Вспомнить всё

Орфей на глиняных ногах

Сидя за рабочим столом в канцелярии бюро «Конкорд», Джесси Слейд, консультант по вопросам призыва на военную службу, вновь устремил взгляд наружу, на улицу за окном, в сторону всех прелестей недоступной ему свободы – травы, цветов, долгих беспрепятственных, беззаботных прогулок по неизведанным местам… и тяжко вздохнул.

– Прошу прощения, сэр, – виновато потупившись, забормотал сидевший в кресле перед его столом клиент, – похоже, надоел я вам до смерти…

– Вовсе нет, что вы, – очнувшись и вспомнив о скучной, монотонной работе, заверил его Слейд. – Так-так, давайте-ка поглядим… Значит, вы, мистер Гроссбайн, полагаете, что, вероятнее всего, сможете избежать призыва на службу благодаря хроническому заболеванию органов слуха, некогда расцененному гражданскими медиками как «острый лабиринтит», – рассудил он, перебрав предоставленные клиентом, мистером Уолтером Гроссбайном, бумаги и еще раз сверившись с соответствующими справками. – Хм-м-м…

Обязанности Слейда, не приносившие ему никакой радости, состояли в поиске для клиентов бюро путей уклонения от призыва на военную службу. В последнее время война с Тварями складывалась далеко не самым удачным образом, из окрестностей Проксимы то и дело сообщали о серьезных боевых потерях, и свежие сводки с театра военных действий каждый день привлекали в «Конкорд», консультационное бюро по вопросам призыва, все новые и новые толпы клиентов.

– Мистер Гроссбайн, – задумчиво заговорил Слейд, – войдя в кабинет, вы характерно покачнулись, склонились на сторону.

– Неужели? – не на шутку удивился мистер Гроссбайн.

– Именно, именно так, а я, заметив это, сразу подумал: у этого человека серьезно нарушено чувство равновесия. В чем же причина? В органах слуха, мистер Гроссбайн, в органах слуха! С точки зрения эволюции слух есть… что? Продолжение чувства равновесия. Вот, например, в желеобразных телах некоторых из простейших обитателей водоемов содержится песчинка, служащая своего рода балластом, позволяющая точно определить, куда движется ее обладатель – вверх или вниз, а…

– Да, кажется, понимаю, – оживился тот.

– Тогда сформулируйте жалобы сами, – предложил Джесси Слейд.

– Я… на ходу меня часто клонит вбок.

– А по ночам?..

Мистер Гроссбайн наморщил лоб, но тут же, просияв, объявил:

– А по ночам, в темноте, ничего не видя, я практически не способен ориентироваться в пространстве!

– Прекрасно, – подытожил Джесси Слейд и сделал соответствующую запись в бланке приписного свидетельства по форме B-30. – Думаю, освобождение от призыва у вас в кармане.

– Даже не знаю, как вас отблагодарить! – воскликнул осчастливленный клиент.

«Чего тут не знать, – подумал про себя Слейд. – Благодарности в размере пятидесяти долларов вполне довольно. В конце концов, если бы не мы, ты вполне мог стать бледным безжизненным трупом на дне одного из оврагов какой-нибудь далекой планеты, причем довольно скоро».

При мысли о далеких планетах его вновь охватила невыносимая тоска, стремление сбежать из крохотного кабинета, прочь от возни с симулянтами, бесконечным потоком валящими к нему день за днем.

«На свете должна, должна быть другая жизнь, совсем не такая, как эта, – подумал Слейд. – Непременно должна».

В отдалении, через улицу, за окном кабинета круглые сутки сверкала неоном вывеска, цветастая надпись «Муза Энтерпрайзес», и Джесси Слейд прекрасно знал, что она означает.

«Пойду туда, к ним, – решил он, – прямо сегодня. Даже обеда не стану дожидаться: в десять тридцать перерыв на кофе – как раз успею».

Стоило Слейду накинуть пальто, в кабинет вошел мистер Гнатт, его непосредственный начальник.

– Послушайте, Слейд, что с вами? – заговорил он. – Что за ужасный, затравленный вид?

– Мне… э-э… мне, мистер Гнатт, сбежать куда-нибудь нужно, скрыться от всего этого хоть ненадолго, – объяснил Слейд. – Я избавил от призыва на службу пятнадцать тысяч человек и теперь сам хотел бы немного от них отдохнуть.

Мистер Гнатт сочувственно хлопнул его по плечу.

– Прекрасная мысль: вы и так за работой света, можно сказать, не видите! Возьмите отпуск, слетайте в прошлое, к каким-нибудь давним предкам – подобное приключение вам точно на пользу пойдет.

– Благодарю, мистер Гнатт, – откликнулся Слейд. – Так я и сделаю.

Покинув контору, он со всех ног бросился прочь из здания, к сиявшей неоновыми огнями вывеске «Муза Энтерпрайзес» по ту сторону улицы.

Из конторки ему приветливо улыбнулась светловолосая зеленоглазая девушка с весьма впечатляющими техническим совершенством формами – упругостью, так сказать, навесных элементов.

– Наш мистер Мэнвилл сейчас подойдет, мистер Слейд, – сказала она. – Прошу вас, присядьте. Если интересно, вон там, на столике, имеется подшивка подлинных «Харперс Уикли», девятнадцатого столетия, и несколько выпусков «Мэд», величайшего из сатирических журналов двадцатого века, классики, достойной встать в один ряд с самим Хогартом[1].

Изрядно взволнованный, Джесси Слейд опустился в кресло и принялся за чтение. В первом же номере «Харперс Уикли» обнаружилась статья с объяснениями, почему строительство Панамского канала, уже заброшенного французскими зачинателями, следует полагать задачей, невыполнимой в принципе. Рассуждал автор так убедительно, так логично, что Слейд ненадолго увлекся, но спустя пару минут мысли его вновь затуманила хроническая тоска пополам с нетерпением. Поднявшись на ноги, он направился к конторке.

– Мистер Мэнвилл еще не пришел? – с надеждой спросил он.

– Эй, вы, у конторки! – раздался за спиной новый голос, мужской.

Обернувшись, Слейд обнаружил позади рослого темноволосого человека с цепким взглядом и огнем в глазах.

– Вы не в своем столетии, – объявил незнакомец.

Слейд гулко сглотнул.

– Я – Мэнвилл, сэр, – представился темноволосый, решительно шагнув к Слейду и крепко пожав ему руку. – Вам, – продолжал он, – настоятельно необходимо убраться отсюда. Понимаете, сэр? Убраться отсюда, и как можно скорее.

– Но я хотел воспользоваться вашими услугами, – неуверенно промямлил Слейд.

Глаза Мэнвилла вспыхнули ярче прежнего.

– Я имею в виду, убраться в прошлое, – пояснил он, подкрепив сказанное красноречивым жестом. – Как вас зовут? Хотя постойте: кажется, припоминаю. Вы – Джесси Слейд из бюро «Конкорд» – вон, напротив.

– Да, верно, – подтвердил изрядно впечатленный Слейд.

– Что ж, ладно. За дело, – объявил мистер Мэнвилл. – Идемте ко мне в кабинет. Мисс Фриб, меня не беспокоить ни по какому поводу! – бросил он великолепно сконструированной девице за конторкой.

– Хорошо, мистер Мэнвилл, – откликнулась та. – Не волнуйтесь, сэр, об этом я позабочусь.

– Не сомневаюсь, мисс Фриб.

С этими словами мистер Мэнвилл увлек Слейда за собой в великолепно обставленный кабинет. Стены украшали древние карты вперемешку с гравюрами, а мебель… Переступив порог, Слейд невольно разинул рот. Старо-американская мебель, ручной работы, деревянные колышки вместо гвоздей, новоанглийский клен… сколько же все это стоило?!

– А можно ли… – неуверенно начал он.

– Да, в этом кресле эпохи Тринадцати колоний действительно можно сидеть, – подтвердил мистер Мэнвилл. – Только осторожнее: если слишком податься вперед, чего доброго, опрокинется. Все никак не соберемся заказать резиновые колпачки на ножки.

Казалось, необходимость обсуждать подобные пустяки его здорово раздражает.

– Итак, мистер Слейд, – резко, без церемоний продолжил Мэнвилл, – скажу попросту: очевидно, вы – человек недюжинного интеллекта, а значит, мы вполне обойдемся без формальной велеречивости.

– Да, – согласился тот, – так будет лучше всего.

– Мы организуем путешествия во времени определенного, специфического характера, отсюда и наше название, «Муза». Известно вам, что оно значит?

– Э-э, – в легкой растерянности, однако отнюдь не желая сдаваться, промычал Слейд, – муза – это существо, приносящее… э-э…

– Вдохновение, – нетерпеливо закончил за него мистер Мэнвилл. – Слейд, будем говорить прямо: вы начисто лишены творческой жилки. Отсюда и скука, и недовольство жизнью. Акварелью вы пишете? Музыку сочиняете? Может, скульптуры из корпусов космических кораблей и шезлонгов со свалки куете? Нет. Ничем подобным вы не занимаетесь, жизнь ведете абсолютно пассивную, так?

– В яблочко угодили, мистер Мэнвилл, – кивнув, подтвердил Слейд.

– Никуда я не угодил, – раздраженно отрезал тот. – Вы, Слейд, мысль мою не улавливаете. Творцом вам, за полным отсутствием такового начала, не стать никогда. Вы слишком обычны, серы, и я вовсе не призываю вас немедленно взяться за китайскую живопись или плетение корзин. Я не из психологов-юнгианцев, всерьез полагающих искусство панацеей от всех личных бед. Послушайте, мы можем помочь вам, – откинувшись на спинку кресла и ткнув пальцем в сторону Слейда, объявил он. – Можем, но для этого вы должны захотеть, постараться помочь себе самому. Поскольку сам вы к творчеству не способны, единственная ваша надежда – вот с этим-то мы и поможем – вдохновить человека творческого, одаренного, на что-либо стоящее. Понимаете?

– Да, мистер Мэнвилл, – поразмыслив, ответил Слейд. – Понимаю, и еще как.

– Вот и славно, – кивнув, похвалил его Мэнвилл. – С нашей помощью вы можете вдохновить на великие свершения прославленного композитора вроде Моцарта или Бетховена, или ученого вроде Альберта Эйнштейна, или скульптора вроде сэра Джейкоба Эпстайна – любого из множества гениальных писателей, музыкантов, поэтов! Можете, скажем, встретиться с сэром Эдуардом Гиббоном во время его путешествий по Средиземноморью, завязать с ним непринужденную беседу и сказать что-нибудь наподобие: «Хм-м-м, взгляните на эти руины, останки древней культуры! Просто диву даюсь: как же Римская империя при всей ее мощи пришла в упадок? Как докатилась до полного разрушения и гибели? Как превратилась в развалины?»

– Боже правый, – трепеща, с жаром выдохнул Слейд, – я понимаю, Мэнвилл! Все понимаю! Такие-то разговоры и подтолкнут Гиббона взяться за величайший труд об истории Рима, за «Историю упадка и разрушения Римской империи», а помогу ему… а помогу ему я!

– «Помогу»? – усмехнулся Мэнвилл. – Мягко сказано, Слейд, мягко сказано! Без вас этот труд попросту не появится на свет. Вы, Слейд, станете для сэра Эдуарда подлинной музой!

Потянувшись за спину, он извлек из комода сигару – «Упманн», года примерно 1915-го – и закурил.

– Наверное, все это нужно обдумать без спешки, – решил Слейд. – Убедиться, что я вдохновлю того, кого следует. Нет, разумеется, они все заслуживают вдохновения, но…

– Но вам хотелось бы подыскать того, кто лучше всех соответствует именно вашим психологическим потребностям, – согласился Мэнвилл, попыхивая ароматным сизым дымком. – Возьмите нашу брошюру, – предложил он, протянув огромный многокрасочный трехмерный буклет-раскладушку, – прочтите дома, в спокойной обстановке, и возвращайтесь, как только соберетесь с мыслями.

– Благослови вас Господь, мистер Мэнвилл, – с чувством поблагодарил его Слейд.

– И главное, не волнуйтесь, – добавил тот. – Мир вовсе не собирается рухнуть прямо на днях… уж нам-то, служащим «Музы», это точно известно.

Поразительно, однако Слейд впрямь ухитрился искренне, без натяжки, улыбнуться ему в ответ!

В «Музу Энтерпрайзес» Джесси Слейд вернулся два дня спустя.

– Мистер Мэнвилл, я знаю, кого хочу вдохновить, – сделав глубокий вдох, сообщил он. – Думал я, думал и понял: пожалуй, для меня лично важнее всего будет отправиться в Вену и подать Людвигу ван Бетховену идею создания той самой Девятой «Хоральной симфонии». Помните, там в последней, четвертой, части баритон выводит так: бум-бум, де-да, де-да, бум-бум, райский дух, слетевший к нам… ну, и так далее. Сам-то я не музыкант, – признался он, покраснев от смущения, – однако всю жизнь восхищался Девятой «Хоральной» Бетховена, особенно…

– Опоздали, – оборвал его Мэнвилл.

– Э-э… в каком смысле? – не понял Слейд.

– Место музы Бетховена уже занято, мистер Слейд.

Раздраженно хмурясь, Мэнвилл уселся за громадный двухтумбовый дубовый стол со сдвижной крышкой, изготовлен году в 1910-м, не позже, извлек из ящика толстенный, окованный сталью гроссбух и зашелестел страницами.

– Вот. Два года назад миссис Руби Уэлч из Монпелье, штат Айдахо, отправившись в Вену, подсказала Бетховену тему хоральной, заключительной, части Девятой симфонии.

Звучно захлопнув гроссбух, Мэнвилл смерил Слейда вопросительным взглядом.

– Итак, второй вариант?

– Я… мне нужно подумать, – с запинкой пробормотал Слейд. – Подумать еще какое-то время.

– Думайте. До трех пополудни. У вас два часа, – сообщил Мэнвилл, взглянув на циферблат наручных часов. – Всего хорошего, Слейд.

С этими словами он поднялся на ноги, и Слейд тоже машинально поднялся.

Спустя еще час Джесси Слейд, оглядев тесный кабинет, клетушку, отведенную ему в консультационном бюро по вопросам призыва «Конкорд», вдруг – в один миг, точно осененный свыше – понял, кого и на что ему хочется вдохновить. Немедленно накинув пальто, он извинился перед настроенным к нему вполне сочувственно мистером Гнаттом и поспешил через улицу, к дверям «Музы Энтерпрайзес».

– О-о, мистер Слейд! Быстро вы, быстро, – удовлетворенно отметил Мэнвилл, увидев его на пороге. – Идемте в кабинет.

Войдя к себе первым, он аккуратно затворил за обоими дверь.

– Ну что ж, выкладывайте.

Джесси Слейд облизнул пересохшие губы, надолго закашлялся и, наконец, заговорил:

– Мистер Мэнвилл, мне хочется, вернувшись в прошлое, вдохновить… э-э… позвольте, я для начала кое-что объясню. Знакомы вы с шедеврами научной фантастики времен ее золотого века, периода с 1930-го по 1970-й?

– Да, да, – раздраженно хмурясь, поторопил его тот.

– Учась в колледже, получая степень магистра английской литературы, мне, разумеется, довелось прочесть немало научной фантастики двадцатого века. На фоне плеяды великих ярче всех выделялись три автора. Первый из них – Роберт Хайнлайн с его историей будущего. Второй – Айзек Азимов, создатель эпического цикла «Основание». А третий…

Сглотнув, Слейд испустил шумный, прерывистый вздох.

– Третий – конечно же, тот, о ком я писал диплом. Джек Дауленд, всеми признанный величайшим из них троих. Его хроники грядущих столетий начали появляться в печати с 1957-го – рассказы в журналах, романы отдельными книгами. Спустя всего пять лет, к 1963-му, Дауленда уже считали…

– Хм-м-м, – протянул мистер Мэнвилл, листая извлеченный из ящика черный гроссбух. – Научная фантастика двадцатого столетия… на ваше счастье, весьма, весьма нестандартное увлечение. Давайте проверим…

– Надеюсь, с этим-то я не опоздал, – негромко заметил Слейд.

– Так, вот первый клиент, – забормотал себе под нос Мэнвилл, – Лео Паркс из Вакавилля, штат Калифорния. Отправился в прошлое и вдохновил А. Э. ван Вогта, не помышляя о любовных романах и вестернах, обратиться к научной фантастике. А в прошлом году, – добавил он, перевернув еще несколько страниц, – клиентка «Музы», мисс Джулия Оксенблатт из Канзас-Сити, Канзас, просила о позволении вдохновить идеей истории будущего Роберта Хайнлайна… к кому вы, мистер Слейд, собирались, не к Хайнлайну ли?

– Нет, – поправил его Слейд, – к Джеку Дауленду, величайшему из трех великих. Хайнлайн, конечно, величина не из малых, но я, мистер Мэнвилл, изучил вопрос самым тщательным образом и точно могу сказать: Дауленд превзошел его.

– Ну что ж, с Даулендом вас пока никто не опередил.

Захлопнув черный гроссбух, Мэнвилл вынул из ящика стола бланк договора.

– Вот, мистер Слейд. Заполняйте, и возьмемся за дело, – сказал он. – Известно вам, где и когда Джек Дауленд начал работу над своими… хрониками грядущих столетий?

– Разумеется, – подтвердил Слейд. – Случилось это в крохотном городке возле тогдашней сороковой автострады, в штате Невада. Назывался городок Перплблоссомом, а состоял из трех бензоколонок, кафетерия, бара да сельской лавки, торгующей всем сразу. Дауленд поселился там исключительно ради атмосферы. Собирался писать истории о Диком Западе в форме сценариев для телевидения и рассчитывал неплохо на них заработать.

– Вижу, в предмете вы разбираетесь досконально, – с уважением заметил Мэнвилл.

– И действительно, – продолжил Слейд, – живя в Перплблоссоме, Дауленд написал целый ряд сценариев для телевизионных вестернов, но удовлетворения они ему почему-то не принесли. Так или иначе он остался там, принялся пробовать силы в других жанрах вроде детских книг и статеек о добрачном сексе среди подростков для глянцевых журналов тех времен… А затем, в 1956-м, вдруг, ни с того ни с сего, принялся за научную фантастику и сразу же написал повесть, которую по сей день считают величайшей в своем жанре. Так, мистер Мэнвилл, полагали все его современники, и я, прочитав эту повесть, согласился с ними безоговорочно. Называлась она «Отец на высокой стене» и до сих пор время от времени появляется то в той, то в другой антологии: подобные вещи, знаете ли, не умирают. Даже журнал, в котором она когда-то появилась на свет, «Фэнтези энд Сайенс Фикшн», опубликовавший первый феноменальный шедевр Дауленда в августовском номере за 1957 год, останется в памяти человечества навсегда!

– Понимаю, – кивнул мистер Мэнвилл. – Значит, на этот шедевр, магнум опус, вам и хотелось бы его вдохновить. Вместе со всеми последующими.

– Вы абсолютно правы, сэр, – подтвердил мистер Слейд.

– Заполняйте договор, – подытожил Мэнвилл, – а прочее мы обеспечим.

Он улыбнулся Слейду, и Слейд спокойно, уверенно улыбнулся ему в ответ.

– О'кей, приятель, – бросил Слейду пилот хронолета, приземистый, широкоплечий, стриженный на военный манер молодой человек с резкими, грубоватыми чертами лица. – Готовы отправиться, или как? Решайте. Командуйте.

Слейд еще раз напоследок внимательно осмотрел предоставленный «Музой» костюм двадцатого века – одна из весьма недешевых услуг, за которую он неожиданно для себя самого расплатился, не возразив ни словом. Узенький галстук, брюки без отворотов, полосатая рубашка в стиле Лиги плюща… Да, судя по всему, что было известно Слейду о середине двадцатого века, наряд его – вплоть до остроносых итальянских туфель и цветастых эластичных носков – казался вполне подлинным, неотличимым от настоящего. Пожалуй, за гражданина США образца 1956 года он сойдет без труда, даже в Перпл-блоссоме, штат Невада.

– Ну а теперь слушайте внимательно, – заговорил пилот, затягивая на животе Слейда пристяжной ремень, – и как следует запомните пару важных моментов. Самое главное: вернуться назад, в 2040-й, можно только со мной. Пешком не дойдете. Далее: ни в коем случае не вздумайте менять прошлое. То есть держитесь единственной простой задачи: вдохновите этого типа, Джека Дауленда, на что требуется, а все остальное – побоку.

– Разумеется, – не на шутку озадаченный его предостережениями, откликнулся Слейд.

– Слишком уж много, на удивление много клиентов, попадая в прошлое, будто с ума сходят, – пояснил пилот. – Шалеют от кажущегося всемогущества и чего только ни пробуют сотворить – покончить с войнами, голодом, нищетой… ну, сами понимаете. Изменить ход истории.

– Я ничего подобного делать не стану, – заверил его Слейд. – Мне абстрактные космические авантюры подобного сорта неинтересны.

Вдохновить самого Джека Дауленда на создание непревзойденных шедевров – уже деяние космического масштаба… однако поддавшихся соблазну предшественников Слейд понимал вполне, тем более что по службе всяких чудаков навидался.

Пилот с лязгом захлопнул люк хронолета, проверил, надежно ли Слейд пристегнут к креслу, сел за приборную доску и щелкнул клавишей. Еще миг, и Слейд отправился в отпуск, на отдых от монотонной канцелярской каторги, назад, в 1956-й… к свершению самого творческого акта всей своей жизни.

Жаркое полуденное солнце Невады обожгло, ослепило. Сощурившись, Слейд нервно заозирался в поисках крохотного городка под названием Перплблоссом… однако вокруг не оказалось ничего, кроме унылых скал да песка, голой пустыни, пересеченной единственной узкой дорогой, петлявшей среди кривых, ветвистых юкк.

– Направо, – подсказал пилот хронолета, указывая направление. – Дойдете за десять минут. Надеюсь, условия договора вы поняли и запомнили. А лучше достаньте-ка его, перечитайте при мне. На всякий, знаете ли, случай.

Слейд, не прекословя, вынул из нагрудного кармана скроенного по моде 1950-х пиджака длинный, желтого цвета бланк договора с «Музой Энтерпрайзес».

– Здесь сказано, что мне отводится тридцать шесть часов. Затем вы заберете меня с этого самого места, однако добраться сюда вовремя я должен своими силами, а если опоздаю и не смогу вернуться в собственную эпоху, компания за это ответственности не несет.

– Вот именно, – подтвердил пилот, поднимаясь на борт хронолета. – Удачи вам, мистер Слейд. Или теперь вас следует именовать «мистер муза Джека Дауленда»?

Насмешливо, но вместе с тем дружески, сочувственно улыбнувшись, он захлопнул за собой люк, и Джесси Слейд остался один посреди невадской пустыни, в четверти мили от окраины микроскопического городка под названием Перплблоссом.

Отчаянно потея, то и дело утирая взмокший загривок носовым платком, он двинулся в путь.

Отыскать дом Джека Дауленда не составило никакого труда: домов в городке насчитывалось всего-навсего семь. Поднявшись на шаткое, скрипучее дощатое крыльцо, Слейд обвел взглядом двор – мусорный бак, бельевые веревки, проржавевшие водопроводные трубы… Изрядно помятый, чего только не повидавший автомобиль на подъездной дорожке казался немыслимо древним, архаичным даже для 1956-го.

Позвонив в дверь, Слейд нервно поправил галстук и принялся снова, в который раз, репетировать заготовленную загодя речь. На данном этапе жизненного пути Джек Дауленд еще не написал ничего фантастического, и забывать об этом не следовало ни на миг – в том-то и заключалась вся суть предприятия. Сей судьбоносный звонок в дверь возвещал начало новой причинно-следственной цепочки в его жизни – да что там, во всей истории человечества! – но Дауленд, разумеется, об этом даже не подозревал. Чем-то он занят сейчас там, в доме? Пишет? Читает страничку юмора в одной из газет Рено? А может, спит?

Шаги! Напрягшись всем телом, Слейд замер и приготовился к встрече.

Дверь отворилась, и…

На крыльцо, безмятежно разглядывая нежданного гостя, вышла довольно молодая женщина в легких хлопчатобумажных брючках, с перевязанным ленточкой «конским хвостом» на затылке.

«Какие изящные, крохотные ступни!» – отметил Слейд, не в силах отвести пристального взгляда от ее ног в шлепанцах, от гладкой, глянцевито блестящей кожи. Надо же, обе щиколотки на виду! К такой степени обнаженности он не привык.

– Что вам угодно? – любезно, однако с легкой усталостью в голосе спросила женщина.

Тут Слейд и понял: она пылесосила! За дверью, посреди гостиной возвышался пылесос «Дженерал электрик», причем бакового типа… и его наличие в доме доказывало, что историки ошибаются: к 1950-м пылесосы бакового типа отнюдь не вышли из употребления, как полагают в научных кругах!

Что ж, к визиту Слейд подготовился основательно.

– Миссис Дауленд? – без запинки осведомился он.

Женщина молча кивнула. Из-за бедра ее выглянула, уставилась на гостя девочка лет четырех.

– Я, – продолжал Слейд, – горячий поклонник монументального…

«Стоп! – мысленно одернул он себя. – Стоп, так не годится!»

– Э-э… кхм, – поправился он, воспользовавшись расхожим междометием данной эпохи, так часто встречавшимся в книгах двадцатого века, а для довершения картины поцокал языком. – Одним словом, мэм, я прекрасно знаком с работами вашего мужа, Джека, и проделал немалый путь через безлюдные пустоши, дабы лицезреть его в… естественной, так сказать, среде обитания.

– Вот как? Вы знакомы с работами Джека?

Казалось, хозяйка удивлена, однако изрядно, изрядно довольна.

– Да, из… телика, – кивнув, подтвердил Слейд. – Его сценарии просто великолепны.

– Как-как? «Из телика»? – переспросила миссис Дауленд. – Вы, видимо, англичанин? – осведомилась она, распахнув перед гостем дверь. – Ну что ж, входите. Правда, Джек сейчас за работой, в мансарде… чтобы гомон детишек писать не мешал, но я уверена, он с удовольствием прервется и побеседует с вами – тем более что вы приехали издалека. Вы – мистер?..

– Слейд, – представился Слейд. – Замечательная у вас тут… обитель.

– Спасибо на добром слове.

Следуя за хозяйкой, Слейд прошел в полутемную, прохладную кухню. Середину ее занимал круглый пластмассовый стол с небрежно расставленными на нем меламиновыми тарелками, парой кофейных чашек, сахарницей, вощеным молочным пакетом и прочими крайне занятными предметами старины.

– ДЖЕК! – во весь голос крикнула миссис Дауленд, подойдя к подножию лестничного пролета. – ДЖЕК, ПРИЕХАЛ ПОКЛОННИК ТВОЕГО ТВОРЧЕСТВА, С ТОБОЙ ПОБЕСЕДОВАТЬ ХОЧЕТ!

Высоко над их головами скрипнула отворяющаяся дверь. Упругие, уверенные шаги… и перед замершим в ожидании Слейдом появился Джек Дауленд собственной персоной – молодой, симпатичный, со слегка поредевшей темно-русой челкой, в свитере и свободных штанах. Узкое, интеллигентное лицо мрачнее тучи…

– Я занят, – резко сказал он, смерив Слейда пристальным взглядом. – Работаю. Дома, но тем не менее это такой же труд, как и любой другой. Что вам от меня нужно? Что значит «поклонник моего творчества»? Какого творчества? Господь свидетель, я уже третий месяц не могу продать ни строки и вот-вот с ума спячу!

– Джек Дауленд, – заговорил Слейд, – это все потому, что вы еще не нашли своего жанра.

Голос его заметно подрагивал. Вот он… вот он, тот самый момент!

– Не хотите ли пива, мистер Слейд? – спросила миссис Дауленд.

– Благодарю вас, мисс, – ответил Слейд и вновь повернулся к хозяину дома. – Джек Дауленд, я здесь затем, чтобы вдохновить вас. Ниспослать вам наитие.

– Откуда вы? – с нескрываемым подозрением процедил Дауленд. – И почему, кстати, галстук завязываете по-шутовски?

– По-шутовски… в каком смысле? – встревожился Слейд.

– Узел внизу, на конце, а не под кадыком, – пояснил Дауленд, обойдя Слейда по кругу и критически оглядев его со всех сторон. – А голову зачем бреете? Облысеть в столь юные годы вы наверняка не могли.

– Обычаи данной эпохи требуют брить голову… по крайней мере, в Нью-Йорке, – пролепетал Слейд.

– Обычаи данной эпохи? Ну-ну, – хмыкнул Дауленд. – Признавайтесь, кто вы? Что за чудила такой? Что вам от меня нужно?

– Всего-навсего возвеличить вас, – не на шутку разозлившийся, возмущенный явно неподобающим обращением до глубины души, огрызнулся Слейд, но тут же взял себя в руки. – Джек Дауленд, – с легкой запинкой забормотал он, – я знаю о вашем творчестве куда больше, чем вы сами. Самый подходящий для вас жанр – научная фантастика, а вовсе не телевизионные вестерны. Прислушайтесь, запомните эти слова: ведь я как-никак – ваша муза!

Умолкнув, Слейд шумно, с трудом перевел дух.

Дауленд в изумлении поднял брови, замер, а после, запрокинув голову, громко расхохотался.

– Да, я не сомневалась, что у Джека имеется муза, – тоже заулыбавшись, заметила миссис Дауленд, – но такого поворота мне в голову не приходило ни разу. Музы… они же исключительно женского пола!

– Ничего подобного, – возмутился Слейд, усевшись за пластмассовый стол. Ноги его ослабли настолько, что уже не держали тяжести тела. – Вот, например, Леон Паркс из Вакавилля, штат Калифорния, вдохновивший А. Э. ван Вогта обратиться к фантастике, был и остался мужчиной! Послушайте, Джек Дауленд, что я вам скажу…

– Я вас умоляю, – оборвал его Дауленд, – зовите меня либо Джеком, либо Даулендом! То и другое вместе звучит неестественно, да и вообще манера разговора у вас… вы не «чайком»[2] ли балуетесь, а?

С этими словами он по-собачьи потянул носом воздух.

– Чайком? – ничего не поняв, переспросил Слейд. – Нет, мне лучше просто пива… пожалуйста.

Дауленд махнул рукой.

– Ладно, давайте-ка к сути. Мне за работу возвращаться пора. Пусть я и работаю дома, моя работа ничем не отличается от всякой другой.

Почувствовав, что ему самое время начинать тщательно подготовленный панегирик, Слейд звучно откашлялся и заговорил:

– Скажите, Джек, если позволите так к вам обращаться… почему бы вам, черт возьми, не попробовать себя в научной фантастике? По-моему…

– Известно, почему, – перебил тот и, сунув руки в брючные карманы, зашагал по кухне из угла в угол. – Потому что в самом скором времени на нас посыплются водородные бомбы, а если будущее черно, беспросветно… Гос-с-споди, кому захочется о нем писать? – покачав головой, вздохнул он. – А во-вторых, кто читает всю эту фантастическую галиматью? Юнцы прыщавые. Изгои и неудачники. Да и что там читать? Вот назовите, назовите мне хоть один действительно стоящий фантастический рассказ! Я как-то раз, в Юте, на автобусной станции, прихватил в дорогу один из этих журнальчиков… Бульварщина! Вздор! Нет, такую чушь я не стал бы писать даже за приличные деньги, а платят за нее – я навел справки – ровно столько, сколько она и стоит, от силы полцента за слово. Как, спрашивается, на это жить? Тьфу! Все, хватит. Делом заняться пора.

Брезгливо хмыкнув, Дауленд двинулся к лестнице. Еще мгновение, и все – все! – пойдет прахом!

– Постойте, – в отчаянии окликнул его Слейд. – Постойте, Джек Дауленд, выслушайте меня.

– Опять эта дурацкая манера речи, – проворчал Дауленд, однако, замедлив шаг, выжидающе обернулся. – Ну? Говорите.

– Мистер Дауленд… я прибыл из будущего, – признался Слейд.

Раскрывать инкогнито ему вовсе не следовало – мистер Мэнвилл строго-настрого запретил, но как еще выйти из положения, как еще остановить, удержать уходящего Джека Дауленда?

– Что? – рявкнул Дауленд. – Откуда-откуда?!

– Я – путешественник во времени, – пролепетал Слейд и в растерянности умолк.

Дауленд неторопливо направился к нему.

По возвращении к хронолету Слейд застал невысокого, коренастого пилота сидящим на земле возле машины за чтением газеты. Услышав шаги, пилот поднял взгляд и широко улыбнулся.

– Живы-здоровы, мистер Слейд? Полезайте, поехали, – сказал он, распахнув люк и кивком пригласив Слейда в кабину.

– Да. Везите меня назад, – вздохнул Слейд. – Везите обратно.

– В чем дело? Неужто вам не по нраву чувствовать себя вдохновителем?

– Мне просто хочется поскорее вернуться назад, в свое время, – с тоской откликнулся тот.

Пилот удивленно изогнул бровь.

– О'кей, – сказал он, пристегивая Слейда к креслу и занимая место рядом, за приборной доской.

В «Музе Энтерпрайзес» их дожидался мрачный, как туча, Мэнвилл.

– Слейд, идемте со мной, – велел он. – Есть разговор.

– Я не виноват, мистер Мэнвилл, – заговорил Слейд, стоило им остаться в кабинете Мэнвилла наедине. – Не в духе он был, вот и…

Не зная, что тут еще сказать, совершенно опустошенный, раздавленный, он бессильно поник головой.

Грозно нависший Мэнвилл взирал на него сверху вниз, будто не в силах поверить собственным глазам.

– Вы… вы… не сумели его вдохновить! И, должен заметить, такого у нас еще не бывало!

– Может, я снова, еще раз попробую? – пролепетал Слейд.

– Боже правый, – продолжал Мэнвилл, – вы мало того что не вдохновили его, вы внушили ему отвращение к фантастике на всю жизнь!

– Откуда вы знаете? – забеспокоился Слейд.

Он-то надеялся сохранить пережитое в тайне до гробовой доски, унести эту тайну с собой в могилу…

– Откуда? – язвительно прошипел Мэнвилл. – Да из самых обычных справочников и учебников по литературе двадцатого века! Спустя полчаса после вашего отлета все статьи, все тексты, посвященные Джеку Дауленду, включая половину страницы, отведенную под его биографию в «Британнике», исчезли, как не бывало!

Слейд молча повесил голову, опустил взгляд к полу.

– Тогда я решил вникнуть в дело серьезнее, – продолжил Мэнвилл, – и заказал вычислительному центру Калифорнийского Университета поиск всех цитат из Джека Дауленда, сохранившихся до наших дней.

– И как? Нашлась хоть одна? – промямлил Слейд.

– Да, парочка отыскалась, – отвечал Мэнвилл. – Парочка коротких фраз в нудных научных статьях, исчерпывающе и всесторонне освещающих тот период. Широкой же публике Джек Дауленд благодаря вам остался неизвестен вообще – и, мало того, пребывал в безвестности даже при жизни! – добавил он, гневно раздувая ноздри и грозя Слейду пальцем. – Благодаря вашим стараниям Джек Дауленд так и не написал эпическую хронику грядущих столетий. Благодаря вам, своему, так сказать, «вдохновителю», он продолжил писать сценарии телевизионных вестернов… и умер на сорок седьмом году жизни. Умер одним из множества безымянных, безликих литературных поденщиков!

– А к научной фантастике не обращался ни единого раза? – недоверчиво уточнил Слейд.

Неужели он так оплошал? В подобное просто не верилось. Действительно Дауленд встретил все замечания, все намеки в штыки; действительно в мансарду он после признания Слейда удалился в весьма специфическом расположении духа, но все-таки… все-таки…

– Ладно, – махнул рукой Мэнвилл, – говоря откровенно, одно фантастическое произведение Джек Дауленд все-таки написал. Крохотное, крайне посредственное и совершенно никем не замеченное.

Пошарив в ящике стола, он швырнул Слейду древний, пожелтевший от времени номер журнала.

– Один-единственный рассказик, «Орфей на глиняных ногах», под псевдонимом Филип К. Дик. Никто не зачитывался им в прошлом, никто не читает сейчас, а описано в нем, как к Дауленду…

Сделав паузу, Мэнвилл вновь полоснул Слейда полным ярости взглядом.

– Как к Дауленду явился некий благонамеренный идиот из будущего, одержимый бредовой идеей «вдохновить» его на создание мифологической хроники грядущих столетий! Ну, Слейд? Что скажете?

– Все очевидно, – глухо откликнулся тот, – он положил мой визит в основу сюжета.

– И единственный раз в жизни заработал хоть что-нибудь на научной фантастике, причем до обидного мало – гроши, не оправдавшие потраченных сил и времени. Там и о вас, и обо мне… Господи, Слейд, должно быть, вы выложили ему все!

– Да, выложил, – признался он. – Не зная, чем еще его убедить…

– Ну, так и этим ни в чем не убедили! Он принял вас за психа, и все дела. И рассказ этот написал явно со злости, в нешуточном раздражении. Вы его, позвольте спросить, за работой застали?

– Да, – подтвердил Слейд, – за работой, но миссис Дауленд сказала…

– Какая еще миссис Дауленд?! Никакой миссис Дауленд на свете нет и не было! Дауленд всю жизнь прожил холостяком! Очевидно, вы столкнулись с женой одного из его соседей, с которой Дауленд завел интрижку. Неудивительно, что он пришел в ярость: вы ведь испортили ему свидание с этой дамочкой, кем бы она ни была! Ей, кстати, в рассказе тоже место нашлось, а написав его, Дауленд бросил дом в невадском Перплблоссоме и перебрался в Додж-Сити, Канзас!

В кабинете воцарилась долгая тишина.

– Э-э, – нарушил молчание Слейд, – а нельзя ли еще раз попробовать? С кем-то другим? На обратном пути мне вспомнился Пауль Эрлих[3] с его «волшебной пулей», чудесным лекарством от…

– Послушайте, – перебил его Мэнвилл, – мне тоже кое-что пришло в голову. Вы снова отправитесь в прошлое, но не затем, чтобы вдохновлять доктора Эрлиха, Бетховена, Дауленда или еще кого-либо, хоть чем-нибудь ценного для общества.

Охваченный ужасом, Слейд поднял на него взгляд.

– Вы отправитесь в прошлое, – сквозь зубы процедил Мэнвилл, – обескураживать особ вроде Адольфа Гитлера, Карла Маркса и Санрома Клингера, дабы те…

– То есть, по-вашему, я… настолько никчемен? – промямлил Слейд.

– Именно. Для начала возьмемся за Гитлера в период тюремного заключения после первой, безуспешной, попытки взять власть в Баварии. В то время, когда он диктовал Рудольфу Гессу «Майн Кампф». Я обсудил идею с начальством и все уладил. Вы окажетесь рядом в роли одного из товарищей по несчастью, понимаете? И точно так же, как Джеку Дауленду, порекомендуете Адольфу Гитлеру писать. В данном случае – написать подробную автобиографию с детальным изложением собственной политической программы, к сведению всего мира. Если все пройдет, как задумано…

– Понятно, – пробормотал Слейд, вновь опустив взгляд под ноги. – Идея, я бы сказал, гениальная, вот только мои похвалы в свете последних событий могут оказаться… э-э…

– Мне авторства этой идеи не приписывайте, – оборвал его Мэнвилл. – Я взял ее все из того же убогого рассказа Дауленда, «Орфея на глиняных ногах». Именно так он рассказ и закончил.

Перелистав страницы старинного журнала, он отыскал нужное место.

– Возьмите, Слейд, и прочтите. Здесь автор доводит вас до встречи со мной, а затем отправляет изучать историю Национал-социалистической партии, чтобы наверняка отбить у Адольфа Гитлера всякую охоту браться за автобиографию и, может статься, предотвратить Вторую мировую войну. Не справитесь с Гитлером, пошлем вас к Сталину, а не сумеете обескуражить Сталина…

– Ладно, довольно, – буркнул тот. – Я все понимаю, разжевывать ни к чему.

– И даже не подумаете отказаться, – подчеркнул Мэнвилл, – так как в «Орфее на глиняных ногах» говорится, что вы согласились. Все уже решено.

– Как пожелаете, – кивнул Слейд. – Мой грех, я и в ответе.

– Вы идиот, – проникновенно, с чувством шепнул ему Мэнвилл. – Чтобы так бездарно испортить дело…

– Просто день не мой выдался, – вздохнул Слейд. – Уверен, в следующий раз выйдет лучше.

«Хотя бы с Гитлером, – подумал он про себя. – Возможно, мне удастся обескуражить его самым ужасным образом, как никто никого не обескураживал за всю историю человечества!»

– Тогда вы, пожалуй, станете первой антимузой на свете, – хмыкнул Мэнвилл.

– Остроумно, – оценил Слейд.

– Комплимент не по адресу, – устало вздохнул Мэнвилл. – Эта идея тоже принадлежит Джеку Дауленду. Так он назвал вас в «Орфее на глиняных ногах», ближе к концу.

– На этом рассказ и заканчивается? – полюбопытствовал Слейд.

– Нет, – ответил Мэнвилл, – в самом конце я еще предъявляю вам счет. На полную стоимость отправки вас в прошлое, к Адольфу Гитлеру. Пятьсот долларов, причем вперед, – уточнил он, требовательно протянув к Слейду руку. – На случай, если вдруг назад не вернетесь.

Окончательно приуныв, Джесси Слейд безропотно, хотя и как можно медленнее, полез в карман пиджака двадцатого столетия за бумажником.