:

— Повидимому саиб не знает этой страны, иначе он не пошел бы сюда. Я тоже не бывал здесь, но знаю только одно, что это Страна Смерти. Моя мать была родом из племени кахи, которое обитает недалеко от китайской границы. Когда я был ребенком, она рассказывала мне об этом крае, куда даже слон и тигр не осмеливаются пробраться в поисках добычи. Самое лучшее будет, если мы уйдем отсюда пока еще не поздно и возвратимся той же дорогой, какой пришли.

— Я не заставляю вас итти со мной. Можете возвращаться обратно или оставаться здесь. Я же завтра утром иду вперед один, — твердо сказал Сетон.

— Воля саиба, — разом откликнулись туземцы.

Постояв немного в нерешительности, как бы набираясь храбрости, Лазумкам продолжал:

— Это Страна Смерти, где нет жизни, где ничто не движется кроме ветра и воды и кроме тех, кто правит этой страной из своей таинственной столицы. Но не всегда так было. Если саиб позволит, я расскажу ему то, что слышал от своей матери.

— Рассказывай, — сказал Сетон.

Машато присел на корточки у костра. Искры блестящим фейерверком вспыхивали в темном небе и рассыпались бриллиантами над заснувшим лесом. Лазумкам немного помолчал, затем, как бы припоминая что-то, выпрямился и начал:

— Давным-давно, в те времена, когда берега Иравади еще не видали белого человека, этой страной управлял старый царь. Умирая, он оставил престол своей единственной дочери. Народ звал ее Золотой Царицей, потому что она ходила в затканной золотом одежде. Она была прекрасна как заря, но сердце ее было холодно как золото. Головы ее приближенных падали одна за другой как спелые плоды гранатов. Народ трепетал при одном ее имени. Даже птицы и животные боялись ее и скрывались при ее приближении. Только пчелы, которые водились в этих краях в огромном количестве, любили жестокую царицу. Безбоязненно ходила она среди пчел, брала их за крылышки, сажала себе на ладонь. Смеясь, называла их своим войском. «Когда нападут на меня враги, я кликну клич, и верные воины грудью станут на защиту своей царицы», — шутила она.

Военачальники покоряли ей страну за страной. Далеко гремела о ней грозная слава. Всемогущей считала себя царица. Но вот нашлись смельчаки, которые решили свергнуть ее золотое иго. Заговорщики убили стражу, проникли во дворец и стали искать царицу. Она была в то время в саду. Когда заговорщики бросились на нее с оружием, царица кликнула клич. И в одно мгновение, как прорвавший плотину бурный поток, хлынули со всех сторон пчелы, облепили заговорщиков и острыми жалами впились в их тела. Жители города в страхе разбежались, скот покинул поля, все живые существа оставили леса, даже птицы улетели, гонимые несметными полчищами пчел. Пчелы посадили свою Золотую Царицу на трон в зале дворца, и она царствует и поныне в Столице Пчел. Никто не может приблизиться к царице. Пчелы зорко охраняют ее, саиб. Только одни пчелы и живут в Мертвом городе, где царствует Золотая Царица. Они заполнили все улицы, дома, поля. Вот почему я еще раз повторяю, что самое лучшее будет для нас немедленно повернуть обратно. Многие пытались проникнуть в Столицу Пчел, саиб, многие. Но никто из них не вернулся. Слон — бесстрашное животное, но ни голод ни жажда не побудят его проникнуть в Мертвый город. Послушай совета, саиб, ведь эта история, которую рассказывала мне мать, не выдумка, а правда. Там, в Мертвом городе — царство одних пчел, для других же живых существ — смерть.

— Я слышал эту легенду, — ответил Сетон. — Обещаю подумать, а теперь идите спать.

Лазумкам и Машато завернулись в одеяла и затихли. Сетон задумчиво смотрел на потухающее пламя костра. Мертвая тишина расстилалась вокруг. Казалось, они попали в страну молчания, где даже ветер старался пролетать тайком, крадучись. К югу от высокой красной скалы должно было находиться то место, куда стремился Сетон. Никто из смельчаков не вернулся оттуда, чтобы рассказать о разрушенном городе и о пагоде, называемой легендой Пчелиным Ульем. Быть может и его ждет там гибель. Пусть так, но он не отступит от задуманного. Лучшее время для выступления — ночь. Зачем ждать наступления дня?

— Лазумкам, — тихо позвал Сетон.

Туземец очевидно не спал, так как тотчас же отозвался на зов. Черные с монгольским разрезом глаза нангаса блестели при свете костра.

— Ты и Машато останетесь здесь. Ждите меня три дня, — сказал Сетон. — Если я не вернусь на третий день, вы возвращаетесь в первый лагерь, где остались носильщики, и ждете меня там еще три дня. Если же и тогда я не вернусь, не пытайтесь разыскивать меня, а тотчас же возвращайтесь обратно в Мандалай и сообщите властям о моей смерти. Это мой приказ, понял?

— Понял, саиб. Я ел хлеб и соль саиба и получал от него жалованье. Я служил саибу много лет. Воля саиба будет исполнена.

Спокойствие, с каким Лазумкам отнесся к его возможной смерти, как-то успокаивающе подействовало на англичанина. Не спеша, собрался он в путь. Взял с собой пищи на три дня, немного воды, бинокль, баллон с кислородом, маску и таинственный, завернутый в непромокаемый шелк, сверток, который он получил за двадцать пять золотых от Лин-Тзи-Сина. Ружье и револьвер оставил Лазумкаму, так как оружие излишне в этой стране, где не водятся дикие звери. Окончив приготовления, он взвалил на спину вещи и, еще раз повторив инструкции, двинулся в темнеющую гущу леса.

Накануне, оглядывая окрестности в полевой бинокль, он обратил внимание на какую-то возвышенную точку к югу от высокой красной скалы. До скалы было восемь-десять километров. Следовательно он мог достичь ее к утру. Бояться было нечего. Ночь была хорошей защитой. Правда, ночью итти труднее и медленее, но зато безопасно от пчел. Сетон взял направление по компасу.

Расчеты Сетона оправдались, и на рассвете он стоял на вершине красной скалы, которая конусообразно возвышалась над равниной. На узкой каменной площадке рядом с грудой камней темнело круглое углубление. Сетон сложил ношу в расщелину скалы, улегся в углубление, завернулся в непромокаемый плащ, взглянул на небо, где тусклые звезды гасли одна за другой, и заснул.

Его разбудили солнечные лучи, которые начали сильно обжигать лицо и руки. Сетон поднялся, огляделся. Кругом однообразная холмистая равнина, на севере — черная кайма лесов. Взяв бинокль, он стал внимательно смотреть на юг. Километрах в пяти над густой зеленью леса возвышалось какое-то странное сооружение, значительно меньших размеров, чем огромный естественный монолит, с которого он смотрел. Строение блестело розовато-красными отливами и казалось висящим в воздухе. Вскоре Сетон разглядел сквозь сети ветвей зубчатые стены Мертвого города. Он был у цели… Большинство европейцев говорили об этом таинственном городе как о выдумке, басне. Другие же считали существование Столицы Пчел фактом. Ведь Бирма изобилует подобными разрушенными и забытыми городами, и то обстоятельство, что про многие из них сложились интересные легенды, доказывало, что некогда они играли видную роль.

Сетон направил бинокль на розовато-красное строение. Это была пагода в форме пчелиного улья, стройно возвышавшаяся над разрушенной стеной. Стена неправильной овальной формы окружала город. Издали вся площадь Мертвого города казалась густой чащей колючих акаций и дикой сливы.

Дворцовый двор, где возвышалась пагода, был весьма обширен. Стены домов здесь лучше сохранились чем в самом городе и были более тщательной конструкции. Сетон разглядел даже старую дорогу, ведущую в город.

Пока он оглядывал окрестности, стараясь разобраться в хаосе каменных груд и отличить естественные образования от обломков разрушенных домов, над городом поднялось небольшое темное облачко, которое медленно стало приближаться к тому месту, где стоял Сетон. Странное облако походило скорее на отдаленный дождь. Оно двигалось медленно на запад и вскоре скрылось, вернее расплылось между низкими холмами, за которыми находились обширные поля желтых цветов, диких слив и акаций. За первым облачком появилось второе. Это были пчелы, которые совершали свой обычный путь на луга, усеянные медоносными цветами.

Одно огромное облако пронеслось всего в ста метрах от Сетона. Резкий шум наполнил воздух, словно сотни аэропланов низко неслись над землей. Темная туча пчел закрыла солнце. Судя по плотности этой живой тучи, Сетон мог составить понятие о количестве пчел, обитающих в Мертвом городе. Неудивительно, что туземцы называют эту местность Страной Смерти. Сетон вспомнил, как несколько лет назад в Нербаде он видел целое стадо свиней, разбежавшееся от пчел, а их вожак, огромный боров, был зажален насмерть. Теперь Сетону нужно было принять меры для маскировки своего местонахождения от пчел. Если он выдаст себя каким-нибудь неосторожным движением, туча пчел набросится на него и расправится с ним так же, как пчелы Нербада расправились с кабаном.

Ему пришла мысль, что быть может так погибли исследователи-натуралисты Картрайт, Растиньяк и остальные. Обычные способы защиты от пчел — в виде плотной одежды и сетки на голове — беспомощны в борьбе с этой ужасной пчелиной лавиной. Они задушат жертву своей тяжестью, если не зажалят ее насмерть. Ведь это не домашние пчелы, работающие на человека, а дикие злые насекомые, наводящие ужас на все живое.

Сетон закрылся с головой в непромокаемый плащ, цвет которого сливался с окружающими камнями, подложил руку под голову и вновь заснул. Он знал, что его единственное спасение — в неподвижности.

Проснулся он, когда солнце склонялось к западу. Подкрепив себя пищей, стал выжидать сумерек. Когда стемнело, Сетон спустился со скалы и медленно, осторожно продвинулся на полкилометра вперед. Дальше итти открыто было небезопасно, так как он мог каждую минуту наткнуться на спящих пчел.

Он уселся на землю, развязал узел и вынул из него странный, похожий на кольчугу костюм, состоявший из множества маленьких алюминиевых пластинок, укрепленных на тонкой коже в виде рыбьей чешуи. Это было изумительное по тонкости и художественности работы изделие. Однако кольчуга эта отличалась от других, подобных ей, тем, что сделана была по форме животного, известного в Азии под названием панголина или ящера. Это чешуйчатый муравьед — млекопитающее из отряда неполнозубых. Он очень древнего происхождения, подобно носорогу, слону и гиппопотаму. Продолговатое его тело с короткими ногами и длинным хвостом покрыто твердыми роговыми чешуйками. Морда заостренная, зубов нет, язык чрезвычайно длинный. Защищаясь от нападения, панголин свертывается в клубок, чешуйки его оттопыриваются, и тогда ни одно животное не может его уязвить. Водится он преимущественно в Средней Африке и Южной Азии. Главной пищей панголина являются муравьи всех пород и видов. Панголин может свободно прокладывать себе путь в муравейники и подолгу оставаться в них. Муравьи бессильны в борьбе с ним, благодаря его чешуе. Это обстоятельство и заставило Сетона избрать панголина моделью для кольчуги.

Сначала Сетон надел тяжелые резиновые перчатки и наколенники. Потом укрепил на спине баллон с кислородом таким образом, чтобы он не мешал его движениям. Упругая металлическая трубка, прикрепленная к одному концу цилиндра, была перекинута через плечо и сообщалась с надетым на нижнюю часть лица респиратором. Затем он надел и панцырь. В этой одежде Сетон выглядел огромным панголином. Костюм надежно защищал его от нападения пчел. Алюминиевые пластинки так плотно прилегали одна к другой, что никакое пчелиное жало не могло быть опасно. Воздух проникал сквозь решетчатые отверстия в длинном рыльце маски, походившем на клоунский колпак. Добавочные отверстия в искусно сделанном хвосте панголина служили для выхода использованного воздуха. Глаза были защищены маленькими толстыми линзами. Таким образом Сетон мог видеть землю, по которой он полз, и смотреть по сторонам, но ничего не видел прямо перед собой.

Сетон полз на четвереньках вперед. Панголин передвигается медленно, и англичанин подражал ему. Не даром он долго упражнялся в ползании на четвереньках. Он боялся только одного — попасть по пути в какой-нибудь глубокий погреб. Однако он надеялся избежать и этой опасности, стараясь держаться старой дороги, которую исследовал в бинокль еще утром. Дорога вела почти по прямой линии к пагоде — конечной цели Сетона.

Вскоре Сетон убедился, что по этому пути уже кто-то проходил: его когтистые руки наткнулись в темноте на человеческий скелет, покрытый лохмотьями одежды. Скелет был в полной сохранности. На пальце правой руки блестело кольцо с агатом, который переливался при свете ярких звезд. Сетон вздрогнул. Он вспомнил, что видел точно такое же кольцо на руке натуралиста Растиньяка, когда они вместе обедали в Сингапуре полтора года назад. Нет сомнения, перед ним скелет Растиньяка. Итак, исследователь был уже почти у цели, когда погиб ужасной смертью…

Сетон отполз от скелета назад, обогнул его так, чтобы не задеть, и продолжал осторожно ползти вперед. Эта встреча неприятно подействовала на него, однако не охладила его пыл. Наоборот, в нем еще сильнее укрепилось желание во что бы то ни стало пробраться к пагоде. Неуклюже продвигался он, натыкаясь на камни, которые все чаще попадались на дороге.

Еще полчаса пути, и Сетон понял, что он приближается к городским стенам. По обеим сторонам дороги стали вырисовываться группы разрушенных, заросших травой домов. Сетон продолжал медленно ползти по направлению к пагоде Пчелиный Улей, которая находилась в центре города.

Тяжелый кисловато-сладкий запах бил в нос. Сетон догадался, что где-то поблизости должно было находиться колоссальное количество меда. По мере продвижения вперед запах этот становился все более удушливым. Вскоре к нему присоединился терпкий пчелиный запах. В ту же минуту Сетон увидел пчел, черной занавесью свисавших с полуразрушенной стены. Пчелы спали, но не были спокойны. Слышалось тихое жужжание. С живой занавеси то-и-дело отрывались маленькие существа. Они падали на несколько сантиметров, потом снова взлетали и прилипали к блестящей завесе смерти. Со всех сторон на других стенах висели такие же черные ковры из пчел. Из трещин скал, из старых цистерн и глубоких погребов — отовсюду несся тихий гул миллионов пчел, напоминавший шум отдаленного водопада.

Тысячи лет обитали пчелы в этом древнем городе, который управлялся когда-то царями, давно забытыми историей. Слухи о Столице Пчел и о несметных сокровищах, скрытых в ней, давно уже ходили среди прибрежных жителей реки Иравади. Медленно продвигаясь вперед, Сетон подмечал в развалинах Столицы Пчел сходство с развалинами Тагунга и Старой Пагоды.

Последнее усилие — и он очутился на вершине холма, где прямо перед ним выросло изящное строение, которое он наблюдал в полевой бинокль сутки назад. Оно стояло на высоком фундаменте; по углам его высились конусообразные башенки. К главному входу вела широкая лестница, по обеим сторонам которой как стражи лежали два каменных льва. Сетон взобрался по лестнице и проник в пагоду. Он добрался сюда как раз вовремя. Начинался рассвет, и пчелы вот-вот должны были пробудиться. Сетон чувствовал себя разбитым. Кости его, казалось, были налиты свинцом, глаза вспухли от напряжения. Съежившись насколько возможно, он забился в нишу и крепко заснул.

Его разбудил гул пчел, которые огромной стаей кружились в пагоде. Лежа на боку, Сетон мог видеть сквозь линзу внутренность пагоды. Свет проникал сюда сквозь множество мелких отверстий в потолке. В золотых лучах носились потоки пчел. Их жужжание странно резонировало в пустом здании и напоминало шелест сосен, колеблемых ветром. Пчелы двигались стройно, словно по команде кружась по пагоде и непрерывной лентой то влетая, то вылетая из нее. Сетон заметил, что они кружились над какой-то фигурой, сидящей на троне посреди пагоды.

Когда стало совсем светло, он мог более детально рассмотреть фигуру на троне. Это была бронзовая женская статуя. Она величаво сидела под высеченным из камня балдахином, на внутренней стороне которого было изображено цветущее дерево. Подобные же фрески украшали внутренность пагоды. Краски были еще свежи, хотя в некоторых местах были уничтожены временем и непогодой. Цветистые виньетки из белых слонов, голубей и еще каких-то странных птиц переплетались с геометрическим орнаментом и изображениями погруженного в нирвану Будды. Очевидно пчелы не жили в пагоде, так как нигде не было видно сотов с медом.

Забыв об опасности, Сетон покинул нишу и пополз к подножию каменного трона. Вдруг он с ужасом заметил, что пчелы обнаружили его присутствие. Их жужжание из легкого шелеста ветерка перешло в дикий рев тайфуна. Огромной массой набросились они на Сетона, и свет померк для него, так как пчелы облепили стеклянные линзы. Сетон не свернулся в клубок, как поступил бы настоящий панголин, но затаил дыхание и застыл на месте.

Он чувствовал, как груды пчел давили на его тело. Дышать становилось все труднее. Задыхаясь, Сетон попытался проколоть зубами дульце трубки от баллона с кислородом, которым он запасся на всякий случай. В цилиндре, прикрепленном между лопатками, было достаточно кислорода, чтобы прожить несколько часов. Струя была пущена и регулировалась давлением зубов на клапан. Респиратор, плотно прилегавший ко рту и ноздрям, не давал кислороду расходоваться напрасно. Сетон дышал медленно, вытянувшись на мозаичном полу под натиском разъяренных насекомых. Ему казалось, что прошло много часов, когда давление стало постепенно уменьшаться, и сквозь линзы начал пробиваться тусклый свет; потребность в кислороде уже не ощущалась.

Возможно, что неподвижность Сетона убедила пчел в том, что он мертв. Сквозь линзу он видел, что над ним все еще кружилась стая пчел, сердито жужжа. Казалось, пчелы поставили стражу, которая должна была стеречь дерзкого пришельца. Когда погасли последние лучи солнца, стража улетела спать. Наконец-то Сетон мог размять онемевшие члены и подняться на ноги, чтобы взглянуть на Золотую Царицу.

Голова бронзовой женщины была украшена диадемой, переливавшейся разноцветными огнями при слабом свете догоравшего дня. Сначала Сетону показалось, что диадема состоит из живых пчел, потом он разглядел, что пчелы искусно сделаны из бриллиантов, рубинов и изумрудов. Одна рубиновая пчела довольно внушительных размеров лежала на полу, совсем близко от Сетона. Неуклюже протянул он руку и взял драгоценность на память о посещении Мертвого города, куда до него не мог проникнуть ни один человек.

«Какие богатства таит в себе этот город! — думал Сетон. — Судя по украшениям статуи царицы, этот район должно быть изобилует драгоценными камнями. Настанет время, когда английское правительство обратит внимание на этот город богатств, отравит пчел газом и сметет Столицу Пчел с лица земли».

Сетон вспомнил об опасности, которая подстерегала его со всех сторон, и поспешил в обратный путь.