Всеобщая история

I. Вступительное слово. — Воцарение Ашота Багратуни.

Всегдашнее и неиссякаемое излияние на нас божественной благодати от высочайшего Существа в течение многих веков и времен превосходило [всякое] разумение мудрецов и ныне остается непостижимым для ума [человеческого]. Оно [высочайшее Существо] почтило нас не только разумом, [украшающим] нас между разумными [существами], но и украсило наш вид безобразным образом божественного своего образа [для того, чтобы мы] нашей неутомимой мыслью [могли] дойти [с одной стороны] до разумения грядущего, а [с другой] в верном рассказе передавать память о прошедших [событиях][284]. При тройном свете Троицы мы неуклонно и безошибочно поведаем повесть о трех временах: о прошедшем, настоящем и будущем; ибо [при этом свете] в прошедшем, мы не последуем за ложными рассказами философов-самозванцев, говорящих, что мир существует сам по себе без Провидения и что он сам собою производит все; в настоящем мы не столкнемся с ложной верой еретиков и потому не собьемся [с пути] добрых дел, не вдадимся в заблуждение при ложных словах язычников, у самих себя отымающих надежду на воскресение; нет, имея перед глазами светоч заповедей господних и свет науки, мы узнаем, что все существующее произошло из ничего через сущего Бога, что оно охраняется Его Провидением, что патриархи и праведные [мужи] за похвальную [свою жизнь] удостоились [милости] от Бога, [вследствие чего] память их, [окруженная] славою, [остается] в книгах; между тем как уклонившиеся от воли Бога получили гнев божий и до сего времени идет о них худая молва. При помощи того же света знания в настоящем мы познаем Путь истины, т. е. самого Христа; [Путь], ведущий нас к Отцу и отдаляющий от языческого неверия и от многообольстительного заблуждения еретиков. При помощи света надежды на грядущее мы видим [как бы] перед глазами день возобновления [всех] творений.

Вот тайна, посредством которой мы, христиане, изображаем прошедшее и предсказываем будущее при помощи благодати Бога — подателя даров![285]

II. О времени воцарения Ашота Багратуни.

Всем известно, что в Армении царствовало три рода, в три [различные] периода, я разумею [роды]: Хайкидов, Аршакидов и Багратидов[286]; вследствие чего мы и разделили нашу Историю на три части.

Первая [часть заключает в себе период времени], начиная от первосозданного [человека, обнимая также] время мрачного неведения [т. е. язычества] до воцарения Тердата и просвещения армян. Вторая [часть] — от просвещения Армении и воцарения Тердата до третьего возобновления царства армянского через Ашота Багратуни, случившегося во дни греческого царя Василия, и по его соизволению в 336 году армянского летосчисления, после пришествия Спасителя нашего Господа Бога в лето 888, во время владыки Георга [и], на 12-м году его патриаршествования[287].

Этот Ашот, сын Сембата, прозванный Абл-Абасом, спарапет армянский, [происходит] от племени Авраама. Во время пленения израильтян наши венценосцы из хайкидов выпросили [себе] родоначальников Ашота у царя вавилонского Навуходоносора[288]. Со времени Аршакида Вахаршака[289] наши языческие цари возлагали [на Багратидов почетное звание] т’агадир’а и аспет’а; они перенесли много мучений за поклонение Богу и когда совершилось просвещение [Армении], сверх Моисеева закона они через веру во Христа приняли [еще] благодать евангельскую; они неоднократно принимая [в свои руки] управление армянским царством, вели войну против огнепоклонства парсов[290], а впоследствии против беззаконного законоположения, данного Махомедом жителям Татчкастана. [Таким образом они] ведут свою генеологию от отца к сыну до этого Ашота.

Еще до воцарения своего Ашот в продолжение 30-ти лет является то князем, то князем князей в Армении и Иверии, то победителем всех окрестных народов, то [мужем], улучшающим быт духовенства и украшающим церкви в Армении. Как муж приятный, кроткий, непорочный, жил он неукоризненной жизнью, не нарушал законов природы и [вообще] беспорочностью своей он был угоден Богу.

В его дни жили: армянский вардапет Саак, по прозванию Апикуреш, исполненный мудрости и познаний, написавший ответ на послание греческого патриарха Фотия, и Хамам Восточный [аревельци], написавший Толкование на Притчи Соломона, на 38 главу Иова [«Кто сей скрываяй от меня совет... ст. 2], Одну книгу на песни степеней Давида и Объяснение грамматики.

Ашот жил 21 год[291]; после пяти лет царствования умер и переселился ко Христу.

III. Воцарение Сембата[292] и о совершившемся в его время.

После Ашота в 340-891 году воцарился Сембат сын его и [царствовал] 24 года с соизволения греческого царя Льва [VI Философа], заступившего место Василия, который скончался после 19-ти-летнего управления. Сын последнего, Лев, царствовал 26 лет: он был человек миролюбивый, пекущийся о благе целого государства, щедрый на дары, при раздаче которых он не походил на скаредного грека, который обыкновенно не бывает щедр и у которого на языке нет даже слова щедрый; но как сын армянина он превзошел всякого армянина тороватостью.

Во дни Сембата в 346-897 году скончался католикос владыка Георг, патриарший престол которого занял муж божий, Маштоц. Он был родом из деревни Ехиварда арагатц-отенского округа. С юных лет он жил пустынническою жизнью, питаясь одними только овощами, избрав местом своего жительства остров Севан на гех’амском озере, где он построил церковь во имя Апостолов[293]. Здесь собралось многочисленное братство, управлявшееся уставом св. Василия: в этой божией обители [проникнутое] одною верою, оно посвящало себя изучению всех священных книг, дабы духовные очи его могли ясно видеть путь господний, по которому оно могло бы идти неуклонно.

В это время прославился добродетелями отец Гагик, настоятель обители святого Атома; он собрал жития мучеников в одну книгу, называемую Атома-гир’[294].

Но муж божий, Маштоц, патриаршествовав 1 год, переселился к Богу[295]; останки его покоятся в Гарни недалеко от летнего местопребывания Хосрови-духта, построенного царем армянским Тердатом.

После него воссел на патриарший престол в 346-897 году владыка Иоанн из Девина, ритор и историк, [управлявший] 22 года[296]. — Во дни его явился Сембат, ересиарх тондрикийцев, родом из деревни Зарехаванда округа тцахк-отенского, противник всех христианских постановлений[297].

По восшествии своем на престол Сембат вступил в полное управление всеми наследственными своими владениями, [бывшими] в Армении и Иверии, [равно как] и городами своих соперников. Во дни его и во время управления его отца в нашем отечестве [всюду] царствовал мир и каждый, по словам пророка, возлежал под виноградником и смоковницей своей. Поля превратились в селения, селения в города по многолюдству своему и богатству, так что даже пастухи стали являться в шелковых платьях[298]. Сембат построил церковь Аменап’еркич в селении Ширака [ширакского округа?] с высоким куполом и со стенами из тесанного камня. В это время город Девин явил сопротивление [?]; царь пошел на него войною и взял его в великий пяток. Потом он начал войну с Ахмадом, который одержал над ним верх и заставил его обратиться в бегство с большим уроном. Эмир Ап’шин, сын Саджа, бывши остиканом в Парсии, который увенчал Сембата, с негодованием смотрел на дружбу Сембата с греческим императором, и потому, вступив в Армению, взял крепость Карс, дворян с их женами и детьми взял в плен и привел их в город Девин в жалостном виде. Это тот самый Ап’шин, который отвел в плен владыку Георга, выкупленного Хамамом, царем ахванским. Шапух, младший брат царя Сембата, став между жизнью и смертью, [решился] отправиться к Ап’шину, который [впрочем] принял его с большими почестями и отпустил с ним всех пленных армян. Он получил от Ап’шина царскую корону, которую принес и возложил на главу Сембата брата своего [в доказательство нового] утверждения [его] царской власти. [Таким образом] страна армянская снова стала устрояться и обиловать [всеми благами] как прежде, и это — на многие годы.

Но когда мы, утучнев, расползли в ширину, оказались ослушниками, забыли возлюбленного Бога — творца мира и подателя всех благ; когда священники и народ, вельможи и простолюдин оказались виновными в чрезмерном употреблении хлеба и вина, по словам пророка; когда, несмотря на благодеяния к нам Бога, мы перестали внимать гласу его заповедей; — тогда постигли нас бедствия и огорчения, и Господь не стал внимать мольбам нашим, но предал воинству измаильтян страну нашу на разорение и опустошение мечом и пленом.

IV. О смерти Сембата и опустошении Армении беззаконным Юсуфом, сыном Абу-Саджа.

В то время умер Ап’шин и место его в Парсии и Атерпатакане заступил брат его, Юсуф. Сембат не признал его власти; написал грамоту, которую вместе с дарами отправил к халифу вавилонскому [с просьбою] — освободить его от неверного сына Саджа, что халиф и исполнил. Юсуф, услыхав это, пришел в Партав, откуда он тайком через Теп’хис явился в Ташир. Узнав об этом, Сембат во главе многочисленного войска занял все пути его прохождения. [Несмотря на это], Юсуф, как тать, пробравшись по низменным местам высоких гор бросился в Ширак[299], а [отсюда] пошел на Девин. Сембат с огромною силою настигает его, а Юсуф в ужасе просит у него мира, посылает Сембату в дар много богатых вещей, золотую корону[300], и сам отправляется в Парсию.

Сембат, захватив царя егерского Константина, [желавшего возмущать подвластные армянскому царю страну Гугарскую и земли, лежавшие близ Врат аланских] покорил его под власть свою [при содействии иверийского царя Атер-Нерсеха, а впоследствии] освободил его. Атер-Нерсех, раздраженный поступком Сембата, разорвал с ним дружественные сношения и стал питать против него враждебные замыслы[301].

Нечестивый Садж[302] с презрением отложился от халифа, который разослал во все концы своего государства приказание отомстить Юсуфу, в том числе написал он к Сембату собрать против него войско. Сембат, [помня дружественный свой союз с Юсуфом], невольно отправляет многочисленное войско, [но в то же время] дает ему почувствовать, что он посылает его ему на помощь. Но Юсуф, [снова] изъявив свою покорность халифу, собрал большое войско и с величайшими угрозами пошел в Армению на Сембата в 356 = 907 году. К нему присоединились: царь иверийский Атер-Нерсех, князь васпураканский Гагик, племянник [по сестре Сембата, и Ашот сын Шапуха брата Сембата, со всеми своими войсками, покинув [таким образом] царя Сембата, с завистью взирая на благоденствие Армении. Царь, узнав коварный их замысел, с армянскими владетелями в сопровождении всего войска отправился в таширский округ в деревню Одцуп, и отсюда перешел в Ап’хазию. Юсуф шел по его следам до крепости и, завязав бой с крепостью Куелом, взял ее и пошел в Теп’хис; а царь [между тем] возвратился в Ширак. — С наступлением следующего года Юсуф снова пошел на Армению с более многочисленным войском. Его встретил в нигском округе Сембат со всем войском и с двумя своими сыновьями, Ашотом и Мушехом. Завязался бой на месте, называемом Дцекнаватчар, где войско армянское, будучи побеждено, обратилось в бегство. Здесь был взят Мушех сын Сембата и отведен в Девин, где он умер отравленный. Тело его перенесли в Багаран, где и похоронили. Царь же спасся бегством и засел в крепости Капуйте.

Воинство татчиков, продолжая идти вперед, достигло Багревандского округа, в 359 = 910 году завладело крепостью Вах’аршакертом и пошло на крепость Капуйт[303]. Тогда Сембат, боясь измены со стороны оставшихся при нем дворян, взяв в руку посох, пошел к сыну Абу-Саджа Юсуфу, который, [взяв] его с собой, пошел походом на Девин; отсюда он направил свой набег на крепость Еренджак[304], где засели было жены дворян с их сокровищами. Взяв крепость, он возвратился в Девин, где взвел на виселицу царя Сембата в 364-915 году[305].

V. О мучениках, принявших смерть в городе Девине от беззаконного Юсуфа.

Юсуф, подвергая многих за веру во Христа допросу и пыткам, старался обратить их к Курану Махомеда. Но Христос, обративший их волю к спасительной жизни, воспламенил божественным огнем их умы, направил их к святой любви и мужественной вере. Они попрали жало смерти и, с любовью приняв смерть, получили взамен светлый венец. В другое время Юсуф, захватив других, подверг их пыткам. И когда он увидал, что все они за Христа идут как овцы на заклание, тогда юнейшего из них, по имени Михаил, уроженца гугарского, привлек к себе и чтобы избавить его от смерти, думал обещанием [земного] величия обольстить его. Но Михаил с воплем и слезами обратив очи к Богу и, подкрепленный помощью свыше, вырвался из рук измаильтян и, присоединившись к товарищам своим, подставил выю мечу. И таким образом все они вместе принесли себя Богу Отцу, как жертву благоухания.

В то же время два брата, Гурген и Давид, из славного и знаменитого рода Генуни, взятые палачами, были представлены Юсуфу, который под клятвенным обещанием предлагал им полцарства, блестящие разноцветные одежды, золотые ожерелья, быстроногих богато убранных коней и, бросившись им на шею, целовал их и льстивыми речами убеждал их отречься от Христа. Но они, воспламененные божественной любовью, смело исповедывали истинную веру, говоря: «Мы — христиане: мы не променяем света богопознания, носящего в себе бессмертие, на мертвящую ложь вашу, которая ничто и которую мы ни во что считаем». Когда злобный [Юсуф] увидал их непоколебимыми в вере христовой, приказал убить их мечом. Они же с слезными мольбами к Богу просили присоединить их к числу мучеников, принявших крестную смерть. И когда пришел палач, старший брать выдвинул вперед младшего своего брата на заклание, опасаясь его молодости и говоря: «брат возлюбленный, ты прежде принеси разумную жертву надежде нашей — Христу, умершему за нас и обещавшему нам жизнь». Таким образом прежде он выступил вперед, а потом и старший брат: и оба они были увенчаны кровавым венком.

Так приняли мученическую смерть в городе Девине от руки нечестивого остикана Юсуфа мученики, имена которых внесены в книгу жизни. Их память празднуется ежегодно 20 ноября. Они непорочною верою победили лукавого, отсекли ветви смертоносных плодов его; ибо нет ничего страшного там, где [существует] любовь к Отцу[306]; воспламененные ею, они попрали смерть и, приняв венец света, приобщились к [лику] сынов света горнего Иерусалима. Только некоторые, обольщенные обещаниями злодея, не достигли [высокой цели]: в здешней жизни они покрыли себя позором и умерли в нищете, а в будущей — лишились вечного света. — То было мрачное для Армении время!

Юсуф, второй Тевдас — первый, который отложился от татчикских амир-ал-мумининов.

В это время вся земля армянская обратилась в пустыню и развалины: города были разрушены, селения опустошены, жители рассеяны между иноязычными и чужеплеменными народами, [церкви] лишены служителей, паствы и всего своего благолепия. Сам католикос владыка Иоанн [принужден] искать убежища в Греции[307], в месте усыпальницы и уединения святого Просветителя нашего, на горе, называемой Манья-айрк’, в округе Даранах’и в монастыре Гарника[308].

При виде [этих бедствий] Гагик Артцруни, назначенный от Юсуфа начальником, ночью убежал в землю Кордук’скую и всех жителей Васпураканской страны переселил в Ассирию, [с намерением пробыть там] пока не пройдет громовая туча, [поднятая] злодеем. Впоследствии он снова занялся устройством страны и царствовал над частью Армении, [а именно] Васпураканом.

Ашот, племянник [по брату] Сембата, став единомышленником злоумышленного дракона [т. е. Юсуфа], получает от него царский венец вместо своего дяди [по отцу]. Таким образом эмир Юсуф, проведши в Армении 5 лет, мечом, голодом и пленом опустошил ее[309].

VI. О бегстве двух сыновей Сембата и о возвращении их; о воцарении Ашота.

Из оставшихся двух сыновей Сембата — Ашота и Абаса, Ашот убежал в Константинополь ко двору греческого императора Льва, Абас же отправился в землю иверийскую, где он, женившись, возвратился в Армению уже после возвращения брата своего Ашота из Константинополя.

Ашот, по необыкновенному своему мужеству прозванный Еркат’ом [Железо], совершивший в Константинополе и [вообще] в Греции чудеса храбрости, по приказанию Льва возвратился в Армению, где он нашел вассалов[310] своего отца воцарившимися. Он провозгласил себя Шахан-шахом, т. е. царем царей, изгнал из Армении войска измаильтян. Он [вообще мало] полагался на войско и всегда сам лично вел все войны.

После Льва воцарился в Греции брат его Александр и [управлял] 1 год[311]. Потом воцарился в Греции Роман в 365 году армянского летосчисления [= 916 и управлял] 22 года[312]. На втором году своего царствования он собрал многочисленное войско и под начальством Демесликоса отправил его в город Девин, где находился эмир Себук[313], пригласивший к себе на помощь в город Шахан-шаха, Ашота. Войско греческое осадило Девин, но не быв в состоянии взять его, принуждено было снять осаду[314].

По смерти владыки Иоанна при вторичном устроении Армении стал католикосом владыка Феодор [управлявший 11 лет].

Ашот после отца своего жил 15 лет, царствовал 8 и скончался в 378 = 929 году.

VII. О воцарении Абаса и о совершившемся во дни его; образ жизни отшельников и монахов, общежительствующих во множестве.

По смерти Ашота воцарился брат его Абас [и управлял] 24 года[315]. В его время после владыки Феодора патриаршествовал брат его, владыка Елисей, 7 лет[316]; за ним владыка Анания мокский, настоятель Варагского монастыря, [стал] патриархом армянским, 22 года[317].

Абас водворил мир и благоустройство в земле армянской, руководимый кротким своим нравом; [но в то же время] с необычайной энергией распространял победы по окрестным странам. Он положил конец нашествиям иверийцев и сарматов на Армению. В это время князь Ап’хазов, [вышедший] из земли сарматов, что по ту сторону гор кавказских, предпринял поход во главе войска в несколько десятков тысяч и шел [на Армению] в надменности своей, подобно Бэлу. Он явился с бесчисленным полчищем на берег реки Кура с намерением опустошить всю страну нашу. Он отправил посла к армянскому царю [с приказанием] не освящать церкви [по обрядам] православной веры святого Григория, пока не придет он сам и не освятит по постановлению халкидонского собора; [ибо в то время] царь выстроил соборную церковь в городе Карсе из больших гранитных[318], сталью тесанных камней, [церковь, законченную] великолепным куполом, расписанным наподобие небесного свода.

Когда царь Абас услыхал это приказание, собрав армянскую конницу, явился к реке Куру, и расположился лагерем против лагеря Бера. [С обеих сторон] отряды войска ежедневно совершали нападения то на тот, то на другой берег реки. Однажды отряд ап’хазов, перешед реку Кур, напал на армянский лагерь; поднялась тревога, которая дошла до царя. Он немедленно потребовал коня; надел на себя доспехи и, с обоюдоострым мечом в руке, пустился за отрядом, который он настиг посреди реки и которому начал наносить удары мощною рукою. Он опрокидывал [неприятельских воинов] с их коней полумертвыми, которым воды реки служили могилой. [После чего] вышед на берег реки, он громогласно стал взывать к Богу, называя [в то же время] и самого себя. При этом северный народ, объятый ужасом, обратился в бегство. Армянские войска, с необычайной быстротой пустившись по следам неприятеля, предавали их мечу и, захватив их лагерь, взяли самого надменного Бера и привели в город Карс. Царь сказал ему: «взгляни на эту красивую церковь, ибо ты больше не увидишь ее»; и приказал выколоть ему глаза. Ап’хазы ценою золота выкупили ослепленного своего князя и клятвенным обещанием утвердили обет мира с армянами, что отныне впредь не будет войны между обоими народами.

Около этого времени на патриаршем престоле сидел владыка Анания, превознесенный по своей святости и пекущийся о своей пастве. В это же самое время монашеская жизнь процветала в Армении: во многих местах были учреждены братства, куда собирались желающие жить в согласии, проникнутые христианской любовью. Первое место между ними [братствами] занимал славный Камерджа-дцорский монастырь в аршаруник’ском округе. Здесь был настоятелем отец Иоанн; изгнанный из западной страны, из егерского округа, последователями халкидонского собора и принесший с собой чудотворный[319] крест Спасителя. [Во всех местах], по которым он проходил, совершались чудеса, знамения и исцеления посредством честного креста. Мы и теперь собственными глазами видим, как многие больные и недужные получают [от него] исцеление, и как он до сих пор не перестает творить чудеса.

И так [отец Иоанн], пришед, поселился в вышеупомянутом Камерджа-дцор’е, куда он ввел устав великого патриарха святого Василия, [утвержденный] на апостольском основании, по которому все было общее. Здесь собралось 300 мужей подвижников. — После Иоанна[320] в том же монастыре был настоятелем и верным хранителем веры муж Поликарп; — после него софист Самуил[321], щедро одаренный разумением священных книг и искусством песнопения.

В ширакском округе был построен Харомоси-ванк’ [т. е. «монастырь греков»] Иоанном, украшенным всеми добродетелями, а еще более прелестью милосердия; ибо [движимый] милосердием и добродетелью, он при встрече с нищими отдавал все до последней одежды; для прохожих он устроил в монастыре место отдохновения, где все странники[322] как в собственном доме находили покой. В той обители до сих пор соблюдается это милостивое гостеприимство.

В это же время был построен Нарек[323] в рештуник’ском округе на вышеупомянутых началах: монастырь великолепный [с братьей], сведущей в Писании, где служба отправлялась с торжественностью при многочисленном хоре певчих.

Равным образом в Дерджанском округе так называемый Хла-дцорский монастырь, который по церкви называется Сурб-Григором, был основан отцом Симеоном, неутомимым подвижником и служителем Христа, который скончался, дошед пределов непорочности. Он оставил по себе настоятелем монастыря старца Петра, который денно и нощно не переставал служить Господу: неутомимый в трудах, он проводил ночи в псалмопениях с распростертыми руками, а дни в воплях, сопровождаемых слезами. Так как от старости у него ослабело зрение, то он по избранию всех передал настоятельство отцу Барсеху [Василию], который был всем со всеми, удовлетворяя нуждам каждого и с необыкновенным умом и знанием исполняя обязанность настоятеля. Умерши для жизни, он по смерти своей служил провозвестником жизни, став добрым примером для ближних и дальних. Около него собралось много подвижников праведных, украшенных смирением, обрекших себя на сухоядение, во дни великого поста раз в день вкушавших пищу и утолявших жажду простою водою только в субботние и воскресные дни. Случилось мне быть у этих мужей во время великого поста, где я и написал эти немногие строки в память [моего у них пребывания] с точным по возможности обозначением времени [учреждения упомянутых обителей][324].

В это же время в стране Ликантионе[325] в местечке Нахрниаре, в харбердском округе[326], отец Моисей построил монастырь, названный по его имени: монастырь благоустроенный, с многочисленной братьей из мужей, украшенных мудростью. Этот Моисей был родом из таронского округа; в западной Армении распространением монашества он сделал много добра, являясь хранителем нашей веры. Он жил в наше время.

Такими же правилами управлялись монастырь Хендцуц[327], в каринском округе, отцом Сергием; благоустроенная обитель, называемая Капутак’ар’ом[328], что в аршаруник’ском округе; Депре-ванк’[329], в ширакском округе и Цахац-к’ар[330], в Вайоц-дцоре, отцом Степ’аносом.

Все [жившие в этих монастырях], а потом и последователи их, [предавались] подвижничеству единодушно, ни мало не занимаясь заботами о самих себе; никто из них не имел даже лепты; у всех у них была общая трапеза и никто не употреблял ни плодов, ни овощей: они исполняли только предписанное заповедью Господней, день и ночь в непрерывном славословии [проводили они], воспевая песнопения Давида. Таковы, были подвиги их всех! И есть ли возможность передать в немногих словах великие добродетели всех этих монашествующих, которые, посредством голода и жажды, разделяя крестные страдания распятого Христа, жили в то время, но жили, умирая ежечасно. Жизнь земную считали они тенью; в пустынях, в горах, в необитаемых местах жили они с зверями, отказываясь от пищи и [нередко] Господь даровал им силу творить чудеса. Между ними был именит и славен Бардик, настоятель монастыря Ванго[331]; ему послушны были львы, и раз львица, притащив оленью шкуру перед ним у самых ног его разрешилась двумя львенками; он коснулся их глаз[332] и они раскрылись у них. Достаточно было ему положить руку на больных, чтобы они мгновенно исцелялись от своих недугов. Кости его покоятся в [монастыре] Ванго, где больные до сих пор получают исцеление. [Не меньшею славою пользовался] и отец Кармир, живший в тцоп’ском округе, которым в то время владели татчики, ибо он [удостоился] принять в свои объятья Христа в образе нищего. Раз он отправился к эмиру в крепость Пах’ин; в той стране посреди развалин была церковь, которую он избрал себе местом жительства. Тамошние люди отсоветовали ему поселиться тут, [говоря], что там находится дракон с смертоносным дыханием. Но он, полагаясь на силу божию, взошел [в церковь], где всю ночь провел в молитвах. И когда дракон подошел к церковным дверям, то силою Господнею и молитвами святого [мужа] околел на месте. С наступлением утра неверные язычники говорят верующим: «Подите и вы увидите, что страшный дракон проглотил уже того, которого вы называете [мужем] божиим». Никто в продолжение многих часов не решался подойти при виде Дракона, лежащего неподвижно. [Между тем] народ в недоумении мало-помалу стал подходить к нему; [тогда] подвижник христов воззвал к ним из церкви: «Стащите прочь эту мерзкую [гадину], чтобы я мог выйти». — Это совершилось для возвеличенья верующих, в посрамление неверных и во славу Христа.

[Между ними] были и вардапеты, изощрившиеся в учении Христа и учители истины: старец Василий [Басилиос], владевший мощным словом, искусный толкователь божественного закона; Григорий, иерей с речью обильной в проповедывании заповедей Господних; Степ’анос, ученик Василия [Барсеха], прозванный Вдохновенным, с апостольским даром в словах и на деле; Моисей, славный познаниями и добродетелями, проводивший [иногда целых] сорок дней без пищи; Давид, по прозванию Машк-отен, муж ученый, ходивший [всегда] в бедной нищенской одежде; Петр, верный толкователь св. Писания, и Анания, великий философ, монах Нарекского [монастыря], писавший книгу против ереси т’ондракцев[333] и других расколов. Некоторых из этих мужей в дни их старости видел я в юности моей собственными глазами и упивался сладостью их речей. Все они по приказанию владыки Анании по глубоком исследовании божественных книг и на их основании постановили вторичное крещение для последователей халкидонского собора. Ибо халкидониты не признают Бога во плоти распятого и умершего. К тому же они говорят, что во Христе два естества, [две] воли и [два] действия, что Бог не ради нас перенес человеческие страсти и смерть, но что он умер смертью человеческою и [потому] они крестятся человеческою смертью. Мы исповедуем Бога, соединенного во плоти, в истинном Слове; этот самый Бог пришел на страдания и был распят за нас. Таким образом крещение наше во имя Бога и в смерть Господа, а не просто в [смерть] человека совершается, дабы нам не подвергаться проклятиям Иеремии, [который говорит]: «Проклят возлагающий надежду свою на человека»[334].

Во дни греческого императора Романа и во время царя армянского Абаса, в 383 = 934 году татчики взяли Мелитину. Роман вызвал Алахут’ета (?), гонителя нашей веры.

В 388 = 939 году Хамдун во главе многочисленного войска вступил в Колонию[335] и возвратился снова (?).

Потом вступил на престол Константин [VII], сын Льва, в 392 = 943 [и управлял] 16 лет. На 6-м году своего царствования, в 397-948 году, он отнял у татчиков Мараш; а на следующем 398-949 году, император Константин послал демесликоса[336] Чемешкика с большим войском под Карин и он, пришед, осадил Феодосиополь[337], дал сражение и, победив измаильтян, прорезал ров, окружавший город, сломал высокие его башни и взял его. При этом [деле] внук Чемешка, кир-Жан, бывший в то время юношей, совершил [большие] подвиги мужества.

После того греческое войско в 407-958 году взяло Самусат. — Умер Константин и воцарился Роман [II, 959-963, управлявший] три года.

В 402-953 году скончался Абас, царь армянский, царствовавший 24 года [928-952].

VIII. О царствовании Ашота, сына Абаса и о совершившемся в его время. Построение св. мест.

После Абаса воцарился сын его Ашот, прозванный Шахан-шах’ом и [управлял] 25 лет[338]. В его время Мушех, брат его, воцарился в Карсе. — Управление Ашота Арменией было мирное; он превзошел всех своей кротостью и милосердием, ибо собирал около себя калек, хромых и слепых, делая их собеседниками на своих пиршествах и называя одних князьями, других князьями князей, третьих куропалатами: так он потешался ими! Он смотрел на их лишаи и язвы, как на украшения и на блестящие драгоценные каменья. Он угощал их из своей чаши, наполненной царским напитком и выпивал остаток вина, смешанный с гноем от их язв. Он до того был щедр к нуждающимся, что после смерти в его казнохранилище не нашлось даже копейки; все, что составляло украшение седалищ и стен [его дворца] было роздано нищим. Так очистил он грехи свои милостыней и состраданием к бедным.

В его время были построены монастыри, обители подвижников в земле Сев-ордик’ской[339], [монастыри] общежительские на основании правил вышеупомянутого устава святого Василия. Это — Хах’пат и Санахин[340], воздвигнутые один против другого, заключавшие в себе 500 человек. Настоятелем Санахина был Иоаннес [Иоанн], ученый муж божий; [настоятелем же] Хах’пата — строгой жизни раб божий Симеон. Владыка Анания, достигнув глубокой старости, скончался в 414-965 году. — После него стал католикосом Ваханик, из округа бахк’ского, сын Джеван-шира, князя бахк’ского. Он завел переписку с последователями халкидонского собора, с которыми хотел сблизиться; вследствие чего монашествующее духовенство армянское, [а именно] епископ аршаруник’ский владыка Хачик, отец Поликарп — монах Камерджадцорского монастыря, отец Саргис [Сергий] — монах монастыря, [называемого] Хоромоси-ванк’, отец Степанос [Стефан] монах Севанского монастыря и прочие епископы и многие отцы собрались в городе Ани. [Видя это], Ваханик убежал в Васпуракан к Абу-Сахлу, царю васпураканскому, сыну Гагика Артцруни. Тогда собор с согласия шахан-шаха Ашота утвердил католикосом армянским Степаноса, монаха Севанского. И с той и с другой стороны щедро сыпались проклятия на Армению. Великий вардапет Степанос, занимавший место блаженного Месропа и управлявший западною Арменией, созвал многих монахов из Тарона, из Хаштианк’а, Тцонк’а, Хордцена, [в числе которых были] Моисей вардапет и Бабкен, муж отличный из земли сюник’ской и [в сопровождении их всех] отправился в Васпуракан для обличения Ваханика и Абу-Сахла. Но последние по примеру Валента не захотели ни видеть, ни слышать их, но приказали сослать на остров Ахт’амар Степаноса, вардапета Моисея и отца Бабкена. После они освободили отца Бабкена и Моисея, а Степаноса перевели в крепость Котороц, где он и умер, не знаю только изменою, или как-нибудь иначе. В том же году умер и Ваханик и таким образом прекратились все смуты в Армении.

Во дни Романа [II], царя греческого, был магистром Никифор [Фока] и патриком кир-Жан [Иоанн Цимиский][341], которые своею мощью приводили в трепет всех татчиков. По кончине Романа они, осадив Анаварзу [Аназарба] и Алеп [Халеп], взяли их. Воцарился в Константинополе какой-то Марин[342] Никифор и кир-Жан со всеми своими войсками явились на берег греческого моря, вступили в Константинополь и свергли Марина. [Кир-Жан] возвел на престол Никифора в 412-963 году, царствовавшего 7 лет [от 963-969 года]. Он одержал большую победу над войском измаильтян, отнял у них много городов, в 413-964 Месис[343], а в 414-965 Тарс.

В 415-966 году было затмение солнца; скончался Ашот, князь таронский и греки завладели Тароном.

В 417-968 году Вард [Бардас-Фокас], племянник [по брату] Никифора, с многочисленным войском пришел в Апахуник’, окружил город Маназкерт[344] и, взяв его, срыл до основания городские стены; а в 418-969 он взял великий сирийский город, Антиохию. В том же году кир-Жан убил Никифора во дворце при изменническом содействии царицы, матери Василия и, вступив на престол, [царствовал] 6 [7] лет. Но великий дукс[345] Вард, племянник Никифора, отложившись, воцарился в Жрунге. На него пошел войною победоносный кир-Жан, победил и отправил его на заточение на остров; потом он отправился войною на землю Булхаров, которые при помощи рузов [руссов] вышли против кир-Жана и когда завязался бой, рузы обратили в бегство оба крыла греческого войска. Царь со всею армянскою пехотою оставался неподвижным посреди фронта. Отряд пехоты, называемый «отрядом саларов»[346], оказал чудеса храбрости; он прорезал [неприятельские ряды], стоявшие лицом к лицу с царем и шедшие против него под прикрытием своих щитов и, дав работу мечу, он многих положил на месте, а остальных разогнал в разные стороны: и принудил булхарский народ покориться. Кир-Жан с самых юных лет мужественными своими подвигами приводил многих в изумление; и потому когда он воцарился, добровольно покорились ему, с обязательством платить дань, татчики с юга, с севера сарматы, а с востока иверийцы.

IX. О патриаршествовании владыки Хачика и о построении церкви и патриаршего дворца в деревне Аргине.

Во дни греческого императора кир-Жана, в царствование армянского царя Ашота, в 421-982 году, после [патриархов] Вахана [Ваханика] и Степаноса, стал католикосом владыка Хачик — епископ аршаруник’ский[347], племянник [по сестре] владыки Анании, который, сосредоточив [в своих руках духовную власть], восстановил спокойствие в земле армянской: [он управлял] 19 лет. Он возобновил патриарший дворец, что ширакского округа в городке Аргипе на берегу реки Ахуриана[348], на [месте] погребальницы архипастыря армянского, владыки Анании. В той же самой деревне [владыка Хачик] построил кафедральную церковь из тесанного камня, связанного железом, с куполом расписанным наподобие неба, с тремя другими церквами подобной же дивно красивой архитектуры, снабдив их роскошными, с пурпуровыми разводами, златоткаными и среброткаными ризами, паникадилами и горящими, как жар, сосудами. [Для этих же церквей] он приобрел божественные заветы, священные послания апостолов и заповеди пророков вместе с творениями всех отцов-учителей.

В его время жили вардапеты: Иоаннес, носивший крест христов, который с слабым словом, но с великим знанием изъяснил разум священных книг. Он умер под мечом фанатиков-иверийцев, погребен в монастыре, называемом Аксигомс’ом[349], а ныне [монастырем] святого Иоанна, что в басенском округе у подошвы горы Тцираник’а; — святейший отец Иосиф, настоятель монастыря Хендцуц в каринском округе, муж равный первому обширными познаниями; — ученый Киракос, в нищенском одеянии, жизнь которого сильнее слов его служила назиданием; большую часть своего времени проводил он а пустыни, называемой Т’ех’еписом, что в нигском округе [айраратской провинции], у отца Иеремии, подвижника христова, [бывшего] моим товарищем; — красноречивый Саргис [Сергей] из Ахвании, который хотя еще в юные лета изучил на память священное писание, однако несмотря на свою старость, до сих пор помнит его наизусть; — наконец Иоаннес, бывший некогда священником.

X. О войне греков в Амите: явление звезды; — смерть царя кир-Жана.

Царь греческий кир-Жан послал в Амит[350] во главе нескольких десятков тысяч войска демесликоса Млеха, который по прибытии своем осадил город и начал бой с гарнизоном, где находился Абу-Талхаб [Абу-Талеб] внук Хамдуна. 400 всадников с обнаженными мечами вышло через городские ворота и, напав вдруг и неожиданно на отряд, стоявший у городских ворот, предало его мечу и, рассеяв все неприятельское войско, взяло в плен демесликоса Млеха, который умер у татчиков. В следующем 423-974 году во время жатвы в начале лета показалась звезда копьеобразная: она стояла на востоке и лучи своего света в виде копья простирала на запад на греческую страну. Она продолжала быть видимою до наступления осени[351]. В исходе того же года умер царь кир-Жан во дворце своем. — После него в 425-976 году воцарился Василий.

XI. О воцарении Сембата, сына Ашота; о построении анийской стены с церковью; о приезде куропалата Давида в Ширак.

Около этого времени умер царь армянский, благословенный Ашот, в 426-977 году, и в тот самый день воцарился сын его Сембат[352], [управлявший] 13 лет. Наполнив рвы, он вывел на них новую стену, окружавшую прежнюю стену города Ани, начиная от реки Ахуриана до долины Тцахкоца; он построил ее из камня с известью с каменными же башнями: она далеко отстояла от старой городской стены, была выше ее и обнимала все пространство города, с воротами из кедрового дерева, укрепленными толстыми железными гвоздями. Он также положил основание обширной церкви в том же городе Ани при содействии архитектора Тердата, который в Аргине[353] построил церковь патриаршего дворца. В то время царствовали в Армении мир и благоустройство. [После всего этого] Сембат начал войну с двоюродным своим братом [по отцу] Мушехом, бывшим в Карсе, и взял крепость, называемую Шатик’ом, что в тчакатк’ском [округе айраратской провинции]. Вследствие этого тайк’ский куропалат Давид со всеми иверийскими войсками пошел на Сембата и, прибыв в Ширак, стал в деревне, называемой Бавац-дцор’ом [в ширакском округе айраратской провинции]; его сопровождал Мушех, вызвавший его [себе на помощь]. Сембат возвращает им крепость и они, заключив с ним мир, не стали причинять владениям Сембата ни малейшего вреда, потому что куропалат был [человек] миролюбивый и справедливый.

XII. О прибытии эмира Абел-Хаджа в Армению, о прекращении его власти впоследствии и о том, как он был задушен.

Мушех, совершенно забыв страх божий, жил, окруженный непотребными женщинами. Он послал к Дельмастанскому Абел-Хаджу, внуку парсийского эмира Салара и пригласил его к себе, который хотя и не успел прибыть… [в назначенное время], однако явился после[354] и сжег Хоромосиванк’[355]. Он приказал арканами стащить с купола Шох’аката[356] крест в 431-982 году; вследствие чего гнев божий посетил его, ибо вселился в него нечистый дух. Он вел войну с гохтенским эмиром Абу-Талебом и побежденный последним, взят в плен и должен был уступить ему Девин и все свои города. [После того Абел-Хадж] со всеми своими домочадцами скитался по Армении и Иверии, рассказывая, что так как я стал врагом кресту христову, потому он и отнял у меня мою отчину. Отправившись ко двору греческого императора Василия и, не нашед у него себе помощи, он возвратился, и своей же прислугой был задушен в городе Ухтик’е [в тайк’ской провинции].

XIII. О резне в Васпуракане; о захвате князей через Абу-Телуба, эмира гохтенского.

В это время Абу-Телуб, эмир гохтенский, с 905 человек пехоты...[357] пришед в страну васпураканскую. Князь князей васпураканский, Абел-Хариб, по приказанию царя васпураканского Ашота в сопровождении князя Григория и марз-пана Тиграна вышел им навстречу со всем воинством. Он пошел и стал лагерем в округе Тчеваше [васпураканской провинции] в местечке, называемом Бакьяр’ом, где он пустил своих лошадей пастись. Войско татчиков, напав, захватило их коней, и они должны были запереться в крепость. Татчики поклялись беззаконным своим законом не делать им никакого вреда, [говоря]: «если отдадите нам свое оружие, то можете идти с миром». И [когда] они, обезумев, отдали им оружие, татчики, нарушив клятву, данную по языческой своей вере, вырезали всех, схватив Абел-Хариба, князя Григория и марз-пана Тиграна; город же мог спастись [только] выкупом. На телах убитых виден был знак языческой скверны[358], о чем не следует и говорить: поэтому-то Бог и предал их в руки иноплеменникам в 432-983 году.

XIV. Воцарение Василия в Греции; — тирания Варда и опустошение земли греческой.

Когда воцарился в 425-976 году Василий [II Булгароктон], как мы выше сказали, Вард, по прозванию Склерос, отложившись, стал царствовать в джаханской и мелитинской странах[359]. Вард был муж храбрый и сведущий в военном деле. Склонив на свою сторону армянскую конницу, бывшую в Греции[360], он разделил греческое царство на две, прошел до Вифинии, не переставая воевать с царем Василием в продолжение 4 лет и обагрять кровью всю страну. Царь Василий, собрав [с своей стороны] войска византийские, фракийские и македонские со всеми западными народами, отправил их против тирана Варда. Вард выступил против них войною; армянское войско сражалось мужественно: сыновья князя таронского — Григор и Багарат, и князь мок’ский Ан’раник[361], навели ужас на греческое воинство, которое, приведенное в смятение как бы вихрем, частью погибло под их мечами, частью же было захвачено. На этом сражении был убит [греческий] полководец, евнух Петранос[362]. Но Вард сжалился над остальными, как над христианами, и даровал им жизнь. Таким образом не на двух, не на трех, но на многих сражениях они одерживали верх над западной армией и война распространилась по всей Греции так, что деревня с деревней и город с городом вели бой, и кровь проливалась всюду. Жестокий голод распространился по всему царству; с каждым днем число трупов увеличивалось на дорогах и на площадях; оставшиеся в живых внушали более жалости нежели умершие, и хищные волки, привыкшие к трупам, терзали даже живых.

Между тем как в таком смятении находилось греческое царство, Бат — эмир Хелата[363] и Неперкерта[364], возобновил город Маназкерт, мечом и пленом опустошил округ таронский, предав разграблению город Муш[365] и самым жалостным образом зарезав священников в церкви, называемой «Сурб-перкичом»[366], где до сих пор можно видеть следы крови.

XV. О последней войне греков; — бегство тирана Варда.

После всех этих событий царь греческий Василий, вызвав полководца Т’орника, родом иверийца, монашествовавшего на святой горе[367], отправил его к куропалату тайк’скому, Давиду, с предложением уступить последнему Хахто-иаритч с Келе-Сирией, Чор-майри и Карин, Басен и крепостцу Севук в Мардахи, Харк’ и Апахуник’—[368], что и уступил в самом деле, — если Давид пришлет ему на помощь войско. Куропалат Давид, собрав иверские войска под начальство князя князей Джоджика, отправил с Т’орником на войну против тирана Варда. Начиная с земли таронской, они начали опустошать страну греческую, подвластную тирану. Царь [Василий], освободив из темницы Варда, названного также Фокой, сосланного кир-Жаном на остров[369], дал ему всю западную армию греческую и вместе с иверийскими войсками отправил против тирана Варда с двумя лагерями. Тиран вступил в бой с одним из этих лагерей и уже обратил было его в бегство, как подоспел другой лагерь и снова завязался бой. Тиран Вард, устрашенный этим, обратился в бегство. Вышед из Греции, он пошел за помощью к эмиру багдадскому Ибн-Хосрову, с которым еще прежде был в дружественных сношениях и прибыл к его городу Мартирополю, он же Неперкерт, в местечко, называемое Пешпаш’ом. Царь Василий послал к царю Варду посланного предложить ему возвратиться для заключения мира. Старшие хеджубы Ибн-Хосрова, узнав, дали ему о том знать в Багдаде. Эмир приказал, буде возможно, схватить его. Напав на царя Варда врасплох, схватили его вместе с его вельможами и представили ко двору Ибн-Хосрова в городе Багдад, т. е. Вавилон. Ибн-Хосров приказал бросить его в железных оковах в темницу на всю жизнь.

XVI. Эмирство Ибн-Хосрова и мудрость его.

Ибн-Хосров мудростью своей, равной [мудрости] Александра, удивлял весь мир. Приказанием он брал города, словом изгонял жителей из крепостей. При осаде одного города жители не соглашались сдать его; [тогда эмир] в доказательство покорности потребовал, чтобы из каждого дома дали ему по собаке в виде дани. Город стоял недалеко от тростникового леса, и в нем все дома были построены из тростника. Когда он получил надлежащее число собак, приказал обмазать их нефтью, поджечь и пустить. Все они сквозь водосточные отверстия городской стены пролезли в город по домам своим и [таким образом] зажгли весь город.

Это мудрое действие его напоминает Самсона, который тремястами лисиц зажег нивы иноплеменников[370], или Александра, который посредством птиц поджег деревянный дворец, находившийся на высокой скале. Великий род Хамдуна, живший на сирийской равнине, страшась Ибн-Хосрова, оставил укрепленные свои города: Неперкерт, Амит, Азрун и другие, перешел в страну греческую, ища в ней убежища. По приказанию Василия он снова был водворен в Алепе [Хальп], где [жил до тех пор], пока не вымер весь.

Ибн-Хосров оказывал большое уважение христианам, так что последние в его царстве беспрепятственно праздновали господние праздники. Даже в день пришествия Спасителя во храм, называемый Сретением Господним, Ибн-Хосров [однажды] при возженных восковых свечах сам лично совершил сожжение груды льну[371]; [и не только это], но даже возжегши у голубей крылья, [смазанные] нефтью, он пустил их по поднебесью[372]. Возложив на себя корону, он провозгласил себя «царем царей», что не воспрещалось у татчиков. Он приказал [чеканить монету] серебряную с примесью меди и свинцу, [и это делалось так искусно], что торгующий народ не подозревал даже в ней малейшей примеси. [Равным образом] приказал он написать на черепке и на коже свое имя и отдать кое-кому в руки с тем, чтобы они покупали на то пищу или одежду: не нашлось человека, который бы воспротивился тому[373].

XVII. Воцарение Абаса в Карсе; — его благотворительность; построение им монастыря Ширим.

В это время, в 433 = 984 году, умер царь столицы Карса, Мушех, и место его заступил сын его Абас, [управлявший] 6 лет[374]. До своего воцарения он был, [правда], проворным и резвым юношей, но знавшие его не полагали, чтобы он когда-нибудь принимал участие в добрых и духовных делах. Но по вступлении своем на престол, он явил себя великолепным мужем, исполненным разума и мудрости, не уступавшим мудрейшим людям [своего времени]. И стал он другим человеком, принялся за добрые дела и прежде всего решился положить конец в нашей земле разбойничеству и изменническому вероломству, которым предавались жители Вананда, по словам историка[375], по наследственному завещанию. При жизни отца его происходили грабежи не на одних [больших] дорогах и в загородных местах, но и в самом городе с началом сумерек, так что по ночам только и были слышны что крики ограбленных. Но Абас явился мстителем [за эти грабительства]: пойманных разбойников он осуждал на справедливую смерть, не щадя ни больших, ни малых, ни князей, ни поселян; и до того водворил в своих владениях мир, что ночью как днем ходили, а в необитаемых местах как в палатах: все занялись благоустройством и полезным трудом, руководимые справедливостью. [Он прекратил] беспорядок, обратившийся в привычку в Армении: [до него] князья и дворяне, в угодность своему чреву разрешали себе в установленные постные дни в неделю: в среду и пятницу, молоко, сыр и яйца и т. п.[376]. Абас на себе самом явил добрый пример: воздерживаясь от рыбы, молока и яиц, он в установленные [постные] дни довольствовался одним хлебом и овощами.

После того Абас задумал доброе дело — построить монастырь для спасения души своей и в вечную себе память. Для этого он избрал место на пределах аршаруник’ского округа, называемое Ширим’ом, которое он обвел широкою гранитною стеной в виде квадрата, издержав на то много денег и устроив все нужное для удобства монахов. В эту славную обитель он назначил Моисея, мужа божия, прославившегося по всей Армении, настоятелем с двумя его братьями — Иоаннесом и Ямвлихом. Все три мужа, родные по плоти, были родственны и по душе и с одинакою верой в Бога. В них жила одна душа, [они составляли как бы] одно тело и одно естество, дышащее в трех телах; они исповедывали святую Троицу и с благочестием ее прославляли. Они сияли тремя добродетелями: делом, воздержанием и молитвою. Так жили они добродетелью и скончались в один и тот же год — в 451 = 1002, [оставив по себе доброе имя.

Мать же царя Абаса, благочестивая [дочь] благочестивых родителей, которая была сестрою царей П’арисоса[377]: Сеннекерима и Григора, покинув земной венец, презрев превосходящую славу, пошла за [славой] небесною. Она посвятила себя монашеству и поселилась в обители, называемой Т’рин-ванк’ом[378], где находятся иссеченные в белом камне церкви, [обращенные] на юг: тут она посвятила себя молитвам, добрым делам и духовным подвигам.

XVIII. О том, как пришел Абел-Хадж, сын Ровда в город Девин и как, взяв дань с Армении, пошел обратно.

В 436-987 году Абел-Хадж, сын Ровда [или Рованда], эмир атерпатаканский, во главе 100,000 парсийского войска, напав на Абу-Тлуба, отнял у него [некоторые] города Салара, предав грабежу владение его, Гохтен; [потом] он дошел до города Девина, взял его и потребовал с армян дань за прошлые годы. Царь Сембат, послав ему навстречу [требуемую им] дань вместе с большими дарами, [заставил его] возвратиться назад.

XIX. Абел-Хадж вторично пришел в Васпуракан; смерть его; эмирство сына его, Мальмлана.

В 447-998 году[379] снова воспламенился гневом великим Абел-Хадж, [сын] Ровда, на землю васпураканскую по следующей причине. Сын старца [другого Абел-Хаджа, эмира] хэр’ского, отложившись, перешел к эмиру ахуник’скому, [Бату]; и когда снова возвращался от него, подъезжая к границам Хэра и проезжая через какую-то деревню, [люди его] увидали играющих красивых мальчиков христианских; напав на них как волки, взяли их на своих коней и ускакали. Один из верующих, по имени Саргис [Сергей, человек] благородного происхождения, при виде этого вскочил на коня и пустился вдогонку, крича [им вслед]: «что это вы делаете?» Но они, обратившись, начали бранить его. Саргис, с мужеством обнажив свой булатный меч, всех их положил на месте, напоив его их кровью. Сына старца [эмира] он рассек пополам и возвратил мальчиков, взятых в плен.

Старец хэр’ский отправил к эмиру атерпатаканскому Абел-Хаджу [посланного] с обещанием уступить ему город Хэр, если только он накажет страну васпураканскую за кровь своего сына. [Эмир атерпатаканский] изъявил на то свое согласие и, полагаясь на многочисленность своего войска, обещал вырезать всех жителей в той стране. Собрав полчище парсов-варваров; он дошел до васпураканских границ. Уже наступал вечер: он разделил свое войско на три отряда, [приказав] одному из них с наступлением утра напасть на правую границу страны, другому — на левую; сам же с [третьим] и большим отрядом [намеревался] проникнуть в самую внутренность страны: таким образом ни один христианин не избег бы смерти. Это он задумал и сообщил своему войску при закате солнца. Но в ту же ночь было сказано ему слово христово: «Безумный, в сию же ночь потребуется от тебя душа твоя»[380], возможно ли, чтобы твой нечестный замысел исполнился! На другое утро его нашли мертвым и (таким образом) злой его замысел остался неисполненным. После его смерти власть перешла к сыну его, Мальмлану [Мамлуну]. Абу-Телуб же, эмир гохтенский, снова завладел Девином. Царь армянский Сембат при посредничестве владыки Хачика заключил с ним клятвенный договор жить в мире.

XX. Царь Василий переселяет армян в Македонию; гонения, воздвигнутые на них митрополитом севастийским.

В то время, когда царь Вард находился в Багдаде и царство Василия наслаждалось миром, последний вознамерился переселить часть армян, находившихся под его владычествот, в Македонию, [дабы поставить их] против булхаров [и дать им возможность заняться] устройством страны. Вследствие чего он и перевел туда многих [армян]. Малодушные пастыри и митрополит севастийский начали притеснять армян за их веру. Последний, вооружившись жестокостью, начал истязать священников [армянских] за веру, и главных иереев города Севастии отправил в железных оковах к царскому двору. Старший из этих иереев, Гавриил, умер в темнице в пытках: он был человек старый, исполненный мудрости и твердый в божественной вере. Это случилось в 435-986 году. Прочие же незамечательные священники с двумя епископами Севастии и Лариссы — Сион и Иоаннес, при старании митрополита, отделившись от союза армян, приняли собор халкидонский. С той поры было запрещено армянам, [находившимся] в городе Севастии, через звон колокола [собираться к молитве] до приезда царя Василия в восточную страну, о чем мы расскажем в своем месте[381].

После того упомянутый митрополит вместе с прочими митрополитами начали писать пространные послания к владыке Хачику, патриарху армянскому. Ответные возражения на них, исполненные сильных доводов, написали вышеупомянутые вардапеты. Мы считаем не излишним привести здесь один из этих ответов.

XXI. Ответ на послание митрополита севастийского, написанный по приказанию владыки Хачика католикоса армянского[382].

Как разумное существо, человек при появлении Слова Божия, удостоился божественного, небом дарованного, [ни с чем] несравненного мира, превосходящего [всякую] мысль [человеческую]; и потому мы, идущие по указанной им стезе, с крайним неудовольствием смотрим на смуты, [возникающие по поводу] не только важного, но и ничтожного вопроса, [и сокрушаемся тем более, когда видим], что послание ваше, о почтенный глава епископов и митрополит великого жребия севастийского! О различии веры приводит к вражде. Григорий назианзинский говорит: угроза не имеет в себе ничего великого [ибо] на это способны и самые ничтожные люди; но говорить языком кротости и мудрости могут только мужи мудрые и совершенные. На этом основании и мы не намерены на ваши порицания отвечать порицаниями; ибо ни мы, ни церковь божия не имеем такого обычая, как говорит блаженный Павел[383].

Как в самом начале вашего послания, так и после во многих местах его, вы называете нас еретиками; затем тотчас [приступаете] к различению двух естеств [во Христе], а потом исповедуете во Христе две воли и два действия. Но что ужаснее всего [вы силитесь доказывать это как бы] словами апостолов и первых учителей, обкладывая [таким образом] медь серебром[384]. Словами апостолов, евангелистов и учителей вы доказываете два естества и две воли в воплотившемся Слове: этому мы покоряемся, как правому делу. Но если вы приводите их имена только ради прикрас, подобно простолюдину, облекшемуся в одежду царскую, чтобы не сказать подобно ослу, надевшему на себя львиную шкуру, или, оставим орла [в стороне], подобно галке, вздумавшей превзойти всех птиц красотою, [нарядившись в чужие перья; в таком случае] не будет ли это значить, о ты мудрый во всем! — [желать] обмануть нас, невежд.

Но те, у которых есть глаза, которые разумеют в мудрости, которые совершеннолетни и с изощренным вкусом, умеют делать различие между добрым и злым. Вследствие того и мы в этом послании начертываем благочестивую нашу веру, провозглашая ее во всеуслышание; ибо предписано возвысить глас веры на высокой горе, и самим Господом повелено слышанное на ухо возвещать с высоких кровель[385].

Правда, мы живем в крайних пределах северной страны, где дуют одни только леденящие холодные ветры, где отчасти и души наши, оледенелые вследствие первоначального мрака неведенья, в продолжение многих лет и долгого времени оставались лишенными лучей при восходе евангельского света; но когда с высот посетило нас солнце правды через посредство громко возвещенного апостольства и мучений блаженнейшего Григория, святого просветителя и исповедника христова, грозно-божественными ударами и божественно-дивными чудесами обратившего наш народ и царство армянское из неведения к богопознанию, — тогда мы научились исповедывать Святую Троицу в трех ипостасях с одною силою, славою и божественностью, и поклоняться Сыну и Св. Духу — единосущным Отцу. [Мы научились] исповедывать одно [из лиц] Троицы единородным Богом от Отца, светом от света, он же есть образ невидимого Бога, свет славы и изображение сущности Отца, сошедший во чрево девы Марии волею Отца и под сенью Святого Духа облекшийся в тело при соединении божественности, рожденный от девы с божественно-человеческим телом, неизреченным и непорочным образом явившийся для спасения нас и всех, призывающих Его имя.

[Этому же самому учил] святой собор никейский из 318 отцов, [созванный] Константином против неправославия Ария. В числе их был и наш Рестакес, сын святого Григория, сказавший то же самое и возвестивший оное крайним пределам вселенной: он был согласен с исповеданием [упомянутых отцов]. — Второй собор из 150 отцов был созван в Константинополе благочестивым царем Феодосием против Македония, хулителя-духоборца: в их числе находился и святой армянский патриарх Нерсес. — Наряду с ним и третий собор из 200 отцов, единогласный [с предыдущими], созванный в Ефесе победоносным царем Феодосием Младшим для обличения и опровержения ереси Нестория, исповедовавшего [Христа] человеком. С мнением этих отцов письменно согласились патриарх армянский св. Саак и блаженный вардапет Месроп. Вот наши учители, веру которых мы исповедуем! мы наставлены на этом исповедании, мы крещены в нем; и мы сохраним это прекрасное предание, завещанное нашими отцами, и оно останется в сердцах наших и душах неизгладимым, подобно цвету нашего тела. Но, чтобы не расплываться в слишком длинной речи, подобно воде, разлившейся по полям и не ограниченной каналом, спрашиваем [вас], как учеников апостолов и святых отцов: где же это они писали, или проповедывали во Христе [два] естества и [две] воли разделенные? Каким образом вы разделяете естество в божественно-человеческом теле, которое не от семени, но от наития святого Духа и от исхождения свыше? Еще при рождении, Гавриил сказал: Он будет свят и наречется Сыном Всевышнего[386].

Какое [по вашему] естество у Сына Всевышнего, и какое у Спасителя, Помазанного и Господа[387], как ангел сказал пастухам? [Евангелист] говорит не с двумя естествами [тот], которого мы видели славу, как единородного от Отца[388]. Кому вы приписываете славу отчую — телу или божеству? Когда же Троица явилась на реке Иордане во время крещения Сына, когда Дух Святой в виде голубя нисшел на него и был глас Отца, возвестивший вселенной: Ты сын мой возлюбленный[389] — [спрашиваю]: уж не осмелишься ли ты здесь разделить и глас Отца, [как ты разделяешь во Христе естества? глас, [раздавшийся] на горе во время явления славы господней, которое из естеств назвал Сыном и возлюбленным[390]? не евангелист-богослов ли, желая показать меру любви Бога к миру, говорит: «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына своего единородного»[391]? и куда отдал, если не на распятие и на смерть. Мудрец, раздели Единородного и [укажи на то] естество, которое дано от Отца.

Тот же самый евангелист, [желая показать] нераздельное и неизреченное соединение, с необыкновенной ясностью иногда человечество называет божеством, а иногда божество — человеком и сыном человеческим; ибо он говорит: «никто не восходил на небо кроме сшедшего с небес Сына человеческого, сущего на небесах»[392]. Когда Господь говорил это, Он не был на небе во плоти и первоначально не плоть сошла с неба, как то казалось Евтихию, но Он божество назвал сыном человеческим. «И увидите сына человеческого, восходящего [туда], где он был прежде»[393]. Каким образом прежде вочеловечения мог он сказать, что сын человеческий на небесах? раздели здесь, [если можешь], о ты, новый евангелист, естество. Не сам ли Единородный от Отца и рожденный от Матери-девы сказал безразлично: «вы ищете убить меня — человека, говорящего вам истину, которой научил меня Отец мой»[394]. Что вам говорить о сыне человеческом, когда Он сам был вопрошаем о своей божественности![395] Это объясняется ответом Петра, исповедывавшего Его Сыном божиим[396], и [словами] Иоанна Златоуста, [который] божество называет сыном человеческим, и в доказательство приводит вышеупомянутые места, где неоднократно божество называется сыном человеческим.

Оставив [в стороне] это множество сильных [доводов, доказывающих] тайну соединения [двух естеств] в воплотившемся Слове Божием, вы раздираете на двое хитон соединения различием естества, и воли, чего не писали, ниже учили апостолы. С каким естеством по плоти Павел называет Христа Богом всего[397]? или какому образу и естеству преклоняется всякое колено:[398] плоти или божеству? [Уж кстати, не сказать ли вам]: двум естествам [подобает] два поклонения? Но вы не осмелитесь сказать два поклонения, несмотря на страсть вашу к разделению; если же скажете, в таком случае вы разделите одно и то же поклонение[399] и введете какого-то чужого бога. Но так как вы принимаете одно поклонение, то против воли, нехотя вы должны признать соединение[400] [двух есеств] в Воплотившемся. Ибо человеческому естеству не поклоняются, как [естеству] божественному; да и не подобает небесным [ангелам] поклоняться земному естеству, в котором они поклонялись бы общему естеству всего человечества, как естеству однородному[401]. Вот неразумность, или скорее безвыходное заблуждение! Вам следует между двумя естествами искать еще третье естество, чтобы, избавившись от одного хуления, броситься в хуление величайшее. В 12 гл. VII кн. Кирилл Великий заключает [свое рассуждение об этом вопросе так]: «да будет анафема тот, кто не единым поклонением и прославлением чествует Эммануила»! Апостол Павел говорит: Бог превознес Его и дал Ему имя выше всякого имени[402]. И что такое это высшее имя, если не Бог? И кто осмелится сказать, что [существует] два Бога? Ибо Слово и первоначально имело имя божества и [только] после неизреченного соединения и смешения несмешиваемых естеств, Оно принятую плоть обоготворило, и стала [эта последняя] по естеству и силе принявшего [ее], как то говорит Григорий Богослов. Он же в другом месте говорит: «божественный образ Он смешал [т. е. соединил] с образом человеческим и дом Израилев познал, что Бог соделал Его Господом и Помазанником. Сам [Григорий] Богослов, которым вы гордитесь для нашего возвеличения, объясняет это [так]: Он назван Помазанником и Христом не в силу [помазания] по примеру прочих помазанников, но вследствие близкости к Помазующему, который хотел, чтобы человек был помазан и чтобы Помазанного соделать Богом.

Попробуй теперь слово помазанный разделить на два естества и показать средину между двумя богами по двум естествам; но ты этого не можешь сделать, и потому следует тебе принять единого Господа, единого Христа, единого Бога, единое естество. Пойдем, поведу я тебя и к другим словам [Григория] Богослова, который говорит: не только божество я называю совершенным, но и плоть помазанную божеством и ставшую тем, чем [был] помазавший, и потому дерзаю сказать единый Бог». Как же ты разумеешь эти [слова], о ты естествофил? и как же ты единого Бога разделяешь на два естества? Бог пришел с заимственным [т. е. с плотью], с одним из двух противоположных, я разумею тела и души, из которых одно Он обожествил, а другая обожествилась: как же ты дерзаешь обожествленное называть чуждым естеством? что значит на языке Богослова[403] неологизм [два] естества, если не единство? Ибо Бог становится человеком; [это не значит], чтобы из того чем Он был, Он стал другим, но что Он принял то, чего не имел, дабы посредством Духа божества при содействии также и тела вещественного не совмещаемое становилось совместимым.

Нельзя не удивляться здесь [тому, что Григорий Богослов] душу человеческую называет средою смешения тела и божества. Не ясно ли из этого, что если ты разделишь естества, то с допущением этой среды должен будешь признать не только два, но даже три естества. Если же ты отстранишь [эту среду], то не возможно будет смешение двух [естеств] и Бог не сделается человеком и все [люди] лишатся спасения. Видишь ли куда повело тебя твое разделение? Тот же [Богослов в упомянутом] слове говорит, что не только божественное естество смешалось с естеством человеческим, но и смертное с бессмертным, подверженное мучению с неподверженным мучению, стоявшее выше всех чествований с бесчестием.

Афанасий в письме к Аполлинарию сказал, что в воплотившемся Слове божием единое естество; то же [сказал] и последователь его, Кирилл, когда епископ Секунд обратился к нему с вопросом: два ли естества или одно должно разуметь в Слове воплотившемся? Кирилл дал ему письменный ответ: «что после соединения не разделяем естества друг от друга, не рассекаем на два Сына единого и нераздельного, но соединяем наравне с святыми отцами, которые сказали, что единое естество в воплотившемся Слове божием». Он же во втором письме к Секунду: «Но противники говорят, что если едино естество в воплотившемся Слове божием, [в таком случае] должно признать [полнейшее] смешение и перемешение всего, в котором человеческое естество было поглощено; но те, кои искажают правильное, не ведают, что по истине в воплотившемся Боге единое естество».

Тот же святой Кирилл [пишет] к священнику Легею: «мы говорим, [что надлежит] исповедывать единое естество [как бы] в теле одушевленном и разумном, ибо соединенные не отделяются друг от друга; но [после соединения] единый Сын и единое естество в нем». — Он же пишет к царю Феодосию: «хотя различны и не схожи естества, пришедшие друг к другу, [однако] единый Христос единый Сын и единое естество купно с принятым». То же самое пишет он и к Акакию епископу мелитинскому, последователю святых отцов: «божественные [книги] везде говорят, что от святой Девы приняло плоть Слово божие, т. е. единый Сын, единый Господь Иисус Христос, о котором, по здравом размышлении, говорим, что Он состоит из двух естеств, что по соединении исчезает разделение на двое и мы веруем, что едино естество в Сыне[404].

Святой Василий в слове на рождество христово говорит: «Бог во плоти[405]... Каким образом Бог во плоти? — [точно таким же образом] как в железе огонь, который, соединяясь с ним, не изменяет [его сущности], но [только] сообщается ему[406]. Ибо не то что выходя из себя, огонь сообщается железу; нет, но оставаясь на месте, по природе своей передает железу часть своей силы, которая через эту передачу не ослабевает, но наполняет собою принимающее ее [железо]. Точно также и божественное Слово, не двигаясь с своего [места], поселилось в нас, не претерпело [через то] ни малейшего изменения и Слово стало плотью. Спрашивают: как это Бог-Слово не переполнился бессилием плоти? Отвечаю: [ведь] огонь ничего не заимствует от свойства железа; железо, несмотря на свою черноту и холодность, когда раскаляется, принимает вид огня и, раскаляясь, не сообщает огню [своей] черноты; равным образом и ты [конечно] не допустишь, чтобы сотворенный сей огонь[407] мог воздействовать на божество.

Это же самое [говорит святой] Афанасий в слове о рождестве: «да исповедуем прямо и мы в нетленном теле воплощение, ибо Слово по естеству стало плотью, в которой оно безразлично соединилось в одно, и Господь наш и Спаситель Иисус Христос во чреве Девы стал человеком [с] единым естеством. Послушаем, что говорят пророческие книги: они показывают [нам] нетленного с единым естеством. Я не отрицаю естества и не разделяю [его], но говорю, что оно соединилось несмешанно на основании того слова Прокла, которое начинается так: «Праздник этот есть праздник Девы; днесь[408] созвала нас вместе святая Богородица Дева Мария, чаша непорочной девственности, разумный рай второго Адама, обитель соединения [двух] естеств, ткань в трепет приводящего воплощения, в которое несказанно был брошен хитон соединения. Он родился чистейшим образом и невозбранно вошел дверьми затворенными и единство [в Нем] естеств Фома провозгласил, [говоря]: «Господь мой и Бог мой»! После многого другого [Прокл] говорит: «По естеству [своему] не подлежащий страстям, по милосердию своему стал многострадальным». Далее он же говорит: «Милосердый Бог, который всегда был близок, пришел предложил кровь свою как выкуп и искупил мир от проклятия закона. Искупивший нас не просто человек, о иудей!» — Далее: «если Христос один, а Бог-Слово другой, тогда нет более Троицы. Не раздирай хитона воплощения, павшего свыше; не будь учеником Ария, который нечестивым образом рассекает естества. Не разделяй соединения, дабы не отделиться тебе от Бога».

Епифаний[409] в [толковании на] 17 псалом говорит: «ибо единородный Сын божий вочеловечился и стал истинным сыном Давида; но естества остались [в Нем] несмешанными и неразрывно соединенными». Тот же Епифаний в своем Анхоратоне говорит: «Он же Бог, он же человек, несмешанные соединением, но смешавшие вместе оба [естества] — земное с божеством» [т. е. с божественным].

Ты [из этого] видишь неизреченное соединение Слова [божия] и плоти, возведенное в одну силу, сосредоточенное в одном божестве: единый Господь, единый Христос; не два Христа и не два Бога в одном одушевленном теле и в одном непостижимом божестве. Григорий Богослов в ответе своем на вопрос святого Василия о различии естеств говорит так: «если различие, то несходство; если несходство, то не простота; если не простота, то состав из многих, что значит множество состава. Но так как истина одна и не имеет много естеств, говорит Богослов, то если разделим ее на множество, [она станет] ложью. Злобный противник Аполлинарий, не постигая этого по своему неверию, говорил, что в одном теле двух совершенных [естеств быть не может][410].

Святой Кирилл отвечает [на это]: «соединение двух совершенных естеств».

Аполлинарий снова [возражает], «что в одном совершенном существе не может быть двух совершенных» [естеств]. На это святой Василий: «невозможное для человека возможно Богу: как напр. рождение от Девы, хождение по морю, проникновение твердого тела, состоящего из мяса и костей, сквозь затворенные двери. Если последнее возможно Богу, возможно и первое; ибо божественны и Богу принадлежащи и естество и страсти и действия и воля».

Этих прений святых отцов о двух естествах [было бы] достаточно, если б вы захотели вникнуть в них, оставив в стороне [дух] противоречия.

Теперь посмотрим, как вы разумеете сказанное святым Кириллом относительно воли, [а именно]: «когда [Христос] хотел, [то] предоставлял телу переносить свое» [т. е. все свойственное телу], что было бы невозможно в одном [и том же] теле. Если вы полагаете необходимым для [каждого из] обоих естеств хотеть свое и действовать по своему, в таком случае [не только] не будет обожествления целого, но напротив будет борьба в теле. Ибо если б мы исполняли, говорит апостол, желания плоти и помыслов, то мы действительно были б сынами противления[411]...; но если вы говорите, что целое обожествилось и что ради нашего спасения [Он], воплотившись, владычественно переносил непорицаемые страсти, то вы этим ясно доказываете только божественную волю, по превосходству своему побеждающую все. Познакомимся с тем, что по этому предмету сказано святыми отцами.

Победоносный воин христов, Афанасий, в слове о явлении Христа, говорит: «Для сего Бог-Слово ради первого человека пришел на оживотворение человека, на уничтожение злобного врага нашего, родился от жены, принял на себя первосозданный им образ человеческий, стал видим телу без человеческой воли[412] и помыслов человеческих в образе возобновления с волею божества; ибо и естество всего Слова [было] облечено в образ человеческой плоти»[413]. Также пишет римский епископ Гонорий: «Если бы Его познали, то [конечно] Господа Славы не распяли», из чего явствует, что божество не может быть распято, что Оно не должно было испытывать человеческие страдания; но Оно переносило их вследствие неизреченного соединения тела и божественного естества. Поэтому мы исповедуем единую волю в Господе нашем Иисусе Христе. В Спасителе нашем не было [двух] волей различных и противоположных, ибо Он стоял выше законов человеческой [природы].

Григорий Богослов так пишет о воле: «когда Спаситель говорил — «Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю мою»[414], если б Он не относил эти слова к земной своей жизни, мы имели бы право полагать, что они относятся к Слову [Божию], между тем как они относятся к Спасителю. Ибо воля Его не может быть противна [воле] Бога, но всецело от Бога; по нашему же [разумению], она как будто не во всем согласна с волей божественной». — Из этого ясно видишь, что Спаситель говорил вообще о человеческой воле, а не о своей в частности. Если ты укажешь на пронесение чаши, и на то, что «не Моя воля, но Твоя да будет»; то и на эти слова Богослов предлагает толкование в X главе своего Шестоднева, говоря: [в этих словах не то чтобы выражалась] сила или бессилие, — мысль эта не может быть допущена и нельзя допустить волю враждебную другой воле; нет, слова эти относятся как к принявшему [плоть], сошедшему [с небес], так и к принятому [т. е. к плоти]». Видишь ли соединение Принявшего с принятым, я разумею Слова с плотью? Скажи, о неразумный служитель Слова, [не выражают ли скорее приведенные слова ту мысль], что воля Сына не есть нечто особенное от воли Отца, а что наоборот...[415] «Не то чтобы творить волю мою», ибо моя воля нераздельна с Твоею, она равна Твоей воле; а как божество едино, так и воля едина». — Видишь ли каким образом, уничтожая волю плоти, соединяет он волю Отца и Сына в едином божестве? Ты не можешь делить их ни по естеству, ни по воле, как это сейчас было доказано; ибо един и видимый и невидимый, и безвременный и подпавший под время, и нет и быть не может другого. Богослов неоднократно говорит о соединении обоих во едино: Бога через вочеловечение и человека через обожествление; и это обожествление человека [совершилось таким образом], что не заметны следы различия между естеством и волей. Григорий нисский во второй книге против Евнома[416] пишет: «Мы говорим, что через соединение совершилось смешение тела, принявшего на себя страдания, с божественным естеством, что [в то же время] есть естество принявшего [плоть]». Равным образом Феофил архиепископ александрийский пишет: «бессильное и подлежащее тлению естество [человеческое] соединил Он с божественностью, всегда принадлежавшую божеству». — Также Василий Великий в толковании на третий псалом говорит: «соделав земную плоть равносильною божеству, укрепил ее единою силою и собрал во единое божество». — Дионисий[417], ученик Павла, пишет к Гайю, странноприимцу апостолов:[418] «хотя Вышний и принял человеческий наш образ, однако Он даже после своего явления остается сокровенным или пребожественным, являясь во плоти. И не только для разума остается сокровенною эта тайна Иисуса, в которой и прикоснуться не в силах ум человеческий, но даже когда мы объясняем ее, она остается необъясненною и когда мы силимся познавать ее, она пребывает непознаваемою. Христос не был человеком, ниже не человеком: он был от людей и [в то же время] выше людей. Он не являл божественное как Бог, ниже человеческое как человек; но божественные действия вочеловечившегося Бога являл в жизни каким-то новым способом.

Хотя и писано: «сошел я не для того чтобы творить волю мою, но волю пославшего меня Отца[419]» — и «не моя воля, но Твоя да будет», однако эти слова не указывают на то, чтобы было две воли: Учитель наш хотел дать только добрый пример, следуя которому, мы бы воздерживались от исполнения собственной воли и во всем давали предпочтение воле Господней. К тому же приведенные слова указывают на неизреченное соединение...[420] Из этого явствует, что есть воля вся божественная, принадлежащая Христу, и есть другая — общая всем людям.

После этого скажем о действиях, основываясь на свидетельстве святых отцов. В четвертом слове против Ария Афанасий говорит: к тому же Слово имело все слабости плоти, как собственные; ибо тело Его принимало участие в божественных действиях, которые совершались через него потому, что оно было телом Бога». Затем он присовокупляет: «ибо если б действия Слова Божия не совершались через посредство тела, то обожествился бы человек». Далее он присовокупляет: «дело Отца творил Он через посредство своего тела». Он же писал к Дельфию, епископу и исповеднику: «простирая руку, поднял Он одержимую горячкою и, взывая громогласно, воскресил Лазаря». — Григорий нисский во втором слове против Евнома говорит: «действия Его, как действия истинного Бога, происходили через посредство Его тела также, как они происходят у людей, между тем как божественность Его оставалась сокрытою и постигалась мысленно». — Епископ римский, Юлий, пишет: «не было ни малейшего разделения между Словом и телом Его во время божественных страстей: один ипостась, одно действие, одно лицо — всецело Бог и всецело человек один и тот же Иисус Христос». — Иоанн Златоуст в слове по случаю моления Иисуса на горе, сказав, что «единою силою и единым действием исцелял Он многоразличные болезни», немедленно присовокупляет: «ибо различные чудеса совершал через единое действие». — Кирилл александрийский в толковании на Евангелие от Матфея говорит[421] прикосновением руки Он исцелил двух слепых, которые прозрели вследствие божественной силы. Он доказал плотность Своего тела, когда положив руку на тещу Петра, тотчас исцелил ее и тем склонил присутствовавших уверовать в божественность Своего естества, доказывая с тем вместе равносильные действия Своего тела». — Далее: «будучи в состоянии действовать словом, Он прибегает к плюновению для того, дабы мы могли разуметь, что тело Его, совершая все действия животворящего слова, в то же время через самомалейшее прикосновение становится причиною просветления потому, что оно было телом истинного света»[422].

Великий поборник православия Кирилл в сочинении против Нестория говорит: «мы называем божественным тело Христа потому, что оно есть тело Бога, нетленное, святое, животворящее, украшенное несказанною славою». Он же в книге «Сокровище»: «нераздельно соединяя в себе страсти, Он позволяет Себе, ставшему человеком, чувствовать, как человек, голод, жажду и переносить все прочее, что говорят о Нем».

Видишь ли, не называются [эти страсти] необходимыми, а добровольными; они допускаются для оправдания тела и для снятия с нас осуждения; «ибо, говорит Богослов, истинно служил Он своим телом во время рождения, а после и страстям нашим [т. е. человеческим] ради нашего освобождения и избавления всех одержимых грехом». Далее: «приняв образ, Он служит со мною — с служителем; принимая на себя образ чужого, Он принимает в Себя меня со всеми моими [страстями; и это для того], чтобы уничтожить Собою злобу подобно тому, как огонь истребляет воск или солнце[423] — испарения, и чтобы приобщить меня к Своим [качествам] вследствие смешения».

Вот смысл соединения страстей во Христе! Оно совершилось в Нем для исцеления нас, а не для того чтобы показать разделение естеств [в Нем[424]]... для снятия с нас нашего беззакония и уничтожения грехов наших. Сам же Он подвергался искушениям, оставаясь однако безгрешным; ибо «свет, как говорит евангелист-Богослов, во тме светит, и тма не объяла его»[425]...

Скажите: сказанного [нами] достаточно ли для ясного доказательства истины, или нужно еще повторять это же самое для вас, как для людей туго-слышащих?

Теперь послушай, что говорят святые отцы относительно нетленности тела Христова. Последователь апостолов, Ириней, первый объясняет нетленность, которую мы исповедуем, отвергая в то же время тленность, которую вы проповедуете. «Тщетны и суетны [мнения тех], кои отрицают воплощение Бога, отрекаются от спасения тела [человеческого], порицают вторичное рождение, говоря, что оно не сообщает нетленности; что [тело] наше не спасено кровью Господа; что чаша благодарения не есть кровь Его, ниже хлеб, преломляемый нами, тело Его; ибо кровь [настоящая та], которая вырабатывается телом и обращается в жилах, проливая[426] которую Слово Божие действительно ею избавил нас». — Этим ясно доказывается, что хулящие тело Господа нашего, как подлежащее тлению и имеющее иное естество, отвергаются и лишаются спасения; что они принимают хлеб таинства и чашу благодарения не на живот себе, но на осуждение. Ибо хотя Адам и низвел негреховное и неосужденное тело до осуждения и смертного тления, однако Христос явил его нетленным и орудием избавления от смерти, имея власть отпускать грехи в сем мире, как о том сказано у Афанасия в слове его против Аполлинария[427]. В том же слове сказано: «смерть не смогла завладеть человеческою душою Христа, ниже тленность надменно и насильственно вовлечь тело Христово в тление». И потому принимающий его за тленное впадает в нечестие.

Далее в четвертом слове (?) тот же Афанасий говорит: «Тот, кто пришел возобновить своим телом тела смертные, не был подвержен тлению, но напротив сам связал могучего»; и опять: «Иоанн сказал — Он есть агнец Божий подымающий грехи мира сего, как же некоторые из заблудших говорят что тело Христово подвержено тлению, когда мать тления — грехи»? — И у святого Епифания в его Анхоратоне сказано: «все возможно для Бога, который в силах обратить тленное в нетленное. И пусть никто не удивляется тому; ибо Он пришел доказать это и доказал, приняв тленное, которым облек Он божество и соделал его нетленным. Тот налагает хулу на Бога, кто не признает таинства воплощения и отрекается от него; кто не верит в соединение естеств, полагая в Боге особое [естество], а в человеке особое; кто делит его в тленное и в нетленное, в бессмертное и в смертное» и т. д. Но мы [не ограничимся этим], а постараемся приводить из святых отцов [новые доказательства] нетленности божественного тела. Ибо где свет, там исчезает мрак; точно также при нетленности исчезает тление, как говорит святой Кирилл в книге против Нестория. Далее: «не ведающий грехов, принимая их на себя, тем уничтожает их»[428]. Далее: «тело, взятое у нас, соединившись со Словом, прославилось и стало нетленным». Еще прежде Кирилла учитель его, Афанасий, в письме своем к афинскому епископу Епиктимону[429], сказал: «Слово, бывшее во плоти и стоявшее выше естества смертной плоти, соделало плоть бессмертною и нетленною; оно уничтожило в теле естественную смерть и тленность».

Где же тут доказательство раздельности естеств, о ты делитель! Посмотри и на то, что следует ниже; ибо он говорит: «нетленное тело стало смертным и смерть была побеждена в естестве смертного тела».

Далее следует: «воплощение Христа [совершилось] без супружества и без грехов; потому и в теле Его не было места тлению». Тот же [Афанасий] в письме к тому же [т. е. Епиктимону]: «смерть несовместима с жизнью, ниже тленность с нетленностью».

Видишь ли, о ты любитель разделения, как блаженные отцы [проповедуют] нераздельное соединение: они не говорят о различии ни естеств, ни страстей, ни действий, ни воли. Они исповедуют с верою и поклоняются, не вдаваясь в исследования. Но если ты вдашься в исследования, то должен будешь говорить против них [т. е. отцов святых] и относительно единого лица, как ты уж говорил о двух естествах.

Начнем с апостола, который говорит: «будучи образом Божиим, Он принял образ раба»[430]. Под словами: образ и образ разумеет апостол лицо и лицо, что я [в свою очередь] разумею лицо божественное и лицо человеческое. Если ты разделишь оба лица на двойство, тогда по твоему исповедыванию и исследованию выйдет не только два естества, но и два сына, как учил Несторий. Что тогда ты сделаешь [с сказанными]: «стало Слово плотью» и «с нами Бог Эммануил»? Остается тебе верить в несмешанное единение двух [естеств] по учению кафолической церкви, исповедуя его неизреченным и непостижимым. Ибо силою и естеством Принявшего [плоть совершилось то], что образ Божий принял образ человеческий. Так как [упомянутые] величайшие [мужи] — столпы и начальники церкви, учили нас с одной стороны тому, что образ, принявший образ, остался несмешанным, а с другой — что несотворенное Слово, становясь телом, представляло собою неразрывное соединение и единое естество; так как божественные законы, указывая на прямую дорогу, повелевают не уклоняться направо или налево, принимая изменение или смешение или уничтожение одного [естества] другим через соединение, [и в то же время предостерегают нас от другой крайности, а именно]: вследствие неизменяемости и несмешанности или истинного воплощения допускать [совершенное] разделение естеств, по Арию; — то мы, желая держаться золотой средины между двух этих зол, [не хотим] через смешение вводить в единосущную святую Троицу чужое естество, или подобно Евтихию через соединение отрицать [человеческое в нем естество], или душу [человеческую] подобно Аполлинарию, или допустить изменение божественности в теле, как то делают пандуриты[431], или не принимать тела с совершенным естеством, но [с естеством] принесенным с неба, как это говорит другой Евтихий[432], или в противоположность последнему мнению [проповедывать] подобно Фотину[433], что божество получило свое начало от Марии, или наконец сказать, как то делал Маркелл[434], что тело [Его] находилось на солнце или было рассеяно по воздуху. Не станем говорить и множеств других ересей, отрицавших истину воплощения, которые, порицая всесовершенное спасение, нечестивым образом признают единое естество. Мы отвергаем все это как вымышленные басни, внушающие омерзение и недостойные опровержения.

Вышесказанным достаточно опровергается мнение тех, кои соблазняются нами [полагая, что мы] признаем единое естество по Евтихию, которого мы впрочем предаем анафеме, отчуждаем его от Бога и от вселенской церкви. И потому возвещаем во всеуслышание исповедание нашей веры: да услышат желающие слышать правильное! Если б вы не вдавались в праздные споры и [не возбуждали] ненужные вопросы, то не были б приведены нами все эти опровержения. Ибо, оставив веру и достойную силу веры, вы вдались в исследование слов и тем унизили крест христов[435]... Но мы гордимся ничем иным как крестом христовым; и потому поспешим поговорить о неизреченных страданиях воплотившегося Слова Божия, которого Павел называет распятым Господом Славы, который, оставив радость отеческого лона Ему предстоявшую, принял на себя крест и презрение позора. — Богослов [Григорий] в слове на Пасху говорит: «Бог распят и солнце померкло; ибо творениям подобает и надлежит страдать вместе с Творцом своим»; и далее: «мы нуждаемся в воплощении и смерти Бога». Далее: «пусть никто не вздумает подобно язычникам явиться порицателем Бога, когда слышит [слова]: кровь, страдания и смерть Бога». Видишь — не я, но учитель всей церкви называет небогопознанием непризнание крови, страданий и смерти Бога. Тот же Богослов в слове о св. Василие говорит: может ли что-нибудь быть чудеснее того, как видеть Бога распятым и то с разбойниками; [видеть] непостижимого предметом насмешек мимо проходящих[436]... Спрашивается: какое же естество вы назовете Богом непостижимым? — Иоанн Златоуст говорит: «Он принял наше человеческое естество и взамен дал свою божественность; принял наши страдания, чтобы даровать нам свою не подлежащую страданиям божественность и вместо смерти бессмертие». Он принимал страдания человеческие, оставаясь неизменным по естеству, ибо принимал добровольно. Златоуст в том же седьмом слове на распятие спрашивает: «зачем он принимает на себя страдания человека? — затем, чтобы страданиями исцелять страдания и смертью уничтожить смерть: Он захотел бороться подобным с подобным». Немного далее: «не то что пригвоздили естество, которое можно видеть глазами; нет, наложили руку на Бога, в нем [в естестве] находившегося. И так как Он принял страдания на видимое свое естество, потому и страдания приписываются Богу». В другой книге тот же Иоанн говорит: «то били по божественной голове, то терновым венком ругались над нею, то тростью поражали ее». Златоуст никогда не указывает на одно только человеческое естество: у него тот же Бог и тот же человек. Это еще полнее передает нам великий вселенский учитель Афанасий, говоря: «Он же Бог, Он же человек», ничего не упоминая о естествах; «Он же Сын Божий, Он же Сын человеческий; Он же с небес, Он же из мира; Он же подлежащий, Он же не подлежащий страданиям — и никто иное кроме Слова[437].

Ты сам видишь: слова эти не мои, но Афанасия, сказанные против Павла самосатского. [Тут ни слова] ни о двух лицах, ни о ипостасях, ни о двух поклонениях. Какая надобность исследовать, вдаваться в словопрения? полезнее верить, почитать и поклоняться молча. Знаю, что Он Бог истинно [сошедший] с небес; знаю, что Он сын Давида по плоти, что Он человек из мира, подлежащий страданиям; [затем] не допытываюсь: каким образом Он подлежит или не подлежит страданиям, каким образом Он Бог и каким образом Он человек. Статься может, гоняясь за каким образом и каким способом, я лишусь грядущих благ; ибо надлежит только верить и просить свыше[438]... Великий Епифаний в толковании на 159 псалом ясно указывает на соединение естеств и на страдания, которых он не отделяет от божественной сущности, [говоря, что божество] страдало, дабы даровать человекам спасение; ибо легко было Ему принятое Им естество соделать бессмертным. Но так как страдание было спасением для вселенной, то Бог и допускал его, дабы через него даровать роду человеческому бессмертие и нетление. — Кирилл иерусалимский, имевший апостольскую честь и благодать, в слове на распятие в книге называемой Катехизисом говорит[439]: «чему ты дивишься, что вся вселенная спасена? ведь Он был не простой человек, а единородный Сын божий, который пришел и умер за грехи наши»; и немного далее: «и так, бессловесный агнец даровал народу спасение». Далее в том же слове: «настал уже час, когда прославится Сын человеческий; ибо он был прославлен прежде творений и прославлен прежде как Бог, но теперь еще более прославился, приняв на себя венец терпения». Далее, то же самое он повторяет: «Он не стыдился страданий, ибо приносил спасение всем тварям. Страдавший не был простой человек, но Бог, облекшийся в тело, принявший на себя венец терпения и боровшийся с великими трудностями. Иеремия, оплакивая, говорит: «дух лица нашего помазанный Господь ят бысть в растлениях их»[440]. Разве я от себя говорю слово мудрости? не [пророк] ли свидетельствует о Господе Христе, схваченном людьми?» Горе им, говорит Исайя, ибо они сказали — свяжемте праведного». Исайя был распилен, Иеремия брошен в яму, и хотя раны иудеев исцелились потому, что они не были велики; однако когда они согрешили перед самим Богом, пришедшим в образе человека, тогда действительно «горе им!» — Другие, пришед, плевали в лицо Тому, кто плюновением своим исцелил слепорожденного! быть может и скажет кто-нибудь: освободивший Лазаря от уз смерти, как же не мог избавить Самого себя? этим самым был удивлен пророк, когда говорил: «Господи, кто поверил нам?» Невероятны эти дела; [невероятно] чтобы Бог, Сын Божий, длань Господа, согласился перенести все это! Будучи Сам Богом, он принял на себя эти страсти, дабы впоследствии люди не постыдились подвергать себя страданиям за людей. Воины, окружив его, ругались над Ним. И стал игралищем Господь небес и, как пророк говорит: «видеша мя, покиваша главами своими»[441].

Видишь ли — тут нет и речи о различии естеств. Об одном и том же Боге говорят, что Он был и на кресте и в страданиях — и говорят это с гордостью. Но так как мы уже вступили в цветник божественного Писания, то не мешает тебе взглянуть и на другие цветы божественных слов и обонять благоуханный запах страданий Господа нашего и Бога, дабы не умереть от смертоносного запаха неверия или маловерия.

Слушай прекрасные слова Евсевия, епископа емесского:[442] «свет солнца скрывался три часа, пока Солнце правды находилось на кресте и в страданиях. С Ним были распяты разбойники. И как это кстати: [глядя на это], ты можешь научиться тому, как люди умирают и как Бог [умирает]. У имевших человеческие слабости были перебиты голени, дабы они перенесли смерть по человеческой своей природе. Но имевший власть жертвовать собою или не жертвовать, как Он, волею, а не неволей принял плоть от Девы, точно также на кресте волею, а не невольно отделил душу [свою] от тела. — Дионисий ареопагит[443] в своем возражении Павлу самосатскому[444] говорит: «слова Иеремии — схватили меня враги мои как птицу [означают то], что как птица ничего не отплачивает поймавшим ее, точно также и Христос Сын божий ничем не отплатил тем, кто распяли Его. Пилат подвергал Его мучениям, служитель бил его по голове, Кайафа плевал ему в лицо, а народ осыпал Его бранью». О ком же говорит Исайя: «я дал им плечи свои на поражение и не отвратил лица своего от постыдного плевания мне в лицо», если не о Боге, который, плюнув на землю, сделал брение из плюновения, помазал им глаза слепому и тот прозрел. Распинаясь с разбойниками, Он пригвоздил грехи наши к древу креста; убил смерть и сатану, дабы своей милостью и благодатью ввести нас в свое царствие. Какое новое чудо, совершившееся при святом распятии: воины не разодрали даже хитона Его, между тем как еретики хотят раздирать и разделить на двое Сына Божия, непостижимого и нераздельного». И немного далее: «Он дал им манну, а они дали Ему желчь; Он дал им мед, а они дали Ему уксус; повесили на кресте Того, который повесил землю нашу ни на чем, который есть жизнь всего живущего: на кресте громогласно предало душу свою Слово Божие, добровольно пришедшее на смерть».

Иоанн Златоуст в своем толковании на евангелие, повествуя о страданиях и поруганиях, перенесенных на кресте, говорит: «все это мы потому читаем во время больших праздников при многочисленном стечении простого народа, дабы язычники не говорили: вы читаете перед народом [только] о величайших и славнейших [подвигах Спасителя], т. е. о знамениях и чудесах, и скрываете унижения, [которым Он подвергался]. — Когда весь народ в сборе, тогда [только] громогласно возвещается все; и когда все это читается и возвещается, тогда верно, что Христос — Бог, который между прочим принимает и это поклонение».

Приведенными местами не ограничиваются бесчисленные доказательства св. отцов, которые с гордостью возвещают Богом распятого, которого ты порицаешь. В тресвятой песни я называю Его распятым, троекратно соединяю владычественное имя Бог с творением; имя крепкий с бессильным бессмертный со смертью, как то учат вышеприведенные слова святых отцов. Если бы вы не разорили ограду, [поставленную] отцами, и не разделили единого Господа, Христа и Бога, делая в Нем различие; тогда не было б и надобности воздвигать крепкий оплот против [вашей] ограды, ибо лекарства предлагаются [только] против болезней. Так как наподобие пятикнижия Моисея и пяти притупевших чувств своих ты на пять глав разделил трактат свой, заключающий в себе пять разрывов, на которые разбиваешь естество Бога, волю и действие [Его], дерзаешь назвать тленным тело Слова Божия и Бога не называешь распятым за [спасение] мира — то и я пятью гладкими камнями Давида поразил чело твое пращой святого Духа и силою десницы Господней, дабы ты не посмел в другой раз класть хулу на чело Бога живого.

Написанное нами мы завершили свидетельством двух и трех свидетелей. Прими трех свидетелей, возвестителей верности воплощения Господа, т. е. пророков, апостолов и учителей, поставленных Богом в церкви. Если вы желаете слышать все, что сказано ими[445] о воплощении христовом, то [знайте, что в таком случае] много потребно было бы хартий и пергаменту; и потому ограничимся малым от многого.

Считая нас как бы учениками Диоскура[446] и Петра[447], вы осыпаете их порицаниями. [Спрашивается]: когда же это мы, вооружившись их словами, вступали в бой с вами, с халкидонским собором и с Посланием [папы] Льва? Мы от них никогда не получали изложения веры. [Мы знаем только одно], что они не согласились с собором, бывшим в Халкидоне, как [не согласились] и многие другие страны, города и народы. Мы не только не приводим их и учение их против вас разделителей, но даже воздерживаемся опираться на наших собственных домашних учителей. Когда мы вступаем в споры с евреями, стараемся убедить их не доводами из евангелия или апостолов, но доказательствами из их пророков; точно также [поступаем и с вами]: мы приводим для вас разнообразные письменные доказательства из [творений] ваших учителей и [мужей], прославившихся в стране вашей, дабы тем соделать [нашу] победу более видимою и осязательною для еретиков и [последователей] скверных расколов. [Эти последние] иногда непониманием Писания, а иногда насильственным и намеренным искажением истины, не переставали, опираясь на доказательства, взятые из Священных книг, представлять невеждам и слабоумным зло под личиною добра. Став святотатцами, вы крадете смысл Писания и, направляя доброе к дурной цели, различными средствами ловите волю людей, определяя [истинность] веры то большинством, то силою... Если большинством или силою может быть санкцирована вера, то варвары-парсы и дикие татчики имеют преимущество перед вами; ибо они распространены до крайних пределов вселенной и превосходят вас богатством. Но ведь это несогласно с словами: «не бойся стадо малое!» и «блаженны нищие духом»... Вы отчуждаете от Слова Божия и господнее, божественное тело, и обожествленное, служебное и сотворенное естество; между тем как изображением изваянным и писанным на некоторых веществах вы поклоняетесь, как божеству, при таком огромном стечении народа и с таким усердием... что каждого из вас можно было б принять за жреца... На это указывает [Григорий] Богослов в богословской своей речи, говоря: «были люди, которые сделали изображения своих друзей; явившиеся после них, не ведая цели [этих изображений] стали почитать их как Бога. Поэтому Моисей в законах предписывает[448] не сотворить какого-нибудь подобия или изображения; говоря: когда явился Бог, мы не видели никакого подобия. Поэтому самому он ничего и не поведал нам о сотворении ангелов; поэтому самому Сыном и образом Божиим назван человек, а не ангелы, дабы люди не вдались в заблуждение многоразличных поклонений. Если при этом ты мне напомнишь прекрасные изваяния Спасителя и кровоточивой жены, стоявшие в городе Панеаде при слиянии Яра и Дана — двух истоков Иордана; то я [с своей стороны укажу] на самого Евсевия, который, рассказывая [об этих изображениях], говорит в своей Церковной Истории: нет ничего удивительного, что люди сохранившие языческие свои нравы, делали то по обычаю язычников[449]. Если же укажешь на нерукотворенный образ, дарованный Спасителем Абгарю, [на это я скажу], что нам не следует приводить рукотворенный в пример нерукотворенному точно также как несотворенного Бога — в пример Богу сотворенному. Прославляя, мы поклоняемся и несотворенному Богу и нерукотворенному образу Спасителя.

Вы насмехаетесь над нами, говоря что мы крестим распятие и поклоняемся ему[450]... Христос, приняв крещение, тем уже освятил и нас и воду, окрестил также древо, на котором был пригвожден, водою и кровью, истекшею из бока Его. На этом основании и мы, следуя таинственному примеру, водою и вином крестим распятие, через что освящается оно при чтении из евангелистов и апостолов. — Если вы отвергаете освящение, то зачем же вы погружаетесь [в воду] и креститесь?[451]... Что же вы скажете насчет тайнодейственной чаши, о которой писано в евангелии, что Спаситель благословил ее и дал ученикам? Там не упоминается о воде. — Он сказал, что не буду пить от плода виноградного; а мы знаем, что виноградная лоза приносить вино, а не воду. Иоанн [Златоуст] в своем толковании [на евангелие] называет еретиками тех, кто употребляет воду при совершении святого таинства. [Что же касается до того], что из бока [Спасителя] истекли кровь и вода, то святой Кирилл в своем Катехизисе[452] воду относит к таинству крещения, а кровь к мученикам, долженствующим свидетельствовать о Христе.

Предложу вам вопрос важный, на который вы смотрите как на ничтожный: каким образом вы дерзаете дать священство, возвышенное уже потому, что оно есть подобие первосвященника Христа, женщинам? что я говорю женщинам: они все-таки творение Бога, но даже не-женщинам, которых вы создаете как мулов[453]... и которые каноническими постановлениями изгоняются из церкви. Иоанн Златоуст в толковании на текст евангелия Матфея: «есть скопцы, которые сделали себя скопцами»[454] и в толковании на текст из Послания к Галатам: о если бы отсечены были возмущающие вас[455], жестоко насмехается над [творящими сие], и удивляется — откуда мог возникнуть подобный жестокий закон в римском народе, и то между воинами и мирянами, а не в священстве. Будьте сами судьей: следует ли подобных [т. е. скопцов] ставить во главе церкви и назначать их раздавателями благодати?

Важно в церкви постановление о исповеди и настолько, что оно равняется крещению, когда сопровождается раскаянием и слезами. В Соборных посланиях сказано: церковный закон учит нас — «признаваться друг перед другом в грехах и молиться друг за друга, дабы исцелиться»[456]; — прежде ты поведай свое беззаконие, дабы можно было тебе найти оправдание»; — я сам собою расскажу грехи свои, а ты отпустишь мое беззаконие». [Спрашивается]: каким образом ты пренебрег всем этим, и постановил в своем народе закон — не открывать священнику грехов, прямо и безразлично приступать к телу и крови Господней, когда апостол Павел громогласно взывает: «да прежде испытывает себя человек, а потом ест от хлеба сего и пьет из чаши сей»[457], что значит — пусть священник вникнет в исповедь и назначит каждому из исповедников надлежащее.

Что же касается до длинных волос, которые вы носите как бы вследствие христианского постановления, то посмотрите что пишет о том Павел в Послании к Коринфянам: «если муж растит волосы, то это бесчестие для него»[458]. Иоанн [Златоуст] в том же толковании говорит: «[апостол] запрещает молиться с покрытою головой[459] и носить длинные волосы. Но вы не думаете о том, что писано; не довольно того, что вы сами переступаете закон, но и тех, кто не нарушает его, называете сарацинами за то, что они не растят волос».

Наконец что же сказать нам о тех, кои полагают, что они действительно спасают от погибели и обращают от заблуждения нас, как людей считающих истину ложью, мрак — светом, сладкое — горьким! Воздерживаюсь сказать [этим людям] пророческое горе, ибо им как упоенным и бесчувственным мнится, что твердо стоящая земля вращается и что остаются неподвижными стоящие вокруг нее! Если б ты был также искусен как Феофил, то конечно понял бы твердое основание нашего православия и принял бы не древнее предание, а новую нашу истину; тогда ты б исповедывал одно и то же Слово Божие от сущности Отца, которое у Бога и которое есть Бог, такою же единяющею связью, какою является в горниле лигатура для вещества, или же молочною закваской [coagulum] во чреве Девы, створожившей себе истинное тело из девственной крови. [Тогда ты бы исповедывал, что Слово Божие] не само собою стало телом, но что через божественное проникновение тело начало становиться телом; [что через божественное] естество образовалось естество тела, ставшее естеством Божиим...[460]

Таким образом в воплотившемся Слове Божием нет места счету естеств, воли или действий; ибо в нем воля и действия всецело божественные. Троица осталась простою и безразлично-несмешанною с [чем бы то ни было] вещественным. Так просиял из Девы свет, который, прошед через мир, взошел на колесницу распятия вочеловечившимся Богом, чем и совершилось писанное: ты взошел на свою колесницу, и восшествие твое спасло весь мир. С высоты распятия самовладычественным голосом испустил дух человеческий, с которым Он сошел в ад для избавления душ полоненных. Тем же богочеловеческим телом воскрес, явился избранным своим ученикам в продолжение сорока дней, в виду их с Елеонской горы, шествуя по облакам, окруженный сонмами ангелов, вознесся горе, воссел одесную величия Бога Отца, как то увидел первомученик Стефан, а впоследствии — избранный сосуд, Павел. Придет вторично в славном своем пришествии судить живых и мертвых; [придет] не с телесным и не с бестелесным, но с богоподобным телом, Ему одному постижимым, дабы могли узреть Его нанесшие Ему раны. И он останется Богом вне всякого плотного [вещества], не сойдет более росою на руно по примеру первого пришествия; но придет в страшном образе, весь окруженный светом, лучезарный, в необычайно дивном явлении, как говорит Сам Спаситель: «Придет Сын человеческий во славе Отца и все ангелы с Ним»[461], и Даниил: «видел я на облаках небесных Сына человеческого идущим»[462].

И так, исповедуя Пришедшего и Грядущего во имя Господне [с] единым и нераздельным естеством, ты избавляешься от разделения, от меча разделяющих и от предстоящего огня; тогда примкнешь к сонму [мужей, мнения которых приведены выше], поклонишься Троице, прославишь Сына и Отца со Святым Духом, который благословен во веки. Аминь.

XXII. О том, какою страшною смертью умер митрополит севастийский; о царях булхарских, убивших его.

Митрополит, получив это послание, хотя и был покрыт стыдом, однако не отказался от своей злобы. В том же году царь Василий отправил его в страну Булхаров водворит мир. Булхария просила царя Василия отдать сестру свою замуж за ее царя. Император в сопровождении митрополита отправил [к булхарам] какую-то женщину из своих подданных, похожую на сестру свою. По прибытии той женщины в землю Булхаров узнали кто она, и потому осудили митрополита, как прелюбодея и обманщика; цари булхарские сожгли его, обложив хворостом и соломой: это было сделано двумя братьями, называвшимися Комсадцаг’ами[463], из которых старший, армянин родом из дерджанского округа, назывался Самуилом[464]. Император Василий их обоих с гвардейскими своими полками повел в Македонию на войну против булхаров. Воспользовавшись удобным случаем, они отложились от греческого императора, перешли к царю булхарскому, Курту[465] и, как мужи храбрые, достигли [при дворе его], высоких почестей. — После того греческий царь Василий взял на войне булхарского царя, Курта; а Комсадцаг’и, завладев всею Булхарскою страной, восстали жестокою войной против греческого императора, о чем мы расскажем в свое время.

XXIII. О том, каким образом царь греческий Василий пошел походом в землю Булхаров и побежденный последними должен был обратиться в бегство и возвратиться домой.

После этого царь Василий, собрав войско, сам лично пошел на землю Булхаров. Он отправился с густою воинскою силой и обширным лагерем занял самую средину их государства. Булхары поспешили и заняли узкие места и горные проходы, по которым мог пройти неприятель: то были места непроходимые, покрытые кустарником. Таким образом окружив царя со всем его войском, они всех предали мечу; только армянская пехота, спереди и сзади обступив царя Василия, другою горною дорогой вывела его в Македонию. Вся же конница [греческая] со всем скарбом и царским убранством[466] предалась неприятелю.

XXIV. Тиран Вард выходит из Багдада и вступает в землю греческую.

В этом году, т. е. в 435 г. армянского летосчисления [= 986], когда в пытках умер Гавриил иерей севастийский, и митрополит, виновник его убиения, в жестоких истязаниях погиб в Булхарии, как бы вследствие отмщения от Бога. В этой земле войско Василия понесло поражение. — В том же году царь Вард, вышед из Багдада, вступил в Мелитину; ибо Ибн-Хосров, о котором мы говорили прежде, при своей смерти приказал сыну своему освободить из оков царя Варда вследствие данного им последнему клятвенного обещания. Выведши Варда далеко за городские стены Багдада, он отпустил его с его приближенными, [снабдив] оружием, одеждой и конями. Многочисленная толпа городских жителей, узнав о том, устремилась за ним, чтобы убить его. Но аравитяне, жившие в пустыне, вышли против толпы и, взяв царя, провели его через ненаселенные места в свои палатки и оттуда немедленно доставили его в город Мелитину, [отстоящий] от Вавилона на расстоянии 31 дня [пути]. Все вообще войско страны, в том числе и Бат, эмир апахуник’ский и неп’еркертский со всеми пустынными аравитянами изъявили свою покорность. И в Греции снова начались прежние смуты.

XXV. Вард-Фока выступает, берет царя и провозглашает себя царем.

Вард, он же Фока, по приказанию Василия, пошел против него [Варда Склероса] войною во главе всех греческих и иверийских войск. Он отправил к последнему послов с [следующим] обманчивым предложением: «приди [ко мне], мы заключим мир и разделим между собою Грецию, уничтожив владычество Василия». Царь Вард согласился на это и отпустил бывшие при нем войска татчиков. Но когда они встретились друг с другом, то Вард, он же Фока, изменив своей клятве, по прошествии семи дней, схватил Варда Склероса и с вооруженным конвоем приказал отвести его в крепость Жеравс[467]. — Между тем войска татчиков, отпущенные Склеросом и едва дошедшие до места своего жительства, когда услыхали весть о заключении Склероса в городе Жеравсе, начали совершать набеги, [начиная] с юга до апахуник’ского округа. Вард, он же Фока, в 435-986 году отложившись, начал во главе греческих и иверийских войск войну против царственного города Константинополя, [продолжавшуюся] два года. Насупротив царственного города он построил крепость, назначив в ней магистром Дельфинаса, дав ему охранительное войско и приказав — никого не выпускать из города, ниже впускать кого-нибудь из посторонних. Но начальник гавани [константинопольской], заключив с царем Василием мирный договор, ночью перевел на противоположный берег все войска, [бывшие] в городе, равно как и войска западных стран. Они обошли крепость сзади и засели в засаде. Между тем с рассветом со стороны города военные корабли с факелами двинулись на крепость. Крепостные войска при виде этого вышли против них на бой. Тогда сидевшие в засаде за крепостью пошли на них и часть войска Дельфинаса предали мечу, а другую загнали в море; самого же военачальника Дельфинаса взяв в плен, представили царю Василию, который приговорил его к виселице. Это случилось в 437-988 году.

XXVI. Вард-Фока во главе своего войска является на берег моря; ему навстречу выходит Василий убивает его.

Вард-Фока, отпустив от себя иверийские войска, сам лично со всеми греческими войсками отправился на берег моря. С наступлением следующего года — время стояло еще весеннее — царь Василий в сопровождении брата [своего], Константина, и всего войска, выступив, разделил его на две части, из которых одну послал он через море на лагерь Варда, которая, прибыв, предала огню его корабли, [стоявшие] у взморья; сам же царь с суши приступал к лагерю. Как только пламя охватило корабли — ибо это должно было служить сигналом — он приказал затрубить в военные трубы, причем весь лагерь Варда, пришед в замешательство, обратился в бегство. Тут погиб и сам царь Вард жестокою смертью.

XXVII. О появлении звезды; о землетрясении в Константинополе и о смерти непокорного Чортванела.

В этом году, т. е. в 438-989, в 15 день месяца к’ахоца, в праздник Успения всесвятой девы Богородицы, снова явилась копьевидная звезда на восточной стороне [неба]. В продолжение нескольких дней она пускала светлые лучи свои на юг; потом переменив положение, она стала на запад над западной страною, простирая оттуда копьеобразный свет на восток. Немного времени спустя, страшное землетрясение постигло всю Грецию вследствие чего погибло много городов, деревень и областей, в особенности в странах Фракии и Византии так, что находившееся между ними море пришло в страшное колебание. В царственном городе Константинополе обрушивались богато-блестящие украшения дивных колонн и икон, бывших в обширных церквах; и самая святая София, т. е. собор, сверху до низу дала трещину. Много хлопотали искусные греческие архитекторы о ее возобновлении. Случился там [в то время] армянский архитектор — каменщик Тердат, который с удивительным соображением составил план, приготовив модель здания, по которой приступлено было к работе, и собор по возобновлении явился в изящнейшем чем прежде виде[468].

Из числа отложившихся вместе с Фокою-Вардом еще оставались некоторые, как напр. магистр Чортванел, племянник [по брату] монаха Горника, засевший в странах Дерджана и Тарона. Царь Василий послал на него патрика Жана, он же Портез, который, пришед, дал ему два сражения, на последнем из которых он убил Чортванела на равнине багаринджской в дерджанском округе в 439-990 году. С той поры вся Греция, покоренная под власть Василия, стала наслаждаться миром.

XXVIII О удавлении Т’евтаса из царства Апхазов и о возведении на престол Багарата, сына Гургена.

За несколько лет до этого, царя апхазов Т’евтаса ослепили вельможи страны, уничтожив царскую власть его. Тайк’ский куропалат Давид и царь армянский Сембат поставили царем апхазов Сембата, сына Гургена, внука иверийского царя Багарата. По смерти бабки, его [Сембата] дед его Багарат женился на другой жене, которая стала гнать Гургена, сына Багарата, из его вотчины. По этой причине царь апхазов, сын Гургена, во главе многочисленного войска из земли Сарматов пошел на куропалата Давида и деда своего Багарата и, перешед по сю сторону кавказских гор, стал лагерем на берегах реки Кура. Тогда куропалат Давид и царь иверийский Багарат послали к царю армянскому Сембату просить придти им на помощь. Этот последний, взяв все армянские войска и брата своего Гагика, отправился к ним в джавахский округ и стал лагерем в деревне, называемой Дливеком. [Тут находился также] царь карсский, юный Абас, с своим отрядом, одетым в красную одежду. Все иверийские и васпураканские войска, сюник’ские и ахванские князья соединились против воинства апхазов, которые, приведенные этим в ужас, стали просить мира и заключили между собой дружественный союз. Куропалат Давид потребовал от царя апхазов крепость Сакурет[469], получив которую он уступил армянскому царю Сембату в знак признательности за оказанную ему помощь; но по смерти Сембата крепость эта снова была отнята у армян. Тогда, утвердив между собою мир, [союзные государи] возвратились каждый в свое владение. Это случилось в 437 — 988 году.

XXIX. Злодеяния Сембата и смерть его.

Когда дела царя армянского Сембата[470] увенчались успехом и внутри и вне государства, когда при виде обилия вина и хлеба [в своей стране] он возгордился; тогда нечестие начало обуять его, надменность проникла в его сердце и он превзошел самого себя. Он совершил три злодейства, достойных слез, о которых тяжело и говорить. Во-первых он сжег в огне одного невинного человека по следующей причине: в городе Ани был у царя магазин, где в продолжение многих лет складывались сено и солома — его подожгли. В том же городе какой-то слабоумный, раз во время заутрени молился в церкви с [прочим] народом. Он вышел для того, чтобы принести жаровню с угольями для кадильниц; бывшие тут люди его спрашивают: «что это ты делаешь»? — иду, говорит он, подложить огонь под царские магазины. — Эти слова были переданы царю, который приказал сперва выколоть ему глаза, потом обвернуть его соломой и тростником и предать огню; после чего [вынесли] его за город и бросили. [В это время] в городе было несколько монахов-пустынников, которые, узнав, о случившемся, пошли на это жалостное зрелище, пожелали предать земле тело христианина и погребли его по христианскому закону. Царь, узнав это, запылал гневом, приказал ночью вырыть из могилы обгорелое тело христианина и бросить его собакам. С рассветом следующего дня, когда монахи, вышед за городские ворота, шли в свою обитель, увидали [тело несчастного, брошенное] на съедение собакам. При таком зрелище они не могли удержаться от слез и рыданий, произнесли тяжкие проклятия царю и в сильном раздражении сказали: «пусть и его кости не найдут покоя в могиле!» что и совершилось.

Во-вторых он изменил клятве, данной им эмиру гохтенскому, который сохранил ее по языческой своей вере, между тем как царь нарушил ее, несмотря на закон христианский. Став клятвопреступником, [Сембат] послал армянские войска на помощь Салару [с приказанием] возвести в достоинство эмира его, Богом отверженного. Но цель эта не была достигнута, ибо он опасался измены со стороны брата своего, Гагика[471].

Наконец в-третьих он совершил злодейство ужаснее [первых двух], ибо взял себе в жены дочь сестры своей. — Всеми этими злодеяниями он прогневил Бога негневного, который в великом гневе своем поразил сначала ту женщину; царь оплакал ее торжественно; но потом и его самого постигла жгучая болезнь горячки, от которой он и умер. Его похоронили в том же городе [в Ани] в 438-989 году.

После того какая-то женщина в продолжение многих дней рассказывала в городе сон, что царь лежит в могиле, усыпленный какими-то лекарствами; что он жив и что даже явился ей. Молва эта до того взволновала весь город, что брат царя, Гагик, приказал тому самому человеку, вырывшему [из могилы] труп сожженного мертвеца, отправиться вырыть [могилу царя], осмотреть ее и рассказать городу и войску, что [царь действительно] умер. Вот каким образом слова монахов были исполнены Господом; ибо Он правосуден: всем [людям] воздает Он некоторую часть воздаяния в здешнем мире, а полное воздаяние в будущей жизни.

XXX. Воцарение Гагика и что совершилось в его время.

В самый день смерти Сембата воцарился брат его Гагик зимою 438-989 года[472] в городе Ани. Он завладел большим числом крепостей и округов в пределах Вайоц-дцора, Хачена и П’арисоса, нежели брат его. По самый день писания мною этой Летописи никакой враг не возмущал спокойствия в Армении. Гагик был муж ума проницательного, сведущий в военном деле и щедрый в раздаче милостей. Он облегчил налоги во многих местах[473]. Он [прилежно посещал] по воскресеньям заутреню, во время которой [не переставал] петь псалмы[474]. Не могу не жалеть об одном несчастном случае, перед которым слово мое удерживается от похвалы [Гагику][475]. Его жена, благочестивая царица Катрамиде, дочь сюник’ского князя Васака, великолепно довершила [постройку] церкви, начатой Сембатом, с высокими арками и с куполом в виде небесного свода. Она снабдила ее узорчатыми златотканными пурпуровыми ризами, разными серебряными и золотыми блестящими сосудами, при которых как свод небесный горел святой собор, что в городе Ани.

Племянник [по брату] Сембата и Гагика, Давид сын Гургена с братом своим Сембатом владел [в то время] странами Ташира и иверийской равнины, имея своим местопребыванием обширную крепость Шамшулде [Шамшвилде]; вскоре он завладел городом Дмапик’ом[476]; покорив себе эмира тепхисского с его городом. Он был красивый и стройный юноша, исполненный разума, угодный Богу, любимый всеми, храбрый и мужественный, восторжествовавший над всеми своими врагами. Эмир гандцакский П’атлун вскоре собрался на него войною, опасаясь [мысли] что быть может, Давид, усилившись, покорит и его. Но Давид мужественно выступил против него и, одержав над ним верх, часть его войска истребил мечом, а другую потопил в реке, между тем как П’атлун едва мог спастись бегством. — Тогда марз-пан Деметр, бывший начальником в Гагской крепости[477], что в тех пределах, отложившись [от Гагика] изменил отцовской армянской своей вере и, склонив на свою сторону иверийцев, перекрестился [в веру последних] и сына своего назначил мамп’улом[478] таширским в Хюне-ванк’е[479]. Но красивый, молодой и умный царь Давид вытеснил его из Гагского укрепления, отняв у него все крепости и наследственные его владения; и он, принужденный вести жизнь скитальческую, умер страшною смертью и с ним прекратился род его. Тогда Деметр убедился, что удаляющиеся от Господа, погибают, не оставляя по себе даже следа.

XXXI. О смерти владыки Хачика.

Во дни патриарха армянского владыки Хачика народ армянский стал рассыпаться по странам запада, так что он [нашелся принужденным] ставить епископов в Антиохии сирийской, в Тарсе киликийском, в Суленде (?) и вообще во всех тех пределах. Хачик переселился из сего мира в глубокой старости и положен в его собственной погребальнице на северной стороне церкви, построенной им в Аргине[480] в 439-990 году, что было 19-й год его патриаршествования, продолжавшегося 20 лет[481].

XXXII. О патриаршествовании владыки Саргиса.

В 441-992 году царь армянский Гагик поставил католикосом армянским владыку Саргиса. Он был посвящен Богу с самых юных лет, воспитывался и рос у дяди [по отцу] своего, добродетельного и неутомимого виноградаря христова; он не предавался земным заботам, но отрешившись от забав преходящего мира и следуя святой заповеди, посвятил себя служению церкви севанского монастыря, что на гех’амском озере, [церкви] построенной блаженным мужем божиим владыкою Маштоцом[482]. Ему была врожденна любовь к пустынножительству; вел он жизнь, какую ведут бестелесные ангелы: день и ночь проводил в псалмопении и в немолчных молитвах перед Господом. Еще в молодых своих летах, когда Гагик путешествовал по гех’амскому округу, он отвел Саргису место жительства монастырь, который, вследствие просиявшего над ним божественного света называется Шохага[483]. Но когда воцарился Гагик над всею Арменией, Саргис был снова возвращен на место своего воспитания — в севанский монастырь, где он получил назначение аббата и настоятеля. Здесь он явил себя превосходным во всем и стал угоден и Богу и людям. По кончине владыки Хачика царь армянский Гагик созвал всех епископов как из земли армянской, так и из греческой половины [Армении], которые, имея во главе своем епископа аршаруник’ского, владыку Саака, во вторник, после Пасхи[484] возвели с большими почестями на престол патриарший Саргиса. Без земной лести и без лихвы [он был избран], ибо не он шел за честью, но сама честь пошла за ним. Достигнув высочайшей апостольской славы, он сохранил в душе своей прежнее смирение и не изменил своего образа жизни; напротив став образом божиим, он украшенный смирением, не переставал щедрою рукой раздавать милостыню; день и ночь проводил в беспрерывных молитвах по постановлению монашеского чина; и со всею строгостью соблюдал святые посты; одевался он по примеру святого Василия, прославленного Богословом [Григорием][485].

XXXIII. О втором походе царя Василия в землю Булхаров и о взятии города Веры.

После того как непокорные, восставшие против царя греческого, были истреблены, он, воспользовавшись досугом, в 440-991 году собрав бесчисленное множество войска, пошел на землю Булхаров отомстить за себя. Пришед, он осадил город Веру[486], который взял, оставив там сына князя таронского, магистра Григория, с войском против булхаров. [Император оставил с Григорием также] хандцитского князя Саака, сына Абела, неоднократно сражавшегося с булхарами. Булхарское войско совершило неожиданное на них нападение; ему навстречу вышел юноша Ашот, сын Григория, и был взят в плен. Его отец решился, во что бы то ни стало, [отомстить за сына]; но он погиб со всем своим воинством на войне, где бывший с ним Саак был также взят в плен.

XXXIV. Об отправлении патрика Жана в землю Булхаров и о заключении его.

После этого царь Василий прислал на восток вызвать патрика Жана, убившего Чортванела и, назначив его магистром, отправил в Македонию против булхаров. Он дал им не одно сражение с необыкновенным мужеством, но наконец побежденный попал в руки врагам, которые отвели его в свою землю и в какой-то крепости заключив его в темницу, держали как Саака и Ашота. Таким образом война с булхарами затянулась на многие годы.

XXXV. Вступление воинства татчиков египетских в землю греческую; двукратное сражение; царь Василий идет на них.

В это время эмир египетский, что в Вавилоне[487], по имени Азаз[488], отправил большое войско[489] на город Алеп и на страны антиохийские. Ему навстречу вышел магистр Роман, сын Склероса, с небольшим отрядом и, не быв в состоянии дать сражение, [нашелся вынужденным] засесть в неприступных горных местах. Неприятель, ограбив немногие места, возвратился в Египет. Через два года тот же эмир все войска аравийские, иерусалимские и ливийские послал в греческую землю в те же страны антиохийские. Им навстречу выступил магистр Буртч по приказанию царя Василия в 443-994 году и, вступив в бой, дал сражение на равнине Бурзо[490], был побежден и обратился в бегство. Войско татчиков его преследовало, многих предало мечу, многих взяло в плен, [в том числе сына Хораса патрика Жанака, благочестивого и боголюбивого Т’ороса из хаштенк’ского округа и много других армянских дворян. Когда царь греческий узнал это, сам лично с войсками явился на то место. Египтяне, извещенные о приходе царя, ночью предали огню весь скарб свой и поспешили уйти в свою землю. Царь, прошед через их землю, предал грабежу многие их округи и на берегу великого моря построил город для защиты своего войска и вскоре возвратился в Константинополь.

XXXVI. О землетрясении в Четвертой Армении.

В 444-995 году было землетрясение, но в более сильной степени в Четвертой Армении, в Хаштианк’е, в Хордциане, Тцопк’е, в Балу и в Пахнатуне: все до одного здания, потрясенные в своих основаниях, обрушились, как сказано в писании: «колеблет внутреннее в их основании и дрожат столпы его», или «кто смотрит на землю и приводит ее в трепет». Вместо пророков Бог заставил заговорить стены, и вместо апостолов горы возвысили свои голоса, дабы бесчувственные [люди] познали и разумели страшную силу Божию и дабы не внявшие гласу [божию] могли видеть собственными глазами и [научиться] собственными страданиями. Ибо растрескались горы, распались камни, показались источники в безводных местах, иссякли обыкновенные истоки вод. Равнины колебались; горы как бы склонялись друг к другу; пыль, подобно дыму, поднявшись, наполняла собою воздух. В городах, деревнях и селах здания, разваливаясь, покрывали под собою жителей, убивая одних до смерти, других оставляя полумертвыми. Вопль и плач оставшихся в живых далеко раздавались. Крепость Балу с своими строениями и гора, [на которой она находилась], также обрушились. Расшатались крепость Тчапах-джур на Деклате, Аттах и Амит[491], равно и все великолепные каменные церкви и дворцы. Это случилось в последний день месяца к’ахоца и продолжалось таким образом 7 месяцев до навасарда[492].

XXXVII. Вторичный выход египетского воинства; Вавилон; — смерть Даласаноса.

В 437-988 году сын того же египетского эмира Азаза после смерти своего отца, собрав войско многочисленнее чем отец его в Иерусалиме и Вавилоне, снова отправил его в землю греческую.

Вавилон этот не тот, который в сенаарской земле в стране халдейской, где происходило столпотворение, который Навуходоносор сын Набупалласара обвел стеною в продолжении 15-ти лет и который теперь с переменою места, поодаль от прежнего города, называется Багдадом; [нет], это — какая-то крепость в стране египетской, называемая Вавилоном, как повествует о том Епифаний в сочинении своем о драгоценных камнях. [В этом Вавилоне] теперь построен дворец и он пользуется большой известностью. Отсюда-то вышло войско и напало на окрестности Антиохии сирийской с намерением предать их опустошению.

Магистр Даласанос[493], по приказанию греческого царя вышед против него, дал ему сражение и, победив, обратил его в бегство. Когда же греки занялись разграблением лагеря, войско татчиков, поворотило назад, напало на них и стрелами из тугих луков, остроконечными копьями и мечом нанесло поражение греческому воинству. Тут погиб магистр Даласанос с братом своим и сыном; часть войска спаслась бегством, а большая часть его вместе с патриком Чортванелом, племянником [по брату] монаха Т’орника, взята и отведена в плен неприятелем.

XXXVIII. О смерти эмира Бата; разорение Маназкерта; приход Мальмлана;[494] встреча с куропалатом Давидом.

Еще за несколько лет до этого, эмир апахуник’ский и неперкертский, Бат, умер на сражении с пустынными аравитянами, место которого заступил племянник его [по сестре], Мерван. Когда Бат умер, армянский куропалат Давид осадил город Маназкерт и голодом и мечом принудил его к сдаче. Он вывел оттуда и отпустил татчиков и наполнил город жителями из армян и иверийцев, признававших власть его. Парсы и татчики, раздраженные этим, отправили к куропалату Давиду послов с предложением возвратить город, в противном случае они принуждены будут идти на него войною.

Послы, получив отказ, начали собирать большое войско и вместе с Мальмланом, эмиром атерпатаканским, вступили в округ Тцахко-отен [айраратской провинции и заняли] деревню, называемую Костианск’ом. — Куропалат же Давид и армянский царь Гагик с Абасом и иверийским царем — Багаратом [III] пошли против них в багревандский округ и составили огромный лагерь в городе Вахаршапате. Парсийские войска, опасаясь вступить в открытый бой, отделились и всю ночь не переставали предавать огню всю страну багревандскую и многие селения, бывшие на востоке от нее; после чего они ушли в свою землю.

XXXIX. О тот, каким образом племянник (по сестре) Бата, став эмиром, выводит из Неперкерта татчиков и о смерти его в Амите.

Племянник [по сестре] Бата, Абумсар, став эмиром и, опасаясь жителей Неп’еркерта из татчиков, прибег к следующей хитрости: во время их праздника, когда они совершают заклания, [а именно] третьего числа месяца, называемого у них Алхеден (?), он приказал всем мужеского пола жителям выйти и за городом совершать заклания, «потому [говорил он], что от греческого царя ожидается большое посольство». Когда все они вышли за городскую стену, Абумсар, выслав брата своего с войском, сам занял городские ворота: одних предавали мечу, других отпускали [идти куда хотят], так что в Неп’еркерте не осталось ни одного татчика; он был населен [одними] армянами и сирийцами. — Между тем татчики рассеялись по разным местам: многие из них пошли в Амит. Жители города Амита, желая отомстить за это, обманом пригласили к себе эмира, которого пронзив копьем, убили в то самое время, когда тот въезжал в городские ворота.

XL. Истребление иверийского войска в городе Хлате.

Около этого времени куропалат Давид, узнав о случившемся, послал иверийское войско осадить город Хлат. Оно пришло зимою 446-997 года и посредством голода и меча причинило городу много бедствий. Армянскую церковь, бывшую за городскою стеною, архиерейский дворец, места, куда в цветущее их время ходили армяне на поклонение, [церкви] во имя святого креста и святого Гамалиила — все это обращено было в конюшни и стоянки для иверийского войска. С городских стен татчики кричали: «так ли вы, христиане, чествуете святыню христианскую»? Иверийцы отвечали: «мы одинаково смотрим на армянскую церковь и на вашу мечеть». Вследствие этого их постиг гнев божий. — Вместо сына Мервана стал эмиром брат его, также племянник [по сестре] Бата, который, завладев Амитом, во главе небольшого отряда пошел на иверийское войско, осаждавшее Хлат в самый день Пасхи, в 447-998 году. Когда завязалась сеча, мужественные стрелки тайк’ские многим из них [т. е. из войска эмира] нанесли раны, [так что последние принуждены были] возвратиться назад и расположиться на стоянках. В ночь после Пасхи гнев божий посетил иверийское войско; ибо ночью их воины бежали одни от других без боя. Татчики и горожане, узнав о том, начали их преследовать, нанося им жестокое поражение и истребляя их лезвием меча. Во время этого бегства погиб магистр Багарат, племянник [по брату][495] монаха Т’орника, и взяты в плен: князь князей Бакуран и многие другие.

XLI. О великом сражении между парсами и христианами в апахуник’ском округе.

В то время и в том же 447-998 году снова собрал войско Мамлан, сын Абел-хаджа, внука Рода эмира атерпатаканского, чтобы идти войною на куропалата Давида. Собрав вокруг себя многочисленные войска парсов и маров [мидян], он думал при помощи эмира хорасанского и прочих варваров завладеть Арменией и Иверией, возобновить город Карин и опустошить землю тайк’скую за то, что христиане разрушили в Маназкерте их молитвенный дом. Вышед из своего города Тавриза, что в пределах Хэра, с огромным полчищем и большим лагерем, он прошел через васпураканскую землю и остановился в апахуник’ском округе. Куропалат Давид, по причине старости и преклонных лет, не вышел сам лично против неприятеля войною, но послал к армянскому царю Гагику и к иверийскому царю Гургену — ибо Багарата [II], отца Гургена уже не было в живых и место его заступил сын его Гурген — просить у них войска себе на помощь. Гагик отпустил к нему 6000 избранного, отлично вооруженного армянского войска под начальством князя князей Вахрама, сына Григория Пахлавуни, построившего Мармарашен и Бергнер, магистра Сембата сына Вахрама и марз-пана Ашота, в сопровождении войска царя ванандского Абаса[496]. Царь иверийский Гурген равным образом отправил 6000 отличной конницы под начальством князя князей П’ерса, сына Джоджика. Всем же войском куропалата Давида командовал Габриел, сын Очопентира. Все они выступили к горе Сукаву в Ахтица-Дцор[497] и заняли все проходы, полагая, что парсийское войско вступит сначала в Багреванд. В условленное время иверийские и армянские войска, соединившись, пошли в апахуник’ский округ и стали лагерем напротив лагеря Мамлана на возвышенном неприступном месте около деревни Тцембо. Долгое время они оставались на этом месте и не решались выходить за пределы глубокого места, где стоял их лагерь, опасаясь многочисленного парсийского воинства. Они только воссылали молитвы к Богу и все христиане с слезными мольбами призывали Его на помощь себе и войску, [беспрестанно] повторяя Его страшное имя. Цари щедрою рукою раздавали милостыню нищим и вместе с патриархом проводили ночи в священных псалмопениях.

Когда парсийское войско узнало, что они не хотят спускаться с высот на бой и убедилось в относительном их к своему войску меньшинстве, тогда в начале месяца арега, во вторник, с рассветом дня оно стало готовиться к бою. — Выстроив на обширном поле в множество рядов [войска, защищаемые) дедумскими щитоносцами[498], парсы двинулись и начали приближаться к холму, [на котором стояли] армянские и иверийские лагери. Один вид их по своей многочисленности наводил ужас на наблюдателя; ибо говорили, что число парсийской пехоты и конницы доходило до 100,000. Они криком вызывали на бой, приглашая выступить на ратное поле, на открытое место. Но армяне и иверийцы, приведенные в ужас, выслали к ним сказать, что они выйдут на бой не сегодня, но в другое время. Парсы в кичливости своей отправили к ним послов [с предложением]: «волей или неволей вы должны сегодня вступить в бой». Они не согласились и не стали садиться на коней, оставаясь в своем лагере. Только несколько человек спустилось к парсам на единоборство, [в продолжение которого] пало пять человек иверийцев. Тогда парсы, забыв сражение, расстроив фронт и боевой порядок, на конях своих бросились со всех сторон на лагерь христиан, чтобы предать его разграблению, считая их уже бегущими [с поля сражения] или павшими трупами.

Армянские и иверийские войска, забыв о своих царях и в один голос взывая к царю всех — Христу, как к своему главе и помощнику, надели на себя оружие и быстро вскочили на своих коней. Они не строились по правилам военного искусства, но отрядами по роду и старшинству, как львы с рыканьем бросались на многочисленный лагерь парсов, как лес стоявших перед ними. Армянский отряд в стремительном своем нападении на сплошную массу правого крыла [неприятельского] полчища, совершал чудеса [храбрости], нанося частые жестокие и глубокие раны и жестоко поражая, обратил варваров в бегство. Между тем славные братья Камракелы-месхунийцы[499] из иверийского отряда, с необычайной силой врезавшись [в толпу неприятелей], что удар, то пополам рассекали [вражьего] всадника с его конем. Приведенные в ужас [парсы] разбежались в разные стороны и, встречаясь с тайк’скими воинами, пораженные, падали трупами. Это было нечто вроде пожара, обнявшего лес, или быстролетных орлов, нагнавших ужас на стаи птиц. Там можно было видеть потоки крови, текущие реками, валявшиеся трупы, полуумирающих лежавших рядом с убитыми. — Тогда устрашенный Мамлан с оставшимися парсами спешил спастись бегством. Но армянские и иверийские войска пошли по следам его, нанося им жестокое поражение, предавая их лезвию меча до заката солнца и [преследуя] до самых ворот города Артчеша. Возвратившись оттуда, они взяли в добычу неприятельский лагерь, наполненный большими сокровищами, конями и богатыми одеждами. Но в особенности радовало их то, что кроме пяти человек иверийских воинов, павших на единоборстве, из огромного множества армян и иверийцев ни один не погиб, ниже был ранен. По этому самому с великою радостью каждый из них возвратился в свою землю, прославляя Бога.

XLII. Вторичное вступление царя Василия в землю татчиков, смежную с Сирией.

После поражения, нанесенного греческому войску египтянами, во время которого погиб магистр Даласен [Даласанос], царь Василий прибыл в Антиохию. Он отправился на Алепскую равнину, в Сирии, на то самое место, где войско его понесло поражение; приказал собрать мирно покоющиеся кости[500] [павших], вырыть яму, зарыть их в одном месте и построить над ними церковь. Оттуда он пошел и взял город Шажар и многие другие крепости; распространил набег до горы Ливана, опустошая всю страну. Он оставался в той стране, начиная от праздника Воздвижения Креста по день Богоявления Господня; после чего возвратился в Киликию зимовать в Тарсе, построенном Сеннехеримом, царем ассирийским[501]. Тарс совершенно похож на Вавилон, ибо по нем протекает река Кидн, [Cydnus] как Аратцани по Вавилону[502]. Это было в 447-998 году.

XLIII. О смерти великого куропалата Давида и о приходе греческого царя Василия в восточную землю.

Я счел бы долгом распространить плачевный свой рассказ о смерти великого куропалата Давида, если б не побоялся, что это завлечет меня далеко, и потому вместо панегирика ограничусь кратким упоминанием. Кротостью и миролюбивым нравом он превосходил всех государей, живущих в наше время. Он был виновником мира и благоустройства всех восточных стран, в особенности же Армении и Иверии. Он прекратил войны, беспрестанно со всех сторон возникавшие, восторжествовав над всеми окрестными народами, так что все государи добровольно покорялись ему. Скончался он в глубокой старости, удрученный летами, в великий день спасительной Пасхи, в 449-1000 году. Так как у него не было ни сына, ни брата, который бы мог наследовать престол его владения, поэтому он поручил своих вассалов греческому царю Василию, который, получив известие о смерти Давида в Тарсе киликийском, поспешил прибыть в страну нашу. Он направил свой путь к странам мелитинским; и когда вышли ему навстречу из Мелитины священники, он приказал им свободно отправлять свое богослужение, призывать [свою паству на молитву] ударом в доску[503], что митрополитом было им запрещено, как мы сказали выше. Царь прошел через Хандцит и Балу, и в день праздника Преображения вступил на гору Кохер[504], что между Хаштианк’ом, Тцопк’ом и Хордценом; отсюда он прибыл в аршамуник’ский округ, в город Еризу. К нему прибыл в город Еризу неп’еркертский эмир, племянник [по сестре] Бата, которого [император] почтил царскими подарками, пожаловав его достоинством магистра и приказав войску, [расположенному] в Четвертой Армении и в Тароне, явиться к нему на помощь для какой бы цели он его ни вызывал. Направляя далее свой путь, царь достиг горы Хав-тчитча в город того же имени[505], где он был встречен Багаратом, царем ап’хазским и отцом его Гургеном, царем иверийским. Василий, сделав великолепный прием ап’хазскому царю, пожаловал его в достоинство куропалата, а отца его в магистры — и отпустил в их землю.

В самый день отъезда последнего в греческом лагере произошла сильная схватка из-за ничтожной причины. Князья и вассалы куропалата Давида, прибывшие туда, стояли недалеко от греческого лагеря. Из пехотного отряда рузов[506] какой-то воин нес сено для своей лошади. Подошел к нему один из иверийцев и отнял у него сено. Тогда прибежал к рузу на помощь другой руз. Ивериец кликнул к своим, которые, прибежав, убили первого руза. Тогда весь народ рузов, бывший там, поднялся на бой: их было 6000 человек пеших, вооруженных копьями и щитами, которых просил царь Василий у царя рузов в то время, когда он выдал сестру свою[507] замуж за последнего. — В это же самое время рузы уверовали во Христа —[508]. Все князья и вассалы тайк’ские выступили против них и были побеждены. Тут погибли: великий князь князей, по имени Патриарх[509], два сына Очопентре — Габриель и Иоаннес, Чортванел внук Абу-Харба и многие другие; ибо гнев божий тяготел над ними за их высокомерие.

Царь Василий продолжал далее свой путь, когда навстречу ему выехал на коне юный царь ванандский Абас, украшенный знаком воинской доблести, и царь васпураканский Сеннек’ерим брат Гургена. Император, обрадованный их приездом, сделал им царский прием и, подарив им коней, мулов, богатую одежду и много золота, отпустил каждого из них в его страну. Сам же отправился в город Маназкерт, харк’ского округа; отсюда в Багреванд, где расположился лагерем на равнине близ города Вах’аршакерта, ожидая прибытия царя армянского Гагика. Но Гагик счел для себя унизительным явиться к нему. Тогда Абусахл, племянник [по сестре] Гагика, оклеветал его перед Василием. Вследствие что Гагик приказал своему сыну Иоаннесу опустошить Когойовит и Тцахко-отен — области Абусахла.

Царь Василий отправился в город Ухтик[510], покорил под власть свою все крепости и неприступные места, дав их в руки верным людям; остальных же тайк’ских дворян взял с собою, чтобы поселить их в земле греческой, и сам возвратился через [Карин и] Хахтойаритч[511] в Константинополь.

XLIV. О приходе Гургена в тайк’скую землю и греческого войска в округ басенский.

Царь иверийский Гурген, считая для себя унижением достоинство магистра, пожалованное ему царем Василием, как человек от природы ограниченный[512], отложился от него и со всем своим войском напав на тайк’скую страну, завладел ею. Осадив небольшую крепость Ухтик, малейшего вреда не мог причинить не только ей, но и никакой другой крепости, и потому стянул все свои войска в Мамруанской долине[513], где и расположился лагерем. Царь Василий, узнав это, приказал магистру, по имени Каникл[514], со всеми греческими войсками идти на Гургена, который той же дорогой пришел и расположился в басенском округе в 450 году армянского летосчисления [= 1001]. Обе [неприятельские] стороны провели в этих местах целый год до наступления зимы. Тогда Каникл вступил с Гургеном в переговоры, говоря что император согласен исполнить его желание. Магистр и Гурген съехались на лесистой горе Метцобаце[515], в деревне, называемой Сурб-астуатцатцин [св. Богородица] по имени находящейся в ней церкви: свидевшись друг с другом, они заключили между собою мир и разъехались каждый в свою сторону.

XLV. О том как Гагик опустошил таширский округ и равнину иверийскую.

Давид, племянник [по брату] Гагика, о котором мы упомянули выше, возгордившись, вздумал отложиться от дяди своего [по отцу] Гагика. Царь Гагик, раздраженный этим, во главе своего войска напал на Ташир, на Шамшулде, и на иверийскую равнину, разоряя и разрушая [на своем пути] все. Он пробыл там три зимних месяца в 450-1001 году и, прошед через Гагскую крепость, вышел в округ Ах’стев[516]. Хотя Давид и пытался раза два выступить на бой, однако по малочисленности войска ничего не успел против большого отряда Гагика. Тогда через ходатайство патриарха, владыки Саргиса, он выразил свою покорность царю Гагику, с которым он встретился в Ширакаване[517]. Владыка Саргис утвердил мирный договор, вследствие которого Давид должен был жить в покорности в отношении к Гагику как сын к отцу, а Гагик должен был любить, пещись о нем как отец.

XLVI. О родоначальстве Артцруник’, которые в наше время стали царствовать в Васпуракане.

Родоначальство, которое с сыновьями Сеннехерима царя ассирийского, во время хайкида Паруйра поселилось в Армении и получило название Артцруник’[518], из рода в род дошло до Гагика, [жившего] во дни Сембата Великого, которого, как мы сказали выше, возвел на виселицу нечестивый сын Абусаджа. Во время всеобщего разорения Армении [Гагик] царствовал в странах васпураканских 29 лет и умер в 392-943 году. По кончине Гагика сын его Дереник, царствовал 17 лет, и скончался в 407-958 году. Потом Ашот сын Абусахла, царствовав 22 года, скончался в 439-990 году. Сыновья Абусахла, оба брата Ашота — Гурген и Сеннек’ерим, вступили на престол вместе и в то время, когда царь греческий Василий прибыл в страну востока, пришли к нему навстречу сначала Сеннек’ерим, а потом и Гурген старший брат его. Император щедро наградил их царскими подарками, золотом и серебром. Он отправил грамоты к ближайшим эмирам татчиков, чтобы они оставили в покое васпураканскую страну. Император остановил нашествия, [облегчил] тяжкие налоги [и положил конец] грабежам и пленению. — Гурген скончался в 452-1003 году, а Сеннек’ерим управлял престолом царским 20 лет[519].

XLVII. О построении царем Гагиком в городе Ани большой церкви во имя святого Григория.

В то время, когда 1000 год воплощения или вочеловечения Господа нашего был в исходе, во дни императора Василия, армянский царь Гагик возымел благую мысль по образцу обширной церкви во имя святого Григория, что была в Ках’ак’-у-даште[520] и в то время лежала обрушенная в развалинах, выстроить церковь таких же размеров и такой же архитектуры в городе Ани. Он основал ее на той стороне [города, которая выходит] на Тцах’коца-дцор, на возвышенном месте, приятном для наблюдателей; [он построил ее] из тесанного камня, украшенного тонкою резьбою, с окнами пропускающими [большой] свет, с тремя входами, и завершил ее дивным куполом наподобие высокого небесного свода.

XLVIII. Род князей П’армсоса прекращается со смертью (последних его представителей).

В это время — в 452-1003 году — род властителей П’арисоса, происходивший от племени Хайка и продолжавшийся до Сеннек’ерима и Григора, прекратился со смертью [последних]. Их владения разделили между собою враждовавшие друг с другом царь армянский, Гагик, и эмир гандцакский, П’атлун[521].